Валерий Акимов - Забирающий боль - Валерий Акимов
Скачано с сайта prochtu.ru
Часть 1
1.
Я не существую. Вы можете узнать, как меня зовут и не более. Метущаяся за вами тень, святой оберег, защищающий вас. Я – городская легенда, поселившаяся у вас в сознании, как последняя надежда на излечение.
Тем не менее, я – обычный человек, из самой настоящей плоти и самой настоящей крови. Я могу умереть и оставить после себя ни следа. Моё имя всё время будут вспоминать, меня же – нет. Никто не вспомнит про меня, потому я ничего не сделал. Всё сделал мой дар, которым я владею и который мне совершенно не нужен. Я отношусь к этому как к обязанности.
Некоторые говорят, что я дарю жизнь. Но обычный человек жизнь дарить не может. Я забираю боль, дав человек всего лишь отсрочку. Всё равно всех настигнет смерть. Рано или поздно.
Не знаю, откуда у меня появился этот дар. Я могу излечивать людей от любых болезней, травм и тому подобное с одной лишь оговоркой – всё, что я забираю, отражается на мне самом же.
Выбор трудный. Всегда задаёшься вопросом – а заслуживает ли этот человек излечения? Зачем оно ему? Всё равно все пути приходят в одну точку. Я видел слишком много. Я слишком рано понял, что жизнь – совершенно бесполезная штука. Банально, но всё же – выход из такой штуки – суицид. Бац! – и ты уже не нагружаешь себя вопросами «вечно ли всё или нет» и так далее. Иногда люди смотрят на меня иногда с таким взглядом, будто я безумец, хочу только разрушать. Невозможно разрушить то, что в принципе не разрушается. Да и что я разрушаю? Ровным счётом ничего. Только свою жизнь, которая не касается никого, кроме меня. Именно с такими мыслями я был готов прыгнуть с моста, но от заветного прыжка меня приберёг один человек. Лет пять назад это было, а мысли никуда и деваться не собирались.
Я прекрасно понимаю, что могу спокойно отдать свою жизнь за жизнь другого человека. Опять-таки, зачем? У всех равные шансы, я просто даю ещё немного времени. И к худшему ничего не поменяется. И тем более к лучшему. За всю свою жизнь я понял – все люди живут в системе. В отлаженной системе, где ничто друг от друга не зависит. Простое существование, больше ничего. Каждый раз я думаю, что когда-нибудь я могу сделать ошибку. Простую, глупую, в конце концов, банальную ошибку. Поддаться глупым человеческим эмоциям, согласится с «толпой», принять «гуманную мораль» общества и просто пожертвовать кому-то свою жизнь… Хотя, опять-таки – всё одинаково, всё неизбежно, всё рутинно. Так что если я умру – система потеряет один из своих элементов и вставит на моё место другого.
Глядя на всех остальных людей, глядя в их преисполненные радости глаза, я оказываюсь в тупике. Да, они добились много. Множество вершин покорили. Множество далей прошли. Доказали себе, что у них есть цель в жизни. Но в один прекрасный момент, в одно прекрасное утро, или же вечер, сердце может попросту перестать биться. И все покорённые вершины, все пройдённые дали канут в лета, окажутся забытыми. И пусть они будут известны всем и все будут про них помнить – всё когда-нибудь забывается. Мифы, не перестающие жить в головах людей, про вечную память и так далее – вымысел, чистой воды ложь. Ничто не вечно. Всё забывается. Выветривается. Ничего не остаётся, кроме пустоты. Ничего.
Да, я – безумец. Но безумец для всех остальных людей. Сам для себя я – обычный человек, со своим складом мышления и ума. В тоже время я – никто и ничто. Даже если меня и замечают – то это больные люди, которым нужна моя помощь. Моя голова просто разрывается от просьб и молитв помочь, протянуть руку помощи. Многократным эхом разносятся тысячи голосов тысячи людей. «Помогите! Помогите!». Я помогу. А потом вас собьёт машина, в вашей квартире произойдёт утечка газа, вы подвергнетесь чьему-либо нападению… Система всегда найдёт путь, как убрать ненужный элемент, как вы.
Чёрт! Каждый день – это мука. Понимая, что всё бессмысленно, жить не хочется. Но кто-то каждый раз убеждает меня в том, что жизнь надо ценить, надо хранить. Надо. Надо? Для кого? Я её что, в копилку положу?
- Олег, кофе!
Из своих мыслей я вернулся в реальность. Я сидел в маленьком уютном кафе на углу улицы. За окном – зимний вечер в городских тонах. Через слой падающего густого снег были видны блеск огней, мчащиеся машины, скользящие по поверхности стекла отражения людей. Бледные, точно души. По улице же шли тёмные, почти сгорбившиеся силуэты. Они верят во что-то, что заставляет их идти по улице, что заставляет их идти дальше, не смотря на то, что целью их будет ничто, а результат никакой.
- Олег!
Я отвернулся от окна. Рядом со мной стоял Рома – мой друг, как раз тот самый человек, который уберёг меня от прыжка с моста. Рома – врач-хирург. Ирония судьбы, по-другому не назовёшь. Рома каким-то способом заставил меня поверить в эту чушь насчёт высокой ценности жизни, и вот теперь я работаю вместе с Ромой в больнице, только я – медбрат, и встаю на путь истинные. Который я пока никак не замечу.
- О, кофе! Спасибо, Рома!
Я взял с подноса горячую чашку с дымящимся тёмным напитком и поставил на поверхность столика. Напротив меня сел Рома. В отличие от меня он прямо-таки затоварился. Горячее блюдо, салат, чай, десерт.
- Проголодался? – саркастично спросил я.
- А видно на жёсткой диете сидишь? – съязвил Рома.
- Даже если я и сижу, даже если и на жёстком – то это стул.
- Понятно, - сказал Рома.
Я отпил кофе. Немного обжёг нёбо.
- Что сегодня делал? – между поеданием котлеты и макарон спросил Рома.
- Да так, - отмахнулся я. – У одной тётки голова прошла.
- Значит, день этот не даром прожит, - улыбнулся Рома. – А, Олег?
- Для неё, наверное, нет.
Я оглянулся. Кафе было полупустое, хотя для буднего вечера это не редкость. Вон, парочка в дальнем углу. Парень всё ломается, не может сделать девушке хотя бы комплимент. Три заветных слова не как с его рта не сорвутся. Да, сейчас центр мироздания для этого молодого человека – его прекрасная вторая половина. А через полгода, если повезёт, он вешаться будет оттого, что она его бросила, они разошлись, он её бросил.
Официантка у кассового аппарата. Работа её уже достала. До конца смены пару часов, после чего она пойдёт в дряблую однокомнатную квартирку, которую она снимает у какой-то бабушки за непомерную цену. Всю ночь просидит в Интернете, поспит пару часов и снова отправится на ненавистную работу.
