Алена Годунова - Инквизитор - Алена Годунова
Скачано с сайта prochtu.ru
Жанр: Мистика
Эпилог
Две сестры – такие одинаковые, и такие в сущности разные. Словно два лица одной всемогущей силы, которая ради шутки перевоплощается из нежного ангела в милого чертёнка. В одной – надежда, в другой – презрение. В то время как одна обращает свой мягкий взгляд к восходу, к солнечному свету, ожидает и радуется каждому новому лучику, несущему весточку из мира вечного света, где ей предназначена долгожданная встреча, - другая с нетерпение отворачивает свой лик от солнца, ожидая, когда оно, ненавистное, исчезнет с небосклона. Ведь тогда там, в темноте небес только для неё зажжётся маленькая звёздочка – пламенный символ её вечной любви.
1.
Во Франции есть чудный уголок природы, почти не тронутый человеком. Люди не сделали из него важного промышленного центра, высшее общество редко появлялось здесь. Казалось, сами небеса благословили эти земли чистой и спокойной красотой, столь уникальной в своём совершенстве. Ранее, много тысяч лет назад это была пустынная земля, которую облюбовал Сатана для своего земного оплота. Здесь бушевали вулканы, царили одиночество и тьма. И ни единая живая душа не осмеливалась появиться в этом царстве.
Но добрая волшебница, фея воды, пролетая мимо, подумала, что эти земли можно было бы превратить в чудесную страну, в которой мог бы жить счастливый человек. И она решилась вступить в борьбу с дьяволом за этот тёмный край. Битва затянулась на десятилетия, и всё же сатана одержал победу. Зло восторжествовало. Всё вернулось на прежние места. Однако стоило самоуверенному и беспечному сатане покинуть свои земли, будучи убеждённым, что некому более претендовать на его владения, - и Господь совершил чудо – воскресил погибшую во имя добра фею воды. И она наполнила кратеры вулканов чистой, как слёзы ангела, водой. Так возникли озёра. Земля стала оживать, и на глазах расцвела восхитительными полями и лесами. Такова легенда создания Оверни.
И не имеет значения, произошло ли это на самом деле, или дьявола всё-таки нет. Важно лишь то, что природа этого края и вправду отличалась божественной красотой. В озёрах, которые располагались в кратерах бывших вулканов, вода была чиста словно в раю. Да и вся природа здесь дышала своей обаятельной дикостью, которую не в силах заменить даже самая гениальная изысканность, созданная руками человека. Солнце вечерами пряталось в чащах лесов и выныривало оттуда с такой неподдельной беспечностью, словно остального мира и вовсе не было. Не было ни боли, ни грусти, ни слёз. Попадая в этот земной рай, человек мог почувствовать своё воссоединение с природой и насладиться в полной мере безмятежным покоем, которого человеку с тех пор, как он вышел из леса и построил себе город, всегда не хватало.
Обратимся к тем временам, когда Франция утопала в собственном страхе перед грехом и нечистой силой и, избегая второй, старалась как можно больше наслаждений получить от первого. Самые незаурядные – корыстные, фанатичные или благочестивые – умы обратились в борьбу с сатаной и его полчищами и пополнили ряды инквизиторов. Среди них оказался и Поль Рафлен. Сын капитана, он должен был пойти по стопам отца. Любовь к морю была у него в крови. Но поверив в своё более высокое призвание, Поль решил посвятить жизнь служению Господу. Самоотверженный и верный своему делу, он быстро добился участия в церковном суде, и на прошлой неделе успешно разоблачил одну ведьму по имени Фабьен. Сомнений в её виновности быть не могло, и вскоре слабое сопротивление этой женщины пало, и она сама признала себя виновной в сношениях с дьяволом. Рафлен работал с другим молодым инквизитором. Добившись признания Фабьен, Поль скромно передал это дело товарищу, а сам уединился торжествовать свою маленькую победу над сатаной. Разумеется, эта победа ничтожна в сравнении со всеми делами искусителя. Но если бы Рафлену завтра пришлось умереть, он был бы спокоен: представ перед Богом, Его покорный слуга мог возложить к Его ногам свою скромную победу во имя славы Господа. Но Господь ещё не собирался призывать к себе столь верного слугу Своего. И вскоре уединению Рафлена пришёл конец: его направили в Овернь, чтобы он принял участие в местной инквизиционной комиссии.
Приветливый, удивительный край принял священника со свойственной ему беспечной радостью. Солнце замерло на вершине гор, озаряя леса, поля и озёра своими золотистыми лучами. Ветер кружился в своём беззаботном танце между голубыми небесами и такими же озёрами. Там – он подгонял белоснежные облака, поддевая хвостом их лёгкий край, здесь – сдувал с волн белую пену, чтобы обрызгать ею весёлые травы и прекрасные надменные цветы на берегу. Ему – беззаботному и вечно свободному, не знающему ни печали, ни надежд, - мы порой воздаём молитвы, мечтая уподобиться его лёгкости. Но он пролетает мимо нас, в своей ветрености тотчас забывая наши лица, чтобы кому-то ещё принести на крыльях своей беззаботной любви мечту и надежду.
Рафлен остановился в изумлении. Пеи-де-Дом1 открывался перед ним во всей своей величественной красоте, подобной по своей лёгкости весеннему ветру. Неужели этот чудесный край способен стать убежищем зла? Неужели эта суровая, но прекрасная в своём вызывающем бесстрашии вершина способна принимать ведьм с самим сатаной? Как же обманчиво наше зрение, как обманчив этот мир! Почему Господу не было угодно сделать мир простым для человеческого восприятия: доброе – прекрасным, ужасное – злым? Какую высокую миссию скрывает этот Божий замысел?
Ступая за своим проводником, Рафлен то и дело встречался со взглядами, полными презрения. Словно он приехал не спасать их от зла, а сам лично и был этим самым злом, от которого их нужно было спасать. Да, люди здесь уже достаточно близко успели познакомиться с инквизицией и, судя по всему, это знакомство было им не слишком приятно.
Впервые в жизни Поль почувствовал, как подлый змей сомнения медленно подкрадывается к его сердцу. Рафлен был эстетом. Вопреки мировоззрению того времени, он любил прекрасное. Здесь всё было не так, как там, откуда он приехал. Там толпа была равнодушна; там толпой руководило лишь любопытство и собственные животные потребности. Там окружающий мир в своей пыли, грязи, шуме и копоти большого города казался адом. Там было ощущение непосредственного конца света, приближения Апокалипсиса. Бороться со злом было просто: злом было всё вокруг. А здесь царило умиротворяющее спокойствие. Природа, казалось, дышала благодатью. И всё худшее, что пряталось в душе, исчезало, стоило лишь поднять взгляд в небесную лазурь и вдохнуть наполненный чистотой воздух. Как можно бороться со злом, которое растворилось в прекрасном, которое научилось сделаться невидимым, а возможно, даже подражает чудесному творению Божьему? Здесь невольно задаёшь вопрос: а не я ли здесь на самом деле зло? Не было ли это место раем, пока не вмешались в него мы, инквизиторы, заставив святые души с опасением, тревогой и презрением смотреть на нас? Нет, нет, конечно, это не так! Эти мысли здесь и внушаются злом, чтобы ослабить воинов Божьих, вершащих высшее правосудие. Нет, Господь, конечно, не допустит ошибки. Он откроет глаза избранному сыну своему, чтобы тот мог без сомнений вершить волю Его.
Рафлен поселился в доме священника при соборе в Клермоне2. А через три дня в город прибыла арестантка. Её должны были судить по делу о колдовстве, но не в инквизиционном, а в светском суде. И вместе с ней прибыло письмо, адресованное Рафлену. Братья-инквизиторы просили его немедленно прибыть в небольшой городок Бесс и Сант-Анастес3, что примерно в тридцати милях от Клермона. На следующее же утро молодой священник собрал свои пожитки, поблагодарил настоятеля за гостеприимство и отправился в путь.
2.
В зал суда ввели красивую девушку. Это была та самая осуждённая, которая привезла из Бесса приглашение Рафлену. Она была среднего роста, на вид ей - лет двадцати – двадцати пяти. Девушка обладала той редкой привлекательностью, которая магнетически притягивает к себе внимание. И даже отвернувшись, закрыв глаза, казалось, вы продолжаете смотреть на её лицо. Секрет такой притягательности заключался в огромных проницательных глазах под длинными чёрными ресницами. Порой случайно брошенный взгляд этих глаз мог показаться почти неприличным изучением души. Этот взгляд и привёл девушку в суд. И хоть обвиняемая и не была рыжеволосой – а огненный цвет волос считался неизменным атрибутом ведьмы, - её чёрные блестящие волосы тоже придавали красавице определённое сходство с ведьмой.
Обвиняемую ввели в зал. Затем вошли судьи, и заседание началось. Судий было трое. Ни адвоката, ни прокурора не было – все эти должности были объединены в лице трёх судей, которые восседали перед девушкой. Тот, который сидел между своими коллегами, первым обратился к обвиняемой:
- Ваше имя Изабель Этали?
- Да, - твёрдо ответила девушка.
- Вы состоите в родстве с Каталиной Этали, монахиней в монастыре св. Марии?
- Да.
- Она ваша сестра?
- Да.
- Она входила в сношения с сатаной?
