Эдуард Крутков - Неоконченная история - Эдуард Крутков
Скачано с сайта prochtu.ru
Неоконченная история
Часть первая
Игорь Валентинович любил приходить к своей могиле на Смоленском кладбище. Рядом с могилой, приготовленной для себя, была могила, в которой покоилась его жена, единственная женщина, которую он любил всю свою жизнь. Он не был бы мужчиной, если бы не видел других молодых, красивых женщин, наверно, с которыми ему было бы хорошо, но кроме жены ему был не нужен никто. Каждая женщина всегда сначала закрытая комната и для того, чтобы её хорошо узнать, надо войти в эту комнату, только проведя здесь какое-то время, мужчина может составить представление о женщине и что-то сказать о ней. Он не предпринимал таких попыток ему, это было не интересно. И судил, поэтому, обо всех женщинах путём сравнения их достоинств с достоинствами своей жены. Да и то если ему приходилось сталкиваться с другими женщинами и оценивать их, то чаще всего это приходилось делать по необходимости. Они в данном случае нужны были ему не для секса, а, как правило, как функция, необходимая в его служебной деятельности. В его праведной жизни было одно исключение, особые отношения, с близкой хорошо знакомой ему молодой женщиной, исключение, которое, как позже выяснилось, оказалось для него роковым и во многом из-за этой ошибки молодости, из-за неё, сейчас он сидел перед заготовленной впрок своей могилой. В этом месте на кладбище было хорошо. Это была старая часть Смоленского кладбища, здесь давно никого не хоронили. Изредка в старые могилы делали подхоронения урн с прахом, ныне усопших родственников. Игорь Валентинович изрядно потратился на устройство своей могилы, так как не хотел сгореть в печи крематория и прахом в урне лечь в могилу жены. И после смерти он хотел быть с ней рядом. На могиле стоял памятник, самому себе. На черном полированном гранитном обелиске был выгравирован его портрет, осталось добавить даты рождения и смерти. Эти надписи сделают работники кладбища после его смерти, у него был с ними такой уговор.
Игорь Валентинович не любил когда на кладбище много народу. Это обычно бывало в дни больших церковных праздников. Он приходил к жене или до праздника или уже после него. Сегодня праздника не было, и он пришёл, как приходил последнее время, теперь это бывало довольно часто, пообщаться, поговорить со своей единственной, той, которая была ему дороже всего на свете, и теперь вот её нет, но остался след ее пребывания на земле, её могила, которую он превратил в свой фетиш и приходил на кладбище, как приходят к священнику в церкви для встречи с Богом. Игорь Валентинович тоже встречался здесь с родной душой, с душей своей единственной, на мгновение он забывался и ощущал её присутствие, они опять были вместе. Звала сюда, на кладбище, изводящая его тоска, которая поселилась в нём и не отпускала ни ночью, ни днём и только здесь у могилы жены ему становилось чуть-чуть легче. Он мог поплакать, здесь это можно было. Слёзы в его жизни он исключил ещё, будучи пацаном. Навсегда. Последнее время ему хотелось реветь белугой от той жизни, которую он вёл и альтернативы ей не видел, но привычка носить всё в себе, не распускаться, ощущать себя выше эмоций, которые захлестывали его, заставляла терпеть всё и только ещё глубже запахивать душу, которая превратилась в слезоточивый камень. Если кто-то видел в его глазах слезы, он списывал их на усталость глаз, напряжение от чтения поганых газет, других не было, а ведь ещё профессор Преображенский у Булгакова давал совет не читать газет перед обедом, не портить себе аппетита.
Боже! Как получилось, что он дошёл до такой жизни. Человек, у которого, казалось, в жизни было всё. Редкая профессия, должность, которую он получил не сразу, а постепенно, поднимаясь по ступеням выбранного на всю жизнь дела, которым заболел ещё мальчишкой, начитавшись книжек о море, о романтике трудных морских дорог. Он достиг того чего хотел, это был его профессиональный потолок, и быть выше не стремился. Своему любимому делу он отдавался самозабвенно, и других увлечений в его жизни не было. Рядом всегда была жена, его единственная, которой он посвятил свою жизнь. И надо же было так случиться, что его жена, умерла без него. Он в это время вёл караван судов по Северному морскому пути, и покинуть мостик атомохода, считал бегством. Эта проводка была одна из тяжелейших в его практике судовождения, и он остался. Жену похоронили без него. Наверно, здесь с этого места началась та точка отсчёта времени, когда, вдруг, он ощутил вокруг себя пустоту.
Когда Людмила, его приёмная дочь, с отличием окончила педагогический институт, ей предлагали остаться в аспирантуре, но она, не долго думая, улетела вместе с матерью, в Тикси. Туда, в затерянный где-то в Арктике посёлок, где между ледовыми походами жил Игорь Валентинович. Преподаватели в ВУЗе вздыхали, жалели перспективную выпускницу, считали, что девчонку сбили с толку комсомольские вожаки рассказами об экзотике крайнего Севера. Да нет. Просто она хотела жить вместе с родителями. В Тикси стала учить детей чукчей грамоте. Жена Игоря Валентиновича всю жизнь проработала в высшем морском училище имени адмирала Макарова, на заочном факультете преподавателем русского языка. Она учила русскому языку будущих известных капитанов советского флота. Это был удивительный человек. Красивая, всегда жизнерадостная, чрезвычайно интеллигентная, о её профессионализме можно было говорить только в превосходной степени, Вера Терентьевна прекрасно знала свой предмет. У неё был острый ум, она мгновенно \"сканировала\" своего студента и скоро знала \"кто, чем дышит\"; была доброжелательна ко всем ученикам, терпеливо занимаясь с отстающими, всегда отличала талантливых ребят и если им не давался русский язык, она умела из технарей сделать гуманитариев.
Конечно, они познакомились на кафедре русского языка в училище им. Макарова, Вера Терентьевна принимала первый раз у незнакомого заочника курсовую работу по русскому языку. Она положила курсовую работу в стопку работ и стала беседовать с курсантом, так сказать, неформально знакомилась с ним. Он рассказал о себе, о том, что плавает на пароходе. Плаванье каботажное. Он выбрал север и ходит на сухогрузе в караване судов доставляет грузы в отдаленные города и посёлки нашей страны обеспечивает жителей этих городов продуктами на зиму. Потому что зимой они остаются отрезанными от \"большой земли\" и живут до следующей навигации запасами, которые доставляются к ним летом по морю. Молодой, статный, красивый, с уже орлиным властным взором, лет тридцати курсант заочник понравился Вере Терентьевне. К тому же в отличие от других курсантов курсовая работа у него была написана почти без ошибок и это ещё больше расположила к нему молодого преподавателя русского языка. Игорь Валентинович в свою учительницу русского языка влюбился с первого взгляда и за курсовой пришел с огромным букетом роз, чем немало смутил молодую женщину. Общались они недолго, так как моряку надо было опять в море, но и того времени, что они провели вместе было достаточно, чтобы оба почувствовали что не смогут жить друг без друга. У Веры, так скоро стал называть её моряк, а она его Игорем, были родители и маленькая дочь от первого брака, который распался, не выдержав первых же испытаний. Муж был аспирант в каком-то институте биологии и делил свою любовь между женой и наукой, предпочитая всё же последнюю, так как жена видела мужа только поздно вечером и ночью. Утром он исчезал в своём институте. Когда появился ребенок, он стал обузой для молодого отца, всё воспитание маленькой девочки перешло к матери Веры. Строгой властной женщине, эстонке. Национальный характер, это было очевидно, доминировал во всём. Она отстранила от воспитания дочери Веру и сама стала заниматься ребенком. Людмила всю жизнь не любила рассказывать о своём детстве, которое прошло под строгой опекой бабки. Это была постоянная муштра, нотации, тренинг. В доме была идеальная чистота и порядок и этому она с первых шагов стала учить и маленькую девочку. Малышкой она засадила её за пианино, девчушка часами гоняла по клавишам инструмента. Бабка поставила на пианино метроном, и каждую следующую неделю метроном начинал стучать чаще. Это означало, что девочка должна была играть гаммы, арпеджио в новом ускоренном темпе. Многие дети бунтуют от такого насилия, начинают ненавидеть инструмент, считая его первопричиной истязаний, которым они подвергаются. Скоро уже не могут видеть этюдов Черни, альбомов с музыкальными произведениями великих композиторов написанных для детей. Бунт иногда выливается в невроз ребенка и родители отступают, музыкой они ребенка больше не донимают, но всё равно не хотят примириться с мыслью, что их чадо будет как все. И ищут ему новое модное занятие, которое бы привело ребенка к звёздным вершинам. Людмила была не в мать, а в бабку такая же упрямая. Красивая Вера мало походила на эстонку, наверно потому что отец у неё был русский, и была мягкой доброжелательной женщиной. Бабка и внучка сошлись в поединке характеров, упрямы были обе, уступать никто никому не хотел. Внешне Людмила была вылитой эстонкой, как их обычно представляют себе русские, и очень похожа на бабку. Белокурые длинные волосы, платья она носила с национальным орнаментом. Все вышивки делала сама бабка и научила вышивать и внучку. Лицо бледное, правильные черты лица, уже в детстве просматривалась хорошая фигура, у неё были длинные ноги. Она была молчалива, замкнута, стеснительна и упряма. Ей, конечно, не нравилась муштра, за пианино, но инструмент она не возненавидела и музыку не бросила, пошла в музыкальную школу, которую закончила с отличием. Она ненавидела бабку, которая продолжала воспитывать внучку с пристрастием. Заставила её учить французский язык, читать книжки, только те, которые она сама подбирала для чтения. У девочки был жесткий распорядок дня, она минуты не могла посидеть просто так, ничего не делая. Бабка всё время что-нибудь придумывала. Вера пыталась вступиться за дочь, но её, как нашкодившую девчонку, бабка выгоняла из комнаты, в которой занималась с внучкой. И в другое время пресекала всякие дебаты по поводу методов её воспитания. У Люды не было подруг, те девочки, с которыми она дружила в школе, никогда не могли придти к ним в дом. Бабка считала, что они плохо воспитаны. Район был рабочий, школа самая обыкновенная. Мальчика для внучки бабка тоже подбирала сама. Безусловно, хорошая родословная, и чтобы не гопник. У неё было несколько подруг из Эстонии и она объявила поиск хорошего мальчика эстонца для своей внучки. Подруги нашли мальчика отвечающего всем требования бабки. Люда стала встречаться с эти мальчиком. Ей нравились эти встречи, хоть какая-то отдушина в её тюремном бытие.
В это время у Веры появился Игорь, она боялась показывать его матери. Разочарованная первым браком своей дочери мать теперь подозрительно относилась к любому мужчине, появляющемуся возле неё. У Веры был отец, муж её матери, но в устройстве судьбы дочери он почти не участвовал, так его жена, мать Веры, в судьбоносных решениях их семьи мужу отводила второстепенную роль, он мог только советовать, все окончательные решения принимала она одна. Надо сказать, что, несмотря на его роль в семье, отведенную ему женой, это был замечательный в своём роде человек с богатой биографией, он был уже в том возрасте, когда можно писать мемуары, наверно, если бы эта мысль пришла ему в голову, получилась бы интересная захватывающая книга, так много всего пережил в своей нелегкой жизни отец Веры. Его юность совпала со становлением Советской власти. Не очень разбираясь в событиях, скоро ставших историческими, которые кипели вокруг него, он примкнул к большевикам, они обещали больше всех: мира, земли, хлеба. Скоро ему пришлось доказывать свою верность и преданность большевикам, он простой матрос с одного из кораблей Балтийского флота, участвовал в подавлении Кронштадского мятежа, из всех антиправительственных выступлений того времени это был самый опасный, большевики были на краю того, чтобы потерять власть. Они это прекрасно понимали и послали на подавление мятежа свои лучшие силы: большевиков и комиссаров участвовавших в проходившем в Питере съезде большевиков. Рядом с молодым матросом, дедом Людмилы, бежал Климент Ворошилов, уже тогда известный большевик, они бежали по льду Финского залива, всё время взрывавшегося от снарядов защитников Кронштадта. В огромные промоины с переворачивающегося от взрыва снарядов льда скатывались в студеную воду сотни людей. В этом штурме цитадели контрреволюции, большевикам удалось разгромить мятежников, но при этом погибли тысячи людей, штурмовавших Кронштадт. Дед Людмилы, Терентий Павлович, уцелел и получил из рук одного из вождей революции, за храбрость, именные серебряные часы с соответствующей надписью и подписью Ворошилова. Судьба оставшихся в живых мятежников была к ним немилосердна, Те, кто сдались в плен большевикам, были здесь же без суда и следствия расстреляны. Остальные бежали по льду Финского залива в Финляндию. Гостеприимство финнов было таково, что многим казалось, лучше было остаться с теми защитниками крепости, кого расстреляли большевики. В Финляндии после неудавшегося мятежа в Кронштадте оказалось несколько тысяч русских, это были моряки Балтийского флота. Среди них были и офицеры, но основная масса мятежников состояла из простых матросов, в прошлой, довоенной жизни, простых неграмотных крестьян. Финны не гнали русских назад под пули большевиков, но и разрешения осесть в Финляндии, тем более стать её полноправными гражданами, морякам не давали. Гуманитарной помощи не оказывали и русские стали дохнуть как мухи от голода, чтобы как-то уцелеть многие согласились, по существу, в рабство к финским землевладельцам, хуторянам. Финны их превратили в рабочий скот и эксплуатировали его нещадно, кормили отбросами, так что жили попавшие в рабство русские на грани выживания. Не национальная черта, о которой так много сказано самими же русскими, духовными лидерами нации, не лень заставила их воровать. Самое короткое высказывание по этому поводу принадлежит Карамзину. Русский царь, спросил писателя, как человека, хорошо знающего русскую жизнь: - Как живут его подданные, простой народ?
- Плохо живут, государь - ответил ему Карамзин:
- А как же справляются с нуждою?
- Воруют, государь, - дал исчерпывающий ответ ему писатель и историк.
Финны держали дома открытыми и замков не знали, пока не появились русские. До их появления всё было нараспашку, теперь чтобы сохранить своё имущество финны должны были каким-то образом обезопасить себя. Особенно выдумывать ничего не надо было. Закон к ворам в Финляндии не просто суров, жесток. Ворам отрубают пальцы. Два пальца: большой и указательный. После этого человек обречен на голодную смерть. Потому что становится изгоем. Гонимым отовсюду. Худшее отношение к этим преступникам, возможно было разве что к собакам. Таких меченых не брали даже в рабство. Бежать из Финляндии было некуда, без денег, без паспорта, да ещё с такой приметой. Много русских осталось в земле Финляндии из-за этой беды, у них даже могил не было. Закапывали где придётся. И вот я думаю. Власть у нас мучается, делает вид, что ищет наказание для воров, которыми полонена сегодня Россия. Особенно много беловоротничковой преступности, среди чиновников властных структур; сама власть не без греха. Высшие руководители государства не раз попадались на элементарном воровстве. Вспомним Чубайса в тот период, когда он был заместителем Гайдара в его правительстве, в должности первого заместителя премьер-министра. Именно тогда стала известна, благодаря генерал- лейтенанту Коржакову, начальнику охраны Ельцина, история с коробкой долларов, которые Чубайс стырил и нёс к Ельцину. Дело происходило среди бела дня в Кремле. Если бы не ссора с Ельциным, возможно, эта история и не всплыла бы на свет. Тогда можно было бы рассказать другую историю о \"писателе\" Чубайсе, да что там говорить, на него, как настоящего вора в законе столько компромата.
Стоит присмотреться и к безупречной честности вождя \"бархатной\" революции Б.Н. Ельцина. Давайте вспомним один эпизод из книжки Юмашева, холуя и зятя вождя революции 1991года. Эпизод с боевой противопехотной гранатой, которую Ельцин одной рукой придерживал, а другой рукой бил по ней молотком. Граната разорвалась. Ельцин остался цел и невредим, но потерял два пальца на руке: большой и указательный! Ни один фантазёр не выдумает истории лучше, с таким, более или менее, счастливым концом. Любой военный скажет, что должно было случить в этой истории с Ельциным. Сегодня мы бы славили Господа Бога, били бы ему бессчетное количество поклонов, что спас нас от проходимца и лиходея. Но не мы, а те, кто обязан Ельцину всем, прежде всего огромными состояниями, которые они смогли сделать, благодаря его своеобразному отношению к собственности вообще, а позже на посту руководителя государства, к народной собственности, так называли государственную собственность в СССР, сегодня славят и поминают Ельцина-благодетеля, с помпой отмечают его 80- летие. Ельцин рассказывал Юмашеву о своих детских и юношеских годах и той среде, которая его окружала, о незабываемой для него поездке с уголовниками на крыше вагона поезда, на котором он ездил отдыхать на Юг. Всё его детство и юность связаны со средой уголовников: воров карманников, форточников, бандитов. Шла война большая и страшная и нормального детства, конечно, у Ельцина не было. Воровали, чтобы выжить, все, я не думаю, что Ельцин стоял в стороне и грозил всем пальчиком, что донесет в НКВД на них, он сам посильно, а сил у него было много, участвовал в жизни маргинально-уголовного сообщества, которое его окружало. Я думаю, сам он никогда не скрывал своих амбиций , своего стремления быть везде первым, что с помощью кулаков ему это удавалось. Вот откуда растут ноги истории о взрыве гранаты. Был он или не был, не так важно, важно другое. Откуда у него граната? Явно краденая. Значит, Ельцин тоже воровал, где-то переступил законы воровского мира и вот остался без пальцев: большого и указательного, в той среде, которой он рос, так клеймят провинившихся воров. Он хорошо знал, что означает такое увечье и всю жизнь стеснялся его. У него была привычка натягивать рукав пиджака на кисть руки.
Мне кажется, что не так сложно найти соответствующее наказание для воров из правящей элиты нашего государства, впрочем, как и вообще для всех воров, кто растаскивает нашу страну, кто много лет держит наш народ на голодном пайке, из-за немыслимого по масштабам казнокрадства. Достаточно клонировать закон Финляндии о наказании, применяемом там к ворам в наше законодательство. Представляете, что начнётся. Ведь почти вся Государственная Дума будет ходить без двух пальцев. Не один беспалый депутат другому не сможет показать \"козу\", показать, что он не только вор, но и рогоносец. Я не думаю, что наша правящая элита не позаботится о себе. Бешеными темпами разовьется пластическая хирургия. Медицинские ВУЗы буду осаждать, как на кастинге красавиц, толпы молодых людей, желающих учиться, нет, не на лечебных факультетах, а где-нибудь поближе к косметологии. Получит дотации, не \"Роснано\" Чубайса, а какой-нибудь институт протезирования, и впервые Чубайс будет лоббировать в Госдуме интересы другого ведомства, поскольку сам окажется среди пострадавших от нового закона, ему одному из первых должны будут отрубить пальцы. Представляете себе картину, когда в каждом государственном учреждении, куда не зайдёшь, везде сидят беспалые люди. Ведь воруют все. Что же получится, если тех, кто сегодня катается как сыр в масле, потому что ворует, всех подвергнут, суровому наказанию? Выражение, \"Россия -страна воров\", превратится в брэнд, а словосочетание русский-вор, как кафе-мороженое, станет устойчивым оборотом речи. Такого же не может быть, возмущенно скажете вы. И возможно будете правы. Наверно будет достаточно для острастки зарвавшегося ворья, показать несколько судебных процессов, показать обязательно место наказания. Это обязательно должна быть Красная площадь, Лобное место, где поставят деревянную плаху и рядом топор. И быть может, воровство утихнет. А спустя какое-то время люди научатся жить не воруя. Начнут работать, и статистическое ведомство перестанет накручивать ВВП, и показатель благополучия в государстве, уже только из-за отсутствия воровства в стране, начнёт ползти вверх. И его удвоение, о чём так страстно мечтал Путин, в начале своего президентского пути, не окажется химерой, а превратится в реальность.
Терентий Павлович отец Веры не сделал революционной карьеры, закончил среднюю мореходку и всю жизнь плавал механиком на разных пароходах гражданского флота. Однажды, в конце двадцатых годов попал в Турцию, пароход стоял долго, он ходил в портовые кабаки, познакомился в одном из них с дочерью хозяина и так влюбился в неё, что остался, тем более хозяин был не против. Отец Веры, надо сказать, до глубокой старости был очень сексуально озабоченным человеком, не пропускал не одной юбки. В Турции он не изменил своей привычки и потихоньку от своей возлюбленной стал трахать портовых шлюх всех подряд, конечно, отцу девчонки турчанки доложили о похождениях русского моряка и тот посадил его на цепь в глубокую яму. Если бы не девочка турчанка, на которой он обещал жениться, он бы сгнил в этой яме от голода заживо. Турчанка помогла бежать моряку, которого очень любила, посадила его на какой-то баркас под парусами, который доставлял контрабанду в Россию, и скоро он был дома. Терентия Павловича в России приняли гостеприимно и сразу посадили в тюрьму, как немецкого шпиона, а он по-немецки не знал ни одного слова, следователь хотел слышать немецкую речь, что послужило бы доказательством в суде, что он не ошибся в профессии пойманного моряка. Славные чекисты лупили деда, он захлебывался кровью, но по-немецки говорить не хотел. Выручили деда часы, которые подарил ему Ворошилов, дед сохранил их не смотря на все передряги, которые он перенёс. Часы он прятал в жопе. И вот в нужный момент предъявил свой \"мандат\" на освобождение. Чекисты извинились перед Терентием Павловичем и даже часы ему отдали.
Он вернулся в Петроград и сразу женился на матери Веры. Суровая эстонка, наверно, оценила по достоинству его сексуальную прыть. Скоро появилась Вера. Она выросла, женилась. Потом развелась, и теперь опять стоял вопрос её супружества. Если бы не Терентий Павлович, свадьбы Веры и Игоря наверно бы не было. Молодой моряк пришёлся по душе отцу Веры, тоже флотскому человеку. И он уговорил жену дать согласие на брак с моряком. Сказал, что хотел бы, чтобы его дом стал кузницей династии моряков. Сказал и напророчил.
Скоро Игорь Валентинович переехал к Вере, её родители отдали им комнату, в которую супруг Веры перевёз всё своё богатство, большое количество книг, среди которых было всё, что душе угодно. Для читающего человека его книжные богатства стали бы раем. Много было и специальной литературы по судовождению, и по тем предметам, которые Игорь должен был знать на пять, чтобы не сесть где-нибудь на мель в прямом и переносном смысле этого слова. В комнате стало совсем тесно, но это не смущало молодых, для любви им хватало пространства, которое было отведено им большой удобной двуспальной кроватью. Ещё стоял стол, за ним молодые занимались, каждый своим делом. Они не стали замыкаться вдвоём, не смотря на то, что любовь захватила их с головой и о другом, по крайней мере, на первых порах, они почти не думали, у них часто бывали гости однокурсники Игоря, люди, как правило, уже состоявшиеся, все они на различных должностях плавали на судах, которые принадлежали различным пароходствам страны. Тогда стол накрывали праздничной скатертью, и шум веселья долго не смолкал в стенах квартиры, в которой раньше редко звучал смех, танцевальная музыка, или, что было совсем необычно, в ней теперь танцевали, на крохотном пятачке в комнате или в коридоре, тогда дверь из комнаты широко распахивалась и музыка, голоса, танцующих, шарканье ног по натёртому до блеска паркету, заполняли всё пространство небольшой двухкомнатной квартиры. Комнаты были проходными, дверь между ними не запиралась, кроме того она открывалась в комнату молодых и это неудобство забирало несколько метров полезной площади. В случае ликвидации проходной двери можно было расположиться в небольшой комнате гораздо удобнее. После недолгих дебатов с матерью Веры, она уступила, и Игорь поставил между комнатами глухую стену. Это даже из соображений звукоизоляции было на руку всем проживающим в квартире. Молодые часто занимались любовью и звуки, доносившиеся из комнаты, не могли оставить равнодушными родителей Веры, особенно её отца, он начинал приставать к супруге, которая была в том возрасте, когда начинают забывать о сексе. Кроме того надо было оградить нравственность подрастающей Людмилы от этого бурного проявления чувств. Ей пришлось хуже всего с появлением у Веры нового мужа. Теперь она даже ела без матери; на кухне, бабка ей выделила место за столом у окна, где они с дедом ели сами. Игорь пытался наладить контакты с девочкой, приручить её, но ему на первых порах это удавалось плохо. Она не протестовала против появления у матери нового мужа, теперь её отчима, она была, видимо, наследственная черта, очень восприимчивой, умной девочкой и понимала, что её протест ничего не изменит, кроме того, Игорь, чтобы завоевать расположение падчерицы баловал её, покупал много нарядной одежды. В отечественных магазинах продавалась ужасная, немодная, неудобная, некрасивая детская одежда. Игорь имел валютные сертификаты и ходил с ней в \'Березку\', и там одевал её. Конечно, ей это нравилось. Просто он по-прежнему оставался для неё чужым человеком. Ей надо было к нему привыкнуть. Папой она называть его не могла. Людмила не раз слышала, когда Вера воркует с Игорем, то часто называет его Ишей, так она любовно перекроила его имя. Первое время девочка никак не называла своего отчима. Постепенно Людмила стала привыкать к Игорю. Как то его долго не было, девочка, видимо, соскучилась без него, и когда он появился, она была рада ему, это было заметно, бабка в комнате молодых накрыла стол, и они отмечали его возвращение из долгого плаванья. Людмила попросила Игоря что-то со стола, ей было не достать, и впервые назвала его Ишей. За столом на мгновение, затихли, у Игоря что-то дрогнуло внутри, их отношения перешли в другую стадию, они стали теплее, теперь они стали дружескими.
Бабка по-прежнему не могла угомониться и девочку и так загруженную сверх всякой меры заставила заниматься спортивной гимнастикой. И она вечерами после классных занятий, ходила два раза в неделю в секцию спортивной гимнастики при школе. Конечно, больших результатов ожидать не приходилось. Девочка занималась физически уставшей, сама она не ощущала эту усталость, но тело иногда уже не слушалось её и не всегда разучиваемое новое упражнение давалось сразу. Тем не менее, она продолжала заниматься гимнастикой, ей нравилось то, что тело постепенно становилось гибким, как у кошки, приятно было ощущать, появившуюся у него особенную легкость и податливость, оно слушалось её, теперь она могла выполнять ещё недавно недоступные ей упражнения, иногда от этой новой легкости хотелось летать. Возвращалась она с занятий поздно и дворовая шпана, иногда приставала к ней, не пускала домой, пыталась проделать с ней какие-нибудь мерзости. Игорь узнал об этом и как-то вечером пошёл встретить Людмилу после занятий в школе в секции спортивной гимнастики. Пацаны поджидали Людмилу во дворе её дома, они не ожидали, что у неё будет защитник, она всегда ходила одна. Игорь поймал одного из хулиганов в подворотне дома, слегка приподнял и встряхнул его так, что его голова в шапке откинулась назад, он потерял равновесие и упал. Игорь за шкирку поднял пацана, другие бросились в рассыпную, кинули своего дружка, и сделал хулигану соответствующее внушение. Пообещал, что в следующий раз, если узнает, что кто-то из его компании пристаёт к Людмиле, оторвёт ему голову. Этого воспитательного мероприятия было достаточно, чтобы девочку оставили в покое. Иногда Игорь, чтобы не мерзнуть на улице, заходил в школу, в спортивный зал, садился на низенькую длинную скамейку и смотрел, на занимающуюся Людмилу. Она и впрямь была как гибкая кошка. Её тело уже не было телом девочки, но и в юную девушку оно тоже ещё не оформилось. Черное трико обтягивало её изящную фигурку, не заметить прелестную грудь уже было невозможно. Игорь впервые подумал, что у него растёт замечательная падчерица, скоро она превратиться в чудесную девушку. Подумал об этом совершенно спокойно, как и должен был подумать об этом факте отец девочки, без какого-либо сексуального интереса.
Людмила училась в последнем классе школы, когда Игорь в училище имени адмирала Макарова получил диплом судоводителя. Окончил он училище с красным дипломом. Это имело для него приятные последствия, он сразу же получил повышение по службе, стал старпомом на корабле сухогрузе, котором плавал не один год. Когда Людмила окончила школу, она без особого напряжения поступила в институт им. Герцена. Наконец она вышла из-под опеки бабки, старая женщина больше не вмешивалась в её личную жизнь, она по-прежнему критиковала её образ жизни, но теперь могла давать только советы, которые Людмила часто оставляла без внимания. Бабка постарела, часто плохо себя чувствовала, ей казалось, что в квартире живёт много народа, ей не хватало воздуха, она задыхалась, ещё эта крутая старинная лестница. Когда-то до революции, квартира была намного больше, целая анфилада комнат. В квартиру попадали по парадной лестнице, не такой крутой, как черная, через которую ходила прислуга. Потом квартиру разделили на две, в одной квартире, той что выходила на чёрную лестницу стали жить дед с бабкой. В другой половине, гораздо большей по размеру стали жить какие-то начальники из Смольного. Бабка из-за крутой лестницы, на которой она задыхалась, почти перестала выходить на улицу. Дед любил свою бабку, прожил с ней всю жизнь. У него были кой какие сбережения, Игорь отдал свою комнату в коммунальной квартире, и после сложного размена, дед с бабкой стали жить отдельно от Игоря с Верой, оставив молодым квартиру и почти все свои вещи. Дед долго ещё, даже после смерти бабки, приходил к дочери навестить её и в каждое своё посещение, он уносил к себе, какие-то мелочи, памятные ему: рюмки, мельхиоровые ножи, книги, рылся в шкафах, забирал, какие-то накидки, шерстяные платки, свои костюмы, снимал со стены фотографии и картины, всё, что считал своим, оставленным на хранение. У Людмилы после переезда родителей Веры в новую квартиру появилась своя комната.
Институт, в котором теперь училась дочь Веры, был преимущественно девичий, мальчиков было мало и все они были какие-то малохольные, так, по крайней мере, казалось молодой девушке. Бой-френда в институте она не завела, и на стороне не получалось. Мать, интеллигентная женщина, не вмешивалась в личную жизнь дочери, она могла бы помочь ей завести друга. В училище им. Макарова каждую субботу были танцы. Людмила могла попасть на них без труда. Но она, зная об этой возможности, никогда не просила мать оказать ей помощь найти таким способом бой-френда. Людмила была увлечена учебой, и поиски любви были пущены ею на самотёк. Она была очень скрытная девушка, и догадаться насколько ей нужна сексуальная близость с другим человеком не могли даже её институтские подруги. В общежитии института, где они жили, часто устраивались вечеринки с мальчиками, выпивкой, за которой, как правило, подруг Людмилы тянуло на что-то большее. Она не заводила себе никого, оставалась по-прежнему одна и домой её никто не провожал.
Игорь скоро стал капитаном сухогруза. Но ему хотелось большего за границу, на большом, пассажирском пароходе. Но эта была несбыточная мечта. И дело было не в молодости капитана. Он носил в себе страшную тайну, тяготившую, сковывающую его в карьерных намерениях. Игорь все годы учебы в училище им. Макарова, боялся, что его тайну откроют, он не говорил о ней даже Верочке. Она иногда интересовалась у Игоря \'почему он плавает только на Севере\', и когда они были уже вместе, предлагала ему помощь, сделать протекцию по поводу устройства Игоря на пароход, который плавает за границу. Он отшучивался, говорил, что влюбился в Север крайний, и за границу его не тянет. Оказывается, его тайну знал не только он один, его тайну знали, кому положено это знать, в Ленинградском управлении КГБ. Ему не мешали учиться, не мешали стать капитаном, ему не могли разрешить одного, плавать за границу. Оказывается у Игоря был брат, старше его. До войны они жили в Ленинграде вместе с родителями. Когда началась война, брат Игоря ушёл добровольцем на фронт, не дожидаясь призыва. Отец пошёл воевать в народное ополчение и погиб почти в первом бою где-то под Пулковом. А брат Игоря попал в плен в июле 1941 года. Ему было всего 17 лет, страшно хотелось жить, и он попал к генералу Власову. Он не воевал, не стрелял в советских солдат, ему повезло, выручило знание немецкого языка, в школе он был отличником, всю войну, брат Игоря, был переводчиком у немцев. После войны он остался в Германии, так как хорошо представлял, что его ждёт в России.