Девушка за столиком позади нас. Сидит, понурив голову. Никто, похоже, не видит, что она плачет. В этот вечер она стала одинока. Ей больно. И вдруг я увидел это – тёмная, уродливая субстанция, засевшая у неё в голове. Волны вспыхивают одна за другой.
- Мигрень, - глотнув кофе, сказал я.
- Что, Олег?
- У этой девушки, - я кивнул в сторону стоявшего позади нас столика, - мигрень. Пока ещё зарождается, но до приступа уже не далеко.
Рома наклонился, чтобы посмотреть на девушку.
- Помоги ей.
Я твёрдо ответил: «Нет».
- Почему?
- Даже если я и сделаю это, ей всё равно уже не помочь.
- Чёрт, Олег! Почему ты помочь не хочешь?
- Если бы это имело хоть какое-нибудь значение для неё, Рома! Излечу – вот только ей это не поможет!
- Олег!
В этот момент девушка встала из-за столика, сняла пальто с вешалки и быстрым шагом направилась к двери. Я проводил её взглядом до выхода, поймав себя на мысли, что надо было сказать Роме о том, что страдает эта особа не только мигренью.
Рома смерил меня укоризненным взглядом.
Через пару минут в тихую обстановку кафе ворвался пронзительный визг шин. Затем – крики. За окном я увидел бегущих к перекрёстку людей.
Я допил кофе, а Рома уже бежал к месту аварии.
2.
Разговоры прохожих, рёв моторов мчащихся по дороге машин и прочий городской шум стали для меня далёким гулом, отзывающимся слабым эхом в стенах моего сознания. Я погрузился в себя, брёл среди людей по проспекту, опустив голову. И правда – я тень, невидимка. Возникает ощущение, и оно довольно реальное, что я – никто, прохожу сквозь плоть и стены. Меня никто не замечает, не хочет или не желает замечать.
Сейчас у меня перед глазами застыл пронизывающий взгляд Ромы. Сколько я видел подобных взглядов, но этот – впервые. Отчаяние, надежда и провал. Несбывшиеся мечты. Падение высоких идеалов в рутину повседневной жизни. Я стоял у места аварии. Рома в центре окружившей машину толпы, держит на руках уже мёртвую девушку. И тут я увидел, как Рома поднял полные слёз глаза и посмотрел на меня. Он не гневался на меня. Он, через силу, через свои, казалось, нерушимые стереотипы соглашался со мной. Ничего нельзя изменить. Даже если можно – система не позволит, чтобы эти изменения выходили за её рамки. Никогда ещё у меня не воцарялось на душе такое чувство. Странное, его трудно описать. Вообще невозможно описать. Я в глубине человеческого взгляда увидел смерть. Настоящую смерть. Не физическую, а душевную, иногда ещё более страшную.
Снег медленно падал, образовывая пористую пелену между мной и окружающим меня миром. Красиво.
Но потом эта смерть сменилась яростью. Рома всё-таки встал на сторону своих принципов, своих идей. За мгновенье, которое для человеческой души проходит как целая вечность, Рома отказался соглашаться со мной. Отказался примиряться с этой системой. Он отказывается, но не знает, что против системы идти невозможно. Невозможно, чтобы вода лилась вверх. Невозможно воскресить человека. Ярость Ромы – слепая ярость, ненужная и бессмысленная.
Я остановился, поднял голову и посмотрел в даль проспекта.
Система есть система. Все размышления так или иначе заходят в тупик. И рождаются гнетущие вопросы о смысле жизни, о поисках цели, ради которой стоит жить и чего-то добиваться. Всё это сказки. Красивые сказки о том, что «живём мы один раз», и прожить должны с толком, с чувством, с расстановкой. И цель должна быть, чтобы к ней стремится. Это хорошо. Только вот – зачем? Система всё искоренит, или же будет использовать прошлый опыт в стремлении к жизни остальных людей.
Кто-то может назвать меня жестоким и эгоистичным или же циничным и высокомерным. Люди могут сказать, что цена жизни для меня – грош и даже меньше. Это так. И своей и чужой. Я не вижу смысла в жизни, не нахожу для себя цели. За меня её находит Рома, который день ото дня старается убедить меня в том, что жизнь – вещь самой высокой цены, её надо оберегать, защищать. Не знаю, что меня цепляет в словах Ромы, но до сих пор меня не посетила мысль о суициде.
Внезапно в глазах потемнело, стали проявляться красноватые точки. Боль была сильная, очень сильная. Я был готов упасть на тротуар и бросится в объятия конвульсий. Какой-то раскалённый прут хлестал меня, с каждым ударом раздирая мой тело в клочья. Я поднял взгляд и посмотрел на прохожих. Кого-то из них мучила страшная боль.
- Вам плохо? – раздался чей-то тонкий голосок посреди воцарившегося шума, в котором смешалось всё – город, сердце и дыхание. Чья-то рука легла мне на плечо, а другая прикоснулась в моей щеке.
- Я…
И тут меня будто насквозь прожгли. Прямо в грудь вошёл металл и стал плавиться, расплываясь по всему телу.
Я увидел её – красивая девушка. Она смотрела на меня, пыталась помочь.
Боль исходила прямо от неё.
Не думал, что встречу смерть в таких мучениях – ну да ладно! Всё равно я никому не нужен. Не был и не буду.
Сердце забилось как локомотив. Казалось, что внутри сейчас всё разорвётся, глаза накроет кровавая пелена.
Если от девушки исходит такая боль, то, что будет, если я её заберу. Я просто испепелюсь.
Она что-то говорила, вроде вызывала скорую.
Вдруг я, сам того не ведая, стал высасывать всю дрянь, которая причиняла девушке неимоверные страдания. Глоток за глотком, я выпивал эту чашу со смертельно-опасным ядом. Всё больше мой взор закрывал багровый занавес. Не хватало ещё аплодисментов.
И вот – я протягиваю руку навстречу ей и падаю.
И это – смерть.
3.
В глаза ударил свет. Он забрался под веки, заставил меня их раскрыть, чтобы я почувствовал боль. Она послужила знаком того, что я нахожусь в сознании и что я ещё не мёртв. В этом я был уверен точно, потому что я, кроме рези в глазах, ещё ощущал, как ныли мышцы на спине и как я на чём-то лежу. На чём-то жёстком. И ещё – голова просто раскалывалась.
Я закрыл лицо руками, чтобы свет перестал издеваться надо мной.
- Ты жив, герой? – раздался чей-то голос.
Я опустил руку и увидел склонившегося надо мной Рому.
- А я… где я? Чёрт. Что произошло?
Рома улыбнулся.
- Да много чего происходит у нас. Больница – это такое место, где ничего не происходить не может. Всё, давай вставай!
Легко сказать. Все кости трещат, гул в ушах, так ещё и мышцы бунтуют. Что такого произошло, чтобы я оказался так избит? Последнее, что я помню – моя рука, которая протягивается к девушке. Вот уже почти я достал её плеча, но вдруг меня будто выключили. Я повалился на землю. Всё. Дальше я ничего не помню.