- Нет.
- Вы в этом уверены?
- Да.
- Вы католичка?
- Да.
- Вы входили в сношения с сатаной?
- Нет.
- А с его слугами?
- И с ними тоже.
- Вы отказываетесь признавать себя ведьмой?
- Разумеется. Я не могу признать себя тем, кем не являюсь.
- Мне дана власть опровергнуть эти слова с помощью специальной проверки. Увидите обвиняемую.
На этом заседание суда было окончено. Изабель во всё время этого недлинного процесса оставалась решительно спокойна. Её совесть была чиста. По крайней мере, она ни в какие сношения ни с одним дьяволом на свете никогда не вступала. Но когда девушку отвели в зал, где производились пытки, самообладание на мгновение покинуло её. Лишь на короткое мгновение. Никто и не заметил вспыхнувший в её глазах огонь отвращения и ужаса. Или наоборот: ужаса и отвращения.
Мы не последуем за девушкой в это помещение – в этот храм смерти, в котором праведники становятся адскими чудовищами, уничтожающими плоть тех, кого они решили обвинить. Там добро снимает с себя маску, обнажая истинное лицо зла. Правда, это был ещё не ад, а только лишь чистилище. Истинный ад – это инквизиционная пытка, в сравнении с которой светская была очень гуманна.
Прежде чем приступить к пытке, судья –мрачный коллега того, который вёл допрос, - обратился к Изабель столь вкрадчивым и сладощавым голосом, что девушка невольно отшатнулась:
- Признайтесь сейчас, и вы сможете избежать испытаний. И если вы чистосердечно покаетесь, быть может, вам удастся избежать и казни.
- Я вам и так уже всё сказала, - решительно ответила девушка.
Живя среди ужасов инквизиционного беспредела, Изабель слишком хорошо знала все уловки хитрых обвинителей. Им нужно было не покаяние ведьмы, а её признание. Они хотели не избавить несчастную от страданий, а лишь поскорее с ней расправиться. Стоит произнести лишь одно короткое слово – и, казалось, избавление, облегчение и спасение придут. На самом же деле это слово было личной подписью под собственным приговором к смертной казни. К неминуемой смертной казни.
Но у Изабель была маленькая надежда. В огромной каменной стене, которой не видно ни конца ни края, в которой не было ни единого окошка, - в этой стене силами времени и стихии была проделана неимоверная работа: маленькая щель, сквозь которую во мрак зала проникал тонкий и неуверенный лучик света. Если отвлечься от всего, абстрагироваться и слиться воедино с этим лучиком, можно стать частью солнца, забыть о боли, отдаться ей, чтобы не произнести рокового признания. Вообще, не произнести ни единого слова. И тогда судьи должны будут удовлетвориться этим молчанием и признать девушку невиновной. Это был подвиг, способными на который были единицы среди сотен тысяч пытаемых. Но иного спасения у этих людей не было. И Бог, и Сатана – все вечные силы были глухи и слепы ко всему, что происходило в этих стенах. Оставалось уповать на единственную нечеловеческую способность, которой когда-либо обладал человек – мужество.
Изабель обвинили за то, что она являлась дочерью своих родителей и их наследницей. Отец её умер три года назад, и доблестные отцы-инквизиторы, а также некоторые недоброжелатели не могли не соблазниться на столь доступную добычу. Три слабых женщины – а за ними огромные владения: земли, крестьяне, золото и поместья. Сначала взялись за мать. А затем приступили и к сёстрам – но Изабель выхватили из хищных лап инквизиции светские судьи. Нашёлся доброжелатель, который успел обвинить девушку в убийстве с помощью магии. Парадоксально, но именно это жестокое обвинение подарило Изабели надежду. Убийство – это уже дело светского суда. А здесь бывали случаи, когда обвиняемого оправдывали и отпускали. Можно было умереть, можно было стать калекой – но можно было выжить. И вот это последнее «можно было» становилось единственными словами, которые слышал подсудимый. Он мог ждать и надеяться. Стоит ли говорить, что это было самое большое счастье – надеяться. Вот только в инквизиционном суде человек надеяться уже не мог. Что же может быть ужаснее совершенно безнадёжного ожидания смерти?
3.
У Изабель есть младшая сестра, Каталина. С самого раннего детства они были настолько непохожи друг на друга, что сложно было поверить, что эти девочки - сёстры. Изабель была темноволоса, взбалмошна и непокорна. Она, пожалуй, и вправду походила на маленькую ведьмочку. В глазах горел огонь, в сердце пылала решимость и жажда. Каталина, напротив, была похожа на ангела. Её волосы были светлы и легки. Прекрасные голубые глаза смотрели на мир открыто и нежно. И в этих глазах было столько тепла, сколько не вместила бы в себя вся вселенная. И даже неподражаемая обворожительность Изабели меркла в сравнении с истинной красотой Каталины – так восхитительна, так прелестна она была.
В таком различии между сёстрами на самом деле не было ничего удивительного. Отец их был испанского происхождения, мать была нормандкой. Кровь родителей не смешалась в детях. Изабель была вся в отца, а Каталина переняла лучшие черты матери. Но если присмотреться к девушкам лучше, можно обнаружить изумительное сходство. Обе они обладали изящностью, близкой к хрупкости, во внешности, но силой характера, мужеством, добротой и благородством в душе. Казалось, что это была одна и та же сила, которая шутки ради перевоплощалась то в своевольного тёмного, то в нежного светлого ангела.
Когда Изабели было десять лет, а Каталине, соответственно, восемь, к ним в поместье приехали погостить друзья родителей с пятнадцатилетним сыном, Урбаном Грандье. Этот красивый и умный мальчик был неугомонен и неусидчив, всюду искал приключений, и из всех передряг непременно вылезал сухим, спокойным и почти всегда невиновным. Такому мальчику запросто удалось покорить сердце Изабели и найти в её лице неотступного спутника.
Однажды вечером, бродя без дела из комнаты в комнату, Урбан взглянул в окно и мгновенно придумал развлечение для себя и для своей подруги. До Пеи-де-Дома и думать было нечего идти, - понадобилась бы, пожалуй, неделя. Но здесь невдалеке была другая – безымянная, но достаточно высокая гора. В эту ночь было полнолуние. Время шабашей. Взобравшись на ту вершину, они могли бы без малейшего риска для жизни и здоровья узнать, прилетят ли ведьмы на Пеи-де-Дом, да и существуют ли они вообще.
Идея была заманчива. И Урбан тотчас бросился разыскивать подругу. Изабель играла с сестрой в детской. Гувернантка сидела рядом. Разумеется, она была лишней свидетельницей, и Урбану пришлось соврать, передав ей какое-то срочное поручение от отца. Когда мальчик появился в комнате, глаза Изабели загорелись. И как только вышла гувернантка, девочка отбросила куклу и обернулась к другу. Она уже знала, что у него был какой-то план.
- Пойдём отслеживать ведьм, - сказал он, нисколько не опасаясь присутствия Каталины. Урбан знал, что эта скромная и верная девочка никогда не выдаст их секрет. – Сегодня ночь шабашей.
- Нет! – воскликнула Каталина, - Это опасно!
- Поэтому тебе лучше остаться, - возразил Урбан. – А Изабель пойдёт, правда?
Девочка быстро закивала головой и вскочила на ноги, готовая в любую минуту последовать за своим другом – единственным человеком во вселенной, с которым она полностью разделяла своё мировоззрение, своё свободолюбие и непокорность. За ним она, не раздумывая, последовала бы с закрытыми глазами куда угодно, хоть на край света.
- В таком случае и я пойду, - вызвалась Каталина. Она не могла допустить и мысли о том, чтобы отпустить свою безрассудную сестру в опасное мероприятие, а самой остаться в тёплой кроватке в обществе сладких снов.
Урбан, довольный собой и отважностью спутниц, повёл свой маленький отряд в лес. За ним, не отступая ни на шаг, шла Изабель, держа за руку испуганную, но тихую и преданную сестру. Урбан импровизировал, выбирая дорогу. На тяжёлых уступах он помогал девочкам. Темнело. Но юных путешественников не пугал ни сумеречный полумрак, ни вечерний холод. Они уверенно шагали вперёд, пока не взобрались на вершину какой-то горы. Нужно побывать хоть раз на вершине, чтобы знать, как неповторимо это чувственное воссоединение с ветром и небом здесь, где всё, что окружает нас в ежедневной реальности, становится лишь маленьким кукольным мирком где-то далеко внизу. Не более, чем фантастическим вымыслом, - то ли сном, то ли фантазией, посетившей разум в предрассветный час, - но вот настал момент, когда пора очнуться, открыть глаза и взглянуть на мир – такой, какой он есть. Мощный порыв ветра в лицо – это дружественное приветствие родного брата. Весь мир у тебя под ногами. Невольно создаётся впечатление, что ты царь, покоривший Вселенную. Или сын Бога, вознёсшего тебя нам миром. Жаль только, что мир этого не знал.
После тяжёлой дороги было решено не ожидать ночи, а сразу возвращаться домой. Взобравшись на гору и пережив мгновение восторга, прокричав слова насмешливой радости, Урбан осмотрелся и передумал:
- Мы останемся на ночь здесь.
- Почему? – воскликнула Каталина. – Я не хочу! Пойдёмте домой, - и она дёрнула сестру за руку.
