--------------------------------------------------------------------------
Иоанн Снычев - Русская симфония
--------------------------------------------------------------------------
Скачано бесплатно с сайта http://prochtu.ru
Митрополит Иоанн
Русская Симфония
РУССКАЯ СИМФОНИЯ
Книга митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Иоанна (Снычева) «Русская Симфония» состоит из двух самостоятельных частей — «Самодержавие Духа» и «Русь Соборная», представляющих, по замыслу автора, право¬славную историософскую концепцию русской истории, русской судьбы, русского религиозного избранничества.
Слова Владыки Иоанна обращены к тем, кому небез¬различны судьбы Отечества, кто не может смириться с пору¬ганием родных святынь, кто верит, что безграничное милосердие Божие даст нам еще один шанс для возрождения Святой Руси во всей славе ее державного величия и пра¬вославного благочестия.
МИТРОПОЛИТ ИОАНН
очерки русской историософии
По Благословению высокопреосвященного НИКОНА, Архиепископа Уфимского и Стерлитамакского
От издателей
Предлагаемый вашему вниманию труд приснопамятного митро¬полита Иоанна (Снычева) состоит из двух самостоятельных час¬тей: "Самодержавие Духа" (впервые эта книга увидела свет в 1994 году) и "Русь Соборная" (в 1995-м). Но хотя написаны они в разные годы, обе книги, по замыслу Владыки Иоанна, представляют собой единое целое - православную историософскую концепцию рус¬ской истории, русской судьбы, русского религиозного избранничества.
Автор рассматривает историю России с языческих времен до наших дней, подробно освещая те события, которые послужили оп¬ределяющими, поворотными вехами в судьбе нашего Отечества,
В чем заключается высший смысл бытия Руси?
Каково промыслительное предназначение русского народа?
Что способствовало процветанию Державы и что послужило причиной ее крушения и нынешнего унижения страны?
Как осуществляется в русской истории "тайна беззакония", о которой предупреждал в своих посланиях апостол Павел?
Эти вопросы становятся отправными точками для размышле¬ний митрополита Иоанна.
Исследование тайн русского бытия приводит его к утвержде¬нию ключевой роли православной соборности в нашей национальной, общественной и государственной жизни. На протяжении многих веков понятие соборности было для русского человека столь же ес¬тественно, как воздух, как молитва, как крестное знаменье. Собор¬ное единство от века предопределяло крепость и величие России, ее державную мощь и широту русского характера.
Сумеем ли мы возродить в себе это драгоценное качество?
Сумеем ли вернуться к исконному значению этого понятия, об¬рести высший, религиозный смысл своего личного и общенародного бытия?
Слова Владыки Иоанна обращены к тем, кому небезразличны судь¬бы Отечества, кто не может смириться с поруганием родных свя¬тынь, кто верит, что безграничное милосердие Божие даст нам еще один шанс для возрождения Святой Руси во всей славе ее дер¬жавного величия и православного благочестия.
Сие и буди, буди! Аминь.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
САМОДЕРЖАВИЕ
ДУХА
ОЧЕРКИ
РУССКОГО
САМОСОЗНАНИЯ
Отче наш, Иже еси на небесех!
Да святится Имя Твое в России!
Да приидет Царствие Твое в России!
Да будет воля Твоя в России!
Ты насади в ней веру истинную, животворную!
Да будет она царствующею и господствующею в России,
А не уравненною с иноверными исповеданиями
и неверными.
Да не будет сего уравнения с неравными,
Истинного исповедания неимеющими!
Истина не может быть сравнена с ложью
И правда веры с неправыми исповеданиями.
ИСТИНА ГОСПОДНЯ ПРЕБЫВАЕТ ВОВЕК (Пс. 116,2).
Молитвенное воззвание святого праведного о.Иоанна Кронштадтского. (Созерцательное подвижничество. Выписки из дневника за 1906-1907 гг.)
НО ИЗБАВИ НАС ОТ ЛУКАВАГО...
Вместо предисловия
ЕРЕСТАЛИ ПОНИМАТЬ русские люди, что такое Русь! Она есть подножие Престола Господня. Русский человек должен понять это и благодарить Бога зато, что он русский" (1). Эти слова всенародного российского па¬стыря, святого праведного отца Иоанна Кронштадтского как нельзя более злобо¬дневны сегодня, когда решается судьба От-чизны. Наше будущее зависит от того, сумеем ли мы ныне восстановить историческую преемственность русской жизни, осознать себя продолжателями великого русского дела, храните¬лями и защитниками духовных сокровищ тысячелетней россий¬ской истории.
Горе нам, если под грузом тягот и лишений нынешней смуты, перед лицом предательства, ненависти и злобы, обрушившихся на нас со всех сторон, дрогнем и отречемся от служения, дарованного Господом нашему народу за веру и верность, самоот¬верженность и готовность к бескорыстной жертве.
Тяжко смотреть на разорение державы Российской. Пророче¬ским набатом звучат сегодня давние призывы великого Крон¬штадтского старца: "Да подумайте же вы, русский народ, трезво, здраво — к чему вы стремитесь? К низвержению всякого обще-ственного строя и уклада житейского, к хаосу общественному? Познайте вы, ведь это дьявольские, а не Божеские дела! Вы забыли Бога и оставили Его, и Он вас оставил Своим отеческим промыслом и отдал вас в руки собственного необузданного, дикого произвола: вы губите и себя, и Россию. Опомнитесь, одумайтесь, покайтесь, исправьтесь... Господи — всемогущий, всеблагий, премудрый Царь царств земных! Устрой и утверди русское царство с русскою Православной Церковью на непоколе-бимом Камне, каковой еси Ты, Иисусе Христе, Боже наш! Да не поколеблют державы Российской инородцы, и иноверные, и ино-славные! Сохрани целость державы и Церкви всемогущею Твоею Державою и правдою Твоею!" (2).
Сейчас впору нам всем присоединиться к молитвенному воп¬лю угодника Божия, взывая ко Господу об избавлении от страш¬ной напасти — от пленения сатанинского, в коем вот уже многие десятилетия страждет Святая Русь: "Отче наш!.. Не введи нас во искушение, но ИЗБАВИ НАС ОТ ЛУКАВАГО...".
Это седьмое, последнее прошение молитвы Господней знако¬мо каждому христианину. Звучит оно в домашних молитвословиях, возносится под сводами храмов Божиих. Но каждый ли знает, о чем оно? Казалось бы, ответ прост. Лукавый — это дьявол, источник и причина всякого греха и страсти: злобы, зависти, похоти, тщеславия, гордости, ненависти... "В конце говорим: но избави нас от лукаваго, разумея под тем всякие беды, которые в сем мире замышляет против нас враг и против которых у нас будет верная и крепкая защита, если избавителем от них будем иметь Бога, если но нашему прошению и молению Он будет подавать нам Свою помощь", — поучает святой Киприан (3).
Воистину так! Но почему же часто бессильна наша молитва? Почему нередко остаются холодными и черствыми наши сердца? Есть в этом какая-то тайна... Есть. Но тайной она остается только для нас — современных немощных христиан, христиан скорее по имени, чем по духу. Для нас, молящихся об избавлении от своих личных, малых скорбей и соблазнов, устами произнося "избави нас", а на деле разумея "меня, меня"! Эта тайна — тайна церков¬ной СОБОРНОСТИ, когда КАЖДЫЙ молится и просит за ВСЕХ, как за себя.
Мы забыли, что мы НАРОД, русский православный народ, народ Божий, и многие беды наши — личные, мелкие — суть лишь следствия одной великой всенародной беды: безудержного разгула в России безбожия и сатанизма. А мы все будто чужие друг другу. Каждый сам за себя, каждый сам по себе. И в молитве, и в жизни. И в Церкви, и в миру. Может, стоит оглянуться, прислушаться? Из глубины веков доносится до нас увещеваю¬щий глас святоотеческих поучений. "Мы не говорим: "Отче мой,
иже еси на небесех — хлеб мой даждь ми днесь, — вразумляет тот же святой Киприан. — Каждый из нас не просит об оставлении своего только долга и не об одном себе молится, чтобы не быть введену во искушение и избавиться от лукавого. У нас всенарод¬ная и общая молитва, и когда мы молимся, то молимся за весь народ, потому что все мы составляем едино" (4).
Не с того ли, что мы нарушили это всенародное единство, скрепленное смиренными подвигами русских святых и бранной кровью русских ратников, началось наше падение — с высоты Православного Царства в смердящую пропасть разложившейся "совдепии"?
Похоже, пришло все же время покаяния и прозрения. Похо¬же, Россия допивает последние капли из чаши гнева Божия. Теперь, обладая огромным трагическим опытом десятилетий сатанинского пленения, нам особенно важно заново осмыслить пройденный путь, научиться отличать добро от зла, истину от лжи, настоящую духовность от лукавой подделки. Так заново учится ходить больной после долгой и тяжелой болезни. Лишь восстановив благодатную преемственность русского религиозно-национального самосознания, можем мы рассчитывать на ус¬пешное выздоровление. Иного пути — нет!
В надежде на помощь Божию, осознавая безмерную важ¬ность задачи и слабость собственных сил, спешу внести свою лепту в это великое дело. Господи, благослови!
ВЫ ЖЕ РОД ИЗБРАН ЧУДО КРЕЩЕНИЯ РУСИ
ГЛЯДЫВАЯ РУССКУЮ историю, право¬славный наблюдатель повсюду находит не-сомненные следы промыслительного Божия попечения о России. События здесь происходят почти всегда вопреки "объек¬тивным закономерностям", свидетельствуя о том, что определяют историю не земные, привычные и, казалось бы, незыблемые законы, а мановения Божий, сокрушающие "чин естества" и недалекий человеческий расчет.
Чудо сопровождает Россию сквозь века. В конце X века вошли в купель святого крещения племена полян, древлян, кривичей, вятичей, радимичей и иных славян. Вышел из купели — русский народ, в течение шести веков (с X по XVI) вдумчиво и сосредо¬точенно размышлявший о месте Святой Руси в мироздании, пока, наконец, в царствование Иоанна IV не утвердился в своем национально-религиозном мировоззрении. И все это — вопреки обстоятельствам, условиям, возможностям, выгоде, расчету.
С этого "вопреки" и начинается русская история. Ибо угодно было Господу явить здесь чудо крещения, положившего начало тысячелетнему служению соборного и державного православного народа тогда, когда это казалось невозможным и невыполни¬мым. Чтобы показать это с ясностью на исторических примерах, обратимся к моменту, когда Русь еще пребывала в языческом заблуждении, не догадываясь о своей будущей великой судьбе.
СЛАВЯНСКОЕ ЯЗЫЧЕСТВО
"БЕЗЗАКОНИЯ МОЯ ПРЕВЗЫДОША ГЛАВУ МОЮ... "
КОРНЯМИ СВОИМИ славянское язычество уходит в седую древность. В его основании (как и всякой религии) лежит неко¬торая духовная реальность. И хотя мы лишены возможности непосредственного видения духовных источников, но все же мо-жем судить о них, памятуя слова Господа: "По плодам их узнаете их". Плоды язычества с его безнравственностью и жестокостью не оставляют сомнений в разрушительной богоборческой сущ¬ности того начала, которое стремится к воплощению через мно-гочисленные языческие культы. И славянское язычество не было исключением.
Основание языческого мировоззрения покоится на утвержде¬нии, что добро и зло есть два самостоятельных, равнозначных, совечных начала бытия мира. Эта поистине дьявольская выдумка отрицает всемогущество Божие, Его благость и милосердие, ли-шает человека нравственных опор. Ведь если добро и зло равно¬правны и равно естественны для человека, то чего же стесняться, что зло действует в нас? Мерилом дел и поступков человеческих в таком случае не может быть нравственный идеал, воплощенный в заповедях Божиих и церковном предании. Человек сам по себе есть мера всего, и "естественные" человеческие порывы и склон¬ности не подлежат "лицемерному" осуждению. В этом случае грехи и страсти обретают "законные" права на существование, а зло становится достойным почитания не менее добра. И религи-озные формы этого почитания — неотъемлемая часть любого языческого культа. Проще сказать, в основании язычества лежит более или менее откровенный сатанизм, неизбежно проявляю¬щий себя жестокостью и безнравственностью.
Единственной религией мира, со всей полнотой свидетельст¬вующей об абсолютности добра, блага и любви, является христи¬анство. Таинственно и непостижимо, но явственно и ощутимо действует в Церкви Вечный Всемогущий Всеблагой Бог — Все¬держитель мира и Спаситель рода человеческого, свидетельствуя человеку "пред лицем его" о Себе: "Знай, что Господь, Бог твой, Бог верный, человеколюбивый и милосердный, долготерпели¬вый и многомилостивый и истинный". (Втор.7:9, Исх. 34:6).
Чтобы понять, какой благодатный переворот произвело в на¬ших предках приобщение к Православию, стоит кратко описать их дохристианские обычаи. Древние славяне рассматривали мир как арену борьбы между добрым Белбогом и злым Чернобогом. И тот, и другой требовали соответствующих жертв. Мнимая самостоятельность злого начала служила оправданием его неиз¬бежности, рождая культовые формы славянского сатанизма, об¬ретшие позднее свое законченное воплощение в почитании Пе¬руна — верховного божества языческого пантеона дохристиан¬ской Руси.
Летописи VI века, рассказывая о столкновении славян с Ви¬зантией, самым мрачным образом изображают их жестокость. В середине десятого века, незадолго перед крещением, русы в войне с империей, высадив десант на северном побережье Малой Азии, отличились таким зверством, какое было непривычным даже в те суровые времена. Пленных распинали, расстреливали из луков, вбивали гвозди в черепа. Жгли монастыри и церкви, оставляя после себя горы трупов и груды дымящихся развалин. В 971 году после боев у Доростола между ратью Святослава и византийским императором Цимисхием русы принесли в жерт¬ву богам множество пленников. Византийским историком Львом Диаконом это описано так: "И вот, когда наступила ночь и засиял полный круг луны, скифы вышли на равнину и начали подбирать своих мертвецов. Они нагромоздили их перед стеной, разожгли много костров и сожгли, заколов при этом по обычаю предков множество пленных мужчин и женщин. Совершив эту кровавую жертву, они задушили (несколько) грудных младенцев и петухов, топя их в водах Истра (Дуная)" (5).
Собираясь заложить Новгород, народные старшины по указа¬нию жрецов велели в основание городской крепости замуровать ребенка как "строительную жертву" богам (6).
Столь же беспощадны были и семейные обычаи. Вместе с умершим воином на погребальном костре сжигались и его жены (одна или несколько — славяне признавали многоженство). Этот жуткий обряд подробно описал арабский путешественник Ахмед Ибн-Фадлан, оказавшийся в 922 году очевидцем погребения знатного руса. (Ибн-Фадлан попал на Волгу в качестве посла халифа Ал-Муктадира, к нему относились с соответствующим уважением и даже дали толмача, объяснявшего все происходя¬щее) (7).
Закон дозволял матери умертвить новорожденную дочь, если ее рождение казалось излишним. В свою очередь, признавалось и право детей на убийство родителей, обременяющих семейство старостью или болезнью. Межродовые распри передавались из поколения в поколение, подогреваемые обычаем кровной мести, удовлетворявшейся лишь смертью обидчика или его потомков.
Справедливости ради надо сказать, что современные историки отмечали и привлекательные черты славян, говоря, что они не знали ни хитрости, ни обмана, хранили древнее простодушие и простоту нравов. С пленными, оставшимися в живых, паши предки обходились дружелюбно, назначая лишь определенный срок их рабства, по истечении которого пленник мог, по выбору, либо покинуть своих бывших хозяев, либо остаться с ними жить на равных правах, как вольный человек.
Свято соблюдаемый обычай гостеприимства делал славян¬ские земли безопасными для путешественников, и хозяин голо¬вой отвечал обществу за безопасность гостя-чужеземца. Купцы тем охотнее посещали славян, что между последними не было ни воров, ни разбойников, хотя выгодной торговли в славянских землях ждать не приходилось — суровые воины не знали роско¬ши и не ценили золота.
Вопреки всем обстоятельствам, первоначально складывав¬шимся неудачно для Православной Церкви, сверхъестественный Промысел Божий изъял Россию из тьмы язычества. По всем человеческим расчетам, приняв христианство, Русская земля должна была бы потерять свое единство, или же, сохранив цело¬стность, закоснеть в неисправимом языческом упорстве. Нахо¬дясь на перекрестке дорог, там, где переплетались и сталкивались интересы мусульманского Юга, православного Востока, католи¬ческого Запада и хищного иудейского Хазарского каганата, Русь должна была бы ради спасения своей целостности хранить и свою религиозную самобытность. Казалось, ей предназначена судьба языческой империи. Любые уступки соседям должны были бы привести к неминуемому разделу Руси на "зоны влияния" му-сульманства, иудаизма и христианства с последующей утерей государственного, религиозного и национального единства. Ис¬тория южных славян подтверждает это — когда-то единый народ разделился на православных сербов, католиков-хорватов и даже славянских мусульман, ожесточенно враждующих ныне между собой*.
Не менее поучителен и пример Золотой Орды. Основанная Батыем в 40-х годах XIII века после набега на Европу, завершив¬шегося выходом татарской конницы к побережью Адриатиче¬ского моря, Орда два столетия являлась одним из самых мощных государств мира. Внутреннее единство поддерживалось религи¬озной самобытностью, основывавшейся на совокупности много¬численных племенных культов. Это позволило Орде не только покорить огромные территории, но и благополучно пережить целую серию гражданских войн. Но когда в 1313 году хан Узбек принял ислам и объявил его государственной религией, это сто¬ило Орде существования. Ее распад показывает, какова была бы судьба России, если бы все текло "естественным" образом. Похо¬жесть событий необычайна. И там и тут — новая вера распрост¬раняется верховной властью. И там и тут — религия единобожия призвана заменить древние языческие обряды. И там и тут — обращение завершает период междоусобиц. И там и туг — дикий, воинственный народ, отсутствие жесткого государственного единства, наличие как сторонников, так и противников новой религии. Совпадения можно перечислять и дальше. Тем более примечательна — дивны дела Твои, Господи! — полная проти¬воположность следствий перемены веры. Святой равноапостоль¬ный князь Владимир возвеличил свою родину, а хан Узбек свою погубил. Вспыхнувшая религиозная междоусобица стала для Ор¬ды роковой, положив начало ее дроблению с последующим заво¬еванием бывших ордынских земель растущим и крепнущим русским государством. Что теперь — Орда, и что — Россия?! А ведь, судя по всему, в X—XI веках Русь ждала та же участь, что постигла татаро-монгол в XIV—XVI веках.
ТРИ КРЕЩЕНИЯ РУСИ
УЧЕНЫЕ МНОГО спорили о достоверности летописного изве¬стия о "призвании варягов". Было ли_ оно в действительности, сказать трудно, да и не в этом дело, ибо сам факт появления в середине IX века на Русской земле новых государственных обра-зований не подлежит сомнению. Летопись свидетельствует, что первыми русскими князьями стали братья Рюрик, Синеус и Трувор, правившие соответственно в Новгороде, Белозере и Изборске. 862 год по Рождеству Христову принято считать годом рождения русской государственности. Рюрик, старший из брать¬ев, пережил их и, присоединив области родственников к своей, стал основателем единого княжества и родоначальником дина¬стии. На протяжении более 700 лет Рюриковичи под покровом Божиим вели Россию путем исповеднического служения. Хотя сам Рюрик и был, вероятно, язычником, но первое крещение Руси состоялось еще при его жизни.
Киевские князья Аскольд и Дир, собрав дружину, на двухстах ладьях по Днепру вышли в Черное море, опустошили на своем пути побережье и осадили Константинополь. Нападение оказа¬лось неожиданным и стремительным. Императора Михаила III в столице не было — он возглавлял армию в войне с мусульма¬нами и, несмотря на все старания, даже вернувшись в город, не мог организовать надежную оборону. Царьград спасся чудом. После молебна патриарх Фотий погрузил в море одну из глав¬ных святынь города — ризу Божией Матери, хранившуюся во Влахернской церкви. Налетевший после этого шторм разметал корабли русов, уничтожив большую часть флота и сделав даль¬нейшую осаду невозможной. Пораженные князья прислали в Константинополь посольство с просьбой о крещении. Это и было первое, "Аскольдово" крещение Руси*.
В 866 году в своей окружной грамоте, разосланной восточным епископам, патриарх Фотий писал: "Россы, славные жестокостью, победители народов соседних, в гордости дерзнувшие воевать с Римской империей, уже оставили суеверие, исповедуют Христа и суть друзья наши, быв еще недавно злейшими врагами. Они уже приняли от нас епископа и священника, имея живое усердие к христианскому богослужению". В это время Россия числится 60-м архиепископством среди епархий константинопольского патриархата. Казалось бы, крещение Руси состоялось. Но, увы — оно не оставило заметного следа в русской истории. Следствием его стало лишь появление христиан в княжеской дружине, никак не повлиявшее на распространение христианства в народе.
Почти одновременно с походом киевских князей на Царьград, в южных русских областях святой Кирилл, просветитель славян, крестил двести семейств, у которых нашел Евангелие и Псалтирь
* Сохранилось предание, согласно которому Аскольд и Дир, принявшие христианство, по возвращении в Киев вызвали недовольство горожан-язычников. Когда язычник князь Олег подошел к Киеву, народ выдал ему Аскольда и Дира, которых он умертвил (8).
своего же перевода. Для обращенных был послан митрополит Михаил, крестивший все племя во главе со старейшинами. И этому крещению предшествовало чудо — брошенное по требова¬нию язычников в костер Евангелие не сгорело. "Прииде Михаил митрополит в Русь, — повествует летописец, — послан от Василия Македона, царя греческого и Фотия патриарха, иже уверяя Русь вверже Евангелие во огнь и не изгоре. И сим чудом ужаси Русь и многия крести". Но и это крещение Руси не оказало влияния на ее судьбу. Очаг православия на юге земли Русской со временем то ли угас, то ли оказался столь слабым, что не смог просветить окрестную языческую тьму (9).
В IX веке под влияние Рима попали хорваты, в битве с войсками султана Мурада I в 1389 году на Косовом поле лишились своей независимости сербы, последовавшее в XV веке включение Сербии в состав Османской империи послужило отправной точкой формирования славянской му¬сульманской общины. А ведь когда-то было одно племя с общим язы¬ком, традициями и нравами!
Наконец, третий раз Русь была крещена в 957 году в лице святой равноапостольной княгини Ольги, приехавшей для этого в Константинополь (10). Крестил ее сам патриарх, благословив¬ший Ольгу по совершении таинства дарственным крестом с надписью: "Земля русская воздвигнута для жизни в Боге креще¬нием блаженной Ольги". И опять, несмотря на то, что в отсутст¬вие сына — воинственного Святослава — Ольга была правитель¬ницей страны, христианство на Руси, даже пользуясь ее покрови¬тельством, не прививалось. Были и церкви, и христианские общины, но лишь в больших торговых городах, где всегда соби¬рались люди самого разного вероисповедания. Народ же продол¬жал коснеть в язычестве.
Более того, русское язычество крепло. В 945 году по Рождеству Христову на Киевский престол взошел молодой Святослав — первый великий князь, о славянском происхождении которого мы знаем несомненно. Пока он был ребенком, за него сильною рукою правила мать — мудрая и властная Ольга, жестоко пока¬равшая древлян за убийство мужа и походом на север присоеди¬нившая ко княжеству земли по Мсте и Луге. Ребенок вырос, стал воином и, вдохновляемый жрецами во славу древних богов, про¬вел ряд блестящих походов, освободивших Русскую землю от остатков влияния Хазарского каганата, заложив тем самым прочное основание русской государственности.
Хазарский каганат встал на пути молодой русской державы в IX веке, когда еврейская община Хазарии добилась господству¬ющего политического и экономического положения в стране. Оставаясь чуждыми коренному населению, иудеи с помощью наемных мусульманских войск сумели подавить всякое сопро¬тивление и сделать Хазарию опорным пунктом своего экономи¬ческого могущества. Политика каганата осуществлялась в инте¬ресах торговой еврейской диаспоры, извлекавшей огромные при¬были из работорговли и Великого шелкового пути, пролегавшего через земли Хазарии.
Начавшийся в VIII веке развал арабского халифата открыл торговые пути с Запада на Восток, и этим не замедлили восполь¬зоваться иудейские дельцы, видевшие в финансовом могуществе первый шаг на пути создания вожделенного всемирного еврей¬ского государства, о котором учили талмудисты-раввины. Купцы получили название "рахдониты", что в переводе с персидского означает "знающие дороги". Основу этого торгового клана соста¬вили выходцы из Вавилонской общины, покинувшие Иран после того, как халиф Абд ал-Мелик в конце VII века предпринял ряд мер, направленных на ограничение вмешательства иудеев в дела страны. К ним в VIII веке присоединились евреи из Византии, и это объединение завершило создание мощной международной торговой организации, оказывавшей в своих религиозно-нацио¬нальных интересах сильнейшее влияние на всю мировую поли¬тику.
Императоры династии Каролингов на Западе получали сред¬ства для финансового обеспечения своих планов от иудеев-рахдонитов. Мусульманские властители Испании воевали с христи¬анами на еврейские деньги. Евреи освоили не только восточный путь, по которому шелк обменивался на золото, но и северный — из Ирана на Каму, по которому меха обменивались на серебро. Хазария лежала как раз на перекрестке этих путей, что придавало ей особое значение в системе хозяйственных связей иудейской общины.
Славянские земли в IX—X веках стали для иудейских купцов источником "живого товара". Русские рабы и рабыни во множе¬стве отправлялись в страны исламского мира, где юноши высоко ценились за здоровье и силу, а девушки — за красоту. Но главная цель славянской политики Хазарского каганата была иной. Соб¬ственно, этих целей было две. Ближайшей — являлось всемерное политическое и военное ослабление русского государства, его превращение в младшего партнера и данника, чьи войска можно было бы с успехом использовать против ненавистной православ¬ной Византии. Конечной же целью было разрушение Киевского славянского княжества с последующим включением его земель в состав каганата или создание еще одного иудаизированного, подобно Хазарии, государства на торговом пути "из варяг в греки". Такой исход сделал бы евреев финансовыми и торговыми господами всего евроазиатского пространства — от границ Китая до Пиренейского полуострова.
Итак, в X веке иудейская диаспора стояла на пороге невидан¬ного взлета. Казалось, "избранный народ" через тысячу лет после сокрушительного военного поражения, нанесенного ему легионе¬рами Рима, и не менее сокрушительной духовной катастрофы, вызванной страшным преступлением богоубийства, осуществит все же свою вековую мечту о мировом господстве. Дело было за малым — уничтожить нарождавшуюся молодую и неопытную Русь. В это тревожное время у кормила Русской земли оказались два человека, чья деятельность и определила неудачный исход всемирного еврейского предприятия. Это были язычник — князь Святослав и его мать — христианка княгиня Ольга.
СВЯТОСЛАВ
"О, ДОРОГОЕ МОЕ дитя! -- говорила Святославу блаженная Ольга. — Нет иного Бога ни на небесах наверху, ни на земле внизу, кроме Того, Которого познала я, Создателя всея твари Христа Сына Божия... Послушай меня, сынок, прими веру ис¬тинную и крестись, и спасен будешь". Однако речи эти, как свидетельствует летописец, подобны были попыткам сеять на воде — князь оставался холоден и непреклонен. "Если бы я и хотел креститься, — отвечал он матери, — никто бы мне не последовал и никто бы из моих вельмож не согласился этого сделать. Если один я закон христианской веры приму, тогда мои бояре и прочие сановники вместо повиновения мне будут смеяться надо мной... И что мне будет самодержство, если из-за чужого закона все меня оставят и я буду никому не нужен"*.
Благодатный церковный опыт Ольги оказался недоступен ее строптивому сыну. Плакала мать, скорбя, в молитве изливая Богу свою печаль, прося вразумления, милости и защиты. "Премилостивый Господи, Боже мой Иисус Христос, — взывала княгиня, - прильпе душа моя по Тебе, мене же прият десница Твоя: приклони ухо *
Твое ко мне и услыши молитву мою... Помощник ми буди и не остави мене, Боже Спасителю мой, яко отец мой и мати моя оставили мя, и супруга я лишилась. От него единствен¬ного сына прижила, и тот непокорив и неверен... Я, Господи, на милость Твою уповаю, и на множество щедрот Твоих надежду души моей возлагаю, и к Тебе, прибегая, молюсь: научи меня творить волю Твою и спаси меня от рода лукаваго, от множества язычников. И хоть они ушли от Твоей благодати, но Ты, Владыко, человеколюбия ради не пренебреги ими, но посети и вразуми, приведи их к познанию Себя... Пусть они, просвещенные Тобою, когда-нибудь прославят имя Твое пресвятое, Отца и Сына и Святаго Духа из рода в род и во веки. Аминь".
Бог внял материнской мольбе. Дело обернулось так, что рев¬ностный язычник и непримиримый враг христианства Свято¬слав, как никто другой, способствовал разрушению самого глав¬ного внешнего препятствия на пути православия в России. Суро¬вый и жестокий воин, он своими дерзкими походами уничтожил Хазарию и укрепил русское государство, расчистив, таким обра¬зом, путь к служению, благодатное призвание на которое после¬довало тремя десятилетиями позже — в Таинстве Святого Кре¬щения. Мать Святослава — святая равноапостольная княгиня Ольга — не дала угаснуть в народе слабой *Текст монолога, взятый из Степенной книги, переведен на русский язык.
искре христианства, всеянной тремя "неудачными" крещениями, которая вспыхнула ярким светом на Святой Руси в результате чудесного обращения ее внука — князя Владимира. Святослав сохранил единство Руси, защитив ее от внешних врагов, угрожавших молодому государству с юго-востока. Ольга удержала нарождающееся русское христианство от растлевающе¬го еретического влияния католицизма, грозившего ему с северо¬западного направления. Святослав спас государственное тело России. Ольга не дала смутить ее неискушенную юную душу.
Такое сочетание, вопреки всякому человеческому предвидению, готовило Русь к христианскому прозрению, хотя временами ка¬залось, что новое государство умрет, едва успев родиться.
К середине X века киевский князь стал вассалом иудейского царя Хазарии. Произошло это после карательного похода "до¬сточтимого Песаха" — еврейского полководца, который во главе наемной армии отбросил русов от берегов Азовского моря, опу¬стошил страну и осадил Киев. Около 940 года от киевского князя отпало Днепровское левобережье, земли угличей и тиверцев в низовьях Днестра и Дуная попали в руки печенегов, кривичи создали свое независимое Полоцкое княжество. Под мощным воздействием хазарских евреев Русь разваливалась на глазах, превращаясь в вассала иудейского каганата, вынужденного не только платить ему дань, но и воевать за его интересы, совершен¬но чуждые славянам. "Тогда стали русы подчинены власти хазар", — гордо сообщает современный еврейский автор (11).
Еще в самом начале IX века власть в Хазарском каганате захватил некий влиятельный иудей Обадия. Он превратил хана из династии Ашина в марионетку и сделал талмудический иуда¬изм государственной религией Хазарии. С тех пор ее политика преследовала цели, проистекавшие из мессианских чаяний рав¬винов и их неутолимой ненависти к христианству. Первой забо¬той хазарских иудеев традиционно стала забота о богатстве. Через тысячу лет после того, как еврейство отвергло Спасителя, иудеи-рахдониты продолжали свято верить, что путь к господст¬ву над миром (якобы обещанному им Самим Богом) один — золото.
Богатство давало возможность подкупать союзников и нани¬мать воинов. Все это: торговое имущество, купленные союзники и воины-наемники — было брошено к достижению заветной цели: уничтожению или ослаблению ненавистного оплота Все-ленского православия — Византийской империи.
В 939 году по Рождеству Христову войну против Византии развязал хазарский царь Иосиф, который начал с того, что "низ¬верг множество необрезанных", то есть попросту перебил христи¬ан, живущих внутри Хазарии (12). Затем хазарское войско втор¬глось в Крым, взяло там три города, "избив мужчин и женщин", и осадило Херсонес, где нашли себе убежище уцелевшие христи¬ане. Составной частью кампании стал поход на русские земли, закончившийся подчинением киевского князя Игоря. Он обещал "платить дань кровью", то есть в войне Хазарии с Византией выставить свою дружину против империи на стороне каганата. Этим, возможно, и объясняются два его похода на Царьград, последовавшие один за другим в 941 и 944 годах.
Подчинение Хазарии сыграло роковую роль и в жизни самого Игоря. Общепризнано, что он был убит древлянами при сборе дани. Но остается открытым вопрос — для кого собирал он эту дань? Что заставило князя увеличить ее до размеров, вызвавших восстание древлян? Ответ прост: надо было платить Хазарии.
Итак, когда Святослав сел на Киевском столе, перспективы Русской державы казались весьма мрачными. Она потеряла внут¬реннее единство и внешнюю независимость, происками Хазарии оказалась втянутой в войну с Византией, совершенно не нужную и чуждую русским интересам. На Западе процесс объединения Германии под скипетром саксонской династии делал ее источни¬ком мощной военной и духовной агрессии, что тут же испытали на себе славяне Эльбы, Поморья и Вислы. Священная Римская империя германской нации, основанная Карлом Великим еще в 800 году, становилась в Восточной Европе реальной силой, заяв¬лявшей свои права не только на земли, но и на души славян.
В 961 году в Киев прибыл римский епископ Адальберт со свитой. Его пригласила сама "королева ругов" — святая равноапо¬стольная княгиня Ольга. Поскольку в то время, несмотря на постепенное отпадение Римской церкви от православия, канони-чески это еще не было закреплено, княгиня, возможно, сочла, что на первое время стоит пригласить священников с Запада, ибо это гораздо ближе и удобнее, чем дожидаться оказии из далекой Византии. В 959 году она обратилась с этой просьбой к королю Германии Оттону I, результатом чего и явилось посольство Адальберта *.
Однако вероотступничество католиков и их политические ам¬биции были так очевидны даже для малочисленных неискушен¬ных новообращенных русских христиан, что миссия римского прелата провалилась с треском. Уже в следующем, 962 году он был вынужден уехать назад, "не успев ни в чем". Более того, его отъезд напоминал скорее бегство, ибо "на обратном пути некото¬рые из его спутников были убиты, сам же он с трудом спасся". Такой неласковый прием был вызван тем, что Ольга быстро поняла своим здоровым церковным чутьем — Адальберт предла¬гает ей вовсе не ту веру, благодатные плоды которой она узнала после крещения в Царьграде. "Есть путь, — говорит Писание, — иже мнится человекам прав быти, последняя же его приходят во дно ада" (Притч. 14:12). Святой страх ступить на этот путь — путь утери чистоты веры, путь заблуждения, гибельной ереси и заста¬вил святую княгиню столь круто обойтись с высоким иноземным гостем. * Соображения политической выгоды соблазняли Святослава сменить веру. Приняв ислам, он мог бы удержать за собой отвоеванные прикас¬пийские области. Обращение в христианство сулило, на первый взгляд, приобретение сильного союзника в лице империи. Но слишком явными и наглядными были неизбежные "потери" в самостоятельности и само¬бытности, связанные со сменой веры. Святослав остался язычником. Более того, он принял все меры для искоренения на Руси даже слабых ростков христианства.
Святослав почти всю свою жизнь провел в походах. Война с Хазарией за освобождение от вассальной зависимости началась почти сразу после смерти князя Игоря в 945 году. В 50-х годах X века она шла, то вспыхивая, то затухая, с переменным успе¬хом. "Я живу у входа в реку и не пускаю русов", — писал хазарский царь Иосиф министру Абдаррахмана III, Омейядского халифа Испании, Хасадаи ибн Шафруту, пытаясь представить дело так, что, удерживая Поволжье от нападений славян, он защищает интересы мусульман. Иосиф искал союзников, ибо у хазарских иудеев уже не хватало сил (или денег), чтобы повто¬рить поход "досточтимого Песаха", и они пытались заручиться поддержкой в стараниях не упустить молодую Русь из-под своего военного и политического влияния. Всем этим надеждам сужде¬но было рассыпаться в прах — Святослав имел иной взгляд на будущее Хазарии и Руси.
В 964 году он совершил свой первый поход — на север, на Оку — в земли вятичей, освободив их от власти хазар и подчинив Киеву. Воспользовавшись победой, князь с помощью вятичей там же, на Оке, срубил для дружины ладьи и весной следующего, 965 года спустился речным путем по Волге к Итилю — главному городу иудейской Хазарии. "И бывши брани, одоле Святослав козаром, и град их... взя", — свидетельствует летописец. Эта побе¬да решила судьбу войны и определила распад Хазарии.
Еврейская община разбежалась, исчез центр сложной торго¬вой, политической и военной системы, вдохновлявшейся рели¬гиозными интересами иудеев. Гибель талмудистов Итиля осво¬бодила как самих хазар, так и все окрестные народы, входившие в сферу влияния каганата. На обратном пути Святослав завладел крепостью Саркел (Белая Вежа) —- столицей Хазарии на Дону, и благополучно вернулся домой, в Киев, не встречая особого сопро¬тивления, ибо местное население вовсе не собиралось воевать за чуждые ему интересы разбежавшихся иудеев.
Итак, Хазарский каганат прекратил существование. Крушение опорного пункта еврейских интересов на Востоке немедленно повлекло за собой цепь следствий — религиозных, экономиче¬ских, политических и этнических. Утратили поддержку те, кто опирался на помощь агрессивного талмудического иудаизма. "Во Франции потеряла позиции династия Каролингов, принужден¬ная уступить гегемонию национальным князьям и феодалам, в Китае отдельные солдатские антикочевничевские мятежи пере-росли в агрессивность и национальную исключительность ново¬рожденной династии Сун, халифат в Багдаде ослабел и потерял контроль даже над Египтом, не говоря уже о "прочей Африке" и Аравии; дезорганизация разъедала Саманидский эмират" (13). Удар, нанесенный Святославом в низовьях Волги, откликнулся гулким эхом по всему миру.
Годом позже Святослав подчинил волжско-камских болгар и мордовские племена, повторно разгромив остатки хазарского войска. Выйдя к Северному Кавказу, князь осадил и взял кре¬пость Семендер, победил племена аланов, ясов и касогов, союзников каганата, тревоживших набегами юго-восточные рубежи Руси. Выйдя к Азовскому морю, он основал в районе Кубани крепость Тмутаракань, ставшую впоследствии столицей русского Тмутараканского княжества.
В результате этих восточных походов страна воспряла. Совер¬шилось объединение восточно-славянских племен в единое госу¬дарство, Русь установила контроль за торговыми путями по Волге и Дону, обезопасила свои южные границы и заявила о себе как об одном из сильнейших государств Европы. Но неутомимый князь не думал о мире. Война была его жизнью, его ремеслом. Святослав двинул свою дружину в земли Византии.
Плацдармом для этого похода должны были стать болгарские земли, завоеванные Святославом в 968 году. Весной этого года воины князя приплыли в устье Дуная и разбили не ожидавших нападения болгар. Осенью русы опять разбили болгарское войско у Доростола. Святослав думал даже вообще перенести столицу своей державы из Киева в Переяславец, говоря: "Там середина земли моей, туда стекаются все блага: из греческой земли — золото, паволоки, вина, различные плоды, из Чехии и из Венгрии — серебро и кони, из Руси же — меха и воск, мед и рабы". Но князя ожидало жестокое разочарование. Его победоносный меч, не знавший поражений в войне с иудейским каганатом, не принес ему славы в боях с православными воинами Византии.
Император Иоанн Цимисхий, опытный дипломат и искус¬ный воин, разбил гордого руса. Весной 971 года войска Цимисхия взяли Переяславец и осадили дружину Святослава в Доростоле. Голод и болезни заставили князя заключить мир в обмен на обещание императора беспрепятственно выпустить на родину остатки дружины. Осенью 971 года русы покинули Болгарию. В ярости князь поклялся уничтожить в своей стране единоверцев ненавистного Цимисхия. Он послал гонца в Киев с приказом сжечь все христианские церкви и обещал по возвращении "изгу¬бить" всех христиан.
Искать защиты было не у кого — святая княгиня Ольга почила в 969 году. Казалось, христианству на Руси пришел конец, и лишь неожиданная (читай: промыслительная) смерть Святослава в стычке с печенегами на пути в Киев избавила киевлян от ужасов расправы. Летописец так повествует о кончине князя: "В год 972-й, когда наступила весна, отправился Святослав к порогам. И напал на него Куря, князь печенежский, и убили Святослава, и взяли голову его, и сделали чашу из черепа, оковав его, и пили
из него". Так бесславно закончил свою жизнь князь, всей своей деятельностью способствовавший, вопреки собственному жела¬нию, уничтожению препятствий на пути Православия в России. Внешне все выглядело таким образом, будто Русь сохранилась как государство ценой отказа от заимствования религиозных взглядов соседей*. Так, видно, думал сам Святослав, так считали и его преемники на Киевском столе — Ярополк и Владимир. Но иначе судил Господь, готовивший Руси служение хранительницы и защитницы Православия.
ВЛАДИМИР КРЕСТИТЕЛЬ
НАКАНУНЕ КРЕЩЕНИЯ Руси и образования единой Киевской державы славянское язычество достигло наивысшей точки своего развития. В течение IX-X веков, при Игоре, Святославе и Влади¬мире, кровавый культ Перуна стал государственной религией Руси. Язычество крепло и развивалось. Даже название князя — "Владимир-Солнце" (переиначенное потом христианами в ласко¬вое "Красно Солнышко") уводит нас в седую древность к скиф¬ским, дославянским культам мифического Кола-Ксая, Царя-Солнца, почитавшегося кочевниками в качестве своего первого властителя.
Религиозная самобытность рассматривалась князьями как основа государственной независимости, как форма и средство сохранения политической самостоятельности. Причем языче¬ские гонения на зарождавшееся христианство проявлялись не только в грубой форме мучений и уничтожения православных церквей, но и более тонко, изощренно — в попытках противопо¬ставить цельному церковному мировоззрению столь же цельное антихристианское видение мира. Дьявол — этот лукавый подра-жатель истины, по словам святых отцов, действует хитростью там, где не взять силой.
Христианское откровение о Пресвятой Троице — Боге едином в существе и троичном в Лицах, язычество переиначивало по-своему, вводя в официальный пантеон Стрибога (он же Сварог, то есть небесный) как "бога-отца", Даждьбога как "бога сына" небесного Сварога и Семаргла, крылатое божество как "бога свя¬того духа". Пресвятой Богородице противопоставлялась Макошь — богиня плодородия. И надо всем этим царил кровожадный Перун — бог грома и грозы, покровитель воинов и князей. Его помощи приписывал Владимир свой успех в междоусобной рас¬пре, возникшей между братьями Святославичами после смерти отца и окончившейся воцарением Владимира.
После смерти Святослава Ярополк княжил в Киеве, Олег у древлян, а Владимир в Новгороде. Олег вскоре умер, и его владе¬ния отошли Ярополку. Изгнанный братом Владимир бежал к варягам, через два года вернулся в Новгород с варяжской дружи¬ной, взял город, занятый было наместниками Ярополка, и объ¬явил, что будет вести войну за великое княжение. Начал он с того, что отобрал у брата невесту, Рогнеду, дочь полоцкого конунга Рогволода. Владимир взял Полоцк, умертвил Рогволода и двух его сыновей, а Рогнеду сделал своей наложницей-женой (помимо многочисленных наложниц, которых он содержал — подобно восточным владыкам-мусульманам). После этого будущий бла¬говерный святой князь, а в ту пору ярый язычник, двинулся к Киеву, осадил его, склонил киевского воеводу к измене, выманил к себе брата Ярополка и убил.
Таким образом, к 980 году Владимир с помощью варяжской дружины и злодейского братоубийства овладел Киевским госу¬дарством. Отправив буйных варягов, требовавших слишком мно¬гого, в Византию, князь одновременно уведомил императора письмом, что оставлять их на службе в столице опасно, а надо разослать малыми отрядами по дальним городам и ни в коем случае не допускать обратно в Россию. Император, не желая портить отношений с воинственным соседом, прислушался к совету. Таким образом, Владимир окончательно утвердил в Киеве свою власть.
Далее, говоря словами Карамзина, он "изъявил отменное усер¬дие к богам языческим". Отвоевав в 981 году Червенские города (Перемышль и другие), ранее захваченные Польшей, совершив успешные походы против вятичей (981-982), ятвягов (983), ра¬димичей (984) и камских болгар (985), князь возжелал воздать почести благосклонным "богам", покровительствовавшим его дружине в деле объединения страны. "И постави кумиры на холме вне двора теремного, — говорит летописец, — Перуна деревяна, а главу его серебряну, а ус злат, и Хорса, и Даждьбога, и Стрибога,
и Семаргла, и Макошь. И приносил им жертвы, называя их богами. И привождали сынов своих и дщерей и служили бесам и оскверняли землю требами своими" (14).
Земля осквернялась не только животной жертвенной кровью. "Боги" требовали и человеческих жертв. В 983 году жребий быть принесенным в жертву идолам пал на юного Иоанна, сына пра¬вославного варяга Феодора. Отец отказался выдать его язычни¬кам, сказав: "Если ваши боги всемогущи, пусть сами придут и попробуют взять сына у меня!" Разъяренная толпа умертвила Феодора и Иоанна в собственном доме, на месте которого впо¬следствии обратившийся Владимир воздвиг первую созданную им церковь — во имя Успения Пресвятой Богородицы. (Она получила название Десятинной, так как благочестивый князь давал на ее содержание десятую часть своих доходов) (15
Личное обращение Владимира как бы прообразует изменения, ожидавшие по крещению и соборную душу народа. Обращение — всегда тайна. Невидимо, неуловимо, неощутимо касается Гос¬подь человеческой души, сокрушая узы греховного ослепления. Никто, даже сам прозревший, не в силах понять и рассказать, как наступило прозрение. Всемогущий Бог, милосердствуя о своем погибающем творении, властно действует в человеке, вра¬чуя и вразумляя, воссоздавая Свой оскверненный образ столь же непостижимым действием, как и самое действие создания его. Лишь очень приблизительно может проследить за обращением внешний наблюдатель.
Во время приверженности язычеству буйная натура князя безоглядно отдавалась порывам самых разрушительных страс¬тей. Публичное насилие над пленной княжной Рогнедой, преда¬тельское убийство брата Ярополка, участие в человеческих жерт-воприношениях, необузданная похоть, для удовлетворения кото¬рой Владимир содержал в трех гаремах 800 наложниц — вот далеко не полный перечень, позволяющий судить о его характере.
Тем разительнее перемена, произведенная в князе креще¬нием. Преподобный Нестор-летописец указывает, что еще до обращения ему было какое-то видение, не уточняя и не раскры¬вая, какое именно. Внутренняя духовная причина перемен, про¬исшедших с Владимиром, осталась тайной его души, скрытой от любопытных взоров потомков. Между тем, по воле Божией, сами внешние события вели князя к ближайшему соприкосно¬вению с православной верой и церковью.
Греческие императоры македонской династии, занимавшей в то время престол Византии — Константин и Василий — обрати¬лись к Владимиру с просьбой. Им была необходима военная помощь русских дружин, чтобы подавить бунт своего мятежного воеводы Фоки. Князь согласился помочь, но поставил условие, для империи неслыханное — руку сестры императоров, царевны Анны. Блестящая Византия никогда не отдавала своих царевен в жены варварам — и лишь безвыходная ситуация заставила Кон¬стантина и Василия согласиться с условием дерзкого руса. Впро¬чем, выполнять договоренность они не спешили, особенно после того, как русский отряд помог разгромить легионы Фоки.
Возмущенный Владимир взял Корсунь — важнейший опор¬ный пункт Византии в Причерноморье — и повторно потребовал Анну в жены. С великой неохотой империя уступила — и царевна отправилась в варварскую Скифию как в тюрьму, не забыв, конечно, взять духовенство и прихватив церковную утварь. Для православного взгляда последовательность этих событий являет собой сплошную цепь чудес.
Владимир трижды собирался принять крещение. Первый раз, выслушав проповедников, каждый из которых склонял его в свою веру, князь решил отправить посольство в мусульманские и христианские страны, дабы на месте выяснить, какая вера лучше. "Избраша мужи добры и смыслены", он поручил им "испытати гораздо... како служит Богу" каждый из народов, приславших своего проповедника. Вернувшись, послы рассказали князю, что ни мусульманство, ни католичество им не приглянулись -"пришедше, видеша скверныя их дела". Иное дело православие: "приидохом же в греки... не вемы на небе ли есмы были, или на земле... и есть служба их паче всех стран".
Рассудивши дело, княжеские советники-бояре решили, что креститься стоит, говоря Владимиру, что если бы плох был закон греческий, бабка его Ольга "яже бе мудрейши всех людей", не стала бы
православной. И князь, наконец, решился: "Отвещав же, - Володимер рече, — идем, крещенье примем". Но эта внешняя решимость, не подкрепленная живым церковным опытом, ока¬залась недолговечной — он так и остался язычником.
Второй раз Владимир собрался креститься, когда на требова¬ние отдать ему в жены Анну императоры ответили так: "Не пристало христианам отдавать жен за язычников. Если кре¬стишься, то и ее получишь, и царство небесное восприимешь, и с нами единоверен будешь. если же не сделаешь этого, то не сможем выдать сестру за тебя".
"Услышав это, — говорит летописец, — сказал Владимир по¬сланным к нему от царей: "Скажите царям вашим так: я крещусь, ибо еще прежде испытал закон ваш и люба мне вера ваша и богослужение, о котором рассказали мне посланные нами мужи". Но и в этот раз князю было не суждено принять святое крещение.
Видно, Богу было не угодно, чтобы просвещение Руси имело в своем основании брачные расчеты. Владимир затеял с импера¬торами спор, что должно состояться в первую очередь — креще¬ние или приезд невесты. Время шло, а уступать никто не хотел. Тогда князь осадил Корсунь. Взять хорошо укрепленный го¬род было почти невозможно, но... "некий муж корсунянин, име¬нем Анастас, пустил стрелу, так написав на ней: "Перекопай и перейми воду, идет она по трубам из колодцев, которые за тобою с востока". Владимир же, услышав об этом, посмотрел на небо и сказал: "Если сбудется — крещусь!" И тотчас повелел копать наперерез трубам и перенял воду. Люди изнемогли от жажды и сдались", — свидетельствует летопись.
Лишившись Корсуни, Василий и Константин вынуждены были выполнить свое обещание и отправили, наконец, сестру Анну, с пресвитерами и сановниками, к Владимиру.
Ожидавший в Корсуни прибытия невесты Владимир внезапно заболел глазной болезнью, завершившейся полной слепотой. Прибывшая Анна в который раз потребовала его крещения, без чего не могло быть и речи о браке. Князь согласился, и в момент совершения Таинства в купели — прозрел. Излечение телесное сопровождалось и благодатной душевной переменой, плоды ко¬торой не замедлили сказаться.
В 988 году князь Владимир возвратился в Киев совсем не таким, каким он покинул город, отправляясь в поход. Совершен¬но изменилась его нравственная жизнь. Он распустил свои гаре¬мы; Рогнеде, своей первой жене, послал сказать: "Я теперь хри-стианин и должен иметь одну жену; ты же, если хочешь, выбери себе мужа между боярами". Замечателен ответ Рогнеды: "Я при¬родная княжна, — велела она передать Владимиру. — Ужели тебе одному дорого царствие небесное? И я хочу быть невестой Хри¬стовою". С именем Анастасии княжна постриглась и кончила свои дни смиренной монашкой в одной из обителей. Так креще¬ние Владимира отозвалось благодатной переменой и среди лю¬дей, его окружавших.
Русь уже знала властителей-христиан. Бабка князя — святая равноапостольная Ольга долгие годы правила страной: сперва по малолетству сына, потом ввиду его постоянных военных отлучек. Ее личная приверженность православию, однако, никак не сказа¬лась на народе в целом. Естественно было ожидать такого же поведения и от князя Владимира, тем более, что государство, которым он правил, созданию которого отдал столько сил, имело язычество в своей основе как связующее и объединяющее госу¬дарственное начало. Покуситься на него значило наверняка раз¬рушить Киевскую державу, отдав ее во власть религиозных смут и племенных противоречий.
Однако святой князь руководствовался не политическим рас¬четом, но благодатным внушением Божиим. Вернувшись в Киев, он велел жителям города собраться на берегу Днепра, подкрепив призыв всем весом своей княжеской власти: "Кто не придет, тот не друг мне!" И когда горожане собрались, на глазах обомлевшей толпы были сокрушены идолы. Деревянные статуи "богов" руби¬ли и жгли, а среброголового Перуна по княжескому повелению сначала привязали к хвосту коня и поволокли с горы (в то время, как двенадцать специально назначенных человек колотили его палками), а затем сбросили в реку.
И... вместо неминуемого, казалось бы, всеобщего мятежа про¬изошло всеобщее Крещение, которое святой Владимир предва¬рил своей горячей молитвой. "Боже, сотворивший небо и землю, — молился прозревший князь, — призри на новые люди сии и даждь им, Господи, познать Тебя, истинного Бога, как уже позна¬ли страны христианские, утверди веру в них правую и несовратимую, а мне помоги, Господи, на супротивного врага, дабы, надеясь на Тебя, победил бы я его козни" (16).
Вскоре в Киеве появились возы, наполненные мясом, рыбой, хлебом, медом и всякой другой снедью. "Нет ли где больного и нищего, который не может сам идти ко князю во двор?" — кричали возницы. В год Крещения Руси Владимиру исполнилось 25 лет. Со всем пылом юности отдался он осуществлению Хри¬стовых заповедей, разыскивая несчастных, убогих и обездолен¬ных, говоря, что опасается — "немощные и больные не дойдут до двора моего".
Одно время князь даже отказался карать преступников, вос¬клицая: "Боюсь греха!" Лишь вмешательство духовенства, напом¬нившего ему слова Апостола об обязанностях властителя и его
ответственности, заставило святого Владимира изменить свое решение.
Вопреки всему Русь не разрушилась и не потонула в пу¬чине усобиц. Православие распространялось неимоверно быст¬ро. Уже при жизни святого Владимира в Киеве были возведены сотни церквей. На севере: в Новгороде, Ростове, Мурмане — язычество держалось дольше и крепче, но и там, после историче¬ски непродолжительного периода двоеверия, православие безого¬ворочно восторжествовало...
Изучая эпоху святого равноапостольного князя Владимира, можно спорить о тех или иных подробностях, по-разному опи¬сываемых древними историками и летописцами, можно настаи¬вать на той или иной последовательности событий, предшество¬вавших крещению князя. Можно предлагать свое прочтение при¬чин, приведших святого Владимира к воцерковлению. Но одно для непредвзятого взгляда остается несомненным — в условиях, крайне неблагоприятных для Церкви, в среде народа дикого, и нерасположенного к обращению, в стране, враждебной право¬славной Византийской империи, произошло событие, не объяс¬нимое естественным ходом вещей, — Крещение Руси.
"Никтоже, возложь руку свою на рало, и зря вспять, управлен есть в Царствие Божие" (Лк.9:62), -- свидетельствует Святое Евангелие. В 988 году по Рождеству Христову русский народ возложил руки свои на рало церковного послушания, которое он упорно и терпеливо, "не зря вспять", доныне несет под покровом Пречистой Пресвятой Богородицы и Приснодевы Марии молитвами преподобных и богоносных отец наших и всех святых.
ЛИТЕРАТУРА
1. "Православная Русь". 1991, № 9, с. 7.
2. Св. прав. о. Иоанн Кронштадтски й. Созерцательное подвижничество. СПб, 1907, с. 75, 81.
3. Путь к спасению. М., 1908, кн. IX.
4. Та м ж е, с. 362.
5 Лев Диакон. История. М., 1908, кн. IX.
6 Ветловская В. Е. Творчество Достоевского в свете литератур¬ных и фольклорных параллелей. - Строительная жертва . миф -фольклор-литература". Л., 1972, с. 103.
7 Рыбаков Б. А. Язычество Древней Руси. М., 1988, с. 307-310, Ковалевский А. П. Книга Ибн-Фадлана о его путешествии на Волгу в 921-922 гг. Харьков, 1956, с. 143-146.
8. Жития русских святых в 2-х т. Джорданвилль, 1984, 2-й том, с. 53.
9. Т а м ж е, с. 53.
11. Г у м и л ев Л. Древняя Русь и Великая Степь. М., 1989, с. 192-194.
