Джахангир Каримджанович Абдуллаев - Из принципа - Джахангир Каримджанович Абдуллаев


Скачано с сайта prochtu.ru
Джахангир Абдуллаев
Из принципа…

Преамбула рассказа

Физиологи и диетологи, разумеется, врачи, а также ЗОЖевцы со всех концов мира и его закоулков в один голос утверждают, что человеческий мозг сигнализирует людям о пищевом насыщении организма на двадцатой минуте трапезы, разумеется, если это мозг здорового человека. В этом смысле наш мозг — дирижер нашего же организма. Может, возникнуть вопрос, что главнее: наше Эго или наш мозг?! А впрочем, возможно ли существование нашего Эго вне деятельности нашего мозга?!..
Как убежденный диалектик-эволюционист, утверждаю, что невозможно. Нет, это не прихоть моя, а скорее, здравый смысл и логика, а также степень моей образованности, которые диктуют моему Эго, что оно — Эго — есть побочное проявление деятельности нашего же мозга, ибо мозг — это еще и центральная нервная система, состоящая из нескольких миллиардов нейронов; нейроны же, будучи связанными между собой ганглиями, позволяют нам ощущать самих же себя, идентифицируя также наше Эго.
По сути же, наше Эго — это наш Бог, тогда как наш мозг — это условие возникновения Бога. Следовательно, вне мозга нет и самого Бога, то есть, нашего Эго. Разумеется, Бог — Он же Богдо — это некогда существовавший патер племени — отец рода человеческого, которому поклонялось всё племя, признавая его власть над собой в силу его мудрости и любви к соплеменникам, который с течением времени стал обожествляться и, как следствие, утративший естественные свойства присущие человеку. Этот древний патер стал обрастать легендами и притчами, а его дети стали полубогами, окруженные апостолами и в том же роде, чтобы это выглядело убедительно для всех последующих поколений рода человеческого.
Прислушайтесь к своему собственному Эго, чтобы понять Бога, а также, чтобы оставаться человеком — существом, которое, с одной стороны, является животным, ибо нуждается суть в пище, сне и сексе, а, с другой стороны, является существом, которое стоит выше уровня просто животного, ибо обладает еще и духовно-нравственными, эстетическими и интеллектуальными потребностями, тем самым выражая собственное Эго и познавая Бога в себе.