- А если честно? – спросил я, повернув голову в сторону.
- Если честно – ты у меня в кабинете на кушетке лежишь. И сейчас – часа три ночи.
- Уже? – жалобно отозвался я. – Я столько провалялся?
- Ну да.
Я сделал попытку сесть на кушетку, и попытка оказался не плоха. Если не считать, что ко мне подкатила тошнота, а голова сильно закружилась.
- Выпей, - протягивая мне стакан с водой и таблетку, сказал Рома.
Я, особо не мудря, отправил таблетку к себе в рот и с пары больших глотков осушил стакан.
Рома сел рядом со мной.
- Как тебя вообще угораздило так вот… - хотел спросить Рома, но дальше я уже сам рассказал историю, которая со мной случилась.
- Интересно, - после выслушанного протянул Рома.
- Самое главное – боль не физическая. Такое чувство, что болела…
- Душа, - докончил Рома.
- Именно! Что-то такое гложет её, не даёт покоя. – Я посмотрел на Рому. – Что ты об этом скажешь?
- Я скажу только одно – тебе повезло, что ты попал ко мне.
- Это точно. – Я вздохнул. – И извини за случай с девушкой. Она правда уже…
- Ничего страшного, Олег. – Рома положил мне руку на плечо. – Она и так была неизлечимо больна. Если бы не ты, смерть её была бы очень мучительна. Такие муки и врагу не пожелаешь.
- Да… - прошептал я. – Господи… Надо было тебе сразу сказать об этом.
- Так ты уже знал?.. Блин, как же я сам не догадался…
- Слушай, Рома. А вот как я попал в больницу?
- Я был как раз в приёмной, зазвонил телефон. Сестра схватила трубку и чуть не оглохла. Кто-то кричал очень громко. Ну, девушка, судя по голосу. «Помогите, тут человек умирает!» Ну, вот так, как-то.
- А девушку как зовут?
- Её имя – Инна.
- Инна, - повторил я. – Надо поблагодарить её.
- Это вряд ли, - Рома опустил голову. – Помнишь, я тебе рассказывал про поступившего к нам паренька. У него…
- Опухоль мозга, - докончил я. – А что?
- Инна – его сестра. Старшая. Жуткая история. Остались одни, родители погибли. Инна сейчас в университете учится, на третьем курсе, работает. Брат в школе учится. И вот – несчастье.
Я промолчал.
- Ладно, я пойду. – Рома встал. – Ты куда сейчас?
- Домой, наверное, пойду, - сказал я, поднимаясь с кушетки. Чёрт, ног не чувствую, будто парю над полом.
- Дойдёшь? – спросил Рома.
- Дойду, - кивнул я и снял с вешалки куртку. Надев, её я за Ромой вышел из кабинета.
Больница. Здесь, стоя в коридоре, в любое время суток, чувствуешь себя заложником в страхах и мучениях. Отовсюду слышаться голоса «Помогите! Пожалуйста!». Голосов очень много, они везде. Громогласны, ужасны. Одни похожи на назойливый писк комара, а другие – на взрыв.
В больнице идёт борьба двух сил – смерти и жизни. Борьба фальшивая, мнимая. Её цель – отвлечь внимание, заставить поверить.
Изменить ничего нельзя. Абсолютно. Конечно, найдутся люди, которые прожужжат все уши о том, что всё зависит от самого человека. Может быть это и так. От части. Всё заключается в том, что человек, пытаясь что-то изменить в своей жизни, вертится вокруг своей собственной оси, не задевая остальных элементов системы, в которой существует, и саму систему. Получается вечный и неизменный замкнутый круг человеческой жизни. Все самоличные изменения оборачиваются лишь в секунду эйфории, которая обманывает человека, заставляет поверить в то, что всё сделанное – не зря. Всё зря, всё.
«Поставь себе цель и стремись к ней!» - говорят некоторые. Красивый и сладкий самообман. Попытка хоть как-то оправдать существование в этой старой, как мир, системе. Идя по улице, я вижу множество людей, у которых, возможно, есть мечта, самая сокровенная, самая главная. И тут я понимаю – человеческое сознание это особая разветвленная сеть, хрупкая и сложная, куда система вводит вирус, заражающий сознания миллионов, вбивающий в головы людям ложь о цели в жизни и что это – самое важное. К некоторым людям вирус либо не добирается, либо система сама делает так, чтобы эти люди ждали у путей поезда, подошли к краю крыши высокого здания. И заставляет этих людей сделать шаг вперёд. Ей не нужны израсходованные материалы. Пустующее место тут же заполняется.
Это ужас. Я иду за Ромой по коридору больницы и меня скручивает от одних только брошенных в мою спину взглядов людей, которые умоляли меня освободить их от мук, от боли. Я успевал оборачиваться к ним, смотреть им в глаза и тут же отворачиваться. Они пытаются играть на чувствах. Пробудить совесть. Я могу забрать у них боль. Но она-то никуда не денется, не исчезнет в небытие. Она отразится на мне, я переживу её. А может и не переживу. Поэтому я – не ошибка системы, а системная ошибка. От меня ничего не зависит, я не выхожу за рамки всеобщей системы.
- Инна, - услышал я голос Ромы.
Я выглянул из-за спины Ромы. На скамейке рядом с палатой номер 11 сидела девушка, которую я видел на проспекте. Да, она очень красива. Темноватые каштановые волосы до плеч, карие глаза, лицо будто детское, нежное. Её голос тоже был очень красив, похож на музыку. На прекрасную музыку.
- Да?
- Познакомьтесь. Это Олег. Олег, это Инна.
Я подошёл поближе к девушке.
- Добрый вечер.
- Добрый вечер, - сказала она и посмотрела мне прямо в глаза. Они были влажные, и говорили о ней практически всё.
Творилось что-то странное. Все мои догадки оказались верны – я чувствую не физическую боль человека, а душевную. Чувствую, как колотится сердце Инны, как она волнуется. Сейчас внутри неё поселился страх. Отчаяние. Мучение. Но вот, как только подошёл я, этот страх сместился в сторону, дав простор тёплому ветру, который обдал меня. Этот порыв был чудесен. Мне было очень приятно находиться рядом с Инной, слушать её голос, смотреть на неё. Чудесно. Прекрасно. Я будто погрузился в иной мир, отрешенный от тусклых коридоров больницы и серых теней больных. Это был мир самых тёплых и красивых красок, тонов заходящего солнца, трели птиц.
Внезапно этот мир стал тусклым, страх снова занял своё место, и я снова ощутил ту самую тяжесть, что и на проспекте. Брат. Она волнуется о брате. Он лежит в этой одиннадцатой палате. Он передаёт ей ту боль, что сам чувствует. Прочная связь между братом и сестрой, её невозможно разорвать.
- Очень приятно познакомиться, - почти прошептал я. Мне ужасно захотелось взять её руку. Лёгкую, гладкую руку этой девушки. Чтобы она коснулась меня. Чтобы этот мир, наполненный теплотой, вернулся.
