--------------------------------------------------------------------------

Мария Скрягина - Река

--------------------------------------------------------------------------

Скачано бесплатно с сайта http://prochtu.ru

Мы лежим с сестрой на крыше летней кухни – маленького домика в одну комнату, куда на лето переносят плиту, чтобы освободить дом от чада и жара.

Синее сибирское небо похоже на огромный, раскаленный казан, в котором щедрым куском масла плавится солнце и томит под крышкой земли овощи, ягоды, фрукты, гонит зеленые соки по стеблям, наливает сочные плоды. Весь мир – пышущее лето.

Дождавшись, когда жар идет на спад, и разморенное солнце начинает клонить голову, забираемся на крышу кухни – по стволу яблони и маленькой поленнице. Крыша горяча, и мы быстро укрываем ее одеялом. Ложимся. Теперь мы на острове, между небом и землей, еще чуть-чуть – и уплывем с облаками, коснемся птиц, отсюда нам видна речная даль, манящая сказочной синевой, где-то там синие реки и высокие горы, и синие птицы, и синеглазые красавицы и синее, ледяное море.

Высоко кружит зоркий коршун, наматывает небесную нить, затягивает на шее невидимой жертвы, камнем падает вниз. Резкий, быстрый росчерк ласточки и медленный, плавный – чайки.

Мы с сестрой непохожи друг на друга, на то и двоюродные. Она смугла, и загорает быстро, точеная фигурка бронзовеет, волосы приобретают благородный медный отлив. Моя кожа долго остается бледной, почти все лето я хожу как слегка подрумяненный пирог, зато русые волосы солнце выбеливает на славу, делая их медово-светлыми. Так мы и лежим на крыше, черная и белая, доминошки, шахматные фигурки.

Здесь можно просто слушать лето. На все лады гудят теплоходы – самоходки, буксиры, толкачи с баржами, танкеры, ракеты, прогулочные катера, и каждого узнаешь по голосу. То и дело шкворчат подскакивающие на гребнях вездесущие моторные лодки. С шуршанием и грохотом ударяет о берег волна, обязательно кто-то пилит, режет, строгает, и тогда к звуку примешивается древесный или смоляной запах. Переговариваются собаки, кричат чайки, свистят стрижи. Лето крутит свой солнечный диск и записывает, записывает, чтобы никогда больше не повторить – в следующий раз будут лишь вариации, и чего-то уже обязательно не хватит, может быть, как раз моего голоса…

Для нас, капитанских внучек, крыша – что капитанский мостик. Если встать во весь рост, то, кажется, сравняешься с мачтой идущего вдоль берега теплохода. Поднимаешься всего лишь на этаж, а уже преодолел притяжение, забрался в птичьи владения, приблизился к небу. Вокруг разноцветные крыши, зеленые огороды с прямоугольничками грядок, могучие тополя, подпирающие свод. Распрямляешь плечи, тянешься всем существом вверх, на речном воздухе почти невесом, кажется, еще шаг – и полетишь. Почему Ты не задумал нас птицами?

Сквозь покрывало нежит щеку прогретый толь. Ветер с реки перелистывает страницу книги. А нам и не до книг. Мечтаем о дальних странах. Уехать, уплыть, сбежать. Не понимая, что уплывем в первую очередь отсюда, из хрупкой, чистой юности. И не будет больше никогда ни такого лета, ни этой крыши, ни неба в пол-вселенной…

Река вовсе не синяя, она просто отражает небо. Ее дыхание здесь повсюду. Она оживотворяет пространство вокруг себя. Она всемогуща – может затопить прилегающие к ней владения, так, что в огородах можно будет плавать на лодках и ловить рыбу. Каждый год с хладнокровной кровожадностью забирает кого-то. Десятки, сотни. Дети и взрослые, для нее нет разницы. Тонут пьяные, тонут оставленные без присмотра, тонут, не в силах выплыть, когда судорога сводит ногу.

А мы не боимся, мы с сестрой заговоренные, мы русалки, в чьих жилах тоже речная вода. Качаемся на волнах, оставленных буксиром, плывем за бревнами, упавшими при разгрузке в порту. Две соломинки, черная и белая, одолеваем сильное течение, толкаем неповоротливое, похожее на могучее, усталое животное, бревно к берегу. В воде все легче, и чувствуешь себя силачом. Сидим на пойманном трофее, выжимаем длинные волосы, гордимся собой.

