--------------------------------------------------------------------------

Александр Вениосов - Ночная смена

--------------------------------------------------------------------------

Скачано бесплатно с сайта http://prochtu.ru

«Двадцать три копейки»

Я не помню чтобы мой брат носил кепку. Некоторые пацаны носили офицерские фуражки без «крабов», а он ничего, откидывая постоянно энергичным движением головы темнорусый чуб назад. Поэтому козырек кепки или фуражки ему заменяла ладонь, когда он смотрел вдаль на море, серебрящееся в лучах низкого солнца.

Но в этот ноябрьский вечер никакого солнца, конечно, не было да и море находилось за несколькими улицами от того места, где собрались мы- подростки.

Стена одноэтажного финского домика на два хозяина, обшитая вагонкой, укрывала нас от ветра, а тусклый свет из окна создавал атмосферу уютной таинственности.

Вадим Торчинов, возле дома которого мы топтались, был старше меня как и все остальные на шесть лет. Он кроме обычной школы учился еще и в художественной, где проучился год и мой брат, ушедший оттуда по-бедности: не было денег на обучение у семьи. Остальные: Волков и Комиссаров учились с братом в одном классе. Я же – второклассник, здесь был у них на правах приблудного.

В ноябре в пять вечера уже темно, но идти домой еще рано, вот и толклись мы относительно теплым вечером у крыльца Вадима.

С другой стороны дома был вход в квартиру Шурки Пимонова, с которым я дружил со дня переезда в этот городок газовиков. Его с нами не было, да его бы и не взяли.

Дом выходил торцом на улицу Литке, которая вела к городскому саду и морю. В конце улицы, справа, стоял старинный каменный дом, на первом этаже которого была библиотека, а на втором жил капитан третьего ранга Волков, сын которого и стоял в компании моего брата.

Этой осенью администрация треста Газоразведки решила поменять обветшавший штакетник забора, отделявшего городок от улицы Литке. Старые деревяшки сняли, а новые забыли поставить или не успели. Редкие прохожие оглядывались на нашу компанию и спешили поскорее миновать нас.

Но они зря опасались, мы были не из тех. В то время ребята, из окружения брата, еще читали, мастерили поделки и модели, устраивали бои, но только на деревянных мечах и шпагах.

Так мой брат с Игорем Комиссаровым соединили свои дома одним медным проводом, на концах которого у каждого был наушник. Я часто, пока брата не было, подслушивал то, что происходило у Комиссаровых, так как наушники были постоянно включены.

Но в осеннюю пору все как-то затихло. Нет лета с теплым морем и рыбой. Нет зимы со снегом и самодельными коньками и лыжами. Потому мы и толклись на краю поселка у финского домика, возле поваленного забора.

Вдруг над валиком накопившегося грунта, вдоль снесенного забора, появились две фигуры в кургузых кепках восьмиклинках. Одна из них что-то насвистывала.

Эти фигуры были примелькавшимися блатными пацанами чуть старше братовых друзей да и понахальней. Они легко перемахнули через земляную преграду и вразвалочку пошли в нашу сторону, метя мятыми клешами сырую дорожку.

Первый, тот что насвистывал, подошел к расступившимся ребятам и противным писклявым голосом попросил:

- дайте двадцать три копейки.

Задний, какой-то сутулый с руками в карманах брюк, сплюнул и ухмыльнулся.

Все в каком-то оцепенении молчали. Спросивший с плоским рябым лицом, поворачиваясь на каблуках, обвел всех взглядом и оказался правым боком к брату. В тусклом свете между указательным и безымянным пальцами руки холодно поблескивал край лезвия бритвы.

- Нет у нас денег, - сказал за всех брат, держа как-то неестественно руки «по швам». Может быть из-за этой привычки он и стал впоследствии военным. Даже когда мать из-за какой-нибудь провинности хлестала его по щекам, он руки держал также.

Двадцать три копейки были не ахти какие деньги, до их обмена в шестьдесят первом. Но в то время и такого мизера у брата не было. Жили трудно, безотцовщина.

Ответом на слова брата был взмах руки рябого, перечеркнувший линию братовых глаз.

Позже я много раз попадал под возможность замерзнуть, погрузившись в холод. Но в этот миг, в миг жизни восьмилетнего пацана, я ощутил холод ледяной молнии, пронзивший меня от висков до солнечного сплетения. Крик, который вылетел из тельца мальчугана, я запомнил на всю жизнь. Этим мальчуганом был я. Я бежал сжав голову в обхват двумя руками. Очнулся только дома, на веранде, смотрящим на улицу в приоткрытую дверь. Дрожь не утихала. Я прислушался. На той стороне городка, у сарая, прошли две тени, дразня у кого-то во дворе собаку. Все стихло, остался только страх – страх неизвестности. Как все?

Бабушка не обратила внимание на то, что я прибежал, а мать еще не вернулась после работы. На улице темно и тихо, только фонарь, похожий на эмалированную шляпу, скрипел на деревянном столбе.

В полумраке веранды, на переплете рамы, висел на проводе наушник. Я бросился к нему. Сквозь шум и треск донеслись голоса ребят.

- Они там. Надо идти туда к Комиссаровым, - Прикрыв дверь я прошел крадучись к калитке в нашем полиссаднике. Отодвинул щеколду и стараясь побыстрее проскочить темноту, бросился к дому Комиссаровых. Я знал, что только там можно что-то разведать. Когда на мой стук открыли ребята, в комнате я увидел брата. Ничего приятнее я не ощущал до этого. Он был жив-здоров, и только на переносице белела полоска лейкопластыря. Брата спас «шнобель» - большой прямой нос. И есть у него или нету кепки с козырьком уже не имело значения. О том, чтобы что-то рассказать матери не могло быть и речи. Брат что-то наболтал и все забылось.

Прошло двенадцать лет. Мы уже жили в большом областном городе. Я работал в аэропорту. Брат служил на Севере после окончания военного училища.

И вот, приехав в отпуск к нам, он как-то сидя со мной на кухне, вспомнил случай с двадцатью тремя копейками.

- А мы тогда с Игорем решили отомстить Рябому. Он часто, ты знал, ходил через наш городок. И мы выпросили у Игорева брата «мелкашку». Подстерегли его возле кустов в конце городка. После выстрела мы видели только, что он упал на корточки и правая сторона головы была залита кровью. Мы же, естественно, струхнув, смылись.

- И что потом? – приглушенно спросил я, представляя возможные результаты и последствия.

- Да, мы и, особенно, от испуга ничего не выясняли. А вот когда я ехал сюда на поезде из Москвы, не поверишь, встретил в вагоне Рябого.

- От тебя узнал? – с нетерпением спросил я забыв зажечь сигарету.

- Думаю, что нет. Он оказался разносчиком еды из ресторана. Ну знаешь, там носят первое-второе, пиво-воды. Он мне даже минералку продал. Но главное то, что у него разорвана мочка правого уха. Я думаю, мы промахнулись… А это, как мне думается, к лучшему. Если ты не сволочь, то и не будешь ею… Бог руку отвел. Вот так!

Мы какое-то время молчали, курили. Потом брат улыбаясь сказал:

- Ну , что, братишка, пошли спать-отдыхать, а то ведь завтра подруга собиралась с утра по магазинам пройтись. Так что пойдет тратить двадцать три копейки.

Мы рассмеялись и поднялись. 20 января 2010г.

«Подарок Вождю»

Мишка в детском саду был одновременно и на хорошем счету и на плохом. Поэтому он часто терялся: как себя вести? Ребята видели в нем заводилу, а воспитательница и няня непослушного мальчишку. Он мог вечером, когда нужно было идти ужинать и спать, подговорить парочку друзей спрятаться в кустах. А когда всем задали рисовать рукавичку, он взял и нарисовал ее «в клеточку». Ребята, зная что он чуть лучше их рисовал, нарисовали такие же рукавички. Воспитательница, увидев рисунки, сказала,что таких рукавичек не бывает. Мишка обиделся и порвал рисунки.

Его наказывали. Однажды, когда все поужинали и легли спать, нянечка в наказание поставила Мишку в угол и выключила в столовой свет. Есть не разрешила. Позади него стоял остывший чай и половина большой тарелки застывшего холодцом киселя. За окном давно было темно. К Мишке стал подкрадываться озноб и страх. Тишину нарушало сопение доносившееся из спальни да иногда с улицы шум редких машин.

Мимо окна прошел пьяный дядька, хрипло бурчащий какую-то песню о каком-то «гоп-со-смыке».

Прошел, наверно, час. Часы тикали где-то в игровой комнате. Няня, которая спала в общей спальне на кровати у печной грубы, сжалившись пришла и разрешила поесть и ложиться. Наверно, Мишка мешал ей спать одной мыслью, что все же придется когда-то встать и уложить ребенка.

В детском саду дети всегда учат стихи, песни. Мише тоже поручили выучить несколько стихотворений.

Приближался Новый 1950 год, все готовились. Дети разучивали песенки, заучивали стишки, вместе с воспитателями что-то рисовали.

Наступила декабрьская суббота. В санаторной группе, где пребывал Мишка, субботним вечером детей разбирали по домам и детский садик отдыхал от визга и смеха детей весь воскресный день.

Но, вдруг, почему-то часть девочек и мальчиков отделили от собравшихся уходить ребят. В эту группу попал и Мишка.

Никто из воспитателей ничего не говорил, но ребятишки уже шептались, что поведут их выступать «в концерте». Миша, испугавшись, обрадовался, ведь его все время ругали и даже попугивали исключением из садика.

Большинство детей ушло, только группа с Мишей осталась во дворе с закрытыми воротами. Родители задержанных толклись у ограды, переговариваясь через прутья ворот со своими детьми.

За воротами объявился и старший брат Мишки. Он уже откуда-то знал, что дети пойдут на городской радиоузел, где по радио будут поздравлять с юбилеем «вождя и учителя товарища» Сталина.

Брат почему-то, просовывая голову между прутьями, шептал монотонно:

-Мишка, не ходи туда, не ходи…

Почему он это говорил Миша не понимал, да и не пойти он не мог – кто же его отпустит.

Ворота отомкнули и крошечный детский отряд в окружении воспитателей и родителей двинулся по центральной улице к радиоузлу. Где-то рядом плелся и Мишкин брат.

Посещение радиоузла прошло непонятно и быстро. Мишу поставили перед какой-то стеной с крошечным остеклененным окном, в котором все время шевелилась беззвучно чья-то голова. Миша по команде рассказал выученное стихотворение:

- «Кремлевские звезды на башнях горят…»

Потом все дети спели какую-то песню и всех быстро вывели на улицу.

- А я все слышал! Все-все! Я тут, под репродуктором на столбе, всю передачу простоял, - зашептал Мишкин брат, вынырнувший из лунной тени ему навстречу.

Они побежали по зимнему южному и бесснежному городу к себе домой.

Как же они были расстроены, когда мать и бабушка с соседкой встретили их на кухне прохладно и безмятежно.

- А вы слышали как Мишка по радио выступал? – спросил Мишкин брат и бросился в соседнюю комнату, где была черная картонная радиотарелка на стене.

- А мы его и не включали, - растерянно ответила бабушка и все замерли, уставившись на Мишку.

Брат включил в розетку радио, но там, конечно, уже передавали что-то другое. Мишка обиженно сполз спиной по стенке под вешалкой и уткнул голову в колени.

02 февраля 2010г.

«Колымское клеймо»

Начало пятидесятых годов прошло. Прошла смерть Сталина, когда Миша второклассник, в честь траура вместе со своими одноклассниками простояли у парт сорок пять минут и разбежались по домам. Впереди еще был двадцатый съезд уже КПСС, а не ВКП(б).

Как-то , два года спустя, он решил сбегать домой на большой перемене — а это целых двадцать минут.

Весна, апрель, солнце светит уже вовсю. Лезет трава. Цветут яблони, сливы.

Запыхавшись, он вскочил на веранду своего дома. За столом сидела его бабушка, ее сетра- бабушка Маруся. Но его внимание привлек третий из сидящих — мужчина. Был он коротко острижен и седоват, большие сильные руки лежали на столе, он что-то рассказывал.

Миша задержался, прислушался, но понял только, что дед Николай вернулся из Магадана или Колымы, где «сидел» за что-то.

Бабушка представила Мишу и деда друг-другу и Мишка, схватив кусок со стола, убежал в школу.

Уже, сидя за партой, он не мог избавиться от мысли, что дед Николай какой-то не такой как все. Он производил впечатление человека долго пробывшего под землей, где тяжело работал. Был он какой-то колючий, угловатый с серым налетом, да и говорил на каком-то другом языке, хотя слова оставались обычными.

Вечером дед Николай все рассказывал и рассказывал, а между историями жизни на Колыме он наслаждался домашней едой, и, в свою очередь, угостил нас плиткой фруктового чая. Фруктовый чай в те времена — это спресованные жмыхи самых разных плодов, вернее, того, что от них осталось, уже в сухом виде. Дед объяснил, что такой чай первое спасение от цинги на севере.

Попал он на Колыму по решению «тройки» сразу после войны. Дали, якобы за измену Родине двадцать пять лет. Заседание суда проходило так: его привели в небольшой зал, за столом в котором сидели два человека, разглядывавших какие-то бумаги. Вскоре пришел третий, как вспоминал дед — генерал. У деда все офицеры были «золотопогонниками» и «генералами».

Ну, что там? В чем дело? - спросил пришедший.

Да, вроде, и садить не за что. Ничего тут в деле нет, - ответил один из двоих сидевших.

Так что мы тут зря собрались? Давай читай постановление, - набычился генерал.

Быстро зачитали приговор-постановление и, как сказал дедушка,

поплыл он из «Владика» в Магадан на ржавом пароходе с толпой политических и уголовников. В Магадане их рассовали по каким-то «партиям». Как выяснилось позже, это были поселки бывших геологических партий, на месте которых образовали лагеря, шахты, рудники для добычи ценных металлов. Дед попал на

золотодобывающую шахту мелкого заложения.

Два года он толкал по наклонному ходку на верх породу в тачке. Насмотрщиками и бригадирами в шахте были уголовники. Они стояли по пути следования на верх «зеков» и подгоняли их дубинками. Труд адский, только благодаря богатырскому здоровью он продержался два года. Здоровьем его наделил отец, участние войны с Японией и многократный победитель кулачных боев в своей Орловской слободе.

Непосильный труд приводил к потере сил и, как следствие, к недовыполнению нормы, а, следовательно, и к уменьшению кормовой пайки. Недоедание еще более обессиливало, производительность падала и жизнь «зека» завершалась дистрофией и печальным исходом.

Лагерь не охранялся, вследствии полной дикости окружающей природы, так что гуляй себе, если есть силы и время. А время у деда появилось, когда в администрации обратили внимание, что по специальности он слесарь-лекальщик, а по-простому, слесарь с «золотыми» руками и его перевели в лагерные мастерские.

Дышать стало по-легче, появилось немного свободного времени. И вот как-то бредя в окрестностях лагеря в поисках ягод, он под одним из кустов, в галечной россыпи, нашел три золотых самородка величиной с фасолину каждый. Повертев и покатав на ладони самородки, дед размахнулся и выбросил их в ручей. В этом месте рассказа мы удивленно раззинули рты: как золото и выбросить. Дед объяснил:

- Если у тебя в лагере золото найдет при очередном «шмоне» администрация, то пойдешь показывать где ты его нашел. И, если, не дай бог там не найдут его следы — мелкие самородки, крупинки, то будет считаться кража и тебе добавят еще пять лет, как за побег.

В мастерских дед провел последние шесть лет, но и там сладкой жизни не наблюдалось. В период, когда по Колыме и притокам на нерест шла рыба, начальник лагеря и его замы, прямо сатанели и требовали изготовить тысячи крючков для браконьерского лова рыбы с икрой. Днями и ночами дед ковал крючки тройники и если вдруг кому-либо не успевал к сроку сделать названное количество, то попадал в карцер, как якобы буянивший на территории.

Кроме крючков приходилось, как и сейчас в промзонах колоний, делать на заказ: охотничьи ножи и различные сувениры. В качестве примера, в один из приездов к Мишиным родным, а жил он у сестры своей Маруси, в Белых Ключах, в двадцати километрах от города, положил на стол опасную бритву:

Вот тебе, Мишка, подарок от меня. Когда будешь бриться, пустишь ее в дело. А вот тут, видишь, мое личное клеймо — Колымское. Буквы Н и К — это Николай Коротков, то есть я, а две фигурки — это мои сыновья: Илья и Сергей.

« НК

Миша взял бритву и после осмотра тут же на веранде положил ее на полку над рукомойником.

На следующий день Миша, прийдя из школы, увидел в компании деда мужчину, которого, как ему показалось, видел при входе на базар. Он тогда стоял в группе грузчиков,подрабатывающих погрузкой и разгрузкой. Эти «бендюжники» были подпоясаны сетями, громко разговаривали, обдавая прохожих винным ароматом.

Миша, буркнув «Здрасте», прошмыгнул на кухню, где поставил портфель под вешалку.

Мужчины говорили полушепотом, наверно боясь быть услышанными за фанерной перегородкой, делящей площадь веранды вдоль на двух владельцев.

- Слушай, Крохин, ты точно выяснил, что это он сделал? - спросил у базарного рабочего дедушка Коля.

- Да, точно, меня познакомили с одним из тех, кто сейчас помогает разбирать архивы для реабилитации политзаключенных. Он теперь на пенсии и иногда болтается у нас на барахолке, ищет значки для своей коллекции. Я ему подкинул пару довоенных значков и он, посмотрев бумаги, немного просветил меня относительно этого Придулина. Да мы стобой и с ним отступали: вы на Керчь, а я пошел на Севастополь.

- А ты мог бы этого типа привести сюда для беседы. Возьмем «беленькую», поговорим, а я уточню кое-что.

- Попробую, мне сказали, что он стал любитилем этого дела. А работает он здесь в городе экспедитором в Потребсоюзе. Часто уезжает, надо его вылавливать.

На веранду кто-то зашел со двора и разговор прервался. Это была бабушка. Она вошла в кухню и , поставив кошелку на табуретку, сказала, обращаясь ко мне:

- Давай ешь борщ, пока теплый. Поешь и сходишь к Галиевым, отнесешь халат.

Бабушка хорошо шила и подрабатывала шитьем одежды, в основном, женской. У нее от прабабушки была ножная швейная машинка «Зингер», так что она обшивала семью и соседей.

Прошло больше месяца, лето было в разгаре, школа с экзаменами позади. Миша перешел в пятый класс. Как-то вечером, набегавшись с пацанами, он приплелся домой. В беседке, примыкавшей ко входу в веранду и увитой хмелем, сидели двое мужчин и дед Николай. Одного Миша уже знал, это базарный грузчик Крохин, а второй был не знаком. Бабушка налила в оцинкованный таз воду и заставила Мишу мыть ноги:

- Мой с мылом, а то обростешь ципками. Бегаешь черте-где босиком, - бурчала бабушка.

Миша мыл ноги на веранде и в открытую дверь наблюдал за мужчинами. Незнакомец что-то доказывал остальным, а ему возражал и все время кипятился дядька с базара. Помыв ноги, Миша подошел у рукомойнику и, взяв с полки подаренную бритву, раскрыл ее и стал рассматривать клеймо. Одного, старшего сына деда Миша припомнил. Он приезжал к ним и, дурачась, одел на голову капустный корень с остатками листьев и, кружась, пел арию из оперетты:

- Я цыганский барон...

Пацаны хохотали и просили Илью еще что-нибудь спеть. Оказывается в Белых Ключах, он ходил в самодеятельный театральный коллектив при доме культуры. А младшего сына — Сережу Миша не видел совсем, он не приезжал и был с матерью в Белых Ключах. Спустя несколько лет Миша узнал от родных, что Сергей погиб, подорвавшись на минометной мине, пытаясь ее разобрать. Война не забывала напомнить о себе даже через годы.

Миша аккуратно пристроил бритву в дальнем уголке полки и пошел в большую комнату. Здесь была его кушетка с матрасом, набитым сухой морской травой. Бабушка говорила, что ее не ест моль — в ней много йода.

Засыпая, Миша слышал далекие голоса из беседки, потом затарахтел рукомойник и он уснул.

Просыпался Миша всегда рано, бабушка за это называла его жаворонком. И в это летнее утро он не долго нежился на кушетке. Встал, вылез через окно в полисадник, и тихо пошлепал по остывшей пыли дороги к морю.

Чтобы срезать угол, а не обхлдить развалины большого дома, он пошел по тропинке среди разбросанных железобетонных плит. Кирпичных стен давно не было, их разобрали по-кирпичику на постройку частных домов. А столярку, стропила, полы сгорели в печках и кострах.

Проходя у края воронки с мусором, Миша чуть не упал, зацепившись. Оглянувшись, опешил — из травы торчала нога в стоптанном башмаке. Миша подошел ближе, чтобы убедиться, что это пьяный, но он, как обычно, не храпел. Голова откинута и скрыта тенью от торчащей плиты. Потому Миша не сразу его признал. Это был Крохин- дядька с базара. Но почему у него раскрытый рот прямо на горле. Наконец он понял, что это дыра — разрез разошедшийся от закинутой головы. Что-то запеклось вокруг раны и зеленые мухи уже жужжали, потревоженные Мишей.

Миша отпрянул и почувствовал под сводом стопы что-то холодное. Он отдернул ногу как от змеи. В траве лежала вдавленная в землю раскрытая опасная бритва. Мишин взгляд замер:

- Как, откуда, зачем его бритва здесь, с этой эмблемой-клеймом : «НК и два мальчика»? - все это завертелось в Мишиной голове.

Послышалось шуршание и мягкие крадущиеся шаги. На тропу выбежала собака. Это был Барсик, их поселковый пес. Барсик стал нюхать торчащую ногу, а потом, попятившись, сел. Мише захотелось убежать, позвав собаку, но бритва не отпускала его.

Лезвие бритвы было в присохшей крови, но клеймо просматривалось. Миша присел,осматриваясь по сторонам. Ни что не нарушало тишины прохладного утра. Чувство собственника перевесило страх и он схватил бритву за ручку из двух костяных пластин. Отбежал; вытер о траву, сложил и, зажав в ладоне, бросился бежать через развалины прочь от лежащего мужчины.

Пришел он в себя, уткнувшись в сложенный из ракушечника забор стадиона. В левой руке самодельное удилище, в правой — бритва, а рядом Барсик с вываленным языком.

Отдышавшись, Миша пошел уже твердо и спокойно, обходя развалины со стороны базара. Он не стал идти прямо по улице к дому, а протиснувшись сквозь забор «Зеленстроя», прокрался мимо теплиц к своему сараю на границе поселка.

У задней стены деревянного строения он спрятал бритву среди битого карпича. Все было по-прежнему спокойно, только серебрянные листья маслиновых кустов вяло шелестели у забора из колючей проволоки.

В доме, на веранде бабушка уже разжигала керогаз. Дед Николай, в кухне на деревянной раскладушке что-то высвистывал носом.

Миша присел в беседке, в тени листьев хмеля. Выглянувшая в дверной проем бабушка озабоченно спросила:

- Что, уже наловил бычков? Больно скоро да и Мурзик возле тебя не крутится. Что, прогнали с причала?

Подошел, легкий на помине, наш кот Мурзик любитель свежей рыбы и кровный враг крыс, живущих в районе общественного мусорника, в виде огромного деревянного ящика.

- Бабушка, там в развалинах лежит дядька, что вчера был у нас еще с кем-то. Ну, тот что сетью подпоясан, - тресясь начал говорить Миша.

- Пьяный что-ли? Они тут вчера крепко набрались.

- Не знаю, но горло у него вот так разрезано, - Миша трясущейся рукой провел по кадыку.

- Не показывай на себе. А ты что там делал?

- Да я шел на море, в порт, а он возле ямы в развалинах. Я еще подобрал там бритву, что мне дедушка подарил, - Миша раскрыл ладонь, в которой недавно сжимал саму бритву.

- Зачем?...Куда ты ее дел?

- Она ведь моя и я ее за сараем спрятал, - опустив голову, виновато проговорил Миша.

- Пошли, - бабушка подняла Мишу за руку со скамейки.

Они прошли к сараю. Миша показал место. Бабушка забрала бритву, махнув Мише, чтобы уходил, а сама направилась во двор к соседям, где жили мастера на все руки братья Люшинские. Что сделали братья с бритвой Миша так никогда и не узнал.

Позже бабушка долго шепталась со своим братом — дедушкой Колей. А Мишу спровадила на море, на рыбалку, чтобы не крутился дома, сунув в руку газетный кулек с хлебом, огурцом и куском жареной камбалы.

Вечером дома, кроме бабушки никого не было. Брат еще раньше уехал зачем-то в Николаевку, а мать с самого апреля работала в поле как геолог. Бабушка накормила незадачливого рыболова супом, а Мурзика пойманными Мишей зеленухами.

Через два дня дед Николай появился и сразу уехал в Белые Ключи. Больше Миша его у них дома не видел. Дед какое-то время жил в Белых Ключах, потом уехал в Симферополь, разойдясь со своей семьей.

Окончив школу Миша с матерью и бабушкой переехали в Харьков.За несколько лет до своей смерти, уже во время «застоя», отвечая на приставания Миши, рассказала о той истории с «очень опасной» бритвой с необычным клеймом. Вот ее рассказ:

Когда немецкая армия прорвала оборону Крыма и ворвалась в него, дед Николай со своим братом и племянником, а также с двумя земляками отступали на юг. Во время бомбежки погиб брат и пропал безвести племянник. Дед с земляками вскоре расстался: Крохин, будущий базарный рабочий, стал пробираться к Севастополю. Добрался, оборонял, но все-таки попал в плен на южно-бережном шоссе. Вернувшись из немецких лагерей в Польше, попал в лагерь на Колыме, где вновь встретил деда Николая. Но в отличии от деда он получил «десятку», как шпион. Дед и второй земляк — Придулин не попав на переправу в Керчи, вернулись в Белые Ключи. Солдат, пришедших домой, немцы в плен не брали. Вскоре Придулин из Ключей куда-то делся.

Здесь, дома, дед Николай и его сестра бабушка Маруся и моя бабушка стали сотрудничать с партизанами, благо горы и лес были рядом. Дед ходил, как слесарь-жестянщик по окрестным селениям: поял-лудил посуду и собирал информацию для партизан. Бабушки обшивали ребят из отряда, часто материалом для нижнего белья был парашютный шелк.

После освобождения Крыма весной сорок четвертого, дед переехал в областной центр, где работал слесарем на заводе и его фотка висела даже на заводской доске почета. Но однажды ночью его из полуподвальной комнатушки вывели и посадили в кузов полуторки. Отвезли в тюрьму под охраной двоих конвоиров с обнаженными револьверами. А потом «тройка» и «солнечный» Магадан с Колымой.

Кто написал не него донос он точно не знал, но догадывался. Подозрение падало на земляка по Белым Ключам — Придулина. Но узнать точно он не мог. А тут встреча с таким же страдальцем Крохиным. Крохин должен был освободиться по амнистии с реабилитацией раньше. Поэтому дед попросил навести, по возможности, справки о Придулине.

Деда освободили на год позже. О нем хлопотала, поехавшая в Москву, бабушка Маруся, а на месте, в Белых Ключах, командир партизанского отряда, однофамилец известного довоенного героя летчика.

Бабушка Маруся побывала на приеме у Ворошилова, где ее обнадежили. А командир партизанского отряда указал на Придулина, который во время оккупации вступил в татарскую дивизию СС и принимал участие в штурме Севастополя в сорок втором. По приходу Красной Армии он почему-то был осужден только на три года общих лагерей с отбыванием срока здесь же в Крыму.

Тут дед и понял, что Придулин, виновник его бед, вспомнив еще , что до войны он отбил у него свою будущую жену.

Крохин, вернувшийся в город, где жил Миша с родными, только дополнил эту картину. Он рассказал, что судимые настоящие предатели дабы снизить меру наказания, писали доносы на других Чтобы такого помиловали нужно было сдать не меньше трех человек. Придулину не хватало третьего и он наклепал на деда Николая.

После возвращения дедушки, он вместе с Крохиным пригласили Придулина на выпивку и «приперли» доказательствами к «стенке». Уличенный предатель, уйдя в тот вечер с Крохиным из Мишеного дома, перерезал горло последнему. А чтобы подумали на деда Николая стащил с полки над рукомойником бритву с колымским клеймом.

Не миновать бы деду нового суда, да исчезновение Мишиной находки отвело беду. Деда только «потаскали» два дня, но свидетели все опровергли. Этими свидетелями оказались друзья Крохина по базару. Они будучи каким-то боком в курсе дела, выступили на дедовой стороне, дабы отомстить за друга.

Дополнил все это дело новыми красками по прошествии многих лет внук деда Николая, защетивший диссертацию на тему: «Коммунистические принципы гуманизма в юриспруденции».

24.02.2010г.

«Барахолка»

Базары, рынки, толкучки, барахолки каких только имен не давали местам стихийной и организованной торговли разные народы в разных регионах.

В.Песков- известный журналист в восьмидесятых годах прошлого столетия писал:

«Рынок на всех широтах — зеркало экономики, нравов , проблем, обычаев...». Я бы добавил еще, что базары и рынки это места неожиданных встреч.

Такая разновидность как толкучка или барахолка в пятидесятых годах двадцатого столетия были в моем портовом городе. Собственно, в этом городе и сейчас сохранилась площадка бывшей барахолки. Она была огорожена невзрачным каменным забором и располагалась между центральным кладбищем и, собственно, базаром.

Перед барахолкой была дугообразная площадь, ограниченная лесоскладом и красивой кованной оградой кладбища с церковью и часовней. Сейчас той церквушки нет, ее снесли в шестидесятых. А когда-то прабабушка Настя водила в нее меня.

Площадь была вымощена колотым булыжником, а к ограде лесосклада были привалены обглоданные дождями стволы когда-то спиленных тополей диаметром чуть ли не в метр.

На этих бревнах сидели приезжие, охраняя свои повозки, лошадей, волов, мулов и ослов. Кругом стоял шум, лязг, ржание и мычание. Громоздились кучки навоза и желтели клочки сена. Тут продавали разнообразную живность, рекламируя и оценивая ее стать и достоинства.

И я сразу представлял, как, по рассказу моего дедушки, цыгане продавали худую лошадь: они всем табором через тростинку, вставленную сзади в лошадь, надували ее и заткнув кукурузным початком, представляли на обзор покупателю. Конечно, покупатель, увидев такую гладкую кобылку, соглашался купить и был обманут.

Каждый божий день я проходил через эту площадь туда и обратно, совершая походы за хлебом.

В будние дни здесь пустынно, если не считать «отдыхающих» под заборами любителей общаться регулярно с Бахусом да сонных собак.

А вот в воскресенье и перед праздниками здесь все кипит, бурлит, толкается.

В пределах ограды располагались извилистые ряды реализаторов всякого ржавого железа; прямо на земле на разостланных газетах «Крымская Правда» и «Победа», холстинах и клеенках красовался товар. Кроме поношенных скобяных изделий здесь обитали груды такой же обуви и одежды. В первой половине пятидесятых годов главным товаром была форменная одежда всех родов войск. Конечно, мой город, в первую очередь, город моряков, хотя здесь и других войск хватало: авиаторы, танкисты, связисты и , просто, пехота, туго застегнутая в стоячие воротнички. В ходу были тельняшки, бушлаты, черные морские шинели, фуражки и кожанные офицерские сумки — планшетки.

Откуда бралось все это богатство? Сие покрыто интендатским туманом, ведь большая часть продаваемого была почти или совсем новой.

Сюда вместе с бабушкой приходил и мой старший брат, возжелавший в качестве пальто иметь черную офицерскую шинель. Потом он долго щеголял в ней, выпятив грудь колесом. Да и многие школьники и взрослые вынуждены были носить военную одежду. Послевоенный деффицит почти на все, особенно бушевал в одежде.

Народ ходил наперекор представлениям о моде в том, что досталось. Подростки и юноши в перешитой военной одежде и фуражках без «крабов», взрослые щеголяли в офицерских сапогах и ватниках защитного цвета.

Тут же, среди продавцов, животных и барахла сновали продавцы жаренных пирожков с ливером, а в довоенные годы татарчата с бурдюками холодной воды, в которой плавали куски лимонов. И над скопищем людей неслись крики:

- Кому холодной воды налем! Кому налем!

Шло время, постепенно с площади стали исчезать крупные животные: лошади, коровы, мулы. Но по-прежнему среди торгующихся шныряли собаки и карманники. То и дело слышались плач и крики обварованных и пьяный гогот базарных грузчиков и забулдыг.

Кроме указанных персонажей, углы, пространства у ворот, входы в магазины и ларьки оккупировали нищие всех видов и национальностей. Нищих можно было разделить на: инвалидов войны, цыганок с детьми, стариков и старух и просто спившихся. Больнее всего было смотреть на нищих инвалидов. Они тогда были без рук, без ног, без глаз, с обожженными лицами и телами, выжимающие слезу и рождавшие ужас. Некоторые играли на аккордеонах, исполняя популярные на тот момент песни, а перед ними красовались либо фуражки, либо бескозырки. К началу шестидесятых годов инвалиды войны среди нищих исчезли, толи спились, толи поумерали, а, вернее, и то и другое.

В начале девяностых годов барахолки ожили вновь вместе с поношенной одеждой и скобяными «шедеврами». Но постепенно одно барахло заменило другое, новое, произведенное в Турции, Польше, Китае.

Приятной стороной барахолок было то, что здесь можно было купить все, если не новое, то по крайней мере доступное по цене и остро необходимое. Здесь можно было встретить, как на пасху в церкви сейчас, друзей или соседа, обменяться новостями и сплетнями. Например, о том, что чуть ли не завтра будет обмен денег. И случайно или в шутку, брошенная весть обростала в огромный ком паники и безумия. Как-то, в начале тех же пятидесятых, народ, напуганный предыдущим обменом в конце сорокавых годов, разнес панику о новом обмене.

В магазинах, на базарах, ларьках, барахолке раскупили все, что продавалось. Городские бабушки тащили хомуты и огромные казаны, вязанки керзовых и резиновых сапог не ходовых размеров. Одна из таких бабуль, таща на спине велосипед «Украина», обратилась к нам пацанам:

- Хлопцы, а чего он не едет?

Мы с радостью осмотрели транспорт, который передвигался на бабушке. Оказалось, что производители с какой-то тайной целью одну педаль разворачивали во внутрь рамы велосипеда. Мы быстро устранили хитрость, благо ключи были при велосипеде. Довольная бабушка покатила велосипед дальше.

Что примечательно, городские власти доже никак не прокоментировали эту панику. Возможно, ей очень приглянулся метод сбыта залежалого товара.

Не обошла паника и мою бабушку. Она зачем-то купила несколько желтых мужских маек большого размера. Правда, бабушка нашла им применение. Она отрезала подол у одной майки и пришивала к другой целой. Таким образом она получила для себя несколько толи ночнушек, толи комбинаций.

Но самый смешной случай произошел на площади при барахолке. Я его часто вспоминаю и рассказываю друзьям. И смех и грех, право.

Воскресным летним днем, около двенадцати часов, я с ребятами возвращался из района порта, где на камнях, обросших морской травой и мидиями, ловили бычков, морских собачек, зеленух. Шли через центр города, через площадь перед базаром и барахолкой.

Хотя время приближалось к обеду, площадь еще кипела, правда, многие уже складывались, запрягали, готовились отбыть в пригороды и ближайшие села.

Мы шли, обсуждая плаванье старших из пацанов на затонувший в бухте корабль полный, как говорили сведующие, боеприпасов. Из воды тогда торчали еще мачты и кнехты, зацепившись за которые, ребята отдыхали перед возвращением.

Но тут на площади нас привлекли крики и смех. Мы остановились. Я проглотил последний кусочек вафли от мороженого, которое ели по очереди.

Здоровенный дядька с кнутом, наваливший пару мешков на осла, пытался сдвинуть его с места. Но, известное своим характером, животное никуда не собиралось идти. Мужчина не очень ласково обкладывал животину перлами базарного красноречия, но увы. Ослик, разомлевший на солнышке в кругу собратьев и кобыл, по-видимому, пребывал в сладких мечтах. Его детородный орган, длиной около метра, тоже предался грезам и уперся в землю, как оторвавшийся кардан у легкового автомобиля. Эта ситуация еще более усугубила положение, уж вперед он точно двигаться не мог.

Люди, особенно мужчины, буквально держались за животы, а сидевшие на бревнах повалились на спины. Мат хозяина осла врывался в хохот окружающей людской массы. Женщины, придерживая подолы широких юбок от порыва налетевшего ветерка, хихикали отворачиваясь. Но это была только прелюдия.

Разъяренный упрямством осла, хохотом и советами толпы, хозяин романтически настроенного осла, вкладывая всю свою досаду, хлестнул животное кнутом по боку. Осел вздрогнул, кнут соскользнул вниз и, о, ужас, обвился вокруг достоинства романтика. Рев осла потряс окрестности. Испуганные лошади перестали жевать овес в своих намордных торбах, собака, следившая за происходящим, поджав хвост, юркнула в щель между бревнами, люди качнулись в стороны.

Хозяин осла, побагровев, рванул, освобождая, кнут на себя, но он еще сильней впился в обнаженное чудо природы. Тут уж толпа грохнула похлеще осла, который поддержал ее своим ревом, в который вложил всю обиду на все человечество за боль и разрушенные мечты. Женщины, прижав кошолки и сумки к бокам, спешно засеменили от зрелища, а мужчины всех возрастов, в том числе и мы пацаны, сгибаясь и разгибаясь, закатываясь, смеялись, рвя животы.

Порыв ветра неожиданно закрутил, налетев на барахолку и подняв в вихре юбки, пыль, клочки сена, заставил зажмурить глаза. Когда же буранчик сбежал, то кнут сполз с ослика, а хозяин, улыбаясь, уводил ослиного мечтателя с барахолки.

27.02.2010г.

«Вареная голова»

Дорожный участок в райцентре находился на самом краю поселка. Рядом было несколько глинобитных домишек с плоскими и покатыми крышами. Дворы не были огорожены; гуси, коровы вместе с детворой месили жижу неопределенного состава, иногда забредая на берег мелководной речушки Атасу.

Было пыльно и жарковато. Воскресный день дышал безлюдьем и тишиной. Дорожная техника, выставленная в линию, стояла на полуспущенных колесах, кренясь в разные стороны, как переменающийся с ноги на ногу путник прежде чем войти в дом.

Контора — одноэтажный четырехкомнатный дом с коридором, разделяющим ее надвое. При входе сени без окон, напоминающие большую кладовую.

Собственно, мой кабинет — кабинет начальника участка занимал одну комнату. Другую комнату, через коридор напротив, обжил механик участка Коронин со своей сожительницей — молодой крупной женщиной, исполнявшую роль учетчицы в рабочие дни. Две другие комнаты были обиталищами для прикомандировонных.

Чтобы не скучать в гостиничном номере, ничем не отличавшимся от комнат в конторе, я выходные дни проводил на службе.

Коронин и его подруга часто приглашали к себе провести время за обедом. На обед довольно часто подавалась степная дичь или домашняя живность, добытая по-разному. В прошлое воскресенье, в поисках прохлады, в открытые двери конторы забрела стайка домашних гусей. Коронин, выгоняя их на волю, одного прикарманил, точнее свернул ему шею, обвинив его в незаконном проникновении на чужую территорию. Претензий, из-за несчетного количества птицы, никто не предъявил и гусь был незамедлительно съеден.

А как-то командир радиолокационной части подарил мне приблудившегося к ним молодого козла, в знак благодарности за помощь.

Часто водители, работающие на строительстве дорог в нашем районе, привозили подстреленных сайгаков — местных козлов. Порой, сидя у окна поезда, едущего в областной город, можно было видеть тысячные стада сайгаков, пасущихся в степи. Так как я жил пока один, то передавал эти подарки либо Коронину, либо сторожу казаху для его семьи.

Колоритная это была фигура — сторож. Мужчина лет пятидесяти, ростом около двух метров, мощного телосложения с реденькой бороденкой и плохо говоривший на русском.

В это воскресенье сторож растянулся во весь рост на прохладном полу сеней у раскрытой двери, а я с механиком, во дворе, разглядывали недавно полученный новый колесный трактор К-700.

Скрипнув деревянной калиткой, во двор вошел мужчина лет тридцати, смуглолиций с живыми карима глазами. Тюбик — собака сторожа приветливо обнюхал брюки пришедшего. Гость, сказав несколько слов по-казахски поднявшемуся сторожу, направился к нам.

Коронин представил мужчину:

- Это Макдыбек, сын сторожа, хочет чтобы мы с тобой пришли к нему в гости сегодня вечером.

- Да, приходите в восемь, - подтвердил мужчина улыбаясь.

Макдыбек ушел, а сторож, размахивая руками и кивая головой тоже что-то говорил и показывал через дорогу на свой дом, наверно также приглашая нас.

Я был молодым специалистом, да и молод возрастом, а Коронин всего на тройку лет старше. Однако он по-отечески приобнял меня за плечи и смеясь сказал:

- Ну, что влип, Игорь Семенович, мы ведь приглашены на бешбармак. Ты знаешь, что это такое?

- Откуда? Меня еще не приглашали казахи в гости. Что это такое? - оторопело спросил я.

- Да, еда это такая из мяса. Штука в том, что когда приходят гости их сразу поят чаем и водкой. А в это время варят часть или целого барана, а может быть и лошадь. Когда за столом гостям раздают мясо, то самому уважаемому преподносят голову, Коронин сказал это с явным намерением меня подколоть. Он уже знал, что я страшно не люблю кости, особенно колотые, а тут целая голова.

До вечера я находился в смятении — что же делать? Идти или как-то отвертеться? Но я понимал, что сторож и его сын пригласили меня в гости из традиционного здесь преклонения перед начальником — бастыком. Да и они как бы были в долгу после моих передач им не нужной мне дичи.

Августовский день быстро завершался, посвежело. Коронин, засмолив «беломорину», приосанился и, открыв калитку, окликнул меня:

- Ну что, готов принять голову?- выпустив несколько дымных колечек, он показал крепкие крупные зубы, готовые к ополаскиванию водкой и погружению в тело безымянного барана или коня.

При мысле о вареной лошадиной голове у меня в груди похолодело. Я представил лошадиную морду, смотрящую на меня вареными глазами и демонстрировавшую зубы с зажатой в них папиросой Коронина.

Дело в том, что мясные блюда казахи делают и из говядины, и из конины и, конечно, из баранины и козлятины, но только не из свинины. Как никак, мусульмане. Что интересно, как только весной сойдет снег, вокруг какого-либо аула или группы юрт на свет божий появляются кучки костей самых разных животных. Вот где будет «пища» для будущих палеонтологов.

Ну а сейчас я шел рядом с Корониным, с тревогой ожидая худшего. А он просвещал меня относительно молодого хлзяина дома:

- Макдыбек правильный парень. Он сам на элеваторе бухгалтером работает и хорошо говорит по-русски. Выписывает всякие журналы на русском языке, а своих двоих сыновей отдал учиться в русскую школу. Это для того, чтобы они могли поступить учиться в любой институт Союза. Это тебе не наш мастер Мурат, который вроде и хорошо работает, да вот взял и выписал как-то из Китая труды Маодзедуна, Коронин на секунду замолчав, глянул на меня и, смеясь, произнес:

- Да не бойся ты этой головы. Ты сразу можешь ее передать тому, кого ты уважаешь за столом. Ну, например, мне, - Коронин захохотал и мы улыбаясь вступили в пределы усадьбы Макдыбека.

Встретил нас сын сторожа и пригласил в дом. Во дворе я заметил котел, вделанный в кирпичный очаг, а рядом ведерный самовар, поблескивающий в лучах низкого солнца.

Дом семьи Макдыбека, на удивление, был с двухскатной крышей, но чердак не имел торцевых стенок. В этих сквозных проемах под скатами висели какие-то предметы, похожие на куски мяса, обернутые в ткань и без нее. С двух сторон от входной двери также висели какие-то узелки из марли величиной с детский кулачок.

В доме нам сразу предложили вымыть руки. Наблюдая за Корониным, имевшего, наверно, опыт посещения , я также вымыл руки до самых локтей. В гостевую комнату мы вошли без обуви, весь пол в ней был устлан кошмами, а стены увешаны коврами. Вдоль стен, по периметру, были разбросаны во множестве подушки и валики. Центр пола украшал пустой круглый стол высотой не более четверти метра.

Здесь в комнате уже лежали и сидели прибывшие ранее нас гости. Мы, знакомясь, жали руки и представлялись. Прибывшие до нас были представителями местной элиты средней руки — сослуживцы и друзья хозяев.

Большинство гостей сидели скрестив под собой ноги, если верить литературе, - «хером». Видя мое сомнение в возможности принять такую позу, хозяин предложил крошечную скамеечку.

Жена хозяина, симпатичная круглолицая женщина, налила всем в пиалы крепкий индийский чай, а к нему принесли кусковый сахар, карамельки с начинкой, сухофрукты. Естественно, всем наполнили маленькие граненные стаканчики водкой и вином. Я предпочел вино- портвейн с двухзначным номером на этикетке.

Женщин за столом не было. Пошли распросы-разговоры: о работе, о доме и семьях, короче: «Что? Где? Когда?» и «Кабачок» без стульев.

Чай выпили, стол опустел. Появился толи таз, толи поднос почти метрового диаметра. Его водрузил хозяин посреди стола и куда-то удалился.

- Ну, сечас жди, - тронул меня Коронин, подмигнув.

Пришла хозяйка с какой-то емкостью и стала, доставая из нее пластины вареного теста, раскладывать по дну блюда. Я с интересом следил за манипуляциями кулинаров.

Дальше было интересней. Здоровый мужчина, наверно родственник, притащил уже настоящий большой эмалированный таз полный крупных кусков мяса с костями — моими любимыми. Головы чьей-либо не наблюдалось, ну, и славненько.

Ловко орудуя ножом, мужчина брал большой кус мяса за кость и срезал лрмтики в блюдо на полоски теста, предварительно посеченные ножом. Облегченные мослы с остатками хрящей и мяса «официант» бросал на стол перед каждым гостем.

- Что это он нам как собакам бросает? - обратился я к Коронину, но он не успел ответить. Распорядитель переспросил кого-то о том, что я сказал. Ему объяснили и мужчина стал деликатней раздавать костомахи.

Пока гости догрызали мослы, мужчина с хозяевами дорезали мясо, образовавшее приличную гору на блюде. Затем мясо было осыпано нарезанным репчатым луком и облито крепким жирным бульоном-сюрпой из литровой пиалы — кисюшки.

Дополнительно раздали лепешки и огромные пиалы с жирным наперченным бульоном.

Пир начался. Гости и хозяин устремили обнаженные руки к груде еды, от сочности которой глазам было больно, а рот наполнялся слюной. Пальцы руки жаждущего ухватывали кусочек мяса и погружались до дна, до теста, которое также захватывали, отрывая от дна. Это жирное великолепие извлекалось наружу и отправлялось в рот. Жир по поднятой ко рту руке стекал до локтя и пирующие не стесняясь слизывали его. Вот для чего мы мыли свои верхние конечности.

Хотя мне с механиком дали помятые алюминиевые ложки и вилки, мы последовали примеру остальных, беря все руками и запивая еду из пиал.

Хмель куда-то временно отошел и после опустошения блюда вновь завязалась беседа, здобренная вином, водкой, чаем и сладостями. К прежним сладостям добавились баурсаки — подушечки из сдобного теста величиной со спичечный коробок, изжаренные в кипящем жиру.

Как водится, сидящие разделились на пары и группы, ведя беседы на свои темы. Мы с Корониным вышли на воздух покурить.

- Смотри, они опять варят мясо. Так будет всю ночь, а в промежутках между порциями бешбармака начнется игра в преферанс. Ты играешь? - Коронин с интересом посмотрел на меня.

- Нет, только в «тысячу», ну, и в «дурака»,- ответил я , смотря на мечущихся у котла людей. Как бы они не сварили голову в этот раз, и мне сразу захотелось уйти.

- Я пойду спать, а то завтра рано утром ехать в Коктенкуль, в третью бригаду. Да и наелся я по самое никуда и ниже.

- Ну, а я еще побуду, возможно, сыграю одну пульку. Пойдем простишься с хозяевами.

Мы подошли к котлу, но там Макдыбека не было. Не найдя его и в доме, я простился с его женой и гостями. Когда я отходил от дома гостеприимных хозяев, мне показалось, что, оглянувшись, заметил крупную фигуру нашего сторожа.

На улице бало хоть глаз выколи и я сразу забыл о импозантной фигуре. Взяв курс на светильник у конторы дорожного участка, вскоре вошел на территорию. Сторожа нигде не заметил. Возможно он сидел в кабине одной из дорожных машин. Я, умиротворенный вкусной едой, вошел в комнату для приезжих и стал устраиваться на ночлег. Голова была легкой и слегка гудела, буд-то сварили и съели ее, а не барана.

Не успел я отвернуть одеяло, чтобы нырнуть под него, в дверь постучали. И из-за нее раздался голос Марины — подруги механика:

- Семеныч, а где Коронин?

- Он решил еще чуть-чуть побыть, а мне завтра рано вставать и ехать, Марина, - крикнул я, заворачивая свое утомленное вином и бараном, тело в одеяло. Послышались удаляющиеся шаги, хлопнула наружная дверь. Я подумал, что возвращение блудного сына и супруга, в одном лице, не за горами. А за тем Морфей поглотил меня, не спросив даже имени.

Утро одного из последних дней августа встретило меня за дверью конторы прохладой и тишиной. Лишь где-то на другом конце поселка протарахтел по «железке» грузовой состав. Я осмотрелся и остановил свой взгляд на странном существе, лежащим в остатках травы под забором у калитки.

Голова представляла собой скальпированный до блеска кости череп барана с пустыми глазницами. Туловище, покрытое рыжей шерстью, венчалось таким же рыжим хвостом, виляющим из стороны в сторону. Я оцепенел, но из состояния ступора меня вывел крик:

- Тюбик, скотина, ты где взял баранью башку? - это выкрикнул выскочивший из-за моей спины Коронин и, оборачиваясь ко мне, стал объяснять:

- Сторож, видно, дал ему догрызть череп. Мы, чтобы тебя выручить, отдали голову барана сторожу, все таки он отец Макдыбека.

Хлопнула дверца кабины К-700 и на землю сползла бородатая фигура сторожа. Он поднял, словно Гамлет, череп барана и понес его куда-то за ворота. Пес бежал следом и, подпрыгивая старался вернуть игрушку, за которой он только что прятал свою голову.

Урча подъехала двадцать первая «Волга», дверца распахнулась и на свет выплыла грузная фигура водителя-немца Шмальца. Из включенного в машине приемника лился грустный голос певца:

« Скоро осень, за окнами август...»