- Почему? – спокойно спросила Урбана Изабель.
- Потому что если мы сейчас отсюда уйдём, то ночь застанет нас в пути, и в темноте мы заблудимся. Лучше дождаться здесь и с восходом солнца вернуться домой.
Девочки никогда не смели перечить Урбану. Такой уж он был человек. И хотя в данный момент его решение им не слишком улыбалось, но нужно было смириться. Урбан одобрительно кивнул головой и улёгся прямо на землю:
- Ну, спокойной ночи!
Сперва девочки были смущены таким поступком. Но что им оставалось делать? Изабель легла рядом с Урбаном, осторожно положив голову ему на плечо и нежно обняв трепещущую сестричку. Каталина прижалась к ней и крепко сжала её руку.
- Не бойся, милая, - произнесла Изабель. – Ничего не бойся. Я с тобой и никому тебя не отдам.
Вскоре Каталина уснула. А Изабель и Грандье продолжали молча созерцать звёзды. Каждый думал о своём, и не подозревая, что кроме него ещё кто-то не спит. Они так лежали достаточно долго, пока Изабель не отвернулась от неба, всматриваясь в лицо друга.
- А тебе не страшно? – тихо спросил Урбан.
- Когда ты рядом – нет, - просто призналась Изабель.
Они снова замолчали, наблюдая за чёрной бездной небес и светящимися в ней звёздами. Маленькими точками – лишь следами отблеска сияния далёких и огромных миров, скрывающими великие тайны бытия или несуществования иных – или совсем похожих – жизней. Через некоторое время Урбан снова тихо заговорил:
- О чём ты сейчас думаешь?
- Я думаю о том, что Бог, будучи источником добра и воплощением любви, сотворив наш мир, не мог создать зло.
- Да, здесь религия допустила оплошность. И откуда же, по-твоему, взялось зло?
- Хотелось бы мне узнать это. Не думаю, что всё так просто, как нас тому учат.
- Пожалуй…
Урбан обнял Изабель, и они снова некоторое время не произносили ни слова. Юноша лежал с закрытыми глазами и словно поглощал всем телом чёрное сияющее спокойствие ночи. На этот раз первой заговорила Изабель:
- А ты о чём думаешь?
- Я думаю о звёздах, об астрологии и об учении, что все эти звёзды – это миры, такие же, как и наш.
- Неужели ты думаешь, что наш мир не единственный?
- Нет. Вообще-то не думаю. Но для чего-то же звёзды нам светят с небес.
- Мне бабушка рассказывала, что звёзды – это души умерших людей, попавшие в рай.
- Но почему же они сияют для всех? Я ведь никого из них не знаю. Зачем же они дарят мне свой свет?
- Может, в этом и заключается сущность любви?
- А может, зло произошло от человеческой свободы и нашего несовершенства? Имея свободный выбор между трудом и отдыхом, мы всегда отдаём предпочтение второму. Из наслаждений и обязанностей мы выбираем первое. Может, Бог просто совершил какую-то ошибку, создавая нас?.. Впрочем, не слушай так внимательно. Это только мысли вслух.
- Но мысли эти гениальны. Я запомню их на всю жизнь.
- Только не говори об этом никому, иначе нас обоих обвинят в ереси. Да и вообще, не слушай меня так. Я хочу, чтобы ты знала мне истинную цену и не покупалась на красивые слова. Это ведь зачастую только звуки. Суть в несказанном.
«Я и так знаю тебе цену», - подумала Изабель, но вслух ничего не сказала.
Урбан разбудил девочек, как только начало светать. Сонно, но поспешно они спустились в поместье. А вернувшись, застали весь дом в панике. Никто этой ночью здесь не сомкнул глаз. Детей тотчас привели в гостиную, где их уже ожидали родители.
- Что вы себе думаете? – воскликнул отец девочек. – Ваша мать извелась совсем!!! Немедленно в детскую!
Мадам Этали, бледная и уставшая, сидела в кресле. Она была настолько напугана и потрясена произошедшим, что с трудом находила в себе силы, чтобы дышать. Это была добрая и слабая женщина. Больше всего на свете она любила своих дочерей. Могла ли она теперь злиться на них, раз они живы и здоровы, целы и невредимы?
Только теперь, взглянув в лицо матери, Каталина мгновенно осознала всю глубину своей вины и покорно последовала указанию отца, чтобы получить заслуженный выговор. Но, в сущности, существует ли наказание, способное сравниться с искренним угрызением совести? Державшая сестру за руку Изабель несознательно последовала за ней.
В душе у старшей сестры царил хаос чувств. Она была счастлива. Счастлива, потому что любила. Потому что Урбан был воплощённым идеалом, воплощённой мечтой; потому что он а знала – он тоже испытывал к ней нежную привязанность. Но как любой девочке, впервые почувствовавшей в своём сердце любовь, ей было тревожно. Необъяснимое, не знакомое ей прежде чувство сдавливало её сердце. Урбан, взяв Изабель за руку, остановил её. И девочка покорно отпустила руку сестры и стала рядом с юношей. Каталина ушла одна.
- Мсье, вы не должны винить девочек, - вступился Урбан. – И уж тем более наказывать их. Это я их увёл из дома, и я не захотел возвратиться вчера.
- Это я и без вас мог бы догадаться, молодой человек. У меня две прелестные дочери. Одна из них вообще послушна и кротка, словно ангел, - отец бросил укоризненный взгляд на Изабель. – С вашим появлением в нашем доме я ни одна из них не узнаю. Я считаю, что ваше влияние для них нежелательно. Поэтому я вынужден попросить вас покинуть наш дом.
- Нет!!! – воскликнула Изабель, не веря своим ушам. Но Урбан опередил её, внушительно прошептав:
- Тихо!
- А вас, мадмуазель, я попрошу последовать за вашей сестрой, - медленно, с металлическим оттенком в голосе повторил господин Этали.
Однако прежде чем Изабель исполнила указание отца, Урбан поцеловал её руку и, нежно глядя в глаза своей подруги, велел ей не грустить. Да, это была не просьба, а повеление, не исполнить которое девочка не имела права. Затем он снял с её шеи платочек и положил его себе карман.
- А мне? Оставь и мне что-нибудь! – сквозь слёзы прошептала Изабель.
Урбан улыбнулся, снял с пальца перстень и вложил его в ладонь подруги. Он заботливо стёр слёзы с её щеки и на прощание, ласково улыбнувшись, обозвал её плаксой.
Эта трогательная сцена детской привязанности нисколько не поколебала решительность господина Этали. И даже заступничество жены не смогло предотвратить поспешного отъезда Грандье. Мадам Этали больше всего на свете любила дочерей, желая лишь счастья для них. Господин Этали больше всего на свете любил мадам Этали, стараясь всеми силами оберегать её спокойствие.
В тот же вечер, пока ничего не подозревавшая Изабель оплакивала жестокость отца, Урбан вместе с родителями покинул поместье.
4.
Рафлена встретили два отца-инквизитора. Один из них, полный, статный мужчина лет пятидесяти, казался добрее и мягче своего коллеги. Но его высокомерный взгляд словно бы говорил: «Если вы когда-либо вздумаете подумать, что я ошибаюсь, то я вас сразу хочу предупредить: мне проще сжечь вас на одном костре с ведьмами и еретиками, чем признать свою ошибку». Во всём же остальном с этим человеком можно было найти общий язык. Он был опытным инквизитором и самоотверженным убийцей всех слуг Сатаны. Звали этого человека Пьером Жобеном. По сравнению с коллегой его можно было бы назвать весьма приятным человеком.
Бруно Латьер был лет на десять младше, почти на голову выше и значительно неприступнее Жобена. Он походил на огромный скалистый и зловещий утёс, стоявший в стороне от других возвышенностей и внушающий суеверное желание обойти его стороной, чтобы не испытывать эту дрожь во всём теле и трепещущее чувство страха.
- Вы будете помогать нам при допросах, - объяснил Жобен цель приезда Рафлена. – К пыткам вы пока допускаться не будете – вы же понимаете, там не место для новичков. Во всём же остальном вы будете обладать теми же полномочиями и обязанностями, что и мы. Вы, наверно, устали с дороги. Отдохните. Завтра в шесть утра я служу службу. Надеюсь вас на ней увидеть. Сразу после службы мы приступаем к новому делу.
- Что за дело? – осведомился Рафлен.
- Ведьма. Ещё одна ведьма, монашка, Каталина Этали.
На следующий день в назначенное время в просторную комнату, где расположились инквизиторы, ввели, как и полагается, спиной вперёд, молодую девушку, невысокого роста, светловолосую. На ней была длинная рубашка из грубой ткани – обычное одеяние для мучеников инквизиции. Но стоило девушке обернуться, как все трое инквизиторов невольно затаили дыхание. Никогда в жизни они не видели такого совершенства, воплощённого в женской красоте.
«Это дьявольская красота, - решил Жобен. – Как по мне, то одного взгляда на эту ведьму достаточно, чтобы сжечь её на костре».
«Неужели могло зло создать такое совершенство? Я в это не могу поверить. Красота – это Божье творение. Не может быть злом то, чем готово восхищаться сердце», - подумал Рафлен.
«Да, - обрадовался Латьер, - вот это удача!»
