Мистика, фэнтези.
--------------------------------------------------------------------------
Наталия Осояну - Завеса теней
--------------------------------------------------------------------------
Скачано бесплатно с сайта http://prochtu.ru
Завеса теней
Я за вами пойду, я вас в круг заведу:
Сквозь кусты, через гать буду гнать и пугать.
То прикинусь конем, то зажгусь огоньком,
Буду хрюкать и ржать, жечь, реветь и рычать,
То как пес, то как конь, то как жгучий огонь!
Шекспир, «Сон в летнюю ночь»
1.
Едва стемнело, в большом зале трактира Старой Лисицы собралось столько народу, что не яблоку, а ореху негде было упасть, и служанкам пришлось носить кувшины да блюда на голове, на южный манер.
- Лисица сказал, вчера вполовину меньше народу было, - Клара прижала к груди тяжелый кувшин, и лицо её приобрело мечтательное выражение. – А четыре дня назад – так и вовсе пустой зал… правда, что он околдовывает своей музыкой, и можно даже имя собственное забыть?
- Не нравится мне всё это, - угрюмо пробормотала старая Эйла, повариха. – Ересью пахнет. Не дай погибнуть Единый, Изначальный… если сюда ненароком заявится церковник, нам несдобровать, помяни моё слово! Зря этот бродяга не ушел сразу – поиграл, повеселил народ, так пора и честь знать…
- Он не бродяга! – возмутилась Клара. – Он в Вальтене перед королем играл, и Его Величество…
Закончить она не успела: подкравшийся сзади трактирщик дал служанке хорошего пинка и отправил в зал, работать. Поварихе он пригрозил пальцем и сказал:
- Иди-ка ты к себе на кухню, не порти людям настроение. Сама ведь лучше меня знаешь, что к чему!
Эйла, покачала головой, словно говоря: «Ври, ври больше»
- Ну не колдун он, не колдун! – трактирщик перешел на громкий шепот. – А дуре этой, вертихвостке голубоглазой, скажи: ещё раз назовет меня Лисицей, прогоню! Я для вас всех – господин Лисс!!
- Вот сам ей и скажи, Старая Лисица! – Эйла гордо вскинула подбородок и прошествовала на кухню, словно ноблесса в свои владения. Господин Лисс, с трудом сдержав горестный вопль, поспешил в зал: людской гомон успокаивался, и это значило, что музыкант вот-вот начнет играть.
…скрипача звали Тамме. У него было круглое невыразительное лицо, усыпанное веснушками, большие светло-голубые глаза и свисавшие сосульками рыжие нечесаные волосы. Росту он был замечательного – почти касался макушкой закопченных потолочных балок, до которых сам Лисс дотянулся бы только в прыжке. Да что там рост! Руки и ноги у парня были длинные и худые; долговязый и нескладный, он напоминал голенастого птенца цапли, только-только выбравшегося из гнезда.
Но стоило Тамме прикоснуться смычком к струнам, как все до единой деревенские девушки готовы были отнести ему в ладонях свои сердца…
Лисс, пользуясь правом хозяина, протолкался к камину. Скрипач отчего-то был не в духе: он сидел, потупившись, и к еде почти не притронулся. «Устал, что ли?» - удивился трактирщик. Жаль, если сегодня люди останутся недовольны и быстро разойдутся, но… вчера он неплохо заработал. И позавчера тоже.
В глубине души Старая Лисица знал: никто не уйдет. А ещё он знал, что стоит скрипачу пожелать, и он отдаст этому нескладехе всю выручку за последние три дня.
Только бы рыжий сыграл ещё.
Тамме встал – Лисс опять поразился печали, что сквозила во взгляде музыканта, - взял скрипку и смычок, и в зале стало тихо.
Нежный звук кристальной чистоты тронул душу Старой Лисицы…
…и в тот же миг скрипнула входная дверь.
- Дяденька Лисс! – послышался жалобный детский голос. – Дяденька Лисс, Айлин пропала!!
2.
- Ну, как я выгляжу?
В новом платье темно-синего цвета, украшенном искусной вышивкой и серебристым кружевом, Дамиетта была очень мила, а глаза её так и сияли. Девочка вертелась перед сестрой, выпрашивая комплимент. Кларисса не могла сдержать улыбку.
- Дай, поправлю тебе волосы, - она пригладила угольно-черные кудри Дамиетты. – Вот так. Ну, ты не очень-то хороша… а прямо-таки неотразима!
Сестра заверещала от удовольствия и бросилась ей на шею. Кларисса даже испугаться не успела, как послышался треск – и тонкое кружево, оттенок которого она подбирала к своему платью с таким трудом, порвалось.
- Ой… - Дамиетта в ужасе закрыла рот ладонью. – Ой, Клэр, что я наделала!
- Ничего, ничего, - Кларисса принялась искать иголку с ниткой. Она не знала, что на побледневшем лице улыбка выглядит гримасой. – Я сейчас всё исправлю… ты не расстраивайся!
- Я нескладёха, Клэр, я всё ломаю и порчу, - глаза девочки наполнились слезами. – Я, кажется, испортила тебе праздник…
- Так не у меня же день рождения, - Кларисса попыталась отшутиться, и в этот момент дверь в комнату отворилась.
- Вы ещё не готовы? – ноблесса Эуфемия была ослепительно прекрасна в своем белоснежном платье и как снег холодна. Под взглядом её голубых глаз Кларисса смешалась и выронила подушечку для иголок, а Дамиетта насупилась, разом превратившись из почти взрослой девушки в обиженную девчонку. – Гости собрались.
За спиной Эуфемии Альма подавала сестрам условные знаки.
- Вы идите, матушка, - Кларисса присела в реверансе. – Я должна исправить платье…
- Тебя бы следовало наказать, - рука мачехи легла на плечо Дамиетты. – Но не сегодня. Пойдем к отцу, он спрашивал о тебе…
Когда они ушли, Кларисса перевела дух. Если Альма не врет, на пиру будет нобиль Бертрам Изорский.
«Значит, сегодня все решится…»
3.
- Я думал, этот вечер будет лучшим из всех, - трактирщик тяжело вздохнул, окинул взглядом пустой зал и вдруг спросил с надеждой: - Может, ты сыграешь для меня одного? Я заплачу, как договорились…
- Не надо денег, - тихо сказал скрипач. – А разве вы не пойдете её искать?
- А зачем? – отозвался Старая Лисица. – Бедняжка наверняка ещё днем заблудилась, когда за ягодами пошла, но ей ничего не угрожает. Хищные звери здесь не водятся, погода покамест достаточно теплая… ну, разве что поголодает чуток. Её найдут, Тамме, будь спокоен!
Скрипач нахмурился.
- Я сыграю… только скажите, господин Лисс, как она выглядит?
- Кто? – удивился трактирщик.
- Ну, пропавшая девушка… Айлин.
- А-а… такая светленькая… с голубыми глазами и пухлыми щечками. Да ты играл для неё вчера, забыл, что ли?
- Теперь вспомнил, - Тамме взял скрипку. – Надеюсь, её найдут.
…и ему во второй раз помешали.
Снаружи послышался стук копыт, потом раздалось лошадиное ржание. «Это что ещё за гости, - раздраженно пробормотал трактирщик. – Надо же, как не вовремя!»
Дверь со скрипом открылась, и вошли два человека. Первый сразу зашагал к камину, второй держался поодаль, шагах в десяти; хоть факелы и не горели, было видно, что он сильно хромает. Старая Лисица, изображая радушие, поднялся навстречу запоздалым гостям и внезапно понял, что вовсе не широкий дорожный плащ укрывает идущего впереди незнакомца, а… ряса.
Трактирщик похолодел.
Церковник приблизился, и отблески пламени заиграли на серебряном знаке Священной книги, что висел у него на груди. Он откинул капюшон, и Лисс мельком разглядел перстень с большим рубином.
«Час от часу не легче! Если бы простой служитель, а тут сразу - этот…»
Волосы инквизитора совсем поседели, а худое изможденное лицо пересекали глубокие морщины. Несведущий человек решил бы, что ему не меньше пятидесяти лет, но Лисс знал, что церковники долго не живут; это значило, что святому отцу самое большее – тридцать пять.
- Рад приветствовать, отче! – трактирщик не заслужил бы свое прозвище, если б не умел скрывать истинные чувства. – Что привело вас к нам в столь поздний час?
- Служение Единому, Изначальному продолжается и днем, и ночью, - ответствовал инквизитор, сложив руки в знаке Книги. – Я очень тороплюсь в Вальтен и не остановился бы, но лошадь захромала. В вашей деревне есть кузнец?
- Конечно, конечно, - закивал Лисс и смущенно добавил: - Но, боюсь, до утра вы его не найдете.
- Что, так крепко спит? – инквизитор вопросительно поднял бровь.
- Нет… боюсь, сегодня вообще никто не спит. Дело в том, что пропала девушка… заблудилась в лесу. Её ищут все, и кузнец тоже… может, обождете до утра? У нас комнаты почти все свободны, а вы, не иначе, устали с дороги…
- Раз другого выхода нет, - инквизитор вздохнул, - то, конечно, подожду.
- Вот и славно! – заулыбался трактирщик. – Вашему спутнику отдельную комнату или…
- Спутнику? – церковник впервые улыбнулся. – Я один. Зверь будет спать на полу.
Он сделал странный жест, будто дернул невидимую веревку. Незнакомец, державшийся до той поры в тени, со стоном схватился за горло и похромал к камину. Когда он оказался в круге света, Лисс едва не завопил от ужаса.