Я, улыбаясь оставшимся, шагнул к машине. Впереди ждала дорога и новые встречи за великолепно и не очень накрытыми столами.

10 ÷ 14 февраля 2010г.

«Слова любви»

Эх, молодость-молодость. Свежа, наивна, страстна, ищущая нового, жаждущая праздника:

Я к товарищу пошел

Праздники отметить,

Но до цели не дойдя,

Девушку я встретил.

Как же праздник и без девушки, девушка это тоже праздник — праздник души и тела. И вот на шумной улице она идет мне навстречу:

Что-то было в ней такое,

Будто в сказке, не земное.

Легкость, пышная фигура,

В общем, яркая фактура.

Это все заворожило

И в душе все забродило.

Я за нею поспешил,

Дух любви во мне ожил.

Опьяненный и пораженный ею я замер и, о, ужас, потерял красавицу в толпе. Но полоса в моей жизни на этот раз оказалась белой. Прийдя к товарищу, я обнаружил Ее за праздничным столом:

Я глаза свои открыл:

За столом народ, что мил.

И товарищ, улыбаясь,

Нас знакомит, чуть смущаясь.

И мне взглядом говорит:

Мол судьба твоя сидит.

Праздник праздником, компания компанией, а хочется большего, хочется продолжения, не хочется расставаться, хочется любить и быть любимым. Где-то здесь старый парк, в котором мой любимый уютный бар:

В зеленом затишьи,

В укромном углу.

Где только с тобою,

Я выпить могу.

Есть маленький бар,

Под названием «Гном»,

За столик в котором,

Мы сядем вдвоем.

В этом баре прикосновение к твоей руке становится таким сладким и чуть терпким, как вино, застывшее капелькой на кромке бокала:

Прекрасный вечер:

Мы с тобою в кругу цветов,

В кругу друзей.

И веет сладко из бокалов,

Плодами сказочных полей.

Голова чуть-чуть кружится от выпитого вина, а быть может от твоего взгляда, от твоих нежно розовых губ:

Как-то нечаянно губы сошлись,

Ветка сирени над нами нагнись.

Еще больше пьянеем от разлившихся чувств. Все становится зыбким:

Что это с нами, наверно, мираж.

Сладкие грезы, мечта и кураж.

Но как приятно коснулась волна,

Алые губы не только мечта.

Мы, держась за руки, бредем из сказочного парка-сада к тебе в крошечную комнатушку в большом доме на шумном бульваре:

В свой дом войдешь,

Окно откроешь.

И чудным пламенем из звезд,

В проеме трепетно замрешь.

Мы смотрим вдаль на бульвары, скверы и сады города, купаемся в нежнощекочущем ветерке:

Прекрасный вечер:

Звезды светят, раскрывши веер золотой,

В окно высокое родное

Луною нежно-молодой.

Где-то далеко-далеко, постукивая, куда-то спешит поезд:

Там за домами, где-то в поле

Бежит цепочкою огней,

Вечерний поезд-электричка

И кто-то с кем-то едит в ней.

Вечер густеет темнотой неба, мы идем к столу:

Ощущаю рук прохладу,

Губ тревожное тепло.

Мы за стол с тобой садимся,

Пить вечернее вино.

Вино уносит нас от суеты мира, от звезд за окном, от шума машин, от нескромных взглядов Луны:

К нам в окно глядит, смущаясь,

Полногрудая луна.

Ты лежишь, глазам открыта,

Словно семени земля.

Нетерпение сжигает, кружа голову и чувства. Мир только здесь, здесь его самое начало. Начало, несущее счастье и радость сотворения всего:

Все готово в этом поле:

Ноги стройной бороздой

И глаза горят над грудью

Изумрудной красотой.

Руки тянутся лозою -

Просят семя опустить,

Чтоб осеннею порою

Сладость плода ощутить.

Я косаюсь губ румяных,

В пашню семечко кладу.

И сквозь радость и страданья

На Голгофу восхожу.

Набежали тучки и спряталась Луна проказница, мир погрузился в глубины темноты:

За окном темный дом,

А за домом Гром

За окном теплый дождь,

Ах, прекрасная ночь!

И плывет наше ложе,

В путах молний и рук.

И пьянит нас и кружит,

Эрос- молнии друг.

Время остановилось за стеной, за окном ничего нет. Мы летим в бесконечность, мы невесомы, ничто не имеет цены и мы бесценны, цена теперь только наши чувства:

Мои глаза опять на милом теле,

А руки там, куда ты позовешь.

И чем бы не был занят я на самом деле,

Средь прелестей своих меня всегда найдешь.

Я забреду туда, где день начнет смеркаться,

В таенные места, в беседку наготы.

И весь, какой я есть, я буду погружаться,

Средь нежных лепестков в чудесные сады.

Ты шепчешь слова, тонущие среди поцелуев, среди вспышек и грома дождя:

Буду гладить тебя и кусаться,

Словно кошка я, с мышкой играться.

Все узнаю в тебе, мой любимый,

Долгожданный и сердцем хранимый.

Ночь вместе с брызгами дождя вливается и вытекает из окна и кажется, что она бесконечна, но увы:

Последний день, последний вечер,

Что делать? Он, увы, не вечен.

Как ночь последняя в Париже,

Не хочешь — утро ближе, ближе.

Ах, как не хочется расстаться,

В мир без Парижа возвращаться.

Без фейерверка, без любви,

О, Боже, все скорей верни!

Стихает дождь, где-то уже далеко картавинки грома катятся вместе с тучами к звездному горизонту, светлеет ночное небо:

Разливается морем,

после грома покой.

И уходит за домом,

эта ночь на покой.

Разнимает нас утро,

нежным светом зари.

Но поднять нас не в силах

даже все петухи.

Но все же подымаемся, пора расставаться — белую полосу сменяет черная. Я выхожу из дома, оборачиваюсь к открытому окну, где стоишь ты и шепчешь слышимые сердцем слова:

Уезжаешь, уезжаешь,

Сердце, сердце разрываешь.

Часть души моей ранимой,

Не бросай меня, любимый.

Обернись через дорогу,

Обернись через туман.

Обернись ко мне, любимый,

Если это не обман.

Глаза наполняются слезами, тяжелеют ноги. И все же ухожу. В холодном купе вагона прижимаю голову к стеклу и ничего не вижу:

Я уехал, ты осталась,

Между нами разорвалась.

Нитка тонкая любви,

Память, память, все храни.

И горючая слеза,

Застилает мне глаза.

Я в ладони окунаю сердце,

Сердце, как страдаю.

Оборвалась нить любви,

Память, память все храни.

Время бежит, бежит, то вдруг остановится и снова в путь, в путь, который лежит только к тебе:

Бесконечное время вселенной бежит,

Между звезд мое сердце тобой дорожит.

Мне Энштейн предсказал не вернуться к тебе,

Но кусочек надежды все же тлеет во мне.

Я верю, верю. Я представляю нашу встречу, я боюсь ее:

Встанешь ты средь беспечной травы,

Галографией снов и забытой молвы.

Увидеть тебя я не могу, но иногда слышу. Слышу мягкий грудной голос, наполняющий сердце любовью:

Ты где-то там, в другом конце

Огромного тоннеля.

Ты где-то здесь в другом лице,

Волшебная камея.

И трубка милая на миг,

Мне будоражит память.

И твой чудесный светлый лик,

Я тороплюсь представить.

Я грезил во сне и наяву, я всем сердцем рвался к тебе, к твоим глазам, губам, к твоему сердцу:

Скрипнув калиткой,

Войду в небеса.

Здесь не могу -

Меня манят глаза.

Мир я оставлю,

Нырну в облака,

Пусть отнесет к тебе

Ветра река.

И все же время встречи должно наступить, должно. Так надо, иначе жить нельзя, не возможно:

Шел к тебе я летним пригородом,

Листья гладили лицо.

И уж издали увидел я,

Твое дальнее крыльцо.

Вишни спелые сережками,

Мне ударили в плечо.

И, открыв калитку милую,

Сердцу стало горячо.

Трудно, ах, как трудно после долгой разлуки узнать вновь, вновь почувствовать друг-друга:

Первый раз нам было трудно,

Жесты каждого понять.

Но потом уж стало просто,

Взять за руку и обнять.

Ощутить руки дрожанье,

Губ знакомое тепло.

Сесть за стол и выпить снова,

Недопитое вино.

И как тогда, когда мы были так счастливы и теперь когда вновь горят наши глаза, мы сидим у открытого окна:

Приоткрою я в ночь окно,

Я не видел тебя давно.

Звездный ветер шевелит прядь,

Вместе мы с тобою опять.

Как же трудно быть одному,

Не скажу никому, никому.

Протяни свои руки, не прячь,

Не хочу я тебя потерять.

Шевельнулась штора в окне,

Звезды тихо входят ко мне.

Над твоею щекою скользят,

Я так встрече с тобою рад.

Мы вновь купаемся в друг-друге, наши губы не расстаются, они не могут расстаться, они боятся потеряться:

Ах, губы страсти роковой,

Вы отнимаете покой.

Уж, точно, сладкими бывают,

Когда они нас приласкают.

Скользя по телу и губам,

Нас погружают в океан.

В океан хлынувших объятий и любви, бесконечной, жаркой, все поглащающей:

Вот и руки обняли меня,

Все одежды вдруг снял я с себя.

Губы гладят мне щеки и грудь,

О тоске душа позабудь.

Разве можно остановить чувства, разве можно отказаться от чуда, от страсти души:

Жарких губ поцелуи,

Заглушают слова.

Я в тебе утопаю,

Твоим телом дыша.

Вновь в тебя погружаюсь,

Словно заросли роз.

Вновь тобой упиваюсь,

В окружении звезд.

Но, как и раньше, приходит утро. Но это не утро разлуки, это утро жизни:

Луч коснулся твоих

милых сердцу волос.

Наконец до тебя

в этой жизни дорос.

Долго я, спотыкаясь,

слонялся в лесу.

Но теперь свое сердце

в твои руки кладу.

Нет боли, нет разлуки, да и зачем она двум любящим сердцам, двум родным душам:

Далеко уже юность,

бабье лето в лесах.

Колет где-то под сердцем

мы с тобою в летах.

Мы всматриваемся в лица друг-друна, нам не надо искать слова, мы их знаем, мы помним друг-друга. Ты улыбаясь шепчешь мне:

Ужель, мой милый старичок,

Ловил ты бабочек в сачок.

Ужель тебя, мой друг любили,

И губы сладкие дарили.

Ведь помнишь что-то, золотой,

Постойка, вспомни об одной.

Ту очень-очень молодую,

Такую яркую, смешную.

Конечно, конечно я помнил и помню тебя, любимая:

Ужель, старушка дорогая,

Была когда-то молодая.

И ветер кудри шевелил,

И я красавицу любил.

Ужель и ты меня любила,

Слова влюбленно говорила.

Вино бокалами пила,

Страстями сильными жила.

Мы улыбаемся, смеемся и склоняя головы к друг-другу нежно обнимаемся.

17.03.2010г.

« ТРУСЫ»

Санаторий. Ранне зимнее утро. Оселков, тихонько прикрыв дверь номера своей пассии, стал осторожно пробираться по коридору к своим аппартаментам. Полумрак или полусвет от дежурного светильника, где-то посреди коридора, сопутствовал конспирации. Вот он миновал комнату, где горничные комплектовали постельное белье и где можно было погладить измятые чемоданами рубашки. Осталось проскочить холл, в котором стоял общий телевизор. Как вдруг заскрипел замок и из двери слева вышел мужчина в спортивном костюме и лыжной шапочке. Окинув оценивающим взглядом Оселкова, мужчина тихо спросил:

- Ну, что пробежимся по морозцу? - и сразу забыв о том к кому

обратился, двинулся к лифту.

Оселков в ответ буркнул:

- Угу, - а сам подумал, что он не по этому делу и не собирается в такую рань бегать с сонными собаками по парку. Он прошел мимо телевизора в холле — в глубоком плюшевом кресле сидя спал мужчина, перед которым на полу лежала раскрытая книга.

- Да, тяжела жизнь в номере на двоих, - подумал Оселков и остановился возле своей двери. На условный стук вышел сонный напарник по номеру и, открыв дверь, прежде чем скрыться под одеялом на своем ложе, сонно спросил:

- Ну, что продинамила?

Вздохнув полной грудью, Оселков выдавил:

- Как ты и говорил, - и опустившись на свою кровать, стал стягивать с себя спортивные штаны. Под брюками были только волосатые кривые ноги и начинавший отвисать животик. Трусов не было.

Оселков застыл с полуспущенными штанами. Заглянул внутрь штанин — трусов и там не оказалось. В животе похолодело:

- Неужели трусы одел на одну ногу и потом потерял их, идя по коридору? Надо искать пока санаторий не проснулся окончательно, - он на ципочках вышел в коридор, осмотрелся по сторонам, и стал, опустив голову, осматривать ковровую дорожку и плинтуса у стен. Опять поровнялся с холлом, где спал в кресле мужчина у не работающего телевизора. На дорожке и под стенами ничего не просматривалось. Оселков уже видел дверь своей ночной дивы, но все было тщетно. Зайти к «любимой» он боялся, дабы не позориться. Но вот взор замер на чрном комке в углу дверного проема ночной бабочки.

Оселков воровато оглянувшись, присел и потянул уголок комка к себе. Но предмет из ткани не захотел покинуть свое ложе, его зажало между полотном двери и луткой. Что это Оселков не мог разглядеть, но изделие очень напоминало трусы, ему даже показалось, что он нащупал лейбу и пуговки на ширинке.

Послышались где-то шаги. Оселков подхватился и направился к концу коридора, к окну. Делая вид человека созерцающего пейзаж, он всмотрелся в темноту зимнего утра. За парком серебрился лед замерзшего озера, а дальше мерцали в морозном воздухе огни города. Внизу, через дорогу, играл огнями рекламы, уже заснувший, ресторан «Какаду».

Оселков обернулся, коридор был пуст. Он бросился к двери, подергал снова предмет с пуговками, но бесполезно. Затарахтел лифт, сейчас кто-то появится на дорожке. Оселков быстрым шагом рванул к своей двери. Проходя мимо холла, ему показалось, что мужчина в кресле шевелится, но ему было не до него. Он заскочил в номер и, не снимая штанов, упал на кровать при этом тихо, но с досадой, матерясь.

Напарник по номеру Николай, поселившийся здесь на две недели раньше, услышав бормотание Оселкова, включил настольную лампу у своей кровати:

- Что все плохо? Я же тебя предупреждал. Она тут всеми крутит как хочет и динамит, короче, дурит. Ты видел в холле, у телевизора, мужика, так это, вроде, ее то ли муж, то ли хахаль. Мне старшая медсестра сказала, что он приехал застукать эту красотку на горячем.

- Похоже на то, да вот еще и трусы потерял и почему-то голова трещит, как арбуз под колесом. Вроде, пили не много, когда компания еще не разошлась. Правда, накурились как зюзики каких-то папирос, я то свои сигареты раздал — балбес.

- Папирос?! Да это же травка или план! Понял?! А я думал что-то ты какой-то велелый был, когда заходил переодеваться в спортивку. Вспомни, когда мы были на танцах, подруга твоя с местными кучковалась и они заскакивали в подсобку оркестрантов. Ты еще сказал: Что они там делают? - А то они там травку делили или еще что. Ну, а потом ты с ними в бар, а затем к ней в номер. Я так понял номер двухкомнатный и ты с компашкой оторвался там по полной. С такой красоткой не то что трусы, крышу потеряешь.

- Да, трусы я нашел, они в ее дверях зажаты, не смог вынуть.

- Ладно, лежи. Я сейчас что-то придумаю. Сколько на часах? Шесть? Подождем до семи. Придет ее горничная и все будет окей. Ложись!, - Николай вытянулся на кровати.

Только друзья замерли на кроватях, в дверь постучали. Оселков инстиктивно поджал ноги, Николай же энергично вскочил и поспешил к двери, натягивая брюки. Щелкнул замок, дверь скрипнула и Николай открывая ее строго спросил:

- Кому не спится в ночь глухую?, - и включил в коридорчике свет.

У порога стояла дежурная медсестра в белом халате, а из-за ее плеча выглядывал мужчина. Оселков тоже поднялся с кровати и высунул голову в коридорчик, голая синтетика штанов холодила колени подгибающихся ног.

- С Вами хочет поговорить вот этот мужчина, - сказала сестра и пропустила вперед субъекта с книжкой в руках, а сама удалилась.

- Можно мне войти? У меня деликатное дело, не хотелось бы говорить в коридоре, - и он протиснулся мимо Николая в номер.

Николай, не мелкий мужчина, да и не робкого десятка, таксист все-таки, прикрыл дверь и, привалившись к ней спиной, замер. Оселков же сразу подумал: очередной аферист прикидывающийся обкраденным и просящим денег на дорогу домой. Но в тоже время его привела сестра, да и зачем жулику книга. Книга? Да это мужчина, что спал у телевизора — якобы муж его пассии, как сказал Николай.

Оселков подался назад в полумрак комнаты, а мужчина, беря Николая под руку, решительно шагнул в номер:

- Я из милиции. Да вы садитесь. Вот мое удостоверение, - посетитель в развернутом виде подсунул Николаю книжечку. Николай придержал руку милиционера и стал вчитываться в мелкий шрифт:

- Ну, и что? Что Вам от нас нужно?

- Вы не волнуйтесь. У меня к Вам просьба. Помогите мне. Я обратил внимание, что Вы не спите, ну, и к Вам через дежурную.

- А что надо сделать, а то мы как бы здесь на лечении? - ехидно спросил Николай.

- Я постучу в номер, где у Вас, молодой человек, застряли трусы, а Вы: один будет на балконе, другой в дверях вашего номера стоять.

- А дальше?, - уточнил Николай.

- Дело в том, что за номером Вашей знакомой по санаторию мы ведем наблюдение, а он на той же стороне здания, что и Ваш и Вы сможете увидеть то, что будет происходить у нее на лоджии. Возможно что-то сбросят вниз или передадут на другую секцию лоджии. Тогда Вы подадите сигнал мне взмахом руки вверх. А в низу стоит мой товарищ и, если что он проследит куда предмет попадет дальше. Ну, что, поможете, а то дежурная не хочет, а время поджимает, - спросил, объяснив, любитель выключенного телевизора.

- Можно, если не долго, - вяло ответил Николай.

- Я пошел стучать в дверь, а Вы определитесь кто где станет, - сказал милиционер и поспешил по коридору к номеру подруги Оселкова, по пути что-то бормоча в телефонную трубку.

Николай стал в дверях, а Оселков вышел на лоджию, распахнув заклеенную дверь. Он перегнулся через перила, вглядываясь вниз на газон с редкими деревьями. Там было безлюдно, ничто не указывало на присутствие товарища просителя. У ресторана мелькнул за деревьями огонек такси и каие-то фигуры двинулись по аллее из тополей. Оселков перевел взгляд на балконы-лоджии слева от себя, высчитывая где находится наблюдаемый номер. Вскоре послышался, в морозном воздухе, скрип, шорохи и какая-то женщина, в тусклом свете спящего города, перегнулась как и он через перила — какой знакомый профиль. На газоне, под балконами, появились две фигуры и что-то глухо ударилось о мерзлую землю.

Оселков ошеломленно нажал на перильный брус и почувствовал, что перила, затрещав, подались вперед. Теряя равновесие, он вскрикнул, а Николай махнул рукой милиционеру. Ухватившись за холодные прутья заполнения перил, Оселков повис вниз головой на перильной секции, согнувшейся, но еще не отвалившейся в основании. Тапочки, пригревшиеся на ногах акробата, подобно ночным бабочкам, упорхнули в темноту пропасти. Спортивные брюки остались, съехав, где-то в районе колен, ох, как бы сейчас были кстати трусы.

Люди внизу, схватив упавшее, скрылись среди деревьев аллеи. Что-то сверкнуло несколько раз холодным огнем фотовспышки.

- Неужели он станет героем номер один на страницах газет, - некстати подумал Оселков. Но тут на балкон влетел Николай, но вместо того, чтобы схватить за ноги Оселкова, он начал выгинать перильную секцию назад вместе с наблюдателем-неудачником. Следом на балконе появился милиционер, но ударившись о спину, резко разогнувшегося Николая, ввалился назад в номер.

От резкого применения силы перильная секция надломилась и, вырвавшись из рук Николая, описала дугу и вместе с Оселковым, ударилась о перила нижнего балкона.

Почему-то в голове Оселкова пролетела не вся прошлая жизнь, а лишь жалость к утерянным трусам. Он скатился на бетонный пол нижнего балкона, ударившего его метлахской плиткой по обнаженной средней части тела. Секция же перил, издав последний стон, рухнула в бездну.

Подымаясь с бетонного пола, Оселков в состоянии прострации ощутил какими-то восьмыми чувствами крики на верху, топот ног внизу и визг женщины в ночнушке в раскрытой балконной двери.

- Вы кто?, - судорожно открывая и закрывая глаза и рот лепетала женщина, отступая в темноту комнаты.

Не соображая, что штаны у него на коленях, Оселков вошел следом за ней. Так же «на автомате» он прошел мимо, рухнувшей на кровать женщины, прямо к входной двери. Щелкнул замок и он вступил на красную ковровую дорожку, но, к сожалению, это был только коридор санатория, а не Канны.

Да тут еще на нашего героя налетел пожилой мужчина — обитатель санатория, с полиэтиленовой бутылкой, жаждущий испить минеральной воды в бювете перед процедурами или первым завтраком. Он вытаращив глаза, заулыбался и, озираясь, затолкал Оселкова назад в номер, где тот, не удержавшись на ногах, рухнул на спину. Коснувшись пола, голова любителя полетов и клубнички, закружилась и отдалась Морфею.

А в это время участники операции: мужчина-милиционер с книгой и Николай не знали что им делать. Толи прыгать следом за Оселковым, толи бежать на улицу к бездыханному телу.

Санаторий, в лице любителей пробежек и минеральной воды, начал просыпаться. Поклонники застолий и ночных процедур возвращались в свои номера, слышались кодовые стуки в двери и шопот встреч и прощаний.

Милиционер все-таки убежал вниз, но вскоре вернулся с кем-то и буркнул Николаю:

- Его внизу нет, - проник в номер Оселковой подруги, откуда стали доноситься громкая речь и некрасивые слова, произносимые женщиной.

Николай, в свою очередь, пытался фонариком осветить под балконом газон, но ничего не смог разглядеть. Да и как-то все внизу подозрительно дышало тишиной. Только у ресторана, заурчав, тихо отъехало такси, а следом белая легковушка. Он, прекратив поиски, вышел в коридор и направился к номеру возмущенной девушки. Дверь была приоткрыта, на дверной ручке висели трусы Оселкова с лейбой и пуговичками. Николай снял их и сунул в карман куртки.

Из-за двери выглянул незнакомый мужчина и строго сказал:

- Мужчина, пожалуйста, пройдите к себе, - и, отвернувшись, закрыл дверь.

Николай побрел к себе, чтобы одеться и отправиться на поиски товарища. Подходя к своему номеру, он поднял глаза и увидел две странные фигуры: молодая симпатичная женщина вела под руку толи пьяного, толи больного мужика в спортивном костюме. Когда они оказались возле дежурного светильника, Николай вздрогнул и с криком:

- Живой, - бросился к ним.

- Как ты, как? Откуда? Ты что упал на землю и живой? Женщина, где Вы его нашли?, - запрыгал, тиская Оселкова, Николай.

- Да он упал ко мне в номер. Разве можно так пить, ребята?, - ответила сопровождающая.

- Какое пить! Да он герой! Он ловил преступников.

Тут из-за угла лифтовой шахты появился мужчина в лыжной шапочке, который поравнявшись с компашкой, с видом гордого превосходства заявил, обращаясь к мужчинам:

- Ну, что ТРУСЫ, слабо было пробежаться по морозцу?! А я вот оздоровился, - и бегун хлопнул Оселкова по плечу. Оселков покачнулся и упал в объятья Николая. Николай , смеясь, обратился к даме:

- Ребята, так спасение надо отметить. Это ведь второе рождение. Сударыня, приглашаем Вас на торжество.

- Нет, нет. Вы что, мне на процедуры, - ответила незнакомка и, запахнув потуже халат, заторопилась к себе.

- Мы, если не возражаете, заглянем к Вам на чай вечером, - вдруг ожил Оселков.

- Во, ожил!, - заулыбался Николай.

- Да, а что? У нас же на балконе перил нет, а вот у девушки все есть.

- Конечно, заходите. Только не забудьте одеть кое-что.

- Хорошо, - ответил Николай и вытащил из кармана трусы Оселкова.

15.03.2010г.

«Реликвии войны»

В нашей семье Александровых, разбросанных теперь по огромной территории бывшего Союза есть две вещи, которые напоминают о Великой Войне. Это швейная ножная машинка «Зингер» и половинка бинокля, ставшая монокуляром. Мне, внучке, о этих вещах рассказывали пробабушка Вера и мой дедушка Саша.

Вот первый рассказ пробабушки Веры:

«Жили мы в те годы в Крыму и война нас застала в небольшом поселке Ближние Мельницы, недалеко от древнего портового города Феодосия. Попала наша семья в этот поселок осенью 1941 года с отступающими к Керченскому проливу войсками. Мой отец, агроном колхоза, гнал к проливу стадо овец, но животных не удалось переправить. Не хватало плавательных средств ни для людей, ни для техники, ни для животных. Немцы обстреливали и бомбили со всех сторон, пролив у берега был красен от крови гибнущих людей. Пришлось вернуться и поселиться в пустующем доме на краю полеска.

Наступила немецкая оккупация. Приближался новый 1942 год и католическое рождество. В ночь на двадцать четвертое декабря советские моряки и пехота высадились, но не надолго. Снова кровавые бои и вновь отступление к Керченскому проливу. Немцы сгоняли сдающихся в плен солдат, призванных на фронт из Кавказских республик и расстреливали их на Золотом пляже Феодосийской бухты. Потом немцы установили на пляжах заграждения из колючей проволоки.

Теперь все поселки и села в береговой зоне прочесывали вместе с немецкими солдатами и каратели. Пришли они и в наш поселок. Предатели показывали где жили коммунисты и командиры. Их выводили и расстреливали на пляже. Нашей семье повезло, каратели не дошли до нашего дома в конце улицы и повернули на другую. Никто не выдал моего отца, это осталось загадкой, а он ведь был коммунистом.

Но семью нашу, все-таки, выгнали из дома. Мы в чем были бежали по берегу моря, по пляжам, усыпанными трупами расстрелянных, в Феодосию. В Феодосии жила сестра моей матери, у нее мы временно остановились, но потом перебрались в деревню далеко от морского побережья. За время прибывания в городе мой отец попал в облаву и был вывезен в Германию, из которой он вернулся только после победы.

В новой деревне опять заняли пустой дом, где раньше жил, убитый партизанами сельский староста. На новом месте семья оказалась без еды и утвари, все осталось в Ближних Мельницах. От голода спасла случайно обнаруженная яма в огороде, где обнаружили картофель и кукурузу. За вещами все же мама решила сходить в поселок Ближние мельницы. Когда она пришла на свою улицу в поселке, дом был занят немецкими солдатами. Они сидели на улице и пили чай из нашего серебрянного самоварчика. Остальные вещи лежали в куче мусора, которая дымилась.

Мама подошла к куче и увидела тлеющие детские книжки и семейные фотографии. Она нашла целыми только несколько фотографий, сделанные еще в начале двадцатого века, эти фотографии до сих пор в фотоальбоме. Рядом с кучей мусора лежала на боку швейная машинка «Зингер», которую еще до «революции» в рассрочку купила бабушка. Ящички для ниток и иголок отсутствовали, не было и «шпульки», основной детали механизма. Расстроенная мама стояла и плакала. Ее окликнул подошедший немецкий солдат:

- Что, матка? «Зингер» - гуд, гуд! Надо брать, я тебе буду помагать, - затараторил солдат, почти говоривший по-русски. Он осмотрел машинку и ушел, но вскоре вернулся и принес «шпульку». Затем, привязав к спине швейную ножную машинку отвез на мотоцикле без коляски в ту деревню, где мы приютились. Почему немец помог моей маме, осталось загадкой, возможно он был из простых рабочих людей и сочувствовал таким же простым людям. А, возможно, он очень гордился фирмой «Зингер».

Потом моя мама очень много шила на этой машинке, в том числе и белье из парашютного шелка для партизан».

Таков рассказ моей прабабушки Веры. Эта машинка жива до сих пор. Она стоит теперь в комнате уже моей мамы и она иногда шьет на ней, хотя имеется у нас и электромашинка.

А вот второй рассказ, о бинокле, моего дедушки Саши:

«Эту историю мне рассказала моя бабушка Юля. Жила наша семья в деревне не далеко от городка Старый Крым. Шел 1944 год, апрель. Приближалось освобождение, слышалась стрельба и вскоре на сельскую улицу въехал советский танк. Из открытого люка танка выглядывал молоденький командир с биноклем на шее. Он, приветливо улыбался и махал всем рукой. Какая-то женщина положила маленький букетик полевых пионов на броню танка и он, поднимая пыль, укатил дальше. Следом за танком проехали машины с пушками, прошла пехота. Возле нашего дома остановилась санитарная машина и выскочившие санитарки и пожилой солдат на пустом месте, за дорогой, установили палатку. Не успели они еще разместиться, как в село вновь въехал танк, но уже с другой стороны. Он остановился, не доехав нескольких шагов до палатки, и солдаты сняли с него того самого молодого командира. Его положили на плащпалатку, растеленную на траве, он пытался, как и раньше улыбаться, но был очень бледен. С его груди съехал на бок бинокль, он был забрызган кровью.

Санитарки стали снимать с командира комбинезон и бросили бинокль в накаву у дороги. Повозившись у раненного они вдруг поднялись и, закрыв лица ладонями, отошли. Пожилой солдат снял пилотку. Потом умершего куда-то унесли прямо на плащпалатке.

Моя бабушка Юля, помогая носить воду санитаркам, нашла бинокль в траве. Хотела его вернуть, но его никто не взял, он был разбит толи пулей, толи осколком. Позже мой дедушка, найдя его в сарае среди разных железок, отпилил разбитую часть бинокля, а оставшаяся часть бинокля до сих пор лежит в секретере и ей можно пользоваться.»

Дедушка Саша достал из секретера потертую половинку бинокля и показал его мне. Я видела его и раньше, но подробно не знала его судьбы.

20.03.2010г.

«Е-105»

Чего только не насмотришься в поездках. Приключения искать вовсе не следует, они либо тебя найдут сами, либо ты будешь свидетелем таковых.

Было это еще до развала Горбачевым Союза, короче, в те дремучие времена, когда не было персональных ЭВМ и Интернета. Но ЭВМ общего пользования уже были, они заполняли большие залы и не большие комнаты, где сидел специальный человек, а то и команда компьютерщиков, заменявших труд почему-то только одного какого-то бухгалтера или расчетчика. Положение было таково, что, вроде, ЭВМ нужны, но не рентабельны, особенно в небольших фирмах и институтах. Купить компьютер каждому работнику еще было накладно, программное обеспечение еще не налажено, нет программистов.

Вадима Стативченко инженера-проектировщика и руководителя группы из-за его увлечения электроникой, нагрузили обязанностью обслуживать желающих выполнять расчеты на первой в предприятии ЭВМ фирмы «IВМ». Но, несмотря на статус эвэмщика, он был у начальства, как полубездельник и поэтому продолжалось его использование по основной специальности.

- Так, составляй список тех, кто поедет на обследование дороги. Бери командировки, звони заказчику и приходи ко мне, - вызвав Вадима, приказал начальник отдела.

- Хорошо, минут через двадцать занесу список, - согласился Вадим и ринулся в курилку набирать команду.

А время было зимнее, вторая декада января, правда, снега не было, было то слякотно, то подмораживало. Посему желающих, особенно женщин, было мало. Все таки Запорожская область не Южный берег Крыма, куда прошлой осенью Вадим выезжал со своей группой.

Набрав бригаду из пяти человек, включая себя, Вадим зашел к начальнику отдела Пузкову, мужчине въедливому, но с юмором.

- Так, ты начальник группы, это понятно, - читая список, начал уточнять Пузаков.

- Ну, Маша Нетайлова будет есть готовить, Лиля Ухова — чертить, Юрков — носить и устанавливать инструмент, а что будет делать Николенко?, - Пузков поднял голову и вопросительно уставился на Вадима Стативченко. Вадим замешкался с ответом, разглядывая график динамики роста стоимости водки по годам в двадцатом веке, лежащий под стеклом на столе начальника.

- А он водку наслух разливает, - сообразив, неожиданно для себя брякнул Вадим.

- Да? Ты слышишь, Николай?, - обращаясь к главному специалисту, восторженно взмахнул рукой Пузков и энергично подписью, в углу листа, утвердил состав команды.

Стативченко схватил листок и бросился в бухгалтерию, слыша за спиной хохот начальника и главного специалиста.

Выехали утром в понедельник, хотя Вадим и не любил делать это в первый день недели, его любимым днем был вторник. И, конечно, задержались в пути, их автобус остановил контролер: водитель о чем-то спорил с женщиной контролершей, у которой голова была по самые глаза укутана платком, поверх которого восседала шапочка «Боярка» из меха нутрии. Когда автобус тронулся, Лиля Ухова повернулась к Вадиму и зашептала:

- Я знаю эту бабу. Когда я работала в областном автоуправлении, про нее говорили, что она «сидела» и там в лагере за какой-то проигрыш сделали на лбу татуировку из трех букв. Так она что только не делала потом, чтобы свести татуировку, но увы. Вот и заматывает теперь лоб платком зимой и летом.

Вадим на это только крякнул, отвернувшись к окну, где проплывали поля с желтозелеными озимыми.

Автобус привез в Мелитополь четверых, пятого, специалиста по розливу, оставили дома, а его командировочные внесли в общую кассу команды. Юрков, в последствии, за праздничным столом, в узком кругу, вносил предложение забирать у остающихся и зарплату за дни командировки, но предложение не прошло. В данном же случае, специалист по розливу был еще и специалистом по распространению художественной литературы. Он в такие дни, как в этот раз, мотался в Молдавию и, привозив оттуда литературу, здесь толкал по несколько большей цене. В стране был огромный дефицит на художественную литературу, а Молдавия, наладив выпуск ее на русском языке, снабжала ею пол-Союза. Эту молдавскую продукцию даже меняли на двадцать киллограмм макулатуры в пунктах приема, выдавая талон на приобретение одной книжки или одного тома.

В Мелитополе группа провела два дня. Поселили их в комнате для приезжих в торце здания дорожной конторы с отдельным входом. Одно из окон импровизированной гостиницы выходило на трассу Е-105, то есть на автодорогу Москва-Симферополь. При комнате была маленькая кухонька с холодильником и газовой плитой.

В первую же ночь пришлось дежурить у окна, ведя учет состава и интенсивности движения транспорта на дороге Е-105 в течении суток. От величины интенсивности движения зависели не только категория дороги с соответствующими физическими параметрами, но и категория дорожного участка, управления и так далее, что влияло на штаты и величину их заработной платы. Группе все это надо было проверить и уточнить, так как работники дороги, не смотря на установленные автоматы учета, умудрялись в отчетах интенсивность завышать в разы.

Ночь прошла спокойно, если не считать, местных парней, пытавшихся через форточку вызвать на встречу «Машу-чертежницу», ведшую в этот момент записи в журнал учета движения. Но эту атаку мы легко отбили, прищемив кому-то пальцы форточкой и пригрозив выйти и разобраться с ними с помощью оружия, хотя кроме теодолита у нас ничего «серьезного» не было.

Вторая ночь было новогодней, то есть наступал Новый старый Год. Решили скромно его встретить, поставив елку и накрыв стол. Инженер из производственного отдела дорожного участка, разбитной парень, притащил огромную сосну, хорошо что без корневища. Ингрушки пришлось изобретать, собирать и делать. Это были пузырьки, бутылки, карамельки, вата, полоски фольги и бумаги, из нарезанных молочных пакетов и журналов, выполнявших роль «дождика».

На наш праздник неожиданно прибыл проверяющий из института, главспец нашего отдела Николай Варинец — не дурак выпить на халяву. Отсутствие одного из участников «экспедиции» на Е-105 Вадим объяснил его убытием в сторону Ефимовки, места нашей будущей дислокации для сбора исходных данных. У самого проверяющего была интересная особенность прятать деньги в своей одежде. Если для чего-либо нужно было отдать рубль, он на мгновенье задумывался, вспоминая где в каком кармане он находится, и безошибочно доставал рубль. Если просили, скажем, два или четыре рубля, происходило то же. Никогда он не доставал больше, а меньше бывало.

По случаю встречи старого нового года он не достал и рубля, но презентовал столу пару вяленых рыбешек.

Наш же добытчик елки притащил по сходной цене бутылек легкого деревенского напитка — самогона. Это взбодрило проверяющего, после чего он сразу признал нашу работу отличной, сделав соответствующую запись в полевом журнале.

Праздничная пирушка удалась. Правда, осилить трехлтровый бутыль первача не удалось, но все же все были веселыми и довольными. Лишь один человек из нашей компании получил отрицательную оценку за свое поведение. Это инженер ПТО дорожного участка, инициатор и снабженец. Он, превысив свою норму, сел мимо стула и оказался под елкой.

- Не наш человек, - коротко и емко сказал проверяющий, выйдя во двор покурить. При этом он держал голову с высоко задранным подбородком, дабы содержимое организма, то есть напитки, не вылились изо рта. Скуп был человек, не хотел делиться выпитым с окружающей средой.

Наш же добровольный участник и организатор торжества, «не наш человек», выполз следом и решил расставить все точки. Специалист- проверяющий застыл толи Дедом-Морозом, толи Буддой посреди двора, а «не наш человек» стал что-то объясняя ему описывать циркуляции вокруг божка. Его почему-то заносило влево, толи левая нога была слабее, толи вестибулярный аппарат двинулся «на лево». Чтобы не упасть ему приходилось до падения, опережая его, выбрасывать левую ногу дальше, ну, а правой ноге приходилось резко подтягиваться. Результат: бег по кругу, центром которого был наш специалист по денежным операциям и поглощению горячительного.

- Слушай, товарищ, прекрати накручивать круги, а то у меня уже голова кружится.

Товарищ послушался и, пробегая мимо ступенек крыльца, умудрился сесть сходу на одну из них, с которой мечтательно заметил:

- Да, жалко, что нет снега, сейчас бы покатались на лыжах или коньках,

- произнес еще и икая, любитель бальных танцев.

- Представляю в какие бы ты «тулупы» нас всех завернул, - захохотал Юрков, обнимая Машу и Лилю, которые, смеясь, наблюдали гуляния двоих особей мужского пола под староновогодними звездами.

Все кончилось «путем», тихо разошлись. Завтра ехать дальше. Дорога или, как говорят водители трасса, звала на ЮГ и надо было еще приличный объем работ выполнить по обследованию дороги на сложных участках.

Новое место пребывания, оно же основное, был маленький городок Ефимовка при железнодорожной станции еще и боком прихватывал дорогу первой категории Мосвка-Симферополь.

«Вахтовка» на базе «Газона» довезла до места и бригада, как всегда, устроилась в комнате для приезжих дорожно-ремонтного пункта (ДРП). Собственно ДРП это часть придорожного комплекса сооружений. В него входили, по одну сторону трассы: автозаправочная станция (АЗС) и ресторан, а по другую сторону: дорожно-ремонтный пункт. В здании конторы дорожников находились кабинеты мастеров, радиостанция, красный уголок и комната приезжих с шестью кроватями.

Весь придорожный комплекс, разделенный трассой Е-105, был в те времена окружен садами, прелести которых во время цветения в январе оценить было трудно, но и голые деревья красиво по утрам покрывал иней, что придавало командировке сказочный оттенок.

Трудовые будни состояли в том, что бригаду отвозили на нужный участок дороги, где она выполняла различный полевые работы по съемке и обмеру трассы. Часто членам группы приходилось общаться с ГАИшниками также несшими службу на дороге. Они познакомили с только появившимися приборами для определения скорости автомобилей на доплеровском эффекте. Обследователи, в свою очередь, показывали свои геодезические приборы. Гаишники первыми указали на так называемых «плечевых»- женщин сексуально обслуживающих водителей за выпивку, еду и ночлег. А это были не теперешние проститутки: чистые и с виду аккуратные и которых развозят по трассе сутенеры. «Плечевыми» их называли водители, так как они работали на определенном «плече», то есть участке дороги определенной длины.

В один из дней, работая на трассе вблизи съезда на Геническ, ребята заметили дамочку со светлыми дыбом стоящими волосами, которая голосовала, пытаясь поймать попутную машину. Долго желающих подвезти стройную, но очень уж размалеванную и неопрятную девицу, не было. Но вот, откуда ни возмись, новенькие «Жигули» с лейтенантиком за рулем, которые лихо подхватили жрицу любви. Ребята и гаишники только успели оболдело посмотреть вслед «сладкой парочке».

- Да, теперь ему долго придется тоскаться в санчасть. Вот дурак, наверно, изголодался в казарме, блуд решил почесать, - сказал один из гаишников, плюнув под ноги.

Раньше, сразу после Великой войны, дороги такого типа, то есть союзного значения, были в ведении НКВД. Они на определенных отрезках имели дорожные участки, которые в свою очередь делили такой участок на отрезки, обслуживаемые дорожно-ремонтными пунктами, которые имели в подчинении дома линейных мастеров (ДЛМ), короче, что-то наподобие железнодорожной системы. Все сооружения были однотипные, поговаривали, что их строили пленные немцы по немецким проектам. Каждый такой дорожный пункт был подключен к телефонной сети через коммутатор, а теперь они имеют свои радиостанции и радиотелефоны в собственном транспорте, например: в «вахтовках» и машинах начальников. До «мобильников» было еще далеко.

Вадим, в первый вечер на новом месте,собрав бригаду, постановил:

- Едим два раза в сутки — утром и вечером. Будем собирать деньги на полноценный ужин в ресторане, а утром чай с чем-нибудь, - сказав это он по общему пониманию отпустил домой Машу уладить житейские проблемы, которой через радиостанцию дозвонились родители.

Группа сократилась до трех человек, но это не усложнило работу, дело привычное, да и времени хватало.

На трассе наступил перилд гололедов, это основная зимняя проблема для дорожников. Наступило время круглосуточного дежурства. Дежурит обычно водитель с машиной для посыпки дорог с солепесочной смесью. Машина, как правило, ЗИЛ с металлическим кузовом-контейнером, ниже заднего борта которого установлен приспособленный навозоразбрасыватель для песка.

В связи с тем, что комната, где дежурит водитель, была в состоянии ремонта, ее обитателя определили к бригаде в комнату для приезжих. Водителем оказался мужчина лет пятидесяти с прозаическим именем — дядя Ваня. Человек он, на вид, был простоватый, но крут если что не так. О нем Вадиму шепнули, что однажды, проезжая мимо автопавильона на малолюдном перекрестке, он обнаружил компанию оболтусов, справлявших нужду прямо внутри оного. Не долго думая, дядя Ваня, выскочив из машины, разогнал гоп-компанию, но одного застал запутавшегося в штанах. Видя беспомощность безобразника, он схватил с головы обормота кепку и, захватив ею свежую кучку, водрузил ее на прежнее место. Ну, и шуму потом было, этот парень оказался сынком какого-то начальничка с железнодорожной станции. Но все обошлось.

Днем дядя Ваня, как и мы работал, возясь с техникой в «боксах», а вечером для ночного дежурства в положении лежа, приходил к заезжей бригаде. Здесь все вместе коротали время за рассказами и беседами: он о том как воевал и жил, ребята, конечно о работе, о перспективе реконструкции трассы.

Однажды, под вечер, когда начало смеркаться, дядя Ваня встрепенулся, глядя в окно, и выбежал во двор. Вадим с Юрковым, из любопытства, последовали за ним.

К воротам, съехав с трассы, подкатил виновоз-грузовик с цистерной, чуть крупнее бензовоза. Ворота гостеприимно распахнулись и тут же захлопнулись. Также лихо раскрылись ворота одного из боксов, оттуда выехал трактор, а его место на смотровой яме занял виновоз и, естественно, створки ворот застенчиво сомкнулись. Откуда-то появился народ с бидонами, канистрами, бутыльками. Этот люд решительно входил в двери бокса с пустыми сосудами, а выходил с резко потяжелевшими. Когда Вадим попытался заглянуть в бокс, на него зашикали и он ретировался вместе с Юрковым в свою комнату. Правда, Вадим краем глаза заметил, что водила стоял под виновозом, в смотровой яме, и там принимал у народа подаваемые сосуды, по-видимому, там где-то был живительный источник в виде краника. Вскоре в комнату вошел дядя Ваня, тяжело внося канистру из нержавейки.

- Во, отоварился вином. Это вам не магазинное,- сказал он, пряча под стол канистру.

- Дайте попробовать или продайте немножко, - попросил дядю Ваню Юрков, протягивая алюминиевую кружку.

- Давайте налью, не обеднею, у меня тут в канистре двадцать два литра, а не двадцать, как положено.

- Что это Вы, дядя Ваня, православных объегориваете,- нюхая вино в кружке у Юркова, спросил Вадим.

- А что этот водила нас накалывает. Вино берет на колхозном винзаводе по шестьдесят копеек за литр, а нам по рублю толкает. Вот Вы лучше скажите какое это вино, как зовется?

Вадим, Юрков и Лиля выпили по глоточку и задумались. Вино было плотное, душистое, крепкое, хотя, явно, не марочное.

- Похоже на портвейн или кагор, - начал гадать Юрков.

- Нет, хлопцы, не угадаете. Это цельное белое крепкое вино, по-вашему «Биомицин», но не разбавленное и потому градусов двадцать-двадцать один. Это потом его на заводе, в каком-нибудь городишке, разбавят водой и укрепят спиртом, опустив крепость до восемнадцати-девятнадцати градусов и по бутылкам. Улавливаете какой навар?

Размазывая языком во рту последние капли душистого вина, ребята мечтали, лежа на кроватях, представляя виноградники с огромными гроздьями необыкновенно вкусных ягод с сексуальным названием «дамские пальчики».

- Да, это не наш народный «Биомицин» в огнетушителях, - с чувсвом произнес Юрков.

- Какие такие «огнетушители», - спросила Лиля, макая кусочек печенья в свою кружечку с вином.

- Ну, это бутылки большие из-под шампанского. В них повторно разливать шампанское нельзя, так туда напузыривают различное «народное» пойло, вроде портвейна с номерами или «Біле мицне” - “Биомицин».

В один из пасмурных вечеров группа Вадима, в тепле и уюте, ужинали в ресторане. Естественно, ели жаренный картофель, бефстроганов из печени, салат с зеленым горошком и немножечко водочки. Атмосфера в ресторане была обычной: музыка, дым сигарет. Большинство столиков занимали водители ночующих на стоянке «ФУР», которые угощали прилипших к ним «плечевых», остальные были местными представителями «бомонда», желавшими напиться вдали от глаз знакомых.

Когда ребята, чуть-чуть охмелев, курили, а Лиля гоняла вилкой по тарелке последние шарики зеленого горошка, к их столику неожиданно подошел парень и спросил:

- Вы из комнаты для приезжих на ДРП. Мы тоже командированные, пустите нас на ночлег.

- Пойдемте. Вы откуда?

- Из Москвы. Обследуем трассу на предмет уширения мостов под дорогу первой категории.

Все пришли в комнату и определили коллег на жительство. У москвичей с собой все было и ужин продолжился в чисто мужской компании, Лиля, отказавшись и никому не сказав, пошла принимать душ, находившийся в пристройке к боксам.

В разгар застолья с улицы донесся женский вопль. Все подумали, что кто-то веселится за дорогой у ресторана и особо не встревожились. Но крики повторились. Юрков с Вадимом, почувствовав неладное, бросились к пристройке с душем, напротив конторы.

Оказалось, что Лиля, не выключив электроподогрев воды, разделась и стала под душ. Поскольку электросамоделки всегда трудно изолировать, в присутствии воды, то шутки с ними плохи. Естественно, девушку хорошо встряхнуло и она, выскочив за дверь на холод, начала издавать крики ужаса, но боялась позвать людей, будучи в чем мать родила. Юрков, сообразив в чем дело, его самого душ не раз угощал острыми ощущениями, бросился в пристройку и отключил нагреватели в баке.

- Что же ты полезла под воду не отключив электричество?, - упрекал ее Юрков, заталкивая, стучавшую зубами Лилю, назад в душ, а затем, отступил к Вадиму, который еле сдерживая смех, смотрел на пьяного Юркова стыдливо отдергивающего руки от розового тела Лили.

Ребята вернулись к столу, где один из москвичей рассказывал о своей командировке в Индонезию, когда там индонезийские «хунвейбины», сторонники Мао, решили сделать революцию, но к власти вместо коммунистов пришел генерал Сухарто на смену Сукрно. Только рассказ подошел к завершению, в комнату вошла живая розовощекая Лиля и, оглядев компанию, сказала:

- Ну, ребята, хватит «обезьяну» водить. Я хочу спать. Давайте ложиться.

Юрков, улыбаясь до ушей, повалился на свою кровать. Остальные отвернувшись, тоже стали устраиваться на ночлег.

За окном проползли огни вновь подъехавшей «Фуры». Надо отдыхать. Завтра новый день. Всех ждала трасса Е-105.

30.03.2010г.

«Анекдот да и только»

Случилось так, что нужно было с проверяющим из областного треста где-то посидеть на прощанье. Таков ритуал, иначе проверяющий не поймет и может обидиться.

Устроились мы в нашем райцентре в единственном ресторане, где у Венгировского знакомая повариха. Столик, естественно, быстро обслужили, хотя в достаточно просторном зале почти никого и не было.

Ели окрошку на хорошем хлебном квасе, а не, как принято, на воде с уксусом. Желающие добавили в тарелки немного пивка для остроты и вкуса. К водочке взяли селедочку с маринованным лучком, тонко нарезанную и сдобренную приправой из смеси растительного масла, уксуса, горчицы и душистого перца.

После первого блюда и первых рюмок напряжение снялось, разговор прошелся по рабочим делам, которые стали отдаляться в тумане алкогольных паров.

Незаметно в этом тумане разговор сделал резкий поворот в область кулинарии. Малыгин, начальник управления, здоровенный мужчина с лохматыми песьими бровями, обращаясь к Венгировскому, начальнику планового отдела, выдал:

- Слушай, сынок, ты что там заказал на второе? Что, небось опять этих синих циплят, задавленных твоей машиной на совхозной птицеферме?