- Вы его спасли, - вмешался в разговор Рома, увидев, что ни я, ни Инна слов для разговора не находим. – Правда.
- Ой, нет, - застенчиво улыбнулась Инна. – Нет, я не спасительница. Я просто рядом оказалась.
- Нет. Не просто, - сказал вслух я, совершенно не контролируя себя. Я же могу наговорить стольких вещей, что она посчитает меня сумасшедшим. Нет, надо хорошенько подумать, что говорить. – Мне повезло, что вы там оказались.
- С вами сейчас всё в порядке? – спросила Инна.
Я затаил дыхание.
- Да, всё хорошо.
Вдруг я дёрнулся, будто через меня провели электрический ток.
- Ладно, я пойду, Ром. До свидания, Инна, - сказал я и, глядя в пол, быстро направился к выходу.
Я уже не слышал, что мне сказали Рома и Инна. Я, за шумом, царящим в больнице, услышал другое:
- Инна, послушайте. Вашему брату сейчас намного лучше. Возможно, он будет жить.
- Возможно?
- Опухоль разрастается, операцию проводить очень опасно.
- Но её можно провести?
- Да. Но последствия могут оказаться трагическими.
Рома, ты сейчас повторяешь мои слова. И врёшь. Сейчас её брату не лучше. Ему становится хуже, я чувствую это через Инну.
«Последствия могут оказаться трагическими»? Да. Ничего нельзя изменить, ничего.
Последнее, что я слышал, перед тем, как выйти из больницы – это безутешный плач Инны.
Часть 2
1.
Эту ночь я не забуду никогда.
Всю дорогу домой я не замечал ничего, кроме опустившегося в густой и грязный серо-матовый снежный туман города с бродившими в нём безликими человеческими тенями. Они плыли вокруг меня, терялись в свете фонарей и что-то всё время говорили. Но их речь перебивал плач Инны. Он не прекращался ни на минуту, требовал, чтобы я остановился, пытался пробить во мне брешь, заставлял мою опору разрушиться.
Инна хотела, чтобы я сейчас вернулся в больницу, сказал, что излечу её брата. Я не могу. Потому что это бессмысленно. Но плач, бесконечно протяжный и отчаянный желал, чтобы я думал по-другому. Знал, чего стоит этот плач.
Я вернулся домой. В мою маленькую квартирку. Не стал разуваться и раздеваться. Остался стоять в прихожей, погружённый в тёмный омут мыслей.
Да, я оказался в тупике. У меня были случаи, когда голос больного был громким, ужасно громким, но я старался игнорировать такие голоса, и они перерастали в кошмарные воспоминания, которые терзали меня во снах. Но голос Инны… он был другой, не похожий на остальные. Это голос, отзывающийся из её мира, тёплого и красочного, свободного от грязи и жестокости того мира, в котором мы живём. Внезапно её голос стал стальным и холодным эхом. Я бросил взгляд на полумрак прихожей и увидел, как о жёсткие стены звонко разбивается мир Инны, как разлетается на сотни маленьких осколков, вонзающихся мне в плоть. Кровь льётся из ран и обжигает меня. Боль, невыносимая боль! Я видел сегодня смерть одной души, и вот, ещё одна, пока не состоявшаяся. И моё вмешательство сможет предотвратить эту смерть.
- Нет, - сказал я переливающейся лунным светом тьме. Моё вмешательство ничего не изменит.
В памяти возникли слова Ромы. Откуда-то далеко они доносились как через глухую стену. «Последствия могут оказаться трагическими». И снова - плач, с нежных щёк падают слёзы на холодный пол и растворяются в ёдком воздухе, как неслышимый ни для кого зов о помощи. И снова – каждое биение сердца как острый удар ножа, нещадно рассекающего меня на куски. И снова – осколки всё глубже впиваются в меня, всё больше льётся кровь.
Нет, я не могу. И не мог никогда. Все люди умирают и рождаются другие. Я не в силах что-то изменить. Брат Инны умрёт, родится у кого-то другой человек. Плач стал невыносимым. Я упал на пол и заткнул уши. Отчаянный крик «Нет!», брошенный в пустоту прихожей, треснул и с силой разбился о невидимую стену. Я заплакал.
Вечный замкнутый круг – это наша жизнь, а что за смертью – неизвестно, поэтому и жить бессмысленно, не зная, стоит ли жизнь того, что находится за мёртвой чертой.
Я поднял взгляд. Передо мной возник силуэт девушки. Инна. Я хотел ей что-то сказать, но слова путались. Она отвернулся от меня. Я остался один в темноте, лежа у стены и тихо плача.
Что находится за чертой, именуемой смертью? Никогда это не будет известно. Но должно быть людям известно, ради чего они живут, ибо система потеряет свои элементы.
Но Инна плевала на систему, у неё есть свой мир, ещё живой, ещё с горячей кровью, но разрушающийся и готовый к падению в бездну холода и тьмы. Я чувствую, как силы медленно покидают её брата, как краски становятся всё более блеклыми, а свет всё куда-то исчезает.
Я встал и вошёл в комнату.
Почему? Почему я всё это чувствую? Почему я раньше этого не замечал?
Может потому, что я люблю её. Люблю Инну.
Подойдя к кровати, я сразу же рухнул на неё. Под ласкающий голос Инны я закрыл глаза, и меня захватил сон.
«Я не спасительница». Нет, Инна. Это не так.
Вскоре на смену прекрасному голосу Инны пришёл городской шум, доносящийся с улицы. И я погрузился в свой мир. В мир вечной боли и страданий, протяжных предсмертных стонов и мнимых молитв. Но теперь у меня была надежда, чтобы проснуться.
2.
Утро. Я стоял на кухне у окна и пил чай. Тёплый напиток неспешно растекался внутри меня. Из окна лился яркий солнечный свет. Передо мной – гигантский город, весь светлый, без мрачности и густоты прошедшего вчера. Будто и не было ничего. Но лучи обманчивы, а белые стены многоэтажек и зеркальные окна небоскрёбов завлекают в прошлое. Уносят на несколько часов назад. Рассказывают о боли, с которой я столкнулся.
Я всматривался вдаль, пытаясь найти среди лабиринтов мостов, дорог и высоких зданий, окутанных морозным воздухом и чистым светом ответы на свои вопросы. Я хотел понять, что со мной происходит. Но кроме воспоминаний не было ничего. Хотелось с криком броситься в это царство света, прорваться сквозь стекло к правде.
Правда одна – я люблю её.
Я читал много рассказов о любви. Видел людей, которые были влюблены. И все говорили, что любовь – это великое счастье. Для меня любовь – это тонкая и хрупкая грань, как стекло напротив меня. Эта грань разделяет два мира: мой, полный боли, мир и мир Инны, о котором я мечтал всю жизнь. Я ждал, когда в моё кроваво-тёмное царство ударит солнечный луч.