Дерево высохнет, его распилят и увезут на тележке, чтобы потом разрубить на душистые, словно сотканные из солнечных струн, поленья. Они будут трещать зимой в печи, рассказывая о тайге, о ласковой воде, о тонких, девичьих руках, что обняли и взяли в плен. И кому-то приснится сон, пахнущий соснами, весь в искристых брызгах и золотистых бликах.

Лежим на песке, и солнце согревает охлажденную водой кожу. Песка много – линза неба, бывшая стеклом песочных часов, разлетелась однажды вдребезги. Нас изгнали из рая, и побежали дни-песчинки. Сквозь пальцы, без остановки. То приласкают шелковой нежностью, то уколют острым камушком или осколком стекла. И следы на песке смоет волна.

Река – чем она была для нас? Дорогой, мечтой, будущим, стрелой, летящей сквозь равнину, песней о далеких странах? Нас вдохновляла ее уверенность и непоколебимость, ее постоянство, она знала, как управляться с тоннами воды, она знала о том, что там – до и после, внизу и вверху по течению. Она могла поднять бунт, но бывала тихой и чуткой, она пела колыбельные и обнимала с нежностью матери. Мы любили Реку и не мыслили себе жизни без нее, ибо она была для нас и воплощением свободы, и местом, где каждое лето мы неизменно сходились, чтобы быть вместе, вместе расти, взрослеть, вместе радоваться и плакать, вместе жить.

Бабушка готовит ужин, сидит на маленьком стульчике, что-то чистит, крошит, она никому не доверяет, мы все делаем неправильно, по-своему, а надо только так, как она.

Внизу возится Найда – лайка, привезенная дедом с севера. Она мучается от жары в своей серой, лохматой шкуре, лежит в тени, высунув язык, жадно пьет и не напивается. Но ее не загонишь в реку – маленькой Найду пытались топить. Дед спас ее и привез сторожить дом. Из теплой собачьей шерсти вяжут ребятишкам носки. Потом уже не станет Найды, а носки так и будут носиться, и греть в холода…

Вскакивает, заходится в лае, мы оборачиваемся к забору. У калитки стоит соседка, тетя Зоя. Бабушка встает, подходит к ней, они говорят недолго. Возвращается:

- Надо Томе сказать. Миша Бесстужев умер. Расстроится ведь…

- А кто такой Миша Бесстужев? – мы свешиваем головы вниз. – Друг бабы Тамары?

- Ох, Миша… Миша вроде как жених ее был. Высокий, красивый, первый кавалер на весь Затон. Да еще капитан. Как выйдет в форме, в синем кителе, в фуражке, а еще лучше в парадной, белой с золотом, у девчонок сердца так и замирали. Только ему, кроме нашей Томы, не был нужен. А Тома в те времена не чета сегодняшней была – стройная, голубоглазая, кудри накрутит на своих тонких волосах, прямо хоть на карточку снимай. Это сейчас – полуслепая, с тросточкой, а тогда… Тогда все мы были ого-го-го.

Бабушка замолкает, очищенная картошка падает в миску с водой. Я знаю, там внизу, она поправляет очки, берет поудобнее нож, тонко и аккуратно, змейкой снимает кожуру. Неспешно продолжает:

- И Тома к нему была неравнодушна, хотя многим внимание оказывала, и многие на нее заглядывались, такая наша Томочка была, нет, не вертихвостка, просто любила нравиться.

И вот ушел Миша в рейс. На север. Подошли к Обской губе и кончились у них припасы. Ни хлеба, ни мяса, ни крупы, ни картошки, ни соли, ни сахара. И взять неоткуда. Оголодали, измучились. А тут рыбаки. Стали просить, чтобы довезли их до большой земли. Миша согласился.

А у рыбаков значит, с собой продукты, и делиться они, значит, не хотят. Тогда команда теплохода совсем обезумела от голода и всех рыбаков убила. И Миша их остановить не смог. И вообще решил факт убийства скрыть. Тела выбросили в реку, только вот один рыбак оказался живым и спасся. И когда Миша вернулся из рейса, на свободе ходил недолго. Пришли за ним и забрали. – Она помолчала.