- Во-первых, если ты в девять лет уже был отцом, тогда я «сынок», - обиженно, но гордо отпарировал Венгировский, - а во-вторых, заказал я говядину в льезоне с рисом. Что касается циплят, то это ты про прошлогодний снег, что-ли?

- Ну, да когда ты гонялся по птичьему двору на «газоне» за наставившей тебе рога птичницей. А потом чтоб покрыть ущерб сдал циплят в этот кабак своей другой подружке.

- Ладно, ладно, тебе. Это было давно и не правда. А что говядина тебя не устраивает, так я могу заказать что пожелаешь.

- Желаю. Желаю баранью заднюю ногу по-немецки с соусом из шиповника. Ведь твоя повариха Зита немка... Ну, ладно, ладно я пошутил. Давай свою говядину в изоле.

- Да не в изоли, а в «льезоне». Это смесь яйца с тертым голандским сыром, что-то вроде кляра.

- Ну, да хватит вам морочить голову нам своими изысками. Пусть что-нибудь несут, а то водка выдохлась уже градусов на девять с половиной, - одернул спорящих проверяющий, однорукий начальник производственного отдела треста со странной фамилией Центер.

Вскоре в зале появилась официантка с подносом, на котором красовались прямоугольные тарелки с порциями говядины, украшенные гарниром из картофелин в виде лодочек, наполненных тушенными грибами.

- Да,- крякнул Малыгин, - спорим, Венгуровский, что это какой-то немецкий рецепт.

- А, что тут спорить, Зита свое дело знает, - подмигнул ему Венгировский.

- Кстати, о спорах, - воскликнул однорукий после поглощения деликатесной говядины, - слушайте анекдот; - все с интересом повернулись к рассказчику:

«Жила в городе одна дамочка с сыночком. Прославилась она тем, что спорила с богатыми мужчинами и все споры выигрывала. Таким способом она заимела себе дом, квартиру, машину и прочую мелочь в виде:колец, сережек, браслетов с камушками.

Один темпераментный житель гор, думая, что дама выигрывает все благодаря тому, что доводит своих партнеров до сексуального бессилия, решил, что все до него были слабоками, и напросился к этой даме на свидание.

Во время красивого ужина с цветами, сладостями и вином молодой черноволосый мужчина не вытерпел и спросил:

- Слушай, как ты это так легко всех переспорила. Столько выиграла и ни разу не проиграла, давай поспорь со мной.

- А на что будем спорить?, - спросила дамочка весьма приятно улыбаясь.

- Ну, есть у меня дача в Сухуми на берегу Черного моря. А как будем спорить?

- Да спор простой. Ты должен сделать все, что сделает мой четырехлетний сыночек, короче, повторять все, что он делает. Если что-то не сделаешь, то дача будет моя. Если проиграешь и откажешься от слова — мои братья в соседней комнате все слышат. Ну, что согласен?

- Слушай, обижаешь. Чтобы я да не сделал то, что сделает этот малыш. Давай начинай.

Дамочка и ее сыночек разделись, представ перед ошалевшим претендентом на выигрыш. Потом красавица попросила мужчину тоже раздеться, что он поспешно и сделал. Затем последовала собственно процедура соперничества: мамаша попросила мальчика поцеловать ее в губы — он и следом претендент выполнил задание. Потом последовала просьба поцеловать ее грудь — оба поцеловали. Третья просьба поцеловать несколько ниже пупка — что также было выполнено.

Наступила кульминация спора:дама попросила сыночка завязать свою писю узелком. Для мальчика, естественно, выполнить это упражнение оказалось не сложным. А вот спорящего красавца мужчину упражнение повергло в шок, осуществить его он в силу чистой физиологии не смог.

Вывод: дача досталась даме и ее сыночку.»

Сидящие за столом смеясь, выразили восторг оригинальностью как манерой спора, так и самим анекдотом. Лишь один Венгировский не смеялся, он гордо окинув всех взглядом, произнес:

- А я бы завязал!

Все на секунду оцепенели, потом грохнул гомерический хохот, а было вставший дотянуться до графина Малыгин, грохнулся в хохоте на стул с такой силой, что он под его грузным телом сложился как карточный домик.

Из кухни перепуганно выглянули повариха и официантка, таращась на дергающихся в конвульсиях гостей.

15.04.2010г.

«Брежнев и дядя Кузя»

Меня и моего товарища командировочные дела привели в город «У» на южном берегу Крыма. Было это толи в «застойные», толи в «застольные» времена, времена благодушия и отсутствия полусухого закона.

Троллейбус остановился почти напротив ворот дорожно-эксплуатационного участка и мы, ступив на благодатную землю курорта, оказались перед лицом начальника этого заведения.

Рост начальника был близок к размеру: метр с кепкой и шестьдесят килограмм с кроватью, но обиженный ростом, он был наделен кипучей энергией и имея нос приличных размеров, носил соответствующую фамилию — Носов.

Выяснив причину нашего приезда, он позвонил в гостиницу и ошарашил нас следующей тирадой:

- Завтра-послезавтра в Ялту приезжают Брежнев с Никсоном, так что мне будет не до вас и не до ващего задания. Устраивайтесь в гостинице, носы у вас большие и отдыхайте пока они не уедут, - все это вывалив на нас, он потрогал свой нос и захохотал.

Что нам оставалось: взять свой скромный багаж и шлепать в разгар курортного сезона в «нумера» и за казенный счет бить баклуши и принимать как морские, так и солнечные ванны. Чувства наши смешались в кучу: отдыхать хорошо, но и работа остановилась. Пришлось смериться, и аллея, с обступившими ее вечнозеленой флорой, повела нас в город, а точнее ближе к морю и его пляжам.

В гостинице у нас отобрали паспорта и заставили кроме платы за места заплатить какой-то курортный сбор. «Нумеров» нам не досталось, мы оказались на огромной террасе, расположенной на втором этаже. От внешнего мира террасу отделяли не окна, а полотнища светлого брезента, надувавшиеся как паруса на допотопной филюге. Под обиталищем, на другой стороне узенькой улочки, располоржилась танцплощадка с забором из оштукатуренного ракушечника и эстрадой. Своеобразное общежитие было оборудовано только кроватями и тумбочками. Расстановка кроватей была оригинальной: вдоль стены здания расположились ячейки из трех спальных мест, образующих квадрат с одной открытой стороной. В нашей ячейке одно место было уже занято, но жильца не было. Мы, сдав сумки в камеру хранения, конечно,отправились к морю.

В те времена вход на пляжи был бесплатным и их заполняли отдыхающие всех комплекций и национальностей, на топчанах и подстилках. Пройти к воде было большой удачей, если ты не наступишь на что-либо или на кого-либо. А тут еще почему-то в разгар лета вода оказалась плюс 12 градусов, по шкале товарища Цельсия. В силу этой причины все столпились на берегу и некоторые смелые индивидуумы смачивали ступни в прибрежной тине.

Промучавшись в тесноте, без морских ванн, на солнцепеке, мы с тоской осматривали окружающую нас среду. Вдруг над пляжем протарахтел вертолет, из утробы которого посыпались флажки США и СССР. Какие-то активисты через мегафоны приглашали народ встретить руководителей двух держав.

Я предложил товарищу пойти на трассу проезда делегаций и полюбоваться правительственными лимузинами ЗИЛ-111 и ЗИЛ-114. Мы быстренько собрались и прибыли к воротам дорожного участка. Не найдя никакой лавочки мы уселись на бордюры на краю проезжей части. За спинами благоухали какие-то кусты, а впереди, за дорогой, зеленели горы. Опять протарахтел вертолет, пролетев параллельно трассе, наверно контролируя проезд делегаций.

Неожиданно наше благодушное созерцание прервал окрик:

- А Вы, что тут расселись. Встать! Паспорта сюда! Действие конституции приостановлено, - перед нами стоял майор милиции и еще парочка каких-то мужчин.

- Наши паспорта в гостинице, мы в командировке здесь на дорожном участке, у Носова, - заикаясь залепетали мы.

- У Носова, да он сам себя сейчас не узнает. А ну марш во двор участка.

Нам и еще каким-то рабочим приоткрыли ворота. Когда створки сошлись, их увенчал огромный висячий замок.

Мы, расстроенные, слонялись по двору, надеясь как-то увидеть кортеж. Я предложил подняться по наружной лестнице на плоскую крышу конторы, но мой товарищ почти серьезно предупредил:

- Не стоит, могут и подстрелить, - на том и порешили, прислонившись к стене конторы.

Ждать пришлось не долго, кортеж промчался словно за ним гналась свора собак, но из-за зеленых насаждений мы его не увидели, а только услышали. Ворота открыли и мы, обсуждая прошедшие события, направились поужинать. Столовых в летний сезон было достаточно, посему насытившись, мы пошли на наш «парусник» отдыхать от отдыха Растянувшись на кроватях, и наслаждаясь танцевальными ритмами и мелодиями из кинофильма «Крестный отец», мы задумались как-бы поскорей сделать работу да и домой.

Как всегда, неожиданно наши мечты прервал голос прибывшего третьего обитателя нашей ячейки.

- Извините, ребята , меня за мой вид. Я Кузьма Николаевич. У меня сегодня день рождения, - пришелец быстро разоблочился и скрылся под одеялом.

Просто сказать, что сосед был выпивши, будет чудовищно скромно. Он был никакой и прибыл на «автопилоте». Возраст его превышал половину столетия, рост не выше роста начальника дорожного участка Носова.

Сон пришел после прощального вальса на танцплощадке, а утро не заставило себя долго ждать, летом оно не засиживается за морями.

Спешить нам было, по-прежнему, некуда и мы углубленно изучали потолок нашего убежища. Но пришел момент, когда сосед спустил ноги с кровати и грустными глазами уставился на нас:

- Доброе утро, - он поскреб пятерней грудь и бросил взгляд на щель между «парусами».

- Доброе утро. С днем рождения, дядя Кузя, - ответил я, смотря в невинно голубые глаза проснувшегося.

- Спасибо. А откуда вы знаете, что у меня день рождения?

- Так вся гостиница об этом говорит, - пошутил мой товарищ, улыбаясь в обе щеки.

- Та, ладно, то я, наверно, вчера выболтал? Как я пришел? Наверно вел себя не очень хорошо?

- Да все путем, сразу спать легли, - успокоил его я.

После обмена дежурными вопросами: кто откуда, за чем, куда, дядя Кузя окончательно протрезвев и проснувшись, в связи с приездом Брежнева в Крым на встречу с Никсоном, вспомнил эпизод из своей жизни:

« До войны я хорошо танцевал и пел, так меня взяли в ансамбль песни и пляски в Сталино. Но танцевал я не долго, началась война и меня призвали в армию, на фронт. Когда положение на фронтах чуть стабилизировалось, меня снова взяли в ансамбль, но это уже был ансамбль Южного фронта. Здесь-то я впервые и увидел Брежнева.

Как-то после выступления перед фронтовиками, нас накормили и так хорошо угостили, что все толи заснули, толи отключились. Но отрезветь отоспавшись не удалось. Плясунов и певцов начали трясти и поднимать на ноги, некоторых приводили в чувства нашатырем. Причиной подъема явился приезд командования фронта, которые возжелали тоже посмотреть выступление ансамбля после добротного ужина.

Ну, я в то время почти не пил, потому оказался чуть-ли не единственно трезвым на ноги. Конечно, пришлось постараться и с плясками, и с песнями.

Все командиры сидели отяжелевшими, некоторые откровенно клевали носами. Только один полковник, статный чернобровый красавец, сидел прямо и строго оглядывал всех. Это и был Леня Брежнев — политработник.

После выступления нам аплодировали, хлопали по плечам, наливали чарки и прочее. Командующий лично потрепал мне чуб, ну, и, конечно, пообещал наградить чем-нибудь.

А Леонид тут подсуетился и с одобрения командующего позаимствовал с груди какого-то лейтенантика из охраны значок «Ворошиловский стрелок», прицепил мне на карман гимнастерки. Я было начал возражать, что не тяну на такую точную стрельбу, но мне сунули кружку со спиртом и все стало голубым и зеленым.

Потом, придя в себя, я хотел вернуть значок его владельцу, но след хозяина давно простыл. И знаете этот значок где-то и сейчас у моего внука в коллекции. Но самое интересное с этим значком произошло вчера, если расскажу, не поверите!

Я уже Вам говорил, что приехал сюда отдохнуть недельку-другую. Но толи на беду, толи на счастье меня здесь нашли ребята из ансамбля «Новые гитары». Они здесь на гастролях и им надо было подогнать свои кое-какие костюмы. Ведь я теперь шью, уже не до танцев, ну и в ансамблях мои работы известны. Но шью только все современное, классике не обучен. Вот видите даже себе сшил на старости лет брюки «трузера».

Так вот эти ребята из ансамбля сняли мне не далеко от автовокзала комнату, где поставили стол и швейную машинку. Чтобы я работал в ней, ну, а спать мне приходится ходить в гостиницу.

Вчера я закончил работу и руководитель расплатился со мной, ну, и принес магарыч: коньяк-водка, конфеты-яблоки. Пить мне не хотелось, жара да и настроения что-то не было, хотя нужно было отметить как-то и день рождения, про который я вспомнил, когда уже вышел из своей мастерской. Решил пойти к автовокзалу, на трассу и посмотреть на проезд кортежа. Людей вдоль дороги подсобралось прилично, в основном молодежь с флажками. Ну, а я пристроился во втором ряду, возле седоватого мужичка.

Он глянул на меня и, наверно, решил, что я родственная душа, сказал, что с Леонидом Ильичом встречался как-то на фронте. Ну, и я, конечно, что тоже встречался с Брежневым. Так Вы знаете: он оказался тем самым лейтенантиком, значок которого я присвоил. Надо же такому быть? Что тут делать? Конечно, я предложил ему пойти в мою мастерскую и обмыть все сразу: и встречу, и значок, и день рождения. Наговорились и напились, как зюзики. Так что братцы и такое бывает, чего и не ждешь. Все-таки тридцать лет прошло.

Ну, что пойдемте, хлопцы на воздух — освежим легкие и горло воздухом морским и винцом виноградным».

Я подмигнул моему товарищу. Мы наскоро собрались и, посмеиваясь, вместе с дядей Кузей вышли в полное южными ароматами летнее утро.

20.04.2010г.

«Вещий сон»

Так сложилось, что климат в районном центре гораздо мягче, чем в нашем степном городке. Там есть река, а по ее берегам прекрасная почва для размещения огородов. И, что интересно, в нем есть целая улица из домов, в которых живут исключительно немецкие семьи, настоящие бюргеры, аккуратисты, отлично ведущие домашнее хозяйство. Там живет и мой знакомый немец Шмальц со своей семьей, когда я бывал у него в гостях, он угощал меня хорошим супчиком с домашними духовыми пирожками, а также яишницей из яиц домашних курочек и копченым салом, приготовленным в общеуличной коптильне по особым немецким рецептам.

В выходные и предпраздничные дни здесь бывают великолепные продуктовые базары, где можно осенней порой купить прекрасный картофель, замечательную морковь и свеклу, продукты птицеводства и животноводства.

Глазам больно от ярких плодов огородничества и садоводства. Горки лука с шелухой различных оттенков от белесого и сиреневого до красно-золотистого. Чеснок ослепительно белый с крупными рельефными зубчиками, возбуждающим желание выломать один из головки и натереть им душистую корочку хлеба с кусочком розоватого свиного сала. Ну, а, если присесть за столик в Чайной, в самом углу рынка, то можно с такой закуской выпить и граненый стаканчик водочки, которую запить кружечкой янтарного пива из деревянной бочки, которую гладит по крутому боку полногрудая буфетчица.

Чайная дышит папиросным дымом, плещется пивом и сочными разговорами между водителями, заскочившими перекусить, продавцами, уже успевшими распродаться и покупателями, совершившими запланированные покупки.

Здесь сидят и парочка моих знакомых: Мальчушкин и Шестопалов. Они приехали из нашего городка по заданию своих половинок купить сотню-другую куриных плодов — белоснежных яиц по очень уж доступной цене: по шестьдесят копеек за десяток. Корзины стоят в ногах под столом, укрытые цветными лоскутами, а сверх них что-то в пакетах.

На столах у знакомых кружки с пивом, стаканы со сметаной. Они о чем-то серьезно беседуют, водя пальцами по страницам раскрытой книги. Книга эта «Сонник», которую Шестопалов приобрел у местного алкаша, дав ему на бутылку дешевого вина, типа «мухи» или «бормотухи» или «червивки», а также называемого «Слезы Мичурина», но имевшего официальное название на этикетке «Дары осени».

Вина подобного типа с ценой в один рубль и пять копеек появились в период «застолья». Большинство совхозов и колхозов на юге страны соорудили у себя винные мини-заводы, на которых лепили вино из всего, что было плодовым в садах, как на ветках, так и упавшие с них на землю. Дело было прибыльным и такое вино получило еще одно название: «плодововыгодное», вместо плодовоягодного.

Друзья прочитав в книге предисловие, приступили к экспериментам.

- Ну, что тебе сегодня снилось?, - спросил Шестопалов, крупного телосложения мужчина, длинного и худощавого Мальчушкина.

- Да чего только не насмотрелся, а когда надо вечером или утром?

- Тут написано, что сны, увиденные непосредственно перед рассветом, гораздо важнее, а дневные сны пустые.

- Тогда дай вспомнить, что же мне такоен снилось утром?, - задумался Мальчушкин.

- Ты ж смотри, вещие сны снятся не каждый день, поэтому старайся, вспоминая, отсеивать мелочи, не придавай им большого значения, - заглянув в Сонник, подсказал ему Шестопалов.

- Ага, вспомнил: будто я на каком-то банкете. На столе бутылки с вином и водкой. Играет радиола, куча пластинок, а потом, представляешь, я сижу за роялем и играю «Мурку», - восторженно, подняв голову, выложил сон Мальчушкин.

- Так, сейчас посмотрим к чему это все, - Шестопалов стал листать страницы, отпив из бокала пиво, смешанное со сметаной.

- Полная бутылка — это к угощению, веселой компании, застолью. Это в наших силах, сейчас зайдем в гостиницу, где живет временно наш начальник участка и разговеемся, понял, - Шестопалов залистал дальше.

- Пластинки, вращающиеся на проигрывателе, звуки музыки обещают длительный половой акт, доводящий до изнеможения. А пианино или игра на нем говорит о том, что ты хочешь претворить в жизнь сексуальные фантазии. Короче, тебе, наверно, по возвращении домой предстоит бурная половая огрия с твоей женой за то, что ты припрешь яйца, - захохотал Шестопалов и захлопнул Сонник.

Допив пиво, друзья с корзинами двинулись в гостиницу, расположенную рядом с железнодорожным вокзалом, собственно, с которого они должны были вечером отправиться на пригородном поезде домой.

Здание гостиницы в виде буквы «Н» располагалось в скверике, желтый фасад которой вселил в души моих знакомых свет радости от предстоящего застолья.

Начальник участка, стройный молодой человек с фамилией Гилев, встретил их с сдержанной радостью, но на стол выставил трехлитровый бутыль домашнего вина, к которому гости присовокупили литровую бутылку водки.

К напиткам приложили осеннюю закуску из помидор, корченного сала и свежеиспеченного хлеба. Не обойдены вниманием были и яйца, использованные якобы с целью узнать их вкусовые качества в сочетании с водкой.

Обильные возлияния на алтарь товарища Бахуса перемежались разговорами о работе, базаре, ловле рыб в пресных и морских водоемах, хоккее, женщинах, а в перекуре классической борьбой на истертом гостиничном коврике.

Борцовское состязание быстро закончилось после того, как назвавшийся «самбистом» Гилев был придавлен к полутяжеловесом Шестопаловым, не желавшим применять никакие приемы, а желавшим просто лежать на трепыхавшемся сопернике.

- Слезь, ссс...а, - взмолился Гилев, почему-то став предушенно шепелявить.

Конечно, результаты турнира были срочно обмыты водкой и закреплены вином. Отяжелевшие охотники за куринными яйцами прилегли отдохнуть до отправления домой, а малопьющий «самбист» удалился «беседовать» с дежурной в гостинице.

Прежде чем лечь добытчики попросили Гилева и дежурную, если что, разбудить их дабы они успели на поезд, который на этой станции был проходящим.

Смеркалось. Праведные труды сморили моих знакомых и они погрузились в мир сновидений. Но как ни сладок сон и ему должен прийти конец. Дежурная по гостинице сказала Гилеву:

- Пора будить твоих друзей, как бы на поезд не опоздали.

- Пойду гляну, может уже и не спят, - с сожалением оторвавшись от податливой служащей гостиницы, - произнес Гилев.

Двухместный номер Гилева оказался погруженным в сонную тишину, прерываемую всхрапыванием отдыхающих. Попытки растолкать владельцев корзин с яйцами ни к чему не привели. На его призывы встать и бежать на вокзал, он получил советы пойти куда-то очень далеко и в не приличное место. Разочарованный и возмущенный Гилев вернулся к подруге и пожаловался:

- Алкаши надрались и ни куда не собираются ехать.

- Ну, и Бог с ними, пусть спят до пятичасового утреннего поезда, все равно они в таком состоянии не найдут вокзал, - смеясь, откликнулась женщина.

Гилев решив, что занятый номер позволит хотя бы провести ночь возле дежурной, успокоился и сновой силой стал «охмурять» ее, рассказывая о своей поездке в Болгарию.

Ночь пролетела очень быстро для влюбленных, если не вдоваться в побробности их поведения. Около половины пятого они уже вдоем явились в номер «яйценосцев».

Чтобы взбодрить все-таки крепко спящих, они, сильно постучав в двери, вошли в комнату и, включив свет, выкрикнули команду:

- Подъем!! Подъем!!

От стука, резкой вспышки света и крика провинившиеся резко попытались вскочить. Шестопалову это почти удалось, но поскольку организм не захотел резко из горизонтального положения перейти в вертикальное, скотился с кровати на пол, к счастью не попав в стоящую наготове корзину с яйцами.

Зато Мальчушкин моментально принял вертикальную стойку, но уже погрузившись обеими ногами в свою корзину с яйцами.

От звука, похожего на начало ледохода на реке, вошедшие и главные действующие лица остолбедели с открытыми в немых возгласах ртами.

Первым пришел в себя Шестопалов, стоящий на четырех конечностях у ног Мальчушкина и, исполнявшего роль скульптуры в парке «Курочка Ряба, стоящая на яйцах»:

Вот тебе и «вещий сон». Теперь тебе точно дома жена устроит сексуальную оргию с пластинками на рояле.

22.04.2010г.

«ФОТОГРАФИИ»

Фотоаппарат «Зенит-Е» Михаил купил случайно в небольшом рабочем поселке уранового рудника - «95 партия». В силу специфики работы, то есть вредности, сюда в магазин завозили дефицитные товары такие как: холодильники, импортную одежду и обувь, хорошие сервизы и в том числе пользующуюся популярностью фотоаппаратуру.

Но все-таки сам «Зенит» он купил не в магазине, а на «руках», у старичка. Откуда здесь взялся старик, в поселке молодых и среднего возраста людей, было загадкой. В таких поселках, если заглянуть на кладбище, вы не встретите ни одной могильной таблички с именем покойного старше сорока лет. И сюда они попали, как правило, в результате несчастных случаев или на производстве, или в быту.

Старичок предложил Михаилу купить фотоаппарат, обратив внимание на то, что он интересовался «зеркалкой» в беседе с продавцом. Оказалось старик купил «Зенит» несколько дней назад, но он не работал и, решив его вернуть, обратился в магазин, где ему отказали в обмене из-за потери покупателем чека.

- А в чем неисправность, - поинтересовался Михаил.

- Да, я не специалист, просто хотел внуку подарок сделать, а тут такое.

Посмотрите, быть может я что-то не так делаю.

Михаил взял фотоаппарат в руки, снял с него кожаный футляр и стал взводить затвор и «щелкать» на разных режимах, смотря в видоискатель. На одном из режимов видоискатель не открылся после срабатывания затвора. Он открыл заднюю крышку камеры и вновь начал взводить и спускать затвор. Сразу стала ясна неисправность — заедала шторка затвора, не возвращаясь в двух случаях их трех на место, где-то цепляясь.

Неисправность была не велика и Михаил купил аппарат, получив скидку в цене и все полагающиеся атрибуты: коробку и паспорт.

Михаил был доволен, он давно мечтал о «зеркалке», но никак не мог ее купить из-за дефицита, «Зениты» тогда, в основном, шли на экспорт.

В город, на служебной машине, возвращались по прекрасной дороге с асфальтобетонным покрытием, построенной специально для доставки руды на дробильно-погрузочный узел. После дробления руду грузили в вагоны насыпом, обливали водой и отправляли по назначению.

Руду из карьера по дороге, в город возили «МАЗы» с десятитонными полуприцепами, укрытыми брезентом. Водители всегда ездили по одному в кабинах, без права кого-либо подсаживать и без права останавливаться и съезжать с трассы. Нарушение правил вело к увольнению, а зарплата была, по тем временам приличная: триста рублей. Был случай, когда водитель, решив остановиться у родника набрать водички, оказался без хорошо оплачиваемой работы.

На руднике и дробилке не рекомендовалось мужчинам работать более двух лет, но многие пренебрегали этой рекомендацией и в погоне за деньгами продолжали глотать урановую пыль, о чем, наверно, пожалели позже.

Приехав домой, Михаил сразу устранил в фотоаппарате неисправность, чуть подрезав неровность на «шторке» и, конечно зарядил свою любимую фотопленку с чувствительностью тридцать две единицы. Для зарядки пленки он хотел использовать кассету, которая оказалась в фотоаппарате, но она ему показалась заряженной и он использовал свою. В темноте ванной комнаты он вскрыл найденную кассету и, обнаружив в ней пленку, решил ее проявить. После проявки, еще в мокром состоянии, рассматривая ее на фоне окна, он обнаружил, что на ней всего несколько кадров. Видимо мужчина, продавший фотоаппарат, пробовал фотографировать неисправным аппаратом.

После просушки пленки Михаил с помощью увеличителя, напечатал эти фотографии. На них был изображен предыдущий владелец фотоаппарата стоящий у могилы на кладбище.

Что поразило Михаила, эта могила, она была хорошо ему известна: она была последним пристанищем его дяди Николая Ефимовича — мужа сестры его матери.

Дядя Михаила когда-то работал на руднике «95 партия» и потому его могила и могила его жены — тети Шуры, были в поселке при урановом руднике. После окончания инженерно-строительного института, дядя Коля сделал Михаилу вызов в городок при железорудном управлении, где он и теперь работал начальником участка в Спецстройуправлении.

Буквально, на следующий день, Михаилу снова надо было ехать получать на складе «95 партии» бурильный станок, который оплатило его Спецстройуправление. Захватив с собой фотографии, Михаил поехал с надеждой разыскать старика и, отдав ему фотографии, узнать какое отношение он имеет к месту упокоения дяди Коли.

День выдался жаркий, в ручье, протекавшем по северной окраине поселка, плескалась детвора, в отличии от гусей, которые мирно дремали в траве на склоне бугорка. Михаил задумался, наверно птицы понимают, что ручей, текущий со стороны уранового карьера, не такой уж и безопасный.

Решив свои дела, Михаил зашел в магазин и поинтересовался у продавца: не помнит ли он пожилого мужчину с фотоаппаратом «Зенит-Е». Оказалось, что помнит и подсказал как его найти.

Старичок был известной личностью на руднике, хотя и жил уже в Москве. Пришлось вновь зайти в контору рудоуправления и поинтересоваться у его сына, работавшего начальником производственного отдела, как встретиться с его отцом.

Вскоре он уже открывал калитку в полисадник у одноэтажного «финского» дома на два хозяина. Во дворе на скамейке в тени низкорослых деревьев сидел знакомый пожилой мужчина, по видимому, с внуком — мальчиком лет двенадцати.

- Здравствуйте, я к Вам, если Вы еще меня помните. Я у Вас купил на днях фотоаппарат, меня зовут Михаил, - представился он.

- Помню, помню. Что что-то не так с фотоаппаратом?, - мужчина приподнялся со скамьи навстречу Михаилу.

- Да, нет. С фотоаппаратом все в порядке, я его подправил. Но вот в нем я нашел вашу фотопленку с всего двумя кадрами. Я их распечатал, вот взгляните, - Михаил протянул снимки мужчине.

- Действительно, на фотографиях я у могилы моего товарища, а фотографировал меня вот этот парнишка, - сказал пожилой мужчина, погладив мальчика по плечу.

- Знаете, а ведь это могила моего дяди, он с моей тетей работал здесь в рудоуправлении.

- Да, конечно. Вы садитесь, пожалуйста. Меня зовут Аркадием Сергеевичем, я учился с вашим дядей в горном институте. Вот и, приехав в гости к сыну, навестил могилку товарища.

- Интересно, а дядя мне, хотя и говорил о институте, но о том, что Вы с ним работали не говорил, а быть может, я не запомнил, - живо откликнулся Михаил, садясь на скамью рядом с хозяевами.

- Давайте пройдем в дом, а то тут жарковато, да и я вам кое-что покажу. Пойдемте кваску холодненького попьем, - Аркадий Сергеевич поднялся, приглашая Михаила на веранду дома.

В затененной веранде было действительно прохладней. Хозяин принес бидончик с квасом и стаканы. Поставив напиток на стол, покрытый клеенкой с ярким цветочным орнаментом, он снова скрылся в доме. Мимо веранды, ведя велосипед, прошел Виктор, скрипнула калитка.

На веранду вернулся Аркадий Сергеевич с фотоальбомом в руках, который сразу открыл на нужной странице. Пододвинув альбом Михаилу он объяснил:

- Вот на этой фотографии на левой странице, все мы, кто первыми приехали в эти места искать урановую руду.

С фотографии глядели четверо молодых парней и одна девушка, очень похожая на мою тетю.

- Ну, что узнал своих, - спросил дядя Аркадий.

- Да, вот это моя тетя, а рядом с ней, первый справа, наверно,дядя Коля. А кто рядом с ними? Какие все молодые, это когда их фотографировали? - Михаил вглядывался в снимок.

- Это перед отъездом сюда. Нас, не дав закончить институт, можно сказать, мобилизовали с многими другими в стране на поиски урановых руд. Вот перед отъездом мы и зашли в ателье запечатлеть мгновение. Еще твой дядя сказал:

- «Смотрите веселей, вы смотрите в будущее».

Вот это будущее и наступило. Крайний слева это я, самый молодой. В те времена, после войны, нужна, как сам понимаешь, была атомная бомба, а вернее, сырье для ее начинки. Положение с разведкой урановых руд было просто никакое. Разведанных запасов не было, если не считать нескольких микроскопических месторождений. Почти не было специалистов-геологов по радиоактивным рудам, да и где их искать никто не знал. Вот нас недоучек и кинули, создав поисковые партии, в Среднюю Азию. Институты мы уже потом, заочно закончили, а тогда мотыги в руки и кто в горы, а кто в степь за счастьем. Снабжение поисковиков было хорошее: как продуктами, так и снаряжением. Командировочные платили в несколько раз больше, чем обычным геологам. Но вот специальных приборов: электроскопов, радиометров почти не было, а если были, то лабораторные весом по 15-20 килограмм. В такие геологические партии набирали крепких мужиков, как правило из бывших «зеков». С охраной здоровья в первое время было плохо, да и толком никто не знал как его охранять. Урановые руды по содержанию металла были разные от 2 до 30 процентов, естественно и радиоционная опасность разная. Короче, все эти поиски не прошли бесследно для тех, кто все это начинал. Было даже такое, что мыли лотками самородный металлический уран в ручьях и речушках. Так те, кто там работал через пару лет закончили свое земное существование.

Мы и другие первые геологи ходили по руде и не задумывались об опасности. Многие умерли, не узнав даже от чего.

Но, вернемся к этой фотографии. С нами должен был быть на этой фотографии еще один парень, но в последний момент он не поехал с нами и не сфотографировался. Причина его отсутствия, скорее всего, влиятельные родители, а возможно и то что его ухаживания отвергла твоя тетя, предпочтя Николая. Почему я так думаю, да потому что на проводах он напился и так всех проклинал, что стало всем как-то не по себе. Расстались с камнем на сердце и не хорошими предчувствиями.

Понимаешь, проклятие это странным образом осуществляется. Вот посмотри все кто на этой фотографии, кроме меня, уже умерли притом в строгом порядке справа налево. Последний в этой шеренге я, так что проклятие сбывается. Заметив эту последовательность недавно, я и поспешил сюда из Москвы попращаться с моими однокашниками и друзьями. Хорошо, что я тебя встретил и все высказал — на душе стало легче.

- А кто этот шестой, что не попал на фото, где он, какова его судьба, - пораженный спросил Михаил.

- Он тоже был студентом нашего института, но учился на курс старше, фотографии его у меня здесь нет, а может быть нет и в Москве — тогда фотографировались редко. Звали же его Володя, а фамилия толи Будко, толи Бурко. Я уже и забыл, да вот фотография все всколыхнула.

Слушай, Миша, послезавтра я уезжаю к себе домой в Москву, вот тебе мой телефон домашний. Быть может позвонишь когда-никогда или будешь в Москве позвонишь, встретимся.

- Хорошо, дядя Аркадий. Обязательно позвоню или заеду. Приятно будет еще поговорить, больно уж биографии Ваша и Ваших однокурсников интересны. Спасибо за встречу, не могу больше задерживаться, меня ждут в машине на улице, - с сожалением пожимая руку Аркадию Сергеевичу, заспешил Михаил.

Всю дорогу в свой городок Михаила не покидали мысли: о магической фотографии с приговоренными и о человеке, с какой-то уж очень знакомой фамилией, проклявшего любимую и своих товарищей.

Как-то, сортируя свои фотографии, Михаил наткнулся на фотографию семьи своей жены, которую он сделал в первый визит к ее родственникам после свадьбы. На ней пять человек расположились на стареньком диване с зеркалом в спинке. Справо налево сидели: теща, старший зять, тесть, сестра жены Михаила и его жена Галина. Что-то вдруг запекло в голове у Михаила от пронзившей догадки:

- Ведь девичья фимилия его жены и тестя Будко, да и зовут тестя Владимир. Жена говорила, что тесть учился в горном институте в том же городе, где и его, Михаила дядя. Вот он шестой персонаж, не попавший на фотографию Аркадия Сергеевича.

Какое-то время Михаил осторожно распрашивал свою жену о ее отце и окончательно понял, что тот и есть тот самый человек, обрекший пятерых друзей на смерть и затиранивший свою жену — мать Галины. Кроме этого открытия Михаил обнаружил, что на фотографии семьи его жены то же прослеживается черная последовательность. Все изображенные на ней умерли строго в том же порядке справо налево. Теща рано умерла от кровоизлияния; старший зять, будучи горноспасателем, погиб в шахте; тесть в автокатастрофе, Галина сестра покончила с жизнью сама. Последний в ряду обреченных сидела его жена Галина.

Дрожь охватила Михаила от мысля, что и он «унаследовал» от своего тестя черное магическое предвидение, через фотографию.

Он сразу захотел позвонить в Москву Аркадию Сергеевичу, но не решился, уж слишком горькое было бы сообщение, ведь он так открылся перед Михаилом, а он оказался таким же.

Но через некоторое время не удержался и позвонил. Ответила какая-то молодая женщина, судя по голосу. Когда Михаил попросил позвать Аркадия Сергеевича, женщина с грустью сообщила, что он девять дней назад скончался от рака легких. Михаил, выразив соболезнование, положил телефонную трубку и задумался.

Не прошло и минуты, как телефон разрываясь затарахтел противным охрипшим зуммером. Звонила сотрудница и подруга жены Михаила, Марина,захлебываясь слезами:

- Михаил, приезжай в медпункт рудоуправления. С Галей несчастье, она, она... погибла...

Попытавшийся встать Михаил снова сел и, обессиленно опустив руку с телефонной трубкой, прошептал:

Вот круг на фотографиях и замкнулся.

29.04.2010г.

«ЗИМНИЙ ВЕЧЕР»

Водителем стать я не мечтал и в детстве разве что когда еще был малышом и меня добрые дядьки водители пускали в кабину «полуторки» или «студебекера» покрутить «баранку» вместе с другими пацанами. Но все же в период выбора профессии, мне довелось поработать в должности «водилы» однодверного Пазика, то бишь автобуса с дистанционной ручкой закрывания двери изнутри.

После службы в армии водителем, занесло меня в Казахстанские степи, где нормальных дорог еще было маловато и чтобы добраться до какого-либо населенного пункта надо было попрыгать на ухабах сотню-другую километров.

Из нашего городка в райцентр на железнодорожную станцию можно было попасть на рейсовом автобусе, который ходил туда раз в сутки. Но в этот февральский вечер он из-за ветхости перешел в лежачее состояние. В нашем рудоуправлении автобусы были тоже не лучше, но все же бегали по бескрайним степным просторам.

И вот раздался звонок из транспортного отдела горисполкома и я, напоив бензином своего дружка, выехал на подмену. Десяток пассажиров, измученных долгим ожиданием, быстро устроились на дермантиновых сиденьях и мы тронулись в путь по снежной колее, окутанные накрывшими нас сумерками.

В городке между уютными деревянными домами было тихо и тепло, а в открывшийся нашему взору белой степи нас встретили мороз и ветер. Наступило сумеречное состояние перехода из одного измерения времени в другое.

Все стали кутаться, вжимаясь в сиденья и прижимаясь к своим пожиткам. Все спешили на поезд, который ходил раз в два дня через эту станцию и потому даже выезд в ночь никого не пугал. Деваться было некуда, тем более, что у меня был радиотелефон, а на радиостанции в управлении сегодня дежурила Марина.

Пассажирская публика была разная. Сразу сзади меня уселась старушка с каким-то лицом, наполненным светом удивительно добрых голубых глаз, прижимавшая к себе узелок и бидончик с завязанной белым лоскутом горловиной. За ее сиденьем грузно примостился офицер внутренних войск в полушубке с красными погонами. Дальше трое мужчин, по виду из гелогоразведки, с рюкзаками и планшетами в чехлах. На других сиденьях расположилась семья из пяти человек: отец, мать, двое подростков и пожилая женщина.

Я включил печку, которую периодически в городе выключал из экономии, но тут уже не до экономии — быть бы живу.

Вьюга что-то уж не на шутку разыгралась, бросая в окна заряды сухого царапучего снега. Если верить герою фильма «Весна на Заречной улице», то скоро весна. Огибая сугробы, я почувствовал, что машина начала пробуксовывать и сползать в сторону. Решив пока совсем не сел в зыбучем снежном месиве, я остановился и схватив «грабарку», выскочил посмотреть. Оказалось, что в снегу я уперся колесом в камень и через пятнадцать минут, не успев вспотеть, я уже сидел вновь за «баранкой». Пассажиры облегченно вздохнули и стали дальше сопеть в воротники и капюшоны.

Снова наш маленький носатый автобус затрусил, гудя мотором и фыркая выхлопной трубой. В узком коридоре из пучков света фар да еще зимой в степи ничего не разглядеть. А вот весной в апреле-мае, здесь благодать. Впереди, тоннеле из света, прямо перед колесами несутся тушканчики, похожие на крошечных кенгуру. За обочинами степь расцветает тюльпанами, фантастическими столбиками каких-то мясистых цветов, а по ложбинкам, между сопок, прячется молодой зеленый лук. Стада сайгаков, огибая цветущие сопки, растекаются по зеленым лугам.

Воспоминания убаюкивают, настраивая на благодушие. Что-то едем каким-то не тем маршрутом. Где это мы? Выезжаю на сопку, голую безснежную, чтобы осмотреться.

Пассажиры, почувствовав беду, недовольно ворчат: не тот автобус, не тот водитель. А я то тут неделю тому назад проезжал и все было в норме. Видно, нечистая начала нас путать.

Выхожу из автобуса осмотреться. Пурга, как испуганная птичка, исчезла в степи, а темное небо вдруг начало светиться таинственными бликами среди бегущих облаков. Где-то не далеко замерцало несколько огоньков, долгожданного аула. Все в порядке, скоро теплый привал. Продрогнув, захожу в автобус, все с тревогой смотрят на меня. Я успокаиваю их, хлопая себя по бокам.

- Попей, согрейся — протягивая бидончик, тихо говорит старушка, улыбаясь глазами.

Я, завороженный ее голосом, беру бидончик и прижимаю к губам. Что-то горячее струится внутри меня.

Мое тело наполняется легким теплом, голова светлеет, хочется сделать все для этих людей и я, вернув сосуд, лихо крутя «баранку», съезжаю с сопки.

Аул встречает нас несколькими деревьями, сказочно украшенными снежными шапками. За ним низкие домики, над которыми вьются дымки. Подруливаю к длинному строению с несколькими окошками, из которых струится свет.

Все бегут погреться и перекусить. Я отмечаюсь у диспетчера, роль которого выполняет по совместительству бригадир колхоза и хозяин дома.

Выхожу из гостеприимного убежища на дорогу. Мороз крепчает, небо очистилось, светит месяц, проклюнулись где-то высоко-высоко звездочки. Скоро они станут большими, как яблоки, и опустятся до самой земли.

Обхожу автобус, осматривая. Местные собаки вместе со мной тоже его обходят, почему-то нюхая одно колесо.

Короткий отдых закончился. Снова, крехтя и вздыхая, все усаживаются и наш «делижанс» устремляется к ночному горизонту.

Но не долго дорога баюкала нашу пеструю команду пассажиров. Раздался в морозном воздухе громкий хлопок, руль повело, и наш экспресс остановился.

Пассажиры заволновались, заерзали, а тот, с погонами, злобно выругался.

Я выскочил на снег. Обошлось все царапиной — лопнуло колесо, которое перед этим нюхали собаки. Выкатив из салона запаску, я, обжигая руки о раскаленный морозом металл, с трудом сменил колесо. Обозленные неудачами пассажиры, даже не подумали помочь. Потому поврежденное колесо я не смог погрузить в автобус. Ладно, на обратном пути его подберу.

Снова бабушка с просветленным лицом, подает мне бидончик. Но пить не могу, больно уж общий тон не хорош. Подношу ладони прямо к жалюзям печки, грею руки, иначе руль не обнять.

И вот опять мы в пути. Свет фар дрожит на колее из камней и снега. Вдруг что-то темное, похожее на фигуру медведя, раскинув лапы, преграждает дорогу. Жму на педаль тормоза. Это человек, одетый во все ватное: ватные штаны, телогрейка, бурки, шапка неопределенной формы. Человек держит в руке автомат АКМС, голова опущена, как у быка перед атакой.

- Да, что-то Боги меня покинули. Невезучий я сегодня какой-то, - подумал я , ожидая дальнейшего.

Человек на дороге явно беглый «Зек», тут лагерей в степи хватает. Тому, что с красными погонами, самый момент приступить к выяснению обстановки, но он замер — что-то не слышно даже мата.

Я оборачиваюсь, все сжались. Только старушка смотрит прямо мне в глаза и где-то в глубине моего тела я слышу слова:

- Не бойся. Ступай. Все будет хорошо.

Но я хватаюсь за трубку радиотелефона, как за соломинку в океане. Трубка холодна и молчалива. Старушка опять находит мои глаза и я, повинуясь какой-то неведомой силе, выхожу на дорогу.

Человек манит меня рукой, держа в другой оружие. Я подхожу, стараясь не перекрывать свет фар моего автобуса. Ослепительно белое лицо «Зека», отражающее свет фар, буравит меня пустыми белесыми глазами. Лицо очень знакомое, словно с иконы.

- Кто в автобусе у тебя, - хрипло спрашивает зловещая фигура, смотря мимо меня на автобус.

- Обычные люди — пассажиры: мужчины, женщины, один военный, старушка, - стараясь резким движением не насторожить разбойника, отвечаю я.

- А ну, пошли, - подтолкнув меня дулом автомата, прорычал мужчина.

Мы вошли в открытую дверь и я бочком сел на свое сиденье. Конвоир, встав рядом со мной, напротив старушки, повел стволом и оглядев присутствующих сказал:

- Сидеть тихо, едем дальше, на станцию, а не то …, - и он уставился на старушку.

Тусклый свет от включенного под потолком плафона осветил ошарашевшую всех мизансцену:

Пришелец, отбросив оружие под дверь на ступеньки, вдруг упал на колени перед старушкой и застонал, уткнувшись в ее подол.

-Мама, мамочка, прости, - всхлипы, рыдания, нечленораздельные возгласы мужчины, заглушаемые бабушкиным подолом, заполнили автобус.

Старушка опустила руки на стриженную макушку «блудного сына», шапка которого также скатилась по ступенькам к двери.

- Вот почему его лицо показалось мне знакомым. Это же лицо этой милой старушки с бидончиком, лицо матери непутевого сына.

Мужик с погонами наконец-то очнулся и засуетился. Прокравшись бочком мимо внезапно встретившихся родственников, он подхватил автомат, наставил на беглеца, не обращавшего ни на кого и капли внимания.

Не зная, что сказать, офицер вдруг, направив ствол на меня, заорал:

- Поехали, поехали, что встал? Ехать надо.

Я завел заглохший двигатель, который тоже, видно, оторопел от происшедшего и мы, потихоньку набирая скорость, тронулись в путь.

Также в общем молчании, не считая «сыночка» и мамочки, мы переехав по льду крошечную речушку, въехали в райцентр.

Автобус подкатил к вокзалу. Из-за здания выглядывал состав с пыхтящим тепловозом.

Офицер вывел из автобуса «блудного сына». За ним вышла старушка. Мать попыталась взять за рукав «сыночка», но офицер с красными погонами стал ее отгонять. «Блудный сын», вскипев, вырвал АКМС из рук нового конвоира, отбросил его в сторону и подручку заковылял вместе со старушкой прочь. Обалдевший офицер побежал, поднял оружие, хотел что-то крикнуть, но нажимая на курок молчащего автомата, тоже онемел.

- Там нет патронов, - обернувшись крикнул «Зек», шагая дальше.

Я вышел вместе со всеми из автобуса и мы еще долго смотрели на удалявшихся старушку с «блудным сыном» и семенившим за ними офицером с пустым автоматом.

Приехав в гараж, я обнаружил в автобусе за моим сиденьем бидончик, оказавшимся там каким-то чудом.

Потом вместе со сторожем гаража, дядей Колей, допивая хмельное содержимое «волшебного сосуда», мы, качая головами и сокрушаясь, долго говорили о событиях странного зимнего вечера.

25.05.2010г.

«СПАСИБО ЗА ГЛУПОСТЬ»

«ЛИ-2», хотя и сделан был по американской лицензии все же тряс и тарахтел не лучше консервной банки с крыльями. Все дело было в установденных на нем звездообразных двигателях АШ-62ИР Шевцова, работа которых оставляла желать лучшего по сравнению с американскими двигателями.

Капитан Семен Славин сидел в брюхе транспортника хмурый и злой. Не успел он вернуться из десятидневного шатания по тылам немцев и румын, как снова в пасть к дьяволу, да еще с новым пацаном радистом — сосунком и неумехой. Да и Бог, как в воду глядел, дал ему фамилию Зеленый. А так хотелось ему завалится на хуторе, который он давно присмотрел, в баньку вместе с румяной хозяюшкой, да потом посидеть за хорошим столом вместе с товарищами, упрятанными в госпиталь. Но, увы, человек предполагает, а начальство посылает куда подальше.

Семенов, конечно, иногда уважал начальство, но теперь за то, что оно не дало передохнуть и отоспаться, был справедливо зол и, несмотря на данное им согласие на новый рейд, сказал:

- Спасибо за глупость!, - правда, эти не уважительные слова были произнесены в уме самому себе.

Руководствуясь принципом: Счастье, это когда несчастья не каждый день, он, считая вчерашний день,- день возвращения, спокойным, сжался, ожидая завтрашнего дня. Вернее завтра уже наступило,правда,было еще час до рассвета,но день считай уже пошел.

Зам. командира армейской разведки, его земляк Резаков, так слезно просил его выполнить инспекционный рейд с радистом в район исчезновения группы Короткова, не подававшей признаков жизни уже три дня. Странным было и то, что партизанский отряд, выведший на зону возможного расположения базы немецких подводных лодок группу Короткова, тоже не выходил в эфир.

Все было мутно и не понятно. Послать новую группу было глупо, это значило обречь ее на возможную гибель, да и людей, готовых выполнить работу по обнаружению немецкой толи базы, толи базы подрывников-подводников «черного княза» Юнио Валерио Боргезе, толи подразделений «К» - диверсионно-штурмовых соединений германских ВМС, в наличии у Резакова не было. А близилось освобождение Крыма, высадка десантов и командование приказывало подавить потенциальные узлы сопротивления.

Резаков, зная, что Славин родом из здешних мест, да и работал в порту до войны, самое то, что нужно для дела. Тем более три года войны в разведке дали Славину такой опыт, что ни в сказке сказать.

Вот и сидел на железной скамье в «ЛИ» Семен, поглядывая с сомнением на юного радиста, нервно поглаживающего вытяжную скобу парашюта.

Самолет летел в предрассветных сумерках за девяткой «ПЕ-2», которые нацелились на порт, где когда-то трудился Славин. Здесь, в прибрежной зоне, в скалистых бухтах, по сведениям партизан, затаилась немецкая база. «Пешки», при подходе к цели, прибавили скорости, и отвернув, ушли вперед. Самолет с Славиным и его напарником прошел над прибрежными холмами и мысом «Хамелеон» стал обходить, заворачивая в вглубь суши, гору «трех святых», на склоне которой до войны работал карьер по добыче минерала со странным названием «ТРАСС». Вот из этого карьера и ударили зенитки. Самолет начало кидать толи от взрывов, толи пилот уклонялся от облачков, окруживших машину в светлеющем небе.

Дверь в пилотскую кабину распахнулась и, выглянувши, один из пилотов заорал:

- Прыгайте, ребята! Нас подбили!

Славин рванулся к боковой двери, таща за рукав побледневшего горе-радиста. Затем, отпустив рукуЗеленого, открыл дверь и, оглянувшись, зарычал:

- Пошли! За мной!, - сильно оттолкнувшись и раскинув руки, упал в бездну.

Утро за бортом воздушного лайнера встретило Славина очень тепло, даже очень горячо. Что-то оглушив, обдав жаром, толкнуло его мордой лица в надвигавшуюся поверхность Крымского полуострова. Мелькнула даже мысль, что Зеленый выпал прямо ему на спину, но затем все куда-то пропало. Когда глаза зачем-то открылись, он почувствовал, что кто-то хочет их выхлестать ему чем-то очень зеленым. Оказалось, что разодранный осколками парашют, тащит его по верхушкам корявого низкорослого «пьяного» леса на склоне горы трех святых.