К девушке обратился Жобен.
- Ваше имя Каталина Этали?
- Да, - ответила девушка.
- Вы признаёте себя ведьмой?
- Нет.
- Вы считаете себя одержимой?
- Нет.
- Вы входили в сношения с Дьяволом?
- Нет.
- Изыди, Сатана! Я повелеваю тебе говорить правду именем Господа нашего Иисуса Христа!!! - вдруг во весь голос крикнул Жобен.
Это восклицание было столь неожиданным и столь неуместным, что Каталина не смогла удержать улыбку.
- Ты смеёшься над именем Божьим, дьявольское отродье? – воскликнул Латьер. – Довольно! Уведите её!
Улыбка Каталины, как очаровательна она ни была, весьма опечалила Рафлена. Девушка не знала о серьёзности инквизиционных обрядов. Сложно поверить, попадая в руки инквизиторов, что весь этот маскарад воспринимается кем-то серьёзно и так близко к сердцу. Они исполняют все предписания с изумительной торжественностью. Вкладывают неизвестно откуда взявшийся смысл во всю эту бессмыслицу и никогда никому не прощают ни недоверия, ни – тем более – насмешки.
В следующий раз Рафлен встретился с Каталиной в девять часов вечера. После целого дня изнурительных пыток Жобен и Латьер молча наблюдали за тем, как молодой инквизитор вёл допрос.
Рафлен увидел Каталину уже совершенно не такой, какой та была прежде. Девушка стояла на коленях лицом к маленькому оконцу и молилась, перебирая чётки. Молодому человеку почти не было видно её лица. Но это было и не обязательно. Тяжёлое прерывистое дыхание, слабый голос, читавший молитву, и выбившиеся спутанные волосы говорили достаточно красноречиво.
«Они хорошо поработали над тобой, да?» - подумал Рафлен.
- Ты признаёшь себя ведьмой? – начал молодой инквизитор.
Но почувствовав всю бесчеловечность тех, кто, руководствуясь именем Божьим, поставил себе целью умертвить её плоть, Каталина не стала отвечать на вопрос. Она только молила Бога, чтобы Он дал ей мужество донести свой крест до конца. А ещё она молилась за свою сестру – чтобы Господь не оставил её и помог выжить. Больше Каталине нечего было желать.
- Ты входила когда-либо в сношения с сатаной? – повысил голос Рафлен.
- Отче наш, сущий на небесах…
- Применяла ли магические средства во вред человечеству?
- Как на небе, так и на земле…
- Читала заклинания?
- И прости нам грехи наши, как и мы прощаем должникам нашим…
- Входила в сношения со слугами сатаны?
- …благословенна ты между жёнами…
- Посещала шабаши?
- Святая Мария, матерь Божья…
Этот допрос снова не принёс никаких результатов. Инквизиторы разошлись молиться Богу, чтобы тот дал им силы сломить дьявольское сопротивление ведьмы. И, разумеется, воинам Божьим нужно было отдохнуть. А чтобы ведьма не успевала набираться сил, которые, несомненно, посылал ей сатана, инквизиторы должны были бороться с ней посменно: утром, до пытки, к ней приступал Рафлен, затем допрос с пристрастием устраивал Жобен. Днём был допрос при участии всех трёх инквизиторов, после чего приступал к пытке ведьмы Латьер. И, в конце концов, ночью дело вновь предоставляли Рафлену.
Когда инквизиторы ненадолго разошлись, а Каталина, измученная, разбитая, отчаявшаяся, поддалась чарам сна, в её камеру кто-то проскользнул. Тихая поступь пришельца не нарушила беспокойный сон девушки. Тот сел рядом и бесцеремонным толчком разбудил Каталину. Увидев перед собой самого страшного из инквизиторов, она быстро вскочила и отошла в другой конец камеры. Латьер усмехнулся.
- Я пришёл не допрашивать тебя. Молчишь? Хорошо, так даже лучше. Ты полностью в моих руках, и тебе это самой очень хорошо известно. У меня есть предложение, от которого ты не сможешь отказаться. Ты же понимаешь, в инквизиционной тюрьме всякое случается. Где-то недоглядели – и ведьма исчезла. Одним словом, я предлагаю тебе свободу. Но мы с тобой взрослые люди, не смотри на меня с таким недоверием. Ты заплатишь мне за мою услугу, и я сдержу своё слово.
- Убирайтесь, - тихо и решительно произнесла Каталина.
- Ты подумай хорошенько. Одна ночь удовольствия – и целая жизнь впереди.
- Вон отсюда, мразь! – в негодовании воскликнула Каталина.
- Ладно. Я ухожу. Но ты потеряла свой последний и единственный шанс на спасение. Я лично отправлю тебя на костёр! – решительно и высокомерно проговорил Латьер, смакуя каждое произнесённое слово.
Каталина снова схватилась за чётки, но Латьер только рассмеялся:
- Молись, если хочешь! Он всё равно тебе уже не поможет.
5.
В следующий раз Изабель встретилась с Урбаном Грандье лишь через восемь лет. Девушка сидела в саду. Рядом с ней лежала книга, но Изабель не читала. Она смотрела на маленькое облачко в бездне голубого неба и мысли и мечты её, приняв столь же причудливые формы, унеслись далеко от того места, а возможно, и от того времени, где находилась Изабель. Какой чудесный мир она себе воображала? Какую сказку сочиняла? Увы, это навеки останется тайной её души. Вернуло девушку на землю появление сестры. Каталина сияла радостью, и изумлённая Изабелл не сводила с неё глаз, молча ожидая объяснений.
- Сейчас и ты тоже будешь сиять! - произнесла Каталина, лукаво улыбаясь. – Да, я хочу растянуть удовольствие и помучить тебя. К нам приехали гости, а вернее - гость.
Изабель насторожилась. Неужели Каталина говорит о том, о ком она, Изабель, мечтает? О том, о ком она никогда не переставала мечтать. Тот перстень, который восемь лет назад подарил ей Урбан и который тогда к её великому сожалению оказался слишком велик, - теперь всегда никогда не покидал её пальчик.
Изабель была настолько взволнована, что Каталина не могла не сжалиться над ней. Каталина кивнула:
- Да, это он. Беги скорей!
Изабель вскочила, поймала и поспешно сжала руку сестры и бросилась к дому. Сердце её билось так сильно, что Изабель несознательно приложила руку к груди, чтобы оно не выскочило. Впервые она заметила, как велик их сад. Вот, наконец, дом, лестница, дверь, прихожая – как много лишнего на её пути. Наконец, Изабель ворвалась в гостиную. Позабыв обо всех правилах и приличиях, она влетела в комнату, но тотчас, в двери, замерла. Каталина не ошиблась. Всё было верно. В креслах сидели родители. Он, Урбан Грандье, стоял у камина. Вот только одна деталь - деталь, которая сразу бросается в глаза, - мгновенно погасила пыл Изабели. На молодом человеке была одежда священника. Может ли здесь быть какая-то ошибка? Разумеется, нет. Всё закономерно. Одежда священника – значит, он никогда не сможет жениться. Не сможет жениться на ней, Изабели Этали. Никогда. Урбан Грандье стал недосягаемым навеки.
Придя в себя от потрясения, и так и не произнеся ни слова, Изабель вышла из гостиной, со всей мочи хлопнув дверью. Она направилась в библиотеку, но не успела закрыть за собой дверь, как появилось неожиданное препятствие: нога священника. Воспользовавшись своим преимуществом в силе, Урбан проник в библиотеку и запер за собой дверь.
- Так ты приветствуешь старых друзей? – спросил он, улыбаясь.
Это был самый красивый священник, которого когда-либо знала Франция. Природа наделила его всеми достоинствами, которыми мог обладать человек. Его пышные тёмные волосы, огненные чёрные глаза, красивые черты лица были словно нарочно созданы для того, чтобы сводить с ума. Он был красив, умён, красноречив, самоуверен, силён, грациозен – достоинства этого человека можно было бы перечислять бесконечно. Он был мечтой. Но мечтой, увы, недосягаемой.
- Мы с вами были друзьями? – хладнокровно произнесла Изабель. – Я вас не узнаю.
- Чей же перстень вы носите на руке?
- Чей? Мой.
- И откуда же он у вас?
- Откуда? Сейчас даже и не припомню. А что?
- Почему же вы с ним не расстаётесь?
- А мне он нравится.
- Вы находите его привлекательным? По-моему, он грубоват для такой девушки, как вы. Он бы больше подошёл мальчику, скажем, лет пятнадцати.
- Мальчик пятнадцати лет, девушка восемнадцати лет – невелика разница.
Терпение Урбана оборвалось. Не намеренный более продолжать эту словесную дуэль, Грандье решил проучить подругу и сухо произнёс:
- Жаль, что у тебя такая короткая память.
Он направился к двери. Изабель хотела, чтобы он вернулся и чтобы он поскорее оставил её одну. Она его любила и ненавидела. Зачем он так мучил её? В отчаянии она столкнула кучу книг со стола. Грандье услышал это, но даже не замедлили шаг. Когда он закрыл за собой дверь, Изабель упала на пол и расплакалась.