Существо носило человеческую одежду, имело две руки и две ноги – на этом сходство с человеком заканчивалось. Руки и морда чудовища были покрыты короткой шерстью, черной с рыжими подпалинами, а на голове она превращалась в настоящую гриву. Его пальцы венчали длинные загнутые когти – даже на расстоянии было видно, что они остры как бритва. На шкуре в нескольких местах виднелись потеки запекшейся крови. Ошеломленный Лисс, не в силах отвести взгляд, подмечал все новые и новые детали, - остроконечные уши, мощную нижнюю челюсть, выступающие белые клыки, - но самым страшным было то, что с мохнатого лица смотрели человеческие глаза.
Старая Лисица даже успел разглядеть, что они голубые…
- К-кто это? – проговорил трактирщик, отступая на шаг назад. Инквизитор промолвил с усмешкой:
- Ты впервые видишь чародея…
Это был не совсем вопрос, но Лисс кивнул. Только теперь он ощутил, что от чудища странно, но приятно пахло.
«Неужели это… табак?»
- Его зовут Эльмо, - сказал инквизитор. – Два дня назад он перешел Завесу теней, и теперь мы направляемся в Вальтен. Там его ждет костер.
- О, Единый, как он страшен, - пробормотал трактирщик. – Как только земля держит такую страхолюдину?
- Кажется, я слышал о нем, - проронил музыкант. – Тот самый Эльмо по прозвищу Птаха, который ускользал из всех ловушек и темниц?
- Да, но в этот раз удача ему изменила, - инквизитор пристально посмотрел на скрипача, но тот не дрогнул. – Я давно говорил, что пора закрыть границы для менестрелей.
- Слухи вы остановить не сможете в любом случае, - Тамме улыбнулся, взял в руки скрипку и заиграл.
…более странной музыки Лисс не слышал за все последние дни – да что там дни, за всю свою жизнь! Она казалась веселой, но стоило прислушаться, как проступала тревожная нота, пронизывавшая мелодию; трактирщик ощутил беспокойство и ему захотелось уйти, убежать, спрятаться. В музыке слышалась обреченность, и потому Лисс не удивился, ощутив на своих щеках слезы.
А пленник внезапно рухнул на колени, запустил пальцы в длинную черно-рыжую гриву и застонал. Когтями он оцарапал себе щеку – и, не заметив, продолжал выть…
- Отче! – послышался женский голос, и скрипка умолкла.
Эйла прошла через зал и поклонилась инквизитору.
- Слушаю, дочь моя, - церковник осенил её знаком Книги. – Ты желаешь благословения?
- Я прошу о помощи для всей деревни, - сказала повариха, побледнев. Лисс зажмурился, и кулаки его сжались: «Дура…»
- В поиске пропавшей девушки? – предположил инквизитор. – Боюсь, в этом от меня будет мало толку.
- Нет, - Эйла низко склонила голову. – Толк будет, потому что… эта девушка не первая.
- Что?!
Старой Лисице захотелось взвыть.
- Которая? – инквизитор не спрашивал, он требовал ответа, и Лиссу пришлось выдавить из себя:
- Третья. За три дня. Но, отче, первая – деревенская дурочка, она часто пропадает надолго… а вторая – моя служанка, она из другой деревни… может, решила родителей навестить, а меня не предупредила…
- Ты лучше меня знаешь, что это не так, - на лицо церковника было страшно смотреть. – Что ж, я сразу хотел тебя спросить, отчего это зал украшен для праздника? Не случайно ли праздник ваш совпал с еретическим днем Урожая, а?
- Что вы, отче… - забормотал Лисс, ощущая запах гари. – К-какой Урож-жай?!..
Инквизитор его уже не слушал.
- Я не хотел беспокоить вашего нобиля, - сказал он. – Но это дело, определенно, требует вмешательства Церкви. Вы оба пойдете со мной, - трактирщик при этих словах вздрогнул, а скрипач равнодушно пожал плечами.
…когда они выходили из трактира, каждый был погружен в раздумья, поэтому худенькая фигурка, закутанная в темный плащ, смогла незаметно проскользнуть мимо коновязи и скрыться в ночи.
Незаметно для всех, кроме пленного чародея.
Но он промолчал…
4.
Кларисса пробежала по коридору, едва не сбив с ног одного из слуг, потом перешла на быстрый шаг и, наконец, почти у самой двери пиршественного зала остановилась, чтобы успокоить бешено бьющееся сердце.
«Бертрам, того и гляди, решит, что это из-за него…»
Пир в честь дня рождения Эуфемии был в самом разгаре. В верхней части зала за длинным столом сидел нобиль Арнульф. По левую руку от него восседала именинница-мачеха, а рядом с ней – Альма и Дамиетта. Бертрам Изорский, сидевший справа от Арнульфа, с аппетитом поедал жаркое – как всегда, он был аккуратен и ни единого пятна не посадил на кружевные манжеты, но, увидев, что место ей оставили рядом с Бертрамом, Кларисса чуть не расплакалась.
Деваться было некуда, и она вошла…
- А-а, вот и моя любимая дочь! – Арнульф ещё не был пьян, лишь слегка захмелел. В такие минуты он становился очень добрым и мог исполнить любое желание – только Клариссе отчего-то не хотелось этим пользоваться. – Иди, иди сюда, моя радость! Бертрам, будь добр, подвинься – я хочу сегодня, чтобы Клэр сидела рядом со мной…
Во взгляде владетеля Изора отразилось легкое недоумение; если бы Кларисса посмотрела в этот миг на свою мачеху, то увидела бы, что та с трудом сдерживает ярость – для хладнокровной Эуфемии это было нечто из ряда вон выходящее. Но девушка была слишком рада нежданному везению и не замечала ничего вокруг.
Пир продолжался. То и дело кто-нибудь вставал и произносил тост в честь ноблессы, а она горделиво кивала и изредка улыбалась. Потом гостей вновь развлекали жонглеры и фокусники. После каждого трюка следовало непременное разоблачение, и духовник Арнульфа, брат Джок, удовлетворенно усмехался – в ином случае он был бы вынужден устроить Священный суд, и для незадачливого фокусника этот пир стал бы последним.
Когда беспокойство прошло, Кларисса заскучала. Поначалу Арнульф и Бертрам переговаривались через неё, обсуждая положение при дворе Его Величества Бенедикта IV, после принялись спорить о каком-то участке земли. Девушка ощущала себя меж двух огней: Арнульф и слова не сказал о помолвке, а Изорский нобиль, хоть и не подавал виду, только этого и ждал.
А вино лилось рекой…
- Клэр, - вдруг промолвил отец, - я должен был с тобой кое-что обсудить… но не успел. И что теперь делать, спрашивается?
Она замерла.
- Можно было бы все решить сейчас, - нобиль задумался. От съеденного и выпитого у него раскраснелись щеки, но Арнульф изо всех сил старался сохранить ясность мыслей. – Но… нет, такие вещи наспех не делаются. Ты слышишь меня, Эуфемия? Я решил… что сегодня ничего решать не буду. Отложим на потом.
- Это не… - начала Эуфемия, но Арнульф взмахнул рукой, приказывая жене замолчать.
И пир завертелся с новой силой…
Кларисса в совершенном смятении разглядывала узоры на серебряном кубке и не могла заставить себя прикоснуться к еде. Она мечтала, чтобы случай помешал тому, что задумала мачеха – и вот он, случай… только легче почему-то не стало.
Неожиданно её внимание привлек странный разговор между отцом и его дворецким.
- …служитель Церкви, - шептал дворецкий на ухо Арнульфу. – С ним трактирщик и какой-то бродяга, говорит – музыкант, скрипач…
- Так пусть войдут! – нобиль икнул. – Цер-рковь об’жать низзя!
- Да, но с ними чудовище!! – жалобно возразил дворецкий не в первый раз.
- Пусть войдут! – упрямо повторил Арнульф.
…и когда новые гости появились в зале, он тотчас протрезвел, равно как и многие другие из пирующих. Наступила тишина.
Инквизитор в поношенной коричневой рясе шел впереди и остановился только перед самым столом в высокой части зала, но все взгляды были прикованы не к нему, а к существу, что плелось следом, припадая на правую ногу.
К существу, которое явилось то ли из сказок, то ли из ночных кошмаров…
- Я, Арнульф, приветствую тебя, святой отец! – провозгласил нобиль. Кроме лихорадочного блеска в глазах, ничего не говорило о количестве кувшинов, которое он опустошил незадолго до этого. – Рад дать тебе приют под своей крышей… но что за создание ты привел с собой?!
- Я, Иеронимус, с радостью приму твой дар, - инквизитор откинул капюшон. – Это существо – мой пленник, чародей из Ирмегарда, Эльмо по прозвищу Птаха. Я оказался в твоих владениях случайно, нобиль. Мы следовали в Вальтен, и моя лошадь захромала… остановившись в трактире, я ненароком узнал об очень неприятном событии, которое произошло почти у самых стен твоего замка. И решил узнать, отчего не предпринимаются меры…
Церковник говорил медленно, и Клариссе показалось, что он смертельно устал.
- О чем ты говоришь, отче? – нахмурился нобиль.
- Я узнал, - сказал Иеронимус, - что сегодня пропала девушка, и её до сих пор не нашли. Ещё я узнал, что за последние три дня это уже третья пропавшая. Все они примерно одного возраста и схожи друг с другом лицом и фигурой. Это дает мне основания полагать, что в деревне появился колдун…
- Насколько мне известно, единственного колдуна в округе ты привел с собой, - ответствовал Арнульф. Хмель выветрился из его головы без остатка. – Первая из пропавших – слабоумная, постоянно уходит в лес, однажды провела там все лето. Вторая – родом из соседней деревни, я послал туда гонца, чтобы разузнать, не появлялась ли девушка у родителей. Третья… согласен, это уже странно. Как видишь, святой отец, мне все известно. Но я бы не стал никого подозревать в колдовстве.