- Судили. Дали двадцать пять лет. Да, двадцать пять. Целая жизнь. Он ее там и провел. А Тома? Тома погоревала и вышла замуж. Семья, дети, работа. Не знаю, вспоминала ли она о нем, не делилась никогда.

Помню однажды, копаемся в огороде, одеты просто, грязные, в перчатках. Вдруг кто-то у калитки, подхожу: Миша, только седой весь, постаревший. Двадцать лет прошло. Освободили досрочно. «А Тома здесь?» – говорит. И смотрит с надеждой. «Здесь, сейчас позову», – а Томка в тренировочных штанах, в калошах, косынка какая-то на голове, та еще красавица. «Кто, Миша?» – и не знает, то ли ей к нему идти, то ли бежать переодеваться. Пошла. Долго они потом сидели, вон, там, на завалинке, разговаривали. Долго.

Бабушка ушла в дом, а мы притихли. Обская губа, выход в суровый Северный Ледовитый, убийство, поломанные жизни, любовь, старость. Так не может быть. Так не бывает. Вон река, легка, светла, игриво несет свои воды, без умысла, и дряхлости нет – сквозь кожу светится юность, ни морщинки, и любови бывают только счастливые, только таких мы ждем…

Жизнь на реке, она сплетена из таких историй, из рыбацкого быта, из гудков теплоходов, треска моторных лодок и шума волны, разлук, ожидания, измен, она бурлит и сбавляет ход только с концом навигации, когда чернеет вода и покрывается толстым сахарным льдом – таким, что можно ходить на другой берег. И под белой толщей река спит и видит сны о лете, прекрасные, яркие сны, наполненные солнцем, быстроходными судами и светлокрылыми чайками.

Остывает день, огород погружается в приречную прохладу. Заводят свою песню сверчки, и поют без устали, храня домашние очаги. Чтобы все за стол, ужинать, пить чай, вспоминать сегодня. Журчит вода, поливают огороды. Запах влажной земли, свежей зелени. Босые пятки мокры и черны. Сибирский закат, как кусок небесного пирога, слоеный – здесь и клубника, и фиалка, и фисташки, и мята. Летние изыски.

Катится колесо сумерек, расплываются очертания знакомых вещей, и вдруг кажется, там, на завалинке, сидят Тома и Миша, сидят молодые, и все у них хорошо, и любовь их сбудется.

В домах загораются огни, манят медовым уютом, согревают вечной надеждой: что бы ни было, где-то ждут тебя, для тебя берегут тепло, кипятят остывший чай, прячут ужин под полотенце, всматриваются в ночь.

Яркие звезды сплетаются в силуэты кораблей и уплывают в бесконечный рейс, роняя на прощание несколько слез. Вокруг бледнолицего фонаря вьются мотыльки, звенят словно крохотные колокольцы комары да мошки. Поскуливает во сне Найда.

Здесь ночь не бывает тихой. Река страдает летней бессонницей, перебирает воспоминания, шепчет их вслух. Вторят ей неутомимые поезда, гулкий стук колес летит над водой, домами, уносится ввысь.

Река заражает ощущением всемогущества и незамкнутости. Рядом с ней чувствуешь, что мир един и безграничен, что пространство простирается во все стороны, вверх, вниз, на юг и север, запад и восток. А сам ты оказываешься центром мироздания, у начала всех путей и дорог, и нет тебе никаких преград.

За лето вода передала мне свою чуткость, и я знаю будущее наперед, я вылавливаю из реки судеб предназначенные только мне послания, я гляжу в ночное сибирское небо и внимаю зовущим голосам. Через мимолетное, осязаемое, преходящее прикасаюсь к вечности.

Запоминаю тебя. Тебя, моя летняя родина, из которой росток моей души вырастал в большую жизнь. Уношу с собою в сон, увожу в другой город, сохраняю в сердце навсегда. Вернусь ли туда, куда вернуться уже невозможно? Молчу. И только река становится соленой, и с неба падает еще одна звезда.

--------------------------------------------------------------------------

Другие книги скачивайте бесплатно в txt и mp3 формате на http://prochtu.ru

--------------------------------------------------------------------------