Когда началась хрущёвская оттепель, он написал Игорю, хотел знать, что с отцом и матерью и этого было достаточно, чтобы жизненный сценарий Игоря перечеркнуть раз и навсегда. Брат звал Игоря к себе, говорил, что устроился неплохо. Работает на НТС, редактор одной из программ на радиостанции Голос Америки. Потом он присылал посылки. Игорь попросил его не присылать ничего и больше не писать ему писем. Связь с братом у Игоря прервалась, но ситуации это не исправило. Игорь стал невыездным. Поэтому он плавал только на Севере, там шла полярная надбавка, и были другие льготы. И всё же долгое отсутствие дома, месяцами он не видел Верочку, тяготило его. Людмила училась уже на третьем курсе в институте, когда он принял решение покинуть Север, и плавать где-нибудь поближе к дому, Верочка помогла Игорю осуществить его желание. Он вернулся в Ленинград, высшее морское училище им. Макарова имело собственное учебное судно, парусник \'Сириус\'. Игорь стал капитаном этого судна. Оказывается, он хорошо знал парусное дело, у него был опыт плавания на таком судне. Когда-то молодым матросом он на паруснике бороздил Черное море. Тот опыт плавания на парусном судне теперь ему пригодился. \'Сириус\' плавал только летом и недалеко, зимой судно стояло у причала, курсанты изучали парусное дело, не выходя в море. И только летом в море они приобретали практические навыки плавания на парусном судне. Конечно, Игорь потерял в зарплате, но зато теперь если отлучался из дома, то ненадолго. Семья теперь была вместе, и эта жизнь нравилась Игорю. Он как-то внутренне расслабился и позволял себе многое из того, на что раньше у него лежало табу. Он стал выпивать с друзьями и иногда домой приходил под шафе. И дома стали часто появляться гости, друзья его и Верочки, в основном, из училища им. Макарова. Веселье длилось заполночь, Людмила с удовольствием принимала участие в этих мероприятиях. Собирались интеллигентные, умные люди их интересно было послушать, каждому из присутствующих было что рассказать. Захватывающие истории из жизни сидящих за столом гостей, следовали одна за другой. Когда гостей не было, а Верочка вечерами задерживалась на работе, Игорь читал или уходил гулять. Однажды, вот также, Верочки не было, он оделся, сказал Людмиле, что пойдёт погулять, хлопнула дверь и в доме наступила тишина. Людмила читала лёжа у себя в комнате. Она не заметила, как заснула. Проснулась оттого, что кто-то вошёл в её комнату. Это вернулся Игорь. Она заметила, что он не в себе, был пьян больше обычного. \'Игорь, - спросила она его, - ты, где так напился\'? Он присел к ней в ноги на диван.
- Встретил знакомого капитана, зашли в \'Асторию\', в ресторан, немного посидели, выпили. Давно с ним не виделись. Он, как и я в недалёком прошлом, тоже плавает на Севере, ходит на сухогрузе. Приехал домой в отпуск, вот мы и отметили это дело.
Людмила в махровом халате лежала на диване, укрывшись шерстяным пледом. Она выпростала из-под него руки, и плед спустила немного ниже. Халат разошёлся и стала видна часть её неприкрытой груди. Игорь пьяными глазами уставился на эту часть открывшегося тела падчерицы. Обычно он старался не замечать этих прелестных частей её тела, но сейчас не мог отвести глаз. Он почти бессознательно, подвинулся к ней повыше и стал гладить её руку. Потом наклонился к лицу Людмилы и поцеловал её в губы. Поцелуй не был поцелуем родственника, это был поцелуй мужчины, который хотел с ней секса. Она не испугалась своей догадки и продолжала лежать на диване, позволяя Игорю гладить её руку. Вдруг Игорь резко встал, погасил в комнате свет и вернулся к Людмиле. Он что-то бормотал, о том, что не может больше терпеть эту муку, что хочет её давно и ничего не может сделать со своим желанием. Он откинул плед, распахнул халат на ней, трусики и лифчик не остановили отчима. Людмила не испугалась, не закричала и не стала отталкивать его. Лежала молча, словно бесчувственная, бессознательно желая продолжения, боясь только одного, что Игорь очнется и оставит её в покое. Этого не произошло. Она дала раздеть себя и отдалась ему. Игорь торопился, задыхался, лицом уткнулся в подушку, и у Людмилы было такое впечатление, что он трахал не её, а куклу. Она ничего не почувствовала, быть может, потому, что всё произошло слишком быстро, её либидо только проснулось, заполняя всё тело желанием, но после того как Игорь кончил, желание быстро пошло на убыль и сменилось отвращением, к тому что произошло между ними. Игорь какое-то время лежал рядом с ней и молчал, видимо, не понимая, как такое могло с ним произойти. Людмила поторопила его. \'Уходи\', - попросила она его: - \'Уже поздно, сейчас должна придти мама\'. Он встал и, пошатываясь, подтянув трусы с брюками, вышел из комнаты. Ему было плохо, стыдно и гадко, но пьяный туман, вроде анестезии ещё защищал сознание, мешал полностью осознать случившееся. Однажды в своей жизни он испытал нечто подобное. Он был маленьким мальчиком, мылся в бане, вдруг почувствовал сексуальное возбуждение, которое было не сдержать. И вот он стоит голым перед взрослыми, мучаясь от невыносимого стыда и ужасно краснея, а они смеются, глядя на него.
Когда пришла Вера, в доме все спали. Она, конечно, не узнала о том, что случилось в их доме. Оба участника этой семейной драмы молчали, в их отношениях наступило отчуждение. Людмила перестала называть Игоря Ишей и вообще опять как в детстве не называла его никак. Она избегала с ним любых разговоров, обращалась, если нужно было узнать что-то от него, к матери. Та стала каким-то передающим звеном от Людмилы к Игорю. Часто, не понимая происходящего, но подозревая, что между ними что-то произошло, спрашивала Людмилу: - \'А ты сама не можешь спросить Игоря\'? Дочь отмалчивалась. Так этот роковой случай навсегда поставил зарубку в отношениях Людмилы с Игорем. Время шло и рана, нанесенная ей отчимом, подзатянулась. Они продолжали жить вместе и не общаться не могли, а тут ещё выпускные дела у Людмилы в институте привели к тому, что она была вынуждена обратиться к отчиму с просьбой о помощи. Игорь в это время собирался опять на Север, семья привыкла жить, не отказывая себе ни в чем, вдвоем с Верочкой они неплохо зарабатывали, однако капитану \'Сириуса\', платили немного и скоро пришлось сократить свои расходы, реже встречаться с друзьями, отказывать себе в обновках, сложнее стало с отдыхом на юге, куда они ездили каждый год. В Хосте их встречали как родных, в домике недалеко от моря они всегда могли рассчитывать на две удобные комнаты. Вера к тому же была очень гостеприимной хозяйкой и любила устраивать по любому поводу праздники, всё это стоило денег. А запасы их иссякли, возможность пополнить домашнюю кубышку была только одна, опять вернуться на «Север крайний». Свой \'Сириус\' Игорь сдал капитану Чечулину, большому приятелю известного писателя и морехода Виктора Конецкого. Людмила писала в институте диплом. Дипломная работа была посвящена творчеству этого писателя. Подруги уговаривали её не придумывать себе лишних забот, как все сдать выпускные экзамены и получить диплом. В институте обычно диплому предпочитают экзамены. Людмила была увлечена творчеством писателя, с книгами которого познакомила её жена капитана Чечулина, она работала редактором в Лениздате. Людмила выбрала несколько его рассказов и писала по ним свою дипломную работу. Конецкий был доступным человеком, не болел как другие известные писатели звёздной болезнью, однако его было сложно поймать. Он не сидел на месте, всё время передвигался никому не известными маршрутами, жена капитана Чечулина подсказала где его можно будет перехватить. Сказала, что он часто бывает на \'Сириусе\'. У её мужа. Игорь договорился с Чечулиным о встрече, когда у того будет Конецкий. На \'Сириус\' для встречи с Конецким он взял с собой Людмилу. Они встретились. Людмила показала Конецкому свою готовую дипломную работу. Писатель сказал, что о нем уже написано много критического материала, а вот, чтобы кто-нибудь защищал диплом по его творчеству, он не помнит. Добросовестно прочитал дипломную работу, сказал, что всё очень верно, претензий у него нет, и он будет у неё в институте на защите её диплома. И сдержал слово приехал в институт, где произвел фурор своим появлением. Они встречались ещё несколько раз, Конецкий катал Людмилу на катере, подарил какую-то косметику, потом ушел в море и больше они никогда не виделись. У Конецкого был родной брат и тоже писатель по фамилии Бусыгин. Брат взял эту фамилию, чтобы его не путали с писателем Конецким. Предисловие к одной из его книг написал академик Лихачёв. Он жил рядом с Людмилой на канале Круштейна, что у Новой Голландии. Конецкий познакомил Людмилу со своим братом, их знакомство было более удачным, они дружили с ним много лет.
В педагогическом институте им. Герцена, который окончила, она была активной комсомолкой и даже входила в бюро комитета комсомола института. Иногда на заседание бюро комитета комсомола, проводившегося по какому-нибудь важному поводу, после съезда комсомола, тем более съезда КПСС, приезжал кто-нибудь из вышестоящей комсомольской организации; из обкома комсомола, как правило, приезжал инструктор, куратор института по комсомолу, молодой парень Паша Волин. Он обычно выступал с докладом по итогам прошедшего партийного или комсомольского форума на высшем уровне. Потом начинались прения, на которых все выступающие одобряли политику партии, они клялись быть верными заветам Ленина, быть активными помощниками партии, и помогать ей проводить в жизнь решения состоявшегося съезда КПСС. Даже Людмиле пришлось пару раз выступать на заседаниях бюро и принимать участие в этом экстазе глупости. Паша заметил её и под предлогом того, что хочет побеседовать с ней о комсомольских делах, задержал, чтобы после бюро, когда все приглашенные уйдут и останутся только секретарь бюро комсомола и её заместители, пообщаться с ней. Обычно такие торжественные мероприятия, когда приезжал комсомольский начальник, закачивались застольем в комитете комсомола.
Паша Волин был большой серцеед, любил общество молодых девушек, институт им. Герцена в этом плане был идеальным местом, где можно было найти себе ненадолго подругу комсомолку, с которой можно было по вечерам и в другое время суток говорить не только о комсомоле, но и заниматься сексотерапией, в институте было много девушек без парней, на этой почве у будущих педагогов могли развиться неврозы и Паша по мере сил занимался профилактикой этого явления. Он считал, что девушка, будущий педагог, к тому же комсомолка, должна иметь здоровую нервную систему. Людмила, видимо, нравилась ему и попала, в его список опекаемых им девушек комсомолок из института. Ей было почти 22 года, а с сексом было никак. Эта недоработка комсомольской организации, конечно, не отражалось в её учетной карточке, Паша учетной карточки понравившейся ему комсомолки не видел, а выяснил этот факт путём собеседования во время одного из застольев, которым окончилось заседание бюро комсомольской организации института им. Герцена. Они уединились в одном из уголков комитета комсомола и под бархатным знаменем комсомольской организации института, на котором шелком был вышит профиль дорогого всем Ильича, с бутылкой шампанского, которую Паша прихватил со стола, он пытал Людмилу на счёт её сексуальной просвещенности. Она сначала как всегда отмалчивалась, но после шампанского, её потянуло на откровенность, и она поведала грустную историю своего одиночества. Паша предложил ей свою помощь. Они поехали к нему, он жил в коммунальной квартире, у него была комната, скромно обставленная, но удобная для занятий сексом. Рядом с комнатой была персональная душевая, гордость Паши. Там был чуланчик, но Паша отвоевал его у соседей, дело в том, что в его комнате в углу, как раз в том месте, где за стеной находился чуланчик, проходила фановая труба, каких только чудес не бывает на свете, труба была действующая, был даже отвод для унитаза, круглые сутки можно было слышать приятный шелест, спускаемого откуда сверху по ней говна. Он подсоединился к отводу, провёл в чуланчик, благо кухня была рядом, воду и теперь имел персональный душ и раковину. Размеры чуланчика не позволяли засунуть в него унитаз, его можно было поставить только в комнате, но Паша на это не решился. Неопытная Людмила сначала была испугана его инструментом сексотерапии, его viola d\'amore, (скрипкой любви), как выразился об этом инструменте тела Стефан Цвейг в биографической повести о Казанове. Паша пообещал, что ей будет хорошо и не будет больно, он оденет баранку. \'Какую ещё баранку\'? - вздрогнула Людмила. \'Ту, что продаётся в аптеке, а ты думала в булочной\'? - засмеялся её наивности Паша. Так в её жизнь вошёл настоящий секс, и разбуженная плоть оказалась, видимо, проявился наследственный фактор, очень жадной до этого удовольствия. Паша не замыкался в привязанности к одной женщине, у него были старые обязательства перед другими пациентками его сексотерапии и по этой причине встречались они с Людмилой нерегулярно. Ей же, хотелось теперь секса постоянно. Но не пойдёшь же на улицу предлагать себя и спать с первым встречным. И тут ей можно сказать повезло, у неё появился бой-френд, она уже собиралась на танцы в училище им. Макарова, несколько раз она ездила в училище, на кафедру к Вере, та просила дочь помочь ей с проверкой работ по русскому языку, и возможно, если бы не случайная встреча с будущим бой-френдом, в одну из суббот она пошла бы на танцы, с целью найти замену неверному Паше, но этого делать не понадобилось.
Как-то вечером Людмила возвращалась с Васильевского острова, где находилось училище им. Макарова, домой пешком. Она была у матери на кафедре и помогала ей проверять письменные работы по русскому языку курсантов, шла по моcту Лейтенанта Шмидта, когда услышала, что кто-то преследует её, идёт, не отставая, за ней. Она обернулась и увидела преследующего её молодого парня. Тот понял, что его засекли, догнал её, и они пошли рядом. Это был разговорчивый молодой человек, и пока они шли к её дому по Английской набережной, он сумел рассказать многое о себе, наговорил ей кучу комплиментов и когда они подошли к дому Людмилы, у неё было такое чувство, что она знает его давно. Парень предложил ей встречаться, и она не раздумывая, согласилась.
Они не стали откладывать секс надолго, предпочли сразу без шелухи ненужных фраз, какой-то предварительной раскачки, как будто в омут, броситься в его объятия. У Кости была комната в двухкомнатной квартире, в одной комнате он жил сам, а в другой жила одинокая старушка, которая присматривала за ним, готовила ему, стирала, больше у него никого не было, мать недавно умерла. Они с Людмилой были одного возраста. Одногодки. Ему тоже был 21 год. Скоро в чистый секс вмешалась любовь. Они полюбили друг друга, но отчего-то с закреплением отношений тянули. Быть может потому, что дальнейшие жизненные сценарии обоих четко не были прописаны. В карьерном плане у Кости пока не было перспективы, он окончил энергетический техникум, но по специальности не работал. Поступил в институт, стал учиться дальше, хотел стать экономистом. Чтобы держались штаны, стипендия была маленькой, он подрабатывал на детской молочной кухне, ночами принимал бидоны с молоком, платили копейки, но зато у него дома всегда было отличное натуральное молоко и другие молочные продукты. Он не воровал ничего, заведующая молочной кухней, толстая, необъятных размеров, раскормленная женщина, при приёме на работу сказала, что ему разрешается брать домой молоко, сливки, детский кефир. Потом в своей жизни он ни разу не видел такого огромного количества тараканов, сколько их было на молочной кухне. Полчища тараканов оккупировали самые тёплые и уютные места молочной кухни, когда он входил в комнату, где в специальных бутылочках заткнутых ваткой созревал детский кефир, зажигал свет, он на секунду становился дальтоником, все столы представляли собой черную шевелящуюся массу, раздавался тихий шелест и вся эта шевелящаяся масса в миг исчезала, где-то пряталась в комнате. Бедность, конечно, мешала ему, он не мог даже прилично одеться, но на маленькие радости деньги всегда находились. Они любили красное грузинское, сухое вино \'Саперави\', стоило вино копейки и поэтому, как молоко, всё время присутствовало в доме. Для того чтобы любить требуется немного, когда любишь, как будто одеваешь розовые очки, свет любви позволяет многое идеализировать или просто не замечать. Вино будоражит подсознание, палитра чувств становится богаче, ирреальность бытия, вызванная игрой подсознания, как пологом, накрывает влюбленных и они живут в этом придуманном мире, созданном их воображением. Так жили и Костя с Людмилой, они не спешили в будущее, наслаждались настоящим. Но жизнь, есть жизнь, она постоянно напоминала о себе, прорываясь сквозь созданный ими для себя уют. Людмиле надо было строить свою жизнь, ведь чистая, стерильная любовь когда-нибудь кончится, ей, как и любой женщине нужна будет семья, дети, а у Кости впереди пока ничего нет. Он мог быть только любовником, но мужем? Людмила была трезвая девушка и не строила иллюзий, по поводу их отношений с Костей. При всей её любви к нему, она понимала, что в недалёкой перспективе ей придётся расстаться с ним, кроме того планы Игоря и Веры быть вместе заставляли и её принять какое-то решение быть с ними или остаться в Ленинграде и строить свою жизнь отдельно, без них. Это был сложный выбор, но его надо было сделать и время для того чтобы принять решение с каждым днём оставалось всё меньше.
Игорь не стал пропускать навигацию на Севере, получил под своё командование сухогруз и отправился месту назначения, улетел в Тикси, полярный посёлок у моря, где швартовался ожидающий своего капитана сухогруз. Здесь в Тикси теперь он должен был и жить, сюда немного позже собиралась прилететь к нему и Верочка и, может быть, если надумает, и Людмила. Жизнь у семьи, как говорится, менялась на все 180 градусов. Вера оставила кафедру в училище им. Макарова и, скорее всего, навсегда. До пенсии ей оставалось ещё несколько лет, но работать в Тикси она не собиралась. Хотела посвятить всю себя мужу. Это было странное решение, но любовь к ближнему, иногда в своём ослеплении, бессознательно жертвенна, поскольку во имя неё некоторые поступки с позиции здравого смысла необъяснимы.
Терентий Павлович не забывал дочь, появлялся по-прежнему регулярно. Он тоже не понимал, зачем Вере бросать всё и отправляться во тьму таракань к Игорю. Он придерживался того мнения, что любовь в разлуке крепчает, как коньяк в бочке. Расплескай, его по бутылкам и процесс прекратиться. Коньяк умрет. Так и любовь, ежедневная близость губит её, она выдыхается и постепенно умирает. \'Разлука непременный стимулятор и необходимое условие сохранения любви\', - объяснял он дочери свою позицию. Она не слушала его. Отец Веры жил один после смерти жены, но не долго, его изводило неукротимое libido. Ему было 65 лет, а он как молодой был готов оттрахать любую подвернувшуюся ему красавицу. С красавицами было туго, они не обманывались насчёт его возраста, когда смотрели на него. Перед ними был старый человек, измотанный жизнью, всё в морщинах дряблое лицо напоминало гриб сморчок. Лечь с ним в постель. Упаси боже, даже за деньги соглашались немногие. И всё же он нашёл себе подругу жизни. Она была моложе его на двадцать пять лет. Конечно, авантюристка. Она считала пока не легла с дедом в постель, что старичок скоро отдаст богу душу и квартира достанется ей. Как она пролетела! За несколько лет до встречи с Терентием Павловичем, её брак с первым мужем внезапно прервался. Муж погиб в автокатастрофе. Грешно так говорить, но, может быть, это было даже к лучшему. Они с мужем жили в коммунальной квартире, в деревянном доме, в поселке Жихарево, под Ленинградом. Муж работал в совхозе трактористом, перспектив на улучшение жилищных условий у неё не было. Да и в личной жизни, любовь, которая соединила их когда-то вместе, крепко обманула её. Мужиком её муж оказался хреновым. За всю совместную с ним жизнь она ни разу не кончила. Он трахался как кролик. Она заработала с ним невроз и приобрела фригидность. После него редкие встречи с мужчинами, когда у неё с ними был сексуальный контакт, вызывали только отвращение. И вот случайная встреча с Терентием Павловичем. Человек решительный он недолго обхаживал женщину выяснил её прошлое, она жаловалась ему на своё одиночество, сказала о своём желании стать кому-нибудь нужной, она ещё не старая женщина, ещё может любить. Эти слова елеем заполняли уши деда. Слово любить из её уст вызывало у него эрекцию, он не мог больше терпеть жалоб на одиночество, он готов был ей помочь. Он привёл одинокую, жаждущую любви женщину, в свою квартиру, показал всё как есть. Квартира сияла чистотой, и достатком, которого у нее не было. Первый натиск деда она кое- как отбила. Правда, он был в бешенстве. Она объяснила ему, сказала то, что говорят в таких случаях все женщины, что ей сегодня нельзя, а в следующий раз будет можно, пообещала она ему.
Квартира, конечно, произвела на неё неотразимое впечатление, советоваться ей было не с кем, и она приняла решение пойти с Терентием Павловичем под венец. Его сексуальные домогательства она приняла за эпатаж. Деду просто хотелось походить перед ней петухом, показать, что разница в возрасте ничего не значит и он готов оттрахать её в любой момент. \'Хорошо ещё штаны не спустил\' - подумала она и засмеялась. Она почему-то была уверена, что дед протянет недолго, а потуги показать себя эдаким буцефалом, ничего не стоят. Ошиблась барышня. Свадьба деда прошла втайне от Веры и Игоря. И как ни странно Вера узнала о том, что её отец опять женат от женщины, которая стала женой Терентия Павловича. Она пришла плакаться и жаловаться на отца Веры. Она рассказала ей, как женщине, какие муки она терпит от её отца. Он насилует её ежедневно, по несколько раз в день. \'Старик совсем сошёл с ума\' - причитала она.
- Милая, - спросила её Вера, - А выходя замуж, на что же вы рассчитывали? Такие вопросы как сексуальная близость, мне кажется, - сказала она, - надо было выяснить до свадьбы.
- Я постеснялась. И потом его возраст. Я не думала, что в таком возрасте можно быть насильником. Я десять лет не имела ни с кем секса. Я забыла, что это такое. Я больше не могу. Вера! Помогите мне.
- Послушайте, вы, по- моему, обращаетесь не по адресу. Чем же я могу вам помочь. Сказать, папа, эта женщина не хочет секса, оставь её в покое. Тогда зачем вам нужно было замужество? Я подозреваю, что у вас была совсем другая цель, когда вы выходили за моего отца замуж, вам, голубушка, нужна его квартира и только. Так я вам по этому поводу напомню пословицу: \'любишь кататься люби и саночки возить\'. Разводитесь, - если полноценная жизнь супругов вас не устраивает. Единственное, что я могу вам посоветовать. Женщина похныкала ещё и ушла.
На следующий день пришёл Терентий Павлович и накинулся на дочь. Он сказал:
- Вера, - я попрошу тебя не вмешиваться в мою личную жизнь. Что ты наговорила моей супруге? Она собирает вещи и хочет уйти от меня.
- Извини папа. Она приходила жаловаться на тебя. И я сказала, что думала по поводу её цели, с которой она женилась на тебе. Может быть, ты скажешь, что вы любите друг друга? Что она всё тепло своей любви отдаёт тебе? Вы живёте, душа в душу?
Отец Веры сразу как-то сник и присел на стул: - Да какая любовь, она не знает, что такое любовь, она всю жизнь прожила без любви, она не женщина, она в постели кукла. Мне неудобно с тобой говорить на эту тему. Поэтому я скажу только одно. Она обманула меня.
- Ну, так пусть уходит.
- Господи, Вера, как ты не понимаешь, какая ни есть, но всё-таки жена. Я не могу жить без женщины в доме. И потом она прописана у меня.
- Папа, тогда живите вместе. В конце концов, воспитывай её. Сходите к врачу, к сексологу, может быть он вам поможет.
- Какой сексолог? Мне не нужен никто. Я здоров.
- Ну, если ты не хочешь жить один должен быть какой-то выход. Я вижу только один. Наладить с ней отношения. Пусть она сходит к врачу. Лучше поздно, чем никогда. И потом, я уверена, она от тебя не уйдёт. Она постепенно привыкнет к тебе, и потом прости за откровенность, но у неё слишком многое поставлено на карту она не бросит тебя.
Дед молча посидел, попил чаю, встал, одел на лысую голову, он брил её всю жизнь, фуражку с крабом, поцеловал Веру и ушел. Жизнь у \'молодых\' так и не наладилась, его жена, действительно, только пугала деда, что уйдёт от него. Она осталась. Да и уходить ей, собственно, было некуда.
Приближалась осень. Вера стала собираться в Тикси. Людмила должна была принять решение, принять предложение ВУЗа, который она окончила в этом году, учиться дальше в очной аспирантуре, или лететь с матерью. Она выбрала Тикси.
Скоро Костя провожал свою подругу и её мать в аэропорту Пулково. Проводы затянулись, стоял туман. В то время была модной песня, по-моему, Тухманова: \'Туман, туман, седая пелена, а внизу, под крылом, за туманами наш дом\'. Посадки в самолет не было и впору было петь эту песню. Друзья Людмилы радовались этой отсрочке, пили шампанское, была большая и веселая компания. Туман прошел, и она улетела. Расставаясь, и Костя и Людмила обещали друг другу сохранить любовь и верность и как только станет это возможным, встретиться вновь и больше не расставаться, быть всегда вместе. Первое время у Кости было ощущение, что он потерял что-то, ему не хватало его подруги. Потом это чувство притупилось, а когда он наладил половую жизнь, исчезло вовсе.
Я часто слышу клятвы в вечной любви или вижу молодых людей, которые расстаются надолго, они, естественно, говорят о любви и верности друг другу, как будто бы любовь - это непотопляемый корабль, я знаю, что нет ничего выше и сильней природных инстинктов, а слова всего лишь намерения.
Часть вторая
Зачем Людмила вместе с матерью поехала в Тикси, к отчиму? Загадка, которая на первый взгляд кажется неразрешимой. Учить детей чукчей в школе и получать большую зарплату? В Тикси в школе она стала преподавать русский язык и литературу в старших классах. Возможно, она посмотрела фильм \'Доживём до понедельника\' и ей понравилась роль популярного у старшеклассников учителя истории или роль молоденькой преподавательницы английского языка. Ей, может быть, тоже хотелось такого обожания старшеклассников, сценарий был списан из реальной жизни, такое отношение подростков к своим учителям нередкость, впрочем, как и другой пример, тоже присутствующий в фильме, нелюбви к учителю за его ограниченность, граничащую с профессиональной непригодностью, душевной черствостью, зашоренностью, взглядами на проблемы любви, в основном, как недопустимые, запрещенные для обсуждения в школе. Людмила была уверена, что найдёт общий язык со старшеклассниками. Ведь она сама из-за парты недавно и участь беспомощного преподавателя, над которым издеваются дети, ей казалось, не грозит. Но почему в Тикси? Если бы она отказалась от аспирантуры, то при распределении её наверняка оставили бы в Ленинграде. Всё-таки, зачем ей понадобились эти экстремальные условия? Крайний Север, где вечная зима, зашкаливающие морозы, отсутствие элементарных, цивилизованных условий жизни. Да ещё и совместная жизнь с отчимом, с которым у неё были сложные отношения, и от которого, наверно, всё же лучше было быть подальше. Большая зарплата, учителя для неё не имела решающего значения при выборе места, где она будет работать. Условия работы преподавателя школы, в общем, везде одинаковые. Обычно неблагоприятные. Забота о матери? Вера Терентьевна последнее время плохо себя чувствовала и этот бросок на Север, за мужем, напоминал бросок на амбразуру ДОТа, у неё прогрессировала сердечное заболевание, ей были противопоказаны нагрузки на сердце. Полярный климат только усугублял тяжесть её болезни. Конечно, Людмила любила мать и хотела оказать ей посильную помощь, хотела быть с ней рядом. И всё же это было не главным в выборе своего дальнейшего жизненного сценария. Она была умная, начитанная девушка и кое- что читала о карме или причинно-следственной связи. У неё после всего прочитанного о карме сложилось четкое убеждение, на самом деле это было самовнушение, что вся её жизнь - это сценарий трагедии, которую ей предстоит пережить в конце своей жизни. Ей хотелось переломить судьбу, она читала, что сделать это можно, надо уйти от своего сценарного плана, изменить его, вот главный стимул резкого поворота в её жизненных устремлениях. Она, конечно, не знала, не могла знать своего жизненного сценария. Никто не может знать своей кармы, но при определенных условиях, плохой сценарий можно изменить и сделать это может сам человек, носитель кармы, если видит или чувствует, что вопреки его, как ему кажется, правильных действий, его жизнь несёт в себе разрушительные тенденции. Она участвовала в создании своего жизненного сценария, когда только появилась на свет и потом, когда стала взрослой девушкой. Но ещё большее значение на её карму, или жизненный сценарий мог иметь наследственный фактор или генетика, матери, отца, других родственников. Людмила видела, в чём конкретно проявляется её неблагоприятный жизненный сценарий. Её всю жизнь насиловали, так можно было определить то состояние, в котором она пребывала находясь под опекой бабки, потом её изнасиловал отчим, она снесла насилие над собой в последний раз, больше терпеть подобное она не могла и чтобы этого не повторилось по существу отдалась первому встречному мужчине, к которому не испытывала никаких чувств. Мужчина этот оказался \'Казановой\' он развратил её, она всё время хотела секса, вот где сказалась наследственность, в ней были гены деда, который отличался сексуальной несдержанностью. Она была женщиной, и ей надо было всё время скрывать свою почти патологическую склонность к сексу. Она жила с Костей, но ей этого было мало. Она не хотела перебирать мужчин, как крупу, искать тех, кто мог удовлетворить её. Это унижало её достоинство. Она хотела жить вопреки требованиям своей природы. И вот она оказалась здесь в Тикси. Она пыталась переломить судьбу таким образом. Не идти же ей в монастырь. Она слишком далеко была от церкви, и потом по слухам, обет жить монашкой, ровным счётом ничего не стоил. В таких местах, как женские монастыри, часто лесбийская любовь заменяла подлинную. Нет. Слишком круто Людмила свою жизнь менять не стремилась.
Она не собиралась оставаться в Тикси вечно. Сколько она пробудет, здесь, среди полярных снегов, она не знала, в конечном счете, всё зависело от планов Игоря. Зима с трескучими морозами ещё не наступила. Жизнь в поселке ещё не замерла, на улицах встречались люди, разъезжали вездеходы, дети не занятые в школе, светлую часть дня проводили на улице. На улицах можно было увидеть людей. Она побывала в школе, где ей предстояло работать. Деревянное двухэтажное здание, внутри было тепло. У школы была своя котельная, которая отапливалась углем. Приняли её в школе хорошо. Преподавательский состав в основном молодёжь. Значит, ей будет легче находить со всеми общий язык. Она побывала в классе, в который её сразу же назначили классным руководителем. Директор школы просила не затягивать свой период адаптации в Тикси и выйти на работу как можно скорее. В школе преподавателя русского языка и литературы в старших классах не было, и её ждали с нетерпением. В классе, в котором она побывала, и где ей предстояло быть классным руководителем, вопреки её ожиданиям, аборигенов в школе было мало, в основном это были дети моряков и людей, работающих в Тикси по контракту, в порту. Другой работы в поселке не было. Недалеко стояла воинская часть, но там была своя школа для детей военнослужащих, да и вообще, военные жили автономно, жизнь в Тикси их интересовала мало.
Постепенно она включилась в свою работу, трудности были, но они не носили тотального характера. Старшеклассники, поначалу пытались проверять её терпение на прочность, устраивали мелкие, обычные в школах подлости, она не оставляла их без внимания, но и не мстила хулиганистым ученикам, придирками, низкими оценками, так как извести хулиганство в школе, наверно, как и везде, дело невозможное. Наказание двойками по поведению мало что давало. Здесь требовалось изменить стиль поведения такого ученика, постепенно повышая его культуру, исправляя ментальность, обусловленную низкой культурой родителей учеников.
