Олег Опрышко - Байки старого боцмана - Олег Опрышко
Скачано с сайта prochtu.ru
Рассказы из личной флотской жизни и не только.
Байки старого боцмана
Я вам так скажу, всякая животина на судне в радость, но рано или поздно, а
списывать на берег их всё-таки приходиться, а иная и сама сбежит, но всегда их жалко и вспоминают о них с теплом.
Вот была однажды у нас собачонка, Жулькой звали. Чуть где к причалу встали, она сразу к трапу, вроде вахтенного матроса. Никого мимо не пропустит, всех облает. Ну, как бы документ спрашивает. А кто ж ей будет документ показывать, да она и прочитать-то всё равно не сможет, хотя и умная была. Свой документ она всегда показывала. Приходят на судно врачи с проверкой, а собачонка тут как тут; они сразу спрашивают старпома: \"А санитарный паспорт на собачку есть?\" Да какой же у неё может быть паспорт, её ведь не из питомника взяли, а так, где-то в порту маленьким щенком подобрали, она и прижилась. Беленькая такая была. К ветеринару её вести ни у кого времени не было. Тут какой-то умник и сообразил документ ей оформить. Пузо у неё голое было; везде шерсть густая, пушистая, а на брюхе волосики реденькие. Может потому, что по трапам много бегала, да за ступеньки цеплялась, оттого и повытерлись. Ну, так вот, поставили ей, значит на брюхо судовую печать \"Волго-Балт\", да и научили по команде: \"Жулька, документ”, ложиться на пол и раскидывать лапы в стороны, чтоб значит, печать было лучше видно. Да, умная была собачонка. А на спиртное у неё был нюх, просто жуть. Видать кто-то давал винца сладенького, или пивка попробовать, а ей и понравилось. Где бы ни собрались по рюмочке выпить, (праздник какой или что другое) она тут как тут. Ляжет под дверью и скулит, а капитан заметит это, накроет всех, и премии как не бывало. Невозможно стало на судне выпить. Приходилось на каждой удобной стоянке, на берег уходить. Сбегают моряки магазин, возьмут чего надо для души, да и сядут где-нибудь неподалёку на бережку отдохнуть. Кроме вахты на судне никого не найдёшь. Так капитан стал Жульку на прогулку выводить. Будто бы она сама не погуляет. Выведет её на поводке и подначивает: \"Ищи, Жулька, ищи\". А чё искать-то. Она и сама вперёди его на запах бежит - думает, нальют ей. Да ей бы и налили, не жалко, но она и капитана на поводке притащит, а уж тут беды не миновать. Умная была собачонка, за то и пострадала. Списали её где-то на берег, хоть и жалко было. С тех пор собак на судне не заводили.
А как-то стояли на Одесском рейде. Далеко, миль десять от берега. Прилетел к нам волнистый попугайчик. Видать, сильно невмоготу ему у кого-то жить стало, если отважился на такой перелёт, или по своим родным заскучал, на родину подался, да силы не рассчитал. Залетел в рубку и чирикнуть не может. Обрадовались ему все. Накормили, напоили, клетку быстренько соорудили. Решили на судне оставить. Это ж не собака, выдавать не будет. Через неделю смотрим, загрустил наш попугайчик. Толи опять по Родине загрустил, толи скучно одному. Решили ему в пару ещё одного на рынке купить, а кого покупать? Самка у нас или самец? Никто не знает. Штурмана говорят, надо по клюву смотреть. Если клюв горбатый, то это самец. Тоже мне орнитологи, это же птица, а на грузин. Механики, - те больше по хвосту определяли, видать тоже знатоки большие. В общем, пришли к общему мнению, что это самка, и ей нужно купить самца. В первом же порту отправили гонца на рынок. Ну, там-то точно, без ошибок, продали ему самца. Подсадили его к нашей “самочке”, а они никак дружить не хотят. Неделя, вторая проходит, драки у них каждый день. Ну, поняли мы что обмишурились, жалко стало пернатых, чего ж им у нас без самок мучиться. Подарили их в детский сад, где уже были попугайчики всякого полу.
Долго потом никакой животины не заводили, однако, как-то под осень грузились мы в Карелии лесом, не то для какого-то колхоза, не то для совхоза на юге России. Их пред-ставитель наблюдал за погрузкой, чтоб ни одного бревна на берегу не осталось, и должен был сопровождать груз до порта выгрузки. Отвечал, значит за сохранность груза. А куда ему, грузу-то, деваться, ежели он привязан найтовами. Посоветовали мы ему ехать домой отдыхать, а дней через десять встречать нас в Азове. Обрадовался он шибко. Как-никак, всё лето был на лесозаготовках, соскучился по жене.
- Я,- говорит,- вам за это поросёнка подарю.
Да зачем нам поросёнок, что у нас, свиноферма? Стали отговариваться, а он настаивает:
- Привезу и всё, а там сами решайте, что с ним делать, толи съесть, толи на откорм держать, если конечно помещение для него найдёте.
На наших судах не только что поросёнка, а на иных, целую свиноферму разместить можно. Проектировали-то их с учётом эксплуатации в военное время. На многих понаделали санпропускников. Это когда с палубы сначала заходишь в раздевалку, потом в душ, потом в одевалку, а уж, после этого, к каютам. Что б значит всю радиацию смыть.
Да, чего только не увидишь на флоте, а какие называния дают нашим судам, так это отдельная песня. Это ж как нужно с головой не дружить чтобы придумать названия вроде “Нижегородский комсомолец”, или “Семьсот пятидесятилетие города Горького”. Воистину горькая участь досталась тем, кому за границей приходилось произносить эту абракадабру по буквам на английском языке, А уж объяснить, сколько, в связи с этим, лет было Максиму Горькому, вообще никто не мог. Ленинградские лоцмана придумали прозвище покороче – “ТРИ ЧЕКУШКИ”. А иначе, пока название судна выговоришь, так и язык сломать можно.
Пришли мы значит в Азов, а там нас уже встречает наш знакомый. Поправился, по-свежел, видать на пользу отпуск пошел. Груз проверил – всё в порядке, – и говорит:
- Пойдёмте, я вам подарок передам.
- Какой такой подарок? - мы уж и забыли, а он настаивает.
- Не везти же порося обратно на свиноферму, там его давно списали, и теперь он будет только отчётность нарушать. Я ведь для него и документ выправил и корма привёз.
Принесли его на судно, поместили в приготовленное помещение, стали решать, что с ним делать. Чтобы на шашлыки пустить, об этом и речи нет. Он маленький, розовенький, тычется своим пятачком в колени да подставленные ладони, радуется жизни. А чего ему? Помещение досталось чистое, тёплое, еды вдоволь, внимание со всех сторон, всяко лучше, чем в свинарнике. Однако, животина хоть и с документом, но всё же не совсем обычная на судне. Вот раньше, на парусном да на военном флоте, это было делом привычным, а теперь кроме собак да кошек, пожалуй, что никого и не увидишь. Но по большому счёту разница-то не очень большая, только что не гавчет, зато как хрюкает! В общем, решили его оставить и назвать Шариком. И началась у него жизнь корабельная. Поначалу беспокоились, особенно матросы, которым вменили в обязанность убирать помещение, как никак свинья, слишком грязно будет, однако Шарик оказался на редкость чистюлей. В иной каюте грязи было больше чем в его помещении. Сделали ему корыто из двух отделений; одно для еды, а другое для воды, так он быстро во всём разобрался. Из одной половины ел, а в другую аккуратно складывал отработанное. Удивились мы тогда его сообразительности. Дальше - больше. Наш Шарик подрастал, и ближе к весне, его стали выпускать на палубу. Стеснительностью, при оправлении своих естественных надобностей, он поразил всех. Обследовав всю палубу, и укромные уголки он задом стал пятиться в один из них, оставив снаружи только свою умилённую мордочку и никто, ни за что не догадался бы, что он там делает, глядя на всех просто ангельским взором.
Каждый день общения с поросёнком приносил что-то новое. Как-то, на длинном пере-ходе, разыгралась непогода. Три дня штормило. Волна шла бортовая и судно сильно раскачивало. В такую погоду немного находится желающих что-нибудь поесть, кроме разве что солёненького. Волны сильно заливали палубу, и ни у кого не было желания заниматься поросёнком. Да это было и не безопасно. Наконец дошли до порта и встали к причалу. Утром нашего Шарика выпустили на прогулку. На удивление, его помещение было вполне чистым, хотя весь оставленный корм съеден. Никто не побеспокоился, что первым делом надо бы его накормить.
Да, так вот, не прошло и получаса как со стороны камбуза, привычный уклад тихой жизни разорвал дикий крик повара: «Посмотрите! Посмотрите, что эта скотина наделала».
А что эта скотина могла наделать? Побродив по палубе, и, не найдя там ничего съестного, поросёнок забрёл в жилую надстройку; чего никогда не делал ни до, ни после этого; и, найдя по запаху камбуз, оставил там свой трёхдневный автограф, прямо посредине почти стерильного помещения. Так мы узнали, что животина наша, существо вполне разумное и с характером.
Наступило лето. Почти ежедневные помывки палубы доставляли поросёнку истинное удовольствие. Нагревшись на раскалённой палубе, он сам помогал боцману вытаскивать шланг, уцепившись за него зубами, и блаженствовал когда его, не только обливали водой, но и тёрли палубной щёткой. Радость от общения была обоюдной, как со стороны поросёнка, так и со стороны членов экипажа. У каждого находилось время поиграть с ним, и это существенно влияло на психологическую обстановку, несомненно, улучшая её. Со временем, Шарик стал помогать и вахтенному матросу у трапа. Встречая посетителей, он недовольно похрюкивал, если его желание пообщаться, и как бы рассказать о своей счастливой судьбе, было проигнорировано, хотя, это случалось довольно редко. Всякий пришедший вначале удивлялся, а потом, почёсыванием Шарика за ухом, вроде предъявлял свою визитную карточку, что он свой.
Однако больше всего Шарику нравилось сопровождать капитана, когда тот, занимаясь спортом, ежедневно пробегал по палубе не менее тридцати кругов. И как только у него голова не кружилась от этакой круговерти? Вот и поросёнок, пристраивался за ним, и бегал вдоль борта, огибая кнехты, от бака до надстройки, набирая при этом приличную скорость. Переход на новый курс требовал определённой сноровки. Чтобы затормозить, он вытягивал вперёд задние ноги, садясь при этом на зад, и скользил по шершавой палубе, что позволяло ему затормозить, быстро развернуться и продолжать бег в другом направлении. Так, друг за дружкой, они и бегают, олимпийцы доморощенные.
Во многих портах, куда мы заходили часто, портовые начальники, что поменьше рангом, уже знали о нашем Шарике, но как нормальные люди, внимания на это не обращали. Какое им дело лает Шарик или хрюкает, судно то каботажное, дальше России не уйдёт, так что незаконного экспорта мяса не предвидится, и международных конвенций по торговли мы не нарушим. Однако, однажды под вечер, встали мы у причала в Ильичёвске, и надо же на беду, не то начальник таможни, не то кто-то из его замес-тителей, прогуливался вдоль причала. Ему бы положено на машине ездить, а тут угораздило его пешком, да ещё вдоль нашего борта проходить. Шарик у трапа за фальшбортом стоит. Заметил приближающегося, разодетого в новую форму чиновника, и ждёт, когда ему внимание окажут. Но чиновник, задумавшись о чём-то своём, прошёл мимо трапа. Поросёнок, не дождавшись визитёра, высунул на секунду свою морду в клюз, и недовольно хрюкнул вдогонку. Шедший по причалу слегка приостановился, повертел головой и продолжил свой неспешный шаг. Но не тут-то было. Задетый за живое Шарик, побрёл за ним по палубе, скрываясь за фальшбортом. Дойдя до следующего кнехта, он снова на мгновение высунул морду в клюз, и вновь недовольно хрюкнул. Таможенник остановился, оглянулся назад, посмотрел на судно, но, ничего не заметив, мотнул головой и пошёл дальше.
У последнего кнехта поросёнок выставил свою ряху в клюз, и, видимо в сердцах, по-своему, обругал чиновника. Тот остановился и, увидев то, что ему до этого только вроде мерещилось, поспешным шагом направился обратно к трапу.
- Что это у вас за безобразие, где капитан? – устроил он разнос вахтенному штурману.
- Какое такое безобразие, господин офицер? Вахта на месте, на судне порядок, а капитан у диспетчера, - доложил тот.
- Развели безобразие, что это у вас тут за свинство?
- Это не свинство, а сторожевой пёс Шарик, господин офицер, - невозмутимо отвечает штурман. (Начальство то не его прямое, ну и гуляло бы оно подальше).
- Что вы тут из меня идиота делайте, чей поросёнок?
- Извините, господин офицер, не знаю Вашего нового звания, каботажники мы,- отвечает штурман,- насчёт идиота, так это не по нашему профилю, а что свинка бегает, так она наша и давно у нас живёт, это, так сказать, подарок. А где написано, что нельзя свиней на судне держать. Сами знаете, сейчас перестройка, и все, что не запрещено, то разрешено, а у поросёнка и санитарный паспорт есть, всё в порядке, могу показать.
Хотел, было, таможенник что-то возразить, да видимо одумался. Действительно, нигде не записано, что свиней на судне держать нельзя. Махнул рукой, улыбнулся и говорит:
- Всякое видел, а такое впервые, - повернулся и пошёл своей дорогой.
Вскоре наш капитан пришёл от диспетчера. Пора, говорит что-то с поросёнком делать. Видимо, ему там всё же вставили чоп.
Поросёнок к тому времени набрал больше ста килограммов живого веса, и жить ему в своём помещении стало тесновато. Уж больно оно было узкое. Зайдёт туда животина и стоит, будто корова в доильном аппарате «Ёлочка», ни развернуться, ни повернуться. Пришлось ему научиться, задом назад сдавать. В общем, проблема встала серьёзная. Что бы самим забить животное, так на это ни у кого рука не поднималась. Решили, было продать его, уже и покупателя нашли, да опять незадача, как его через проходную режимного порта вывести. Там у них и мышь без документов не проскочит, а тут целый поросёнок. Отберут да посадят в кутузку. В общем, никто не решился вывести его на поводке, дабы не накликать беду. Озаботились все не на шутку, однако, вскоре всё разрешилось само собой.