12. Т а м же, с. 193.
13. Т а м же, с. 213.
14. См.: Ры б а ков Б. А. Указ. соч. М., Наука, 1988, гл. 9.
15. Жития русских святых в 2-х тт. Джорданвилль, 1984, 2-й том, с. 4В.
16. Т а л ь б е р г Н. Д. Святая Русь. СПб, 1992, с
И ВРАТА АДОВЫ НЕ ОДОЛЕЮТ ЕЕ
ТОРЖЕСТВО ПРАВОСЛАВИЯ
МИТРОПОЛИТ ИЛАРИОН "СЛОВО О ЗАКОНЕ И БЛАГОДАТИ"
РЕЩЕНИЕ В КОРНЕ изменило всю рус¬скую жизнь. Видя себя в новом положении с новыми понятиями, русский человек неиз¬бежно задавался вопросами о новых христи-анских обязанностях, о том, в какое положе¬ние поставлен он теперь но отношению к окружающему миру, к Богу, к себе самому. В это время появляются первые письменные пастырские поучения, на века определившие самосознание наро¬да. Особое место в их ряду занимает "Слово о законе и благодати" Киевского митрополита Илариона.
Первый русский (но происхождению) предстоятель нашей Церкви Иларион был поставлен на митрополию в 1051 году собором архиереев по воле великого князя Киевского Ярослава Мудрого. Сам факт его поставления имел в глазах современников промыслительный характер: "Вложил Бог князю в сердце, и поставил его (Илариона) митрополитом в святой Софии".
"Муж благ, книжен и постник" (1), по выражению летописца, Иларион был давно известен киевлянам как пресвитер княжеской церкви святых Апостолов в местечке Берестове под Киевом. Там, возможно, и написал он свое знаменитое "Слово", ставшее одной из первых попыток христианского осмысления русской истории. Творение Илариона есть как бы голос всенародного раздумья о призвании русского народа — "глас радования" православного люда, ощутившего избавление от томительного рабства греху и в то же время напряженно размышляющего о том, какого служения ожидает Господь от Своих новообретенных чад. Мысли, созвучные "Слову", мы встречаем во многих памятниках эпохи, и это свидетельствует, сколь серьезно занимали они внимание всего общества.
Главным прозрением Илариона стало его утверждение о ду¬ховной природе той силы, которая соединила разрозненные сла¬вянские племена в единый народ. Митрополит говорит о русском народе как о целостности, объединенной под властью Божией вокруг религиозного христианского начала, идеал которого во¬площен в Православной Церкви. Само "Слово" является едва ли не единственным памятником XI века, в котором употреблено словосочетание "русский народ", а не обычное для того времени понятие "Русская земля".
В этом стремлении к христианской святыне как к националь¬ному идеалу — истоки русской соборности, "собранности" вокруг Церкви, сознания духовной общности народа, коренящейся в общем служении, общем долге. Соборность — это единство наро¬да в исполнении христианского долга и самопожертвовании, в стремлении посильно приблизиться к Богу, "обожиться", "освятиться", воплотить в себе нравственный идеал Православия.
"Благодать же и истина всю землю исполни, — возвещал митрополит, — и вера во вся языки простреся и до нашего языка русского... Не невеждам ведь пишем, а обильно насытившимся книжной сладостью, не врагам Божиим-иноверцам, но сынам Его, не чужим, а наследникам Небесного Царства" (2). Общность территории и происхождения соединялись с общностью религи¬озной судьбы — так было положено начало образованию русской православной государственности.
Чудом просвещения Владимира началось распространение веры:"... Когда он жил и пас землю свою справедливо с мужеством и пониманием, тогда сошла на него милость Всевышнего — взглянуло на него Всемилостивое око благого Бога, и воссиял разум » сердце его, чтобы понять суетность идольской лжи и обрести единого Бога, создавшего всю тварь видимую и невиди¬мую". Начавшаяся при особенном Божием благоволении русская судьба и дальше видится Илариону как результат непрестанного промыслительного попечения: "И так, веруя в Него, и святых отцов семи соборов заповеди соблюдая, молим Бога еще и еще потрудиться и направить нас на путь, заповеданный Им".
Митрополит говорит о Богом определенной роли именно для русского народа, "спотыкавшегося" ранее "на путях погибели" (то есть, по сути и не бывшего русским народом в том смысле, как он его понимает), а ныне "во всех домах своих" восклицающего: "Христос воскресе из мертвых!" Эти-то, славящие Христа, и молят Бога "еще и еще потрудиться и направить нас на путь, заповеданный Им", то есть открыть, для чего новообращенным дано ощутить и осознать свою общность, для чего определено им быть единым народом, каковы в качестве такового их обя¬занности...
Цель этого всенародного единения в духе церковного миропо¬нимания — сохранить чистоту веры, удержать ее апостольскую спасительную истину, "святых отцов семи соборов заповеди со¬блюдая". Здесь — корни русской державности, понимающей го-сударственную мощь не как самоцель, а как дарованное Богом средство к удержанию народной жизни в рамках евангельской непорочности.
Молитва Илариона, помещенная в конце "Слова", возносимая им "от всея земли нашея", как бы подводит итог сказанному: "Не оставь нас, — взывает к Богу Иларион, — хоть еще и заблуж¬даемся, не отвергай нас, хоть еще и согрешаем пред Тобой... Не погнушайся, хоть и малое (мы) стадо, но скажи нам: "не бойся, малое стадо, яко благоизволи Отец ваш дати вам царство" (Лк. 12:32)... Научи нас творить волю Твою, потому что Ты Бог наш, а мы люди Твои... Не воздеваем рук наших к богу чужому, не следуем ни за каким лжепророком, не исповедуем еретическо¬го учения, но к Тебе, истинному Богу, взываем, к Тебе, живущему на небесах, возводим наши очи, к Тебе воздеваем руки, молимся Тебе... Поэтому простри милость Твою на людей Твоих... влады¬ками нашими пригрози соседям, бояр умудри, города умножь, Церковь Твою укрепи, достояние Свое убереги, мужчин, женщин и младенцев спаси".
Это молитвенное воззвание митрополита-русина, предстояте¬ля Русской Церкви, печальника за вверенный ему Богом народ — стало как бы первым словом той горячей, детской молитвы, которую вот уже тысячу лет слагает Россия среди бесчисленных искушений, соблазнов и гонений, памятуя слова Священного Писания: "Чадо, аще приступавши работати Господеви Богу, уготови душу твою во искушение, управи сердце твое, и потерпи" (Сир. 2:1-2).
Иларион недолго занимал митрополичий престол, так как самостоятельное поставление русского митрополита являлось очевидным нарушением обычных правил. Это ли или что другое
сыграло свою роль, мы не знаем, однако после смерти Ярослава Мудрого Иларион оставил кафедру, которую с 1055 года занима¬ет новый митрополит — грек Ефим. Иларион же, поселившись в Печерском монастыре, принял схиму. Душа его давно тяготилась миром и стремилась к созерцанию и безмолвию. Будучи еще пресвитером в Берестове, он, по свидетельству "Повести времен¬ных лет", "ископа печерку малу двусажену" на берегу Днепра на месте, где "бе... лес велик" и в ней, "приходя с Берестова отпеваше часы и молящеся ту Богу в тайне". В обители он переписывал книги в келье преподобного Феодосия, пребывая у него в послу¬шании и спрашивая советов, когда случались затруднения и искушения. Память преподобного Илариона, схимника Печерского, Русская Православная Церковь празднует 21 октября по старому стилю (3).
ДУХОВНЫЕ ОСНОВЫ РУССКОГО БОГАТЫРСТВА
БЫЛИНЫ КАК ЗЕРКАЛО НАРОДНОГО СОЗНАНИЯ
НАЗВАНИЕ "БЫЛИНЫ" установилось за русскими народными эпическими песнями о богатырях и добрых молодцах, в которых описываются их подвиги и приключения. Сам термин "былины" не народного, а литературного происхождения. В народе эти повествования носили название "старин" или "старинушек", сви¬детельствуя о своей древности и притязании на достоверность. Термин "былины" впервые использовал И. Сахаров в своих "Сказаниях русского народа", назвав так отдел, в котором он поместил перепечатку эпических песен из более ранних сборников.
Первые былины были сложены, вероятно, еще до крещения Руси и носили черты очень древнего языческого эпоса, хотя в последующем в достаточной мере "христианизировались". Они отличаются от более поздних былин слабым развитием истори¬ческого, достоверного содержания и хронологической неопреде¬ленностью времени действия. Из героев былин к дохристиан¬скому циклу принадлежат Святогор, Микита Селянинович, Воль-га... Многие их мотивы относятся к так называемым "бродячим сюжетам", коренящимся в общности религиозно-культовых эле¬ментов дохристианской Европы. Порой языческое влияние чув¬ствуется и в былинах более позднего происхождения, а точнее говоря, — там, где в дохристианские сюжеты народная фантазия внесла действия своих любимых героев позднего времени.
Крещение Руси и эпоха святого равноапостольного князя Вла¬димира стали ядром обширного былинного цикла, в основании которого лежат достоверные исторические события и личности. Главными действующими лицами киевских былин являются богатыри-воины, защищающие святую Русь от посягательств иноверцев. Центральной фигурой этого цикла, да и всего русско¬го эпоса, стал Илья Муромец. Его мощи вплоть до революции почивали нетленно в ближней Антониевой пещере Киево-Печерской лавры *. Сохранились свидетельства путешественников, еще в XVI веке видевших эти нетленные мощи. Настоятель собора Василия Блаженного отец Иоанн Лукьянов, посетив Киев проездом на пути в Иерусалим в 1701 году, так описывает * мощи преподобного: "Видехом храброго воина Илию Муромца в нетле¬нии под покровом златым, ростом яко нынешних крупных людей; рука у него левая пробита копием; язва вся знать на руке; а правая его рука изображена крестное знамение..." (4).
Сознание религиозного содержания его бранных подвигов -особого пути православного служения — пронизывает все были¬ны. В одной из них, в частности, говорится: "Прилетала невидима сила ангельска и взимала-то его со добра коня, и заносила во пещеры во Киевски, и тут старый преставился, и поныне его мощи нетленныя". В другой былине перенесение преподобного Илии в Киево-Печерский монастырь происходит после того, как во время паломничества в Константинополь он находит на дороге дивный крест, под которым спрятано великое сокровище — се¬ребро и злато. Сокровища преподобный жертвует князю Влади¬миру на строительство храма, а сам чудесным образом перено¬сится в лавру, где по его успении остаются нетленные мощи.
При общем числе былинных сюжетов, доходящем до 90, с бесчисленными их вариантами, Илие Муромцу посвящено более десятка, причем большинство из них имеет отношение к защите Православия на Руси. Все это говорит о том, что богатырство на Руси представляло собой особый вид церковного (а возможно, даже иноческого) служения, необходимость которого диктова¬лась заботой о защите веры. Вспомним события, предшествовав¬шие Куликовской битве в 1380 году. Святой благоверный князь Дмитрий Донской приехал в Троицкий монастырь за благосло-вением преподобного Сергия Радонежского.
Первые исторические свидетельства о почитании преподобного Илии Муромца относятся к концу XVI века. Известно, что сперва его мощи находились в гробнице при Софийском соборе, а потом были перенесе¬ны в лаврские пещеры. Перенесение, вероятно, произошло в том же XVI веке, поэтому житие древнего подвижника не попало в знаменитый Киево-Печерский патерик, составление которого относится к XIII веку. В 1594 году австрийский посол Эрих Лассота, проезжая через Киев, видел остатки разрушенной гробницы богатыря и его мощи в пещерах. Когда в 1661 году в Киеве готовилось первое печатное издание патерика (оно было иллюстрированным), печерским черноризцем Илией была вырезана иконная гравюра — образ его небесного покровителя, препо¬добного Илии Муромца. У другого печерского монаха — Афанасия Кальнофойского, соратника киевского митрополита Петра Могилы, в книге "тератургим" — ее он написал в 1638 году — указано, что препо¬добный Илия Муромец жил за 450 лет до того.
Великий старец не только благословил князя на битву за Святую Русь, не только пророчествовал победу, но сделал, казалось бы, невозможное для монаха. Кроткий подвижник послал на бой двух смиренных иноков, Пересвета и Ослябю, "за послушание" отправив их с великим князем на Куликово поле. Именно Пересвет, монах-во¬ин, и был богатырем, сразившимся перед началом битвы с та¬тарским великаном Темир-Мурзою.
Главнейшие сюжеты былин о преподобном Илие следующие:
1. Илья получает богатырскую силу. "Просидев сиднем" долгие годы, парализованный Илья получает "силушку богатырскую" чудесным образом от "калики перехожего" — Божьего странника, фигуры столь хорошо на Руси известной и столь любимой рус¬ским народом. В Толковом словаре Владимира Даля "калика" определяется как "паломник, странник, богатырь во смирении, в убожестве, в богоугодных делах... Калика перехожий — странст¬вующий, нищенствующий богатырь". Подвиг странничества (часто соединяющийся с подвигом юродства о Христе) являет собой одно из высших состояний духа христианина, поправшего все искушения и соблазны мира и достигшего совершенства, по слову Господа Иисуса Христа: "Аще хощеши совершен быти, иди, продаждь имение твое, и даждь нищим... и гряди в след Мене" (Мф. 19:21).
Черты странничества и юродства о Христе есть и в поведении самого Ильи. У него нет ни постоянного дома, ни хозяйства, он не связывает себя никакими житейскими попечениями и забо¬тами, презирая богатство и славу, отказываясь от чинов и наград. "Странничество, — говорит преподобный Иоанн Лествичник, — есть невозвратное оставление всего, что сопротивляется нам в стремлении к благочестию... Странничество есть неведомая пре¬мудрость, необнаружимый помысл, путь к Божественному вож¬делению, обилие любви, отречение от тщеславия, молчание глубины...
Странничество есть отлучение от всего, с тем намерением, чтобы сделать мысль свою неразлучною с Богом... Велик и достохвален сей подвиг..."
Юродивые, обличая лицемерие и фарисейство современни¬ков, часто совершали на глазах у людей поступки оскорбитель¬ные, выходящие за рамки приличия. Этим они пытались пробу¬дить у своих осуетившихся сограждан ревность о Боге, о защите "оскорбляемых" православных святынь, о подвижнической, бла¬гочестивой жизни. Буйство юродивого — это его напоминание нам о страшном определении Божием равнодушному и боязли¬вому христианину: "Знаю твои дела; ты носишь имя, будто жив, но ты мертв...Ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден или горяч! Но, как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих" (Откр. 3:1;15-16).
Юродствует и преподобный Илия. В одной из былин, недо¬вольный равнодушием князя к своему богатырскому служению, он уходит из дворца, собирает по всему Киеву "голи кабацкие", сшибает стрелами золоченые маковки киевских церквей и на выручку от них поит "зеленым вином" собранную им по кабакам толпу.
В сюжете об исцелении преподобного несомненно присутст¬вует мотив преемственной передачи благодатного дарования — "харизмы". Дар получен для служения "Святой Руси" и народу "святорусскому", для сохранения в стране православной государ¬ственности и чистой веры. И если в "Слове о законе и благодати" митрополита Илариона особенно отчетливо отражено начинаю¬щееся сознание православной соборности как народного русского качества, то в былинах об Илье Муромце отражается начавшееся осмысление второго драгоценного качества народа "святорусско¬го" — его державности. Державности, отлившейся в XIX веке в чеканную формулу московского митрополита Филарета: "Лю¬бите врагов своих, сокрушайте врагов Отечества, гнушайтесь врагами Божиими". То есть, осмысление религиозной ответст¬венности каждого за здоровье общества и крепость православной государственности. Не принудительной ответственности "за страх", а добровольного служения "за совесть".
2. Вторым сюжетом, в котором явственно отражена мысль о харизматический преемственности богатырства, является сюжет былины об Илье и Святогоре, которая называется еще "Смерть Святогора". Происхождение образа Святогора очень сложно, и вряд ли может быть однозначно определено. Любопытно, однако, что в нем есть черты сходства со святым великомучеником и победоносцем Георгием. Содержание былины следующее: Святогор и Илья находят гроб. Для Ильи гроб велик, а Святогору как раз. Он ложится в гроб, крышка закрывается, и открыть ее Илья не может, как ни старается. Святогор остается в гробу, а силу свою передает Илье.
Как только не пытались объяснить появление этого сюжета! Его истоки искали в египетских мифах об Озирисе и даже в повествованиях Талмуда о Моисее и Аароне. В действительности дело гораздо проще и "православнее".
В своем послании к Галатам апостол Павел говорит: "Я умер для закона (имеется в виду закон фарисейского иудейства), что¬бы жить для Бога. Я сораспялся Христу..." (Гал. 2:19). И в другом месте: "Я не желаю хвалиться, разве только крестом Господа нашего Иисуса Христа, которым для меня мир распят и я для мира" (Гал. 6:14). Эта добровольная смерть, это распятие миру есть содержание и путь монашеского подвига. Такова и "смерть" Святогора.
Сам термин "монах" происходит от греческого "монос" — один. Лишь тот настоящий монах, кто преодолел искушения и соблаз¬ны мира, отвлекающие человека от исполнения его религиозного долга, и остался один, наедине с Богом — таково святоотеческое толкование монашества. "Когда слышишь о гробах, — говорит святой Макарий Великий, — представляй мысленно не только видимые гробы, потому что гроб и могила для тебя — сердце твое" (5). Заключаясь, как в гробу, в себе самом, оставшись наедине с совестью, этим обличителем и судией грехов наших, монах трезвенно, сосредоточенно и благоговейно рассматривает себя — все ли в нем приведено в соответствие с требованиями Заповедей Божиих? Так он чистит себя по слову Господа: "Бла-жени чистии сердцем, яко тии Бога узрят" (Мф. 5:8). "Конец нашей подвижнической жизни есть Царствие Божие, а цель — чистота сердца, без которой невозможно достигнуть того кон-ца"(6), — свидетельствует преподобный Кассиан Римлянин, свя¬той подвижник V века по Рождеству Христову. Не умрешь для мира — не родишься для Бога. Таково безоговорочное мнение вcex святых отцов. "Мир есть имя собирательное, обнимающее собою то, что называем страстями, — говорит великий наставник иноков преподобный Исаак Сирианин. — И скажу короче: мир есть плотское житие и мудрствование плоти. По тому, что человек исхитил себя из этого, познается, что изшел он из мира" (7). Образ и символ этой смерти для мира — монашеский постриг.
Не напрасно одежда схимников носит черты погребальных одея¬ний. "Гроб" Святогора — это постриг в великую схиму, отрешаю¬щий человека от мирской жизни в его стремлении к Богу.
"Смерть и погубление, которых от нас требует Бог, состоят не в уничтожении существования нашего, — они состоят в уничто¬жении самолюбия... Самолюбие есть та греховная страсть, кото¬рая составляется из полноты всех прочих разнообразных стра-стей"(8). Этим словам преподобного Игнатия Брянчанинова, ска¬занным в XIX веке, из глубины столетий (V век по Рождеству Христову) вторит блаженный Диадох, епископ Фотики: "Кто себя любит, тот Бога любить не может".
Пройдя успешно послушание богатырства, служения Богу и Церкви на поприще мятежной бранной жизни, Святогор заслу¬жил освобождение от суеты, упокоение от страстей в священном безмолвии — бесстрастном предстоянии Богу, ненарушимом заботами земной жизни. Дар своей богатырской силы вместе с обязанностями этого служения он передал Илье. Такова в дейст¬вительности православная основа сюжетных построений былины о смерти Святогора.
Коснувшись в своих рассуждениях вопросов, связанных с монашеством, мы прикоснулись к самому сердцу России, к самым глубоким основам русского миросознания и мироощуще¬ния. Многовековое сосредоточенное молчание России, так удив¬лявшее прытких исследователей, стремившихся мерить ее при¬вычными мерками "просвещенной" и многоречивой Европы, есть благоговейное молитвенное молчание тщательного монаха. Такое молчание преподобный Исаак Сирианин назвал "таинст¬вом будущего века", ибо происходит оно не от невежества или лени, а от благодатной полноты религиозного чувства, от сосре¬доточенной ревности в богоугождении, от изумления перед вели¬чием Божиим, открывающимся благочестивому взору смирен-ного подвижника. Это состояние не нуждается в словесном выра¬жении. Оно вообще не передается словами — оно постигается лишь любящим сердцем.
3. Поездка Ильи Муромца в Киев. Илья "стоял заутреню во Муроме, аи к обеденке поспеть хотел он в стольный Киев-град". Исполнить это благочестивое желание ему помешала иноверче¬ская "силушка великая", которой под Черниговом "нагнано-то черным-черно". Расправившись с этой силой и получив от "му¬жичков да тут черниговских" благоговейное величание: "Аи ты славный богатырь да святорусский", — Илья собрался ехать даль¬ше, но выяснилось, что у "славного креста у Левонидова" сидит
Соловей-Разбойник Одихмантьев сын (имеющий легко узнава¬емое половецкое происхождение). Победив его и приторочив к стремени, Илья приезжает в Киев, где "ай Владимир-князь" толь¬ко что "вышел со Божьей церкви". Подивившись мужеству Ильи, он попросил Соловья свистнуть. После того, как смертоносные способности Разбойника подтвердились, Илья "во чистом поле" 'срубил ему да буйну голову".
Удивительно, как неразрывно-тесно сплелась народная мысль с православным мироощущением. Начиная с побудительной причины подвига и кончая бытовыми деталями, все в былине "оправославлено" и "воцерковлено". Глубоко ошибается тот, кто принимает это за дань традиции, за благочестивую риторику. В риторических излишествах можно заподозрить официальный документ, неизбежно склонный к торжественности. Можно обви¬нить в этом автора, связанного личными склонностями и при¬вычками. Но укоренившаяся "склонность" народа как соборного автора былин, пронесенная через века, должна именоваться ина¬че. Искренним, живым и глубоким благочестием проникнуто большинство былин. Это интимное, внутреннее чувство челове¬ческого сердца невозможно подделать. И когда переживает это чувство весь народ, он оставляет неизгладимые следы своих переживаний на всем, к чему прикасается в жизни и творчестве.
4. Илья Муромец и Калин-царь. Этот сюжет еще можно назвать "ссора Ильи с князем". Князь прогневался на Илью и посадил его в погреб. Былина не сомневается в правомочности княжеского поступка (уже формируется взгляд на божественное происхожде¬ние самодержавной власти), но осуждает его неразумность и поспешность, ибо "дело есть немалое. А что посадил Владимир-князь да стольно-киевский старого казака Илью Муромца в тот во погреб холодный" ("Казаком" Илья стал в период Смутного времени, так что это свидетельствует о поздней редакции были¬ны). Не дело сажать богатыря в погреб, ибо "он мог бы постоять один за веру, за отечество... за церкви за соборные". Да и нужда в (ащите не заставила себя долго ждать. "Собака Калин-царь" идет на Киев, желая "Божьи церкви все на дым спустить".
Расплакавшись, раскаивается князь, что сгубил Илью: "Неко¬му стоять теперь за веру, за отечество. Некому стоять за церкви ведь за Божий". Но, оказывается, Илья жив — предусмотритель¬ная дочь князя Апракса-королевична велела его в темнице холить и кормить. Илья обиды не помнит и спасает князя от "поганых".
Этот сюжет интересен тем, что доказывает существование целого сословия богатырей-верозащитников, широкую распространенность державного богатырского послушания. Когда Илья увидел, что силе поганой конца-краю нет, он решил обратиться за помощью к сотоварищам по служению — к "святорусским богатырям". Он приезжает к ним на заставу и просит помощи. Дальнейшее развитие повествования дает лишнее свидетельство правдолюбия былины, ее ненадуманности. Сперва богатыри по¬могать князю отказываются. При этом старший из них — Сам¬сон Самойлович, "крестный батюшка" самого Ильи Муромца, мотивирует это так: "У него ведь есте много да князей-бояр, кормит их да поит да и жалует. Ничего нам нет от князя от Владимира". Но обида богатырей держится недолго, и когда Илья, изнемогая в бою, вновь просит помощи, они, не раздумы¬вая, вступают в битву и плененного "собаку Калина-царя" ведут по совету Ильи в Киев к Владимиру-князю. Показательно прояв¬ляющееся в былине уважение к царскому достоинству. Калин-царь хоть и "собака", но все же царь, и потому "Владимир-князь да столько-киевский, Он берет собаку за белы руки, И садил за столики дубовые, Кормил его яствушкой сахарною, да поил-то питьицем медвяным". И только выказав уважение, подобающее царскому достоинству поверженного врага, Владимир-князь оп¬ределяет его себе в вечные данники.
5. Илья и Жидовин. Былина описывает битву Ильи с Великим Жидовином, заканчивающуюся победой русского богатыря. Су¬ществуют два достоверных исторических события, которые мог¬ли послужить отправной точкой для сюжета. Первое — разгром Святославом Хазарского каганата. Иудейское иго длилось по 965 год, когда хазарская держава пала иод ударами дружин русского князя. Учитывая человеконенавистническое содержа¬ние учения талмудических религиозных сект, признающего че¬ловеческое достоинство лишь за "богоизбранным" народом и приравнивающего остальную часть человечества к скотам; ли¬шенным бессмертной души, вполне вероятно, что общение с хазарскими "жидовинами" не оставило в русичах никаких прият¬ных воспоминаний*.
Вторым историческим событием, которое могло повлиять на былину, стал разгром в конце XV века ереси "жидовствующих", носившей кроме чисто религиозных черт и черты политического заговора. Не знавшая за пятьсот лет ни одной ереси, Русь была потрясена коварством еретиков, тайно разрушавших устои веры и государства при внешнем лицемерном благочестии. Впрочем, эти события вряд ли могли стать источником сюжета былин. Он явно более раннего происхождения. Борьба с ересью "жидовст¬вующих" могла лишь оказать некоторое влияние на дальней¬шее его развитие.
Столь же "оправославленными" и укорененными в соборном сознании народа являются и другие сюжеты былин об Илье, например, былина о его бое с Идолищем Поганым. Есть, впро¬чем, и "секуляризованные" сюжеты, например, бой Ильи с паленицей (богатыршей) или бой Ильи с сыном (не узнавших друг друга).
Об исторических прототипах двух других богатырей Киевско¬го цикла — Добрыне Никитиче и Алеше Поповиче существуют разные мнения. Указывают на летописного Добрыню, дядю кня¬зя Владимира, как на прототип былинного богатыря. Александр, или Олешко Попович, упоминается в русских летописях неодно¬кратно, причем события, связанные с его именем, отстоят одно от другого на 250 лет. "В лето 1000 (от Рождества Христова) прииде Володар с половцы к Киеву, — повествует Никоновская летопись. — И изыде нощью во сретенье им Александр Попович и уби Володаря...". В Тверской летописи имя Александра Попо¬вича упоминается в связи с княжескими усобицами 1216 года, а в Суздальской летописи, в рассказе о битве на Калке, сказано: "И Александр Попович ту убит бысть с теми 70 храбрыми".
Но нам важны не исторические параллели былинных собы¬тий. Важно то, что былины отразили истинно народный взгляд на вероисповедный характер русской национальности и государ¬ственности. Мысль о неразделимости понятий "русский" и "пра¬вославный" стала достоянием народного сознания и нашла свое выражение в действиях былинных богатырей**. Помимо Киевского цикла выделяют еще Новгородский цикл, состоящий из былин о Садко и Ваське Буслаеве. Один из возмож-ных исторических прототипов Садко отличался большим благо¬честием — новгородская летопись за 1167 год упоминает об основании человеком по имени
* Крещение Руси лишь увеличило неприязнь иудеев к русским. История донесла до нас достоверные отголоски этой жгучей религиозной нена¬висти. В 1096 году в Корсуни местным иудеем был замучен инок раз¬оренного половцами Киево-Печерского монастыря Евстратий Постник. Еврей купил его у половцев, принуждал отречься от Христа, морил голодом, а в день Святой Пасхи распял его на кресте в присутствии других членов иудейской религиозной общины. Православная Церковь празднует память преподобного мученика Евстратия 28 марта по старо¬му стилю. Со временем мартиролог "умученных от жидов" православных христиан рос, и это тоже не могло вызывать на Руси никаких симпатий.
Садко Сытинич церкви Бориса и Глеба. Васька Буслаев тоже вполне православен — сюжет одной из былин составляет его паломничество в Иерусалим.Говоря о былинах как о зеркале самосознания народа, нельзя не заметить, что их отвлеченно-философское содержание весьма скудно. И это понятно, ибо народу не свойственно облекать свои взгляды, основанные на живом опыте, в мертвые формы отвле¬ченного рассуждения. Ход истории и свое место в ней здоровое самосознание народа воспринимает как нечто очевидное, естест¬венно вплетающееся в общее мироощущение. Учитывая это, можно сказать, что былины являются яркими и достоверными свидетельствами добровольного и безоговорочного воцерковления русской души.
** Этому не противоречит наличие в Киевском цикле былин, никак не связанных с подобными понятиями. Так, в одной из них Дунай (Дон) Иванович состязался в стрельбе из лука с женой своей Настасьей (Непрой). Настастья (Непра) побеждает Дуная (Дона). Рассердившись, он убивает сперва жену, а затем себя. Из их крови разлились реки Дунай (Дон) и Днепр. Число подобных былин и популярность их героев не идут ни в какое сравнение с былинами об Илье.
ЧАСТЬ МОЯ ГОСПОДЬ, РЕЧЕ ДУША МОЯ...
ПРАВОСЛАВНОЕ МИРОВОЗЗРЕНИЕ В РУССКОЙ ЛЕТОПИСНОЙ ТРАДИЦИИ
"РУССКАЯ ИСТОРИЯ поражает необыкновенной сознательно¬стью и логическим ходом явлений", — писал К.С. Аксаков более 120 лет назад. Мы часто забываем об этой осознанности, неволь¬но возводя хулу на своих предков, подверстывая их высокую духовность под наше нынешнее убожество. Между тем история донесла до нас многочисленные свидетельства их гармоничного, воцерковленного мировоззрения. В ряду таких свидетельств осо¬бой исторической полнотой отличаются летописи*.
В развитии русского летописания принято различать три пе¬риода: древнейший, областной и общерусский (9). Несмотря на все особенности русских летописных традиций, будь то "Повесть временных лет", в редакции преподобного Нестора-летописца, новгородские летописи, с их лаконичностью и сухостью языка, или московские летописные своды, — не вызывает сомненияобщая мировоззренческая основа, определяющая их взгляды. Православность давала народу твердое ощущение общности своей исторической судьбы даже в самые тяжелые времена удель¬ных распрей и татарского владычества.
В основании русских летописей лежит знаменитая "Повесть временных лет" — "откуду есть пошла русская земля, кто в Киеве начал первее княжити и откуду русская земля стала есть". Имев¬шая не одну редакцию "Повесть" легла в основу различных мес¬тных летописей. Как отдельный памятник она не сохранилась, дойдя до нас в составе более поздних летописных сводов — Лаврентьевского (XIV век) и Ипатьевского (XV век). Повесть — это общерусский летописный свод, составленный к 1113 году в Киеве на основании летописных сводов XI века и других источ¬ников — предположительно греческого происхождения. Препо¬добный Нестор-летописец, святой подвижник Киево-Печерский, закончил труд за год до своей кончины. Летопись продолжил другой святой инок — преподобный Сильвестр, игумен Выдубицкого Киевского монастыря. Память их Святая Церковь праздну¬ет, соответственно, 27 октября и 2 января по старому стилю.
В Повести хорошо видно желание дать, по возможности, все¬объемлющие понятия о ходе мировой истории. Она начинается с библейского рассказа о сотворении мира. Заявив таким образом о своей приверженности христианскому осмыслению жизни, автор переходит к истории русского народа. После Вавилонского столпотворения, когда народы разделились, в Иафетовом племе¬ни выделилось славянство, а среди славянских племен — русский народ. Как и все в тварном мире, ход русской истории соверша¬ется по воле Божией, князья — орудия Его воли, добродетели следует воздаяние, согрешениям — наказание Господне: глад, мор, трус, нашествие иноплеменных.
Бытовые подробности не занимают автора летописи. Его мысль парит над суетными попечениями, с любовью останавли¬ваясь на деяниях святых подвижников, доблестях русских кня¬зей, борьбе с иноплеменниками-иноверцами. Но и все это при¬влекает внимание летописца не в своей голой исторической "дан¬ности", а как свидетельство промыслительного попечения Божия о России.
В этом ряду выделяется сообщение о посещении Русской земли святым апостолом Андреем Первозванным, предсказав¬шим величие Киева и будущий расцвет Православия в России. Фактическая достоверность этого рассказа не поддается проверке, но его внутренний смысл несомненен. Русское православие и русский народ обретают "первозванное" апостольское достоинст¬во и чистоту веры, подтверждающиеся впоследствии равноапо¬стольным достоинством святых Мефодия и Кирилла — просве¬тителей славян и святого благоверного князя Владимира Крести-теля. Сообщение летописи подчеркивает промыслительный характер крещения Руси, молчаливо предполагая за ней соответ¬ственные религиозные обязанности, долг православно-церков¬ного послушания.
Автор отмечает добровольный характер принятия служения. Этому служит знаменитый рассказ о выборе вер, когда "созва Володимер боляры своя и старци градские". Летопись не приво¬дит никаких стесняющих свободу выбора обстоятельств. "Аще хощеши испытати гораздо, — говорят Владимиру "боляры и старци", — послав испытай когождо... службу и како служит Богу". Желание богоугодной жизни, стремление найти неложный путь к Богу — единственный побудительный мотив Владимира. Чрез¬вычайно показателен рассказ послов, возвратившихся после ис-пытания вер. Мусульмане отвержены, ибо "несть веселия в них, но печаль...", католики — из-за того, что у них "красоты не видехом никоея же". Речь идет, конечно, не о мирском "веселье" — его у мусульман не * Подробное рассмотрение историософии русских летописей требует от¬дельного исследования. Мы коснемся их лишь в той мере, в какой это необходимо для иллюстрации процессов становления русского самосоз-нания в X-XVI веках.
меньше, чем у кого-либо иного, и не о житейской "печали". Речь — о живом религиозном опыте, полученном послами. Они искали то веселие, о котором говорит Псалмопе¬вец: "Вонми гласу моления моего, Царю мой и Боже мой... И да возвеселятся вси, уповающие на Тя, во век возрадуются: и все¬лишься в них, и похвалятся о Тебе любящие имя Твое" (Пс5:3; 12). Это веселие и радость богоугодного жития — тихие, немятежные, знакомые всякому искренне верующему православному человеку по умилительному личному опыту, не объяснимому словами. Послы ощутили в мечети вместо этого веселия печаль — страш¬ное чувство богооставленности и богоотверженности, свидетель¬ствуемое словами Пророка: "Увы, язык грешный, людие исполнени грехов, семя лукавое, сынове беззакония — остависте Гос¬пода... Что еще уязвляетеся, прилагающе беззаконие, всякая глава в болезнь и всякое сердце в печаль..." (Ис.1:4-5).
И у католиков послы поразились не отсутствием веществен¬ной красоты — хотя по красоте и пышности католическое бого¬служение не идет ни в какое сравнение с православным. Здоровое религиозное чутье безошибочно определило ущербность католи¬цизма, отсекшего себя от соборной совокупности Церкви, от ее благодатной полноты. "Се что добро, или что красно, но еже жити братии вкупе", — свидетельствует Священное Писание. Отсутст¬вие этой красоты и почувствовали благонамеренные послы. Тем разительней был для них контраст от присутствия на литургии в соборе святой Софии в Царьграде: "Приидохом же в греки и ведоша ны идеже служат Богу своему". Богослужение так порази¬ло русов, что они в растерянности твердят: "И не знаем, были ли мы на небе, или на земле — ибо не бывает на земле красоты такой - только то верно знаем, что там с человеками пребывает Бог... И не можем забыть красоты той". Их сердца, ищущие религиоз¬ного утешения, получили его в неожиданной полноте и неотра¬зимой достоверности. Исход дела решили не внешние экономи¬ческие соображения (обоснованность которых весьма сомни¬тельна), а живой религиозный опыт, обильное присутствие которого подтверждает и вся дальнейшая история русского народа.
Довольно полную картину взглядов современников на ход русской жизни дает Лаврентьевский свод*. Вот, например, кар¬тина похода русских князей на половцев в 1184 году: "В то же лето вложи Бог в сердце князем русским, ходиша бо князи русский вси на половци".
В 70-х годах XII века усиливается натиск половцев на границы русских княжеств. Русские предпринимают ряд ответных похо¬дов. Следует несколько местных поражений половецких войск, результатом которых становится их объединение под властью одного хана — Кончака. Военная организация половцев получает единообразием стройность, улучшается вооружение, появляются метательные машины и "греческий огонь": Русь лицом к лицу сталкивается с объединенным сильным войском противника.
Половцы, видя свое превосходство, принимают удачно скла¬дывающиеся обстоятельства за знамение благоволения Божия. 'Се Бог вдал есть князи русские и полки их в руки наши". иноплеменницы" промыслительной помощью Божией под Покровом Пресвятой Богородицы, покрывающей попечением Своим боголюбивое русское воинство. И сами русские это прекрасно сознают:
Но промысел Божий не связан соображениями человеческой мудро¬сти: "не ведуще" неразумные иноверцы, "яко несть мужества, ни есть думы противу Богови", — сетует летописец. В начавшейся битве "побегоша" половцы "гоними гневом Божиим и Святой Богородицы". Победа русских не есть результат их собственного попечения: "Содеял Господь спасенье велико нашим князьям и воям их над враги нашими. Побеждена быша "И рече Владимир: се день иже сотвори Господь, возрадуемся и возвесе¬лимся вонь. Яко Господь избавил ны есть от враг наших и покорил врази наша под нозе наши". И возвратились русские войска домой после победы "славяще Бога и Святую Богородицу, скорую заступницу рода христианского". Вряд ли можно полнее и четче выразить взгляд на русскую историю как на область всеохватывающего действия Промысла Божия. При этом лето¬писец, как человек церковный, остается далек от примитивного фатализма. Действуя в истории определяющим образом, Про¬мысел Божий в то же время не подавляет и не ограничивает свободы личного выбора, лежащей в основании ответственности человека за свои дела и поступки.
Историческим материалом, на фоне которого утверждается понятие о религиозно-нравственной обусловленности русской жизни, становятся в летописи события, связанные с изменчивым военным счастьем. На следующий год после удачного похода на половцев, совершенного объединенными силами князей, организовывает неудачный самостоятельный набег Игорь Святосла¬вич,
* Он назван так по имени инока Лаврентия, составившего эту летопись для Суздальского великого князя Дмитрия Константиновича в 1377 году. В этот общерусский летописный свод вошли "Повесть временных лет" в редакции 1117 года и ее продолжения, излагающие события в Севе¬ро-Восточной Руси с 1111 по 1305 год.
князь Новгород-Северский. Знаменитое "Слово о полку Игореве" дает исключительное по красоте и лиричности описание этого похода. В летописи о походе Игоря Святославича сохрани¬лись два рассказа. Один, более обширный и подробный, в Ипать¬евском своде*. Другой, покороче — в Лаврентьевском. Но даже его сжатое повествование достаточно ярко отражает воззрение летописца на свободу человеческой воли как на силу, наравне с недомыслимым промышленном Божиим определяющую ход истории.
На этот раз "побеждени быхом наши гневом Божиим", нашед¬шим на русские войска "за наше согрешенье". Сознавая неудачу похода как закономерный результат уклонения от своего религи¬озного долга, "воздыхание и плач распространися" среди русских воинов, вспоминавших, по словам летописца, слова пророка Исайи: "Господи, в печали помянухом Тя...". Искреннее покаяние было скоро принято милосердным Богом и "по малых днех ускочи князь Игорь у половец" — то есть из плена половецкого — "не оставит бо Господь праведного в руках грешных, очи бо Господни на боящихся Его (взирают), а уши Его в молитву их (к молитвам их благопослушны)". "Се же содеяся грех ради наших, — подводит итог летописец, — зане умножишася греси наши и неправды". Согрешающих Бог вразумляет наказаниями, добро¬детельных, сознающих свой долг и исполняющих его — милует и хранит. Бог никого не принуждает: человек сам определяет свою судьбу, народ сам определяет свою историю — так можно кратко изложить воззрения летописи. Остается лишь благоговейно удивляться чистоте и свежести православного мироощущения летописцев и их героев, глядящих на мир с детской верой, о которой сказал Господь: "Славлю Тебя, Отче, Господи неба и земли, что Ты утаил сие от мудрых и разумных и открыл мла¬денцам. Ей, Отче! Ибо таково было Твое благоволение" (Лк.10:21).
Развивая и дополняя друг друга, русские летописцы стреми¬лись к созданию целостной и последовательной картины родной истории. Во всей полноте это стремление отразилось в москов¬ской летописной традиции, как бы венчающей усилия многих поколений летописателей**. "Летописец Великий Русский", Тро¬ицкая летопись, писанная при митрополите Киприане, свод 1448 года и другие летописи, все более и более подходившие под название "общерусских", несмотря на то, что они сохраня¬ли местные особенности, да и писались частенько не в Москве, представляют собой как бы ступени, по которым русское само¬сознание восходило к осмыслению единства религиозной судьбы народа.
Середина XVI века стала эпохой величайшего церковно-государственного торжества на Руси. Были собраны воедино исконно русские земли, присоединены Казанское и Астраханское царства, открыт путь на восток — в Сибирь и Среднюю Азию. На очереди стояло открытие западных ворот державы — через Ливонию. Вся русская жизнь проходила под знаком благоговейной церковности и внутренней религиозной сосредоточенности. Неудивительно поэтому, что именно в царствование Иоанна IV Васильевича был создан грандиозный летописный свод, отразивший новое пони¬мание русской судьбы и ее сокровенного смысла. Он описывал всю историю человечества в виде смены великих царств. В соответствии со значением, которое придавалось завершению столь важной для национального самосознания работы, летописный свод получил самое роскошное оформление. Составляющие его 10 томов были написаны на лучшей бумаге, специально закуп¬ленной из королевских запасов во Франции. Текст украсили 15000 искусно выполненных миниатюр, изображавших исто¬рию "в лицах", за что собрание и получило наименование "Ли¬цевого свода". Последний, десятый том свода был посвящен царствованию Иоанна Васильевича, охватывая события с 1535 по 1567 годы.
Когда этот последний том (известный в науке под именем "Синодального списка", так как принадлежал библиотеке Святей¬шего Синода) был в основном готов, он подвергся существенной редакционной правке. Чья-то рука прямо на иллюстрированных листах сделала многочисленные дополнения, вставки и исправ¬ления. На новом, чисто переписанном экземпляре, который вошел в науку под названием "Царственная книга", та же рука сделала опять множество новых приписок и поправок. Похоже, редактором "Лицевого свода" был сам Иоанн IV, сознательно и целенаправленно трудившийся над завершением "русской идеологии" (10).
Другим летописным сборником, который должен был наравне с "Лицевым сводом" создать стройную концепцию русской жиз¬ни, стала "Степенная книга". В основании этого громадного труда лежал замысел, согласно которому вся русская история со времен крещения Руси до царствования
*Свод летописей, составленный в XV веке в Костромском Ипатьевском монастыре.
** Перенос святым митрополитом Петром первосвятительской кафедры из Владимира в Москву в 1325 году положил начало московскому летописанию, которое велось при дворе митрополита.
Иоанна Грозного должна пред¬стать в виде семнадцати степеней (глав), каждая из которых соответствует правлению того или иного князя. Обобщая глав¬ные мысли этих обширнейших летописей, можно сказать, что они сводятся к двум важнейшим утверждениям, которым сужде¬но было па века определить течение всей русской жизни:
1. Богу угодно вверять сохранение истин Откровения, необхо¬димых для спасения людей, отдельным пародам и царствам, избранным Им Самим по неведомым человеческому разуму причинам. В ветхозаветные времена такое служение было вверено Израилю. В новозаветной истории оно последовательно вверя¬лось трем царствам. Первоначально служение принял Рим — столица мира времен первохристианства. Отпав в ересь латинст¬ва, он был отстранен от служения, преемственно дарованного православному Константинополю — "второму Риму" средних ве¬ков. Покусившись из-за корыстных политических расчетов на чистоту хранимой веры, согласившись на унию с еретиками-ка¬толиками (на Флорентийском соборе 1439 года), Византия утра¬тила дар служения, перешедший к "третьему Риму" последних времен — к Москве, столице Русского Православного царства. Русскому народу определено хранить истины православия "до скончания века" — второго и славного Пришествия Господа нашего Иисуса Христа. В этом смысл его существования, этому должны быть подчинены все его устремления и силы.
2. Принятое на себя русским народом служение требует соот¬ветственной организации Церкви, общества и государства. Богоучрежденной формой существования православного народа яв¬ляется самодержавие. Царь — Помазанник Божий. Он не огра¬ничен в своей самодержавной власти ничем, кроме выполнения обязанностей общего всем служения. Евангелие есть "конститу¬ция" самодержавия. Православный царь — олицетворение бого¬избранности и богоносности всего народа, его молитвенный председатель и ангел-хранитель.
ИНОК ФИЛОФЕЙ. "ДОМОСТРОЙ"
СТАВЛЕННИЧЕСКАЯ ГРАМОТА РУССКОГО ПАТРИАРХА
ВПЕРВЫЕ ПРОРОЧЕСТВО о Москве как о Третьем Риме было произнесено иноком Филофеем, старцем Псковской Елизарьевской пустыни, еще в царствование Василия Иоанновича, отца Грозного. "Да веси яко вся христианские царства приидоша в конец, — говорил он государеву дьяку Мунехину, псковскому наместнику, — и снидошася в едино царство: два убо Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не быти".
Михаил Мунехин, человек очень образованный, бывший по¬слом в Египте и много путешествовавший, по достоинству оце¬нил значение этого пророчества для судеб России. В 1512 году он привез в Москву писанный Филофеем хронограф — изложение исторических событий с самых древних времен (11). Скорее всего, этот хронограф был известен Иоанну IV и послужил ему в деле редактирования летописных сводов, отражавших ту же про¬роческую мысль о России как о последнем убежище правоверия. Вообще хронографы и различные летописные сборники в XVI— XVII веках умножились необычайно. Они дошли до нас в много¬численных и весьма разнообразных списках, наглядно свидетельствуя о напряженной работе русской мысли по осознанию Божьего промышления о русском народе и его государственном устроении.
Псковский старец сочувствовал молодому царю в его стрем¬лении привести Россию в соответствие со смотрением Божиим о ней. Многоопытный инок высокой духовной жизни, Филофей прожил около ста лет. Его рождение относят ко времени падения Константинополя (1453 год) (12), так что послание к царю он написал уже в глубокой старости, умудренный долгими годами жизни. Известна любовь Иоанна Грозного к подвижникам бла¬гочестия. Возможно, и Филофей знал царя лично — это давало ему уверенность в том, что к его мнению внимательно прислу¬шаются.
После соборного покаяния царя и народа, завершившегося в 1550 году всеземским примирением, наступило "лето Господне благоприятное" для отеческого, пастырского вразумления юного монарха. И это вразумление прозвучало из уст подвижника-стар¬ца. Филофей пишет "Послание к царю и великому князю Иоанну Васильевичу всея Руси". В нем старец дает дерзновенное толкова¬ние двенадцатой главы Апокалипсиса:
"Говорит ведь возлюбленный наш богословесный Иоанн, на тайной вечери возлежавший на перси Господней и почерпнув¬ший там неизреченные тайны (текст Св.Писания приводится в том виде, как он дан Филофеем. — Прим.автора): "Видел знаме¬ние великое на небе: жену, облаченную в солнце, и луну под ногами ее, и на голове ее венец из 12 звезд. Она имела в чреве и кричала от болей и мук родов. И вот явился змей, большой и красный, с 7 головами и 10 рогами, и на головах его 7 диадем, и хобот его увлек с неба третью часть звезд небесных. Змей стоял перед женою, которой надлежало родить, и хотел сожрать родив¬шегося младенца. Тогда были даны жене два крыла большого орла, и улетела она в пустыню в приготовленное место. И пустил змей из пасти своей воду, как реку, чтобы потопить жену в реке". Толкование: жена — святая Церковь; облечена в праведное солнце — в Христа; луну имеет под ногами — Ветхий завет; венец на голове ее — двенадцати апостолов учение; с болью рожает — святым крещением преобращает плотские чада в духовные; змей же — дьявол, как говорится, краснота — жестокость его и крово¬пийство; 7 глав — злые его, супротивные силы; 10 рогов знаме¬нуют истребление царства, как раньше пали арамейское, констан-тинопольское, египетское и прочий. Дитя жены, которое змей хотел сожрать — те люди, что рождены были заново в святом крещении, но влечет их и после крещения дьявол к осквернению, подвигая к погибели; бегство жены в пустыню из старого Рима — из-за служения на опресноках, так как весь некогда великий Рим пал и болен неисцелимым недоверием — ересью аполинариевой. В новый Рим бежала, то есть в Константинополь, но и там покоя не обрела из-за соединения православных с латинянами на восьмом соборе, потому и была разрушена константинополь¬ская церковь и унижена была и стала подобна она хранилищу овощей. И наконец, в третий Рим бежала — в новую и великую Русь. Это тоже пустыня, так как не было в ней святой веры, не проповедовали там божественные апостолы, после всех воссияла там благодать Божия спасения, с ее помощью познали мы ис¬тинного Бога. Единая нынче соборная апостольская церковь во¬сточная ярче солнца во всем поднебесье светится, и один только православный и великий русский царь во всем поднебесье, как Ной в ковчеге, спасшийся от потопа, управляет и направляет Христову Церковь и утверждает православную веру. А когда змей испустит из уст своих воду, как реку, желая в воде потопить, то увидим, что все царства потопятся неверием, а новое же русское царство будет стоять оплотом православия..." (13).
Юный царь глубоко проникся пониманием своей особой роли и великой ответственности. С целью упорядочения русской жиз¬ни в 1547—1551 годах он несколько раз созывал соборы духовен¬ства, на которых решались важнейшие вопросы церковного и государственного устройства. "Отцы наши, пастыри и учители, — обращался Иоанн к иереям и святителям, — внидите в чувства ваши, прося у Бога милости и помощи, истрезвите ум и просве¬титесь во всяких богодухновенных обычаях, как предал нам Гос¬подь и меня, сына своего, наказуйте и просвещайте на всякое благочестие, как подобает быть благочестивым царям, во всех праведных царских законах, во всяком благоверии и чистоте, и все православное христианство нелестно утверждайте, да непо¬рочно сохранит истинный христианский закон. Я же единодушно всегда буду с вами исправлять и утверждать все, чему наставит вас Дух Святой; если буду сопротивляться, вопреки божествен¬ных правил, вы о сем не умолкайте; если же преслушник буду, воспретите мне без всякого страха, да жива будет душа моя и все сущие под властию нашею" (14).
Соборы прославили новых русских святых, от которых народ ждал заступничества и благословения на нелегком пути своего служения, утвердили новый Судебник — сборник законов, опре¬делявших отправление правосудия в России, подробно останови¬лись на благоустройстве внутренней церковной жизни. Обличая беспорядки и бесчиния, рассуждали о богослужении и уставал церковных, об иконописании (требуя от иконописцев, кроме мастерства, неукоризненной жизни), о книгах богослужебных, о просфорах и просфорницах, о благочинии в храмах, о чине со¬вершения таинств, об избрании и поставлении священнослужи¬телей, о черном и белом духовенстве, о суде церковном, о содер¬жании храмов и причетов, об исправлении нравов и обычаев...
Особенно ясно благодатное состояние русского общества от¬разилось в знаменитом "Домострое" (15). "Книга глаголемая Домострой имеет в себе вещи зело полезны, поучение и наказа¬ние всякому православному христианину..." — так озаглавливали переписчики свод советов и правил, определявших все стороны жизни русского человека тех времен, поражающий нас сегодня почти неправдоподобной одухотворенностью даже мельчайших бытовых деталей. "Домострой" не просто сборник советов — перед читателем развертывается грандиозная картина идеально воцерковленного семейного и хозяйственного быта. Упорядоченность становится почти обрядовой, ежедневная деятельность человека поднимается до высоты церковного действа, послушание дости¬гает монастырской строгости, любовь к царю и отечеству, родно¬му дому и семье приобретает черты настоящего религиозного служения.
"Домострой" состоит из трех частей: об отношении русского человека к Церкви и царской власти; о внутрисемейном устрое¬нии; об организации и ведении домашнего хозяйства.
"Царя бойся и служи ему верою, и всегда о нем Бога моли, — поучает "Домострой". — Аще земному царю правдою служиши и боишися е, тако научишися небесного Царя боятися...". Долг служения Богу есть одновременно и долг служения царю, оли-цетворяющему в себе православную государственность — эта мысль прочно укоренилась в сознании русского человека. В Слу¬жебнике второй половины XVI века сохранилась молитва, кото¬рая рекомендовалась как образец покаяния для служилых людей. "Согреших пред Богом и по Бозе пред государем пред великим князем — русским царем, — исповедывал кающийся. — Запове¬данная мне им (царем) слова права нигде же сотворих, но все преступих и солгах и не исправих. Волости и грады от государя
держал не право, а суд — по мзде и по посулу. Ох мне, грешному, горе мне, грешному! Како мене земля не пожрет за мои окаянныя грехи — преступившего заповедь Божию и закон и суд Божий и от государя своего заповеданное слово..." (16).
Этому гласу покаяния вторит "Домострой": "Царю... не тщится служить лжею и клеветою и лукавством... славы земной ни в чем не желай... зла" за зло не воздавай, ни клеветы за клевету... согре¬шающих не осуждай, а вспомни свои грехи и о тех крепко пекися...", "А в котором либо празднике... да призывают священ¬нический чин в дом свой... и молят за царя и великого князя (имярек), и за их благородные чада...".
Та же часть сборника, которая посвящена вопросам семейного быта, учит, "как жити православным христианам в миру с жена¬ми и с детьми и домочадцами, и их наказывати и учити, и страхом спасати и грозою претити и во всяких делах их беречь... и во всем самому стражу над ними быть и о них пещись аки о своем уде... Вси бо есьми связаны единою верою к Богу...".
В "Домострое" есть все. Есть трогательные указания, "како детям отца и матерь любити и беречи и повиноватися им и покоити их во всем". Есть рассуждения о том, что "аще кому Бог дарует жену добру — дражайше есть камения многоценного". Есть практические советы: "како платье всяко жене носити и устрои-ти", "како огород и сады водити", "како во весь год в стол ествы подают" (подробно о том, что — в мясоед, и что в какой пост). Есть указания по чину домашнего молитвенного правила для всей семьи — "как мужу с женою и домочадцами в доме своем молитися Богу". И все это — с той простотой, основательностью и тихой, мирной неторопливостью, что безошибочно свидетель¬ствует о сосредоточенной молитвенной жизни и непоколебимой вере.
"Каждый день вечером, — поучает "Домострой", — муж с женою и детьми и домочадцами, если кто знает грамоту — отпеть вечерню, повечерие, втишине со вниманием. Предстоя смиренно с молитвою, с поклонами, петь согласно и внятно, после службы не есть, не пить и не болтать никогда... В полночь, встав тайком, со слезами хорошо помолиться Богу, сколько можешь, о своих прегрешениях, да и утром, вставая, так же... Всякому христианину следует молиться о своих прегрешениях, и об отпущении грехов, о здравии царя и царицы, и чад их, и братьев его и сестер и христолюбивом воинстве, о помощи против врагов, об освобождении пленных, и о святителях, священниках и монахах, и об отце духовном, и о болящих, о заключенных в темницы — и за всех христиан..."
В 1589 году Богу, наконец, было угодно дать русскому народу свидетельство о том, что Россия правильно поняла свой долг. За три года до того в Москву прибыл для сбора милостыни Антиохийский патриарх Иоаким. Благочестивый царь Феодор Иоаннович, прозванный за очевидную святость жизни "освятованным" царем (17), высказал тогда церковному собору и боярской думе свое желание установить патриаршество на Руси. Обладав¬ший пророческим даром (18), царь как бы предвидел испытания, ожидавшие народ по пресечении династии Рюриковичей, и торо¬пился дать православному русскому царству в лице патриарха опору, которая должна была удержать его от разрушения. Пере¬говоры с Антиохийским патриархом были поручены Годунову. Иоаким согласился с желанием Феодора и обещал обсудить дело с другими патриархами. Те, решив уважить просьбу русского царя, положили было отправить в Россию для участия в поставлении Иерусалимского первосвятителя. Однако "чин особого смотрения" Божия о России требовал, видно, чтобы преемствен¬ность русского служения была явлена миру во всей полноте и непререкаемости. Нужды Константинопольской (бывшей Визан¬тийской) церкви, гонимой султаном Амуратом, потребовали приезда в Москву самого патриарха Константинопольского Иеремии, знаменитого своей духовной ученостью и страданиями за Церковь. Он прибыл в Москву в июле 1588 года, сказав Феодору: "Слышав о таком благочестивом царе, пришел я сюда, чтобы помог нам царь в наших скорбях". С собой Иеремия привез соборное определение об открытии патриаршества на Руси.