Сейчас мне безумно захотелось увидеть Инну, прикоснуться к её нежной коже, погрузится в красоту её глаз. Мне захотелось увидеть этого ангела, который вот-вот может оказаться низвергнут в преисподнюю.
Что такое любовь? Красивый обман системы, ещё одна цель для жизни или для смерти. Я хочу вкусить эту изысканную, приторно сладкую иллюзию. Всё равно – ничего не изменится.
Я сделал ещё пару глотков чая. Продолжал смотреть на город, никогда не спящий, всегда живой и бодрый. Мне нравятся такие пейзажи. Некоторые говорят, что я чёрств и созерцаю искусственную красоту, в которой нет души. Пускай это так, но есть что-то, что может меня заставить любоваться этой картиной.
За моей спиной раздался звонок лежащего на столе мобильника. Я подошёл к нему, взял трубку.
- Олег?
- Да, Рома.
- Привет! Ты в порядке?
Я поставил чашку на стол.
- Да, в порядке.
- Точно?
- Точнее не бывает.
- Ты на работу идёшь?
- Сегодня не моя смена, Рома.
- Чёрт, действительно! Так, зачем я тебе позвонил-то… А! Ты можешь сейчас поехать в торговый центр «Пассаж»?
- Зачем?
- Я просто сказал Инне, что ты можешь помочь её брату. Ну, конечно, я не сказал, как именно. Ну и…
- Понятно. Ладно, сейчас выйду.
- Ага. И телефон её запиши, герой. Там скорректируетесь.
- Погоди, сейчас!
Рома знал, чего я ждал. Встречи с ней.
Двигатель «газели» взревел, и машина тронулась с места.
Люди, сидящие в салоне маршрутки, может быть, знали многое. Но я уверен, что они и понятия не имели, что среди них есть тот, кто сможет сделать одну секунду из их жизни чистой и яркой. Я могу забрать боль у кого-нибудь из них, и этот миг, когда терзающая тварь в организме исчезнет, покажется для человека наивысшим счастьем. Красноватая пелена сползёт с взора, а мир на секунду приобретёт более насыщенные и светлые тона.
У дамы лет сорока, сидящей рядом со мной болит нога. Когда-то давно она подвернула эту ногу и сейчас старая рана решила напомнить о себе. Забирать боль у дамы – бессмысленное дело. Я видел много таких случаев и знаю, что это такое. В человеке срабатывает какой-то забытый механизм интуиции, а одним из признаков такой работы является боль в старых ранах, ушибах и так далее. Обычно это – предупреждение о грядущей опасности. Дама может сейчас проигнорировать эту боль, но дальше будет только хуже.
Паренёк позади меня. Ноет рука. Точнее, большой порез на правой руке, от запястья и почти до локтя. Порез серьёзный, глубокий. Сейчас он под тугим бинтом красуется в виде заштопанного швами шрама. Почему ноет рука? Да и не только рука – всё тело дрожит от мелкого озноба. Я понял – инфекция. Она каким-то образом просочилась в рану и сейчас развивается со смертельной скоростью. Так, с этим совладать я смогу, нужно только сосредоточиться. Я посмотрел в окно, стал наблюдать за сменяющими друг друга домами и мелькающими машинами, стараясь найти в этом искусстве городского безумства и безудержного движения точку опоры для дальнейших действий. Без концентрации мыслей в одном потоке забрать боль тоже можно, но с большим ущербом для себя. Итак, я готов! Я, через слой реальности, увидел разрастающиеся лианы болезни. Они окутывали собой всё, превращали здоровые клетки в безжизненные чёрные комки, кровь ярко-багрового цвета всё больше и больше насыщалась гнилью. Я сделал вдох и стал впитывать в себя эту сволочь. Главное – сосредоточиться. Чёрт! Всё труднее держаться – по моей руке словно проводят раскалённым кинжалом. Под тканью я почувствовал тепло – это кровь, сочившаяся из раны. Сосредоточиться, продолжать держаться за точку. Преодолевая шумы и гулы от стучавшей в висках крови в голове надо найти место, где можно спрятать в себе инфекцию. Всё. У парня ни инфекции, ни раны нет, а я вот-вот готов буду отбросить коньки. Жар внутри. Мысли вяло плелись друг за другом в моей голове. К глазам подкатывала тьма. Озноб во всю бьёт в каждой части тела. Ещё чуть-чуть – и я упаду в обморок. Нет, этого никак не должно произойти. Сделав ещё пару вдохов, я затаил дыхание и закрыл глаза. Находясь на грани жизни и смерти, я вслушивался в окружающий меня шум необузданной энергии современной жизни. Закономерность звуков, ревущих моторов автомобилей, визга шин, разговоров по мобильному телефону заставила моё сердце успокоиться. Гармония в хаосе, которую я нашёл, нежно коснулась моей кожи, слегка поцеловала в губы, и я, наконец, смог победить боль и заточить в себе до определённого момента.
Я открыл глаза и начала жадно глотать воздух. Дама рядом со мной смотрела на меня испуганными глазами. Я слегка ей улыбнулся. Парню я оставил ощущение некой боли, чтобы он не сразу бросился радостно кричать, что всё прошло.
Расхаживать с порезанной рукой – не очень удобно. Слава богу, на пути к торговому центру была больница.
- На Самойловской остановите! – крикнул я водителю. Через пару минут маршрутка остановилась, и я вышел на остановке одного из самых длинных проспектов в городе. Я осмотрелся. Среди высоких домов должна быть больница, я точно помню.
По моей руке стекала кровь, почти вся ладонь была окровавлена, на снег падали маленькие багровые пятна. Сейчас слой грязно-коричневого цвета под ногами был украшен кровавыми крапинками.
Я вспомнил, где находилась больница. Надеюсь, сейчас людей в хирургическом отделении будет немного. Середина выходного дня… В любом случае, надо приготовится войти в мой каждодневный кошмар.
Через несколько секунд я понял, что я уже вошёл в него.
За спиной я услышал знакомый голос. Приятный, мелодичный, такой прекрасный. И другой.
Обернувшись, я увидел их двоих. Они стоял друг напротив друга, взявшись за руки.
- Как с братом дела? – спросил он.
Рана на моей руке разверзлась вулканом кипящей лавы, и я с огромным усилием сдерживал бурлящий в моих лёгких крик боли. К горлу подкатил ком. Сколько же фальши было в его словах! Это настоящий убийца, а не человек.
Я повернулся обратно. Желая быть незамеченным Инной, я шёл вдоль проспекта. С рук капала кровь.
Пустые мысли и слова.
Силуэты людей.
Боль, боль, и снова боль.
- Да, Крестов. Интересно вас задело, - сказал врач, когда наложил швы и принялся за перебинтовку.
- Сам удивляюсь.