Как только он вновь закрыл глаза, парашют выдохшись, угомонился и Славин свалился на траву в предрассветную тень леса. Несколько секунд и заработали условные рефлексы: он отстегнул парашют и, стягивая с ветки, стал его сворачивать. Оглядевшись вокруг увидел , но скорее, нащупал ямку и сунул камуфляжного цвета комок туда. Парашют был трофейным немецкий с камуфляжной расцветкой, Славин предпочитал такие, а не ярко-белые демаскирующие на зеленых просторах, захваченной какими-то гадами, Родины.

Чуть успокоившись, Славин вдруг с ужасом обнаружил что он стоит на свежезеленой траве босой, а на плечах нет привычной тяжести вещмешка и оружия. Такого с ним еще не было, чтобы во время полета под куполом парашюта его обшманали и обокрали. Тронул голову — на ней ничего. Обшарил карманы — пусто. Огляделся вокруг, посмотрел вверх — все тихо, пусто, только первые ранние птахи что-то насвистывали.

Он сел так, чтобы видеть обстановку вокруг и стал думать и разбирать шарики и ролики в голове, а она почему-то гудела, а в ушах позванивало.

Из всех мыслей-догадок одна была самой реальной: самолет от попадания снаряда взорвался, а его взрывом, оглушив, контузило, взрывная волна содрала все, что ей понравилось с тела Славина, а осколки, побив парашютный ранец, вызвали его самопроизвольное раскрытие. На передовой Славин видел, как взрывная волна раздевала тела убитых до гола — до мяса и развешивала кожу по деревьям. Так что ему повезло, сделал он вывод и прошептал самому себе:

- Спасибо за глупость.

В чем была глупость он и сам не знал, так уж любил он выражаться в периоды душевной борьбы с жизненными обстоятельствами.

- Хорош «инспектор» армейской разведки, бос и с протянутой рукой. Дайте мол воды напиться, а то одеться не во что и выстрелить не из чего, - задумался о своем будущем Славин, собираясь слепить из парашютного ранца какие-нибудь «чуни», как вдруг до уха донеслись настораживающие звуки. Но звуки не повторились и Славин вытащил из внутреннего потайного карманчика в штанине пластину «супинатора», заточенную с одной стороны как бритва, а с другой имевшую нарезанные зубчики.

Только Славин потянулся за парашютом, как взгляд уловил в дали между деревьями какое-то движение. Спрятав инструмент, он вжался в траву и стал наблюдать за еле различимым силуэтом, приближавшимся к его укрытию. Пилотка сразу выдала немца, а затем и форма погон на плечах. Фигура, сильно пригнувшись, с зажатым в правой руке «девяностовосьмым» карабином Маузера, чуть стороной стремилась проскользнуть ни кем не замеченной. Что-то было в ней знакомо, но все сбивала форма, вернее, видимая верхняя ее половина.

Все чувства и движения у Славина заработали «на автомате». Еще сильней вжавшись в траву, он приготовился к броску, у дичи было все, что ему очень нужно.

Только солдат миновал схорон Славина, он вскочил и всем телом рухнул на спину жертве, патаясь сбить ее на землю и задушить. Но жертва неожиданно слегка качнулась влево и сгруппировавшись, втянула голову в плечи. Славин оказался не на спине жертвы, а на ее правом плече и силой веса своего тела развернул ее к себе лицом. Карабин лязгнул о камень, выпущенный из руки, немецкая пилотка куда-то свалилась.

От неудачи Славин взвыл и хотел прямо зубами впиться в немца, но онемев ослабил хватку и шипя выругался:

- Коротков, сволочь, это ты?, - и, скатившись в сторону, вскочил на ноги.

- А кто же еще, чуть не задавил, слон босой, - продолжая лежать и улыбаясь, ответил псевдонемец.

- Это надо же вывернулся из под меня!, - буркнул Славин.

- А ты хотел, прыгая со стороны низкого солнца, чтобы я не заметил на стволе карабина вдруг исчезнувшего блика. Понимаю — нужда заставила. Кто это тебя так разделал под клоуна? А я хотел тебя встретить, ну, хотя и не с фанфарами, но все же. Мы приняли сообщение о твоем вылете, но рация у нас только на прием работает, фрицы продырявили коробочку. Ну, протяни же руку товарищу, помоги встать и успокойся, а то глаза так и сверкают, - Коротков поднялся, оглядываясь по сторонам и поднял карабин.

- Из самолета приыгнул, а очнулся на земле голый и босый. Сам гадаю — что это было. Думаю самолет рванул и меня волной обдуло как лиственницу.

-Да, нет, мы самолет видели, он улетел, так что в нем все живы, но не много дымил. Ждали двоих, а ты, что один?

- Как видишь, а вот мой радист толи в самолете остался, толи где-то тоже приземлился.

- Я что-то не заметил второго парашюта, хотя и темновато было. Но самолет с твоим парашютом на светлевшем небе я лично видел, - Коротков натянул немецкую пилотку на шишковатую голову и стал снова оглядываться.

- Пошли потихоньку отсюда, а то с горы, где зенитки в карьере, за нами возможно наблюдают или хотят увидеть. Ну, а обувку и оружие мы подберем на месте.

Коротков, а за ним Славин двинулись вниз по склону от горы Трех Святых в сторону скалистого берега с цирками и многочисленными бухточками между поселками Виноградное и Рыбачка. Пройдя «пьяный лес», они с предосторожнастями пересекли тропу, по которой постоянно курсировал немецкий патруль и спустились в хаос скал, осыпей и расщелин.

Здесь, под козырьком одной их скал сидели два бойца, а возле на куче какой-то одежды спал мальчик лет двенадцати-четырнадцати в курточке с пустым рукавом.

- Это,что все бойцы?, - спросил Славин оторопело уставившись на мальчика.

- Нет, двое в камнях, ведут наблюдение, - ответил Коротков, бросив немецкую пилотку на кучку одежды.

- Как, вас же, с тобой должно было быть девять и кто этот пацан?, - опускаясь на корточки возле бойцов насторожился Славин.

- Погибли в попытке войти в контакт с партизанами трое из группы прикрытия, а один подорвался на мине при отходе сюда в скалы. Мальчонка — это связной, который нас ждал на берегу. Он и тебя должен был вывести на партизан. Беда в том, что немцы уничтожили партизанский отряд Слепнева, дяди этого мальчика и заменили на свой ложный. Короче, подстава. Мальчика не тронули и использовали, чтобы заманить посланных мной бойцов в засаду. Результат встречи с партизанами: четверых потеряли, повредили рацию и никаких дополнительных сведений по «базе» не получили. Теперь, потеряв своего бойца, знавшего эту местность, используем пацана и ведем поиск по каждой бухте внизу. Вот такая обстановка, товарищ капитан, - Коротков тоже сел у импровизированного ложа мальчика и стал его теребить за плечо.

Мальчик испуганно подхватился и стал переводить взгляд с Короткова на Славина и обратно.

- Это наш начальник, расскажи ему, где ты думаешь может быть скрытая стоянка подлодок или катеров в бухтах внизу у моря, - похлопав ободряюще мальчишку по спине, попросил Коротков, звание которого да и всех остальных определить было невозможно, все: погоны, ордена, документы остались на далеком кавказском берегу.

Мальчишка поерзал на куче трепья, поправляя пустой рукав курточки и произнес:

- Я могу показать, но не на карте, а прямо со стороны моря. Когда мы там со старшими пацанами, еще до войны, рыбачили, то они показывали большие такие щели в бухте третей, если считать от нашего рыбачьего поселка. Там еще есть, в бухте перед той, скала с названием «Голова», - мальчик закончил говорить и тоже стал смотреть на карту, что развернул Коротков.

Но карта была уже больно мелка, в одном сантиметре два километра и нашли они на ней только гору Трех Святых с отметкой 575 метров и берег моря у ее основания без всяких бухточек. Для такого дела нужны были морские лоцманские карты, но, увы, спасибо и за то что дали.

- С моря нам не увидеть эти места, а сверху эту бухту можно увидеть только с Трех Святых, а там немцы. Давай, пацан, как тебя зовут? По форме скал над бухтами попробуй направить нас, - умоляюще попросил Славин, приметив стоящие под скалой немецкие короткие сапоги с раструбами.

- Давайте я вас проведу к «слоеному» мысу, я там был раньше, с него можно увидеть три бухты точно, а зовут меня Игорь, - мальчишка встал и заправил не нужный рукав куртки в боковой накладной карман.

- Товарищ капитан, да вот примерьте немецкие сапоги, вроде размер Ваш, - перейдя на «Вы» при подчиненных спохватился Коротков.

- Николай, дай товарищу капитану «ППС» Сергея да и финку тоже, - добавил старший лейтенант, уже обращаясь к бойцам, которые попытались встать под низким козырьком, но ударившись о скалу, снова присели.

- Ну, а как же, товарищ капитан, мы сообщим нашим, если найдем объект, ведь рация только на прием работает, - спросил озабоченно Коротков.

- Никуда мы сообщать уже ничего не будем. Предстоящая ночь у нас определена начальством как крайняя для блокировки или уничтожения скрытой стоянки вражеских плавсредств нападения. Помощи с моря не будет, все суда наши задействованы на другие дела. Нам нужно самим решить эту проблему. Вы же имеете при себе взрывчатку?, - строго в полголоса сообщил Славин.

- Да, сорок килограмм тротиловых шашек и резиновая лодка. Все спрятали на берегу при высадке. Не далеко, в первой бухте от поселка, где мы вышли на связь с Игорем. Детонаторы и шнуры у нас с собой. Нужно троих послать за шашками: одного из группы обеспечения и двух из группы захвата, для прикрытия, - доложил Коротков.

- Согласен. Только определим точку встречи с бойцами и начнем выдвигаться: трое за грузом, а мы трое с Игорем на этот «Слоеный» мыс. Но сначало все дойдем до мыса, а у него разойдемся. Встретимся не позже девятнадцати часов в точке расстования. К бойцам с грузом выйдет Игорь, а мы его подстрахуем.

- Хорошо, товарищ капитан, а сейчас перекусим, предупредим наших наблюдателей и,меняя друг-друга, двинемся вниз, - проговорил взбодрившийся Коротков.

Перекусив, Коротков, Славин и Игорь прокрались к месту одного из наблюдателей и определили маршрут движения. Затем все с долгими остановками и предосторожностями добрались к десяти часам в район «Слоеного» мыса и группы разошлись.

Разношерстная группа Славина, состоящая из старшего лейтенанта, сержанта группы захвата и мальчишки с помощью последнего выбрали толи яму, толи нору-пещеру на мысе, начали наблюдение.

- А кто старший в группе носильщиков, - спросил Славин у Короткова.

- Да, вы его знаете — старшина Семенов, он уж год как ходит во главе группы захвата. Помните как-то еще в совместном поиске мы застряли на одном хуторке и он нам «травил» как съел, когда работал до войны на шахте, на спор живьем крысу, - заулыбался Коротков.

- Припоминаю, они еще потом так набрались, что он только один пришел на смену, за что всех лишили, кроме него, премии в виде отреза ситца на платье, - откликнулся Славин, обматывая бинокль куском мелкой рыбацкой сети, чтобы не бликовал.

Ни Коротков, ни Славин, ни бойцы не догадывались, что приближалось одиннадцатое апреля, день намеченный для высадки десантов в Крыму с целью окончательного освобождения Крыма. Потому так и торопило начальство не только группу Короткова, а и многие другие заблокировать все возможные противодействия немцев и румын этим десантом. Приближалась ночь с девятого на десятое апреля.

Солнце было в зените, безбрежная голубоватозеленая поверхность моря сливалась где-то за горизонтом с голубизной бездонного неба с редкими ослепительно белыми кучевыми облаками. Четкий контур береговой линии с аккуратными бухточками был открыт взглядам наблюдателей. Игорь без всякого бинокля определил место нахождения искомой бухты, а капитан со старшим лейтенантом уже в бинокль разглядели все что нужно.

На крошечном пляже бухты , третьей от поселка, высились приземистые сооружения, укутанные маскировочными сетями. В море, в ста метрах против сооружений, на якорях стояла самоходная баржа с зенитными установками. Сминая гальку на пляже, прогуливались фигурки часовых.

Славин с Коротковым прикинули расстояние до объекта, до баржи и начали обдумывать как же этот объект заблокировать, закупорить.

- До полночи нужно все сделать, иначе ночью они выйдут на охоту на своих посудинах, вон одна выползла, - сказав, Славин кивнул в сторону бухточки.

Действительно, красиво пеня гладь зеркала притихшего моря, появилась небольшая субмарина. Коротков вытащил из кармана комбинезона брошюрку и стал, листая, сверять картинки в ней с натурой, поглядывая в бинокль.

- Сверхмалая лодка «Бибер», водоизмещением 6,5 т, Германского производства, - убежденно проговорил Коротков, показывая брошюрку с силуэтом судна Славину.

- Да, похоже на то. Давай сделаем так: я, ты и Игорь иднм на встречу с бойцами, несущими взрывчатку, и лодку. Перехватываем их на берегу, чтобы зря не подымались и думаем как: либо берегом подойти к объекту, либо, захватив баржу, направить ее в бухту и посадив на мель, блокировать выход судов в море. Боец, что с нами, пусть остается на «слоеном» мысе и все фиксирует, наблюдая за бухтой. После операции все сходимся в точке убытия в три ноль-ноль, туда подойдет морской охотник где и будет ждать нас до пяти ноль-ноль, - решил Славин, ища поддержки у Короткова.

- Так, конечно, реальней. Сверху что-то сделать с сорока килограммами как-то не просматривается.Надо одти навстречу с ребятами, а Сашка, если что, к нам прибежит. Игорек, как ты думаешь, берегом с лодкой можно подойти к той бухточке и там затаиться?, - повернулся к Игорю Коротков, снимая с шеи бинокль.

- Можно кое-где пройти по скалам, не моча даже ноги, а где-то на лодке. Мы так ходили даже без лодки, правда, без вещей, - ответил Игорь.

Не долго думая тройка, стараясь не шуметь, стала спускаться к морю. Теплый весенний ветерок трепал комбинезоны на плечах разведчиков и , выхватив пустой рукав подростка из кармана, поднял его в каком-то странном салюте или приветствии. Откуда-то сверху донеслись выстрелы, идущие остановились, прижавшись к скалам. Переждав минуту-другую и осмотревшись, все спустились к воде и укрылись среди каменных громад.

Игорь с общего согласия стал пробираться берегом на встречу с тройкой ранее ушедших бойцов. Вскоре появились они с резиновыми мешками и упакованной лодкой. Лодку надули и погрузили в нее взрывчатку. На поводке, прижимаясь к скалам, лодку с грузом потянули вдоль берега.

Славин приказал мальчику оставаться на месте и дожидаться их возвращения, а потом уж решать оставаться ему в поселке или он уйдет с ними на морском охотнике.

Снова сверху донеслись выстрелы и Славину показалось, что пули даже где-то у них за спинами зашлепали по воде. Он оглянулся, по воде расходились круги. Кто-то там на верху, возможно патруль, их обнаружил или просто для профилактики постреливает по границам таинственных бухт.

- Спасибо за глупость, - пробурчал он себе под нос, переставляя по камням ноги в болтающихся сапогах.

Спустя несколько часов они мокрые, с ободранными руками и ногами о обобросшие мидиями камни, вышли к последнему мысу перед бухтой с объектам. Предстояло, сидя в воде, дожидаться темноты.

Подплывая к оконечности мыса, Коротков, понаблюдав за ситуацией, докладывал оставшимся обстановку. В один из моментов он сообщил:

- Лодочка вернулась в дом, ну, та, которую мы наблюдали с «слоеного» мыса.

Баржа, что стояла напротив входа в таинственное жилище подлодок, вела себя смирно, только иногда на ее палубе появлялся матрос и осмотревшись, куда-то исчезал.

Как только спустились сумерки, решили, что трое бойцов и Славин поплывут, взяв минимум оружия и без лодки к барже а, сняв охрану, подгонят ее к берегу, где с помощью подоспевшего Короткова, подорвут ее.

Все прошло удивительно гладко. При появлении бойцов на палубе баржи, экипаж бросился за борт и исчез в темноте. Старшина Семенов, мастер на все руки, служивший срочную службу на флоте трюмным машинистом, запустил на малые обороты дизель. Отцепив якоря, новая команда подошла к берегу точно напротив входа в канонир, где тускло светила лампочка и откуда выглядывал нос подводной лодки, едва различимой в темноте.

Коротков, тащивший резиновую лодку вдоль берега уже в бухточке, бросил ее и, дав очередь из автомата, толи уничтожил, толи загнал в бункер охрану. Откуда-то сверху раздались одиночные выстрелы, вспыхнул на горе Трех Святых прожектор, который пошарив по поверхности моря, уперся в небеса и потух.

Бойцы, заложив взрывчатку в баржу, подожгли шнуры и вместе со своей лодкой, скрылись за мысом. Через минут двадцать грохнули два взрыва. Снова вспыхнул прожектор, но он не мог осветить уходящих бойцов, прикрытых береговыми скалами.

Забрав Сашко на верху мыса и Игоря на берегу, команда всего с одним легко раненным добралась к трем часам ночи к месту встречи и стала на берегу ожидать эвакуационное судно. Игорь решил уходить с разведчиками, боясь мести псевдопартизан. Сидя в кустах можевельника на берегу, они прислушивались к гулу моторов самолетов, бомбивших порт.

По неизвестным причинам морской охотник за ними пришел только через две ночи, да и не один, а еще два катера с десантом. Игорь остался с вновь прибывшими, а остальные вернулись на Кавказский берег в жаркие объятья начальства, собравшегося в Крым.

В апреле 1969 года на встрече в честь двадцатипятилетия высадки десанта в Керчи, Славин нежданно-негаданно встретил Короткова, уже майора в отставке, работавшего на общественных началах при горвоенкомате в Симферополе и помогавший некоторым участникам войны восстановиться в правах этих самых участников. Так к нему обратился как-то бывший летчик, попавший после одного из налетов на один из Крымских портов к немцам в плен, а после освобождения в Казахстанские лагеря.

- Я, конечно, помог ему, но заинтересовался где, когда его сбили. Он мне рассказал, что в ночь с девятого на десятое апреля, после ухода от цели его самолет ПЕ-2 был сбит зенитками с высотки «575». А ведь это гора Трех Святых, где мы с тобой в ночь с девятого на десятое купались в прохладе апрельских вод Черного моря. Самолет упал на берегу залива в какой-то лиман, а экипаж на парашютах опустился в море у самого берега, напротив поселка, где и был пленен. Это совпадение меня заинтересовало и я начал копать дальше. Поднял все донесения сразу после освобождения этих мест в Крыму. И вот что оказалось:

Мы с тобой и нашими ребятами блокировали ложную базу подводных лодок, а настоящую стоянку малых лодок разрушил самолет экипажа того летчика. Этот самолет упал прямо на лиман, в котором стояли замаскированные эти лодочки и торпедные катера. Лиман этот за мысом Хамелеон был укрыт маскировочными сетями, а рядом находился лагерь военнопленных, заключенные которого и оборудовали эту стоянку под военные суда. Откуда летчик это узнал, да он со своим экипажем в этот лагерь и попал, но вскоре был освобожден и снова посажен уже своими. И еще, ты тогда обратил внимание, что все как-то легко прошло. А все это подстава и то, что моряки с баржи уплыли и то, что охрана базы разбежалась. А стреляли сверху по нас для видимости, да и никто не бросился нас ловить и догонять. Тот «Бибер», ну, который я в бинокль увидел, всего-навсего макет, который тоскали на тросу от берега до баржи и обратно. Ну, а партизанский отряд разгромили и часть наших положили, чтобы мы не получили настоящей информации и чтобы не разделились на две группы, если начнем сомневаться.

Кстати, встретился я с нашим Игорьком, так он после окончания школы закончил какие-то курсы, работал в рыбколхозе, а сейчас председатель поссовета у себя в поселке. Он помог разыскать места захоронения моих ребят и привел могилки в порядок.

Твой радист Зеленый после контузии и ранения, тогда в том ЛИ-2, комиссовали и следы его затерялись. Вот и скажи за что мы с тобой получили по ордену?, -спросил Коротков, улыбаясь и заглядывая в глаза Славину.

Какой орден. Я тогда так ничего и не получил. Вот и спасибо за глупость! А вообще, это надо отметить и ребят наших помянуть. Пошли, нас уже давно ждут друзья в ресторане.

13.05.2010г.

«ТЯЖЕЛЫЙ СЛУЧАЙ»

Осень как-то уж слишком быстро подкралась и раскрасила деревья в лесу на той стороне залива, на Куржской косе. С небольшого парома, переправлявшего людей и несколько машин на косу, хорошо уже была видна трепещущая листва на березах и осинах. Сосны были в глубине Косы, на той стороне у подножья дюн и потому встреча с их стройными телами еще только предстояла.

Аркадий и Римас, взяв треногу, рейку, вешки и ящик с теодолитом, вместе с остальными пассажирами сошли на пирс. Следом съехали машины: грузовой тентованный УАЗик и две Волги. Машины быстро укатили по асфальтированной дороге куда-то в сторону Неринги и Калининграда.

Ребятам предстояло выполнить работу по трассировке существующей дороги Клайпеда-Калининград, до границы с Калининградской областью и составить угломерный журнал. В первый день транспорт им не выделили и они не спеша занялись определением вершин углов в начале трассы, у самого пирса.

Римас, как инженер, стал находить вершины углов поворота и закреплять их красивыми полосатыми вешками. Расставив вешки на участке с тремя-четырьмя углами, они замеряли расстояния между ними. Затем, установив теодолит, определяли углы поворотов и биссектрисы.

В один из замеров величины угла поворота, Аркадий навел вертикальную нить трубы на вешку, но вдруг из ельника появилась чья-то рука и, легко выдернув из песчаного грунта вешку, исчезла.

Кричать и возмущаться было бесполезно, до вешки было более ста метров. Пришлось смириться с потерей. Похитителем, скорее всего, был один из грибников, которых было в это время здесь предостаточно.

Примерно в три часа дня они, поработав без обеда, собрались и двинулись назад к причалу, где нужно было по времени попасть на паром. Здесь уже стояло несколько машин, в том числе «РаФик», возле которого стояли две девушки, а в кабине дремал пожилой водитель. Девушки: одна постарше темноволосая в плаще и брюках, вторая русая моложе и тоже в брюках, но в светлой курточке с поясом.

Увидев подошедших Римаса и Аркадия, старшая темноволосая засуетилась и вдруг из «Рафика» вытащила полосатую вешку, очень похожую на вешку ребят. Римас, бабий угодник, моментально сориентировался и двинулся к девчатам, выражая одновременно восторг и благодарность за возвращение вешки. Аркадий же смущенно стоял у сложенного инструмента и делал вид, что рассматривает гигантский плавучий ДОК, пришвартованный не далеко от паромного причала.

Римас увлеченно болтал с девушками. Они громко смеялись, поглядывая на Аркадия, но вдруг посерьезнев, повернулись в его сторону, а Римас энергично рукой пригласил его в образовавшуюся компанию.

Аркадий, немного смущаясь, подошел, оглядываясь, то на инструменты, то на появившийся в проливе паром.

- Это Гражина, а это Юрате. Представляешь, они забрали нашу вешку у грибников и, проявив благородство, присущее только таким красавицам, вернули ее нам, - выпалил Римас, гордо выставив перед Аркадием вешку.

- Девушки видели нас на дороге и поняли, что нам без вешки ну, никак. Сами они ездят каждый день в Нерингу, что-то там инвентаризируют курортное. Так, Гражина?, - продолжая тарахтеть, Римас обратился к темноволосой девушке.

Аркадий глянул на Гражину. Глаза с искоркой внутри зрачков игриво оценивали его с головы до ног. От такой откровенности Аркадий еще больше смутился, но все же представился, взяв вешку из рук Римаса. Он уже было хотел отнести ее к остальным вешкам, как вдруг вторая девушка, что с короткими светлыми волосами обратилась к нему:

- Аркадий, Римас сказал, что вы студент и здесь на практике. А из какого города? Не из Ленинграда?

- Нет, я учусь в Киеве, а здесь на преддипломной практике, - ответил Аркадий и внутри груди стало тепло. Радость, что к нему обратилась симпатичная голубоглазая девушка, гибкая, с мальчишеской прической в симпатичной курточке.

Паром ткнулся в причал, опустиласт аппарель. Все засуетились. Машины без пассажиров въехали на палубу, за ними зашли грибники с корзинами, а уж за ними ребята, навьюченные инструментом в сопровождении девушек.

На пароме Римас с Гражиной устроились в «Рафике», а Аркадий, осмелевший и счастливый, с Юратой остановились у ограждения и смотрели на удаляющуюся в осенней раскраске Косу.

Откуда-то пришло вдохновение и Аркадий, никогда еще не замечавший за собой такого, с жаром рассказывал о своих прошлых практиках, о отдыхе на пляжах косы летом, о учебе в институте и о том, что скоро практика завершается и надо возвращаться в Киев. Юрате все больше молчала, только иногда, кивая, посматривала на микроавтобус, где щебетали Римас и Гражина.

Хорошее быстро кончается. Паром причалил, прижавшись к развешенным на причальной стенке автомобильным покрышкам. Микроавтобус умчался, из окон которого ребятам махали руками улыбчивые девчата.

- Ну, как? Классные девчата? - надевая на плечо ремень штатива, спросил Аркадия Римас.

- Хорошие, конечно, но как их теперь найти? - удрученно отозвался Аркадий.

- Да не проблема. Я узнаю где они работают. Мне Гражина намекнула. Но, понимаешь, она вроде бы замужем, а вроде и нет. Так что через пару дней я придумаю что-нибудь.

Хорошо что здание, в котором распологался комплексный проектный отдел Каунаского института, было не далеко от места причаливания парома. Они быстро пристроили инструмент и поужинав в столовой на углу горячими «цепеликами» со сметаной, двинулись: Аркадий в общежитие, а Римас домой.

В общежитии Аркадий, окрыленный перспективным знакомством, выиграв пару партий в пинг-понг, улегся на кровать и долго мечтал о красавице Юрате, пока не уснул.

Ему снилось синее Балтийское море, на пляжах которого он с Юратой загорал, обнимал ее хрупкие плечи и целовал голубое небо в ее глазах.

На следующее утро на Косу пришлось уже ехать на машине, но вместо Римаса с ним поехал руководитель их группы Малукас. Римаса отправили с геологами на проектируемую дорогу Плунге-Седа и Аркадий не видел его несколько дней.

Почувствовав неладное и измученный мечтами о новой встрече с Юратой, Аркадий все-таки выловил Римаса на работе и заведя его в «Красный уголок», потребовал объяснить в чем дело:

- Ты мне наговорил, что они ездят в Неренгу и что-то там инвентаризируют, но я, сколько уже на Косе, а больше ни их машины, ни самих так и не видел. Да и ты обещал, что организуешь встречу, - стал напирать на Римаса Аркадий, приблизившись к бильярдному столу.

- Послушай, но я ведь в Плунге был и как-то не до того было, - отпарировал Римас, садясь на стул под полочками с бильярдными шарами.

- Ну-ну, а мне кое-кто сказал, что видел тебя в Плунге с девушкой очень похожей на Гражину. Что скажешь?

- Ладно-ладно скажу, но при условии, что ты психовать не будешь, - растянув в улыбке рот до ушей и молитвенно сложив ладони рук перед грудью, взмолился Римас.

- Говори, послушаю твои фантазии. Тебе бы романы писать, а не лазить по лесам с треногой, - приготовился слушать Аркадий.

- Ну, смотри, сам попросил, - опять улыбаясь начал рассказ Римас:

- Да я был в Плунге и встречался там с Гражиной. Она и ее напарник Юра, именно Юра, а не Юрата, артисты или, как их называют кукловоды театра кукол в Вильнюсе. Ну, а то что Юрата это пацан, а не девушка, так это мы в шутку разыграли тебя. А ты что, влюбился? Вот дела. Они тогда на пирсе, сначала, хотели меня разыграть, но проговорились и решили тебя подурачить. Я думал сразу тебе сказать, но узнав, что они гастролируя едут на следующий день в Плунге, попросился тоже туда в командировку, а про тебя, извини, забыл, - Римас выговорившись уставился на Аркадия, у которого глаза наливались, как у быка, кровью.

Аркадий, потрясенный, схватил деревянный треугольник с бильярдного стола и швырнул его в Римаса:

- Скотина! А еще друг!, - вдруг обмякнув и повалившись на сукно стола, застонал скрипя зубами Аркадий.

Треугольник, пролетев над прикрывшегося руками, Римасом, ударился в полки с шарами и отлетел в сторону. Но шары, возмущенные таким обращением с их покоем, выскочили из-за ограждающей планки и начали сыпаться вниз на бедного Римаса. Один шар ударил в плечо, а второй приложился к буйной головушке шутника. Римас, отскочив, сел на другой стул и прижимая ладонь к макушке, произнес:

Да, тяжелый случай!

02.06.2010г.

«ДОЖДЛИВАЯ ПОГОДА»

Поезд в Каунас пришел поздно вечером. Идти в город и искать институт, куда Лидко и Салова направили на преддипломную практику, было глупо, наверняка сотрудники института уже дремали у телевизоров, сытно поужинав.

Будущие инженеры послонялись по вокзалу, заглянули в буфет, где выпили чаю с бутербродами из хлеба и изящно выгнувшегося сыра.

Ночь прошла на жестких диванах из гнутой фанеры с железными подлокотниками. Даже йоги позавидовали бы ребятам за столь жесткую постель.

Дождавшись восьми часов утра, они методом опроса местных жителей, которые тогда еще понимали русскую речь, установили место нахождения института. Здание находилось на теннистой улице, заасфальтированная проезжая часть которой в местах разрушений покрытия, демонстрировала старенькое основание из деревянных шашечек.

Такси выдохнуло приезжих на тротуар и они робко вошли в обиталище своего начальства на следующие полгода. Отдав направления и отметив прибытие, они выбрали для прохождения практики отдел института в портовом городке на берегу Балтийского моря с послевоенным названием Клайпеда. Потом они узнали, что раньше, до Второй мировой войны он был немецким и носил название Мемель.

Начальство почему-то решило отправить ребят в Клайпеду на грузо-пассажирском автомобиле ГАЗ-69, определив их инженерами с окладоами в сто двадцать пять рублей с вычетом десяти процентов за не полное высшее образование. Но даже такая забота о студентах тешила их души, особенно зарплата в сто двенадцать рублей и пятьдесят копеек после стипендии в тридцать пять рублей.

Их долго не задержали и вскоре «Газик», ведомый пожилым водителем, тронулся в путь. Салов, обладавший гордой осанкой и чеканным профилем, сел рядом с водителем, а Лидко пристроился на боковой лавочке сзади и развернул свежий номер «Недели», приложение к газете «Известия».

Газета и дождливый майский день погрузили в сладкую дремоту, после вокзальной ночи, как Салова, так и Лидко. Но не очень комфортабельное покрытие дороги долго не дало наслаждаться садами Морфея. Лидко, отложив газету, стал вглядываться в мокрый пейзаж в промежутке между головами водителя и Салова.

Редкие машины, вздымая облака водяной пыли, проносились мимо, исчезая в туманной дали Прибалтийского пейзажа.

ГАЗ-69 с брезентовым верхом стал нагонять «черный воронок» - ГАЗ-53 с будкой, задняя дверь которого была открыта и в темноте проема просматривалась поперечная решетка. В проеме периодически появлялась голова сопровождающего милиционера, сидящего с боку от двери, у решетки.

Водитель «Газика», долго не решавшийся обогнать «Воронок», наконец решился и резко вывернул на встречную полосу.

Что помешало трезво оценить водителю расстояние до приближающейся встречной машины осталось неизвестным, по крайней мере, для Лидко. Машина по встречной полосе стремительно увеличивалась в размерах, водитель «Газика» со студентами ударил по тормозам. Следующее было ужасным, но не совсем смертельным.

На мокром асфальте в дождливую погоду легкий «Газик» развернуло на 180 градусов, мотор заглох, машина на мгновение замерла. Но колеса по правому борту, к несчастью, оказались за пределами обочины земполотна. Хорошо, что высота насыпи не превышала полутора метров. Машина в поперечном направлении в полной тишине крутнулась также на 180 градусов и оказалась стоящей на собственной крыше, слегка смяв металлические дуги брезентовой кровли. Лобовое стекло с тихим шелестом осыпалось во внутрь машины.

Сидящие впереди на сиденьях со спинками оказались водруженными на собственные головы и издавали звуки, похожие на сопение и кряхтение.

Лидко, сидевший на простой бортовой лавченке, не изменил ни своего положения, ни позы. Машина просто крутнулась вокруг него, а выпавшая из под лавки десятилитровая металлическая канистра с маслом оказалась перед лицом студента, о которую он и ударился жаждущим знаний лбом.

Водитель и Салов, повалившись на левый и правый бока соответственно, открыв хлипкие дверцы, выползли на свежий, пропитанный весенними ароматами и дождевой моросью воздух. Водитель, не оглядываясь, ушел от машины в поле, где, обхватив голову уселся на бугорке. Салов оторопело стоял у перевернутого транспортного средства, ничего не понимая.

После удара о емкость с маслом Лидко почему-то не потерял сознание, возможно он не успел ничего осознать, а только увидел как из его лба к канистре потянулась струйка, знакомой по армейским травмам, жидкости. Он машинально схватил «Неделю» и приложил ее ко лбу. Окликнув Салова, Лидко попросил его дать ему носовой платок и отстегнуть от заднего борта брезент, чтобы иметь возможность покинуть автомобиль. Платок Салов передал, а вот, что делать с задним бортом не сообразил, мешал шок. Пришлось травмированному Лидко пробираться к боковой двери под креслом, где до этого обитал Салов. Попытка выбраться на белый свет удалась, но кислота, вытекавшая по капельке из аккумулятора, под сиденьем, прострочила его плащ, как пулеметная очередь.

По случаю дорожного происшествия «Воронок» остановился, зрители отвели пострадавшего к нему и усадили через заднюю дверь в «салон» напротив милиционера. Сидящий за решеткой мужчина в мрачной арестанской робе, вцепившись в решетку, постоянно бубнил:

- А я все видел, а я все видел.

Лидко, уставившись на «Зека», подумал, что и дурак бы все увидел, когда у него под носом ГАЗ-69 крутит кульбиты в двух плоскостях.

«Воронок» быстро доставил Лидко вместе с прижатым ко лбу платочком в больницу, оказавшегося рядом с трассой райцентра Ритавас.

В больнице, усадив студента на стул, быстро обработали и пришили на старое место лоскут кожи лба. Затем зарегистрировали как студента Лидковаса из Киева и, вернув уже выстиранный платочек, вывели на крыльцо.

Здесь жертву дорожно- транспортного происшествия уже ожидала старо-знакомая автомашина ГАЗ-69 со сплюснутым верхом и без лобового стекла. Рядом с автоаппаратом стояли: понурый водитель и пришедший в себя Салов.

- Возьми платок, - протягивая тряпицу, обратился Лидко к Салову.

- Да, не надо, - брезгливо и снисходительно ответил Салов.

- Не бойся, его медсестра постирала, - взбодрил Лидко гордого владельца шелкового платочка.

Услышав это, Салов взял платок и небрежно сунул в карман.

Салов, успокоившись, осмотрел заклеенный лоб Лидко и сказал:

- Водитель нас до автовокзала довезет и мы на автобусе доедем до Клайпеды, тут уже близко. Сам же он потихоньку вернется в Каунас.

До места назначения добрались вполне комфортно в «Икарусе». В Клайпедском отделе их встретили и временно пристроили на ночевку в Красном уголке, где пришлось сдвинуть в сторону бильярдный стол.

Полгода пролетели быстро в делах, работе, отдыхе. Летнее тепло сменила глубокая осень. Пора в родные края, но с заездом в Каунас, в институт. Возвращались возмужавшие и загорелые, в этот раз, на рейсовом автобусе. В институте их встретили несколько прохладно и на просьбу сделать им вызов в Литву после получения дипломов, ответили весьма уклончиво.

В отделе кадров, где они оформляли книжки практикантов, начальница ошарашила их, когда они поинтересовались судьбой водителя:

- А вы что не знаете, что он на второй день после возвращения умер.

- Нет, не знали, - за двоих ответил Лидко, почувствовав почему-то вину за случившееся.

- Он сильно переживал из-за аварии, с ним ничего подобного за всю жизнь не было. Вот сердце и не выдержало, - добавила начальница отдела кадров и пожелала им счастливой дороги.

Салов и Лидко, подавленные вышли в коридор. На лестничной площадке их окликнул знакомый геолог, приехжавший к ним в отдел летом.

- Уезжаете?, - пожимая им руки, спросил геолог.

- Да, сейчас на поезд и все, - ответил Салов. А вы не знаете что такое случилось с водителем, который отвозил нас в Клайпеду.

- Пожалуйста, тише. Я когда к Вам приезжал, хотел рассказать, да Вы были в Плунге, а потом видел Вас, но забыл рассказать. Давайте спустимся и выйдем на улицу, все равно сейчас перерыв.

Салов и Лидко, подхватив свои сумки, стали спускаться с четвертого этажа института. Не успели они пройти и нескольких шагов, как где-то хлопнула дверь и мимо них промчался парень, ненароком толкнувший геолога. Тот качнулся, выронил из руки

сигарету и , хватаясь судорожно руками за пустоту, рухнул в лестничный проем.

Через несколько минут внизу собралась толпа. Студенты хотели протиснуться к упавшему, но сумки мешали и они отошли в сторонку. Вскоре подъехала скорая, а потом и милиция.

Почему-то люди в форме сразу подошли к отъезжающим и, заявив, что они задержаны, препроводили ребят в такой же «Воронок», в каом когда-то в мае Лидко отвозили в больницу городка Ритавас.

В машине к ним сразу подсел мужчина в гражданской одежде и сказал:

- Ребята, Вы практику прошли? Прошли. Вот и тихо садитесь в поезд и домой-домой, в Киев. Ничего не видели и ничего не знаете. Понятно?

- Понятно, - прошептали Салов и Лидко.

Их довезли до вокзала. Они вышли и направились к кассам. Вскоре, всего через несколько часов, сидя на полках плацкартного вагона, они смотрели на беспечных пассажиров, которые все никак не могли устроиться и усестся на свои места.

Наконец все стихло. Пассажиры угомонились и улеглись. Ребята, промолчавшие все это время, вышли в тамбур и жадно закурили сигареты из зеленой пачки с изображением Юраты-Русалки.

- Да, ну и влипли же мы во что-то. Наверно, что-то связано с контрабандой, а менты всех этих водителей и геологов пасли, - выпалил Салов.

- Понятно, Клайпеда город портовый. Хорошо хотя бы то, что нас не замели. И все это из-за той дождливой погоды в мае месяце, - подвел черту Лидко, зло бросив окурок в консервную банку, привязанную к защитным перекладинам окна.

07.05.2010г.

«ИГРУШКИ»

У всех, только не у Мишки, почему-то игрушек было всегда полно, не говоря уже о взрослых. Всякие там машинки, мотоциклы, самолеты и танки. Даже были заводные лягушки, птички и корабли на колесиках. А о трех и двух колесных велосипедах и говорить нечего, на это у Мишки была самая большая зависть. Однажды брат от каких-то родственников притащил трехколесный велосипед, но он не ездил, если попытаться крутить педали — они проворачивались. Поэтому брат садил Мишку на сиденье, а сам, становясь сзади на ось и толкал велосипед как самокат.

Но самые завидные игрушки были у мальчишки, которого тоже звали Миша. Его отец привез их из Германии после войны. Это были игрушки детей фашистов. Когда Мишка пришел к соседу в дом, тот выстроил перед ним линейку из черных машин, самолетов, танков и броневиков. На всех этих игрушках были белые кресты. Особенно Мишку поразил танк, из люка которого выглядывала фигурка командира. Когда танк завели ключиком, он двинулся по полу, изрыгая из ствола пушки искры. Брат, пришедший вместе с Мишкой, заявил, что там стоит кремний, как в бензиновой зажигалке, вот он и искрит при движении.

У самого же Мишки все игрушки были либо самодельные, сделанные братом, либо какие-то очень простенькие, привезенные матерью из командировок в большие города.

После войны не прошло еще и пяти лет, потому роль игрушек исполняли часто какие-то детали от машин, оружия, боеприпасов.

Старшие ребята играли ржавыми затворами от винтовок, самими винтовками без затворов и деревянных деталей, ржавыми тесаками от немецких и румынских винтовок, всевозможными гильзами от патронов и снарядов. Особым шиком было катание колес от муфт сцепления тракторов, танков и машин. Изогнув проволоку особым крючком, эти плоские диски с большим отверстием посередине, мчались по пыльным улицам, гонимые пацанами.

Сейчас магазины полны велосипедами и самокатами, а тогда они были все-таки редкостью. Так старшие ребята мастерили самокаты из трех досок и двух больших подшипников. Носясь на них по булыжным мостовым, пацаны, сверкая зубами в улыбках, грохотом сводили с ума окружающих жителей.

Брат, немного повзрослев, стал заниматься морским моделированием. Он делал прекрасные модели парусных кораблей, корпуса которых были из дерева. На этих моделях поднимались паруса, торчащие из фортов пушечки стреляли настоящим порохом. Сделал он и несколько деревянных резино-моторных моделей подводных лодок. Они не были копиями существующих лодок, но главное, что они плавали и даже частично погружались, благодоря рулям.

Сам же Мишка, став старшеклассником, стал заниматься авиа- и ракетомоделированием.

Но в те послевоенные годы все же основная тема в играх с игрушками была война. В карманах детских штанов и курточек тарахтели винтовочные гильзы, пуговицы румынских и немецких кителей, пули от различных стрелковых боеприпасов, а иногда и порох в плитках, в макаронинах и коротких цилиндрических порошинках.

Однажды во дворе у ребят появились в руках новенькие, а не как обычно ржавые, снаряженные автоматные патроны. Патронные гильзы сверкали лихорадочной желтизной, а пули краснотой обмеднения. Кроме патронов ребята ели какие-то кругленькие конфеты. Но после того, как двое пацанов, объевшихся странных конфет, попали в больницу, конфеты и патроны исчезли.

Как-то, возвращаясь с моря, Мишка, его брат и товарищ брата Шишкин, решили заглянуть В Александровский собор, расположенный на другой стороне от их дома, площади. Собор был уже несколько лет на каком-то ремонте или переделке, но стройка затянулась и в полуразвалинах здания гулял ветер, а в покосившейся сторожке либо спал, либо отсутствовал сторож.

Ребята забрались на колокольню и долго разглядывали город, пытаясь найти крыши своих домов, школы, дома офицеров, а также разглядывали военные корабли в порту и на рейде.

Насмотревшись на пейзажи с высоты пролетавших мимо ворон, ребята спустились вниз, но не вышли во двор, а стали спускаться дальше в какой-то подвал.

Мишка побоялся спускаться со всеми и , ища выход, заглянул в небольшой коридорчик, на полу которого были навалены рваные маты, сплетенные из камыша. Пройдя пару шагов, Мишка хотел вернуться, но поворачиваясь, оступился и прислонился к стене. Стена от толчка чуть повернулась, открывая небольшой лаз, в нем была не понятная и загадочная темнота. Мишка, испугавшись, вернулся к подвалу, куда пошли товарищи и стал звать их.

Вскоре появились брат и Шишкин. Брат стал ругать Мишку за его крики, но тот потащил его в боковой коридорчик и указал на открытый лаз.

Шишкин и Мишкин брат прикрыв лаз, решили сходить домой за свечкой или фонариком, а потом вернуться и осмотреть таинственный вход.

Дома их задержали родители: то обедать, то еще что-то. Снова пришли в собор они только на следующий день, хорошо ведь летом школьные каникулы. Родители на своих работах и ребятня бегает сама по себе, если нет бабушек.

Сторожа опять нигде не было, и только его собака, обыкновенный барбос, обнюхал ребят, вяло повиляв хвостом, улегся в тени старой шелковицы.

Дверца в стенной лаз поддалась, но полностью, из-за древности, открылась с трудом. Оглядываясь и зажигая фонарик армейского образца с плоской батарейкой, ребята проникли в узкий проход. В стенках прохода иногда попадались ниши, в которых стояли холодные и покрытые пылью ломпадки. Вскоре экспедиция оказалась в небольшой комнате-келье, в которой была лежанка, а в нише побольше икона да пара каких-то горшков на полке.

Осветив стены и потолок, ребята больше ничего не обнаружили. Шишкин зачем-то заглянул в горшки и , дунув в один из них, от поднятой пыли стал чихать. Чихая он оперся рукой о лежанку, которая тоже была в нише, и неожиданно, охнув, провалился сквозь дыру по самое плечо.

Брат Мишки освободил Шишкина и стал срывать гнилой настил лежанки. Когда фонарик осветил образовавшуюся дыру, то взорам предстали ступеньки, уходящие в глубину.

- Ну, что полезли дальше?, - спросил Шишкина брат, считая мнение Мишки не существенным.

- Конечно, интересно, что там спрятали попы, - ответил Шишкин, шмыгая пыльным носом.

Сказано-сделано. Команда, стирая локтями и плечами пыль со старинных кирпичных стен, двинулась в глубокую темень.

Спустились, наверно, метров на шесть-семь и уперлись в сводчатую дверь, закрытую на висячий замок. Сколько не пытались в щели что-то увидеть ребята, ничего рассмотреть не удалось.

- Надо лом или топор, чтобы открыть, - проговорил Шишкин, продолжая шмыгать носом.

- А где мы их возьмем. У сторожа, да он не даст, а прогонит, - ответил Мишкин брат и они повернули назад.

На выходе из колокольни Шишкин предложил попросить его отца помочь им. Дело в том, что старший Шишкин работал на машзаводе слесарем-лекальщиком и был на все руки мастер. К тому же Шишкин младший хвастался, что его отец воевал в морской пехоте и был в разведроте самым сильным.

- Ну, попробуй попросить его, если он тебе за это шею не намылит, - согласился Мишкин брат, выглядывая из дверного проема во двор.

- Стойте, сторож идет. Ладно, пошли, он в свою будку зашел.

Они прокрались к дворовой калитке храма и побежали через площадь к дому, где жили Шишкины. Шишкин младший знал чем заинтересовать батю. Он наплел ему, что под колокольней скорее всего винный погреб и там могут быть бочки с кагором. Повезло ребятам тем, что старший Шишкин был в этот день свободным и ему на смену выходить только завтра утром.

- А кто там сторожит? - спросил отец Шишкина, вытряхивая из пачки с изображением туриста на фоне гор, сигарету.

- Да, дед такой. Помнишь он на базаре еще чью-то лошадь хотел научить курить и ему хозяин по шапке надавал? - ответил сын.

- А, так это Семеныч, помню-помню.Вот дед: во время войны, бабы говорили,кормил свою козу немецкими оккупационными марками, чтоб она «армейское» молоко давала, а потом продавал его немецкому офицеру, занявшему его домик.

- Пошли, - хлопнув сынка по спине, Шишкин старший двинулся с ребятишками в церковный двор.

По пути Шишкин-отец куда-то сбегал и вернулся с бутылкой, завернутой в газету. Он решительно вошел в калитку и направился к сторожке, из которой на шум вышел сторож Семеныч, а барбос под шелковицей только вопросительно посмотрел на всю компанию. Откуда-то вылез огромный облезлый кот и тоже сонно посмотрел на ребят и взрослых: вдруг что вкусное перепадет, во что он уже давно не верил и потому, потянувшись, улегся рядом с псом.

Ребята скромно поодстали от отца Шишкина, а тот, поздоровавшись с Семенычем, зашел в сторожку, откуда сразу донеслось:

- Семеныч, что кружка только одна? Давай заходи, помянем твою козу Феньку — молочную рекордистку.

- Да, Феньку-то не грех и помянуть, все-таки с фашистами боролась и погибла как героиня, двинув немца в свинячий зад, - сторож,

потирая руки, вошел в прохладную темноту сторожки.

Пес с котом подхватились, услышав шелест газеты, но вскоре, осаженные Семенычем, побрели к ребятам, которые уселись на бревнах.

Взрослые не долго поминали усопшую Феньку и вскоре вышли на свежий воздух. Шишкин старший держал в одной руке свою сумку с инструментом, а в другой кошелку, в которой позвякивал самодельный бидон. Ребята двинулись за взрослыми, но Шишкин старший вдруг обращаясь к брату и своему сыну произнес,как отрубил, смотря на Мишку:

- А этого шкета чего за собой таскаете по подвалам? Это не в игрушки играть, а вдруг мины!

Мишка остолбенел и опустил голову. Брат же, обернувшись, тоже попросил:

- Побудь здесь, Миша, если что, то позовешь нас, понял?

Мишка кивнул и пошел к бревнам, где у его ног улеглись пес с котом, а сторож, постояв у колокольни несколько минут, скрылся в сторожке, откуда донеслось звяканье бутылки о кружку, а потом и храп.

Мишка, растроенный замечанием о «игрушках», сам себе отметил, что он в подвалы лазил совсем не за игрушками, а потому что там страшно и загадочно, как в книге, которую он не так давно начал читать.

Время тянулось, как резина на рогатке, а искателей приключений все не было. Мишка прошелся по церковному двору, подошел к шелковице, сорвал несколько еще твердых ягод и направился к колокольне.

После шорохов и скрежета из открытого проема в основании колокольни появились: брат Мишки и Шишкин младший, карманы у них оттопыривались. Только они вместе с Мишкой уселись на бревна, как из колокольни выскочил Шишкин старший, осыпающий окружающий его мир не хорошими словами и матом. Он бросил свои сумки и, размахивая руками, бросился в тень шелковицы, на ходу сдирая с себя одежду.

Все сразу стало ясно ребятам и опасливо выглянувшему из будки сторожу. Шишкин старший вытряхнул из кармана рубашки «на выпуск» осиное гнездо, из которого десятки летающих тонких талий накинулись на бедолагу.

Вертящийся посреди двора мужчина привлек внимание дремавшего пса, который вскочив, тоже принял участие в пляске, на ходу щелкая зубами в попытках поймать ос. Все же пострадавшему удалось отбросить ногой вглубь двора гнездо, не весть как попавшее в карман морскому пехотинцу.

Все затихло. Обиженные осы, слегка повредив загорелую поверхность тела слесаря-лекальщика, куда-то, недовольно жужжа, удалились.

Шишкин старший, принимая из рук сына и Семеныча бидончик с водой, продолжал тихо ругаться, вспоминая своих и чужих родственников. Но освежив горло и раны водой, бодро объявил Семенычу:

- Ну, Семеныч- укротитель четвероногих, сегодня гуляем. Загляни в сумку с бидоном.