***

Я отношусь к тем ярким представителям человечества, которые считают, что пищу нужно тщательно пережевывать, смакуя ее гастрономические свойства. А почему бы и нет?! Хотелось бы привести в качестве примера эпизод из своей армейской жизни, где командиры, в частности, сержанты, не считались с мнением, что пищу нужно смаковать, тщательно ее пережевывая, тем самым превращая ее уже в полости рта в кашицу, а не глотать комьями, чтобы убивать свой сфинктер, желудок и щитовидную железу.
К моему огорчению, я проходил срочную военную службу в рядах Вооруженных Сил СССР в тот самый период, когда Армия переживала кризис, что очень негативно отразилось на уставных взаимоотношениях между рядовыми и сержантами, которые, по выражению маршала Советского Союза Климента Ворошилова, были первыми командирами после него — маршала Советского Союза. Слышал, как он якобы утверждал, что в армии командуют маршал Советского Союза, то есть, он — Климент Ворошилов, и сержанты. Так вот, о дорогих нашему солдатскому сердцу сержантах, а согласно традиции монгольской армии, — о наших дорогих десятниках.
Десятники, наши непосредственные командиры, то ли в силу их неосведомленности, то ли в силу их самодурства, отводили нам на завтрак какие-то пять минут, а на обед и ужин – десять. Конечно, подчиняясь принципу «один за всех и все за одного», я пытался усилиями воли приучить свой изнеженный организм к такому издевательскому режиму, но, увы, мой изнеженный гражданской жизнью организм сопротивлялся этому бессмысленному насилию. Практически, за завтрак я успевал съедать порцию хлеба, да три-четыре ложки каши. Такой режим и «диета» сделали свое дело; я из 85-килограммового здорового парня ростом в метр восемьдесят пять, превратился за пару недель карантина в 72-килограммового астеника с кишечными расстройствами, извергая из себя чистейшую H2O — ну, то есть, воду. К тому же, я ослаб физически до такой степени, что не мог подтянуться на турнике и одного раза, притом, что до этих событий, то есть, на гражданке, я делал это не менее шестнадцати раз, сдавая норму ГТО на отлично!
Я истощался и физически, и морально. Чтобы приостановить эту деградацию, на третьей неделе моей службы я решился на отчаянный шаг — впервые проигнорировать команду сержанта. А дело было так: в столовой по завершению этих быстротечных пяти минут, отведенные, как обычно, на завтрак, младший сержант Тимофеев отдает команду рядовому составу: «Рота подъем! Бегом марш из столовой!». Все солдаты как один стремглав бросились к выходу, срывая с крючков свои шинели и набрасывая их на себя впопыхах. Один лишь я с чувством глубокого достоинством встал из-за стола в направлении к выходу из солдатской столовой.
Младший сержант Тимофеев, будучи по природе своей холериком, увидев такую дерзость с моей стороны, на его взгляд, впрочем, как и на взгляд остальных сержантов, приходит в неистовство, крича мне вслед: «Рядовой Абдуллаев, бегом марш!». Игнорируя его приказ, я медленно и верно выходил из столовой, медленно и верно снимал с крючка свою шинель, медленно и верно накидывал ее на себя. Я был полон гордости за себя и своих далеких предков, завоевавших некогда огромные пространства евразийского континента, не слушая эту, на мой взгляд, глупую и ко-мне-не-относящуюся команду.
Младший сержант Тимофеев бесновался, изводя себя на говно; он надрывал свою глотку с опухшими и охрипшими голосовыми связками до самого предела и за пределы возможного подобно тому, как лают бешеные собаки, сыпля всевозможными ругательствами и проклятиями в мой адрес: «Абдуллаев, ты что, опух!? Бегом марш!». Но рядовой Абдуллаев держал свою линию до победного конца, будучи принципиальным до конца, ибо тот «конец для него», о котором думали его сослуживцы, лишь был началом проявления воли думающего и свободного человека, пусть даже в погонах.
Вопрос заключался в том, кто одержит победу в этом поединке: кучка сержантов, наделенная на тот момент неограниченной властью над «духами» или рядовой Абдуллаев — «дух» — «душара», существо по армейским меркам абсолютно бесправное, но у которого была воля и достоинство.
А между тем, младший сержант Тимофеев, багровея от злости и ярости и не находя себе места, продолжал разоряться как заведенный, пока сержант Утенов, командир первого взвода, не взял на себя бразды правления.
Сержант Утенов, человек уравновешенный по характеру, в отличие от младшего сержанта Тимофеева – моего непосредственного командира, но при этом, более изощренный в вопросах муштры и подавления воли рядового состава, решил преподнести мне «хороший» урок; он стал муштровать всю роту на моих глазах, заставляя ее по команде вбегать и выбегать из столовой, при этом занимая свои места за столами. И это происходил аж несколько раз!..