- Тебе и не следует этого делать, - инквизитор провел рукой по лицу, точно вытирая пот. – Для этого есть Церковь… но вот что ты обязан знать, так это праздники, на которых гуляют все жители деревни. Известно ли тебе, что сегодня в трактире намечалось пиршество?
- Да, - нобиль расслабился, но Иеронимус этого не заметил и продолжил:
- А известно ли тебе, какой сегодня день?
- Известно, - Арнульф улыбнулся, наклонился и поцеловал руку жены. – Сегодня день, когда на свет появилась моя дражайшая супруга… и вся деревня радуется этому ничуть не меньше, чем я. Потому и празднует…
Инквизитор опустил голову: он попал впросак и не знал, что сказать. Не желая заполучить себе влиятельного врага среди церковников, Арнульф поспешил выйти из неловкого положения:
- А скажите-ка мне, отче, не опасно ли было приводить сюда это… существо?
Иеронимус поднял правую руку, показывая инквизиторский перстень.
- Он связан волей Единого, Изначального и совершенно не опасен. Мало того, он подчиняется всем моим приказам.
- Всем? – Бертрам наклонился вперед, желая рассмотреть чудовище получше. - Очень любопытно, - в улыбке Изорского нобиля проскользнуло что-то кровожадное. – И он даже в колодец прыгнет?
- Мне приказано доставить его в Вальтен живым и, по возможности, невредимым, - инквизитор посуровел. – У Церкви нет нужды в бессмысленной жестокости.
- Я достаточно хорошо знаком с делами Церкви, - улыбка Бертрама стала ещё шире. – А с вашими делами, милейший отче Иеронимус, я знаком ещё лучше. От лица моего дяди, Верховного инквизитора Жерара, интересуюсь ещё раз: так эта тварь и впрямь подчиняется всем приказам?
- Да, - сказал церковник, и что-то в его лице изменилось.
…а чудовище стояло спокойно, не шевелясь. «Интересно, - подумала Кларисса, - в Ирмегарде все чародеи такие страшные, или только этот?»
Неожиданно пленник поднял голову и встретился с ней взглядом; девушка покраснела, но не отвернулась. Глаза у существа были голубые – и, глядя в них, она вдруг поняла, что не боится его.
- В моем замке за последние два века собралась премилая коллекция, - задумчиво произнес Бертрам. – Шкуры там всякие, зубы… есть даже почти целые чучела. Моя гордость – шкура волка-оборотня, мы убили его вдвоем с отцом в день моего совершеннолетия. Надо сказать, с того времени я значительно пополнил коллекцию.
- К чему ты клонишь? – спросил инквизитор.
- У него любопытная шкура, - просто ответил Бертрам. – Мне хотелось бы заполучить её целиком… или частично. Может, хотя бы одну лапу?
Сердце Клариссы отчего-то забилось чаще.
- Эй ты, еретик! – внезапно заговорила Дамиетта. Испуганная Альма пихнула сестру локтем в бок, но девочка не пожелала умолкнуть. – Твоя шкура будет видеть над камином в тронном зале Изорского дворца… а взамен твоих голубых гляделок в неё вставят стекляшки!
Жутковатая гримаса, в которой с трудом угадывалась улыбка, исказила морду чудовища; оно тряхнуло гривой и поклонилось Дамиетте – легко и даже грациозно.
- Вы так добры, моя госпожа, - слова, сказанные хриплым голосом, были отчетливо слышны каждому, кто сидел за высоким столом. – Но даже оттуда я буду видеть вас…
Девочка издала возмущенный возглас, по залу прокатился шепоток – и в этот же момент нобиль поднялся и провозгласил:
- Полагаю, самое время прекратить этот разговор. Наш гость устал и нуждается в отдыхе… я прав?
По лицу Иеронимуса было видно, что он собирается возразить, однако уже через миг инквизитор пошатнулся и едва устоял на ногах.
- Да он же смертельно устал! – Эуфемия всплеснула руками. – Мой долг хозяйки обязывает относиться к каждому гостю, как к родственнику. Пойдемте, отче…
…трактирщик Лисс долго пил со слугами и домой попал только к рассвету.
Скрипач поначалу скромно ютился в углу, а потом заиграл – и с этого момента все в зале слушали только его одного.
Иеронимус уснул, едва лишь его голова опустилась на подушку: он не спал больше двух суток.
Эльмо тоже уснул – на полу, под дверью комнаты Иеронимуса…
5.
Ночные кошмары не навещали Эльмо уже много лет. Если наяву он ещё на что-то надеялся, то во сне уже горел…
Проснувшись в поту, чародей не стал открывать глаза и продолжал дышать ровно. На его груди сидело что-то холодное, липкое и очень тяжелое.
Эльмо изготовился, чуть-чуть приоткрыл глаза…
…и в следующий миг тварь была поймана!
- Ну-ну, - пробормотал Эльмо, разглядывая странную добычу. Существо, напоминавшее большую летучую мышь, закуталось в свои черные крылья, точно в плащ, и поверх них глядело на чародея злобно поблескивавшими красными глазками. – Пленник пленника заполучил! Ты, видать, последняя мара в этом замке, если так разжирела… - ночной кошмар засвистел, затрещал, и Эльмо пришлось его хорошенько встряхнуть. – Молчи, а не то отдам тебя Иеронимусу! Вот так. Что же мне с тобой делать, а?
Эльмо призадумался.
- Полезай-ка ты в мешок! – решил он, наконец, и, сняв с пояса небольшой кошелек, который инквизитор по ему одному известной причине оставил чародею – возможно, сочтя вещицу безобидной, - запихнул туда мару. Существо извивалось, брызгало слюной и пыталось укусить чародея за пальцы.
Сам кошелек остался с виду таким же пустым, как раньше.
Покончив с ночным кошмаром, Эльмо перевел дух и попытался навести порядок в мыслях.
…итак, всё очень просто.
Два – или уже три? – дня назад он преодолел перевал Одиночества и оказался в Риорне – в стране, где магия под запретом, и первый встречный может попытаться его убить, чтобы получить потом награду от короля.
Ему не повезло. Первым встречным оказался инквизитор.
Они долго шли, не останавливаясь – вернее, Эльмо шел, а инквизитор ехал верхом. Церковник казался сделанным из железа – настолько он был вынослив и молчалив. Поначалу Эльмо пытался его разговорить, но очень скоро убедился, что это невозможно. Потом ему стало не до разговоров. Будь в его распоряжении магия, Эльмо бы что-нибудь придумал, но без помощи чародейства приходилось рассчитывать только на собственные ноги. Сильнейшее заклятие не только лишало его возможности колдовать: стоило расстоянию между ним и инквизитором превысить пятнадцать шагов, как Эльмо начинал задыхаться.
Пленнику много раз казалось, что силы его вот-вот иссякнут, но он шел, бездумно переставляя ноги, не замечая ничего вокруг, шел, хотя сапоги натерли ноги до кровавых мозолей, а в горле пересохло, шел…
И шел…
Шел…
…и теперь он лежит на каменном полу, под дверью комнаты, где на чистой постели отдыхает молчаливый инквизитор Иеронимус. А ещё где-то в будущем виднеется костер на главной площади Вальтена, но эту мысль чародей торопливо прогнал – иначе в самую пору было завыть от тоски.
- Может, выйдешь из тени? – негромко поинтересовался Эльмо.
За углом коридора послышался шорох – и девушка в темно-зеленом платье, сняв со стены факел, подошла ближе.
- Я тебя запомнил, - проговорил пленник, расслабленно облокачиваясь на дверь. – Ты сидела по правую руку от нобиля.
- Я его дочь, - тихо сказала девушка. Её темные волосы были уложены в затейливую прическу, а красивое, но бледное лицо при свете факела казалось неземным. – Меня зовут Кларисса.
- Красивое имя, - он сдержал улыбку, зная, что она испугает дочь нобиля. – Не боишься, что я украду его и приобрету над тобой власть?
- Один человек рассказал мне, - загадочно произнесла Кларисса, - что магия имени нынче утеряна, и даже самые могущественные чародеи Ирмегарда не могут её возродить.
- Разве не опасно тебе даже произносить эти слова? – с иронией спросил Эльмо. – Чародеи… магия… Ирмегард…
- Можешь не опасаться за мою душу, еретик! – резко ответила девушка, и последнее слово прозвучало, точно удар хлыста.
Эльмо даже вздрогнул.
- Я тебя не боюсь, - сказала она, сощурив глаза.
- Зато я боюсь тебя, - когтистые руки чародея безвольно лежали на коленях. – Кто перед тобой? Животное. Косматое, хищное, опасное… страшное. А я три дня ничего не ел и измучен долгой дорогой до полусмерти… боюсь даже снять сапоги и посмотреть на свои ноги – не иначе, на них живого места не осталось.
- Ты уже почти труп, - она стояла у противоположной стены – гордая, красивая.
- Я бы сказал, пепел трупа, - серьезно уточнил пленник.
- Так чего же тебе бояться меня или кого бы то ни было? – усмехнулась Кларисса.
- В жизни всегда есть место страху, - он закрыл глаза. – И надежде тоже.
Долгое время оба молчали, потом Эльмо приоткрыл один глаз и спросил:
- Может, всё-таки задашь свой вопрос? Или тебе нравится здесь стоять?
Щеки девушки покрылись румянцем.
- А ты наперед знаешь всё, что я хочу спросить?
Чародей лукаво улыбнулся и промолчал.