Жизнь в Тикси, как и других полярных поселков, имела свои особенности. Люди здесь получали большие деньги, по сравнению со средней зарплатой по стране, но часто эта разница нивелировалась, местной дороговизной жизни. Потом, многое, учитывая здешний климат, зимние морозы, шторма, снежные заносы, приходилось покупать впрок. Продукты, которые были дороже чем на Большой земле, полярники брали мелким оптом, особенно дефицит, колбасу твёрдого копчения, консервы; шампанское, коньяк брали ящиками. Долгие полярные вечера, когда делать было нечего, люди коротали, собираясь вместе. В компаниях они находили то, что оставили на Большой земле, радость общения, умеренное безумство пьяных поступков, дружбу, любовь. Людмила нашла свою компанию, из педагогов школы, где она учила детей русскому языку. Они весело проводили время. Конечно, такие вечера не обходились без алкоголя. Пили в основном шампанское в немереных количествах. Мужчины пили коньяк. В Тикси была своя комсомольская организация, секретарём комитета комсомола был Артур Чилингаров, позже он стал известным полярником, а в новые времена стал даже заместителем Председателя Госдумы. Тогда это был молодой парень очень активный, как и положено комсомольскому вожаку, на какой-то вечеринке он познакомился с Людмилой, узнал, что она в Тикси недавно, работает в школе. Он, не долго думая, сделал её секретарём комитета комсомола школы, прежде всего для того, чтобы был повод с ней общаться. Людмила понравилась ему. Дело шло к естественной развязке. Челингаров не давал обета воздержания, как комсомольский гуру, заботливо пас стадо своих комсомолок, старался не мучить их комсомольскими собраниями и прочим официозом, предпочитал им непринужденность неофициальной обстановки, где налаживал неформальные связи своим подопечным. Людмиле он уже не однажды показывал длинный строительный гвоздь, давал ей в руки подержать его. И всё-таки что-то помешало им довести дело до конца. До секса у них дело почему-то не дошло. Она долго потом жалела об этом, потому что чувствовала в нём породу, он был настоящий мужик. Но узнавала она об этом, в основном, от своих школьных друзей. Ей осталась только дружба с Чилингаровым, потому что бой-френд, который скоро появился у нее, был очень ревнив.
В конце учебного года, её первой длинной зимы, которую она провела в Тикси, она совсем освоилась в школе и достигла даже того признания, о котором мечтают все учителя, здесь, наверно, ей помогла небольшая разница в возрасте между ней и её старшеклассниками, они все любили её, и готовы были ради неё, если бы потребовалось на любые жертвы. Она стала реже проводить время со своими коллегами, учителями школы, а приглашала своих старшеклассников к себе домой. В Ленинграде это бы было невозможно, а здесь учительница и ученики составляли одну кампанию, она была не очень строга, и на столе часто появлялось шампанское. Когда у Людмилы бывали ученики, Вера Терентьевна не заходила в комнату к дочери, чтобы не мешать ей заниматься с детьми из школы, которых, как она объясняла матери, приглашала домой к себе для поддержания в классе атмосферы дружелюбия и коллективизма. Класс у Людмилы был в основном девичий, но были и мальчики, совсем большие, некоторым из них уже исполнилось шестнадцать лет. Они и вели себя как взрослые настоящие мужчины. Галантные с учительницей, со своими школьными подружками, среди которых было несколько симпатичных якуток. Её ученики пили шампанское, курили, старались сесть поближе к учительнице. Якутки тоже не оставались без их внимания. Атмосфера, царящая в комнате, приближалась к интимной. Полумрак, кайфующие вместе с учительницей её ученики. Им было хорошо. Девочки целовались с мальчиками. Учительница закрывала на это глаза. Считала, что поцелуи невинны.
У неё в классе учились брат и сестра их семья жила в Тикси постоянно. Тая была якуткой, полукровкой, так как была от первого брака отца с местной женщиной. Её брат Сергей был от второго брака отца с русской женщиной, поварихой на судне, которым командовал отец Сергея. Сестра подавала большие надежды, что будет красавицей, уже сейчас девочка- девушка подросток привлекала к себе взгляды и одноклассников и молодых людей постарше. Сергей был обычный парень, ничем не выделялся среди других ребят, разве, что неумеренным нахальством, в котором, скорее всего, проглядывала его невоспитанность. Отец, не смотря на то, что был капитаном, был не очень образованным человеком, к тому же он часто вместе с матерью отсутствовал дома и воспитанием сына практически не занимался никто, за детьми приглядывала старая женщина, мать отца Сергея. В классе Сергей был среди отстающих учеников. Сестра его училась прилежно, а с Сергеем Людмиле пришлось заниматься отдельно, тем более об этом её попросил его отец. Они с Игорем были большими друзьями. Сергей стал приходить к ней по вечерам. Он не дружил с грамматикой русского языка. Она это, в принципе, знала, по диктантам и контрольным работам. Работы с ним был непочатый край. Однако ученик не стремился к постижению \'великого и могучего\' русского языка, его устраивал матерный, которым он владел в совершенстве. Не задумываясь над тем, что так говорить учителю, по крайней мере, бестактно, сказал Людмиле, что приходит к ней ради её красивых глаз, а грамматика лишний повод увидеть её.
- И вообще, Людмила Александровна, вы мне нравитесь как женщина, - сказал он ей и заулыбался во весь рот своей особого шарма неподражаемой улыбкой.
- Пацан,- сказала она ему, - думай что говоришь. В следующий раз, если скажешь какую-нибудь пошлость, подобную этой, выгоню, и отцу скажу, что заниматься с тобой не буду.
- А что же мне делать, если это так, молчать, но это ведь не справедливо, мне уже шестнадцать лет и я могу говорить с вами как взрослый.
- Взрослый, только не на голову.
- Это интересно. А на что? Какая часть тела достигла размеров взрослости? Может быть, вместо русского, будем изучать на моём примере анатомию человека? Углубимся в изучение части тела, которую вы считаете у меня взрослой.
- Опять хамишь. Лучше бы научился грамотно говорить и писать. Ты же не чукча, у чукчей есть свой язык, русский у них вроде иностранного языка, и поэтому их трудности понять можно, учить второй язык всегда сложно. Ты русский мальчик из интеллигентной семьи, а говоришь и пишешь как абориген, тебе не стыдно, что они грамотнее тебя?
- Нет. И потом, я тоже, абориген, здесь в Тикси родился и вырос. Меня учили в этой школе. Учитель чукча, он был до вас, учил нас русскому, результаты, как говорится, налицо.
- Ну, возможно. Я не знаю твоего учителя, поэтому, естественно, не знаю насколько он плох или хорош как педагог, но это вряд ли служит оправданием твоей безграмотности.
- Про голову это вы зря, она управляет всем телом, и если тело получает от головы импульс, от которого я таю, когда вижу вас, хочу вас, я не думаю, что это от того, что я страдаю умственной отсталостью, и как у животного у меня это инстинкт и только. У меня есть глаза и если я не бросаюсь на первую встречную девчонку, это потому что глаза сообщают мозгу, о том, что это не то, с ней будет не интересно. И они же мои глаза подсказывают мне цель.
- Цель это я. Да? Так следует понимать твои слова. Ты, Сережа, заговариваешься. Я не обижаюсь на чушь, которую ты несешь. Это как раз от недочетов твоего воспитания, от пустоты в той части твоего мозга, где должны прочно сидеть основы нравственности, культура поведения, их забыли в тебя заложить. Ты физически почти созрел, тебя всё больше беспокоит твое либидо или сексуальная энергия, которая переполняет тебя, незрелое либидо загружает голову глупостями, о которых лучше молчать, только твоя безнравственность делает возможными твои откровения. В них ты пытаешься говорить о своих сексуальных фантазиях. Знаешь, совсем маленькие дети не разделяют мир и себя. Они считают, что всё принадлежит им. Почти у всех детей этот эгоцентризм скоро проходит. У тебя, видимо, этого, по каким-то причинам, не произошло, поэтому ты ко всему относишься как к своей собственности, тебе всё кажется доступным. Ты ошибаешься. Я не твоя собственность. И никогда не буду твоей. Ставь перед собой достижимые цели.
- Я не понимаю ваших объяснений. Какой эгоцентризм. Если бы я действительно считал вас своей собственностью, я просто этой собственностью овладел, зачем мне было бы говорить вам комплименты, говорить вам какая вы. Всё было гораздо проще. Нет. Вы мне нравитесь, и я хочу взаимности, моя задача сложнее, нежели просто овладеть вами. Создать условия, в которых вы сами предпочтете меня другим. И я буду добиваться этого. И мне кажется, что моя цель вполне достижима.
- Ну, ты и нахал. Не стесняешься говорить мне такие вещи. Я должна была бы после твоих слов выгнать тебя, и только просьба твоего отца заставляет меня не делать этого. Ты приходишь и признаёшься мне в том, о чём ты не должен даже думать и тем более говорить вслух, ты должен заниматься русским языком, а не использовать занятия в качестве предлога, для того, чтобы реализовать свои сексуальные планы. Я понимаю, у тебя такой возраст, но почему я, выбери себе другую цель более реальную, так будет лучше и для тебя и для меня спокойнее. Если ты и дальше так будешь себя вести, будешь продолжать говорить свои глупости, мне придётся отказаться от индивидуальных занятий с тобой.
- Хорошо, извините. Я больше не буду говорить вам пошлостей. Мы будем заниматься русским языком. Я буду терпеливо ждать, когда вы мне разрешите говорить с вами не только о спряжениях и глаголах, но и о чувствах.
Людмила махнула рукой: - Ты неисправим. Хватит, давай заниматься. Что без толку терять время.
- Если хотите мы можем провести его с толком, - опять схохмил Сережа. Он засмеялся.
- Перестань, выгоню, - сказала ему Людмила.
Сергей стал постоянным гостем в доме Людмилы. Её домашние скоро к нему тоже привыкли. Он стал в доме, почти своим. Иногда проводил целые вечера с Людмилой, ужинал со всеми. Играл с Игорем в шахматы. Если был повод выпить, а такой повод, если захочешь, всегда можно найти, Игорь доставал из серванта бутылку коньяку, Людмила и Вера Терентьевна пили шампанское, к ним присоединялся Сергей. В Тикси на то, что несовершеннолетние лакают шампанское, взрослые смотрели снисходительно, особого вреда от этого напитка они не видели. Вера Терентьевна пила совсем немного, и почти целая бутылка шампанского доставалась ученику с учительницей. Игорь отдельно от них пил свой коньяк. Его жена и здесь в Тикси оставалась верной своим пристрастиям. На столе стояло всегда что-нибудь вкусное. Она увлекалась кулинарией. Книга рецептов имела затрапезный вид, так часто она её штудировала. Поэтому нередко радовала домочадцев какой-нибудь особенной кулебякой или борщом с пампушками. Её страстью были домашние торты, всевозможное печенье и пироги. Она любила, когда её кулинарный талант хвалили, высокая оценка её кулинарного искусства, подпитывала настроение, улучшала самочувствие. Потом они играли в карты, по копеечке, и Сережа уходил домой. Людмила после выпитого шампанского к себе в комнату его не пускала.
Праздник Первого мая, День международной солидарности трудящихся, Людмила отмечала вместе со своим классом. Утром они сходили на демонстрацию. Артур Чилингаров, вместе с меcтным начальством, стоял на трибуне. Когда проходила школа, в которой работала Людмила, он заметил её и помахал ей флажком. Потом спустился с трибуны и подошёл к ней. Сергей был рядом с Людмилой. Он уступил Чилингарову место рядом с Людмилой, а сам встал в другой ряд колонны демонстрантов. Он постоянно оборачивался, видимо, ждал, когда Артур отойдёт от неё.
-Люда, - спросил Чилингаров её, не хочешь сегодня вечер провести со мной. Будет весело, много знакомых, хороший стол, танцы. Будет твой отчим и другие капитаны. Он показал на Сергея, и его отец тоже. Что он смотрит на меня как маленькая злая обезьянка? Никак ревнует? Ну, у тебя и поклонники, - Артур засмеялся: - я шучу. У тебя есть друг? А то могу предложить свои услуги, - сказал он и внимательно посмотрел на неё. Чтобы ты была уверена, что попадёшь в надёжные руки, я могу показать тебе символ надежности, - он полез в карман своей куртки на меху.
- Не надо ты уже показывал, - сказала Людмила.
- Да, а я забыл.
- Я с удовольствием присоединилась бы к тебе, - сказала Людмила, - но обещала ребятам, что праздник будем справлять вместе. У меня дома. Хочешь, приходи. Выступишь с докладом о международном политическом положении. Расскажешь, что замышляют наши вечные враги американцы. Потанцуем. А потом посмотрим, - пообещала она ему и засмеялась. Договорились?
-Не знаю, но я постараюсь вырваться к вам. Твои дети, что пьют?
- Шампанское.
-Хорошо. Я приду с шампанским.
- Артур, тебе не надо опять идти на трибуну? - спросила его Людмила: - Демонстрация ещё не закончилась. Вдруг хватятся, будут искать вождя комсомола.
- Да, нет. Они все уже хорошо выпили. На морозе стоять тяжело. Ещё с моря дует слабый, но противный ветер. Без подогрева не обойтись. Ладно, я, действительно, пойду на своё место на трибуне. А вечером, скорее всего, приду к тебе.
- Артур, я буду ждать, - сказала вслед ему Людмила.
Он не оборачиваясь, в прощальном жесте скрестил над головой руки
Школьники прошли трибуну с местными вождями, поприветствовали их, выказав таким образом единение партии и народа и свою солидарность с трудящимися всего мира, после чего обычно демонстрация считалась оконченной и они решили отметить это дело. У кого-то был припасен коньяк для такого случая, шампанское пить на холоде никому не хотелось. И пока Людмила разговаривала с Чилингаровым, и таким образом, ослабила контроль над своими подопечными, они по очереди приложились к горлышку бутылки с коньяком. Сергей подошёл к Людмиле, когда Чилингаров уже ушёл от неё. Он поинтересовался у неё, о чем они договорились.
- А тебя почему это так волнует? - спросила она своего ученика.
- Ну, он же комсомольский вождь, какие-нибудь ценные указания вам наверно давал, поделитесь секретом. Куда приглашал? В кино? Или в компанию, к нему домой?
- Хорошо, непременно поделюсь с тобой ценными указаниями, которые он давал, на очередном комсомольском собрании, - пообещала ему Людмила: - Почему от тебя несет коньяком? – спросила она Сергея.
- Да мы по чуть- чуть, чтобы согреться, холодно, демонстрировать больше ничего не надо, немного расслабились. Это не опасно, наоборот, только улучшает самочувствие.
- Будешь пить коньяк, отправлю тебя домой, - пригрозила ему Людмила.
- А Чилингаров вечером будет? Поинтересовался у неё Серега.
- Почему ты суешь свой нос не в свои дела?
- Почему не мои? Если он придёт я его не пущу.
- Ты совсем обнаглел. Ты претендуешь на какое-то место рядом со мной. Запомни, ты для меня ученик и только. Поскольку ты отстающий ученик, я с тобой вожусь. Сейчас я уже вижу определенный прогресс в наших занятиях, есть результат, последние диктанты ты пишешь почти без ошибок, больше нет необходимости заниматься с тобой отдельно, у меня нет. Я скажу твоему отцу, что наши с тобой занятия закончились и чтобы ты больше не приходил к нам.
-Людмила Александровна это вы зря. Наши занятия даже не начинались, - Сергей захохотал.
Людмила не стала развивать эту тему. Ей не хотелось портить себе настроение. Она понимала, что все увещевания прекратить его грубые попытки, сблизиться с ней перейти в отношениях грань, отделяющую ученика от учителя, стать с ней на ты, напрасны. Он всё равно будет добиваться её. Школьная жизнь пестрит такими историями. Ученики влюбляются в учителей часто. Иногда это только платоническая любовь, обожание, которое проходит, как только ученик оканчивает школу, и встречи с любимым учителем прекращаются. Гораздо реже бывает так, что ученик или ученица, влюбленные в учителя пытаются добиться с ним сексуального контакта. Это не патология, это определенная сексуальная ориентация, незрелого либидо, на человека другого пола старше себя. Подобное случается не только в школе, но и в обыденной жизни. Людмила рассчитывала, что с прекращением дополнительных занятий с этим сексуально озабоченным учеником, он оставит её в покое и будет искать себе кого-нибудь из школьного окружения. «Якутки красивые девочки, вот пусть дружит с ними» - подумала она.
- Вечером её ученики собрались у неё. Вера Терентьевна целый день не отходила от плиты и наготовила много вкусного. У ребят было шампанское. Игорь предложил всем объединиться вместе, но Людмила запротестовала. Взрослые, Игорь пригласил гостей, среди них были и родители Сергея, после банкета в пароходстве, были уже на кочерге, и единой компании, конечно, не получилось бы. Учительница и ученики уединились у неё в комнате. Сергей сел рядом с Людмилой. Она ждала Чилингарова. Постепенно градус настроения у присутствующих повышался. Пустели бутылки с шампанским, ученики объедались стоящими на столе лакомствами, все всем были довольны. Вечер пролетел незаметно с разговорами, пением, танцами. Ученики Людмилы и гости Игоря всё-таки объединились. Людмила играла на пианино, песни по заказу присутствующих. Игорь купил этот инструмент здесь в Тикси у соседей, которые уезжали насовсем на Большую землю. Он с Верой любил, когда она играет. Вечер прошёл незаметно, пора было расходиться. Чилингаров не пришел, и надежде Людмилы, что новая встреча получит свежий импульс к развитию их отношений, которые помогут ей совсем избавиться от назойливого ухажера-школьника, и на этот раз сбыться было не суждено. Почти все разошлись. Вера с Игорем пошли провожать гостей. В квартире стало тихо. Людмила осталась с Сергеем одна. Он сидел на диване с ней рядом. Она выпила с ним ещё шампанского, какая-то нотка отчаяния одиноко звучала в её душе. Сергей стал к ней приставать. Положил руку на колено и повёл выше. Делал он это, молча. Она не сопротивлялась и ничего не говорила по поводу его смелого рейда к её трусикам. Наверно, потому что она была немного пьяна, она позволила мальчишке его сумасбродство. Он продолжал свой несмелый натиск. И она не выдержала, она почувствовала, как уже забытая ею волна желания охватила её. Он стал торопливо раздеваться, снял штаны и трусы, носки снимать не стал. Она ждала его. Как под гипнозом, сама сняла с себя колготки и трусики и устроилась на диване удобнее. Сережа навалился на неё, она почувствовала его фрикции, но они все были мимо, она взяла его фаллос в руки и хотела направить его движения в место, в котором он должен был быть, и почувствовала, как что-то тёплое потекло у неё по рукам. Сережа кончил, так ни разу не побывав в вагине. Он стал целовать Людмилу, прижиматься к ней. Она поняла, что он ни разу в жизни не имел женщины. \'Вот, испортила мальчика\', - с какой-то горькой внутренней усмешкой подумала она про себя. Полежала ещё немного, потом присела на диване. \'Ладно, хватит, оставь меня\', - попросила она его. Стала одевать трусики и колготки.
- Люда, - подожди, давай ещё раз, я не хотел, так получилось.
- Ты считаешь, что получилось, а мне так не кажется.
- Я перегорел в своём желании. Давай ещё раз. Всё будет хорошо. Давай, попробуем, - умолял он Людмилу.
- Нет, хватит, пробуй с другими. Может быть, научишься попадать в вагину и не кончать мне в руки. Давай одевайся. Я и так рискую с тобой. Должны вернуться мама с Игорем.
Людмила выпроводила Сергея из дома. Когда кончились праздники, и начались занятия в школе, Людмила сказала Сергею, чтобы он больше не приходил к ней. Он умоляюще посмотрел на неё.
-Нет. Всё, наши занятия закончились. Не могу же я быть твоим постоянным репетитором во всём, - она улыбнулась ему: - Ты не расстраивайся. Всё будет хорошо. Ты совсем грамотный человек, я помогла тебе один раз, надеюсь теперь, обойдёшься без помочей. Теперь ты не должен делать ошибок.
Людмила повернулась и пошла от него прочь. После разговора с ним результата не последовало. Вечером Сергей был у них дома опять.
- Ты такой непонятливый, что тебе надо повторять одно и то же несколько раз? - спросила его Людмила: - Я не поленюсь и схожу к тебе домой, скажу твоим родителям, что наши занятия закончились и тебе больше нечего делать в нашем доме. Сходить? - повторила она и посмотрела на Сергея.
- Не надо. Пожалуйста. Я исправлюсь. Я буду хорошим, - как-то жалобно улыбнулся он ей.
- Ты мне обещаешь хорошо учиться? Что ж меня это радует. Но повторяю приходить ко мне и докладывать о своих успехах не надо. Я могу посмотреть классный журнал.
- Людмила Александровна. Я не могу жить без вас, хочу видеть, говорить. Я не могу ни о чём другом думать. Помогите мне. Не прогоняйте. Я не буду мешать вам. Я буду сидеть, и молчать, смотреть на вас.
Людмила поняла, запретом не приходить к ним в дом от него не избавиться. Тут надо что-то другое. Она пока не знала что предпринять. «Попросить Игоря, Сергей его уважает и побаивается, он, конечно, его послушает», - но ей не хотелось пока использовать это оружие.
- Сережа, давай несколько дней отдохнем друг от друга, а там что-нибудь придумаем, - пообещала она ему: - а сейчас иди домой, - попросила она его, - я устала, хочу отдохнуть.
Сергей ушёл. Какое-то время она видела его только у себя на уроках. Она не могла решить для себя как быть дальше. Это было затишье, перед очередным его натиском, она была в этом уверена. Последнее время приступы депрессии по вечерам наваливались на неё, и она знала, что это означает. Если Сергея опять пустить к ним в дом, она боялась, что не справится с собой. Нужна была какая-то альтернатива его появлению в их доме. Эта мысль не давала ей покоя. Она должна была во что-то вызреть.
Её отступление от сценарного плана жизни не принесло результата, так как действовало кармическое предписание, она была недостаточно автономна, чтобы его игнорировать, и пошла у него на поводу.
Пришла весна. Кругом была вода от таящего снега и льда. Было такое впечатление, что проезжающие по улицам посёлка вездеходы, грузовые машины, плывут по талой воде, словно речные трамвайчики. Люди ходили по деревянным тротуарам, проложенным вдоль домов. Корабли стали готовить к навигации. Они стояли вмерзшие в лёд. Их стали обкалывать от льда, не дожидаясь когда лёд растает сам. Ледокольные буксиры должны были вывести их на чистую воду.
Игорь теперь появлялся дома только поздно вечером, когда Вера уже спала. Люда кормила его ужином, иногда он выпивал рюмку другую водки и отправлялся спать. Они почти не разговаривали. Игорь был уставший, Людмила была сонной. Она почти простила его, и жили они вполне мирно, старались не вспоминать тот эпизод их жизни на Большой земле, всё равно уже ничего исправишь. Как-то Игорь вот также поздно вечером пришёл домой и был уже нетрезв, он достал из шкафа графинчик водки, поставил перед собой рюмку, наполнил её и собирался выпить. Людмила разогревала ему ужин. Ставшая уже привычной тоска грызла её, и она попросила Игоря налить и ей рюмку водки. Положила ему в тарелку макароны с котлетой, и себе тоже. Села к нему за стол, ели они молча. Людмила налила себе из графина ещё водки, Игорь удивленно посмотрел на неё, она продолжала молчать.
- А мне? – спросил он у Людмилы: - Или ты собираешься надраться в одиночку? Разреши полюбопытствовать, отчего такая прыть? Неприятности в школе?
- Нет, Игорь, в школе всё в порядке, я отчего-то сама не своя, наверно весна во мне колобродит, чего-то хочется. Того чего нет. Страшно хочется. Ещё этот ученик долбанный пристаёт, замучил.
- Кто тебя мучает? - спросил Игорь, - Сергей? Давай я с ним поговорю или отцу скажу, чего мне с пацаном разговаривать. Если он не понимает, что кроме благодарности других чувств к тебе у него не может быть. Ты прости меня, но я вижу, как этот молокосос клинья к тебе подбивает. Ещё молоко на губах не обсохло, а он в постель к тебе хочет забраться. Я ему покажу, где раки зимуют, - рассердился Игорь.
- Не трогай его. Я сама с ним справлюсь. Но от его провокаций мне не по себе, хочу на Большую землю, в Ленинград, к нормальной жизни, мужика хочу. В рюмку Людмилы звонко капнула слеза.
- Ну, ты даёшь! Совсем расклеилась. Игорь придвинулся к ней, ему просто по отцовски стало жалко свою падчерицу, он обнял Людмилу, стал гладить её волосы. Она не рассердилась, наоборот, ей было плохо, и она доверчиво, как маленькая девочка, уткнулась лицом ему в плечо.
- Ты только Верочке ничего не говори, а то она расстроится, у неё сердце заболит, - попросила его Людмила.
- Нет, конечно, ничего не скажу. Просто расходились нервы. Подожди, до навигации осталось совсем немного. Я уйду в море, у тебя начнутся каникулы. Полетите с Верочкой домой, отдохнёте. Там и здоровье своё поправишь, - улыбнулся ей Игорь: - Хочешь чуть-чуть? Показал он на рюмку. Она кивнула ему головой. Они допили графинчик водки, и Игорь ушел к себе в комнату. Людмила осталась сидеть на кухне. Потом погасила в кухне свет и тоже пошла спать. Разделась, легла в постель, но уснуть не могла. Когда она сидела с Игорем на кухне, тоска прошла, сейчас это грызущее её чувство с новой силой набросилась на неё. Людмила встала, принесла из холодильника шампанское, апельсины. Задача была в том, чтобы открыть бутылку с шампанским бесшумно. Она это делать не умела. На кухню, покурить, вышел Игорь. Людмила запахнула халат, взяла бутылку шампанского и тоже вышла на кухню.
- Открой, пожалуйста, - попросила она Игоря и протянула ему бутылку шампанского.
- И мне нальешь? - спросил её Игорь.
Она приложила палец к губам: - Тише, а то разбудим маму.
От шампанского ей стало совсем хорошо, они сидели с Игорем у неё в комнате.
- Игорь, - попросила она его пьяным голосом. Посиди со мной, помнишь, как в детстве, погладь мне спинку, а то я не могу уснуть. Он сел к ней на диван и стал гладить её голую спину.
- Закрой дверь на ключ, - вдруг попросила его Людмила.
- А как же Верочка? – спросил её Игорь: - Вдруг услышит, - забеспокоился он.
- Ты что не знаешь нашу маму. Если она храпит, её и пушкой не разбудишь.
- В этот раз всё было чудесно. Людмила заснула, а Игорь открыл дверь и какое-то время сидел возле падчерицы, прислушиваясь, что делается в комнате рядом. Там было всё тихо, только раздавался мощный храп его жены.
- Утром как будто ночью у них ничего не было, они сидели на кухне, пили кофе, курили, потом Людмила стала собираться в школу, а Игорь к себе на пароход.
- Люда я увижу отца Сергея и скажу, чтобы своего щенка держал от тебя подальше – сказал он.
- Она наклонилась к Игорю и тихо сказала. А мне понравилась, хочу ещё.
- Игорь посмотрел на неё задумчиво, он был в некотором замешательстве. Ему было стыдно перед Верочкой, но перед глазами стояло молодое, прекрасное полное жизни тело своей падчерицы, сейчас он смотрел на неё, и ему было не справиться со своим желанием ещё и ещё овладевать её телом, он хотел быть с ней, знал, что хочет её опять.
- И всё же искренне раскаиваясь, как всегда в трудные минуты своей жизни он волевым усилием отогнал от себя это наваждение и сказал: - Люда, я не знаю. Это так неожиданно, это нехорошо, Верочка, что будет с ней? Ведь я тоже люблю её.
Она с какой-то жесткой, незнакомой ему улыбкой сказала, - Игорь, я же не отбираю у тебя любовь, просто прошу тебя поделиться ею, помочь мне как родственника, мама ничего не узнает.
- Ну, хорошо, я подумаю.
-О чем ты будешь думать? - спросила она его: - Как раз то чем мы будем заниматься, не требует раздумий. Твоя известная трезвость здесь ни к чему. Отдайся чувству, ведь с тех пор, как ты меня почти изнасиловал, ничего не изменилась, я знаю, ты по-прежнему хочешь меня. Я сама предлагаю себя отдаюсь тебе, что тебе ещё надо? Неужели ты своей постоянной тренировкой воли настолько засушил себя, что не можешь преодолеть себя, своё воспитание, мораль, сойди с ума, наконец, - Людмила засмеялась, - и ты почувствуешь, всё станет проще.
- Люда, кругом люди, Верочка, я не могу сломя голову броситься в омут, - это не логично и просто самоубийственно, - я не самоубийца. Да, если откровенно, я хочу тебя, это аморально, но не преступно, потому что ты мне не родная дочь. Поэтому если продолжать нашу связь, нужно думать, как её обезопасить со всех сторон. Дома мы это делать не можем. На корабле тоже. А ты говоришь, не думай. Всё не так просто. Твой щенок будет за нами шпионить. От него можно ожидать любой подлости. Он безбашенный. Узнает, чем мы с тобой занимаемся, постарается отомстить за то, что его, пацана, отвергли, за то, что ты выбрала себе другого.
- Я займусь им, он нам мешать не будет, сказала Людмила.
- Хорошо. Буду искать какой-нибудь приемлемый выход, - пообещал Игорь. А пока, давай больше не будем делать глупости, - сказал Игорь, он встал, оделся и пошёл на работу.
Ощущая только потребность в любви, которая достала её, и практически, готовая отдаться любому, кто предложит ей свои услуги, так ей хотелось любви, Людмила одержимая желанием, не смотрела по сторонам и не видела препятствий, которые были на пути их отношений с Игорем, если бы они превратились в сексуальную постоянную связь. А ситуация была тупиковая. В Тикси, как в большой деревне, все знали друг друга. И спрятаться потенциальным любовникам было негде. Время шло, а возможности повторить ночь, которая была у них однажды, в их доме, не было. Сергей перестал приходить в их дом. Игорь выполнил своё обещание и переговорил с его отцом. Теперь Людмила виделась с ним только в школе. У себя дома она больше не устраивала вечеринок. Долгие зимние вечера закончились, май был на излете. Все готовились к каникулам. Последний раз школьники и учительница встретились в самом конце мая дома у одной из её учениц. Отец девочки постоянно находился на корабле, мать уже улетела на Большую землю, умер кто-то из родственников, и ей надо было быть на похоронах. Дочка должна была прилететь к матери позже. Она осталась в квартире одна за хозяйку. Окончание учебного года и переход школьников Людмилы в выпускной класс они отмечали с размахом. Сергей как всегда сел рядом с Людмилой, это место никто не занимал, одноклассники знали, что он старается понравиться учительнице, подсмеивались над ним, но не мешали ему домогаться её особенного внимания к нему. Пили, как всегда шампанское, мальчики ходили на кухню и тайком пили коньяк, к концу вечера все были пьяны, и расходиться не хотели, знали, что у Татьяны, которая принимала одноклассников у себя, родители отсутствуют. Завтра школьники хотели продолжить пир. Татьяна была не против, того чтобы продолжить веселье и на другой день и гнать никого не стала, и только настойчивость Людмилы, как классного руководителя, заставила почти всех школьников разойтись по домам. Завтра договорились, что все встретятся снова. Остались у Татьяны несколько человек. Татьяна, пользуясь отсутствием родителей, оставила у себя мальчика с которым дружила, не уходили Людмила и Сергей. Они пили чай и собирались тоже уходить. И тут Татьяна вызвала Людмилу на кухню.
Людмила Александровна, - попросила она её, - не уходите, зачем вам домой оставайтесь с нами. Сережа Кочкин млеет, не может без вас, он очень просил, чтобы я уговорила вас остаться. Сказал, что будет вести себя хорошо.
-А сам он этого мне не мог сказать? - спросила Людмила Татьяну.
- Стесняется.
- Но, я же не ваша одноклассница. Я классный руководитель, наверно, такие просьбы неуместны со стороны ученика. Если я соглашусь, завтра все в классе, а может быть, и школе будут знать о моих особых отношениях с Сережей Кочкиным. Нет, девочка, Серёжа выпил лишнего и ты тоже и поэтому вам кажется, что я ваша подружка. Между учеником и учительницей всегда должна быть дистанция, в любой обстановке.
- Ну, я прошу вас. Никто ничего не узнает.
-Почему тебе так хочется, чтобы я осталась с Кочкиным у тебя?
-Потому что, я знаю, как Сережа любит вас. Он плакал, сказал, что сделает с собой что-нибудь, если вы не будете обращать на него внимания. Ну, посидите ещё. Не оставляйте его одного.
-Поздно уже.
- Так вы оставайтесь у меня до завтра. Я боюсь за него. Надо с ним что-то делать, он последнее время не в себе, поговорите с ним.
Просьба Татьяны была какая-то странная. С Кочкиным она просидела вечер и почти не общалась с ним. И вдруг такая жаркая мольба его одноклассницы, посидеть с ним, успокоить его. На провокацию не похожа и она решила поговорить с Сергеем.
Татьяна оставила их вдвоём. А сама ушла в другую комнату. Спустя какое-то время она зашла к ним, предварительно постучавшись, сказала, что заходить больше не будет. Если захотят уйти, то пусть за собой захлопнут дверь.
- Ну, что с тобой? - спросила она его: - Татьяна говорит, что тебе совсем плохо, страдаешь, просила поговорить с тобой. Вот задержалась. Мне кажется, страдания твои всё те же, что и раньше и носят беспочвенный характер, и поэтому, говорить нам особенно не о чем. Ты создал себе проблему, которую тебе не решить, в силу своего молодого возраста, она сидит в тебе как заноза, которую, если не удалить, будет всё время беспокоить, если ты сам не можешь освободиться от неё, кто-то должен тебе помочь.