Прислали нам нового старшего механика, а он заядлым охотником был.
- Я, - говорит,- за пятнадцать минут лося разделываю, а из вашего поросёнка в раз шашлыков понаделаю. Жаль только, что ружья у меня с собою нет. Поросят то я ни разу не резал, но слышал, что их нужно сначала оглушить.
Не стали мы его слушать, а только сказали:
- Сам напросился, сам и исполняй, а нас в это злодейство не вмешивай.
Выбрал он время, когда стояли на рейде на реке Днестр, и с утра пораньше, пока все ещё спали, пошёл на охоту, вооружившись кувалдой и ножом. Прошло около получаса. Возникшая на палубе возня переросла в настоящий шум, с топотом и грохотом, который привлёк внимание моряков. Заинтересованные, они собрались выяснить его происхождение.
Да чего же тут выяснять-то. Вахтенный штурман, стоявший в дверном проёме, будто Озеров, комментировал происходящее на палубе.
Стармех, этот горе охотник, бегал с кувалдой вокруг трюма, а поросёнок преследовал его, норовя подцепить рылом под зад. Когда это ему удавалось, дед слегка подпрыгивал, и, ускоряя движение, стучал кувалдой куда попало. Дело принимало серьёзный оборот. Стармеху явно требовалась помощь, чтобы утихомирить животное, но никто не спешил этого делать. Насмеявшись вдоволь, стали потихоньку выходить на палубу. Увидев, что соотношение сил становится не в его пользу, Шарик остановился у открытого лоцманского портика. Не раз, наблюдавший за купающимися моряками он, по их примеру, неожиданно прыгнул в воду. Все бросились к борту. Поросёнок, задравши голову, уверенно плыл к берегу. Шлюпочную тревогу решили не объявлять, Бог ему жизнь дал, пусть он и решит его судьбу, а мы только подбадривали пловца восторженными возгласами. До берега проплыть оставалось совсем немного.
© Oleopr
Пороги
“Надо быть в меру ленивым, чтобы не делать лишнюю работу” – любил повторять вахтенный начальник, однако эти наставления, видимо, не пошли мотористу впрок. Ему бы отремонтировать шланг да накачать воды насосом, дел-то всего минут на пятнадцать, а он…. Вот уже с полчаса моторист пытался освободиться от верёвки, закреплённой удавкой на запястье. На другом конце капронового фалиня находилось ведро, вытащить которое из кильватерной струи никак не удавалось. Отступая от леерного ограждения назад, он подтаскивал ведро под самую корму, но чем ближе, тем сильнее становился напор воды, и последние два-три метра никак не удавалось одолеть. Намаявшись, обессиленный он, навалившись на леер, отдыхал и прикидывал каким образом освободиться от ведра. Как назло ни ножа, ни зажигалки с собой нет, похлопав свободной рукой себя по карманам, с сожалением выяснил он. О том чтобы вытащить ведро, мысли уже не возникало. Одному это не сделать, а помощи ждать неоткуда. Вахтенный начальник – дублёр капитана, ещё одна живая душа, находился в ходовой рубке и управлял судном. Небольшой танкер, бывший когда-то речным трамвайчиком, спускался вниз по реке к Финляндскому мосту.
- Вот же ё, п, р, с, т и весь русский алфавит, - негодовал моторист, - надо ж так вляпаться. И сколько ещё у меня хватит сил держаться. Ну, минут десять пятнадцать, не больше, а дальше что? Неужели конец? Нет, так не бывает, всё в жизни должно иметь какое-то назначение, иначе для чего он прожил свои восемнадцать лет, так и не успев ничего добиться или совершить нечто такое, что оправдывало бы его прежнее существование.
Да у него и не было ещё никакой возможности хоть как-то проявить себя. Родился, учился, вот, пожалуй, и всё, ну, ещё приехал в Ленинград.
* * *
А приехал Валерка в Ленинград три года назад, покинув порог родного дома. После окончания десяти классов, поступил учиться на штурманское отделение речного училища сразу на второй курс, (аттестат о среднем образовании у него уже был). Через два месяца успешной учёбы сильно простудился и заболел. Пролежал в больнице более двух месяцев и выписался после нового года, когда первая сессия закончилась. Пришлось брать академический отпуск. Вернулся Валерка в училище в начале мая. Пока прошёл медкомиссию, оформил восстановительные документы, - первокурсники сдали экзамены и собирались ехать на практику. Вот в одну из групп, отъезжающих первыми, его и зачислили. Всё бы хорошо, однако, перед самой отправкой на судно, когда все курсанты с чемоданами грузились в машину, к нему подошёл командир роты и, отведя в сторону, сообщил, что видимо его, Валеркина, карьера в училище закончена. Начальник медицинской службы училища добился его отчисления по состоянию здоровья.
- Я пытался отстоять тебя, - с сочувствием объяснил командир, - но ничего не вышло. Все курсанты разместились в машине и она, мигнув жёлтыми огоньками сигналов, скрылась за поворотом, а Валерка, ошеломлённый услышанным, с горечью в сердце и слезой на глазах, остался стоять на пороге, уже не родного училища. Он чувствовал, что это не справедливо, что его обманули, но где искать правду и справедливость он не знал.
- Сухих, - окликнул его командир отделения, - ты чего здесь стоишь? Знаю, что тебя отчислили, но это не конец света. Пойдем со мной, потолкуем.
- Рассказывай, какие у тебя планы? – спросил командир, когда они пришли в его кабинет.
- Какие там планы, на работу бы устроиться, так у меня прописки нет. Обратно домой ехать, - денег на дорогу нет, да и учиться мне всё равно где-то надо.
- Ну, раз так, считай, что тебе повезло. С завтрашнего дня я перехожу начальником вечерне-заочного отделения. Пиши заявление, а документы твои из канцелярии я сам заберу. И с работой, я думаю, что-нибудь придумаем.
Посмотрев в записную книжку, он поднял трубку телефонного аппарата и набрал номер.
- Иван Данилович, - после приветствия обратился он к абоненту на другом конце провода, - тут такое дело, у меня один курсант по семейным обстоятельствам переходит с дневного на вечерне-заочное отделение, - покривил душой начальник, не называя истинную причину перехода. Надо бы его на работу устроить. Иногородний,… без прописки, … так я его направляю к тебе, … ну, спасибо выручил, - поблагодарил он собеседника и положил трубку.
Так, в одночасье, изменилась Валеркина судьба, и он стал работать в Ленинградском речном порту. Было это два года назад. С тех пор много воды утекло. Валерка продолжал учиться в училище и эту навигацию работал уже мотористом на танкере.
* * *
С полчаса назад Валерка, собрав шланги после бункеровки плавкрана, поднялся в ходовую рубку.
- Ну что, вроде бы все заявки на сегодня выполнили? – не то спросил, не то констатировал он.
- Пожалуй, что так, - согласился штурман, - пока добежим до «СЗ», да забункеруемся, раньше одиннадцати часов не управимся, а там и разводка на носу.
- Володя, а может свежей воды в бак накачать? - предложил моторист, - здесь она почище, чем в городе, пока дойдем - нагреется, вечером тёплой водичкой помоемся.
- Иди, только проверь рабочий шланг, сменщики передали, что он порван.
- Ну, уж нет, они порвали, пусть сами и делают, я быстрее так, ведёрком натаскаю,- ответил моторист.
- Смотри, новое ведро не утопи, да сам за борт не нырни, - предостерёг вахтенный начальник. Ведёрко-то на коротком поводке под самую корму бросай, - добавил он, однако моторист, уже выскочивший на палубу, не услышал последних наставлений.
Судно спускалось по течению реки. Его низкая кормовая часть нависала над водой, бурлящей за кормой. Под самой кормой и в метре за ней вода, образуя воронку, уходила вниз, а затем, выбрасываемая винтом, мощной струёй поднималась из глубины на поверхность, служа как бы упором, отталкиваясь от которого судно двигалось вперёд. Вот в это разряжённое пространство под кормой забрасывали ведро, когда необходимо было набрать воды на ходу.
Привязав, на всякий случай, верёвку за леерное ограждение, Валерка наклонился, и, держа ведро за душку, ловко зачерпнул им воды.
- Не так-то и сложно, - отвязывая верёвку от леера, подумал он, до этого только видевший как это делали опытные моряки.
Зачерпнув ведром пару раз, он решил, что привязывать верёвку к лееру совсем не обязательно, куда проще просто держать её в руке.
- Пожалуй, так не потеряю ведро, решил он, накидывая конец верёвки удавкой на запястье и, свесившись за борт, в очередной раз нагнулся за водой. Судно качнуло на волне и наполненное водой ведро, выскочив из руки, нырнуло под корпус. Вот зараза, только бы не намоталась на винт, - мелькнула мысль и, отпрянув назад, Валерка стал быстро выбирать верёвку, однако ведро, попавшее в кильватерную струю, резко натянуло её. Распустившись на всю пятиметровую длину и, затянув удавку на руке, она с силой потащила его за собой. Если бы не крепкое леерное ограждение, сваренное из двухдюймовых труб, быть бы ему за бортом…
* * *
- Вот наказание-то, - сетовал на себя Валерка, - должен же быть какой-то выход.
Он был абсолютно уверен, что до сих пор в его жизни случайных событий не происходило, и это досадное происшествие также должно иметь свою логику, но пока, … леер больно давил на грудь. Немного отдохнув, Валерка снова отступал назад, ложился на палубу, вытянувшись во весь рост и упирался ногами в ограждение, но через несколько минут, ноги подгибались, он наклонялся вперёд и складывался, будто меха гармошки. Кисть руки, сдавленная верёвкой, вначале была красной, но теперь посинела, а мышцы, уставшие от напряжения, не могли больше сдерживать натяжение верёвки. Растянутые сухожилия начинали болеть всё сильнее.
- Если Володя добавит оборотов на двигатель, то мне не выдержать, придётся прыгать за борт, в холодную воду. Она и летом не была тёплой, а сейчас, поди, вовсе, ледяная, - прикидывал он возможные варианты.
- Если прыгать за борт, так лучше всего в Ивановских порогах, там и с дежурного поста могут заметить, и ближе всего до берега. Течение в порогах конечно сильное, но оно сваливает вправо, на луду, - вспоминал Валерка лоцию реки Невы. По крайней мере, это последний шанс.
Случись Валерке оказаться за бортом ещё полчаса назад, он был уверен, что легко бы добрался до берега даже в холодной воде и одежде, но теперь, изрядно уставший, сильно сомневался в благополучном исходе.
- Ну, всё, потяну последний раз, а если ничего не получится, буду прыгать.
Валерка отступил назад, вновь завалился на спину и упёрся ногами в леерное ограждение. Боль в руке становилась невыносимой. Чтобы как-то ослабить её, он продолжал одной ногой упираться в леер, а другой старался обвить, натянутую как струна верёвку. Кильватерная струя стала отклоняться в сторону, судно слегка накренилось влево, и Валерка почувствовал, что натяжение верёвки немного ослабло. Наконец–то ему удалось зацепить ступнёй фалинь и завести его под низ леера.
- Господи, - неожиданно подумал Валерка, - давно я Тебе обещал, но на этот раз точно, если выберусь из этой передряги, обязательно окрещусь.
Изо всех сил, прижимая ступнёй верёвку в стык леера и опорной стойки, он почувствовал, что натяжение фалиня ослабло. Валерка подался вперёд, и, ослабив петлю удавки, свободной рукой скинул её с запястья. Посиневшая ранее кисть руки мгновенно распухла и стала похожей на надутую резиновую перчатку, а на запястье, чёрной полосой, проявился рифлёный след от капронового фалиня. Валерка взвыл от боли. Будучи не в силах подняться на ноги он на карачках пополз в ходовую рубку. Самое узкое место порогов миновали, и мотор натужено загудел. Пройдя Ивановские пороги, штурман добавил оборотов на двигатель.
Неделю спустя, стоя на пороге Александро–Невской лавры, Валерка размышлял: “надо ли ему креститься, заходя в храм Божий, если он, Валерка, ещё не окрещён?”
Решив, что, наверное, нет, он снял фуражку и вошёл в церковь.
© Oleopr.
Коррида по-русски
Порой истории, происходящие с нами, или услышанные от наших друзей или знакомых, настолько эмоциональны и необычны, что продолжают влиять на нас, изменяя и наши судьбы много лет спустя. Так произошло и со мной. Услышанная однажды, эта история заставила меня взяться за перо, чтобы, как можно подробнее передать её своим друзьям. Так я написал свой первый рассказ. Но, раз я заговорил об этом, то начну всё по порядку.
Отработав всю зиму в море, весной я вышел в отпуск. Дети, уже большие, окончив школу, в конце мая уехали с бабушкой в деревню и мы с женой остались дома одни. Она целый день на работе, а я, бездельничая, коротал время у телевизора. Вскоре мне всё это надоело, и я уже подумывал тоже поехать в деревню, как вдруг однажды, повстречал на улице старого приятеля.
- Ты что, не на работе? – Спросил он удивлённо, так как знал, что летом я всегда на судне.
- Да вот, в кои-то веки так совпало, что всё лето удастся провести дома, хотя не знаю чем заняться до августа.
- Вот какая удача, что я повстречал тебя. Может, согласишься помочь нам на пасеке?
Отец у меня вышел на пенсию, уехал к себе на родину, в Урюпинск. Взял в аренду у совхоза пасеку, две сотни ульев, и все их раз-два за лето надо перевозить с места на место.
- А по какой надобности перевозить-то? Разве они не на одном месте всё лето стоят?
- Ну, что ты. Акация, эспарцет, гречиха, подсолнечник, в разное время цветут вот и надо пчёлок поближе к этим полям перевозить, а иначе хорошего взятка не получить.
Пчеловодство было для меня делом новым, а пожить пару месяцев на пасеке, да вволю поесть мёда - предел мечтаний.
- Мы с тобой за работу, в конце сезона, мёдом рассчитаемся, - добавил он, чтобы окончательно склонить меня к его предложению.