- Хорошо, - от напряжения у Клариссы заболела голова; она вытянула шпильки, и длинные черные волосы рассыпались по плечам. – Я хотела… спросить… правда ли, что вы верите в Единого, но…
Эльмо смилостивился и ответил прежде, чем ей пришлось произнести вслух слова, за которые вполне можно было попасть на костер:
- Правда. Чистая правда. Мы верим и в Единого, и в Стражей. Но Единый слишком далеко, и молитв не слышит – ни наших, ни ваших.
Кларисса ошеломленно уставилась на него:
- Как это?
- На границе Великого леса есть храм Радуги… или, вернее, дом Радуги – так у нас принято говорить, - он говорил очень тихо. – В этом Доме нет ни одной вещи из золота или серебра, ни одного драгоценного камня – только камень и дерево. В главном зале есть девять колонн, и если обойти их все, то можно прочитать вот что…
Эльмо набрал воздуха и заговорил нараспев:
- Он, Единый, сотворив земную твердь и воду, а также небо над ними, закрепил в небе Чашу Равновесия, поставив двоих Стражей удерживать её. Были Стражи ликом прекрасны и подобны Ему, но один был светел, а другой – темен. И наделил Он Стражей силой творения и повелел им населить земную твердь – остров в океане, именуемый Сэнгэр, что означает "Одинокий", - живыми существами по воле и разумению своему, но велел не создавать людей, ибо заберут люди большую часть силы творения, и станут Стражи их рабами. Но ослушался темный Страж. Посчитав, что если сотворить людей из того, что уже было создано Им, то можно обойти Его запрет, создал он из серебра Лунную Женщину – и светлый страж, чтобы не нарушить Равновесие, создал из золота Солнечного Мужчину. А когда полюбили друг друга Солнце и Луна, родились у них дети из плоти и крови – то были Майя и Майар, первые люди. Стражи поняли, что ошиблись, и что сами себя за неповиновение наказали – сила их в час рождения первых людей уменьшилась наполовину. И Он, узнав об этом, вознес Солнце и Луну в небеса, поставив по разные стороны мира, чтобы никогда они не смогли больше встретиться, а Стражей оставил прикованными к Сэнгэру и к людям, чтобы поняли они: за тех, кого сотворил, ты навсегда в ответе. Ударила молния в одинокую землю, и отделились от неё другие земли – так появилась Южная тысяча островов. Но Майя и Майар остались живы, и от них пошел род людской. А Стражи с той поры охраняют не только Чашу Равновесия, но и врата Радуги, сквозь которые из мира в мир иной проходят души умерших людей – так будет вечно!..
Последние слова эхом прокатились по коридору – «вечно!.. вечно!» - и растаяли во тьме. Кларисса смотрела на Эльмо, не мигая, а в глазах её стояли слезы. Чародей устало закрыл глаза и добавил:
- Врата называются радужными, потому что в день, когда умерли первые люди, Стражи плакали – они успели полюбить свои создания. Их слезы пролились на землю дождем, а потом появилась первая в мире Радуга… под нею и открылись Врата, предназначенные для душ умерших людей, но Стражам за них заглянуть не дано. Они могут лишь провожать души в последний путь, а что там, за Вратами, они не знают… - он помолчал и договорил с легкой усмешкой: - Или просто никому не говорят.
- Но как же так… - растерянно проговорила девушка. – Разве Единый не дал людям Великую книгу…
- Она не существует и никогда не существовала, - мягко проговорил Эльмо. – А ваш Знак Книги… - он с видимым усилием поднял руки и сложил ладони ребром к ребру, - …на самом деле и есть знак Врат. Присмотрись!
Кларисса посмотрела – и ужаснулась. В самом деле, это могла быть не только Книга, но и створки ворот…
- Я должна уйти, - прошептала девушка, зажмурившись. – Я совершила ошибку и должна покаяться…
- Уходи, - отозвалось чудовище. – Забудь о нашей встрече как можно скорее. Но я знаю, ты веришь мне… если бы ты не сомневалась в глубине души в своей вере в Единого, который давным-давно покинул этот мир, то не пришла бы сюда. И уж тем более не дала бы мне договорить до конца…
- Есть в душе моей грех, - Кларисса выпрямилась и взглянула на Эльмо со всей суровостью. – Зачем ты появился в нашем доме? Почему искушаешь меня?!
- Я должен был перейти Завесу теней, - с грустью сказал чародей. – Но не смог.
Она удивленно подняла брови.
- Завеса не там, - Эльмо взмахнул рукой, намекая на перевал Одиночества. – Она здесь… - он постучал согнутым пальцем по виску. На мгновение Клариссе показалось, что морда чудовища становится прозрачной, тает, и что вот-вот она сумеет разглядеть его настоящее лицо.
- Я не понимаю, - проговорила девушка. – Ты знаешь, что скоро должен умереть, но совсем не думаешь об этом. Кто ты?
- Я чудовище, - с иронией отозвался Эльмо. – А такой фасон платья, кстати, в Ирмегарде уже не моден.
Клариссу это отрезвило. Она выпрямилась, придала своему лицу суровое выражение.
- Был бы ты человеком… - она презрительно поморщилась. – А, всё равно тебя сожгут.
И на этом разговор закончился.
6.
Иеронимус проснулся рано утром, и с удивлением обнаружил, что ему уже принесли завтрак и теплую воду. Инквизитор, которому давно не выпадала удача как следует умыться и позавтракать, с наслаждением сделал и то, и другое, не забыв вознести хвалу Единому.
Потом он открыл дверь и обнаружил Эльмо.
- Встань, - сказал инквизитор. Пленник, чья заросшая шерстью физиономия надежно скрывала любые эмоции, посмотрел на церковника снизу вверх и не двинулся с места. – Встань, - повторил инквизитор и привычно дернул невидимый поводок.
Эльмо вздрогнул от боли, но не шевельнулся.
- В чем дело? – бесстрастно спросил Иеронимус. – Ты пустил корни?
- Я не встану, - тихо ответил пленник. – Не могу. Ноги не держат.
Инквизитор молча пошел прочь.
- Иди! – выкрикнул Эльмо. – Правильно, правильно, иди – и я наконец-то сдохну, потому что и впрямь не могу подняться!
- Нет, так не пойдет, - пробормотал церковник и остановился. – Похоже, он и вправду выдохся… эй, слуга!
…наблюдая, как слуги помогают чудовищу подняться – надо сказать, они с большим рвением прислуживали бы настоящему медведю! – инквизитор задумчиво улыбался. Эльмо перенесли в комнату, усадили в кресло и принялись стаскивать сапоги.
Чародей застонал.
Лакеи, испугавшись звериного рыка, отпрыгнули в сторону.
- Продолжайте, - негромко приказал инквизитор. – Он не опасен.
Они медлили.
- Чего боитесь, олухи? – презрительно бросил церковник. – Кому говорю, он не кусается…
- Я сам, - пробормотал Эльмо и осторожно принялся за дело. Пару раз он обессилено откидывался на спинку кресла, но когда, наконец, ему удалось снять сапоги, даже слуги не сдержались и сочувственно закивали при виде того, во что превратились его ноги.
- Позовите лекаря, - хмуро произнес Иеронимус. – Ну, что стоите?
Они переглянулись, и один, посмелее, сказал:
- Но, отче… в замке всего один лекарь – ноблесса Эуфемия!
Инквизитор прищурился – и повторять второй раз ему не пришлось.
… - Я поражаюсь тебе, - Эльмо наблюдал за церковником краем глаза. – Зачем тащить меня в Вальтен, рискуя жизнью? Не понимаю. Ты для меня закрытая книга, Иеронимус. Каковы твои мотивы?
- Они тебя не касаются, - отозвался инквизитор. – Но должен сказать, что ты для меня – открытая книга. Ты столько раз за всю дорогу пытался разозлить меня… надеялся, что я приду в ярость, забуду о долге и убью тебя?
При этих словах Эльмо покраснел и невольно порадовался, что церковник этого не видит.
- Знаешь, в чем твоя ошибка?
- В чем же? – голос чародея прозвучал глухо. – Я хотел умереть. И хочу.
- Нет, вовсе нет, - инквизитор улыбнулся. - Ты предпочел бы умереть легко, но на самом деле больше всего на свете любишь жизнь. Вот это самое жизнелюбие тебя выдает, потому что я чувствую фальшь. Ты всем своим видом пытаешься демонстрировать веселое презрение ко мне, к инквизиции, к смерти… но в твоих глазах я вижу страх. А ещё, на самой глубине, я вижу страстное желание жить. Это значит, что ты и впрямь доживешь до костра… что не может меня не радовать.
Чародей молчал.
- Шансов нет, Птаха, - задумчиво произнес Иеронимус. – Тебе не видать легкой смерти, а жизни – тем более. Поверь, я не испытываю к тебе личной ненависти. Пора бы уже понять – и смириться или раскаяться. Единый, Изначальный примет тебя в объятия…
- Мне они не нужны, - промолвил Эльмо. – А шанс есть всегда… до последнего вздоха.
- Так дыши, - ухмыльнулся Иеронимус. – Пока есть возможность.
Дверь отворилась, и вошла ноблесса. Она не носила украшений и одета была скромно, в простое серое платье, но все-таки никто не принял бы её за служанку. Коротко поздоровавшись с инквизитором, она взглянула на ноги чародея, на которых кожа местами стерлась до живого мяса, и тотчас повелела слуге подать её лекарский сундучок.
Эльмо зажмурился, когда она начала смазывать его мозоли каким-то жгучим составом темно-зеленого цвета, но не издал ни звука.
- Это разрешенные травы, отче, - сказала Эуфемия, заметив, что инквизитор с интересом заглядывает в её сундучок. – Заячья кровь, маун, проскурняк… у меня нет ни куриной слепоты, ни дур-зелья, ни, тем более, сонной одури. Можете быть совершенно спокойны.