Семеныч осторожно, опасаясь ос, открыл кошелку и вытащил бидон. Откинув замок вместе с крышкой, он нагнулся, понюхал, взял на палец красную жидкость и смазал губы:

- Во, да это же вещь. Слушай, это же настоящий напиток. Надо продегустировать срочно, пошли в трапезную.

Сторож засуетился, побежал в сторожку, вернулся с пустой бутылкой и кружкой. Они вместе с представителем морской пехоты в запасе стали наполнять сосуд, попутно пробуя вино.

- Понимаешь, Семеныч, там действительно винный погреб, но бочки почти пустые, вот только бидон и нацедил. Немцы там склад боеприпасов устроили, но и их там почти нет — все вытащили через вентиляционный колодец и увезли. Пацаны набрали вон патронов да бодрящих шариков шоколада «Кола». Так что вот такие игрушки. Да, что болтать, наливай, Семеныч!

21.06.2010г.

«ВИШЕНЬКА»

Летом в предварительных кассах душно и многолюдно. Иван Иванович, отстояв в очереди, взял билеты туда и обратно в плацкартный вагон в далекий город — город его молодости. До отъезда было еще две недели, на раньше билетов уже не было, только СВ.

Деньги у Иван-Иваныча были, недавно получил пенсию, да и «гробовые» были припрятаны в укромном уголке его однокомнатной квартиры. Квартира распологалась в четырехквартирном доме-бараке, который давно вместе с многочисленными пристройками подлежал сносу, но все не сносился. Крошечные полисадники были захламлены старыми досками, заросли деревьями и кустами. Кое-где проглядывались цветы и зеленый лук с укропом.

Выйдя на своей остановке из трамвая, Иван Иванович в свои шестьдесят восемь лет тяжело присел на лавку в автопавильоне, в трамвае присесть не пришлось.

Переведя дух, он направился к магазину - «Мини Супермаркету» с красивым крылечком. Купил бутылку водки «Хлебный дар», колечко «Одесской» колбаски, банку «Сайры», хлеб, минеральную воду «Золотой колодец». Всю снедь, прийдя домой, он открыл и нарезал, добавив к меню зеленый лук с грядки.

Иван Иванович разжарил на сковородке, ранее сваренный молодой картофель, вывалил его на тарелку и посыпал мелко нарезанным чесночком.

Минералка пузырилась в кружке, пить газировку не рекомендовалось в его возрасте, но иногда можно. Водка, хотя и теплая, была хороша — мягко проскользнула, грея горло и пищевод. С удовольствием закусив молодой картошечкой и рыбкой он откинулся на спинку стула, положил локоть на подоконник и задумчиво посмотрел на улицу, думая о своем.

Приговор врачей был Ивану Иванычу известен и без их грубо-деликатных указаний. Рожденный в военные годы и, умиравший как в утробе матери, так и в младенчестве, он выжил, но ничего не проходит, как в песне, бесследно. Сердце, не смотря на все прогнозы, даже превысило свой ресурс. Теперь светлые периоды в его работе были все реже. Такой период был сегодня и можно было пригубить, скромно закусив.

Критическая ситуация со здоровьем и возрастом предполагала необходимость подвести итоги и сделать необходимое. Одним из необходимых дел было съездить в места, где он был молод и счастлив. Съездить проститься с молодостью и определиться с последними шагами.

Поезд протарахтев по рельсам бывших «полноправных» республик СССР, прибыл в намеченный Иван-Ивановичем городок, преодолев таможенные встряски.

Деньги он заранее поменял и чтобы их не «светить» различным попутчикам разложил в разные места и карманы. До гостиницы в «новом городе» он доехал, как сейчас везде, на маршрутке «Вокзал-Центр» с номером «одиннадцать». Почему-то сразу вспомнил, что в молодости ребята подразумевали под цифрой одиннадцать движение пешком- своим ходом.

Гостиницы теперь доступны наличием мест, но не ценой: капитализм все-таки. Заплатив за сутки, Иван Иваныч принял в номере душ в прозрачной кабинке, ненароком чуть не развалив ее. Кондиционер приятно обдувал остатки волос на голове шестидесятого размера, которую Иван Иванович, с целью слегка отдохнуть, вместе с телом уложил на двухспальную кровать.

Когда-то, в советские морально выдержанные времена, он вместе с остальными экскурсантами удивленно таращился на двухспальную кровать старшего помощника капитана большого сухогруза при осмотре каюты. С кем же спит помощник в море на таком шикарном ложе.

Теперь это его не удивило. Все, включая школьников, «спят» всегда и везде и не дай бог сделать замечание, что где-то бродит «свинячий спид» или «куриная гонорея».

Так же спокойно относилась к сексуальным обменам опытом между окружающими ее мужчинами и его жена. Однажды, когда он ее «застукал» с очередным товарищем, она заявила:

- У каждой девушки должны быть приключения, ну а семья это святое.

В чем была святость Иван Иванович тогда не понял и, пытаясь ударить ее по щеке, загнал отступающую жену на балкон, где за нее вступился лихорадочно одевавший штаны кавалер. Заступник вклинился между стоящей спиной к перилам женой и возмущенным мужем. Клин оказался излишним, так как трое на восьмидесяти сантиметрах уместиться не могли. Жена вместе с другом вывалились наружу, то есть упали с третьего этажа на затоптанный газон в полуодетом виде.

Влюбленные остались живы, но соседка сверху, все время заливавшая их квартиру, заявила, что Иван Иванович в приступе пьяной ярости выбросил влюбленных с балкона.

В колонии общего режима Иван Иванович отсидел три из четырех выделенных ему лет. Естественно, жена и сын от него отказались, никто кроме матери его не навещал в лагере. Кроме душевных потерь Иван Иванович ежемесячно многие годы терял трудовые доходы на оплату лечения пострадавших.

По освобождению он уехал к тетке на родину, где старушка жила одна в той самой однокомнатной барачной квартирке.

Вскоре тетя умерла, сказалось пережитое: потеря на войне мужа и детей. Отца у Вани практически и не было, он погиб тоже на фронте, когда Ивану Иванычу не было и четырех лет. Мать больше ни с кем не встречалась и замуж не выходила.

Безотцовщина долго сказывалась на судьбе Ивана Ивановича: практически беспризорность, бедность, работа с пятнадцати лет, бесперспективное желание выбиться «в люди», закончив какой-нибудь институт.

Институт он все-таки закончил и из-за стеснительности женился на первой пригласившей его на танец женщине во время выпускного вечера в ресторане. Он с женой и уехал по направлению в этот городок, где он сейчас лежал на двухспалке в гостинице.

Этот городок был как бы при руднике, без него он мгновенно бы умер, но уж очень богатая руда этого не допустила.

Здесь родился его сын, сюда часто приезжала, выйдя на пенсию, его мать, чтобы присматривать за внуком. Однажды приехав присмотреть за внуком, мать сильно заболела и умерла.

Навестить могилу матери, вот что было еще одной причиной, чтобы посетить этот город. Город, в котором они с молодой женой мечтали жить светлой и радостной жизнью — не такой похабной, как у всех. Но этому свершиться было не суждено. Все покатилось по накатанной колее. Короче «бытовуха», как говорят следователи.

Как-то в порыве радужных чувств Иван Иванович, называвший любимую Вишенькой, решил посадить перед окном их спальни, находившейся в двухкомнатной квартире на первом этаже, деревце вишни.

Сказал, сделал. Несколько лет он весной любовался цветами волшебного дерева. Но цветы отцветали и ветер унес лепестки вишневой метели в траву школьного стадиона.

Отдохнув с дороги, Иван Иванович направился по забытым улицам к тому самому дому, где они когда-то жили и откуда он на четыре года ушел строить и возводить. Все как-то стало маленьким, усохшим, заросшим кустами и деревьями. Все-таки он узнал двухэтажный дом с одним подъездом, много раз штукатуренный и ветхой шиферной крышей, позеленевшей от времени.

Вот и окно спальни, а вот и вишня, которая знала тепло его рук и которая угощала его черными сочными ягодами любви. Но что с ней стало. Это был двухметровый инвалид без ветвей и с обсыпающейся корой. От одного обрука-руки протянутого с какой-то мольбой к небу, тянулась бельевая веревка. На веревке ничего не было.

Иван Иваныч в изнеможении присел на все ту же и не ту траву школьного стадиона. Для чего он здесь. Все в прошлом. Проснулось желание схватить топор и срубить эту вишню-калеку. Он хотел было попросить топор у кого-то из жителей, но передумал и направился в хозяйственный магазин. По дороге он немного остыл, но все же купил дешевенький топорик. Вернувшись к вишне, он увидел на бельевой веревке развешенную детскую одеженку. Рука с топориком дрогнула и Иван Иванович, уронив его в траву, поплелся, опустив голову, на городское кладбище. Мысли толклись в голове, смешивая прошлое и настоящее.

В прошлом, протолкавшись в мастерах-бригадирах на стройках, имея высшее образование, он серым инженером доработал в строительном управлении, откуда его попросили, поскольку и не пенсионерам работы не было. Став жить в квартире умершей тетки, он жил мыслями, что о нем вспомнит сын, но и этого не случилось. Иван Иванович, как и многие его сверстники, ходил по адвокатам и судам, пытаясь получить военную надбавку к пенсии, но государству это было накладно и решение никак не решалось.

- Надо прощаться с этим миром, - решил Иван Иванович, как-то вернувшись с почты, где получал пенсию. Но как это сделать: хлопнуть дверью чтобы услышали многие — не получится, хлопать уже нечем, а вот тихо уйти из этого злого и холодного мира, вполне по силам.

С этой мыслью Иван Иванович посетил разросшееся кладбище, где опять же с трудом нашел не ухоженную могилу матери. Провозившись с уборкой могилы, он, уставший и грязный вернулся в гостиницу, где перекусил, купленной по дороге пицей и помянул свою мать добрым словом.

На следующий день он уже сидел в плацкартном вагоне, везущим его назад, в крошечную квартирку в большом промышленном городе. Мысль сформировалась в программу действий, которую осталось дополнить деталями по месту действия. Под стук колес и скрежет вагона ему снился огромный сад, заполненный почему-то деревьями, стоящими плотными рядами. Он протискивался между стволами, постоянно держа в поле зрения одно единственное деревце, одетое в белоснежные цветы, в цветы такой юной, такой стройной вишеньки.

Проснувшись от топота ног и криков пограничников на очередной границе, Иван Иванович уже знал, что пути назад уже не будет, да и зачем возвращаться. Ничего не вернуть, ничего нельзя начать с чистого листа. А там за гранью его серой жизни есть что-то другое и какая разница рай это или ад, главное другое не такое нудное и унылое.

Уже дома Иван Иванович подвел итог расходам, произведенным в поездке и наметил расходы на новую и последнюю поездку — на поездку в царство Аида.

Он просмотрел накопившиеся за долгие годы документы и бумажки, не нужное сжег во дворе. Навел в квартире относительный порядок, сложил в дорожную не большую сумку самое необходимое в дороге. Заперев свою квартирку, он отдал ключ соседу через дорогу напротив, сказав, впервые солгав, что едет к отозвавшемуся сыну.

Теперь он не стал брать билет на поезд в предварительных кассах, а отправился прямо на вокзал. Приехал он на железнодорожный вокзал за несколько часов до отхода поезда и, увидев женщину, протиравшую с помощью большого моющего пылесоса полы, решительно направился к ней.

Вскоре женщина, заведя Ивана Ивановича в укромный уголок, отдала ему билет на поезд Москва-Симферополь, естественно, с переплатой.

Купив бутылку минеральной воды, Иван Иванович устроился на скамье в зале ожидания. Он снова в мыслях возвращался в прошлое, состоящее из двух половинок: светлое до лагеря общего режима и после.

В вагоне, уже утром, он с удовольствием выпил чаю с печеньем и, подхватив сумку, вышел из поезда на привокзальную площадь. Здесь все кипело. Бойкие таксисты с ключами зазывали отдыхающих поехать с ними на курорты Крыма за баснословные деньги, но с ветерком погорным дорогам. От таксистов не отставали водители «маршруток», указывая дорогу к микроавтобусам. Искали своих пассажиров водители санаторских автобусов. Только водители троллейбуса Симферополь-Алушта-Ялта никого не зазывали, за них, через громкоговоритель, это делал диспетчер. От водителей всех мастей не отставали лоточники, предлагающие воду, мороженое, пирожки и бутерброды неизвестного происхождения.

Иван Иванович сел в маршрутку, идущую до Ялты и по пути с удовольствием разглядывал горно-морские пейзажи.

В Ялте Иван Иванович долго бродил по городу и набережной, вдыхая аромат моря и тропиков. Искупался на общегородском пляже, в довольно прохладном для июля, море. Понаблюдал за жульем, облапошивавшим мужиков в карты.

После пляжа Иван Иванович купил в магазине бутылку водки, курицу «гриль», хлеба, дорогих помидоров, воду, отправился на стоянку такси, экономить уже было не к чему.

Такси довезло нового курортника до Байдарских ворот, высадив его у красивой церквушки. В ней Иван Иванович поставил свечку за упокой, за здравие было не кому ставить и, постояв минут десять, вышел на дорогу. Дорога шла вверх к перевалу, мимо ресторана.

Поднявшись на перевал, Иван Иванович свернул налево к скалам. Здесь, усевшись у края пропасти, он разложил не хитрый прощальный ужин. Хотя он все время убеждал себя в правоте своих намерений, все же пластиковый стакан, полный водки, дрогнул в его руке. Всю бутылку выпить он не смог, да и съесть все тоже не удалось. Он все сложил в сумку, где ничего кроме мыла и полотенца не было и оставил ее возле камня не далеко от тропинки.

Начинало смеркаться. Солнце зашло, но его свет где-то за спиной Ивана Ивановича еще подсвечивал резкие перистые облака. Он вынул из кармана все свои личные документы, облил их бензином из маленького принесенного пузырька и поджег.

Огонь медленно съел жесткую бумагу и она, сморщившись, притихла, поглотив с собой прошлое Ивана Ивановича.

Хмель наконец-то достал мозг Ивана Ивановича, придав ему необходимой решимости. Он последний раз взглянул на серебрящуюся морскую гладь и шагнул в низ. В его широко раскрытые глаза из темноты вдруг ворвалось огромное поле вишневых цветов в перемешку с огромными спелыми вишнями. Они росли и росли в размерах и вдруг взорвались, разбрызгав рубиновый сок по белоснежным цветам.

Отцвела вишенка, созрели плоды, опали листья и похоронили Иван Ивановича как безродного на городском кладбище в тяжелом гробу из тополиных досок.

«ВАГОНЧИК ТРОНУЛСЯ»

Лето, как и положено в степной зоне, выдалось жарким и до противного не уютным. Было бы под боком какое-нибудь Черное море, наверняка, жить бы стало веселее. Но, увы, было оно за все пятьсот километров и окунать в него тело каждый день было проблематично. Посему на этот подвиг можно было решиться лишь раз в году, во время отпуска, либо благодаря какому-нибудь событию первой величины. Например: смерть родственника, юбилей окончания школы либо учебного заведения, которое по счастливой случайности оказалось на берегу желанного моря.

Такой случай подвернулся Семену Валерьевичу в середине июля. Жара хоть куда. Например, куриные яйца и яйца некоторых других видов фауны можно было жарить прямо на чугунных перилах пешеходного моста, перекинутого через железнодорожные пути у вокзала.

Семен Валерьевич прошел на свою платформу по мосту, стараясь не прикасаться к перилам, ожоги были ни к чему. В приморском городке, куда он ехал по поводу сорокавосмилетнего юбилея окончания школы, то есть 65-ти летия каждого одноклассника, его ждало не только море, но и соученики, соскучившиеся по банкетам и жизненным анекдотам.

Но пути к морю надо было пройти через плацкартный вагон в течении двенадцати часов днем и ночью. В такую жару это было, в возрасте Семена Валерьевича, тяжеловато.

Запасшись бутылкой воды и облачившись в шорты и майку сразу после посадки он, расстелив постель, с кроссвордом в руках улегся на нижнюю полку.

Как Семену Валерьевичу удалось переодеться, не подвергнув оставшиеся в купе вещи краже, нужно описывать отдельно в специальном трактате.

Попутчики на пути к морю оказались вполне спокойными и без прыгающих и плачущих детишек. Некоторой живостью выделялся лишь пассажир с верхней полки. Он, как видно, профессиональный участник всяких сомнительных конкурсов, где выигрышами являются крупные суммы, либо квартиры и авто. Он без конца доставал своими плоскими и старыми шутками женщину на боковой полке, имевшую четырех детей, но ехавшую с одной девочкой подростком.

Пожилая женщина на нижней полке напротив все время спала и никуда не ходила. Парень с другой верхней полки в лежачей позе играл в игры, используя ноутбук. Перед самым отходом поезда резко похолодало и даже покапал дождик, посему даже с закрытым окном в купе было терпимо. В начале одиннадцатого проводница перевела освещение вагона на ночной режим и все резко отошли ко сну.

Утром поезд благополучно вывалил пассажиров на перрон Приморского городка, где их расхватали встречающие владельцы сдаваемых квартир и комнат.

Семена Валерьевича погрузил в объятья одноклассник и повел затем к себе домой.

Дальнейшие события: завтрак, встреча в школе, банкет в кафе, купание в Черном море, обед, посадка в отходящий назад поезд, пролетели так быстро, что Семен Валерьевич не успел даже простудиться или подвернуть какую-нибудь ногу.

Он вновь в шортах и майке на нижней полке в плацкартном вагоне. Но вот погода резко уже отличалась от погоды в день отъезда к морю. Сорокаградусная жара распахнула все окна в купейных отсеках и шторы подобно парусам надувались в воздушных потоках.

Компания пассажиров в блоке из шести полок собралась почти однородная. Четверо молодых людей до тридцати лет и молодящийся Семен Валерьевич, сразу уткнувшийся в детектив.

Напротив Семена Валерьевича расположилась молодая пара: он плотный парень в коротких шортах с волосатыми ногами, постоянно чмокающий партнершу, которая что-то не то съела на отдыхе и пребывала в плачевном состоянии на фоне своего «теловычитания», а не телосложения. Пара девчат на боковых полках что-то постоянно щебетала и откровенно общалась с парнем, выпытывая у него всякую всячину.

К вечеру Семен Валерьевич уже знал, что девчата работают в одном магазине, а быть может и совладельцы его. Парень тоже где-то грелся в сфере бизнеса и торговли и со своей пассией в настоящий момент, как он выразился, - слава богу, не расписан. За что получил вялый удар по мощному колену.

Полка же над Семеном Валерьевичем была почему-то пуста и никто не рвался ее занять, включая левых пассажиров, рассовываемых бойкой крупногабаритной проводницей. Что-то настораживало в беспечности хозяйки вагона.

После восьми за окном начало темнеть, а воздух свежеть. Молодежь заволновалась и стала закрывать окно руками доброго молодца с волосатыми ногами и стильной щетиной на пухленьком личике. Одна из «боковых» девушек вдруг начала покащливать и пить таблетки. Что-то намекало на наличие у нее начальной фазы астмы.

Спутница молодого бизнесмена, что-то когда-то не то съевшая, тоже, проглотив таблетки, стала кутаться в одеяло и задвигать шторы.

Семен Валерьевич скромно попросил молодого человека оставить маленькую щелочку для воздуха и, получив уверения, после десяти начал, как и все, дремать и даже вскоре крепко уснул.

Ему снилась молоденькая хористка с арбузными грудями из рассказа одноклассника, у которого было хобби петь в хоре дома культуры работников порта. Но вкушать сладкие сны мешали назойливые комары, искушавшие ступни и уже подбиравшиеся к лицу. Валерьевич проснулся и почесывая нога об ногу, увидел в тусклом свете над собой мощный стриженный затылок и татуированную руку с темной кистью.

Рука свешиваласьв открытое окно, а затылок, одновременно храпя, что-то громко выкрикивал во сне, перемежая русские слова лагерным матом.

Семен Валерьевич прекратил чесаться и замер, пораженный резкой перемене обстановки в выделенной части вагона для проезда его и его временных спутников.

Девушка, наделенная признаками астмы, резко перемещалась по проходу и временами с криком: «закройте окно», наваливалась на столик в попытке поднять подвижную часть окна. В результате этих порывов ее лицо оказалось рядом с головой матерящегося чудовища, которое без единого матерного слова выдало тираду:

- Ты что, хочешь лечь со мною рядом?

Псевдо претендентка резко отскочила от кавалера с возгласом:

- Я сейчас позову проводника. Закройте окно. Мне холодно.

- Как я закрою, мать твою..., у меня туда рожа, мать твою..., не помещается, - и чудо лагерной жизни еще шире открыло фрамугу, высунув туда кроме руки еще и голову.

Потоки воздуха, обмывающие чудо головешку, приносили к Семену Валерьевичу ароматы ликеро-водочной промышленности и свежепереваренной закуски не известного происхождения.

Остальные две, якобы девушки, замерли вместе с чудо богатырем -бизнесменом на своих полках, наблюдая за событиями на поле брани. Валерьевич, еще толком не отошедшим от сладостной дремы, попытался всех спросить:

- Откуда это чудо взялось?

- Из другого вагона привели. Проводница сказала, что там люди уже легли спать: как-будто мы здесь танцуем! - возмущенно ответила девушка-астматик, в очередной раз пытаясь закрыть окно.

Но истосковавшийся по ветру свободы пассажир, продолжал изливать пары своих чувств на проносящийся за окном ночной пейзаж.

Казалось уже, что зло не победимо. Астматичка бегала от полки к окну. Ее подруга по магазину вжалась в полку под одеялом. Молодая пара, обнявшись, как перед броском в пропасть, тряслась на нижней полке, обмотанная простынями и одеялами. Семен валерьевич на своем ложе с удовольствием принимал своим телом прохладные воздушные ванны, не зная чью принять сторону.

Чудо спаситель явился на соседнем пути. Это был встречный поезд. Поток воздуха, зажатый между двумя составами, с ревом и грохотом ворвался в окно. Голова и рука любителя свободы были отброшены внутрь вагона, а их владелец рухнул на столик со своей полки. Столик до этого еле согласившийся разложиться, вдруг сложился, скатив со своей пластиковой поверхности вместе с бутылками лагерьного Икара.

Встречный поезд промчался и в относительную тишину ворвался крик чудовища:

- Ее... суки убили. Ее.... бл... оторвали башку, башку, башку, ее …!!!

Сидящий в проходе на полу возмутитель спокойствия махал рукой, крутил головой и разбрызгивал слюну и еще что-то.

- Кто обидел тут мальчика, - в проходе подбоченившись нарисовалась проводница.

- Он, он … - хором попытались ответить здоровые и застигнутые различными болезнями молодые люди.

Проводница энергично осмотрела пострадавшего и вынесла вердикт:

- Ничего страшного, только ухо поцарапал. До следующего пионер-лагеря заживет. Марш на полку и чтобы до своей станции я тебя не видела и не слышала.

Раненный проворно вскарабкался на полку, бурча не хорошие слова, явно не выученные в пионерском лагере.

Покой был восстановлен, окно прикрыто. Все погрузились в забытье. До прибытия на станцию, где выходили пятеро из шести обитателей отсека оставалась пара часов. Несколько потревожил телефон буйного пассажира, из него полилась музыка блатного шансона, но с этим пришлось временно смириться.

За пол часа до прибытия молодежь уже столпилась у выхода, топча свои сумки и мешая проводнице выполнять свои хозяйственные обязанности.

- Да, досталось нам с этим …, - проговорила девушка-астматик.

- Да, вам повезло, просто, что он не сел с самого начала на свое место, а бухал с друзьями в соседнем вагоне. Он там розовым шампанским, открывая, окатил пол-вагона. До сих пор, наверно, отмываются, - успокаивая, вдохновила выходящих проводница и опустив трап, вытерла тряпкой поручни.

Выйдя на перон в прохладный ночной воздух, Семен Валерьевич вздохнул полной грудью, посмотрел вслед тронувшемуся вагончику и пошел в вокзальный буфет выпить холодного пивка.

03.08.2010г.

«ЧУЖИЕ ЗУБЫ»

Конечно, герои были и будут всегда. Они совершали и будут совершать подвиги во имя чего-либо или кого-либо. Но визит в зубную клинику к врачам в белоснежных халатах, забрызганных донорской кровью пациентов, это не каждому герою по силам. Бывало что самые мужественные из них пасовали перед звоном инструментов из нержавеющей стали в эмалированных посудинах.

Михаил, хотя имел печальный и многолетний опыт общения с дантистами, держащими «экскаватор» в одной руке и зеркало в другой, все же явился в стоматологическую клинику районного масштаба из-за невозможности наслаждаться едой.

Здание клиники представляло собой двухэтажное сооружение постройки конца сороковых годов двадцатого столетия. Центральный вход украшали прямоугольные «картонные» колонны из древесно-стружечных плит, окрашенные в цвет заветренной колбасы. Серость здания, заботящегося о физическом здоровье нации, скрашивало, стоящее рядом, великолепно отремонтированное здание бывшего кинотеатра «Пищевик», окупированное толи «пятидесятниками», толи «Свидетелями» чего-то призошедшего две тысячи лет тому назад. «Свидетели» приезжали на крутых «тачках», и долгими вечерами, иногда и днем, по-видимому, делились впечатлениями от когда-то увиденного.

Михаил глубоко вздохнул и, оторвав взгляд от красной металлочерепицы дома «свидетелей», вошел в здание с колоннами. Клиника встретила его теплой фармалиновой атмосферой и ароматом жженой кости.

Сообщив в регистратуре пожилой приемщице страждущих о желании встретиться с хирургом, Михаил с оформленной карточкой и талончиком двинулся на второй этаж. На удивление, очереди почти не было. Вскоре он оказался лицом к лицу с хирургом с соответствующей фамилией — Купюров, о котором регистраторша на немой вопрос Михаила сообщила:

- Деньги любит!

Удивительно высокая и худая медсестра, ничего не спрашивая, написала на карточке, что Михаил обо всем предупрежден и ничем вроде СпиДа, гипатита и болезней от удовольствия не страдал. Расписавшись, толком не поняв за что, Михаил был приглашен в кресло любителем ассигнаций и кредитных билетов.

Хирург знал свое дело. Заглянув в рот, он, не долго думая, доломал клещами надломанный зуб под номером один, сообщив, что корень можно удалить с обезболивающим или без. Михаил намек легко понял, не впервой. Десна захрустела, протыкаемая иглой. Через несколько минут он почувствовал, что голова, онемев, увеличилась вдвое.

Вдохновленный хирург, надев на лицо маску, как будто он собирался грабить как минимум банк, попытался экскаватором поддеть остатки зуба, но увы. В ход пошли зловредные клещи, которые он буквально насадил на зуб, раздвинув истерзанную десну. Обиженный зуб не захотел покидать свое ложе в челюсти, слегка покрошившись. Пришедшая на помощь медсетра подала умельцу какой-то инструмент, по которому затем пару раз ударила стальным молоточком. Зуб жалобно застонал и вскоре два его корня раздельно оказались в пасти стального крокодила. Зуб, упав на бортик плевательницы, наверно, с грустью вспоминал прожитые во рту хозяина годы. Сколько было искусано хлебных корок, конфет, ложек, вилок, ниток и некоторых частей человеческих тел в порывах негодования и страсти. Что поделаешь: врачам чужих зубов не жалко.

Михаил с полным ртом ватных тампонов в состоянии еще не прошедшего наркотического опьянения, пошатываясь двинулся к выходу из кабинета.

- С Вас пятьдесят, - бросил проходя мимо пациента к умывальнику, человек-купюра.

Михаил механическим движением выхватил из нагрудного кармана рубашки вдвое сложенную бумажку и положил перед медсестрой. Уже, выходя в коридор, он краем глаза заметил как хирург неуловимым движением смахнул кредитку в боковой карман своего халата. Как они будут делить между собой деньги, уже не имело значения.

Прошла неделя в полоскании соляным раствором ротовой полости или, как говорили пацаны в детстве, зубного ящика. Желая восстановить первоначальный комплект зубов в указанной полости, Михаил вновь оказался перед дверью стоматологической клиники. По правде сказать, рядом с вырванным зубом не хватало еще нескольких, посему нужно было что-то делать.

Образовавшийся проем при зевке мог пропустить в организм Михаила не только черта, как говорила бабушка, а и какую-нибудь молодую Бабу-Ягу с ребенком, а это в планы Михаила не входило.

Девушка в отдельном ргистрационном окошке направила Михиала в кассу оплатить за косультацию врача протезиста, после чего уже с другой карточкой учета его зубов Михаил отправился в кабинет номер двадцать девять. Здесь его, улыбаясь, встретила случайно вышедшая врач-протезист, и пригласила занять, опять повезло, свободное кресло.

Ловкие манипуляции инструментами в широко открытом рту Михаила привели врача к выводу, что нужно что-то делать. С чем Михаил был тоже согласен, но не мог ничего сказать, так как рот был заполнен руками специалиста.

У стоматологов, как и у большинства начальства, есть особенность задавать тебе вопросы, на которые ты в данный момент физически ответить не в состоянии.

В связи с большим оголением фронта верхней челюсти от зубов, возникла необходимость ставить снимающийся протез. Но перед началом создания голивудской улыбки нужно было вернуться к хирургу и произвести какую-то «липоксакцию».

Встревоженный Михаил, вновь записавшись на прием к Купюрову, уже попал в приличную очередь. Дождавшись своего часа, Михаил протиснулся между жаждущими изуродовать свои «зубные ящики» и предстал перед любителем красивых бумажек.

- Что удалять?, - спросила хирурга, так и не располневшая за неделю, медсестра.

- Нет, липоксакция, - весело, опять натягивая маску, ответил Купюров.

Михаил ожидал тонкой ювелирной операции по косметическому выравниванию десны или неба, которое к неудовольствию протезиста, оказалось высоким. Но все было до ужаса простым.

Медсестра опять подала какую-то железку хирургу, а тот, примостив ее где-то в многострадальной полости, приказал медсестре,

- Давай потихоньку.

Михаил к своему удивлению и ужасу из-под полуприкрытых век увидел в руках у стройной, как кипарис, блондинки огромную молоток-киянку для выравнивания мятых кузовов автомобилей.

Не смотря на предварительно сделанный обезболивающий укол, Михаил ощутил, что его очень сильно бьют по голове изнутри.

Вскоре его, даже не всунув в рот тампоны, отпустили на волю, даже не предложив расстаться с какой-либо суммой денег.

Опять прошла неделя и Михаил у дверей уже почти родного дома, где так заботятся о зубах ближних.

Врач-протезист, осмотрев холмы и овраги на деснах Михаила, удовлетворенно и весело начала искать толи ложку, толи совок, чтобы сделать слепок с травмированной челюсти. Ей это удалось и опять рот Михаила был заполнен, но на этот раз гипсом и каким-то пластилином.

Прошла еще неделя. Недостающая часть челюсти была готова, впереди примерки и подгонки.

Надо отметить, что за все время мытарств с зубами, Михаил не мог выпить и грамма спиртного. То нужно идти к врачу, то нельзя есть, то есть закусывать, то работа мешала отдыху. Так шли дни. Измученный соляными ванночками, Михаил затосковал.

После очередной примерки он с куском розовой челюсти во рту, оставленной ему для привыкания, явился к себе домой в квартиру на седьмом этаже. Здесь, попив чаю с размоченной булкой, он извлек из кармана выданную врачем-протезистом инструкцию по эксплуатации чужих зубов, то есть протезов и стал ее изучать.

Инструкция обрадовала Михаила тем, что сообщила, что в первые дни пользования будет нарушена речь. Кроме речи будет нарушен прием пищи, возможно прикусывание губ, щек и языка. На ночь протез необходимо было класть в раствор пищевой соды.

Телефонный звонок прервал чтение и Михаил поспешил к аппарату.

- Привет, племянник! Это дед Николай. Я тут у вас в городе по делам, так что жди к ужину. Буду ночевать. Пока! - телефон отключился и Михаил не успел даже что-то выразить своей нарушенной речью.

Осознав случившееся, Михаил кинулся чистить картошку. До ужина оставалось не так уж и много, небо за окном серело. Кот Мурзик, услышав возню на кухне, стал орать, требуя впустить его в дом с балкона, где он изучал теорию полета недоступных ему голубей.

Поставив вариться картофель, Михаил достал из холодильника бутылек малосольных помидор, котлеты. Не успел он все это живописно расставить на столе в кухне, как в дверь зазвонили и закричал кто-то дядькиным голосом:

- Мишка, открывай!

Едва замок щелкнул, в прихожую ввалился дядя Коля с авоськами в руках и папкой под мышкой.

Из одной сумки выглядывала голова общипанной и умершей не своей смертью курицы. В другой, брошенной на пол, перекатывались, а затем и выкатились арбуз с дыней. Дядька своим телом, голосом и движениями заполнил всю квартиру. Не прошло и двадцати минут, как он уже принявший душ с полотенцем на шее заталкивал нафаршированную овощами курицу в духовку газовой плиты.

При этом он уже выяснил, что моя жена поехала к своим родителям в деревню проведать сына, что я вставил себе в рот протез, что трубы в ванной у нас не правильно присоединены к стояку, что соседка родила семимесячного ребенка и сколько Михаил получает зарплаты за год в своей «фирме».

Род деятельности дяди Коли был связан со снабжением и эту работу он делал с любовью, преград для него не существовало. В советские времена он свободно проходил в кабинеты первых руководителей города или области, решительно входя с неизвестным удостоверением в руке, мелькнувшим перед ошеломленным взором секретаря или охранника.

Он и сейчас в эпоху недоразвитого капитализма исполнял теже функции, но только под другим названием, не смотря на свой возраст. Ничего не поделаешь, опыт его не купишь.

В результате бурной хозяйственной деятельности дяди Коли, стол пришлось накрывать в большой комнате перед телевизором. Михаил достал слегка начатую бутылку водки, а дядя присовокупил к ней бутылку с домашним коньяком, прихваченным им из благодарных рук где-то на кавказском побережьи Черного моря.

Естественно, вечер прошел в теплой родственной обстановке. Дядя пил сдержанно, учитывая свой возраст, а Михаил, сорвавшись после долгого воздержания, хорошо приложился как к «коньяку», так и к водке.

Перед сном они все-таки убрали со стола и, пожелав друг-другу спокойной ночи, погрузились в пух подушек.

Миша утром, выходя из туалета, услышал на кухне бормотание. Там застал дядю шарящего среди костей съеденной курицы в поисках чего такого и, наверно, не мяса.

- Да, черт с ней, - скидывая мусор назад в ведро, проговорил дядя Коля и засобирался к своему поезду.

- А что ты искал, - спросил смущенно Миша.

- Да свою челюсть. Видно смахнул ее в мусор, когда вчера убирали со стола. Бог с ней. За три дня мне сварганят у нас в клинике.

Миша спохватился, вспомнив о своем протезе. Покрутил языком во рту и сразу понял, что он тут, но как-то уж больно много места занимал над распухшим языком.

- Ладно. Передавай привет супруге. Не провожай, - дядя Коля подхватил папку, сумку и исчез за дверью на просторах нашей родины.

Михаил вернулся в ванную комнату и занялся туалетом. Глянув при бритье в зеркало, он себе не понравился: лицо перекошено, щека странно выпирала. Он попытался снять протез, но не тут-то было. Он растопырился между здоровыми зубами и не хотел выходить. Тут-то Михаил все и вспомнил.

Вечером, хвастаясь своим протезом, Михаил положил его на край стола, а затем, смахнув его нечаянно на пол, ну а дядя Коля наступил на него своим «сорок шестым». Дальнейшее использование вещи, естественно, оказалось не возможным и дядя Коля в порыве пьяного благородства предложил свой, который на удивление, с трудом, но встал на место в Мишиной ротовой полости.

Чтож опять «родной дом» ждет Михаила на зубоврачебном кресле, но на этот раз уже точно с чужими зубами.

10.08.2010г.

«КАК ХОРОШО УМЕРЕТЬ МОЛОДЫМ»

За колючей проволокой забора «Зеленстроя», за розами и теплицами есть ограда из дикого камня. Это ограда с юга и севера ограждала кладбище моего уютного портового городка со ста тысячью жителей. Город очень-очень старый, даже древний, ему за две с лишним тысячи лет и кладбище очень старое, хотя и плохо организованное, не соответствует современной инструкции о кладбищах.

В девятнадцатом и восемнадцатом веках на этом кладбище за красивой лицевой оградой из кованного металла хоронили богатых обитателей в склепах, а если на склеп не хватало денег, то под полированными мраморными и гранитными крестами. Некоторые могилы украшали скорбящие фигуры женщин и девушек из итальянского мрамора, полные скорби эпитафии молили о вечном покое и не проходящей всемирной скорби.

Не истребимые кусты сирени майскими днями и ночами одурманивали своим горьким ароматом заблудившихся прохожих, любопытных и любвиобильные парочки, на минутку забывшихся под их кронами.

Бродячие собаки и неугомонные воробьи жирели, поглощая остатки трапез посетителей могил, не жалевших конфет и печенья якобы для усопших. В большие праздники, поминальные дни, дни погребений по кладбищенским тропинкам шныряли групки серых испепеленных жизнью женщин и мужчин, собиравших в торбы и сумки куличи, пирожки, сласти. Они выпивали в оставленных стаканах водку и вино и тут же засыпали в тиши крестов и кустов.

Пришедшие утром копачи могил прогоняли их с заказанных мест, ворчали и, очищая вчерашнюю землю с лопат, начинали дружно копать в надежде, что заказчик не заставит долго ждать с выпивкой и обедом. Бывало, что выпивка сама падала или выкатывалась из-под подушки, случайно вскрытой очень старой могилы. Это была водка, положенная сострадавшими собутыльниками покойного, ему под голову в гроб.

Заскочив с пацанами как-то на кладбище наломать сирени к первомаю, мы стали наблюдать за копачами как раз извлекшими из перьев сгнившей подушки фигуристую бутылку с сургучной пробкой. Бутылка оказалась на треть не полной, а пробка при этом целой. Как испарилась часть спиртного было загадкой. Могильщики, не долго думая о исторической ценности сосуда, в момент вскрыли страдалицу и тут же на месте из «горла» в очередь распили. Каждый высказал только одобрение напитку, а мы- пацаны помчались домой с охапками сирени.

На кладбище, у центрального входа, была церковь, куда возила меня еще прабабушка на вкушение тела господнего. В шестидесятых годах двадцатого столетия ее снесли, а в первом десятилетии уже двадцать первого столетия восстановили в прежнем виде, отделив церковь от кладбища оградами, создав своеобразный анклав.

Не смотря на то, что на кладбище захоронения велись не организованно, все-таки оно имело две основные тропинки-проходы, расходившиеся веером от церкви: южная и северная.

Южная тропа-аллея вела к старинным захоронениям: мавзолеям, склепам, могилам со скульптурами и гигантскими гранитными крестами, на которых по утрам отражалось низкое солнце.

Это кладбище я всегда отожествлял с романом Ремарка «Черный обелиск», кладбищенские сооружения были идентичны.

Северная тропа-аллея, в настоящий момент заглушенная с двух сторон, отделяла узкую полосу кладбищенской территории, расположенную вдоль каменного забора, за которым раскинул свои плантации «Зеленстрой». Тропа начиналась от калитки у часовенки, сохранившейся с прежних времен и заканчивалась на другом конце кладбища у глиняных обрывов горы, нависшей над городом. Не доходя метров пятидесяти до окончания ограды тропа ответвлялась в огромный пролом, через который народ попадал к своим частным домам и в городок авиаторов. В конце ограды, на угловатых камнях кладки была прикреплена мраморная плита, сообщавшая о расстреле на этом месте партизан гражданской войны.

Живя не далеко от кладбища, мы, пацаны, всегда обращали внимание на кладбищенские события. Здесь мы часто прибегали глянуть на похороны знакомых, похороны товарищей, погибших от несчастных случаев, а случаев хоть отбавляй. То отец забил до смерти провинившегося сына, то два брата по-соседству подорвались, разбирая минометную мину времен войны, то море поглотило плавцов неумех, да мало ли еще от чего. Хоронили и девчат в нарядах невест, умерших от болезней или угоревших зимой в собственных домах.

Но всегда нас тянуло на похороны солдат и матросов, погибших на службе. На таких похоронах, как правило групповых, играл хороший военный оркестр, на подушечках несли награды, гроб спускали под залпы карабинов или автоматов «АК».

Процедуры похорон для нас были интересны, красочны, но с грустью, когда хоронили молодых. Жить бы да жить, но увы не всем суждено умереть в собственной постели, окруженными внуками и правнуками.

Никто не хочет умирать не познав жизнь до естественного конца, хотя многие, в том числе и моя бабушка, хлебнувшая горюшка на своем веку, с досадой вопрошала:

- И чего я не сдохла маленькой, а ведь умирала? Зачем выходили?

Потом бабушка в глубокой старости умирала очень тяжело, медленно, измучив себя и родных.

Но особенно меня да и горожан потрясла смерть четверых матросов, погибших при пожаре. Они были посланы на тушение пожара в помощь городским пожарным, когда рядом с горевшим лесоскладом загорелся детский садик. Выводя детишек из помещений, они стали разбирать крышу загоревшегося хозблока и провалились в огненную пропасть.

Хоронили их в самом конце кладбища, под обрывами. Народ, в лице женщин, рыдал, а мужчины тупо смотрели себе под ноги, зажимая глаза, дабы не разрыдаться тоже.

После прощальных залпов, народ разбрелся по кладбищу, военные понесли свои трубы и знамена к машине, стоящей у кладбищенских ворот, а мы, пацаны, побрели вдоль каменной стены к пролому. Здесь по краям тропы было полно не ухоженных могил, частично уже смытыми сбегавшими потоками с обрывов во время ливней да и просто затоптанных прохожими и посетителями.

Сто раз я проходил мимо каменной стеллы, устремленной своим острием в небо, не замечая. А сейчас что-то или кто-то подтолкнул к ней. Я поднялся на бордюр из песчаника, полузасыпанный белесой глиной и стал по затоптанному газону обходить монумент, пытаясь найти хоть какую-нибудь надпись. Со второй попытки удалось чуть-ли не у самого основания прочитать короткую эпитафию:

«Как хорошо умереть молодым».

Рой мыслей закрутился у меня в голове и я, ошарашенный, бросился догонять своих ребят.

11.08.2010г.

«ПРИМУС»

Примус, когда он был крошечным котенком, не знал, что его так зовут, он еще не понимал речи хозяев. Он бегал за своей мамой Алисой, тыкался в нее, а она его таскала и прятала, боясь, что хозяева, как его братьев, отдадут куда-то.

Когда он стал взрослым и уже умел есть из миски, вставив в нее передние лапки, он узнал, что у него есть имя. Теперь мама не прятала его и он мог запрыгивать на кровати, диван и даже выглядывать в окно на улицу.

В самом начале его сознательной жизни имя вызывало у него двойное чувство. Соседских кошек, котов и его маму звали благородно: Мурки, Мурзики, Пуси, Алиса. А его имя из мира неизвестных предметов радовало только то, что в окончании его имени был приятный уху звук «СС...». Он напоминал «призыв» к вкусной еде: «Кис-Кис».

Уча речь хозяев, он наблюдал за действиями своей матери, запоминая ее реакции на слова. Однажды Алиса, в отсутствии хозяев, вспрыгнула на кухонный стол и стала обнюхивать предметы на нем, в поисках еды, так как в их мисках на полу ничего не было. Тут неожиданно вошел хозяин и стал громко ругать маму, та спрыгнула на пол и села возле своей мисочки. Она недовольно двигала согнутым крючком хвостом по полу и нервно дергала черно-оранжевой шубкой на спине. Мусик, так его звала Оля, дочь хозяев, попробовал тоже подергать рыжей шкуркой на спине, но почему-то пошевелилось только правое ухо, а хвост при размахе зацепил его за усики и он стал кувыркаться, чтобы его поймать. Выворачиваясь и крутясь, Примус поймал вместо своего хвоста хвост матери, которая недовольная его поведением, придавила малыша лапой. Тот запищал, пытаясь как мама мяукнуть, а выбравшись стал тоже смотреть на хозяина.

Хозяин открыл холодильник и положил в каждую мисочку по кусочку вареной рыбы, сказав что-то нравоучительное Алисе и Примусу. После еды Примус попытался вспрыгнуть на спину матери, но отбитый лапой умчался в Олину спальню и вскарабкался на подоконник, где уставился на голубей, пытавшихся зацепиться коготками за железный слив подоконника снаружи. Устав смотреть, он, сморенный зимним солнышком, свернулся клубочком и задремал.

Приближалось лето. Примус повзрослел, стал огненно рыжим с округлившейся мордочкой и толстыми лапками-кулочками. Он уже усвоил режим дня и порядок приема пищи. В туалете он, в отличии от мамы Алисы, пользовался как хозяева унитазом, вызывая их восхищение. Но первую похвалу он заработал, когда однажды ночью поймал сразу двух мышей, разбудив всю семью хозяина. При этом мышей он съел, не тронув шкурок, выев их изнутри. Этим выказал свое презрение к их воровскому поведению. После этого случая мыши уже не появлялись и шныряли в деревянных межэтажных перекрытиях старого дома где-то у соседей.

Что пришло лето Примус понял не потому, что в телевизионной программе «О погоде» начали говорить о потеплении, а потому, что Оля открыла свое окно. Теперь он с удовольствием вдыхал свежий воздух и презрительно отвернувшись от воробьев, разглядывал только голубей.

Понимать речь людей Примус научился без труда, но особенно ему легко давалось понимание речи любимой дочери хозяина Оли. Это произошло потому, что хозяин и хозяйка все время уходили на охоту, которую называли работой, а Оля больше была с Примусом и не отказывалась с ним поиграть, обращаясь к нему:

- Ах ты мой рыженький, умненький Мусик!

Примусу такое обращение только льстило и он еще больше старался угодить обитателям квартиры. Как-то увидев, что хозяйка смывает после него в унитазе, дергая за шарик на сливном бачке, решил делать тоже. Взгромоздившись на бачок, он попробовал поддеть шарик одной лапой, но это была не полудохлая мышь и ему пришлось пустить в ход обе мохнатые ладошки. Какое же было наслаждение наблюдать за низвергающимся внизу потоком воды, уносящим произведенные им черные шарики.

Но, однажды, его все-таки сильно, смеясь, выругали. Как-то хозяйка возвратившись с «охоты» зашла в дом со смущенным лицом и положила на стол мелкое нижнее белье, оказавшееся почему-то на газоне под балконом. Она рассказала об этом Оле и хозяину. Причину падения отнесли к проделкам ветра.

Но все прояснилось, когда Оля, случайно бросив взгляд на открытую балконную дверь, обнаружила Примуса, кусающего деревянные прищепки на веревках за пределами балкона.

Примус и сам не знал зачем он это делал. Возможно пружинищие деревянные створки прищепок доставляли ему приятную возможность тренировать челюсти подобно собакам, бегающим под балконом.

Теперь обитатели дома вешали белье с оглядкой на возможные шалости Примуса и закрывали балконные окна.

После наступления теплых деньков хозяйка и Оля стали в воскресные дни исчезать из дома, с ними исчезла и Алиса.

Оказалось, что они ездят на какую-то «дачу» и что там теперь живет Алиса. Однажды взяли с собой и Примуса, как сказал хозяин, чтобы он проветрился.

Лето подошло к осени, но было тепло. Примуса посадили в специальную корзинку с крышкой из двух половинок и Оля поставила ее себе на колени. Своеобразная тюрьма очень не понравилась Примусу: было тесно и ничего вокруг не видно. Помяукав, он добился того, что Оля открыла одну половинку крышки и он высунул голову. Машина сначала неслась среди домов, какие Примус видел из окна их дома, а потом вокруг открылась такая ширь и даль, что он засмотревшись, очень испугался пронесшейся мимо встречной машины.

Но вскоре они подъехали к небольшому домику, утопающему в зелени деревьев и винограда. Оля поставила корзинку на дорожку у крыльца и открыла крышку. Примус осторожно вылез, обнюхивая бетонные плитки дорожки и вдрук увидел подходящую к нему Алису. Они долго обнюхивали друг друга, а потом Алиса стала, вальяжно прогуливаясь, знакомить сына с окружающим миром.

Из конуры, встроенной в сарай, вдруг выскочил Барбос очень не известной породы, но очень большой величины. Примус приостановился, ну, а Алиса, не обращая внимания на чудовище, прошла мимо, распушив хвост.

Барбос, видя такое отношение тоже сделал вид, что его больше волнует пролетающая оса, вслед которой он щелкнув зубами, полез назад, в конуру.

За день Примус обследовал все закоулки дачи и огорода, приметив вблизи заросшей ограды чью-то нору.

С питанием было сложней, чем с прогулками. Алиса нагло подошла к миске Барбоса и поела чужого супа, Примус не решился последовать примеру матери и стал изучать прыгающих в траве за забором кузнечиков. Поняв, что они достаточно вкусны, он наловил и временно насытился ими.

Хозяева почти до вечера собирали «не съедобные» с точки зрения Примуса, какие-то плоды, а потом сели ужинать. Тут-то Примус уже поел по-городскому, но и понял, что надеятся нужно не только на хозяев, но и на себя.

Хозяин и хозяйка приезжали только на свои выходные и Барбос, Алиса и Примус вместе с Олей хозяйничали на даче. Чтобы ребятам и зверятам не было скучно и страшно, из деревни к ним на ночь приходила бабушка Дуся. Деревня была видна, если открыть калитку и выйти к лавочке под березой на той стороне грунтовой дороги. Домики были на другой стороне речной долины. Крошечная речка Юлка была перегорожена земляной дамбой, а в образовавшемся ставке купалась местная детвора и даже ловила рыбу и раков.

Примуса очень испугал дождь, который он видел только из окна городской квартиры. Как-то они сидели с Олей на лавочке под березой и вдруг хлынул ливень. Хорошо, что Оля схватила своего Мусика в охапку, а то бы он точно захлебнулся в потоке мутной воды, хлынувшей по дороге.

Однажды, когда Олю ругали за то, что она забыла закрыть в кране воду, Мусик пришел к пострадавшей и, заглядывая в плачущее лицо, стал мяукать. Все заулыбались и простили виновницу. Оля этого не забывала и старалась подсунуть коту что-нибудь вкусненькое.

Каждое утро Примус провожал бабушку Дусю в деревню. Сначало до калитки, а дальше больше.

Но в один из последних августовских вечеров, бабушка что-то забыв в деревне, решила быстренько «сбегать». Мусик, которого бабушка называла так же как и Оля, увязался за ней, доведя до самой плотины. Он уже, повернув назад, стал ловить вдоль дороги, в кювете, полевок, которые здесь собирали просыпавшееся с уборочных машин, зерно.