- Ну, если ещё и мёдом рассчитаетесь, да в Урюпинск, (это название таинственного города, куда, забыв всё, мечтал уехать профессор, прельщало меня не менее чем пасека), - то согласен, - ответил я, - хотя и так готов был поехать, дабы разнообразить свой отпуск.
- Ну, вот и лады. Мы завтра уедем на машине, а ты следом на поезде, возьмёшь билет до …
… и он в подробностях объяснил и даже нарисовал на листке бумаги, как добраться до их совхоза и найти нужный дом.
Через пару дней, я уже ехал в поезде в южном направлении. Сойдя ранним утром на узловой станции, я дождался первого автобуса и часов в восемь был в Урюпинске. Особого впечатления этот городишко на меня не произвёл. Обшарпанный вид зданий нескольких магазинов и столовой (давно нуждающихся в капитальном ремонте), попавшихся мне на пути, красноречиво свидетельствовал об их бедственном положении. Собственно говоря, у меня не было свободного времени на знакомство с этим, известным по анекдоту, городом. Сверившись с составленным моим знакомым планом, я, довольно-таки быстро, нашёл дорогу, которая вела к его селу, и стал ловить попутную машину. Дожидаться автобуса не было никакого смысла, так как его рейс приходился на вторую половину дня, а попутные машины, в нужном направлении, ходили достаточно часто, и минут через пятнадцать, я уже сидел в кузове попутки, а ещё через полчаса, грузовик остановился в центре села.
- Ну, вот твоё село, а мне дальше, по шоссе.
- Спасибо, - поблагодарил я шофёра, - сколько с меня?
- Да, что ты, у нас это не принято.
- Тогда удачи тебе на дорогах.
- Вот это не помешает, - улыбнулся водитель и поехал дальше, а я пошёл искать дом, указанный в моей записке.
Свернув с шоссе на боковую улицу, я с сожалением взглянул на мои кроссовки. Как таковых улиц, в понятии городского жителя, с асфальтом и тротуарами для пешеходов, здесь не было. Нет, дома, конечно, стояли в ряд и были огорожены заборами, но между ними, после прошедших недавно дождей, стояли огромные лужи. Ближе к заборам, где рельеф был повыше, лужи заканчивались, переходя сначала в жидкую, а потом в густую, по колена, грязь. Передвигаться по этим, так сказать, улицам, можно было только на тракторе или другой тяжёлой технике, а если пешком, то только в высоких сапогах, да и то, опасаясь потерять их в грязи. Разувшись и закатав штанины повыше, я пошёл дальше босиком. Стараясь держаться поближе к забору и придерживаясь за него, что бы ненароком не упасть в грязь, я вскоре добрался до места.
- Что же у вас тут такая грязь непролазная? - После приветствия поинтересовался я у своего приятеля, - впервые вижу такое.
- Да, случается, после сильных дождей, а через пару дней всё просохнет и будет нормально.
- А сколько же лет ваше село здесь стоит?
- Да, пожалуй, с прошлого века, ещё до революции здесь хутор был.
- И с тех пор не нашлось никого способного приличные дороги сделать, или, как в Сибири, деревянные тротуары проложить?
- А зачем? Дерево здесь дорогое, не как у вас в Сибири, да и дожди идут не часто. Такие сильные раз-два, ну, может, три за лето случатся, да с недельку весной и осенью, а всё остальное время здесь сухо, потому никто и не беспокоится.
- Пасека то далеко?
- Километров пять – семь, пожалуй, будет. Сегодня отец трактор пригонит, загрузим его уликами со склада, а завтра с утра поедем, сам всё и увидишь.
На следующий день уже изрядно просохло. Небольшой трактор «Владимировец» с прицепленной телегой уже стоял наготове, и мы, с утра пораньше, загрузившись в телегу, выехали из села. Бойко промчавшись через остатки, ещё вчера огромных луж сельских улиц, мимо совхозного яблоневого сада, вскоре, наш трактор, натужено гудя мотором, на первой пониженной передаче стал взбираться вверх по крутому склону. Только теперь, рассматривая всё село сверху, я увидел, что расположено оно в широкой балке, по обеим сторонам вдоль шоссе. На другой стороне села склон был более пологий и там располагались огромные поля гречихи и подсолнечника, тянувшиеся до самого горизонта.
Наконец подъём закончился, наш трактор вновь помчал по ровной степной дороге и вскоре прибыли на место. Пасека расположилась на краю небольшого лиственного леска напротив большого, жёлто-розового поля эспарцета. Не считая отца моего приятеля, нас собралось пятеро пчеловодов-любителей и надо отдать должное, кое-кто за зиму уже серьёзно подготовился к этому мероприятию, проштудировав массу литературы по пчеловодству, так что особых трудностей в этом, новом для всех деле мы не испытывали. Другое дело, что лето выдалось дождливым. В погожие дни пчёлки носили нам нектар, а в пасмурные – усиленно размножались, да так, что мы едва успевали ловить вылетавшие из ульев рои. Через месяц наша пасека значительно выросла и насчитывала уже более трёхсот ульев, но большого взятка пока ещё не было. Эспарцет и акация уже отцветали, а с полевых цветов промышленного количества мёда не взять. Мы готовились к цветению гречихи и подсолнечника и надеялись, что с таким количеством пчёл, добудем с десяток тонн мёда. Каждое воскресенье мы ездили в село в баню и всякий раз с нетерпением посматривали на гречишное поле, когда же оно зацветёт.
Как-то, вернувшись из села, мой приятель сказал, что скоро к нам приедут гости. Его дядя с женой и внучкой будут отдыхать здесь и помогут нам с большим переездом. И ещё он сказал, что его дядя человек удивительный и если нам удастся его разговорить, он может поведать много интересных историй, которые поднимут нам настроение. Заинтригованные его сообщением, мы все с большим интересом стали ожидать гостей.
Они приехали на своей машине пару дней спустя, и я, честно сказать, был немало удивлён, увидев человека, достаточно почтенного возраста, в такой, спортивной форме. Ниже среднего роста, но, как говорят, косая сажень в плечах, он выглядел скорее атлетом, чем партийным функционером на пенсии, а короткая стрижка ещё больше придавала ему сходство со спортсменом. Да, собственно говоря, так оно и было, в молодости он серьёзно занимался спортом и тяжёлой атлетикой в особенности. Павел Иванович, так звали нашего гостя, оказался человеком весьма общительным, весёлым, жизнерадостным, и нам не составило труда уговорить его отметить наше знакомство торжественным ужином. Готовились мы к этому заранее и основательно. Свежая баранина для шашлыков, коньяк, и даже настоящий самовар, ради такого случая раздобыли. Ужин удался на славу. Уже стемнело, когда женщины пошли в палатку спать, а мы расположились у костра и стали травить байки, в надежде что наш гость тоже не останется в долгу. Вскоре, так оно и случилось. Очередной раз, провозгласив тост за здоровье нашей дружной компании, Павел Иванович слегка задумался, вспоминая о днях минувших.
- Работал я в ту пору секретарём в райкоме, - начал он свой рассказ. Тот год выдался удачным для нашего района. После подведения итогов работы оказалось, что заняли мы первое место в области, и наградили нас за это путёвками: «Турне по Средиземному морю». Собственно говоря, путёвок нашему району досталось всего несколько, но я попал число счастливчиков и так оказался на теплоходе Алексей Толстой. Погода в море не баловала. Многих пассажиров тут же укачало, а я на удивление легко переносил качку, и вскоре познакомился со старшим механиком и первым помощником капитана (или проще – помполитом) судна. Ребята оказались крепкими. Всё свободное время мы с удовольствием расписывали пульку, то у помполита, то у механика в каюте, попутно уничтожая содержимое холодильников и воздавая хвалу Бахусу.
Рассказчик на минуту задумался, видимо вспоминая о том благодатном времени, а мы, памятуя совет нашего товарища слегка подогревать дядю, предложили и нам накатить по соточке, с чем он тут же согласился.
- Очередной порт захода Барселона предполагал развлекательную программу с посещением корриды, - выпив и хорошо закусив, продолжал Павел Иванович. Убийство несчастного животного, истерзанного пикадорами и бандерильерами не могло доставить удовольствие русскому человеку. Подобные схватки, по нашим понятиям считаются неравноценными, а я, ещё находясь на практике, во время учебы в ветеринарном институте, достаточно насмотрелся на всяких быков. Однако Жора сказал, что Испанцы приготовили для нас лучшие места, в небольшом ресторанчике, который занимал несколько первых рядов в одном из секторов трибуны. К тому же, как правило, там подают отличные испанские вина, и это нас устраивало более всего.
Заняли мы столик в первом ряду и, пока «суть да дело», (на улице то жарко, а вино холодное) по бутылочке на брата продегустировали. В это время на арене разложили атрибуты предстоящего действа: бандерильи, красно-жёлтые накидки, и, как объяснил механик, предлагали желающим спуститься на арену и почувствовать себя настоящим тореро.
- Павел Иванович! Пошли, сфотографируемся, - стал уговаривать меня Жорка, - другого такого раза не будет.
- Да, что ты, Жора, при моей-то должности, да на арену, - отнекивался я.
- Дорогой! Какая должность? – Не унимался Жорка, - поверь, дорогой, такое только раз в жизни бывает, пошли, а Венька нас сфотографирует. Дамой приедешь, будешь карточку детям показывать, и мне будет память о хорошем друге.
Вскочив из-за стола, он не раздумывая, перекинул своё рослое худощавое тело через ограждение и в следующее мгновение уже стоял на арене. А, думаю, была - не была, один раз в жизни живём, другого такого раза действительно не будет, поднялся и вслед за Жоркой через ограждение перемахнул, да так и повис на руках. Заборчик-то оказался высоковатым для моего небольшого роста. И вниз высоко и обратно наверх, без посторонней помощи уже не подняться. Подрыгал ногами, подрыгал, а подтянуться никак не могу. Вишу как сосиска, и чувствую народ уже посмеиваться начал. Ну, вот хрен вам, думаю, а не потешки над секретарём района, набрался я храбрости, да и спрыгнул вниз, а там, уже значительные перемены произошли. Пока я значит, на заборе висел, они чего-то, на испанском языке, объявляли, да мне-то без переводчика всё равно не понять. В общем, когда я оказался на арене, там уже ни Жорки, ни других смельчаков, не было. Ну, уж нет, решил я, раз с таким трудом попал сюда, то хоть сфотографируюсь, а без этого с арены не уйду. Оглянулся вокруг, - рядом накидка красно-желтого цвета, - взял её и стал позировать, а Веня, согласно договоренности, фотографировал. Всё бы ничего, но какой-то идиот выпустил на арену быка, хотя, может быть, у них это и было запланировано. Потому, наверное, и объявление делали. Заметил я этого мэврика, с явными признаками проявления недовольства, когда он был уже почти рядом, ну и пришлось изображать из себя тореро. Пару раз у меня это даже удачно получилось, однако и сил на это понадобилось гораздо больше, чем предполагал. Зрители на трибунах, не зная всего этого, зааплодировали мне будто новоявленному матадору. А что делать, не бежать же с позором. В общем, с Божьей помощью, сделал я еще несколько удачных уклонов от нападающего быка, а он, потеряв ко мне всякий интерес, наконец, прекратил атаки и, потряхивая головой, остановился невдалеке. Получив передышку, я огляделся и, не увидев ни кого из профессиональных участников корриды на арене, испугался. Как назло пот, выступивший на лбу, начал заливать глаза, и я той самой накидкой, которой дразнил быка, начал вытирать лицо, не обратив внимания, что её красная сторона оказалась снаружи. Говорят, что быки дальтоники, но этот гад, наверное, ничего об этом не знал и, как только заметил красный цвет, снова ринулся на меня.
Рассказчик замолчал, заново переживая ситуацию, а мы налили по стопке и предложили тост за его здоровье, что он с удовлетворением принял как должное. Его профессиональное красноречие, помноженное на заботу благодарных слушателей, с новой энергией обрушилось на нас.
- На этот раз заметил я его слишком поздно, и единственное что успел, так это подпрыгнуть, и повиснуть на морде животного, как гимнаст на брусьях, уцепившись за рога, - продолжил Павел Иванович свой рассказ, - а бык, с чувством победителя, гордо задрав голову, помчался по арене. Протрезвел я значительно быстрее, чем вы это можете себе представить, и молил Бога дать мне силы удержаться. Зрители на трибунах, не подозревая, каково мне приходиться, улюлюкали и аплодировали, поддерживая меня, и принимая всё за хорошо поставленное шоу. А бык, закончив круг почета, и, справедливо полагая, что аплодисменты относятся к нему, продолжал своё победное шествие, неся меня на своих рогах, точнее промеж них. Оторванные подошвы обеих туфлей и разорванные брюки, как результат общения с бычком, стали мешать мне при передвижении, а более всего удивляло, что никто не оказывал мне помощи, а подстрекатель Жорка вообще исчез неведомо куда. Взвесив свои быстро убывающие силы, я понял, времени у меня осталось немного. Страх быть изувеченным, или ещё хуже того погибнуть так нелепо, разозлил и придал мне сил, Ну, всё, - думаю, - либо я быка, либо бык меня.
Метод укладки животного на землю, пригодился бы сейчас как нельзя кстати. Когда то, на практике, зоотехник нас учил: \"Необходимо взявшись за рога, плавно, но настойчиво поворачивать голову животного в одну сторону\" – вспоминал я его наставления.
В это время бык, заканчивающий второй круг, устал и сбавил темп своего победного шествия. Я понял, что он выдыхается и, будто гимнаст на брусьях, перехватился более удобно, чтобы осуществить задуманное. Зрители вновь, бурей аплодисментов отреагировали на мои действия.
Видимо, почувствовав неприятное ощущение в шейных позвонках, бык начал передвигаться ещё медленнее, и попытался освободиться, но вот уж хрен ему, теперь верх был мой. Животное делало отчаянные попытки освободиться от моей железной хватки, но я почувствовал, что это его последние силы.
Вот он момент истины. Сейчас либо бык вырвется и тогда мне точно конец, либо я его всё-таки уложу. И такая меня взяла злость и на Жорку, и на этого проклятого быка, и на эту корриду и всех испанцев. Ну, уж нет, так просто не сдамся, и со всех сил крутанул быка за рога, аж в глазах потемнело, и чувствую, сопротивление исчезло, а бык со сломанной шеей, уже лежит у моих ног.