- Я спокоен, - бесстрастно отозвался Иеронимус. – Вы умелый лекарь.
- Слуги часто болеют, а ранятся ещё чаще, - Эуфемия пожала плечами. – Так уж вышло, что Единый не дал мне особой склонности к вышиванию или шитью, но врачевать мне нравится. Надеюсь, - она лукаво улыбнулась, - Церковь пока ещё не запретила женщинам заниматься этим?
- Пока не запретила, - отозвался инквизитор, с особым чувством произнеся первое слово. Улыбка Эуфемии погасла.
Закончив бинтовать ноги Эльмо, она заметила:
- Это чудище хорошо переносит боль. Оно вообще её чувствует?
- Конечно, - впервые подал голос сам пленник, приложив руку к груди. – Но в предчувствии того, что ожидает меня в пыточных подвалах инквизиции, эта боль угасает, как свеча на ветру… моя благодарность вам, ноблесса, за оказанную помощь. Я об этом не забуду.
- Как-нибудь обойдусь без твоей благодарности, - ноблесса собрала свой сундучок. – Хотя должна признать, твои манеры намного лучше, чем у некоторых… моих знакомых.
Эльмо не сдержал усмешки, а Иеронимус спрятал лицо под капюшоном.
- Я прикажу, чтобы принесли башмаки из мягкой кожи, - проговорила Эуфемия, вновь становясь холодной и неприступной. – Доброго вам дня, отче…
- …а мне – легкой смерти, - подхватил пленник. – И, может быть, вы проявите свою доброту ещё раз, ноблесса? Пусть вместе с башмаками мне принесут что-нибудь съедобное…
7.
Айлин нашли к полудню недалеко от деревни. Она лежала на траве лицом вниз; одежда девушки превратилась в лохмотья, волосы были спутаны, а все тело покрыто ссадинами и царапинами.
Ни одна из ран не была серьезной.
Когда Айлин перевернули и увидели её лицо, испугались даже бывалые охотники: в глазах девушки застыл ужас, рот был искажен в немом крике…
- Её что-то испугало до смерти, - пробормотал кузнец.
Остальные молчаливо с ним согласились.
… - Я бы сказал так, - Иеронимус закончил осмотр тела. – Она бежала по лесу сломя голову, бежала, пока хватило сил. Видишь эти царапины? Это ветки. В этих местах очень густой подлесок… а в волосах у неё запутались листья – это потому, что она несколько раз падала – отсюда, кстати, и синяки, - а потом поднималась и бежала опять. Но некто или нечто, преследовавшее Айлин, даже не притронулось к ней. Ну?
- Что ты хочешь от меня услышать? – хмуро спросил Эльмо. Селяне оставили Иеронимуса наедине с трупом, но пленный чародей вынужден был остаться и наблюдать за работой инквизитора.
- Обычно я всегда прошу совета у беспристрастного… человека, - спокойно отозвался Иеронимус. – Иногда я упускаю из вида важные детали, потому что их застят мелочи, кажущиеся мне существенными. Ну, у тебя есть свежие мысли?
- Только одна, - ухмыльнулся пленник. – Если она умерла от того, что бежала так долго…
- Её сердце разорвалось, - уточнил церковник.
- Да… так вот, если она от этого умерла, то почему жив её преследователь?
- Резонно, - Иеронимус обхватил рукой подбородок. – Да, ты прав…
- Может, никто её не преследовал? – предположил Эльмо. – Её сильно испугали, да, а все остальное она придумала сама. В ночном лесу перепуганной девушке такое может привидеться… и не только привидеться…
- Где же преследователь? - пробормотал инквизитор, пропуская мимо ушей последние слова. – Может, он был верхом? Нет, охотники бы нашли следы. Они сказали, там кроме неё никто не проходил… нет, если бы она просто испугалась ночного леса, то рано или поздно остановилась бы…
- Порча? – высказал новое предположение Эльмо.
- Я не чувствую, - ответил Иеронимус не очень уверенно.
- Лесные духи шалят?
- Хороши шалости, - инквизитор посуровел. – И в твоей стране такое случается?
- Изредка, - Эльмо пожал плечами. – Всякое бывает.
- Вот поэтому мы их и изгнали два века назад, - подытожил церковник. – Но духи все-таки могут иметь к этому отношение. Если вернуться к версии с колдуном, значит, кто-то наслал на неё наваждение…
- Значит… - Эльмо внимательно смотрел на Иеронимуса.
- …значит, ищем колдуна, - спокойно закончил инквизитор.
8.
- Моя госпожа… - скрипач, стоявший у окна, низко поклонился.
- Ты грустен сегодня, - она попыталась заглянуть в его глаза, но юноша упорно отводил взгляд. – Боишься меня, Тамме? Я не кусаюсь.
- Что вы, моя госпожа, - он густо покраснел, но продолжал разглядывать что-то, по всей видимости, очень интересное за окном. – Вы так прекрасны, что смотреть на вас опасно, как на солнце – мне дороги мои глаза…
- Но руки дороже? – она лукаво улыбнулась.
Тамме молча кивнул.
- Тогда сыграй для меня.
Музыкант подчинился, хотя скрипка обжигала ему пальцы.
…из-за угла за ними наблюдала худенькая фигурка в темном плаще.
9.
Поначалу Эльмо, вынужденный везде следовать за Иеронимусом, прислушивался к рассказам сельчан, но вскоре потерял интерес. Его вновь обуяла черная меланхолия – как накануне вечером, в трактире, когда скрипач заиграл странную мелодию.
Они сидели за столом у камина. Старая Лисица сосредоточенно переставлял кувшины с места на место, делая вид, что ничего не слышит. Инквизитор в двадцатый раз внимал рассказу о том, как собравшиеся на празднество пили, ели, танцевали, а потом слушали заезжего музыканта.
Инквизитор слушал очень внимательно, и Эльмо не покидало ощущение, что Иеронимус видит во всех этих историях нечто, ускользающее от чародея.
…Роза, которая была слаба умом и с рождения не произнесла отчетливо ни одного слова, вдруг сказала скрипачу: «Сыграй мне!»
…Эмма, служанка, уронила кувшин и с плачем выбежала из трактира – больше её никто не видел.
…Айлин упросила музыканта сыграть для неё – это был единственный раз, когда он согласился.
Айлин уже не спасти…
Чародей вдруг остро осознал, что ему тоже осталось жить совсем недолго.
- Если эти поиски затянутся, я сойду с ума, - Эльмо не заметил, что думает вслух. – Хоть бы этот убийца быстрее нашелся…
- А я его уже нашел, - инквизитор усмехнулся, и Эльмо вздрогнул. – Разве ты ещё не понял ничего?
- Не понял и не хочу понимать, - чародей опустил голову. – Я устал. Если уж суждено всему заканчиваться, пусть это произойдет побыстрее.
Иеронимус вздохнул.
- Я знал, что твоя храбрость скоро перейдет в истерику, Птаха. Крепись…
- И кто же убийца? – безразлично спросил Эльмо. – Уж не скрипача ли ты подозреваешь? Нет, это не он…
- Отчего же? – в тени капюшона было трудно разглядеть выражение лица инквизитора. – Скажи, отчего?
- Разве мнение презренного колдуна что-то значит для служителя церкви? – чародей криво улыбнулся. – Если бы ты не лишил меня Силы, я бы тотчас распознал сородича среди этих людей.
Иеронимус покачал головой. Эльмо вдруг встревожился: что-то странное было в их разговоре, что-то неправильное.
- Ты забываешь, Птаха: колдовать может и человек, не обладающий Силой, а всего лишь знающий заклятия. Ваша Сила сродни не музыке, которой владеет лишь умелый, а пению – без сомнения, слушать истинного певца приятнее, но и безголосый может при случае спеть несложную песенку. Твоя помощь в этом деле мне не нужна, у меня есть свои способы. Но продолжай, мне интересно.
- Я понял ход твоих мыслей, - тревога Эльмо нарастала. – Скрипач – единственный чужак. Церкви, судя по всему, не боится. Играет так, что слушатели погружаются в транс. Что ещё? Ах, да. Каждая из пропавших девушек пыталась привлечь его внимание…
- И что из этого следует? – спросил Иеронимус.
- Ничего! – ответил чародей с внезапной злобой. – Он не колдун! Не колдун, потому что… не может человек, создающий такую прекрасную музыку, быть убийцей!
Если до этого их разговор казался чародею странным, то теперь произошла и вовсе немыслимая вещь: инквизитор расхохотался, да так, что Лисс от неожиданности выронил кувшин.
- Да ты сущий ребенок, Птаха! Хоть сам понял, что сказал?
- Он не мог этого сделать! – упрямо повторил Эльмо. – Я… я знаю. Я слушал его музыку…
- Я тоже.
- Да, но… она не предназначалась тебе! - Эльмо вонзил когти в ладони. – Не знаю, что ты собираешься сделать, Иеронимус, но прошу, не спеши!!
И мир перевернулся.
- Я попробую, - серьезно сказал инквизитор, кивая.
…Эльмо наконец-то понял, что показалось ему странным.
Они говорили на равных.
10.
Изорский нобиль появился рядом с Клариссой, точно из-под земли, и взял её за руку.
- Почему ты избегаешь меня?
Пальцы Бертрама были холодны как лед, а в глазах плясали веселые чертики. Кларисса судорожно вздохнула и попыталась изобразить улыбку, но самообладание покинуло девушку…
- Ты боишься, - теперь он напоминал кота, завидевшего кувшин со сливками – блестящие глаза, довольная улыбка, разве что не мурлычет от радости. – Сегодня опять будет пир… но я хотел поговорить с тобой днем. Где ты была? Отчего тебя никто не видел? Я знаю, я спрашивал слуг…
- Слуги? – наконец-то она сумела выдавить из себя хоть слово. – Не… не знаю. У меня сегодня было много дел…
- Дела… - Бертрам тронул её волосы. – Какие могут быть дела у такой юной девушки?