Я сидел в хирургическом кабинете, блистающим своими углами, стенами, потолком и полом. В нос лез неприятный резкий запах. Запах здоровья – это запах стерильности медицинских кабинетов. Я всегда пугался врачебных кабинетов. Хотя в больнице я проработал достаточно долго, чтобы свыкнуться с ужасом, приходящим из детских кошмаров, сейчас этот ужас вернулся, но только в другой форме. Свет люминесцентных ламп слегка слепит глаза, чёрные линии между белоснежными плитками кристально чистого кафеля образуют сеть, в которую ты, ослеплённый, вот-вот попадёшь. А медицинские инструменты, предполагающиеся для лечения, становятся грозными средневековыми орудиями пыток, в силах которых разделать твою грудь, сорвать грудину и добраться до твоего сердца. Врачи могут вырвать его. И они тебя заставят смотреть на то, как в цепких металлических руках твоё сердце с каждым новым и всё более слабым ударом перестаёт биться. Страх проходит, как только тебе делают укол волшебного препарата. Ты ничего не чувствуешь. По крайней мере, они говорят, что ты не должен ничего чувствовать. Но когда холодный металл касается твоей плоти, притуплённые обезболивающим рецепторы просыпаются, ты начинаешь ощущать, как лезвие рассекает твою мягкую кожу. Это то же самое, как видеть сон и понимать, что видишь ты на самом деле фальшивую картинку, сгенерированной твоим подсознанием.
- Так, ну всё! – Врач завязал бинт. – На перебинтовку приходите во вторник. Счастливо!
- Спасибо.
Я встал со стула. Рука была перебинтована так туго, что пальцами пошевелить удавалось с большим трудом. Я подошёл к вешалке, снял куртку.
- До свидания, - сказал я доктору и вышел из кабинета в пустынный больничный коридор.
Я надел куртку и пошёл к выходу. Уйти я старался как можно быстрее, потому что от стен исходили голоса умерших в этой больнице людей. Они попирали меня, кричали на меня. Они хотели убить меня, как виновника в своей смерти.
- Олег! – окликнул меня женский голос в конце коридора. Сначала я не заметил, кто это. Это была Инна. Одна. Как всегда прекрасная.
- Инна? – Я был удивлён. Как она оказалась здесь? Почему? – А что ты тут делаешь?
- Я пришла посмотреть, что с тобой.
- А что со мной?
- Ну, ты руку поранил. – Инна подняла мою правую руку. – О, уже бинт наложили.
- Я в порядке. Но, как ты здесь оказалась?
- Я же говорю – пришла посмотреть, как ты.
Интересно, когда мы перешли на «ты»?
- Но откуда ты узнала, что я здесь?
- Э… Не знаю. – Инна слегка улыбнулась и посмотрела на меня таким взглядом, что моё железное сердце расплавилось. Все эти нескончаемые секунды, что я жил в этой бесконечной красоте её глаз, я хотел сказать эти слова. Эти заветные слова, которым в наше время особого значения не придают, считают бессмысленными, лишёнными какого-то ни было веса и ценности. Слова, которые растоптала лицемерная любовь. Я люблю тебя.
- Ты точно в порядке?
- Знаешь, мне этот вопросы уже второй раз за день задают. Может, пойдём уже?
- Куда?
- Знаешь, стоять и разговаривать в хирургическом отделении больницы не очень приятно. Тем более местом нашей встречи был «Пассаж». Так пусть он им и станет.
3.
Торговый центр «Пассаж» - здание колоссальных размеров, заблудиться здесь совершенно не трудно, потому что человека с самого порога вовлекают в царство сверкающих позолотой витрин магазинчиков, манящих за собой громких рекламных сленгов, улыбающихся красоток с каждого второго постера. Но свет также дополняет и музыка, выстраивает биение сердца под свой такт. Здесь есть всё, что пожелает непроглядная бездна потребительской сущности человека. Любой, абсолютно любой каприз будет исполнен. И тут я начинаю понимать и видеть это. За яркой и весёлой картиной, которая становится блеклой пеленой, проступает нечто ужасное, что-то по ту сторону фальшивых улыбок. По гнилой от денег земле бегают уродливые существа, похожие на людей с раскрытыми и вечно голодными ртами. В какой-то момент я замечаю, что в эти чистые от своего чудовищного самолюбия рты сваливают дорогой, очень дорогой и высококачественный мусор.
- Олег, осторожно!
Я поймал себя на том, что чуть не столкнулся с проходящим мимо мужчиной.
- Простите! – сказал я, обойдя незнакомца.
Мы с Инной уже минут пять бесцельно бродили по первому этажу центрального корпуса, не сказав друг другу ни слова. Я, признаться, боялся начинать разговор, так как не знал, с чего начать.
- Инна, значит, Рома сказал тебе, что я могу… вылечить твоего брата? – Я просто идиот, что задал этот вопрос.
- Да! – Глаза Инны загорелись. – Он так и сказал.
Это просто здорово! Как я могу объяснить то, что могу излечить её брата, каким именно способом? Если я честно отвечу, эту правду Инна сочтёт за ложь, решит, что её нагло обманули. Хотя, будь я на её месте, то поверил бы любому слову, дарующему надежду.
Чёрт, ведь всё так просто! Я могу сейчас поехать в больницу, зайти к её брату в палату, вынуть всю эту засевшую в организме раковую дрянь и… умереть. Но умирать я не хочу. Впервые в моей жизни я испытывал какое-то странное желание. Какая-то непреодолимая тяга в жизни. Каждый раз, заглядывая в её бесконечно глубокие глаза, я вновь-вновь хочу жить и находиться рядом с Инной.
Завернув влево, мы оказались в другом крыле «Пассажа». Тут, в отличие от центрального корпуса, играла не клубная музыка, а композиции такого чудесного жанра как «трип-хоп». Смешение лучшего, что преподносит музыка - классические тона, роковая агрессивность, мелодичность блюза, простота «кантри» - всё это так филигранно гармонирует между собой, что хочется заслушиваться лишь одной композицией и опять и снова, чтобы до конца осознать, понять, ощутить все слои музыки, найти то, что их связывает. Мягкий голос певицы и неспешные темпы сливались вместе с воздухом, от чего тот становился тягучим и сладким, как карамель. Вокруг витали разные ароматы, и среди них был один-единственный, тот самый, безумный, сводящий с ума и с неимоверной силой разгоняющий сердце до скорости локомотива.
- Да, - на выдохе, медленно и шёпотом повторил я.
Тупик. Хотя нет, не тупик, просто я сам для себя выстроил рамки, сам себя загнал в угол. Я не в силах был сказать, что должен был. И сделать то, что должен. И быть таким, какой я есть. Ведь это любовь, ведь это распахнутые двери в душу человека, когда внутренний, никем не тронутый мир, запертый на семь замков, расцветает в глазах той, кому ты этот мир открываешь. Но если честно, мне было страшно открывать обитель крови и боли Инне.