Но вдруг от плотины донесся слабый стон. Примус насторожился и посмотрел вдоль дороги, ведущей в деревню. Крадучись и оглядываясь по сторонам, он приблизился к середине плотины. Подойдя к краю плотины, он глянул вниз, где бурлила вода в примитивном деревянном сливе с затвором. Там, к удивлению Примуса, была бабушка Дуся. Она, увидев Мусика, заговорила кряхтя и махая рукой в сторону дачи, назвала имя: Оля. Примус с минуту постоял переминаясь, а потом как бы поняв, что бабушка зовет Олю, потрусил в сторону домика.

Подбегая к калитке, Примус заметил «жигули», из которых выходили хозяин и хозяйка. Он стал крутиться в ногах у хозяйки, мяукая и пытаясь поворотом головы сказать, что идемте со мной к плотине. Но хозяйка, приняв действия Примуса за соскучившего по ласке котика, лишь потрепала его по ушкам и спинке, зашла во двор.

Примус ринулся за ней и хозяином во двор, где их встретила Оля. Он начал атаковать Олю, та занятая встречей с родителями, отстранила его из-под своих ног.

Примус метался то к Алисе, то к хозяевам и даже подбегал к Барбосу, мяукая, но все тщетно. Уже начало смеркаться, бабочки и комары закружились вокруг лампочки в беседке, где все уселись, гремя чашками и лажками.

Тут хозяйка невзначай спросила Олю:

- А где бабушка Дуся?

- Да она в деревне что-то забыла, что хотела тебе передать. Вот и побежала.

Все успокоились и тут Примус, не выдержав, вскочил прямо на стол, чего никогда не делал, и стал прямо в лицо Оле громко мяукать, то спрыгивая со стола и бежа к калитке, то вновь устремляясь к непонимающей Оле.

- Да, он нас куда-то зовет. Умничка моя, Мусик, что ты хочешь. Пошли, пошли, - выскочив из-за стола затараторила Оля и бросилась за Примусом со двора. За ней сначало неохотно, двинулись взрослые и Барбос.

Примус несся, как никогда, периодически останавливаясь и оглядываясь.

Уже издали Оля услышала стоны бабушки Дуси и стала кричать в ответ. Подбежав к сливу в плотине, она замерла, пораженная увиденным.

Оказалось, что бабушка, оступившись в спешке, соскользнула с края плотины прямо в слив. Хорошо, что слив был не глубок. Но беда в том, что затвор от толчка опустился и зажал ноги бабушки. Вода при закрытом затворе начала подниматься в сливе и вот-вот была готова поглотить бабу Дусю.

Прибежавшие следом за Олей хозяин и хозяйка извлекли перепуганную женщину и отвели в домик.

Переодевшись и успокоившись, бабушка и Оля брали Мусика-Примуса на руки и ласково бодая, шептали ему такие сладкие слова:

- Мусик-Примусик, кисонька, умница ты наш!

13.08.2010г.

«ДОЖДАЛИСЬ»

Николай Лычагин в музыке был полным профаном и, когда его поэта-любителя, Иван Черных, руководитель народного хора дома культуры портовиков, попросил восстановить слова красивого вальса, он задумался.

Приехав в гости к Ивану, Николай, первым делом достал из сумки бутылку «Цельсия» и, вытирая платком испарину со лба, произнес:

- Ну, давай ставь пластинку с музыкой, а я пока приготовлю бумагу, ручку.

Но Иван пошел на кухню и принес малосольные помидоры и огурцы. Поставив тарелку с соленьями на стол, он ловко нарезал буханочку «бородинского» на тоненькие скибочки.

Жил Иван один в доме из двух комнат с кучей пристроенных кухонек, кладовых, коридорчиков и прихожих. Дом ему достался еще от родителей. Перестраивать или строить новый дом, как сделали «крутые» соседи рядом, Иван не стал, оставив решать эти вопросы сыну. А сын вырос, женился и уехал на вольные хлеба. Жена не так давно умерла от вездесущего «рака» и вот теперь он вдовствовал в доме без женского догляда.

Но женских взглядов хватало вне дома, в хоре. Состав хора был женский: одинокие женщины и девушки, ищущие место приложения своих сил и талантов в свободное время.

Хору нужен был репертуар для всевозможных выступлений, конкурсов, балов и торжеств. Поэтому Иван где только можно выискивал песни, вальсы, музыку. А тут как раз подвернулся старый «пласт» с вальсом «Ожидание», но, увы, текста не было. Вернее, часть его Иван слышал в передаче по радио очень давно, но целиком запомнить не смог, потому требовалась доработка. Поиски полного текста в библиотеках различных городов ничего не дали: ноты к музыке были, а текста нет. Возможно слышанный им в передаче по радио, был написан разово и нигде не опубликован.

Николай с Иваном когда-то были одноклассниками и даже дружили, но теперь встречались редко, только когда Николай приезжал в командировки в старинный городок по делам «Фирмы».

Выпив по рюмашке, друзья закусили, брызгающими во все стороны, помидорами и приступили к делу. Иван подал листок с текстом Николаю:

- Это другой вальс, здесь надо бы добавить еще один куплет перед первым, а то приходится повторять его два раза.

- Это, пожалуй, получится, если музыка идентична.

Не много поколдовав над текстом, Николай подсунул листок Ивану и энергично наполнил рюмки:

- Говоришь это вальс «Оборванные струны»? Ну, ничего. Я вот куплет добавил теперь струны будут целыми.

Иван с согласия Николая заменил лишь одно слово в новом куплете, обрадованно спрятал листок и «огненная» вода исчезла из их рюмок.

- Это ты нас со «Струнами» сильно выручил, но вот с вальсом «Ожидание» Г.Китлера плоховато. Помню только обрывки из куплетов. Практически из четырех куплетов нужно восстановить три. И дело еще в том, что областная филармония объявила конкурс на лучший текст к этому вальсу и лучшее его исполнение хором. Так что, Коля, все надежды на тебя. С меня «поляна» и слава местного масштаба. А сейчас послушай музыку.

Проигрыватель на допотопной радиоле, вздохнув, выдал просто очаровательную музыку.

- Представляешь, Коля, на вальс «Осенний сон» целых шесть вариантов текста, а на «Ожидание» ни одного, - с грустью произнес Иван, сново усаживаясь за стол.

Вдруг во дворе гавкнул Барбос и звякнула затвором калитка. Глянув в окно, Иван, прижимая палец к губам, произнес:

- Это мой баянист Геннадий. При нем ничего не говори о тексте. Он тоже хочет участвовать в конкурсе со своим текстом.

В комнату в сопровождении Ивана, вышедшему гостю на встречу, вошел высокий грузный мужчина в затертом пиджаке и в поэтическом беспорядке торчащими седеющими кудрями на голове:

- Знакомтесь. Это мой аккомпониатор в хоре, Геннадий. А это мой одноклассник Николай, - представил мужчин Иван, приглашая всех за стол.

Мужчины выпили «за знакомство» и Иван объявил Геннадию:

- Гена, вот Коля сделал нам великое дело, он подправил текст «Оборванных струн», теперь у нас есть что исполнять в новом сезоне.

- Да, ты что!, - обрадовался Геннадий и стал вчитываться в поданный Иваном текст.

- Вы нас спасли!, - с восторгом произнес Геннадий и вернул листок Ивану.

Зачем приходил Геннадий Николай так и не понял. Вскоре баянист ушел, оставив своими бегающими глазками, в душе Николая, какую-то тревогу.

Друзья закончили свой импровизированный обед и Николай, пообещав Ивану прислать или передать текст, если удастся сочинить, к вальсу «Ожидание», уехал в свой городок.

Не откладывая в долгий ящик, Николай Лычагин, взявшись за дело, составил первый вариант текста и отправил его почтой Ивану. Хотелось сочинить что-то получше чем первый вариант и Николай после долгой правки, начисто напечатал второй текст.

Прошло, наверно, две недели, когда позвонил Иван, который радостно сообщил, что они уже репетируют вальс «Оборванные струны» и опять искренне благодарил Николая за правку текста к нему.

- Это хорошо. Ну, а текст к «Ожиданию» ты получил, - с тревогой спросил Ивана и поняв, что текст не дошел до адресата, произнес:

- Ну, если он затерялся, я передам с товарищем второй вариант. Он, по-моему, лучше первого, - не давая ответить Ивану, торопливо выговорился Николай.

- Ничего я не получал, никаких писем за это время не было. Но раз есть еще вариант текста, то буду с благодарностью ждать его. Присылай, время идет. Скоро конкурс.

На том и порешили. Николай передал новый текст через товарища Ивану и, узнав, что тот начал интенсивные репетиции с новым текстом вальса, успокоился.

Прошло несколько месяцев. Как-то, не задолго до Нового Года, позвонил Иван и сообщил, что конкурс они выиграли и получили главный приз : поездку всего хора на фестиваль хорового пения в Прагу и что его — Николая Лычагина, как автора, включили в состав делегации.

Николай поздравил и поблагодарил Ивана за приглашение, но сообщил, что поехать не сможет по семейным обстоятельствам. А обстоятельства были не важными: из-за разлада в семье, покончила жизнь самоубийством сестра его жены и, потрясенная этим супруга Николая, попала в больницу. Иван, выслушав, сказал:

- Понятно. Ну, как наладится у тебя дома, приезжай обязательно ко мне. Успокоишься и заодно отдохнешь, а быть может еще что-то сочинишь для нашего хора, - с пониманием воспринял отказ Иван Черных.

- Обязательно приеду. К этому времени, где-то через месяц, выйдет из печати сборник моих стихов, в котором есть несколько песен. Возможно они вам пригодятся. Понял?

- Понял-понял, - ответил Иван и они попрощались до предстоящей встречи.

То да се — всякие дела и они встретились не через месяц, а уже в начале апреля. Солнце припекало во всю. Все начало оживать. На сердце было легко, дышалось глубоко и сладко.

- Ну, что же ты Ваня не звонишь, не пишешь? Как твои конкурсы? Как Прага?, - засыпал вопросами, по приезде, Николай Ивана.

- Да, понимаешь с поезкой в Прагу вышла неприятность. Спонсор из-за дефолта разорился и нам выдали только дипломы, а поездку отложили до лучших времен,ну, а ты как? Дома все в порядке? - ответил сразу на все вопросы Иван и они с вокзала двинулись прямо на рынок скупиться для дружеского застолья.

Уже за столом Иван продолжил рассказ о своих приключениях с хором и вальсами:

- Помнишь, когда ты приезжал ко мне в прошлый раз, нас навестил бывший мой аккомпониатор Геннадий Лузов. Так он от нас ушел в хор при заводе «Приморский» за день или два до получения мною второго варианта текста к вальсу «Ожидание». А с ним из нашего хора ушла и хорошая молодая солистка Зинаида Кострова. Мы с ней часто дуэтом пели на больших камерных концертах и вечерах. Вот видишь у меня для таких концертов и инструмент есть, - Иван указал на контрабас, грозно свисавший своим грифом, с гардероба у самого окна.

- Так вот. Зина вернулась не задолго до областного конкурса, что-то не поделив с Лузовым, а вот сам Геннадий вместе с другим хором принял участие в конкурсе. И ты представляешь, он кроме всего прочего вместе с хором исполнил вальс «Ожидание» с текстом, который, возможно, и есть тот первый вариант, который я так и не получил от тебя.

Иван вышел в другую комнату и принес листок с текстом.

- Вот, посмотри. Это не ты сочинил?

Николай стал вчитываться в текст, припоминая:

«Над лугом сад,

Где много лет назад.

Горел закат.

Я жить ожиданьем был рад...»

- Да, точно. Это мой первый вариант, который я посылал почтой. Как же он попал к ним, Иван?

- А попал, как я понял, он прямо от почтальона к Лузову. Его сестра работает почтальоном и наша улица на ее участке. Возможно Геннадий попросил ее перехватывать письма, приходящие на мой адрес. А о том, что ты пишешь текст к «Ожиданию» он либо догадался, либо как-то подслушал или я проболтался. Но главное то, что этот текст оказался хуже твоего второго варианта, с которым мы и победили в конкурсе текстов ди и в общем выступлении. Геннадий тогда страшно разозлился и, напившись в ночь после выступлений, страшно матерился и гонял своих хористок по всему кемпингу, где они остановились. Но, когда узнал, что наша поезда в Прагу не состоится, успокоился. Правда, уже ни в хоре при заводе «Приморский», ни у нас в доме культуры не появлялся с тех пор и я только слышал, что он будто-бы уехал к брату в Норильск. Но друзьям своим говорил, что поквитается с нашим хором и со мной за то, что мы ему специально плохой текст подсунули, а Зинаиду Кострову настроили против него. Он тогда сильно за ней приударял.

- Да, интересно. Еще чуть-чуть и Шекспир «отдыхает». Но я понял, что еще не все и нужно ждать последнего па в этом вальсе? - Николай налил в рюмочки и они, выпив, начали, думая каждый о своем, закусывать жаренной камбалой.

Страшный грохот от выстрела их двух стволов охотничьего ружья потряс старенький домик. Створки окна с вылетающим веером осколков стекла распахнулись, багет сорвался с одного из крючков и ударил по грифу контробаса на гардеробе. Контробас, издав очень насыщенный музыкальный стон, рухнул на Ивана, сидевшего к нему спиной. Вилка с куском рыбы улетела в дверной проем смежной комнаты, где насмерть перепугала спавшего на кровати кота.

В наступившей тишине слышалось крехтение, выбиравшегося из-под контробаса Ивана, и шум льющейся на пол водки из опрокинутой бутылки.

- Что это было, - растерянно спросил Иван, уставившись на тоже поднявшегося с поля, Николая.

- Что-что. Да вот то последнее па в этом «Ожидании». Короче, третий вариант текста, но автор уже не я, а твой конкурент Геночка, - отряхивая со штанов осколки стекла, ехидно ответил Николай.

Они крадучись подошли к окну и посмотрели в заросли огорода. Там слышался хруст и чья-то отборная ругань, но далеко, где-то у соседа. Друзья выскочили из дома во двор. Ругань уже слышалась на улице. Они, раскрыв калитку, вышли под кроны старых вишень, усыпанных белоснежными цветами.

Под деревом у ворот соседа сидел старый знакомый — Геннадий, в прошлом аккомпаниатор хора Ивана Черных, он рвал какую-то бумагу, раскидывая клочки и при этом бормоча:

- Ну, что дождались? Дождались, дождались, дождались...

Глаза его, устремленные мимо Ивана и Николая, были прозрачны и пусты, изо рта текла слюна.

Сосед, плотный мужчина в одних трусах с черенком лопаты в руке, склонился над зациклившимся на слове «дождались» и произнес:

- Да, он точно уже дождался. Крыша съехала. Вот гад, всю рассаду у меня в парнике потоптал. А я так ждал хорошие бабки за нее выручить!

23.08.2010г.

«Смерть контрабандиста»

Сейчас он не был контрабандистом, ни националистом, ни врагом народа. Был он обыкновенным начальником участка «Взрывпрома» из Джизказгана. Имя не имеет значения, но раньше он жил в Литве, да и был литовцем по национальности.

Вчера вечером, уже темнело, его грузовая машина с аммонитом, шнурами и детонаторами прибыла для выполнения взрывных работ на моем участке. По правилам машину надо было оставить в степи, поставить оцепление или посты вокруг нее, оповестить окружающих. Но где все это оцепление взять в стужу в безлюдной каменистой степи. Вот и начальник участка «Взрывпрома», назовем условно его «Подрывник», попросил пустить его машину во двор моего участка в поселке под охрану нашего сторожа и его водителя.

Моя еще неопытность и наивность не позволили трезво все оценить и я согласился. Было приятно, что такой взрослый мужчина, наверно участник Великой войны, просит меня пацана об услуге. Сыграло роль и то, что в эту ночь я остался в конторе, в своей комнатушке с кроватью, столом и стулом, один, комната для командированных, экскаваторщика и его помощника, была пуста, они толи уехали в управление, толи не доехав, где-то запили. Так здесь было принято еще при прежнем начальнике участка. Да и управление наше было не из первой категории, как по объемам строительных работ, так и материальному обеспечению машин, механизмов и людей.

Рабочие часто бузили, не довольные зарплатой, отсутствием инструмента, спецодежды, нормальных условий жизни. Да и сами рабочие представляли еще тот контингент: мастера казахи, рабочие народ всех национальностей, большинство из которого отбыли свои сроки в лагерях для осужденных.

Пристроив «газон» со взрывчаткой посреди двора, мы с Подрывником расположились в комнате для приезжих. Чтобы гости быстрее согрелись, стол придвинули к печке и разложили на нем не хитрую снедь.

Водитель, согревшись и перекусив, ушел к сторожу охранять грузовик, а мы продолжили разговор и ужин, сдобренный почти замерзшей водкой. Водка очень своеобразной становится, когда замерзнет. Бутылка превращается в сосуд, заполненный замерзшей водой, во льду которой образовываются многочисленные канальчики и капилляры, наполненные чистым спиртом или спиротовой смесью, смотря из чего сделали сей напиток.

Но у нас на столе водка еще не дошла до такой стадии, пока ее везли по морозу из Джизказгана вместе с взрыв материалами. Она была всего лишь густой и тягучей, как прозрачный кисель.

После распросов со стороны подрывника о моей жизни в институте до приезда сюда, он оживился, узнав, что я жил пол года в Литве на практике. Ему было приятно, когда я даже вспомнил несколько слов по-литовски.

Ну, а как он попал сюда я уже не много, знал. В его-то возрасте из Литвы сюда можно было попасть только принудительно. После войны прошло около двадцати пяти лет, а после смерти Сталина и двадцатого съезда компартии — лет пятнадцать. Многие сосланные вернулись к себе на родину, ну, а некоторые прижились и возвращаться не собирались. Правда, казалось иногда, что оставшиеся и не очень почеиу-то спешили назад, как бы чего побаивались. Возможно, старые грешки не пускали. Пожалуй и Подрывник был из таких; о нем много интересного говорили. Например, что он не контрабандой при немцах на балтике занимался, а подрывал евреев в карьерах по собственной инициативе, а выставляет себя пострадавшим от немцев и от русских за снабжение населения дефицитным и необходимым товаром.

Не удержавшись я спросил Подрывника: за что он попал сюда, в Казахстанские лагеря.

- Понимаешь, до прихода Ваших в Литву перед войной у отца был не большой рыболовный флот. Основа его были деревянные филюги и старенькие шхуны, из которых некоторые имели даже моторы. Жили мы и не бедно и не богато. Но Ваши-русские все конфисковали, передав все рыбколхозу. Дела пошли плоховато и я от такой жизни на одной из теперь колхозных шхун ушел в Швецию. Там обзавелся знакомствами, стал возить разные грузы, товары, заходя тайком в Данию, Германию, Польшу, Литву. Короче, промышлял на Балтике разной мелкооптовой контрабандой. Товар не громоздкий: сигареты, консервы, лекарства. Особенно хорошо давал прибыль пеницилин. Ведь уже шла война и раненные, из-за его отсутствия, после операций умирали сотнями, сульфамиды не помогали. Война дело грязное в прямом смысле, санитарии почти никакой.

- А что стало с отцом, с семьей после Вашего побега, - поинтересовался я.

- Сестер и братьев у меня не было, а отца с матерью увезли куда-то за Байкал и больше я о них ничего не слышал. А я в то время учился в училище. По современному — в техникуме на факультете «Горное дело». Там-то я и познакомился со взрывными делами. Училище, к тому времени, я практически закончил, но меня исключили из-за отца и я вернулся домой уже в рыбколхоз.

Однажды, при доставке груза, это была партия мыла, в Польшу, нас поймали немцы. Они долго, почти месяц, держали нас в тюрьме. Потом решили сделать на нас хорошие деньги и пообещали отпустить, если половина выручки будет оставаться у них. Пришлось согласиться, но они в нашу команду посадили своего, якобы, матроса, а нашего куда-то забрали с концами.

С одной стороны доходы наши уменьшились, а с другой стороны, благодаря немецкому соглядатаю, нас не преследовали немцы на польском и литовском побережьях. Этот «парень», если нас пытались задержать, что-то показывал чиновникам и нас отпускали вместе с товаром и его не надо было выбрасывать за борт при малейшей опасности. Вообще я думаю этот матрос выполнял какие-то поручения немцев в Швеции, возможно был курьером.

Все бы ничего, но к концу войны немцы занервничали и, отобрав у нас шхуну, посадили на самоходную баржу и заставили перевозить пленных с одного объекта на другой на островах и побережьи.

- А что военные корабли русских или англичан вас не трогали, - стал уточнять я заинтересовавшись рассказом.

- Англичане вообще в Балтийское море не заходили, а русские были заперты в Ленинграде, редкая подводная лодка могла только попасться, но мы их не видели. А вот самолеты частенько либо обстреливали, либо просто облетали наши баржи, - Подрывник замолчал, в комнату заскочил водитель погреться.

Разговор подувял, мы выпили по чуть-чуть. Водитель сел на пол у печи прямо в полушубке и прижался к ней спиной, пытаясь немного вздремнуть.

- Ну, и чем все это кончилось, когда немцев прогнали, - опять я задал вопрос, пытаясь оживить беседу. Подрывник, глянув на подхрапывающего водителя, продолжил:

- В Бислау нас под бомбежкой, загрузив людьми, в основном это были польские евреи, направили в открытое море, где баржа двое суток простояла без движения. В последнее утро, еще в темноте, к нам подошел какой-то корабль и забрав всего двух человек отошел мористей. Наверно, через час на нашей барже раздался взрыв, потом второй и третий. Баржа быстро стала тонуть, команда бросилась за борт. Удалось ли кому-то из сидевших в трюмах выбраться я не знаю. Подобрали уже нас утром русские моряки и на морском охотнике доставили на берег, не далеко от Беслау, который был уже в руках у русских.

- Затем я попал в фильтрационный лагерь. Оттуда меня по рекомендации доброжелателей направили в эшелон. И вот уже почти двадцать пять лет я живу здесь, то есть в Джезказгане.

- У меня на участке двое литовцев работает, - вставил я, чтобы что-то сказать.

- Да, и у меня на участке целый интернационал. Есть и литовцы и русские и немцы, а вот водитель еврей, - Подрывник кивнул в сторону похрапывающего парня.

- Слушай, пора и размяться. Я за болтовней могу и обмочиться. Пойду отолью, - он скрипнув стулом, встал, накинул кожух и вышел из комнаты. Только он вышел, водитель очнулся и совершенно не сонным голосом спросил:

- И вы ему поверили?

- Что поверил, - растерялся я.

- Да, про баржу, что ее кто-то потопил, подорвал. То он сам ее подорвал, наверно, да и среди тех двоих, что забрали немцы, был и он, - торопливо вывалил водитель-парень, лет двадцати двух.

- Откуда тебе это известно?,- удивился я.

- Да, мой отец был на этой барже. Он это дело давно раскопал. Ему на той барже руку повредило, пришлось ампутировать. Отец запомнил этого, он и устанавливал у них в трюме какие-то ящики. Мой батя у Вас в тресте, в Караганде, работает. Вы должны его знать, он в производственном отделе инженер-куратор. Еще у него правой руки нет, - сказав все это парень, махнув неопределенно рукой, поспешил во двор к своей машине.

Еще не отойдя от рассказа Подрывника, я прямо оторопел от тирады водителя. Но все же как-то собрался и действительно вспомнил в тресте инженера Бегмана с одной рукой. Он даже приезжая к нам на участок с проверкой, говорил что его сын служил на Байкануре, а после окончания оной остался в Джесказгане работать водителем. Все сошлось.

Утром, после не продолжительного сна, я занялся своими делами, а взрывники со своим начальником своими. Сразу после обеда ко мне в кабинетик зашел Подрывник и пригласил съездить и посмотреть как произойдет подрыв карьерного массива породы на щебень. Дело в том, что для получения щебня определенной фракции путем взрыва, была составлена схема буровых скважин с расстояниями между ними, полученными в результате вычислений. Скважины бурили почти неделю небольшим самоходным буром на гусеничном ходу, управляемым дистанционно по кабелю оператором. Бур был не велик и вполне умещался в кузов ГАЗ-51, куда забирался своим ходом.

Когда я подъехал на закрепленном за участком «газоне» к карьеру, взрывники закончили засыпку аммонита в скважины и соединяли их между собой детонирующими шнурами.

Примерно минут через сорок Подрывник дал команду всем разъехаться на 200-300 метров от места взрыва. Никаких сирен, флажков, оцеплений взрывники не делали. Еще минут пятнадцать прищлось подождать. Машина, на которую самопогрузилась буровая установка, почему-то долго не выезжала из карьера. Но вот наконец,выехав, удалилась от места взрыва и остановилась на безопасном расстоянии. Водитель-апонент ночного собеседника выскочил из кабины и устроившись на подножке, замер в ожидании зрелища.

Я, мой водитель, взрывники и Подрывник тоже вышли из своих средств передвижения и стали пристально всматриваться в сторону карьера. Ожидая интересного события, я приготовил свой «ФЭД».

Прошло минут пять-десять и где-то вдали раздался хлопок, а потом ничего. Взрывники, ожидавшие после этого сигнального хлопка мощного взрыва, замерли, а потом начали наперебой говорить.

- Тихо вы!, - одернул рабочих Подрывник. Подождем пару минут и я схожу туда сам, без машины.

Действительно, через несколько минут Подрывник, зачем-то потуже натянув шапку, решительно зашагал в сторону карьера. Вскоре его фигура скрылась за отвалом. Прошли томительные минуты. И вдруг земля под ногами подпрыгнула. Все четыре с половиной тонны аммонита подняли на дыбы спящую громаду породы.

Я механически поднял к глазам «ФЭД» и перекручивая пленку сделал три кадра поднявшегося столба грунта и пыли.

И тут вдруг до всех дошло: а где же начальник, где Подрывник. Сначало все вглядывались в тучи пыли, сносимые ветром, надеясь увидеть идущего человека. Но, увы, никто не появился.

Взрывники вскочили в однодверный автобус и скрежеча коробкой передач помчались к карьеру, хотя все было уже ясно.

Среди развороченных глыб покровной породы и куч щебня еще пахло сгоревшей взрывчаткой, а на одной из глыб гордо стоял абсолютно целый унт Подрывника и ничего больше.

Ну, а потом началось. Местная милиция, случайный народ, представители райкома и райсовета. И только рано утром прибыли основные силы из Джезказгана и Караганды.

У меня изъяли фотопленку, пораспрашивали народ, в основном взрывников и укатив, пришли к выводу: несчастный случай на производстве. О чем и был составлен впоследствии акт.

Я же долго размышлял на тему произошедших событий и очень-очень склонился к версии мести со стороны семьи Бегмана.

Косвенно это подтвердилось тем, что вскоре сын инженера Бегмана оказался уже водителем в нашем тресте, возил своего отца, ставшего заместителем главного инженера и, приезжая ко мне на участок, заговорщицки подмигивал и улыбался.

Что сделал молодой Бегман чтобы задержать взрыв в карьере осталось тайной, хотя для специалиста это явно не проблема. Молодой бегман в армии служил сапером.

«НОЧНАЯ СМЕНА»

На заводе в третью, ночную смену, никто, кроме сторожей не работал. Поэтому Сергей сильно удивился, когда его и еще несколько рабочих из токарно-механического цеха вызвали в админкорпус и предложили выйти в ночь с шестого на седьмое ноября. Работать не нужно было, нужно было только дежурить в качестве толи сторожей, толи наблюдателей за порядком на территории завода.

Рабочие тихонько посмеялись над делегатами в ночное:

- Шпионов ловить будете? Смотрите чтобы Элку из инструменталки не украли, а то друг у нее кавказский человек: примчится и всех вас кинжалом порубит «в капусту», - смеясь предупредил Сергея его сосед по станку Михалыч — мужчина в летах, участник войны.

Фрезеровщик Колька Лисицын, чеша затылок и обрадованно улыбаясь, спросил:

- А Вы откуда знаете, что она тоже с нами будет дежурить? Небось тоже хочется с ее напарницей тетей Марусей побеседовать темной ночкой?

- Да, куда мне. Меня в райком отправляют дежурить, хотя может и тут оставят, - ответил Михалыч, вставляя очередную заготовку в патрон своего станка.

Михалыч на фронт попал семнадцатилетним пареньком осенью сорок четвертого, после недельного обучения. Воевать пришлось не долго. По дороге на фронт их колонну пробомбили немецкие «юнкерсы». Толи немцы спешили, толи были уже малоопытны, но из восемнадцати «полуторок» подбили только одну. Ну, и понятно, в ней и оказался молодой боец, будущий уважаемый ветеран-токарь Михалыч. Осколки перебили левую руку в двух местах. Было бы это в начале войны, руку бы отхватили хирурги не задумываясь, но дело шло к завершению и мужиков нужно было уже беречь, столько женщин осталось безмужними. Женщина хирург вот и пожалела пацана, сложив косточки в вполне приличную руку. Михалыч, когда выпивал, всегда поднимал рюмку за ее здоровье.

Шестого ноября все, кого определили на дежурство, работали в первую смену и, съездив домой, явились к восьми вечера с «тормозками» на завод.

Все сгрудились, а это человек восемнадцать, в дежурке, где главный инженер распределил посты между четверками. Двух женщин: Элу и Марию Николаевну, то биш тетю Марусю, определили дежурить на своих рабочих местах, то есть в инструменталке. Неожиданно в дежурку вошел Михалыч.

- Во, Михалыч, ты что с нами? Давай пристраивайся к нашей тройке, будешь четвертым, - обрадованно воскликнул Колька Лисицын, хлопая по солидному тормозку Михалыча в синей «авоське».

Главный инженер, ответственный за ночное дежурство, согласился с предложением Лисицына и четверка двинулась дежурить в своем токарно-механическом цехе. Кроме Михалыча, Лисицына и Сергея, в четверку входил токарь со вкусной украинской фамилией Ковбаса.

Ковбаса был токарем от Бога. Он мог выполнить с отличным качеством и две и три нормы: сколько надо начальнику цеха или мастеру. Но он уклонялся от таких подвигов, осуществить их мешали вино и водка с пивом. Он по получении аванса или получки гулял, соответственно, по неделе, а за оставшиеся дни давал план с небольшим процентом, что всех устраивало и ему прощались его закидоны. Он часто со вздохом говорил, играя на биллиарде в обеденный перерыв:

- Я бы не отлучался с завода на такие длительные периоды, если хотя бы пиво продавали в заводском буфете. Вот в Ленинграде для рабочих специально у проходных пивбары пооткрывали и прогулов стало в два раза меньше.

Рабочие, слушавшие его, тоже с сожалением вздыхали, понимая, что Ленинградские заводы ближе к общечеловеческой культуре.

Не успела четверка Сергея войти в свой цех, как Ковбаса, заметив своего друга из гальванического цеха, куда-то смылся, прихватив свой «тормозок».

- Ну, что, хлопцы, побродим по цеху часик-другой, а потом и перекусим. Все-таки завтра праздник: грех не выпить, - обратился к напарникам по дежурству Михалыч.

- Конечно, батя, - радостно потирая подбородок, ответил Лисицын.

- Ну, тогда давайте занесем тормозки к девчатам в инструменталку. Они там все приготовят, а мы после, как главный нас проверит и присядем, - вновь произнес Михалыч, сворачивая к окошку «инструменталки», за которым уже метались «девчата».

Избавившись от груза, тройка мужчин двинулась по центральному проходу цеха прогулочным шагом в свете редких дежурных светильников.

Михалычу было около сорока, Лисицыну- двадцать четыре, Сергею — семнадцать. Четвертый участник — Ковбаса, мужчина возраста Михалыча, исчез и не появлялся. Возможно, уже где-то со своим другом или друзьями отмечал наступающий праздник.

- А, что, правда, у Элы друг грузин, - спросил Сергей у Лисицына.

- Да нет, просто он родился в Абхазии. Он раньше работал у нас на заводе в гальваническом, а сейчас, по-моему, на турбинном заводе.

- Во-во. Он часто приходит к своим собутыльникам в гальванический и, по-моему, я его видел сегодня на проходной с Ковбасой. Так что, Колька, смотри не попадись ему под пьяную руку.

- Да я что, я просто. Ничего и не думаю, - насторожился Колька Лисицын, бросая окурок от сигареты «Шипка» в огромный мусорный бак.

Они больше часа бродили по токарно-механическому и сборочному цехам, находившимся под одной крышей. Выходили через боковые входы во двор, осматривая темные закоулки и подсобки. Но вскоре все продрогли и Михалыч заявил:

- Пойдем, чуть-чуть перекусим, а потом будем по-очереди дежурить, а то этого главного не дождемся и помрем насухую.

В инструменталке женщины уже на разостланных газетах разложили котлеты, огурцы, хлеб, розовое с прорезью сало, картофель, сваренный в «мундире». Посреди этого натюрморта гордо красовалась Сережина бутылка с компотом.

Лисицын с Михалычем, потирая руки, вопросительно посмотрели на тетю Марусю и когда она из-под стола достала термос, уверенно сели за праздничный стол.

Аромат домашнего спиртного напитка воспарил над «люминевыми» кружками, приятно щекоча ноздри взрослых, но не как не у Сергея.

- Я не буду, я не пью!, - заявил сразу Сергей, давший обет еще десятилетним пацаном, когда ему сообщили, что он также здорово пьет из блюдца пиво, как пил его, погибший на фронте отец.

- Да, ладно, когда-то надо начинать, а то глисты заедят до смерти, - засмеялся Лисицын, уткнув, после выпитой порции, нос в рукав теплой куртки.

- Не трожте мальчика, не хочет и не приучайте, еще успеет догнать вас алкашей, - заступилась тетя Маруся, играючись хлопнув свою долю деревенского напитка.

Все интенсивно начали уничтожать разложенную снедь и вдруг Михалыч насторожился:

- Кажись кто-то идет, может инженер. А ну, Коля, ты ближе глянь, что там.

Лисицын выглянул в полутемный цех и прошептал:

- Это главный с кем-то. Я пойду их отвлеку, - и он выскользнул в холодную тьму железных станков.

Минут через пять Михалыч послал Сергея за дверь глянуть обстановку. Вместе с ним, вытягивая шею из-за плеча Сергея, узнать обстановку решила и Эла. Сергей, не выдержав энергичного нажима груди девушки, вывалился наружу, а на него с хохотом повалилась красавица. Ошарашенный Сергей хотел вскочить, но горячие губы пригвоздили его к асфальтированному полу цеха. Но вот девушка смеясь сама спрыгнула с него и скрылась за дверью.

Пьяный без вина Сергей, шатаясь, двинулся от инструменталки к боковому входу, во двор, на воздух. Не успел он и пары шагов сделать, как кто-то ударил с криком его в спину и он снова оказался на полу. Сергей перевернулся на спину и увидел нависшую над ним фигуру с какой-то железякой в руке.

- Ах, это ты, Лисица-сука, на мою Элку позарился. Ты, падла, хочешь лошадь из моей конюшни увести. Не выйдет, - железяка в руке чудовища, сверкнув в лучах дежурной лампочки, тупо врезалась в асфальт пола.

Увернувшийся Сергей, вскочил и, заикаясь, попытался оправдаться:

- Я-я не хотел. Это случайно.

- Ах, ты бл...ь! Ты еще и отмазаться хочешь. Убью заразу! - фигура шагнула к Сергею.

Сергей, не дожидаясь развязки, бросился к боковому входу, телом отворив дверцу в воротах. Сзади раздались шаги великана. Перепуганный юноша метнулся за цех, пытаясь скрыться в темени забора, но ему преградила путь гора старых покрышек и колес от разобранных автомашин. Пришлось карабкаться по ним куда-то вверх, к вышедшей из-за туч, луне. Покрышки осыпались за спиной коварного соблазнителя, но преследовавшего его чудовища это не останавливало.

В конце концов Сергей оказался на верху кирпичного забора, с вделанными в его бетонную стяжку кусками битых бутылок. Нужно было решать: туда — значит прыжок наружу, назад — в лапы владельца гарема, в котором якобы состояла Элочка.

Элочка — девушка, не сумевшая, не смотря на все ее достоинства фигуры, поступить два года назад в торговый институт, застряла в помощниках у тети Маруси. Все неудачные попытки охмурить первых и вторых руководителей завода и цеха в конце концов бросили ее в объятья передовика производства гиганта из гальванического цеха, очень уважавшего принимать очень горячие напитки в компании с Ковбасой.

Поддавшись настойчивым ухаживаниям гальванщика, Эла поставила одно условие; чтобы он перешел на другой завод и не смущал ее перед сотрудниками. Но ухажер, работая далеко, почему-то всегда оказывался рядом, пытаясь создать вокруг пассии «мертвую зону», которую не могли бы преодолеть соперники.

Вот теперь в этой зоне, по прихоти судьбы, оказался и Сергей. Вопрос: куда бежать дальше он решил неожиданно и побежал по забору, по стеклам. Заводской забор вскоре закончился и Сергей уже очутился на другом заборе — на заборе, примыкающей фармакологической фабрики, поверх которого болтались обрывки колючей проволоки.

Вскоре колючая проволока сработала и, разодрав штаны юному Казанове, сбросила его за забор на улицу. Ветки кустов черноплодной рябины мягко приняли его в свои объятья, но от удара в голове все же зашумело, а в мягком месте загудело.

Сколько времени прошло Сергей не помнил. За ним никто не гнался, никто не требовал вернуть лошадь в стойло.

Вышадшея луна осветила пустынную улицу, но он ее не узнал. Он сидел не на асфальте, а на вымощенном фэмами из керамики тротуаре. Через дорогу огнями играла вывеска казино, а ближе к перекрестку сияла вывеска банка со странным названием «Грабобанк».

Но всмотревшись по-лучше Сергей прочел :»Градобанк».

Опять вдруг за спиной послышался уже только шорох и, оглянувшись, он увидел как со стены по рекламе чипсов соскользнул небольшой пакет.

Сергей осторожно взял его в руки и встал во весь рост, выйдя из тени стены. Откуда не возьмись к нему подскочил вертлявый паренек и, выхватив из рук Сергея пакет, сунул в них другой. Оторопело молодой человек оглядывал окружавший его мир в трепещущем свете луны, но все безмолствовало. Через пару минут за спиной раздался голос:

- Слышь. Капусту бросай, а то сщас охрана прийдет..

Сергей поднял голову. Из-за рекламы на стене забора выглядывала чья-то голова. Паренек, инстинктивно прижав пакет к груди, отступил вдоль забора в тень. Только он это сделал, как погасли огни банка и казино, исчезли рекламные щиты на стене забора, тротуар, сново покрылся растресканным асфальтом, луна скрылась за тучами, где-то далеко-далеко часы пробили двенадцать.

Еще какое-то время Сергей стоял в оцепенении, а потом все быстрее и быстрее зашагал вдоль забора к проходной своего завода. Свернув за угол, он подошел к проходной. Возле нее толпились дежурившие рабочие. Они чему-то громко смеялись, куря сигареты и папиросы.

Сергей, сунув пакет за отворот телогрейки, проскользнул мимо ребят на завод и оглядываясь двинулся в цех, в инструменталку.

Возле дверей каморки тети Маруси стояли Лисицын и Михалыч и о чем-то спорили, потом они вошли внутрь. Сергей вошел следом. Элы в инструменталке не было.

Лисицын бросился к Сергею:

- Слушай, из-за тебя я получил в дыню от Элкиного хахаля. Что это тебя потянуло к ней.

- Да я ничего и не делал, она сама на меня навалилась. А этот бугай начал меня гонять по заводу. Еле отвязался.

- Ты-то отвязался, а я тут и подвернулся. И вот печальный итог, - сказал Лисицын, прижимая смоченный в самогоне платок к шишке на голове.

- Слушай, Сережа, а ты-то где прятался и что-то какой-то ты расхрыстанный? - спросил с сочувствием Михалыч.

Все вновь уселись за стол, но уже без Элы, которая, как сказала тетя Маруся, повела ревнивца прочь из токарно-механического цеха от греха подальше.

- Так все же, где ты был Сережа? - вновь спросил Михалыч, разливая целебный напиток в кружки.

Не дожидаясь тоста, Сергей схватил чью-то кружку и одним глотком проглотил жидкость. Все удивленно уставились на совершившего подвиг.

- Молодец, - криво улыбаясь, сказал Лисицын.

- Ты что, мальчик? - спросила удивленно тетя Маруся.

- Дайте ему отдышаться, - оборвал всех Михалыч, подавая Сергею бутылку с компотом.

Отойдя от удара первой выпитой в его жизни рюмки, Сергей рассказал обо всем том, что произошло с ним.

- Так, говоришь что взошла луна и выпал из реальности в какой-то другой мир. Может будущее. Ну, да ладно, а что было в пакетах? - стал уточнять Михалыч.

- Что в первом пакете мне не известно, его быстро забрали, а вот во втором сейчас посмотрим, - ответил Сергей и вытащил из-за отворота фуфайки пакет в плотной бумаге.

Все склонили головы к разрываемому свертку. Бумага, словно лепестки отцветшего тюльпана, разошлась и перед глазами зрителей оказались две пачки каких-то денег.

- Что это, деньги? - спросила тетя Маруся.

- Да, но не наши. Это доллары. Я видел такие бумажки у брата, а он ходит на сухогрузе за границу. Такими деньгами могут у нас пользоваться только иностранцы, а если их найдут у нас, то будут судить как валютчиков. Помните, недавно в «Правде» писали, что хлопнули целую компанию, - разъяснил Лисицын.

- И что же нам с ними делать?, - одновременно спросили Михалыч и тетя Маруся.

- Их можно толкнуть морякам, но у нас в городе нет их, да и опасно. Я думаю надо их выбросить или сжечь, - посетовал Лисицын и все сразу посмотрели на буржуйку с уютно потрескивающими дровами.

За дверями, в цеху послышались шаги. Лисицын схватил пачки и, открыв дверцу, швырнул их в топку. За закрытой дверцей печурки весело заплясали огоньки.

В инструменталку вошла Эла, а за ней протиснулся ее ревнивый гигант ухажер.

- Вот пришел извиняться, - кивая на Отелло, сказала веселая проказница.

- Ревнивец вытащил из-за пазухи полушубка бутылку и неуклюже стесняясь, водрузил ее на праздничный стол.

Сережа больше не пил, он закусывал и весело наблюдал за товарищами, которых примирил хороший стол, темная ночь и предстоящие праздники.

Прошло почти сорок лет. Как-то внучка прибежала из школы вся в слезах и соплях.

- Ты, что? Что случилось?, - спросила ее мать- Нина, дочь Сергея Евгеньевича.

- У всех компьютеры в классе, одна я самая бедная. И буду теперь самая тупая и в институт меня не примут, - заревела еще сильнее пятиклассница.

- Успокойся, приедет папа из рейса и мы что-нибудь придумаем, - ответила мать и повернулась к Сергею Евгеньевичу.

Тот, крякнув и хлопнув ладонями себя по коленям, встал и ушел в свою комнату.

Вечером в комнате у внучки уже, устанавливая компьютер, хлопотал знакомый компьюторщик зятя Иван.

Долгое время дочка ходила за Сергеем Евгеньевичем и пыталась выпытать откуда у него доллары. Наконец он не выдержал и рассказал давнюю историю, произошедшую с ним и его товарищами на заводе в ночную смену.

- Так доллары ведь сгорели — заметила Нина.

- В том-то и дело что нет ведь они были тогда из будущего и сгореть могли только в том году в котором я побывал. После праздников тетя Маруся и Эла попросили меня прибрать в инструменталке, поручив чистку буржуйки. Представляешь как я был удивлен когда вместе с золой из печки я вытащил абсолютно целые пачки денег. Тут до меня и дошло что надо ждать примерно лет тридцать сорок а может и больше чтобы прибыв в будущее своим ходом либо уничтожить валюту, либо воспользоваться ею. Вот видишь, срок и пришел. Хорошо то, что хорошо кончается, даже если это ночная смена.

16.10.2010г.

«НОВОГОДНЯЯ НЕВЕСТА»

Если Новый год и невеста, то всегда на ум приходит Снегурочка. Нежная, румяная, но с каким-то сомнительного вида мужиком, маскирующимся толи под доброго дедушку-сутенера, толи бомжа, решившего заработать на бутылку.

Эта парочка, шляющаяся по квартирам и домам культуры с мешком, в который больше складывают, чем выдают обалдевшим от удивления и восторга детишкам.

Как правило «сладкую парочку» изображают артисты театров, решившие срубить деньжат на красивую жизнь в течение января.

Дмитрию, студенту третьего курса политеха, поручили роль Дедушки Мороза в наметившейся новогодней вечеринке их группы на частной квартире, комнату в которой снимали две студентки. Одна из которых училась с ними в группе, а другая в пединституте на факультете дефектологии.

За костюмом пришлось сходить в дом студентов, в студгородке, где ему достался костюм для дедушки недомерка. Примерив его дома, Дима решил, что он предназначен для человека, у которого, как говорится: рост метр с кепкой или с коньками, а вес шестьдесят килограмм с кроватью. Других размеров уже не было и пришлось довольствоваться тем, что есть. Сам себя он успокоил тем, что при его росте сто семьдесят восемь сантиметров, коротенькая шуба будет выглядеть прикольно. А из костюма для Снегурочки достался только парик с русой косой.

Собственно компания состояла из нескольких человек его группы, а остальные были просто приглашенные девушки. Почти стопроцентный мужской состав группы студентов политехов предполагал приглашать только девушек. Поэтому Снегурочку, то есть подругу-невесту Деду Морозу, решено было избрать на вечеринке. Это приятно грело душу Димы, все таки партнерша на новогодний праздник обеспечена.

Дмитрий, приехав в город, то есть в его центр, где должна была состояться вечеринка, погрузился в его неповторимую праздничную суету.

Уже вечер и смеркалось,

Зима к ночи собиралась.

Было суетно кругом,

Пахло праздником, вином.

Квартира двух сткденток оказалась в полуподвальной части дома довоенной постройки. Отдельная, состоящая из трех жилых комнат и, имеющая кухню и туалет с чугунным стульчиком вместо унитаза. Все это Дима рассмотрел, прийдя к месту будущей вечеринки с однокурсницей Неллей. Она открыла дверь очень странным ключом. Длина его была сантиметров двадцати и он не имел бороздки. Но самое странное было в нем то, что на шарнире он переламывался пополам и легко помещался в сумочке-портфельчике девушки.

- Помоги мне открыть дверь, - попросила Нелля.

Когда Дима притянул дверь поплотней, Нелля вставила ключ в отверстие выше дверной ручки и сделала энергично четверть оборота. За дверью что-то лязгнуло.

- Отпускай, все в порядке, - и они, толкнув массивную дверь, вошли в темный коридор.

Вскоре Дима по просьбе однокурсницы поменял сгоревшую лампочку в девичьей комнате. Стеснительно оглядев комнату девчат, он обратил внимание на не обычную толи маску, толи куклу, висевшую на коврике над одной из двух кроватей.

Обернувшись к Нелле, Дима спросил:

- Откуда у вас это африканское чудо?

- Да , это Людке Чемка подарил, - выпалила Нелля и, захлопнув ладонью рот, выскочила из комнаты и скрылась на кухне.

- Ты чего? - зайдя на кухню, спросил Дима.

- Да, про картошку я забыла. Она у меня на тихом огне варилась, когда я пошла тебя встречать с костюмами.

- Давай чисть яйца, уже скоро ребята наши прийдут, да и Людка с девчатами своими.

Почистив яйца, Дима зашел в большую комнату, где и должна была состояться встреча Нового года. В углу под вязанной накидкой на древней тумбочке стоял такой же древний телевизор «КВН» с водяной линзой. А вот посреди комнаты стоял довольно приличный круглый стол, посреди которого стояла довольно большая и симпатичная стеклянная ваза.

Дима стал собирать стулья и расствлять их вокруг стола, думая, что за девчонки прийдут на встречу Нового года.

Нелля была своя и она уже давно встречалась с одним из иностранцев, учившихся в их группе. Иностранец этот был из Лаоса с именем Тау Тед. В то время в Лаосе шла война между сторонниками правительства, которое поддерживало США и фронтом «Патетлау» - патриотическими силами. Тау принадлежал к последним и регулярно отчислял часть своей стипендии на борьбу. В последствии, вернувшись домой, Тау стал директором одного из департаментов в правительстве победившего «Патетлау».

Остальных трех девчонок Дима конечно не знал и даже с Людой, подругой по житью с Нелли, не был знаком. Он только мог ждать, зная, что они из педагогического и вот-вот подойдут.

Но первыми пришли ребята, притащив сумку с напитками и кое-какой закуской, купленной на деньги будущей компании.

Первым вошел Тау, он здесь не впервые. Сразу галантно поцеловал ручку Нелле и вручил какой-то подарок новогодний от себя лично. Следом влетел самый шустрый: Бусенков Миша, оглушив всех поздравлениями и объятиями, так будто никто с ним не виделся лет десять. Был он детдомовским и Дима еще до поступления занимался с ним на подготовительных курсах.

Последним, протискивая бочком огромное тело в дверной проем, вошел Игорь Львов. Он был улыбчив, но как все крупные люди спокойным, как слон. До института он работал в колхозе механиком на молочной ферме, где его возможно и откормили до очень приметных габаритов. Удрать из колхоза и получить паспорт ему помогла мама, будучи кем-то в правлении колхоза. Но учился он по направлению колхоза и на его деньги, так что после окончания института его вновь ждали доярки с частями в теле похожими на молочные бидоны, что впрочем его не смущало.

Вновь прибывшие начали создавать праздничную атмосферу: Миша включил телевизор, скинув кружевную накидку, Львов повыдергивал пробки из бутылок с вином, а Тау что-то таинственно смешивал вместе с Неллей на кухне.

Но вот захрипел забеленный на смерть звонок в коридоре. Шустрый Мишаня подскочил к двери и распахнул ее, раскинув объятья. Но сомкнуть их не пришлось, в коридор вкатилась, как выяснилось потом, обмотанная пуховым серым платком хозяйка квартиры — баба Марфа.

- Нелля, я на минутку. Возьму телепрограмму и уйду. До утра гуляйте. Только без драк и глупостей, - хозяйка, схватив со спинки дивана какую-то газету, быстро выкатилась за двери квартиры.

Не упел Миша задвинуть засов на двери, как звонок обрадованно захрипел вновь. Но на этот раз он оказался в объятьях очень уж широкой в плечах девушки. Миша, хохоча, завизжал обращаясь ко Львову.

- Игорь, это точно к тебе. Мне этот размер не по карману.

Отпустив Мишку, капитальная девушка в распахнутой шубке, пропустила двух подружек.

- Вот это по мне, - улыбаясь и галантно расшаркиваясь, заявил Мишка, подскочив к черноволосой девушке, помогая снять ей пальто.

- Меня зовут Машей. Это Елена, а третья, это Люда — Неллина подружка, - представила первая девушка своих подруг.