Вернувшись в дом, Каталина застала Грандье с родителями в гостиной. Но почему же рядом с ним не было Изабели? Каталина вошла, приняла участие в беседе, но, воспользовавшись первым же предлогом, удалилась. Находясь в гостиной, девушка не упустила возможности понаблюдть за Грандье. Но вопреки её ожиданиям он казался совершенно спокойным. Среди достоинств молодого человека было и уникальное самообладание. Как они, в сущности, были похожи с Изабелью! И всё же если бы Каталина была наблюдательнее, она бы всё-таки заметила злобный огонёк в его глазах.
Войдя в библиотеку, Каталина застала сестру рыдающей, сидя на полу. Каталина быстро подошла, села рядом и, гладя Изабель по голове, спросила, что случилось.
- Ничего важного.
- Нет, раз ты плачешь, значит случилось что-то очень важное. Я во второй раз в жизни вижу, как ты плачешь. Первый раз был, когда отец прогнал Урбана. Молчишь? Как знаешь. Тебе ведь известно, что я так просижу здесь всю жизнь, если ты не объяснишь мне причину своих слёз.
- Это глупо.
- Можешь так считать, я всё равно не уйду.
- Нет, я не о том, - произнесла Изабель, вытирая слёзы. – Глупо то, из-за чего я плакала.
- Это из-за Урбана, да?
- Каталина! – воскликнула девушка, встав.
- Изабель! Я не дура, и отлично понимаю, в чём тут дело.
- В таком случае прекрати этот допрос и никому не говори, что я плакала.
- Тогда идём в гостиную и развеем все сомнения.
Каталина улыбнулась и протянула сестре руку. Но Изабель не приняла руки, а быстрым движением прильнула к сестре, сжала её в своих объятьях и тихо прошептала: «Спасибо!»
Сёстры пришли в гостиную к вечернему чаю. Изабель с удивлением обнаружила, что отец, восемь лет назад прогнавший Грандье, теперь был просто в восторге от этого молодого человека. Быть может, - показалось девушке, - он даже тоже пожалел, что Урбан не сможет жениться ни на одной из его дочерей.
Усаживаясь за стол, Грандье проявил ловкость, оказавшись не возле Изабели, как рассчитывала мадам Этали, давая указания по сервированию стола, а рядом с Каталиной. Во время чаепития Урбан был необычайно внимателен к своей соседке. И обрадованный очередным появлением учтивости младшей из сестёр, он обратился к её отцу:
- Господин Этали, мадмуазель Каталина просто бриллиант! Истинный ангел. Жаль только, что мадмуазель Изабель не так любезна.
- Господин Грандье, мадмуазель Изабель не так легкомысленна и забывчива, как вы думаете, - возразила Изабель.
- В отношении девушек я всегда думаю так, как они хотят, чтобы я думал. Кстати, если желаете исповедаться, дочь моя, я всегда к вашим услугам.
- Благодарю, но у меня есть свой исповедник.
- Как знаете. Но что это? Вы плакали?
- Изабель никогда не плачет, - вставила Каталина со свойственной лишь ей деликатной убедительностью.
- Правда, - подтвердила мадам Этали. – Изабель плакала только один раз в жизни. Когда вы уехали, господин Грандье.
- Ха-ха, - рассмеялся господин Этали. – Она и в младенческом возрасте, казалось, не плакала, а кричала!
Вечером Изабель снова вышла в сад. Ей нужно было многое обдумать, многое решить. Нужно было разучиться любить Урбана – человека, которого она ждала восемь лет, мечтая и бредя лишь о нём; желая лишь стать его женой. Нужно было приучить себя к новому мировоззрению, придумать себе новые мечты, мной смысл жизни. Ожидать. Но ожидать чего-то иного. В сущности, в чём он был перед ней виноват? Он посвятил себя высшей любви. А любить её, Изабель, Урбан никогда не клялся.
Блуждая по саду наедине со своими чувствами, Изабель увидела Грандье. Он лежал под деревом и сквозь его увесистую крону разглядывал пух белоснежных облаков в голубой беспредельности небес. Изабель тихонько подошла и, став над ним, проговорила:
- Вечером опасно лежать на траве.
- Да? Но я вообще-то просто задумался, - сказал Урбан, садясь. – Я тут кое-что потерял.
- Да? Что? – доверчиво спросила Изабель, становясь рядом с ним на колени, чтобы помочь. – Может, я помогу?
- Лучшего друга. И, кажется, я его только что нашёл, - ответил молодой человек, взяв Изабель за руку.
- Я… я нашлась, - проговорила Изабель, обняв его. Она чуть не сказала: я люблю тебя.
Возвращались домой они вместе, как в детстве. По дороге им встретилась Каталина с букетом восхитительных алых роз. Она медленно брела по тропинке с полными глазами слёз. Изабель бросилась к сестре, обняла еёи стала утешать, ещё сама не понимая, что произошло.
- Откуда эти прекрасные цветы? – спросил Урбан.
- Я нашла их с запиской «Для моей очаровательной Каталины».
- Всё правильно, - кивнул Грандье. – Ты очаровательна. И нет ничего удивительного в том, что находятся поклонники твоей красоты. Но отчего же ты плачешь?
- Это опасная красота. Она причиняет боль всем, кто покоряется ей, - и мне тоже. Я не хочу, чтобы из-за меня люди страдали, ревновали, а то и убивали друг друга. Мне только шестнадцать лет, а меня уже кто-то называет своей!!!
- Красота – это не порок, а благодать Божья, - возразил Грандье.
- Да! Именно поэтому я решила посвятить её Господу Богу.
- Господи, и ты туда же! – всплеснула руками Изабель.
Грандье улыбнулся и сказал Каталине, что её поступок благороден и угоден Богу. Так она никогда не сможет стать орудием в руках зла.
- Зла не существует, - возразила Изабель.
- Да, я помню. Идёмте в дом. Становится холодно.
6.
Во время пытки секунда превращаются в год, а час – в целую жизнь. Время словно ежесекундно замирает, чтобы полнее насладиться человеческими мучениями. Болью. Ужасом. Отчаяньем…
Изабель приволокли в тот же зал, где заседали те же судьи. Человек, сидевший между двумя своими коллегами, вновь обратился к Изабели – теперь уже иному, совершенно обессиленному созданию, похожему более на явившегося из вечности духа, чем на живого человека.
- Вы отказываетесь признавать себя виновной в свершении убийства посредством магических заклинаний?
- Отказываюсь, - прошептала Изабель. Теперь она, как никогда, хотела жить. И уже чувствовала себя победительницей этой битвы за ценнейший приз – собственную жизнь. Оставалось совсем немного. Сердце уже билось чаще в предвкушении свободы. Что теперь может помешать ей жить?
- Во время допроса обвиняемая не признала своей вины, - объявил другой судья, который и проводил пытку. – Она вообще ни слова не произнесла.
На самом деле это было не совсем так. Один раз Изабель злобно прошептала, что если они ей не верят, то пусть отправляются ко всем чертям и спросят у тех. К счастью для девушки, палач этого не расслышал.
«Главное сейчас никак не погубить себя», - с отчаянием думала Изабель, видя уже спасительный свет, но боясь, что чья-то ужасная тень заслонит его сияние.
- Что ж, за неимением доказательств виновности обвиняемой она освобождается, - торжественно провозгласил председатель суда.
- Однако вы должны знать, что остаётесь под подозрением, и не только у нас, - заговорил третий судья. – Но и у недремлющего ока инквизиции. Если вы где-то оступитесь, то инквизиция найдёт вас в любом уголке земли. А вы должны знать: попав в её руки, самое лучшее, на что вам придётся надеяться, будет возможность, что вас посмертно признают случайной ошибкой инквизиционного судопроизводства. Ступайте.
- Благодарю вас за справедливость, - произнесла Изабель, задыхаясь от нахлынувшей на неё волны счастья.
Её выволокли на лестницу перед входом в здание суда. Изабель осталась совсем одна, измученная, почти неживая, в чужом городе. Но времени жалеть себя не было. Она была жива, и все страдания казались лишь заслуженной платой за самое ценное сокровище – жизнь. Наслаждаясь человеческими мучениями, время также замирает и для того, чтобы запечатлеть мгновение триумфа. Значит, всё было не зря. Жизнь – дар; жизнь – сокровище. Лишь замирая в мгновении от смерти, можно осознать, каким чудом является этот дар. Солнце, небо, целительный ветер – все эти маленькие радости живого человека существовали в это мгновение только для Изабели. Но и радоваться, увы, девушке было некогда.
Изабель постаралась встать, но, не сделав и одного шага, свалилась на землю. У подножия лестницы лежала длинная палка, но до неё ещё нужно было добраться. Изабель медленно сползла по ступеням лестницы, подобрала палку, осмотрелась и задумалась.
- Клермон-Ферран на самом деле не такой уж и сложный город, - говорил когда-то Грандье. – Заблудиться в нём не так-то просто. Если ты будешь идти всё время вверх, то непременно выйдешь к собору. А оттуда – весь город, как на ладони.
Девушка подняла голову и увидела почти прямо над собой строгий силуэт храма. Он-то ей и нужен был. Изабель шла с трудом, медленно, долго. На голову её был накинут капюшон дешёвой накидки из грубой ткани – единственного имущества девушки. И под этим капюшоном прохожие не могли себе и представить ту молодую красавицу, которой была Изабель, - перед ними была лишь немощная старуха. Изабель вошла в собор. Церковь, в которую она ходила всю жизнь, показалась по сравнению с ним всего лишь маленькой каплицей. В соборе было темно и холодно. Странное место для встречи с Богом. Здесь не так просто почувствовать Его любовь и благодать. Не так просто верить в высшую справедливость. Слишком много было в соборе холодной пустоты.