Кларисса задрожала.
Помощь пришла неожиданно в лице Дамиетты. Девочка была на удивление серьезна и очень бледна.
- Тебя ищет отец, Клэр, - она обращалась к сестре, но пристально смотрела на Бертрама. – Поторопись.
Кларисса, с трудом сдержав вздох облегчения, ретировалась.
Дамиетта и Бертрам смотрели друг другу в глаза, не мигая.
11.
В этот раз Клариссе не повезло: почетное место по правую руку от нобиля досталось Иеронимусу, и девушка очутилась между инквизитором и изорским нобилем. Впрочем, Бертрам на неё даже не смотрел, а церковник, напротив, был любезен и вовсе не столь чопорен, как накануне вечером.
Но больше всего Клариссу волновало не это.
- Почему ты раньше мне не сказала, что не любишь Бертрама? – спросила Дамиетта, хмурясь. – Теперь можешь не беспокоиться, всё будет хорошо.
Кларисса сумела только кивнуть – на большее у неё не хватило сил. И вскоре после этого чудовище-чародей, проходя мимо неё, еле слышно проговорил: «Он знает колдуна». Теперь Эльмо сидел на полу позади инквизитора; звериная физиономия непроницаема, взгляд устремлен в пустоту.
Пир шел своим чередом, но вчерашнее веселье куда-то подевалось. Кларисса видела, что гости испуганы и почти не разговаривают друг с другом, а если и встают, чтобы поздравить Эуфемию, то лица их выглядят не очень-то радостными.
«Все знают, - с ужасом поняла девушка. – Все ждут…»
В пиршественном зале было душно, словно перед грозой, и это чувствовала не только она.
Дамиетта вдруг заговорила, отрешенно глядя перед собой:
- Я как-то слышала историю о нобиле, у которого было семь жен.
За высоким столом стало тихо.
- Дитя, сейчас не время рассказывать сказки, - нервно заметила Эуфемия. – А слухи тем более.
Девочка удивленно подняла брови.
- Но это не сказка и не слух, это правда! У нобиля было семь жен, он их всех убил и закопал в саду, а потом захотел жениться в восьмой раз…
- Откуда такая осведомленность? – поинтересовался Бертрам с улыбкой, но что-то в его голосе насторожило Клариссу. – Уж не сама ли ты была одной из его жен?
- Нет, - серьезно ответила Дамиетта. – Но я точно знаю, где он закопал все семь трупов.
- Достаточно! – воскликнул Арнульф с недовольным видом. – Дочь моя, сегодня неподходящее время для твоих фантазий… сыграй мне, музыкант!
Скрипач, до того сидевший у камина, медленно встал, взял скрипку и смычок и прошел к высокому столу, словно не замечая, что за ним следят почти все гости.
- Сыграй, - повторил нобиль.
Музыкант повиновался.
…гроза, которую все ждали, разразилась в его музыке. Кларисса вжалась в спинку кресла – ей казалось, что вот-вот ударит молния и поразит Тамме, потому что так играть нельзя. Музыка подхватывала, уносила в заоблачные выси – туда, где серебряные и золотые драконы ловят попутный ветер. «Но это запретное, запретное место!!» Кларисса зажмурилась, но образы драконов никуда не делись, даже наоборот – стали ярче.
Пришла невольная мысль: «Его струны – наши души…»
Едва мелодия смолкла, девушка оглянулась: чудовище-чародей по-прежнему сидел, скрестив ноги, но по его заросшему шерстью лицу текли слезы. Она и сама была готова разрыдаться, потому что догадалась, что должно было произойти.
Нобиль украдкой вытер слезу, а Иеронимус поднялся, откинув капюшон, и сказал:
- Прекрасная музыка. Уж не с её ли помощью ты заколдовал тех девушек?
В зале стало очень тихо – казалось, гости даже дышать перестали.
- Я никого не убивал, - сказал скрипач. Он был очень бледен, но совершенно спокоен. – Я могу это доказать.
- Но ты знал, что я тебя подозреваю? – лицо инквизитора было непроницаемым.
- Церковь не жалует бродячих музыкантов, - ответил Тамме с легкой усмешкой. – Но я и правда всего лишь скрипач, а не колдун, отче. Я каждую из этих девушек видел всего по разу и едва ли вспомню, как их зовут. И я почти не выходил из трактира… это могут подтвердить слуги и сам господин Лисс.
- Ты слишком хорошего мнения о людях, - Клариссе показалось, что угол рта Иеронимуса дрогнул. – Кое-кто из них обвиняет тебя и только тебя во всем, что произошло. Но если ты говоришь, что невиновен… клянись. От имени Церкви я требую от тебя Священную клятву.
Теперь люди, сидевшие в зале, казались замерзшими.
- А если я не хочу? – Тамме опустил голову и голос его прозвучал глухо. – Эта клятва отнимает год жизни у того, кто её произносит. Она ложится на сердце, как кусок льда. Зачем, если я не виноват?
Инквизитор не ответил, и тогда музыкант положил скрипку и смычок на пол, сложил ладони в знаке Великой книги и заговорил:
– Именем Церкви, призываю в свидетели своих предков. Пусть подтвердят они, что я чист, и я не убивал…
Скрипач произнес от начала и до конца всю Священную клятву. На последних словах голос Тамме внезапно сделался хриплым; музыкант схватился рукой за горло, но все же сумел договорить.
Клятва отзвучала, молния не поразила отступника. Он долго стоял, опустив голову, потом выпрямился и посмотрел на инквизитора. В волосах музыканта появилась седина, а у глаз – морщины.
Он постарел на год…
От долгой неподвижности ноги Клариссы заледенели. Она опять оглянулась: Эльмо смотрел прямо на неё, улыбаясь.
Иеронимус по-прежнему был спокоен – казалось, он только этого и ждал. Но, когда он заговорил, Кларисса едва не потеряла сознание от ужаса.
- Я знаю, - просто сказал инквизитор. – Но я должен был просить тебя принести клятву, потому что иначе никто бы не поверил тебе, - он повернулся к нобилю. – И мне бы тоже никто не поверил.
Арнульф посуровел.
- Отче, о чем ты говоришь? – спросил он, нахмурившись. – Чему мы можем не поверить?
- Скрипач в самом деле ни при чем, - проговорил Иеронимус. – Все произошедшее – дело рук не колдуна, а… колдуньи.
- Невозможно, - Эуфемия вскинула голову. – Ведь пропали девушки, разве нет?
- Предположим, ей нужны их молодость и красота, - парировал церковник. – Но отчего вы не спросите, почему я так решил?
Все молчали.
- Когда мы вышли из трактира вчера ночью, я заметил, что кто-то подслушивал под окном, - сказал инквизитор. Тут Кларисса услышала странный звук и быстро обернулась: Эльмо смотрел в спину Иеронимусу с такой злобой, что девушка невольно испугалась – уж не кинется ли он на инквизитора? Тот, между тем, продолжал: - Я разглядел, что это женщина – точнее, молоденькая девушка в темном плаще. Она быстро скрылась в темноте, думая, что ускользнула незамеченной.
Иеронимус выдержал эффектную паузу.
- Там, где прошло это… создание, остался след. Я чувствую его так же отчетливо, как вы, сидящие за этим столом, ощущаете запахи блюд. И, что самое главное, - он взмахнул рукой, - этим запахом магии пропитан весь дворец. Это значит, колдунья среди нас.
Повисло тяжелое молчание.
- И что же нам делать теперь? – спросил Бертрам. Он единственный из всех не выглядел обеспокоенным.
- Во имя Единого, Изначального, - инквизитор низко опустил голову. – Пусть брат Джок вместе со слугами обыщет покои всех женщин… если где-то он найдет колдовские предметы, мои слова подтвердятся. Мы же пока останемся здесь.
- Прошу, - Эуфемия откинулась на спинку кресла. Щеки её пылали. – Если бы вы не были служителем церкви, отче… но я согласна. Пусть мои комнаты обыщут в первую очередь. Ненавижу долго ждать.
- Выполняйте! - хриплым голосом приказал Арнульф.
Духовник, бледный и дрожащий, повиновался.
…ожидание казалось бесконечным.
- Такое унижение, - вполголоса проговорила Эуфемия. – Если об этом узнают в Вальтене…
- Бояться нечего, - отозвался Арнульф. – Вся наша семья чиста.
- Мы это увидим сейчас, - инквизитор вновь спрятал лицо под капюшоном.
Вновь настала тишина – пока не вернулся духовник.
На вытянутых руках он нес книгу в переплете из черной кожи с массивными медными застежками. Опустившись на колени перед высоким столом, он положил её на каменные плиты пола и вполголоса проговорил:
- Прошу позволения удалиться, чтобы совершить очищение. Эта вещь полна магии.
- Прежде скажи нам, - Иеронимус встал, - где ты нашел её?
- В покоях одной из ноблесс, - с каждым словом Джок говорил все тише и тише.
- Чьих? – Арнульф поднялся так резко, что его кресло с грохотом перевернулось.
Вместо ответа духовник вытянул руку и дрожащим пальцем указал…
- Нет! – закричал Бертрам. – Этого не может быть!
Эльмо не сдержал стона.
…на Клариссу.
«Вот все и кончилось, - только и успела подумать девушка перед тем, как сознание милосердно покинуло её. – Как жаль…»
12.
- Это не она, Иеронимус! – чуть не плача, повторил Эльмо в десятый раз. – Не она!