Ребята, помогая раздеться девчатам, тоже представились. Как-то сразу, благодаря Мишке и Маше, сложились пары и захлопотали у стола. Дима поглядывал на Люду. Мишка не выдержал и заявил:

- Дима, а чем тебе Люда не Снегурочка. И зачем выбирать. Давайте наряжайтесь.

- Да, хватит жеманничать, чем тебе Люда не невеста-Снегурочка, - поддержала Маша.

Дмитрий, взяв под руку не сопротивляющуюся Люду, повел ее в третью комнатку, где все сложили на старую тахту верхнюю одежду и где были оставлены им костюмы.

Они примерили на Диму шубу и шапку, а на Люду парик с косой. Посмеявшись, решили одеться, когда наступит полночь и тогда поздравить друзей с праздником. Сидеть же до Нового года в костюмах — можно и упариться.

Тем временем стол был уже почти уставлен тарелками и бутылками. Телевизор через наливную линзу и цветной фильтр начал транслировать «Голубой огонек».

Все расселись за столом, потирая руки и принюхиваясь к «шедеврам» кулинарии. Конечно, тут не было тех явств, что изображены на иллюстрациях «Книги о вкусной и здоровой пище», но кое-что было. Кроме картошки, огурцов, помидор, естественно соленых, была даже черная икра. С этой икрой целая история. Ее, полную литровую банку привезли какие-то родственники Игоря из Астрахани и угощая Игоря и его товарищей, уехав, забыли.

Почему-то никто больше пробовать ее не стал и она месяц или два простояла запыленная, без крышки на шифоньере в комнате общежития. И вот теперь Игорь вспомнил о ней и , удалив пыль, притащил уже с крышкой на новогодний ужин.

Девочки быстренько сделали бутербродики и очень красиво разложили на большой тарелке, посыпав их зеленым лучком, выращенным на подоконнике.

Мишка, по общему согласию, назвался тамадой. Естественно, первый тост за знакомство. Девочки изъявили желание пить тоже водку, хотя разного вина было навалом. Вина были куплены в разнобой: «Черные глаза», «Портвейн №14», «Настойка черноплодной рябины», похожая на наливку и что-то еще венгерское и крымское.

Вторым тостом было решено проводить старый год, ну а после, конечно, третий тост «за любовь». Мишка встал с рюмкой и выпятив грудь, заявил:

- За дам мужчины пьют стоя, а женщины лежа!

Все засмеялись и Мишка прочел тост в стихах:

- За самых милых и красивых,

В любви свободных и ревнивых.

За полных, стройных и не очень,

За тех, кто с нами днем и ночью!

Все зашумели, выпили и девчонки кинулись целовать Мишку. Дима же все время не мог оторвать глаз от Люды, лицо которой ему казалось, в опушке светлых волос, ангельским. Она, заметив это, вместо Мишкиной щеки, чмокнула Димину. Толи от поцелуя, толи от водки, он зарделся и смело воскликнул:

- А давайие потанцуем. Вот и музыка в телевизоре подходящая.

В выпученной линзе какой-то кукловод водил по сцене огромного тряпочного льва и пританцовывал в такт песенке: «Хеллоу Долли».

Приближалась полночь. Официальное поздравление советского народа завершилось, на экране возникли кремлевские часы. Компания лихорадочно наполнила разнокалиберные бокалы. Часы ударили, бокалы звякнули. Наступил Новый Год.

- Айда на улицу, - закричал Мишка.

- Дай запью, - ответил Игорь, пивший «Кровавую Мери». Со дна стакана на него вывалился маленький помидор, который был моментально раскушен экспериментатором.

- Ну, и дрянь ваша Мери. Помидор водкой пропитался. Да ладно пошли, одеваемся.

- Одевайте костюмы, берите хлопушки. Я возьму бутылки и стаканы, выпьем под звездами, - Мишка засуетился, засовывая бутылки в карманы пиджака, а затем и в карманы пальто.

Пропустив вперед свою компанию, Дима и Люда, одеваясь целовались и поздравли друг-друга с Новым Годом. Когда они выскочили из подъезда в своих комичных одеяниях, Игорь на коленях с Машей уже пытались скатиться с детской горки, обитой железом.

Новый Год выдался, как всегда, бесснежным и шумная парочка скатившись с горки кубарем, плюхнулись на мерзлую землю.

- Я принес санки, - восторженно заорал Мишка, прилаживая в Марфином оцинкованном корыте на горке Лену.

Грохот и хохот разнесся по всему двору в «коробке» из многоэтажек. Потом все пили вино, закусывая поцелуями и смехом. Затем зачем-то Мишка, Игорь и Тау стали качать и подбрасывать Деда Мороза. Девчонки заявили, что они уже замерзли и побежали в подъезд.

Ребята, еще повеселившись, бросились к своим подругам, но каково было их удивление, когда дверь в квартиру оказалась закрытой. Сколько они не колотили в дверь и не кричали — ничего не получилось. Вдруг в подъезд вбежала Нелля и завопила:

- Ребята, наших девочек захватили чужие мужчины.

- Где? Кто? - грозно рванулся Игорь в пальто нараспашку.

- Да они дурочки в соседний подъезд зашли в подвал, а там дежурные слесаря пьяные. Требуют выкуп.

- Какой еще выкуп? - возглавляемая гигантом Игорем, компания ринулась в подвал соседнего подъезда.

Вскоре конфликт был погашен и уже более пьяная компашка вместе с слесарями вывалилась на улицу.

А над двором в черноте неба сверкали звезды и совсем не полная луна — месяц. Вдохновленная красотой Елена, обратив лицо к звездам, прочла стишок, вскочив на лавочку:

- Под горою дворик,

Изгородь в снегу.

Тянется тропинка,

В теплую избу.

Золотится месяц,

Над крутой горой.

Серебрится небо,

Звездною дугой.

Светится домишко,

Свечкой у окна.

За оконной рамой,

Елочка видна.

А над крышей вьется,

Беленький дымок.

Вот и славный праздник,

Вот и Новый Год!

Услышав это стихотворение, Тау стал почему-то приставать к слесарям:

- А почему у вас нет снега?

- Снега не знаю почему нет, а вот дождь сделать можем, - и один из слесарей исчез в своем подъезде.

Вскоре послышалось посреди двора какое-то шипение. Все взгляды устремились в сторону приметивного лепного фонтана. Из него, вернее из пасти его рыбины, ударила тонкая струя воды, взлетевшая выше крыш.

Все завороженно смотрели вверх. Вдруг Люда, вытянув руку с ладошкой, изумленно произнесла:

- Снег. Ребята снег. Идет снег.

Где-то вверху, распылившись струя воды, замерзая, превращалась в сказочные снежинки.

Все удивленно смотрели на темное звездное небо, низвергающее на скованные морозом деревья, землю и людей новогоднее чудо.

Дмитрий прижимал хрупкое тельце Людмилы к своей детморозовской шубке и думал:

- Как здорово найти в эту чудную ночь Снегурочку — невесту. Только вот жаль, что какой-то Чемка уже повесил над ее кроватью свою маску.

16.10.2010г.

«ПОЛЕТ В ПРОШЛОЕ»

Когда-то давно, может быть двести лет назад, Арсек прочитал удивившие его строки:

«Надо признаться, что согласно научным прогнозам, у нашего далекого потомка будут раскосые глаза, маленький беззубый рот, лысый яйцевидный череп и не развитая мускулатура рук и ног. Широкие бедра и большая грудь у женщин будет восприниматься как нечто противоестественное. Для выполнения разного вида работ будут генетиками созданы определенные виды людей. Так для полетов в космическом пространстве будут созданы люди с большим головным мозгом, но с четырьмя руками, так как в космических кораблях ходить не нужно...»

Там было еще много чего написано, но Арсек уже этого не помнил, а вернее и не хотел вспоминать. Ему было не до глупостей, ему надо было пахать, сеять, рубить деревья для дома, собирать хворост, заготавливать корм для скота и делать припасы для своего большого племени. Это была обычная тяжелая честная мужская будничная жизнь. Было это все подвигом или нет, его уже не интересовало.

И все же иногда, присев на ствол срубленного дерева, он возвращался на многие десятилетия назад.

Более ста стран земного мира приняли участие в подготовке полета возможно в один конец, к далекой звезде с №... по каталогу Лакайля в поисках хотя бы какой-либо формы жизни. Не зависимо обнаружена будет жизнь или нет, ее нужно было принести на одну из планет этой звезды, подобной якобы Земле. Нужно было продлить земную жизнь на другой планете, в другой точке галактики.

Земля расположена со своим Солнцем на самом крайнем витке своей галактики «Млечный путь». Поэтому лететь вглубь спирали не стоило. Жизни на внутренних планетах, в месте со своими Солнцами будут втянуты раньше в центр галактики — в черную дыру, да и лететь к ним дольше. Так что была выбрана одна из ближайших звезд на окраине родной галактики, да и все наблюдения за ней дали положительные результаты на наличие планет.

Звезда по яркости была близка к единице, то есть, примерно равна яркости Солнца. Да и время полета до нее не превышало 4,3 световых лет, то есть лететь туда менее пятнадцати земляных лет. По колебанию звезды №... на своей траектории да и при вращении было установлено наличие вокруг нее планет не менее четырех штук.

Такие факторы, как температура поверхности звезды №..., близкая к температуре Солнца — 6000°, спектор звезды аналогичный спектру Солнца — класс G, доступное расстояние до нее, наличие планет «земной группы», дали положительный ответ на вопрос лететь ли к этой незнакомке с номером №... .

Еще одним важным моментом в пользу полета явился тот фактор, что достижение науки из-за хода эволюции исключили важный пункт — естественный отбор. Результат оказался плачевным: достижения науки ослабили человеческую популяцию. Возможность с помощью встречи с себе подобными на далекой планете даст шанс: «обновить кровь» как с помощью прямых контактов, так и с помощью новейших достижений в генетике.

Приготовления заняли почти двадцать лет. Постройка же корабля с фотонным двигателем — восемь лет. Строился корабль на стационарной круговой орбите вокруг Земли с высотой тридцать одна тысяча километров.

Варианты строительства корабля либо на Луне, либо на Марсе были отброшены как более энергоемкие, так как все конструкции изготовлялись на поверхности Земли, на ее заводах.

Общий вес конструкций, созданный на Земле составил около двух тысяч тонн. А вес оборудования, жизненно важного запаса и горючего оказался еще девятьсот тонн. Все это нужно было вывести на орбиту. Это казалось в начале всех планов проблемой номер два, после создания фотонно-лазерного ракетного двигателя для корабля.

Проблема решилась как-бы параллельно с созданием и испытанием фатонно-лазерного двигателя. На принципе лазерно-спиральной накачки магнитного поля Земли удалось воплотить в жизнь создание скоростного лифта-подъемника для вывода предметов любой массы на не ограниченную высоту и на любую орбиту.

Параллельно велась подготовка экипажа и переселенцев. Экипаж состоял из двенадцати человек, а переселенцев была группа из девяносто человек. Переселенцы делились на три команды-поселения по тридцать человек. Каждое поселение состояло из десяти мужчин и двадцати женщин. Все прошли общий курс полетов в космосе, побывали на космических станциях сроком не менее шести месяцев, прошли курс выживания в различных средах обитания. Кроме указанных курсов обучения, переселенцы прощли курс ведения жизни на не обжитых территориях. Это обучение заключалось в освоении сельскохозяйственных, ремесленных и строительных специальностей с применением местных орудий труда и материалов. Не осталось без внимания обучение самостоятельно изготавливать инструмент, оружие, медицинские препараты, искать и добывать руды, выплавлять металлы, вести археологические работы.

Но основная задача переселенцев было внедрение в биологическую среду. Создание предпосылки разумной жизни, либо слияние с разумной жизнью. При отсутствии каких-либо организмов- заселить начальными ее формами моря и океаны.

В каждой тридцатке было десять заранее сформированных пар и десять женщин, согласных на выполнение роли сурогатных матерей.

Арсек входил в состав поселения №2, где у него была пара — девушка Линда. С ней он познакомился при подготовке на одной из астрофизических станций. Он, как более опытный, он еще в школе увлекся астрономией, с увлечением рассказывал о двойных звездах:

- Представь себе, что мы — жители планеты, которая, может быть, обращается вокруг двойной звезды с разной окраской. Какие изумительные картины разворачиваются там на небе. Из-за горизонта встает, например, красный громадный круг солнца большего нашего. А за ним встает маленькое голубоватое солнце и постепенно исчезает за массивным диском первого, чтобы потом из-за него появиться. Потом настанет залитый красным светом день, а затем наступит голубая ночь.

А если система звезд тройная, четвертная, представляешь какие причудливые комбинации солц и какая игра красок там должны быть, как сложно там меняются ночи и дни.

Общение сблизило две души и они твердо стали парой в команде переселенцев. Последние месяцы прошли на уже готовом корабле. Это был период обязательного ознакомления, привыкания и запоминания. Что, где и для чего. Ведь большую часть пути прийдется провести в анабиозе, то есть в резком снижении жизнедеятельности организма с последующим восстановлением ее при благоприятных условиях, созданных намеренно. Способы введения в состояние анабиоза или в слстояние самати, как это называется на Тибете, различны; как и выход из этого состояния. Испытание анабиозом переселенцы в течение года прошли на околоземных станциях подготовки. Почти все испытуемые успешно справились с этим заданием, теперь их ждала почти пятнадцатилетняя практика в полете.

За земной год до старта корабля с околоземной орбиты стартовал автоматический фатонный корабль-лоцман. Его задача была через каждый земной год сбрасывать заторможенные информационные буи, с которых основной корабль будет считывать информацию обо всем, что ждет его на маршруте. Почему нужны буи, да потому, что при движении со скоростью света обычная радиосвязь бесполезна.

А на основном корабле за месяц до старта девяносто отобранных переселенцев были помещены в биоконтейнеры в состояние анабиоза. Для надежности пары были введены в жидкостный анабиоз, а десять женщин в каждой команде поселенцев в анабиоз в газовой среде. За год до прибытия в район звезды №... все переселенцы должны были быть выведены в нормальное состояние.

Старт прошел в штатном режиме. Розгон длился семь лет, а торможение почти восемь. Экипаж из двенадцати астронавтов со стартом успешно справился, после чего взаимная радиосвязь с Землей прекратилась. Основной корабль, как и «лоцман», стал оставлять информационные буи-маяки как для будущих экспедиций, так и для возвращения корабля на Землю. Буи были оснащены тормозными квантовыми двигателями и уже могли поддерживать связь с проходящими аппаратами.

Основной экипаж из двенадцати человек работал в течение четырнадцати лет посменно- по два человека в смену. Отдыхающие в это время также вводились в полуанабиоз, на срок не более месяца, то есть на продолжительность вахты напарников. Для членов управляющего экипажа были максимально возможные условия отдыха, учитывая строжайший режим экономии воды, воздуха, продуктов питания. Экипажу предоставлялись виртуальные игры, виртуальные природные условия, библи и кинотеки на электронных носителях, возможность заниматься спортом.

Много споров вызывала возможновсть столкновения корабля на световой скорости с межзвездной средой, которое явно приведет к его уничтожению. Но пробные полеты кораблей автоматов на квантовой тяге в районе солнечной системы открыл новое положительное явление — сжатие межзвездной среды перед кораблем. То сжатие межзвездной среды подобно сжатию воздушной массы перед крылом самолета перед преодолением им скорости звука и эта сжатая среда становилась охранным щитом — струенаправляющим устройством, отводящим космических «насекомых».

Противники полета также утверждали, что полеты на время тридцать и более световых лет бессмыслены, так как принесенная информация человечеству, шагнувшему на триста-пятьсот лет вперед уже будет не нужна. Но данный полет ставил другую задачу: задачу зарождения жизни на другой планете или планетах, а если получится то и разумной ее формы. Если условия обитания на планетах звезды №... будут не приемлемы, то основной корабль продолжит путь к следующей звезде — он имел такие ресурсы.

Весь полет к звезде №... прошел весьма удачно как для основного корабля, так и для лоцмана. Неприятным оказалось то, что при выводе из анабиоза переселенцев, в нормальное состояние смогли вернуться только восемь пар и шесть женщин одиночек. Все пришедшие в норму были возрастом более тридцати лет. Молодые организмы, возможно, на световой скорости вошли в более глубокое анабиозное состояние, но были живы.

Было принято решение высаживать одно поселение. Но до высадки еще нужно было в течение земного года изучить планеты и если одна из планет подойдет, то приступить к основной работе.

Анализ наблюдений с основного корабля, вышндшего на околозвездную орбиту, позволил выделить одну из четырех планет звезды. Она была второй от своего Солнца и по предварительным данным имела диаметр десять и пять десятых тысячи километров. Состав атмосферы был схож с земной — в наличии были азот и кислород.

К выбранной планете были направлены автоматические спутники — буи с квантовыми двигателями и имеющими всю необходимую аппаратуру для подробных исследований.

Спутники планеты «Ева» (название предложила Линда, очнувшаяся от анабиоза также как и Арсек) в количестве трех: Б-01; Б-02; Б-03 расположились на орбитах вокруг планеты из расчета произвести полное фотографирование планеты и выдать рекомендации по определению мест высадки и создания одного поселения.

Вскоре были получены карты планеты Ева, химический состав атмосферы, характер магнитных полей и радиоционных поясов. Но самое главное на поверхности планеты были моря, океаны, материки, покрытые растительностью и полюса, укрытые снежными шапками.

Вскоре основной корабль «Квант», также получивший название от членов экипажа, по традиции в день прибытия к цели путешествия, перешел на стационарную орбиту вокруг Евы. Корабль с уже узаконенным названием «Лоцман» остался на орбите вокруг звезды №..., название которой тоже было определено: «Геба».

Чем были вызваны эти имена и названия Арсек уже не помнил, столько лет прошло.

После определения места высадки и испытания лазерно-магнитного лифта, высадка началась. Первой на поверхность Евы была доставлена разведывательная тройка мужчин переселенцев, которая осмотрев место на склоне горы, сложенной из осадочных пород, подала сигнал к основной высадке.

На склон горы опустился блок в виде цилиндра диаметром шесть метров и высотой двадцать два метра. Цилиндр вмещал в себя все для временного жилья тридцати человек, лаборатории, склады с оборудованием, инструментами и продовольствием на шесть месяцев, а также энергоустановку ядерного типа со сроком работы шестьдесят земных лет.

В нижней части был расположен проходческий щит. С его помощью цилиндр погрузился на глубину, полностью его скрывшую. Вынутый грунт-известняковая пыль была развеяна компрессором по окрестности.

Первыми обитателями «хижины» стали только десять переселенцев. Первое время, на период адаптации, все-таки атмосфера несколько отличалась от земной, они были в легких скафандрах со своей дыхательной смесью. В последствии стали использовать местную атмосферу, обогащенную до земной с помощью газового адаптора.

Дальше, не считая спящих в анабиозе товарищей, все шло по плану. Они облетели район обитания в радиусе ста километров на лазерно-магнитных аппаратах и уточнили рельеф, климат, фауну и флору. Полученные образцы обрабатывались в «хижине» и результаты отправлялись на Квант, а оттуда в архивную базу Лоцмана.

В районе «хижины» климат был очень похож на климат средней полосы на Земле в ее северном полушарии. На момент прибытия период года, который составлял триста двадцать земных суток, была поздняя весна.

Поиски каких либо существ, близких человеку, пока не увенчались успехом, но радовало то, что на планете была жизнь и она возможно развивалась по восходящей.

Из животных, возможных к приручению и последующему использованию в пищу, оказались существа, похожие толи на земных кабанов толи бородавочников, обитавших в зарослях у небольшого болота.

Уже нужно было думать о жилье вне тесной хижины и о огородах, которые бы кормили поселенцев.

Для строительства домов имелся вполне строевой лес — что-то вроде сосен и дубов. Инструмента было в достатке: и топоры, и пилы, и электроинструменты.

Пока шло строительство десяти подворий и общежития с отдельными комнатами для свободных женщин, исследование планеты и окрестностей продолжалось.

Арсек, Линда и другие поселенцы уже готовились к переселению и даже некоторые переселились в новое жилье, когда прервалась связь с основным кораблем Квант. Правда через сутки связь восстановилась, в дело пошла резервная аппаратура. Подозревая неладное, основной экипаж Кванта, посетив поверхность планеты и обсудив настоящую ситуацию во всех делах, решил отправить «Лоцмана» с максимальным объемом информации на Землю, а через три месяца и самим на Кванте возвращаться с не проснувшимися поселенцами.

«Лоцман» отбыл. Дома в срочном порядке достроили, огороды засеяли привезенными с Земли семенами овощей и злаков. В теплицах высадили рассаду плодово-ягодных культур. Все хозяйство поставили под охрану с применением электроники. Энергия начала поступать в дома от пленочных «солнечных» батарей, напыленных на крыши домов, которые также служили гидроизоляцией кровель.

В резерве, в «хижине» находилась ядерная энергетическая установка, генераторы для установки в русле местной речушки и при будущей постройке ветроэлектростанции.

Все шло своим чередом, но однажды бригада, обследовавшая довольно большую вершину на противоположном берегу речушки установила, что это заснувший вулкан и в его округе множество руд и минералов. Это радовало. А на расстоянии, примерно восьми километров от деревни поселенцев были осмотрены столовые горы, в которых оказалось много карстовых пещер, что давло повод к наличию в этом районе большого количества различных солей.

Перед самым отлетом основного корабля, в пещерах было обнаружено большое племя человекообразных существ на самом низком уровне развития. Они жили собирательством и практически не имели орудий труда.

Поселенцы с энтузиазмом ринулись выполнять намеченную программу генной модификации этого племени. Часть племени подвергли подсадке соответствующих генов «развития», после предварительного изучения их генома. Особей женского пола частично оплодотворили привезенным генно-модифицированным материалом, доставленным с Земли, а часть оставили как контрольную группу. Все группы подопытных были тщательно описаны, «окольцованы» и закреплены за наблюдателями.

В пещерах скрытно установили ауди и видео аппаратуру. На специально найденных скальных поверхностях перед пещерами подготовили экраны, на которых стали показывать обучающие программы. Конечно это были программы, разработанные психологами и начальные из них были не ярки и медлительны. Темп усложнения программ задавался по обстоятельствам.

Работа закипела. Не терялись на фоне аборигенов и поселенцы — деторождаемость в течении следующих лет должна была достигнуть детородного максимума.

Но пока готовился к отлету «Квант». Последний «лифт» доставил всю необходимую информацию и образцы. В предстоящую ночь должен состояться старт.

В течении дня поселенцы неожиданно обнаружили, что спящий вулкан «неожиданно начал дымить». Столб пара поднялся из его кратера, ранее заполненного водами озера.

До ночи вулкан вел себя тихо, мирно, покуривая паровыми тучками.

Арсек и Линда вышли ночью из недоблагоустроенного дома выглянуть на старт «Кванта», который должен был сопровождаться гигантским «Северным сиянием» из-за количества заряженных частиц из его двигателя.

И вот небо почти по всему горизонту покрылось волнами всех цветов радуги. Пораженные зрители смотрели на это чудо. Вдруг сияние резко пошло на ноль и где-то далеко-далеко вспыхнуло искусственное солнце, осветившее всю обращенную к нему поверхность планеты Ева.

Через несколько дней связь с кораблями ослабела и в последнем сообщении удалось расшифровать: «Корабль разрушается». После этого связь прервалась, оставив поселенцев в растерянности и страхе. Еще больше усилило страх сообщение с корабля лидера - «Лоцман». С него сообщения шли не чаще раз в десять суток и вот последнее было аналогично сообщению с «Кванта»: «Корабль разрушается».

Шок от двух сообщений был ужасен. Все работы были прерваны, но после все же все сошлись на мнении: «Нужно продолжать осваивать планету».

Вулкан, продолжавший кипятить свое озеро, нарекли по аналогии с земным вулканом: «Везувий». Кто-то пошутил:

- Смотрите чтобы наш поселок не стал Помпеей.

Прошло со дня высадки почти три года. Поселенцы обзавелись детьми. От них не отставали и аборигены. Работы по генной модификации «местных» продолжались.

Племя пещерных жителей начало постепенно «обезьянничать», применяя самодельные инструменты. Свои жилища в пещерах стали благоустроивать, закрывая входы. Но самое главное они научились пользоваться огнем. Процесс генитической модификации был «налицо».

Почему-то все плохое происходит ночью. Грохот взрывов на Везувии поднял всех на ноги, земля вместе с домами содрогалась под ногами поселенцев.

К утру все кончилось, то есть поселок был засыпан пеплом и вулканическими бомбами. В последующие дни лава завершила свое подлое дело. Поселок сгорел, а «хижина» замурована навсегда.

Лава перекрыла реку и вся долина начала заполняться водой.

Поселенцы большей частью погибли в домах и «хижине». Арсек и Линда бежали в лес, успев захватить лишь минимум одежды и инструментов. Время было осеннее, приближалась зима.

Пара поселенцев месяц скиталась по лесу, питаясь орехами и случайно пойманными грызунами. Наука выживания, полученная на Земле, очень пригодилась. Что-то надо было предпринимать. Они устали каждую ночь засыпать в страхе, чувствуя будто кто-то смотрит на них из-за черных кустов и деревьев.

Однажды, проснувшись, они обнаружили себя в плену. Точнее лохматые аборигены окружили их полукольцом, каждый из них держал в руке по топору. Настоящему земному топору.

Ошеломленные Арсек и Линда поднялись и медленно стали двигаться в сторону открытой части оцепления. Аборигены молча шли сзади и боков пленников. Так они пришли к пещерам, где поселенцы с Земли устроили свой генетический полигон.

Конвой завел генетических благодетелей в пещеру. То, что увидели поселенцы, поразило их несказанно. Вдоль стен пещеры стояли прислоненные и просто брошенные: лопаты, ломы, топоры, слесарный и столярный инструмент.

Какой-то подросток на удивление с очень светлой кожей, просвечивающей через какие-то лохмотья, стал переводить, если можно это было так назвать то, что стал им мычать огромный верзила.

Арсек понял из «перевода» и жестов, что их просят научить их пользоваться этим «богатством», разложенным в пещере.

Конечно, выбора не было. Но вот откуда инструмент? Версия была одна! Все это из страховочного резерва, который был сделан по прибытию на Еву, но ведь до него более трехсот километров. Вывод один, что не только переселенцы следили за аборигенами, но и они делали тоже.

И вот теперь Арсек как и его предки на Земле, в далеком прошлом, встал с срубленного ствола дерева и пошел делать мужскую работу, как и прежде, как и встарь. Он только подумал:

- Сколько же потрачено было сил, энергии, чтобы полетев в будущее, прилететь в прошлое. Да, действительно время не линейная величина.

01.11.2010г.

«ВСТРЕЧИ НА ОПЕРАЦИОННЫМ ПОЛЕ»

В хирургические отделения больниц мы попадаем из-за каких-либо несчастий. Только «звезды» шоу-бизнеса туда пруться для будущего удовольствия и радости. Я имею в виду пластические операции с целью «улучшения» их отдельных чсатей тела. Впитав в себя чьи-то стандарты, они в основном увеличивают свои молочный железы, а «мягкие места» уменьшают. В результате таких манипуляций верхняя часть тела перевешивает нижнюю и пациентка вынуждена принимать позу «низкого поклонения», что обычный секс превращает во «французскую любовь».

«Французская любовь» знакома саперам, разминировавшим минные поля Европы, Алжира, Египта, Афганистана, если судить по надписям на устанавливаемых ими табличках: «Мин нет». Правда продвинутые представительницы прекрасной половины возмущались тем, что это слово пишут почкму-то с двумя «эн».

Ну, да все это сентенции. А вот Сергею Юрьевичу Спичкину по воле господней выпала «счастливая» доля пристроиться на одной из «модельных» кроватей в больничной палате.

Хорошо хотя бы то, что палата не была с пресловутым номер шесть.

Почему-то на двери палаты с номером «шесть» висела табличка «для участников ВОВ». Все заглядывали с любопытством в приоткрытую дверь, чтобы узнать есть там телевизор или нет, вечером должны были транслировать футбольные матчи лиги Европы. Дело в том, что принесенные мини телевизоры не принимали ничего на комнатные антенны.

Но, когда Сергей Юрьевич появился в урологическом отделении хирургического корпуса, до телевизора было еще далеко, его ждал другой аппарат. Это «УЗИ», который тоже с экраном монитора.

Что же привело его на прижавшуюся к аппарату «УЗИ» кушетку.

В результате купания под холодным душем во дворе дома своего товарища по школе поздним вечером застудился. Это вызвало возмущение со стороны простаты и она опухолью, то бишь адиномой, перекрыла путь жидкости, выделяемой организмом. Все попытки прекратить безобразие с помощью капель «Уролесан» и каких-то таблеток ни к чему не привели.

Возвращался он домой на машине, перенося не выносимые муки моченеиспускательного творчества, осуществляя каждые десять-пятнадцать минут остановки. Наконец терпение, но не мочевой пузырь, лопнуло и пришлось заехать к урологу в одну из районных больниц.

Уролог скучал в пустом кабинете и, приняв его, позвонил своей медсестре, радостно воскликнув:

- Лида, быстрей сюда. К нам «полтинник» пришел.

Его уложили на спину четырехногой подружки — на кушетку, предварительно заставив спустить многострадальные штаны. Симпатичная блондинистая медсестра с сильным красивым станом ловко ввела купленный катетор и наступил миг блаженства. Вспомнился сразу анекдот о черте, который потребовал от грешника показать что такое «кайф». Грешник, предварительно опоив черта пивом, привел его опорожнить мочевой пузырь в туалет, где чертяка, освобождая пузырь, сам воскликнул: вот это кайф!

Мощная струя наполнила полутора литрами подставленный сосуд. После столь сладостной операции к катетору был прикреплен мочесборник в виде полиэтиленового мешка без сливного краника. Расставшись с врачом с взаимным удовольствием, он тронулся в путь и благополучно добрался до родного дома.

Утром при участии членов семьи, он обзвонил скорую помощь, больницы. Во всех этих заведениях на призыв о помощи получил циничные отказы.

В скорой помощи заявили, что к больным с урологией они не ездят, наверно думая, как и футбольные коментаторы, что все знают правила игры. На звонок в приемный покой больницы ответили, что они ничего не лечат, а только режут, если у вас конечно есть денежные знаки.

Пришлось звонить школьному однокласснику, за сотни километров, ставшему врачом. Он посоветовал идти в поликлинику к обычному урологу, который порекомендует, что делать дальше.

И вот в спортивном костюме, прижимая к ноге под штанами мочесборник, Сергей Юрьевич в сопровождении родственницы, посетил уролога в своей «родной» поликлинике.

- Ну, что не буду вас гонять по анализам и обследованиям. Вам нужно ложиться в стационар в хирургическое отделение, специализирующееся на урологии. Что касается вашей, как вам показалось, неожиданной болезни, то увеличение предстательной железы — нормальная часть старения мужчины. Этот процесс обычно очень медленный и у многих мужчин никогда не переходит в серьезную проблему, но у других процесс может идти довольно быстро и потребовать операции, чтобы исправить ситуацию и избежать худшего, - все это в быстром темпе. Изложил уролог, даже не взглянув на устройство, притаившееся в штанах у Сергея Юрьевича. Его удовлетворил рассказ пациента.

- Вот вам направление в больницу. А вот я записал фамилию врача, к которому обратитесь. Он, обследовав Вас, определит что и как. Ваше положение, по-моему, требует операции.

- И сколько же стоит такая операция? - наслышанный о крахоборстве в хирургии, - спросил, затаив дыхание Сергей Юрьевич Спичкин.

- Ну, тысяч восемь, - замявшись ответил уролог.

- Где же взять такие деньги? - растерявшись и обомлев, сам себя спросил Сергей Юрьевич.

- Ну, у Вас же есть родственники, - ответил, напомнив Сергею Юрьевичу героев-бандитов из «мерседеса», схвативших за горло водителя «Запорожца», совершившего ДТП.

Простившись с урологом, наверняка по уговору, поставлявшего пациентов хирургам, Сергей Юрьевич, продолжил поход с мочесборником по городу и прибыл на второй этаж хирургического корпуса больницы имени Бурлак-Барановского.

Естественно в этой больнице он не встретил героев телевизионных фильмов: доктора Тырса, доктора Хауса и героев интернов. Выловив рекомендованного врача-хирурга в толпе мечущихся сестер, пациентов с мочесборниками через плечо и куда-то несущихся полных сил хирургов, Сергей Юрьевич оказался в кабинете с «УЗИ» в решительных руках специалиста.

Специалист с помощью аппаратуры, ощупав Сергея Юрьевича, как курицу несущую золотые яйца, вынес приговор:

- Нужно делать простатэктомию, то есть удалить часть предстательной железы. В вашем случае это будет трансуретральная простатэктомия или как мы говорим: ТУР.

- Это, что? Опухоль будете лазером вырезать, - спросила близкая родственница Сергея Юрьевича.

- Ну, вы, прямо, насмотрелись фантастических фильмов. Хотите считать, что это лазер, считайте, - смеясь глазами ответил врач.

Затем заменив одноразовый мочесборник Сергея Юрьевича, весившего уже килограмма два на купленный многоразовый, врач продолжил лекцию, уступая назойливым вопросам близкой родственницы Сергея Юрьевича:

- Операция, которую мы сделаем не требует хирургического разреза. Вместо этого она выполняется при помощи прямого, узкого, в виде трубки инструмента, называемого резектоскопом, который вводят через отверстие на кончике пениса внутрь по урерте. Край резектоскопа прорезает стенку урерты и достигает внутренности предстательной железы. Пациент лежит в позе литотомии, то есть на спине с раздвинутыми и поднятыми ногами.

- А что же все-таки там, внутри проделывается и не опасно ли это? , - робко, но заинтересованно спросил Сергей Юрьевич.

- Ну, Вам прям все надо знать. Да, ладно рассказываю:

на резентоскопе стоит маленькая петля из вольфрамовой проволоки, которую нагревают до красна электротоком, с ее помощью срезают избыточную ткань адиомы простаты. Для этого можно использовать и лазер, но у нас его нет да и он используется при малых объемах срезаемой ткани. Срезанные ткани удаляются через резентоскоп путем выпаривания и промывания. Ход операции контролируется на мониторе. Анастезия делается только нижней половины тела, путем укола в межпозвонковое пространство где-то на спине. Анастезиолог знает, он и определяет в зависимости от кардиограммы какую анастезию применять. Вот и все, а сейчас оформляйтесь.

- Сколько же будет стоить операция, - спросила близкая родственница Сергея Юрьевича.

- Пять, но если какие-то нюансы, то шесть. Операцию назначим на завтра, завтра пятница, а следующий операционный день во вторник. Я думая тянуть не следует. Оплата завтра, перед операцией.

Операция завтра. Подготовка как-то не очень навязчиво начиналась.

Близкая родственница со списком в руках ринулась в аптеку. Сергей Юрьевич поковылял на кардиограмму в другой корпус. С третьей попытки дежурная сестра нашла время оформить нового кандидата-несушку золотых яйц.

Наконец-то Сергей Юрьевич обрел в палате номер семь «ортапедическую кровать» из металлолома, заваренного навсегда полосками стали. На кровати лежал измятый пациентами и облитый известными жидкостями матрац. Тощую подушку впоследствии пришлось дополнить домашней, чтобы появилось ощущение, что голова лежит не на матрасе.

Палата была на четырех человек, имела свой туалет, в окне современную металлопластиковую раму и даже холодильник. Не палата, а мечта умирающего.

В целях подготовки к операции Сергей Юрьевич растворил два пакета «Фортранса» в полуторалитровой бутылке минеральной воды. Ему нужно было выпить «напиток» в течение одного часа после шести вечера и ждать полного очищения желудка к утру. Веселая ночь была обеспечена.

В палате трое пациентов уже прошли стадию присутствия на операционном поле, расставшись с энной суммой денежных знаков. Они следили за процессом своего выздоровления, так как сам этот процесс больше никого не интересовал, главное чтобы ты не умер. Чтобы этого не произошло, пациентов за их деньги на сумму 150-200 тугриков в день, засыпали лекарствами и инъекциями.

Двое из сожителей по палате были старше Сергея Юрьевича, который в свою очередь был тоже взрослым. Третий же был моложе всех, лет пятидесяти, он оперировался по поводу старой травмы урерты. Двое стариков стонали и большей частью лежали на своих ложах, вставая только для слива из наполненных мешков и поглащения как больничной, так и домашней пищи. Травмированный, не смотря на исполосованный живот, бегал по коридору, палате и улице, попутно подсказывая новичку — Сергею Юрьевичу как носить мочесборник, чтобы он не вырвал катетор из пениса.

Настало утро дня операции. У Сергея Юрьевича взяли кровь из пальца и вены, он сдал мочу, бутылочку с которой почему-то приказали поставить на подоконнике в женском туалете. Возможно их всех уже считали бесполыми.

Бритье околооперационного пространства протекало в два этапа. Первый — самостоятельный, приведший к порезам, второй — бритье руками какого-то практиканта за двадцатку в комнате гигиены опять же женского туалета.

Травмированный, оказавшийся водителем, подбадривал Сергея Юрьевича словами:

- Не бойтесь, все мы там были.

Вскоре вошла медсестра и пригласила Сергея Юрьевича на операцию:

- Часы, парики, протезы снять и оставить в палате.

Сергей Юрьевич часы снял раньше, а зубной протез нервно выдернул изо рта и бросил в кружечку с ряженкой на тумбочке.

Сопровождаемый ближайшей родственницей и медсестрой, пациент протиснулся сквозь толпу возле кабинета УЗИ и переступил порог операционной.

Быть абсолютно голым среди людей Сергей Юрьевич уже не стеснялся, но вот лежать в позе «литотомии» ему еще не приходилось. Его обложили кусками каких-то покрывал, смахивающих на конские попоны, оставив на обозрение участникам встречи в низах лишь пенис, с торчащим из него катетором.

В то время как одна из медсестер, укутанная с головы до ног в спецовку от кутюр, настраивала резектоскоп, две другие, невидимые Сергеем Юрьевичем, вели беседу о чебуреках.

Беседа о блюде, почитаемого многими народами, как-то не очень гармонировала с его будущим «выступлением» на операционном поле, но он прислушался.

- Я вчера была у свекрови, а ты знаешь она караимка, так она делает их по старинному рецепту и называет чебуреки по ихнему: Чыр-Чыр. Так она кладет в фарш: баранину, посеченную ножами, а не молотую в мясорубке, ну, и добавляет соль, перец, зелень, лук. Вкусно, мне понравилось.

- А я как-то в воскресенье жарила, так они получились ничего, но вот цвет какой-то землистый.

- Так ты, наверно, на старом масле или жире жарила?

- Да, нет вроде подсолнечное масло домашнее.

- А знаешь, свекровь моя в тесто при замесе добавляет сахар, тогда при жарке тесто приобретает розовый оттенок.

Нежданно для медсестер в операционную влетел хирург и, прислушавшись к кулинарным вывертам, с грустью сказал:

- Сейчас бы стакан водки.

Почему-то после этих слов, а быть может так надо, операционная наполнилась людьми. Сергею Юрьевичу на левую руку надели манжету тонометра, в правую воткнули иглу, соединив через систему с бутылками на штативе. Еще на одном штативе закрепили перевернутую вниз горлышком полуторалитровую бутылку со срезанным дном. От нее протянули шланг толщиной в палец куда-то к промежности сергея Юрьевича. Через какое-то время, возможно полчаса, подействовала анастезия, произведенная каким-то мужиком, зашедшим со спины.

Хирург, читавший лекцию Сергею Юрьевичу и его ближайшей родственнице, уселся между раскинутыми ногами пациента и начал шуровать резектоскопом.

Прошло минут пять и хирург попросил пригласить профессора, по-видимому, чувствуя, что не справляется с коварной опухолью. Тот пришел и, став за его спиной, стал подовать команды. Затем, не выдержав и, не одевая маски, начал шуровать в утробе Сергея Юрьевича, комментируя собравшейся толпе свои действия.

После полутора часов работы на операционном поле внутри урерты Сергея Юрьевича и пары нагоняев медсестрам за нерадивость, профессор удалился.

Сергей Юрьевич еще минут двадцать лежал, тресясь в ознобе от проходящего наркоза и промываемый многими литрами какой-то жидкости из обрезанной бутылки. Вскоре его, отсоединив от систем, перекатили на каталку, а с каталки на кровать в реамационной палате с такими же жертвами коварных хирургических вмешательств.

В послеоперационные сутки, в частности ночью, возле оперированных дежурят родственники. Но попадаются и такие пациенты, к которым посетители идут толпами, сидят и лежат на собранных по всему коридору целыми сутками. Есть же такие больные, родственники которых находятся в других городах и поселках. Они появляются не части, либо вообще не приходят. Таким пациентам приходится помогать всем миром или палатой.

Есть жены-посетительницы, трясущиеся над своими половинками, по-видимому в память о прошлых подвигах. А есть ворчливые, жалующиеся, что денег, потраченных на съеденные супругом лекарства хватило бы на покупку квартиры или машины.

После отмены капельниц, Сергея Юрьевича вернули в палату номер семь к старым знакомым, где он постепенно вошел в ритм прогулок по коридору с мочесборником через плечо.

Когда Сергей Юрьевич поинтересовался у сожителей: кто сколько дал за свою операцию, то самый взрослый пациент из развалившегося пригородного колхоза признался:

- Когда врач сказал: шесть тысяч, у меня мозг вместе с волосами встал дыбом. Теперь после больницы придется года два долги раздавать.

- А я отдал пока четыре, но через месяц еще одна операция по вживлению протеза, урерты, - сказал травмированный водитель!

- А мне, когда дробили камни в мочевом пузыре, срезали часть простаты в урерте, так что сказали дорезать будут, - разъяснил свое положение знакомый по реанимационной палате «каменьщик».

В этом отделении, в основном, оперируют «каменьщиков», то есть удаляют камни из мочеполовой сферы и «простатиков», доживших до ее адиномы.

Сергей Юрьевич отметил, что на операционное поле попадают и женщины это, в основном, «каменьщицы».

Как правило в десять утра, огромная толпа во главе с профессором ежедневно совершала обход палат. Скорость, с какой он проходил, достойна отметки в книге рекордов Гинесса. Как сказал травмированный водитель.

- Они проверяют — никто не умер за прошедшую ночь.

Не прошло и недели, как Сергея Юрьевича выселили из палаты, увидев, что из мочи исчез цвет его родной крови.

Ненавистный мешок с мочой был сброшен в выварку, стоявшую в мужском туалете, а самого Сергея Юрьевича пригласили на «УЗИ». Здесь обследовали пузырь на предмет остатков, то есть обрезков - «чипсов». Их не оказалось и ему предложили взвесить мочу, а именно помочиться в тазик на электронных весах. Получив начертанный ЭВМ график испускания мочи, Сергей Юрьевич был выписан в сторону урологии, направившего его в эту хирургическую обитель.

Оказавшись перед местным врачом-урологом, который вновь не взглянул на то, что осталось у Сергей Юрьевича в штанах, с целью оздоровления больного засыпал его , за счет самого пострадавшего, антибиотиками и отварами.

Прошел месяц. Сергей Юрьевич, как порядочный пациент, согласно договоренности, явился в хирургическое отделение больницы имени Бурлак-Барановского. Выловив хирурга, пытавшегося сделать ему операцию, Сергей Юрьевич, показав ранее сделанный график, напомнил, что он готов обследоваться окончательно.

- Проходите, - вежливо пропуская вперед, на кушетку в кабинете «УЗИ», предложил хирург.

- Ну, что на стенку уже можете мочится?, - спросил весело хирург.

- На стенку не пробовал, а вот на снегу, наверно, смогу написать: «С днем рождения, барин».

- А, вы это про анекдот. Так я его знаю как о Пьере и Наташе Ростовой,- развеселился врач.

- Ну, выздоравливайте. Не волнуйтесь — будете мочиться как молодой! - хлопнув ласково Сергея Юрьевича по пояснице вдохновенно напутствовал врач пациента.

- Приходите еще к нам в больницу через три недели, - опуская полтинник в карман халата, заговорщицки подмигнул гостеприимный хирург.

13.11.2010г.

«РИСУНОК ХУДОЖНИКА»

Дав честное слово, что он что-нибудь напишет о курортной жизни на берегу Черного моря, Геннадий Афанасьевич-писатель и журналист газеты «Великий Сейм», поехал в десятидневный отпуск в Феодосию.

С попутчиками в вагоне поезда повезло, никто не попросил поменять его нижнюю полку на верхнюю. Да и ночь выдалась прохладной, не пришлось спорить о положении вагонных окон.

Уже на станции Владиславовка вагон атаковали квартирные агенты, предлагающие все виды поселения: квартиры, домики, пансионаты, гостиницы как в центре города, так и в его пригородах.

Не распологая большими суммами денег, Геннадий Афанасьевич все же решил снять небольшой домик в частном секторе не далеко от моря. Чтобы была какая-то зелень, отдельный вход, душ и прочие удобства.

Такой домик, вернее его половину с двориком, ему присоветовала квартирная агентесса. Она назвала адрес, цену за сутки, позвонила хозяйке и та встретила Геннадия Афанасьевича у калитки. Хозяйка оказалась не хозяйкой, а ее соседкой по другой половине дома. Она разъяснила, что сама хозяйка живет в Симферополе со своей семьей, а половина дома досталась ей от родителей. Приезжает она не часто, так как еще работает, потому и поручила соседке сдавать по возможности квартиру в ее половине дома.

Геннадий Афанасьевич, представив данные своего паспорта, заплатил за неделю вперед четыреста двадцать гривень и ознакомившись с удобствами, решил прогуляться по городу и прикупить продукты.

Распаковав свою не большую сумку, он достал легкую цветную рубашку, шорты, бейсболку и стал переодеваться.

Надевая рубвшку, он отрешенно взглянул на небольшой рисунок в рамочке над диваном. На карандашном рисунке была изображена небольшая бухта с каким-то городком на берегу и стоящим не далеко от берега кораблем, со спущенными парусами. Что-то было знакомое в очертаниях парусника: две мачты, бушприт с кливером и трепещущим на ветру андреевским флагом.

Геннадий Афанасьевич стал озираться, ища еще что-то подобное на стенах, но больше рисунков и картин не было. Он снял рамку с рисунком со стены и, положив на стол, стал вглядываться в него. Страшное подозрение зашевелилось в его душе. Он осторожно перевернул рисунок и вытащил его из рамки, удалив с тыльной стороны гвоздики, удерживающие подпирающую планшетку из электрокартона.

Внимательно всмотревшись в левый нижний угол рисунка, ранее прикрытый рамкой, он обнаружил характерную подпись: «Айвазовский 18...».

- Неужели это тот самый рисунок, который в начале этого года был похищен вместе с другими картинами и предметами из художественного музея его областного центра?, - эта мысль прямо пронзила голову и грудь, заставила сильно биться сердце.

Тогда в начале года он сам лично вместе со следователем осматривал фотокопии украденных артифактов и о случившемся написал огромную статью для своей газеты. И вот одно из пропавших произведений искусства здесь в Феодосии, на своей родине каким-то чудом.

- Неужели воры из Крыма, из Феодосии. Тогда почему так нахально краденное весит на стене квартиры, которая практически проходной двор. Удивительная наглость!, - мысли прямо захватили Геннадия Афанасьевича. Сначало он думал ринуться в милицию, потом решил позвонить редактору с свою газету. Закончив переодеваться и повесив рисунок на место, он уселся на диван и, достав мобильник, позвонил Герману Васильевичу — своему редактору.

Абонент долго не отвечал. Геннадий Афанасьевич знал, что редактор не каждому отвечал — он присматривался к информации на телефоне, а потом решал ответить или нет. Терпение было вознаграждено — абонент ответил:

- Слушаю тебя, Геннадий. Ты что уже перегрелся, не успев толком приехать?

- Здравствуйте Герман Васильевич.

- Да здравствуй, здравствуй. Говори, что случилось?

Геннадий Афанасьевич изложил суть дела и попросил совета: как быть.

- Да, это интересно получается. Ну, ты там не очень высовывайся, помалкивай пока. Я же свяжусь с нашими работниками художественного музея и следователем, который вел это дело. Он сам свяжется по своим каналам с Крымской милицией. Я тебе сам позвоню по ходу дела.

Курортное настроение у Геннадия Афанасьевича от произошедшего поубавилось. Но все же он пошел по Галерейной улице к морю. Прошел мимо галереи Айвазовского, музея восковых фигур и, перейдя железнодорожные пути, пошел по новой набережной в сторону дачи Стамболи. Жизнь на галечных пляжах кипела и бурлила: на шезлонгах, волнорезах и просто на гальке лежали, сидели и стояли загорающие. Из многочисленных заведений и санаториев лилась музыка, массажисты массировали страждущих, фотографы устроивали фотосессии в старинном облачении желающим.

Ему резко захотелось что-то съесть и выпить холодного пива. Но с новой набережной нигде не было выхода на старую набережную с санаториями и впритык заполненную киосками с всевозможными «Феничками» - сувенирами.

Наконец-то напротив улицы генерала Горбачева, хорошо хоть не Михаила, засветился проход и Геннадий Афанасьевич вышел к харчевням, заполнивших улицу в ее начале с двух сторон. Он заказал свиной шашлык, салат и высокий стакан пива, кружки были уже не в моде. Ждать пришлось не долго и он с удовольствием поужинал.

В начале сентября солнце уже торопилось на покой, опускались сумерки. Геннадий Афанасьевич заторопился к своему жилью.

Немного поблукав, благодаря купленному плану города, он вскоре открыл потайную щеколду калитки «своего» дома.

Не успел он войти в темноту коридора, как телефон в нагрудном кармане забренчал мелодией «Рио-Риты».

- Геннадий, значит так: завтра встречай московский поезд, к тебе едет представительница нашего музея, а с ней твой знакомый — следователь. Кроме тебя их будут встречать и местные представители заинтересованных служб, - услышал он голос Германа Васильевича.

- Я понял, а как с устройством? Как с жильем?, - спросил Геннадий Афанасьевич.

- Не волнуйся, о них позаботятся их коллеги, - быстро ответил главный редактор и попрощался.

Геннадий Афанасьевич прошел в комнату, поставил бутылку минеральной воды «Моршинская» на стол и, механически включив телевизор, сел, откунувшись на диван. Рядом на стуле уже лежало постельное белье и подушка.

Пощелкав пультом, Геннадий Афанасьевич обнаружил, что кабельного телевидения в этом доме нет и задержался на канале «СТБ» - шла передача «Битва экстрасенсов» в украинском варианте.