В храме Успения Богоматери в Кремле в приделе Похвалы Ее созван был многочисленный собор русских пастырей, предста¬вивший царю имена трех кандидатов в патриархи. Положившись на суд Божий, бросили жребий — он пал на митрополита Мос¬ковского Иова. 23 января 1589 года в Успенском соборе был торжественно поставлен первый русский патриарх. Он принял поставление от патриарха Византийского. И более того — в Со¬борной уставной грамоте, узаконившей патриаршество на Руси, всему миру объявлялось, что "ветхий Рим пал от ереси", что "новый Рим", Константинополь, порабощен безбожными племе¬нами агарянскими и что поэтому третий Рим есть Москва (19).
Тогда же положено было быть в России четырем митрополитам, шести архиепископам и восьми епископам.
Это осознание себя третьим Римом последних времен через два года было подтверждено собором православных патриархов, и таким образом утвердилось в качестве канонически закреплен¬ного воззрения Вселенской Православной Церкви. В соборном постановлении первосвятителсй написано: "...Признаем и совер¬шаем в царствующем граде Москве поставление и поименование патриаршеское господина Иова..." При этом "главным и начальным" служением русского патриарха провозглашается обязанность "содержать апостольский престол Константина града..." (20).
Говорит о событии церковный историк М.В. Толстой: "Так патриаршество русское утверждено было всею Православною Церковью! Видимым поводом сего важного нововведения было одно благочестивое желание Феодора; но Промысел Божий неви-димо творил Свое дело в Церкви Своей. Он готовил в патриархах русских защиту для отечества на близкое время скорбей и потря¬сений, которых не могли еще предвидеть люди. Он незримо устроил обстоятельства дела так, что патриаршество Русское яви-лось как бы по внезапному стечению случаев, к взаимному уте¬шению востока и севера!"
Дивны дела Твои, Господи! Дважды естественное течение русской истории прерывалось внезапно и необъяснимо, безвоз¬вратно, казалось, разрушая православную государственность и коверкая народную жизнь. Современники Смутного времени на¬чала XVII века, как и современники богоборческой резни, учи-ненной по попущению Божию в советской России в XX веке, видели одно — гибель Руси. Дважды накануне страшных испы¬таний даровалось русской церкви патриаршее правление — как символ благоволения Божия, как "столп и утверждение истины" о всемирной роли русского исповеднического служения. Дважды проносила Церковь через все гонения сознание христианского долга России. Ибо верно и неложно слово Божие: "За гнев бо Мой поразих тя, и за милость Мою возлюбих тя. За сие, яко был еси оставлен и возненавиден, и не бе помогающего ти, положу тя в радость вечную" (Ис. 60:10-15).
"ПОЙТЕ ГОСПОДЕВИ ВСЯ ЗЕМЛЯ..."
РУССКИЕ ДУХОВНЫЕ СТИХИ
УДИВИТЕЛЬНОЙ ЯСНОСТЬЮ понимания и глубиной пости¬жения религиозных вопросов поражают русские духовные стихи. Время их появления установить с достаточной точностью затруд¬нительно, можно лишь уверенно утверждать, что пелись они "каликами перехожими" на Святой Руси с незапамятных времен. В той форме, в которой стихи эти дошли до нас, они существо¬вали уже в XV—XVI веках (21). На это время — учитывая общий духовный подъем в России — приходится и расцвет русской духовной поэзии.
Духовными стихами в русской словесности называют народ¬ные песни на религиозные сюжеты. Песни эти пелись бродячими певцами-странниками на ярмарках, базарных площадях, у ворот монастырских церквей — везде, где находилось достаточное чис¬ло благочестивых слушателей. О любви русского человека к такой форме религиозного самовыражения достаточно говорит тот факт, что вплоть до начала XX века духовный стих бытует гораздо шире, чем даже былины. По сравнению с героическим эпосом религиозная поэзия проявляет гораздо большую жизненность. Если "старинушки" о "святорусских богатырях" со временем ос¬таются в репертуаре народных певцов преимущественно на севе¬ре России, то духовный стих продолжает сохраняться почти на всем протяжении земли Русской.
Высота религиозного чувства и обширность познаний, отра¬женные в стихах, столь резко обличают несостоятельность точки зрения на русскую историю, предполагающей "темноту" и "неве¬жество" средневековой Руси, что исследователи XIX—XX веков вынуждены были придумывать самые неуклюжие объяснения, дабы спасти честь "исторической науки".
"В основе духовных стихов всегда лежали книжные повести", — уверенно заявляет один из них (22). "Можно ли утверждать, что все эти понятия и сведения, передаваемые духовными стиха¬ми, были вместе с тем общим достоянием народа?... Разумеется, нет!", — вторит ему другой (23). Допустим, так, но только чем тогда объяснить, что на протяжении столетий, из поколения в поколение передавая искусство духовного пения, народ с такой удивительной любовью и постоянством поет то, чего не понимает?
На деле, конечно же, все обстояло иначе. И чтобы понять это, даже не надо быть ученым-фольклористом. Достаточно просто быть церковным, от сердца верующим человеком. Тогда станет понятно, что народ пел от полноты сердечного чувства, созидая духовную поэзию как молитву, под благодатным покровом пока¬яния и умиления, свидетельствуя тем о богатстве своего собор¬ного опыта, поднимавшегося в иные мгновения до вершин ис¬тинно святоотеческой чистоты и ясности.
Певец духовных стихов не умствует лукаво, не "растекается мыслию по древу" немощного человеческого рассуждения. Он — верует:
А я верую самому Христу, Царю небесному, Его Матери Пресвятой Богородице, Святой Троице неразделимой... (24).
Живя в мире церковного опыта, народ твердо знает, что вся вселенная управляется всемогущим промыслом Всеблагого Бога:
Основана земля Святым Духом, А содержана Словом Божиим.
И — о том же, еще поэтичнее:
У нас белый свет взят от Господа, Солнце красное от лица Божия, Млад-светел месяц от грудей Его, Зори белыя от очей Божьих, Звезды частыя — то от риз Его, Ветры буйные — от Свята Духа... Роса утренняя, дробен дождик От слез Его, самого Христа.
Нелепо искать в духовных стихах богословски точных, догма¬тически выверенных формулировок. Вообще ученость — как при¬надлежность рассудка — не может служить показателем духовной зрелости и мудрости. Зато их недвусмысленно подтверждает благоговейно-сыновнее, трепетное и любовное отношение ко Спасителю, составляющее главный нерв народной веры.
"Ох Ты гой еси, Батюшка наш, Иисус Христос!" — обращают¬ся ко Господу в детской простоте певцы стихов*. При этом религиозное целомудрие народа, чувствующего в земной жизни Спасителя высокий, таинственный мистический смысл, почти никогда не позволяет себе касаться ее подробно в сюжетах пе¬сен**. Острое сознание своей греховности, своего нравственного
* Вспомним ласковый говорок преподобного Серафима Саровского: "Вы, ваше боголюбие, прочтите, что об этом говорит батюшка святой апостол Павел..." и т. п.
* * Здесь девственная, аскетическая сдержанность Православного духа разительно контрастирует с возбужденной экзальтацией католицизма, влияние которого ощутимо в поздних редакциях западно-русских духов¬ных стихов.
несовершенства, питая дух покаяния, разрешило народному творчеству одну тему — тему страстей Господних, Его невинных страданий, которыми Сын Божий искупил грехи человеческие.
В нее вложил русский человек всю силу своего сердечного чувства, весь поэтический дар своей души:
Над той над рекой над Иорданью, На крутом, на красном бережочке, Вырастало древо купарисо; На том на древе купарисе Там чуден Крест проявился... На том Кресте Животворящем Там жиды Христа мучили-распинали.
Так тесно соединил народ в своем сознании судьбу России со Христом и Его учением, что есть даже стихи, говорящие о рас¬пятии Господа "во Русей" — ибо где же, как не на Святой Руси, происходить Таинству Искупления? Плачет Русь у подножия Креста Господня. Плачет, повторяя слова Спасителя, обращен¬ные ко Пресвятой Богородице:
По Мне, Мати, плачут небо и земля, По Мне, Мати, плачут солнце и луна, По Мне, Мати, плачут реки и моря, По Мне, Мати, плачут старики-старицы, По Мне, Мати, плачут вдовы-сироты.
В благоговейном страхе певец не смеет даже пристально вгля¬дываться в страдания Христовы. В стихах мало подробностей, есть несоответствия с евангельскими текстами. Зато сколько в них живого религиозного чувства! Воистину это всенародный "плач сердца", о котором, как о состоянии благодатно-высоком, часто писали в своих творениях Святые Отцы:
И тут проклятые Христу плащаницу сковали, Христа в плащаницу клали, Обручи набивали И оловом заливали...
Желтыми песками засыпали, Каменными горами закатали, Горючими камнями завалили... В третий день Христос воскресе... Вставал наш батюшка Истинный Христос, Отец Небесный.
Сознание, что человек искуплен от греха высочайшей, безмер¬ной ценой вольных страданий Божиих, рождает сознание огром¬ной личной религиозной ответственности:
Со страхом мы, братие, восплачемся: Мучения — страдания Иисуса Христа. Восплачемся на всяк день и покаемся, И Господь услышит покаяние, За что и нам дарует Царствие Свое, Радости и веселию не будет конца.
Спасение души — смысл жизни человеческой. Этой главной цели подчиняется, в идеале, вся народная жизнь. Русь не потому "святая", что живут на ней сплошные праведники, а потому, что стремление к святости, к сердечной чистоте* и духовному совер¬шенству составляет главное содержание и оправдание ее сущест¬вования.
Это ощущение всенародного религиозного служения столь сильно, что понятие "Святая Русь" приобретает в русских духов¬ных стихах вселенское, космическое звучание. Святая Русь есть место — понимаемое не узкогеографически, но духовно, — где совершается таинство домостроительства человеческого спасе¬ния. Такова ее промыслительная роль, и народ русский есть народ-богоносец в той мере, в которой он соответствует этому высокому призванию.
"По Святой Руси" скитается Богородица в поисках распятого Христа. На Руси происходит мучение Егория (Георгия Победо¬носца) царем Демьянищем (императором Диоклетианом), в дей¬ствительности имевшее место в Риме, в 303 году по Рождеству Христову. "Не бывать Егорью на Святой Руси", — скорбит о своем герое певец. "Выходил Егорий на Святую Русь", — радуется он освобождению героя. Другой святой воин — Феодор Тирон (Тиря-нин), умученный при императоре Максимилиане около 305 года по Рождеству Христову, в одном из вариантов стиха идет "очи¬стить землю святорусскую" от несметной "силы жидовской" (25). Причем, в отличие от героического эпоса былин, даже сама битва за Святую Русь носит черты духовной брани. С Евангелием отправляется святой Феодор на борьбу:
Он пошел в Божию церковь, Он и взял книгу евангельскую, Он пошел ко синю морю, Он читает книгу, сам мешается, Горючъми слезами заливается.
Даже в самой битве его оружие "книга, крест и Евангелие". Подобно Феодору, и Егорий Храбрый, очищая Русскую землю от нечисти, не сражается, а силой своего слова укрощает стихии и устрояет землю. Это очень показательно — и в ратном подвиге, в доблестных воинах народ прежде всего чтит святых, страдальцев и страстотерпцев.
Русь в духовных стихах становится местом действия лиц из священной истории Нового Завета:
Посылает Ирод-царь посланников По всей земле святорусской.
Рай — и тот созидается на Русской земле, как поется об этом в "Плаче Адама":
Прекрасное солнце В раю осветило Святорусскую землю.
* "Блажени чистии сердцем: яко тии Бога узрят" (Мф. 5:8).
Но это не гордыня. В стихах нет и намека на утверждение своей национальной исключительности. Вопросы национальной принадлежности вообще не занимают певцов. Вера и верность, чис¬тота и полнота исповедания Православного вероучения — вот единственные значимые для них человеческие качества. С ними связана особая судьба России, русского народа и Православного царя — Помазанника Божия. Вот как говорит об этом знаменитая "Голубиная книга":
А сама книга распечаталась, Слова Божий прочиталися: У нас белый царь над царями царь. Почему белый царь над царями царь? Он принял, царь, веру крещеную, Хрещёную, Православную, Он и верует единой Троицы, Единой Троицы неразделимый: Потому тот царь над царями царь.
Пусть тяжела русская судьба, полон скорбей и теснот путь служения "святорусского" — верность своему долгу не остается без небесного воздаяния. Эта мысль характерна для духовного стиха. Особенно показательно, что подтверждения берутся из реального исторического опыта народа:
По тому ль полю Куликову
Ходит сама Мать Пресвятая Богородица,
А за ней апостолы Господни,
Архангели-ангели святыи...
Отпевают они мощи православных,
Кадит на них сама Мать Пресвятая Богородица.
К Матери Божией на Руси отношение испокон веку было особенно трепетным и ласковым — не зря называли Русскую землю Домом Пресвятой Богородицы. Ощущение этой особой близости, особого почтения и одновременно дерзновения не мог¬ло не отразиться и в духовной поэзии. "Вся тоска страдающего человечества, все умиление перед миром божественным, которые не смеют излиться перед Христом в силу религиозного страха, свободно и любовно истекают на Богоматерь, — пишет современ¬ный исследователь. — Вознесенная в мир божественный... Она, с другой стороны, остается связанной с человечеством, стражду¬щей матерью и заступницей" (26).
Самые нежные и трогательные слова посвящает Ей певец, обращаясь к Ней в дерзновении искренности и простоты, как к собственной матери — ласковой и близкой:
Мать моя — Матушка Мария, Пречистая Дева, Пресвятая, Свет Мати Мария, Пресвятая Богородица, Солнце красное, Пречистая голубица, Маши Божжа, Богородица, Скорая помощница, Теплая заступница, Заступи, спаси и помилуй...
Мир, освященный кровью Христа, освящен и слезами Его Матери:
А Плакун трава всем травам мати.
Почему Плакун трава всем травам мати?
Мать Пречистая Богородица
По своем по Сыне по возлюбленнем,
По своем по Сыне слёзно плакала.
А роняла слёзы на землю пречистыя,
А от тех от слёз от пречистых
Зараждалася Плакун трава — травам мати.
Событиями Священной истории обусловлена жизнь мира. Не только земля и растения, но и человеческое общежитие — его устроение и бытие — укоренены в мистической библейской пер¬вооснове. Русское общество четко и ясно признавало эту связь, освящая сословное деление как деление единого для всех религи¬озного долга, а сами сословия — как церковные послушания, разные пути "израбатывания" спасения души:
От того у нас в земле цари пойти От святой главы от Адамовой; От того зачались князъя-бояры От святых мощей от Адамовых; От того крестьяне православные От свята колена от Адамова.
Это благоговейное отношение к миру земному вовсе не озна¬чает, однако, его идеализации. Чуткая народная совесть безоши¬бочно определяет грех — искажение, искривление Божественного порядка вещей — как первопричину мирских неустройств:
От Кривды земля восколебалася, От того народ весь возмущается; От Кривды стал народ неправильный, Неправильный, злопамятный: Они друг друга обмануть хотят, Друг друга поесть хотят.
При свете церковного вероучения видней и собственные изъ¬яны, собственное недостоинство:
Дает нам Господь много, Нам кажется мало: Ничем мы не насытимся... Очи наши — ямы, Руки наши — грабли, Они завидущи, А руки загребущи.
Особенной укоризны заслуживает уклонение от исполнения своего религиозного долга:
Вы за хрест, за молитву не стояли, Господней вы воли не творили, Господни заповеди нарушали, Земных поклонов не кладали.
Однако нравственное несовершенство человека исправимо. Путь исправления — путь христианского подвижничества, путь православной аскезы. При общей целомудренной строгости на¬родной жизни аскетические подвиги вызывают у певцов особое уважение, описываются с особой любовью. В описаниях "пустын¬ного жития" — на удивление (для постороннего взгляда) поэтич¬ных и ласковых — отражается богатейший благодатный духов¬ный опыт русского благочестия, монашеского и мирского, внеш¬не различный, но единый в сокровенных, таинственных глубинах мистической жизни Церкви. Так идет спасаться в девственную пустыню младой царевич Иоасаф:
Научи меня, мать пустыня, Как Божью волю творити, Достави меня, пустыня, К своему небесному царствию.
Красота пустыни — главная тема стиха. В некоторых вариан¬тах он так и начинается: "Стояла мать прекрасная пустыня". Однако красота эта безгрешная, духовная, неземная:
Тебя, матерь пустыня, Все архангелы хвалят...
Трудничество — вот самое постоянное выражение, которым народ отмечает православную аскезу. "Трудник, трудничек, тружданик, труженик, тружельник", — так именует народ подвижни¬ков. "Со младости лет Богу потрудитися", жаждут герои русских духовных стихов. Их подробное исследование еще ждет своего часа. И все же в области религиозно-нравственной, в области народного самосознания их свидетельство беспрекословно — к моменту расцвета духовной поэзии русский народ ясно и безого¬ворочно сознавал смысл своего существования в том, чтобы "Богу потрудитися", то есть привести свою жизнь в возможно более полное соответствие с Заповедями Божиими и промыслитель-ным Его смотрением о земле Русской. Вместе с героями своих любимых песен всю свою надежду в этом святом деле возлагает народ на помощь свыше:
Я надеюсь, сударь батюшка, На Спаса на Пречистого, На Мать Божшю Богородицу, На всю силу небесную, На книгу Ивангелия...
Надежда эта и доныне помогает народу нашему
претерпевать скорби его нелегкого,
исповеднического
пути...
ЛИТЕРАТУРА
1. ПВЛ. См., напр.: Памятники литературы Древней Руси: начало рус¬ской литературы XI — начала XII вв. М., 1978, с. 167.
2. Альманах библиофила. М., 1989, с. 155-207. (Перевод текста на современный язык - авторский, митр. Иоанн).
3. Монахиня Таиси я. Жития русских святых. Джорданвилль, 1984, т. 2, с. 11.
4. Болотин Л. В каком веке жил Илья Муромец? М. , 1989 (на пра¬вах рукописи).
5. Преподобного отца нашего Макария Египетского духовные беседы, послания и слова. Сергиев Посад, 1904.
6. Добротолюбие. М., 1895, т. 2, с. 7.
7. Т а м ж е, с. 650.
8. Сочинения епископа Игнатия Брянчанинова. СПб, 1905, т. 2, с. 116.
9. Летописные тексты издавались неоднократно. Поскольку настоящий труд не является научной работой в строгом смысле этого слова,
мы позволили себе не перегружать текст ссылками на первоисточни¬ки. Любой желающий может их легко найти, например, в Полном со¬брании русских летописей (М. ,1926, т. 1) или в фотовоспроизведе¬нии этого издания (М. , 1962). В некоторых случаях цитируемый текст приближен к современному языку.
10. Исследования по истории опричнины. М., 1963, с. 255-256;
А л ь ш и ц Д. Н. Иван Грозный и приписки к лицевым сводам. Истори¬ческие записки М., 1947, т. 23, с. 251-289.
11. 3 а к о н Б о ж и и. Пятая книга о Православной вере. Ч. II. Исто¬рия русской церкви, с. 245-246.
12. Красноречие Древней Руси. М., 1987, с. 413.
13. Т а м же, с. 219-220.
14. Толстой М. В. История русской Церкви. Издание Валаамского монастыря, 1991, с. 272-273.
15. Тексты Домостроя цитируются по изданию: Орлов А. Домо¬строй. Исследования. М. , 1917.
16. А л ь ш и ц Д. Н. Начало самодержавия в России. Л., 1988, с. 52.
17. Ключевский В. О. Сочинения. М. , 1957, т. Ill, с. 19.
18. Толстой М. В. Указ, соч., с. 444.
19. К а р а м з и н Н. М. Предания веков. М., 1988, с. 659.
20. Толстой М. В. Указ. соч., с. 438.
21. Федотов Г. Стихи духовные (Русская народная вера по духов¬ным стихам). М. , 1991, с. 13.
22. Т а м же, с. 14.
23. Пономарев А. Русское народно-религиозное мировоззрение
в школьной характеристике академического богослова-магистранта. -"Странник", 1884, т. I, с. 550-551.
24. Тексты духовных стихов приводятся по: Бессонов П. А. Кали¬ки перехожие. В 2-х т. М., 1861—1864. В некоторых местах откоррек¬тированы орфография и пунктуация.
25. См. : Федотов Г. Указ. соч. , с. 36, 96, 99-100.
26. Т а м же, с. 49.
ОБЫШЕДШИ ОБЫДОША MЯ ВРАЗИ МНОЗИ...
го между МОНГОЛАМИ и латинами
ЗА ЯРОСТЬ ГНЕВА ГОСПОДНЯ СГОРЕ ВСЯ ЗЕМЛЯ...
ТАТАРСКОЕ НАШЕСТВИЕ
ПЕРВЫЕ РУССКАЯ земля услышала о та¬тарах в 1223 году. Казалось, предчувствуя что-то страшное, сама природа исполняла слова древнего пророка. Летом сделалась не¬обыкновенная засуха, горели леса и болота, за дымом меркло солнце, и птицы падали на землю под ноги изумленным, напуганным людям. На западе появилась комета небыва¬лой величины с хвостом в форме копья, обращенного на юго-во¬сток.
В этом году из глубин Средней Азии на Русь накатила первая волна того страшного движения народов, которое, сокрушив раз¬розненные русские княжества, на полтора столетия ввергло Рос¬сию в бездну государственного унижения. Суровым испытанием и великой скорбью посетил Господь народ, в огне искушений смиряя остатки гордыни древних русов.
Несчастья внешние должны были послужить к обильному преуспеянию внутреннему, показуя русским людям бессилие человеческих мер к предотвращению бедствий одновременно со всемогуществом Божиим, единым Своим мановением низверга¬ющим или возвышающим целые народы, по слову Писания: "Аз есмь — и несть Бог разве Мене: Аз убию и жити сотворю, поражу, и Аз исцелю, и несть иже измет от руку Моею" (Втор. 32:39). Драгоценный талант смирения, приобретенный народом во вре¬мя татарского ига, впоследствии лег краеугольным камнем в величественное здание Русского Православного царства.
В 1206 году на Великом курултае диких племен далекой Мон¬голии хан Темучин был провозглашен Чингисханом — Великим ханом всей монгольской степи. "Какое благо выше всех на земле?"
— спросил он однажды уже на склоне лет, пресыщенный почетом, славой и лестью. Ни один из придворных мудрецов не смог удовлетворительно ответить хану. "Все не то, — качал головой Темучин... — Нет, счастливее всех тот, кто гонит перед собой толпы разбитых врагов, грабит их имущество, скачет на их конях, любуется слезами близких им людей, целуя их жен и дочерей". В этом ответе — целое мировоззрение татар.
В 1207-1209 годах племена, предводительствуемые Чингис¬ханом, покорили уйгуров, бурят и киргизов, обитавших к северу от реки Селенги, в верховьях Енисея и в восточных областях Средней Азии. В 1211 году он вторгся в пределы Северного Китая и к 1215 году захватил значительную часть империи Цзинь. Столица Пекин и десятки других городов были разрушены и сожжены.
В 1219 году 150-тысячная орда ворвалась во владения хорезм-шаха Мухаммеда. Под яростным натиском монголов последова¬тельно пали крепости Отрар, Ходжент, Ургенч, Бухара, Самар¬канд, а затем и сам Хорезм. Преследуя войска продолжавшего войну сына хорезмшаха — Джелал-ад-Дина, войска Чингисхана вторглись в Делийский султанат и достигли реки Инд. Одновре¬менно 30-тысячный корпус татаро-монгольского войска двинул¬ся на запад и, обогнув с юга Каспийское море, опустошил Грузию и Азербайджан, проникнув к 1222 году на Северный Кавказ. В 1223 году на реке Калке впервые встретились в бою с татарами и русские войска.
Бежавшие в Киев от опустошающего нашествия монголов половцы загодя принесли туда весть о нашествии страшного неприятеля. Хан Котян, тесть Мстислава Галицкого, дарил кня¬зей верблюдами, конями, буйволами, прекрасными невольница¬ми, говоря: "Ныне они взяли нашу землю, завтра возьмут вашу!" В изумлении, с тревогой гадали русские люди — кто эти свирепые пришельцы, неслыханные никогда ранее? "Из-за грехов наших пришли народы неизвестные, безбожные... — записал летописец,
— о которых никто не знает, кто они и откуда пришли, и каков их язык, и какого они племени, и какой веры".
Южно-русские князья на совете решили встретить противни¬ка в степях совместно с половецкими отрядами. Нестроения в русском войске, не имевшем единого управления, и бегство половцев погубили союзников. После страшной сечи одолели тата¬ры: погнали отступавшие в беспорядке русские дружины, завла¬дели укрепленным станом, умертвили всех пленных, а трех кня¬зей задушили под досками, на которых устроили праздничный пир в честь победы.
Победители шли за остатками русского войска до самого Днепра, истребляя все на своем пути. Южная Русь замерла в ожидании невиданного погрома. "Из-за гордости и высокомерия князей допустил Бог такое, — делает вывод современный наблю¬датель. — Ведь много было князей храбрых, и надменных, и похваляющихся своей храбростью". Народ молился в храмах с воплями отчаяния. Но, видно не исполнились еще сроки, поло¬женные Богом для мирного вразумления России: татары вдруг поворотились на восток и ушли обратно в Среднюю Азию.
В 1227 году умер Чингисхан, одно имя которого в то время наводило страх на пространстве от Амура до Каспия. Новый этап татарских завоеваний начался после избрания в 1229 году вели¬ким ханом Угедэя. В 1231-1234 годах завершилось завоевание Северного Китая, и монгольские войска вторглись в Корею. Но основные силы под командованием Батыя двинулись на запад.
Осенью 1236 года сто пятьдесят тысяч всадников разгроми¬ли Волжскую Болгарию. В конце 1237 года Батый напал на Северо-Восточную Русь. 21 декабря в результате шестидеся¬тидневного штурма была взята и полностью разрушена Рязань. Разорив рязанские земли, орда Батыя последовательно захва¬тила и разрушила Коломну, Москву, Владимир и Суздаль. 4 марта 1238 года на реке Сить потерпело поражение объеди¬ненное войско владимиро-суздальских князей. Не дойдя до Новгорода 100 километров, татары вернулись в приволжские степи. "И тамо дойти поганым возбрани некая сила Божествен¬ная, — свидетельствует Степенная книга, — и не попусти им нимало приближитися... ко пределам Великого Новгорода".
В 1239 году Батый обрушился на Южную Русь. В результате двухлетней ожесточенной борьбы он взял и разграбил Переяславль, Чернигов, Киев, Владимир-Волынский и другие южно¬русские города. Русь была повержена окончательно. На огромных пространствах от Новгорода до Галича дымились груды развалин да лежали неубранными тела русских ратников и крестьян, отме¬чая места наиболее жестоких стычек завоевателей с мирными жителями. Католический монах Плано Карпини, проезжавший по Южной Руси в 1246 году, насчитал в некогда цветущем Киеве менее двухсот домов, а "бесчисленные головы и кости мертвых людей" так и лежали без погребения даже шесть лет спустя после татарского погрома.
Когда Даниил Галицкий возвращался из Польши после отхо¬да татар, они с братом "не возмогоста идти в поле смрада ради и множества избиенных, не бе бо на Володимере живых: церкви Святой Богородицы исполнены трупья, иныя церкви наполнены трупья и телес мертвых" (1). "...Бог смирил Русскую землю наше¬ствием безбожных иноплеменников, — заключает летописец. — Обнаружилась греховная злоба и дошел вопль греховный до ушей Господа Саваофа. Потому Он напустил на землю нашу такое пагубное наказание".
Весной 1241 года монголо-татарское войско двинулось в глубь Европы. Блеск татарской сабли уже несколько лет приводил в ужас западно-европейских государей. Император Фридрих II Штауфен писал английскому королю: "Если татары прорвутся в Германию, то (и) другие царства увидят ужас грозы... Будем осмотрительны: пока враг губит соседа (то есть, Русь — прим.авт.), подумаем о средствах самообороны" (2).
В конце года, сосредоточив все свои войска в Венгрии, Батый направился к Адриатическому морю. Но овладеть побережьем орде, изрядно потрепанной в боях на Русской земле, не удалось. В 1242 году монголы отступили через Боснию, Сербию и Болга¬рию обратно на восток, в низовья Волги. Западная Европа была спасена. Нашествие захлебнулось русской кровью.
В 1243 году Батый основал на захваченных землях новое государство — Золотую Орду, простиравшуюся от Иртыша до Дуная со столицей Сарай-Бату в низовьях Волги. Русские князья были превращены в данников хана, ограниченных в своей воен¬ной, экономической и государственной самостоятельности. 14 видов "ордынских тягостей", включавших в себя "цареву дань" (налог, непосредственно предназначенный для великого хана), торговые сборы, извозные повинности, содержание татарских послов, различные "дары" и "почестья" ханским родственникам и приближенным, тяжелым грузом легли на плечи русских кресть¬ян. "У кого денег нет — у того дитя возьмет, у кого дитя нет — у того жену возьмет, у кого жены нет — сам головой пойдет", — скорбел народ о всевластии ханских баскаков.
Не менее унизительной и тягостной для русских князей стала процедура получения ханского ярлыка на княжение, официально служившего единственным законным основанием для власти на
Руси. Кроме того, князья обязаны были по приказу хана присы¬лать войско для участия в походах татар. Русские отряды вынуж¬дены были ходить с ханами далеко за Дон. С ордой Кубилая они участвовали даже в завоевании Южного Китая во второй полови¬не XIII века.
Несмотря на то, что на Русской земле не было постоянного монголо-татарского войска, покорность завоеванных областей поддерживалась постоянными опустошительными набегами, предпринимавшимися с целью устрашения и грабежа. Лишь за последнюю четверть XIII века татарами было организовано пол-гора десятка походов в Россию.
Посреди такого сокрушительного бедствия, охватившего всю страну, лишь одна сторона русской жизни, по воле Божией, уцелела от разгрома. Непоколебленной и неповрежденной в своей спасительной деятельности устояла Православная Церковь, спа¬сенная от ярости завоевателей чудесным видением, вразумив¬шим свирепого Чингисхана еще до вторжения татарских орд в русские земли.
Перед завоеванием Средней Азии Темучин, не желая вступать в открытую борьбу с хорезмшахом Мухаммедом II, которого называли "вторым Александром Македонским", предложил ему союз. Но гордый шах повелел умертвить послов хана. Чингисхан, желая узнать волю неба о предстоящей войне, три ночи провел на горе в молитве (верования монголов включали смутные поня¬тия о Едином Боге — Владыке вселенной). Спустившись к вои¬нам на третий день, хан объявил, что Бог в сновидении предвоз-вестил ему победу устами христианского епископа (с которым Темучин встречался во время завоеваний уйгурских племен, исповедовавших христианство). Пророчество полностью под¬твердилось, и грозный хан до конца своих дней особенно благо¬волил к христианам.
Монголы были вообще достаточно веротерпимы. Народы, составившие основу их войска, исповедовали самые различные религии. Кераиты были несторианами, найманы — буддистами, татары и чжурчжени — шаманистами, лесные народы Сибири имели свои родовые культы, а сами монголы были привержен¬цами религии бон — восточного варианта митраизма. Основным правилом жизни в Орде служила Яса Чингисхана — сборник, содержавший в себе запреты и узаконения, касавшиеся самых разных сторон жизни монголо-татар. В ней, в частности, содер¬жался закон, предписывавший уважать и бояться всех богов, чьи бы они ни были. В Орде свободно отправлялись всякие богослу¬жения, и сами ханы присутствовали при совершении и христи¬анских, и мусульманских, и буддистских, и иных обрядов*.
В 1267 году митрополит Кирилл сумел получить от хана Менгу-Темира ярлык в пользу Церкви, в котором хан освобо¬ждал духовенство от дани и других поборов. "Пусть, — писал Менгу-Темир, — беспечально молятся за него и его ханово пле¬мя". Этим же указом хан под страхом казни воспрещал надруга¬тельство над православием. "Кто будет хулить веру русских, — сказано в ярлыке, — или ругаться над нею, тот ничем не изви¬нится, а умрет злою смертию". Более того, с позволения хана Кирилл основал в самом Сарае православную епархию.
Сто лет спустя другой знаменитый святитель — святой мит¬рополит Алексий — еще более укрепил влияние церкви в Сарае. Жена хана Чанибека — Тайдула — ослепла после долгой болезни. Между тем в Орде прослышали о высокой жизни Алексия, и Чанибек написал великому князю московскому, прося его при¬слать святого, чтобы тот исцелил Тайдулу; в противном случае хан грозил войной. Отказать было невозможно, и святитель отправился в Орду. Отъезд его сопровождался ободрительным знамением — когда Алексий служил напутственный молебен перед ракой своего святого предшественника — митрополита Петра, свеча у раки зажглась сама собой.
Прибыв в Орду, Алексий отслужил молебен об исцелении ханши, и в момент, когда он кропил ее святой водой, она вдруг прозрела. Благодарная Тайдула выкупила и подарила святителю в Москве участок земли, на котором в память об этом чуде основана была обитель, получившая название Чудова монастыря. Показательно, что все это произошло уже через несколько деся¬тилетий после того, как хан Узбек, перейдя в магометанство, предпринял первые попытки по превращению религии ислама и государственную религию Орды.
* Но, относясь с уважением к христианству, ханы все же требовали от наших князей исполнения некоторых суеверных обрядов. Так, прежде чем явиться на глаза к хану, надлежало проходить через "очистительные" огни, поклоняться изображениям умерших ханов, солнцу и кусту. По христианским понятиям это есть уже измена святой вере, и в случаях, когда не оставалось возможности уклониться от этого суеверия, некото¬рые русские князья решались скорее претерпеть мученическую смерть, чем покориться. Таков был, например, святой благоверный князь чер¬ниговский Михаил со своим боярином Феодором, убитые татарами в 1246 году.
Народ русский воспринял татарское иго как наказание за грехи и страсти, вразумление Божие, направленное на то, чтобы видя в Церкви единую опору, Русь, хотя бы и нехотя, отступила от бесконечных усобиц, поняв свое высокое предназначение. "Не послушали мы Евангелия, — взывал к народу епископ Влади-мирский Серапион, — не послушали апостола, не послушали пророков, не послушали светил великих... Не раскаялись мы, пока не пришел народ безжалостный но Божьему изволению... Испы¬тав сие, братья, убоимся наказания этого страшного и припадем ко Господу своему с исповеданием, да не навлечем на себя еще больший гнев Господень, не наведем казни больше прежней!.. Доколе не отступим от грехов наших? Пощадим же себя и детей своих! В какие еще времена видели мы столько жестоких смер¬тей?.. А если предадимся мы воле Господней, то всяческим уте¬шением утешит нас Бог небесный, аки детей своих помилует Он нас, печаль земную отъимет от нас, исход мирный в другую жизнь дарует Он нам — туда, где с радостью и веселием беско¬нечным, насладимся мы вместе со всеми, благоугодившими Богу" (3).
Подвиг терпения — подвиг по преимуществу русский, пре¬данность в волю Божию явились здесь полно и ясно. Смиренные летописатели заключали свои прискорбные повести следующи¬ми словами: "Се же бысть за грехи наши... Господь силу от нас отъя, а недоумение и грозу, и страх, и трепет вложи в нас за грехи наша". Русь молилась, каялась, терпела и ждала — когда благо-угодно будет Богу изъять народ из пучины унижения, даровать ему вождей отважных и искусных, возродить страну для пред-стоящего ей славного служения.
ИХЖЕ УСТА ГЛАГОЛАШЕ СУЕТУ, И ДЕСНИЦА ИХ - ДЕСНИЦА НЕПРАВДЫ...
РИМ И РОССИЯ
ПУТЬ РИМО-КАТОЛИЧЕСТВА на протяжении всей его исто¬рии есть путь безмерной гордыни. Каждый раз, когда Россия переживала смутные и тяжкие времена, когда враги внешние или внутренние ослабляли ее древнюю мощь и мутили соборное самосознание народа — рука Ватикана протягивалась для осуще¬ствления заветной мечты: уничтожить ненавистную "схизму" и подчинить Восточную Церковь папе, повергнув в прах Русскую Православную государственность.
Еще при равноапостольной Ольге Рим посылает своих первых миссионеров в Россию. Когда князь Владимир не был даже кре¬щен, ожидая в Корсуни приезда невесты — византийской царев¬ны Анны — в город уже прибыло посольство от папы римского, имевшее целью отклонить великого князя от союза с православ¬ной Византией. Первая неудача не охладила Рим. С той же целью прибывали от папы послы и в стольный Киев-град: римский первосвященник пытался повлиять на святого Владимира через посредство королей польского и чешского.
Известны попытки Рима использовать женитьбу Святополка Окаянного (убийцу святых князей Бориса и Глеба) на дочери польского короля Болеслава для насаждения латинства на Руси. Немецкий летописец Дитмар, современник событий, говорит, что Святополк, будучи правителем Туровской области, хотел по наущению Болеслава отложиться от державы святого Владимира. Великий князь узнал об этом и велел заключить Святополка под стражу вместе с женой и католическим епископом Реинберном, состоявшим при ней и бывшим, по всей видимости, активным участником заговора.
С предложением о "соединении" с Римом обращался к рус¬ским князьям папа Климент III в 1080 году. В 1207 году папа Иннокентий в послании к народу и князьям писал, что он "не может подавить в себе отеческих чувств к ним и зовет их к себе".
Оставшиеся без ответа "отеческие чувства" Ватикана проявили себя в организации мощного военного давления на западные рубежи Руси. Ловкостью и политическими интригами сосредо¬точив в своих руках духовную и светскую власть над Западной Европой, папы в XIII столетии всеми силами стараются восполь¬зоваться несчастным положением разоренной монголами Руси: против православной страны они последовательно направляют оружие датчан, венгров, военизированных монашеских католи¬ческих орденов, шведов и немцев.
Не брезгует Рим и антирусскими интригами при дворе Батыя — не случайно одним из советников хана является рыцарь Святой Марии Альфред фон Штумпенхаузен. В 1245 году ездил в Вели¬кую Монголию с поручением от папы Иннокентия IV к самому Великому хану минорит Иоанн де Плано Карпини, в сопро¬вождении двух доминиканских монахов: Асцелина и Симона де Сен-Кента. Голландский монах Рюисброк был послан в Каракорум к хану Менгу католическим владыкой Франции Людовиком IX.
Когда же провалились попытки вновь натравить на Русь татар, папа, ничтоже сумняшеся, предложил в 1248 году святому Алек¬сандру Невскому помощь западных народов против хана — с условием, конечно, что князь признает главенство Ватикана. Так, ложью, лестью и насилием пытался Рим искоренить Правосла¬вие в России*.
Притязания римского первосвятителя на исключительное по¬ложение в Церкви имеют древнюю историю. С IX столетия по Рождеству Христову не проходит почти ни одного церковного собора, который не занимался бы римским вопросом. Вселенское церковное сознание недвусмысленно отвергало тщеславные по¬ползновения Рима, не имевшие никаких оснований ни в Священ¬ном Писании, ни в традициях апостольской Церкви. Да и среди длинной череды самих римских епископов находились святые мужи, обличавшие эти пагубные намерения, подобно папе Гри¬горию Великому, который утверждал, что стремление к власти над всей Церковью одного из Ее предстоятелей может поколебать самые основания благодатной церковной жизни.
До поры до времени претензии пап не нарушали единства Церкви. Всех связывала общность веры, пока, к несчастью для христианского мира, эта общность не была разбита окончательно в XI веке (и последующих столетиях) недопустимыми нововве-дениями и искажениями, допущенными Римом в области дог¬матический, канонической и вероучительной. Незначительная поначалу трещина все увеличивалась, отчуждая Западную Цер¬ковь от полноты Православия, и, наконец, католичество оконча¬тельно подсекло благодатные корни, питающие церковную жизнь неискаженного христианства.
Православие в глазах латинян стало рассматриваться чуть ли не как главный враг. Во врагах оказалась и Россия, сама не имевшая к Западной Европе ни политических, ни территориаль¬ных, ни каких-либо иных претензий. На нее, одновременно с нашествием азиатских полчищ с Востока, надвинулась с Запада гроза не менее, если не более страшная и опасная.
"Теряясь в бесконечно разнообразных и сложных явлениях всемирной истории, — пишет русский историк М. Хитров, — наш разум стремится в многообразии отыскать единство, в част¬ностях — общие законы, стремится найти руководящую нить при объяснении событий, открыть производящие их причины. В самом деле — какая сила возбудила азиатских дикарей в XII веке и двинула их из глубины Азии на наше отечество в то самое время, когда и Запад, собравшись с силами и придвинувшись к нашим границам, грозно ополчился на нас со светским и духов¬ным оружием?" "Причины синхронистической связи столь раз¬нородных событий, — утверждает другой русский мыслитель, Н. Я. Данилевский, — нельзя, конечно, отыскать ближе, чем в том самом плане миродержавного Промысла, по которому развива¬ется историческая жизнь человечества..."**.
В XII и XIII веках вся Западная Европа превращается в огром¬ный вооруженный лагерь, высылающий на Восток многочислен¬ные армии крестоносцев. Первоначально они двинулись против арабов и турок с целью освобождения Святой Земли и Иерусали¬ма. Когда же выяснилась вся трудность этой задачи (освобожден¬ная ненадолго от ига неверных Палестина вскоре была отвоевана сарацинами обратно) — движение крестоносцев перенацелилось против православного Востока.
* Попытки использовать русские беды Рим повторил и в Смутное время, и после революции 1917 года, повторяет их и сейчас. Устами своего экзарха в России Рим приветствовал в 1917 году падение Православной Российской державы. "...Все латинские католики почувствовали себя счастливыми... Только под советским правительством, когда Церковь и государство были отделены, мы могли вздохнуть свободно". Когда свя¬той патриарх Тихон предавал богоборцев анафеме, Рим направил в Москву иезуита д'Эрбиньи для переговоров с теми же богоборцами и заключения с ними соглашения, по которому папство за свободу пропа¬ганды католичества в России обязывалось содействовать укреплению международного престижа сатанинской советской власти.
** Хронологические совпадения являют собою удивительную связь явле¬ний. Отправным моментом монгольского движения на Запад стал 1206 год — год избрания местного князька Темучина самодержцем племен Великой степи. Важнейшая веха в католическом натиске на православ¬ный Восток — 1204 год — год взятия Константинополя, ниспровержения православной Византии и основания на ее месте латинской империи. В 1240 году татарами взят и стерт с лица земли Киев. В том же году, побуждаемый папою на крестный поход против "неверных", шведский полководец Биргер высадился на берегах Невы, намереваясь захватить земли Северо-Западной Руси. И таких примеров можно привести мно¬жество.
Огнем и мечом утверждая владычество папы в православных землях, крестоносцы не останавливались ни перед чем. На ост¬рове Кипр латинские прелаты жгли православных на кострах, распинали на крестах священников, не желавших поступиться совестью и покориться папе. Ужасны были неистовства латинян при взятии в 1204 году Константинополя: православных греков избивали беспощадно, не разбирая ни звания, ни пола, ни возра¬ста. Грабили имущество, оскверняли храмы — в Софийском соборе пьяная солдатня пировала с блудницами, плясала в свя¬щенных одеждах, кощунствовала и ругалась над святынями...
Латинские епископы по строгому наказу из Рима должны были немедленно занять греческие церкви и водворить повсюду католические обряды. Ограбив богатые храмы и похитив многие святыни, крестоносцы избрали не только своего императора — Балдуина, графа Фландрского, но и латинского "патриарха" Фому Морозини. Законный православный патриарх — Иоанн Каматер — едва спасся, покинув город как бедный странник, на осле, одетый в рубище.
Вслед за покорением Византии та же участь готовилась и для Руси. Еще в 1147 году папа Евгений III благословил "первый крестовый поход германцев против славян". С IX века, со времен Карла Великого германские племена непрерывно теснили славян к востоку. Первыми попали под иго франкской монархии илли¬рийские славяне, обитатели восточных склонов Альп и северного побережья Адриатики. Ожесточенно и упорно в течение несколь¬ких веков сопротивлялись германскому натиску славяне Балтий¬ского приморья (полабы и другие), почти полностью уничтожен¬ные и онемеченные в ходе этой борьбы.
В начале XIII века католическая агрессия усиливается. Пап¬ский престол занимал к этому времени Иннокентий III, один из самых могущественных римских первосвященников за всю ис¬торию Римской кафедры. Распоряжаясь по своему произволу царскими венцами почти по всей Европе, он с полным правом мог считать себя верховным владыкой Запада. Утвердив после падения Константинополя свою власть на православном Востоке, папа, в случае победы над Россией, становился полновластным хозяином всего христианского мира.
Иннокентий спешил воспользоваться взятием Византийской столицы, чтобы подчинить себе Русскую Церковь. В 1204 году он отправил торжественное посольство к знаменитейшему из тог¬дашних русских князей Роману Галицкому. В награду за вероот-ступничество папа предлагал королевский венец и военную по¬мощь против врагов. Князь Роман, соединявший в себе, по вы¬ражению летописца, "мудрость Соломонову, дерзость львиную, быстроту орлиную, ревность Мономахову", обнажив перед посла¬ми меч, спросил: "Такой ли у папы? Доколе ношу его при бедре, не нуждаюсь в чужом мече, по примеру дедов моих, возвеличив¬ших землю Русскую".
Через три года, все еще надеясь соблазнить или обольстить Русь, папа отправляет новое пышное посольство ко всем русским архипастырям, священникам и народу. "Теперь греческая импе¬рия и церковь почти вся покорилась, — писал Иннокентий, — и униженно приемлет повеления. Ужели не будет несообразным, если часть (то есть Церковь Русская — прим, авт.) не станет сообразовываться со своим целым и не последует ему? Посему, любезнейшие братья и чада, желая вам избежать временных и вечных бед, посылаем к вам возлюбленного сына нашего, карди¬нала-пресвитера Виталиса, мужа благородного и просвещенно¬го... и убеждаем вас принять его... как нас самих, и беспрекословно повиноваться его спасительным советам и наставлениям".
Однако все посольства и увещевания остались тщетными. Православие пребывало непоколебимым, поставление католика¬ми своего "патриарха" в Константинополе признавалось на Руси незаконным, и митрополиты наши поставлялись в Никее, где пребывали православные патриархи до изгнания латинян из Константинополя.
Тогда, по мановению Рима, на границах Руси явились много¬численные полчища монахов-рыцарей, готовых бороться за власть папы. Борьба приближалась к решающему моменту: ис¬тощенная татарским игом Россия казалась на волосок от гибели.
БЛАЖЕН МУЖ...
СВЯТОЙ БЛАГОВЕРНЫЙ КНЯЗЬ АЛЕКСАНДР НЕВСКИЙ
АНГЕЛОМ-ХРАНИТЕЛЕМ явился для Руси в середине XIII столетия Александр Невский.
Обстоятельства, в которых ему пришлось княжить, требовали незаурядных способностей и качеств по слову Писания: "Будьте мудры, как змии, и просты, как голуби" (Мф.10:16). "Мудрость же и остроумие дадеся ему от Бога, яко Соломону, — свидетельствует о князе писатель его жития. — ...Вселися в сердце его страх Божий, еже соблюдати заповеди Господни и творити я во всем... Смиренномудрие вседушно держаше, воздержася и бдя, чистоту душевную и телесную соблюдаше, кротость же стяжа и от тщеславия отвращашеся... Во устех же беспрестанно бяху божественная словеса, услаждающа его паче меда и сота" (4).
Сугубый подвиг выпал на долю святого Александра: для спа¬сения России он должен был одновременно явить доблесть вои¬теля и смирение инока. Подвиг брани предстоял князю на бере¬гах Невы и на льду Чудского озера: святыня русского Правосла¬вия требовала защиты от латинского поругания. Всей душой чувствуя в Церкви "столп и утверждение истины", понимая зна¬чение этой Истины в русской судьбе, князь вступил в служение "удерживающего" Русской земли — державного защитника чис¬тоты церковного вероучения. Подвиг смирения ожидал святого Александра в его отношениях с надменной и пресыщенной побе¬дами Ордой. Батый послал сказать князю: "Мне Бог покорил многие народы: ты ли один не хочешь покориться власти моей?" Видя в случившемся попущение Божие, святой Александр добро¬вольно склонился под старшинство татар.
"Не бойтесь убивающих тело, — провозглашает Слово Божие, — бойтесь того, кто может и тело и душу погубить в геенне"- Душа России жила и дышала благодатью церковной. Монгольское раб¬ство не грозило ей, неся смерть лишь государственному телу раздробленной удельной Руси. Смертельным повреждением уг¬рожало русской жизни еретичествующее латинство. Благоверный князь знал это, поэтому делом его жизни стала забота о сохране¬нии мира с Ордой, под прикрытием которого он мог бы все силы бросить на отражение агрессии Рима.
9 декабря 1237 года папа повелел упсальскому архиепископу возвестить крестовый поход против русских "схизматиков" и язычников-финнов. Именем Всевышнего Григорий IX обещал прощение грехов всем его участникам, а падшим в бою — вечное блаженство. Исполняя призыв римского первосвященника, в 1240 году шведский король отправил в русские земли многочис¬ленное войско под командованием своего зятя — ярла Биргера.
"Загордевся", Биргер послал сказать святому Александру: "Вы¬ходи против меня, если можешь сопротивляться. Я уже здесь и пленяю землю твою". При войске состояли священники, пред¬назначенные для "крещения" русских "дикарей". Летом шведские отряды на ладьях вошли в Неву, к устью Ижоры, и стали станом.
Святой Александр вышел навстречу с малой дружиной, но с твердой надеждой на Бога. Битве предшествовало чудесное виде¬ние, бывшее ижорцу Пелгусию. Тот созерцал ладью с гребцами, овеянными мглой, и двух лучезарных витязей, стоявших, обняв¬шись, в этой ладье. Это были святые князья-страстотерпцы Бо¬рис и Глеб. "Брате Глебе, — сказал Борис, — вели грести, дапоможем мы сроднику своему, великому князю Александру Свя¬тославичу!"
Шведы не ожидали близкого отпора, и победа русских была полной и решительной. Лишь наступившая ночь спасла при¬шельцев от полного разгрома — нагрузивши телами павших ладьи, враги под покровом тьмы ушли вниз по Неве в море.
Однако охотники расширить свои владения за счет русских земель не переводились. Папы всеми силами старались ускорить завоевание Прибалтийского края. В промежуток между 1216 и 1240 годами можно насчитать до сорока папских посланий, выражающих большую "заботливость" о тех, кто шел воевать в "святой земле, вновь приобретенной в Ливонии".
Конечной целью всех устремлений пап продолжала оставаться мечта о порабощении русской Церкви, а завоевание Ливонии рассматривалось лишь как первый шаг на этом пути. В своих посланиях папы называют русских нарушителями католической веры, повелевают отнюдь не слагать оружия до полной победы, требуют принуждать русских к принятию католичества и, нако¬нец, объявляют всю Русскую землю на вечные времена собствен¬ностью, грозно предписывая рыцарям искоренять "проклятый греческий закон и присоединять Русь к римской церкви".
Усерднейшими исполнителями этих предписаний стали мо¬нахи-воины, давшие обет распространять оружием католичество. Первое такое военно-монашеское общество было основано в Прибалтике епископом Альбертом и названо Орденом меченос¬цев, или "братьев Христова воинства". В 1202 году папа Иннокен¬тий III благословил это предприятие, и с той поры между непро¬шеными пришельцами и коренными обитателями края разгоре¬лась беспощадная кровавая борьба, длившаяся более трех десятилетий, пока, наконец, в 1236 году войска ордена не были окончательно разгромлены.
Однако наука на этот раз впрок не пошла. Остатки меченосцев соединились в следующем году с прибалтийским отделением Тевтонского ордена, образовав новый, Ливонский орден, продол¬живший попытки завоевать русские земли.
В 1240 году немцы изменой взяли Псков, но святой Алек¬сандр освободил город внезапным походом, даже без особого труда. Немецкие наместники были закованы в цепи и отправле¬ны в Новгород. Весть об освобождении Пскова поразила ливон¬ских немцев, понимавших, что борьба приближается к решитель¬ному моменту. В поход выступили главные силы ордена. Их-то и разбил святой Александр в знаменитой битве, состоявшей¬ся 5 апреля 1242 года на льду Чудского озера и получившей название Ледового побоища.
Этой победой был положен конец притязаниям крестоносцев, что, однако, вовсе не означало прекращения многолетней враж¬ды. Немцы хоть и оставили мысль вслед за Ливонией поработить северные русские земли, но не раз вступали с псковскими отря-дами в кровавые столкновения. За год до своей кончины святой князь опять воевал против Запада: в поход на Юрьев-Ливонский он послал сына Дмитрия и брата Ярослава.
Потеряв надежду взять Россию силою, папы не оставили попыток обольстить ее хитростью и ложью. В 1251 году Инно¬кентий IV прислал к святому Александру двух кардиналов -Гальда и Гемонта. Папа уверял, будто отец Александра, великий князь Ярослав незадолго до кончины обещал минориту Плано Карпини принять католичество, и лишь смерть помешала ему выполнить это намерение. Папа убеждал Невского пойти по стопам отца, представлял выгоды, которые получит князь от союза с Западом и подчинения папе, предлагал в помощь против татар тех самых рыцарей, от которых святой Александр лишь недавно очищал русские земли.
Что мог ответить на это благоверный князь, ревнитель и защитник русского Православия? Посольство было безоговороч¬но отвергнуто. "Совещав с мудрецами своими", святой Александр ответил папе: "...От Адама и до потопа, а от потопа до разделения язык и до начала Авраамля, а от Авраамля... до Августа Кесаря, а от начала Августа царя до Христова Рождества и до Страсти и до Воскресения Его, от Воскресения же и до Вознесения на небеса и до царства Константина Великаго и до Перваго Вселенскаго Собора святых отец, а от Перваго и до Седьмаго Собора. Сии вся добре сведаем... учения сии целомудрствуем... якоже проповедашеся от святых апостол Христово Евангелие во всем мире, по сих же и предания святых отец Седми Собор Вселенских. И сия вся известно храним, а от вас учения не приемлем и словес ваших не слушаем" (5).
К несчастью, не все князья разделяли святую ревность Нев¬ского героя. Современник святого Александра Даниил Романо¬вич, князь Галицкий, избрал иной путь. Он совершил попытку воспользоваться силами христианского Запада в стремлении отстоять от татар независимость своих земель. Во владении галицкого князя была почти вся Западная Русь. В 1250 году, когда Батый прислал сказать ему: "Дай Галич", Даниил, не чувствуя себя в силах бороться, вынужден был подчиниться и приехал в Орду на поклон. Против ожидания, встречен он был ласково, пробыл в ставке хана почти месяц и цели своей достиг: Батый оставил за ним все его земли.
Нестерпимо унизительной показалась князю эта поездка. "О злее зла честь татарская! — восклицает летописец. — Даниил Романович, князь великий, владевший Русской землей — Кие¬вом, Волынью, Галичем, стоит на коленях, холопом называется, дань обещает платить, за жизнь свою трепещет, угроз боится!" (6).
Оскорбленное самолюбие князя заставило его искать путей освобождения от монгольской зависимости. Чтобы рассчиты¬вать на помощь Запада (крестовый поход), нужно было подчи¬ниться папской власти — и Даниил вступил в переговоры с папою Иннокентием IV о соединении церквей. Папа, склонявший Да¬ниила к латинству еще до поездки князя в Орду (при посредни¬честве вездесущего Плано Карпини), был донельзя рад. Он обе¬щал различные льготы и милости, послал в 1253 и 1254 годах всем государям Средней и Восточной Европы призывы о помо¬щи Даниилу, а в 1255 году "приела послы честны... рекий: Сыну! Приими от нас венец королевства!" В городе Дрогичине Даниил короновался присланной ему от папы короной с титулом Галицкого короля.