Изабель вошла в этот храм одиночества, созданный, конечно, лишь для того, чтобы Бога боялись, а не любили. Она прошла к маленькой раковине со святой водой под распятьем, набрала воду в ладонь и сделала несколько глотков. Если бы не эта целительная влага, Изабель погибла бы от жажды, не успев и осознать счастья освобождения. Слишком бессмысленная смерть после стольких испытаний!
Огромный собор был почти совершенно пуст. Лишь две женщины молились в разных углах. Остальные люди были на работе. Изабель прошла через весь храм и опустилась на колени перед алтарём.
«Господи, за спасение я поблагодарю тебя потом, - прошептала она. – Сейчас я молю тебя, спаси и Каталину. Ты всемогущ, сверши чудо!»
Девушка молилась с удивительным для неё пристрастием. Она никогда не отличалась особой религиозностью. Но теперь кто же мог ей помочь, кроме Бога? Вся жизнь Изабели заключалась теперь только в одной страстной молитве о том, чтобы снова увидеть свою сестру живой; чтобы снова обнять её; чтобы этот инквизиционный ад остался в кошмарном - и пережитом - прошлом.
Весь мир вокруг исчез. Не осталось ничего и никого, кроме Изабели, Каталины и Бога, воплотившегося в фантастическом видении девушки в распятие над алтарём. Вся вселенная воплотилась в одну-единственную молитву:
«Раз ты подарил мне жизнь, сверши чудо и верни мне и смысл этой жизни. Верни мне Каталину!»
Так она молилась весь день. Люди приходили и уходили, а Изабель всё не двигалась с места. Её никто не трогал, и только ближе к ночи подошёл служитель храма и, извинившись, сообщил, что собор закрывается. Изабель вздрогнула:
- Уже?
7.
На следующее утро допрос повторился. И вновь единственные слова, которые инквизиторы услышали от Каталины, были слова молитвы. Рафлен внимательно следил за девушкой и за своими коллегами. Наблюдательность стратега передалась Полю от отца, который прославился во флоте именно этим своим качеством. Рафлен решил не торопиться с выводами. Тем более что наблюдения оказались не совсем такими, каких бы он желал. Инквизиторы были всего-навсего обычными людьми, как и все. Как Рафлен ни старался, он не нашёл в них божественной искры, о котороймечтал сам и в которую искренно верил. Они свершали великие дела не по Божьему предопределению, а руководимые человеческими чувствами и идеями. Ни Латьер, ни Жобен не остановятся из-за сомнений в правильности приговора. Главным для них было осудить. Даже не так. Отправить душу на Божий Суд, где и будет уже достоверно определено, является ли обвиняемый виновным.
Рафлен считал эти методы слишком жестокими и однозначными. Он не разделял подобных убеждений. Ведь он выбрал свой путь для борьбы со злом, а не с человечеством. Молодой священник видел в глазах Каталины Божью искру. Неужели Жобен и Латьер не видели её? Неужели они остались слепы и глухи к той чудесной благодати, которой был наполнен воздух вокруг этой монахини? Если она и не была святой, то и ведьмой она просто не могла быть. Почему же он, Рафлен, это так хорошо понимает, а другие инквизиторы – нет? Рафлен обратился за помощью к Жобену, желая разобраться в своих сомнениях:
- Вас никакая сила не собьёт с пути. Откуда вы черпаете такую стойкость?
- Это приходит с опытом, - покровительственно ответил старый инквизитор, польщённый тем, что Рафлен пришёл в своей неопытности именно к нему. – Нужно слушаться голоса сердца. Каждый раз, когда вводят нового человека, этот голос говорит мне: он виновен. И я уже никогда не сомневаюсь, как бы сатана не ухищрялся. Мне ведь раскрыл глаза сам Господь.
- Но как же услышать этот голос? И неужели он никогда не ошибается?
- Ошибается? Разумеется, нет. Мой юный брат, я тебе открою наш общий секрет, если до сих пор тебе этого ещё никто не сделал. Всякий, кто входит в эту комнату спиной вперёд, виновен. Исключений не существует. Это закон.
Это было именно то, что Рафлен больше всего боялся услышать. Он невольно начал понимать тех людей, которые с ненавистью отворачивались от него. Они не знали его. Но они знали цель, с которой он сюда приехал. И целью этой, оказывается, было убивать. Сколько же невинных людей погибло благодаря этому чудовищному закону! Жобен не был посланником Божьим. В этом не было сомнений. Ввергнутый в отчаянье, теперь Рафлен, как никогда, был уверен в своём призвании. Он должен был восстановить справедливость. Наказать всех истинно виновных и спасти невинных жертв. Разумеется, говорить об этом с Жобеном не имело смысла. Единственный результат, которого мог добиться таким образом молодой священник, было бы обвинение его в ереси или даже в служении дьяволу. Рафлен долго молился Богу и в молитве познал решение. Жертвы Жобена – это невинные жертвы великой войны. Любая война сопряжена с потерями – на войне жертв не избежать. И битва света с тьмой – не исключение. Эти жертвы возмещаются теми служителями зла, которых истребляет Жобен. И разумеется, все эти души попадут в рай. Но сам он, Рафлен, не должен идти по лёгкому пути. Нужно спасти всех невинных, кого он только сможет спасти.
Пришло время совместного допроса, во время которого Рафлену предстояло наблюдать за Бруно Латьером. Этот человек с самого начала не вызывал к себе доверия. Но кто как не Рафлен должен был знать, что первое впечатление зачастую обманчиво. Попутно у Рафлена была и вторая, не менее важная задача: не вызвать ни у кого сомнений в своих намерениях. Именно поэтому он с особым ожесточением приступил к допросу. Но Каталина словно и вовсе не замечала его. Она без устали читала свои молитвы побелевшими от изнурения губами, перебирая тоненькими пальчиками старинные деревянные чётки.
«Ну как может ведьма так самоотверженно молиться Богу?» - чуть не воскликнул в сердцах молодой священник.
- Кстати, - произнёс Латьер, - а почему у неё до сих пор не отняли эти чётки?
Приближаясь к Каталине, якобы для того, чтобы отобрать у неё чётки, он тихонько показал своим товарищам маленькую булавку. Известная уловка инквизиторов для разоблачения ведьм: если незаметно воткнуть булавку в тело обвиняемого, а тот не почувствует боли, то этого более чем достаточно для его уличения. Такие нечувствительные места на телах ведьм и колдунов называли «печатью дьявола». Латьер обошёл девушку так, чтобы ни она, ни Рафлен, ни даже Жобен не видели, что он поднёс булавку, но на самом деле не дотронулся до руки Каталины. Этого жульничества никто не мог заметить. Подождав минуту, Латьер отвёл руку от руки Каталины и торжественно проговорил:
- Что и требовалось доказать. Вы же видели, она не почувствовала боли. Дьявол сделал кожу своей любимицы нечуствительной. Ведьма! – прокричал он с ужасом и наслаждением в глазах. – Ведьма! Завтра же на рассвете ты сгоришь! Покайся же, пока у тебя есть время.
И он в нечеловеческом ожесточении отобрал у Каталины чётки. Девушка протянула свою тоненькую ручку к нему, но у неё даже не хватило сил держать эту руку поднятой. Крупная слеза скатилась по её щеке, но Каталина молчала. Латьер разорвал её чётки, и маленькие деревянные бусинки разлетелись по камере, со стуком ударяясь о каменный пол. Рафлен смотрел на эти бусинки, словно зачарованный. Странное чувство – чувство великой, неотвратимой печали – защемило его сердце. В голове ещё звучали последние слова Латьера, а бусинки падали, подпрыгивали, снова падали и катились…
У Латьера были неопровержимые доказательства. Рафлен не знал об обещании злого инквизитора погубить непреклонную девушку, не знал о жульничестве Латьера. Его благородная душа не допускала и мысли о возможности такой подлости. И Рафлен слепо верил в то, что Каталина не почувствовала боли – значит, она была разоблачена. Она была ведьмой.
«На этом нужно поставить точку», - решил Рафлен. И он старался выкинуть это дело из своей головы. Значит, и зло бывает многоликим. Простые вещи, если к ним присмотреться, оказываются сложными и запутанными. То, что человек порой бесспорно воспринимает, как факт, оказывается лишь нелепым самообманом. Рафлену многому ещё придётся научиться. Он пытался убелить себя, что это дело решено и окончено. Но неугомонные бусинки, ударяясь, всё прыгали по каменному полу…
И вновь молодой человек обратился к Богу; и вновь в молитве пришёл к нему ответ. Рафлен молился по чёткам, которые подарил ему при посвящении его наставник – истинный святой, воодушевивший юношу своей любовью к Богу. С этими чётками Рафлен и направился к Каталине.
Девушка сидела, облокотившись на стену. Она прикрыла ладонями лицо, а затем, отведя их, тихо воскликнула:
- Господи, я то и дело молюсь об Изабели, а сама даже и не знаю, жива ли она ещё?!!