Сержант Утенов, прошедший учебку и отдавший полгода службе в Вооруженных Силах, абсолютно был уверен, что этот прием или метод сработает на все сто; он проучит бунтаря, настроив всю роту – сто человек – против меня и, тем самым, заставит инсургента, то есть меня, бунтаря, подчиниться командирской воле. Это могло бы сработать, но не в этом случае.
Я стоял снаружи, а вся рота уже успела по нескольку раз вбежать и выбежать из столовой, строясь в три шеренги по команде сержанта, пока не нашелся этот один. Рядовой Фурман, детина белокурого вида, вылетел из строя, чтобы нанести мне удар в лицо, при этом, крича: «Сволочь! Я тебе морду набью!». Сержанты, злорадствуя, даже не предприняли попытки остановить «алабая» — этого казахского немчуру из Казахстана.
С моей же стороны все произошло на автомате: приняв боксерскую стойку, я молниеносным движением своей левой руки блокировал правый джеб Фурмана, придавив его же руку книзу, одновременно сработал всем корпусом, начиная с носка правой стопы, а завершая правым хуком сверху в немчурову челюсть — удар был как бы слегка сверху вниз в область челюсти, отчего он и рухнул на месте в полном нокауте на глазах у всех. Ей-богу, все получилось так смачно, что я услышал «Ох» и «Ух» со стороны строя.
Просчитать Фурмана было несложно, так как подобные ему незамысловатые парни надеются лишь на грубую физическую силу, тогда как развитый мозг куда сильнее и опаснее, нежели просто физика.
А между тем, я продолжал стоять на своем — я стоял крепко на своих двух, хоть и очень нервничал. В возбужденном, то есть, в нервозном состоянии я обратился ко всем со словами: «Кто следующий?!». Но никто так и не решился, пока сержант Утенов, не будучи кретином подобно Тимофееву, понял всю серьезность ситуации, прочтя в моих волчьих глазах желание драться со всем миром не на жизнь, а насмерть. Он, чтобы не усугублять ситуацию, быстро скомандовал: «Рядовой Абдуллаев, встать в строй!». Поняв, что самодурство сержантов уступило место здравомыслию, я подчинился. Затем последовала команда: «Ро-та, напра-во! Правое плечо в сторону плаца шагом марш!»
Прошло несколько дней после этого инцидента, когда Фурман решился подойти ко мне, чтобы признать свою вину.
– Абдулла, я облажался. Я вел себя как чмо.
Я посмотрел прямо ему в лицо, в его голубоватые очи, вспомнив, что я думал о нем накануне: «Либо этот Фурман гнилая овца, либо природа его совсем умом обделила».
Немного погодя, я спросил:
– Ты сам додумался подойти ко мне с извинениями или кое-кто подсказал? Ладно, не говори, я догадываюсь, кто тебя надоумил. Передай им привет.
– Без проблем. Но ты меня прощаешь?
Мне, по правде говоря, было не до сентиментальностей и решил немного поиздеваться над Фурманом, блеснув своей эрудицией.
– Фурман, ты же немец, да? – спросил я его уже немного дружелюбно.
– Да, казахский немец я. Еще со времен Екатерины II мои предки основали свою колонию в тамошних степях. А что? – выразил он свое недоумение.
– «Немецами», – сказал я ему, – на Руси величали всех иноземцев с Запада, то есть людей чужих, чуждых, не своих. А слово «немец» происходит от слова «немой» или от словосочетания, как я думаю, «не мой». Так что, либо «немой», то есть, тот, кто не может и слова молвить на нормальном языке, либо тот, кто «не мой», то есть, «не нашенский». Понял?!
– Я и не знал об этом, — ответил он.
– Ну, теперь будешь знать! Немец-то русское слово! Сами немцы себя называют «Deutch». А ведь, англичане их величают-то «German», то есть, германец!
– Теперь, да, буду знать!
— Век живи, германец ты наш, – век учись. Так что, Фурман, не будь немчурой. Ты ведь германец, а германцев я уважаю. Всё, Германец, больше на тебя не серчаю. Иди с миром! Но прежде, пожмем друг другу руки в знак примирения и братства – вашего брудершафта!
Мы пожали друг другу руки и на этом разошлись, кто куда.
(Кстати, с моей легкой подачи его и стали величать Германцем.)


***

Да, то, что произошло в столовой, послужило уроком для всех нас: для меня, так как я должен был проявить свою волю, не лишенную здравого смысла; для сержантов – не перегибать палку, командуя не безмозглыми зомби, а, в первую очередь, людьми; а для Фурмана… Думаю, вы сами поймете.
В итоге, мы получили дополнительное время и на завтрак, и на обед, и на ужин, так что, после этого, моя желудочно-кишечная деятельность нормализовалась, и я стал набирать в весе.

***

Прошло почти тридцать лет после того случая, а передо мной всплывают эти живые и яркие образы, как в замедленной киносъемке. Разумеется, описывая эту ситуацию, мне пришлось быть многословным, используя изрядное количество фигур и оборотов речи, ибо огромно мое желание было описать ту царящую атмосферу, настроение, характеры, передавая колорит того времени и места, где проходили мои юношеские годы и где у нас, еще восемнадцатилетних юнцов, появилась огромная возможность идти семимильными шагами по пути взросления и возмужания.

Джахангир Абдуллаев
Ташкент, 16 сентября 2013 года.

Другие книги скачивайте бесплатно в txt и mp3 формате на prochtu.ru