Я думаю, тут нужен врач психотерапевт, только он может помочь тебе освободиться от гнёта проблемы, в основе которой ошибочная установка твоего незрелого libido, он сможет перенаправить твою сексуальную энергию и освободить тебя от страсти к созданному твоим подсознанием кумиру. Вокруг тебя столько девочек – вот путь к твоей сексуальной разрядке, вот где ты можешь освободиться от своей незрелой страсти, найти новую, это будет любовь к твоей сверстнице, ты красивый парень и сможешь реализовать свою потребность любить. Пойми, я не могу быть твоей девушкой, я старше тебя на шесть лет, когда мужчина старше женщины – это нормально, а когда женщина – это нонсенс, мы с тобой не совместимы. У нас нет ничего общего, ты прости меня, но ты мне не интересен в любом плане. Разное образование, разный интеллект, ты не умеешь любить, твоя страсть ко мне это твоя забота, ты будешь получать удовольствие от любви. А я? Буду возле тебя нянькой? Нет, дорогой мой, мальчик. У нас с тобой разные пути и они не пересекаются. Тебе ещё рано думать обо мне. Не дуйся. Я пытаюсь помочь тебе советом. Но я не врач и мои слова не очень убедительны. Но это всё, чем я могу тебе помочь. Я, наверно, пойду. Ты, надеюсь, не будешь заниматься глупостями? А то Татьяна меня напугала. Нужно терпение и работа над собой и всё будет хорошо. Ты вылечишься от своей глупой болезни.
- Не надо. Это не глупая болезнь. Я люблю вас Людмила Александровна. По-прежнему люблю. И любовь не становиться меньше, не затихает. Она, как огонь, жжёт меня.
- Какое место? – насмешливо спросила Сергея Людмила.
- Не смейтесь. Секс не основное для меня в наших отношениях. Я люблю вас скорее платонически. Мне иногда достаточно видеть или слышать вас.
- Вот и хорошо. Сегодня ты получил порцию вдохновения от общения со мной. Потерпи до понедельника, когда ты получишь новую порцию вдохновения, чтобы говорить мне о любви, ведь мы увидимся снова, для того, чтобы попрощаться до следующего учебного года. Перестань, Сережа, возьми себя в руки, ты уже взрослый парень или лечись. Хватит объяснений в любви.
-Вот, видите, вы же сами признаёте, что я уже взрослый человек, почему вам не поверить в мою способность любить, мы уже были с вами вместе, умоляю, дайте мне ещё один шанс.
- В прошлый раз я была неосмотрительна, была не в себе, потеряла чувство реальности, так уж получилось, забыла о разнице в возрасте, ты ещё созрел для любви, то, что ты называешь любовью одна похоть, я не хочу быть у тебя нянькой в постели.
- Такого не повторится. Я тогда перегорел. Может быть, попробуем? А? – с надеждой произнёс он и рот его пополз в хитрой полной мальчишеского вожделения улыбке. Он придвинулся к Людмиле совсем близко, положил руку на ногу и как в прошлый раз полез к ней в трусики. Людмила тот час же почувствовала мурашки, которые поползли по ноге и расползались по всему её телу: «Боже, что я делаю. Прочитала мальчишке лекцию, а сама хочу его». Она сбросила его руку. Они сидели молча. Волна желания захлестнула её и не отпускала. Она налила себе шампанского и выпила. Сергей начал новую атаку. И Людмила снова, как в прошлый раз не смогла победить овладевшее ею чувство. И больше не сопротивлялась натиску Сергея, который почувствовал момент когда сопротивление ослабло, осмелел и, в конце концов, овладел ею. В этот раз он был намного лучше, наверно, потому что был пьян, и ему было никак не кончить. Они несколько раз занимались любовью. В постели Сережа оказался способным учеником. Она кончала нескольку раз, пока они не сливались в коитусе экстаза, и тогда она кончала ещё раз, но уже с ним вместе.
Они ушли от Татьяны, раньше того времени, когда просыпался посёлок, стоял полярный день, который длился сутками, Людмила не хотела, что бы кто-нибудь увидел их вместе. До её отъезда на Большую землю, который определялся и концом занятий в школе и началом навигации, когда Игорь уходил на своём сухогрузе в море, она ещё не раз трахалась с Кочкиным, используя для этого любую возможность. Возможность искал Сергей, и иногда, то чем они занимались, становилось рискованным мероприятием. Особенно если они трахались у школьных приятелей Кочкина. Ей казалось, что в школе, никто не догадывается об этой связи ученика и учительницы. Но это было не так. Директор школы вызвала к себе Людмилу и простыми словами по-русски, называя её блядью и распутной девицей, совращающей школьников, попыталась вернуть в лоно школьного целомудрия, которое предусматривало в рамках проповедуемой морали недопустимость подобной связи. Директор была доброй, многое понимающей женщиной. Фабула отношений ученика и учительницы была ей ясна. Учительница не совращала ученика, она попала в капкан собственного разбушевавшегося, видимо, от природы буйного инстинкта. Ей было не справиться с собой, не то чтобы с учеником, с рано проснувшимся беспокойным либидо и способностями Казановы, подсознательно почувствовавшем в своей учительнице от природы заложенную в ней гиперсексуальность. Директор не стала применять к Людмиле никаких санкций, тем более, впереди были каникулы, и вообще раздувать скандал было не в её интересах. Она оставила до осени всё как есть, лишь напомнила Людмиле, где она работает, сказала, что школа не бордель, если ей так приспичило, пусть не возвращается, а остаётся в Ленинграде, хотя она как директор школы будет сожалеть о её решении. Она хороший учитель по русскому языку и литературе, сюда, в Тикси, как правило, такие учителя не приезжают. «Неужели,- спросила она почти по-матерински, - ей, в полярном посёлке, не найти мужика, который, наверно, всяк был бы лучше её недоросля, с которым она связалась».
Людмила в ответ пожала плечами и сказала: - «Что предлагать себя ей как-то неудобно, а с кем она хотела бы быть, инициативы не проявляют. Навязываться кому-то не в её правилах». С тем они и расстались.
Игорь ушёл в море и Верочка с Людмилой стали собираться домой, в Ленинград. Кочкин остался в Тикси, отец взял его к себе на корабль матросом. Корабль, ледокольный буксир, далеко в море не заплывал, каждый день он возвращался домой. «Заработаю на шампанское» - сказал Сергей Людмиле.
До Верочки доходили слухи о том, что для Людмилы Сергей Кочкин больше чем ученик, якобы у них предосудительная связь. Людмила совратила пацана. Верочке было неудобно спрашивать об этом Людмилу, Игорь сердито молчал, когда она заводила разговор об отношениях Людмилы и Кочкина, лишь отмахивался, говорил: «что это всё ерунда». Верочка была уверена, что подобного её дочь допустить не могла, она была морально устойчивой девушкой, аморализм претил ей, сказывалось воспитание бабушки. Но пересуды насчёт её дочери расстраивали Верочку.
Людмила ждала встречи с любимым городом, она соскучилась по нему, по друзьям, своему бой-френду, который писал ей, присыла свои фотографии, последняя была чудесной, он сидел где-то на поляне в лесу, вокруг него раскинулось белое море подснежников. Билетов на самолёт было не достать, и они прилетели в Ленинград только в начале июня. Конечно, была радостная встреча с друзьями, с Костей. Она прилетела, как ей казалось, с большими деньгами. У неё был денежный сертификат, с отрывными талонами по 50 рублей. В сберкассе она обменяла два талона сертификата на деньги, и они славно отметили её возвращение. Сначала пили у неё дома, потом в лучших ресторанах города: в гостинице «Астория», и «Европейская». Попасть туда, особенно вечером, всегда было трудно. У Кости была новая работа. У него было удостоверение в красных кожаных корочках, когда он их доставал, швейцары кланялись ему и заветные двери ресторана перед ним и его компанией распахивались, словно по взмаху волшебной палочки.
Людмила сразу же после возвращения из Тикси, после ресторана, первый раз осталась у него дома на ночь. Раньше она этого никогда не делала. После секса с Костей она вспомнила своего директора школы, мудрую женщину, которая советовала ей найти мужика. То, что она испытывала сейчас, не шло ни в какое сравнение с её сексуальными утехами в Тикси, она забыла, что такое возможно. Она буквально летала от наслаждения, ей хотелось кричать от восторга, и она не сдерживала себя, хотелось, чтобы это продолжалось бесконечно долго и Костя, чувствуя это её желание, сдерживал себя и как хороший наездник управлял движениями слившихся в коитусе разгоряченных, взмокших от быстрых движений, тел. Потом уставшие они затихали в постели и мгновенно засыпали, чтобы проснувшись снова повторить всё сначала.
Вечером они почти не говорили о том, как каждый из них прожил год разлуки. Было не до рассказов о себе, они оставили их на потом. Теперь, когда оба немного насытились сладчайшим из всех наслаждений, которые скупо отпустил человеку Бог, они могли говорить, рассказывать друг другу о своём одиночестве, конечно, обманывали друг друга, говорили о том, как тяжело было ждать того момента, когда снова соединятся вместе. Костя поменял место работы. Получилось это случайно. Для этого понадобилось опять вступить в комсомол, с которым он расстался, как только появилась такая возможность, потому что формальное членство в этой молодёжной организации не приносило ничего для ума и сердца. Молодёжь в комсомоле зомбировалась, все её устремления нацеливались на достижение ложной цели, построения коммунизма, инструментом превращения молодёжи в строителей коммунизма, служила коммунистическая идеология, с помощью которой одно за другим, все поколения советских людей, обращали в людей с замусоренными мозгами, которые верили в фальшивые идеалы потом всю жизнь. Историю КПСС они зубрили, как священное писание. Марксизм-ленинизм был для них чем-то вроде Библии для верующих. Избежать этой умопомрачительной глупости совсем, было невозможно. Но если не вступать в комсомол и партию можно было чувствовать себя чуть посвободнее, в пространстве ограниченном частной жизнью. Потому, что как только ты выходил из своего дома на улицу, ты становился единицей общности советских людей, и уже не мог брыкаться и тем более качать свои принципы, на таких быстро одевали смирительную рубашку. Инакомыслие преследовалось сурово вплоть до тюремного заключения или помещения в дурдом.
Как-то школьный приятель сказал ему: - Хватит воровать у детишек молоко, и всё равно быть нищим, подумай немного о своей карьере. Ну, окончишь ты свой финансово-экономический институт, станешь экономистом на заводе или клерком в банке, это же такая скучища, есть интересная, живая работа и очень перспективная.
Сам приятель работал освобожденным секретарём комсомольской организации какого-то большого оборонного института, дружил с первым секретарём Петроградского райкома комсомола и тот ему по знакомству предложил работу, которую он, уже определившийся с дальнейшей карьерой, предложил Косте.
- Я же не комсомолец и не член партии, - сказал ему Костя. - В армии не служил, и поэтому возможности вступить в КПСС у меня не было. Легко вступить можно только… Костя прервал себя, спросил приятеля: - Знаешь анекдот насчёт вступления в партию?
Нет? Наверно, какая-нибудь крамола? Ты с этим поосторожнее, - предупредил он Костю: - На работе, куда я тебя сватаю, никаких анекдотов, сразу выгонят или посадят.
- Что за работа такая, анекдот нельзя рассказать? – спросил его Костя
- Позже скажу, - пообещал приятель.
- Да нет, - сказал Костя, - я тебе расскажу безобидный анекдот. Слушай.
Приходит Хаим домой. Говорит жене, - я сегодня в партию вступил.
- Ну, вот вечно тебе не везёт, - растроенно посетовала жена: - Вчера в говно, сегодня в партию.
- Всё? – спросил Костю приятель.
-Да. А тебе что, мало. Могу ещё рассказать. Хочешь?
-Нет, спасибо не надо. Он с детства, так его воспитала мать, очень не любил русский матерный.
На следующий день приятель принёс Косте его новый комсомольский билет. Сказал, что поставил его на учет в Октябрьском райкоме комсомола, то есть по месту его работы. Детская больница, при которой существовала молочная кухня, находилась в Октябрьском районе.
-Я же вроде должен состоять на учете в комсомольской организации института, где учусь - сказал Костя.
- Слушай не пудри мне мозги – отмахнулся от него приятель. Там поставить тебя на учет незаметно сложно. И вообще, переводись на вечернее отделение института. Или ты не сможешь работать. Он, послушался приятеля, съездил на собеседование на новую работу в Смольный. Там отнеслись к нему доброжелательно и в работе не отказали. Ему действительно нарисовали неплохую перспективу, обещали карьерный рост, которому он, правда, в силу своего некоторого инфантилизма, связанного с издержками воспитания, не придавал особого значения. Так Костя стал одним из винтиков партийно-государственой машины.
- Я бы наверно отказался от этой работы, холуем работать противно, но в той перспективе, которая есть в моей работе, - похвастался он Людмиле, - я смогу улучшить свои жилищные условия, если буду прилежно работать, то получу квартиру. Меня поставили в ведомственную очередь на улучшение жилищных условий. Стоит немного потерпеть и у меня будет своя, представляешь, собственная отдельная квартира. Знаешь, работа хоть и противная, не приносит морального удовлетворения, занимаешься какой-то ерундой, но, тем не менее, я работаю среди молодёжи, среди ровесников, и это в какой-то мере компенсирует мне издержки от бесполезного труда, от которого если не тупеешь, то всё равно стоишь на месте и не развиваешь что-то, что, быть может, было заложено в тебя Богом при рождении. Например, я хотел стать музыкантом или врачом. Меня по-прежнему тянет к музыке. Я тебе не рассказывал, я, как и ты, занимался музыкой, неплохо владею тромбоном, но без практики, конечно, всё забывается. Сейчас, конечно, без предварительной подготовки меня никуда не возьмут. Я не смогу играть даже на танцах в каком-нибудь городском парке культуры.
- А зачем ты тогда учишься в экономическом институте? Учился бы музыке, это совпало бы с твоим призванием – сказала Людмила
- Нет у меня призвания к музыке, это у тебя абсолютный слух, у меня музыкальный слух обычного человека. Конечно, за время учебы музыке, профессиональный слух стал лучше, но всё равно этого недостаточно, чтобы комфортно чувствовать себя в музыке. У меня есть приятель флейтист. Он, как и я из детского дома, стал заниматься музыкой случайно, когда его хотели отправить в колонию для несовершеннолетних, он своим поведением доводил до истерики свою воспитательницу. Я тоже два раза бегал из детского дома, меня искали с милицией и поэтому директор детского дома, добрая женщина, пожалела меня, не стала выгонять из детского дома, чтобы отправить в колонию, а пристроила учиться музыке. Это была совершенно уникальная музыкальная бурса, она готовила музыкантов для оркестров советской армии. Выгоняли из детдомов естественно не самых лучших воспитанников, сюда сплавляли, в основном, потенциальных колонистов, детишек, у которых сценарий жизни был написан уже при рождении, мыкаться всю жизнь по тюрьмам. Но у всех у них в большей или меньшей степени определялись музыкальные способности и поэтому их на исправление направляли сюда в музыкальную бурсу, справедливо считая, что прекрасное, что есть в этом мире, в частности вот музыка, производит чудеса, и действительно потенциальные преступники, правда, далеко не все, становились здесь музыкантами, некоторые, особо одаренные дети, жаргон нашей бурсы, стали отличными музыкантами, и потом играли в лучших музыкальных коллективах страны. Так вот мой приятель был исключением, его отправили из детского дома в школу военно-музыкантских воспитанников, без, как правило, обязательных для музыкального учреждения данных. У него напрочь отсутствовал музыкальный слух. Про таких говорят: «Ему медведь на ухо наступил». Отправлять, назад в детдом его не стали, пожалели, и сам он обещал хорошо учиться и слушаться воспитателей. Я в этой бурсе, в которой мы стали учиться, потом крепко с ним подружился. Он оказался человечком не без способностей и кроме того его отличала с «младых ногтей» железная воля и благодаря ей, он сделал себя сам, стал настоящим музыкантом, развил свой музыкальный слух, которого у него не было, довёл его до абсолютного. Все кругом удивлялись. Он на флейте шипел как змея, не давался ему инструмент, и здесь он добился успехов. Сейчас учится в консерватории и где-то уже в оркестре подрабатывает. У меня в отличие от моего приятеля нет такой воли, а быть посредственностью, сидеть в какой-нибудь оркестровой яме всю жизнь, я не хочу для себя такой карьеры. Может быть, работая в той организации, где я сегодня теряю время, что-нибудь высижу, это будет то, к чему стремятся: моя душа и мои эстетические потребности. Я сейчас часто встречаюсь с художниками, музыкантами, эстрадными певцами. Мне нравится быть в этой среде. Кажется, что здесь присутствует особая аура. Это энергия таланта, которой так много, что этой энергией заряжаются и те, кто или случайно или какими-то делами связан с этими людьми. Не сведущему человеку, такому, как я, далекому от кухни творческой богемы, кажется, что тут нет бытовой грязи, люди как будто существуют в другом мире, совсем другое мышление, другие интересы. Я хотел было работать с ними. Мне уже предлагали стать директором одного музыкального коллектива, я даже собирался уйти со своей новой работы, но начальник не пустил меня. Сказал, что я быстро сопьюсь и съебусь, потом меня вышвырнут использовав, и я буду загибаться в какой-нибудь психушке никому не нужный. Я просто не знаю богемы, её нравов. Это клоака, которая только на поверхности пахнет розами.
- Твой начальник хороший человек и умница. Своим рассказом ты меня удивил, оказывается, я совсем не знаю тебя.
- Теперь, после рассказа о себе я стал хуже и лучше?
- Другим, но не менее желанным. Может быть, займёмся любовью?
- Охотно. А ты мне расскажешь, как ты вела себя без меня, полярной ночью, среди снегов. С кем ты мне изменяла? С каким-нибудь чукчей? Говорят, что их моют один раз в жизни, при рождении. Это правда? Я читал очерк М.Лоскутова, забытого советского писателя о парфюмерной промышленности страны того времени, об уникальных людях, которые составляют парфюмерные букеты будущих духов. Он писал, что самые дорогие советские духи «Красная Москва» делают по рецепту, где среди ингредиентов, один особенно экзотический, это китовая ворвань, очень ценный парфюмерный продукт, её получают, промышляя китов. Ворвань обладает стойким отвратительным запахом. Экстракт из неё в микроскопических количествах присутствует в рецепте лучших духов. Говорят, когда чукча трахается и при этом потеет, запах его пота напоминает запах китовой ворвани, - Костя засмеялся.
- Какой ты, однако, - обиделась на него Людмила: - иногда твоя бурса просыпается в тебе и напоминает окружающим о том, что ты рос среди особо одаренных детей. Я же сказала, что была почти верна тебе.
- Что значит почти? – спросил он её.
- Ну, был один экстрим. Но не имел продолжения. Как видишь, я честна перед тобой. А ты, наверно, среди своей богемы не устоял и завёл интрижку с какой-нибудь балериной.
- Художницей.
- Правда?
- Шучу. Мы дружим. Она взялась расписать у приятеля комнату. Обои он не признаёт. Вот и старается. Когда Наташа работает, мы все вместе пьём.
- Так, - говорит она, - натура видится лучше, приходит вдохновение, появляются мысли, которые исчезают, когда трезвеешь.
- Она не боится спиться?
- Наташа совсем молодая девушка. И потом это её проблема. Раз вдохновение приходит к ней, таким образом, а не так как советовал Петр Ильич Чайковский, «во время труда», я считаю можно некоторое время использовать этот источник, надо только вовремя от него отказаться. Но я говорю, что это её проблема. Я только использую её талант. Я не воспитатель. И вообще ты предложила заняться любовью. Может быть, перейдём от разговоров к делу?
Он потянулся к ней поцеловал её в губы, она была в его рубашке, он расстегнул её, стал целовать ей грудь, потом опустился ниже, страсть охватила их, они забыли обо всём другом, сейчас у них не было иной цели, кроме одной, к которой они оба стремились; превратившись в одно единое целое, они ощущали блаженство и оно нарастало по мере приближения к его вершине, они достигли её и буйствовали в экстазе; молча перенести это было невозможно, раздались стоны, нечленораздельное бормотание, спустя какое-то время, когда экстаз растворился в их телах, они со стоном расстались друг с другом, лежали рядом, умиротворенные, обессиленные и счастливые.
Костя не обманул Людмилу, когда рассказал ей о другом своём увлечении. Девушка художница, она училась в училище им. Серова, в её отсутствии стала его постоянной подругой. Её звали Наташей. Это была оригинальная девчонка, совершенно без комплексов, своей больше эпатажной распущенностью она поражала окружающих. Костя познакомился с ней в кинотеатре «Ленинград». И он с приятелями, и она с подругой пришли сюда не в кино. Внизу, в подвале кинотеатра, находилось кафе, довольно большое, оригинально оформленное помещение. Для посетителей здесь были устроены удобные открытые кабинки, с диванами и круглым столом посередине. Столики в кафе обслуживали официантки. В меню всегда были сосиски и всегда свежее хорошее бутылочное пиво. Костя один или с приятелями часто бывал здесь. Кинотеатр находился недалеко от его работы. У Наташи тоже всё было рядом с кинотеатром: и дом, в котором она жила и училище, в котором она училась живописи. Раньше он никогда не встречал её в кафе кинотеатра, хотя она призналась, что бывает здесь тоже часто. В тот вечер их знакомства они напились; была поздняя осень, было уже холодно, должен был выпасть снег, всё это не способствовало время препровождению на улице, но разгоряченные выпитым, у друзей Кости был с собой коньяк, кафе в девять вечера закрылось, они решили продолжить вечер, не расставаться, и пошли в садик у Смольного. Валера, приятель Кости, работал в 9 службе КГБ, которая, в частности, охраняла покой работающих в Смольном чиновников. Коньяк купить не было проблем, а вот стаканов ни у кого, естественно, не было. Валера сходил в Смольный за стаканами. Стаканы из Смольного были из тонкого стекла; в отличие от обычных граненых стаканов, пить коньяк из них было приятно. В садике у бюста Карла Маркса была удобная скамеечка и на ней они продолжили веселье. Скоро, видимо, кто-то позвонил в милицию и сообщил о резвящихся у бюста Карла Маркса, вождя мирового пролетариата, нетрезвых людях, и к ним подъехала хмелеуборочная машина, чтобы всех веселящихся, у Смольного, здания в котором расположилась вся партийная верхушка города и области, несознательных граждан отвезти в вытрезвитель. Однако, это был тот редкий случай, когда хмелеуборочная машина изменила маршрут и развезла всех по домам. Костя вышел с Наташей у её дома на набережной Робеспьера. Напротив, через Неву, угрюмо темнели зарешеченными окнами «Кресты». Расставаться они не хотели. Они застряли в парадной её дома, это был старый особняк и в большой парадной было тепло и уютно. Костя прижал Наташу к тёплой батарее, и они долго целовались. Девушка жила в огромной коммунальной квартире и поэтому завершить вечер, тем чем обычно завершаются подобные встречи, если люди с первого взгляда чувствуют неодолимую тягу друг к другу, не получалось, хотя Наташа была не против продолжения вечера. В парадной трахаться было стремно, но им очень хотелось поставить достойную их встречи точку. Костя вышел на набережную, поймал такси и отвёз Наташу к себе. Ему очень понравилась трахаться с ней, и они решили встречаться, не делать эту встречу единственной. Так в его жизнь на какое-то время вошла художница, и даже возвращение Людмилы не прервало их отношений. Наташа была интересным, разносторонне одаренным человеком, не смотря на свою молодость, она многое уже успела, помимо того, что она рисовала, она училась режиссуре на заочном факультете института им. Крупской. В школе-интернате вела драмкружок. Директором интерната был лет сорока выходец с Кавказа. Как призналась сама Наташа, это была её первая любовь. Пока она трахалась с ним он позволял ей многое. Помог поступить в институт, который с недавних пор стал называться институтом культуры им. Крупской, прежде это был библиотечный институт, имени жены вождя пролетариата. Высшее образование в том институте получали за два года, это было очень удобно. Корочки о высшем гуманитарном образовании были ничем не хуже, тех, которые, скажем, получали в институте им. Герцена. Он рассчитывал учиться и дальше в аспирантуре, но за аморальное поведение его из института отчислили. Однако этот homo erotikus, с присущей ему слабостью в отношении женского пола, свойственной многим несдержанным, плохо воспитанным, людям с Кавказа сохранил хорошие отношения с влиятельными в институте людьми. Вернуться домой к себе на Кавказ он не стремился и стал не без помощи своих влиятельных друзей директором интерната для детей из неблагополучных семей и малообеспеченных родителей. Он неплохо руководил интернатом и свидетельство тому тот же драмкружок, которым он разрешил руководить Наташе. Драмкружок неоднократно участвовал в различных мероприятиях проводимых управлением культуры и даже был награждён почетной грамотой. Кроме драмкружка в интернате действовали секции бокса и дзюдо, мальчишки гоняли на картерах, побеждая на городских соревнованиях своих сверстников, эти спортивные машины для детей директор интерната купил на свои деньги. Разрыв с кавказцем, который считал её своею собственностью, закончился для Наташи более или менее благополучно, он не стал устраивать ей сцен ревности, а просто запретил ей появляться в интернате, и она лишилась места руководителя школьного драмкружка. За свою работу в интернате Наташа не получала ничего, однако отсутствие возможности ставить свои спектакли и расставание с детьми, к которым привыкла, стали для неё если не трагедией, то большой потерей, и первым серьезным жизненным уроком, когда она поняла, что за всё в жизни надо платить и бесплатный сыр бывает только в мышеловке.
В интернате Наташа подружилась с детьми, особенно теми, кто занимался у неё в драмкружке. Она была для них непререкаемым авторитетом, трудные дети, которые не отличались хорошим поведением, а их шалости часто граничили с уголовными преступлениями, слушались её, и беспрекословно ей подчинялись. Первое время, после того как директор интерната запретил Наташе появляться в интернате, они скучали без неё. Поскольку дисциплина имела для них чисто символическое значение и угроза быть отчисленными из интерната их не пугала, они убегали из него по одному или сразу несколько человек, прибегали к Наташе в жуткую коммунальную квартиру. Возможности оставить их у себя у неё не было, и Костя стал часто встречаться с её воспитанниками. Она отправляла сбежавших детей к нему домой. Особой радости от общения с ними он не испытывал. Однако он узнал кое-что из интимной жизни директора интерната. Оказывается, тот был в сексуальном отношении всеяден. И не стеснялся сексуальных развлечений со своими подопечными.
Как-то Наташа прислала к Косте одного из воспитанников школы-интерната с запиской, в которой просила, чтобы он ненадолго приютил Мишу, как она писала «очень талантливого мальчика с большим творческим будущим», просила не выгонять его. «Пусть он поживёт у тебя несколько дней» - написала она. Костя прочитал записку и посмотрел на мальчика. Ему было лет двенадцать. Он был грязный, оборванный.
- Почему ты в таком виде? - спросил он его: - В интернате, что кончилось мыло и нечего одеть?
- Я убежал из интерната, - сказал ему Миша.
- Ну, это я понял. И давно?
- Нет, недавно, третий день бегаю. У вас не найдётся что-нибудь поесть?
Костя отвёл Мишу на кухню умыться. Приготовил поесть. Поджарил картошку с мелко нарезанной колбасой. Миша не ел, а глотал пищу. Выпил чаю c хлебом, и всё равно чувствовалось, что он не наелся.
- Я дам тебе денег, - сказал Мише Костя, сходи в магазин, купи пельменей, хлеба и возвращайся. Я сварю тебе пельменей.
Миша скоро вернулся. Пришлось ещё раз встать к плите. Потом Миша ел опять.
Костя уходил на работу и оставлял Мишу одного. Красть у него было нечего. Он просил его не убегать.
- Почему ты убежал из интерната? – спросил беглеца Костя при их первом свидании.
Миша ответил уклончиво. - Просто надоела обстановка, друзья, хотелось новых впечатлений. А то одно и то же. И хотел увидеть Наташу, без неё мне скучно. Она хорошая, я хотел бы жить с ней.
- Ну, ты же совсем взрослый. Ты должен понимать, что это невозможно. Ты видел, в каких условиях она живёт?
- Я не могу жить в интернате. Если Наташа что-нибудь не придумает, то я убегу совсем. Мне нельзя возвращаться.
- Почему? Боишься, что тебя побьют твои же друзья?
- Нет. Я боюсь только одного человека.
-Кого?
-Тимура, директора интерната.
- Почему ты его боишься?
- Если я вам расскажу, он убьет меня.
- Что за глупости ты говоришь?
-Это не глупости.
- Хорошо, я больше допрашивать тебя не буду. Расскажи Наташе, если не доверяешь мне.
- Ей не могу, стесняюсь. А вам доверяю, но не сейчас, потом, ладно?
Миша был очень грязный. Он сказал, что две ночи провёл на чердаке какого-то дома, чердак не запирался, и он ночевал там, старый матрац и тряпье, что нашел здесь, стали его постелью.
- Слушай, - сказал Костя, - я уверен, что после ночлега на чердаке, у тебя полно всяких паразитов, я не хочу, чтобы у меня в доме завелись блохи или ещё что-нибудь экзотическое, что водится в таких местах. Пойдём, сходим в баню, - предложил он ему.
- С одеждой сложнее. Но пока ты моешься, её выстирают, высушат и погладят. Таким грязным ночевать у себя я тебя не оставлю.
Миша не стал отказываться, и они сходили в баню. Костя никогда в бане не обращал внимания на моющихся мужиков, тем более, специально их половые органы не рассматривал. На них обратил его внимание Миша. Он украдкой показал на молодого мужика с бородой и длинными патлатыми, немного курчавыми волосами сказал: - у Тимура такая же залупа, голая - и засмеялся, - А почему у некоторых мужиков такой х..? – спросил он.
Поскольку Костю не интересовали такие подробности строения мужских половых органов, ему казалось, что единственным отличием члена одного моющегося человека от члена другого может быть их размер, свой у каждого моющегося. Он, конечно, слышал о евреях, об обрезании, как каком-то символе веры иудеев, но в бане евреев не замечал, потому, что не рассматривал у кого, что болтается между ног. А может быть, они не ходят в баню и вообще не моются, ходят такие же грязные, как чукчи? – рассмешил себя Костя. Вспомнил о том, как учился в своей бурсе, среди одноклассников было много ребят по внешним признакам похожих на евреев, он не помнил, чтобы они были большими любителями чистоты, вечно ходили грязными и оборванными, такими же, как Миша, умудрялись быть добровольно неухоженными и это в военной школе, где получить подзатыльник или наряд в не очереди, было так же просто, как плюнуть. Почему-то эти потенциальные евреи прицепились к нему и его стали обзывать евреем. Костя был шатен, нос большой с горбинкой, наверно, эти признаки позволили одноклассникам считать его евреем. Его мать была в плену у немцев, находилась в концлагере, но попала туда не как еврейка. В 1942 году, её, как жену командира Красной армии, эвакуировали из блокадного Ленинграда на Кубань, она попала туда, не во время, Кубань вскоре захватили немцы. Кто-то из эвакуированных донёс немцам о том, что она жена командира Красной армии; её не расстреляли, она попала в плен и два года находилась в концлагере, который находился рядом с милым, уютным городком Neustadt, после войны город отошёл к Западной Германии.
Самое интересное, что, те ребята, с которыми Костя учился музыке в бурсе и потом дальше, до выпускного класса, как это часто случается с евреями, оказались талантливыми людьми, они стали хорошими музыкантами. 1972 год можно считать годом начала эмиграции евреев из СССР, и тут оказалось, что половина его класса, те пацаны, кто его когда-то в детстве обзывал евреем, оказались сами самыми настоящими евреями, только не обрезанными и то только потому, что у них не было родителей. Все они устремились на родину предков, чтобы затем раствориться в Америке. Евреи своих детей не бросают, если это случается, то для этого должны быть настоящие форс-мажорные обстоятельства, такими обстоятельствами для еврея могла стать тюрьма или смерть. Одноклассникам Кости, оказавшимся евреями, оставшимся без родителей, добрые няни и воспитатели домов ребенка, зная какая судьба у большинства евреев в России, выправляли свидетельство о рождении, придумывали русские имена и фамилии и в графе национальность писали русский. Теперь они спешили отречься от своего прошлого, метаморфоза настигала их мгновенно, быть русским для них стало позором, своё прошлое почти все они считали не иначе как трагической ошибкой, ошибкой судьбы, которую поскорее стремились исправить. Добрые воспитатели домов ребенка в «деле ребенка» хранили и сведения, если такие были, о родителях детишек, которые к ним попадали. И когда ребенок подрастал, его переводили в детский дом и однажды эти сведения ему сообщали, на всякий случай. Такой случай и представился в 1972 году. Тоненький ручеек евреев потянулся в страну обетованную, но прежде русские по паспорту должны были доказать, что они евреи. И вот многие мои одноклассники бросились в архив Отдела записи гражданского состояния Ленгорисполкома подтверждать своё родство с иудеями. Не все, но многие, нашли, то, что искали и вновь стали евреями, поменяв паспорт.