Это было мгновение слабости. Каталина вновь закрыла лицо руками и заплакала. В отличие от своей сестры, она никогда не боялась плакать. Слёзы приносили ей облегчение, утешение и умиротворение. В это время к ней в камеру вошёл Рафлен. Услышав шаги, Каталина подняла голову. Появление инквизитора насторожило её. Чего она могла ожидать от Рафлена после вчерашнего ночного визита Латьера? Недоверие Каталины молодого человека, и он на мгновение остановился в нерешительности. Правильно ли он делает? И зачем он вообще это делает? К чему искать на эти вопросы ответы, которых на самом деле нет. Рафлен медленно подошёл к девушке и, протягивая ей чётки, сказал:
- Мсье Латьер погорячился, отобрав у вас священную вещь.
- Я хотела их собрать, - проговорила Каталина, кивнув в сторону четырёх лежащих рядом бусинок, и, слегка улыбнувшись, добавила, - Но сил не хватило.
- Поэтому я принёс вам свои. Нельзя лишать человека возможности молиться матери Божьей перед смертью. Возьмите их, они освящены святым человеком, они наделены Божьей благодатью.
Каталина осторожно взяла чётки и тотчас стала их перебирать, шёпотом произнося молитву. Рафлен ликовал. Ни одна ведьма не осмелилась бы взять в руки эту священную вещь. Нет сомнений, она не виновна. Сердце наполнилось радостью. Значит, всё верно. Значит, и вправду Божья воля в том, чтобы он, Рафлен спас невинную слугу Божью. Но Рафлен тотчас встревожился: как же это сделать? Работа не из лёгких. Молодой человек никогда ничего подобного не делал. С чего же начать?
- Послушайте, я знаю, как вам помочь.
Услышав эти слова, Каталина стала громче произносить молитвы.
- Объявите себя одержимой.
Каталина продолжала молиться.
- Вы слышите меня?
Девушка не отвечала. Рафлен схватил её за руку чуть выше локтя, чтобы привлечь к себе внимание. Но Каталина с ужасом отпрянула и забилась в дальний угол своей камеры, почти выкрикивая слова молитвы. На молодого инквизитора смотрели глаза не человека, а загнанного дикого зверя. Ошеломлённый, Рафлен замер на мгновение. Не осознавая причины такого поведения, он ощутил, что стал понимать чувства Каталины. По крайней мере, ему так казалось.
- Я знаю, что вы не виновны, - прошептал Рафлен. – Позвольте мне помочь вам!
- Зачем вам это?
- Как это зачем? – удивился молодой священник. – Потому что вы невиновны.
- Оставьте эту затею. Оставьте меня. Вы мне уже ничем не поможете. Я не одержима, и не собираюсь этого признавать. Я не буду лгать!
- Всё равно, мой долг спасти вас, - произнёс Рафлен и вышел. Ему нужно было время, чтобы найти решение.
8.
Каталину разбудило мягкое прикосновение к плечу. Она открыла глаза, но не сразу пришла в себя. Её сон был неспокоен, пробуждение было тревожным. С радостью Каталина обнаружила, что утро ещё не наступило. Она собиралась молиться всю ночь, но в бессилии заснула. Сон этот слегка восстановил её силы, и ничто не смогло бы помешать ей посвятить остаток своей жизни молитве.
В тусклом свете свечи Каталина увидела перед собой Рафлена. В ночном полумраке он казался совсем другим человеком, лишь отдалённо похожим на знакомого инквизитора, - каким-то незнакомым, но близким другом. Однако это был Рафлен. Он протянул девушке буханку хлеба и кружку молока.
- У нас мало времени, - прошептал священник. – Съешьте это.
Каталина покорно приняла дар и стала слушать, что говорил этот странный человек.
- Я здесь для вас подготовил одежду. Это мужской наряд, одеяние монаха, вам не будет в нём совсем неуютно. Ещё здесь два яблока. Не ешьте их сразу. Они могут оказаться вам кстати и позже. Здесь есть также немного денег. Сумма небольшая, но, увы, большим я не располагаю.
- Зачем вы это делаете? – спросила Каталина, пристально глядя в глаза инквизитора.
- Скажите мне, вы ведь не ведьма?
- Нет, - простонала девушка.
- В таком случае, я, по-вашему, должен допустить, чтобы невинного человека сожгли на костре? У меня нет времени вам это объяснять. Слушайте внимательно. Я выведу вас из крепости. Затем вы пойдёте по восточной дороге. При первой же возможности сворачивайте на север. Там будет небольшой городок. А оттуда вы вольны отправиться, куда пожелаете.
- Вы не пойдёте со мной?
- Нет.
- Но почему? Вам теперь опасно здесь оставаться.
- Постараюсь быть с вами откровенным. Я такой же человек, как и все. Я мужчина. И, конечно, для меня было бы счастьем покинуть это место вместе с вами, получить возможность оберегать вас, подарить вам свою фамилию – даже если бы она была вымышленной – и назвать вас своею женою…
- Вы благородны, и я сочла бы…
- Но и вы, и я дали клятву и посвятили себя телом и душою Богу. Поэтому моё место здесь. Я должен защищать справедливость, карать зло и спасать невинных.
- Ценою собственной жизни?
- Для того дела, которому я посвятил свою жизнь, это не слишком высокая цена.
- Это несправедливо.
- Нам пора идти.
- Благословите меня, отче, - произнесла Каталина, встав перед Рафленом на колени и поцеловав его руку.
- Да благословит тебя Господь, дочь моя, во имя Отца и Сына, и Духа Святого.
- Аминь.
Рафлен перекрестил девушку и отошёл, чтобы она могла переодеться.
- Ваши чётки? – произнесла Каталина, когда перевоплощение свершилось, и протянула ему это сокровище.
- Оставьте их себе, и молитесь.
- Я буду молиться за вас до самого последнего вздоха.
- И я за вас…
- Но как ваше имя?
- Поль Рафлен, - он невольно улыбнулся.
Крепость спала глубоким сном. Тихо, едва шурша тканями одежды, две полупрозрачные тени выскользнули из тюрьмы. Рафлен поддерживал Каталину, помогая ей идти. Поль остановился у ворот и, несколько помедлив, произнёс:
- Ну, вот и всё!
Каталина жадно схватила его руку и в отчаянии прошептала:
- Неужели мы больше никогда не увидим друг друга?
- Обязательно увидим и возрадуемся вместе в вечности.
- Но найдём ли мы там друг друга? И узнаем ли?
- Конечно, найдём, и непременно узнаем.
Он поцеловал девушку в лоб и велел уходить. Каталина отчаянно сжала чётки в руке и ступила на восточную дорогу. По её щекам катились крупные слёзы, но их видела только безмолвная заговорщица Луна. Сделав несколько шагов, Каталина обернулась. Рафлен ещё раз благословил её и перекрестил, улыбаясь ей на прощание. Каталина прошла ещё немного и снова обернулась, но ворота уже были закрыты. Теперь Каталина осталась наедине с ночью и пустотой. Сегодня она избежала смерти. Но не пройдя и двух десятков шагов, она упала на землю и расплакалась. И не только из-за физической слабости. Она мужественно стерпела допросы, издевательства и пытки. Однако для расставания навек с человеком, которого она теперь полюбила на всю жизнь, у неё не хватило мужества.
Удивительно, как непредсказуема порой жизнь. Ещё этим утром они были врагами. Все силы и помыслы их были направлены друг против друга. А четверть часа назад стали самыми близкими людьми на всю жизнь. Эта же жизнь никогда не подарит им новой встречи, никогда не воссоединить их сердца. Никогда… для тех, кто любит это слово страшнее пытки. В одно мгновение они и победили – и проиграли, но всё-таки победа осталась за ними. Да, сейчас тяжело, очень тяжело. Но вскоре взойдёт солнце и станет значительно легче. Они смогут жить для любви и добра; жить, чтобы делать жизнь людей счастливее, всегда неся в сердце свою – вечную - любовь, надежду и ожидание новой встречи в том мире, где никакая сила не посмеет их разлучить.
Мрак стал медленно рассеиваться. Луна побледнела, звёзды стали медленно исчезать с небес. А Каталина и не думала двигаться с места. Жизнь и смерть – для неё это были теперь только слова. Два разных слова с единым смыслом: расставание.
- Каталина? Каталина, это правда ты? – раздался вдруг знакомый голос.
Изабель бросилась на свою сестру, обняла и поцеловала её. Затем, бросив короткий взгляд на мрачный силуэт этой страшной тюрьмы в предрассветной дымке, она помогла сестре встать, и они вместе пошли прочь от этого ужасного места.
- Неужели это ты? – прошептала Каталина. – Или, может, это всё только сон?
- Нет, это не сон. Мы снова вместе, милая. И нас больше никто не разлучит.
- Но что будет дальше?
- Я уже думала об этом. Доверься мне. Теперь всё будет хорошо.
9.
Пройдут века, и Урбана Грандье назовут одним из выдающихся ораторов своего времени. Он был очень умён, талантлив, обладал даром убеждения и проповедничества; был молод, красив, дерзок, самонадеян. Однажды он даже написал язвительный пасквиль на кардинала Ришелье. Всё это делало его очень популярным. Но популярность влечёт за собой, как следствие, и множество врагов.