Толпа на трибунах взревела, а я стою и дрожу от напряжения и нахлынувшей радости жизни, да вдруг словно остолбенел. Что же я наделал? Все эти злоключения; возможный закат карьеры, борьба на грани жизни и смерти, - всё показались мне абсолютным пустяком по сравнению с мыслью, поразившей тогда меня как молния: “Кто же будет платить за быка!!!”
Неторопливым шагом ко мне приближался человек в черном костюме. Он что-то говорил, жестикулировал, а потом схватил мою руку, будто рефери на ринге, и поднял её вверх.
Рассказчик вновь замолчал, справедливо полагая, что настал момент, когда за это пора выпить, и мы не стали его томить. Он выпил, закусил и, вопреки нашим ожиданиям, надолго задумался, толи, как хороший актёр, выдерживая паузу, толи, заново переживая те события.
- Павел Иванович, не томи, чем же закончилась история? – Допытывались мы.
- А, история-то, - будто очнувшись, продолжил рассказчик, - да можно сказать, благополучно. Как победителю, в награду, мне там же подарили ящик шампанского, а дома, в обкоме партии, было большое разбирательство. Я уже предполагал самое худшее, но спас меня первый секретарь обкома, спросивший:
- Ну что, Павел Иванович, страшно было?
- Страшно,- ответил я честно.
- Но Россию не опозорил, – с одобрением заключил секретарь и вкатил мне строгача.
- Да, Павел Иванович, с Вашим красноречием рассказы бы писать.
- Ну что вы, друзья мои, за всю жизнь я никому об этом и словом не обмолвился, даже жена мало что знает. Пожалуй, вы первые, кто услышал эту историю в таких подробностях.
Мы ещё долго не расходились, а Павел Иванович, словно ждал этого момента всю жизнь, не в силах более хранить то, о чём раньше, будучи при должности, не очень-то хотелось распространяться, рассказывал и рассказывал свои самые сокровенные и невероятные истории его не простой жизни.
На следующий день, мы поехали выбирать новое место для пасеки поближе к гречишному полю.
Впервые мне доводилось видеть, как цветёт гречиха. Бескрайнее белоснежное покрывало цветов простилалось до самого горизонта, и где-то там, в бесконечности, сливалось с голубизной неба. Это буйство белого цвета и Божественного аромата, казалось, воплотило в себе всю мощь жизни и природы. Бьюсь об заклад, на свете нет художника, кроме Бога, способного отобразить цветущее гречишное поле на полотне, а если таковой найдётся, то его картина станет шедевром мирового искусства.
Две ночи мы перевозили пасеку, объединяли небольшие пчелиные семьи в одну, увеличивая количество рабочих пчёлок за счёт уменьшения охраны и обслуги. Мы готовились к большой работе.
Для опыления такого количества гречихи совхоз держит пасеку, а заодно и получает мёд. Две-три недели, которые кормят пасечника весь год. Погода стояла отменная. С раннего утра на пасеке стоял гул, как на аэродроме. Большой мёд пошёл, и мы радовались этому как дети. Вот они, заслуженные плоды праведного труда, но, в жизни так не бывает, чтобы было и хорошо и долго.
В тот трагический день ничто не предвещало беды. Жаркое летнее солнце палило нещадно, словно навёрстывая упущенное за первую половину лета, однако, уже к полудню на небе стали появляться первые тяжёлые тучи. Словно чёрным покрывалом в одночасье затянули они всё небо, и налетел шквалистый ветер. Первый, второй, третий порыв, - деревья гнулись словно трава. Наш вагончик подпрыгивал как пустая телега на ухабистой дороге, готовый вот-вот перевернуться, а потом всыпал град, размером с куриное яйцо. Это побоище продолжалось недолго. Всего-то минут десять-пятнадцать, но и за этот короткий срок всё вокруг неузнаваемо изменилось. Ещё недавно белоснежное, как фата невесты поле гречихи превратилось в чёрное, дымящее обгорелыми головёшками, (это огромные градины таяли и испарялись под вновь ярко сияющим и палящим солнцем) поле битвы. Это было полной, но не окончательной, победой Сета над Гором, тёмных сил над светлыми, торжества зла над добром, - как предсказание грядущих лет перестройки. Всё было кончено, и огромный труд сотен людей превратился в прах, в тлен.
Вскоре я уехал домой. Вновь перевозить пасеку уже некуда, да и такое количество пчёл никому не было нужно. Такая вот получилась коррида.
© Oleopr.
Дачные истории. Нашествие или Вещий сон
Самое большое счастье – видеть плоды своего труда. Аркадию Семёновичу повезло. Свою мечту он осуществил, построив дачу собственными руками. На стандартном участке в шесть соток ему удалось разместить и дом с верандой, как было принято в те годы, когда дачное строительство набирало темпы, и баньку и даже соорудить небольшой пруд для полива огорода в засушливые годы. Участок достался ему низменный и болотистый. Сколько грунта и навоза было привезено и не счесть. Один год даже любимая машина пострадала из-за этого, но зато теперь это стало гордостью Аркадия Семёновича. Его участок был самым плодородным во всём дачном садоводстве. Соседские мальчишки, любители рыбалки, давно знали, что самые лучшие, почти элитные дождевые черви на участке дяди Каши, (так они звали Аркадия Семёновича промеж своих, не утруждая себя полностью выговаривать его имя), и, отправляясь на рыбалку, норовили накопать наживку на краю его участка.
В то утро Аркадий Семёнович проснулся как обычно рано и привычным путём поспешил в туалет, стоявший неподалёку от дома, за сараем. Безоблачное небо и лёгкий ветерок с Востока, сулили хорошую погоду. Небольшие бугорки земли на дальней грядке, словно вздувшиеся от болезни вены на его ногах, больно кольнули взор. Он изменил маршрут и направился в ту сторону, ещё надеясь, что это обман зрения, но худшие опасения подтвердились. Непрошеные гости наведались и к нему. Ещё весной он слышал, что на крайних участках садоводства стали появляться кроты, и вот теперь они здесь. Забыв о первоначальной причине, побудившей его выйти из дома, он словно карета скорой помощи поспешил к повреждённым растениям.
- Софа, Софочка, они таки добрались до нашего участка! Посмотри, что они наделали! – причитал он, не задумываясь, что его жена Софья Григорьевна ещё почивает и наверняка не слышит его.
- Ты что Семёныч с утра так разошёлся, - приветствовал его сосед, - кто это без спроса забрался на твой участок?
-Нет, вы посмотрите, он таки ещё шутит над моим горем.
Уроженец Одессы, Аркадий Семёнович, когда был сильно взволнован, переходил на давно забытый Одесский говор.
- Да не переживай ты так, ну кроты, так ведь от них, наверное, и польза какая есть.
- Да што ви мине говорите об их пользе, когда они таки погубили на корню весь мой урожай, - с досадой он махнул рукой и поспешил, куда направлялся ранее.
Весь день Аркадий Семёнович мастерил деревянные вертушки на тонких прутках и расставлял их по всем грядкам. Заприметив такие вертушки на некоторых участках, он поинтересовался, зачем это, и тогда ему объяснили, что вращаясь, деревянный винт создаёт вибрацию и через тонкий пруток, на котором он закреплён, передаёт её в землю, и эта вибрация, яко бы, отпугивает кротов. «Они, практически не обладают зрением и потому очень чувствительны ко всякого рода вибрациям», - уверяли его умельцы.
Теперь, каждое утро, Аркадий Семёнович наблюдал за результатом работы своих оборонительных сооружений и вскоре с сожалением убедился в их малой эффективности. Днём он пытался покончить с вредителями, заливая их норы водой, и поджидал с лопатой наготове, чтобы прихлопнуть выскочившего крота, но ему никак не удавалось сделать это вовремя так как они успевали, выскочив из одной норки, укрыться в другой. По ночам ему стали сниться кошмарные сны. Полчища кротов атаковали его участок, уничтожая всё живое вокруг. Он просыпался в холодном поту и вновь засыпал коротким тревожным сном. Во сне он даже пробовал читать какие-то молитвы, не то «Отче наш», не то «Боже меня храни», но будучи атеистом, всё равно не знал ни одной. Наверное, это продолжалось бы ещё долго, но однажды кроты в его ночных кошмарах стали необычайно воинственны. Аркадий Семёнович вначале разгонял их своими ветряками, потом отбивался лопатой, но они наседали всё сильнее и сильнее, так, что ему пришлось отступать. Они уже окружили его плотным кольцом, из которого не было возможности вырваться, и тогда, сам не зная почему, он упал на колени и, воздев руки к небу, возопил: «Господи, верую в светлое имя Твоё». Аркадий Семёнович никогда бы не сделал этого наяву, но во сне это был не он, а его душа. А Душа, как известно, предмет не материальный и исследованию не подлежит. К тому же, чего не сделаешь, спасая не только своё хозяйство, но и саму жизнь. В тот же миг земля вокруг него задрожала, и полчища кротов-вудалаков канули бесследно. Розово-голубой рассвет вставал над землей. Растения на грядках зацвели буйным цветом, и наступила такая благодать, от которой Аркадий Семёнович разомлел и тут же заснул крепким безмятежным сном, коим и проспал до полудня.
- Если всякая живая тварь, предчувствуя землетрясение, покидает опасный район, то нужно создать маленькое землетрясение и тогда все кроты наверняка разбегутся с его участка. Эта гениальная мысль, пришедшая во сне, не покидала его. Проснувшись, он первым делом поспешил в сарай. Ведь не зря же приснился ему вещий сон. Вскоре на свет Божий была извлечена старая стиральная машина, которая в виду протечек давно уже была привезена на дачу, но и здесь ей мало пользовались. Старая модель, в которой раздельно размещались центрифуга и стиральный бачок с активатором расположенным внизу, как нельзя более всего подходила для реализации задуманного.
- Сейчас я таки устрою вам землетрясение, - приговаривал Аркадий Семёнович, - и его зарегистрируют все сейсмические станции, даже в самой Америке, чтоб я там жил.
Выкопав небольшое углубление посредине участка, он установил туда машинку и, слегка присыпав землей, утрамбовал вокруг. Потом он снова пошёл в сарай, принес с полведра разных болтов, шайб, гаек и засыпал их поровну в стиральный бачок и центрифугу. Софья Григорьевна, наблюдавшая за более чем странными приготовлениями мужа, поинтересовалась, уж не собирается ли он стирать гайки и болты, и что это ему взбрело в голову, она никак не поймёт.
- Всё очень просто, Софочка, сейчас мы таки раз и навсегда избавимся от всех вредителей. Сейчас они убегут от нас за семь вёрст, - приговаривал Аркадий Семёнович и, растянув удлинитель, подключил машинку к сети.
- Пацаны, смотрите, что дядя Каша делает!
Соседская ребятня, тройка пацанов, пришедшие очередной раз накопать червей, с любопытством поглядывали из-за забора, на странные приготовления Аркадия Семёновича.
- Чего стоите, пострелыши, никак опять за червяками пришли? А их то и нету. Всех червей кроты поели. Вы бы лучше помогли истребить это варварское племя.
- А что делать-то? - осмелев, пацаны зашли во двор.
- Лопаты, я смотрю, у вас есть. Так вот, сейчас я таки включу этот агрегат и все кроты будут выскакивать из своих нор, а вы колотите, чтоб ни один не ушёл. После и червяков накопаете.
- А откуда они будут выскакивать-то?
- Отовсюду, изо всех нор, вы только не зевайте.
Мальчишки разошлись по огороду и стали наизготове, подняв лопаты, готовые лупить любую живость, что попадётся им на глаза.
- Софочка, помоги мне, пожалуйста. Сейчас мы таки включим эту адскую машину, и надо будет её немного попридержать. Полагаю, она будет слегка вибрировать, што нам, собственно говоря, и надо.
- Ох, Аркашенька, что-то неладное ты затеял. Разве же можно кротов стиральной машинкой напугать?
- Можно, Софочка, можно, и ты сейчас в этом сильно убедишься.
Первое мгновение, пока центрифуга и активатор набирали обороты, всё шло, как и предполагалось, но потом… машинка задрожала, завибрировала, страшно загрохотала и стала подпрыгивать, норовя выскочить из углубления и пуститься вприсядку по всему участку.
- Ой, Аркашенька, ой не удержать мне её!
Теперь они уже вдвоём навалились на взбесившийся агрегат, который грохоча и воя, вырывался из рук.
- Софочка, выключай-таки скорей эту бомбу, иначе она разлетится на куски и сейчас же поубивает нас.
- Не могу, Аркашенька, ты один не удержишь её!
- Виключай таки скорее, пока она окончательно не разорвалась вдребезги!
Наконец таймер, отработав установленное время, отключился и машинка остановилась.
- Как ты думаешь , Аркашенька, они ещё здесь или уже разбежались?
- Кто?
- Да кроты, Аркашенька, кроты, будь они неладны?
- Не знаю, Софочка, но мне таки кажется, что я не совсем правильно понял сон.
- Какой сон, Аркашенька? – удивлённо поинтересовалась Софья Григорьевна, опасаясь, уж не случилось ли чего у мужа с головой.
Вещий, Софочка, вещий, - пробормотал Аркадий Семёнович и пошёл домой.
© Copyright: Олеопр.
Клад
(Сказка – быль)
Долгий июльский день близился к концу. Солнце поубавило свой пыл, скрывшись за верхушками сосен. Девочка, весь день игравшая с подружками на улице, поставила свой велосипед в сарай и теперь ходила по большому двору деревенского дома. Делая несколько шагов в одном направлении, она заглядывала в бумажку, которую держала в руках, поворачивалась и вновь, тщательно высчитывая шаги, шла в другом направлении, останавливалась, осматривалась, словно сверяя окружающую местность с одной ей известной картой и убедившись, что всё правильно, уверенно продолжала двигаться по указанному маршруту. Это продолжалось минут пятнадцать, пока дедушка, наблюдавший за действиями внучки со стороны, не поинтересовался:
- Ирочка, а что ты там всё измеряешь?
- Я, дедушка, клад ищу.
- Какой клад, разве он у нас есть?