На вопрос Миши, отчего у некоторых мужиков член не такой, как у других он ответил, как мог, он сам не понимал, зачем это делается. Ну, если человек исповедует другую религию, не признаёт Христа, будь то иудей или мусульманин, считал он, достаточно, как птичке, которой кольцуют лапку и так узнают, куда она летает, не причинять физического вреда, не уродовать воспетый гедонической культурой, в мраморном великолепии своих богов: Геракла, Аполлона и других небожителей, орган сладострастия, а делать что-то щадящее, быть может, наколку или обходиться одной выбритой тонзурой и тюбетейкой. Костя объяснил Мише, что это люди другой национальности, другой культуры и вероисповедания. У них принята такая форма приобщения к религиозному братству, обрезать кожу на конце члена и оставлять его навсегда обнаженным. Больше мне тебе по этому поводу сказать нечего, сказал он. Врачи говорят, что эту операцию делают в младенческом возрасте, взрослым не делают из-за большой кровопотери и опасения занести инфекцию.
Ты лучше скажи Миша, где ты видел, как ты выражаешься, голую залупу Тимура? – спросил его Костя
- У него в кабинете. Он вызвал меня к себе, я одел на голову приятеля тарелку с макаронами, потому, что тот плюнул мне в компот. Тимур сказал, что выгонит меня из интерната. Меня это не очень испугало, потому что я сам, считал, что в интернате мне нечего делать. Я не спешил это сделать, только из-за Наташи. Мне нравились занятия в драмкружке и то, что она даёт мне в её спектакле главную роль. Я попросил у Тимура прощения, но он сказал, что проступок тяжелый и прощением мне не отделаться. Он дал мне ключ, сказал, чтобы я закрыл дверь в его кабинет изнутри, потом сказал, чтобы я помыл руки и подошёл к нему. У него кабинет с туалетом. Я пошёл, вымыл руки и подошёл к нему. Он сказал, чтобы я расстегнул ему брюки. Я расстегнул штаны и оттуда вывалился х.. с голой залупой. Дрочи, сказал он. Ты же занимаешься этим делом, я знаю вы в спальне устраиваете коллективные оргии, дрочите все вместе. Так что ничего нового. Разве что мой член больше ваших пипирок, ну, это не препятствие. Наоборот ты получишь удовольствие. Давай начинай, приказал он. Я не хотел, он взял самшитовую тросточку, в углу у него была специальная стойка для самшитовых тростей разной длины и толщины, и стал бить меня по лицу и рукам, повторяя своё приказание. Я выполнил, то, что он хотел. Я думал, он меня отпустит. Х.. у него сморщился, и он спрятал его в штаны. Я попросил его, чтобы отпустил меня. Тимур смотрел на меня, как, наверно, смотрит волк на кролика, голодными глазами, сказал, что я не до конца выполнил урок. Посидел немного, сам расстегнул свои штаны, достал хер, приказал, а теперь соси и чтобы действовал как пылесос, я должен чувствовать, что мой х.. сосут, а не грызут. Это тебе не конфета. Я испугался и бросился к дверям, забыл, что они закрыты. Кричать было бесполезно, в коридоре никого не было. Был вечер, и все были в спальном корпусе. Я попробовал взять его х.. в рот. И почувствовал, что меня тошнит. Я не мог унять рвоту и облевал ему штаны, на х.. тоже попало. Он рассвирепел и стал лупить меня руками и тростью по спине, потом бросил как котенка на большой стол, где он проводил совещания с преподавателями школы, сорвал с меня штаны и теперь стегал по заднице самшитовой тростью. В общем, Тимур понял, что я не смогу сделать ему минет, его х.. не влезал ко мне в рот, у меня сводило скулы и опять тянуло блевать. Наконец, он отпустил меня.
Костя спросил Мишу: - Это было один раз?
- Если бы так. После того случая, когда я действительно провинился и Тимур таким образом наказал меня, он меня не трогал, а в последнее время я опять должен был приходить к нему; он превратил это издевательство надо мной в какое-то своё особенное постоянное удовольствие, я понял, что таким образом он мстит кому-то. Когда я ему дрочил, он стонал от удовольствия и бормотал, давай старайся, она хвалила тебя, говорила что ты талантливый мальчик и должен принадлежать искусству, вот и докажи это. У них что-то было с Наташей, она у Тимура в кабинете проводила много времени. Они часто уходили гулять в парк, который был рядом с Пискаревским мемориальным кладбищем. Пока она вела драмкружок в интернате, он не издевался надо мной, наверно, боялся, что я пожалуюсь ей на него. А сейчас, когда её нет, он распустился и так поступает не только со мной.
- Если хочешь, давай накажем его, - предложил я Мише, - в тюрьме место для него найдётся, только ты должен помочь мне. Рассказать следователю всё и Тимура за педофилию привлекут к уголовной ответственности, посадят надолго.
- Нет, я не буду никому ничего рассказывать. Вы плохо знаете Тимура. У него всё схвачено. Если бы он только один издевался над воспитанниками интерната. К нему приезжают какие-то крутые, на черных тачках и тачках с мигалками. Он всех их угощает, предлагает развлечения с детьми. Я боюсь не только за себя, но и вам и Наташе будет плохо, если Тимур узнает о том, что вы хотите посадить его.
- Ладно, посмотрим, но ты подумай, ни у меня, ни у Наташи ты долго находиться не сможешь. Ты должен будешь вернуться в интернат. Если я с твоих слов напишу заявление в милицию о том, что у вас творится в интернате, думаю, Тимур лишится своего места. Придёт кто-то другой и тебя никто больше не тронет.
Миша молчал, и комментировать слова Кости он не стал.
Что было делать с мальчиком, Костя не знал. Он хотел рассказать всё Наташе и ждал её, и сказал об этом Мише, но мальчик был против того, чтобы о его злоключениях, о Тимуре педофиле узнала и она.
Наташа приехала, как всегда наполненная какими-то прожектами, сразу стала говорить о них, напоминая девушку, у которой не все дома и она витает где-то в облаках; обрадовалась Мише, спросила его, нравится ли ему у меня. И я понял, что она считает свою задачу выполненной, Миша ходит чистый, его кормят, сколько он будет у меня жить, её не интересовало, она стала говорить какой Миша талантливый мальчик и жалко, что в интернате больше нет драмкружка, у Миши большое будущее. Она хочет попробовать пристроить его в ТЮЗ, где режиссер театра З. Каргоцкий организовал при театре школу студию для талантливых детей, выращивает там будущих актёров своего театра. Eё преподаватель, из института им. Крупской, ведёт в школе студии при ТЮЗе курс актёрского мастерства. Она обещала ей, что Миша, может быть, даже будет играть в одном из спектаклей театра какую-нибудь детскую роль.
- Послушай, Наташа, - я прервал поток её красноречия, у Миши проблемы с возвращением в интернат и надо что-то делать. То, что я ему предлагаю, его не утраивает.
-А что ты ему предлагаешь? Самое лучшее, что ты можешь сделать для него, это пока оставить его у себя. Я потом что-нибудь придумаю, мне очень не хочется, но я поговорю с Тимуром, чтобы он не наказывал Мишу за побег, я позвоню ему, - пообещала она.
- Нет, Наташа, не надо говорить с Тимуром и в интернат я больше не вернусь, - сказал Миша.
- Почему?
- Не хочу и точка, - наотрез отказался возвращаться в интернат Миша.
Миша недели две жил у меня, ему это очень нравилось, но это не могло нравиться мне. Для того, чтобы потрахаться с той же Наташей, я должен был отправлять его на улицу или в кино. И я был связан этим отрезком времени. Не мог оставить её на ночь, трахаться в своё удовольствие, всё время смотрел на часы. И потом скоро должна была вернуться Людмила, и я был уверен, что в наших отношениях ничего не изменилось, и тогда придётся ей объяснять, почему у меня живёт мальчик, выплывет на свет моя связь с Наташей и неизвестно как она отнесется к тому, что в её отсутствие я нарушил наш уговор не изменять друг другу и у меня другая подруга. Конечно, разлука с Людмилой сделала своё черное дело, её образ, потускнел и любовь растворилась во времени, я как и она питался воспоминаниями, но они не грели. Однако я не хотел отказываться от неё, хотел видеть её живой и настоящей, я думал, что её возвращение и возобновление наших сексуальных отношений реанимируют мои чувства к ней, я был уверен в ренессансе наших отношений и я сказал Наташе, что Миша мешает нашей любви, какой бы он не был талантливый, он не может быть её участником, он слишком молод и поэтому я предлагаю ей на выбор или я или он.
-Ты, что с ума сошёл, что ты говоришь, какая у меня с ним любовь. Да, он нравится мне, но я влюблена не в мальчика, в его талант и я не хочу, что бы он потерял его, ты должен ради меня, если ты меня любишь потерпеть ещё немного. Я что-нибудь придумаю.
-Я это уже слышал. Ты можешь усыновить его и пестовать его талант как мать, ну, а там видно будет, и скоро сможешь уже любить в нем не только его талант и его самого. Время летит быстро, - я засмеялся не подозревая, что предлагая Наташе, только в шутку, любовь с несовершеннолетним мальчиком, был не так далёк от реальности, варианта, которым воспользовалась Людмила.
Наташа тихо не умела обижаться и громко поссорилась со мной, но от меня не ушла, мы продолжали трахаться. Наверно, она, наконец, поняла, что я не так уж и неправ. Позвонила Тимуру, сказала, что знает, где Миша, но он вернётся, только если Тимур выполнит её условия. Тимур, скрывал от районного отдела народного образования исчезновение мальчика, не заявил о нем в милицию, боясь, что тот расскажет об оргиях, которые директор образовательного заведения для детей с трудной судьбой устраивает в интернате, скажет в милиции, что побег вызван этими обстоятельствами, боялся, что к нему придёт следователь и будет допрашивать всех детей, и гарантии, что кто-то не испугается последствий своего откровения нет. Поэтому он не стал грубить Наташе и отказывать ей в её просьбе. Попросил приехать, чтобы они всё могли обсудить. Её требования сводилась к следующему. Она хотела, чтобы директор не терроризировал Мишу, не наказывал по любому пустяку, относился к его таланту с уважением , просила создать ему условия наибольшего благоприятствования, чтобы он мог развивать свои способности. Директор должен был разрешить ему занятия в ТЮЗе. Тимура больше всего волновало, что говорил Миша ей о причине побега и вообще что ей рассказывал. Наташа сказала, что ничего особенного он не рассказывал. Причина побега в том, что ему надоели стены интерната, его товарищи. Ему хотелось воли. Он и раньше убегал из интерната, видимо, сказала она, так на него подействовала весна, всё кругом зазеленело, птички поют. И больше не стала распространяться на эту тему. Тимур дал слово держать Мишу в привилегированном положении, и она успокоилась. Миша вернулся в интернат только потому, что Наташа сказала ему, что он сможет заниматься в ТЮЗе, Тимур чинить препятствий ему не будет и вообще оставит в покое, пообещала она. За громадьем дел которые она перелопачивала, Наташа всё реже стала интересоваться успехами своего протеже, талантливого мальчика Миши. Скоро она забыла о нём совсем. Её увлечения проходили, как правило, очень быстро.
Миша больше не бегал из интерната, учился в школе-студии при ТЮЗе, здесь проявился ещё один талант мальчика из него мог вырасти замечательный театральный художник. Режиссер театра З. Каргоцкий обратил внимание на мальчика Мишу и не только как талантливого человека и потенциального художника, актёра, он вообще увлекался детьми, никого из них не насиловал, но если получалось укрепить с его будущим актером, насколько это возможно контакты, тот становился его фаворитом. Одно дело, когда к сексу склонял грубый, жестокий, человек с Кавказа, у Миши не было возможности отказаться, его просто насиловали, здесь было другое: любовь, дружба и дивиденды от знакомства с таким известным и замечательным режиссером орденоносцем, народным артистом РСФСР коим являлся Каргоцкий. Миша был неглупый мальчик, чтобы не понять всего этого и он допустил к себе извращенца режиссера. Благодаря их тесному знакомству Каргоцкий помог Мише поступить в художественное училище, он успешно его закончил. Потом и академию художеств. Актером он не стал и хорошего художника из него тоже не получилось. Вот, злодейка судьба, иметь в детстве такие мощные ростки таланта и потом всё это где-то растерять, прогулять, пропить. Его покровитель развратник, кончил плохо, правда, до тюремной баланды дело не дошло. Но он лишился всего. Мише помогать было некому, и сам он не представлял уже интереса для тех, кто интересуется детским телом и щедро платит за это. Он был недурен собой и превратился в альфонса. Дама из партийной номенклатуры города, курировала управление культуры города, и скоро Миша стал надолго, как его первый растлитель, директором детской художественной школы на Гражданском проспекте. В стране сменилась власть и все в городе знают о его специфических наклонностях, он любит упитанные попки детей и не только это, но он по-прежнему возглавляет детское учреждение культуры, наверно, мстит, он и сам не знает кому, за свое испоганенное детство и теперь сам развращает детей.
В том, что увлечения Наташи, по крайней мере, большинство из них, как правило, быстро проходили, выдыхались, как духи в открытом флаконе, Косте пришлось убедиться на примере истории своей любви к ней. В его жизни это был пока единственный такой случай, когда красивая, оригинальная, сумасбродная девчонка полюбила его. Пока Людмила отсутствовала, покоряла «Север крайний», он всё свободное время проводил с Наташей. Художник чувствует время в цвете. Как у Пикассо: голубой, потом, розовый периоды творчества. И творчество даже талантливого художника не будет полноценным, если его постоянно не подпитывает любовь. Она окрашивает жизнь художника в тот или иной цвет. В начале их отношений Наташе казалось, что любовь к Косте это бескрайнее поле с алыми маками. Этот цвет заполнил собой всё остальное, ослепил их обоих, и что делалось вокруг, они не замечали. Любовь Кости к Наташе была так сильна, что казалось, надёжно охраняла его от любого другого искушения. Наверно, то же самое происходило с Наташей. Изменить с кем-то ей тоже казалось совершенно невозможным.
Творчество говорят - зеркало души. Врожденный талант и воображение позволяли рисовать ей, как хотелось. К счастью, никто не пытался заставить рисовать её «как нужно» талантливая ученица сама нашла свой почерк, свой мир тем, язык общения и своё место среди непризнанных художников, где-то в авангарде. У неё была даже персональная выставка, она имела успех, работы повезли в США, там их тоже показали, несколько работ продали, но где-то что-то не склеилось, и экспорт её творчества за океан прервался.
Женщину не может не привлекать цвет и если она художник, то, безусловно, выберет краски. Наташа сразу отказалась от реалистической живописи, от цвета. Натюрморты, пейзажи, рисовать она даже не пробовала. В изобразительном искусстве её призванием стала графика.
Черно-белое изображение, наверно, большинству из нас кажется скучным, оно угнетает или раздражает. Например, у Тарковского в «Зеркале», который мешает черно-белое изображение с цветным. Наверно, черно-белое кино ему было нужно, чтобы подчёркнуть важность той или иной сцены, и этим он доводит до исступления обезумевшего, уставшего от такой херни зрителя, всё время, отнимая у него цвет. Однако это творчество художника кино, и он как режиссёр вправе экспериментировать и зритель должен согласится с ним или уйти и никаких гвоздей. Тарковский искал новые средства выражения и мало заботился о массовом зрителе. Показывая «элитарное» кино он на скандалах вокруг своих фильмов сделал себе имя, как сегодня бы сказали, раскрутил себя, приобрёл славу оригинального нестандартно мыслящего художника. Конечно же, после черно-белой скуки экранных метров кино Тарковского, кадры его фильма с врывающимся в него пейзажным цветом ничего не значащей пустяшной сцены с великолепной Маргаритой Тереховой смотрятся соскучившимся по цвету зрителем, с истинным наслаждением и сама незначительная сцена, звучит, совсем по-другому, видимо, так и хотел автор.
Черно-белый цвет, им хорошо снимать сгоревшие трубы печей Освенцима, и то только потому, что иначе, наверно, нельзя. Запечатлеть это место в цвете, все равно, что солгать. Те, кто погиб в печах перед смертью стали дальтониками, как стал им, наверно, и Михаил Ромм, когда делал свой «Обыкновенный фашизм».
В графике черно-белый цвет имеет другую природу, другое мышление, другое видение художником натуры и вызывает другие ощущения. Хаос, который изображала Наташа, она «прятала», чтобы все его видели, в черепной коробке. Сначала был шок, казалось тебя дурачат, было не разобраться, с чего начать, так много всего было изображено и уместилось в ограниченном пространстве. Это был как бы срез мозга человека. Человека мыслящего. Осталось набраться терпения и изучать его, постараться догадаться, о чём хотел поведать художник, зачем пытается говорить со своим зрителем таким непростым языком.
Наташа была разносторонне одаренный человек, и графика для неё так и осталась увлечением. Графика кропотливый вид творчества, при Косте Наташа никогда не работала, показывала ему всегда уже готовые работы. Когда она ими занималась? Ночами, как правило, они были заняты другим, особенно в период расцвета их чувств. Она увлекалась театром, режиссурой, у неё были какие-то творческие проекты, которые она хотела обязательно реализовать, и она разрывалась на части между своими пристрастиями. Любовь к Косте какое-то время занимала не последнее место в её насыщенной увлечениями жизни. Но, как и все остальные увлечения, она не переросла во что-то большее, хотя бы в привычку любить одного человека, а как любое увлечение пресытило её, цвет их любви изменился, стал спокойнее и она стала оглядываться по сторонам у неё появилось время для других предпочтений и экспериментов, она пока не хотела расставаться с Костей, но уже не смотрела на него как на солнце в окошке. И была не против других предложений. Конечно, Косте она о своём настроении ничего не говорила.
Как-то, однажды, уже весной, уже, когда стало тепло, пригревало солнце и молодые листочки свежей зеленью украсили город, уже оставалось совсем немного до времени их встречи с Людмилой, она должна была вернуться в город, он позвонил Наташе. Он по-прежнему любил её, и хотел её видеть, хотел съездить с ней куда-нибудь за город, побродить по весеннему лесу и где-нибудь на пустом пляже, на прогревшемся песке, полежать, отдохнуть с ней, может быть заняться любовью. К телефону, который находился в коридоре коммунальной квартиры, подошла её мама. Она сказала, что Наташа подойти к телефону не может, заболела. Что-то с желудком. Костя зашёл в магазин купил минеральной воды «Боржоми», бутылку водки, конфет, печенье и поехал к Наташе домой. Мать Наташи открыла ему дверь, у неё была своя комната, она пошла к себе, а он к Наташе. Постучал в её дверь. Она ответила ему слабым голосом, сказала, что может войти. Наташа лежала на широкой кровати, которая стояла посередине комнаты. Большое окно, в которое светило солнце, было зашторено. В комнате царил полумрак. Костя присел на кровать в ногах у Наташи.
- Ну, что с тобой? - спросил он её.
- Отравилась, - слабым голосом ответила она ему.
- Я тебе водички минеральной принёс, или хочешь, выпьем водочки, хорошо очищает желудок – предложил Костя.
- Не знаю. Мне, наверно, нельзя. Правда, настроение паршивое и слабость, может быть, поможет, - неуверенно сказала она.
- Конечно, поможет, по себе знаю. Когда перепью и тошнит утром, водочка самое милое дело.
- Дурак, я же не пила и мне похмеляться не надо, - обиделась на него Наташа. Они помолчали немного, потом она сказала: - Ладно, налей немного.
Костя достал из серванта две маленькие хрустальные рюмки и наполнил их. Они выпили. Костя спросил её, чем она занималась эти дни.
- Мне не хочется сейчас говорить. И водка ударила как обухом, по голове. Я, наверно, зря её выпила и мне надо в туалет. У меня кружится голова, я боюсь, что одна не дойду, завалюсь, проводи меня - попросила она Костю: - только сходи прежде попроси мать, пусть посторожит туалет, чтобы кто-нибудь его не занял.
Костя проводил её до туалета. – Назад меня мать приведет, - сказала ему Наташа: - Иди в комнату, там подожди меня.
Он пошёл в комнату, а её мать осталась стоять у туалета. Он опять сел на кровать. Кресло было занято одеждой, а другое стояло у пианино, и он не стал его перетаскивать к кровати. Постель кое-как прикрывало одеяло, из-под него торчала простыня. Костя хотел поправить одеяло. Взялся за его края поднял его, встряхнул и хотел аккуратно закрыть им постель. Увидел сбившуюся простыню и захотел перестелить её тоже. Расправил её, она была вся в пятнах свежей крови. С неё на пол упала пропитанная кровью вата. Он перестелил постель. «Менструация, - подумал Костя, - однако сколько крови» Он не стал садиться на кровать сел в кресло у пианино и стал ждать Наташу. Мать привела её в комнату и уложила в постель. Она наверняка видела пятна крови на постели, однако, наверно потому что в комнате был Костя, ничего не сказала и вышла из комнаты. Наташа дрожала, ей было холодно, лицо было серого, землистого цвета, потухшее, страдающее.
- Ты иди, - сказала она Косте сквозь зубы, - я совсем раскисла. Поправлюсь, я тебе позвоню. Она не обратила внимания на то, что Костя перестелил ей постель. Он сказал: - Наташа, послушай, я поправил твою постель она вся в пятнах крови. «Что с тобой? Мне кажется, тебе срочно нужен врач».
- С чего ты взял. Ты, что доктор? Завтра всё пройдёт. Мне соседка твоего приятеля, у которого я расписывала комнату, сказала, что дня через два всё пройдёт.
- Что пройдёт? – не понял её Костя.
- Всё, - опять повторила она.
Костю как кипятком обожгло. Он всё понял. У приятеля соседка по коммунальной квартире работала в доме, котором она жила, дворником и попутно грешила тем, что занималась подпольными абортами. Об этом все знали, участковый уже пригрозил ей, что посадит, но конкретно ничего не предпринимал, она приплачивала ему, и он пока не трогал её, смертных случаев не было, а если и были, то умирали не у неё на столе, а в больнице, куда как правило, сделавших у неё аборт доставляли уже без сознания. Те же кого удалось спасти молчали. В помощи Клавы, так звали соседку, нуждались многие и случалось так, что к ней приходили на аборт по рекомендации тех, кого она чуть не отправила на тот свет.
- Ты с ума сошла. Не могла мне сказать. Нашла к кому идти за помощью. Сказала бы мне, если поздно, ну, родила, я не стал бы отказываться от своего ребенка.
- Мне ребенок не нужен, у меня тогда рухнули бы все мои планы. Не сейчас. Я ещё ничего не успела, я должна была состояться как художник, режиссер, создать свой детский театр, альтернативный ТЮЗу, где играли бы одни дети, это было бы что-то вроде школы-студии, была бы постоянная ротация актеров из талантливых детей, отыграв несколько лет в детском театре у меня, они могли идти дальше к Каргоцкому, поступали бы к нему в мастерскую в театральный ВУЗ, а ко мне бы приходили другие способные дети. Площадку для театра мне обещали в управлении культуры. У меня столько планов и мне просто некогда будет нянчиться с ребенком. И ещё, самое главное, я думала, что ты об аборте ничего не узнаешь. Ну, коль узнал, - Наташа замолчала.
- Ты что замолчала, - спросил я её. Тебе плохо?
- Да. Но я все же скажу тебе. Я не оставила ребенка ещё и потому, что не знаю чей он. Я хотела быть честной перед тобой. Не хотела, чтобы ты когда-нибудь стал сомневаться и спрашивать себя, а я ли отец ребенка. Или как вариант, кто-нибудь сказал тебе об этом. Я не знаю, кто отец ребенка.
Костя почувствовал, как где-то в груди заполыхал огонь ревности. Он почувствовал обиду и, не смотря на состояние Наташи, ему захотелось ударить её. Он верил, что их любовь нерасторжима, и нет силы, которая могла её разрушить. Он думал о её измене как о предательстве любимого человека, которое не прощают, но в то же время не чувствовал в себе уверенности, что сможет после её слов больше с ней не встречаться. И кроме того ей нужна была помощь. Наташа могла стать ещё одной пациенткой Клавы, из тех, кого она отправила на тот свет. Он сказал, что отвезет её в больницу, потому что знает в отличие от неё о квалификации Клавы и насколько опасно довериться ей и делать у неё аборт. Это всегда огромный риск и если она хочет, чтобы её жизненные планы осуществились, надо срочно ехать в больницу. Костя вызвал скорую помощь. Сказал, что у девушки кровотечение. Всё оказалось очень серьезно. Врач орал на Костю, считая, что это он уговорил Наташу сделать подпольный аборт, и сказал, что она умирает и спасти её шансов мало. Если она умрет, - добавил он, тебя посадят, я об этом позабочусь, с угрозой в голосе пообещал он. За что? – спросил врача Костя: - Я только привёз её к вам, она не хотела ехать в больницу, псевдоакушерка пообещала ей, что до утра всё пройдёт.
- Ну, конечно, у покойников уже ничего не болит. Где девушке делали аборт? - спросил он Костю, и тот сообщил врачу адрес. Врач, прочитав адрес, в гневе опять набросился на Костю.
- Мы же сообщали в милицию о том, что по этому адресу делают подпольные аборты? Что ничего не изменилось? – спросил он Костю.
- Как видите, - ответил он врачу.
- Вы, наверно, обманываете меня, – сказал врач.
- Пусть проверят адрес.
- Непременно – пообещал ему врач и исчез в операционной.
Скоро он вышел, сказал, что потребуется переливание крови, твоя Наташа потеряла много крови. У тебя какая группа крови? - спросил он Костю. Первая группа – с гордостью сообщил Костя врачу о своей группе крови. Ну, вот хоть чем-то будешь ей полезен. Пойдём со мной, мы сейчас перевезем её в отдельную палату, ты ляжешь на кровать рядом с ней, и мы сделаем прямое переливание крови. Может быть, твоя кровь и любовь к этой девушке сотворят чудо и ей станет лучше. Будем надеяться. Пойдём, - повторил врач свою просьбу. Костя лежал рядом с Наташей, и его кровь от него бежала к ней, лицо у нее было бледное, неживое, наркоз ещё действовал. Периодически заходила сестра, проверяла всё ли у них в порядке.
-Когда она придёт в себя? - спросил он сестру о Наташе.
- Если всё будет хорошо, к утру проснётся.
- Костя лежал рядом с девушкой, которую любил, она была дорога ему, и то, что она ему сказала, сейчас не имело значения, кроме острой жалости к ней и надежды на то что она выкарабкается он ничего не чувствовал и не желал. Он вспомнил, как складывались у них отношения. Они любили друг друга и, тем не менее, часто ссорились. Инициатором ссор, обычно была Наташа. Она была эгоисткой во всём, слушала только себя и с мнением другого, если ей что-то не нравилось, не считалась.
Зимой перед новым годом они опять поссорились. Она пригласила его на спектакль, который она поставила, в нём играли дети. Это было по существу Новогоднее представление, имеющее сценарный план, у детей были роли сказочных персонажей, сюжет был незамысловат и закачивался спектакль всеобщим весельем, когда артисты объединялись со зрителями, для встречи Нового года. Под бой курантов зал пел новогоднюю песню, которую сочинила Наташа. Костя не мог переломить себя, переломить свою взрослость, превратиться в ребенка и чувствовал себя не в своей тарелке, среди этого всеобщего веселья. Он не стал дожидаться окончания спектакля, после которого у Наташи намечался «разбор полетов» с актерами её театра, ему опять пришлось бы ждать. В общем, он ушёл, написал ей записку, что позвонит. Он выходил из Дома культуры и встретил знакомую Наташи, похожую на цыганку, совсем молодую красивую девушку. Где-то, наверно, на таком вот спектакле она познакомилась с Наташей и привязалась к ней, Наташе всегда нравилось кем-то руководить, был Миша, шефство над которым она осуществляла какое-то время, теперь вот была Марина. Она училась на первом курсе того же института, в котором учился и Костя. Правда она училась на дневном отделении, а Костя перевёлся на вечернее отделение, поэтому в институте они не встречались. Марину, он уже видел с Наташей. У неё дома они даже как-то надрались, Марина была с бой-френдом, парнем на несколько лет старше её. Ему, наверно, было лет двадцать пять. У Кости была черта, не красящая его, но бороться с ней он был не в силах, потому что в основном, она проявлялась, когда он напивался и терял самоконтроль. Костя не был однолюбом, но теперь, когда Наташа прочно заняла, как ему казалось, незаменимое место в его жизни и право быть единственной и неповторимой он не хотел никого другого, даже если такая возможность представлялась Правда, такой стереотип поведения не срабатывал, когда он пьянствовал. Для него в таком состоянии было неважно, присутствовала Наташа или он пил без неё. Тогда он терял контроль над собой, забывал обо всем на свете, и любовь к художнице тонула в стакане, если рядом оказывался кто-то, кто согласен был оказаться с ним в одной койке. Тогда, у Наташи, не смотря на то, что Марина была с бой-френдом, Костя несколько раз выходил с ней на лестницу «покурить». Там они целовались. Бой-френд что-то почувствовал и тоже стал выходить с ними на лестницу. Бой-френд был спортсмен, самбист, он хмуро смотрел на Костю, подозревая плохое, раздумывал, дать Косте в репу сейчас или потом, чтобы отстал от Марины.
. Скоро почти ежедневно они стал встречаться в институте. Марина, обычно, сидела на подоконнике на лестнице, курила, и ждала Костю, видимо, изучила расписание его занятий. Они здоровались, Марина начинала о чем-то его расспрашивать и своим поведением всячески подчеркивала, что хотела бы перевести знакомство с Костей во что-то другое, дружбу, которая привела бы их в постель. Она не то что бы не давала Косте прохода, но всё время маячила у него на горизонте.
В институте, у Кости в его группе, был приятель, Валера, у него была своя машина, «Запорожец», машина не очень элегантная, обогревалась керосиновой печкой, поэтому в салоне всегда пахло керосином, но ездила исправно, а это было главное по тем временам. Валера был очень кампанейский, свой человек, у него водилась деньги, он был большой любитель пива и вообще всякого застолья, веселых кампаний и развлечений с девочками, Костя проводил с ним много времени вместе. Довольно часто по вечерам, вместо занятий в институте, они устраивались попить пивка в пивной под Думой. Была когда-то такая пивная на Невском проспекте. Там не продавали пива в розлив, и поэтому может быть, не было такой грязи, какой славились другие пивные. Обычно здесь подавали холодное, запотевшее бутылочное пиво «Московское» и сушки. Иногда баловали раками или креветками.
Как-то по уже сложившейся традиции Костя с Валерой отметились в пивной, а потом пошли на занятия в институт. Они учились в Ленинградском финансово-экономическом институте. Собирались стать крупными экономистами, как А.Вознесенский, его именем был назван институт. Но скоро поняли, что это невозможно, так как очень любили пиво и очень много времени посвящали ему, вместо того, чтобы изучать экономику снабжения и сбыта, страны развитого социализма, удивительное изобретение коммунистической системы хозяйствования, что-то вроде карточной системы. Оказалось, правильно делали, что пили пиво и не забивали себе голову этой ерундой. Вроде той ерунды, которую изучают теперь и называют капиталистическим рынком.
Учиться в тот день они не стали, в класс не пошли, стояли, курили на лестнице, ждали приятельницу Валеры из их группы, чтобы взять с собой и поехать к Косте домой вместе делать курсовик. Так он с ней договорился, ну, а на самом деле продолжить разминку, ту, что мы начали под Думой. И тут к Косте подошла Марина, с которой они теперь встречались часто.
- Откуда? Куда? - спросил её Костя.
Что она могла ответить? Сказала, что была на лекции, на потоке, теперь она собирается в библиотеку института почитать, но если есть предложения, самоподготовку в библиотеке института она может отложить на завтра. У Кости не было намерения приглашать её к себе домой. Однако Валера, увидев красивую девочку, уже загорелся и сказал, что Марина, если хочет, поможет переписать Косте курсовик, так будет лучше, интересы дела, прежде всего. Помощь младших старшим не пропадает для них даром. И улыбнулся своей неподражаемой улыбкой, окутав себя непроницаемым облаком дыма. Костя сказал Марине, что переписывать курсовик, они будут у него дома. Если она не против такого предложения они возьмут её с собой. Марина с радостью согласилась.