- Инна, - сказал я, остановившись, - я вылечу твоего брата, обязательно. Но…
Внезапно я запнулся. Фраза оборвалась на полуслове, потому что я уловил этот полный надежд блеск в её глазах. Так сверкали глаза людей, которых я не излечил из-за своих принципов и стереотипов. Через толщу времени я ощутил это тяжёлое, давящее стотонным грузом на плечи слово и одновременно приговор: убийца. То, что я обычно испытывал в больнице, увеличилось в несколько раз. Мышцы пытались сопротивляться накатившей огромной волной слабости, но всё было тщетно. Скоро очередь дойдёт до судорог, безжалостно скручивающих каждый сустав, каждый хрящ, каждую мышцу моего тела. Воздух перестал быть тягучим и сладким, теперь он плотной верёвкой обвивался вокруг моей шеи и душил до темноты в глазах. Окружающий мир всё дальше уходил от меня. Уходила и Инна. Нет, я не хочу снова видеть это, не хочу быть свидетелем того, как о безжалостные холодные стены разбивается это царство света и тепла. Слова, которые я должен сказать, разжижались в ядовитой тьме, обволакивающей меня. Буква за буквой, они уходили в небытие, оставляя после себя лишь едкий дым забвения. Я понял – эта та самая грань, тот самый обоюдоострый меч, что разделяет нас. И сейчас я стою на тонком и очень остром лезвии. Через спёртое дыхание из-за всех сил я выдавливаю из себя:
- Я… люб… люблю… те… тебя…
Да, именно то, что должен был сказать.
Чьи-то лёгкие руки легли на плечи. Тьма начала рассеиваться. Слабость отступила. У губ я почувствовал приятное теплое дыхание, веющее тем самым дурманящим ароматом. Откуда-то стала доноситься эта прелестная музыка. Воздух снова стал тягуч. Я всё забыл. Всё, что держало меня до этого. Я закрыл глаза.
Льющаяся музыка. Божественная мягкость её губ. Достойный только небесных ангелов аромат. Секунды стали вечностью. Мы утопали в поцелуе всё больше и больше, прижимаясь друг к другу всё сильнее, готовясь полностью слиться, раствориться в пространстве, стать ангельской пылью, витающей в солнечном свете.
Я понял, что такое любовь. И никогда не смогу описать это.
4.
Меня встретил одинокий холл больницы. Поздний вечер, в такое время наплыв пациентов снижается до такого редкого момента, когда с утра наводнённые толпами людей, больничные коридоры опустошаются. Только где-то ходят медсёстры, врачи.
Я встал у дверей, на миг поймав воцарившуюся в холле тишину, в которой кружился гулкий городской шум.
Итак, надо вспомнить в какой палате он лежит. В одиннадцатой… точно, в одиннадцатой. Я пересёк холл, вошёл в отдел хирургии и направился к палате. Пока я шёл, я всё вспоминал прошедший день. Мы долго ещё гуляли с Инной, я иногда чувствовал её беспокойство за брата, но я знал, что волноваться пока что не о чем. Смолянисто чёрная субстанция внутри заснула, она не подавала никаких признаков активности. Она застыла в ожидании своего часа.
- Олег, а что для тебя жизнь?
Инна задала мне слишком неожиданный вопрос, потому что ответить на него было крайней затруднительно. Как я могу сказать, что такое жизнь, когда три дня назад это слово было пустым отзвуком на устах. Сейчас всё изменилось, само понятие «жизнь» предстало передо мной в другом цвете, но в каком именно. Здесь заключается ответ на вопрос.
- Жизнь, - я сделал короткую паузу, чтобы столкнувшиеся друг с другом мысли пришли в порядок, - это всё.
Как ни странно, этот спонтанный ответ был абсолютно правилен. Жизнь всегда существовала, и будет существовать. Это всё, что окружает человека, что взаимодействует с ним. Само звучание этих пяти букв выстраивает в сознании линии, бесконечную, приходящую из ниоткуда и уходящую в никуда. Смерть же, нечто острое, резкое, обрывистое, линию разрывает. Но не навсегда. Эта линия сомкнётся с другой, одной из бесконечного числа линий, и продолжит своё существование. Так рождаются перипетии судеб. Так смерть становится рождением системы.
Я подходил к палате всё ближе, всё отчётливее ощущая чудовищный напор, исходящий от раковой опухоли. Эта тварь продолжала жить, пульсировать каждой своей жилой. Я остановился напротив двери, положил ладонь на ручку.
Когда мы прощались с Инной, я прекрасно понимал, что прощаюсь с ней раз и навсегда. Что держу её лёгкую руку в последний раз, что больше никогда не поцелую Инну в её мягкие прелестные губы.
Открывая дверь в палату, я оказался пронизан как зарядом электрического тока ещё один сегодняшним воспоминанием. Мы уже расходились с Инной, как что-то прокралось внутрь меня, что-то нашёптывало мне. Смерть моя будет много мучительнее, чем я предполагаю. Кто-то воткнёт мне в спину нож.
Я вошёл внутрь. В палате висели полнейшая тишина и полумрак. Посреди помещения стояла большая медицинская кровать, окружённая поддерживающими жизнь медицинскими приборами. Кардиограф приглушённо пищал, эхом расходясь по тяжёлой тишине. Я закрыл дверь.
В кровати, аккуратно укрытый, подключённый к аппарату искусственного дыхания, капельнице и ещё каким-то аппаратам, лежал он, её брат. Лица за респиратором практически не было видно. Он спал. Хотя нет, организм ещё продолжает бороться с заразой, но он потерял слишком много сил даже для сна. Её брат был сейчас в коме.
Ползущая по экрану кардиографа линия ползла, изредка выдавая характерные искривления. Сердце ещё билось, но времени уходило всё больше.
Я подошёл к кровати, взял его за руку. Ради Инны я должен сделать это.
Собравшись, я стал выкачивать из его организма эту дрянь. Никогда я раньше такого не чувствовал и не почувствую. Сначала руку прожгла чудовищная боль, затем она перекинулась на всё тело. Ноги подкосились, я упал на колени, но руку продолжал держать. Боли притекало всё больше и больше. Сердце от накатившего порыва и нескольких перекаченных литров разогнанной крови было готово взорваться. Внутри меня вспыхнуло пламя, жар растёкся по мне. Казалось, он прожжёт сейчас кожу насквозь, и я окажусь горсткой пепла.
Происходило нечто странное. Память стала прокручиваться перед глазами как старая киноплёнка. Кадр за кадром со сверхзвуковой скоростью пролетала моя жизнь. Именно она сейчас разрывала меня на куски, именно свою собственную боль я ощущаю сейчас, эта опухоль – просто вход в моё прошлое. Каждый прожитый год, месяц, час, минута впивались в меня, нещадно раздирали в клочья. За мешаниной кадров я видёл Инну, видел её мир. Видел, как жёсткие стены испаряются, как разрозненные кусочки её разрушенной утопии воссоединялись вместе, как сосуды рек срастались, как солнце снова вставало из-за горизонта. Я видел, как из меня уходят силы, как я наполняюсь чёрной густой жижей.