- А как же, дом у нас старый, а в каждом старом доме должен быть клад.
- Ну, наверное, должен быть, если его кто-нибудь закопал.
- И зачем тебе этот клад, если не секрет?
- Как ты не понимаешь, у меня скоро будет день рождения, приедет мамочка, и я хочу сделать ей подарок.
- А сколько тебе исполнится лет?
- Вот сколько, - выставив ручку вперёд и растопырив пальцы веером, сказала она.
- Так сколько же это? Ты что, ещё и считать не научилась, а уже взялась клад искать.
- Я умею считать, - и, отвернувшись, чтобы дедушка не видел, стала пересчитывать свои пальчики.
- Пять лет, - громко крикнула она, и вновь пошла по двору, отмеряя шаги.
- Ну, дай-то Бог, чтоб ты его нашла, дай-то Бог. Главное - не то, что ты найдёшь, а то, что будешь искать. Надо только очень захотеть и потрудиться и обязательно найдёшь что-нибудь.
Внучка не очень-то поняла, о чём это дедушка говорит, однако уверенно ответила:
- Конечно, дедушка, я буду очень стараться.
- Ну, вот и хорошо.
Наверное, девочка ещё долго искала бы свой клад, но вскоре бабушка позвала их ужинать и оба они отправились домой.
Перед сном Иришка долго расспрашивала дедушку, где может быть спрятан клад.
- А ты засыпай скорей, во сне и увидишь, где он, твой клад. Если очень захочешь,- всё сбудется, поняла?
- Конечно, дедушка, большое спасибо, - и она действительно, на удивление быстро заснула в этот вечер, а дед ещё долго ходил по дому, заглядывая то в сундук, то в комод, пока бабка, управившись по хозяйству, не заворчала на него:
- Чего это ты, старый, всё не угомонишься, чего всё ищешь?
- Да вот, драгоценности ищу, может, подскажешь, где бы найти какие-никакие?
- Да ты никак рехнулся на старости, у нас отродясь никаких драгоценностей не бывало.
- Ну, не бывало, так не бывало. Пошли спать, утро вечера мудренее.
* * *
Девочка так и не поняла, она уже заснула, или ещё разговаривает с дедушкой, потому, что глаза её были закрыты, но она хорошо слышала его голос:
- Клад, клад, всем нужен клад, а обо мне хоть кто-нибудь побеспокоится?
- Дедушка, а разве о тебе никто не беспокоится?
- Какой я тебе дедушка!?
- А тогда кто же ты, домовой? Бабушка всегда, когда что-нибудь потеряет, говорит: «домовой, домовой, поиграй да отдай», - и сразу находит что потеряла.
- А я совсем даже не домовой, а скорее думовой.
- Как это думовой?
- А так! Ты что, не знаешь, что у каждого человека есть свой думовой, который отвечает за все, о чём человек думает.
- Как это? - Снова переспросила девочка, - я, значит, думаю, а думовой за меня отвечает?
- Нет, не совсем так, просто все твои мысли сначала приходят ко мне, и я должен сделать так, чтобы они исполнились. Вот, к примеру: ты что-то задумала сделать, а не знаешь как, и тут я начинаю тебе помогать, вроде бы случайно находятся вещи, которые тебе нужны в это самое время и у тебя всё получается, - поняла?
- Кажется, я начинаю понимать, ты просто волшебник, который исполняет желания, и зовут тебя - Думчик.
- Можешь звать меня Думчиком, только я совсем даже не волшебник. Я могу только помогать исполниться твоим желаниям, а делаешь всё ты сама, но очень часто ты всё передумываешь. Сначала надумала одно, и только я собрался тебе помочь, как ты уже все передумала. Я просто не успеваю исполнить твои задумки, и поэтому очень устаю.
- А ты ложись и поспи; я, когда устаю, сразу засыпаю, а когда проснусь, то уже снова могу что-нибудь делать.
- Нет, у меня не получается. Вот сейчас ты спишь, а всё равно думаешь, и мне приходится снова тебе помогать.
- А когда же ты спишь?
- А вот когда устрою исполнение всех твоих мечтаний, тогда и отдыхаю.
- Значит, если я не буду ничего задумывать, то тогда ты и сможешь отдохнуть?
- Ну, наверное, но пока человек живёт, он всё время о чём-нибудь думает или мечтает, так что мне отдыхать не приходится. Конечно, легче исполнять желание, если оно у тебя постоянно на уме, и ты его хорошо представляешь. Скажи, а для чего тебе нужен клад?
- Скоро у меня день рождения, приедет мамочка, и я хочу сделать ей подарок.
- Подарок - это хорошо, но может лучше не клад искать, а сделать подарок своими руками, или выучить азбуку и написать маме письмо. Вот она обрадуется!
- И как он не понимает, что учить азбуку и писать буквы это так скучно, а искать
клад - очень интересно, - она так только подумала, а сама сказала:
- Подарки своими руками мы делали в детском садике, и азбуку я уже выучила, и читать умею.
Она, конечно, схитрила. Читать она еще не научилась, однако запоминала те книжки, которые ей часто читала бабушка, и при случае брала эту книгу и пересказывала по памяти всё, что запомнила. Получалось, что она читает сама.
- Ну, хорошо, клад искать - намного интересней, но чтобы искать клад, надо иметь карту, на которой указано, где он спрятан. У тебя есть такая карта?
- Вот карты у меня и нет.
- А с чем же ты сегодня ходила по двору, когда искала клад?
- Ну, это так, я просто думала …
- Раз ты об этом думала, значит, карта уже существует, надо только очень захотеть, и она обязательно отыщется. А что ты собираешься найти в этом кладе?
- Ну, наверное, - девочка немного смутилась и тихо сказала, - я пока не знаю...
- Как же ты собираешься искать то, чего не знаешь? Ты так ничего не найдёшь.
- А ведь Думчик говорит правду, как же я узнаю, что нашла клад, если не знаю, что ищу? Я ведь могу найти что-нибудь и не узнаю, что это клад, а если я не узнаю его, значит, я никогда и не найду. Нет, что-то здесь неправильно. Ну, во-первых - клад должен быть зарыт где-то в земле, (иначе его давно бы все нашли). Во-вторых - клад должен быть в каком-нибудь старинном сундуке или старинном чугунке, как те чугунки, что валяются в сарае. И, в-третьих - там обязательно должны быть какие-нибудь драгоценности или украшения, или хотя бы деньги, (ведь не будут же зарывать в землю всякие безделушки, их просто выбрасывают на помойку). Ну, вот, теперь она точно знает, что она ищет, надо только сказать об этом Думчику, (она забыла, что он и так знает все её мысли).
- Думчик, теперь я точно знаю, что я ищу, - сказала девочка.
- Вот и хорошо, я тоже без дела не сидел. Если какая карта спрятана, так это только здесь, в другом месте её бы давно мыши съели, - Думчик сидел на полу возле большой старой корзины, доверху набитой какими-то бумагами, книжками и тетрадками, - нам с тобой предстоит большая работа, пересмотреть каждую бумажку в этой корзине. Ты знаешь, как выглядит твоя карта?
- Конечно, знаю, - уверенно ответила девочка, она боялась, что Думчик опять скажет, что она не знает что ищет, - на ней должен быть нарисован и наш двор, и всё, что здесь построено, а самое главное, каким-нибудь знаком должно быть отмечено место, где лежит клад.
Девочка слезла с кровати, и они вдвоём стали перебирать старые открытки, тетрадки и всякие другие бумаги, пока в одной тетрадке не обнаружили странную карту. Они долго рассматривали рисунок и, наконец, распознали, что на старом листке нарисован их дом и всё, что вокруг (они даже нашли знаки, указывающие, что во дворе что-то спрятано). Одно дело карта, а другое - большой двор, на котором необходимо найти нужное место, но и с этой задачей (конечно с помощью Думчика) девочка вскоре справилась. Теперь им оставалось только взять лопаты, чтобы копать, - и в этот момент девочка проснулась.
Солнце ярко светило в окно её комнаты, в доме было тихо. Не было слышно ни звука телевизора, который дедушка обычно включал по утрам, ни редкого позвякивания посуды, в которой бабушка готовила завтрак, но девочке показалось, что в коридоре, возле печки, кто-то шуршит бумагой. Она встала с кровати и выглянула из-за занавески. Возле печки на маленькой скамейке сидел дедушка, рядом с ним стояла большая корзина, полная каких-то бумаг. Дедушка перебирал бумаги, раскладывая их по разным кучкам.
- Дедушка, откуда у тебя эта корзина? - Удивилась девочка, - ей показалось, что она уже где-то видела её.
- Да, вот, наводил порядок на чердаке, и решил разобраться с этим старым хламом.
Что хорошее оставить, а остальное бабке на растопку.
- Подожди, дедушка, мне нужно посмотреть все бумаги, здесь обязательно должна быть карта.
- Какая карта, я никакой карты пока не видел.
- Я знаю какая.
Даже не одевшись, в одной ночной пижамке, она стала перебирать листок за листком, и вскоре нашла то, что искала.
- Вот она! Это точно, дедушка, я такую карту во сне видела!
- В каком сне, ты, случаем, не приболела?
- Да нет же, нет, мы с Думчиком точно такую карту находили.
- С каким Думчиком? Ты точно простудилась, и сейчас сидишь раздетая, иди-ка в кровать, я принесу градусник.
- Дедушка, не надо градусник, пойдём, я тебе всё объясню, - и внучка стала во всех подробностях объяснять, кто такой Думчик и что она видела сегодня во сне.
- Ну, раз так, тогда совсем другое дело, - согласился дедушка, - однако, я плохо стал видеть, разве это похоже на наш двор?
- Ну конечно, похоже, вот нарисован колодец, вот погреб и баня, а вот здесь, вот здесь, посмотри, крестиком отмечено и написано. Прочитай мне, а то я ещё не умею читать все буквы.
- Да ты гляди-ка, правда, написано, - дедушка взял большую лупу и стал читать, - три шага от колодца, два шага от погреба и пять шагов от бани, а вот что-то ещё, но мне совсем не разобрать, очень уж старая эта карта.
- Дедушка, пойдём быстрее, посмотрим, что там.
- Ты одевайся и выходи во двор, а я пойду, достану лопаты.
Пока дедушка подбирал подходящую для девочки лопату, она уже вышла во двор и вновь, как накануне вечером, отмеряла шагами расстояние, но теперь у неё была самая настоящая карта сокровищ.
- Ну, что, где будем копать? - Спросил дедушка, неся лопаты.
Я думаю, здесь, - уверенно заявила внучка.
Дедушка несколько раз копнул лопатой, - рыхлый, песчаный грунт поддался легко.
- А мы точно здесь ищем? – засомневался он.
- Конечно, вот, посмотри, я всё правильно отмерила.
- Ну, без очков-то я ничего не разгляжу, пожалуй, схожу за ними, а ты пока копай.
Девочка уже успела вырыть большую яму, а дедушка с очками всё не приходил.
Она сильно устала, а никакого клада пока найти не смогла, и уже сама стала сомневаться, а там ли она копает. Вдруг девочка почувствовала, что лопата упёрлась во что-то. Вытащив лопату она ещё раз с силой воткнула её в это же место, - Послышался глухой стук, и сердечко радостно забилось: здесь что-то есть! Девочка стала быстро отбрасывать землю, пока не показалась крышка деревянного сундучка.
- Нашла, дедушка, я нашла!!! – С трудом вытаскивая находку из неглубокой ямки, закричала внука, - я точно знала, что он здесь!
Небольшой, деревянный сундучок, очень старый, был закрыт на замок, который совсем заржавел.
И вправду, клад, - удивился подошедший дедушка, - но ключей от замка, я думаю, мы уже не найдём, придётся его молотком сбивать.
Конечно, конечно, - защебетала внучка, - давай быстрее откроем и посмотрим, что там.
Внутри замечательного старинного сундучка, находилась старинная металлическая коробочка. Она сильно поржавела от времени, но была ещё достаточно крепкой, а на её крышке тиснеными буквами выделялось иностранное слово «ТЕА»
- Ура!!! Я нашла, я нашла! – прижимая коробочку к груди, пританцовывая и кружась по двору, восклицала девочка.
Внутри коробочки были старинные женские украшения: кольца, серёжки, бусы и небольшое количество старых монет. На радостные крики внучки во двор вышла бабушка и очень удивилась такой находке.
- Ну, вот, старая, а ты не верила, что у нас есть сокровище, ты только посмотри на него, - взяв внучку на руки, сказал дед, - я вот только не знаю, наше это сокровище или мамино с папой?
- Я ваша общая, - поняв, что дедушка говорит о ней, рассмеялась внучка.
К вечеру вся деревня знала, что Иришка нашла клад, и всю следующую неделю ребятня была занята поиском карт и кладов в своих дворах. Может кто и нашёл какой клад, но я об этом ничего не знаю.
© Copyright: Олеопр,
Эмигрант
Пожалуй, что действительно, Ромка стал эмигрантом, ну, может не в полном смысле этого слова, но точно не диссидентом. Тех высылали или они сами выезжали за рубеж во времена застоя, а он политикой не интересовался, и какая власть, и какие порядки в стране, ему было абсолютно пофиг. Главное для него - тёплый угол и хорошая еда. В отличие от многих, которым перестройка, как говорили в то время, не столько удлинила цепь, сколько отодвинула миску, Ромкина миска была всегда полна и доступна. На что угодно, но на это ему жаловаться не приходилось. И вообще, если бы не перестройка, вряд ли он смог попасть на судно. Перестройка расширила свободу его перемещения, можно сказать, до мировых масштабов, однако и ограничила его личную свободу, размерами судна, на котором он находился, так как права схода на берег у него не было. В иных портах и на палубу то запрещалось нос казать. Однако это его не очень волновало, а во всём остальном, до определённого времени, он считал себя самым счастливым. Хотя неприятности начались задолго до описываемых событий, с ними удавалось как-то справляться, но в последнее время его жизнь стала сплошным адом, и однажды Ромка решил, что пора рвать когти. Он даже знал, как это сделает, чтобы уйти от погони, как это случилось с полгода назад, когда его, впервые покинувшего борт судна, тут же в порту поймали и вернули обратно. Собственно говоря, он и не собирался тогда убегать, просто интересно было потоптать чужую землю и поближе познакомиться с окружающим миром. Его прогулка длилась не более получаса, и после этого, путь на палубу во время стоянки в порту был надолго закрыт. Последние месяцы с ним творилось что-то неладное. Его будто разрывала изнутри какая-то неведомая сила. Он чувствовал, что настало время определить своё место в коллективе, и как мог самоутверждался, но, как правило, бывал за это наказан, и даже нещадно бит, однако, не утихомиривался. Боль только на время усмиряла его желания, и он снова и снова боролся за своё место под солнцем, несмотря на неравенство сил. Существование на судне более не представлялось возможным, и он решил сбежать. Не раз, наблюдая за швартовными операциями, Ромка уразумел, что в это время на причале, кроме одного – двух человек, никого не бывает, а свой экипаж занят швартовкой. Если спрыгнуть на берег, пока судно ещё не подошло к причалу, будет приличная фора во времени. Даже если побег заметят, ничего сделать не смогут, а через полчаса его, и с собаками не найдут. На дворе стоял Март месяц, и это было его время.