Пришла Нина Калинина, подруга Валеры. И они поехали к Косте. Он с Костей пил пиво, тем не менее, спокойно сел за руль. По пути они взяли сухого вина, пива, плавленых сырков - отличная закуска и дешево, и в предвкушении застолья и общения с приятными спутницами, что будут рядом с ними, они летели на «Запорожце» по булыжной Садовой, как будто участвовали в гонках Париж-Монте-Карло. Обогнали несколько трамваев, у Никольского собора проехали перекрёсток на красный свет, полетели дальше, обогнули Покровский садик и были у дома. Валера резко затормозил, как и положено настоящему гонщику. Вспугнул голубей и бабку из квартиры Кости, которая шла из мясного с кошелкой, из неё торчали хвосты какой-то дешевой рыбки для любимой кошки, и себе на уху. Сын жил отдельно и не баловал старушку мать. Она жила на колхозную пенсию 14 рублей в месяц. Это, как сейчас 1000 рублей.
Мы пили день и весь вечер, Калинина и Марина почти не пили, но сидели с нами. Старались одни мы с Валерой. Машину он сначала решил оставить у меня под окнами, но, не надеясь на мой чуткий сон, и подумав о неудобствах коммунальной квартиры и то, что тогда придется трахаться вчетвером в одной комнате, о том, чтобы устроить промискуитет не могло быть и речи, решил ехать с Калининой к заливу, за Кировский стадион. Я его уговаривал не делать этого, предлагал остаться с подругой у меня, но у Валеры была молодая жена и маленькая дочь, к ним надо было тоже поспеть. У него были грандиозные, невыполнимые планы, но он привык брать намеченные рубежи. Поэтому они с Калининой все же уехали. Мы остались с Мариной. Я был пьян и она могла уйти даже не попрощавшись со мной. Она осталась. Моя совесть утонула в вине, там же, где и страстная любовь к моей Наташе. Ах, Марина! Она была такая молодая, чистая, нежная. Утром она привела всё в порядок, вымыла посуду, подмела пол и мы пошли с ней на остановку трамвая. Она поехала учиться в институт, а я на работу.
Я лежал подле Наташи и отдавал ей свою кровь. Я подумал, что мы с ней квиты, так как похвастаться своей верностью я тоже не мог. В очередной раз зашла медсестра, с ней был доктор, тот, другой из операционной, видимо, ушёл домой. Доктор поколдовал над Наташей, она по-прежнему не приходила в сознание, и сказал медсестре, что кровотечения нет, состояние стабильное, больная скоро придёт в себя. Сколько крови отдал реципиент? - Спросил он медсестру. Граммов триста, - сказала она.
- Как вы себя чувствуете? - спросил меня доктор.
- Вроде нормально.
-Голова не кружится, слабости не ощущаете?
- Нет.
- Тогда вот что. Мы возьмём у вас ещё граммов сто крови. Это не опасно. Вы, молодец, может быть, именно ваша кровь помогла больной. Если так дело пойдёт и дальше она скоро придёт в себя. И самое главное будет жить. Теперь в этом есть уверенность.
- Спасибо доктор, - сказал я.
- Это вам спасибо голубчик. Выручили и нас и свою подругу. Вот что делает любовь, какой обладает силой; кровь любящего свою подругу реципиента, в отличие от донорской, обладает особой энергетикой жизни, а значит особыми свойствами, - доктор улыбнулся.
В его шутке чувствовалось, облегчение и даже радость от того, что всё закончилось благополучно и опасность уже позади.
- Но то, до чего вы довели её непростительно. Не делайте больше так. Думали, наверно, только о своём удовольствии. О подруге не думали, не думали, что от вашей любви она может умереть. Надо было предохраняться. Хотя теперь, если всё будет хорошо и она выздоровеет, этого делать больше не надо.
- Почему доктор?
- Потому что теперь она не сможет стать матерью, даже если захочет. Я не знаю, кто виноват больше. Акушерка, которая чуть не погубила её, оставила без надежды на материнское счастье или вы со своим преступным безразличием к репродуктивному будущему своей подруги.
- Вы скажете Наташе об этом?
- Конечно. Должен сказать.
Доктор постоял, помолчал, повернулся к выходу. - Где-то, через час, мы отпустим вас. Всего вам хорошего, - пожелал мне от дверей доктор, склонил в поклоне голову и вместе с сестрой вышел из палаты.
Утром я заехал в больницу, к Наташе посетителей не пускали, и мне ничего не оставалось делать, как только обратиться в справочное. Здесь я спросил как дела у Наташи. Мне сказали, что состояние удовлетворительное, больную перевели в общую палату. Дни посещения родственников среда и пятница. Это была вся информация. В принципе мне было и этого достаточно. Теперь я знал, что самое страшное позади и отправился на улицу Коломенскую к Клаве, благо это было недалеко, от Мариинской больницы, где лежала Наташа. Я не знаю, зачем я пошёл к ней, что хотел от неё услышать. Меня гнала к ней злоба, бесполезная, не рациональная ничего не дающая, я шёл к ней разве только для того, чтобы каким-то образом наказать её. Но как? Бить её. Сделать ей больно, чтобы она мучилась, как мучается сейчас Наташа. Нет, это было не по мне, унизительно, противно; я не знал, что делать в этой ситуации. И шёл, надеясь, на то, что на месте что-нибудь придумаю. Ни на улице, ни во дворе Клавы не было. Её трудовой инвентарь стоял у водосточной трубы, рядом с входом на лестницу, которая вела в её квартиру. «Значит, она дома», - подумал я с мстительным удовольствием. Поднялся на лифте к ней на пятый этаж, позвонил в квартиру. За дверью слышалась пьяная ругань, звуки саксофона. Потом кто-то пошёл открывать дверь. Открыл дверь Адик, лилипут, её сосед по квартире, в руках он держал свой саксофон. Он засмеялся, увидев меня.
-Ты чего так рано, похмелиться негде, заходи, мы с Клавой как раз бутылочку водки осваиваем. Так и быть и тебе нальем. Почему хорошему человеку не налить, - сказал он.
- Я не похмеляться, я к Клаве по делу.
- Странно, - он опять засмеялся, - в основном, к ней шлюхи шастают, залетят и к ней. Она выручает. А ты, какое место лечить будешь? Она баба способная, триппер травками лечит. С тебя она недорого возьмёт, слабость к тебе питает, вот, говорит, выебал бы, на седьмом небе от счастья была бы.
- Я спросил Адика, - мой приятель дома? А где ему ещё быть? На заработки уезжать ему ещё рано. Вчера соседку с нижней квартиры, Светку, привёл, вот наверно ебет, пока не выходили. Да, знаешь, художница, с которой ты приходил, она ему комнату расписывала, приходила к нему опять, потом Клава её пользовала. Я прошёл на кухню. За столом покрытым клеенкой, он стоял в центре кухни, сидела расхристанная и уже пьяная Клава.
- Кого я вижу, - радостно приветствовала она меня, - моя любовь, ты пришёл, чтобы трахнуть тётю Клаву. Я ждала тебя. Водочку сейчас допьем и освежим стол. У меня закуска хорошая. Холодец. Вчера ножки свиные достала, студень весь вечер варила, поставила за окно, тепло, думала, не застынет. Нет ничего. Сейчас попробуем.
Я чувствовал, как кипящая во мне злость ищет выход. Я должен был за что-нибудь уцепиться, чтобы моя злость пролилась и ошпарила Клаву, растопила бы её пьяное блаженство.
- Что ты Адик про художницу мне сказал? – спросил я лилипута.
- Клава насторожилась. А что он тебе сказал? - уже меня спросила она.
- Что ты девчонке аборт сделала и отправила её домой умирать. Сука ты. Она умерла, - чтобы напугать её, соврал я. Вот, пришёл тебе сообщить об этом. Сама пойдёшь сдаваться или дождёшься, когда за тобой приедут? Она перед смертью сказала, кто ей делал аборт.
- Не я! Не я! - испуганно заорала Клава. Твоя подруга, блядь, с моим соседом Толиком, твоим приятелем, трахалась. Залетела, а я здесь причём? Он просил за неё, я отказалась.- Она заревела, налила себе полстакана водки и запила ею пьяные слёзы. - Я не чистила её, пусть не врёт, я только стимулировала травкой у неё выкидыш. Я отопрусь от всего. Я даже денег с неё не взяла, твоя девица боялась, что ты узнаешь, на всё была готова. Поэтому если какой-то коновал погубил её, то ищите его.
- Ты эти сказки оставь для милиции.
- Богом клянусь. Не я её погубила. Я смотрела её, у неё всё было чисто.
- Ты Бога оставь в покое, как у тебя язык поворачивается на него кивать. Знаешь, что сказал царь Соломон: «всякое дело Бог приведет на суд, и все тайное, хорошо ли оно или худо». Так что если взяла на душу тяжкий грех жди теперь суда. Бог рано или поздно найдёт для тебя судью, смерть девушки не останется без отмщения. Кирпич на голову упадёт или умрёшь от пьянки.
- Не каркай. Что теперь говорить, если твоя девушка умерла, уже её не вернуть. Давай лучше выпьем. Помянем её. Ей надо было осторожней быть с мужиками.
- Почему с мужиками. Во множественном числе.
- Да потому что твоя художница та ещё штучка. Царство ей небесное, - перекрестилась Клава.
- Перестань креститься, она жива, я хотел тебя напугать, чтобы ты тряслась от страха, а тебя хрен прошибешь. Завтра трясущимися руками уже кому-нибудь опять будешь аборт делать.
- А как жить тогда, если завязать. Пиз.. подставлять я уже старая. Ты же не хочешь, бесплатно дам. Пришлось заняться тем, на что есть спрос. В деревне у бабки повитухи выучилась и роды принимать и вызвать выкидыш и если очень надо и аборт сделать. У меня дочка дура, её надо содержать, есть другие расходы. Деньги откуда брать? У меня чулка нет. Ничего не скопила на старость. Так что войди в моё положение. А свою подругу бросай или у тебя скоро рога вырастут.
Клава уже оправилась от страха и опять радовалась жизни.
- Адик, позвала она лилипута, куда ты спрятался, не бойся, он не будет меня бить, мы всё уладили. Правда, мой хороший? - спросила меня Клава, - давай выпьем за то, что всё хорошо кончилось. Так и должно было случиться. У меня рука лёгкая. Видишь, жизнь не сложилась, за чьи-то грехи маюсь. А могла стать хорошим врачём-гинекологом, на худой случай фельдшерицей, - она гнусно, хрипло засмеялась. Так, что мне захотелось откашляться. Деньги гребла бы лопатой.
-Ну, ты и так во дворе неплохо гребешь лопатой, - подколол я Клаву
- Так это не те фантики. Это макулатура на неё разве что иногда, если её соберешь достаточно, можно книжку какую-нибудь купить дефицитную. Вот Горького «На дне» купила, говорят хороший детектив, «Анжелика, маркиза ангелов». У меня много книг, которые я за макулатуру купила для дочки, да она читать не умеет. Мои постояльцы, суки, знают, что она не заметит пропажу, воруют у неё эти книжки. Я иногда с рынка пускаю черножопых, сдаю им угол, они учатся здесь в Ленинграде, в институте советской торговли, и торгуют на рынке цветами, Марат и Казбек, ты их знаешь. Баб в институте еб.. всех подряд. Вместо цветов им книжки дарят. Барышни интеллигентные, зачем им белые, осыпающиеся, завявшие хризантемы, они книжки читают, про любовь. Жалко Казбек, своровал у меня книжку хорошую, «Казанова», вот я тебе скажу был ёб… Казбек барышням её подсовывает, чтобы почитали, завелись, а после еб.. их. Знаешь, Адик он же в цирке работает со своими лилипутами. На саксофоне с какой-то джазовой певичкой выступает под куполом цирка, по канату ходит и играет на саксофоне, а она поёт «Лунный вальс» Дунаевского. Смелый какой. Да? Адик не лилипут. Просто Фира Наумовна, его мать, долго скрывала беременность, растущее пузо прятала, носила тесные платья, и прижала ему головку бедному в утробе. Так всё в порядке, только с ростом вот заковыка вышла. Не вырос. Остался маленьким. Всего один метр и пятьдесят три сантиметра. Парнишка не в мать, сумасшедшую дуру, оказался талантливый. Фира, когда он подрос, разменяла квартиру, решила жить отдельно от него, и он оказался в нашей коммуналке. Мать не любит Адика с рождения, его маленький рост ей постоянно напоминает о тайном грехе, за который Бог покарал её, грех воплотился, стал явным, позорит её через сына, который не вырос, остался маленьким. Она изуродовала ему жизнь. На этой почве она свихнулась и периодически попадает в дурдом. Адик жалеет мать и выполняет все её прихоти, и по-прежнему боится её, когда она сердится. Он не чувствует себя с ней взрослым, вот пошёл у нее на поводу потерял квартиру. Есть такая пословица: «маленькая собачка до старости щенок» - это про Адика он и в жизни такой. Маленький, добрый, беззащитный. А какие Адик сочиняет стихи. Вот, послушай, мне недавно прочел: «Я лежу на чужой жене, одеяло прилипло к жопе, я строгаю детей стране, назло буржуазной Европе». Хорошо. Да? Ты знаешь, что у Адика свадьба? Завтра. Жену я ему подобрала. Хорошая девочка. Марат и Казбек хвалят, говорят, ты Адику хороший подарок сделала. Девушка добрая во всех отношениях. - Клава засмеялась: -Ты приглашен. Приходи. Будет весело.
- Кем приглашен? Что ты выдумываешь? Адик мне сейчас ничего не сказал, – возмутился её враньем Костя
-Не приглашал, сейчас пригласит, - невозмутимо ответила ему Клава, - он и о свадьбе своей от меня узнал.
- Слушай, Клава, кончай пиз …. .
- Ты что, правду говорю. Я познакомила его с Надей, тоже дворник, в соседнем доме. Он, как и мои чурки, Казбек и Тимур, попробовал её. Понравилось. Прямо тает от желания с ней трахаться постоянно, а сказать, что хочет жить с ней, стесняется. Он любит больших, нормальных женщин. Он только роста маленького, а инструмент у него для любовных утех, ого-го, многие мужики хотели бы такой иметь. Я Надьку давно хотела к кому-нибудь пристроить, шлюха ведь съеб…. или заразу какую-нибудь неизлечимую подхватит, если с таким чурками, что у меня живут будет трахаться. У русских на блядей денег никогда нет, а эти черноножопые всегда при деньгах. А тут, когда мужик под боком может немного поутихнет, все-таки какой ни есть, а муж. Адик не пьёт и не курит, деньги неплохие зарабатывает, ничего что еврей, другой русский хуже еврея. Жмот, пьяница, вор. У меня муж был такой. С его наследством до сих пор мучаюсь. Вот моя дочь из интерната для умственно отсталых детей скоро выйдет, ей уже четырнадцать, что мне с ней делать, куда пристроить. Не знаю. - Клава на какое-то мгновение замолчала, налила водки себе и мне выпила, прогнала невеселые мысли, и как ни в чем не бывало, увлеченно продолжила свой рассказ: - Да, так я Надьке всё про Адика выложила, сказала какой он хороший, тем более она в постели с ним уже была, представление о нем, как о мужике у неё было, поэтому на моё предложение, не раздумывая, согласилась. Сказала, что ей и самой надоела по мужикам ходить. Адик ей понравился. Ничего, что маленького роста. У неё знакомый сапожник, на заказ, обувь ручной работы делает. Он каблуки высокие для обуви Адика приделает и жених будет что надо, невесте по пояс или даже выше. Уже неплохо, - Клава опять загоготала своим скрипучим смехом: - В общем, я их сосватала. Адик стал было кочевряжиться: надо подумать, пожить просто так, убедиться в подлинности чувств. Ну, я ему мозги вправила. Сказала, что особо выбора у него нет. Или Надежда или его лилипутки. Он неглупый паренек, поэтому согласился на брак с Надеждой. Адик, - позвала она своего соседа: - Иди сюда дело есть.
Адик играл на саксофоне у себя в комнате, но Клаву услышал. Вышел на кухню, продолжая играть. Вынул из губ мундштук инструмента, спросил её: Чего тебе?
- Вот, - показала Клава на Костю, ты на свою свадьбу его не хочешь пригласить? Всё- таки не один день знаете друг друга. Он часто бывает у нас здесь, приходит к своему приятелю. Ему будет приятно поздравить тебя с такой знаменательной датой.
- Адик, - перебил Клаву Костя: - Я не напрашиваюсь, это инициатива Клавы, хотя не скрою, мне приятно узнать о таком важном событии в твоей жизни. Клава сейчас рассказала о тебе столько замечательного. Я и не знал, что ты такой отважный, почти каждый день рискуешь жизнью, ходишь по канату под куполом цирка, и при этом играешь на саксофоне. Это же уму непостижимо. Как это возможно?
- Это, она тебе рассказала такую чепуху? – Адик засмеялся: - Наверно, ей в пьяном сне приснилось, когда она спала у нас в цирке, привела дочку и сама всё представление клевала носом. Что она могла увидеть? Я не хожу по канату с саксофоном под куполом цирка. Там ходят по канату другие, а мы с Эллочкой выступаем, когда меняются номера, заполняем паузу. И всё. Если хочешь, приходи, будут все свои, ты почти всех знаешь. Справлять свадьбу будем дома, в ресторане дорого. Не хочется выкидывать на ветер деньги. Казбек и Тимур купят на рынке мясо, фрукты, овощи. Клава будет шеф-поваром, ей кто-нибудь ещё поможет. Справимся. Так что приходи.
-А все свои, ты имеешь в виду артистов, с которыми ты работаешь в цирке?
- Нет, что ты. Я не хочу скандала, истерик. Там не должны знать о моей свадьбе, я ведь с Эллочкой, так сказать, ну, трахаю её. Если она узнает, меня выгонят из цирка, я останусь без работы. Нет, будет всего человек десять, пятнадцать. Да и здесь просто негде устраивать многолюдное застолье. Ладно, я пошёл. Надо разыграться, сегодня я работаю. Алик повернулся и ушёл к себе в комнату.
- Ну, что? Я же сказала, что он тебя пригласит, - напомнила Косте про своё обещание Клава, когда Адик ушёл.
- Однако. Я пришёл разобраться с тобой, а получил приглашение на свадьбу – несколько растерянно сказал Костя.
Клава рассмеялась: - Мой хороший, тетя Клава любит тебя, а ты на неё с кулаками. Не надо. Давай и дальше жить дружно. Твой приятель так долго топчет Светку. Иди, скажи ему, что если он не отпустит её, припрётся её жених. Он знает, что Светка изменяет ему, а уйти, бросить её, не может, любит, боготворит эту молоденькую потаскушку. Придёт разбираться. Я не хочу после драки за ними убирать кровавые сопли. Пусть идёт на х.. к нему. Вот выпей на посошок. Клава налила мне в стакан водки.
В свете полученной новой информации, у Кости, у самого появились претензии к его приятелю. Он постучал в дверь его комнаты. Никто не ответил. Костя постучал ещё, не дождавшись ответа, решил, что объяснится с приятелем, завтра на свадьбе. Захлопнул за собой входную дверь в квартиру и поехал домой.
На следующий день Костя не поехал в дворец бракосочетания, где расписывались молодые, эта убогая унылая церемония под свадебный марш Мендельсона, где дежурный депутат из райсовета произносил раз и навсегда заученные слова, поздравлял молодых с законным браком и улыбался, не имея актерских данных, вымученной улыбкой, желал сочетающимся в браке счастья, отпугивала его от этого места, где узаконивалось счастье вновь созданной супружеской пары. Церковные церемонии бракосочетания были ближе ему своей театральностью, пышностью убранства церкви, обилием сусального золота иконостаса, сверканием хрусталя люстр, в которых преломлялись огоньки множества горящих свечей. Пение церковного хора и речей священника, которые были непонятны ему, напоминали заклинание шамана и производили гипнотический эффект, не только на сочетающихся браком, но и на всех присутствующих в церкви. Церемония бракосочетания превращалась в некое таинство. Здесь Бог благословлял молодых и разрешал им трахаться вволю, теперь они могли не оглядываться по сторонам, что там государство, если плодиться и размножаться им разрешал Сам Господь Бог.
Костя явился прямо на свадьбу, которая была уже в разгаре. Он подарил молодым комплект постельного белья, большой дефицит, ему он достался от приятеля тот жил у него и служил в оркестре Военно-медицинской академии. Он как-то принёс оттуда много разного белья. Солдатские рубашки, кальсоны и постельное бельё. На белье стоял штамп клиники академии, тем не менее, когда он сдавал белье в прачечную никто не придирался к такой мелочи и почему бельё с казенной меткой не спрашивал. Костя подарил молодым новый не стираный комплект белья. Хотел подарить Адику кальсоны с рубашкой, вместо пижамы, но потом раздумал. Клава увидела Костю, уже пьяная, обрадовалась, запричитала, - Наконец-то пришёл, мой хороший, мой голубчик, а мы тебя ждем, я всё расстраивалась, что тебя нет. Пришёл, садись рядом с тетей Клавой. Сейчас мы выпьем, и будем кричать горько, и смотреть как молодые целуются, завидовать им.
Костя осмотрелся, за столом сидело человек пятнадцать приглашенных на свадьбу. Как и полагается, во главе стола сидели жених и невеста. Правда, сейчас за столом сидел один Адик, невесты рядом с ним не было. Костя подошёл к нему вручил ему свой подарок, поздравил с бракосочетанием, спросил, где невеста, он хочет видеть её рядом с ним, чтобы ей тоже пожелать счастливого и долгого брака. Адик кисло улыбнулся, сказал, что невесте сегодня нездоровиться, - Вот не повезло, представляешь, у неё месячные, она мучается, сейчас пошла к Светке вниз у неё есть ванная, пусть подмоется. Скоро придёт. Ты садись. Закуси, выпей. Садись куда хочешь.
Костя посмотрел на Адика как на сумасшедшего, рассказывать о невесте такие интимные подробности, но он был трезв, разве что немного нездоров. Вид у него был не жениха, какой-то подавленный, нерадостный. Матери Адика за столом не было. Костя спросил его, где она. Он сказал, что мать как всегда, в это время весной её прихватывает, в больнице.
- А чего ты такой кислый? Или мне кажется? - спросил его Костя, - У тебя сегодня свадьба, улыбка не должна сходить с твоего лица, может быть, это самый счастливый день в твоей жизни. А месячные у твоей подруги жизни не будут вечно, пройдут, и будешь трахаться досыта. Ты из-за этой проблемы наверно страдаешь?
-А, - махнул Адик рукой, - Не только. Есть и другие, но об этом как-нибудь потом. Присаживайся за стол. – пригласил меня на свадебный пир Адик.
Я посмотрел за столом было несколько пустых мест. Толик, мой приятель, сидел рядом со Светкой, молоденькой шлюшкой с первого этажа. Это к ней, по словам Адика, ушла его, теперь уже жена. Рядом пустовало место и я сел рядом со своим приятелем. Я спросил Толика, что за люди сидят за столом. Я никого не знаю кроме участкового милиционера и Клавы.
-Да, не бери в голову, - ответил приятель, - это в основном знакомые Томки, жены Адика, и Клавы. Адик кроме нас с тобой и Светки никого больше не приглашал, ну, ещё этих черножопых, Тимура и Казбека, они помогли ему с продуктами.
- А где они? За столом их нет, - спросил я приятеля.
- Были, куда-то исчезли, наверно, сейчас придут, - сказал Толик.
В пьяной компании, сидящей за свадебным столом, не было, единства в отношении к свадебному мероприятию. Каждый был сам по себе. Не было управляющего начала, кого-то вроде тамады. Тосты произносились стихийно и невпопад, сидящие за столом, не ждали очередного тоста, не жаждали приветствовать молодых, а жадно хлебали водку, забыв, по какому поводу они в этом доме. Иногда кто-то вспоминал зачем он здесь и начинал кричать горько, призывая других поддержать его, сидящие за столом начинали кричать горько и звать невесту: «Томка, иди сюда, покажи всем как ты любишь Адика», - скандировали они, ожидая появления жены Адика.
За свадебным столом Костя просидел больше часа, а невеста, то бишь жена Адика, так и не появилась. Не возвращались за стол и жители Кавказа, постояльцы Клавы. Адик сидел во главе стола, забытый всеми и гостями и молодой женой. Ему было бы наверно легче, если бы он был пьющий человек. Шампанское бы немного развеселило его. Но он был человек непьющий, кроме того у него была свадьба и он хотел прочувствовать это событие до конца, оставаясь трезвым. Он, как и все сидящие за столом, ждал свою жену. Светка не выдержала, сказала Толику, что посмотрит, где застряла Тамара. Притащит её сюда. Адик извелся ожидая её. «Вот, сучка, - выругалась она. Встала из-за стола, подошла к Адику , сказала, что сейчас приведёт Томку: - Сколько можно подмываться? - пьяным голосом, возмущенно спросила она Адика. Он пожал плечами и улыбнулся улыбкой Пьеро. Когда Светка ушла, Толик наклонился ко мне и сказал, что чувствует, здесь что-то не так. «Эта блядь, - сказал он про Тамару, - кажется, сейчас ставит Адику рога.
- Ты, что? – не поверил ему Костя, - в такой день и потом у нее течка.
- Кто тебе сказал? – спросил его Толик и засмеялся.
- Адик
- Это Томка, блядь, лапшу ему вешает на уши, её такая проблема, если она кого-то захочет, не остановит. Ты не читаешь Есенина.
- Причем здесь поэт? - с недоумением спросил я приятеля.
- Ну, как же это он написал: «…подсмотрел я ребяческим оком: лижут в очередь кобели истекающую соком суку». В такой день не могла потерпеть. У меня есть подозрение, что сейчас её еб.. черножопые. Ни Тимура, ни Казбека до сих пор нет. Тебе не кажется подозрительным, что на свадьбе одновременно отсутствуют квартиранты Клавы и невеста.
- Да, ладно, тебе придумывать небылицы.
- Это не небылица. Они мне всё время дорогу переходят, Светку еб…тоже. А сейчас Адика унижают. Обижают его, спрашивается за что? Для этих черножопых тварей нет ничего святого. Они к русским относятся как быдлу и еб.. нас всех, а мы терпим. Я сейчас пойду к Светке, и посмотрю, чем там у неё Томка занимается. Засеку черножопых сам их оттрахаю. Надоели мне эти постояльцы Клавы с Кавказа. Дикий народ. У них одни инстинкты и в голове и не одной извилины. Надо призвать к порядку черножопых попытаться привить им хотя бы кулаком чувство уважения к русским, и вообще к народу, стране, которую весь советский Кавказ используют вроде дойной коровы. Доят, а взамен ничего не дают. Русские самая униженная нация в так называемой братской семье народов. Деньги текут на Кавказ рекой, там поднимаются города, создается промышленность, процветает земледелие. Сколько они выращивают винограда? Виноделие приносит им огромные доходы, и все они остаются в республиках, ничего не перечисляется в центр. А мы, русские, загибаемся, сельское хозяйство убыточное, на трудодни из-под палки много не заработаешь. Люди бегут из деревни. Раньше убегали на целину мечтали там разбогатеть, да пролетели, рекордный урожай 1953 года не повторился, целина один только раз накормила страну, потом пошли неурожаи, теперь деревенщина из центральной России бежит в Москву, домой в нищету возвращаться не хотят. Скобари из Псковской губернии, и крестьяне из губерний Северо-Запада, побывавшие на целине, оседают в Ленинграде. Ты знаешь, что только по оргнабору, с начала шестидесятых годов, когда в стране развернулось массовое строительство жилья, везде стали создаваться Черемушки, в Ленинград ежегодно завозят по 50 тысяч неотесанных, неграмотных крестьян, они строят, вроде как нам, коренным ленинградцам, жильё. Только получают это жилье по разнарядке, по которой львиная доля построенного жилья достается этим неотёсанным крестьянам. Они превращаются в горожан со своей крестьянской психологией, привычками, клопами, невежеством и другими подобными достоинствами. В Ленинграде после войны было 1,5 миллиона человек. В своем большинстве коренные ленинградцы. Это был особый сорт людей со своим менталитетом и прежде всего огромной культурой. Ленинградцев всегда узнавали в других городах страны, они всюду несли с собой культуру и были образцом воспитанных людей. И вот в город, по-прежнему, каждый год завозят по 50 тысяч человек деревенщины, и он превратился в большую деревню, где плюются на улице и в доме, ругаются матом, поскольку это язык плебеев, другого они не знают и могут выражаться только на матерном. Город превратился в помойку, теперь в нём царит серость и скотство. В результате такой политики, мы, коренные ленинградцы, остались в меньшинстве, и чистота менталитета коренных горожан подвергается серьезной коррозии.
Всего этого можно было бы избежать если бы мы не кормили Кавказ, а направляли бы деньги в село, чтобы оттуда не бежали люди. Численность крестьян в нашей стране, с её огромными просторами пригодными для землепользования, всегда должна на существенную величину превышать численность горожан. Финансирование села стабилизировало бы этот процесс. Крестьяне стали бы жить не хуже горожан и не стремились в город за жар-птицей, если бы их жизнь отличалось от городской, разве что квалифицированным крестьянским трудом и культурой. Ну, с культурой дело поправимое, её со временем можно было бы подтянуть. А во всём виноваты черножопые и политика государства, они никогда не будут с нами. Россия воевала с Кавказом триста лет и силой подчинила его себе, принудила жить вместе. Но этот дикий народ никогда не будет ручным, он как волк не будет лизать руку, будет стремиться вырваться из капкана, куда эти народы попали по воле русских. Их надо отпустить с Богом. Россия только выиграет от этого. Толик замолчал.
- Ты не бушуй, успокойся, может быть, всё не так страшно. Ты, кажется, преувеличиваешь. Хорошо, что тебя никто не слышит. Тебе бы не поздоровилось. Ты не заговаривайся. КГБ не дремлет.
- Да, хер с ним, с КГБ. Что, Клава побежит на меня стучать?
-А почему бы нет. Дворники всегда были надёжным резервом этой организации. Кроме того, наверно, они ей за такую интересную информацию отстегнут на бутылку.
-Ладно, сегодня больше не буду, трендеть, сегодня у Адика праздник, а он грустит. Надо выручать соседа вернуть ему неверную жену – сказал Толик.
- Пойду, проверю, чем занимается его жена. Если с ней развлекаются черножопые, надаю им по жопе я. Видишь, стал говорить стихами – засмеялся Толик, - Ты тоже не грусти, я сейчас вернусь – сказал он. Встал из-за стола и пошел искать жену Адика.
Пьянка по-поводу свадьбы Адика продолжалась, не смотря на продолжительное отсутствие на свадьбе его жены. Никто не всполошился, никто не пытался организовать её поиск Может быть, постояльцы Клавы с Кавказа устроили, розыгрыш, и понарошку украли жену Адика, и теперь ее надо было искать, найти и за выкуп вернуть неутешному в горе супругу? Кавказцев не было и наверно их можно было бы поэтому подозревать в устройстве подобного розыгрыша. Костя посмотрел на участкового милиционера. Кому как не ему можно было поручить розыск жены Адика. Больше делать вид, что супруги нет, что она подмоется и сейчас появится не было смысла. Милиционер сидел с Клавой обнимал её за плечи и что-то мурлыкал ей на ухо. Она млела от счастья. Оба были уже крепко пьяны. Участковый был дядька, лет пятидесяти с красной рожей, опухшей от постоянной пьянки, нос у него был сизый из-за синих прожилок лопнувших сосудов, не выдержавших постоянно высокого давления в организме милиционера. Он полез было целоваться с Клавой, но Костя сорвал это его намерение и спросил участкового о том, что он думает по-поводу исчезновения невесты. Тот уже плохо соображал, но всё же суть вопроса дошла до него: - А чего я думаю, - громко икая, сказал он. Ничего не думаю. Придёт никуда не денется. У них с Адиком брачная ночь впереди, разве сбегают от такого удовольствия, - икнул он опять.
- А может быть чучмеки, жильцы Клавы, украли её в шутку, такой розыгрыш на свадьбе не редкость. Будут требовать за неё выкуп.