Но для борьбы с татарами нужна была не корона — военная помощь. А та не приходила. Призывы папы остались без послед¬ствий. Даниил порвал с ним все отношения и, видя, что не в силах справиться с татарской угрозой, уступил. По требованию при¬днепровского баскака Куремсы он приостановил военные приго-товления и в 1261 году срыл укрепления волынских городов.
В 1264 году Даниил умер, и последствия его недальновидно¬сти не заставили себя долго ждать. Не прошло и ста лет после смерти князя, как вся его отчина была расхищена соседями-ла¬тинянами. Восточной частью Южной Руси завладели литовцы, западною — поляки, и, по соединении их между собой в единое польско-литовское государство, Южная Русь на многие века была оторвана от русской жизни, подвергаясь нескончаемому иновер¬ческому насилию, выбиваясь из-под его гнета долгими кровавы-ми усилиями...
В 1243 году Батый назначил в русские города своих надзира¬телей — баскаков, а князьям приказал явиться к нему для под¬тверждения их прав на владение своими княжествами. Первым
подвергся этому унижению великий князь Ярослав Всеволодо¬вич, отец святого Александра. С выражением покорности он должен был отправиться в Орду, а одного из своих сыновей — Константина — отправил даже в далекий Каракорум, в ставку Великого хана.
В 1247 году, после смерти отца, впервые пришлось ехать на поклон к Батыю и святому Александру. Тогда, по смерти Яро¬слава, великокняжеский престол остался незанятым, и от воли хана зависело — дать его тому или иному князю. Батый принял святого Александра ласково, но назад в Россию не пустил, отпра¬вив в Большую Орду к Великому хану. Там князь нашел прием не хуже, чем у Батыя: Великий хан утвердил его на престоле Владимирском, поручив всю Южную Русь и Киев.
Возможно, именно в это время святой князь обратил ко Хри¬сту сына всемогущего Батыя, царевича Сартака, став его побра¬тимом*. От него Александр Невский получил старшинство над всеми русскими князьями — Сартак в то время управлял делами Орды за дряхлостью своего грозного отца, и это открывало перед святым Александром широкие возможности в деле объединения Руси под единой властью великого князя. Так был заложен фун¬дамент будущего Московского государства: возрастание Русского Православного царства совершилось на почве, уготованной муд¬рой политикой князя.
Но недолго пришлось наслаждаться покоем. В 1255 году умер Батый, и в Орде произошел государственный переворот: Сартак был умерщвлен своим дядей — Берке, который и стал ханом. В Русскую землю были посланы татарские чиновники для пере-писи народа и сбора дани. Александр поспешил в Орду, но не успел умилостивить хана — в рязанских, муромских, суздальских землях появились татарские численники, ставили своих десят¬ников, сотников, тысячников, темников, переписывали жителей для обложения их поголовной данью — не включали в списки лишь духовных лиц. Чуждое, иноземное управление вводилось таким образом внутри Руси, грозя разрушить остатки самостоя¬тельности страны.
В 1257 году неутомимый князь вновь едет в Орду. Ханский наместник Улагчи, ведавший русскими делами, потребовал, что¬бы и Новгород подвергся унизительной процедуре переписи.
С горестью должен был взять на себя князь дело тяжелое и неприятное — склонить к рабству новгородцев, не знавших доселе поражений от татар и не считавших себя покоренным народом. Святой князь едва успел усмирить горожан — баскаки сочли жителей, распределили налоги и уехали, так как Александру удалось выговорить для новгородцев право доставлять опреде¬ленное количество серебра в Орду самим или через великих князей, не имея дела с татарскими сборщиками.
В русских землях росло недовольство притеснениями. Поло¬жение стало нестерпимым, когда монгольскую дань взяли на откуп хивинские купцы-мусульмане, получившие название бесерменов. Сам способ сбора дани был очень отяготительным — в случае недоимок насчитывались грабительские проценты, при невозможности заплатить брали в рабство чуть ли не целыми семьями. Но не это переполнило чашу народного терпения. Когда к тяготам хозяйственным прибавились глумления над верой — расплата стала неминучей.
В 1262 году во Владимире, Суздале, Переяславле, Ростове, Ярославле и других городах ударили в набат. По старому обычаю собрали народное вече, на котором решено было ненавистных откупщиков истребить. Бунт, естественно, вызвал ханский гнев. В Орде собирались полки для наказания непокорных, когда свя¬той Александр, в который уже раз "избавы ради христианския" приехал в Сарай.
Ему снова удалось уладить дело благополучно — хан Берке оказался даже более милостив, чем можно было ожидать: он не только простил русским избиение бесерменов, но и освободил Русь от обязанности поставлять воинов для своего ближайшего похода. Достигнуть этого оказалось не просто, и князю пришлось провести в Орде всю зиму и лето. Осенью, возвращаясь на родину с радостными вестями, он заболел и умер, приняв перед смертью монашеский постриг с именем Алексий.
Весть о кончине святого Александра достигла Владимира в то самое время, когда народ молился в соборном храме о его благопо¬лучном возвращении на родину. Блаженный митрополит Кирилл, выйдя к народу, со слезами воскликнул: "Чада мои милые! Закати¬лось солнце земли Русской!"
* О переходе в христианство Сартака есть показания арабского историка аль-Джауздани, современника событий. По другим известиям, ордын¬ский царевич даже был впоследствии рукоположен в сан дьякона.
Останки любимого князя первосвя¬щенник с духовенством, бояре и народ встретили у Боголюбова: по словам летописца, земля стонала от вопля и рыданий.
23 ноября тело великого труженика и радетеля Православной России было погребено во владимирской соборной церкви Рождественского монастыря. Современники повествуют, что при от¬певании усопший князь сам, как бы живой, простер руку и принял грамоту с разрешительной молитвой из рук митрополита. Почитание его как святого заступника Руси установилось сразу вслед за кончиной. "Драгоценная отрасль священного кор¬ня, — молитвенно взывает Церковь к благоверному князю, - блаженный Александр, тебя явил Христос Русской земле, как некое божественное сокровище... Радуйся, презревший догматы латинян и вменивший в ничто все их обольщения!.. Радуйся, заступник Русской земли: моли Господа, даровавшего тебе благодать, соделать державу сродников твоих Богоугодною и сынам России даровать спасение".
ЛИТЕРАТУРА
1. См. Кузьмин А. Ухабы на "русском направлении". - "Мол. Гвар¬дия", №3-4, 1992, с. 5.
2. X и т р о в М. Святой благоверный великий князь Александр Нев¬ский. СПб, Лениздат, 1992, с. 291, прим. 5.
3. Красноречие Древней Руси. М., 1987, с. 110.
4. Вернадский Г. Два подвига святого Александра Невского. -"Наш современник", № 3, 1992, с. 155.
5. Т а м ж е, с. 156.
6. Т а м ж е, с. 153.
A3 БО ЕСМЬ ГОСПОДЬ ЕОГ ТВОЙ УКРЕПИВЫЙ ТЯ, И УТВЕРДИЛ ТЯ ДЕСНИЦЕЮ МОЕЮ ПРАВЕДНОЙ
ДЕРЖАВНАЯ ЮНОСТЬ РОССИИ
РИСТИАНСТВО признает один источник власти — Бога, свидетельствующего о Себе: "У Меня отмщение и воздаяние..Я — и нет Бога, кроме Меня: Я умерщвляю и оживляю, Я поражаю и Я исцеляю, и никто не избавит от руки Моей..." (Втор. 32: 35, 39).
"Что Бог... Вседержитель, все надзираю¬щий, Промыслитель обо всем, имеющий власть над всем Судия — мы, конечно, и знаем, и исповедуем," — писал еще в VIII веке преподобный Иоанн Дамаскин в "Точном изложении православной веры". Эта высшая неограниченная са¬модержавная власть Бога промыслительно охватывает бытие ми¬ра во всех подробностях. "Промысел есть воля Божия, по которой все сущее целесообразным образом управляется, — продолжал святой Иоанн. — Но одно из того, что подлежит Промыслу, бывает по благоволению, другое — по снисхождению. По благо¬волению — то, что беспрекословно хорошо; видов же снисхожде¬ния — много". Снисхождением святой отец называет в своем сочинении попущение Божие.
Итак, источник власти один — Бог. Люди сами по себе не являются источниками власти, как бы много их ни было, в каком бы взаимном согласии они ни находились. Народовластие, "на¬родное представительство", с точки зрения христианства, — аб-сурд. Народ не может никому поручить свою "власть", ибо у него этой власти просто нет.
Но единый Божественный источник власти предполагает два ее вида. Первый, "по благоволению", — "беспрекословно хорош". Это власть богоугодная, находящаяся в соответствии с Законом Божиим, то есть законная. Об этой власти в Евангелии сказано: "Слово Его было со властью" (Лк. 4:32), "дал силу и власть над всеми бесами" (Лк.9:1), "Сын Человеческий имеет власть про¬щать грехи" (Мф. 9:6). Эта христианская власть направлена все¬цело ко благу людей. Ее государственным воплощением и явля¬ется русское самодержавие.
Свидетельствуя о своем "подзаконном" отношении к запове¬дям Божиим самим фактом утверждения власти Царя в Таинстве Миропомазания, самодержавие не имеет своих "самостоятель¬ных" нецерковных идеалов и целей. Вопреки расхожему взгляду, православная государственность России не претендовала на са¬моценность, в идеале смиренно довольствуясь ролью "ограды церковной". Целью такой власти является всемерное содействие попыткам приблизить жизнь народа во всем ее реальном много-образии к евангельскому идеалу. Иными словами, цель богоугод¬ной власти — содействие спасению душ подданных, в соответствии со словами Божиими: "Не хощу смерти грешника, но еже обратитися нечестивому от пути своего, и живу быти ему" (Иез. 33:11).
Однако есть в мире другая власть. Искушая Христа Спасителя господством над миром, сатана прельщал Его, говоря: "Тебе дам власть над всеми сими царствами и славу их, ибо она предана мне". Источник этой сатанинской власти — попущение Божие. Сатана только временный ее владелец, он сам свидетельствует, что она ему лишь дана. "Ибо часто Бог попускает, чтоб и правед¬ник впал в несчастия", — говорит преподобный Иоанн Дамаскин. Эта попущенная Богом по Одному Ему ведомым причинам беззаконная (противная Закону Божию) власть губительна для народа, всецело направлена к погибели подвластных ей людей*. Осмысление религиозного содержания власти стало одной из первоочередных забот Руси после крещения. Этой теме посвяще¬но уже "Слово о вере христианской и латинской" преподобного
Феодосия Киево-Печерского, написанное в промежутке между 1069 и 1074 годами как поучение великому князю Изяславу Ярославичу, которого послы папы римского пытались склонить к католичеству. В "Слове" на первый план выдвигаются вопросы о долге власти защищать истинную веру и об обязанностях князя-христианина, в частности. Показательно, какое трепетное отношение вызывает вопрос чистоты православного вероиспове¬дания. Католики в "Слове" не называются христианами, "латыньская" вера противопоставляется "хрестьянской", как тьма — свету.
* Результаты семи десятилетий советского богоборчества это, безусловно, подтверждают. Для нейтрализации сатанинской энергии, хлынувшей на земли России через шлюзы властных структур, потребовалась вся сила веры русского народа, по слову Господа: "Будь верен до смерти, и дам тебе венец жизни (Апок. 2:10). Этот всенародный подвиг исповедниче-ства стал возможен лишь благодаря утвердившемуся веками пониманию мистического характера власти. Народ в большинстве своем воспринял новую власть как попущение Божие, как сатанинский соблазн, лестью и силой вымогающий у России иудино предательство Христа, служение Которому народ сознавал смыслом своего существования в течение веков.
"Княже боголюбивый, — начинает поучение святой подвиж¬ник, подчеркивая, что обращается к князю как к ревностному христианину, предлагая ему задуматься об обязанностях, нала¬гаемых достоинством властителя. — Нет другой веры лучше нашей — такой, как наша чистая и святая вера православная... Не следует, чадо, хвалить чужую веру! Если кто хвалит чужую веру, тем самым он свою хулит... Если тебе скажет спорящий: "И ту, и эту веру Бог дал", — то отвечай ему так: "Ты, кривоверный, считаешь и Бога за двоеверца. Так не слышал ли ты, окаянный, развращенный злой верой, что говорится в Писании: един Бог, едина вера, едино крещение!"
Настаивая на самой жесткой позиции там, где дело идет о защите веры, преподобный Феодосии не менее строго внушал князю мысль о необходимости милосердия и любви в вопросах гражданских. "Подавай милостыню не только единоверцам, но и чужим. Если увидишь раздетого или голодного, или больного лихорадкой, или одержимого какой-либо другой бедой, даже если это будет иудей... — всякого помилуй и от беды избавь, если можешь, и не оставит тебя Бог без вознаграждения" (1).
Ход мысли прост: первый долг христианина — сделать все для спасения души. "Человек — олицетворенный долг", — говорили святые отцы. Выполняй, по мере сил, свой долг перед Богом, и спасешься". Князь, как имеющий от Бога власть, должен будет ответить за то, как он ее использовал — во благо ли? Власть есть лишь особое служение, источник дополнительных религиозных обязанностей. Князь распорядится властью достойно, богоугод¬но, если употребит ее на защиту веры и помощь нуждающимся, — таков, вкратце, вывод преподобного Феодосия. Его поучение стоит первым в длинном ряду древнерусских литературных па¬мятников, сохранивших для нас многочисленные наставления на эту тему.
"Познайте, князья, свое могущество и свою честь", — взывает анонимный автор похвального "Слова", посвященного перенесе¬нию мощей святых князей Бориса и Глеба, написанного в XII веке. И как бы отвечая на этот призыв, пишет свое "Поучение" детям великий князь Владимир Мономах. Написанное в 1117 году, поучение сохранилось в единственном списке в составе Лаврентьевской летописи 1377 года, с большим количе¬ством описок и пропусков. И тем не менее оно позволяет сделать достоверный вывод об отношении Мономаха ко княжению как к религиозному долгу.
"Поистине, дети мои, разумейте, како есть человеколюбец Бог милостив и премилостив, — обращается князь к сыновьям, — мы (же) человеци грешни сущи и смертни". Христианский долг, вытекающий из личных отношений человека с Богом, есть осно¬ва всей жизни — такова главная мысль Мономаха. Вообще, все поучение его пронизано верой столь живой и полной, что места¬ми напоминает не письмо властителя, а рассуждения просвет¬ленного инока. "Аще Бог умягчит ваше сердце, и слезы испустите о грехах своих, — говорит князь, — "Господи, помилуй" — зовите непрестанно в сердце, та бо есть молитва всех лепшая". Здесь, как и на всем пространстве литературных памятников Руси — почти неправдоподобное для нас, сухих и бесплодных рационалистов, обилие личного религиозного опыта, кипение благодати Божией, без меры изливавшейся в души князей и монахов, воинов и крестьян.
Поучение Мономаха было бы просто благочестивым раз¬мышлением боголюбивого князя, не выводи оно обязанности властителя из того же религиозного источника, что и повседнев¬ные обязанности христианина. "Если же вам придется крест целовать, то, проверив сердце свое, целуйте только на том, что можете выполнить, а целовав, соблюдайте свое слово, ибо нару¬шив клятву, погубите душу свою. Чтите епископов и попов и игуменов, с любовью принимайте от них благословение, и по силе любите их, да приемлете от них молитву к Богу", — поучает Мономах. Тут же он свидетельствует, как сам, отказавшись ради усобицы нарушить крестное целование княжеское, и быв "в печа¬ли", взял Псалтирь, "разогнул, и вот место, открывшееся мне: "Что унываешь ты, душа моя, и что смущаешься? Уповай на Бога... Спасителя моего" (Пс. 41:6).
А вот, пожалуй, самое яркое свидетельство понимания Моно¬махом княжения как служения: "Гордости не имейте в сердце и уме: смертные все, сегодня живы, а завтра в гробу, все, что имеем, Ты, Господи, дал. Не наше, но Твое поручил нам еси на мало дней" (2). Эта мысль — что князь (царь) лишь распоряди¬тель власти, данной Богом, ответчик перед Ним за врученную его попечению страну и людей — ляжет со временем в основу самовоззрения всякой законной власти на Руси.
Удержать народ в рамках богоугодного жития, оберегая его от соблазнов и поддерживая всякое благочестивое начинание — такова державная задача власти. И народ русский — державный народ в той мере, в какой он соучаствует в выполнении этой задачи, удерживая рвущееся в мир сатанинское зло от распрост¬ранения и господства.
О космической значимости этого противостояния злу Цер¬ковь знает со времен апостола Павла, возвестившего, что Анти¬христ, этот "человек греха, сын погибели, противящийся и пре¬возносящийся выше всего, называемого Богом или святынею", не придет, несмотря на то, что "тайна беззакония уже в действии", до тех пор, "пока не будет взят от среды удерживающий теперь" (2 Сол. 2: 3, 4, 7).
Не покладая рук трудились над созданием российской держа¬вы русские князья. Свидетели тому — многие десятки святых Рюриковичей, прославленных Церковью строителей и защитни¬ков русской православной государственности. Терпеливо и лю-бовно складывали они основание будущего русского православ¬ного царства, преодолевая междоусобия, примиряя враждующих, отвергая честолюбивых. С момента раздробления России на множество уделов после смерти Ярослава Мудрого объедини-тельная работа не утихала ни на миг. Поучения Владимира Мономаха, самодержавные устремления святого Андрея Боголюбского, кропотливый труд московских князей по собиранию Руси — все это лишь этапы становления русской державности, завершившиеся двумя блестящими царствованиями — Иоан¬на III и Иоанна IV и утвердившими национальное единство, освященное в своих истоках и целях святынями веры.
Первым понял свое великокняжеское значение как обязатель¬ство "удерживающего" внук Владимира Мономаха — святой Ан¬дрей Боголюбский. Второй сын Юрия Долгорукого, он родился около 1110 года. Когда умер его дед, святому Андрею было около пятнадцати лет, и он, несмотря на то, что жил большей частью в Ростово-Суздальских краях, вполне мог слышать наставления На великокняжеском столе святой Андрей вел себя не как старший родич, но как полновластный государь, дающий ответ в своих попечениях о стране и народе единому Богу. Его княжение было ознаменовано многочисленными чудесами, память о кото¬рых доселе сохраняется Церковью в празднестве Всемилостиво¬му Спасу (1 августа), благословившему князя на его державное служение*. Тогда же был установлен и праздник в честь Покрова Божией Матери, ставший любимым церковным праздником русского народа.
Чувствуя, что Россия гибнет от разделения власти, святой Андрей в своих стараниях ввести единодержавие особо рассчи¬тывал на покров и заступление Пресвятой Богородицы. Уходя в северные земли, он взял с собой чудотворную икону, писанную, по преданию, святым евангелистом Лукой на доске стола, за которым трапезовал в дни своей юности Сам Спаситель со Своей Матерью и святым Иосифом Обручником. Увидев эту икону, Пресвятая Богородица сказала: "Отныне ублажат Мя вси роди. Благодать Рождшегося от Меня и Моя да будет с сей иконой!"
Дважды утром икону находили сошедшей со своего места в Вышгородском соборе и стоящей на воздухе, как бы приглашая князя в путь, благословение на который он испрашивал у Пречи¬стой в своих усердных молитвах. Когда святой Андрей миновал Владимир, бывший в то время незначительным ремесленным городком, то кони, везшие икону, остановились и не могли сдвинуться с места. Князь назвал это место Боголюбовым, пото¬му что в происшедшем усмотрел знамение Божие, а Владимир сделал столицей княжества. Многочисленные чудеса, явленные впоследствии Пресвятой Богородицей, побудили князя устано¬вить церковное празднование Покрова Божией Матери, явленно¬го над Россией во всем течении ее истории. Праздник этот чтится к России не менее двунадесятых. Показательно, что только Рус¬ская Церковь столь торжественно отмечает его, несмотря на то, что событие, вспоминаемое в этот день (видение покрова над собором молящихся), произошло в Византии (3).
Столь ревностное стремление к объединению народа не могло остаться без противления со стороны антиправославных сил. Мономаха или читать их**. Отношение к власти как к личной религиозной обязанности утверждалось трудно, взламывая мно-говековую привычку князей глядеть на Русскую землю как на совместное владение всего княжеского рода Рюриковичей.
При таком порядке старший в роде одновременно являлся великим князем и сидел на старшем — Киевском — столе. Ос¬тальные владели княжествами менее значительными в зависи¬мости от степени своего старшинства. Внутри княжеского рода при этом не было места государственным отношениям — они принимали чисто семейный характер.
* Сам праздник был установлен после того, как победив в 1164 году восточных болгар-мусульман, князь, молившийся по окончании сраже¬ния, видел чудный свет, осиявший все войско, исходивший от Животво¬рящего Креста Господня. В тот же день видел свет от Креста Господня и греческий император Мануил, одержавший победу над сарацинами. В память этих событий оба государя и согласились установить церков¬ный праздник.
** Старший сын Мономаха — святой Мстислав Великий отличался бла¬женным миролюбием, как и его отец. Он стал родоначальником южной ветви Мономаховичей, в то время как их северную ветвь возглавил младший брат — Юрий Долгорукий. На беду, любовь киевлян к Мсти¬славу и его потомству послужила отправной точкой длительных крова¬вых усобиц.
Князь никак не был связан со своими временными подданными. Он знал: умрет Киевский великий князь — его достоинство вместе с престолом перейдет к следующему за ним по старшинству члену рода, и это вызовет перемещение остальных князей в те уделы, которые теперь соот¬ветствуют степени их старшинства. Новое положение будет со¬храняться до тех пор, пока жив новый глава рода. Затем — новая передвижка. Такой порядок был неудобен и сложен из-за вечных споров по поводу старшинства и попыток не в очередь занять тот или иной стол.Так, молодость святого Андрея омрачилась спорами отца его, Юрия, со своим братом Мстиславом за великое Киевское княже¬ние. Святой Мстислав был старшим и имел все права на него, но честолюбие и неуживчивый нрав Юрия толкали его к распре, тем более, что кротость брата он принимал за слабость или робость.
Святой Андрей Боголюбский видел настоятельную необходи¬мость сломать, упразднить этот родовой строй с тем, чтобы расчистить место единому Русскому государству. Смолоду изве¬стный набожностью, умом и боевой удалью, он на собственном опыте убедился в гибельности родственных княжеских споров и несогласий. Не желая участвовать в междоусобице родичей, в 1115 году Андрей ушел на север, где ростовцы и суздальцы признали его своим князем. Там он основал новое великое кня¬жение Владимирское, которому Промысел Божий предназначил стать почти на два столетия сердцем Русского государства.
Знаменательна, с этой точки зрения, мученическая кончина кня¬зя в 1174 году. Летопись недвусмысленно подчеркивает религи¬озный характер кончины святого Андрея. Главное лицо среди "начальников убийства" — ключник Анбал Ясин — иудей. Совет злоумышленников летописец уподобляет совещанию "Иуды и жидами" перед предательством Спасителя (4).
Летопись приводит и непосредственную причину преступле¬ния — это активная просветительская деятельность князя среди иноверных купцов, в результате которой увеличилось число иудеев, принимавших православие. Оплакивая своего господина, верный слуга Кузьма говорит: "Бывало, придет гость какой из Царьграда... или латынин... даже поганин какой если придет, князь сейчас скажет: поведите его в церковь, в ризницу, пусть видят истинное христианство и крестятся; так и случалось: бол¬гары и жиды и всякая погань, видя славу Божию и украшение церковное, крестились и теперь горько плачут по тебе..." Согласно воззрениям Талмуда, гой, "совративший" еврея в христианство, заслуживает безусловной смерти.
Узнав об убийстве князя, владимирцы взбунтовались, и лишь крестные ходы по улицам города с чудотворной иконой Богома¬тери Владимирской предотвратили дальнейшие кровопролития. Церковь, свидетельствуя богоугодность трудов великого князя,
прославила его святым. В памяти потомков он остался рус¬ским властителем, почувствовавшим себя не владельцем земли, а Божьим слугой, попытавшимся во-плотить в жизнь идеал христианской государственности.
ЛИТЕРАТУРА
1. "Красноречие Древней Руси". М., 1987, с. 58-63.
2. О р л о в А. С. Владимир Мономах. М. - Л., 1946.
3. Жития русских святых. Джорданвилль, 1984, т. 2, с. 13-16.
4 СоловьевС. М. Чтения и рассказы по истории России. М., 1989, с. 118.
живый в помощи вышняго....
ВОЗВЫШЕНИЕ МОСКВЫ
КОНЦУ XII ВЕКА Киев утратил значение общерусского центра. Южная Русь надолго увяла, завещав Северной, Верхневолжской Руси продолжить дело державного строи-тельства. Летописцы говорят, что южные дружины храбро бились и "расплодили" Рус-скую землю. На долю северных князей вы¬пало закрепить приобретенное, придав ему внутреннее единство.
Трудами таких благочестивых властителей, как Владимир Мономах, святой Андрей Боголюбский, святой Александр Нев¬ский и других, им подобных, утвердился взгляд на княжение как на религиозную обязанность. Прекратилась постепенно и "вла-дельческая" передвижка князей, заставлявшая их смотреть на свой удел как на временное пристанище, не требующее особой заботы. Князь стал наследственным владельцем — хозяином и строителем удела, передававшим его по наследству согласно соб¬ственной воле. Он осознал свою связь с народом и ответствен¬ность за него.
Усыпляя татар безусловной покорностью и данью, князья не упускали из виду и забот по организации народных сил — стремление вернуть былую независимость росло и крепло. Необ¬ходим был могучий подъем народного духа, но еще не появился на Руси единодержавный властелин, способный завершить дело, начатое Андреем Боголюбским и Александром Невским.
Трудности, стоявшие на пути обретения Русью государствен¬ного единства, казались непреодолимыми. Кто мог заставить удельных князей, лишь недавно почувствовавших себя самосто¬ятельными владетелями, отказаться от своих прав и сделаться пусть высшим, но подчиненным сословием? Кто мог заставить города и волости, привыкшие к обособленности и своим древним правам, слиться в одно политическое тело? Кто мог принудить простой народ нести тяжкие жертвы во имя грядущего и не всем понятного блага государственного единства?
Этой силой стала Православная Церковь, в помощь которой Господь явил Свое чудное промышление о России: скорби и тяготы иноземного ига способствовали тому, что Русь объеди¬нилась прочным союзом общего горя. Над страной, помимо ее воли, вознеслась единая страшная власть хана, необходимость повиновения которой после первых погромов ясно сознавалась всеми — от великого князя до последнего смерда.
Русские князья стали посредниками между верховной вла¬стью и народом, воспитав в себе чувство ответственности за его судьбу, за его святыни, отбросив вековую привычку к своеволию, побежденную страхом сурового возмездия. Тягостное иноверче¬ское иго обратилось в школу религиозно-исторического воспи¬тания, выйдя из которой, народ обогатился твердым понимани¬ем своего вселенского призвания и державного долга. Под игом монголов Русь собирает силы и ждет — какое будущее, какую судьбу определит ей Господь, кому вверит дело строительства единого и могучего Православного царства. Избрание падает на Москву.
Ученые-историки пытались объяснить возвышение Москвы естественными географическими (близость реки), хозяйствен¬ными (обилие дорог) и иными причинами. Все они имели место, но то беда, что в еще большей степени эти причины приложимы к десяткам других городов и сел Северной Руси. Река Москва, давшая имя будущей столице, соединяла Среднюю Волгу с Окой через Ламский волок, по которому надо было переволакивать лодки сушей, на руках, так что особых удобств это не сулило. Да и вырос город все-таки не на волоке Ламском, а на излучине Москвы. Кроме того, сомнительно, чтобы близость Оки и Верх¬ней Волги была бы сама по себе достаточной причиной для вознесения безвестной деревушки на высоту столицы величай¬шей империи мира.
Пересечение "больших дорог", которое якобы обеспечивало Москве бурный рост, на поверку оказывается скорее скоплением тропинок, затерянных в бескрайних русских лесах. "Великая до¬рога Володимерьская", например, упоминается лишь единожды в одной из старых летописей, да и то в конце XIV века, когда Москва уже была общепризнанным центром Руси.
Кроме того, все предположения о "сравнительно более ранней и густой населенности края" и "редкостном покое" от татарских набегов, царившем в тех краях, не поддаются проверке и не подтверждаются фактами. А ведь со времен святого митрополита Петра Православная Церковь уверенно свидетельствует об осо¬бой промыслительно определенной роли Москвы как о причине ее возвышения и расцвета.
"Великий во святителях" митрополит положил прочное осно¬вание будущего величия Москвы, перенеся туда первосвятитель-ский престол из Владимира. Помимо соображений церковного управления его влекла в Москву любовь к Иоанну Даниловичу Калите, князю, известному своим миролюбием, набожностью и щедростью к бедным. (Свое прозвище "Калита", что значит "кошель", он приобрел потому, что всегда носил с собой кошелек, из которого подавал богатую милостыню).
"Если послушаешь меня, сын мой, — говорил святой старец князю, убеждая его в особой роли Москвы для будущего России, — то и сам прославишься с родом своим паче иных князей, и град твой будет славен пред всеми градами русскими, и святите¬ли поживут в нем, и взыдут руки его на плещи врагов его, и прославит Себя Бог в нем" (1). Именно превращение Москвы в центр русского православия определило ее судьбу, до того ничем не отличавшуюся от судьбы других русских городов.
Москва впервые упоминается в летописях под 1147 годом как пограничный пункт между Суздальской и Чернигово-Северской областями. Сюда Юрий Долгорукий пригласил на переговоры Новгород-Северского князя Святослава Ольговича, послав ска¬зать ему: "Приди ко мне, брате, в Москову". Москова эта была столь крошечной деревушкой, что когда на ее месте в 1156 году Юрий решил построить городок, летопись отмечает это как рож¬дение Москвы — князь "заложил град".
По незначительности своей Москва редко попадает в поле зрения летописца. К середине XIII века она становится удельчи-ком, который иногда давали во владение младшим сыновьям великих князей. И лишь в конце столетия Москва становится
самостоятельным маленьким княжеством, родоначальником ди¬настии которого явился младший сын благоверного князя Алек¬сандра Невского — святой Даниил. Так преемственно от одного благоверного князя к другому передано было и святое дело соби¬рания Руси.
С начала XIV века Москва бурно растет. Этому росту — разум¬ной и осторожной политикой — положил основание Иоанн Ка¬лита, а далее "Калитно племя" в тесном союзе с Церковью, мит¬рополичий престол которой утверждается с 1325 года в Москве, продолжает дело.
Начиная со святого Дмитрия Донского, князья окончательно усвоили взгляд на себя как на общеземских защитников Право¬славия. Он ясно проявился в решительности князя перед лицом Мамаева нашествия. Почему святой Дмитрий, как и все москов¬ские князья, любивший мир и тишину, решился все же в сентяб¬ре 1380 года на одно из кровопролитнейших в истории сраже¬ний? Все современники согласно утверждают — потому, что чувствовал себя защитником веры. Его вдохновляло "мужество и желание за землю русьскую и за веру христианскую", — свиде¬тельствует автор "Задонщины", повести о Куликовской битве, написанной через считаные дни после нее.
Разгром полчищ Мамая русскими дружинами послужил те¬мой целого ряда произведений, образующих так называемый Куликовский цикл, свидетельствующий, что Русь впервые одоле¬ла татар, лишь поднявшись на защиту святынь Православия, а не политических или земельных интересов. "Како случися брань на Дону православным христианом с безбожным царем Мамаем, како возвыси Господь род христианский, а поганых уничтожи и посрами их суровство", — так, например, озаглавил повесть автор "Сказания о Мамаевом побоище". Хоть и были сильны поганые, "сынове же русския силою Святаго Духа бьяху их".
После битвы соратники святого Дмитрия долго разыскивают его и находят, наконец, "бита вельми". Первый вопрос очнувше¬гося князя — чем закончилась битва? "По милости Божией и Пречистой Его Матери, — отвечают ему, — и молитвами сродников наших Бориса и Глеба и Петра, московского святителя и игумена Сергия, и всех святых молитвами врази наши побеж¬дены суть, а мы спасохомся!"
То, что свою роль удерживающего святой благоверный князь Дмитрий Донской понимал ясно, свидетельствует нам "Слово" о его житии. "Постави ми, Госпоже, столп крепости от лица вражия, возвеличи имя христианское перед погаными", — просит святой Дмитрий Пресвятую Богородицу в молитве перед битвой на Куликовом поле. Вообще, "Слово" о житии святого князя показывает, что осмысление власти подошло к своему законо¬мерному завершению — к учению о Православном Царе. Имен¬но "царем" называется в "Слове" Дмитрий Донской, хотя об употреблении такого титула применительно к русским князьям в государственных международных актах того времени ничего не известно.
Это не удивительно, ибо учение о Православном Царе есть учение церковное, оно возникло и сформировалось в православ¬ном мировоззрении и лишь после осмысления и укоренения в сознании современников обрело общепризнанный характер. Знаменателен и тот факт, что автором жития считают Епифания Премудрого — современника князя. Этот инок был учеником самого Сергия Радонежского, много путешествовал — бывал в Иерусалиме, в Константинополе и на Афоне. Его перу принад¬лежат, помимо жизнеописания великого князя Дмитрия, жития преподобного Сергия и святого Стефана Пермского. Жанр жи¬тийной литературы традиционно служил для отражения важней¬ших идей и понятий, владевших современниками, так что мыс¬ли, высказанные в "Слове" о житии святого благоверного князя Дмитрия, не случайны.
"Кому уподоблю великого сего князя Дмитрия Ивановича, — вопрошает автор жития. — Царя Русьския земли и собирателя христианского? Приидите, возлюбленные друзья церкви... до¬стойно похвалить держателя земли Русьской".
В этих похвалах святому князю содержатся все основные положения учения о законной власти. Первое из них — идея царского служения как церковного послушания, наряду со слу¬жением иноческим, священническим и иными. Дмитрий не просто властвует — нет, он, "будучи рабом Божиим", слугою Промысла, "Божий престол" соблюдает в чистоте и неприкосно¬венности от чуждых и враждебных Церкви влияний.
Далее — мысль об "удерживании" как о содержании служения. Князь — "держатель" России, Руси, неразрывно связанной с Пра¬вославием (сравним: "земля русская, о, православная вера хри¬стианская" — из "Слова о погибели земли русской"). И, наконец, мысль о верозащитной роли царя. "Царь Русьския земли" есть одновременно и "собиратель христианства", уцелевшего от поку¬шений иноверцев и ложного мудрствования еретиков.
Важно, что житие дает и недвусмысленный ответ на вопрос: каковы же признаки того, что державное служение царя испол¬няется как должно. "И бысть тишина в Русьской земли", — сви¬детельствует автор "Слова". Обретен жизненный критерий оценки результатов деятельности власти. "Великое княжение свое вельми укрепих, мир и тишину земли Русьской сотворих, отчину мою, которую дал мне Бог и родители мои, с вами соблюдох", — говорит перед смертью Дмитрий боярам (2).
Мир и тишина как условия, более других способствующие деятельности церковной по спасению человека, — вот практиче¬ская цель власти. В этом "мире и тишине" усматривается Благо¬воление Божие, о котором сказал Христос Спаситель: "Мир ос-тавляю вам, мир Мой даю вам... Да не смущается сердце ваше и да не устрашится" (Ин. 14:27).
Об обязанности царя нести свое бремя "не смущаясь и не устрашаясь", напоминает послание архиепископа Ростовского Вассиана Иоанну III, писанное в 1480 году во время знаменитого "стояния на Угре" русского и татарского войска. Татар привел на Русь Ахмат, хан Большой Орды. Она образовалась на месте Батыевской Золотой Орды после того, как от последней отдели¬лись уже многие орды: Ногайская, Казанская, Астраханская и Крымская.
Иоанн отказался платить дань Ахмату, растоптал ханскую басму (изображение хана), приказал перебить его послов, требо¬вавших покорности, кроме одного, которого отправил сказать хану, что и с ним поступит так же, как с басмой, если тот не оставит Русь в покое. Ахмат с войском пришел покарать непокорного "данника". Встретившись с большими силами рус¬ских, битву он начинать не решался и ждал, стоя на реке Угре. На другом ее берегу стоял Иоанн III. Будучи типичным московским князем, воспитанным в религиозных традициях княжеского слу¬жения, Иоанн III был хозяином Русской земли и ее "строителем", а воевать не любил. И на этот раз, оберегая русскую кровь, он решил отступить, не принимая боя.
Узнав о таком решении, старец Вассиан (брат преподобного Иосифа Волоцкого), ростовский архиепископ, отправил велико¬му князю обличительное письмо. "Наше дело говорить царям истину, — пишет он. — Что я прежде изустно сказал тебе... о том и ныне пишу, ревностно желая утвердить твою душу и державу". Душа и держава не случайно оказались рядом в письме Вассиана. Княжеское служение таково, что управив державу, и душу спасешь — эта мысль во времена Иоанна III уже не требовала разъяснений. Теперь должно явить силу и мужество — настаи¬вает старец в послании: "Ахмат губит христианство, грозит тебе и отечеству". Он жаждет "предать землю Русскую огню и мечу, церкви — разорению, тьмы людей — гибели... О государь! Кровь паствы вопиет на небо, обвиняя пастыря".
Державный долг государя архиепископ сближает с долгом пастыря — хранителя душ пасомых, ответственного перед Богом не только за внешнее благополучие, благочиние, но и за внутрен¬нее их преуспеяние. На гармоничном сочетании и взаимном равновесии этих властных начал — державного и соборного, царского и пастырского, будут в дальнейшем строиться отноше¬ния светской и церковной власти в России. Эта "симфония вла¬стей" станет идеалом их взаимоотношений, твердо запечатлев¬шимся в народном сознании, несмотря на все искушения и соблазны.
"Смертным ли бояться смерти? — увещевает князя архиепи¬скоп. — Я стар и слаб, но не убоюсь меча татарского, не отвращу лица моего от его блеска..." Воинствующая земная Церковь в случае нужды в буквальном смысле готова оправдать свое наименование. Воинствуя против грехов и страстей, тем более следует подниматься на брань против врага, грозящего уничто¬жить благодатные средства, дарованные Богом для борьбы со страстями — утверждает Вассиан. "Ангелы снидут с небес в помощь твою, Господь пошлет тебе от Сиона жезл силы, и одолеешь врагов, и смятутся, и погибнут. А мы Соборами святи¬тельскими день и ночь молим Его, да рассыплются племена нечестивые..." (3).
Долго войско Ахмата стояло на Угре. Вдруг, без всяких види¬мых причин, снялось и ушло в Литву, разорив там двенадцать городов якобы за то, что князь литовский Казимир не подал помощи против русских. Совершив месть, татары ушли в степь. Так закончилось последнее нашествие Большой Орды на Русь.
Русские назвали реку Угру "поясом Богоматери", веруя, что по Ее молитвам избавил Господь Россию от татар. "Да не похвалятся легкомысленные страхом своего оружия. Нет, не оружие и не мудрость человеческая, но Господь спас ныне Россию!" Таково было всеобщее мнение, дошедшее до нас в отзывах современни¬ков. По их свидетельствам и сохранившимся литературным па¬мятникам можно с уверенностью сделать вывод, что ко времени
царствования Иоанна III державное сознание в своих главней¬ших чертах утвердилось и окрепло. Завершить его становление было суждено Богом еще одному святому подвижнику, преподоб¬ному Иосифу Волоцкому, уроженцу Волока-Ламского, из рода дворян Саниных. Но прежде чем это случилось, Русь должна была через отвержение искушений и соблазнов вероотступничества еще раз явить свою преданность родным святыням.
ЛИТЕРАТУРА
1. Толстой М. В. История русской Церкви. Издание Валаамского монастыря, 1991, с. 151.
2. "Красноречие Древней Руси". М., 1987, с. 135-143.
3. Толстой М. В. Указ. соч., с. 303.
МУЖ ДВОЕДУШЕН НЕУСТРОЕН ВО ВСЕХ ПУТЕХ СВОИХ
митрополит-веоотступник
РОВАВЫЕ УСОБИЦЫ, омрачившие кня¬жение Василия, отца Иоанна III, отзывались нестроением в церковных делах. В начале 30-х годов XV века Смоленский епископ Ге-расим, ставленник Литвы, этой вековой со¬перницы России, отправился в Константи-нополь. Через год он возвратился оттуда уже в сане митрополита "Киевского и всея Руси" с явной претензией переместить центр русского Православия из Москвы в Киев, находившийся под властью литовского князя Свидригайла. Новый митрополит даже посвятил архиепископа в Новгород, хотя далее этого его участие в делах управления севе¬ро-восточными епархиями не пошло. Да и западными епархия¬ми он управлял не более двух лет. Вскоре Свидригайло прогне¬вался на Герасима, велел умертвить его и сжечь тело на костре. Географическое положение страны, запертой среди мощных соседей, враждебное иноверческое окружение, внутренние неуря¬дицы, тяжелые природные и климатические условия, экономи¬ческая изолированность — все, казалось бы, исключало станов¬ление России как мощной централизованной державы. Но — "еда не может рука Господня спасти? Или отягчил есть слух Свой еже не услышати?" (Ис. 59:1). Русь веровала, молилась и надеялась. А "надеющиеся на Господа, яко гора Сион: не подвижится во век живый во Иерусалиме" небесном, Сказавший: "Грядущего ко Мне не изжену вон" (Пс.124:1; Ин. 6:37).
После смерти митрополита великий князь Московский Васи¬лий с согласия всех русских князей и великого князя литовского отправил в Константинополь для поставления первосвятителем Иону, епископа Рязанского. Однако у Константинополя были свои соображения. Русским митрополитом был поставлен болга¬рин Исидор, и поставлен не случайно, а с определенной целью.
Византия переживала тяжелые времена. Турецкие завоевания сократили территорию империи до размеров столицы с приго¬родами. Император Мануил Палеолог и патриарх Иосиф реши¬лись просить помощи у папы. Условием получения помощи было поставлено примирение с католицизмом — в действитель¬ности это означало признание его "правоты" и отречение от православия.
С безумием маловерных, измалодушествовавшихся людей император и патриарх решились на вероотступничество. Для "воссоединения церквей" предлагалось собрать "вселенский со¬бор". Склонить русских к участию в лжесоборе и должен был митрополит Исидор. Император знал его с давних пор — еще в сане игумена тот ездил в Базель для переговоров о "соединении церквей", которые велись там с 1433 года.
Тотчас по прибытии в Москву Исидор стал готовиться на "собор", несмотря на возражения и даже запреты великого князя. Наконец, Василий уступил настойчивости митрополита, но пре¬дупредил: "Нового и чуждого не приноси нам — мы того не примем". Исидор поклялся стоять за Православие, и, взяв с собой Суздальского епископа Авраамия и много других духовных и светских лиц, отправился в Италию.
Чего стоили его клятвы — стало ясно, как только границы Русской земли остались за спиной: в Юрьеве-Ливонском он даже не пошел в православный храм, а направился с немцами в костел, где и стоял службу. На соборе, открывшемся в Ферраре 9 апреля 1438 года, а после перенесенном во Флоренцию, православных лестью, подкупом и насилием принуждали к подписанию опре¬деления о соединении церквей. Епископ Авраамий, например, за отказ был посажен в темницу и после принужден к подписи силою. Тверской посол Фома и священник Суздаля Симеон, не желая участвовать в вероотступничестве, тайком бежали из Фло¬ренции.
Исидор был ревностнейшим сторонником унии, призывая "душою и телом соединиться с латинами". В Россию он вернулся в звании папского легата для всех "северных стран" и в сане
римского кардинала. По дороге новоиспеченный кардинал воз¬вещал о соединении церквей и служил в латинских костелах. Зиму 1440—1441 годов он провел в Киеве, откуда в конце концов киевляне его выгнали за вероотступничество.
Весной 1441 года Исидор прибыл в Москву и, надеясь на "невежество" и "необразованность" русских, приступил к реши¬тельным действиям (сколько же их было за тысячелетнюю исто¬рию России, высокомерных иностранцев, принимавших русское смирение и простоту за необразованность!). На первой же литур¬гии в Успенском соборе Московского Кремля Исидор возносил в молитвах имя папы римского Евгения, а по окончании службы архидиакон с церковного амвона зачитал определение Флорен¬тийского лжесобора.
Митрополит предполагал, что согласие с постановлениями собора виднейших иерархов Востока и самого Константинополь¬ского патриарха, являвшегося формально высшей инстанцией для Русской Церкви, парализует сопротивление. Воспитанный в духе мертвого католического "законничества", Исидор ждал, что внешне законная "упаковка" решений собора и привычка к цер¬ковной дисциплине обеспечат ему успех. И, действительно, спер¬ва все присутствующие были ошеломлены.
"Вся князи умолчаша и бояре и иные мнози", — свидетельствует летописец*.
Первым опомнился великий князь. Он доказал Исидору, что русское сердце благоговейно чтило полноту живой веры, а не привычную обрядность и бездушное послушание. Назвав митро¬полита "ересным прелестником", "лютым волком", лжепастырем, губителем душ, Василий велел заточить Исидора в Чудовом монастыре и созвал русское духовенство на собор для рассмотре¬ния флорентийской соборной грамоты. Определение было при¬знано незаконным.
Милосердный великий князь, предполагая в Исидоре добро¬совестное заблуждение, велел увещевать отступника и склонять к раскаянию. Напрасно: Исидор упорствовал, а затем, пользуясь слабостью охраны, бежал в Тверь, предполагая закрепиться там и расколоть Русскую Церковь изнутри. Но и в Твери его ждала неудача — и там его посадили под замок. В очередной раз бежав, теперь в Литву, Исидор переправился оттуда в Рим с известием о провале замысла. Русские люди, жившие под иноверной властью Польши и Литвы, отвергли раскольнические замыслы Иси¬дора не менее решительно, чем их единоверцы в Москве и Твери. Взгляд из Москвы на религиозный характер русской народности и государственности оказался достаточно четко оформленным и глубоко осознанным. Русское самосознание выдержало это испы-тание на верность своему долгу.
Но раскольническая антирусская и антиправославная дея¬тельность Исидора не закончилась с его бегством из России. 5 декабря 1448 года, отказавшись от мысли поставлять митропо¬литов в Константинополе, который отступил от Православия на Флорентийском соборе, собор русских пастырей возвел на пре¬стол митрополита Киевского и всея Руси Иону. Святой старец озаботился в первую очередь единством Церкви, обличая латин¬ство и унию. Тем не менее Исидору удалось, пользуясь поддерж-кой папы Пия II, объявившего святого Иону "нечестивым от¬ступником", посеять смуту.
В 1458 году Григорий, ученик Исидора, был поставлен в Риме "митрополитом" Русской земли. Добиться "окатоличивания" уп¬рямых русских опять не пришлось, и все же интрига принесла свой плод — с 1458 года произошло административное разделе-ние Русской Церкви на две митрополии — Московскую и Киев¬скую. Немало русской крови пришлось пролить впоследствии для восстановления нарушенного единства. Лишь в 1654 году, когда Малороссия воссоединилась с Россией, был положен конец
и противоестественному разделению единой Церкви. Но ре¬зультаты посеянной смуты и сегодня сказываются на Украине, где униатство продолжает вековое стремление Рима к подрыву Православия "изнутри".
* Описание Флорентийского собора и событий, связанных с изменой Исидора, сделано суздальским иеромонахом Симеоном, их свидетелем и современником. До нас дошло в составе так называемого "Чудовского сборника", написанного в середине XVI века.
РУССКАЯ СИМФОНИЯ
ПРЕПОДОБНЫЙ ИОСИФ ВОЛОЦКИЙ
в судьбах россии
СЕ ВРАЗИ ТВОИ ВОЗШУМЕША И НЕНАВИДЯЩИЙ ТЯ ВОЗДВИГОША ГЛАВУ...
ЕРЕСЬ ЖИДОВСТВУЮЩИХ
РУССКОЙ ИСТОРИИ мало лиц, вызывав¬ших столь противоречивые оценки потом¬ков, как это случилось с преподобным Иоси¬фом, игуменом Волоколамского монастыря (1439-1515)*.
Его деятельность и учение, столь сущест¬венные для становления русского самосозна¬ния и понимания России, требуют серьезно¬го и вдумчивого рассмотрения. Именно он стал русским выра¬зителем древнего православного учения о "симфонии властей" — церковной и государственной, об их взаимном гармоничном отношении и дополняющих друг друга обязанностях.
Мирское имя преподобного Иосифа было Иван Санин. Род Саниных вышел из Литвы и осел в Волоколамском княжестве в деревне Спировской, ставшей их родовой вотчиной. Будучи двад¬цати лет от роду, Иван поступил в Боровской монастырь в послушание святому старцу Пафнутию. Вскоре в этом же монастыре был пострижен и его отец, которого разбил паралич. С благосло¬вения старца юный инок Иосиф принял на свое попечение роди¬теля, за которым неотступно ухаживал до самой его кончины в течение пятнадцати лет.
Мать Иосифа тоже постриглась и стала монахиней Мариной женского Волоколамского монастыря. Вслед за родителями ушли в монастырь и оставшиеся дети, кроме одного. Среди ближайшей родни Иосифа насчитывается четырнадцать мужских имен мо¬нашествующих (и лишь одно мирское) и четыре женских — все монашеские. Упоминавшийся выше Ростовский архиепископ Вассиан — родной брат Иосифа. Другой его брат стал епископом Тверским Акакием, а два племянника — Досифей и Вассиан (Топорковы) стали иконописцами и совместно со знаменитым Дионисием, учеником преподобного Андрея Рублева, расписали церковь Валаамского монастыря. Воистину преизобильно изли¬лась благодать Божия на род Саниных, явивший столько подвиж¬ников и просиявший столь блестящими дарованиями.
По смерти своего учителя, преподобного Пафнутия, игуме¬ном монастыря стал преподобный Иосиф. Он хотел ввести более строгий устав, который для братии оказался непосильным. Тогда Иосиф оставил Боровскую обитель и решил основать новую, со строгим уставом, на безлюдном и нетронутом месте. Место такое вскоре нашлось недалеко от прежней родовой отчины подвижни¬ка в Волоколамском княжестве. Князь Волоколамский Борис Васильевич, родной брат государя Иоанна III, благоволил к свя¬тому и стал покровителем нового монастыря. Вот как описывает устройство этой обители церковный историк М. В. Толстой:
"По правилу преподобного Иосифа, у братии должно быть все общее: одежда, обувь, пища, питие; никто из братии без благо¬словения настоятеля не мог взять в келью ни малейшей вещи; не должен был ничего ни есть, ни пить отдельно от других; хмельные напитки не только не позволялось держать в монастыре, но запрещалось привозить приезжающим и в гостиницу. К божест¬венной службе должно было являться по первому благовесту и занимать в храме определенное для каждого место; переходить с места на место или разговаривать во время службы запрещалось. После литургии все должны были идти в трапезную, вкушать пищу безмолвно и внимать чтению. В свободное от службы время братия должны были участвовать в общих работах или, сидя по кельям, заниматься рукоделием. После повечерия не позволялось останавливаться в монастыре или сходиться, но каждый должен был идти в свою келью и с наступлением вечера испове¬доваться отцу своему духовному — в чем кто согрешил в течение дня. Женщинам и детям запрещен был вход в монастырь, а братии — всякая беседа с ними. Без благословения никто не мог выходить за ворота. Для управления монастырем был совет из старцев.
Под руководством преподобного Иосифа братия усердно под¬визалась на поприще иноческой жизни. Все время было посвя¬щено или молитве, или трудам телесным. Пища была самая простая, все носили худые одежды, обувь из лыка, терпели зной и холод с благодушием; не было между ними смеха и праздно¬словия,
* "Представитель православия жестокого, почти садического", "Роковая фигура не только в истории православия, но и в истории Русского царства", — это Бердяев. "Знаменитый ревнитель и труженик духовного просвещения", "неутомимый сберегатель мира церковного", — граф М.В.Толстой, историк Церкви. "Пробовали канонизировать, но в созна¬нии русского народа он не сохранился как образ святого", — Бердяев. "Чудотворец", "слава добродетельной жизни", — Толстой. Для православ¬ного (не по названию, а по духу) человека в оценке преподобного Иосифа нет никаких затруднений. Очевидно, что нельзя "попробовать канонизировать". Канонизация или есть — или ее нет. В данном случае она есть, а это значит, что прославив угодника Божия, Волоцкого чудо¬творца, святая Православная Церковь засвидетельствовала богоугодность его трудов за время земной жизни, дав его в пример современни¬кам и потомкам.
но видны были постоянные слезы сокрушения сердечно¬го. В кельях своих братия ничего не имели, кроме икон, книг божественных и худых риз, а потому у дверей келий и не было запоров. Кроме обыкновенного правила монашеского, иной по¬лагал еще по тысяче, другой и по две и по три тысячи поклонов в день. Для большего самоумервщления иной носил железную броню, другой — тяжелые вериги, третий — острую власяницу. Большая часть ночи проходила в молитве. Сну предавались на короткое время, иной стоя, иной сидя. И все такие подвиги предпринимались не самовольно, но с благословения настоятеля. Таким образом послушание освящало их, а любовь увенчивала. Каждый готов был помочь душевным и телесным нуждам своего брата. Знаменитость происхождения, мирская слава и богатство за вратами были забываемы. Приходил ли в монастырь нищий или богач, они равны были: на каждого возлагались одинаковые труды, и почесть отдаваема была только тем, которые более подвизались и преуспевали на поприще иноческих подвигов.
Сам Иосиф во всем был примером для братии. Прежде всех приходил он в храм Божий, пел и читал на клиросе, говорил поучения и после всех выходил из храма. Была ли общая работа для братии, он спешил и здесь предварить всех, трудился, как последний из братии; носил такую убогую одежду, что часто его не узнавали, изнурял себя постом и бдением, вкушая пищу большей частью через день и проводя ночи в молитве. Но не видали его никогда дряхлым или изнемогающим; всегда лицо его было светло, отражая душевную чистоту. С любовью помогал он братии во всех их нуждах; особенное внимание обращал на душевное состояние каждого, подавал мудрые советы и силу слова подкреплял усердной молитвой к Богу о спасении вверен¬ных ему душ. Когда кто из братии боялся или стыдился открывать ему свои помыслы, опытный старец, провидя внутренние помышления, сам заводил беседу о них и подавал нужные советы. Ночью тайно обходил он кельи, чтобы видеть, кто чем занимает¬ся, и если слышал где разговор после повечерия, то ударял в окно, показывая свой надзор. Во время одного из таких обозрений заметил он, что кто-то крадет жито из монастырской житницы. Увидя Иосифа, вор хотел бежать, но Иосиф остановил его, сам насыпал ему мешок жита и отпустил с миром, обещая впредь снабжать его хлебом.
Особенно любил он помогать нуждающимся. Имел ли кто из поселян нужду в семенах для посева или лишался домашнего скота и земледельческих орудий, приходили к Иосифу, и он снабжал всем нужным. В один год в Волоколамской области был голод. В продолжение всего этого несчастного времени Иосиф питал около семисот человек, кроме детей (1)."
Сказанного, казалось бы, достаточно, чтобы однозначно оце¬нить светлый образ преподобного Иосифа. И тем не менее миф о его "жестокости" весьма живуч. Связано это, в первую очередь, с той выдающейся ролью, которую сыграл святой в борьбе с "ересью жидовствующих", грозившей России страшными потря¬сениями.
Прежде чем говорить об исторических событиях, связанных с этой ересью, о роли русских иерархов в ее искоренении и о влиянии, оказанном этими событиями на русское самосозна¬ние, необходимо коснуться более общих вопросов, связанных с нравственно-религиозным характером иудаизма и его культовы¬ми особенностями.
Непримиримое отношение иудаизма к христианству коре¬нится в абсолютной несовместимости мистического, нравственного, этического и мировоззренческого содержания этих рели¬гий. Христианство есть свидетельство о милосердии Божием, даровавшем всем людям возможность спасения ценой добро¬вольной жертвы, принесенной Господом Иисусом Христом, вочеловечившимся Богом, ради искупления всех грехов мира. Иудаизм есть утверждение исключительного права иудеев, га-рантированного им самим фактом рождения, на господствующее положение не только в человеческом мире, но и во всей Вселен¬ной.