К Ницце подошли вечером. Ромка обрадовался и полагал, что ночная швартовка будет, как нельзя, кстати, однако их поставили на якорь до утра. Последние часы на судне тянулись невыносимо долго, порой даже казалось, что члены экипажа, как-то с пониманием, стали относиться к нему, будто всем стало известно, что Ромка задумал, и матросы молчаливо одобряли его решение. Он долго бродил по коридорам, заглядывая в каюты, двери которых были открыты, но не решался зайти, и проходил мимо. Мимо столовой и дверей каюты старшего механика, у которой он последнее время оставлял сюрпризы, Ромка поднялся в ходовую рубку, последний раз посидел на своём излюбленном месте у окна, и поплёлся на палубу.
Ницца. Южный берег Франции, это совсем даже не Швеция где холод и снег, откуда они пришли. Сотни тысяч огней заливали побережье, а прекрасные запахи, которые доносил лёгкий ветерок с берега, дурманили голову. Вновь неведомая сила стала наполнять Ромкино тело, и требовать удовлетворения. Природа и гормоны брали своё. Он направился на бак, где лежали брезентовые чехлы, которыми закрывали брашпиль в походе, и, улёгшись на них, стал смотреть на берег. Завтра всё решится, и вот там-то на берегу, ему понадобится много сил и энергии, что бы отвоевать своё место под солнцем ….
Разбудил его шум цепи выбираемого якоря. Светало, и судно направлялось к причалу. Ромка затаился под брезентом, наблюдая за подходом. Матросы уже стояли с выбросками в руках, готовые метать их при первой возможности. Вот он, его путь к свободе, ещё несколько метров и он будет доступен. Ромка выскочил из своего укрытия, сиганул на крышку трюма, разогнался, перепрыгнул на планшир фальшборта, в одно касание оттолкнулся от него, и полетел в пустоту. Сво-бо-да! Каждая клетка, каждый атом тела наслаждался этим полетом, безграничной свободой, и он готов был в клочья порвать любого, вставшего на его пути. Почти три года пребывания на судне, ставшего для Ромки за это время родным домом, остались позади. Он приземлился на самый край причала, едва не сорвавшись вниз, и не оглядываясь, рванул к ближайшим строениям в конце причала. Заскочив за ангар, остановился и, осторожно выглянув из-за угла, последний раз посмотрел на судно. Никто не кричал «держи его», и ему даже показалось, что моряки, стоявшие на палубе, одобрительно махали ему в след. Только сейчас он понял, почему его накануне вечером тщательно вымыли и надели новый противоблошинный ошейник с красивой биркой, на которой значилось его кличка «Roma». Ему было немного жаль своего, в общем-то, благополучного прошлого, но будущее манило и звало вперёд, хотя воспоминания о прошлом ещё надолго останутся в памяти, ведь начиналось всё так же в порту, но холодной, дождливой, осенней ночью….
Его тихое мяу звучало как СОС. Вахтенный матрос вначале никак не мог понять, откуда идут эти звуки. Судно стояло в Ленинградском морском порту под погрузкой. Заглушаемое шумом работающей техники м-я-у, звучало более отчётливо, когда грузовые операции приостанавливались. В очередной раз, когда жалобное м-я-у послышалось совсем близко, вахтенный матрос спустился на причал, и здесь, под поддоном, у самого трапа, увидел крохотного котёнка. Ему было не более трёх недель. Промокший, дрожащий от холода, он заснул практически сразу, как только матрос посадил его к себе за пазуху. Дежурство закончилось. Матрос принёс котёнка в каюту, захватив по дороге пачку молока из холодильника, налил его в отрезанное от пустой пластиковой бутылки донышко и поставил перед котёнком. Тот, уже отогревшийся, с жадностью вылакал всё.
- Да ты, - взяв котёнка и предположив его пол, - парень, совсем изголодал, выпей-ка ещё молока, а я пока приготовлю для тебя гальюн, - сказал матрос и пошёл искать подходящую тару.
Вскоре он вернулся с небольшой коробкой, наполовину заполненной песком.
- Вот тебе гальюн, - назидательно произнёс матрос, однако котёнок уже не слышал его. Справившись с молоком, он крепко спал, свернувшись клубком под столом, возле батареи отопления.
- Ну, вот и ладно, отогрейся, поспи, а утром я тебя отнесу на какой-нибудь склад. На судне с тобой, пожалуй, проблемы будут, да и ухаживать мне за тобой некогда.
Непривычные шорохи и возня разбудили матроса рано утром. Поначалу он даже не сообразил, кто это мешает ему спать, но увидев котёнка, выбирающегося из приготовленной для него коробки, всё понял.
- Да ты, дружок, и к порядку приучен с рождения, видать твои родители из флотских были. Придётся, походатайствовать за тебя перед старпомом.
Для себя он ещё ночью решил, что никуда котёнка не понесёт. Всякая живая тварь на судне согревает душу, а такой симпатичный котёнок тем более. Старпом и капитан, на удивление быстро дали добро, а капитан даже предложил назвать его, так же как и судно, Рома. Так Ромка стал новым членом экипажа.
С тех пор прошло много времени. Ромка вырос, превратившись в красивого, сильного кота, и, как говорили знающие люди, мог принадлежать к редкой породе, если бы не маленькая белая звёздочка на груди, портящая его родословную, но украшавшая его однотонный, стального цвета окрас. Пришла пора определять ему своё место в коллективе. Вот тут-то и начались проблемы, приведшие Ромку в это раннее утро в незнакомый город незнакомой страны и вообще, в новый для него мир. На сушу, так манящую его в последнее время неведомыми, будоражащими запахами, и в тоже время пугающую своей неизвестностью. Сушу, которую до сих пор он видел только с борта своего уютного, родного судна.
Ненадолго задержавшись за портовыми складами, Ромка вскоре вышел к забору. Найдя в нём небольшую лазейку, выскочил наружу, и едва не попал под колёса мчащихся по дороге автомобилей. Испугавшись, рванул в другую сторону, и вскоре оказался на пляже. Только здесь он остановился и огляделся по сторонам. Автострада проходила вдоль набережной, отделяя город от моря. Узкой полосой, между автострадой и морем, вдоль всего побережья тянулся пляж, а слева, в конце портовых сооружений, недалеко в море выступал мыс, образуя небольшую бухточку, в которой и располагался грузовой порт. Вместе со свободой, Ромка приобрёл и новые трудности. Испугавшись и растерявшись, он почувствовал себя абсолютно беззащитным. Море - единственное, что он хорошо знал в своей жизни. Повидав их немало: от Белого и Баренцева до Средиземного и Чёрного, - разные, со своим характером и нравом, - все они вместе взятые, даже штормовые, не нагоняли на него столько страха, сколько этот незнакомый берег. Немного успокоившись, Ромка побрёл вдоль берега, у самой воды прислушиваясь к необычным для него звукам набегающих на берег волн и шелеста мелкого ракушечника и песка, переносимых волнами с места на место. Солнце уже взошло, начало пригревать, а он всё брёл и брёл по пляжу, тянувшемуся, казалось, до самого горизонта.
Вскоре Ромка ощутил, что проголодался. На судне в это время уже закончился завтрак. Повар начинал готовить обед и Ромке всегда доставались лучшие, на его взгляд, кусочки мяса. Определённо, что здесь ему никто не предложит ничего подобного, - решил Ромка, и теперь стал более внимательно присматриваться и принюхиваться к тому, что море, порой, выбрасывало на берег. Уже не раз на пути попадались мелкие крабики, выброшенные волной на берег. Они так потешно бочком-бочком бежали обратно в море, едва только Ромка норовил зацепить их лапой, что ему даже захотелось поиграть с ними, но крабики очень быстро скрывались в воде. Доводилось ему видеть на судне и большущих величиной с поднос крабов, но тех он, откровенно говоря, побаивался. Вскоре ему повезло. Небольшая рыбка билась между камешками, норовя скатиться обратно в море, однако Ромка успел вцепиться в неё когтями, оттащить подальше на берег, и тут же съесть. Сказать, что эта рыбка показалось ему наивкуснейшей пищей, которую он когда-либо пробовал, было бы банально, но это действительно была его первая добыча.
Нельзя сказать, что у Ромки вообще не было никакого охотничьего навыка. Любая кошка по своей природе охотник, но когда всю жизнь еда тебе подаётся в миске, охотничий инстинкт просыпается, разве что из спортивного интереса. На судне Ромка два раза выходил на охоту. Первый раз она закончилась оскорбительно неудачно, а второй раз почти удачно, но чуть было не трагически.
Это было прошлым летом. Судно, груженное пиломатериалами, караван которых, доходил до окон ходовой рубки, где Ромка любил отдыхать на подоконнике, следовало в дельте Двины. Стайка мухоловок прилетевших с берега, расположилась в каком-нибудь метре от него за стеклом. Они щебетали так громко, что Ромка никак не мог насладиться послеобеденным сном. Казалось, они насмехались над ленивым котом, прыгая под самым его носом.
- Ну, всё, вертихвостки, достали, сейчас я вам перья-то повыдёргиваю, - решил Ромка, спрыгнул с подоконника и уже через пару минут его увидели вскарабкивающегося по торцам досок наверх каравана.
Вот тут, впервые, в нём проснулся охотничий инстинкт. Осторожно выглянув, Ромка заметил пару, самых, на его взгляд, наглых птах буквально в метре от себя. Нижняя челюсть охотника задрожала, едва не выдав его стуком о доски. Осторожно, словно змея вскарабкался он наверх. Мухоловки, будто не замечая кота, продолжали «судачить» о своих птичьих делах. Ромка выбрал ближайшую к нему пташку, изготовился и прыгнул, уже представляя её у себя в лапах, но птичка вспорхнула и отлетела в сторону. Остальная стайка, продолжала сидеть на месте, даже не шелохнувшись, и ещё в воздухе, Ромка перенацелился на другую пичугу, развернулся и шмякнулся на бок. Тут вся стайка со щебетом и писком, будто смеясь над незадачливым охотником, вспорхнула и улетела. Такого оскорбления, на глазах членов экипажа наблюдавших за Ромкиной охотой, он стерпеть не мог и нескрываемой досадой спустился с каравана. Несколько дней после такого конфуза Ромка не появлялся в рубке.
- Что это ты не приходишь в рубку, ну, не удалась охота, в другой раз обязательно поймаешь птичку, пошли со мной, - поднимаясь в рубку и заметив кота позвал его капитан .
Ромка благодарно мяукнув, поспешил за ним на мостик, и на правах хозяина занял своё излюбленное место. Судно шло уже в Баренцевом море. Это море нравилось Ромке больше всех. В шторм они здесь ни разу не попадали, а в хорошую, как сейчас погоду, оно лениво накатывало волны, плавно покачивая судно. Здесь всегда чувствовалась прохладная свежесть Ледовитого океана и какая-то особенная, мощная энергетика, заставлявшая восхищаться этим суровым краем. Лёгкий попутный ветерок обеспечивал безветрие на палубе и Ромка с любопытством поглядывал на птиц, неподвижно парящих над судном. Временами они садились на караван и дремали, пригретые солнечными лучами. С расстояния в полсотни метров они показались Ромке вполне достойным объектом, не то, что те вертлявые птахи, для новой охоты. Разыгравшийся охотничий азарт вновь погнал Ромку на палубу. Вскоре его увидели подкрадывающимся к неподвижно сидящим бакланам. То короткими перебежками, то по-пластунски, он ближе и ближе продвигался к своей цели. Небольшая с виду птица сидела неподвижно в полуметре от Ромки. Он изготовился, прыгнул и, о счастье охотника, птица оказалась у него в лапах, точнее он оседлал её словно жокей скакуна. Внезапно «Пегас» поднялся, и так резко расправил свои почти метровые крылья, что Ромка кубарем скатился с него. Баклан повернулся и, увидев возмутителя своего спокойствия, очень даже удивился. Ни разу ещё обед не приходил к нему сам. Обычно за пищей приходилось охотиться, а тут…. Другие бакланы, дремлющие на палубе, тоже проявили интерес к необычному продукту питания и стали подходить ближе, окружая Ромку со всех сторон. Ещё мгновение и от Ромки не осталось бы даже хвоста, но на счастье капитан следил за его действиями и в последний момент дал гудок. Птицы, напуганные сильным звуком тифона, вспорхнули и улетели, а Ромка счастливый, что остался цел, рванул обратно в рубку, на своё уютное и безопасное место. Больше на судне он никогда не охотился ни за какой добычей.
Солнце перевалило далеко за полдень, когда Ромка повернул обратно. Пересекать многолюдную набережную и автомагистраль, чтобы попасть в город он пока ещё побаивался, а идти по бесконечному, наскучившему своим однообразием пляжу, просто надоело. Он не собирался возвращаться на судно, не для того он сбегал, но что-то невидимое пока ещё связывало их. К порту Ромка добрался уже в сумерках. На территорию не пошёл, а поднялся на утёс в конце мыса, откуда было хорошо виден порт, судно и море. На вершине он достаточно легко поймал задремавшего голубя, что послужило ему хорошим ужином и теперь, насытившись, наблюдал как его судно, закончив выгрузку, в сопровождении лоцманского катера, покидало порт. Последний раз видел его Ромка выходящим из бухты. Матросы на палубе убирали швартовы и вскоре ходовые огни родного судна скрылись вдали. И такая тоска зелёная нахлынула на Ромку, так стало тошно, что он чуть не завыл, как порой это делал на мостике его капитан. Тогда Ромка не понимал, что происходит, хотя однажды и был свидетелем события, запомнившегося ему надолго.