- Отчего же? – инквизитор шел по темному коридору, не оглядываясь. – Ты так уверен в её невиновности… не иначе, знаешь девушку лучше меня? Уж не беседовал ли ты с ней?
- Мне… следовало догадаться… раньше, - чародей едва поспевал за своим мучителем. – Твоя невидимая удавка… это ведь заклятие подчинения?! Вот откуда ты всё узнал – из моих мыслей!..
Иеронимус резко остановился, и Эльмо налетел на него. Инквизитор развернулся и схватил чародея за воротник прежде, чем тот успел отскочить.
- Запомни раз и навсегда, - прошипел церковник. – Я не использую заклятий. Да, я читаю твои мысли – такова воля Единого. Я слышал весь ваш разговор, я знал о девушке, которую ты увидел возле трактира. От меня ничего нельзя скрыть, понял?!
Вместо ответа Эльмо оскалил зубы и зарычал.
- И не мешай мне! – добавил инквизитор.
Клариссу заперли в её собственной комнате, которую перед этим тщательно обыскали, но ничего колдовского больше не обнаружили. Когда Иеронимус и Эльмо вошли, оказалось, что девушка уже пришла в себя. Она сидела у окна, и рассветные лучи золотили её кожу, скрывая неестественную бледность.
- Бертрам уехал, - прошептала Кларисса. – Вот и славно.
Эльмо и Иеронимус промолчали.
- Я не колдунья, - произнесла она, не глядя на них. – Но клятву приносить не буду. Делайте со мной, что хотите.
- Что за книгу нашли у тебя в комнате? – лицо инквизитора было бесстрастным.
- Не имею понятия, - девушка равнодушно пожала плечами. – Впервые увидела.
- Отчего ты не хочешь поклясться? – торопливо спросил Эльмо и съёжился в ожидании удара.
Кларисса посмотрела на него удивленно.
- Отвечу, если ты скажешь, для чего перешел Завесу теней.
Эльмо глухо зарычал.
- Говори, - тихо сказал Иеронимус. – Мне тоже интересно будет это услышать.
- Идет война, моя госпожа, - чародей поклонился. – Уже давно. Можете считать, что я шпион армии Ирмегарда. Мне нужно было проникнуть в Риорн незамеченным… - при этих словах инквизитор улыбнулся, - …но я обнаружил, что с некоторых пор королевство находится под защитой странного заклятия, из-за которого все жители Риорна видят меня не человеком, а чудовищем. До этого в Ирмегарде только слышали о Завесе теней, но никто не знал, что она собой представляет на самом деле. Так что, я её не перешел. Моя миссия не удалась, я провалился…
- Война… - повторила Кларисса, точно пробуя на вкус незнакомое слово. – Так значит, ты не чудовище?
- Я человек из плоти и крови, но наделенный магией, - голубые глаза Эльмо пристально смотрели на неё. – Именно это превращает меня в зверя в твоих глазах.
Девушка спрятала лицо в ладонях.
- Мне несколько раз казалось, что я вот-вот смогу увидеть…
- Не договаривай! – резко сказал инквизитор. – Иначе я буду вынужден предать тебя смерти на месте!!
Оба – и Эльмо, и Кларисса, - удивленно посмотрели на Иеронимуса.
- Я не хочу приносить клятву, потому что однажды уже делала это, - прошептала девушка. – Десять лет назад моя мать сбежала с менестрелем, и отец заставил меня поклясться, что я забуду её имя и никогда не попытаюсь её искать. Мне было восемь лет… - по щекам Клариссы потекли слезы. – Я знаю, что Священная клятва делает с человеком, и не хочу повторения. Лучше умереть… я передумала. Книга моя. Да.
- Ты не понимаешь… - начал Эльмо, но инквизитор прервал его.
- Она приняла решение, Птаха, разве ты не понял?! Пусть всё так и будет, - он тяжело вздохнул. – Но на тот случай, если ты всё-таки соберешься с мыслями и решишься сказать правду, даю тебе день и ночь на размышления. Если не передумаешь, завтра утром мы отправимся в Вальтен втроем.
Она промолчала.
- О чем говорится в этой книге?
Кларисса покраснела и ничего не ответила.
- Думай! – сурово приказал инквизитор и вышел. Эльмо поплелся за ним.
13.
Полная луна вышла из-за туч, и лесные духи оживились.
«Сегодня будет погоня!..»
И жертва уже была выбрана.
14.
Свою заново подкованную лошадь инквизитор уступил Клариссе, и это выглядело изощренной насмешкой: приговоренный к смерти не боится устать в дороге. Девушка была скована заклятием так же, как и Эльмо – впрочем, это была излишняя предосторожность. Кларисса выглядела больной и даже не пыталась сопротивляться.
«Понимает ли она, что нас ждет?» - уныло подумал Эльмо.
Ранним утром двор казался пустынным, но Эльмо чувствовал, что за ними наблюдают. Арнульф и Эуфемия не вышли, Альма тоже. Лишь два человека не побоялись показаться: Дамиетта и скрипач.
Тамме приблизился и поцеловал край платья Клариссы.
- Мне не следовало приносить клятву, - только и сказал он.
- Испейте воды напоследок, отче, - смиренно попросила Дамиетта, протягивая инквизитору кубок.
Иеронимус сделал глоток и поморщился.
- Холодная… скажи мне, дитя, отчего никто из твоих родных не пришел?
- Они страдают, но очень боятся навлечь на себя гнев Церкви, - отозвалась Дамиетта. – А ещё им стыдно, что член семьи замарал себя колдовством. Так, Клэр?
Кларисса вымученно улыбнулась и ничего не ответила.
- Пусть выйдут, - это была не просьба. – По крайней мере, меня они должны проводить как положено.
Дамиетта пожала плечами. Поле слов инквизитора во дворе начали собираться люди: робко выглянули слуги, а затем появились нобиль с ноблессой. Все молчали.
- Дай мне воды, - попросила Кларисса. Дамиетта сделала вид, что протягивает ей кубок, и… разжала пальцы. Вода расплескалась, кубок покатился по замшелым плитам, которыми был вымощен двор.
- Обойдешься, - жестко сказала девочка.
Кларисса склонила голову, и распущенные волосы скрыли её лицо.
- Я отрекаюсь от тебя, - провозгласил бледный и дрожащий Арнульф. Голова Клариссы склонилась ещё ниже, плечи её задрожали. – Отныне ты мне не дочь.
Эуфемия вздрогнула и отстранилась от мужа.
- Я не отрекусь от неё, хоть я ей не родная мать, - она взглянула в глаза инквизитору. – Я желаю Клэр только добра. Ты мог заподозрить меня, отче – меня, знающую травы, родившуюся в Ночь духов…
- Это признание? – перебил её Иеронимус.
- Нет, - женщина побледнела. – Но и она невиновна…
Инквизитор промолчал.
- Альма, - вдруг сказала Кларисса. – Я хочу увидеть Альму.
- Найдите её, - приказал инквизитор.
…Эльмо отсчитал пятьдесят ударов сердца, потом еще сто – слуги возвращались один за другим и сообщали, что Альмы нигде нет. «Она спряталась и плачет, - насмешливо пробормотала Дамиетта. – Ревет, вместо того, чтобы сделать хоть что-то полезное…»
Её услышал только Эльмо.
А ещё, оглядевшись, он увидел скрипача: Тамме стоял, безвольно опустив руки, и в глазах у него была тоска, какую может испытывать лишь человек, потерявший надежду.
- Погодите, - прошептал чародей. – Я, кажется, понял…
Скрипач стоял, понурив голову.
- Не там ищете, - сказал Эльмо чуть громче. – Спросите часового.
…она вышла из замка в полночь и не возвращалась с тех пор. Часовой не смог её остановить, но заметил, что дочь нобиля чем-то очень испугана.
- Я понял! – Эльмо дрожал от возбуждения, но никто не смог бы заставить его замолчать, даже инквизитор – впрочем, именно Иеронимус не собирался мешать своему пленнику. – Тамме и впрямь ни при чем… он не знает, где девушка, и что с ней произошло… но ты играл для неё, так?!
Скрипач кивнул.
- И для всех других девушек тоже, - добавил он очень тихо. – Но я не убивал…
- …потому что убивает тот, кто идет следом за тобой, - договорил Эльмо. – Или, если быть точным, та. Я прав?
- Я устал, - скорбно прошептал музыкант, доставая скрипку из чехла.
И заиграл.
Эта музыка была полна тоской о безвозвратно ушедшем. Она была горше полыни, холодней северного ветра, острей кинжала убийцы, ядовитей сонной одури…
Когда тоска стала невыносимой, и у всех по щекам потекли слезы, тень скрипача вдруг зашевелилась, потом медленно поднялась и… превратилась в девушку.
Серебристо мерцающие глаза в пол-лица, маленький рот, бледная кожа…
- Лесной дух… - прошептал Эльмо. – Великие Врата…
Белое платье без швов, облегающее фигуру, черный плащ, похожий на крылья. Она дрожит и расплывается, точно создана из тумана – вот вместо девушки появляется лань, а вот – тигрица… и волк, и грифон, и олень, и дракон… и существа, которым нет названия…
- Я как-то раз заночевал в лесу, - сбивчиво принялся рассказывать Тамме, не переставая играть. – И ночью нави, лесные духи, танцевали для меня, а я играл… утром, перед тем, как уйти, я сказал… сказал, что в их танец можно влюбиться и потерять голову… она ответила… что от моей музыки испытала то же самое… но я не знал, что она говорит правду! И с тех пор… она следует за мной по пятам, не отставая… и если считает, что я играю для кого-то, а не для неё, то… гонит этого человека прочь, принимая разные обличья… гонит через лес, пока его сердце не разорвется!