У Грандье была слабость: он любил ухаживать за молодыми девушками. Он даже написал книгу против безбрачия духовенства. За эту слабость и ухватились недоброжелатели. Соперник и враг Грандье, духовник Луденского женского монастыря, Миньон, сговорившись со своими монашками, устроил великолепный заговор против Урбана. В один прекрасный день все монашки в один голос завопили, что они одержимы и что бесов на них наслал Грандье. У Урбана было много высокопоставленных друзей, которые долгое время отводили удар от молодого священника. Грандье написал жалобу, что его оклеветали, и дело на некоторое время прикрыли. Но коалиция врагов росла, а монахини были упрямы в своих обвинениях. В конце концов, Урбана посадили в тюрьму. А через некоторое время его публично свели со всеми одержимыми. Заговорщицы подняли крик неимоверный, называли его господином и в то же время сыпали на него проклятия и угрозы. Грандье было предложено читать экзорцизмы над ними, и он с готовностью согласился, но при этом заметил:
- Если церковь верит в одержимость, то и я должен в неё верить. Но признаюсь, я сомневаюсь, может ли человек сделаться одержимым помимо своей воли, насильно, без своего на то желания.
Тотчас раздались крики со всех сторон, что Грандье еретик, на что тот спокойно и разумно возразил:
- Я не настаиваю на своём мнении. Я только сомневаюсь. Сомнения не есть ересь, ибо ересь есть упорство в своём мнении, противном церковному учению.
Когда Грандье попытался приступить к экзорцизмам, заговорщицы так завопили, что молодой человек и слова не мог сказать. Он замер в замешательстве. Что он сделал всем этим женщинам? Или правильнее спросить – что им всем пообещал Миньон? Грандье и не подозревал, что истинным его врагом был не мелкий священник, а сам Ришелье, мстивший Урбану за личную обиду. Все попытки убедить присутствовавших в нелепости происходящего не обвенчались успехом. Предрассудки тех, кто не участвовал в заговоре, оказались совершенно закостенелыми. Они были сутью человеческой жизни того времени, и сила разума оказалось совершенно бессильной там, где царили тьма, страх и суеверие. Разоблачить заговор Урбану не удалось. Теперь он смотрел на эту бесноватую толпу с философской грустью. На все вопросы Урбан упорно продолжал отвечать, что не имеет понятия, о чём вопят все эти женщины, и что он ни в чём не виноват. А одержимые только сильнее бесновались. Некоторые из них стали бросать башмаки в голову Грандье, на что тот только усмехнулся:
- Ну, черти сами стали себя расковывать.
Но как объяснить людям, что демоны, якобы сидящие в одержимых, не могли называть его господином и одновременно швырять в него башмаки, выдавать своего верного слугу, а в последствии называть его «бедным». Вскоре Грандье увели. А 18 октября 1634 года был публично объявлен приговор Грандье. Он – колдун и еретик, и должен был сгореть на костре. Таким образом, разум в очередной раз проиграл поединок с суеверием. Но Грандье был значительно выше своих современников. Осознав всю безысходность и не только своего положения, но и всего своего времени, он с достоинством покинул поле боя. Ничто и никто не заставил Урбана признать свою вину. Когда ему предложили выдать сообщников, Грандье спокойно заявил, что никаких сообщников у него нет. И хотя бы только в этом он оказался куда выше и своих врагов, и всех тех несчастных, которые побывали на его месте. Накануне казни один священник произнёс великолепную и трогательную назидательную речь. Все присутствовавшие не смогли сдержать слёз. Лишь один Урбан остался совершенно равнодушен к словам: ведь слова – только звуки, важнее всего суть. А суть этого человека была ложь.
Холодный осенний ветер, клубя тучи, погонял стаи опавших листьев. Он был суров и время от времени похлёстывал случайных прохожих по лицу тонкими каплями дождя. С серьёзной суровостью обиженного ребёнка ветер собирал листья в кучу, возносил их над землёй и швырял прочь. Листья разлетались, медленно опускались на землю, а он вновь собирал их, подбрасывая и продолжая вновь и вновь своё странное занятие. Время от времени из-за серых туч выглядывала светлоликая луна. И тогда ветер бросал своё дело и спешил к своей прекрасной затворнице, чтобы тщательней замуровать её тучами. Ветер был не в духе.
В тёмную камеру Урбана Грандье проскользнула тонкая чёрная тень. Урбан поднял голову, и тень заговорила:
- Ты помолился перед казнью?
- Изабель?!!
- Здравствуй, Урбан, - произнесла девушка, сняв с головы капюшон и сев рядом с молодым человеком.
- Здравствуй, мой ангел, - ответил Грандье, поцеловав Изабель в лоб.
- Но как ты сюда попала? – снова заговорил Урбан.
- Я тебе потом расскажу. Сейчас у нас мало времени. Пора уходить.
- Нет, Изабель, ты уйдёшь, а я останусь.
- Как останешься? Ты не можешь остаться! Я пришла, чтобы освободить тебя, и одна не уйду отсюда. Почему ты всегда помогаешь судьбе нас разлучить? На этот раз я тебе не помощник. Раз ты останешься, то и я тоже. Если им нужно сжигать, то пусть сжигают нас вместе.
- Изабель, нет.
- Прекрати!
- Выслушай меня. Так должно быть. Мне в этом мире больше нет места. Всё вокруг – большая цирковая арена. Прежде я и сам играл ведущую роль в этом представлении. Я добился здесь славы, а а верный спутник славы - вражда. Мои враги раскрыли передо мной все свои карты. И я понял, что ни добра, ни справедливости, ни… - Урбан взглянул в лицо Изабели, поднял руку к её щеке и произнёс: - Единственное, во что я теперь верю, - это любовь. Единственное, о чём жалею, - это что мы пронесли огоньки своей любви через всю жизнь, но так и не дали разгореться пламени.
Урбан отпустил руку Изабели, которую до сих пор держал, и достал её платочек, который всегда хранил при себе. Изабель взяла платок, сжала его в руках и тихо произнесла:
- У меня отняли твой перстень на суде.
Урбан с улыбкой снял с пальца кольцо и надел его на руку подруги.
- В жизни у меня было много женщин…
- Это тебя и погубило…
- … но ни одну из них я не любил. И была лишь одна, которая навеки овладела моим сердцем, но которой никогда у меня не было… Изабель, прошу, пойми, почему я должен остаться и принять свою участь.
- Я не понимаю!
- Это единственный способ очистить своё имя и доказать свою невиновность.
- Ты никому ничего не докажешь.
- Сейчас – нет. Но пройдут десятки, а может, сотни лет. Может быть, когда-нибудь разум преодолеет эти предрассудки. Тогда придёт время и мне праздновать победу!
- Я не понимаю тебя! - проговорила Изабель, вставая. – Я ненавижу тебя!
- Милая, - мягко произнёс Урбан, вставая и обнимая её. – Зло в этом мире существует. Истинное, непобедимое зло. И имя этому злу – человек. Не знаю, как так вышло, что Бог допустил такую ошибку. Но, возможно, именно поэтому – чтобы уберечь нас от самих себя – нам было воспрещено приближаться к дереву познания добра и зла. Все самые высокие чувства здесь, сама суть веры и религии в своей основе – это всего лишь фарс, маскарад. Весёлая игра масок, которую мы воспринимаем слишком близко к сердцу. Мне уготована незавидная участь вечно гореть в аду. Зачем их разочаровывать? Но знай: я стану звездой на небесах, и буду светить только для тебя.
- Если эти люди выдумали такой рай, где нам с тобой нет места, - сквозь слёзы произнесла Изабель, - мы без сожаления поселимся в их аду – лишь бы навсегда вместе.
- Прости меня, Изабель. Прости и уходи. Слышишь, в воздухе уже пахнет восходящим солнцем.
- Я не могу уйти, - сквозь слёзы простонала Изабель. – Как? Как мне жить без тебя?
- Изабель, но ты остаёшься со мной, а я ухожу с тобой. Я буду жить ровно столько, сколько будешь жить ты.
Изабель отошла от него, подошла к двери, но не выдержала, бросилась к Урбану, и тот, обрадованный, поцеловал её. Один поцелуй – на всю жизнь. Мало? Но мало существовало на земле людей, способных на подобную страсть, перед которой отступает не только человек, но и все высшие силы, испокон веков правившие человеческим бытием.
Когда Урбана вели на казнь, он напевал какую-то весёлую песенку. Удивительное самообладание! Один монах-капуцин (всем было известно презрение Урбана к этому ордену) протянул Грандье распятье, но тот высокомерно отвернулся. К чему ему теперь было распятье – символ высшей любви к тому, в кого человек, пожалуй, в сущности, никогда не верил? – у него был платочек маленькой Изабели – символ единственной истинной для него любви.
Когда солнце скрылось за горизонтом, площадь уже опустела. Лишь одинокий чернокрылый ворон беспокойно летал над кучей пепла, медленно разносимого ветром…
Примечания
1. Пеи-де-Дом – горный массив в центральной Франции
2. Клермон-Ферран – город во Франции, областной центр Оверни
3. Бесс и Сант-Анастэс – городок в Оверни, примерно в 50 км от Клермона
Другие книги скачивайте бесплатно в txt и mp3 формате на prochtu.ru