Каждая рана, которую я когда-то впитал, каждая боль, которую я забрал увечились в несколько раз, они били меня раскаленным металлическим кнутом, и из каждой глубоко вспоротой раны вытекала теперь уже чёрная гнилая кровь. Она не обжигала меня, а снова впитывалась в кожу, вновь и вновь насыщая меня болью.
Я отпустил руку и повалился на пол. Припав щёкой к холодному полу, я испытал некое облегчение.
Писк кардиографа над головой стал интенсивнее.
Всё получилось.
Парень здоров как никогда. А мне пора уходить. Кое-как поднявшись на ноги, и, пару раз чуть не свалив аппаратуру, я, навалившись на дверь, вышел из палаты в белоснежный коридор. Перед глазами всё кружилось, пол так искусно превращался в потолок и наоборот. Стены ловко перемещались между собой. Мне надо было только добраться до выхода.
- Эй, мужчина! - услышал я позади чей-то женский голос. Медсестра. Плевать. Сейчас ей надо не ко мне бежать, а в одиннадцатую палату.
Я вышёл из больницы в снегопад. Не знаю, продолжила идти за мной медсестра, или нет. Я хотел уйти, и куда подальше. Но сначала я должен был сделать одну вещь. Я достал из куртки мобильный, через туман в глазах нашёл номер Инны и нажал «вызов». Один гудок, два, три… Трубку никто не поднимал, пока милый женский голос диспетчера не известил меня о том, что «абонент не доступен». Я ещё раз позвонил, и на этот раз Инна взяла трубку.
Она меня не узнала. Она даже не знала, кто я такой. Она говорила, что слышит меня впервые.
В ярости я бросил мобильный телефон в сторону и побрёл дальше. В пустоте своих мыслей я всё шёл и шёл, не заметив, как полуживой прошёл несколько улиц и оказался в заснеженной аллее центра города.
Я остановился. Весь дрожал от дикого озноба.
…случилось это в один поздний зимний вечер, пасмурный и тяжёлый, когда над головой сгущаются выкрашенные в оранжевые отблески огней города облака, когда мысли погружают тебя в глубину боли и невыносимых страданий.
Вывод прост: всё бессмысленно. Я никто и ничто и существую для тех людей, для которых вынужден жить, испытывая муки, сравнимые с вонзившимся в сердце остриём ножа. Люди хотят, чтобы я жил среди них и выбрасывают, как ненужную вещь. Умирая, после себя я не оставляю ничего. Люди не запоминают даже моего имени. Только пришедшее чудо, и ничего больше.
Мои размышления прервал милый женский голос, раздавшийся у меня за спиной. Этого голоса я не ожидал услышать. И в любом случае я не желал его слышать, ибо он приносил столько боли, сколько не приходилось переживать мне за всю свою жизнь. Она разрывала меня изнутри, заставляла сердце биться так, чтобы сосуды лопнули от такого напора крови. Я не хотел слышать этого голос. Я хотел, чтобы он ушёл от меня, как страшный сон — забытый и покинутый навсегда.
Оборачиваться было страшно. Также как и понять, кто всё-таки за моей спиной. Она.
Подул холодный ветер. Он пришёл, чтобы остудить тот жар, закипавший во мне. Я обернулся. И увидёл её. Она меня не замечала, будто я невидимка. Правильно. Ведь я теперь для неё, как и для всех остальных людей, нечто растворяющееся в свете уличных фонарей, поднимающихся хлопьях снега, что-то невидимое, что-то несуществующее. Мимолётное видение, миг, когда луч солнца попадает в глаза. Мне хотелось рассыпаться в прах, смешаться с воздухом, схлестнуться с ветром и снегом в холодном потоке и вечно блуждать в тёмных уголках человеческих душ, где я оставался заперт на веки.
Она была с тем самым парнем, которого я видел сегодня на остановке. Они гуляли по парку, о чём-то разговаривали и крепко сжимали друг другу руки, словно никогда не собирались расставаться. Они друг другу нравятся. Они друг друга любят. Хотя, что такое любовь, когда в такое время это может быть всего лишь влечение, обманчивое и мгновенное. А я… что я? Мне легче оставаться тенью, чем заявить о себе. Легче понять то, что одиночество — это мой приговор, подписанный судьбой. И любовь для меня — выстрел в сердце. Но я безнадёжно бессмертен, и муки, выносимые мною, останутся навсегда выжженным клеймом в моей памяти, которая всё равно скоро станет пустышкой, я – иссохшим телом, а мой дух – ничем.
Я отвернулся и стал всматриваться вдаль парка, выискивая вдали выход отсюда. Выход из лабиринта своих заблуждений. Стены лабиринта — те самые жёсткие стены, о которые в лунном полумраке разбивалась моя мечта, единственное в моей жизни желание не умирать. Как же я хочу исчезнуть. Как же я хочу стать призраком. Без крови и плоти.
Нет злости. Нет ничего, кроме пустоты, выжигающей всё внутри меня. Внезапно мне захотелось разрушить жизни всем, кому я помог, ради кого я существовал.
Тучи сгущались. Ветер усиливался. Холод пробирал до костей, хватал меня мёртвой хваткой. Пытался усмирить меня, заставить стать тем, кем я должен быть. Никем. Да, таким человеком я должен стать. Но если не помнят тебя, то это не значит, что я не помню этих людей.
Сил не хватало. Я упал на колени. Снег медленно оседал вокруг меня, словно хотел, чтобы я сейчас тоже расслоился на миллионы снежинок.
Они прошли мимо меня. Инна звонко смеялась. А я умирал позади неё. Смотря ей вдаль, я умирал. Какой же это изощрённый обман системы. И самое главное коварство заключалось в том, что я знал, как это будет. Как закончится моя жизнь.
Из носа потекла кровь. В груди лёгкие как-то опустели, взор ещё больше помутнел.
Мимо меня проходили и другие люди. Они не замечали меня. Да и зачем? Раз от меня толку теперь никакого, зачем я нужен людям. Но они не знали, что я слишком хорошо знаком с болью, слишком хорошо знаю, где самая слабая зашита. Что надо сделать, чтобы создать из души человека навсегда покинутое место, где никогда не будет ни радости, ни горя. Ничего, кроме пустоты, которая сейчас воцарялась внутри меня. При одной такой мысли я ощущал себя идеальным убийцей.
Их силуэт растворялся в снегопаде.
Ни Рома, ни Инна, никто про меня не вспомнит. Система заставила меня исполнить свою задачу на «отлично» – я отдал свою жизнь, я использовал то, что мне было дано. А теперь я ненужный элемент. Мне забыли. Система стёрла меня. Я как всегда оказался прав.
Испустив последний выдох, я упал на снег. Продолжал дрожать ещё несколько секунд и перестал.
За последними стуками своего собственного сердца понимаешь, что вещи более вечной, чем боль, нет. Всё смертно, кроме боли.
Я закрыл глаза.
И никогда их больше не открою.
Другие книги скачивайте бесплатно в txt и mp3 формате на prochtu.ru