"И мир проходит, и похоть его, а исполняющий волю Божию пребывает вовек" (Ин. 2:17). "Так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную" (Ин. 3:15); "Всякий верующий в Него не постыдится. Здесь нет различия между Иудеем и Еллином, потому что один Господь у всех, богатый для всех, призы¬вающих Его" (Рим. 10:11-12), — свидетельствует миру христи¬анство, утверждая любовь как основу мироздания, нравственную ответственность человека перед Законом Божиим и равенство всех перед этим законом. Талмуд же утверждает: "Еврейский народ достоин вечной жизни, а другие народы подобны ослам"; "Евреи, вы люди, а прочие народы не люди..."; "Одни евреи до¬стойны названия людей, а гои... имеют лишь право называться свиньями". Подобным утверждениям, выводящим деятельность своих приверженцев за рамки нравственных оценок и лишаю¬щим их каких бы то ни было этических и моральных норм в общении с другими народами, талмудизм отводит центральное место (2), сознательно подменяя вероисповедание национальной принадлежностью адептов. Его сатанинские истоки обличил Сам Господь Иисус Христос, прямо сказавший искушавшим Его иудеям: "Ваш отец диавол; и вы хотите исполнять похоти отца вашего" (Ин. 8:44). Истоки эти теряются в глубине веков. Задолго до Рождества Христова пророки обличали Израиль. Но тщетно. Лишившись под ударами Ассирии и Вавилона государственной независимости, евреи превратно истолковали свои священные книги, ожидая пришествия Мессии, Христа как Царя Израиль¬ского, который сделает их господами мира. "Они, будучи всецело заняты своим земным значением.., мечтая о необыкновенном земном преуспеянии, ради этих значения и преуспеяния, ради одной суетной мечты о них, отвергли Мессию", — говорит святи¬тель Игнатий Брянчанинов.
Закоснев в ожидании военного и политического лидера, иудеи отвергли истинного Христа, пришедшего в мир с проповедью покаяния и любви. Особую их ненависть вызывал тот факт, что, обличив фарисеев, Христос разрушил миф о еврейской "богоиз-бранности", приобщив к Своему учению языческие народы. И вот иудеи оклеветали Спасителя перед римской властью и добились ему смертного приговора. Результатом этого святотатства было отвержение преступников благодатью Божией. Народ еврейский, "который первоначально был избран Божиим народом.., сделался народом по преимуществу отверженным" (святитель Игнатий Брянчанинов).
Но распятый Христос оказался для богоборцев еще страшнее. Христианство стремительно завоевывало мир, отодвигая мечту о господстве все дальше и дальше. Тогда христианам была объ¬явлена война. Вести ее открыто христоненавистники не могли — не хватало сил. Их оружием в этой войне стали еретические учения, разрушавшие христианство изнутри, и тайные обще¬ства, служившие проводниками еретических воззрений.
Христиане вынуждены были встать на защиту родных свя¬тынь. Святой Иоанн Златоуст — "Христовы уста, светило всемир¬ное, вселенский учитель", по определению преподобного Паисия Величковского, — потратил немало сил на обличение беззакон-ников. Вот что говорил святой, живший в IV веке: "Если ты уважаешь все иудейское, то что у тебя общего с нами?... Если бы кто убил твоего сына, скажи мне, ужели ты мог бы смотреть на такого человека, слушать его разговор?... Иудеи умертвили Сына твоего Владыки, а ты осмеливаешься сходиться с ними в одном и том же месте? Когда узнаешь, что кто-нибудь иудействует — останови, объяви о нем, чтобы тебе и самому не подвергнуться вместе с ним опасности". Среди христиан установился взгляд на вражду иудаизма к христианству как на отражение в мире бого¬борческой ненависти сатаны, диавола — к Иисусу Христу, Сыну Божию, разрушившему Своей крестной жертвой его державу и власть над душами людей.
В борьбе с христианской государственностью иудеи опира¬лись на огромную денежную мощь диаспоры, традиционно кон¬тролировавшей всю финансовую жизнь континента. Их интриги в немалой степени способствовали падению Византии в 1453 году, а потом неизбежно были перенесены в Россию, оставшуюся единственным оплотом чистого апостольского Православия.
Вся тяжесть ненависти народа-богоубийцы закономерно и неизбежно сосредоточилась на народе-богоносце, соделавшем задачу сохранения веры смыслом своего бытия. "В инех странах", — писал преподобный Иосиф Волоцкий, — хотя и есть люди "благочестивии и праведнии", но там есть "нечистиви и неверии", а также "еретичьская мудрствующе". А в "Рустей" же земле "веси и села мнози, и грады" не знают ни одного "неверна или еретика" — все "овчата" единого Христа, "все единомудрствующе" в полном согласии с неповрежденным святоотеческим Православием. Так жила Россия к моменту возникновения на ее северных границах еретического очага жидовствующих.
В 1470 году в Новгород из Киева прибыл еврей Схария с несколькими единоверцами. Они приехали в качестве купцов в свите брата Киевского князя Симеона — Михаила Александро¬вича (Олельковича), приглашенного новгородцами. Схария не был простым купцом. Вероятнее всего, он не был купцом вообще. Для купца он был слишком разносторонне образован. Хорошо разбирающийся в естественных науках, Схария в то же время был коротко знаком и с той областью знаний и умений, сатанинский источник которых Церковь не перестает обличать и по сей день. "Он был, — по словам преподобного Иосифа, — научен всякому изобретению злодейства, чародейству и чернокнижию, звездозаконию и астрологии".
Знакомство Схарии с колдовским искусством может объяс¬нить и его быстрый успех в совращении двух православных иереев. "Сначала он прельстил попа Дионисия и обратил его к жидовству. Дионисий привел к нему попа Алексея", — повествует преподобный Иосиф. Увидев, что дело идет успешно, Схария пригласил в Новгород еще двух жидов — Шмойла Скарявого и Моисея Хапуша. Совращенные в ересь хотели было обрезаться, но их иудейские учителя запретили им это, велев хранить иудей¬ство в тайне, а явно прикидываться христианами. Сделавши все для основания тайной еретической организации, евреи бесследно исчезли — то ли уехали из города, то ли скрылись так ловко, что перестали привлекать к себе внимание народа и властей.
Далее события развивались следующим образом: ересь в Нов¬городе продолжала распространяться. В числе зараженных ею оказался даже настоятель Софийского собора протопоп Гавриил. В качестве литературных "источников" учения в жидовствующих кругах были особенно популярны астрологические сборники и поучения раввина Маймонида.
В 1480 году великий князь Московский Иоанн III взял Алек¬сея и Дионисия в Москву. Их образованность и внешнее благо¬честие обеспечили им высокие назначения. Одному — протопо¬пом в Успенский собор, другому — священником в Архангель¬ский. Так ересь начала распространяться в Москве. Ее приверженцы находились во все более высоких кругах. Ревност¬ным сторонником ереси стал всесильный дьяк посольского при¬каза Феодор Курицын с братом Иоанном Волком. Протопоп Алексей и Курицын имели свободный доступ к Иоанну III. "Того бо державный во всем послушаше", — сетовал о влиянии Кури¬цына на великого князя преподобный Иосиф. В 90-х годах бо¬роться с Курицыным стало делом совсем непосильным. Ходили слухи, что его власть над Иоанном III основывается на чародей¬стве и колдовстве. "И звездозаконию учаху и по звездам смотрети и строити рожение и житие человеческое", — обвиняет преподоб¬ный Иосиф Курицына и Алексея (3).
Но в это время на новгородскую кафедру был поставлен архи¬мандрит Московского и Чудова монастыря, ревностный побор¬ник Православия преподобный Геннадий. Новый архиепископ был, по словам Степенной книги, "муж сановитый, мудрый, добродетельный, сведующий в Писании". Вскоре по прибытии
к пастве он открыл существование тайного общества ерети¬ков и донес о нем великому князю и митрополиту, а сам присту¬пил к розыску. В Новгороде еретики присмирели, но в Москве ересь продолжала укрепляться — с "диким нечестием и страшны¬ми мерзостями разврата", по словам церковного историка*. В 1491 году митрополитом Московским стал Зосима, тайный при¬верженец ереси.
Еретики заприметили его давно, еще когда он был архиманд¬ритом Симоновского монастыря: Протопоп Алексей, втершийся в доверие государю, указал Иоанну III на Зосиму как на самого "достойного" преемника почившего митрополита Геронтия. Но-вый еретичествующий митрополит был предан обжорству и плотским страстям. Когда вино делало его откровенным, он высказывал мысли соблазнительные и богохульные: что Христос сам себя назвал Богом, что евангельские, апостольские и церков¬ные уставы — все вздор, иконы и кресты — все равно что болва¬ны...
Против нечестивого митрополита восстал со святою ревно¬стью преподобный Иосиф Волоцкий. "В великой церкви Пречи¬стой Богородицы, на престоле св. Петра и Алексея, — писал он, — сидит скверный, злобесный волк в пастырской одежде, Иуда Предатель, бесам причастник, злодей, какого не было между еретиками и отступниками... Если не искоренится этот второй Иуда, то мало-помалу отступничество утвердится и овладеет всеми людьми. Как ученик учителя, как раб государя молю, - взывал преподобный Иосиф к православным пастырям, — учите все православное христианство, чтоб не приходили к этому сквер¬ному отступнику за благословением, не ели и не пили с ним" (4).
Обличения Иосифом еретика-митрополита и труды архиепи¬скопа Геннадия сделали свое дело. На соборе 1494 года старани¬ями двух этих святых подвижников Зосима был лишен кафедры за ересь жидовства, разврат, пьянство и кощунство. Но до иско¬ренения самой ереси было еще далеко. К ее покровителям при¬бавилась княгиня Елена, невестка Иоанна III, мать наследника престола малолетнего царевича Дмитрия.
В обличение еретиков преподобным Иосифом было написано шестнадцать "Слов", известных под общим названием "Просве¬титель". Со временем его подвижническая деятельность начала приносить плоды. Чаша весов стала постепенно склоняться в пользу ревнителей благочестия. В 1500 году опала постигла Феодора Курицына. В 1502 году Иоанн III положил опалу и на княгиню Елену с Дмитрием, посадив их под стражу. Нако¬нец, в 1504 году состоялся собор, на котором ересь была оконча¬тельно разгромлена, а главные еретики осуждены на казнь.
Столь суровое наказание (а на нем безусловно настаивал пре¬подобный Иосиф) было связано с чрезвычайной опасностью ситуации**. Еретики дозволяли для себя ложные клятвы, поэто¬му искренности их раскаяния верить было нельзя. Но и в этом случае традиционное русское милосердие взяло верх. Казнены были лишь несколько самых закоренелых еретиков — остальным предоставили возможность делом доказать свое исправление. Время показало справедливость опасений: разбежавшиеся по окраинам еретики не только не исправились, но положили начало новой секте "иудействующих". Краткий рассказ не позволяет передать всего драматизма этой истории. Но можно с уверенностью сказать, что в течение трид¬цати четырех лет с момента рождения ереси и до ее разгрома в 1504 году дальнейшая судьба России и само ее существование находились под вопросом. Дело в том, что ересь жидовствующих не была "обычной" ересью. Она больше напоминала идеологию государственного разрушения, заговора, имевшего целью изме¬нить само мироощущение русского народа и формы его обще-ственного бытия***."Странности" ереси проявлялись с самого начала. Ее привер¬женцы вовсе не заботились о распространении нового учения в народе, что было бы естественно для людей, искренне верящих в свою правоту. Отнюдь нет — еретики тщательно выбирали кандидатуры для вербовки в среде высшего духовенства и адми-нистративных структур. Организация еретического общества со¬хранялась в тайне, хотя Россия никогда не знала карательных религиозных органов типа католической Инквизиции. И что самое странное, приверженцам ереси предписывалось "держать жидовство тайно, явно же христианство". Именно показное бла¬гочестие стало причиной возвышения многих из них.
* Поп Дионисий, взятый Иоанном в Москву с Алексеем, во время бого¬служения плясал за престолом, богохульничал и ругался над крестом. Еретики ругались над святыми иконами — сидели на них, спали, жгли, бросали в выгребные ямы. Есть свидетельства и о противоестественных плотских склонностях самых высокопоставленных еретиков, подробно рассматривать которые не позволяет природная человеческая брезгли¬вость.
** И спустя несколько столетий после собора в праздник Торжества Пра¬вославия в церквах торжественно анафемствовались имена Курицына, Кассиана и иных главнейших "жидовствующих" вкупе со "всеми их поборниками и соумышленниками"
** * Западная Европа к этому времени была уже хорошо знакома с жидовствующими ересями. В виде разнообразных тайных обществ и органи¬заций они существовали на ее территории с первых веков христианства. Все их учения в большей или меньшей степени были основаны на кабаллистической сатанинской мистике, истоки которой теряются в глубине ветхозаветных времен. Целью жидовствующих сект было раз-рушение религиозного, семейного и государственного уклада христиан¬ских обществ. После отпадения от полноты Православия западный мир столкнулся со взрывообразным распространением этих ересей, иногда становившихся господствующими воззрениями в целых районах. Так, для искоренения жидовствующей секты Альбигойцев, превратившей, по словам современника, юг Франции в "новую Иудею , папа римский Иоанн III даже вынужден был в 1208 году объявить "полноценный" крестовый поход. (См.: Бутми Н. А, Каббала, ереси и тайные общества. СПб, 1914).
Таким образом, внешняя деятельность еретиков была направ¬лена на внедрение в аппарат властей — светской и духовной, имея конечной целью контроль над их действиями и решающее вли¬яние на них. Проще сказать, целью еретиков в области полити¬ческой являлся захват власти. И они едва не преуспели в этом.
Государев дьяк Феодор Васильевич Курицын впал в ересь после знакомства с протопопом Алексеем в 1479 году. Через три года он отправился послом на запад, в Венгрию, причем государ¬ственная необходимость этого посольства представляется весьма сомнительной. Вернувшись в Москву к августу 1485 года, обога¬щенный западным опытом, Курицын привез с собой таинствен¬ную личность -- "угрянина Мартынку", влияние которого на события кажется совсем загадочным. Он был непременным уча¬стником собраний тайного еретического общества, центром ко¬торого стал после возвращения из Венгрии Курицын. "Та стала беда, — сетовал архиепископ Геннадий, — как Курицын из Угорския земли приехал — он у еретиков главный печальник, а о государской чести печали не имеет". Предводитель новгородских еретиков Юрьевский архимандрит Кассиан, присланный из Мо¬сквы на это место по ходатайству Курицына, пользуясь покрови¬тельством всемогущего дьяка, собирал у себя еретиков, несмотря даже на противодействие своего епископа.
Поставление в 1491 году митрополитом еретика Зосимы при¬вело тайное общество жидовствующих в господствующее поло¬жение не только в сфере административно-государственной, но и в области церковного управления. И все же звездный час еретиков приходится на время более позднее — на 1497—1498 годы, когда наследником престола был официально объявлен Дмитрий, внук Иоанна III, сын Иоанна Молодого, умершего в 1490 году. Особый вес получила в этой ситуации мать наследника - Елена, склонявшаяся к ереси и удерживавшая великого князя от крутых мер против нее.
Но главная опасность была даже не в этом. Иоанн III был женат дважды. Его первая жена — "тверянка" — умерла рано, успев ему родить сына, Иоанна Молодого. Вторично Иоанн III женился на Зое (Софье) Палеолог, племяннице последнего византийского императора Константина Палеолога. Воспитанная в католиче¬ском окружении, царевна тем не менее сделалась в Москве ревно¬стной поборницей Православия. Этот брак сообщал Москве но¬вую роль, делая ее преемницей державных обязанностей Визан¬тии — хранительницы и защитницы истинной веры во всем мире.
Утверждение престола великого князя Московского за сыном Иоанна III от его брака с Софьей Палеолог делало эту преемст¬венность необратимой, передавая ее по наследству и всем буду¬щим государям Московским. Партия еретиков старалась предот-вратить это всеми силами. Наконец, в 1497 году великого князя удалось убедить, что Софья готовит заговор в пользу своего сына Василия. 4 февраля 1498 года наследником был объявлен Дмит¬рий. Впрочем, недоразумение вскоре объяснилось, и уже со сле¬дующего, 1499 года, начались гонения на сторонников Дмитрия, закончившиеся опалой для него и его матери. Но в течение двух лет еретики находились на волосок от того, чтобы получить "своего" великого князя.
Такова была внешняя деятельность еретиков. Не менее разру¬шительным являлось и внутреннее содержание их учения. Ере¬тики отвергали троичность Бога, Божество Иисуса Христа, не признавали церковных Таинств, иерархии и монашества. То есть, главные положения ереси подрывали основы основ благодатной церковной жизни — ее мистические корни, догматическое пре¬дание и организационное строение. Лучшее оружие для разруше¬ния Церкви трудно придумать.
Одним из первых почувствовал приближение "пагубной и богохульной бури" преподобный Иосиф. Еще в конце 70-х годов, будучи насельником Боровского монастыря, он написал посла¬ние против еретиков, отрицавших иконописные изображения Троицы. Когда ересь обрела покровителя в лице митрополита Зосимы, преподобный Иосиф не остановился перед публичным обличением ересиарха, называя Зосиму в своих письмах "анти¬христовым предтечей" и "сосудом сатаниным", не отступая в обличениях до тех пор, пока собор не осудил митрополита. Вер¬ность истине святой поставил выше правил внешней дисциплины.
Вероятно, не без влияния преподобного Иосифа или единомысленнных ему иерархов в предисловии к новой Пасхалии, изданной после 1492 года, засвидетельствовано признание Рус¬ской Церковью своего преемственного по отношению к Византии
служения. Дерзновенно истолковывая слова Господа Иисуса Христа —"И будут перви последний и последний перви", — авто¬ры предисловия провозглашают ту важнейшую основу русского религиозного сознания, которая позже выльется в чеканную фор¬мулу "Москва — третий Рим". "Первые", говорится в предисловии, это греки, имевшие первенство чести в хранении истин веры. Ныне же, когда Константинополь пал, наказанный за маловерие и вероотступничество, — греки стали "последними", и служение византийских императоров переходит к "государю и самодержцу всея Руси", а роль Византии — "к новому граду Константинову -Москве, и всей Русской земле..."
Деятельность преподобного Иосифа давала результаты. Иоанн III вызвал к себе святого и много беседовал с ним о цер¬ковных делах, признаваясь, что еретики и его старались привлечь на свою сторону.
"Прости меня, отче... Я знал про новгородских еретиков", -говорил великий князь.
"Мне ли тебя прощать?" — отвечал преподобный.
"Нет, отче, пожалуй, прости меня. Митрополит и владыки простили меня".
"Государь! —возразил Иосиф. — В этом прощении нет тебе пользы, если ты на словах просишь его, а делом не ревнуешь о православной вере. Вели разыскать еретиков!"
"Этому быть пригоже, — ответил Иоанн Васильевич. — Я непременно пошлю по всем городам обыскать еретиков и иско¬ренить ересь" (5). Однако боязнь погрешить излишней сурово¬стью долго удерживала князя от решительных действий. "Как писано: нет ли греха еретиков казнить?" — тревожно допытывался он у преподобного, пригласив его к себе еще раз. И лишь соборное решение духовенства, проклявшего еретиков и постановившего предать казни наиболее злостных из них, успокоило великокня¬жескую совесть.
Преподобный Иосиф, вероятно, излагал Иоанну III также учение о том, что "царь... Божий слуга есть", и что это обязывает его к особому вниманию в защите святынь. В эти обязанности входит и стремление к "симфонии властей" — светской и цер¬ковной, основанной на их совместном религиозном служении и разделении конкретных обязанностей.
Таким образом, окончательный разгром ереси совпадает с вступлением русского народа в служение "народа-богоносца", преемственного хранителя святынь веры, и с утверждением взглядов на взаимозависимость и взаимную ответственность светских и духовных властей.
ЗНАМЕНАСЯ НА НАС СВЕТ ЛИЦА ТВОЕГО, ГОСПОДИ...
ИОСИФЛЯНЕ И ЗАВОЛЖЦЫ: СПОР, КОТОРОГО НЕ БЫЛО
НЕ МЕНЕЕ ЗНАЧИТЕЛЬНА была роль преподобного Иосифа в разрешении так называемого "спора о монастырских имениях". Роль государства в защите церкви была уже ясна, а вот какова роль церкви в укреплении государства? Где границы ее участия в мирской деятельности? Подобные вопросы породили проблему церковного имущества.
Первоначально мнение о необходимости насильственного уничтожения монастырских вотчин являлось частью еретическо¬го учения жидовствующих. Это было ничто иное как попытка лишить церковь возможности просветительской и благотвори-тельной деятельности, первым шагом на пути к конечной цели — уничтожению монашества как источника благодатного воздей¬ствия на мир, на его жизнь, на весь народ. Сердце России билось в обителях монашеских, поэтому именно монастырские имения стали объектом разрушительной критики еретиков. В 1503 году на церковном соборе Иоанн III поднял вопрос о "землях церков¬ных, святительских и монастырских". Ересь уже агонизировала, и решение собора лишь оформило юридически всем понятную необходимость церковного землевладения. Монастырские име¬ния решено было оставить и узаконить.
Вопрос о церковных имениях часто становился предлогом для противопоставления двух святых подвижников — Иосифа Волоцкого и Нила Сорского (1453—1508). Их приверженность к двум разным формам проявления единого монашеского подвига — общежитию (киновии) и скитскому житию — пытаются пред¬ставить в виде "противоречий" и "спора". В действительности для этого нет никаких оснований. История вкратце такова.
Как митрополичьи, так и епископские кафедры обладали зем¬лей. Земельные владения сформировались постепенно из дарственных и завещанных участков. В силу ханских привилегий и грамот князей церковные земли не платили государственных податей и были освобождены от уплаты дани татарам. Монасты¬ри, владевшие землями, получали возможность не только быть центрами просвещения, книгоиздания, но и питать окрестное население в голодные годы, содержать убогих, увечных, больных, помогать странникам и нуждающимся. К XV веку в России насчитывалось до 400 больших монастырей, богатство которых было основано трудом монастырской братии "на послушании" и крестьян, живших и трудившихся на монастырских землях. При этом жизнь самих монахов в богатых монастырях с многочис¬ленным братством была очень строгой. Достаточно указать на монастырь преподобного Иосифа или Свято-Троицкую лавру преподобного Сергия.
Преподобный Иосиф Волоцкий был ревностным сторонником идеи общественного служения церкви. Самую монашескую жизнь он рассматривал лишь как одно из послушаний в общем всенарод¬ном религиозном служении. В то же время его воззрение на мона¬шество как на особого рода "религиозно-земскую службу не имеет ничего общего с вульгарным "социальным христианством". Мис¬тическая, духовная полнота Православия со всей своей животвор¬ностью являла себя в монастыре преподобного Иосифа, где одними из первейших обязанностей инока почитались "умное делание", "трезвение", "блюдение сердца" и занятия Иисусовой молитвой. Мысль святого подвижника о необходимости осознания жизни народа как общего "Божия тягла" закономерно завершалась вклю¬чением в это тягло и самого царя — лица, мистически объединяю¬щего в себе религиозное единство общества.
Гармоническим и закономерным дополнением воззрений преподобного Иосифа на духовную организацию русского народа являлись взгляды его великого современника преподобного Ни¬ла Сорского. Он вместе с Иосифом участвовал в борьбе с ерети¬ками, обличая "растленных разумом" злоумышленников. В исто¬рию русской святости преподобный Нил вошел как проповедник 'скитского" жития монахов (в маленьких поселениях вдали от населенных мест), как провозвестник нестяжательства, обличав-ший соблазны сребролюбия и скупости, связанные с владением имуществом.
Как и преподобный Иосиф, он был наставником "умного делания", оставившим после себя поучение об этом священном искусстве очищения сердца от зла и страстей. В миру святой Нил носил имя Николай Майков, происходил из дворянского рода и в молодости был на государственной службе. Приняв монаше¬ский постриг, он совершил путешествие на Восток, в Константи¬нополь, был на Афоне. Вернувшись на родину, основал первый в России скит на реке Соре, недалеко от Кирилло-Белозерского монастыря. Своими руками он выкопал колодец, срубил келью, а когда к нему присоединились несколько человек братии, по¬строил и деревянную церковь Покрова Богородицы. "Переселил¬ся я вдаль от монастыря, нашел благодатию Божией место, по мыслям моим мало доступное для мирских людей", — писал святой. В соответствии с географическим положением, преподоб¬ного Нила и его сожителей стали называть "заволжскими стар¬цами". Символично, что лучшие из его сподвижников — иноки Дионисий и Нил (оба из княжеского рода) были учениками преподобного Иосифа Волоцкого.
Преподобный Нил Сорский принимал участие в соборах 1491 и 1503 годов, на которых рассматривались вопросы о еретиках-жидовствующих и о монастырских землях. Любвеобильный и кроткий подвижник напоминал на них о необходимости мило¬сердия к падшим и предостерегал против соблазнов, могущих произойти среди иноков от владения землями. Тем не менее его призывы к милосердию вовсе не означали примирения с ересью, а предупреждения против соблазнов сребролюбия не значили, что святой предлагал разорить все 400 общежительных русских монастырей. Более того, в монастырь преподобного Иосифа свя¬той Нил пожертвовал (как вклад на помин своей души) список книги преподобного Иосифа "Просветитель", собственноручно им переписанной и украшенный заставками (6).
"Нелюбки" иноков Кириллова и Иосифова монастырей, уче¬ников двух святых подвижников, начались уже после их смерти, да и те ограничились высказываниями различных точек зрения на вопросы церковных землевладений. Монахи Кириллова мона¬стыря, ученики преподобного Нила, отстаивали слова учителя: "Чтобы у монастырей сел не было, а жили бы чернецы по пусты¬ням, а кормили бы ся рукоделием..." "Аще у монастырей сел не будет; — резонно возражали ученики преподобного Иосифа, — отколе взять на митрополию, или архиепископа, или епископа и на всякия честныя власти? А коли не будет честных старцев и благородных — ино вере будет поколебание..." "Божьими судьбами" церковные имения все же сохранились, — пишет в 40-х годах XVI века автор "Письма о нелюбках", свидетельствуя о своем признании в этом деле промыслитслыюго Божия смотрения*.
Широкое и свободное обсуждение русским обществом важ¬нейших аспектов, связанных со всесторонним религиозным осмыслением своего бытия, не случайно пришлось на начало XVI века. Именно к этому времени русское самосознание подня-лось до постановки судьбоносных для России вопросов о ее вселенской, промыслителыюй роли. Близился час прозрения — русская мысль напряженно и неуклонно торила тропку, которая во время царствования Иоанна IV вывела парод на простор ясно понимаемого, добровольно принятого служения защитника вселенского Православия.
* К сожалению, со временем понимание значения монастырского земле¬владения стало угасать. Уже в царствование Иоанна IV были предпри¬няты попытки ограничения роста земельных владений церкви. В 1649 году вышло в свет "Уложение" царя Алексея Михайловича, 42-я статья 13-й главы которого запрещала дальнейший рост церковных имуществ через приобретение духовными властями вотчин. В 1718 году в резуль¬тате деятельности Петра I монастыри потеряли треть числившихся за ними крестьянских дворов. И, наконец, 26 февраля 1764 года Екатери¬на II манифестом "О разделении церковных имуществ" окончательно изъяла у монастырей все вотчины, компенсировав деньгами не более 10% их реальной стоимости. Инспирировавшаяся разнообразными "потомками" жидовствующих еретиков политика борьбы с церковными имуществами, как и следовало ожидать, скоро переросла в борьбу с монашеством. Ее центральным пунктом стал указ Анны Иоанновны "О непострижении в монашество никого, за исключением вдовых священ¬нослужителей и отставных солдат и о наказании ослушников", грозив¬ший за нарушения вечной каторгой. Почти весь XVIII век, за исключе¬нием царствования Елизаветы Петровны, прошел в безуспешных по¬пытках разрушить монашество. Но русский инок выстоял, и в XIX веке Господу Богу угодно было даровать Русской Церкви мир и покой под скипетром боголюбивых государей.
ЛИТЕРАТУРА
1. Т о л с т о й М. В. История русской Церкви. Издание Валаамского монастыря, 1991, с. 334, прим. 14.
2 См-Бренье Ф. Евреи и талмуд. Париж, 1928; Ковальницкий А., протоиерей. Нравственное богословие евреев-талмуди¬стов. СГ!б, 1888; Вольский К. Евреи в России. СПб, 1887, и дру¬гие исследования.
3. О Курицыно см., например,: Л у р ь е. Я. С. Русские современники возрождения. Л., 1988, гл. "Великокняжеский дьяк .
4 Костомаров Н. И. Русская история в жизнеописаниях главней¬ших деятелей. М., 1991, с. 195.
5. Костомаров Н. И. Указ. соч., с. 199.
6. Л у р ь е Я. С. Русские современники..., с. 117-118.
ЯКО ЦАРЬ УПОВАЕТ
НА ГОСПОДА,
И МИЛОСТИЮ ВЫШНЯГО НЕ ПОДВИЖИТСЯ...
Иоанн Васильевич ГРОЗНЫЙ
НЕМЫ ДА БУДУТ УСТНЫ ЛЬСТИВЫЯ,
ГЛАГОЛЮЩИЯ НА ПРАВЕДНОГО
БЕЗЗАКОНИЕ...
ИСТОРИОГРАФИЯ ЭПОХИ: ЛОЖЬ И ПРАВДА
СВЕТ ВО ТЬМЕ СВЕТИТ, и тьма не объяла его" (Ин. 1:5). Это евангельское изречение, пожалуй, точнее всего передает суть много¬векового спора, который ведется вокруг со-бытий царствования Иоанна Грозного. С "легкой" руки Карамзина стало считаться признаком хорошего тона обильно мазать эту эпоху черной краской. Даже самые кон-сервативные историки-монархисты считали своим долгом от¬дать дань русофобской риторике, говоря о "дикости", "свирепо¬сти", "невежестве", "терроре" как о само собой разумеющихся чертах эпохи. И все же правда рвалась наружу. Свет беспристра¬стности время от времени вспыхивал на страницах исследований среди тьмы предвзятости, разрушая устоявшиеся антирусские и антиправославные стереотипы.
"Наша литература об Иване Грозном представляет иногда удивительные курьезы. Солидные историки, отличающиеся в других случаях чрезвычайной осмотрительностью, на этом пунк¬те делают решительные выводы, не только не справляясь с фак¬тами, им самим хорошо известными, а... даже прямо вопреки им: умные, богатые знанием и опытом люди вступают в открытое противоречие с самыми элементарными показаниями здравого смысла; люди, привыкшие обращаться с историческими доку¬ментами, видят в памятниках то, чего там днем с огнем найти нельзя, и отрицают то, что явственно прописано черными буква¬ми по белому полю".
Этот отзыв принадлежит Николаю Константиновичу Михай¬ловскому — русскому социологу, публицисту и литературному критику второй половины прошлого века. Он был одним из редакторов "Отечественных записок", затем "Русского богатства". По убеждению — народник, близкий в конце 70-х годов к терро¬ристической "Народной воле", Михайловский не имел никаких оснований симпатизировать русскому самодержавию, и все же...
Воистину — неисповедимы пути Господни! Некогда, отвечая на упреки иудеев, возмущенных тем, что народ славит Его, Гос¬подь ответил: "Аще сии умолчат, камение возопиет" (Лк.19:40). "Сии" — русские дореволюционные историки, православные лишь "по паспорту", забывшие истины веры, утратившие церков¬ное мироощущение, отрекшиеся от соучастия в служении русско¬го народа — "умолчали". И тогда, по слову Господа, "возопили камни".
Одним из таких "вопиющих камней" — окаменевших в мифах марксизма историков, невольно свидетельствовавших о несосто¬ятельности богоборческих "научных" концепций, — стал через много лет после Михайловского советский академик Степан Бо¬рисович Веселовский, охарактеризовавший итоги изучения эпо¬хи Грозного так: "В послекарамзинской историографии начался разброд, претенциозная погоня за эффектными широкими обоб¬щениями, недооценка или просто неуважение к фактической стороне исторических событий... Эти прихотливые узоры "нетовыми цветами по пустому полю" исторических фантазий диск¬редитируют историю как науку и низводят ее на степень безот¬ветственных беллетристических упражнений. В итоге историкам предстоит, прежде чем идти дальше, употребить много времени и сил только на то, чтобы убрать с поля исследования хлам домыслов и ошибок, и затем уже приняться за постройку нового здания".
Решающее влияние на становление русоненавистнических убеждений "исторической науки" оказали свидетельства ино¬странцев. Начиная с Карамзина, русские историки воспроизво¬дили в своих сочинениях всю ту мерзость и грязь, которыми обливали Россию заграничные "гости", не делая ни малейших попыток объективно и непредвзято разобраться в том, где добро¬совестные свидетельства очевидцев превращаются в целенаправ¬ленную и сознательную ложь по религиозным, политическим или личным мотивам.
По иронии судьбы, одним из обличителей заграничного вранья стал еще один "вопиющий камень" — исторический ма¬териалист, ортодоксальный марксист-ленинец Даниил Натано¬вич Альшиц. Вот что он пишет: "Число источников объективных — актового и другого документального материала — долгое время было крайне скудным. В результате источники тенденциозные, порожденные ожесточенной политической борьбой второй поло¬вины XVI века, записки иностранцев — авторов политических памфлетов, изображавших Московское государство в самых мрачных красках, порой явно клеветнически, оказывали на исто¬риографию этой эпохи большое влияние... Историкам прошлых поколений приходилось довольствоваться весьма путаными и скудными сведениями. Это в значительной мере определяло возможность, а порой и создавало необходимость соединять раз¬розненные факты, сообщаемые источниками, в основном умо¬зрительными связями, выстраивать отдельные факты в при¬чинно-следственные ряды целиком гипотетического харак¬тера. В этих условиях и возникал подход к изучаемым проблемам, который можно кратко охарактеризовать как примат концепции над фактом".
Действительно, богоборческие "концепции" научного миро¬воззрения, исключающие из объектов своего рассмотрения промыслительное попечение Божие о России, ход осмысления рус¬ским народом своего нравственно-религиозного долга, ответст-венность человека за результаты своего свободного выбора между добром и злом — долгое время безусловно преобладали над фактической стороной русской истории, свидетельствующей о ее глубоком религиозном смысле. Не лишним будет сказать не-сколько слов о тех, чьи свидетельства были положены в основу этих "концепций".
Один из наиболее известных иностранцев, писавших о России времен Иоанна IV, — Антоний Поссевин. Он же один из авторов мифа о "сыноубийстве", то есть об убийстве царем своего старше¬го сына. К происхождению и определению целей этого измыш-ления мы еще вернемся, а пока скажем несколько слов о его авторе.
Монах-иезуит Антоний Поссевин приехал в Москву в 1581 году, чтобы послужить посредником в переговорах русского царя со Стефаном Баторием, польским королем, вторгшимся в ходе Ливонской войны в русские границы, взявшим Полоцк, Великие Луки и осадившим Псков. Будучи легатом папы Григория XIII, Поссевин надеялся с помощью иезуитов добиться уступок от Иоанна IV, пользуясь сложным внешнеполитическим положени¬ем Руси. Его целью было вовсе не примирение враждующих, а подчинение Русской Церкви папскому престолу. Папа очень надеялся, что Поссевину будет сопутствовать удача, ведь Иоанн Грозный сам просил папу принять участие в деле примирения, обещал Риму дружбу и сулился принять участие в крестовом походе против турок.
"Но надежды папы и старания Поссевина не увенчались успе¬хом, — пишет М. В. Толстой. — Иоанн оказал всю природную гибкость ума своего, ловкость и благоразумие, которым и сам иезуит должен был отдать справедливость.., отринул домогатель¬ства о позволении строить на Руси латинские церкви, отклонил споры о вере и соединении Церквей на основании правил Фло¬рентийского собора и не увлекся мечтательным обещанием при¬обретения... всей империи Византийской, утраченной греками будто бы за отступление от Рима".
Известный историк Русской Церкви, Толстой мог бы доба¬вить, что происки Рима в отношении России имеют многовеко¬вую историю, что провал миссии сделал Поссевина личным врагом царя, что само слово "иезуит" из-за бессовестности и беспринципности членов ордена давно сделалось именем нари¬цательным, что сам легат приехал в Москву уже через несколько месяцев после смерти царевича и ни при каких условиях не мог быть свидетелем происшедшего... Много чего можно добавить по этому поводу. Показательна, например, полная неразбериха в "свидетельствах" о сыноубийстве.
Поссевин говорит, что царь рассердился на свою невестку, жену царевича, и во время вспыхнувшей ссоры убил его. Неле¬пость версии (уже с момента возникновения) была так очевидна, что потребовалось "облагородить" рассказ, найти более "достовер-ный" повод и "мотив убийства". Так появилась другая сказка — о том, что царевич возглавил политическую оппозицию курсу отца на переговорах с Баторием о заключении мира и был убит царем по подозрению в причастности к боярскому заговору. Излишне говорить, что обе версии совершенно голословны и бездоказа-тельны. На их достоверность невозможно найти и намека во всей массе дошедших до нас документов и актов, относящихся к тому времени.
А вот предположения о естественной смерти царевича Ивана имеют под собой документальную основу. Еще в 1570 году болезненный и благочестивый царевич, благоговейно страшась тягот предстоявшего ему царского служения, пожаловал в Кирилло-Белозерский монастырь огромный по тем временам вклад — тысячу рублей. Предпочитая мирской славе монашеский подвиг, он сопроводил вклад условием, чтобы "ино похочет постричися, царевича князя Ивана постригли за тот вклад, а если, по грехам, царевича не станет, то и поминати" (1).
Косвенно свидетельствует о смерти Ивана от болезни и то, что в "доработанной" версии о сыноубийстве смерть его последовала не мгновенно после "рокового удара", а через четыре дня, в Алек¬сандровской слободе. Эти четыре дня — скорее всего, время предсмертной болезни царевича.
В последние годы жизни он все дальше и дальше отходил от многомятежного бурления мирской суеты. Эта "неотмирность" наследника престола не мешала ему заниматься государственны¬ми делами, воспринимавшимися как "Божие тягло". Но душа его стремилась к Небу. Документальные свидетельства подтвержда¬ют силу и искренность этого стремления. В сборниках библиоте¬ки Общества истории и древностей помещены: служба преподоб¬ному Антонию Сийскому, писанная царевичем в 1578 году, "житие и подвиги аввы Антония чудотворца... переписано бысть многогрешным Иваном" и похвальное слово тому же святому, вышедшее из-под пера царевича за год до его смерти, в 1580 году. Православный человек поймет, о чем это говорит.
Высота духовной жизни Ивана была столь очевидна, что после церковного собора духовенство обратилось к нему с просьбой написать канон преподобному Антонию, которого царевич знал лично. "После канона, — пишет Иван в послесловии к своему труду, — написал я и житие; архиепископ Александр убедил написать и похвальное слово" (2). В свете этих фактов недобро¬совестность версии о "сыноубийстве" и о жестокости царевича ("весь в отца") кажется несомненной. Что же касается утвержде-ний о жестокости самого Грозного царя, к ним мы вернемся позже-Следующий "свидетель" и современник эпохи, о писаниях которого стоит упомянуть, это Генрих Штаден, вестфальский искатель приключений, занесенный судьбой в Москву времен Иоанна IV. "Неподражаемый цинизм" записок Штадена обратил на себя внимание даже советских историков.
"Общим смыслом событий и мотивами царя Штаден не ин¬тересуется, — замечает академик Веселовский, — да и по собственной необразованности он не был способен их понять... По низменности своей натуры Штаден меряет все на свой аршин". Короче — глупый и пошлый иностранец. Хорошо, если так. Однако последующие события дают основания полагать, что он очутился в России вовсе не случайно. "Судьба", занесшая Штаде-на в Москву, после этого вполне целенаправленно вернула его туда, откуда он приехал.
В 1576 году, вернувшись из России, Штаден засел в эльзас¬ском имении Люцельштейн в Вогезах, принадлежавшем пфальц¬графу Георгу Гансу. Там в течение года он составил свои записки о России, состоявшие из четырех частей: "Описания страны и управления московитов; Проекта завоевания Руси; Автобиогра¬фии и Обращения к императору Священной Римской империи."
Записки предназначались в помощь императору Рудольфу, которому Штаден предлагал: "Ваше римско-кесарское величество должны назначить одного из братьев Вашего величества в каче¬стве государя, который взял бы эту страну и управлял бы ею". 'Монастыри и церкви должны быть закрыты, — советовал далее автор "Проекта". — Города и деревни должны стать добычей воинских людей" (3).
В общем, ничего нового. Призыв "дранг нах Остен" традици¬онно грел сердца германских венценосцев и католических прелатов. Странно лишь то, что "творческое наследие" таких людей, как Генрих Штаден, может всерьез восприниматься в качестве сви¬детельства о нравах и жизни русского народа и его царя.
Русское государство в те годы вело изнурительную войну за возвращение славянских земель в Прибалтике, и время было самое подходящее, чтобы убедить европейских государей всту¬пить в антимосковскую коалицию. Штаден, вероятно, имел задание на месте разобраться с внутриполитической ситуацией в Москве и определить реальные возможности и перспективы ан¬тирусского политического союза. Он оказался хвастлив, тщесла-вен, жаден и глуп. "Бессвязный рассказ едва грамотного авантю-риста", — таков вывод Веселовского о "произведениях" Штадена.
Само собой разумеется, его записки кишат "свидетельствами" об "умерщвлениях и убийствах", "грабежах великого князя", 'опричных истязательствах" и тому подобными нелепостями, причем Штаден не постеснялся и себя самого объявить оприч¬ником и чуть ли не правой рукой царя Иоанна. Вряд ли стоит подробнее останавливаться на его записках. Да и сам он не заслуживал бы даже упоминания, если бы не являлся типичным представителем той среды, нравы и взгляды которой стали ис¬точниками формирования устойчивой русофобской легенды об Иване Грозном.
О недобросовестности иностранных "свидетелей" можно гово¬рить долго. Можно упомянуть англичанина Джерома Горсея, утверждавшего, что в 1570 году во время разбирательств в Нов¬городе, связанных с подозрениями в измене верхов города царю (и с мерами по искоренению вновь появившейся "ереси жидов-ствующих"), Иоанн IV истребил с опричникамии 700 000 чело¬век. Можно... Но справедливость требует отметить, что среди иностранцев находились вполне достойные люди, не опускавши-еся до столь низкопробной лжи.
Гораздо печальнее то, что русские историки восприняли ле¬генды и мифы о царствовании Иоанна Грозного так некритично, да и в фактической стороне вопроса не проявляли должной осто¬рожности. Чего стоит одно заявление Карамзина о том, что во время пожара Москвы, подожженной воинами Девлет-Гирея в ходе его набега в 1571 году, "людей погибло невероятное множе¬ство... около осьмисот тысяч", да еще более ста тысяч пленников хан увел с собой. Эти утверждения не выдерживают никакой критики — во всей Москве не нашлось бы и половины "сгорев¬ших", а число пленных Девлет-Гирея вызывает ассоциации со Сталинградской операцией Великой Отечественной войны.
Столь же сомнительно выглядят сообщения о "семи женах" царя и его необузданном сладострастии, обрастающие в зависи¬мости от фантазии обвинителей самыми невероятными подроб¬ностями.
Желание показать эпоху в наиболее мрачном свете превозмог¬ло даже доводы здравого смысла, не говоря о полном забвении той церковно-православной точки зрения, с которой лишь и можно понять в русской истории хоть что-нибудь. Стоит встать на нее, как отпадает необходимость в искусственных выводах и надуманных построениях. Не придется вслед за Карамзиным гадать — что вдруг заставило молодого добродетельного царя стать "тираном". Современные историки обходят этот вопрос стороной, ибо нелепость деления царской биографии на два про¬тивоположных по нравственному содержанию периода — добро¬детельный (до 30 лет) и "кровожадный" — очевидна, но предло¬жить что-либо иное не могут.
А между тем это так просто. Не было никаких "периодов", как не было и "тирана на троне". Был первый русский царь — строивший, как и его многочисленные предки, Русь — Дом Пре¬святой Богородицы и считавший себя в этом доме не хозяином, а первым слугой.
СЕ БО БОГ ПОМОГАЕТ МИ... ИСТОРИЯ ЦАРСТВОВАНИЯ КАК ОНА ЕСТЬ
ФИГУРА ЦАРЯ Иоанна IV Васильевича Грозного (1530—1584) и эпоха его царствования как бы венчают собой период станов¬ления русского религиозного самосознания. Именно к этому времени окончательно сложились и оформились взгляды русско¬го народа на самое себя, на свою роль в истории, на цель и смысл существования, на государственные формы народного бытия.
Царствование Иоанна IV протекало бурно. Со всей возможной выразительностью ее течение обнажило особенность русской ис¬тории, состоящую в том, что ее ход имеет в основе не "баланс интересов" различных сословий, классов, групп, а понимание общего дела, всенародного служения Богу, религиозного долга.
Началось царствование смутой. Будущий "грозный царь" вступил на престол будучи трех лет от роду. Реальной властитель¬ницей Руси стала его мать — Елена, "чужеземка литовского, ненавистного рода", по словам Карамзина. Ее недолгое (четыре года) правление было ознаменовано развратом и жестокостью не столько личными, сколько проистекавшими из нравов и интриг ближних бояр — бывших удельных князей и их приближенных.
По старой удельной привычке каждый из них "тянул на себя", ставя личные интересы власти и выгоды выше общенародных и государственных нужд. Численно эта беспринципная прослойка была ничтожна, но после смерти Елены, лишившись последнего сдерживающего начала, ее представители учинили между собой в борьбе за власть погром, совершенно расстроивший управление страной. Разделившись на партии князей Шуйских и Вельских, бояре, по словам Ключевского", повели ожесточенные усобицы друг с другом из личных фамильных счетов, а не за какой-нибудь государственный порядок".
В 1547 году сгорела Москва. Пожар и последовавший за ним всенародный мятеж потрясли юного Иоанна. В бедствиях, обру¬шившихся на Россию, он увидел мановение десницы Божией, карающей страну и народ за его, царя, грехи и неисправности. Пожар почти совпал по времени с венчанием Иоанна на царство.
Церковное Таинство Миропомазания открыло юному монарху глубину мистической связи царя с народом и связанную с этим величину его религиозной ответственности. Иоанн осознал себя "игуменом всея Руси". И это осознание с того момента руководи¬ло всеми его личными поступками и государственными начина¬ниями до самой кончины.
Чтобы понять впечатление, произведенное на царя помазани¬ем его на царство, надо несколько слов сказать о происхождении и смысле чина коронации (4).
Чин коронации православных монархов известен с древней¬ших времен. Первое литературное упоминание о нем дошло до нас из IV века, со времени императора Феодосия Великого. Бо¬жественное происхождение царской власти не вызывало тогда сомнений. Это воззрение на власть подкреплялось у византий¬ских императоров и мнением о Божественном происхождении самих знаков царственного достоинства. Константин VII Порфирогенит (913-959) пишет в наставлениях своему сыну: "Если когда-нибудь хазары или турки, или россы, или какой-нибудь другой из северных и скифских народов потребует в знак рабства и подчиненности присылки ему царских инсигний: венцов или одежд, то должно знать, что эти одежды и венцы не людьми изготовлены и не человеческим искусством измышлены и сде¬ланы, но в тайных книгах древней истории писано, что Бог, поставив Константина Великого первым христианским царем, через ангела Своего послал ему эти одежды и венцы".
Исповедание веры составляло непременное требование чина коронации. Император сначала торжественно возглашал его в церкви, и затем, написанное, за собственноручной подписью, передавал патриарху. Оно содержало Православный Никео-Царьградский Символ Веры и обещание хранить апостольское предание и установления церковных соборов.
Богу было угодно устроить так, что преемниками византий¬ских императоров стали русские великие князья, а затем цари. Первые царские инсигний получил Владимир Святой "мужества ради своего и благочестия", по словам святого митрополита Макария. Произошло это не просто так — "таковым дарованием не от человек, но по Божьим судьбам неизреченным претворяюще и преводяще славу греческого царства на российского царя". Сам Иван Грозный полностью разделял этот взгляд на преемствен¬ность Русского царства. Он писал о себе: "Государь наш зоветца царем потому: прародитель его великий князь Владимир Святославович, как крестился сам и землю Русскую крестил, и царь греческий и патриарх венчали его на царство, и он писался царем".
Чин венчания Иоанна IV на царство не сильно отличался от того, как венчались его предшественники. И все же воцарение Грозного стало переломным моментом: в становлении русского народа— как народа-богоносца, русской государственности — как религиозно осмысленной верозащитной структуры, русского са¬мосознания — как осознания богослужебного долга, русского "воцерковленного" мироощущения — как молитвенного чувства промыслительности всего происходящего. Соборность народа и его державность слились воедино, воплотившись в личности Русского Православного Царя.
Дело в том, что Грозный стал первым Помазанником Божиим на русском престоле. Несколько редакций дошедшего до нас подробного описания чина его венчания не оставляют сомнений: Иоанн IV Васильевич стал первым русским государем, при вен-чании которого на царство над ним было совершено церковное Таинство Миропомазания.
Помазание царей святым миром (благовонным маслом особого состава) имеет свое основание в прямом повелении Божием. Об этом часто говорит Священное Писание, сообщая о помаза¬нии пророками и первосвященниками ветхозаветных царей в так дарования им особой благодати Божией для богоугодного управления народом и царством. Православный катехизис сви¬детельствует, что "миропомазание есть таинство, в котором веру¬ющему при помазании священным миром частей тела во имя Святаго Духа, подаются дары Святаго Духа, возращающие и укрепляющие в жизни духовной".
Над каждым верующим это таинство совершается лишь еди¬ножды — сразу после крещения. Начиная с Грозного, русский царь был единственным человеком на земле, над кем Святая Церковь совершала это таинство дважды — свидетельствуя о благодатном даровании ему способностей, необходимых для не-легкого царского служения.
Приняв на себя груз ответственности за народ и державу, юный царь с ревностью приступил к делам государственного, общественного и церковного устроения. Послушаем Карамзина: "Мятежное господство бояр рушилось совершенно, уступив место единовластию царскому, чуждому тиранства и прихотей. Чтобы торжественным действием веры утвердить благословенную перемену в правлении и в своем сердце, государь на несколько дней уединился для поста и молитвы; созвал святителей, умиленно каялся в грехах и, разрешенный, успокоенный ими в совести, причастился Святых Тайн. Юное, пылкое сердце его хотело от¬крыть себя перед лицом России: он велел, чтобы из всех городов прислали в Москву людей избранных, всякого чина или состоя¬ния, для важного дела государственного. Они собралися — и в день воскресный, после обедни, царь вышел из Кремля с духо¬венством, с крестами, с боярами, с дружиною воинскою, на лобное место, где народ стоял в глубоком молчании. Отслужили молебен. Иоанн обратился к митрополиту и сказал: "Святой владыко! Знаю усердие твое ко благу и любовь к отечеству: будь же мне поборником в моих благих намерениях. Рано Бог лишил меня отца и матери; а вельможи не радели обо мне: хотели быть самовластными; моим именем похитили саны и чести, богатели неправдою, теснили народ — и никто не претил им. В жалком детстве своем я казался глухим и немым: не внимал стенанию бедных, и не было обличения в устах моих! Вы, вы делали, что хотели, злые крамольники, судии неправедные! Какой ответ да¬дите нам ныне? Сколько слез, сколько крови от вас пролилося? Я чист от сея крови! А вы ждите суда небесного!"
Тут государь поклонился на все стороны и продолжал: "Люди Божий и нам Богом дарованные! Молю вашу веру к Нему и любовь ко мне: будьте великодушны! Нельзя исправить минув¬шего зла: могу только впредь спасать вас от подобных притесне¬ний и грабительств. Забудьте, чего уже нет и не будет; оставьте ненависть, вражду; соединимся все любовию христианскою. От¬ныне я судия ваш и защитник".
В сей великий день, когда Россия в лице своих поверенных присутствовала на лобном месте, с благоговением внимая иск¬реннему обету юного венценосца жить для ее счастья, Иоанн в восторге великодушия объявил искреннее прощение виновным боярам; хотел, чтобы митрополит и святители также их простили именем Судии небесного; хотел, чтобы все россияне братски обнялись между собою; чтобы все жалобы и тяжбы прекратились миром до назначенного им срока...".
Повелением царским был составлен и введен в действие но¬вый судебник. С целью всероссийского прославления многочис¬ленных местночтимых святых и упорядочения жизни Церкви Иоанн созвал подряд несколько церковных соборов, к которым самолично составил список вопросов, требовавших соборного решения. В делах царя ближайшее участие принимали его лю¬бимцы — иерей Сильвестр и Алексей Адашев, ставшие во главе "Избранной Рады" — узкого круга царских советников, опреде¬лявших основы внутренней и внешней политики.
В 1552 году успешно закончился "крестовый" поход против казанских татар. Были освобождены многие тысячи христиан¬ских пленников, взята Казань, обеспечена безопасность восточ¬ных рубежей. "Радуйся, благочестивый Самодержец, — прислал гонца Иоанну князь Михаил Воротынскй, — Казань наша, царь ее в твоих руках; народ истреблен, кои в плену; несметные богат¬ства собраны. Что прикажешь?" "Славить Всевышнего", — отве¬тил Иоанн. Тогда же он обрел прозвище "Грозный" — то есть страшный для иноверцев, врагов и ненавистников России. "Не мочно царю без грозы быти, — писал современный автор. — Как конь под царем без узды, тако и царство без грозы".
Счастливое течение событий прервалось в 1553 году тяжелой болезнью молодого царя. Но страшнее телесного недуга оказы¬ваются душевные раны, нанесенные теми, кому он верил во всем, как себе. У изголовья умирающего Иоанна бояре спорят между собою, деля власть, не стесняясь тем, что законный царь еще жив. Наперсники царские — Сильвестр и Адашев — из страха ли, или по зависти, отказываются присягать законному наследнику, ма¬лолетнему царевичу Дмитрию. В качестве кандидатуры на пре¬стол называется двоюродный брат царя — князь Владимир Анд¬реевич.
Россия оказывается на грани нового междоусобного кровопро¬лития. "В каком волнении была душа Иоанна, когда он на пороге смерти видел непослушание, строптивость в безмолвных дотоле подданных, в усердных любимцах, когда он, государь самовласт¬ный и венчанный славою, должен был смиренно молить тех, которые еще оставались ему верными, чтобы они охраняли се¬мейство его, хотя бы в изгнании", — говорит М. В. Толстой. И все же— "Иоанн перенес ужас этих минут, выздоровел и встал с одра... исполненный милости ко всем боярам". Царь всех простил! Царь не помнил зла. Царь посчитал месть чувством, недостойным христианина и монарха.
Выздоровление Иоанна, казалось, вернуло силы всей России. В 1556 году русское войско взяло Астрахань, окончательно раз¬рушив надежды татар на восстановление их государственной и поенной мощи на Востоке. Взоры царя обратились на Запад. Обеспечив мир на восточной границе, он решил вернуть на Западе древние славянские земли, лишив Ватикан плацдарма для военной и духовной агрессии против Руси. Но здесь его поджидало новое разочарование. Измена приближенных во вре¬мя болезни, как оказалось, вовсе не была досадной случайностью, грехопадением, искупленным искренним раскаянием и переме¬ной в жизни.
"Избранная Рада" воспротивилась планам царя. Вопреки здравому смыслу она настаивала на продолжении войны против татар — на этот раз в Крыму, не желая понимать, что само географическое положение Крыма делало его в те времена неприступной для русских полков крепостью. Сильвестр и Ада-шев надеялись настоять на своем, но царь на этот раз проявил характер. Он порвал с "Избранной Радой", отправив Адашева в действующую армию, а Сильвестра — в Кирилло-Белозерский монастырь, и начал войну на Западе, получившую впоследствии название Ливонской. Вот как рисует Карамзин портрет Иоан¬на того времени:
"И россияне современные, и чужеземцы, бывшие тогда в Мо¬скве, изображают сего юного, тридцатилетнего венценосца как пример монархов благочестивых, мудрых, ревностных ко славе и счастию государства. Так изъясняются первые: "Обычай Иоан-на есть соблюдать себя чистым пред Богом. И в храме, и в молитве уединенной, и в совете боярском, и среди народа у него одно чувство: "Да властвую, как Всевышний указал властвовать своим истинным помазанникам!" Суд нелицемерный, безопас¬ность каждого и общая, целость порученных ему государств, торжество веры, свобода христиан есть всегдашняя дума его.