Третий день судно штормовало в Северном море. Застрявший над Скандинавией циклон, разогнал такую встречную волну, что судно за трое суток, после выхода из Скагеррака, едва прошло сотню миль, а днём его вообще, снесло на пару миль назад, хотя машины работали почти полный вперёд. Устав от изматывающей качки, Ромка лежал в углу, расклинившись между спасательными жилетами, чтобы его не швыряло по всей рубке. Третий день, как и вся команда, Ромка почти ничего не ел. При тридцати градусном крене судна с борта на борт, повар мог предложить только сухой паёк, да и его никто не хотел есть. Часов в десять вечера, совершив обход машинного отделения, механик поднялся на мостик.
- Всё в порядке, Георгич, - доложил он капитану, - однако ответа не последовало.
В рубке никого не было и только странный звук, заглушаемый свистом ветра, порой доносился с крыла мостика.
- Ты что это, Георгич, никак на луну воешь, - выйдя на крыло, и увидев огонёк зажжённой сигареты, которую курил капитан, спросил механик.
- Ты не поверишь, Алексеич, такая тоска зелёная напала, что хоть волком вой.
- И что, помогает?
- Когда как.
- А я по машине хожу и песни ору.
- Ну и …?
- А, по всякому, иной раз полегчает. Как ты думаешь, когда нас сменят, восьмой месяц работаем, скоро в свою каюту стучаться буду.
- Полагаю, месяца через два-три, когда придём в свои воды.
- Хреново.
- Может, домой позвоним?
- А, что, хорошая связь есть?
- А мы через датчан.
Эти противные длинные гудки, когда никто не снимает трубку, как ножом резали ухо и сердце.
- Наверное, к матери ушла, - с сожалением констатировал капитан, - давай твоей позвоним.
- Заказывай, вот номер.
- Только ты тангенту не отпускай, чтобы громкая связь была.
- Ладно.
Датский оператор быстро набрал нужный номер. На этот раз ответили после второго гудка.
- Привет, ты откуда звонишь? – удивилась жена, зная из их последнего разговора, что следующий порт будет только через три недели.
- А мы прямо с моря звоним, через Датскую радиостанцию.
- Что-нибудь случилось, - забеспокоилась она, - что, там у вас?
Налетевший шквал накренил судно и неплотно закрытая дверь в рубке распахнулась. Взволнованный женский голос, звучащий диссонансом среди грохота волн и свиста ветра, как показалось Ромке, в мгновение изменил всё вокруг. Волны перестали казаться такими крутыми, ветер таким сильным, да и сама стихия стала казаться не такой грозной.
- Да нет, всё в порядке; небо чёрное, вода мокрая, а мы третьи сутки кувыркаемся в Северном море.
- Совсем худо?
- Пока терпимо, может завтра ветер сменится, так полегчает.
- Ну, вы держитесь, а мы за вас молиться будем.
Они поговорили ещё немного, и, словно Господь Бог услышал их, но только ветер действительно стал стихать.
Ромка не случайно сейчас вспомнил ту историю. Сидя в одиночестве на незнакомом берегу, он остро ощутил, что такое «тоска зелёная». Сменившийся ветер вновь, как это было накануне, стал доносить с берега эти странные, будоражащие его запахи. Выть Ромка не умел, но его душераздирающее М-М-М-Я-Я-Я-Я-У-У-У-У, казалось, заполнило всю вселенную и тут же, словно эхо, вернулось обратно. Ромка повторил свой, теперь уже воинственный клич, и вновь, услышал в ответ нечто подобное. Март месяц пробуждал природу. Ромка чувствовал это как никогда. Новый, неизведанный мир принял вызов, и Ромка ринулся покорять его.
© Copyright: Олеопр,
Зарисовки с натуры
Олеопр
Она заметила их ещё за квартал. В два часа ночи на этой улочке народу было не так много. В городе, это была, пожалуй, единственная улица, на которой всю ночь работали магазины, кафе и диско бары. Сэкси-стрит, как её называли местные жители, была известна всем морякам мира, которые хоть один раз побывали в этом городе. Почти в любом кафе, вместе с пивом или порцией виски, могут предложить и девочку. Ночные бабочки приезжают сюда отовсюду, но больше всего из России, или из Азиатских республик, некогда большого Советского Союза. Здесь все говорят по-русски, и большинство кафе на этой небольшой, не более километра, улице имеют незамысловатые русские названия: «У Татьяны», «У Людмилы» или ещё что-нибудь в этом роде. Это конечно не Сингапурский район «Гейша-Лэнд», (как его называют моряки), однако девчонки, приезжающие сюда на заработки, были вполне довольны. За два-три месяца они зарабатывали здесь вполне приличную сумму и уезжали домой, как они говорили, в отпуск, а потом снова возвращались сюда.
Сегодня ей катастрофически не везло. Она уже заметила, что так бывает всегда, когда что-нибудь особенно нужно. Сегодня ей особенно, просто до зарезу нужны были деньги. Парадокс, но обстоятельства, требующие от неё денег, и задержали её. На работу она вышла поздновато, в первом часу ночи, когда всех клиентов уже разобрали, однако не теряла надежды. Кроме двоих, изрядно выпивших моряков, которые вначале предлагали поехать с ними, но неожиданно, куда-то исчезли, в кафе больше никого не было, и она вышла на улицу. Наискосок через дорогу, так же в ожидании клиентов стояли молодые проститутки.
Эти трое, негромко разговаривая, вроде по-русски, или, по крайней мере, не все из них, прошли мимо соратниц по цеху, хотя девчонки предложили зайти повеселиться. Она медленно, но уверенно, нисколько не сомневаясь в себе и своих достоинствах, пошла навстречу. Главное заговорить, чтобы они не прошли мимо, а остановились, а там уж она не упустит свой шанс. Ей было далеко за тридцать, хотя выглядела она моложе и, по сравнению с местными проститутками, значительно привлекательней. Высокая, с длинными вьющимися волосами, спускавшимися на плечи; в белых, облегающих джинсах, подчёркивающих в полутемноте её стройные ноги, - она всегда пользовалась успехом у мужчин.
Внезапно возле неё остановился бесшумно подъехавший автомобиль. Из него вышли те двое, уже совсем пьяных, которые с час назад так неожиданно исчезли из кафе.
- Ну, что, поехали с нами,- обратился к ней один.
Честно говоря, связываться с этими совершенно пьяными ей совершенно расхотелось. К тому же по опыту она хорошо знала, что дело это бесперспективное, как в плане секса, так и в плане вознаграждения. Гораздо более её привлекала эта троица, уже поравнявшаяся с ней. Она обратила внимание, что тот, который постарше, пристально посмотрел на неё, и даже когда они уже прошли, оглянулся. Это был хороший знак.
- Хорошо, мальчики, я согласна поехать с вами, - и она назвала сумму, которая бы её устроила, не столько в надежде получить эти деньги, а более, для того чтобы отвязаться от них, ну а если согласятся - этих денег ей хватит решить накопившиеся проблемы.
- Да ты что, сдурела? Да за эти деньги мы десяток снимем.
Они поторговались ещё немного, потом сели в машину, и поехали дальше. Свет фар осветил улицу, и она заметила, что те трое зашли в магазин. Там, куда они направились, кроме двух, работающих всю ночь магазинов и пары захудалых кафе ничего больше не было, она это хорошо знала. Скоро они вернутся.
Почему-то сейчас, глядя на этих молоденьких девчонок, стоявших через дорогу, она вспомнила одну старую историю, о том, как будучи вот такой же нимфеткой, лишилась девственности. И ещё, последнее время ей стало казаться, что если бы она встретила, того, своего первого мужчину, она бы узнала его. Нет не в лицо, лица его она не могла вспомнить уже на следующий день после случившегося. Но, бывает же так, уверен в чём-то, а объяснить, откуда эта уверенность, не можешь. После той, первой ночи у неё было много мужчин, и занятие сексом стало её хобби, а в последние годы, из хобби превратилось в профессию, но за всё это время она так и не пережила ничего похожего, на то, что было той ночью.
- Да, тогда. … Она закурила.
На день рождения подруги, они отправились в кафе. Встретили старых знакомых, выпивали, потом, она уже не помнит как, оказались на каком-то буксире, где и заночевали. Ночью к ней никто не приставал, и она проспала, не раздеваясь на чьей-то кровати. Утром снова пили, а потом поехали в общежитие, к тому парню, который был с подругой. Им повезло, в течение дня, всегда принципиальные вахтёрши, теряли бдительность, и они незаметно прошмыгнули мимо вахты. Двухместная комната приятеля, второй обитатель которой был на работе, находилась на третьем этаже в дальнем крыле общежития. Туда редко заглядывали посторонние, а уборщицы уже закончившие свою работу, ушли домой. Они снова выпивали. Подруга с приятелем устроились на его кровати, а она, изрядно опьяневшая, и уставшая за эти два дня, совершенно не помнила, как разделась и легла на соседней.
… Её разбудил шум голосов. Несколько мужчин сидело за столом. Подруга, обернувшись простынёю, наподобие сарафана, сидела рядом с ними. За окном было темно.
- Сколько сейчас времени,- спросила она, с трудом поднимая голову от подушки.
- Зачем тебе время, поднимайся, хватит спать, - ответила ей подруга, - Выпить хочешь?
От этого предложения её замутило. Под одеялом она лежала раздетая, в одних только трусиках. Как раздевалась, она не помнила, но сейчас ей нужно было подняться, а вся её одежда валялась скомканная на кровати в ногах. Использовав простынь, наподобие подруги, она села, нашла свои туфли, обулась, и, едва сдерживая тошноту, пошла в туалет. С полчаса она приходила в себя, но, только приняв душ и почувствовав себя немного лучше, пошла обратно, однако, выйдя в длинный коридор, потеряла ориентиры и забыла номер комнаты, где была. Услышав приближающиеся с лестничной клетки шаги, она обернулась.
Высокий мужчина быстрой, уверенной походкой, приближался к ней.
- Извините, а Вы не подскажите, - она не успела произнести свой вопрос, как он, словно молодой жеребец на рысях уже пронёсся мимо, - раньше мужчины отвечали на обращение к ним женщины, - полушутя произнесла она вслед.
… - Ну, и что это здесь за бардак, время двенадцатый час, - услышала она голос, и поняла, что это и есть второй обитатель комнаты, и направилась в ту сторону.
- А это ещё что за явление Христа народу? – глядя на неё, обёрнутую мокрой простынёю, спросил он, будто только что и не видел её в коридоре.
- Это не явление Христа, а Тамара, - представилась она, входя в комнату.
- Так это вас там, на вахте две женщины разыскивают, вызвали коменданта, участкового милиционера, и сейчас будут все комнаты осматривать?
- Томка, блин, это всё из-за тебя,- заверещала её подруга, - ой, что сейчас будет?
- Так, жучки, быстро одевайтесь и полезайте в шкаф. Я дверь комнаты снаружи закрою, а ключ оставлю в двери, будто здесь никого нет. Где ключ?
- А ч-ч-чёрт его з-з-знает, был где-то з-з-здесь,- едва ворочая языком, ответил ему сосед.
- Ладно, шмотки и девок в шкаф, а я на вахту за вторым ключом.
Не раздеваясь, он выскочил из комнаты.
- Мужики, быстро наводите порядок, сейчас обход коменданта будет. Мамаши этих шалашвок пришли их искать, - донёсся его голос из коридора….
… - Да вы, бля.. , вообще охренели. Мало того, что второго ключа на вахте нет, так ещё и эти шалашовки до сих пор без штанов,- возмутился он, некоторое время спустя снова вбегая в комнату.
– Двигайте кровать к двери и все садитесь на неё. – Он выключил свет и навалился на дверь плечом. - Бог даст, пронесёт.
- … ну, вот это последнее крыло. Я же говорила, что у нас посторонних нет,- донёсся из коридора голос коменданта общежития.
В дверь постучали и попробовали её открыть.
- Здесь тоже никого нет,- уверенно заявила комендант, - мы только что выдели жильца, он искал ключ, не может попасть в комнату.
- Да, да, мы только что его видели, - подтвердил воспитатель общежития.
Голоса за дверью постепенно затихли. Проверяющие уходили, осмотрев все комнаты кроме этой.
- Ну, жучки, кому-то здесь крупно везёт, если из такого дерьма выбрались. Что дальше – то делать будем? – спросил он, включив свет и снимая пальто.
- Мы никуда не пойдём, мы здесь у вас останемся, - в один голос заявили подруги.
- Раз так, тогда всё по местам, ужинаем и ложимся спать, - распорядился он.
Ключ нашли, когда ставили кровать на место.
Он достал чистое бельё, и велел ей застелить свою кровать. Ужинать она не стала и юркнула под одеяло, лишь только он закончил кушать и выключил свет. При свете она не решалась при нём скинуть с себя простынь, которой до сих пор была обёрнута, впрочем, как и её бесшабашная подруга.
Он лёг рядом с ней полностью раздетый, и она почувствовала его возбуждение, едва он прижался к ней.
- Да ты что, ещё не разделась? – удивился он, обнаружив на ней предмет нижнего белья.
Она лежала на спине, скрестив ноги, и обеими руками крепко держала свои трусики, натянув их так сильно, что не только рука, но и не могла пролезть под них.
- Я ещё девочка,- прошептала она.
Он потрогал её ещё не развитые груди, от чего соски на них напряглись, и она невольно задрожала.
Его ласки возбуждали, однако она никак не решалась разрешить ему раздеть её до конца.
Внезапно она почувствовала его пальцы там, куда она его с таким упорством не пускала.
- Да ты и вправду целка?
- Я же тебе говорила.
- Ну а женщиной то ты хочешь стать?
Теперь, когда последний оплот рухнул, и его рука побывала в её святая-святых, она не знала что ответить.