Экстрасенсы рассказывали, что случилось с хозяином какой-то квартиры, оглядывая потолки, стены, вещи. Геннадий Афанасьевич подумал:

- Вот бы сюда этих экстрасенсоа. Чтобы они сказали, увидев рисунок Айвазовского на стене7

Но экстрасенсам было не до Айвазовского, у них были свои проблемы и задачи.

Всю ночь Геннадий Афанасьевич ворочался на поролоновом матрасе дивана, прислушиваясь к шорохам в комнате и звукам на улице, во дворе. Под утро в открытую форточку влез кот, перепугав Геннадия Афанасьевича. Ночь кончилась, впереди новый волнующе-тревожный день.

Только рассвело Геннадий Афанасьевич принял душ, побрился и, положив в пакет полотенце, двинулся к морю. Приняв морскую ванну на полупустом пляже, он поспешил в кафе напротив Дом-музея Грина, где позавтракал. После он бродил по городу в ожидании гостей, а затем вернулся в свое временное жилье, решив, что его кому нужно найдут и здесь.

Здесь он достал блокнот и стал набрасывать тезисы к будущей статье, дав ей предварительное название «Рисунок Айвазовского».

Заработавшись, Геннадий Афанасьевич с трудом расслышал бренчание звонка в коридоре, кнопка которого была над калиткой, на улице.

Геннадий Афанасьевич начал принимать посетителей. Первые пришедшие были: соседка по дому и участковый-старший лейтенант милиции. Последний долго рассматривал документы Геннадия Афанасьевича: паспорт и служебное удостоверение. Потом они втроем стояли у рисунка на стене. Соседка сокрушенно качала головой и причитала:

- Как же так, неужели, неужели украли?

- Кто украл?, - спросил участковый, положив фуражку на стол и сев в кресло у окна.

- Да, как кто? Родственники, родители Галины Щелоковой. Они ж тут раньше жили: отец, мать, старший брат. Родители то померли, а вот брат, вроде-как, в Смоленске живет. Он полковник в отставке, в позапрошлый год даже здесь с внуком был дня три.

- Да, что Вы так разволновались, быть может эта картина и не настоящая. Вот сейчас должны подойти специалисты, они и скажут что к чему. Потом и до хозяйки и до ее родственников дойдем.

Только он закончил тираду, как вновь затарахтел звонок. Участковый и Геннадий Афанасьевич пошли встречать гостей. За ними увязался кот, которому в дверях «страшный лейтенант» наступил на лапку и он дико «квакнув», скрылся в зарослях малины.

Вошедшие во двор стали здороваться и представляться, пожимая друг-другу руки. Их было четверо: две женщины-специалисты, соответственно: из галереи Айвазовского и художественного музея города, где была совершена кража предметов искусства; следователь, знакомый Геннадия Афанасьевича и майор из местной милиции.

Они, как и предыдущие гости, собрались у рисунка, наслаждаясь его содержанием.

Затем был составлен протокол об изъятии и представители милиции решили вызвать хозяйку этой половины дома из Симферополя для дачи разъяснений, в случае установления подлинности рисунка.

Затем перекинувшись парой слов со своим знакомым следователем и проводив до машины участников импровизированного семинара, Геннадий Афанасьевич вернулся в дом с соседкой. Ему захотелось расспросить ее о совладелице домом Галине Щелоковой.

- Да, я ее знаю всего года три. Мы ведь купили эту половину дома не давно, правда ее родители, вернее мать, еще жива была. Галина как вышла замуж, еще по-молодости, так и живет в Симферополе. У нее две дочери. Сама она архитектор. Тоже что-то там в проектном институте рисует. Говорила, что и ее брат когда-то хорошо рисовал, но по нужде, по бедности поступил в военнон училище, а теперь в отставке — на пенсии.

Они еще долго говорили о всяких родных и родственниках, о житье-бытье, о квартирантах, о попытках заработать денег, за счет курортников, на зиму. Потом соседка спохватившись, что уже дело к вечеру — а Вы ничего не ели, убежала на свою половину через небольшую калиточку в межевом заборе.

Минут через сорок она вернулась с кастрюлькой, в которой оказалась горячая картошка. Снова убежала и принесла свежие овощи, хлеб, жаренную рыбу.

Геннадию Афанасьевичу ничего не оставалось, как достать из сумки припасенную бутылку коньяка.

- Гулять, так гулять, а утром посмотрим, - махнул он рукой.

Утром он посмотрел на себя в зеркало и задумчиво вопросил самого себя:

- Ну, что старый развратник, сдался под напором женских чар, широких бедер и нежных объятий? А вообще-то, я красавец. Изуродовать себя что-ли?

Он неторопясь побрился, принял душ в кабинке среди зарослей малинника. Войдя в дом увидел на убранном столе накрытую полотенцем миску с жаренными яйцами и большую кружку с компотом.

- Да, видно все путем, - решил Геннадий Афанасьевич, - в «примы» податься что-ли?

Но дело не стояло на месте. Вскоре старые знакомые вновь появились в не большом дворике. Но их было не шесть, а только участковый.

- Геннадий Афанасьевич, меня попросили Вас и вашу соседку пригласить в горотдел на беседу, как свидетелей.

- Конечно, я готов, - ответил Геннадий Афанасьевич и вместе с появившейся соседкой вышли на улицу.

Солнце припекало, было около одиннадцати. Они минут через пятнадцать были на месте. В большой комнате, кабинете начальника, за длинным столом сидели старые знакомые и еще двое: мужчина лет семидесяти и женщина, возможно, лет на двадцать моложе своего спутника.

Начальник подождал когда все рассядутся и сказал:

- Мы уже здесь все обсудили и разобрались с товарищами, приехавшими из Симферополя и из Смоленска. Я хочу, чтобы Вы, Лев Николаевич, проинформировали еще и нашего гостя-журналиста. Он то и обнаружил пропажу, естественно он хочет знать все, - начальник посмотрел вопросительно на пожилого мужчину, по-видимому, являвшегося тем полковником в отставке из Смоленска.

Мужчина попытался встать, но полковник во главе стола остановил его и он не торопясь четко, по-военному изложил историю:

- В далеком уже 1951 году я поступил в детскую художественную школу при Феодосийской кртинной галереи. Меня приняли сразу во второй класс, учитывая, возможно, не плохие способности. Примерно, через год, уже в третьем классе, наш преподаватель дал нам рисунки Айвазовского для ознакомления. А желающим предложил нарисовать копии. Ну, я взялся за это дело. Получилось не плохо и я окрыленный этим скопировал и подпись самого Айвазовского. Сделанные копии рисунка мы, конечно, сдали преподавателю. А по окончанию учебного года нам вернули наши рисунки и дали какое-то задание на летние каникулы. Какое задание я не помню, больше в художественную школу я не ходил, у родителей не было денег платить за обучение в ней. Все свои рисунки, в том числе и этот, я завернул в газеты и положил под старые книги на гардеробе. Потом я, закончив школу, работал на заводе в Двухякорной бухте на тральщике матросом. Когда пришло время идти в армию, был приглашен в военное радиотехническое училище в г.Даугавпилсе, куда и поступил. После училища я двадцать три года служил на Дальнем Востоке. Затем перевелся в Смоленск, где и ушел в отставку. Конечно за эти годы я неоднократно навещал родителей в Феодосии. Ну а что касается рисунка, его на стенку повесила моя сестра Галина, разбирая мои «шедевры» после смерти родителей. Вот такие дела. А как подлинник попал ко мне, это может сказать мой преподаватель, но его уже, как мне сказали, нет с нами. Возможно он просто перепутал.

Что касается, как моя копия попала в город, где ее вместе с другими предметами умыкнули грабители, я не знаю. Единственно, как подсказали работники галереи: она возможно была передана в обмен на какие-то более ценные картины, либо по указанию министерства культуры с целью укрепления выставочных фондов региональных художественных музеев.

- Итак товарищи все выяснено, хотя и не до конца. Теперь прошу задействованных в этом деле лиц поставить свои подписи под документами. Что касается рисунка он пока передается сотрудникам галереи, а они уже со своими коллегами сами разберутся.

- После такого дела не грех и выпить по чуть-чуть, - произнес Лев Николаевич, приглашая Геннадия Афанасьевича, Галину-свою сестру и соседку по дому, в свою машину.

- Лев Николаевич, а как Вам удалось так быстро приехать из Смоленска7,- спросил журналист.

- Да, все просто. Я как раз был у сестры в Симферополе, - ответил полковник-художник в отставке.

Заехав по пути в магазин, они в доме с помощью Галины и соседки накрыли хороший стол. А на стену над диваном сестра Льва Николаевича в той же рамке поспешила повесить другой рисунок любителя копировать классиков.

Вечер, как пишут некоторые журналисты-друзья Геннадия Афанасьевича, прошел в теплой, дружественной обстановке. А рано утром журналист-курортник уже выходил из другой половины дома, сладко потягиваясь и для облагораживания дыхания бросал в рот переспевшие ягоды малины, сорванные с куста у туалета и лелеял мысль:

- Какую прекрасную тему нашел он для статьи о культурно-курортной жтзни на берегу Черного моря.

17.11.2010г.

«МЕСТО СМЕРТИ ИЗМЕНИТЬ НЕЛЬЗЯ»

Так уж сложилось, что по командировочным делам Николаю Константиновичу часто приходилось бывать на различных вокзалах: железнодорожных, автобусных, аэровокзалах, морских и простых захудалых остановочных пунктах. Естественно, из-за физиологических потребностей организма приходилось посещать туалеты.

Какие только названия не давали люди этим богоугодным сооружениям, но они и до сих пор пользуются самой большой популярностью среди населения земного шара.

Свои естественные отправления человечество осуществляло столько же, сколько оно существует, но сооружение для этих целей было создано более 5000 лет назад, в том числе сидячий туалет в 2600 году до нашей эры. В советское время туалеты в большинстве своем были бесплатными, то есть строились за счет вносимых народом налогов и почему-то имели весьма не презентабельный вид.

Конечно, имелись и платные туалеты в 50-тые и 70-тые годы двадцатого века, но они были крайне редки. Николай Константинович за свою командировочную жизнь, в те времена встретил только два. Один в Киеве на Крещатике и один в Севастополе, не далеко от военно-морского музея и Графской пристани. Цена за посещение была порядка десяти копеек, в деньгах 1961 года, в Киеве и пять копеек в Севастополе.

Во времена недоразвитого коммунизма особым «шиком» отличались туалеты на вокзалах. На больших вокзалах они были внутри основного здания и просторны и более ухожены. На не больших вокзалах малых станций туалеты, как правило, были отдельно стоящие, тесные и очень хорошо загажены.

Стены туалетов на свежем воздухе были украшены картинами, выполненные рукой свободного от условностей художника. Как правило, имелись и надписи вполне соответствующие пресловутой свободе слова.

Унитазов, конечно, в таких туалетах не было. Их заменяли стульчаки с дырой в полу, либо в виде чугунных половых лоханок, смываемых автоматически вместе с ботинками страждущего посетителя.

Общественные туалеты, как надземные, так и подземные в больших городах становились пристанищем всевозможного сброда, собиравшегося в кружки «по интересам». Гомосексуалисты, а по-русски — жопочники, таились в кабинах по вечерам, распространяя болезни, грелись и курили богини любви.

Наркоманы зашевелились после пресловутой борьбы с алкоголизмом и массового завоза одноразовых шприцов. Здесь находили пристанище те, кто уже потерял интерес к дискотекам и таблеткам.

Здесь, если не выгоняли злые уборщицы и милицейские патрули, в загаженных углах ночевали бомжи, бичи и вокзальные проститутки, вышедшие в «тираж».

Николай Константинович всегда спешил побыстрее покинуть эти заведения. Но несколько лет назад при выходе из подземного туалета в цоколе здания управления Южной железной дороги, в Харькове, прямо на ступеньках, ведущих на свежий воздух, его кто-то сзади схватил за руку и заорал:

- Колька, подлый трус, это ты бродяга?

Николай оглянулся. Его придержала рука, тыльнуюсторону кисти которой украшали буквы «ЧМ» и контур Крымского полуострова. Он поднял взгляд: перед ним стоял Степан Вилов — его сослуживец по Афгану.

Они начали обниматься прямо на лестнице. Их толкали, говорили что-то не хорошее. Выйдя на улицу, решили где-то сесть и поговорить.

- Давай тут, на Свердлова есть бар. Ну, и чуть-чуть это дело отметим, - предложил Степан, подталкивая Николая к легковой машине.

- Садись, не бойся. Это моя. Я как-никак глава небольшой «шарашки».

Водитель рванул и через несколько минут они уже входили в небольшой бар полный за спиной бармена бутылок с марочным вином.

- Чего желаешь? Я угощаю, - обведя рукой стену бутылок, заявил Степан.

На нем была по погоде, белоснежная рубашка с галстуком. Ляжки обтягивали зеленые брюки из какой-то легкой ткани. Ступни ног венчали желтые летние туфли с дырочками.

- Я, ты знаешь, всегда предпочитал водку. Но по случаю жары, выпью Хереса Крымского, ведь кипрского здесь нет, - ответил Николай, пристраивая не большую сумку на стуле у стойки.

- Дай сюда, я ее в машину отнесу, - энергично выхватив сумку Степан и передал вошедшему за сигаретами водителю.

Они выпили по стаканчику, потом еще и еще, говоря много и долго о жизни до армии, в армии и после службы.

- А ты знаешь, что я в Афгане не два года был, как все, а четыре, - вдруг вспомнил Степан.

- Нет, ведь нас перед дембелем развели. Я попал в мясорубку по Кандагаром, а ты остался в отряде по зачистке?, - спросил Николай, удивленно уставившись на Степана.

- Так то так. Я слышал, что тебя в госпиталь ташкентский эвакуировали. А я, действительно, оставался в отряде по зачистке. Но теперь мы находились уже на нашей территории и вылетали на зачистку по вызову. Понимаешь, до дембеля оставалась неделя. Обычно таких как я дембелей в последнюю неделю в рейд не посылали, а тут что-то, кого-то, куда-то укусило и мне приказ: на выход. Я уперся. Кому охото перед дембелем умереть. Меня под арест. Сижу в какой-то каталажке, не на «губе» и жду решения своей участи, а точнее трибунала.

- Вот скоты, - поддержал возмущение сослуживца Николай.

- Слушай, Николай, пошли отсюда. Найдем место, где можно посидеть, - сново предложил деятельный Степан и они двинулись по городу, не обращая внимание на ползущую за ними машину.

- Так вот, - продолжил Степан, когда они уселись в очередном подвальчике напротив магазина «Тысяча мелочей».

- Распахивается дверь и меня ведут к командиру части, где сидят какие-то летуны и особист. Командир, значит, ставит меня перед выбором: либо под трибунал, либо вот к этим вертолетчикам радистом. Ты же знаешь, я всю службу с ящиком на спине протаскался. А у этих винтобрюхов радиста убило и они искали ему замену. Ну, чтобы дело замять нужно было как бы добровольно на сверхсрочную, короче, еще на два года. Сам понимаешь, из двух зол, как я тогда понимал, выбрал меньшее. Налетался я с этими ребятами на вертушках до тошноты и до двух ранений. Вот смотри: половины икры на правой ноге нет, - Степан задрал штанину, - а в голове сидит осколок. Как сильно поддам, то крыша едет. Но ты не бойся, чтобы это случилось нужно водки литра два принять.

- Да, я не боюсь. По правде я думал, что ты вернулся в Крым, на Черное море к рыбакам, - ответил Николай, кивая на татуировку Степана.

- Да я думал так. Даже была мысль в кораблестроительный институт в Николаеве поступить, да все перебил этот второй срок службы. И я вот теперь, как говорил Бендер, подался в управдомы. Я начальник ЖЭКа в Московском микрорайоне. В Харькове после лечения я остался из-за любви, но уже год в разводе. Вот такие дела. Но я тебе не дорассказал о службе. Однажды, как потом стало известно нашим офицерам и мне чуть-чуть, к нам прибыл из Москвы генерал, возжелавший получить орден за удачную операцию по захвату одного из караванов с оружием, которые обычно шли с территории Пакистана. Обычно такие операции не удавались, кто-то вверху успевал предупреждать «духов» и наши прибывали на пустое место. А тут все под большим секретом делалось и в воздухе запахло орденами и звездами. В назначенное место вылетело шесть вертолетов с десантом. Задача: захват каравана с оружием из Пакистана. При успехе -это международный резонанс — доказательство участия Пакистана и США в войне против афганского народа. Сам понимаешь. Наш вертолет был головным. В нем штурман дивизии, генерал с помощниками, охрана. Самоуверенный генерал на все указания, по курсу полета, игнорировал и грубо обрывал штурмана, грозя выбросить его за борт и списать как военную потерю.

Кончилось все тем, что сбились с маршрута и сели на территории Ирана, где естественно, никакого каравана не было.

Пока восстанавливали курс, взлетали, летели к месту, естественно, прибыли позже указанного разведкой срока. Оружие посланцы отрядов маджахедов, разобрали и увезли в горы. На плато еще находилась часть каравана, получившего взамен оружия деньги и наркотики.

Генерал приказал, обстреляв остатки каравана только из пулеметов, садиться и забрать что есть еще.

Я, как радист, был с генералом в командном МИ-9 и мы сели последними, втиснувшись в расщелину так как всю площадку заняли пять МИ-24. Генерал, выгнав всех, вплоть до летчиков, из вертушек, заставил ловить разбежавшихся с вюьками лошадей и верблюдов.

Вскоре все вьюки сложили посреди площадки, в которых оказался основным грузом опий. Затем генерал приказал опий грузить в его МИ-9.

Опия во вьюках было около тонны. Когда, примерно, половина зелья была перенесена в вертушку генерала, над площадкой пронеслись два «F-4 PHANTOM» иранских ВВС. Все кинулись под защиту скал. Фантомы вернулись и, обстреляв горе-десантников, сожгли все вертолеты МИ-24 и остаток вьюков в центре площадки. МИ-9 остался цел, он был прикрыт от снарядов и бомб в расщелине. Почти никто из людей не пострадал, кроме меня: получил вот два ранения.

Генерал приказал своему помощнику взять меня раненного на борт и с опиумом лететь, а сам пешим ходом повел всю команду к ближайшему нашему опорному пункту в горах.

- Чего это он вздумал со всеми пешком идти?

- Не знаю. Наверно, пытаясь как-то обелить себя в лице подчиненных, решил повыделываться. Заявил, что он этот район хорошо по картам знает. Как потом стало известно, он действительно вывел команду к нашим, но, не имея карты минных полей на подступах к нашей базе, положил две трети личного состава.

Меня же с грехом пополам доставили в госпиталь, сев где-то по пути в горах и перегрузив груз в другую вертушку МИ-8 афганских военных.

После этого дела я, провалявшись два оставшихся месяца по госпиталям, в Харькове был демобилизован. Вот теперь тут и обитаю. А того генерала, говорили офицеры, судили и что-то дали чуть-ли не расстрел.

После госпиталя, тут в Харькове, я сильно страдал головными болями. Что только не делал, как не лечил, ничто не помогало. Мне один мужик посоветовал сходить к целительнице — белой колдуньи Елене. И, знаешь, она помогла, боли значительно уменьшились — почти прошли, если много не пить. А напоследок она предрекла, что я буду жить в достатке и умру на виду у людей в общественном месте.

Николай и Степан еще поболтали о жизни и любви. Потом Степан довез Николая до вокзала и уже на перроне всучил ему пакет с бутылками вина и конфетами.

- Жену угостишь! А сам не забывай, приезжай, - обнимая сказал Степан, а потом долго шел за вагоном, маша рукой Николаю.

Прошло несколько лет. Николай и Степан изредко- по праздникам звонили друг-другу, но встретиться пришлось опять в Харькове у туалета в центре города рядом с часовой башней.

- Ну, что у нас за судьба такая — встречаться то в туалете, то у туалета, - хохоча, Степан похлопал по плечу Николая.

- Сам знаешь, нужда такая у человека: есть да удобрять, - тоже улыбаясь, ответил в тон Николай.

Степан выглядел великолепно: малиновый пиджак, на шее золотая цепь, как на дубе у кота, на пальце печатка.

- Да к тебе я уже боюсь и подходить, такой прикид. Только распальцовки не хватает, - отступая проговорил удивленный Николай.

- Да брось, это так надо, а то мои друзья-дебилы не поймут. У меня всегда на душе тельняшка, стиранная в Черном море.

- Слушай, а ты как это выбился в новые русские? Что бабушка в Крыму наследство тебе подкинула?

- Не поверишь, объявился помощник того генерала. Ну, того что вывел наших ребят на минное поле.

- Ну, и что? - удивился Николай, поправляя ремень сумки на плече.

- Мы как-то посреди улицы стоим. Пошли вон в тот ресторанчик. Там и поедим и поговорим, - ответил Степан, ежась на ветру поздней осени.

- Ты, Николай, усаживайся вон там за столик в углу, а я сейчас все закажу. Не возражаешь?, - не дожидаясь ответа, Степан обнял за плечи выскочившего администратора и скрылся с ним на кухне.

- Объявляю меню! - заявил Степан, вернувшись из кухни.

- Блюдо первое: окрошка рыбная под водочку. Она как и мясная, только вместо мяса или колбасы накрошен рыбный балычок, а в квас добавлено пиво. Блюдо второе: отбивные котлеты по-швейцарски. Это обычная свиная отбивная, замаринованная в коньяке с горчицей. Ну а десерт: известное дело — кофе и коньяк. Если против, то вариант: клубника и малина со взбитыми сливками и мороженым.

- Ладно, ладно. Раздухарился. Я на все согласен, я ведь не так крут — какой-то инженер из развалившегося института. А, кстати, ты не договорил о том, чем занимаешься и при чем тут помощник генерала? - охлаждая кулинарный порыв Степана, спросил Николай.

- Помнишь, я работал начальником ЖЭКа? Так мы при ЖЭКе организовали кооператив по ремонту квартир. Дела шли сначало хорошо — денег валом: гуляй Вася! Но со временем их, кооперативов развелось — пруд пруди. Решили мы расширяться и приобрести базу развалившегося СУ Спецстроя с территорией, боксами, техникой. Если бы не купили, нам бы крышка — заказов хороших не видать. Денег с «гулькин нос», а тут как из под земли Доронин — подполковник в отставке, помощник того генерала. Он мне напомнил, что практически спас меня в Афгане и напросился к нам в наше предприятие соучредителем, внеся свою денежную долю. Базу Су спецстроя мы прикупили и дела пошли лучше прежнего. С Дорониным мы вот, как с тобой за рюмкой, много говорили об Афгане и он часто сокрушался: куда тогда делся опий, кто на нем срубил бабки, а быть может еще и где-то лежит в тайнике в виде золотых слитков. Естественно, я ничего ему сказать не мог, ну, и он вроде как успокоился. Но вот не давно опять вспомнил, - проговорив, Степан вдруг резко вскочил и, извинившись, пошел на встречу вошедшему мужчине. Они перебросились несколькими словами, разошлись и Степан вернулся к столику.

- Это и есть, Доронин, - взявшись доедать окрошку, сказал Степан, как-то немного сникнув.

Обед после неожиданной встречи скомкался и Степан с Николаем, выпив по коньячку с кофе, расстались. Правда, Степан дал команду и его машина отвезла Николая к гостинице, где он остановился.

Сидя в гостинице, Николай долго размышлял о произошедшей перемене со Степаном, но его раздумья прервал телефонный звонок. Звонил Степан и сказал, что через часок заскочит в гостиницу: ведь он не договорил о своих делах.

Николай прождал почти до полуночи, но Степан так и не появился.

Прошло еще несколько лет. Степан не звонил и на звонки не отзывался.

Николая вновь командировочная жизнь, снежным декабрьским вечером, занесла на вокзал в Харькове. Он только приехал и, проходя через главный зал старого корпуса, случайно задержал взгляд на мужчине, сидящим на краю фанерного дивана. Мужчина в стареньком пальтишке и смятой шапке низко склонил голову — опознать его было не возможно. Николай, отвлекшись на крик какого-то малыша, прошел мимо через огромные дубовые двери на улицу.

Два дня в командировочных делах и согласованиях пролетели тяжело и быстро. Николай вновь оказался на железнодорожном вокзале. Взяв за два часа до отхода проходящего поезда билет, он, посидев не много в зале ожидания нового корпуса вокзала, решил пройтись и позаглядывать в киоски.

Оставалось пол часа до отхода поезда и Николай спустился в туалет, чтобы потом не мучиться в поезде и не ждать, когда проводница разрешит пользоваться туалетом, в виду его идиотской конструкции.

В туалете было тепло и бело, как в операционной только что построенной больницы. Светло, если не считать темного скопления людей в конце прохода между кабинами. Там у тела мужчины в потрепанном пальтишке склонились два милиционера. Шапка, вернее ее серый комок, лежала в стороне, а рядом грязная авоська-сетка с кусками хлеба в обрывках газет. На кисти откинутой руки, на тыльной стороне, с трудом через слой не смытой грязи проглядывали силуэт полуострова Крым и две буквы Ч и М.

Николай пошатнулся и прислонился к одной из кабинок.

- Мужчина, что с Вами? Проходите, проходите. Туалет временно закрыт, - милиционер указал в сторону выхода.

Николай, тупо переставляя ноги, двинулся к выходу.

- Что же ты, Степан. Как же так. Так все было хорошо. Почему ты здесь в туалете на кафельном полу мертвый? Почему не отвечал на звонки? Где твой кооператив или предприятие? Где твой соучредитель Доронин? Доронин-Доронин, это сделал Доронин. Это из-за Афгана, это из-за опия.

Все эти вопросы заполнили все нутро Николая Константиновича. Он вспомнил, что он едет домой и вышел на перрон к подошедшему поезду Москва-Мариуполь.

Сидя на холодном дереве полки в купе, он с ужасом ощутил, как права оказалась белая ведьма Елена: тебе суждено Степан умереть среди людей, в общественном месте.

Этим местом оказался общественный туалет.

Да, предсказание о месте смерти изменить нельзя.

27.11.2010г.

«ВОСЬМЕРКА»

(дневник старшеклассника)

Дневник школьника прошлых лет я нашел в брошенном старом письменном столе, в квартире, куда моя семья въехала обменявшись жильем с взаимной целью как-то улучшить условия своей жизни. Попытки вернуть дневник хозяину не увенчались успехом, поэтому беру на скбя смелость ниже привести некоторые записи из него:

05 декабря 1958 год.

Да, сегодня день Конституции. Празднование будет длится два дня, потому что воскресенье перенесли на субботу, а 5 декабря пятница. Вот и получилось два дня. Сегодня я даже не был в городе, но и дома ничего особенного не делал. Можно сказать, что день прошел даром. Пытался копать огород, но ничего не вышло, земля замерзла и стала как камень.

Сейчас вечер, сижу и слушаю праздничные концерты по радио. За окном уже давно спустилась ночь и все покрыто темнотой. Грустно и скучно. Все больше писать нечего.

06 декабря 1958 год.

Сегодня я, кажется что-то делал. Колол дрова. Вернее спиленные с деревьев ветки. После этого возился в сарае, устанавливая стендовый реактиный двигатель, который выточил в школе на уроке труда. После обеда делал уроки. Вечером сходил в город и бросил в почтовый ящик письмо брату в Даугавпилс. Он там учится в военном училище.

Идет дождь. Завтра в школу.

08 декабря 1958 год.

День прошел как обычный день в моей школьной жизни. Неожиданно в раздевалке встретил «восьмерку» - девочку, с которой два или три года назад был в пионерском лагере. «Восьмеркой» я ее назвал потому, что фигура у нее была похожей на цифру восемь. Но теперь она стала стройней и у меня где-то в груди стало тепло и сердце стало биться часто-часто.

И еще сегодня школьный врач слушал у нас сердца и мне сказал, что у меня поверхностное сердце. А один из учеников заметил, что только иголкой уколоть и поминай как звали.

Вчера ничего особенного не было и поэтому и записей не было.

12 декабря 1958 год.

Сегодня я узнал, что «восьмерку» перевели к нам из четырнадцатой школы и она учится в восьмом «А».

А сейчас я запишу кое-что о моем классе. В классе у нас 23 человека, а это меньше положенной нормы. Так что поговаривают о том, чтобы наш класс «разогнать» по другим классам. Второй причиной этого можеь послужить еще то, что около шести человек плохо ведут себя и плохо учатся. Дело усложняется еще тем, что вчера двое учеников нашего класса, играясь между собой перочинными ножами, изрезали себе руки (один из них секретарь комсомольской организации — Г.В.). «ГВ» своему дружку порезал в двух местах руку и из ран стала идти сильно кровь. Ребята отвели его к школьному врачу, а тот сделав ему перевязку, отправил его в больницу. Там ему сделали укол против столбняка. Через урок «ГВ» вернулся и сказал, что врач думает, что раны нанесены с какой-то целью. Посмотрим что будет дальше.

13 декабря 1958 год.

Дело принимает, кажется, крутой поворот. Все ученики старших классов шепчутся о происшедшем в нашем классе. Сегодня к нам в класс пришли несколько учителей членов учительского актива и стали распрашивать об «этом» деле виновных и не виновных. Оказывается врач, заподозрив злой умысел, составил акт и собирается в случае подтверждения догадки передать это дело в милицию или суд. Так что теперь пойдут распросы и допросы. Может быть дело кончится тем, что выгонят из комсомола. На это намекала Завуч.

16 декабря 1958 год.

Сегодня было комсомольское собрание, на котором рассматривалось дело «ГВ» и его друга. При этом присутствовал представитель школьного комитета комсомола. Им оказалась «восьмерка». Я был доволен. Во мне все торжествовало, я часто поглядывал не нее. Любовался ее светлыми кудрями и голубыми глазами, от взгляда которых у меня все внутри обрывалось. Большинством голосов «ГВ» получил устный выговор и на этом дело, кажется, закончилось.

30 декабря 1958 год.

Сегодня последний день занятий, а завтра уже каникулы. Что я буду делать на каникулах я и сам не знаю. Друзей у меня нет и никто ко мне не прийдет да и я никуда не пойду. За период с 16 декабря ничего особенного не было, кроме того, что в школе, подымая одну из перекладин на брусьях, я отхватил на мизинце левой руки кусок подушечки. «Восьмерку» в этот период я почти не видел.

07 января 1959 год.

Уже седьмое. Еще три дня и в школу. Каникулы я провожу, как не проводил ни разу. Не знаю что делать, слоняюсь из угла в угол и думаю о «восьмерке». Рисую в голове радужные картины нашей будущей совместной жизни. Думаю как хорошо, что я учу английский, а она — немецкий. В любом случае кто-то будет помогать детям учить иностранный язык, какой бы не выпал в школе.

За все время сходил три раза в кино, смотрел картины: «След в ночи», «Андрейка», «Ищу Ванду Кос». Прочитал не большую книгу «Поездка на Рейн», а сейчас читаю «Алые Паруса». Кончу «Паруса», буду читать «Сердца трех».

Погода на улице: подморозило и идет снег. Завтра попробую пойти на лыжах покататься. Лыжи у меня самодельные — брат сделал. Ну, все.

08 января 1959 год.

За ночь навалило снега, наверно, сантиметров пятнадцать. Крыши домов в снегу, деревья в снегу. Гора и лес за нашим городком в снегу. Я решил сходить покататься на лыжах. Мы с Шуриком с соседней улицы взяли лыжи и пошли через кладбище к горе. Не много покатались по склону. Шурик спустился вдоль оврага, не спускаясь в него и ждал меня в низу. Я некоторое время постоял, любуясь нашим городком, засыпанным снегом.

Вдруг в низу, в овраге, я увидел двух человек, идущих на лыжах в низ по его дну. Мне захотелось удивить их и я съехал им наперерез по склону в овраг. Все бы обошлось, но мои самодельные лыжи с плохо загнутыми концами, зацепились за маленький кустик. Я кубарем скатился на тропинку под ноги идущих. Одной из фигур оказалась «восьмерка», которая, узнав меня, обозвала дураком. Шедший с ней парень в кожанной летной куртке долго смеялся надо мной и моими лыжами. Они укатили дальше, а я опозоренный поплелся домой, даже не подойдя к Шурику. Вот такие мои дела. Все.

06 февраля 1959 год.

Кажется эпидемия гриппа выпускает когти. У нас в классе сегодня было всего тринадцать человек. Думаю, что скоро школу распустят на карантин. Так было в 1957 году, тогда мы не занимались десять дней. В городе у продавцов магазинов марлевые повязки на лицах для предосторожности. У нас в школе каждый день собирают сведения: сколько отсутствует в классах.

Кататься на лыжах я больше не ходтл, снег растаял да и желание после встречи с «восьмеркой» и ее «другом» пропало на долго.

21 марта 1959 год.

Кончилась третья четверть и с завтрашнего дня начнутся весенние каникулы. На этих каникулах, а именно завтра, я уезжаю в Мариуполь к тете и там буду неделю. С собой возьму дневник и книгу «Тарантул» о Ленинградской блокаде. Своей двоюродной сестре, которой четыре года, везу игрушечный телефон со звонком. Билет взял на восемь утра.

22 марта 1959 год.

Вот я уже в Мариуполе, приехал в двенадцать. Посмотрел книги, которые тетя купила за последнее время. Сейчас шесть часов вечера. Слушали в пять-пятнадцать радиожурнал «Веселый спутник» - понравился. Завтра буду читать книгу «Ромашка», схожу в кино на фильм «Годы молодые» - кинокомедия. Ну, пока все.

28 марта 1959 год.

Прошло пять дней, ничего интересного все дни, кроме вчерашнего. Когда я шел с вокзала, куда меня из любопытства занесли ноги, то неожиданно встретил «восьмерку». Она меня, наверно, не узнала, а я, испугавшись, сделал вид, что не заметил. Какой я не решительный и действительно дурак. Она, наверно, как и я приехала сюда к родным.

Остальные дни я занимался с магнитофоном (приставка), прочитал «Ромашку». Завтра воскресенье и я, наверно, уеду домой. Я уже здесь ровно неделю.

30 апреля 1959 год.

Сегодня четверг, последний день занятий перед первым маем. Почему-то большая половина класса не явилась в школу, включая даже девочек (они на это способны).

Завтра в восемь часов утра на демонстрацию. Сбор в школе, а сама демонстрация в десять.

01 мая 1959 год.

Сегодня день солидарности трудящихся всех стран, но у многих этот праздник сводится к бутылке. Но что поделаешь, человек имеет еще много недостатков. Был на демонстрации, прошла как обычно. «Восьмерку» уже давно нигде не видел, не было ее и на демонстрации.

Брат попросил пофотографировать наш городок и прислать ему пленку в училище. Сегодня уже снял семнадцать кадров.

28 мая 1959 год.

Сегодня последний день школьных занятий. Первого июня первый экзамен по литературе, а четвертого — по алгебре. Буду готовиться.

05 июня1959 год.

Ходили утром с Шуриком купаться на ставок возле кирпичного завода. Когда вернулись, зашли во двор Шурика. Здесь его мать стала просить меня помочь подготовить Шурика к устному экзамену по алгебре. Шурик учился в другой школе, при этом очень плохо. Я не смог отказать и мы, усевшись под вишней, взялись за билет номер один. Найдя все ответы в учебнике, мы их разобрали, а потом Шурик все мне повторил. Затем я сказал ему чтобы он учил и другие билеты так же и собрался идти домой. Тут открылась калитка, во двор вошла «восьмерка». На ней была широкополая соломенная шляпа с лентой и легкое платье. Я спрятался в кустах крыжовника. «Восьмерка» спросила Шурика: дома-ли его сестра. Ее не было и она ушла. Шурик сказал, что она уже не учится в моей школе и уехала в какой-то город. Какой он не знает.

09 июня 1959 год.

Нам сообщили, что завтра едем на прополку в колхоз на целую неделю. Встретил Шурика, он сказал, что экзамен по алгебре сдал на «четыре». Он мне заявил, что ему попался первый билет, а остальные он после моего ухода и не учил. Везет же некоторым.

02 сентября 1959 год.

Да, уже начался учебный год и я уже десятиклассник. Когда я пришел вчера в школу, я узнал, что меня собираются перевести в другую школу, но потом оказалось, что это недоразумение. Теперь у нас суббота будет производственным днем и мы будем работать в школьных мастерских на станках, а в конце учебного года сдадим на разряды.

Летом я много читал. Решил прочитать всю литературу, которую будем изучать в течение года. Мне это удалось. Я прочитал: «Сотрудник ЧК», «Как закалялась сталь», «Поднятая целина», «Молодая гвардия», «Мать», «На дне», «Старуха Изергиль» и «В.И.Ленин» Горького. Все это я прочел за месяц. Но в основном я возился в сарае и занимался моделированием. Сделал безверевочный прибор «Тіпу» для замера водных глубин.

«Восьмерку» я больше не видел у нас в городке. О ней ходят всякие слухи. Я переживаю, но молчу.

14 сентября 1959 год.

Вчера был мой день рождения. А двенадцатого запустили вторую космическую ракету, заработал реактор на атомном ледоколе «Ленин». Сейчас мы, почти всем классом, в колхозе. Нас прислали сюда на пятнадцать дней с 05 сентября. В колхозе шесть дней я с ребятами работал прицепщиком на тракторе С-80 и С-100. Потом нас, как несовершеннолетних, вернули на уборку лука. Работа прицепщиком и на тракторе мне понравилась. Я стал рисовать свою модель плуга для того, чтобы он не забивался стерней при пахоте.

Поселили нас в новеньких пустых домах для переселенцев. Всего, если брать всю школу, нас было 80 человек, но вскоре больше 20 человек «заболело» и они смылись.

Мы, пять человек прицепщиков, поселились в отдельном домике. Натаскали туда сена и соломы вместо кроватей и матрасов. Нам было хорошо, мы были свободны от опеки учителей. Но однажды, все же, к нам заглянул учитель истории, фронтовик Бегма. С ним мы болтали на равных. Он рассказывал о боях на фронте и что тоже молодыми баловались, поджигая сероводород, выделяемый мягкой частью тела.

В один из дождливых вечеров зашел разговор о девчонках. «ГВ» признался, что он со своим другом изрезал руки из-за Лидки Ефимовой. Я растерялся и вытаращился на «ГВ», ведь Лидка Ефимова была «восьмеркой».

Потом «ГВ» рассказал, что «восьмерка» закрутила с каким-то летчиком из Песчаной балки и родители отправили ее в Крымскую Ялту, где она поступила в медучилище. После этих разговоров я плохо спал и согласился на предложение сходить под утро в колхозный сад за грушами.

Когда мы мокрые с полными рюкзаками вернулись, я понял любовь к «восьмерке» прошла. Я свободен. Впереди новые приключения.

01.12.2010г.

«КОМОД»

Комод, хотя и хранил еще черты помпезности, все же уж больно одряхлел. Ящики перекосились и вытащить их из утробы было целой проблемой. Лак облупился и осыпался по углам, а всякие разные «финтеклюшки», как их называла бабушка Юля, растрескались и было трудно понять что это такое.

Однажды весной Илья, десятилетний внук бабушки Юли, решил заглянуть в нижний большой ящик. С большим трудом, расшатывая, Илья извлек хранилище не нужного барохла на свет Божий. Он сразу ужаснулся, увидев в старой из голубого фетра маминой шляпе с вуалью, шестерых голеньких новорожденных мышат.

Извещенная бабушка Юля, женщина чуть старше пятидесяти и достаточно энергичная, взяла шляпу и вместе с выводком вынесла ее на улицу поселка, где и бросила в огромный общественный мусоросборник в виде деревянного сундука.

Позже, на семейном совете, в составе бабушки, мамы и брата Ильи было решено комод разобрать и вынести в сарай. От такого решения брат Ильи и он сам были в восторге. Столько прекрасной сухой древесины и фанеры для всяких поделок.

Вскоре бабушка освободила ящики комода и братья с радостью приступили к разборке раритета на травке возле сарая.

Стенки комода и перегородки были на шипах и ввиду ветхости легко распались на составные части.

В конце концов перед ними предстало массивное днище на четырех фигурных ножках-лапах, застывшее перед прыжком в неизвестное.

Ножки-лапы животного не хотели долгое время расставаться с днищем, но вскоре брат Ильи с помощью стамески, вставленной между днищем и ножками, оторвал три из них. Четвертая, очень прочно приклеенная, не хотела поддаваться, и ее пришлось расколоть. Ножка оказалась пустотелой, а в ней лежал большой медный пятак дореволюционной чеканки.

- Наверно, кто-то спрятал ради шутки. Давай разобьем другие ножки, может быть там что-нибудь есть тоже, - решительно заявил брат Ильи и взялся вновь за стамеску.

- Жалко, ножки такие красивые. Ну, если хочешь, то давай попробуем. Может там еще какие старинные монеты есть, - согласился Илья.

Сказано сделано. Ломать не строить. Две ножки имели пустоты, но в них ничего не было. Но в третьей оказался маленький мешочек из замши. Брат Ильи поддел его стамеской и он выпал на траву.

- В нем какие-то не то шарики, не то камешки, - изучая мешочек, произнес брат Ильи.

- Давай разрежем его, - предложил Илья и сразу осекся, брат как-то строго посмотрел на него:

- Сейчас прямо буду резать. Надо его аккуратно распороть лезвием. А лезвие дома. Пошли домой.

Они быстро сложили остатки комода в сарай и закрыв его на висячий замок, пошли к дому. Не успели они пристроиться на веранде за столом с мешочком и лезвием, как хлопнула калитка и на веранду вошла бабушка Юля с хозяйственной сумкой — видно с базара. Ребята, не успевшие спрятать вспоротый мешочек, застыли в нерешительности.

- Вы что мышь режете? - ставя сумку на стул, заинтересовалась бабушка Юля.

- Какую мышь? - удивился брат Ильи.

- А что это? - склоняясь над находкой, удивленно спросила бабушка.

- Да вот в ножке комода нашли, - ответил брат Ильи — Вадим.

- Какие-то камешки, - шевеля пальцем содержимое мешочка, - произнесла с сомнением бабушка.

Вадим рассыпал на столе блестящие камешки величиной с горошины. Они напомнили ему осколки лобового стекла немецкой легковушки, попавшей в аварию.

- Ладно, сложите назад в мешочек все эти камешки. Прийдет ваша мать — она геолог, пусть и определит что это такое. Может какие-то и ценные камни, а пока никому ничего не говорите, - приказала бабушка.

Вадим и Илья возвратили камешки в мешочек и бабушка сунула его в верхний ящик туалетного столика в комнате матери. Затем с чувством исполненного долга и таинственностью направились вновь к сараю. Здесь они снова занялись переборкой деталей комода и ящиков, снимая украшения, ручки, замочки. Было тепло и они сидели, прислонившись к деревянной стенке сарая.

Мимо прошла соседка, глянув в их сторону, спросила:

- Что это вы опять задумали?

- Ничего. Просто бабушка сказала нам старй комод на дрова разобрать, - ехидно ответил Вадим, как и все ребята, за глаза, называвший ее Ягой.

Вечером пришла домой мама и долго через десятикратную лупу разглядывала камушки. Затем она, прогнав братьев, долго шепталась с бабушкой. Потом, завернув замшевый мешочек в газету, пошла, как поняли братья, на другой конец поселка к главному геологу треста «Нефтегазразведка» Лычагину, который давно пытался ухаживать за их матерью, потерявшей мужа и их отца на войне.

Наступили поздние летние сумерки. Ребята сидели на лавочке под ветвями старой вишни у забора своего двора, ожидая возвращения матери. Откуда-то прибежал их пес Барсик и, повиляв хвостом, улегся в ногах. Из двора напротив, скрипнув калиткой и крадучись, вышел сосед — муж Яги и пошел в ту же сторону, куда ушла мать сидевших ребят.

Вадим, проследив взглядом за соседом, мужем Яги, обращаясь к Илье, сказал:

- Сиди здесь, я сейчас.

- И я с тобой, - возмутился Илья, поняв задумку брата: проследить за соседом.

- Ладно, только тихо. Пойдем через развалины. Так короче. Он наверняка идет туда же куда и мама.

Братья в тени деревьев прокрались к развалинам когда-то жилого дома и дальше, уже не прячась, побежали по поселку.

Вскоре они были у штакетника финского домика главного геолога. Полисадник был не ухожен и сильно зарос бурьяном и кустами малины. Ребята, раздвинув планки забора, бурьяном прокрались поближе к освещенному окну дома. Вадим и Илья приподнялись из зарослей и стали искать щель между листами газет, закрывавшими изнутри окно.

Они увидели свою мать, стоящую у стола и разворачивающую газету. Лычагин стоял напротив и с интересом уставился на пакет. Потом они сели и геолог, достав лупу и еще что-то, стал рассматривать камешки.

Вдруг Илья, ахнув, повалился в бурьян.

- Ты что? - зашипел на брата Вадим.

- Да это Барсик мне под ноги подкатился, - ответил Илья, в свою очередь шикая на барбоса, трущегося о его ноги.

Услышав шум за окном, к нему подошла мать братьев и, приоткрыв его, выглянула наружу. За окном она увидела только хвост удиравшего Барбоса. Ребята, отшатнувшись от окна вдоль стены, замерли. Убедившись, что это только собака, женщина вернулась к столу, не закрыв окно.

Только ребята было собрались вернуться к точке наблюдения, как бурьян раздвинулся и к окну прильнул никто иной как сосед братьев. Братья замерли, боясь пошевелиться, но продолжали вслушиваться в происходящее.

- Мне кажется, Вера Николаевна, это «стразы», но очень искусно сделанные. Хотя все может быть и я ошибаюсь. Дело в том, что был такой химик Иозеф Штрассер и он изобрел особое стекло еще в 1758 году, которое можно с успехом шлифовать и гранить и внешне оно выглядело почти как бриллиант, - из окна донеслись слова Лычагина.

- А мне почему-то думается, что это настоящие алмазы, только уж больно запыленные и грязные, - ответила молодая женщина.

- Ну, давайте я промою их в спирте, - согласился мужчина, уступая симпатичной женщине.

После невидимых манипуляций за окном вновь заговорили:

- А, что, пожалуй Вы правы, Вера, это настоящие бриллианты, только огранка не много какая-то небрежная, похожая на смешанную огранку. Я не ювелир, но мой отец этим занимался и меня кое-чему научил.

- И что же нам теперь делать с этими бриллиантами. Идти в милицию? - спросила Вера Николаевна.

- Не будем спешить. Если можно оставьте их мне. Я завтра покажу их знакомому мастеру, он правда уже не удел, но специалист хороший. А после примем решение. Я надеюсь Вы мне доверяете7 Ну, а сейчас уже довольно поздно и я с удовольствием провожу Вас домой.

- Хорошо, конечно, покажите их кому надо, - ответила женщина.

Через несколько минут захлопнулось окно, щелкнул замок, мужчина с женщиной вышли со двора. А еще через некоторое время за ними двинулись: сосед, ребята и барбос, весело помахивающий хвостом.

Братья опять сократили путь и первыми были на лавочке у своей калитки. Следом появилась мать с Лычагиным, которые ,распрощавшись, разошлись.

Ребята еще некоторое время посидели, тихо обсуждая произошедшее. Они надеялись увидеть возвращающегося соседа, но его не было.

- Вадим, Илья, домой, - раздался голос бабушки и ребята, открыв калитку, вошли во двор.

На следующее утро Илья, предпочитавший вставать рано, в отличии от своего старшего брата, вылез в открытое окно во двор и пошел на ставок окунуться, пока воду не замутили пацаны.

Когда он вернулся на веранде сидели: мать, почему-то не пошедшая на работу, бабушка Юля, брат Вадим и Лычагин с каким-то мужчиной. Они о чем-то переговаривались, а бабушка норовила напоить своих и гостей чаем.

Илья поздоровался и скромно присел на бабушкину тахту. Мужчина в строгом коричневом костюме, отпивая из чашки чай и обращаясь к матери, продолжал объяснять:

- Понимаете, Вера Николаевна, дом, в котором Вы сейчас живете, принадлежал ранее старосте поселка, который здесь хозяйничал при румынах и немцах. Очень вероятно, что он и спрятал в мебели эти драгоценные камни, которые где-то добыл не праведным путем. За несколько месяцев до прихода наших войск, партизаны выкрали старосту и перед тем как судить и казнить держали его в спецземлянке. Но кто-то помог ему бежать. Правда, через несколько лет его опознали и арестовали в Польше. Так вот все эти годы, почти семь лет мы, члены партизанского отряда, мучались: кто же помог ему бежать.

Иван Федорович, мужчина посмотрел на Лычагина, в то время был командиром взвода разведки в отряде. Он то и заподозрил в этом деле вашего соседа Резакова, когда они ходили в разведку на станцию Софьино-Ивановка. Резаков отлучился без причины куда-то во время операции. Взвод разведки уцелел тогда, а вот партизанский отряд перед самым освобождением был выдан кем-то и разгромлен карателями. Почти тридцать человек либо погибло на мести, либо в лагерях.

Теперь он арестован вместе с женой, которую ребята обзывают Ягой. Она была в отряде медсестрой и возможно тоже помогла Резакову осуществить побег старосты. Резакова арестовали вчера ночью, когда он после тщетной попытки найти в доме Ивана Федоровича бриллианты, напал на него, когда он возвращался, проводив Вас вера Николаевна. И все это из-за этих «камушек». Оказалось староста за помощь в побеге, указал Резакову, где найти бриллианты. Вот он семь лет и ждал удобного случая их найти. Его жена, увидев что хлопцы разломали комод, сообщила об этом Резакову и он начал действовать. Но Иван Федорович, будучи хорошим геологом, остался и хорошим разведчиком. Он скрутил напавшего Резакова и теперь предатель дает признательные показания кому надо.

Вот такие дела, тетя Юля и Вера Николаевна. А вам, ребята, спасибо за находку. Я думаю вашей семье положено 25 процентов стоимости «камушек».

Прошло несколько месяцев и Илья уже гонял на велосипеде «Орленок», а бабушка любовно расставляла слоников на новом комоде.

06.12.2010г.

ОТ АВТОРА

Тридцать три рассказа, объединенные в данном сборнике, за исключением некоторых, в основе своей имеют реальные события, произошедшие со мной и окружавшими меня людьми в последние шестьдесят-семьдесят лет. Я, как автор, лишь позволил себе изменить имена героев и дополнить происходившее некоторыми деталями и выводами.

Многих героев приведенных событий уже нет с нами, а те, которые живы, думаю не обидятся на мою откровенность.

. Декабрь 2010 года.

Автор выражает признательность за помощь в подготовке книги к изданию

Моим дочерям Софье и Дарье посвящаю.

Рассказы, объединенные автором в сборник, в своей основе имеют реальные события, произошедшие с ним и окружавшими его людьми

--------------------------------------------------------------------------

Другие книги скачивайте бесплатно в txt и mp3 формате на http://prochtu.ru

--------------------------------------------------------------------------