Обремененный делами, он не знает иных утех, кроме совести мирной, кроме удовольствия исполнять свою обязанность; не хочет обыкновенных прохлад царских... Ласковый к вельможам и народу — любя, награждая всех по достоинству — щедростию искореняя бедность, а зло — примером добра, сей Богом урож¬денный царь желает в день Страшного суда услышать глас ми¬лости: "Ты еси царь правды!" И ответствовать с умилением: "Се аз и люди яже дал ми еси Ты!"
Не менее хвалят его и наблюдатели иноземные, англичане, приезжавшие в Россию для торговли. "Иоанн, — пишут они, — затмил своих предков и могуществом, и добродетелью; имеет многих врагов и смиряет их. Литва, Польша, Швеция, Дания, Ливония, Крым, Ногаи ужасаются русского имени. В отношении к подданным он удивительно снисходителен, приветлив; любит разговаривать с ними, часто дает им обеды во дворце и, несмотря на то, умеет быть повелительным; скажет боярину: "Иди!" — и боярин бежит; изъявит досаду вельможе — и вельможа в отчая¬нии; скрывается, тоскует в уединении, отпускает волосы в знак горести, пока царь не объявит ему прощения.
Одним словом, нет народа в Европе, более россиян преданного своему государю, коего они равно и страшатся, и любят. Непре¬станно готовый слушать жалобы и помогать, Иоанн во все вхо¬дит, все решит; не скучает делами и не веселится ни звериною ловлей, ни музыкою, занимаясь единственно двумя мыслями: как служить Богу и как истреблять врагов России!"
Честно говоря, трудно понять, как после подобных описаний тот же Карамзин мог изобразить дальнейшее царствование Иоанна в виде кровавого безумия, а самого царя рисовать насто¬ящим исчадием ада.
С высылкой предводителей боярской партии интриги не пре¬кратились. В 1560 году при странных обстоятельствах умерла супруга Иоанна — кроткая и нищелюбивая Анастасия. Возникли серьезные опасения, что царицу отравили, боясь ее влияния на царя, приписывая этому влиянию неблагоприятное (для бывших царских любимцев) развитие событий. Кроме того, смерть цари¬цы должна была по замыслу отравителей положить конец и высокому положению при дворе ее братьев, в которых видели опасных конкурентов в борьбе за власть.
Произведенное дознание показало, что нити заговора тянутся к опальным вельможам — Адашеву и Сильвестру. И снова Иоанн, вопреки очевидности, пощадил жизнь заговорщиков. Сильвестр был сослан на Соловки, а Алексей Адашев взят под стражу в Дерпте, где и умер вскоре естественною смертью от горячки, лишив будущих историков возможности лишний раз позлосло¬вить о "терроре" и "жестокости царя".
Позднее Иоанн так описывал эти события: "Ради спасения души моей приближил.я к себе иерея Сильвестра, надеясь, что он по своему сану и разуму будет мне поспешником во благе; но сей лукавый лицемер, обольстив меня сладкоречием, думал единст¬венно о мирской власти и сдружился с Адашевым, чтобы управ¬лять царством без царя, им презираемого. Они снова вселили дух своевольства в бояр, раздали единомышленникам города и воло¬сти; сажали, кого хотели, в думу; заняли все места своими угод¬никами... (Царю) запрещают ездить по святым обителям; не дозволяют карать немцев... К сим беззакониям присоединяется измена: когда я страдал в тяжкой болезни, они, забыв верность и клятву, в упоении самовластия хотели, помимо сына моего, взять себе иного царя, и не тронутые, не исправленные нашим велико¬душием, в жестокости сердец своих чем платили нам за оное? Новыми оскорблениями: ненавидели, злословили царицу Ана¬стасию и во всем доброхотствовали князю Владимиру Андрееви¬чу. И так удивительно ли, что я решился наконец не быть мла-денцем в летах мужества и свергнуть иго, возложенное на царство лукавым попом и неблагодарным слугою Алексием?" (5).
Верный привычке решать дело по возможности миром, царь ограничился ссылкой Сильвестра и Адашева, не тронув более никого из их приверженцев. Надеясь разбудить совесть, он лишь потребовал от "всех бояр и знатных людей" клятвы быть верными государю и впредь не измышлять измен. Все присягнули. И что же? Князь Дмитрий Вишневицкий, воевода юга России, бросил ратников и перебежал к Сигизмунду, врагу Иоанна. Не ужившись с литовцами, переметнулся в Молдавию, вмешался там по при-вычке в интриги вокруг молдавского господаря Стефана, был схвачен и отправлен в Стамбул, где султан казнил его как смуть¬яна и бунтовщика. Так отплатил князь за доверие своему царю. Да если бы он один!
В 1564 году доверенный друг Иоанна, князь Андрей Курбский, наместник царя в Дерпте, тайно, ночью, оставив жену и девяти¬летнего сына, ушел к литовцам. Мало того, что он изменил царю, — Курбский предал родину, став во главе литовских отрядов в войне с собственным народом. Подлость всегда ищет оправда¬ния, стараясь изобразить себя стороной пострадавшей, и князь Курбский не постеснялся написать царю письмо, оправдывая свою измену "смятением горести сердечной" и обвиняя Иоанна в "мучительстве".
Насколько правдивы обвинения Курбского, видно хотя бы на примере взаимоотношений царя и святого Германа Казанского. Курбский рассказывает, что Герман был соборно избран митро¬политом, но между ним и Иоанном произошел разрыв по поводу опричнины. В беседе с царем наедине (!) святитель якобы "тихи¬ми и кроткими словесы" обличил царя и тот двумя днями позже велел его то ли удушить, то ли отравить. На самом деле в совре¬менных событиям источниках нет никаких следов избрания Гер¬мана на митрополию. Наоборот, 25 июля 1566 года Казанский святитель участвовал в поставлении святого Филиппа митропо-литом. А умер он 6 ноября 1567 года, благополучно прожив в мире и покое полтора года после своего "удушения" (6).
Клеветой оказывается и утверждение князя о том, что по указанию царя был раздавлен с помощью какого-то ужасного приспособления преподобный Корнилий Псковский со своим учеником Вассианом Муромцевым. На все эти ужасы нет и намека ни в одном из дошедших до нас письменных свиде¬тельств, а в "Повести о начале и основании Печерского монасты¬ря" о смерти преподобного (случившейся, вероятно, в присутст¬вии царя) сказано: "От тленного сего жития земным царем пред¬послан к Небесному Царю в вечное жилище". Надо обладать буйной фантазией, чтобы на основании этих слов сделать выводы о "казни" преподобного Иоанном IV.
Мало того, из слов Курбского вытекает, что Корнилий умер¬щвлен в 1577 году. Надпись же на гробнице о времени смерти преподобного указывает дату 20 февраля 1570 года. Известно, что в этот самый день святой Корнилий встречал царя во Пскове и был принят им ласково — потому-то и говорит "Повесть" о том, что подвижник был "предпослан" царем в "вечное жилище" (7). Но для Курбского действительное положение дел не имело зна¬чения. Ему важно было оправдать себя и унизить Иоанна*.
Царь ответил изменнику так: "Во Имя Бога Всемогущего, Того, Кем живем и движемся, Кем цари царствуют и сильные глаголют, смиренный христианский ответ бывшему российско¬му боярину, нашему советнику и воеводе, князю Андрею Михай¬ловичу Курбскому... Почто, несчастный, губишь душу изменою, спасая бренное тело бегством? Я читал и разумел твое послание. Яд аспида в устах изменника — слова его подобны стрелам. Жалуешься на претерпенные тобою гонения; но ты не уехал бы к врагу нашему, если бы не излишно миловали вас, недостойных. Бесстыдная ложь, что говоришь о наших мнимых жестокостях! Не губим "сильных во Израиле"; их кровью не обагряем церквей Божиих; сильные, добродетельные здравствуют и служат нам. Казним одних изменников — и где же щадят их?.. Имею нужду в милости Божией, Пречистыя Девы Марии и святых угодников: наставления человеческого не требую. Хвала Всевышнему: Рос¬сия благоденствует... Угрожаешь мне судом Христовым на том свете: а разве в сем мире нет власти Божией? Вот ересь манихейская! Вы думаете, что Господь царствует только на небесах, диавол — во аде, на земле же властвуют люди: нет, нет! Везде Господня держава, и в сей, и в будущей жизни!.. Положи свою грамоту в могилу с собою: сим докажешь, что и последняя искра христианства в тебе угасла: ибо христианин умирает с любовию, с прощением, а не со злобою" (8).
История рассудила, кто прав в этом споре царя со своим бывшим советником. Труды Иоанна Васильевича завершили сложение России — сложение столь прочное, что и восемь лет злополучной Смуты (1605—1613), новые измены боярские, по¬ходы самозванцев, католическая интервенция и раскол церков¬ный не смогли разрушить его.
"Обласканный Сигизмундом" Курбский, по словам Карамзи¬на, "предал ему свою честь и душу; советовал, как губить Россию..., убеждал его действовать смелее, не жалеть казны, чтобы возбу¬дить против нас хана, — и скоро услышали в Москве, что 70 000 литовцев, ляхов, прусских немцев, венгров, волохов с изменни¬ком Курбским идут к Полоцку; что Дивлет Гирей с 60 000 хищников вступил в Рязанскую область..."
Терпеть далее такое положение вещей было нельзя. Оно гро¬зило не царю — под угрозой оказывалось существование России. После долгих и мучительных колебаний Иоанн Грозный принял единственно возможное для христианина решение: вынести дело на всенародный суд. Царь прекрасно понимал, что заставить человека нести "Божие тягло" силой — нельзя. Можно добиться внешней покорности, но принять на себя "послушание", осмыс¬ленное как религиозный долг, человек должен добровольно. На¬род русский должен был решить сам: желает ли он быть народом-богоносцем, хранителем Истины и жизни Православия — или отказывается от этого служения. Согласен ли народ нести все тяготы, искушения и соблазны,
* Не считая "обличительных" писем, Курбский написал "Историю князя великого Московского о делах, яже слышахом у достоверных мужей и яже видехом очима нашима", где продолжал клеветать на царя.
грозящие ему на этом пути, по слову Писания: "Чадо, аще приступавши работати Господеви Богу, уготови душу твою во искушение; управи сердце твое и потерпи" (Сир. 2:1-2)? И русский народ ответил царю: "Да!"
В начале зимы 1564 года Иоанн Васильевич покинул Москву в сопровождении верных ему ближних бояр, дворян и приказных людей "выбором изо всех городов" с женами и детьми. "Третьего декабря рано явилось на Кремлевской площади множество саней, — рассказывает Карамзин. — В них сносили из дворца золото и серебро, святые иконы, кресты... Духовенство, бояре ждали госу¬даря в церкви Успения: он пришел и велел митрополиту служить обедню: молился с усердием, принял благословение... милостиво дал целовать руку свою боярам, чиновникам, купцам: сел в сани с царицею, с двумя сыновьями..." — и уехал из Москвы.
Поездив по окрестным монастырям, побывав у Троицы, царь к Рождеству остановился в Александровской слободе, в 112 вер¬стах от Москвы. Народ ждал, чтобы Иоанн объяснил свое стран¬ное поведение. Царь не заставил себя ждать долго.
3 января нового 1565 года в Москву прискакал гонец Констан¬тин Поливанов. Он вез две царские грамоты. В одной из них, врученной послом митрополиту Афанасию, Грозный описывал все измены, мятежи и неустройства боярского правления, сето¬вал на невозможность в таких условиях нести служение царя и заключал, что "не хотя многих изменных дел терпети, мы от великой жалости сердца оставили государство и поехали, куда Бог укажет нам путь". В другой грамоте, адресованной москов¬скому простонародью, купцам, всем тяглым людям и всенародно читанной на площади, Иоанн объявлял, чтобы русские люди сомнения не держали — царской опалы и гнева на них нет.
Царь не отрекался от престола, сознавая ответственность за народ и за страну. Он как бы спрашивал: "Желаете ли над собой меня, Русского Православного Царя, Помазанника Божия, как символ и знак своего избранничества и своего служения? Готовы подклониться под "иго и бремя" Богоустановленной власти, со¬служить со мною, отринув личное честолюбие, жажду обогаще¬ния, междоусобицы и старые счеты?" Воистину, это был один из наиболее драматических моментов русской истории. "Все замер¬ло, — говорит Ключевский, — столица мгновенно прервала свои обычные занятия: лавки закрылись, приказы опустели, песни замолкли..." Странное, на первый взгляд, поведение царя на са¬мом деле было глубоко русским, обращалось к издавно сложив¬шимся отношениям народа и власти*.
Когда первое оцепенение москвичей прошло, столица бук¬вально взорвалась народными сходками:
"Государь нас оставил, — вопил народ. — Мы гибнем. Кто будет нашим защитником в войнах с иноплеменниками? Как могут быть овцы без пастыря?" Духовенство, бояре, сановники, приказ¬ные люди, проливая слезы, требовали от митрополита, чтобы он умилостивил Иоанна, никого не жалея и ничего не страшася. Все
говорили ему одно: "Пусть царь казнит своих лиходеев: в животе и смерти воля его; но царство да не останется без главы! Он наш владыка, Богом данный: иного не ведаем. Мы все с своими головами едем за тобою бить челом и плакаться".
То же говорили купцы и мещане, прибавляя: "Пусть царь укажет нам своих изменников: мы сами истребим их!" Митро¬полит хотел немедленно ехать к царю; но в общем совете поло¬жили, чтобы архипастырь остался блюсти столицу, которая была в неописуемом смятении.
Все дела пресеклись: суды, приказы, лавки, караульни опусте¬ли. Избрали главными послами святителя Новгородского Пиме¬на и Чудовского архимандрита Левкия; но за ними отправились и все другие епископы: Никандр Ростовский, Елевферий Суз-дальский, Филофей Рязанский, Матфей Крутицкий, архиманд¬риты: Троицкий, Симоновский, Спасский, Андрониковский; за духовенством вельможи, князья Иван Дмитриевич Вельский, Иван Федорович Мстиславский, — все бояре, окольничие, дворя-не и приказные люди прямо из палат митрополитовых, не заехав к себе в домы; также и многие гости, купцы, мещане, чтобы ударить челом государю и плакаться".
Народ сделал свой выбор. Осознанно и недвусмысленно он выразил свободное согласие "сослужить" с царем в деле Божием — для созидания России как "Дома Пресвятой Богородицы", как хранительницы и защитницы спасительных истин Церкви. Царь понял это, 2 февраля торжественно вернулся в Москву и присту¬пил к обустройству страны.
Первым его шагом на этом пути стало учреждение опрични¬ны. Само слово "опричнина" вошло в употребление задолго до Ивана Грозного. Так назывался остаток поместья, достаточный для пропитания вдовы и сирот павшего в бою или умершего на службе воина. Поместье, жаловавшееся великим князем за служ¬бу, отходило в казну, опричь (кроме) этого небольшого участка.
Иоанн Грозный назвал опричниной города, земли и даже улицы в Москве, которые должны были быть изъяты из привыч¬ной схемы административного управления и переходили под личное и безусловное управление царя, обеспечивая материально "опричников" — корпус царских единомышленников, его со-слу-живцев в деле созидания такой формы государственного устрой¬ства, которая наиболее соответствует его религиозному призва¬нию. Есть свидетельства, что состав опричных земель менялся —
* Даже такой историк, как Альшиц, вынужден заметить, что "власть мос¬ковского царя держалась тогда на основаниях скорее духовных, чем материальных: на традиции подчинения подданных великокняжеской власти... на поддержке со стороны Церкви". Русский царь не мог и не хотел править силой. Он желал послушания не "за страх", а "за совесть".
часть их со временем возвращалась в "земщину" (то есть к обыч¬ным формам управления), из которой, в свою очередь, к "оприч¬нине" присоединялись новые территории и города. Таким обра¬зом, возможно, что через сито опричнины со временем должна была пройти вся Россия.
Опричнина стала в руках царя орудием, которым он просеивал всю русскую жизнь, весь ее порядок и уклад, отделял добрые семена русской православной соборности и державности от пле¬вел еретических мудрствований, чужебесия в нравах и забвения своего религиозного долга.
Даже внешний вид Александровской слободы, ставшей как бы сердцем суровой брани за душу России, свидетельствовал о на¬пряженности и полноте религиозного чувства ее обитателей. В ней все было устроено по типу иноческой обители — палаты, кельи, великолепная крестовая церковь (каждый ее кирпич был запечатлен знамением Честнаго и Животворящего Креста Гос¬подня). Ревностно и неукоснительно исполнял царь со своими опричниками весь строгий устав церковный.
Как некогда богатырство, опричное служение стало формой церковного послушания — борьбы за воцерковление всей русской жизни, без остатка, до конца. Ни знатности, ни богатства не требовал царь от опричников, требовал лишь верности, говоря: "Ино по грехом моим учинилось, что наши князи и бояре учали изменяти, и мы вас, страдников, приближали, хотячи от вас службы и правды".
Проворный народный ум изобрел и достойный символ рев¬ностного служения опричников; "они ездили всегда с собачьими головами и метлами, привязанными к седлам, — пишет Карам¬зин, — в ознаменование того, что грызут лиходеев царских и метут Россию".
Учреждение опричнины стало переломным моментом царст¬вования Иоанна IV. Опричные полки сыграли заметную роль в отражении набегов Дивлет-Гирея в 1571 и 1572 годах, двумя годами раньше с помощью опричников были раскрыты и обез-врежены заговоры в Новгороде и Пскове, ставившие своей целью отложение от России под власть Литвы и питавшиеся, вероятно, ересью "жидовствующих", которая пережила все гонения.
В 1575 году, как бы подчеркивая, что он является царем "верных", а остальным "земским" еще надлежит стать таковыми, пройдя через опричное служение, Иоанн IV поставил во главе земской части России крещеного татарина — касимовского царя Семена Бекбулатовича. Каких только предположений не выска¬зывали историки, пытаясь разгадать это "загадочное" поставление! Каких только мотивов не приписывали царю! Перебрали все: политическое коварство, придворную интригу, наконец, про¬сто "прихоть тирана"... Не додумались лишь до самого простого — до того, что Семен Бекбулатович действительно управлял земщиной (как, скажем, делал это князь-кесарь Ромодановский в отсутствие Петра I), пока царь "доводил до ума" устройство опричных областей.
Был в этом "разделении полномочий" и особый мистический смысл. Даруя Семену титул "великого князя всея Руси", а себя именуя московским князем Иваном Васильевым, царь обличал ничтожество земных титулов и регалий власти перед небесным избранничеством на царское служение, запечатленным в Таин¬стве Миропомазания. Он утверждал ответственность русского царя перед Богом, отрицая значение человеческих названий.
Приучая Русь, что она живет под управлением Божиим, а не человеческим, Иоанн как бы говорил всем: "Как кого ни назови — великим ли князем всея Руси или Иванцом Васильевым, а царь, помазанник Божий, отвечающий за все происходящее здесь — все же я, и никто не в силах это изменить".
Так царствование Грозного царя клонилось к завершению. Неудачи Ливонской войны, лишившие Россию отвоеванных бы¬ло в Прибалтике земель, компенсировались присоединением бескрайних просторов Сибири в 1579—1584 годах. Дело жизни царя было сделано — Россия окончательно и бесповоротно встала на путь служения, очищенная и обновленная опричниной. В Новгороде и Пскове были искоренены рецидивы жидовствования, Церковь обустроена, народ воцерковлен, долг избранниче-ства — осознан. В 1584 году царь мирно почил, пророчески предсказав свою смерть*. В последние часы земной жизни сбы¬лось его давнее желание — митрополит Дионисий постриг госу¬даря, и уже не Грозный царь Иоанн, а смиренный инок Иона предстал перед Всевышним Судией, служению Которому посвя¬тил он свою бурную и нелегкую жизнь.
УПАСЕШИ Я ЖЕЗЛОМ ЖЕЛЕЗНЫМ... ИГУМЕН ВСЕЯ РУСИ
ВРЯД ЛИ МОЖНО до конца понять течение русской истории, не разгадав личности Грозного царя. Историки давно сошлись на том, что он был самым даровитым и образованным человеком своего времени. "Муж чудного рассуждения, в науке книжного почитания доволен и многоречив", — характеризует Грозного один из современников. "Несмотря на все умозрительные изъяс¬нения, характер Иоанна... есть для ума загадка", — сетует Карам¬зин, готовый "усомниться в истине самых достоверных о нем известий"... Ключевский пишет о царе: "От природы он получил ум бойкий и гибкий, вдумчивый и немного насмешливый, на¬стоящий великорусский московский ум".
Характеристики можно множить, они будут совпадать или противоречить друг другу, вызывая одно неизменное чувство неудовлетворения, недосказанности, неясности. Высокий дух и "воцерковленное" мироощущение царя оказались не по зубам осуетившимся историкам, плотной завесой тайны окутав внут¬реннюю жизнь Иоанна IV от нескромных и предвзятых взглядов.
* Одним из пунктов завещания Иоанна было указание освободить всех военнопленных.
Духовная проказа рационализма, лишая веры, лишает и спо¬собности понимать тех, для кого вера есть жизнь. "Еще ли окаменено сердце ваше имате? Очи имуще — не видите, и уши имущи — не слышите" (Мрк. 8:17-18), — обличал Господь маловеров. Окаменевшие неверием сердца повлекли за собой слепоту духов¬ную, лишив историков возможности увидеть сквозь туман наве¬тов и клевет настоящего Иоанна, услышать его искренний, пол¬ный горячей веры голос.
Как бы предчувствуя это, сетовал Грозный царь, стеная от тягот и искушений своего служения: "Тело изнемогло, болезнует дух, раны душевные и телесные умножились, и нет врача, кото¬рый бы исцелил меня. Ждал я, кто бы поскорбел со мной, и не явилось никого; утешающих я не нашел — заплатили мне злом за добро, ненавистью — за любовь".
Мягкий и незлобивый по природе, царь страдал и мучился, вынужденный применять суровые меры. В этом он удивительно напоминает своего венценосного предка — святого благоверного князя Владимира равноапостольного, отказавшегося было карать преступников, боясь погрешить против христианского милосер¬дия. "Боюсь греха!" — эти слова святого Владимира как нельзя лучше применимы и к Грозному царю. Несмотря на многочис¬ленные свидетельства растущей измены, он из года в год откла¬дывал наказание виновных. Прощал измены себе, пока было возможно. Но считал, что не имеет права простить измены делу Божию, строению Святой Руси, ибо мыслил обязанности Пома¬занника Божия как блюстителя верности народа своему промыслительному предназначению.
Когда в 1565 году в Александровской слободе царь принял решение силой выжечь крамолу в России, это решение далось ему страшным напряжением воли. Вот портрет царя, каким его знали до этого знаменательного дня: Иоанн был "велик ростом, строен, имел высокие плечи, крепкие мышцы, широкую грудь, прекрас¬ные волосы, длинный ус, нос римский, глаза небольшие; серые, но светлые, проницательные, исполненные огня, и лицо прият¬ное" (9).
Когда же царь вернулся в Москву и, созвав духовенство, бояр, знатнейших чиновников, вышел к ним объявить об опричнине, многие не узнали его. Иоанн постарел, осунулся, казался утом¬ленным, даже больным. Веселый прежде взор угас, густая когда-то шевелюра и борода поредели. Царь знал, что ему предстоит, какую ответственность он берет на себя и сколько сил потребуется от него.
Да, Иоанн Грозный карал. По подсчетам "советского" истори¬ка Р. Г. Скрынникова, жертвами "царского террора" стали три-че¬тыре тысячи человек (10). С момента учреждения опричнины до смерти царя прошло тридцать лет. 100 казней в год, учитывая уголовных преступников. Судите сами, много это или мало. Притом, что периодическое возникновение "широко разветвлен¬ных заговоров" не отрицает ни один уважающий себя историк. Чего стоит хотя бы политическая интрига, во главе которой стоял боярин Федоров. Заговорщики предполагали во время Ливонско¬го похода 1568 года окружить царские опричные полки, перебить их, а Грозного выдать польскому королю. Но царь, сколько мог, щадил...
Вот один из примеров. Московские казни 1570 года описаны современником событий Альбертом Шлихтингом, иностранцем. Не имея никаких причин преуменьшить масштаб (скорее наобо¬рот), Шлихтинг рассказывает, что из трехсот выведенных на казнь были казнены лишь сто шестнадцать человек, а остальные
— помилованы и отпущены. В летописи того времени названо примерно такое же количество казненных — сто двадцать человек. А в "Повести об Иване Грозном и купце Харитоне Белоулине", дошедшей до нас в списке конца XVI века, и вовсе говорится, что казнено было всего семеро, после чего "вестник прииде от царя, повеле всех пойманных отпустить".
При этом надо учитывать, что казни были результатом рас¬следования по "новгородскому" и "псковскому1 делу о попытках отложиться от московского царя и уйти в подданство иноверному государю. Перечни казненных за счет казны рассылались для включения в синодики (поминальные списки) по российским монастырям. Царь не желал казненным зла, прося у Церкви святых молитв об упокоении мятежных душ изменников и пре¬дателей...
Подвижнический характер имела вся личная жизнь царя. Это ярче всего проявлялось в распорядке Александровской слободы. Шумную и суетную Москву царь не любил, наезжая туда "не на великое время". В Александровской слободе он все устроил так, как хотел, вырвавшись из церемонного и чинного порядка госу¬даревой жизни с его обязательным сложным этикетом и неиз¬бежным лицемерием. Слобода, собственно, была монастырем в миру. Несколько сотен ближайших царских опричников состав¬ляли его братию, а себя Иоанн называл "игуменом всея Руси". (Царь не раз хотел постричься, и последний раз, после смерти сына в 1581 году, лишь единодушная мольба приближенных предотвратила осуществление этого намерения).
Опричная "братия" носила монашеские скуфейки и черные подрясники. Жизнь в слободе, как в монастыре, регулировалась общежительным уставом, написанным лично царем. Иоанн сам звонил к заутрене, в церкви пел на клиросе, а после обедни, во время братской трапезы, по древней иноческой традиции читал для назидания жития святых и святоотеческие поучения о посте, молитве и воздержании.
По благочестию в личной жизни с Грозным царем может сравниться, пожалуй, лишь царь Тишайший — Алексей Михай¬лович, проводивший в храме по пять часов в день и клавший ежедневно от тысячи до полуторы тысячи земных поклонов с молитвой Иисусовой.
Известно, сколь трепетно и благоговейно относится Право¬славная Церковь к богослужебным текстам. Сочинители большей их части прославлены ею как святые, свыше приявшие дар к словесному выражению духовных, возвышенных переживаний, сопровождающих человека на пути христианского подвижниче¬ства. Так вот — стихирами, писанными царем Иоанном Василь¬евичем, церковь пользовалась на своих богослужениях даже тог¬да, когда со смерти его минул не один десяток лет.
В двух крюковых стихирарях начала XVII века находятся две стихиры святому митрополиту Петру (на "Господи, воззвах...") с надписью "Творение царя Иоанна", две стихиры ему же ("на исхождение" — то есть на литии) с надписью — "Творение царя и великого князя Иоанна Васильевича вся России" и две стихиры на сретенье "Пречистой Владимирской". Символично, что в Смутное время именно словами Грозного царя взывала Русская Церковь к Богородице, молясь о даровании мира и утверждении веры.
Вот одна из этих стихир: "Вострубите песню трубную, в день праздника нашего благонарочитого. Славьте тьмы разрушение и света пришествие, паче солнца воссиявшего на всех; се бо Царица и Владычица, Богородица, Мати Творца всех — Христа Бога нашего, услышавши моление недостойных раб Своих на мило¬сердие преклоняется. Милостивно и видимо руце простирающе к Сыну Своему и Богу нашему о своей Руси молится, от согре¬шений освобождение даровать просит и праведное Его прощение возвратить. О великая милосердием Владычице! О великая щед¬ротами Царице! О великая заступлением Богородице! Как молит Сына Своего и Бога нашего, пришествием честнаго образа Сво¬его грады и веси избавляя! Да воспоим Царице, Царя рождшей: радуйся, промышляя христианам щедроты и милости. Радуйся, к Тебе прибегающим заступление и пристанище и избавление, спасение наше"* (11).
Полно и ясно раскрывался внутренний мир царя и в его постоянном общении со святыми, преподобными, иноками, юродивыми, странниками. Самая жизнь царя Иоанна началась при непосредственном участии святого мужа — митрополита Иоасафа, который, будучи еще игуменом Свято-Троицкой Сергиевой лавры, крестил будущего государя Российского прямо у раки преподобного Сергия, как бы пророчески знаменуя преем¬ственность дела Иоанна IV по отношению к трудам великого святого. Другой святой митрополит — Макарий — окормлял молодого царя в дни его юности и первой ратной славы. Влияние первосвятителя было велико и благотворно. Митрополит был ученейшим книжником. Своим блестящим образованием Гроз¬ный во многом обязан святому Макарию, десятки лет работав¬шему над огромным трудом, Минеями-Четьями, в которых он задумал собрать все "чтомыя книги, яже в русской земле обрета¬ются". Мудрый старец не навязывал царю своих взглядов — окормляя его духовно, — не стремился к почету, власти, и потому сумел сохранить близость с государем, несмотря на все полити¬ческие бури и дворцовые интриги. "О Боже, как бы счастлива была русская земля, если бы владыки были таковы, как преосвя¬щенный Макарий да ты", — писал царь в 1556 году Казанскому архиепископу Гурию.
Особенно любил Иоанна и его добродетельную супругу пре¬подобный Антоний Сийский, просиявший святостью жизни в тундре далекого Севера. Он приходил в Москву, беседовал с царем и пользовал его своими поучениями до кончины своей в 1556 году.
Знаменитый московский юродивый Василий Блаженный ха¬живал к царю, не стеснялся обличать его в рассеянности при молитве, умерял царский гнев ласковым: "Не кипятись, Ивануш¬ка..." Блаженный умер на руках у царя, предсказав ему, что наследует государство Российское не старший сын Иван, а млад¬ший — Феодор. При погребении святого царь сам с ближними боярами нес его гроб (12).
Отдельного упоминания стоит история взаимоотношений ца¬ря со святым митрополитом Филиппом, принявшим кафедру московских святителей в 1566 году. Царь сам выбрал Филиппа, бывшего тогда Соловецким игуменом. Иоанн знал подвижника с детства, когда он, малолетний царевич, полюбил играть с сыном боярина Степана Ивановича Колычева Федором, будущим мит¬рополитом Московским.
В годы боярских усобиц род Колычевых пострадал за предан¬ность князю Андрею (дяде царя Иоанна). Один из них был повешен, другой пытан и долго содержался в оковах. Горькая судьба родственников подтолкнула Федора на иноческий путь. Тайно, в одежде простолюдина он бежал из Москвы в Соловецкий монастырь, где принял постриг с именем Филиппа и прошел путь от послушника до настоятеля.
Филипп долго отказывался от сана митрополита, отговарива¬ясь немощью и недостоинством. "Не могу принять на себя дело, превышающее силы мои, — говорил он. — Зачем малой ладье поручать тяжесть великую?" Царь все же настоял на своем, и Филипп стал митрополитом. В первое время после его поставле-ния все шло хорошо. Единодушие "священной сугубицы" — царя и митрополита — лишало боярские интриги возможности манев¬ра, достигавшегося в их "лучшие времена" противопоставлением двух центров власти — светского и церковного.
Эту возможность они потеряли во многом благодаря предус¬мотрительности Грозного и самого митрополита, при поставлении "давшего слово архиепископам и епископам" и царю (как говорится об этом в нарочно составленной грамоте), "в опрични¬ну и царский домовой обиход не вступаться и, по поставлении, из-за опричнины и царского домового обихода митрополии не оставлять". Такой грамотой сама фигура митрополита как бы выносилась за скобки всех дворцовых интриг и, более того, лишала возможности бояр даже требовать его удаления "на по¬кой" под благовидным предлогом "неотмирности" святителя.
25 июля 1566 года после литургии в Успенском соборе царь лично вручил новопоставленному митрополиту пастырский по¬сох его святого предтечи — святителя Петра, с умилением выслу¬шал глубоко прочувствованное слово Филиппа об обязанностях служения царского и,
* Текст приближен к современному русскому языку.
пригласив все духовенство и бояр в царские палаты, радушно угощал, празднуя обретение такого помощни¬ка*. Но единодушие государя и первосвятителя было невыноси¬мо тем, кто в своем высоком положении видел не основание для усиленного служения царю и России, а оправдание тщеславным и сребролюбивым начинаниям.
В июне 1567 года были перехвачены письма польского короля Сигизмунда и литовского гетмана Хоткевича к главнейшим бо¬ярам с предложением бежать в Литву. Начался розыск виновных, затем последовали казни. Митрополит ходатайствовал о смягче¬нии участи преступников, но политику царя поддержал. "На то ли собрались вы, отцы и братия, чтобы молчать, страшась вымол¬вить истину? — обличал он пастырей церкви, молчаливо сочув¬ствовавших казненным... — Никакой сан мира сего не избавит нас от мук вечных, если преступим заповедь Христову и забудем наш долг пещись о благочестии благоверного царя, о мире и благоденствии православного христианства"**.
Не скрывал своего сочувствия к митрополиту святитель Гер¬ман, архиепископ Казанский. Но нашлись и такие, которым самоотверженная правдивость митрополита перед царем грозила разоблачением и опалой. Среди них выделялись: Пимен — архи-епископ Новгородский, мечтавший сам занять кафедру митро¬полита; Пафнутий — епископ Суздальский и Филофей Рязан¬ский. Душой заговора, направленного на разобщение преподоб¬ного Филиппа с Иоанном IV, стал государев духовник, благовещенский протопоп Евстафий, боявшийся потерять рас¬положение и доверие царя.
Тактика интриги была проста: лгать царю про митрополита, а святителю клеветать на царя. При этом главным было не допустить, чтобы недоразумение разрешилось при личной встре¬че. Кроме того, надо было найти предлог для удаления святителя Филиппа. Время шло, и злые семена лжи давали первые всходы. Царю удалось было внушить, что Филипп, вопреки обещанию, стремится вмешиваться в государевы дела.
Для митрополита не были тайной планы его врагов. "Вижу, — говорил он, - готовящуюся мне кончину, но знаете ли, почему меня хотят изгнать отсюда и возбуждают против меня царя? Потому что не льстил я пред ними... Впрочем, что бы то ни было, не перестану говорить истину, да не тщетно ношу сан святитель¬ский". Какое-то время казалось, что заговорщики потерпят не¬удачу. Царь отказался верить в злонамеренность Филиппа, потре¬бовав доказательств, которых у них не было и быть не могло.
Тогда, не надеясь найти "компромат" на митрополита в Мос¬кве, злоумышленники отправились на Соловки. Там Пафнутий Суздальский, Андрониковский архимандрит Феодосии и князь Василий Темкин угрозами, ласками и деньгами принудили к лжесвидетельству против святителя Филиппа некоторых монахов и, взяв их с собой, поспешили назад. В числе лжесвидетелей, к стыду обители, оказался игумен Паисий, ученик святого митро¬полита, прельстившийся обещанием ему епископской кафедры.
Состоялся "суд". Царь пытался защитить святителя, но вы¬нужден был согласиться с "соборным" мнением о виновности митрополита. Причем, зная по опыту, что убедить царя в поли¬тической неблагонадежности Филиппа нельзя, заговорщики под¬готовили обвинения, касавшиеся жизни святителя на Соловках еще в бытность его тамошним настоятелем, и это, похоже, сбило с толку Иоанна IV.
В день праздника Архистратига Михаила в 1568 году святи¬тель Филипп был сведен с кафедры митрополита и отправлен "на покой" в московский монастырь Николы Старого, где на его содержание царь приказал выделять из казны по четыре алтына в день. Но враги святого на этом не остановились, добившись удаления ненавистного старца в Тверской Отрочь монастырь, подальше от столицы. До этих пор история взаимоотношений Грозного царя с митрополитом Филиппом очень напоминают отношения царя Алексея Михайловича с его "собинным" другом — патриархом Никоном, также оклеветанным и сосланным.
Однако торжество злоумышленников длилось недолго. В де¬кабре 1569 года царь с опричной дружиной двинулся в Новгород для того, чтобы лично возглавить следствие по делу об измене и покровительстве местных властей еретикам-"жидовствующим". В ходе этого расследования могли вскрыться связи новгородских изменников, среди которых видное место занимал архиепископ Пимен, с московской боярской группой, замешанной в деле устранения святителя Филиппа с митрополии. В этих условиях опальный митрополит становился опаснейшим свидетелем.
Его решили убрать и едва успели это сделать, так как царь уже подходил к Твери. Он послал к Филиппу своего доверенного опричника Малюту Скуратова за святительским благословением на поход и, надо думать, за пояснениями, которые могли пролить свет на "новгородское дело". Но Малюта уже не застал святителя в живых. Он смог лишь отдать ему последний долг, присутствуя при погребении, и тут же уехал с докладом к царю***.
* Житие святителя Филиппа отмечает, что он во всем старался подражать митрополиту Макарию, своему мудрому предшественнику, стяжавшему особую любовь и уважение царя праведностью и ясностью духовного разумения.
* * Как правило, эти слова святителя Филиппа толкуются в том смысле, что
он призывал пастырей, покорных царской воле, восстать против оприч¬нины. В самом тексте речи на такое ее значение нет и намека. Если уж говорить о "строго научном подходе", то нет вообще никаких доказа¬тельств, что многочисленные "обличительные" речи митрополита, при¬водимые в различных его житиях, были им вообще когда-либо произне¬сены.
*** Иоанн, чрезвычайно щепетильный во всех делах, касавшихся душеспасения, заносил имена всех казненных в специальные синодики, которые рассылались затем по монастырям для вечного поминовения "за упокой души". Списки эти (являющиеся, кстати, единственным достоверным документом, позволяющим судить о размахе репрессий) поражают своей подробностью и добросовестностью. Имени святителя Филиппа в них нет. Нет по той простой причине, что никогда никакого приказа казнить митрополита царь не давал. Эта широко распространенная версия при ближайшем рассмотрении оказывается заурядной выдумкой, как, впрочем, и многие другие "свидетельства" о "зверствах" Грозного царя.
Опасения заговорщиков оправдались. Грозный все понял, и лишь его всегдашнее стремление ограничиться минимально воз¬можным наказанием спасло жизнь многим из них. Вот что пишут об этом Четьи-Минеи (за январь, в день памяти святого Филиппа):
"Царь... положил свою грозную опалу на всех виновников и пособников его (митрополита) казни. Несчастный архиепископ
Новгородский Пимен, по низложении с престола, был отправлен в заключение в Веневский Никольский монастырь и жил там под вечным страхом смерти, а Филофей Рязанский был лишен архиерейства. Не остался забытым и суровый пристав святого — Стефан Кобылин: его постригли против воли в монахи и заклю¬чили в Спасо-Каменный монастырь на острове Кубенском. Но главным образом гнев царский постиг Соловецкий монастырь.
Честолюбивый игумен Паисий, вместо обещанного ему епи¬скопства, был сослан на Валаам, монах Зосима и еще девять иноков, клеветавших на митрополита, были также разосланы по разным монастырям, и многие из них на пути к местам ссылки умерли от тяжких болезней. Как бы в наказание всей братии разгневанный царь прислал в Соловки чужого постриженника — Варлаама, монаха Кирилло-Белозерского монастыря, для уп¬равления монастырем в звании строителя. И только под конец дней своих он вернул свое благоволение обители, жалуя ее боль¬шими денежными вкладами и вещами для поминовения опаль¬ных и пострадавших от его гнева соловецких монахов и новго-родцев".
Во время новгородского расследования царь оставался верен привычке поверять свои поступки советом людей опытных в духовной жизни, имевших славу святых, праведников. В Новго¬роде царь не раз посещал преподобного Арсения, затворника иноческой обители на торговой стороне города. Царь пощадил этот монастырь, свободный от еретического духа и без гнева выслушал обличения затворника, подчас весьма резкие и нели¬цеприятные.
Характерна для царя и причина, заставившая его отказаться от крутых мер в Пскове. По дороге из Новгорода Иоанн был как-то по-особому грустен и задумчив. На последнем ночлеге в селе Любятове, близ города, царь не спал, молясь, когда до его слуха донесся благовест псковских церквей, звонивших к заутре¬не. Сердце его, как пишут современники, чудесно умилилось. Иоанн представил себе раскаяние злоумышленников, ожидав¬ших сурового возмездия и молящихся о спасении их от госуда¬рева гнева. Мысль, что Господь есть Бог кающихся и Спас согре¬шающих, удержала царя от строгих наказаний. Выйдя из избы, царь спокойно сказал: "Теперь во Пскове все трепещут, но напрас¬но: я не сотворю им зла".
Так и стало, тем более, что по въезде в Псков царя встретил юродивый Никола, всему городу известный праведник. Прыгая на палочке перед царским конем, он приговаривал: "Иванушка! Иванушка! Покушай хлеб-соль (жители города встречали Иоан¬на постной трапезой. — Прим. авт.), чай, не наелся мясом чело¬веческим в Новгороде!" Считая обличения юродивого за глас Божий, царь отменил казни и оставил Псков*.
Можно еще приводить примеры отношения Грозного царя к святым, праведникам, архиереям и юродивым. Но все они и дальше будут подтверждать, что поведение его всегда и во всем определялось глубоким и искренним благочестием, полнотой христианского мироощущения и твердой верой в свое царское "тягло" как Богом данное служение. Даже в гневе Иоанн пребывал христианином. Вот что сказал он Новгородскому архиепископу Пимену, уличенному в измене собственноручной грамотой, пи¬санной королю Сигизмунду. Архиерей пытался отвратить воз¬мездие, встретив царя на Великом мосту с чудотворными икона¬ми, в окружении местного духовенства. "Злочестивец! В руке твоей — не крест животворящий, но оружие убийственное, кото¬рое ты хочешь вонзить нам в сердце. Знаю умысел твой... Отселе ты уже не пастырь, а враг Церкви и святой Софии, хищный волк, губитель, ненавистник венца Мономахова!"
Приняв на себя по необходимости работу самую неблагодар¬ную, царь, как хирург, отсекал от тела России гниющие, беспо¬лезные члены. Иоанн не обольщался в ожидаемой оценке совре¬менниками (и потомками) своего труда, говоря: "Ждал я, кто бы поскорбел со мной, и не явилось никого; утешающих я не нашел — заплатили мне злом за добро, ненавистью — за любовь". Второй раз приводим мы изречение Иоанна, теперь уже с полным пра¬вом говоря — воистину так!
В отличие от историков, народ верно понял своего царя и свято чтил его память. Вплоть до самой революции и последовавшего за ней разгрома православных святынь Кремля к могиле Гроз¬ного царя приходил простой люд служить панихиды, веруя, что таким образом выраженное почитание Иоанна IV привлекает благодать Божию в дела, требующие справедливого и нелице¬приятного суда.
* Праведный Николай, Псковский чудотворец, преставился 28 февраля 1576 года. В древнем кондаке ему сказано: "Чудотворец явился Николае, цареву державу... на милость обратив... ты бо еси граду Пскову и всем христолюбивым людям похвала и утверждение".
ВОНМИ СЕБЕ, НЕ ЗАБУДИ ГОСПОДА, БОГА ТВОЕГО...
БОЯРСТВО. ОПРИЧНИНА. ЗЕМСКИЕ СОБОРЫ
ИСТОРИКИ НЕОДНОКРАТНО сетовали на "загадочность" и даже на "великую загадочность" опричнины. Между тем, ничего загадочного в ней нет, если рассматривать опричнину в свете веками складывавшихся на Руси отношений народа и власти, общества и царя. Эти "неправовые" отношения, основывавшиеся па разделении обязанностей, свойственных скорее семейному, чем государственному быту, наложили отпечаток на весь строй русской жизни.
Так, русское сословное деление, например, имело в своем основании мысль об особенном служении каждого сословия. Сословные обязанности мыслились как религиозные, а сами сословия — как разные формы общего для всех христианского дела: спасения души. И царь Иоанн IV все силы отдал тому, чтобы 'настроить" этот сословный организм Руси, как настраивают музыкальный инструмент, по камертону православного вероуче¬ния. Орудием, послужившим для этой нелегкой работы, стала опричнина. Глядя на нее так, все можно понять и объяснить. Вот что действительно невозможно, так это понимание действий Иоанна IV (в том числе и опричнины) с точки зрения примитив¬но-утилитарной, во всем видящей лишь "интересы", "выгоду", 'соотношение сил", странным образом сочетая это с привержен¬ностью "объективным историческим закономерностям".
Для того, чтобы "настроить" русское общество в унисон с требованиями христианского мировоззрения, прежде всего требовалось покончить с понятиями "взаимных обязательств" как между сословиями, так и внутри них. Взаимные обязательства порождают упреки в их несоблюдении, взаимные претензии, о6иды и склоки — и это ярче всего проявилось в таком уродливом явлении, как боярское местничество. Безобидная на первый взгляд мысль о взаимной ответственности порождает ощущение самоценности участников этой взаимосвязи, ведет к обособле-нию, разделению, противопоставлению интересов и, в конечном итоге, — к сословной или классовой вражде, по живому рассека¬ющей народное тело.
Не разъединяющая народ ответственность "друг перед дру¬гом", неизбежно рождающая требования "прав" и забвение обя¬занностей, а общая, соборная ответственность перед Богом дол¬жна стать, но мысли Грозного, основой русской жизни. Эта общая ответственность уравнивает всех в едином церковном служении, едином понятии долга, единой вере и взаимной любви, запове¬данной Самим Господом в словах: "Возлюби ближнего как самого себя". Вспомним царское упоминание о стремлении "смирить всех в любовь". Перед Богом у человека нет прав, есть лишь обязанности — общие всем, и это объединяет народ в единую соборную личность "едиными усты и единым сердцем", по слову Церкви, взывающую к Богу в горячей сыновней молитве.
В таком всенародном предстоянии Богу царь находится на особом положении. Помазанник Божий, он свидетельствует со¬бой богоугодность государственной жизни народа, является той точкой, в которой символически соединяются небо и земля, Царствие Божие и человеческое. В своем царском служении он "не от мира сего", и поэтому перед ним, как перед Богом, все равны, и никто не имеет ни привилегий, ни особых прав. "Есте¬ством телесным царь подобен всякому человеку. Властию же сана подобен... Богу. Не имеет бо на земли вышша себе. Подобает убо (царю) яко смертну, не возноситися, и, аки Богу, не гневатися... Егда князь беспорочен будет всем нравом, то может... и мучити и прощати всех людей со всякою кротостию", — говорится в одном из сборников второй половины XVI века. К такому пониманию царской власти и старался привести Россию Иоанн Васильевич. Но на его пути встало боярство.
"...Уже к половине XV века московский великий князь был окружен плотной стеной знатных боярских фамилий, — говорит Ключевский. Положение усугубилось вступлением на москов¬скую службу князей, покидавших упраздненные удельные столы. — С тех пор во всех отраслях московского управления — в государственной думе советниками, в приказах судьями, то есть министрами, в областях наместниками, в полках воеводами яв¬ляются все князья и князья. Вслед за князьями шли в Москву их ростовские, ярославские, рязанские бояре". В этом не было бы ничего дурного, если бы объединение Великороссии и возвыше¬ние московского великого князя до уровня общенационального государя не изменило роковым образом воззрения боярства на свое место в русской жизни.
В удельные века боярин в Москве служил, и принадлежность к сословию означала для него прежде всего признание за собой соответствующих обязанностей. Весь XIV век — это век самоот¬верженного служения московского боярства общенациональным идеалам и целям. Отношения с великим князем московским складывались поэтому самые полюбовные. "Слушали бы во всем отца нашего владыки Алексея да старых бояр, кто хотел отцу нашему добра и нам", — писал в духовном завещании к своим наследникам Симеон Гордый, поставляя рядом по своему значе¬нию митрополита и боярство. Святой благоверный князь Дмит¬рий Донской относился к боярам еще задушевнее. Обращаясь к детям, он говорил: "Бояр своих любите, честь им достойную воздавайте по их службе, без воли их ничего не делайте".
Но к концу XV—началу XVI века положение изменилось. В боярстве, пополнявшемся титулованной удельной знатью, при¬несшей в Москву понятия о своих наследственных правах, уста¬новился взгляд на свое руководящее положение как на "законное" дело — привилегию, не зависимую от воли государя. Это грозило разрушением гармонии народного бытия, основанной на сослужении сословий в общем деле, на их взаимном равенстве перед Богом и царем. "Еще при Грозном до опричнины встречались землевладельцы из высшей знати, которые в своих обширных вотчинах правили и судили безапелляционно, даже не отдавая отчета царю", — пишет Ключевский. Более того, царь, как лицо, сосредоточившее в себе полноту ответственности за происходя-щее в стране, представлялся таким боярам удобной ширмой, лишавшей их самих этой ответственности, но оставлявшей им все их мнимые "права". Число знатнейших боярских фамилий было невелико — не превышало двух-трех сотен, зато их удель¬ный вес в механизме управления страной был подавляющим.
Положение становилось нестерпимым, но для его исправле¬ния царь нуждался в единомышленниках, которые могли бы взять на себя функции административного управления страной, традиционно принадлежавшие боярству. Оно в своей недостой-ной части должно было быть от этих функций устранено. Эти "слугующие близ" государя верные получили названия "опрични¬ков", а земли, отведенные для их обеспечения, наименование "опричных". Вопреки общему мнению, земель этих было мало. Так, перемещению с земель, взятых в опричнину, на другие "вотчины" подвергалось около тысячи землевладельцев — бояр, дворян и детей боярских. При этом опричнина вовсе не была исключительно "антибоярским" орудием. Царь в указе об учреж¬дении опричнины ясно дал понять, что не делит "изменников" и "лиходеев" ни на какие группы "ни по роду, ни по племени", ни по чинам, ни по сословной принадлежности.
Сам указ об опричнине появился не вдруг, а стал закономер¬ным завершением длительного процесса поиска Иваном Гроз¬ным наилучшего, наихристианнейшего пути решения стоявших перед ним, как помазанником Божиим, задач. Первые его попыт¬ки в этом роде связаны с возвышением благовещенского иерея Сильвестра и Алексея Федоровича Адашева. Лишь после того, как измена Адашева и Сильвестра показала в 1560 году невозмож¬ность окормления русского народа традиционно боярскими ор-ганами управления, встал вопрос об их замене, разрешившийся четыре года спустя указом об опричнине.
Адашев сам к боярству не принадлежал. Сын незначительного служилого человека, он впервые появляется на исторической сцене 3 февраля 1547 года на царской свадьбе в качестве "ложничего" и "мовника", то есть он стлал царскую постель и сопровож¬дал новобрачного в баню. В 1550 году Иоанн пожаловал Адашева в окольничие и при этом сказал ему: "Алексей! Взял я тебя из нищих и из самых молодых людей. Слышал я о твоих добрых делах и теперь взыскал тебя выше меры твоей ради помощи душе моей... Не бойся сильных и славных... Все рассматривай внима¬тельно и приноси нам истину, боясь суда Божия; избери судей правдивых от бояр и вельмож!"
Адашев правил от имени царя, "государевым словом", возне¬сенный выше боярской знати — царь надеялся таким образом поставить боярское сословное своеволие под контроль. Оприч¬нина стала в дальнейшем лишь логичным завершением подо¬бных попыток. При этом конечным результатом, но мысли Гроз¬ного, должно было стать не упразднение властных структур (та¬ких, как боярская дума, например), а лишь наполнение их новым, религиозно осмысленным содержанием. Царь не любил ломать без нужды.
Адашев "правил землю русскую" вместе с попом Сильвестром. В благовещенском иерее царь, известный своим благочестием (ездивший в дальние монастыри на покаяние замаливать даже незначительные грехи — "непотребного малого слова ради") — хотел видеть олицетворение христианского осмысления государ-ственности. Однако боярская верхушка сумела "втянуть" Адашева и Сильвестра в себя, сделать их представителями своих чаяний. Адашев вмешался в придворные интриги вокруг Захарьиных — родственников Анастасии, жены царя, сдерживал в угоду удель¬ным интересам создание единого централизованного русского войска. Сильвестр оказался не краше — своего сына Анфима он пристроил не в "храбрые" и "лутчие люди", а в торговлю, испросив для него у царя назначение ведать в казне таможенными сборами.
Царю в случае успеха боярских замыслов оставалось лишь "честь председания". Русская история чуть было не свернула в накатанную западно-европейскую колею, в которой монарх вы¬полнял роль балансира между противоречивыми интересами различных социальных групп. Лишь после охлаждения отноше¬ний царя с прежними любимцами дело двинулось в ином на¬правлении. В 1556 году были приняты царские указы, в резуль¬тате которых все землевладельцы, независимо от размера своих владений, делались служилыми людьми государства. "Речь шла об уравнении "сильных" и "богатых" со всеми служилыми людь¬ми в служебной повинности перед государством именно несмот¬ря на их богатство, на их экономическую самостоятельность", — признает Альшиц. Он же пишет, что в период деятельности Адашева и Сильвестра "решался вопрос — по какому пути пойдет Россия: по пути усиления феодализма (читай: православного самодержавия — прим.авт.) или по пути буржуазного развития... То, что реформы Адашева и Сильвестра... имели тенденцию направить развитие страны на иной путь (чем предначертал Грозный — прим.авт.) в политическом устройстве и... в основе экономики, а именно — на путь укрепления сословно-представи-гельной монархии, представляется несомненным".
Идея опричнины прямо противоположна. "Аз есмь царь, — говорил Грозный, — Божиим произволением, а не многомятеж¬ным человеческим хотением". Русский государь не есть царь боярский. Он не есть даже царь всесословный — то есть общена-родный. Он — Помазанник Божий. Инструментом утверждения такого взгляда на власть и стала опричнина.
В опричнину брали только "лутчих", "по выбору". Особенно тщательный отбор проходили люди, имевшие непосредственное отношение к жизни государя. До нас дошла опись царского архива, в которой есть следующая запись: "Ящик 200, а в нем сыски родства ключников, подключников, и сытников, и поваров, и помясов, и всяких дворовых людей". На 20 марта 1573 года в составе опричного двора царя Иоанна числилось 1854 человека.
Из них 654 человека составляли охранный корпус государя, его гвардию. Данные, взятые из списка служилых двора с указанием окладов, обязанностей и "корма", совпадают с показаниями ино¬странцев. Шлихтинг, Таубе и Крузе упоминают 500 — 800 чело¬век "особой опричнины". Эти люди в случае необходимости слу¬жили в роли доверенных царских порученцев, осуществлявших охранные, разведывательные, следственные и карательные фун¬кции. В их числе, кстати, находился в 1573 году молодой еще тогда опричник "Борис Федоров сын Годунов". Остальные 1200 опричников разделены на четыре приказа, а именно: Постель¬ный, ведающий обслуживанием помещений дворца и предмета¬ми обихода царской семьи; Бронный, то есть оружейный; Коню¬шенный, в ведении которого находилось огромное конское хозяйство дворца и царской гвардии, и Сытный — продовольст¬венный (13).
Опричное войско не превышало пяти—шести тысяч человек. Несмотря на малочисленность, оно сыграло выдающуюся роль в защите России; например, в битве на Молодях, в 1572 году, во время которой были разгромлены татарские войска, а их коман¬дующий Дивей-мурза взят в плен опричником Аталыкиным. Со временем опричнина стала "кузницей кадров", ковавшей госуда¬рю единомысленных с ним людей и обеспечивавшей проведение соответствующей политики. Вот лишь один из примеров:
В сентябре 1577 года во время Ливонского похода царь и его штаб направили под город Смилтин князя М. В. Ноздреватого и А. Е. Салтыкова "с сотнями". Немцы и литовцы, засевшие в городе, сдаться отказались, а царские военачальники — Ноздре-ватый и Салтыков — "у города же никоторова промыслу не учинили и к государю о том вести не учинили, что им литва из города говорит. И государь послал их проведывать сына боярско¬го Проню Болакирева... И Проня Болакирев приехал к ним ночью, а сторожи у них в ту пору не было, а ему приехалось шумно. И князь Михаилы Ноздреватого и Ондрея Салтыкова полчане и стрельцы от шума побежали и тороияся ни от кого и после того остаповилися. И Проня Болакирев приехал к государю все то подлинно сказал государю, что они стоят небрежно и делают не по государеву наказу. И государь о том почел кручинитца, да послал... Деменшу Черемисинова да велел про то сыс¬кать, как у них деелось..." (14).