Милиционер был крепко пьян, и, не раздумывая, сразу отмел моё предположение: - Я знаю Тимура и Казбека, хорошие ребята, они не будут заниматься такой ерундой, и вообще отстань, видишь, я занимаюсь делом, склоняю Клаву к тому, чтобы она сегодня ночью немного потешила одинокого стража порядка. А то я кручусь день и ночь и совсем закис без бабы. Одна пьянка. Я, образно говоря, скоро перестану ловить мышей, то есть преступников, ничего не хочется делать, скучаю без такой красавицы как Клава. Я всё же мужик и в штанах кое-что для услады баб имею – заржал он пьяным смехом. Красавица давно уже имела непотребный вид спившейся женщины, но сегодня была в нарядном платье с завитыми горячими щипцами, как у овцы, в барашки волосами и была разрисована какой-то дешевой косметикой, как кукла. Клава зарумянилась ещё больше от похвалы милиционера, то, что он её хочет, обрадовало скучающую по мужской ласке женщину. Она обхватила его голову руками, склонила к себе и стала целовать в лысину. Нетрезвыми, неверными руками налила милиционеру себе и Косте водки в фужеры из простого стекла, и они выпили за то, чтобы она всегда была такой привлекательной и желанной. Адик смотрел трезвыми глазами на веселившихся людей, забывших, зачем они к нему сегодня пришли, и тоска от этой вакханалии веселья всё больше грызла ему душу. Они должны были пить за его счастье, а сейчас пили просто так как на любой пьянке без повода, вроде той, когда соображают на троих, когда пьют для того, чтобы залить пустоту своей нелепой жизни и на время уйти от её проблем. Адик был еврей, а значит истинный homo sapiens, он понимал, что Томку не украли, и она не сбежала, она обманывает его, и даже на свадьбе ей не хочется быть с немилым, нелюбимым, чужим для неё человеком. А ведь он ухаживал за ней, как настоящий мужчина, дарил ей розы и дорогую косметику. На свадьбу подарил ей обручальное кольцо с маленьким бриллиантиком. Она же из-за его роста испытывала к нему жалость не больше. Их свадьба больше походила на неудачную сделку. За право обладать женщиной, которую Адик не любил, но желал, он платил непомерную плату, должен был терпеть её свободу, которая была ничем не ограничена. Она же, как и он, вступала в брак от безысходности, у неё тоже не было другого выбора. Адик встал со своего почетного места, вышел из-за стола, и пошёл на кухню. На то, что место жениха и невесты опустело, никто не обратил внимания. Он сидел на кухне, где кругом на столах было полно еды, свадьбу можно было праздновать не один день, и горевал в одиночестве, ноющая как боль тоска достала его и он заплакал. Он вспомнил Вертинского его нетленный шлягер Пиколо Бамбино: « … и смеялась Магдалина, ну какой же ты мужчина, ты чудак, ты пахнешь псиной, бедный Пикколо Бамбино». Сейчас этот рассказ Вертинского о том как «хоронили Магдалину цирковую балерину» более всего подходил к его настроению, тоске, которая разрывала ему душу. В цирке, где работал Адик, его партнерша, лилипутка Эллочка, которую он трахал, иногда перед выходом грустного клоуна пела эту вещь. Адик заходился на саксофоне в импровизации вокруг музыкальной темы шлягера. Дуэт получался у них классный. Им обычно за этот номер много хлопали.
С лестницы, послышались какие-то крики, шум какой-то возни. Всё происходящее на лестнице было хорошо слышно, так как из двух входных в квартиру дверей одна была открыта. Пирующие в комнате Клавы не слышали шум на лестнице. Услышал его сидящий на кухне Адик. Он пошёл к входной двери открыл её. Кто-то истошным голосом звал на помощь. Ему показалось, что это орет Светка. И он спустился вниз. На каменном полу у одной из четырех дверей выходящих на лестничную площадку первого этажа он увидел лежащего возле двери квартиры Светки Толика, сама она сидела возле него и заходилась в крике, плакала и звала на помощь. На помощь никто не выходил. Лязгали запоры, люди ещё крепче запирали свои квартиры. Адик подошёл к ней. Он увидел возле Толика растекающуюся лужу крови. Светка ревела как безумная. Он слегка встряхнул её за плечи: - Перестань Света, что случилось, расскажи, не плачь, расскажи мне, - повторил он свою просьбу. Казалось, она не слышит его, так как заревела ещё пуще. Потом сквозь её рыдания он услышал: - Казбек убил Толика.
- Что, как, за что? Перестань плакать расскажи толком. Что тут у вас случилось, - пытался пробиться сквозь её истерику Адик. Из квартиры Светки вышла Томка. Она была без фаты, вид у неё был какой-то задрипанный, не невесты. Она была бледна, но спокойна.
- Что тут у вас произошло? - спросил её Адик. Он прижал палец к шейной артерии Толика, она слабо пульсировала. Толик был жив.
- Ему надо срочно врача, беги в телефон-автомат звони в скорую, потом всё расскажешь, - попросил он Томку. Беги скорее, дура, - выругался он. Томка, как будто назло ему, неторопливым шагом направилась к телефонной будке, которая была недалеко от дома.
- Адик наклонился над Толиком, он боялся его трогать, он понимал, что дорога каждая минута и, тем не менее, не решался что-либо сделать. Он знал, что ближайшая станция скорой помощи у Боткинской больницы, за Московским вокзалом. Это если всё хорошо полчаса пути к их дому. Толик умрет, - подумал он, - Что же делать? Светка перестала реветь, затихла, сидела возле Толика и молчала.
- Что ты, блядь, здесь расселась, - выругался Адик. Он был интеллигентным человеком, и эти грубые слова вырвались у него как крик души от чувства беспомощности и отчаяния, он боялся, что Толик вот-вот умрет, а он ничем не может ему помочь.
- Помоги Толику, нечего реветь. Что у тебя есть? Бинты вата, водка, спирт, всё неси сюда, надо остановить ему кровь. Адик помог Светке подняться на ноги, подтолкнул её, сказал: - Иди быстрее, дура, человек умирает.
-Тон и слова Адика помогли Светке прийти в себя, она убежал в квартиру, и тотчас же торопливо вышла назад. В руках был йод, бинт, вата.
- Что с Толиком? - спросил Светку Адик
- Казбек ударил его ножом в живот, - ответила она.
- За что?
- Не сейчас, потом расскажу – сказала Светка, - попробуем помочь Толику. Присутствие Адика успокоило её, и она занялась раной. «Хуже уже не будет» - решила Светка, - хуже только смерть, а мы её попробуем обмануть, - и расстегнула тяжелую пропитавшуюся кровью рубашку Толика. В районе печени, на животе была небольшая ранка, из которой сочилась кровь, она стала, как умела, осторожно обрабатывать рану, используя йод и вату. Потом они с Адиком перебинтовали Толика и стали ждать скорую помощь.
Скорая помощь приехала довольно быстро, в течение получаса, как и рассчитывал Адик. Из машины вышла пожилая тётка врач и с ней два санитара, молодые ребята. Врач наклонилась над Толиком, пощупала пульс, и скомандовала санитарам: - Быстро его в машину. Двери машины захлопнулись, она минут пять стояла, потом сорвалась с места, влетела в подворотню дома и повернула на улицу. Адик хотел спросить врача, куда повезут Толика, но не получилось. Втроём они поднялись в квартиру, где жил Адик и гуляла свадьба. Там обрадовались появлению невесты и Адика и дружно загалдели. Адик подошёл к милиционеру, у него на руках сидела Клава и сказал: Казбек зарезал Толика. Веселье разом стихло, в комнате повисла тишина. Пьяный участковый милиционер, освободился от Клавы, столкнул её на стул. Он икнул и переспросил Адика: - Что, Казбек убил Толика?
- Зарезал, ножом.
- Где, когда? Такие хорошие ребята, ты что-то путаешь. Этого не может быть. Вроде пьяный я, а ты трезвый и несёшь такую чушь.
- Дядя Миша, я всё видела, Адик не придумывает, всё так, это случилось у меня - вступила в разговор Светка. Милиционер почесал растрепанную Клавой голову, выругался матом сказал, - вот, отродье бешеное, даже свадьбу не дадут погулять. Пойдём, - сказал он Светке, к тебе разбираться. В стоявшем в комнате молчании невеста налила себе полный фужер водки и выпила его залпом.
Они спустились в квартиру Светки и прошли в её комнату. В комнате стоял бардак. Незастланная постель, чья-то мужская одежда, разбросанная по всей комнате, диван был разобран, на нём валялась смятая окровавленная простыня. Подсохшая тонкая струйка крови на полу вела к двери из комнаты.
- Где нож, которым убили Толика? – спросил Светку милиционер.
- Его не убили, зарезали, но не до конца, он ещё жив, его увезла скорая помощь.
- Что ж ты мне пизд…, пугаешь всех, - выругался милиционер.
- Он без сознания, потерял много крови, я не успела спросить врача, будет жить или нет, даже не знаю, куда увезли его.
- Ну, всё равно, где нож, которым пырнули Толика?
- Да обычный тупой столовый нож, он весь в крови, я отнесла его на кухню, бросила в мойку.
- Дура, не соображаешь, что уничтожила следы или специально так поступила? Покрываешь своего черножопого ебыря? Я, блядью, буду, если всё так, как ты говоришь, достану его из под земли. Милиционер трезвел на глазах. Злость, которая распирала его, вдохнула в него свежие силы.
- Рассказывай, что у вас тут произошло? - приказал он Светке.
- Я пришла за Томкой, она была здесь, ей надо было привести себя в порядок. Она была с Тимуром и Казбеком. Я сказала ей, что её ждут наверху. Казбек сказал, что подождут, у неё здесь дела поважнее. Ты можешь тоже остаться, подождать её, - предложил мне Тимур. И стал приставать ко мне. Ну, потом, пришёл Толик, дверь была не заперта, и он вошёл в комнату без стука. Увидел, что я с Тимуром, на диване. Поднял его за шкирку и ударил в пах. И хотел бить дальше. Тимур упал на колени и согнулся от боли. Казбек вскочил с постели, в которой был со Светкой, увидел на столе нож и, не раздумывая, ударил им Толика в живот, он упал. Тимур несколько раз ударил его, лежащего на полу, ногами. Сказал Казбеку: бежим, и они, почти не одевшись, выбежали из квартиры. Куда они исчезли, я не знаю. Где-то не далеко, спрятались у кого-то из знакомых с рынка.
- Ну, Томка и блядь, ей это с рук так не сойдёт, и ты хороша с ней заодно. Как можно на свадьбе устраивать оргию. Растоптать счастье Адика, в которое он так верил, спровоцировать уголовщину.
- Да, причем, здесь я. Это всё Томка, у неё была договоренность с Казбеком, я просто пустила её к себе.
- А эти черножопые, бляди немытые. Если бы такое случилось у них на Кавказе, там такое представить себе невозможно и, тем не менее, если бы это случилось, там вырезали бы весь род невесты. А у нас? Обидели маленького беззащитного беспомощного доброго человека за что? И что теперь? Остаётся только утереться. Молодец Толик, дай Бог, чтобы выжил, вступился за Адика, его честь униженного и оскорбленного человека. И кем дикарями с Кавказа. Ну, я этой сучьей поросли, тоже не уступлю, поймаю, сукой буду. Определю их на всю катушку годков по пятнадцать каждому, если не дай Бог Толик умрет. Покажи, где нож, - спросил милиционер Светку. Она повела его на кухню. Нож лежал у нее на столе, среди другой грязной посуды. На нём запеклась кровь.
- А ты говорила, что смыла следы. – обрадовался самой главной улике милиционер.
- Дядя Миша, запамятовала, я голову от страха потеряла, - сказала Светка
- Ну, всё, теперь от справедливого возмездия черножопые не уйдут, - пообещал милиционер.
- На этом свадьба закончилась. Томка от фужера водки вырубилась, Адик был не склонен сидеть с гостями. Они собрались и быстро ушли. Костя попрощался с Адиком и тоже поехал домой.
Всё это и история с Наташей окончившаяся абортом, и свадьба Адика, на которой снимающие у Клавы угол кавказцы едва не убили Толика, приятеля Кости, было до того как приехала Людмила. Потому что когда она вернулась в город из своей добровольной ссылки в Тикси, все переживания Кости закончились и он переключил всё свое внимание на неё.
Наташа и Толик оказались в одной больнице и уже более или менее оправившаяся она навещала его отделении хирургии, где он лежал. Толик был сначала очень слаб и не говорил ни с кем. Наташа сидела подле него, что-то рассказывала ему, он, молча, слушал её, иногда также, молча, брал её руку в свою и гладил другой рукой, прижимал к губам, целовал. Он не знал, что она тоже лежит в этой больнице, думал, что специально приходит к нему и был благодарен ей. Мать Наташи приносила ей фрукты, конфеты, она отдавала их Толику. Приходил Костя, как мог подбадривал Толика, но разговора у них не получалось Толик молчал. О чем он думал в эти тяжелые для него дни и ночи было не известно. Скоро его могучий организм справился с самой тяжелой частью его болезни, рана затягивалась, и ему стало лучше, он уже мог ходить и готовился к выписке, осталась психологическая травма, с нею ему было справиться сложнее. Психологов в больницах тогда не было, и больные могли рассчитывать только на себя на свою толерантность к психическим травмам и на время, которое с каждым днём всё больше отдаляло их от стресса, который они пережили. Как-то Костя в очередной раз навестил приятеля в больнице. Толик лежал и читал книгу. На тумбочке лежала ещё одна.
- Что читаешь? - спросил Костя у приятеля.
Тот, молча, показал ему обложку книги, которую читал. Это был роман Льва Николаевича Толстого «Война и мир». Автор второй книги, которая лежала на прикроватной тумбочке, тоже был Лев Толстой. «Хаджи-Мурат» - прочитал Костя заглавие книги.
- На классику потянуло? - поинтересовался у него Костя.
- И да и нет, - ответил приятель: - в библиотеке отделения, которую создали больные, только разный хлам, вот разве что это, кто-то не пожалел, оставил.
- Я «Войну и мир» перечитываю, а такое впечатление, что читаю в первый раз. После моего ранения и какое-то время нахождения между жизнью и смертью, со мной в психологическом плане что-то произошло. Я как будто заново родился на свет. Многое воспринимаю как будто вижу, слышу или читаю в первый раз. Таким откровением для меня стала книга «Война и мир» Толстого. Рассуждения автора настолько соответствуют моим раздумьям, что иногда мне кажется, что Толстой заимствовал их у меня и талантливо переработал, не изменив и грана сути. Я сравниваю его взгляды на многие вопросы нашей жизни со своими и не вижу разницы, как будто это сказано сегодня, а не сто лет назад. Особенно близки мне его рассуждения в «Хаджи-Мурате» о кавказской войне, об отношениях чеченцев и русских и мыслях по этому поводу. Вот послушай. Толик взял с тумбочки книгу, открыл заложенную страницу и стал читать: « О ненависти к русским никто не говорил. Чувство, которое испытывали все чеченцы от мала до велика, было сильнее ненависти. Это была не ненависть, а не признание этих русских собак людьми и такое отвращение, гадливость и недоумение перед нелепой жестокостью этих существ, что желание истребления их, как желание истребления крыс, ядовитых пауков и волков, было таким же естественным чувством, как чувство самосохранения». Понимаешь, я после этих слов Толстого прозрел. Если раньше до своего ранения я относил наглость, вседозволенность, цинизм, жестокость, потребность в насилии к отсутствию общечеловеческой культуры у людей с Кавказа, объяснял всё это серостью, невоспитанностью чурок, которым не повезло, цивилизация обошла их стороной, то теперь я понимаю, как глубоко я ошибался. Это другое, совсем другое. Это действительно не ненависть – это перманентное состояние этих дикарей, это обобщенный менталитет жителей всего Северного Кавказа, менталитет убийц, насильников, самых жестоких подонков, готовых на всё, людей безбашенных, без каких-либо моральных тормозов. Откуда им взяться. Если сам Аллах разрешает кровь и насилие, истребление неверных. Ты посмотри, что они говорят о русских, как их называют: «свиньи, быдло, скот» и не иначе. Они взращенные по божьему капризу для убийств и насилия не видят в русских людей, они неизвестно с чего считают себя победителями, они презирают нас, и эксплуатируют как какой-нибудь вассальный народ. Это ещё и результат национальной политики власть предержащих. Вместо того, чтобы поступать с ними так, как это делал Сталин, отправлять их во тьму - таракань, создавать для них резервации, освобождать от этих выродков рода человеческого, благодатные земли, благодаря пресловутому отношению старшего брата к младшему, отсюда огромным финансовым вливаниям в бюджеты республик Северного Кавказа, из них создают супер-этнос, который стремительно размножаясь, будет заселять вымирающую Россию, освобождать её в их понимании от «русских свиней». Только здесь у планировщиков будущего страны нестыковка с намерением аборигенов с Кавказа. Они не будут заселять всю Россию. Им не нужна вся Россия. Им нужны только два мегаполиса Москва и Ленинград. Чтобы они пришли туда как завоеватели, на всё готовенькое. Где они смогут тратить уворованные у государства бабки и трахать русских шлюх. А таковыми они считают всех русских баб.
Толик! Ты что обалдел? Остановись, хорошо, что тебя никто не слышит. Ты лежишь один и никого из представителей дружной семьи советских народов рядом с тобой нет. Кто-нибудь из них обязательно настучал бы на тебя, сказал, что ты сеешь национальную рознь, что ты ксенофоб, юдофоб и так далее, и вообще твоё место не в этой больнице, а в дурдоме.
- Не надо песен. Какая рознь. Она существует уже несколько столетий и только с помощью кнута и пряника утихает ненадолго. Я ничего не сею. Засеяно задолго до моего рождения. Ещё Экклесиаст сказал: «Что было, то и будет, что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем». Всё должно вернуться на круги своя. Мы должны их отпустить, этого требует история. Поставить вдоль границ России глухой забор. Пусть они передерутся, как пауки в банке. Они не созданы для созидания, это отряд шахидов, созданный Богом для его затей. Вот пусть и воют друг с другом, быть может, это единственный путь их самоликвидации.
-Хорошо, - прервал поток красноречия Толика Костя: - Давай оставим до лучших времен твои рассуждения о глобальных проблемах переселения народов Кавказа, вместе с твоим видением проблемы интеграции этих народов в новую общность советских людей. Я понимаю, перенести такое испытание и остаться объективным в оценке цивилизационного уровня людей с гор тяжело. Ты не должен судить о торгашах с Кавказа, торгующих на рынке, как об истинных представителях своего народа и делать поспешные выводы, что, мол, все они такие. Как и среди русских, там тоже люди разные. Мы, к сожалению, здесь видим не лучших их представителей. И Марат и Казбек из обычного уголовно-маргинального сословия людей, не имеющих национальности. Они преступники и к национальности эта их склонность не имеет никакого отношения.
- Перестань пиз…. ! - вскипел Толик : - ты не на партийном собрании. И здесь нет сексотов и тебя никто не слышит, а если ты будешь защищать этих подонков я набью тебе морду. И если ты не видишь очевидного, что это не исключение, не эксклюзив отдельных подонков, как ты их называешь маргиналов уголовников, а заурядное поведение дикарей с гор, то это твоя беда. Это потому что столкнулся с дикарями, животными я, а не ты. И всё сопутствующее этому преступлению говорит о том, что их всех надо уничтожать, очищать от них страну или отгораживаться. Они превратили Россию в свою вотчину, не коренное население, а они чувствуют себя хозяевами жизни на её просторах. Произвол и беззаконие следствие пребывания этих человеко-зверей на нашей земле. А те, кто должен охранять закон у них шестёрки, выполняющие их любые приказы. У меня был наш участковый, дядя Миша. Он просил у меня прощения. Потому что не смог прижать подонков, которые чуть меня не убили. Их отпустили и они сейчас уже дома у себя в Чечне. Отпустили потому что в их действиях не нашли состава преступления. Самооборона, на которую спровоцировал их я. На меня заведут уголовное дело, как только я выпишусь из больницы. Оказывается я преступник, а они только защищались от меня. И когда отбирали у меня нож, я, сопротивляясь им, сам себя пырнул ножом. Вот так. Уже и Светка и Томка подтвердили версию сфабрикованную в милиции следователем.
У тебя есть что-нибудь выпить? – спросил Костю Толик.
-Нет, конечно. Тебе же нельзя.
-Мне теперь всё можно. Сходи, принеси маленькую «Столичной» водки.
Ошарашенный рассказом Толика я послушно пошёл в гастроном.
Ближайший гастроном был подвальчике на углу Невского и Литейного. «Маленьких» не было, Костя не стал искать желающего разлить пол-литра водки пополам и купил пол-литра водки, подумал, что тоже примет участие в лечебной процедуре Толика, поможет ему справиться с бутылкой водки. Когда Костя вернулся в больницу Толик как раз обедал. «Как я вовремя» - сказал ему Костя.
-Да, уж, – ответил он, не очень склонный отвечать развернутыми предложениями. Костя чувствовал, что он ещё на взводе и водка, как релаксирующий продукт к обеду была кстати. Зашла медсестра, с которой я подозревал Толик уже завёл шуры-муры, спросила: - Мальчики, вам ничего не нужно?
-Надо, - сказал Толик, - стакан занят компотом, принеси другой и ещё один чистый.
- Зачем? - поинтересовалась медсестра.
- Посетитель примет участие в обеде, ты не возражаешь? – спросил её Толик.
- Не знаю. Тут старшая медсестра ходит. Увидит постороннего, устроит скандал.
- Ладно, оставайся или закрой дверь с другой стороны, - попросил Толик медсестру.
Мы остались одни.
-Послушай, Костя, я тут, лежу невеселую думу думаю, как выбраться из этой лажы и самое главное, наказать черножопых. Я их из под земли достану. Клянусь тебе.
- Успокойся тебе нельзя волноваться, - попробовал Костя воздействовать на приятеля методом психотерапии, говорить с ним мягко, как говорит сиделка с тяжелобольным человеком, предлагая ему горшок, чтобы он посрал в него и облегчил свои страдания.
- Мы сейчас выпьем по чуть-чуть и ты забудешь о них, переключишься на что-нибудь более приятное. Я уйду, и вы с медсестрой займётесь физиотерапией, которой подозреваю, она тебя уже потчует. Ведь так? Я отгадал? – спросил Костя Толика.
А, - махнул Толик рукой, - отъеб… невежливо – ответил он приятелю, - я тебе хочу напомнить о другом. Когда мы учились в школе, у нас в классе была одна девочка, Галя, не помню её фамилию. Она была влюблена в тебя и даже предлагала тебе себя, после школы звала куда-то уехать и жить вдвоём, как Робинзон Крузо на необитаемом острове.
-Извини, конечно, - решил поправить Костя Толика , - но Робинзон Крузо жил один недолго, потом у него появился Пятница, которого он трахал во все дырки. Вот говорят, что геи, лесбиянки – это продукт двадцатого века. А ты посмотри, вот тебе классика для детей, на которой мы росли, и в ней уже пропагандируется гомосексуальная связь. Ты знаешь, я как-то открыл Ветхий Завет и там на каждой странице какая-нибудь инверсия, или нестандартное сношение. Авраам стал Авраамом только когда Бог, пообещал ему, что он станет родоначальником множества народов и царей, это когда ему было уже девяносто девять лет и о его репродуктивной способности говорить уже не приходилось. Бог вызвал на подмогу ангелов и они вошли в Сару и она понесла и стала называться Саарой. Вообще Библия это такой сексуальный детектив, создать который посильно только человеку с сильно измененным состоянием сознания, то есть сумасшедшему. С одной стороны Содом и Гоморра подвергаются разрушению «и пролил Господь дождём серу и огонь от Господа с неба, … » таким образом, гомосексуальная связь людей нарушивших завет Господа наказывается, но здесь же на этой странице инцест Лота с дочерьми приветствуется. «… напоим отца своего вином, и переспим с ним, … и сделались обе дочери беременными от отца своего, … »
- Ты что поп? И пришёл отпускать мне грехи, какую-то ерунду мне пересказываешь, перестань пизд… . О Гале и необитаемом острове это я образно, ты сам мне о её желании рассказывал, и она же не Пятница. Какая гомосексуальная связь? Наливай, а то я чувствую у тебя крыша поехала, как у сочинителей Библии, здесь есть отделение для нервнобольных, но не для сумасшедших. Ты уж держись, ты должен мне помочь. Так вот я продолжаю. Тогда после выпускного вечера у вас Галей отчего-то путешествие на необитаемый остров не получилось. Ты, я помню, жил у неё на даче, ел и пил вволю и ходил у нее в женихах, так, по крайней мере, думали её родители. У нее отец какой-то большой начальник в Смольном, ты тогда маху дал со своими принципами. «Я не могу жениться просто так, без любви». В общем, вы с Галей расстались. Я видел её недавно. Она заканчивает стоматологический факультет в Первом медицинском институте. Практикует в поликлинике на Невском, но самое главное не это, отец у неё по-прежнему работает в Смольном. Позвони ей она может мне помочь, пусть она попросит отца и он уладит мои неприятности, ему это ничего не стоит сделать, надо только пальцем пошевелить, набрать телефон начальника ГУВД. Через её отца, я думаю, мы ещё и черножопых, накажем.
-Толик, - несколько неуверенно ответил ему Костя, - я не могу, понимаешь, с моими принципами ничего не произошло. Я не отказался от них. Мы с Галей расстались, и я не хочу возвращаться в прошлое.
- Ты хочешь, чтобы я сел?
- Нет.
- Твои принципы никуда не денутся, я не прошу тебя жениться на Гале, мне Галя может помочь починить рот и только, отца из-за моих неприятностей она беспокоить не будет. А тебе поможет.
- Откуда такая уверенность?
- Это не уверенность, это последняя надежда, что только так я могу выкарабкаться из истории, в которую попал из-за черножопых. Если ничего надёжного под рукой нет, утопающий цепляется даже за соломинку.
Костя видел, что Толик сильно нервничает, побледнел, чувствовалось, что ему плохо.
- Хорошо, хорошо, - Костя налил себе в стакан водки, - я сделаю всё, как ты просишь, - успокойся, всё будет хорошо.
- Налей и мне - попросил его Толик, - мне плохо. Разнервничался.
- Не надо, станет ещё хуже.
- Да, пошёл ты на хер, тоже мне доктор, наливай! – рассердился на него Толик, - и иди, я устал, позови медсестру.
Костя не стал звонить Гале. Они давно не виделись, и он боялся, что разговора у них не получится, он пошёл к ней на приём в поликлинику, как пациент. Ему казалось, что так будет лучше. Когда человеку смотришь в глаза это надежнее телефонного разговора. Костя хотел сразу расставить все точки над i . Галя увидев Костю, он это видел, немного растерялась. Он сидел в стоматологическом кресле, она тоже сидела рядом, но ничего не предпринимала, из того, что она должна была делать как врач стоматолог. В комнате стояло ещё несколько кресел, в них сидели больные, и разговаривать им было неудобно.
- Пойдём, поговорим, - сказала Галя. Работающий рядом с ней врач удивленно посмотрела на неё.
Они вышли в коридор. Говорили они просто так, обо всём на свете, не долго. Косте мучительно тяжело было сказать ей, зачем он пришёл, пришёл спустя несколько лет после их последней встречи, пришёл, наверно, не ради её красивых глаз и не зубная боль привела его к ней. Она и не спрашивала его о цели визита, ждала, когда он скажет сам. Она курила и ждала. Она смотрела на него и чувствовала, что ничего для неё не изменилось, и сейчас она готова идти с ним, если он позовёт, на край света.
Костя сказал ей, что произошло с Толиком и что ему нужна грамотная юридическая помощь, иначе всё свалят на него и его посадят. Он не говорил о её отце, но она поняла, кто может помочь Толику. Костя сказал, что работает в организации, которая находится в Смольном, в 5-подъезде. Они договорились, что она позвонит ему. Спросила когда у него отпуск, сказала, что взяла путевку в лагерь БММТ «Спутник» под Сочи, предложила отдохнуть вместе с ней, вторую путевку она достанет. Костя обещал подумать. «Думай недолго, я улетаю, через неделю», - сказала она. Костя стал ждать её звонка.
Перейдя на новую работу, Костя стал обедать в столовой Смольного этом рае городского общепита недоступном никому кроме работников организаций, которые находились в основном здании Смольного, потому что работники учреждений из других подъездов Смольного, они разместились в двухэтажном здании вокруг Смольного собора, обедали в своих, неплохих столовых. Костя обычно ел кое-как, и дома кроме пельменей себе ничего не варил и, обедая в столовой Смольного, отводил душу. Причем обеды стоили здесь смехотворно дешево. На входе в столовую всегда стоял чекист из службы охраны Смольного, его обязанности были в том, чтобы пускать в столовую только посетителей имеющих соответствующие удостоверения, которые позволяли им пользоваться столовой Смольного, кроме того он следил за тем, чтобы чиновники Смольного обедали в соответствии со своим служебным положением, каждый в своём зале столовой. Таких залов было три: общий, самый большой зал. Сразу за входом в столовую налево, зал поменьше, он напоминал зал ресторана, на столах накрахмаленные свежие скатерти, посетителей обслуживали официанты. Был ещё один зал, в нем обедали высокопоставленные руководители города и области. Кроме них в эту столовую, ещё один чекист, стоящий на страже возле дверей спецстоловой, не пускал никого. Были исключения из правил, но о них чекиста предупреждали заранее.
Революционеры, творцы бархатной революции Ельцина, сохранили эти «демократические» порядки и даже сумели в своих стараниях жрать на халяву, переплюнуть коммунистов. Из бюджета города выделяется определенная сумма на дотирование питания бедных чиновников. Село их снабжает свежими деревенскими продуктами: молоко, масло, сметана, картошка, овощи всё это чиновники покупают в специальных магазинах на так называемом втором дворе Смольного по смехотворно низким ценам. Путин недавно подтвердил существование такой практики обеспечения продуктами власть предержащих. Не сказал только, по каким ценам покупает продукты сонм кремлевских прихлебателей. О размахе синекуры можно судить по количеству чиновников обслуживаемых кремлевским комбинатом общественного питания, таких халявщиков несколько десятков тысяч человек.
Как всегда в один из рабочих дней Костя пошёл пообедать в столовую Смольного. В просторном холле столовой Смольного у одной из стены было оборудовано место для мытья рук, во всю стену зеркала, в которые можно было рассмотреть себя и привести, если что-то нужно, в порядок. Костя склонился над раковиной умывальника, вымыв руки, поднял голову и подставил руки под фен. Рядом с ним стоял и мыл руки какой-то мужик. Костя посмотрел на него в зеркало и узнал отца Галины. Они поздоровались.
-Вот, узнал, что ты обедаешь, решил присоединиться. Ты не будешь против, если я пообедаю с тобой, - сказал он.
- Отчего же, пожалуйста, только у вас ведь другая столовая.
- Сегодня я туда не пойду, пообедаю с тобой, заодно поговорим, - сказал он Косте.
- Они встали в очередь на раздаче быстро получили всё что выбрали и сели за свободный стол.
- А как вы узнали, что я обедаю, - поинтересовался у Владимира Николаевича, отца Галины, Костя.
- Я попросил чекиста, чтобы он мне позвонил, когда заметит, что ты пришёл обедать, - сказал Владимир Николаевич: - Ну, рассказывай, как живёшь. Я не знал, что ты теперь тоже начальник.
- Владимир Николаевич, - умоляю, не надо издеваться, какой я начальник. Меня пристроил приятель, Галина его знает, он в Петроградском райкоме комсомола заведующим орготделом работает. Он тоже учился со мной. Мне надо решать жилищный вопрос, мне пообещали, что помогут с решением, как вы понимаете, этого важного для меня, животрепещущего вопроса.
Ну, что ж, это хорошо. Если будут вопросы или нужна будет помощь, заходи ко мне. Теперь по поводу того о чем мне рассказала Галина. Я дал поручение помощнику разобраться в этой истории. Вроде твой приятель действительно попал как кур в ощип. Надо его выручать. Не то посадят.
- Владимир Николаевич, я не был свидетелем этой драки, но я был там, знаю этих мерзавцев, это торгаши с рынка, учатся в институте советской торговли, вернее числятся, так как им некогда учиться, завянут цветы, которыми они торгуют. Толик, мой приятель, за которого я прошу, порядочный человек, я ручаюсь за него.
-Тоже учился с вами? - спросил Владимир Николаевич Костю.
- Да. Помогите ему.
- Я же сказал, что занимаюсь эти делом.
- А нельзя привлечь к ответственности подонков, которые чуть не убили моего товарища?
- Давай подождём немного, а там будет видно.
- Спасибо.
- Пока не за что, но я верю тебе, и думаю, что в этом деле, правда на стороне твоего приятеля. Ладно, давай о другом, - сказал Владимир Николаевич: - У меня к тебе тоже дело. Галка собирается отдохнуть в Сочи, поедет одна, мне это не нравится. Просить кого-то, чтобы присмотрел за ней, мне не хочется.