- Что я должна делать? – спросила она вместо ответа.
- Ты, ничего.
Она не смогла бы с уверенностью сказать, что не хочет этого. Она чувствовала себя бабочкой, уже созревшей, но ещё находящейся в коконе. Она была готова покинуть свой уютный домик, в котором и совершалось удивительное превращение, но чтобы стать настоящей бабочкой, необходимо было прорвать эту плоть кокона, ставшую ей уже не нужной. Бабочка напряглась, разрушая препятствие и, замерла, от нахлынувших на неё новых ощущений. Волны тепла покатилась по телу, заставляя каждую частичку сокращаться, проталкивая её всё дальше и дальше, к свету, пока, наконец, она вся не оказалась на свободе. Ей захотелось вспорхнуть, облететь весь мир и заявить всем о своём рождении.
Словно, уловив её желание, он нежно, как это делала мама, когда она случайно ударится и заплачет, поцеловал её в лобик. Внезапно она ощутила что-то новое, нахлынувшее и заполнившее всю её, и словно волшебный огонь зажёгся внутри каждой клеточки. Казалось, она засветилась и засияла новым, Божественным светом….
…. - Татко, виж «Интернет връзка», може тук има телефон? - вновь услышала она их голоса, прервавшие её воспоминания.
- Если вам нужен телефон, тогда дойдите до «Сайгона», а это старая вывеска, сейчас здесь просто кафе,- подсказал им женский голос из темноты.
- А где этот «Сайгон»?
- Да вон там, в начале улицы, - пояснил всё тот же женский голос.
Она поправила причёску, и пошла к ним навстречу.
- Добрый вечер, мальчики, а мы вас ждём, у нас хоть и нет телефона, но зато всё остальное к вашим услугам.
Они абсолютно никак не отреагировали на её приветствие, а молча, прошли мимо, даже не взглянув на неё, словно её здесь не было, словно она пустое место. Такое с ней было впервые.
Она ожидала всего, что угодно: вежливого отказа, какой либо иронии в свой адрес, даже оскорбления, - тогда было бы возможно завязать разговор. Но это, пренебрежительное молчание в одночасье лишило её всего и надежды на заработок и впервые, уверенности в себе.
- Раньше мужчины никогда не оставляли без ответа обращение к ним женщины, - с обидой и горечью произнесла она им в след, ещё надеясь хоть на какое-то внимание, однако его не последовало.
. . .
… Валерка заказал уже четвёртую бутылку пива. За это немалое время, проведённое в «Сайгоне» ему не удалось дозвониться ни по одному номеру, и это не из-за плохой связи. По всем номерам, которые он набирал, отвечал либо автоответчик, либо голос автоматического оператора извещал, что «абонент временно недоступен, или находится вне зоны». Все его планы на сегодняшнюю ночь, рушились. И капитан со своим сыном, и эта задержка со связью, всё было как-то некстати, а может быть наоборот, как раз, кстати, просто, он ещё не осознал этого до конца, или боялся об этом даже подумать.
За два месяца, что Валерка работал на этом судне, ему ни разу не удалось выйти на берег. Сел он в Дубае, потом пошли в Индию, Шри-Ланку, через Суэцкий канал в Англию, где удалось выскочить на пару часов в сименс миссию, чтобы позвонить домой. В Гамбурге, хоть стоянка и была более продолжительная, но понаехали проверяющие и получали много снабжения, в Америке, - несколько портов с короткими стоянками, и вот теперь Корея. Здесь и стоянка подольше и город поближе и сервисные услуги для моряков легализованы и поставлены на широкую ногу. Что бы об этом не говорили, но природа берёт своё и после напряжённой работы молодым матросам требуется разгрузка. Уж кто и как этим воспользуется, это его дело, но возможности, хоть и не везде, но предоставляются.
- Куда они все подевались,- недоумевал он, - ну воскресенье, ну на даче, но хоть у кого-нибудь мобильник должен работать?
Кафе «Сайгон» напоминало собой сельский магазин, объединённый со столовой, баром, переговорным пунктом и газетным киоском. Этакое средоточие всевозможных услуг, занимавшее площадь не более пятидесяти квадратных метров. В центре располагались четыре стола, вокруг которых были расставлены стулья. Справа от входа, вдоль стены, прилавок со снадобьями народной медицины, представленной настойками Женьшеня в различных бутылках. В правом дальнем углу, стойка бара, и рядом с ней, у противоположной от входа стены, несколько холодильников витрин с пивом и напитками. С левой стороны от входа находилась касса, вокруг которой стенды с открытками. В этом же помещении располагался стол – прилавок, разделённый перегородками, наподобие кабинок, в которых стояли телефонные аппараты. Средних лет кореянка, исполняющая обязанности барменши, официантки и, видимо по совместительству, сводницы, подав очередную бутылку пива, негромко спросила: «Девочек не желаете, недорого, всего шестьдесят долларов за час?»
Ещё несколько лет назад, предложи ему поразвлечься, он с полной уверенностью распушил бы этих курочек, но сейчас, (он поймал себя на мысли) они его, ни сколько не волнуют. Нет, конечно, волнуют, но только не в том плане, как обычно. И ещё, ему не давала покоя фраза, брошенная уличной проституткой, когда они проходили мимо. Ему казалось, что где-то он её уже слышал, правда, голос и интонация были другими, но всё же ….
- Нет, нет, спасибо, - занятый собственными мыслями, отказался он, - никак не могу ни до кого дозвониться, посетовал он.
- А вы попробуйте вот с этого телефона,- предложила кореянка, указав на ещё один телефонный аппарат, стоящий на отдельном столике у большого, во всю стену, окна кафе.
За соседним столиком сидели изрядно подвыпивший моряк и проститутка. Судя по тому, как он, обняв за талию, нетерпеливо засовывал руку за пояс её брюк, они уже обо всём договорились, хотя она, в свою очередь, упрекала морячка в жадности. Минут через десять они рассчитались и поспешно ушли. Видимо морячку стало совсем невтерпёж, да и для неё, как говориться время - деньги.
Позавидовав этому морячку, Валерка взял свой очередной «Будвайзер», пересел за указанный столик, и, развернув листок на который для удобства записал с десяток телефонных номеров, стал по очереди набирать их.
Домашний телефон - автоответчик. Мобильные телефоны сына и дочери - вне зоны действия. Мобильный жены - просто не отвечает. Домашний брата - автоответчик, мобильный - вне зоны. Домашний и мобильный телефон соседки - может жена у неё? - Не отвечает. Мобильный телефон зятя, уж он-то всегда должен быть на связи по долгу службы - занят, вот уже более часа. Что за наваждение?
Он положил трубку и снова принялся за пиво. Барменша, бестия, видимо неспроста пересадила его сюда. За окном, на внешней площадке кафе, за столиком напротив него, устроились три молоденьких кореянки. Они пили дешёвое местное пиво и, поглядывая на него, подавали незамысловатые знаки, приглашая присоединиться к ним. Барменша, встретившись с ним взглядом, лукаво улыбнулась, и кивнула головой в сторону девушек, дескать, они не прочь подзаработать. В ответ он только разочарованно развёл руками, и вновь взялся за телефон, хотя и сам не понимал, почему это делает. Впрочем, нет, пожалуй, уже понимал. Ему просто хотелось затянуть время, в надежде, что желание всё же возникнет, и тогда он бросит этот телефон, и побежит доказывать себе, что он ещё на что-то годен. Он ещё надеялся. Он утешал себя тем, что во всём виноваты его внезапные попутчики, а теперь, когда они уже ушли, невозможность дозвониться домой, (хотя он вполне мог это сделать и в порту, где телефон стоит у проходной, или в другом городе, где они будут через сутки), но это было слабым утешением.
Ещё там, на улице, когда он увидел ту очаровательную проститутку, которая так настойчиво добивалась их внимания, он не мог себе поверить, что вопреки его хотениям, желания у него не возникает. Для себя, он объяснил это присутствием в этом интимном деле, посторонних, виде его спутников. Но теперь он был один, и его внимания добивались вполне миловидные Кореяночки, от услуг которых трудно было бы отказаться, ещё несколько лет назад.
Его спутники успели позвонить, сходить в приличный бар, а теперь, возвращаясь, снова заглянули сюда предупредить его, что поехали на судно.
- Отход на семь утра, - напомнил капитан.
- Хорошо, я долго не задержусь.
Валерка посмотрел на часы. Неплохие, с подсвечивающимся циферблатом «Касио», которые он недавно купил в Америке, именно за эту удобную подсветку, показывали, что сидит он здесь уже третий час.
- Господи, как быстро летит время, - подумал Валерка, - а ведь когда-то я вполне обходился без наручных часов. Летом на судне часы вообще не нужны, там всё делается по объявлению: завтрак, обед, полдник и ужин, а утром его будил стармех, заходивший в радиорубку включить трансляцию. Зимой в общежитии обходился будильником, который звонил практически одновременно с будильниками в соседних комнатах, так что и он не сильно-то был нужен; подход электрички наблюдал из окна, и, завидев прожектор на предыдущей станции, спешил на платформу. Утром в городе троллейбусы следовали достаточно часто, и, хоть и были переполненными, но довозили до работы минут за тридцать, так, что оставалось ещё минут двадцать, чтобы переодеться и дойти до цеха. Вечером и того проще. С работы до учебного заведения, где Валерка получал образование без отрыва от производства, он добирался примерно за час, (это заходом в пирожковую у Балтийского вокзала), и приходил в аудиторию одним из первых, что давало ему возможность ещё и конспекты посмотреть. Без пятнадцати десять студенты начинали нетерпеливо поглядывать на часы в аудитории, недвусмысленно намекая преподавателю, что пора заканчивать лекцию, так как электричка с Московского вокзала, отходила в половине одиннадцатого, и им непременно надо было на неё успеть. Следующая была только через час, и преподаватели всегда шли навстречу студентам, так что минут пятнадцать двенадцатого Валерка уже снова был в общежитии, а в двенадцать, дрыхнул в кровати без задних ног, чтобы уже через пять с половиной часов снова пуститься по кругу в эту гонку со временем. Ну а в выходные дни часы вообще не были нужны, в виду того, что он позволял себе отсыпаться, равно как и остальные обитатели рабочего общежития.
- Стоп, - Валерка аж вспотел от неожиданной догадки, - вот где он слышал эту фразу, «раньше мужчины никогда не оставляли без внимания обращение к ним женщины». Это сказала девчонка, стоявшая в коридоре общежития, когда он как то вечером приехал с занятий. Тогда ещё Валерка подумал: «вот сикалка, начиталась дешёвых романов, а сама и понятия не имеет что такое женщина». Да, точно, именно так всё и было. На вахте в общежитии, не смотря на поздний час, находились и комендант и ещё какие-то люди, а придя в комнату, он обнаружил полный бардак с присутствием двух проституток, по крайней мере, так ему тогда показалось. Ещё была история с потерянным ключом. Валерка бегал на вахту, в поисках запасного, что, как оказалось позднее, сыграло им на руку.
- Баб Маня, случаем, на вахте ключа от нашей комнаты нет?- спросил он у знакомой вахтёрши, - Сосед куда-то запропастился и в комнату не могу попасть.
- Да нет, вроде не оставлял, - ответила тогда сердобольная вахтёрша, - а я сейчас резервный тебе дам. Надо же и второго ключа от вашей комнаты нет, - добросовестно осмотрев стенд с ключами, констатировала она, - наверное, уборщица с собой забрала. Да ты поищи соседа-то, он вроде на улицу не выходил, - посоветовала вахтёрша.
- Что, в комнату не попасть? - посочувствовала комендант, услышав их разговор.
- Да, приехал с занятий, а комната закрыта и ключа нет. Пойду искать этого раздолбая …
История тогда, если можно так сказать, получилась не совсем приличная. Полной неожиданностью для него оказалось, что одна из яко бы проституток, оказалась девственницей, но он уже не мог себя сдержать. Столько было всего накануне, что он посчитал это знамением, или точнее, улыбкой Фортуны, от которого грех отказаться. На следующее утро Валерка уехал на работу, когда она ещё спала, и больше никогда Тамару не видел.
Интересно, что это за роман, если фраза из него стала такой крылатой, что ею пользуются на противоположных краях огромной страны. Надо будет набрать в поисковике в интернете, может что-нибудь найдётся…
- Всё, набираю последний раз, и если никто не ответит, …- Он уже почти положил трубку, после очередного длинного гудка, как вдруг услышал голос жены: “Аллё”.
Валерка не столько обрадовался её голосу, сколько появившемуся вескому основанию полагать, что эти нахальные девчонки его нисколько не волнуют, потому, что он занят более важным делом, - разговором с женой.
Минут через тридцать он вышел из «Сайгона». На улице светало. Валерка посмотрел на часы, свободного времени совсем не осталось.
- Мужчина, а мы Вас всё ещё ждём.
У соседнего кафе сидели две проститутки, одну из которых он уже видел накануне. Теперь, в утреннем свете, после бессонной ночи, она уже не выглядела ни такой очаровательной, ни такой молодой, как несколько часов назад, и это его почему-то обрадовало.
- Извините, девчонки, опаздываю, в следующий раз обязательно пообщаемся.
- Следующего раза может и не быть.
- Это уж точно, - согласился он с ними и быстрым уверенным шагом направился к остановившемуся неподалёку такси.
- Светка, а тебе не кажется, что этот мужчина, похож на моего Валерку, как он там дома?
- Да что ты, Томка, с чего ты взяла, где Питер, а где мы, да и мало ли мужиков на свете похожих друг на друга, своего то ты видела всего один раз, да и то по пьяне, не уж-то смогла запомнить?
- Да нет, конечно, не запомнила, но у моего Валерика походка такая же, это точно, - глядя вслед ушедшему, с грустью произнесла Тамара, - и вообще я, пожалуй, больше здесь не останусь. Поеду домой, хватит, намотались мы с тобой, подружка, по белу свету. На БАМе были, во Владивостоке, а теперь вот и до Южной Кореи добрались. Устала я, и за матерью уход нужен, она тоже с Валеркой намаялась, пока тот не вырос, как-нибудь проживём.
© Copyright: Олеопр.
Другие книги скачивайте бесплатно в txt и mp3 формате на prochtu.ru