Знаменитый опричник, а теперь думный дворовый дворянин Д.Черемисинов расследовал на месте обстоятельства дела и до¬ложил царю, что Ноздреватый и Салтыков не только "делали не гораздо, не по государеву наказу", но еще и намеревались завладеть имуществом литовцев, если те оставят город. "Пущали их из города душою и телом", то есть без имущества. Черемисинов быстро навел порядок. Он выпустил литовцев из города "со всеми животы — и литва тотчас город очистили..." Сам Черемисинов наутро поехал с докладом к царю. Князя Ноздреватого "за службу веле государь на конюшне плетьми бить. А Ондрея Салтыкова государь бить не велел". Тот "отнимался тем, что будто князь Михаиле Ноздреватый ему государеву наказу не показал, и Ондрею Салтыкову за тое неслужбу государь шубы не велел дать".
В необходимых случаях руководство военными операциями изымается из рук воевод и передается в руки дворовых.
В июле 1577 года царские воеводы двинулись на город Кесь и заместничались. Князь М. Тюфякин дважды досаждал царю че¬лобитными. К нему было "писано от царя с опаскою, что он дурует". Но не желали принять росписи и другие воеводы: "А воеводы государевы опять замешкались, а к Кеси не пошли. И государь послал к ним с кручиною с Москвы дьяка посольского Андрея Щелкалова... из Слободы послал государь дворянина Да¬ниила Борисовича Салтыкова, а веле им итить х Кеси и промыш¬лять своим делом мимо воевод, а воеводам с ними".
Как видим, стоило воеводам начать "дуровать", как доверенное лицо царя — дворовый, опричник Даниила Борисович Салтыков был уполномочен вести войска "мимо" воевод, то есть отстранив их от командования. Только что препиравшиеся между собой из-за мест князья все разом были подчинены дворовому Д. Б. Салтыкову, человеку по сравнению с ними вовсе "молодому".
Со временем боярство с помощью опричнины излечилось от сословной спеси, впрягшись в общее тягло*. О том, что оприч¬нина не рассматривалась как самостоятельная ценность и ее длительное существование изначально не предполагалось, свиде¬тельствует завещание царя, написанное во время болезни в Нов¬городе в 1572 году. "А что есьми учинил опричнину, — пишет Грозный, — и то на воле детей моих Ивана и Федора, как им прибыльнее, пусть так и чинят, а образец им учинен готов".
Я, мол, по мере своих сил показал, как надо, а выбор конкретных способов действия за вами — не стесняю ничем.
Земщина и опричнина в конце концов смешались, и послед¬няя тихо отмирала по мере осмысления правящим классом России своего религиозного долга, своего места в общерусском служении. Тем более, что мощным фактором становления такого общего мировоззрения стали земские соборы, первый из кото¬рых был созван Иоанном IV еще в начале его царствования, в 1550 году (по другим источникам — в 1547 году). Это был "собор примирения", в ходе которого перед собранными "из го¬родов всякого чину" людьми царь обещал загладить все невзгоды лютого боярского правления.
Собор мыслился как символический акт, возвращающий на¬роду и царю утраченное в смуте междуцарствия единство. "По всем этим чертам, — пишет Ключевский, — первый земский собор в Москве представляется каким-то небывалым в европей¬ской истории актом покаяния царя и боярского правительства * К сожалению, излечилось боярство не полностью. И в царствование Феодора Иоанновича (1584-1598), и в царствование Годунова (1598-1605) часть бояр продолжала "тянуть на себя". Эта "самость", нежелание включаться в общенародное дело закономерно привели к предательству 21 сентября 1610 года, когда, боясь народного мятежа, боярская вер¬хушка тайно ночью впустила в Москву оккупантов — 800 немецких ландскнехтов и 3,5-тысячный польский отряд Гонсевского. Вообще, роль боярства, сыгранная им в подготовке и разжигании первой русской Смуты (начала XVII века) схожа с той ролью, какую сыграла русская интеллигенция в организации второй русской Смуты (в XX столетии). И там, и здесь все начиналось с того, что у части общества мутилось национально-религиозное самосознание, терялось ощущение единства с народным телом.
в их политических грехах". "Вниде страх в душу мою, — расскажет позже Иоанн Грозный о религиозных переживаниях, подсказав¬ших ему идею собора, — и трепет в кости моя, и смирися дух мой, и умилихся и познах своя согрешения". Заметим, что покаяние было взаимным — народ тоже каялся в грехах перед властью. Это превратило соборы в инструмент борьбы со всякой смутой путем утверждения всенародного церковного единства.
До конца XVI века земские соборы собирались еще три раза - в 1566, 1584 и 1598 годах. Исключая собор 1566 года, решав¬ший вопросы войны и мира, которые требовали в тех условиях всенародного одобрения, остальные соборы созывались для пред-отвращения междуцарствия и подтверждения религиозно-мис¬тического единства народа и царя*. Этим же целям служили знаменитый собор 1613 года, положивший конец развалу русско¬го государства и католическим проискам, призвав на Российский престол новую династию и засвидетельствовав соборной клятвой свою вечную верность роду Романовых как Богом данных России царей.
* Духовная основа соборности, конечно же, ничуть не мешала решению практических вопросов.
ЛИТЕРАТУРА
1. Толстой М. В. История русской Церкви. Издание Валаамского монастыря, 1991, с. 432.
2. Т а м ж е, с. 433.
3. А л ь ш и ц Д. Н. Начало самодержавия в России. Л., 1988, с. 161.
4. См., напр.: "Чин священного коронования" - "Православная жизнь". Джорданвилль, 1988.
5. К а р а м з и н Н. М. Предания веков. М., 1988, с. 567.
6. Ф е д о р о в Г. П. Святой Филипп, митрополит Московский. М., 1991, с. 51.
7. Толстой М. В. Указ. соч., с. 430.
8. Карамзин Н. М. Указ. соч., с. 575-576.
9. Русское историческое повествование. М., 1984, с. 146. Описание дано в переводе на современный русский язык.
10. См. :Скрынников Р. Г. Царство террора. СПб, 1992. Книга яв¬ляет собой весьма знаменательное сочетание фактологической полно¬ты с традиционной концептуальной беспомощностью.
11. Толстой М. В. Указ. соч., с. 432, прим. 35. Стихира переведе¬на на современный русский язык.
12. Т а м же, с. 406.
13. См.: А л ь ш и ц Д. Н. Указ. соч. Л., 1988, гл. 8.
14. Т а м же, с. 204-206.
господи, силою твоею возвеселится царь...
царствование Феодора Иоанновича
О СМЕРТИ ГРОЗНОГО царя на "громоносный престол" властителя России взошел его младший сын от первого брака — Феодор. Юный венценосец явил подданным пример кротости, сострадательности, глубокой на¬божности, целомудрия и тихой семейной жизни. Молитвам этого неторопливого в движениях и всегда тихо, ласково улыбавше-гося "блаженного на троне" русские люди не без основания при¬писывали величие и благоденствие державы. По выражению летописца, "Господь возлюбил смирение царево", и дары Божий обильно излились на Феодора Иоанновича.
Высота духовной жизни Феодора Иоанновича не оградила, однако, страну от происков боярской спеси. Зная его необыкно¬венную кротость, нашлись сановники, считавшие, что со вступ¬лением на престол этот двадцатисемилетний государь станет послушной игрушкой в их руках. В первую же ночь по смерти Иоанна боярская верхушка выслала из столицы многих государ¬ственных людей, известных верностью Грозному царю. Некото¬рых заключили в темницы, а к родственникам вдовствующей царицы—Нагим приставили стражу, обвиняя их в каких-то злых умыслах. Казалось, дело сделано: нет уже строгого и властного государя, новый царь неопасен, наступающий период безвластия как нельзя более удобен для установления боярского правления. Но на пути осуществления таких замыслов встал народ, осознавший себя соборным и державным, видевший в Русском царе олицетворение этих качеств и залог богоугодного жития. Узнав о высылках и заточениях, Москва взволновалась, подозревая бояр¬скую измену. Отряды воинов ходили по улицам, на площадях стояли пушки. Волнение улеглось не ранее чем бояре торжест¬венно присягнули Феодору и на следующее утро письменно об¬народовали его воцарение, послав гонцов по всем русским зем¬лям с указом молиться о душе усопшего государя и счастливом царствовании нового.
Назначили день царского венчания. Соборною грамотой ут¬вердили его священные обряды. Во избежание попыток вовлече¬ния в интриги членов августейшей семьи, вдовствующую импе¬ратрицу с малолетним Дмитрием послали в Углич, дав ей при-личную ее положению свиту — стольников, стряпчих, детей боярских и стрельцов для охраны. Созвали Великую земскую думу из знатнейшего духовенства, дворянства и всех именитей¬ших людей с целью упорядочения государственной жизни, об¬легчения народных тягостей и рассуждения о благосостоянии державы.
И все же покоя не было. По Москве ходили слухи о беззакон¬ном властолюбии бояр. Указывали на Вельского, отравившего будто бы Иоанна и теперь злоумышляющего на Феодора. (По прошествии четырех столетий невозможно, конечно, определить с точностью ни роль Вельского, ни справедливость обвинений, тайными распространителями которых считают князей Шуй¬ских. Несомненно одно — вокруг трона закручивалась воронка очередной вельможной интриги, и опять боярские склоки грози¬ли России нестроениями и скорбями). Народ почуял новую опасность для самодержавия — и глас всеобщего возмущения раздался по столице.
Во мгновение ока составилось ополчение: двадцать тысяч вооруженных людей всех чинов и сословий устремились к Крем¬лю, где едва успели затворить ворота, собрать для защиты горстку стрельцов и думу для совещания. Но горожане не были склонны к переговорам с боярской думой: захватив царь-пушку, они под¬катили ее к Флоровским воротам и начали приготовления к штурму. Стало совершенно ясно, что лишь царь может успокоить народ.
На вопрос боярской делегации, состоявшей из князя Ивана Мстиславского, боярина Никиты Романовича, дьяков Андрея и Василия Щелкаловых: "Что нужно восставшим?" — народ ответ¬ствовал: "Вельского! Выдайте нам злодея! Он мыслит извести царский корень!" Устрашенный Вельский "искал безопасности в государевой спальне, трепетал и молил о спасении" (Карамзин). Повелением Феодора он был выслан из Москвы. Тогда народ, крича: "Да здравствует царь с верными боярами!" — мирно разо¬шелся по домам.
Непререкаемым свидетельством единства народа и царя, их сознательного сослужения в деле соборного и державного строи¬тельства Православной России стало торжество венчания Феодо¬ра Иоанновича на царство, состоявшееся 31 мая 1584 года после сорокадневных заупокойных молитв об усопшем самодержце.
"Собралося бесчисленное количество людей на Кремлевской площади, так что воины могли едва очистить путь для духовника государева, когда он нес, при звоне всех колоколов, из царских палат в храм Успения святыню Мономахову, животворящий крест, венец и бармы (Годунов нес за духовником скипетр). Невзирая на тесноту беспримерную, все затихло, когда Феодор вышел из дворца со всеми боярами, князьями, воеводами, чи¬новниками: государь в одежде небесного цвета, придворные в златой — и сия удивительная тишина провождала царя до самых дверей храма, также наполненного людьми всякого звания: ибо всем россиянам дозволялось видеть священное торжество Рос¬сии, единого семейства под державою отца-государя.
Во время молебна окольничие и духовные сановники ходили по церкви, тихо говоря народу: "Благоговейте и молитеся!" Царь и митрополит Дионисий сели на изготовленных для них местах, у врат западных, и Феодор среди общего безмолвия сказал первосвятителю: "Владыко! Родитель наш, самодержец Иоанн Ва¬сильевич оставил земное царство и, приняв ангельский образ, отошел на царство небесное; а меня благословил державою и всеми хоругвями государства; велел мне, согласно с древним уставом, помазаться и венчаться царским венцом, диадимою и святыми бармами; завещание его известно духовенству, боярам и народу. И так, по воле Божией и благословению отца моего, соверши обряд священный, да буду царь и помазанник!"
Митрополит, осенив Феодора крестом, ответствовал: "Госпо¬дин, возлюбленный сын церкви и нашего смирения, Богом из¬бранный и Богом на престол возведенный! Данною нам благодагию от Святаго Духа помазуем и венчаем тебя, да именуешься самодержцем России!" Возложив на царя животворящий крест Мономахов, бармы и венец на главу, с молением, да благословит Господь его правление, Дионисий взял Феодора за десницу, поставил на особенном царском месте и, вручив ему скипетр, ска¬зал: "Блюди хоругви великий России!" Тогда архидьякон на ам¬воне, священники в алтаре и клиросы возгласили многолетие царю венчанному, приветствуемому духовенством, сановника-ми, народом, с изъявлением живейшей радости, и митрополит в краткой речи напомнил Феодору главные обязанности венценос¬ца: долг хранить закон и царство, иметь духовное повиновение к святителям и веру к монастырям, искреннее дружество к брату, уважение к боярам, основанное на их родовом старейшинстве, милость к чиновникам, воинству и всем людям.
"Цари нам вместо Бога, — продолжал Дионисий, — Господь вверяет им судьбу человеческого рода, да блюдут не только себя, но и других от зла; да спасают мир от треволнения и да боятся серпа небесного! Как без солнца мрак и тьма господствуют на земле, так и без учения все темно в душах: будь же любомудр или следуй мудрым; будь добродетелен: ибо едина добродетель укра¬шает царя, едина добродетель бессмертна. Хочешь ли благоволе¬ния небесного? Благоволи о подданных... Не слушай злых клевет-ников, о царь, рожденный милосердным!... Да цветет во дни твои правда; да успокоится отечество!... И возвысит Господь царскую десницу твою над всеми врагами, и будет царство твое мирно и вечно в род и род!" Тут проливая слезы умиления, все люди воскликнули: "Будет и будет многолетне!"
Никогда не пришлось народу жалеть об этом пожелании. Карамзин, перу которого принадлежит описание венчания, гово¬рит, что царствование Феодора казалось современникам мило¬стью Божией, золотым веком, в течение которого Россия наслаж-далась неведомыми дотоле величием и миром. В виде смиренно¬го богомольца ходил Русский Царь с Царицею пешком из монастыря в монастырь — молитвой царской крепла и цвела земля Русская. На страже ее государственных интересов — внут¬ренних и внешних — стояло правительство Бориса Годунова, повелевавшего в делах мирских именем царским разумно и смело, восполняя смиренную "неотмирность" царя своей энер¬гией, волей и преданностью делу.
В 1591 году мирное царствование Феодора было омрачено страшным преступлением — в Угличе злодеи умертвили цареви¬ча Димитрия, наследника Российского престола, последнего от¬прыска царствующего рода Рюриковичей. Тайна этого преступ¬ления, открывшего путь Смуте с ее многочисленными самозван¬цами-лжеДмитриями, не разгадана до сих пор: кто убил, зачем
убил, как убил — эти вопросы так и не получили достойных доверия ответов. Аще бы не Господь прославил угодника Своего — убиенного отрока Димитрия, принявшего, по словам святого патриарха Иова, "заклание неповинно от рук изменников своих", сомнительным мог бы считаться и сам факт убийства царевича (а не случайной его смерти от детской неосторожности) — столь противоречивы и путаны свидетельства о событии (1).
Загадка заключается в том, что убийство малолетнего цареви¬ча никому не сулило никаких политических выгод. Не говоря о Годунове, который, разумеется, отношения к преступ¬лению не имел ни малейшего, боярская верхушка тоже со смер¬тью наследника ничего не приобретала: во-первых, у Феодора вполне мог родиться сын, его законный преемник на Российском престоле, а во-вторых, даже в случае пресечения династии, что казалось весьма маловероятным (кто мог предвидеть постриг Ирины?), боярство не имело никаких шансов на власть — народ¬ные волнения 1584 года в Москве это ясно доказывали.
Смерть царевича могла быть выгодна только тому, кто стре¬мился уничтожить саму Россию, нанося удар в наиболее чувст¬вительное место ее церковно-государственного организма, про¬воцируя гражданскую войну и распад страны. В связи с этим небезосновательной выглядит версия о религиозно-символиче¬ском характере убийства царевича, олицетворявшего собой буду¬щее Православной русской государственности. Косвенными сви¬детельствами в ее пользу служат сегодня многочисленные дока¬зательства ритуального характера убиения Царственных Мучеников в Екатеринбурге в 1918 году.
Не раз и не два являл Феодор Иоаннович пророческую про¬зорливость в судьбах государства и будущем отдельных людей.
В 1594 году крымский хан Кази-Гирей сделал коварный набег на русские земли. Неожиданно, в то самое время, когда его послы вели лицемерные переговоры о мире, он вторгся в Россию и почти беспрепятственно дошел до подмосковного села Коломен-ское. Лишь под самыми стенами Москвы наспех собранное рус¬ское войско вступило в бой с татарскими отрядами.
За ходом битвы наблюдал весь город — стены, башни и колокольни были усыпаны вооруженными и безоружными горо¬жанами, исполненными любопытства и ужаса: зверства татар¬ской резни еще живо терзали народную память. Никогда ранее не видала Москва полевой битвы на пригородных равнинах — бывали приступы и осады, но не сражения в поле. "В эти роковые часы, когда сильно трепетало сердце и в столетних старцах мос¬ковских, — пишет М. В. Толстой, — один человек наслаждался спокойствием души непоколебимой: тот, чье имя вместе с Божиим призывалось русскими воинами в пылу битвы, тот, за кого они умирали перед стенами столицы — сам государь!"
После долгой молитвы царь смотрел на битву из окна высокого терема, когда за его спиной раздался тихий плач: плакал "один добрый боярин", опасаясь за судьбу столицы и государя. Увидев слезы, Феодор со своей обычной тихой улыбкой ласково сказал боярину: "Не плачь, будь спокоен. Завтра не будет хана" (2).
Пророчество царское сбылось в точности. Битва длилась весь день и кончилась с наступлением темноты, не дав решительного перевеса ни одной из сторон. Тем не менее ночью, за час до рассвета, хан со своими полками почему-то бежал. В погоню за беглецом отправилась русская рать под предводительством Году¬нова, а москвичи, проснувшись, узнали, что хана нет и опасность миновала. Не мудрено, что молитвы царские люди считали за¬щитой более надежной, чем пушки и мечи.
Чествуя Годунова как победителя над погаными, царь Феодор во время праздничной трапезы, в виду собравшихся бояр, духо¬венства и синклита "в умилении признательности" — как казалось тогда — снял с себя златую царскую гривну и надел ее на Бориса. Четыре года спустя, но успении Феодора и пресечении на Россий¬ском престоле династии Рюриковичей, собрался Земский собор для призвания на царство нового государя. На этом соборе пре¬подобный Иов — первый русский патриарх, свидетельствуя о Божием избрании Годунова на служение Русского Православного Царя, раскрыл присутствующим тайный, преобразовательный смысл давнего поступка Феодора. По словам патриарха, царь, исполненный Святаго Духа, возложением принадлежности цар¬ского достоинства — гривны — ознаменовал будущее державное служение Годунова, искони предопределенное небом...
В 1596 году нетленные мощи святого митрополита Алексия было решено перенести в новую серебряную раку. Во время этого торжества Феодор, подозвав Годунова, велел ему коснуться мо¬щей и сказал: "Осязай святыню, правитель рода христианского! Управляй им и впредь с ревностию. Ты достигнешь желаемого; но все суета сует и тление на земле".
Сбылось, как предрек государь, — ревностным правлением Годунов возвел Россию на невиданную высоту, поставив, каза¬лось, непоколебимые основания ее духовной, хозяйственной и военной мощи. Даже пресечение династии, связанное со злодей¬ским убиением царевича Дмитрия, не поколебало мирного тече¬ния русской жизни: Борис был призван на престол единодушно и совершенно законно. И все же суетность и тленность мирского величия явили себя в событиях его царствования полно и ясно: последний год был омрачен успехами первого самозванца- лжедмитрия, а вслед за смертью Годунова внезапно рухнула в пучину смуты вся земля, необъяснимо легко и быстро изменившая законному наследнику престола в пользу расстриги-вероотступ-ника, присвоившего себе чужое имя.
Предвидя беды, ожидающие Россию, Феодор на смертном одре засвидетельствовал их промыслительную, богоугодную роль. В конце 1597 года царь впал в тяжелую болезнь. 6 января близость смерти стала очевидной для всех, и ближайшее окруже¬ние государя собралось у его одра в ожидании последнего само¬державного волеизъявления — завещания о судьбе сиротеющей страны. Патриарх Иов от лица всея земли обратился с этим вопросом к умирающему. "Свет в очах меркнет, — скорбно воз-гласил первосвятитсль, — праведник отходит к Богу... Государь! Кому приказываешь царство, нас сирых и свою царицу?" Не желая пугать присутствующих грядущей бурей, которую надле¬жало им пережить, просветленный близостью кончины и приоб¬щением Святых Тайн (за два часа до смерти святитель Иов соборовал, исповедал и причастил царя), Феодор ответил: "В царстве, в вас и в царице волен Господь Всевышний..." Слова пророческие, ибо Богу угодно было, чтобы судьбы Руси, окунув¬шейся вскоре в огненное искушение Смуты, текли вопреки вся¬кому человеческому предвидению.
Царица Ирина решительно отказалась от престола, несмотря на завещание самого Феодора и мольбы народа. Известная мяг¬косердечием и милосердием, царица оставалась непреклонна — стены Новодевичьего монастыря укрыли иод своим покровом смиренную инокиню Александру, отринувшую вместе с мир¬ским именем власть и славу царского венца.
Годунов, кроткий и невластолюбивый, принял русскую держа¬ву вопреки собственному желанию, благочестиво страшась ответ¬ственности и тягот, налагаемых служением государя. Раз за ра¬зом отвергал он все приглашения и просьбы, не остановившись перед двукратным отвержением соборно выраженного призва¬ния, давши клятву никогда не искать и не принимать престола царского. Лишь под угрозой отлучения от церкви удалось сонму архиереев принудить его к принятию венца.
Патриарх Иов, до последней возможности боровшийся за утверждение на русском престоле законных государей — Бориса и его сына, Феодора, видя всеобщее безумие, клятвопреступления и измены, подвергаясь сам насилию и угрозам, был понужден оставить патриаршество и сослан в Старицкий монастырь.
Что, как не предвидение испытаний и бед, предстоящих его ближайшим сподвижникам, заставило царя Феодора на смерт¬ном одре столь уклончиво ответить на простой вопрос о престо¬лонаследии, тем более, что в составленном загодя завещании он недвусмысленно поручал державу супруге? Завершая праведную жизнь блаженной кончиной, государь подтверждал Божие смот¬рение в грядущих испытаниях Руси...
Божьими судьбами злодеяние в Угличе пресекло на Русском престоле род Рюриковичей, завершив тем самым семивековой период истории, в ходе которого Россия просветилась Евангель¬ским светом, в скорбях и лишениях выстрадала понимание своей промыслительной роли, осознанно и свободно приняла эту роль как всенародное церковное послушание, привела в соответствие с ним все стороны своей жизни, превратившись из конгломерата языческих племен в Святую Русь, Дом Пресвятой Богородицы, Вселенское Православное Царство. Впереди ждали ее новые искушения, соблазны и страдания — вехи восхождения к Престолу Господню, подножием которого судил ей стать всемогущий Промысел Божий, по слову Священного Писания: "Грядущего ко Мне не изжену вон" (Ин. 6:37).
ЛИТЕРАТУРА
1. См.напр.: Голубовский В. О смерти царевича Димитрия. Пуб¬личная лекция, читанная в Киеве 24 февраля 1896 г. — "Земщина", № 59, 1991.
2. Толстой М. В. История русской Церкви. Издание Валаамского монастыря, 1991, с. 444а.
ГРЕХОПАДЕНИЯ КТО РАЗУМЕЕТ...
психология смуты
СТОРИЯ УЧИТ, что времена общественных нестроений и смут особенно четко и ясно обнажают состояние народной души. Смута — отсутствие общепризнанных авторитетов и силовых механизмов контроля над обще¬ственным сознанием — дает полный простор для выявления истинных и ложных ценно¬стей. Наносное и пришлое спадает, как ше¬луха, и сквозь хаос и разноголосицу мятущегося, обезумевшего времени проступают черты бессмертной народной души в ее неизменном стремлении к Небу, к покою и счастью религиозно осмысленного, богоугодного жития.
Смута есть искушение, посылаемое соборной душе народа как дар, как мученический венец, дабы предоставить ему возмож¬ность явить силу своей веры, верность родным святыням и крепость духа перед лицом соблазнов и искушений, скорбей и недоумений, злобных нападок и разрушительной ненависти. Шестьсот лет после крещения Руси русский народ мужал и креп под сенью Креста Христова, под отеческим, пастырским надзо¬ром церковным. Шестьсот лет восходил он "из силы в силу", преодолев родовые распри, княжеские междоусобицы, католиче¬скую агрессию на западе и татарское нашествие на востоке, осознав свое великое служение хранителя Истины, приведя в соответствие с ней все стороны народной жизни. И лишь после всего этого, достигнув в меру высокой христианской духовности,
сподобилась Русь подвергнуться огненному искушению Смуты начала XVII века.
Историки до сей поры гадают: каковы действительные, глубинные причины этого катаклизма, его главные движущие силы, его влияние на дальнейший ход русской истории. Ни один мало-мальски последовательный ученый не может избежать этих воп¬росов, но... Как всегда, наука — точная и компетентная в области фактической, материальной, внешней — оказывается бессильна там, где потребны объяснения, выходящие за рамки формаль¬ных, логически-рассудочных построений.
Карамзин и Ключевский, Соловьев и Платонов по-своему подробно, можно даже сказать исчерпывающе исследовали фак¬тическую последовательность событий, их политическую, хозяй¬ственную и сословную подоплеку. И с этой точки зрения картина Смуты вполне ясна. Неясным остается все же главный вопрос — почему вдруг Русское царство, молодое и бурно растущее, народ которого объединен общностью кровной, вероисповедной и государственной, оказалось вдруг вверженным в череду кровавых внутренних потрясений, которые едва не подвели черту под его существованием.
Расхожие утверждения о Смуте как о последствии "тираниче¬ского правления Ивана Грозного" — эффектны и броски, но исторически несостоятельны. Династический кризис, чреда не¬урожайных лет, несовершенство административно-государственного механизма управления страной — все это, конечно, могло иметь место и в совокупности дать повод к волнениям и непорядкам. Но именно повод, а не причину. Ее, как показывает наш исторический опыт, необходимо искать в сфере духовной, ибо именно там — все начала и концы бытия челове¬ческого.
Находит свое объяснение при таком взгляде на события и Смута. Ее религиозной основой, ее духовной первопричиной стал грех гордыни, который, явившись сатанинским искушением са¬мовластья, соблазнил соборную душу Руси. В суете и беспоряд¬ках, сопровождавших невиданное ранее, диковинное для Руси дело — смену династии, народ не сумел удержать смиренное сознание промыслительности русской жизни. Вопреки богоустановленному порядку, он восхитил себе Божие право — счел себя источником власти, присвоил право решать, какой быть России далее.
В упоении мятежа люди как бы обезумели, забыв, что источ¬ник власти на земле один — Бог Всемогущий, засвидетельство¬вавший о Себе: "Аз семь Бог-ревнитель. Славы Моея иному не дам". Потому-то и была Русь предана скорбям и искушениям Смуты до тех пор, пока люди не одумались, не раскаялись и не отреклись (на Соборе 1613 года) от притязания на самовластье, подклонившись вновь под "иго и бремя" власти богоданной, воплощенной Помазанником — Православным Русским Царем*.
ГОДУНОВ
ПЕРВЫЕ ГОДЫ царствования Бориса Годунова не давали ника¬ких оснований для тревог, явив собой вершину державной мощи Русского государства. Сам Годунов, являвшийся реальным пра¬вителем Руси с 1588 года, когда ему официальным решением думы было даровано право самостоятельно сноситься с ино¬странными государями, показал себя как дальновидный и опыт¬ный политик.
В области внутренней политики он уверенно опирался на массу мелкого служилого люда, составлявшего административ¬ный каркас государства, всемерно поддерживал взгляд на сослов¬ные и гражданские обязанности своих подданных как на религи¬озное служение и безусловно придерживался идеалов "симфонии властей" в отношениях с Русской Церковью.
* То же самое можно сказать и о второй русской Смуте, последовавшей за катастрофой 1917 года. Народ безропотно (даже, более того — с кощунственным "энтузиазмом") принял отречение Государя-Императо¬ра Николая II, присвоив себе право распоряжаться его богоданной властью. Результат— жуткий и кровавый, как то было и триста лет назад — налицо. Таким же станет и финал — ибо до тех пор, пока не будет отвергнут порочный принцип "народовластья", пока мы не возвратим себе понимание божественного происхождения власти — не кончится нынешняя Смута.
В области внешней — предпочитал войне средства мирные и ненасильственные, подняв тем не менее мощь России на неви¬данную высоту.
Продолжая политику Иоанна Грозного, Борис стремился на западе дать Руси выход к Балтийскому морю, на востоке и юго-востоке — укреплял границы, закреплял за державой недавно обретенные сибирские пространства.
Сами обстоятельства его восшествия на престол весьма зна¬менательны, с точки зрения характеристики политических нравов того времени. Ведя свой род от татарского мурзы Чета (в крещении Захарии), поступившего на службу Ивана Калиты еще в XIV веке, Борис принадлежал к его младшей ветви, выдвинув¬шейся лишь во время опричнины, в то время как старшая линия рода — Сабуровы — числили себя среди знатнейших русских родов еще с XV века. Будучи всевластным правителем государст-ва, опираясь на безграничное доверие царя, он все же ясно пони¬мал, что его положение в боярской среде не дает ему прочных надежд на самостоятельную, тем более первенствующую роль после успения государя.
Поэтому представляется вполне естественным, что, памятуя о боярских смутах, он совершенно искренне отказывался от цар¬ского венца, когда тот был ему предложен собором. В историо¬графии стало общим местом обвинение Бориса в тайном власто-любии, завистливости и тщеславии. Человек грешен, и Годунов, конечно, не был исключением, но в свете достоверно известных фактов подобные обвинения видятся все же как явное и неоправ¬данное преувеличение.
Когда в девятый день после кончины царя Феодора Иоанновича было торжественно объявлено, что вдова его Ирина отказывается от царства и удаляется в монастырь, Россия оказалась перед труднейшим выбором. "Сия весть, — пишет Карамзин, -поразила Москву: святители, дума, сановники, дворяне, граждане собором пали пред венценосною вдовою, плакали неутешно, называли ее материю и заклинали не оставлять их в ужасном сиротстве; но царица, дотоле всегда мягкосердая, не тронулась молением слезным: ответствовала, что воля ее неизменна и что государством будут править бояре, вместе с патриархом, до того времени, когда успеют собраться в Москву все чины Российской державы, чтобы решить судьбу отечества по вдохновению Божию. В тот же день Ирина выехала из дворца Кремлевского в Новодевичий монастырь и под именем Александры вступила в сан инокини. Россия осталась без главы, а Москва — в тревоге, в волнении...
Где был Годунов и что делал? Заключился в монастыре с сестрою, плакал и молился с нею. Казалось, что он, подобно ей, отвергнул мир, величие, власть, кормило государственное и пре¬дал Россию в жертву бурям; но кормчий неусыпно бодрствовал, и Годунов в тесной келий монастырской твердою рукою держал царство!
Сведав о пострижении Ирины, духовенство, чиновники и граждане собралися в Кремле, где государственный дьяк и печат¬ник Василий Щелкалов, представив им вредные следствия без¬началия, требовал, чтобы они целовали крест на имя думы бояр-ской. Никто не хотел слышать о том; все кричали: "Не знаем ни князей, ни бояр; знаем только царицу: ей мы дали присягу и другой не дадим никому; она и в черницах мать России". Печат¬ник советовался с вельможами, снова вышел к гражданам и сказал, что царица, оставив свет, уже не занимается делами царства и что народ должен присягнуть боярам, если не хочет видеть государственного разрушения. Единогласным ответом было: "И так да царствует брат ее!" Никто не дерзнул ни противо¬речить, ни безмолвствовать, все восклицали: "Да здравствует отец наш, Борис Федорович! Он будет преемником матери нашей царицы!" Немедленно всем собором пошли в монастырь Ново¬девичий, где патриарх Иов, говоря именем отечества, заклинал монахиню Александру благословить ее брата на царство, ею пре¬зренное из любви к жениху бессмертному, Христу Спасителю, — исполнить тем волю Божию и народную — утишить колебание в душах и в государстве — отереть слезы россиян, бедных, сирых, беспомощных и снова восставить державу сокрушенную, доколе враги христианства еще не уведали о вдовстве Мономахова пре¬стола. Все проливали слезы — и сама царица-инокиня, внимая первосвятителю красноречивому. Иов обратился к Годунову; смиренно предлагал ему корону, называл его свышеизбранным для возобновления царского корени в России, естественным на¬следником трона после зятя и друга, обязанного всеми успехами своего владычества Борисовой мудрости" (1). Что же Борис? Он "клялся, что никогда, рожденный верным подданным, не мечтал о сане державном и никогда не дерзнет взять скипетра, освящен¬ного рукою усопшего царя-ангела, его отца и благотворителя; говорил, что в России много князей и бояр, коим он, уступая в знатности, уступает и в личных достоинствах; но из признатель¬ности к любви народной обещается вместе с ними радеть о государстве еще ревностнее прежнего. На сию речь, заблаговре¬менно сочиненную, патриарх ответствовал такою же, и весьма плодовитою, исполненною движений витийства и примеров ис¬торических; обвинял Годунова в излишней скромности, даже в неповиновении воле Божией, которая столь явна в общенародной
воле; доказывал, что Всевышний искони готовил ему и роду его на веки веков державу Владимирова потомства, Федоровою смертию пресеченного, напоминал о Давиде, царе Иудейском, Феодо¬сии Великом, Маркиане, Михаиле Косноязычном, Василии Ма¬кедонском, Тиберии и других императорах византийских, неис¬поведимыми судьбами небесными возведенных на престол из ничтожества; сравнивал их добродетели с Борисовыми; убеждал, требовал и не мог поколебать его твердости ни в сей день, ни в следующие — ни пред лицом народа, ни без свидетелей — ни молением, ни угрозами духовными. Годунов решительно отрекся от короны.
Но патриарх и бояре еще не теряли надежды: ждали великого собора, коему надлежало быть в Москве через шесть недель по смерти Феодора; то есть велели съехаться туда из всех областных городов людям выборным: духовенству, чиновникам воинским и гражданским, купцам, мещанам. Годунов хотел, чтобы не одна столица, но вся Россия призвала его на трон, и взял меры для успеха, всюду послав ревностных слуг своих и клевретов: сей вид единогласного свободного избрания казался ему нужным — для успокоения ли совести? Или для твердости и безопасности его властвования?... *. Борис жил в монастыре, а государством пра¬вила дума, советуясь с патриархом в делах важных; но указы писала именем царицы Александры и на ее же имя получала донесения воевод земских. Между тем оказывались неповинове¬ние и беспорядок: в Смоленске, в Пскове и в иных городах воеводы не слушались ни друг друга, ни предписаний думы. ...Носились слухи о нападении хана крымского в пределы России, и народ говорил в ужасе: "Хан будет под Москвою, а мы без царя и защитника!" Одним словом, все благоприятствовало Годунову, ибо все было им устроено!
В пятницу, 17 февраля, открылась в Кремле дума земская, или государственный собор, где присутствовало, кроме всего знат¬нейшего духовенства, синклита, двора, не менее пятисот чинов¬ников и людей выборных из всех областей, для дела великого, небывалого со времен Рюрика: для назначения венценосца Рос¬сии, где дотоле властвовал непрерывно, уставом наследия, род князей варяжских и где государство существовало государем; где все законные права истекали из его единственного самобытного права: судить и рядить землю по закону совести. Час опасный: кто избирает, тот дает власть и, следственно, имеет оную: ни уставы, ни примеры не ручались за спокойствие народа в ее столь важном действии; и сейм кремлевский мог уподобиться варшав¬ским: бурному морю страстей, гибельных для устройства и силы держав. Но долговременный навык повиновения и хитрость Бо¬рисова представили зрелище удивительное: тишину, единомыс¬лие, уветливость во многолюдстве разнообразном, в смеси чинов и званий. Казалось, что все желали одного: как сироты, найти скорее отца — и знали, в ком искать его. Граждане смотрели на дворян, дворяне — на вельмож, вельможи — на патриарха. Изве¬стив собор, что Ирина не захотела ни царствовать, ни благосло¬вить брата на царство и что Годунов также не принимает венца Мономахова, Иов сказал: "Россия, тоскуя без царя, нетерпеливо ждет его от мудрости собора. Вы, святители, архимандриты, игумены, вы, бояре, дворяне, люди приказные, дети боярские и всех чинов люди царствующего града Москвы и всей земли Русской! Объявите нам мысль свою и дайте совет, кому быть у нас государем. Мы же, свидетели преставления царя и великого князя Феодора Иоанновича, думаем, что нам мимо Бориса Фео-доровича не должно искать другого самодержца". Тогда все духо-венство, бояре, воинство и народ единогласно ответствовали: "Наш совет и желание то же: немедленно бить челом государю Борису Феодоровичу и мимо его не искать другого властителя для России".
Восстановив тишину, вельможи в честь Годунова рассказали духовенству, чиновникам и гражданам следующие обстоятельст¬ва: "Государыня Ирина Феодоровна и знаменитый брат ее с самого первого детства возрастали в палатах великого царя Иоан¬на Васильевича и питались от стола его. Когда же царь удостоил Ирину быть своею невесткою, с того времени Борис Феодорович жил при нем неотступно, навыкая государственной мудрости. Однажды, узнав о недуге сего юного любимца, царь приехал к нему с нами и сказал милостиво: "Борис! Страдаю за тебя как за сына, за сына как за невестку, за невестку как за самого себя!" — поднял три перста десницы своей и промолвил: "Се Феодор, Ирина и Борис; ты не раб, а сын мой". В последние часы жизни, всеми оставленный для исповеди, Иоанн удержал Бориса Феодоровича при одре своем, говоря ему: "Для тебя обнажено мое сердце. Тебе приказываю душу, сына, дочь и все царство: блюди или дашь за них ответ Богу". Помня сии незабвенные слова, Борис Феодорович хранил яко зеницу ока и юного царя, и великое царство". Снова раздались крики: "Да здравствует государь наш Борис Феодорович!" И патриарх воззвал к собору: "Глас народа есть глас Божий: буди, что угодно Всевышнему!"
В следующий день, февраля 18-го, в первый час утра, церковь Успения наполнилась людьми: все, преклонив колена, духовен¬ство, синклит и народ, усердно молили Бога, чтобы правитель смягчился и принял венец; молились еще два дни, и февраля 20-го Иов, святители, вельможи объявили Годунову, что он из¬бран в цари уже не Москвою, а всею Россиею. Но Годунов вто¬рично ответствовал, что высота и сияние Феодорова трона ужаса¬ют его душу; клялся снова, что и в сокровенности сердца не представлялась ему мысль столь дерзостная; видел слезы, слы¬шал убеждения самые трогательные и был непреклонен; выслал искусителей, духовенство с синклитом из монастыря и не велел им возвращаться. Надлежало искать действительнейшего сред-ства: размышляли — и нашли. Святители в общем совете с боярами установили петь 21 февраля во всех церквах празднич¬ный молебен и с обрядами торжественными, с святынею веры и отечества, в последний раз * Как и в случае с Иоанном Грозным, Карамзин (а вслед за ним и боль¬шинство историков более позднего времени) никак не желает допустить мысли о благонамеренности Годунова. И опять, так же, как в описании царствования Грозного, Карамзин вынужден из-за этого нежелания ми¬риться с вопиющей непоследовательностью, нелогичностью собствен¬ного описания правления царя Бориса. То он утверждает, что "первые два года сего царствования казались лучшим временем России", харак¬теризуя Бориса как "ревностного наблюдателя всех уставов церковных и правил благочиния, трезвого, воздержанного, трудолюбивого, врага суетных забав и пример жизни семейственной", то укоряет его за "зло¬действо". Конечно, в натуре человеческой встречаются порой сочетания качеств самых противоречивых и разных, но, думается, есть все основа¬ния считать Годунова человеком вполне благонамеренным, сыном своей эпохи, со всеми присущими ей достоинствами и недостатками. Настой¬чивые попытки многих исследователей найти в характере Бориса одну из причин обрушившихся на Россию бед, объясняются довольно просто: не умея или не желая вникнуть в духовную подоплеку событий — историки искали "виноватого". Перенося на пространство истории свой ежедневный бытовой опыт, они стремились найти "того, кто все испор¬тил", ибо это давало разуму, лишенному веры, иллюзию обретенной истины. Возможно, эти мотивы не всегда были осознанны и не у всех одинаково сильны, но они просто неизбежны для современного рацио¬налистического подхода к познанию истории. В обширной цитате из карамзинского труда мы оставили все эти противоречия без изъятий, полагая, что читатель сам составит себе мнение о степени справедливо¬сти наших рассуждений.
испытать силу убеждений и плача над сердцем Борисовым; а тайно, между собою, Иов, архиепископы и епископы условились в следующем: "Если государь Борис Феодорович смилуется над нами, то разрешим его клятву не быть царем России; если не смилуется, то отлучим его от Церкви; там же, в монастыре, сложим с себя святительство, кресты и панагии, оставим иконы чудотворные, запретим службу и пение во святых храмах; предадим народ отчаянию, а царство — гибели, мятежам, кровопролитию, — и виновник сего неисповедимого зла да ответ¬ствует пред Богом в день Суда страшного!"
В сию ночь не угасали огни в Москве: все готовились к великому действию — и на рассвете, при звуке всех колоколов, подвиглась столица. Все храмы и домы отворились: духовенство с пением вышло из Кремля; народ в безмолвии теснился на площадях. Патриарх и владыки несли иконы, знаменитые слав¬ными воспоминаниями: Владимирскую и Донскую, как святые знамена Отечества; за клиром шел синклит, двор, воинство, приказы, выборы городов; за ними устремились и все жители московские, граждане и чернь, жены и дети, к Новодевичьему монастырю, откуда, также с колокольным звоном, вынесли образ Смоленской Богоматери навстречу патриарху: за сим образом шел и Годунов, как бы изумленный столь необыкновенно торже¬ственным церковным ходом; пал ниц перед иконой Владимир¬скою, обливался слезами и воскликнул: "О Мать Божия! Что виною Твоего подвига? Сохрани, сохрани меня под сенью Твоего крова!' Обратился к Иову с видом укоризны и сказал ему: "Пас¬тырь великий! Ты дашь ответ Богу!" Иов ответствовал: "Сын возлюбленный! Не снедай себя печалью, но верь провидению! Сей подвиг совершила Богоматерь из любви к тебе, да устыдишь¬ся!" Он вошел в церковь святой обители с духовенством и людьми знатнейшими; другие стояли в ограде; народ — вне монастыря, занимая все обширное Девичье поле. Собором отпев литургию, патриарх снова, и тщетно, убеждал Бориса не отвергать короны; велел нести иконы и кресты в келий царицы: там со всеми святителями и вельможами преклонил главу до земли... И в то самое мгновение, по данному знаку, все бесчисленное множество людей, в келиях, в ограде, вне монастыря, упало на колени с воплем неслыханным; все требовали царя, отца, Бориса! Патри¬арх, рыдая, заклинал царицу долго, неотступно, именем святых икон, которые пред нею стояли, — именем Христа Спасителя, Церкви, России дать миллионам православных государя благо¬надежного, ее великого брата...
Наконец услышали слово милости: глаза царицы, дотоле не¬чувствительной, наполнились слезами. Она сказала: "По изволе¬нию Всесильного Бога и Пречистыя Девы Марии возьмите у меня единородного брата на царство, в утоление народного плача. Да исполнится желание ваших сердец, ко счастию России! Благословляю избранного вами и преданного Отцу Небесному, Бо¬гоматери, святым угодникам московским и тебе, патриарху, и нам, святители, и вам, бояре! Да заступит мое место на престоле!" Все упали к ногам царицы, которая, печально взглянув на сми¬ренного Бориса, дала ему повеление властвовать над Россиею. Но он еще изъявлял нехотение; страшился тягостного бремени, воз¬лагаемого на слабые рамена его; просил избавления; говорил сестре, что она из единого милосердия не должна предавать его в жертву трону; еще вновь клялся, что никогда умом робким не дерзал возноситься до сей высоты, ужасной для смертного; сви¬детельствовался оком всевидящим и самой Ириною, что желает единственно жить при ней и смотреть на ее лицо ангельское. Царица уже настояла решительно. Тогда Борис как бы в сокру¬шении духа воскликнул: "Буди же Святая воля Твоя, Господи! Настави меня на путь правый и не вниди в суд с рабом Твоим! Повинуюсь тебе, исполняя желание народа".
Святители, вельможи упали к ногам его. Осенив животворя¬щим крестом Бориса и царицу, патриарх спешил возвестить дворянам, приказным и всем людям, что Господь даровал им царя. Невозможно было изобразить общей радости. Воздев руки па небо, славили Бога: плакали, обнимали друг друга. От келий царицыных до всех концов Девичьего поля гремели клики: "Сла¬на! Слава!..." Окруженный вельможами, теснимый, лобзаемый народом, Борис вслед за духовенством пошел в храм Новодевичьей обители, где патриарх Иов, пред иконами Владимирской и Донской, благословил его на государство Московское и всея России; нарек царем и возгласил ему первое многолетие..." (2).
Итак — лишь угроза тяжкой ответственности на Страшном Суде Христовом заставила "властолюбца" принять многократно отвергнутый венец. Избрание нового монарха было совершено в полном соответствии с законами человеческими и, что важнее всего, — запечатлено благословением церковным как свидетель¬ством богоугодности сего избрания. Казалось бы, Россия успеш¬но миновала опасный период безвластия, и может теперь под умелым правлением Бориса безмятежно множить свое матери¬альное благосостояние и преуспеяние религиозное, духовное. Но... прошло лишь несколько лет, как грянула страшная Смута.
КЛЯТВОПРЕСТУПЛЕНИЕ
В 1601 ГОДУ митрополит Ростовский Иона объявил патриарху и царю, что в Чудовом московском монастыре "недостойный инок Григорий хочет быть сосудом диавольским". И действи¬тельно, молодой сын стрелецкого сотника Юрий Отрепьев, при¬нявший по пострижении имя Григорий, вел себя на редкость странно. Проявляя большие способности, — шутя, Отрепьев ус¬ваивал то, что другим не давалось, — он в то же время вольничал в делах веры, вызывая этим подозрения в ереси. Но главное, в моменты откровенности он говаривал монастырской братии, что со временем непременно будет царем на Москве.
Годом позже, по рассмотрении дела, Борис Годунов велел дьяку Смирному-Васильеву отправить Григория за ересь на Со¬ловки или в Белозерские пустыни — на покаяние. Однако, при пособничестве другого дьяка, свойственника Отрепьевых, Евфимьева, Григорий вместо отправки на далекий неласковый север бежал в Литву. Чем только не пришлось ему там занимать¬ся: якшался с сектантами-анабаптистами, разбойничал в казац¬кой шайке старшины Герасима Евангелика, учился в латинской школе в Гоще...
Заимев духовника-иезуита, Отрепьев "открылся" ему в час тяжкого "смертельного", недуга, что он якобы есть Дмитрий, законный наследник русского трона. В 1604 году папский нунций Рангони представил его в Кракове польскому королю Сигизмунду. Тот признал Лжедмитрия сыном Иоанна, обещал поддержку, но официально в его защиту выступать не стал, разрешив, однако, своим шляхтичам "в частном порядке" помочь восстановлению "законного наследника" на престоле русских государей. Тогда же Лжедмитрий тайно перешел в католичество и подписал брачный контракт с Мариной Мнишек, дочерью сандомирского воеводы, широким жестом подарив невесте Новгород и Псков, а будущему тестю — княжества Смоленское и Северское.
15 августа 1604 года, собрав разношерстное войско из не¬скольких тысяч польских авантюристов, двух тысяч малороссий¬ских казаков-головорезов и небольшого отряда донцов, Лже¬дмитрий начал поход на Россию. Полгода погуляв по западно¬русским областям и выиграв несколько стычек, 21 января 1605 года он был наголову разбит пятидесятитысячным русским вой¬ском под Добрыничами, едва при этом спасшись с несколькими
ближайшими соратниками. Казалось, конец неминуем, и окон¬чательная расправа с самозванцем представлялась лишь делом времени, когда 13 апреля в Москве внезапно скончался царь Борис.
Все вдруг изменилось как по волшебству. Уже 7 мая победо¬носное московское войско в полном составе перешло на сторону Лжедмитрия. 1 июня законный наследник престола, сын царя Бориса Феодор — "отроча зело чюдно, благолепием цветуще, от Бога преукрашен яко цвет дивный" (3) — вместе с матерью был убит в Москве приверженцами самозванца. 20 июня Лжедмитрий торжественно въехал в Москву. Патриарх Иов, бесстрашно обличавший преступника, был низложен, и 21-го числа новоис¬печенный лжепатриарх, архиепископ Рязанский грек Игнатий совершил "таинство" "венчания на царство" победившего само¬шанца.
Клятвопреступление стало фактом. Народ, еще недавно столь настойчиво звавший Бориса на царство, присягавший ему как богоданному государю, попрал обеты верности, отринул закон¬ного наследника престола, попустил его злодейское убийство и воцарил над собой самозванца и вероотступника, душой и телом предавшегося давним врагам России.
Вот где таится подлинная причина Смуты, как бы ни казалось )то странным отравленному неверием и рационализмом совре¬менному уму. Совершилось преступление против закона Божие- о, которое и повлекло дальнейшие гибельные последствия все¬общего разора и мятежа*.
не в религиозно-нравственной, мистической области, но в балан¬се интересов и сил представителей сословной верхушки, раз¬дираемой вечными местническими противоречиями и спорами.
Тем временем страна гибла в мятежах и распрях. Прошло лишь несколько месяцев после того, как воцарился Шуйский, а Москва уже была осаждена войсками приверженцев "законной династии", требовавших низложить "самозваного царя Василия". Их предводителем был Иван Болотников — то ли беглый холоп, то ли мелкопоместный тульский дворянин, пришедший в Рос¬сию то ли из Венгрии, где он воевал с турками, возглавляя десятитысячный казацкий корпус, то ли из Италии, куда попал, будучи галерным рабом на турецком корабле, взятом итальянца¬ми в плен... (5).
Не успело правительство принять меры против этого мятеж-пика, как на южных рубежах появился Лжедмитрий II, пришед¬ший в Россию во главе отряда польских авантюристов. К нему гут же примкнули остатки войск Болотникова, казаки и часть южно-русского дворянства. Через год новый самозванец уже стоял под стенами Москвы.
Борьба правительственных войск под предводительством мо¬лодого отважного полководца Скопина-Шуйского против второ¬го самозванца, несмотря на свою успешность, спровоцировала новый виток Смуты. В поисках союзников московское руковод¬ство обратилось за помощью к Швеции, и отряд скандинавских наемников принял участие в боях с Лжедмитрием П. Но за его спиной стояла польская шляхта, а сама Речь Посполитая находилась в то время в состоянии войны со Швецией. Это и было использовано королем Сигизмундом III как повод для открытой интервенции против России.
* В самом деле, ведь нам не кажется странным, например, что невозможно безнаказанно нарушить законы физические, законы бытия материаль¬ного мира. Никому не придет в голову, скажем, выходить из дома через окно десятого этажа. Закон всемирного тяготения своим естественным действием накажет такого безумца. Но, помимо мира материального, существует и мир духовный, невидимый, законы которого ничуть не менее определенны и категоричны, чем те, что управляют движением материи. Это и неудивительно, ибо Творец и Основоположник законов — и тех, и других — один и тот же, Сказавший: "Аз есмь, и несть Бог разве Мене..." Законы же, приданные Им религиозно-нравственной области человеческого бытия, предполагают непременно обязательными веру и верность, карая, как злостное и непростительное нарушение, пагубное своеволие и гордостное самовластие, особенно в священной области русской истории, являющейся местом действия непостижимого челове¬ческим разумом Промышления Божия. Полностью подтверждает это и наша недавняя история. Разве не повторили мы в начале XX столетия прегрешения наших предков? Разве из пустой суетности и тщеславия, в погоне за миражами материального благополучия, в ослеплении горды¬ни мы не отвергли богоучрежденный порядок бытия земли Русской? Но от подобных причин подобные же бывают и следствия. Отсюда кровь гражданской войны, ужасы террора и коллективизации, гнет "застоя" и позор нынешней "демократии". Жаль только, что и после всего этого мало кто видит настоящие причины русской трагедии. Что тут сдела¬ешь? — "Имеющий уши да слышит..."
Участие иноземцев в Смуте придало ей особую остроту. В сентябре 1609 года двенадцатитысячное польское войско при поддержке десятитысячного казацкого корпуса вторглось в Рос¬сию*. Интервенты осадили Смоленск, героическая оборона кото-
* Если иноверцы преследовали при этом свои вековые цели: ослабление России и уничтожение Православия, — то казацкая вольница шла в поход просто пограбить и погулять. Единоверные православной Москве и единокровные ее народу казаки не имели никаких собственных целей. Война была их ремеслом, их образом жизни, независимо от того — воевали ли они с турками, крымцами, поляками или отрядами Шуйско¬го. Формальным основанием их участия в походе было, конечно, стрем¬ление "восстановить законную династию". Когда же стало ясно, что у поляков иные цели, охладели и их отношения с казацкой старшиной. Дикий, вольный нрав казаков, их приверженность Православию и вы¬сокие боевые качества надолго запомнились в Москве, став впоследст¬вии основанием для создания казацкой оборонительной "прослойки" на неспокойных окраинах Русской державы.
Хорошо понимая, какими гибельными последствиями может грозить подобное отступничество земле Русской, патриарх Иов с духовенством до последней возможности стоял за царя законно¬го. При жизни Бориса он по всей России разослал грамоты с повелением совершать ежедневное молебствие об успехах-оружия царского и всенародно проклинал самозванца. Когда Годунов скоропостижно скончался, патриарх благословил всех присягать на верность сыну его, царевичу Феодору.
Когда же измена стала явной, русский первосвятитель, не убоявшись гнева самозванца, в храме, во время богослужения велегласно обличал обезумевших клятвопреступников. Не имея возможности сладить с непокорным старцем, Лжедмитрий велел низложить его силой. Узнав об этом, Иов снял с себя панагию, положил ее у чудотворной иконы Владимирской Божией Матери и воззвал молитвенно вслух всего народа: "Владычице Богороди¬це! Здесь возложена на меня панагия святительская, с нею ис¬правлял я слово Сына Твоего и Бога нашего и двенадцать лет хранил целость веры. Ныне, ради грехов наших, как вижу, бедст¬вует царство, обман и ересь торжествуют. Спаси и утверди Пра¬вославие молитвами к Сыну Твоему ... (4).
ВЕЛИКОЕ РАЗОРЕНИЕ
СМУТА МЕЖДУ ТЕМ продолжала углубляться. Не процарство¬вав и года, самозванец был свергнут народным восстанием и убит. Новым, "боярским" царем стал Василий Шуйский, возве¬денный на трон по договору между знатнейшими родами мос¬ковской аристократии. Именно он годом раньше возглавлял то самое московское войско, которое разгромило ватаги самозванца под Добрыничами. После воцарения Лжедмитрия Василий воз¬главил боярскую оппозицию новому монарху, был уличен им в заговоре, приговорен к смертной казни, но, видимо, из боязни боярского мятежа — прощен, выслан из Москвы и тут же возвра¬щен обратно.
Опирая свою власть на тесный круг высшей московской знати, Василий стал первым в русской истории царем, который, вступая на престол, клялся ограничить свое самодержавие бояр¬ской думой. С точки зрения политической это могло означать только одно: государственная власть слабела, теряла силу и авто¬ритет. Ее священный ореол, омраченный клятвопреступлением, боярским произволом и соглашательством с иноверцами, — померк, и новый государь был вынужден искать опоры трону уже не в религиозно-нравственной, мистической области, но в балан¬се интересов и сил представителей сословной верхушки, раз¬дираемой вечными местническими противоречиями и спорами.