Скрипач замолчал – и замолчала скрипка.
Навь, до той поры следившая за смычком, как зачарованная, взглянула на него с недоумением.
- Играй!
Голос у неё был тихий, шелестящий – казалось, ветер тронул листву.
- Не буду, - скрипач отступил на шаг. – Где девушка?
- Далеко, - навь улыбнулась, показав острые зубы. – Очень далеко… играй!
- Нет, - Тамме дрожал. Эльмо затаил дыхание. – Не буду, пока не скажешь, как найти девушку.
Навь начала злиться: она протянула руку к музыканту, пальцы её скрючились, а ногти превратились в длинные загнутые когти. Тамме, бесстрастно наблюдая за этой метаморфозой, вновь прошептал одними губами: «Я устал…»
- Из-за тебя приношу одно только горе, - проговорил он. – Там, где я появляюсь, вскоре начинается плач по мертвым… зачем ты преследуешь меня? Я не буду больше играть для тебя!
- Тогда отдай мне скрипку, - навь снова улыбнулась.
- Нет! – музыкант впервые испугался.
- Тогда играй! – почти кокетливо потребовала лесная дева.
- Нет… - зарыдал Тамме, падая на колени.
- И-игр-рай! – завопила навь. – Для меня! Только для меня!!
От её крика заложило уши; слуги разбежались, прячась кто куда. Арнульф отступил, обнимая жену, Дамиетта спряталась за их спины. Инквизитор стоял неподвижно, а Эльмо, ринувшийся, чтобы встать между навью и Клариссой, вдруг вспомнил…
…он рванул с пояса безразмерный кошель, вытянул из него мару и бросил её в лицо лесному духу. Ночной кошмар тотчас вцепился в волосы нави, вереща и сверкая глазами; отбиваясь от мары, она прекратила вопить, и этого было достаточно, чтобы скрипач вновь заиграл.
Навь оторвала мару от себя, порвала ей крылья и отбросила в сторону, как скомканную тряпку.
- Да-а…
- Откройте ворота, - проговорил музыкант. – Мы уйдем, чтобы больше никогда не вернуться.
Слуги повиновались.
Тамме шел, наигрывая несложную мелодию. Зачарованная навь шла за ним.
В воротах он последний раз обернулся и сказал:
- Альма на той же поляне, где нашли Айлин… может, ещё жива.
Скрипка вновь заплакала.
«Прощайте…»
…- Отпускаю тебя, - Иеронимус взмахнул рукой, и Кларисса качнулась в седле – невидимая нить больше не соединяла её с инквизитором.
Церковник повернулся к Эльмо.
- Кажется, я должен тебя поблагодарить, - тихо сказал он. – И только. Если бы это произошло чуть раньше…
- Я понимаю, - радость Эльмо исчезла, сменившись печалью. «Все-таки пташке не ускользнуть на этот раз…»
- Мне жаль, - прошептал инквизитор, и, судорожно вздохнув, вытер выступивший на лбу пот тыльной стороной ладони.
- Я готов, - произнес Эльмо, отчетливо понимая, что больше и впрямь шансов нет. До сих пор он еще на что-то надеялся. «Но, отче, вы не можете…» - начала Кларисса, хватая инквизитора за руку, и в этот миг Иеронимус зашатался и начал медленно оседать.
Эльмо бросился к нему и неожиданно почувствовал, что удавка начинает медленно стягивать его горло.
- Что происходит? – прошептала Кларисса. – Что с ним?
- Он умирает, - Дамиетта опустилась на колени рядом с упавшим инквизитором. – Так ему и надо, Клэр, он хотел тебя убить.
- Ты… - прохрипел Иеронимус. – Ты отравила меня…
- Да, - призналась девочка. – Ты ошибся, церковник. Книга моя, это мой Черный травник… яд, естественно, тоже мой – в той воде, что показалась тебе слишком холодной. Ты хотел убить мою сестру, и я защитила её.
- Дамиетта… - охнул Арнульф. Эуфемия сжала руку мужа.
- Я защищаю этот дом, - сказала девочка таким голосом, что ни у кого не осталось сомнения в её правоте.
- Он умирает… - прошептал Эльмо и рухнул рядом с инквизитором. – И я тоже…
- Заклятие… не отпустит тебя… - инквизитор скорчился, прижимая руки к животу. – Я должен… тебя отпустить… должен…
- Пожалуйста… - слезы потекли по щекам Клариссы, но Иеронимус не обращал на неё никакого внимания.
- Ж-жаль… так мало… времени… хотел больше узнать… о чародеях…
- Отпуссти… - прохрипел Эльмо, но было поздно.
Иеронимус вздохнул в последний раз и умер.
Все замерло вокруг.
- Тише, тише, тише… - в ушах Эльмо билась кровь: «Тук… тук… тук…». Он стоял на коленях, пытаясь разжать невидимую веревку на горле, но она только затягивалась сё крепче и крепче. - Тише… я сейчас…
- Ты сможешь… - плакала Кларисса. – Я верю, ты одолеешь заклятие…
От напряжения на висках Эльмо вздулись вены, пот тек по лицу градом. Он уже едва мог дышать и понимал, что всё кончено.
- Всё… Птаха… отлетался…
…в этот миг Кларисса поняла, что перед ней больше нет чудовища.
Узкое бледной лицо, искаженное болью, но все же красивое… темные волосы с рыжими прядями… длинные тонкие пальцы…
- Я вижу тебя! – прошептала она, не веря своим глазам. – Я вижу!!
И заклятие лопнуло, как слишком туго натянутая струна на скрипке…
15.
- Ну и дела! – Лисс опустил поднос на стол. – И вот вас так запросто отпустили, госпожа моя? Отец не стал удерживать?! Не верю…
- Отпустили, - как эхо откликнулась Кларисса, бледная и усталая. – И мы уедем как можно быстрее.
- Не мне вам перечить, - трактирщик развел руками и с опаской глянул на спутника молодой ноблессы: молчаливый инквизитор сидел в углу, низко надвинув капюшон на лицо, и курил трубку. Его руки были затянуты в перчатки – странно, но прошлый раз Лисс не обратил на это внимания.
– Тем более, есть кому вас защитить… - нерешительно закончил трактирщик. - Кстати, Роза вернулась. Такая же дурочка, как и была, но жива-здорова. Эмму всё ещё ищут…
- Интересно, где сейчас скрипач? – проговорила Кларисса, когда трактирщик отошел на безопасное расстояние. – Жив ли он?
- Навь не даст ему погибнуть, - вполголоса ответил человек в плаще. – Она слишком ценит его музыку. Боюсь, Тамме не удастся так просто от неё избавиться. Надеюсь лишь на то, что ему хватит силы воли больше не играть ни для кого другого, но…
«…если она поймет, что по-настоящему он любит только свою скрипку, им обоим конец. И скрипачу, и его музыке».
- …это так же маловероятно, как и то, что Иеронимус собирался тебя освободить, но не успел, - закончила Кларисса.
- Но он и впрямь хотел, - Эльмо улыбнулся. – Иеронимус не так прост… мне очень жаль, что у нас не получилось узнать друг друга получше.
- Да, да, - съязвила Кларисса. – В пыточном подвале, к примеру. Или на главной площади Вальтена – он внизу, а ты – вверху, на костре.
- Возможно, возможно… - пробормотал Эльмо. – Так ты не передумала? Отправляешься со мной?
- Есть другие предложения? – девушка криво улыбнулась. – Я рада, что Альма жива. Надеюсь, она забудет обо всем, как о кошмарном сне. Дамиетта поможет. Отец, конечно, примет меня, но… должна признать, я этого не хочу. Не желаю больше выполнять прихоти Эуфемии, - она приняла чопорный вид. - Сделай то, не делай это, будь хорошей девочкой – да, и не забудь, завтра ты выходишь замуж!
- Эуфемия желала тебе добра, - робко возразил Эльмо. – Она не так уж плоха…
- Знаю, - сурово ответила Кларисса. – Её тоже выдали замуж исключительно из добрых побуждений. Нет, теперь, когда мне не надо больше хранить тайну Дамиетты, все стало по-другому. Не хочу больше лгать и притворяться, ведь моя вера лежит в руинах… в общем, я с тобой. Тем более, ты передо мной в долгу!
- В неоплатном! – Эльмо широко улыбнулся. – Хотя, должен признаться, я не разгадал Завесу теней до конца – меня видишь ты, но для всех остальных я всё ещё чудовище… и, кроме того, можно было догадаться, что Завесу можно победить любовью!
- Эй, не забывайся! – прикрикнула на него Кларисса строгим голосом, но в глазах её играли веселые огоньки…
…- Интересно, - задумчиво проговорил Лисс, наблюдая, как удаляются два всадника. – Готов биться об заклад, в ту ночь от инквизитора табаком не пахло…
- А от кого пахло? – хмуро покосилась на него Эйла.
- От пленного чародея… которого вроде бы отправили в Вальтен под стражей, только этого отчего-то никто не заметил.
Повариха хмыкнула.
- Хотел бы я знать, - продолжал он, - куда они свернут на развилке: направо, в Вальтен, или налево… в Ирмегард.
- Шел бы ты в зал, Старая Лисица… - Эйла улыбнулась. – Сам ведь лучше меня знаешь, что к чему!
- Эй, не подслушивать! – крикнул Лисс служанке и погнался за ней в зал, пиная на бегу. Эйла с таинственной улыбкой последовала за ними.
Белая птаха опустилась на ветвь тополя.
Вдали два всадника исчезли за поворотом дороги…
Наталия Осояну
--------------------------------------------------------------------------
Другие книги скачивайте бесплатно в txt и mp3 формате на http://prochtu.ru
--------------------------------------------------------------------------