- Ну, она же взрослая девушка, зачем ей пастух? Пусть будет самостоятельной, отдохнет без папы и мамы и без опеки. Всю жизнь она не будет ходить с охраной.
- Да, конечно, но её воспитание. Это ваше особое школьное воспитание, коллективизм, это тот случай, когда он не пошёл на пользу, она во многом по-прежнему не самостоятельна, это определенно инфантилизм, от которого она неизвестно когда избавится. Я иногда боюсь за неё. Как сейчас, я боюсь отпускать её к тем, кто обидел твоего приятеля.
- Да их в Сочи нет.
- Они везде, где сладко. Они в такие места как молодежный лагерь в Сочи от «Спутника» слетаются как мухи на мёд. Съезди с ней в Сочи. Я знаю, что у вас всё в прошлом, но вы же друзья и потом, я думаю, для тебя не секрет, она по-прежнему любит тебя. Побудь с ней, я прошу тебя.
Владимир Николаевич положил свою руку на руку Кости. Слегка встряхнул её, посмотрел ему в глаза, сказал: Ну, что, договорились?
- А как с работой?
- Я уже продумал этот вопрос. Поедешь в командировку в ботанический сад города Сочи. Вы строите Дворец молодёжи, там будет зимний сад. Закажешь в ботаническом саду Сочи для зимнего сада, всё, что нарисуют тебе специалисты по разведению в закрытом грунте субтропических растений.
Владимир Николаевич поставил Костю в безвыходное положение. Отказаться значит обидеть его. Он, скорее всего, выполнит просьбу Кости, но в их отношениях появится трещина, а этого Костя не хотел.
- Хорошо. Я согласен, - сказал Костя.
- Я тебе дам машину, съезди к Гале, и обсудите все детали вашего путешествия. Ладно? – улыбнулся довольный ответом Кости Владимир Николаевич.
Галина с Костей прилетели в Адлер утром, их ждала машина, позаботился отец Галины, и они скоро были на месте, разместились в корпусе гостиничного типа лагеря Бюро международного молодёжного туризма «Спутник». Косте дали двухместный номер в нем уже жил какой-то молодой парень. Галина поселилась в одноместном номере, на том же и этаже, что и Костя. Он сразу же познакомился с соседом, и даже успел проникнуться к парню симпатией, у него была приятная манера разговаривать, в нём чувствовалось какое-то обаяние, располагающее к себе. Парнишка учился в артиллерийском училище в Ленинграде, оно располагалось в центре городе на
Московском проспекте. Костя удивился тому, что курсант этого училища, Леонид, представился он Косте, в разгар экзаменационной сессии отдыхает на юге, сумел получить весьма дефицитную путевку в лагерь БММТ «Спутник». «Да всё просто» - сказал ему Леонид, - заболел, что-то с легкими, положили в Военно-медицинскую академию, а на реабилитацию отправили сюда». Костя пошёл проведать Галю, посмотреть, как она разместилась. У неё был небольшой удобный номер со всеми удобствами: туалет, душ. Ходить никуда не надо было. Костя сказал, что у него сосед, но, ему показалось, что неплохой парень, курсант артиллерийского училища. «Что будем делать?» - спросил он Галину. «Пойдём на пляж, куда ещё здесь можно пойти, узнаем какая температура воды, может быть уже можно купаться. Потом пообедаем, а там будет видно. Не будем строить никаких планов, немного акклиматизируемся. Самое главное не сгореть на солнце в первый же день. Галя освободила чемодан, одела другое платье легкое, открытое специально для отдыха на юге. Сзади ряд кнопок, которые легко расстегивались. И если это было на пляже, она могла остаться в купальнике и загорать или купаться. Костя давно не видел её в таком виде, когда многое открыто, она очень неплохо выглядела, и он почувствовал желание подойти обнять её. Он не стал отказывать себе в этом удовольствии, подошёл к ней сзади и обнял её. Она затихла в его руках, потом повернулась в к нему лицом, посмотрела ему в глаза. Смотрела на него с любовью, она любила и хотела его. Поход на пляж пришлось отложить. Потом они пошли в столовую, которая вечером работала как ресторан. Перед входом в зал администратор рассаживала на свободные места в зале вновь прибывших отдыхающих. Костя увидел, что ему машет рукой сосед по его гостиничному номеру. Он спросил разрешения у администратора сесть за стол к своему новому знакомому. Администратор посмотрела свой план, по которому она рассаживала отдыхающих. «Да, пожалуйста, за шестнадцатым столиком три места свободны, проходите, садитесь», – сказала она Косте: - «Вы с девушкой?» - спросила она его.
- Да, - сказал Костя
- Хорошо, я отмечу у себя, что столик занят, - сказала она, - больше сажать к вам никого не буду. Мест всем хватит.
- Спасибо, - поблагодарил её Костя, и они отправились к своему столику в зале.
- Когда они подошли к столику, парень встал, поздоровался с Галиной, отодвинул для неё стул. Все сели за стол. Он подал Галине меню. «Сейчас вас накормят тем, что у них есть. На завтра вы уже можете сделать заказ, надо сделать соответствующие метки в меню, - сказал он: - Леонид, - представился он Галине и привстал из-за стола.
- Галина, - ответила она ему и засмеялась: - Как у нас всё чопорно, прямо как на каком-то приеме.
- Извините, - почему-то попросил прощения у неё Леонид, - теперь они засмеялись с Галиной оба.
Что сегодня на обед? - спросила Леонида Галина.
- Галя, просто не знаю, что дают, так сказать, вновь прибывшим, я заказал себе украинский борщ с пампушками, курочку на второе. Мне всё нравится, после больничной кашки я здесь просто объедаюсь. Я думаю, и вам принесут что-нибудь, от чего вы не откажитесь, съедите с удовольствием.
- Ну, посмотрим. Сейчас проверим ваш прогноз.
- Официантка прикатила тележку, поставила заказ Леонида перед ним на стол, а Косте с Галей предложила выбирать блюда из тех, что были у неё на тележке.
Галя не стала есть первое, взяла ножку курочки с рисом и стакан фруктового компота.
Костя налил себе борщ, взял к нему пампушки, на второе выбрал эскалоп с пюре, спросил официантку: - а у вас нет сухого красного вина?
- Не бывает, - ответила ему официантка, - пейте компот, есть черешня ранняя. Вино вы можете купить в розлив в ларьке на пляже, вам понадобится посуда. Возьмете в номере графин.
- Спасибо, - поблагодарил её Костя. Все занялись едой.
- Действительно вкусно,- похвалила поваров Галина, - Леня, можно я буду вас так называть, если не секрет, что с вами случилось, почему вы побывали в больничке? С виду не подумаешь, что к вам может прицепиться какая-нибудь болезнь.
- Извините, нечаянно вырвалось, не хотел говорить о болезни, просто ассоциация, связанная с едой, заставила проговориться. Ничего особенного, видимо, осложнение на легкие после простуды. Сейчас я здоров.
- Ну, и хорошо, - не стала больше пытать его Галина
Они поели, и какое-то время сидели за столом, обсуждали, как лучше провести сегодняшний день. Загорать было уже поздно. Решили пойти на пляж просто так, прогуляться вдоль берега моря, купить в ларьке у пляжа вина и устроить привальную, в номере у Галины. Вечером, по самочувствию, быть может, заглянуть в ресторан. Впереди у них были три недели отдыха, они хотели по максимуму использовать это время и успеть воспользоваться всем радостями жизни, которые были подготовлены администрацией курорта для отдыхающих. В холле гостиницы они внимательно изучили программу своего пребывания в лагере БММТ «Спутник». Почти каждый вечер в ресторане устраивались танцы, причём должен был играть настоящий оркестр, а не звучать трансляция из радиостудии, как в большинстве домов отдыха.
Была вторая половина дня, и на пляже народа было немного, погода была хорошая, однако купающихся в море видно не было, наверно дело было в воде, был конец мая и вода, конечно, ещё не прогрелась до тех температур, когда купающиеся чувствуют себя в воде комфортно. Утром отдыхающие получили порцию ультрафиолета и сейчас предпочитали тень, солнцепёку, они лежали под большими зонтами, дул приятный бриз и этого было вполне достаточно, чтобы наслаждаться хорошим солнечным днём, любоваться синим небом, и погрузиться, под шорох набегающей на берег волны, в состояние умиротворенности и покоя. Компания Кости тоже расположилась под одним из свободных зонтов. После обеда ходить по вязкому песку не хотелось. Решили отдохнуть. И какое-то время провели на пляже, потом решили вернуться к намеченному плану, прогулялись вдоль берега моря, на обратном пути купили вина у золотозубого кавказца. Он широко улыбался, показывая всем изуродованные золотыми коронками здоровые передние зубы, расхваливал вино. Костя налил вина в залапанный множеством рук стакан. Вино было рубинового цвета, густое, терпкое, оно ему понравилось. Костя попросил виноторговца налить полный графин вина. У Галины в номере посуда была, и они славно посидели у неё, поболтали, говорили о разном, всё было интересно и вино помогало им, раскрепостило и они чувствовали себя легко и свободно. Костин сосед, действительно, оказался славным парнем. У Кости существовало небольшое предубеждение против курсантов военных училищ. Ему казалось, что закрепостить себя воинской службой на всю жизнь, не очень глубокомысленное решение. Он считал, что решаются на такой поступок молодые люди, которые не видят себя строителями своей судьбы, когда, если не в буквальном смысле, то всё равно для того чтобы достичь намеченной цели приходиться продираться сквозь какие-то тернии, немногие стремятся испытать себя подобной пыткой, и поэтому проще пойти в армию, где кто-то всю твою армейскую жизнь будет руководить тобой, отдавать приказы, а тебе не надо будут думать над ними, поскольку над ними не думают, их исполняют. Это легче чем самому принимать жизнеопределяющие решения. Поэтому Костя считал, что воинская служба удел посредственностей и ленивых в психологическом значении этого слова людей. В армии мало индивидуальностей, армия может быть тем, чем она должна быть, если в ней все как один, близнецы-братья. Сегодня появился неологизм, от глагола клонировать. Клон – вот идеальный винтик любого военного организма. Пока это, слава богу, мечта военноначальников, которые могут побеждать только числом, а не умением, - подумал Костя, однако у него на глазах Леонид, разрушал стереотип военного курсанта, каким он его себе представлял. Это был умный, образованный начитанный интеллигентный парень. В нем чувствовалась воля и твердый характер, он имел свои принципы и убеждения, у него ощущалась настоящая мужская сила, он обладал обаянием, равно действующим на мужчин и женщин. «Быть может, это какое-то исключение, - подумал Костя, или дважды подстраховался отец Галины и подсунул им с Галей в компанию курсанта не артиллерийского училища, а из спецшколы КГБ? Впрочем, какое ему до этого дело? Он свою миссию выполнит, а кто его сосед, зачем ему знать с ним легко и проблем не будет. Неожиданно у него пробежала ревнивая мысль, «а что если он понравится Гале? Ну и что»? – подумал Костя, и не стал развивать эту мысль дальше, поскольку почувствовал, что её направление ему не нравится. Здесь в Сочи к Гале кроме сиюминутного сексуального желания стало просыпаться нечто большее, желание опять сделать её своей женщиной. Это было уже. Просто, наверно, действовало море, соленый морской воздух, солнце, наряды Галины и как она в них выглядит и ему, он это чувствовал, захотелось наступить на грабли второй раз, почему-то ему казалось, что его лоб останется целым.
Костя практически не ночевал в своём номере. «Пользуйся моей добротой, - сказал он Леониду, - здесь столько ночных бабочек, они готовы залететь в любую дверь, оставь её приоткрытой, чтобы они видели свет ночника, их не надо приглашать, какая-нибудь из них обязательно залетит на свет, извинится, скажет, что ошиблась дверью, ты, конечно, скажешь, ах, какая красивая бабочка, если хочешь, оставайся здесь, тебе будет хорошо, тепло, уютно, здесь тебя будут любить, погасишь свет ночника и оставишь пойманную бабочку до утра, - Костя засмеялся, - наверно как-нибудь так. Я сам не пробовал ловить, здешних ночных бабочек, таким образом. Ты же понимаешь, я не один, однако способ проверенный, послушай моего совета, «без женщин жить нельзя на свете, нет …» - пропел он кусочек куплета из известного водевиля Штрауса, - не теряй время даром, у нас его так немного.
-Я не знал, что ты такой романтик. Твой способ ловли бабочек мне кажется очень ненадежным. – сказал Косте Леонид.- Наверно он из области твоих эротических фантазий на эту тему. Хотя, наверно, бывает и такое. Он не практичен. Бабочки хоть и легкомысленные существа, не кидаются в койку первого встречного и свет ночника, не приманка. Их привлекает блеск чего-нибудь существенного сработанного ювелиром или шорох купюр. Правильно они любят свет и поэтому выясняют все подробности предстоящего ночного приключения заранее, до того как попадут в темноту. Поэтому сегодня я пойду в ресторан, и уж как повезёт, но постараюсь, чтобы твоё отсутствие не стало причиной тоски или зависти к счастливому соседу, чтобы моё одиночество разделила одна из тех бабочек, о которых ты говоришь.
Если хочешь, пойдём в ресторан вместе, поедим, выпьем чего-нибудь, а потом разбежимся, вы с Галей в одну сторону, а я в другую, - предложил Леонид свой план на вечер. - Ты не против моего предложения?
- Нет, конечно, а что ещё здесь делать? Играть в бильярд, я один, быть может, и сыграл, но чем займётся Галя, оставлять её одну я не хочу.
Леонид хитро улыбнулся, - Хочешь, я тебя выручу.
У Кости опять, априори, Леонид ещё ничего не сказал, пробежала ревнивая мысль, уже отвергающая предложение, которое ещё не было сделано, но Костя догадался, что оно будет касаться Гали.
- Нет, спасибо, не надо. Проведем вечер вместе.
Леонид засмеялся.
- Чего ты смеешься? – спросил его Костя.
- Я же ничего не сказал, а ты уже бог знает что подумал, чего я и в мыслях совсем не держал, и отказываешься, хотя не знаешь от чего.
- Да, ладно, шито белыми нитками твоё предложение. Галя моя девушка и я не хочу, чтобы у меня был заместитель, по крайней мере здесь, на отдыхе.
-Ты шуток, что ли не понимаешь? – засмеялся Леонид.
- Если бы я тебя знал больше, мы были друзьями связанными не только отдыхом, я бы сказал, как обычно отвечаю на такие предложения.
- А как ты отвечаешь? Скажи мне интересно, - попросил Леонид Костю и опять засмеялся.
- Ладно, в другой раз.
Вечером они пошли в ресторан, в нем было яблоку негде упасть, так много было желающих провести вечер в пьяной атмосфере кабака, которая сама по себе заражает в хорошем смысле этого слова, вводит человека в легкий транс, как в церкви, в которой намоленность места, запах благовоний, легкая дымка от горящих свечей, оглушающее бормотание священника, воздействуют на человека подобным образом, он тоже начинает кайфовать.
Ресторан работал и для отдыхающих и для местной публики. Многих ресторан привлекал тем, что здесь играл настоящий оркестр, солистка была молодая, но уже хорошо известная эстрадная певица. В молодежные лагеря БММТ «Спутник», летом, ЦК ВЛКСМ, часто приглашал отдохнуть и поработать известных эстрадных исполнителей, кумиров молодёжи. Так что встреча с известной певицей на подмостках ресторана, не была чем-то необычным, и не послушать её люди ломились в ресторан. За время своего отдыха все отдыхающие могли послушать того или иного и известного исполнителя, это удовольствие им было гарантированно. Естественно свободных столиков не было, люди стояли в проходах мешая работать официантам, облепили как мухи стойку бара. Было тесно, шумно, душно.
- Может быть, уйдём? – спросил Леонид, обращаясь к Галине и Косте. Те, уже поймавшие кайф атмосферы кабака, соскучившись по хорошей музыке, уходить не хотели. Леонид сказал, что он сейчас что-нибудь придумает, и их обязательно посадят. Тем более они бывали здесь, почти каждый вечер, их запомнили, запомнили их хорошие чаевые, метрдотель должен был им помочь. Леонид подошёл толстому пузатому мужику, старшему метрдотелю ресторана, поздоровался с ним, тот радостно приветствовал гостя.
- Юрий Аркадьевич! Что-то у вас сегодня шумно и народу не протолкнуться, - сказал он метрдотелю.
- Сегодня суббота, выходной и все прутся сюда, приличных ресторанов мало.
- Да, мы это знаем и поэтому не можем изменить вам и даже сегодня надеемся найти у вас приют, вся надежда на вас, Юрий Аркадьевич. Помогите устроиться, - улыбнулся Леонид своей подкупающей улыбкой, и, как будто поправляя платок, в карманчике фрака метра сунул в него купюру определенного достоинства. Юрий Аркадьевич не спеша достал бумажку из карманчика фрака, издалека, где-то на брюхе, как все дальнозоркие люди, посмотрел на неё в кулаке и поморщился. Лёня, - сказал он, - ведь я не один. Ты должен это понимать.
- Никаких проблем, - сказал Леонид и сунул ему в кулак ещё одну бумажку такого же достоинства.
-Ну, это совсем другое дело. Я не жадничаю. Просто дополнительная нагрузка на официантов, столик, место и так далее, всё это стоит денег.
- Зачем вы мне всё это объясняете. Ведь мы друзья, а дружба стоит денег, это наверно, самое главное в наших отношениях.
- Лёня ты умница, я тебя люблю. Сейчас я всё организую. Вы будете сидеть у самого оркестра и танцплощадки. Устроит?
- Конечно. Заранее благодарен.
-Да будет тебе. Ешьте, пейте, танцуйте. В общем отдыхайте. Он повернулся и пошёл устраивать отдых дорогих гостей.
Скоро они сидели у самой эстрады и танцплощадки, там, где сидели, как теперь их называют, V.I.P. персоны. Разные мелкие местные жулики, фарцовщики, воры, проститутки, подхватившие на ночь богатеньких кавалеров из отдыхающих, ну, и конечно те, кто чувствует себя в любом кабаке России хозяином, это аборигены, жители кавказских гор, они вечерами, приезжают в кабаки, как на работу, спускаясь с гор, где живут в деревнях пасут скот, делают вино, то есть занимаются тем, чем занимается обычный крестьянин, крестьянским трудом, но здесь у моря они превращаются все как один в принцев со скотного двора, сорят неизвестно каким образом добытыми деньгами, пускают пыль в глаза российским девчонкам, им здесь разрешено всё, и их развлечения часто граничат с уголовными преступлениями. Их можно бы было не замечать, но они сидели в ресторане кругом эстрады на самых почетных местах и очень шумели, это раздражало Костю. Он взял себя в руки и сосредоточился на общении со своими спутниками. Карты меню не было, наверно чтобы никого не смущали цены и их не запоминали, чтобы при расчёте у официанта была бы фора для приличного обсчёта.
Юрий Аркадьевич дал им хорошего парня, официанта, ласкового, всё время улыбающегося и буквально летающего на кухню и обратно, если что-то требовалось на столе добавить или изменить. Разговаривать нормальным голосом было невозможно, гул голосов, словно шум работающих вентиляторов, создавал фон, в котором терялись слова собеседника, и приходилось переспрашивать. Это занятие скоро Косте надоело, и он сосредоточился над своей тарелкой. Галя сидела рядом с ним, он иногда наклонялся к ней, что-то спрашивал, ничего существенного, в основном о еде и вине. Не смотря на шум в зале, он видел, Гале нравилось здесь, и даже неугомонные кавказцы не портили ей настроение. Она ждала, когда заиграет оркестр. Она сказала, что ей очень хочется танцевать. Ей давно не приходилось этого делать, вот только здесь танцевала несколько раз. Танцы нравились ей, она хорошо танцевала, Костя помнил это ещё по школе, где на танцах она всегда пользовалась большим спросом и вниманием у школьных кавалеров. У неё был постоянный кавалер, влюбленный в неё мальчик. Ради того чтобы быть с ней рядом, он учился в другом классе и не мог с ней сидеть за одной партой, ходил с ней вместе в какой-то дом культуры, где они занимались в кружке танцев. Галя принимала его ухаживания, но любила одного Костю. При первом посещении ресторана Галя спросила Леонида, который всегда был вместе с ними, любит ли он танцевать. «Специально не учился, но танцую, и говорят неплохо» - ответил он на её вопрос.
-Кто говорит? - спросила его Галя
Леонид улыбнулся. - Те с кем я танцую, - сказал он.
- Мы с тобой сегодня будем танцевать? – спросила его Галя.
- Если твой кавалер не будет против, я надеюсь на это, - улыбнулся Леонид. – Мне кажется он не оставляет тебя ни на минуту.
- Это хорошо или плохо?
-Вообще хорошо, но иногда, - сделал паузу Леонид и засмеялся – это мешает другим пообщаться с тобой, так сказать, тэт-а-тэт. Не обязательно для флирта, но могут же два свободных человека пообщаться о чем-то вдвоем, когда третий может быть лишним.
- Конечно, - Галя засмеялась, - Например, во время танца.
Леонид, хитро прищурившись, посмотрел на Костю.
- Я учту такую возможность и буду танцевать с тобой без передышки.
- У тебя так много есть того, что ты хочешь мне сказать?
- Слушайте, кончайте этот дурацкий разговор. Мне он не нравится. Дразните меня, создаете ситуацию вроде той, о которой поется в старинном романсе: «Старый муж, грозный муж» и так далее. Я не старый муж, и вообще Галя ты вольна делать, что хочешь и быть с кем хочешь, - рассердился Костя.
- Однако, какой ревнивый у тебя кавалер, - сказал Леонид, посмотрел на Галю и засмеялся. Костя махнул рукой и отошёл от них. Они засмеялись теперь оба. Разговор был вроде пустой, не о чем, но что-то больно задело Костю. Ревность, - подумал он, - Ну, и пусть. Скоро всё кончится, вернусь в город, и всё пройдёт.
На сцене стали рассаживаться музыканты. Оркестр был странного состава. Была струнная группа, духовые инструменты, гитара, рояль, ударные. Такой состав мог играть что угодно и классику и джаз. Вышел дирижер. Оркестр сыграл несколько эстрадных вещей, разогревая публику. Потом пошёл репертуар обычного танцевального оркестра. На площадке стало людно от танцующей публики. Несколько раз к столику подходили жители гор, приглашали танцевать Галю, но каждый раз получали отказ. Это бесило их. Здесь это было не принято, но места сидящих за столом, говорили, о том, что это не простая публика, люди привыкшие уважать только деньги, которые были для них мерилом всех ценностей в мире, тушевались и выбирали себе для танцев подружек попроще. Но один горный козел, видимо какой-то очень крутой, из местных бандитов, считал, что он достоин сидящих за столиком гостей и опять подошел к Гале и пригласил её танцевать, она опять отказалась. «Почему ты не хочешь танцевать со мной?» - спросил он её: - Не уважаешь?
- Девушка танцует только с нами, это наша девушка, отстань – ответил за Галю, хозяину гор Леонид.
- Послушай, тебя не спрашивают, я говорю не с тобой, - сказал нетрезвый кавалер, явно нарываясь на скандал. Остановил его вовремя подошедший к нашему столику Юрий Аркадьевич.
- Это мои гости, Муслим, - сказал он, - танцуй с кем-нибудь другим, девушка устала и танцевать не хочет. Иди, - взял Юрий Аркадьевич Муслима за локоть и повёл его прочь. Костя какое-то время озирался по сторонам, ожидая какой-нибудь новой мерзости со стороны аборигенов, но её не последовало, конфликт, не разгоревшись, потух и Костя успокоился. Тем более вышла певица. Молодая, курносая, рыжая, небольшого роста, вела себя она на сцене профессионально. Голос у нее был сильный с большим диапазоном, и ей легко давались джазовые композиции, которые тогда в России почти никто не исполнял, да и исполнять их было стремно. Могли запретить выступать, лишить куска хлеба, отлучить от эстрады если не навсегда, то надолго. Джаз можно было петь, играть только в таких «злачных» местах, куда не добирались культруки из партийных органов, а если появлялись, то, как правило, это были влюбленные в подобную музыку люди и они по существу крышевали существование таких музыкальных коллективов.
В Ленинграде, когда открылся Дворец молодёжи, в нем стал работать ресторан. И как положено в ресторане, здесь тоже стал играть оркестр. Джаз в городе как везде по стране игрался почти нелегально. Проводились вечера джаза во Дворце культуры им. Кирова. Раз в неделю, по субботам. И всё. Концерты пользовались огромной популярностью. Джаз помимо своей музыкальной составляющей в России имел и политическую подоплеку. Вокруг джаза и музыкантов собирались люди нетрадиционной для России политической ориентации. Чтобы инакомыслящих лишить площадки, где они могли собираться и говорить о культурных ценностях другого общественно-политического строя и не только об этом, концерты во дворце культуры им. Кирова запретили. С музыкантами поступили достаточно оригинально, благодаря секретарю обком ВЛКСМ А.Тупикину, их пригласили играть в ресторане Дворца молодёжи. Оркестром стал руководить Давид Голощекин талантливый джазовый музыкант и человек огромной культуры. Музыкантов в оркестр он набирал сам. Это были люди преданные музыке и конечно, в первую очередь, джазу. Голощекин достаточно долго играл во Дворце молодёжи, а потом открыл джазовую филармонию, в которой стал директором, его филармония существует по сей день. Она находится на Загородном проспекте, в центре города, занимает помещение, где долгие годы находился кинотеатр «Правда».
Вечер в ресторане набирал обороты, публика разогревалась и тем, что было на столах и танцами, на танцевальной площадке из-за тесноты не танцевали, а топтались, почти стояли на месте. Оркестр делал небольшие перерывы, музыканты отдыхали и публика набрасывалась на еду на напитки.
- Мне понравилась певица, - сказал Лонид.
- Каким местом? - схамил Костя.
- Она хорошо профессионально поёт, ну, и внешне она неплохо выглядит. Молодая, рыжая, косметики минимум.
- Здесь такая духота, что если макияж будет серьезный, всё потечет. Работать будет невозможно. Всё время бегать за кулисы, наводить красоту, устанешь, - сказал Костя.
- Ну, наверно, ты прав, согласился с ним Леонид.
- Что понравилась тебе певичка? - спросила Леонида Галя. – Да, у нее присутствует хорошее музыкальное образование и голосом она занимается. Скорее всего её присутствие в ресторане вечерами это временное. Она где-то работает в более солидном коллективе.
- А мы сейчас это узнаем, - сказал Леонид.
Певица не ушла со сцены, сидела у рояля, в руке у неё был фужер с минеральной водой. Леонид сказал Гале, что хочет познакомиться с ней и, может быть, они что-нибудь сыграют и споют вместе. Галя испугалась за Леонида и попыталась остановить его, она боялась, что подобное путешествие на сцену Леонида для знакомства с певицей может плохо закончиться, может спровоцировать кавказцев, которые этот ресторан считали своим и здесь всё делалось с их разрешения. Знакомство с певицей было априори недопустимо, так по крайней мере, казалось ей. Костя поддержал её, спросил Леонида, - это тебя просто заносит, шутки такие дурацкие. Пугаешь девушку?
- Нет, отчего же. Я хочу с ней пообщаться в творческом плане. Я серьезно. Мне понравились её импровизации. Я готов ей помочь.
Леонид не был пьян. Желание было более чем странным. Он встал и направился к сцене. Мы приготовились к худшему. Вообще, быть может, наши страхи были несколько преувеличены, из- за присутствия в зале кавказцев их довольно раскованного поведения, нам с Галей казалось, что поход Леонида на сцену, может их опять подтолкнуть к каким-нибудь агрессивным действиям. В принципе вход на сцену здесь не был запрещен, администрация ресторана к музыкантам имела косвенное отношение, вмешивалась только при возникновении пьяных скандалов, если такие возникали у музыкантов с публикой, желающей, услышать блатные песни, которые в ресторане «Спутника», не играли, как никак, эта молодёжная организация находилась в подчинении ЦК ВЛКСМ, а идеология комсомола сфере культуры ничем не отличалась установок КПСС, чьим резервом являлась эта молодёжная организация, и «Мурку», конечно, спеть здесь считалось большим грехом. Всё остальное, пожалуйста, но, как и везде, за дополнительное вознаграждение и поэтому на ходоков к музыкантам по этим вопросам администрация ресторана закрывала глаза. Леонид поднялся на сцену. На ней кроме певицы никого не было. Он подошел к ней, пододвинул к себе стул и сел с ней рядом, они стали о чем-то говорить и певица не гнала его и даже улыбалась. Они о чем-то договаривались. В зала кроме кавказцев сидящие за столами не обращали внимания на беседующих друг с другом певицу и посетителя ресторана. Галя и Костя сидели в напряжении, ожидая неприятностей, но мирный ход беседы успокоил их. Костя с интересом стал ждать, чем кончится это незапланированное приключение, в которое втянул их с Галей Леонид.
Тот шум, который стоял в ресторане, когда они только пришли, поутих. Его в, основном, создавала, отдыхающая в «Спутнике», толпа молодёжи, осаждающая бар, который был частью ресторана, отделен от него не был. За столиками ресторана сидеть по полной программе было дорого. Многие пришли просто немного отдохнуть и расслабиться, потанцевать, послушать музыку поэтому предпочитали сидеть в баре, где можно было заказать, что-то выпить. Сидячих мест у стойки было немного и все у кого не было места толпились возле барной стойки. Те, кто сидел за столами были заняты делом, освобождали столы от еды и спиртного и даже кавказцы отчего-то не галдели. Может быть, как и мы ждали итога встречи на сцене, чем она закончится, от этого зависели их дальнейшие действия.
Певица поставила на крышку рояля бокал с минеральной водой, встала, взяла левой рукой аккорд и что-то сказала Леониду. Он кивнул головой и сел за рояль. Рояль зазвучал, и звуки музыки полились в зал. Я готов был от изумления открыть рот. Играл профессиональный музыкант. И что играл? В зале много было иностранцев по путевке «Спутника» они приехали отдыхать в Сочи. Они жили в этой гостинице, вечерами тоже приходили в ресторан потанцевать, так как других развлечений не было. Это были молодые люди, естественно, как любой иностранец, они были людьми другой культуры и в том числе музыкальной тоже. Они сразу узнали музыку, которую играл Леонид, сразу загалдели, захлопали, засвистели. Певица взяла микрофон, и сказала, что рада слышать это проявление одобрения, это значит те, кто сейчас здесь узнали музыку, которую играет её знакомый музыкант. И пока оркестр отдыхает, она хочет спеть с ним несколько интересных вещей, которые у нас в стране неизвестны, но у гостей из-за рубежа пользуются огромной популярностью. «Мы не будем петь «Битлз» или что-то из репертуара «Ролинг Стоун», - сказала она и засмеялась: - Нет, мы споем другое из репертуара других исполнителей, но то, что хорошо известно всем нашим зарубежным друзьям и пользуется у них любовью. Ей захлопали. Леонид сыграл несколько тактов, сделал фермато, над последним аккордом, Лариса, я потом узнал, как звать певицу, обернулась к нему, он отпустил педаль фортепьяно. И она запела одна, а капелла, известную тему Гершвина Summertime, хорошо известную за рубежом. Ей сразу захлопали. Костя знал эту тему, ему недавно случайно удалось купить хорошую пластинку фирмы Supraphon с записью Евы Пиларовой чрезвычайно популярной чехословацкой джазовой певицы. Он помнил, как звучала эта вещь Гершвина в её исполнении и должен был признать, что сейчас в исполнении этой никому неизвестной певицы он слышит не худший вариант джазовой интерпретации. Но самым главным потрясение для него была игра Леонида. Было такое впечатление, что этот человек родился и уже умел играть на фортепьяно. Он не просто играл, это был свободный полёт импровизации вокруг темы, которую они с певицей исполняли. Она не отставала от него и была также свободна и талантливо сливалась с пианистом в единое целое в отличном импровизационном дуэте. Зал ресторана взорвался аплодисментами, особенно бушевали у бара, там, где была основная масса молодёжи, среди которой было много иностранных слушателей. Они то-уж понимали толк в этой музыке. Леонида и певицу не отпускали. На сцену вышли музыканты, но в зале засвистели, захлопали, затопали ногами. Публика хотела продолжения концерта этого неожиданно появившегося на сцене дуэта. Дирижеру оркестра ничего не оставалось делать, как присесть рядом со своими музыкантами и слушать, что будет дальше. Дуэт исполнил ещё две джазовые композиции иностранных авторов: Moonlight in Vermont (Sessdorf) и Night and day (Porter).
Другие книги скачивайте бесплатно в txt и mp3 формате на prochtu.ru