Тем временем страна гибла в мятежах и распрях. Прошло лишь несколько месяцев после того, как воцарился Шуйский, а Москва уже была осаждена войсками приверженцев "законной династии", требовавших низложить "самозваного царя Василия". Их предводителем был Иван Болотников — то ли беглый холоп, то ли мелкопоместный тульский дворянин, пришедший в Рос¬сию то ли из Венгрии, где он воевал с турками, возглавляя десятитысячный казацкий корпус, то ли из Италии, куда попал, будучи галерным рабом на турецком корабле, взятом итальянца¬ми в плен... (5).
Не успело правительство принять меры против этого мятеж-пика, как на южных рубежах появился Лжедмитрий II, пришед¬ший в Россию во главе отряда польских авантюристов. К нему гут же примкнули остатки войск Болотникова, казаки и часть южно-русского дворянства. Через год новый самозванец уже стоял под стенами Москвы.
Борьба правительственных войск под предводительством мо¬лодого отважного полководца Скопина-Шуйского против второ¬го самозванца, несмотря на свою успешность, спровоцировала новый виток Смуты. В поисках союзников московское руковод¬ство обратилось за помощью к Швеции, и отряд скандинавских наемников принял участие в боях с Лжедмитрием П. Но за его спиной стояла польская шляхта, а сама Речь Посполитая находилась в то время в состоянии войны со Швецией. Это и было использовано королем Сигизмундом III как повод для открытой интервенции против России.
Участие иноземцев в Смуте придало ей особую остроту. В сентябре 1609 года двенадцатитысячное польское войско при поддержке десятитысячного казацкого корпуса вторглось в Рос¬сию*. Интервенты осадили Смоленск, героическая оборона которого сковала их главные силы на целых два года.
* Если иноверцы преследовали при этом свои вековые цели: ослабление России и уничтожение Православия, — то казацкая вольница шла в поход просто пограбить и погулять. Единоверные православной Москве и единокровные ее народу казаки не имели никаких собственных целей. Война была их ремеслом, их образом жизни, независимо от того — воевали ли они с турками, крымцами, поляками или отрядами Шуйско¬го. Формальным основанием их участия в походе было, конечно, стрем¬ление "восстановить законную династию". Когда же стало ясно, что у поляков иные цели, охладели и их отношения с казацкой старшиной. Дикий, вольный нрав казаков, их приверженность Православию и вы¬сокие боевые качества надолго запомнились в Москве, став впоследст¬вии основанием для создания казацкой оборонительной "прослойки" на неспокойных окраинах Русской державы.
Внезапная смерть Скопина-Шуйского и предательство шведского отряда наемников в решающий момент кампании 1610 года не позво¬лила русским отрядам освободить город. Провинция практиче¬ски вышла из-под контроля центрального правительства в Мос¬кве. Да и в самой столице было неспокойно.
Дело кончилось тем, что 17 июля Москва разразилась очеред¬ным мятежом, в ходе которого Василий Шуйский был свергнут с престола, пострижен в монахи и выдан полякам? которые зато¬чили его в темницу, где Шуйский и скончался два года спустя. Договориться между собой о новом государе бояре уже не смогли, овладеть ситуацией в городе оказались неспособны. Опасаясь нового мятежа, "семибоярщина" пошла на заключение договора с командующим польскими войсками гетманом Жолкевским о признании русским царем польского королевича Владислава IV.
Но единожды вступив на скользкий путь предательства, оста¬новиться невозможно, и 21 сентября 1610 года, опасаясь народ¬ного возмездия за сговор с иноземцами и не умея его предот¬вратить, бояре решились на открытую измену. Тайно, ночью, "семибоярщина" впустила в город оккупационный корпус интер¬вентов, состоявший из 3,5-тысячного отряда польско-литовских солдат и 800 немецких ландскнехтов. В условиях полного хаоса, административного и военного развала этого оказалось достаточ¬ным для того, чтобы с октября реальная власть в русской столице сосредоточилась в руках польского коменданта Гонсевского.
Практически одновременно с этими событиями в июле 1610 года началась и война Швеции против России. Неприми¬римые соперники, поляки и шведы проявили трогательное еди¬нодушие в деле разграбления русских земель, норовя отхватить у России кусок пожирнее да побольше, пока страна истекала кровью в хаосе смутного безвременья.
Открытая шведская интервенция началась пограничными столкновениями с населением Корельского уезда. Спустя месяц командующий шведским войском Делагарди предпринял не¬удачную осаду Ивангорода, а в сентябре осадил Корелу. Дело это, однако, оказалось гораздо более сложным, чем можно было спер¬ва предположить. Героическая оборона крепости продолжалась почти год, а широкое партизанское движение создало при этом серьезную угрозу безопасности оккупантов.
Летом 1611 года шведские войска начали наступление на Новгород, на который его западные соседи зарились уже не одно столетие. И здесь, так же, как и в Москве, роковую роль сыграла
измена боярской верхушки, утерявшей сознание своего нацио¬нального и религиозного долга, страшившейся лишь за полити¬ческие и сословные привилегии. 16 июля бояре впустили интер¬вентов в Новгород. Показательно, как схоже развивались события в русской столице и в северных областях государства. Начав политическую торговлю с иноземцами, остановиться на полпути было уже никак нельзя, поэтому договор, заключенный между шведами и новгородскими боярами о признании русским царем одного из сыновей шведского короля Карла IX, стал закономер¬ным результатом предательства русских национальных интере¬сов.
К весне следующего, 1612 года под властью шведов уже нахо¬дились Копорье, Ям, Ивангород, Орешек, Гдов, Порхов, Старая Русса, Ладога, Тихвин. Казалось, раздираемая усобицей Русь, лишенная столицы, регулярного войска, системы государствен¬ной власти, последних выходов к европейским торговым путям — доживает последние дни...
ПОКАЯНИЕ
МЕЖДУ ТЕМ, по мере разрастания Смуты появились и первые признаки духовного прозрения, осознания ее причин, раскаяния в совершившемся клятвопреступлении. В первом Лжедмитрии распознали вероотступника и еретика, "окаянного законопре-ступника и сатанина угодника", задумавшего разрушить промыслительное устроение земли Русской, оторвать Русь от Бога, Ко¬торому она веками стремилась служить без обмана и лести. Нечестивец покусился на самое святое — "отпаде от православной веры, яко и самому образу Божию поругатися, и церкви Божия олтари хотел разорити, и монастыри и обителища иноческие раскопати" (6).
Предательство духовное закономерно завершилось и изменой государственной: "умысли окаянный сотворити и наполнити Мо¬сковское государство поганых иноверцев Литвы, и жидов, и по¬ляков, и иных скверных, яко и русских людей в них мало зрети" (7). Чаша терпения народного переполнилась, и судьба самозванца была решена.
После его смерти был сведен с кафедры и заключен в Чудовом монастыре лжепатриарх Игнатий, возведенный Лжедмитрисм I на кафедру без соборного избрания, с тем, чтобы способствовать и потворствовать католическим симпатиям нового владыки Рос¬сии. Законным предстоятелем Русской Церкви стал патриарх Гермоген, бывший до того митрополитом Казанским, известный твердостью в вере и духовным разумением.
31 июня 1606 года при его непосредственном участии было совершено прославление нетленных мощей убиенного царевича Димитрия, "дабы утешить верующих и сомкнуть уста неверным". Царствование прежней династии пресеклось насильственно, и акт прославления державного отрока стал одновременно актом всенародного покаяния в этом злодействе. Новый государь, Ва¬силий Шуйский, нес раку с мощами лично, на плечах — из-за города и до собора Архангельского — "как бы желая усердием и смирением
очистить себя", по словам летописца, от прежних прегрешений*.
Вслед за тем, желая снять несправедливую опалу с памяти последнего русского венценосца, он велел пышно и великолепно перенести тело царя Бориса, убиенного царевича Феодора и его матери Марии в Сергиеву лавру. "Но еще не довольно смирился перед Богом царь Василий, — написал позже церковный историк, — чтобы погасить гнев Божий на Россию за нечистоты сердеч¬ные, за клятвопреступления и цареубийство. Повсюду начались волнения: сначала только потому, что Василий избран одною Москвою; далее стали говорить, что... Дмитрий спасся из Москвы во время восстания народного; появились и новые самозванцы" (8).
Всем стало ясно, что для укрощения Смуты необходимы меры не только административные, государственные, но прежде всего — религиозно-нравственные, духовные. Тогда царь и собор поло¬жили принести всенародное покаяние. В связи с этим, "для вели¬кого государева и земского дела" патриарх Гермоген пригласил в столицу своего славного предшественника — святителя Иова. "Молим со усердием святительство твое, — писал он архиерею-исповеднику, — и колена преклоняем: сподоби нас видети бого-лепное лице твое и слышати пресладкий глас твой... да сподобит премилостивый Бог за молитвы святые твои Российское госу¬дарство жити в мире и в покое и в тишине" (9).
Казалось, к людям вернулось понимание того, как должны решаться вопросы и укрощаться нестроения в Православном Царстве Русском. Казалось, что понимание это готово претво¬риться в деяния, которые положат конец усобице на Руси. Казалось, что народ прозрел и желает лишь одного — искупить свой грех.
"Иов приехал и (20 февраля 1607 г.) явился в соборном храме Успения, извне окруженном и внутри наполненном несметным количеством людей. Он стоял у патриаршего места в виде про¬стого инока, но возвышаемый в глазах зрителей памятью его знаменитости и страданий за истину, смирением и святостию, отшельник, вызванный почти из гроба примирить Россию с небом. В глубокой тишине общего безмолвия и внимания под¬несли Иову бумагу и велели патриаршему архидиакону читать ее на амвоне. В сей бумаге народ (и только один народ, а не царь) молил Иова отпустить ему, именем Божиим, все его грехи перед законом, строптивость, ослепление, вероломство; клялся впредь не нарушать присяги, быть верным государю; требовал проще¬ния живым и мертвым, дабы успокоить души клятвопреступни¬ков и в другом мире; винил себя во всех бедствиях, ниспосланных Богом на Россию, но не винился в цареубийствах, приписывая убиение Феодора и Марии одному самозванцу; наконец молил Иова благословить царя, бояр, христолюбивое воинство и всех христиан, да торжествует царь над мятежниками и да насладится Россия счастием тишины.
Иов ответствовал грамотой, заблаговременно, но действи¬тельно им сочиненною, писанною известным его слогом, уми¬лительно и красноречиво. Тот же архидиакон читал ее народу. Изобразив в ней величие России, созданное умом и счастием ее монархов, Иов соболезновал о гибельных следствиях Димитриева заклания..., напомнил единодушное избрание Годунова в цари и народное к нему усердие, дивился ослеплению народа, прель¬щенного бродягою, говорил: "Я давал вам страшную на себя клятву в удостоверение, что он самозванец; вы не хотели мне верить, и сделалось то, чему нет примера ни в священной, ни в светской истории". Описав все измены, бедствия отечества и Церкви, свое изгнание, гнусное цареубийство, если не совершен-ное, то по крайней мере допущенное народом, воздав хвалу Ва¬силию, "царю святому и праведному", за великодушное избавле¬ние России от стыда и гибели, Иов продолжал: "Вы знаете, убит ли самозванец; знаете, что не осталось на земле и мерзкого тела его, а злодеи дерзают уверять вас, что он жив и есть истинный Димитрий! Велики грехи наши пред Богом, "в сии лета послед¬няя", когда вымыслы нелепые, когда сволочь гнусная, тати, раз¬бойники, беглые холопы могут столь ужасно возмущать отечество!" Наконец, исчислив все клятвопреступления, не исключая и данной Лжедмитрию присяги, Иов именем небесного милосер¬дия, своим и всего духовенства объявил народу разрешение и прощение, в надежде, что он не изменит снова царю законному, и добродетель верности, плодом чистого раскаяния, умилостивит Всевышнего, да победят врагов и возвратят государству мир с тишиною.
Действие было неописанное. Народу казалось, что тяжкие узы клятвы спали с него и что Сам Всевышний устами праведника изрек помилование России. Плакали, радовались, и тем сильнее тронуты были вестию, что Иов, едва успев доехать из Москвы в Старицу, и преставился. Мысль, что он, уже стоя на пороге вечности, беседовал с Москвою, умиляла сердца. Видели в нем мужа святого, который в последние минуты жизни и в последних молениях души своей ревностно занимался судьбою горестного отечества, умер, благословляя его и возвестив ему умилостивле-ние неба" (10).
Сперва показалось, что начали сбываться благие надежды, что чаша гнева Господня источает свои последние скорбные капли. Молодой, отважный полководец Михаил Скопин-Шуйский — доверенное лицо царя Василия и любимец народа — рядом бле-стящих побед укрепил Московское государство, утопающее в пучине крамол. Но упованиям этим осуществиться было не дано. В расцвете сил, на 23-м году жизни, юный военачальник внезап¬но скончался, и Смута разбушевалась с новой силой.
17 июля 1610 года в Москве мятежники свели с престола царя Василия. Напрасно патриарх Гермоген с жаром и твердостью защищал законного государя, напрасно изъяснял народу, что нет спасения там, где нет
* Некогда Шуйский, будучи послан в Углич для расследования дела о смерти отрока, поддержал версию о "случайном самоубийстве" царевича.
благословения свыше, что измена царю есть богоборчество, что новое клятвопреступление не избавит, но лишь глубже погрузит Россию в пучину безначалия. Забылось в народе недавнее соборное раскаяние, в боярах проснулись всег¬дашние властные междоусобные счеты — и Москва оказалась во власти произвола и зависти, властолюбия и тщеславия, лицеме¬рия и вражды.
Еще почти три года страданий и мук понадобилось Руси, чтобы вновь вернуться к мысли о том, что лишь покаяние в совершенных беззакониях и всеобщее, соборное избрание нового монарха, благословленное Церковью и принятое всем народом, могут спасти положение. Дважды за это время ходили русские полки освобождать столицу. Первое (рязанское) ополчение под
предводительством Прокопия Ляпунова оказалось безуспеш¬ным, но на второй раз войско князя Пожарского добилось своего — Москву очистили от поляков. 27 октября 1612 года капитули¬ровал последний польский гарнизон в Кремле.
В числе других знатных пленников тогда был освобожден и отрок Михаил Романов-Юрьев, будущий Самодержец Всерос¬сийский, основатель и первенец новой династии Русских Право¬славных Государей. Опасаясь поляков (да и своих мятежников), он с матерью, инокиней Марфой, тут же покинул Москву, уехав в свою костромскую вотчину.
В столице же тем временем "бояре и воеводы писали во все городы всяким людем, чтобы изо всех городов всего Российского царствия были к Москве митрополиты, архиепископы, еписко¬пы, архимандриты, игумены, и из дворян, детей боярских, гос¬тей, торговых, посадских и уездных людей, выбрав лучших, креп¬ких и разумных — поскольку человек пригоже — для Земского Совета и для Государского обиранья прислали к Москве ж" (11). Собирался Великий Собор, Совет Всея Земли, который должен был решить, как жить России дальше.
На этот раз духовный разум и здравый смысл взяли верх. Несмотря на первоначальные волнения и несогласия, порешили "Литовского и Шведского короля и их детей и иных немецких вер и некоторых государств иноязычных не Православной веры на Московское государство не избирать", а "быти на всех великих преславных Российских государствах Государем всей Руси Са¬модержцем, Михаилу Феодоровичу Романову-Юрьеву... служить и прямить ему во всем, против его всяких недругов и изменников стояти крепко и неподвижно, и биться до смерти". 21 февраля 1613 года Михаил Феодорович был торжественно провозглашен Государем и Великим Князем Всея Руси Самодержцем. Благо¬дарственное молебствие о здравии Богом избранного Государя, совершившееся во всех церквах с колокольным звоном, и всена¬родная присяга заключили это достопамятное событие.
Дело было за малым. Сам новоизбранный царь ничего еще не ведал о своем державном достоинстве, хоронясь в костромской глубинке. Потому для испрошения его согласия было отправлено особое посольство из духовных и светских чинов, с инструкция¬ми и грамотами. Можно долго рассказывать о том, как отказы¬вался от высокого избрания юный государь, как упорно не давала сыну своего материнского благословения старица Марфа. Каза¬лось, уговоры бессмысленны.
Тогда послы и народ прибегли к последнему средству, испы¬танному уже однажды при избрании на царство Бориса Годунова.
Они решили поколебать благочестивые сердца Михаила и Мар¬фы напоминанием о великой ответственности за все могущие последовать для Отечества бедствия. "То ли угодно вам, — вопро¬сили они, — чтобы наши недруги торжествовали, попирали нашу православную веру, чтобы православные христиане были в рас¬хищении и пленении? Все это: и поругание веры, и осквернение церквей, и гибель бесчисленного безгосударного народа, и меж¬доусобные брани, и неповинную кровь взыщет Бог на вас в день Страшного и праведного Своего Суда..." (11). Такое увещевание возымело силу, и согласие на царство было, наконец, получено. 1 июля 1613 года в Москве состоялось и Таинство Венчания: Россия вновь обрела законного и богоданного Государя.
Особенно ярко понимание религиозного смысла произошед¬шего проявляется в заключительных словах соборной клятвы, данной народом на Совете Всея Земли. Преступление против государства и государя признается в ней равно преступлением церковным, религиозным, направленным против промыслительного устроения земли Русской и достойного самых тяжких духовных кар. "Если же кто не похощет послушати сего соборного уложения, — говорит клятва, — которое Бог благословил, и станет иное говорить, таковой, будь он священного чину, от бояр ли, воинов или простых людей — по священным правилам Святых Апостолов и Седьми Вселенских Соборов... да будет извержен из чину своего и от Церкви Божией отлучен, и лишен приобщения Святых Христовых Тайн, как раскольник Церкви Божией и всего православного христианства мятежник... и да не будет на нем благословения отныне и до века, ибо, нарушив соборное уложе¬ние, сам попал под проклятие".
Не под этими ли клятвами ходим мы и до сей поры, люди русские? Ужели водовороты страшной смуты XX века не заставят нас оглянуться на века минувшие, дабы усвоить их уроки? Дай нам Бог силы и разума, веру и жажду истины и праведности, которые не раз помогали уже предкам нашим выходить из самых затруднительных положений!...
ЛИТЕРАТУРА
1. Карамзины. М. Предания веков, с. 677-678.
2. Там же, с. 681-684.
3. Русское историческое повествование. М.: Советская Россия, 1984, с. 146.
4. Т о л с т о и М. В. История русской Церкви. Издание Валаамского монастыря, 1991, с. 470.
5 СкрынниковР. Г. Смута в России в начале XVII века. Л., На¬ука, 1988, с. 75-76.
6. Русское историческое повествование. М.: Советская Россия, 1984, с. 64.
7. Там же, с. 66.
8. Толстой М. В. Указ. соч., с. 473.
9. К а р а м з и н Н. М. История Государства Российского. Т. XII. Прим. 106.
Ю.Толстой М. В. Указ. соч., с. 473-474.
11. В ы ш к о в с к и и А. О грамоте царю Михаилу Феодоровичу. -"Земщина", № 86, 1992.
ДОМ, РАЗДЕЛИВШИЙСЯ САМ В СЕбЕ, НЕ УСТОИТ
раскол как явление русского сознания
РАСКОЛОМ ПРИНЯТО НАЗЫВАТЬ про¬изошедшее во второй половине XVII века отделение от господствующей Православной Церкви части верующих, получивших на-звание старообрядцев, или раскольников. Значение Раскола в русской истории опреде-ляется тем, что он являет собой видимую отправную точку духовных нестроений и смут, завершившихся в начале XX века разгромом русской пра¬вославной государственности.
О Расколе писали многие. Историки — каждый по-своему -толковали его причины и разъясняли следствия (большей частью весьма неудовлетворительно и поверхностно). Рационализиро¬ванные научные методики и широкая эрудиция ученых мужей оказались беспомощны там, где для решения вопросов требова¬лось понимание духовных, таинственных глубин народного со¬знания и благодатного церковного устроения.
Непосредственным поводом для Раскола послужила так назы¬ваемая "книжная справа" — процесс исправления и редактирова¬ния богослужебных текстов. Не один историк останавливался в недоумении перед трудным вопросом: как столь ничтожная при¬чина могла породить столь великие следствия, влияние которых мы до сих пор испытываем на себе? Между тем ответ достаточно прост — беда в том, что его не там искали. Книжная справа была лишь поводом, причины же, настоящие, серьезные, лежали гораздо глубже, коренясь в основах русского религиозного само¬сознания. Религиозная жизнь Руси никогда не застаивалась. Обилие живого церковного опыта позволяло благополучно решать самые сложные вопросы в духовной области. Наиболее важными из них общество безоговорочно признавало соблюдение исторической преемственности народной жизни и духовной индивидуальности России, с одной стороны, а с другой — хранение чистоты веро¬учения независимо ни от каких особенностей времени и местных обычаев.
Незаменимую роль в этом деле играла богослужебная и вероучительная литература. Церковные книги из века в век являлись той незыблемой материальной скрепой, которая позволяла обес¬печить непрерывность духовной традиции. Поэтому неудиви-тельно, что по мере оформления единого централизованного Русского государства вопрос о состоянии книгоиздания и поль¬зования духовной литературой превращался в важнейший вопрос церковной и государственной политики.
Еще в 1551 году Иоанн IV созвал собор, имевший целью упорядочить внутреннюю жизнь страны. Царь самолично соста¬вил перечень вопросов, на которые предстояло ответить собра¬нию русских пастырей, дабы авторитетом своих решений испра¬вить изъяны народной жизни, препятствовавшие душеспасению и богоугодному устроению Русского царства.
Рассуждения собора были впоследствии разделены на сто глав, откуда и сам он получил название Стоглавого. Предметом его внимания, среди многих других, стал и вопрос о церковных книгах. Их порча через переписывание неподготовленными пис-цами, допускавшими ошибки и искажения, была очевидна для всех. Собор горько жаловался на неисправность богослужебных книг и вменил в обязанность протопопам и благочинным ис¬правлять их по хорошим спискам, а книг непересмотренных не пускать в употребление. Тогда же возникло убеждение, что надо завести вместо писцов типографию и печатать книги.
После Стоглава вплоть до половины XVII века дело исправле¬ния книг существенных изменений не претерпело. Книги прави¬лись с добрых переводов по славянским древним спискам и неизбежно несли в себе все ошибки и неисправности последних, которые в печати становились еще распространеннее и тверже. Единственное, чего удалось достигнуть, было предупреждение новых ошибок — патриарх Гермоген установил для этого при типографии даже особое звание книжных справщиков.
В Смутное время печатный дом сгорел, и издание книг на время прекратилось, но, как только обстоятельства позволили опять, за издание взялись с завидным рвением. При патриархе Филарете (1619—1633), Иоасафе I (1634—1641) и Иосифе (1642—1652) труды, предпринятые но этой части, доказали не¬обходимость сверки не по славянским спискам, а по греческим оригиналам, с которых когда-то и делались первоначальные переводы.
В ноябре 1616 года царским указом поручено было архиман¬дриту Сергиевской лавры Дионисию, священнику села Климентьевского Ивану Наседке и канонархисту лавры старцу Арсе¬нию Глухому заняться исправлением Требника. Справщики со¬брали необходимую для работы литературу (кроме древних славянских рукописей было у них и четыре греческих Требника) и принялись за дело с живым усердием и должной осмотритель¬ностью. Арсений хорошо знал не только славянскую грамматику, но и греческий язык, что давало возможность сличения текстов и обнаружения многочисленных ошибок, сделанных поздней¬шими переписчиками.
Книгу исправили — себе на беду. В Москве огласили их еретиками, и на соборе 1618 года постановили: "Архимандрит Дионисий писал по своему изволу. И за то архимандрита Дио¬нисия да попа Ивана от церкви Божией и литургии служити отлучаем, да не священствуют". Пока происходили соборные совещания, Дионисия держали под стражей, а в праздничные дни в кандалах водили по Москве в назидание народу, кричавшему: 'Вот еретик!" — и бросавшему в страдальца чем ни попадя.
Восемь лет томился в заточении архимандрит, пока патриарх Филарет не получил в 1626 году письменный отзыв восточных первосвятителей в защиту исправлений, произведенных Диони¬сием. Как первый, дальний еще раскат грома предвещает гряду-щую бурю, так этот случай с исправлением Требника стал пер¬вым провозвестником Раскола. В нем с особой отчетливостью отразились причины надвигающейся драмы, и потому он досто¬ин отдельного обстоятельного рассмотрения.
Дионисия обвинили в том, что он "имя Святой Троицы велел в книгах марать и Духа Святого не исповедует, яко огнь есть". На деле это означало, что исправители полагали сделать перемены в славословиях Святой Троицы, содержащихся в окончании не-которых молитв, и в чине водосвятного молебна исключили (в призывании ко Господу "освятить воду сию Духом Святым и огнем") слова "и огнем", как внесенные произвольно переписчи¬ками.
Бурная и резкая отповедь, полученная справщиками, осужде¬ние и заточение Дионисия кажутся большинству современных исследователей совершенно несоответствующими малости его "проступка"*. Неграмотность и сведение личных счетов не может удовлетворительно объяснить произошедшее. Исправление в большинстве случаев сводилось просто к восстановлению смыс¬ла, да и против справщиков выступали не только малоученые уставщики лавры, но и московское духовенство. Ученый старец Антоний Подольский написал даже против Дионисия обширное рассуждение "Об огне просветительном"...
Причина непонимания здесь — как и во многих иных случаях, одна: оскудение личного духовного опыта, присущего настоящей, неискаженной церковной жизни. Его значение невозможно пере¬оценить. Мало того, что он дает человеку бесценный внутренний стержень, живую уверенность в смысле и цели существования — в масштабах исторических он служит единственным связующим звеном в бесконечной череде сменяющих друг друга поколений, единственным мерилом преемственности и последовательности народной жизни, единственной гарантией понимания нами соб-ственного прошлого. Ведь содержание этого духовного опыта не меняется, как не меняется Сам Бог — его неисчерпаемый источ¬ник.
Что касается осуждения Дионисия, то оно прямо связано с той ролью, какую играло понятие благодатного огня в православной мистике. Дело в том, что описать достоверно и точно благодатные духовные переживания человека невозможно. Можно лишь об¬разно засвидетельствовать о них. В этих свидетельствах, рассеян¬ных во множестве на страницах Священного Писания и творений Святых Отцов, чуть ли не чаще всего говорится об огне. "Огонь пришел я низвесть на землю: и как желал бы, чтобы он уже возгорелся!" (Лк. 12:49) — свидетельствует Сам Господь о пламе¬ни благочестивой ревности, любви и милосердия, которым пла¬менело Его сердце.
"Духа не угашайте" (1 Сол. 5:19), — призывает христиан первоверховный апостол Павел. "Я всеми силами молюсь о вас Богу, чтобы Он вверг в ваши сердца огнь, да возможете право править вашими намерениями и чувствами и отличать добро от зла", — говорил своим духовным чадам Антоний Великий, древний ос¬нователь скитского монашеского жития. Учитывая высочайший уровень личного благочестия на Руси в начале XVII века, полноту и глубину благодатного опыта не только среди иночества, но и у большинства мирян, с этой точки зрения вряд ли покажется странной болезненная реакция общества на правку Дионисия.
В ней усмотрели противоречие с самой духовной жизнью Церкви, заподозрили опасность пренебрежительного, бестрепет¬ного отношения к благодати Божией, "огнем попаляющей" тер¬ние грехов человеческих. Опасность эта в общественном созна¬нии, еще не успокоившемся после мятежей Смутного времени, прочно связывалась с ужасами государственного распада и дер¬жавной немощи. По сути дела Дионисий был прав — слова "и огнем" действительно являлись позднейшей вставкой, подлежа¬щей исправлению, но и противники его вовсе не были невеждами и мракобесами.
Дело исправления оказалось вообще трудным и сложным. Речь шла о безупречном издании чинов и текстов, переживших вековую историю, известных во множестве разновременных спи¬сков — так что московские справщики сразу были вовлечены во все противоречия рукописного предания. Они много и часто ошибались, сбивались и запутывались в трудностях, которые могли бы поставить в тупик и сегодняшних ученых**.
Впрочем, для успешности работ было сделано все, что можно. Непрестанное внимание уделялось предприятию на самом высо¬ком уровне. "Лета 7157 (1649), мая в девятый день по государеву цареву и великого князя Алексея Михайловича всея Руси указу, и по благословлению господина святителя (патриарха — прим, авт.) Иосифа... велено было ехати в Иерусалим" (1). Следствием указа стало отправление на Восток за древними достоверными списками книг келаря Арсения Суханова, исколесившего в поисках таковых не одну сотню верст и вывезшего в Россию около семисот рукописей, 498 из которых были собраны им в Афонских монасты¬рях, а остальные обретены в "иных старожитных местах" (2).
* Даже церковные авторитеты, известные своей широкой эрудицией, — такие, как отец Георгий Флоровский (в его "Путях русского богословия"), недоуменно говорят о "неясности дела", о том, что "мы с трудом можем сообразить, почему справщиков судили и осудили с таким надрывом и возбуждением".
** Понятие "исправного издания" далеко не однозначно, и самый вопрос о соотношении славянского и греческого текстов тоже не прост и не может быть сведен к проблеме "оригинала" и "перевода". Тем более сложной становилась работа из-за ее принудительной спешности, ибо книги правились для практической нужды, ради немедленного употребления.
25 июля 1652 года патриаршество всея Руси принял новго¬родский митрополит Никон. Связанный с государем Алексеем Михайловичем узами тесной личной дружбы, одаренный недю¬жинными способностями ума и волевым решительным характе¬ром, он с присущей ему энергией взялся за дела церковного устроения, среди которых важнейшим продолжало числиться дело исправления книг. В тот день вряд ли кому могло прийти в голову, что служение Никона будет прервано драматическими событиями: Расколом, борьбой за самостоятельность церковной власти, разрывом с царем, соборным судом и ссылкой в дальний монастырь — в качестве простого поднадзорного монаха.
Через два года по вступлении на престол первосвятителя России патриарх созвал русских архиереев на собор, где была окончательно признана необходимость исправления книг и об¬рядов. Когда первая часть работы была проделана, то для рас-смотрения ее Никон созвал в 1656 году новый собор, на котором вместе с русскими святителями присутствовали два патриарха: Антиохийский Макарий и Сербский Гавриил. Собор одобрил новоисправленные книги и повелел по всем церквам вводить их, а старые отбирать и сжигать*.
Казалось бы, все происходит в полнейшем соответствии с многовековой церковной практикой, ее традициями и не может вызвать никаких нареканий. Тем не менее именно с этого време¬ни появляются в среде духовенства и народа хулители "новшеств", якобы заводимых в Церкви и в государстве Русском всем на погибель.
Царю подавали челобитные, умоляя защитить Церковь. Про греков, считавшихся источниками "новшеств", говорили, что они под турецким игом изменили Православию и предались латин¬ству. Никона ругали изменником и антихристом, обвиняя во всех мыслимых и немыслимых грехах. Несмотря на то, что подавляющее большинство населения признало дело "книжной справы" с пониманием и покорностью, общество оказалось на грани новой Смуты.
Патриарх принял свои меры. Павел, епископ Коломенский, отказавшийся безоговорочно подписать соборное определение, одобрявшее исправления, был лишен сана и сослан в Палеостровский монастырь, другие вожди Раскола (протопопы Аввакум и Иоанн Неронов, князь Львов) также разосланы по дальним обителям. Угроза новой Смуты отпала, но молва о наступлении последних времен, о близком конце света, о патриаршей "измене" продолжала будоражить народ.
С 1657 года, в результате боярских интриг, отношения царя с патриархом стали охладевать. Результатом разрыва стало остав¬ление Никоном Москвы в 1658 году и его добровольное самоза¬точение в Воскресенской обители. Восемь лет пробыл патриарх в своем любимом монастыре. Восемь лет столица оставалась без "настоящего" патриарха, обязанности которого самим же Нико¬ном были возложены на Крутицкого митрополита Питирима. Положение становилось невыносимым, и в конце концов недоб¬рожелатели первосвятителя добились своего: в конце 1666 года под председательством двух патриархов — Антиохийского и Александрийского, в присутствии десяти митрополитов, восьми архиепископов и пяти епископов, сонма духовенства черного и белого состоялся соборный суд над Никоном. Он постановил: лишить старца патриаршего сана и в звании простого монаха отослать на покаяние в Ферапонтов-Белозерский монастырь.
Казалось бы, с опалой главного сторонника исправления книг и обрядов, дело "ревнителей старины" должно пойти в гору, но в жизни все произошло иначе. Toт же собор, что осудил Никона, вызвал на свои заседания главных распространителей Раскола, подверг их "мудрствования" испытанию и проклял как чуждые духовного разума и здравого смысла. Некоторые раскольники подчинились материнским увещеваниям Церкви и принесли покаяние в своих заблуждениях. Другие — остались непримири¬мыми.
Таким образом религиозный Раскол в русском обществе стал фактом. Определение собора, в 1667 году положившего клятву на тех, кто из-за приверженности неисправленным книгам и мнимо-старым обычаям является противником Церкви, реши¬тельно отделило последователей этих заблуждений от церковной паствы...
Раскол долго еще тревожил государственную жизнь Руси. Во¬семь лет (1668—1676) тянулась осада Соловецкого монастыря, ставшего оплотом старообрядчества. По взятии обители винов¬ники бунта были наказаны, изъявившие покорность Церкви и царю — прощены и оставлены в прежнем положении. Через шесть лет после того возник раскольнический бунт в самой Москве, где сторону старообрядцев приняли, было, стрельцы под начальством князя Хованского. Прения о вере, по требованию восставших, проводились прямо в Кремле в присутствии прави¬тельницы Софии Александровны и патриарха.
Стрельцы, однако, стояли на стороне раскольников всего один день. Уже на следующее утро они принесли царевне повинную и выдали зачинщиков. Казнены были предводитель старообрядцев поп-расстрига Никита Пустосвят и князь Хованский, замыш¬лявшие поднять новый мятеж.
На этом прямые политические следствия Раскола заканчива¬ются, хотя раскольничьи смуты долго еще вспыхивают то тут, то там — по всем необъятным просторам русской земли. Раскол перестает быть фактором политической жизни страны, но как душевная незаживающая рана — накладывает свой отпечаток на все дальнейшее течение русской жизни.
* Следует сказать, что жгли книги не почему-либо иному, как из глубокого уважения к ним. Содержащие священные тексты книгу — пусть она даже содержит ошибки, делающие ее неприемлемой — нельзя просто выбро¬сить или порвать. Ее должно сжечь, ибо огонь есть символ очищения. Так же, кстати, уничтожаются иконы, вышедшие из употребления по старости или испортившиеся.
Как явление русского самосознания, Раскол может быть ос¬мыслен и понят лишь в рамках православного мировоззрения, церковного взгляда на историю России.
Уровень благочестия русской жизни XVII века был чрезвы¬чайно высок даже в ее бытовой повседневности. "Мы выходили из церкви, едва волоча йоги от усталости и беспрерывного сто¬яния, — свидетельствует православный монах Павел Алеппский, посетивший в это время Москву в свите Антиохийского патри¬арха Макария. — Душа у нас расставалась с телом оттого, сколь длительны у них и обедни и другие службы... Что за крепость в их телах и какие у них железные ноги! Они не устают и не утомляются... Какое терпение и какая выносливость! Несомнен¬но, что все эти люди святые: они превзошли подвижников в пустынях", — удивлялся Павел россиянам (3).
Слова его, конечно, не следует воспринимать буквально. Да и длительное стояние в церкви само по себе еще ни о чем не говорит. Однако всякий, имеющий внутренний молитвенный опыт, знает по с ебе, сколь невыносимо тягостно пребывание в храме "по обязанности" и как незаметно летит время, когда Гос¬подь посещает наше сердце духом ревностной, пламенной молит¬вы, совокупляющей воедино все силы человеческого естества "миром Божиим, превосходящим всякое разумение" (Флп. 4:7).
Помня об этом, мы по-новому оценим и ту приверженность обряду, то благоговение перед богослужебной формой, которые, несомненно, сыграли в Расколе свою роль. Говоря "умрем за единый аз" (то есть за одну букву), ревнители обрядов свидетель-ствовали о высочайшем уровне народного благочестия, самим опытом связанного со священной обрядовой формой.
Только полное религиозное невежество позволяет толковать эту приверженность богослужебной форме как "отсталость", "не¬грамотность" и "неразвитость" русских людей XVII века. Да, часть из них ударилась в крайность, что и стало поводом для Раскола. Но в основе своей это глубокое религиозное чувство было здоро¬вым и сильным — доказательством служит тот факт, что, отвер¬гнув крайности Раскола, Православная Россия доселе сохранила благоговейное почтение к древним церковным традициям.
В каком-то смысле именно "избыток благочестия" и "ревность не по разуму" можно назвать среди настоящих причин Раскола, открывающих нам его истинный религиозный смысл. Общество раскололось в зависимости от тех ответов, которые давались на волновавшие всех, всем понятные в своей судьбоносной важно¬сти вопросы:
— Соответствует ли Россия ее высокому служению избранни¬цы Божией?
— Достойно ли несет народ русский "иго и бремя" своего религиозно-нравственного послушания, своего христианского долга?
— Что надо делать, как устроить дальнейшую жизнь общества, дабы обезопасить освященное Церковными Таинствами устрое¬ние жизни от разлагающего, богоборческого влияния суетного мира, западных лжеучений и доморощенных соглашателей?
В напряженных раздумьях на эти темы проходил весь XVII век. Из пламени Смуты, ставшей не только династическим кризисом, политической и социальной катастрофой, но и силь¬нейшим душевным потрясением, русский народ вышел "встре¬воженным, впечатлительным и очень взволнованным". Времен¬ной промежуток между Смутой и началом Петровских реформ стал эпохой потерянного равновесия, неожиданностей и громог¬ласных споров, небывалых и неслыханных событий.
Этот драматический век резких характеров и ярких личностей наиболее проницательные историки не зря называли "богатыр¬ским" (С. М. Соловьев). Неверно говорить о "замкнутости", "за¬стое" русской жизни в семнадцатом столетии. Напротив, то было время столкновений и встреч как с Западом, так и с Востоком -встреч не военных или политических, которые Руси издавна были не в новинку, но религиозных, "идеологических" и миро¬воззренческих.
"Историческая ткань русской жизни становится в это время как-то особенно запутанной и пестрой, — пишет церковный историк. — И в этой ткани исследователь слишком часто откры¬вает совсем неожиданные нити... Вдруг показалось: а не стал ли уже и Третий Рим царством диаволвским, в свой черед... В этом сомнении исход Московского царства. "Иного отступления уже не будет, зде бо бысть последняя Русь"... В бегах и нетях, вот исход XVII века. Был и более жуткий исход: "деревян гроб сосновый", гарь и сруб..." (4).
Многочисленные непрерывные испытания утомили народ. Перемены в области самой устойчивой, веками незыблемой -религиозной — стали для некоторых умов искушением непо¬сильным, соблазном гибельным и страшным. Те, у кого не хва¬тило терпения, смирения и духовного опыта, решили — все, история кончается. Русь гибнет, отдавшись во власть слуг анти¬христовых. Нет более ни царства с Помазанником Божиим во главе, ни священства, облеченного спасительной силой благода¬ти. Что остается? — Спасаться в одиночку, бежать, бежать вон из этого обезумевшего мира — в леса, в скиты. Если же найдут — и на то есть средство: запереться в крепком срубе и запалить его изнутри, испепелив в жарком пламени смолистых бревен все мирские печали...
Настоящая причина Раскола — благоговейный страх: не ухо¬дит ли из жизни благодать? Возможно ли еще спасение, возмож¬на ли осмысленная, просветленная жизнь? Не иссяк ли церков¬ный источник живой воды — покоя и мира, любви и милосердия, святости и чистоты? Ведь все так изменилось, все сдвинулось со своих привычных мест. Вот и Смута, и книжная справа подозри¬тельная... Надо что-то делать, но что? Кто скажет? Не осталось людей духовных, всех повывели! Как дальше жить? Бежать от жгучих вопросов и страшных недоумений, куда угодно бежать, лишь бы избавиться от томления и тоски, грызущей сердце...
В этом мятежном неустройстве — новизна Раскола. Ее не знает древняя Русь, и "старообрядец" на самом деле есть очень новый душевный тип.
Воистину, глядя на метания Раскола, его подозрительность, тревогу и душевную муку (ставшую основанием для изуверства самосжигателей), понимаешь, сколь страшно и пагубно отпаде¬ние от Церкви, чреватое потерей внутреннего сердечного лада, ропотом и отчаянием.
Все претерпеть, отринуть все соблазны, пережить все душев¬ные бури, лишь бы не отпасть от Церкви, только бы не лишиться ее благодатного покрова и всемогущего заступления — таков религиозный урок, преподанный России тяжелым опытом Рас-кола.
ПАТРИАРХ НИКОН
САМОСОЗНАНИЯ НАРОДА не существует в "чистом" виде — это всего лишь отвлеченное понятие, помогающее духовно ос¬мыслить исторический путь России. И все же — оно есть и действует как реальная, ощутимая сила, особенно ясно и отчет¬ливо являя себя в деятельности исторических личностей пере¬ломных эпох, когда вихрь событий выносит на поверхность жизни глубинные пласты народной психики, мобилизует душев¬ные силы народа, его религиозно-нравственные резервы...
Выдвигая на историческую авансцену людей, воплотивших в себе лучшие народные качества, Русь как бы приоткрывает покров таинственности, нечатлеющий ее Божественное предназ¬начение, ее промыслительное служение. Одним из таких людей несомненно является патриарх Никон. Внимательное рассмотре¬ние его драматического жития помогает многое понять в непред¬сказуемой русской судьбе.
Святейший патриарх Никон, во святом крещении Никита, родился в 1605 году в селе Вельманове Княгининского уезда Нижегородской губернии. Рано лишившись матери и вытерпев много горя от злой мачехи, смышленый мальчик сумел выучить¬ся грамоте, а приобщившись через чтение и личное благочестие к дарам церковной благодати, возревновал об иноческом служе¬нии.
Двенадцати лет от роду он тайно ушел в Макарьевский Желтоводский монастырь и восемь лет пробыл там послушником, готовясь принять монашеский постриг. За это время отрок хоро¬шо изучил церковные службы, в монастырской библиотеке при¬обрел обширные познания, набрался духовного опыта, удивляя братию силой своего характера и строгостью жизни.
Тем не менее Никите пришлось покинуть обитель, уступая просьбам родственников, — он вернулся домой и женился. Вскоре его пригласили священником в соседнее село, где с молодым умным пастырем познакомились московские купцы, приезжавшие на знаменитую Макарьевскую ярмарку. Они же уговорили его перейти на священническое место в Москву, где отец Никита и прослужил около десяти лет. Когда прижитые в браке дети умерли, он убедил жену принять постриг, а сам удалился в Анзерский скит Соловецкого монастыря.
Постригшись там с именем Никона, он предался суровым подвигам благочестия. Со временем переселившись в Кожеезерский монастырь, в 1643 году был избран там игуменом. Будучи тремя годами позже в Москве по монастырским делам, Никон впервые встретился с царем Алексеем. Величественная наруж¬ность игумена, его умные речи и широкое образование произвели на молодого, искренне прилежавшего Церкви государя неизгла¬димое впечатление. С того времени началось их сближение, пе-решедшее вскоре в тесную дружбу.
Желая иметь своего "собинного" друга возле себя, царь повелел перевести его архимандритом московского Новоспасского мона¬стыря, где была родовая усыпальница Романовых. Алексей Ми¬хайлович часто приезжал в обитель молиться за упокой своих предков. В свою очередь, Никон должен был каждую пятницу являться к государю для доклада о нуждах бедных, обиженных и угнетенных. Совместная благотворительность сближала их еще сильнее.
В 1648 году Никону было определено стать митрополитом Новгородским. От царя он получил особые полномочия — на¬блюдать за всем управлением и освобождать, по своему усмотре¬нию, узников из темниц. На втором году его архиерейства в городе вспыхнул бунт: народ по незнанию принял хлеб, вывози¬мый в Швецию (в счет выкупа за православных беглецов, искав¬ших у России защиты), за признак боярской измены. Владыка бесстрашно вышел к мятежникам, вразумляя бунтовавших спер¬ва кротко, а затем со всей силой митрополичьей власти и архи¬пастырского дерзновения. Чернь избила его до полусмерти. Оч¬нувшись, Никон собрал последние силы, отслужил литургию в Софийском соборе и крестным ходом пошел на бунтующих. Пораженные его твердостью, они смирились, просили прощения и ходатайства Никона перед царем.
"О, крепкий воине и страдальче Царя Небесного, о, возлюб¬ленный мой любимче и сослужебниче, святый владыко, — писал Никону царь двумя годами позже, приглашая его в Москву принять участие в выборах нового патриарха взамен почившего Иосифа. — Возвращайся, Господа ради, поскорее к нам... а без тебя отнюдь ни за что не примемся". Влияние Никона росло
несмотря на боярское недовольство, и на соборе в Москве он был назван в числе "двоюнадесяти духовных мужей", которые по велению царя были представлены духовенством в качестве кан¬дидатов "ко избранию на патриарший престол".
22 июля съехавшемуся на собор священству было предложено возвести достойнейшего из них — "мужа благоговейного и пре¬подобного" на патриарший престол. Митрополит Казанский Корнилий известил царя об избрании Никона, но согласие по¬следнего последовало далеко не сразу. Разумея тяготы предстоя¬щего служения, зная о враждебном отношении к нему со стороны боярства, Никон долго отказывался. Даже приведенный против воли в Успенский собор Кремля, он не соглашался и там.
Лишь тогда, когда царь и все присутствовавшие пали на землю и со слезами просили его не отрекаться вновь, он, уми¬ленный, согласился, но потребовал от присутствующих обяза¬тельства "содержать евангельские догматы и соблюдать правила святых апостолов и законы благочестивых царей". "Если обещае¬тесь слушаться меня, — просил Никон, — как вашего главного архипастыря и отца во всем, что буду возвещать вам о догматах Божиих и о правилах, в таком случае я, по вашему желанию, не стану больше отрекаться от великого архиерейства". Царь, бояре и освященный собор произнесли пред святым Евангелием и чудотворными иконами обет исполнять предложенное Никоном, после чего он занял место патриарха всея Руси.
"Тесная дружба соединяла Никона с царем. Вместе молились они, рассуждали о делах, садились за трапезу. Патриарх был восприемником детей царских. Ни одно государственное дело не решалось без участия Никона. Великий ум последнего отпечат¬лен на счастливых годах царствования Алексея", — пишет цер¬ковный исследователь, осмысливая роль патриарха в русской жизни той поры с высоты XX столетия (5).
Державные заслуги первосвятителя велики и несомненны. Он сыграл чуть ли не решающую роль в деле присоединения Мало¬россии, благословил царя на войну с Польшей ради воссоедине¬ния русских земель. Отправляясь в 1654 году в поход, Алексей оставил Никона правителем государства, несмотря на очевидное недовольство родовитых бояр. По возвращении с войны, встре¬ченный патриархом в Вязьме, царь от радости при свидании наградил Никона титулом "великий государь".
"Отец и богомолец" царский, "великий государь, святейший Никон, патриарх Московский и всея Руси" стал ярчайшим и авторитетнейшим выразителем русского взгляда на "симфонию властей" — основополагающую идею православной государствен¬ности, утверждающую понимание власти духовной и светской как самостоятельных религиозных служений, церковных послу¬шаний, призванных взаимными гармоничными усилиями управить "народ Божий" во благонравии и покое, необходимых для спасения души. В предисловии к Служебнику, изданному в авгу¬сте 1655 года по его благословению, говорится, что Господь даровал России "два великий дара" — благочестивого и христолю¬бивого великого государя-царя и святейшего патриарха.
"Богоизбранная сия и богомудрая двоица", как вытекает из текста, есть основа благополучия и благоденствия Руси. "Да даст же (Господь) им, государем, по пророку (то есть согласно проро¬ческим словам Священного Писания — прим, авт.), желание сердец их... да возрадуются вси, живущие под державою их... яко да под единым их государским повелением вси, повсюду православнии народи живуще, утешительными песньми славят воздвигшаго их истиннаго Бога нашего", — говорится в заключение. Именно нарушение этого взаимного сочетания властей, ставшее следствием целого ряда причин политического, религиозного и личного характера, легло в основание последовавшей драмы (а в перспективе более длительной — привело к ужасам советского богоборчества после Октябрьской революции).
Никон был суров и строг — равно к себе и царю — там, где дело касалось духовного здоровья общества, авторитета Церкви и ее способности благотворно влиять на государственные инсти¬туты России. "Патриаршие стрельцы постоянно обходят город, — писал упоминавшийся уже диакон Павел Алеппский, — и как только встретят священника и монаха нетрезвого, немедленно берут его в тюрьму и подвергают всякому поношению... Замечен¬ные в пьянстве или нерадивом исполнении пастырских обязан¬ностей ссылаются в сибирские монастыри"*.
Трепетали перед Никоном и государевы люди. Его требова¬тельность и непреклонность казались гордым боярам оскорби¬тельными. "Неколиде такого бесчестья не было, чтобы ныне государь выдал нас митрополитам", — роптали недовольные са¬новники. "Что же должны были они чувствовать, когда Никон сделался... вторым "великим государем", начал давать свои при¬казы и указы..., заставлял их стоять перед собою и с покорностью выслушивать его волю, публично обличал их за то или другое, не щадя их имени и чести? Могли ли они не употребить всех своих усилий, чтобы свергнуть Никона?" — говорит Макарий, митро¬полит Московский, автор обширного труда по истории Церкви.
* О патриарших стрельцах и вообще о материальном положении Церкви стоит сказать отдельно. Да, Никон увеличивал церковные имения воп¬реки Уложению 1649 года, запрещавшему делать это. Он фактически упразднил Монастырский приказ, который должен был ведать духовен¬ство по гражданским делам. Но в то же время никогда еще в казну государства не поступало столь великих церковных сборов, как при Никоне. На случай войны сам патриарх выставлял в поле 10 000 ратников; еще столько же воинов давали монастыри (6). Тем, кто обви¬няет Никона в неуемном властолюбии, недурно бы подумать о том, какое применение могла найти эта армия в начавшейся распре царя и патри¬арха, если бы последний действительно был властолюбив.
В 1658 году царю подали жалобу на Никона. Благовидным предлогом для нее стало обвинение патриарха в неприемлемых нововведениях, а настоящей целью — поколебать его положение, "вбить клин" между государем и первосвятителем*. Патриарх окружил себя недоступным величием, "возлюбил стоять высоко, ездить широко", — сетуют жалобщики. Это обвинение — в пося¬гательстве на права и целостность царской власти — стало мощ¬ным орудием, с помощью которого недоброжелатели Никона последовательно и терпеливо разрушали его дружбу с царем.
На самом деле великолепие и пышность патриаршего двора не имели ничего общего с честолюбивыми устремлениями, в которых упорно обвиняли святейшего. Они ни в коем случае не простирались на его личную жизнь, по-прежнему отличавшуюся суровой аскезой. Величие Церкви и ее первостепенную роль в русской жизни — вот что должны были, по замыслу Никона, знаменовать его торжественные, величественные богослужения.
"Мы были поражены изумительной правильностью и поряд¬ком всех этих церемоний и священнодействий, — пишут свиде¬тели-иностранцы. — Несмотря на то, что мы чувствовали силь¬ный холод и великую усталость вследствие долгого стояния без движения, мы забывали об этом от душевного восхищения, со¬зерцая такое торжество Православия". К подобному отзыву нече¬го добавить...
Подозрительность и клевета одних, уязвленное самолюбие и неуемное тщеславие других, малодушие и неразумие третьих делали свое дело. Постепенно отношения Алексея Михайловича с патриархом стали охладевать, и охлаждение это неизбежно проявлялось в делах. Царь отменил некоторые распоряжения патриарха, стал назначать священников и игуменов без согласо¬вания с Никоном. Наконец, летом 1658 года произошел откры¬тый разрыв.
"Царское величество на тебя гневен, — объявил святейшему князь Юрий Ромодановский, посланник царя. — Ты пренебрег царское величество, и пишешься великим государем, а у нас один великий государь — царь".
Внешности обвинений не стоит придавать слишком большое значение, зато их действительный смысл несомненен. Боярство, сумевшее в данном случае вовлечь в свои планы царя, заявляло о намерении существенно усилить влияние государства в церков¬ной жизни, одновременно сократив воздействие Церкви на свет¬скую власть (7).
Никон хорошо понимал губительность подобных притязаний. В то же время он ясно сознавал, что открытое междоусобие, "силовое" сопротивление царской воле со стороны духовной вла¬сти может вызвать в России очередную смуту, результаты кото-рой станут трагедией для всей Руси, подорвав многовековые корни, питающие религиозную основу русского бытия**. После длительных молитвенных размышлений он выбрал единственно возможный для себя путь: незаконным притязаниям не подчиняться, в открытое противостояние не вступать; указывая на нетерпимость положения, рассчитывая на отрезвление и покая¬ние со стороны светской власти, оставить кафедру Московского первосвятителя и удалиться в подмосковный Воскресенский мо¬настырь.
Отринув советы своих ближних бояр "престать от такового дерзновения и не гневать великого государя", патриарх утром 10 июля, после совершения литургии и произнесения положен¬ного поучения из бесед Иоанна Златоуста, объявил вслух, что он оставляет патриаршию кафедру, поставил к Владимирской иконе
Божией Матери патриарший посох и в ризнице написал письмо царю.
Смущенный царь желал успокоить Никона, но их примирение никак не входило в планы боярской верхушки. Посланный Алек¬сеем князь Трубецкой вовсе не имел расположения мирить пат¬риарха с царем, и вместо успокоительных речей обрушил на первосвятителя град упреков. Никон обличил посланника в не¬достойных интригах, переоблачился и пешком отправился из Кремля на Иверское подворье. Народ простосердечно плакал и держал двери храма, пытаясь предотвратить отшествие архипа¬стыря. С подворья патриарх уехал в Воскресенскую обитель, откуда прислал благословение управлять делами церковными митрополиту Питириму Крутицкому, оставив за собой три мо¬настыря, особенно близких и дорогих своему сердцу. Царю на-писал теплое, трогательное письмо, в котором смиренно просил о христианском прощении за свой скорый отъезд.
Бывали на Руси и раньше случаи оставления престола иерар¬хами, но такого принародного ухода (и сохранения за собой патриаршего звания без управления делами) не случалось. Ни¬кон становился как бы живым укором для тех, кто настраивал царя против первосвятителя.
В своих монастырях патриарх устроил житие образцовое и благочинное. Всех странников и богомольцев приказывал поить и кормить по три дня даром, в монахи принимал безвкладно, всем давая платье за счет обители. В праздники всегда трапезовал с братией и сам лично омывал ноги всем богомольцам и заезжим путникам (8).
* Что касается "нововведений", то беспристрастное исследование показы¬вает ошибочность устоявшегося взгляда на Никона как на главного вдохновителя и проповедника неоправданных новшеств. Именно он, возревновав против икон латинского письма, велел отобрать такие ико¬ны у всех, кто их имел. У некоторых бояр он распорядился сжечь вывезенные с Запада картины и органы. Тщательно соблюдая все цер¬ковные службы, патриарх всегда имел при себе во время богослужения древнейшие требники, для сличения обрядов и молитв.
**Это лучше всего подтверждается дальнейшим течением российской истории. Общество, столь чуткое религиозно, столь трепетно и напря¬женно хранящее сознание своего мистического предназначения, даже на эти — относительно слабые — потрясения ответило трагедией Рас¬кола. Можно только догадываться, какова была бы судьба страны и народа, если бы патриарх избрал путь открытого сопротивления, пуб-личного обличения и жесткого противостояния светской власти.
Впрочем, былая дружба с государем давала время от времени себя знать, пугая бояр возможностью возвращения Никона. Царь утвердил оставление за ним трех просимых монастырей с вотчи¬нами, справлялся о его здоровье, во время набега крымского хана - заботился о безопасности. Извещая патриарха письмом о болезни боярина Морозова (свояка и бывшего воспитателя), попутно просил простить его, если была от него святейшему какая-либо "досада". Никон ответил сердечным письмом — каза¬лось, отношения снова налаживаются.
Но надежде этой не суждено было сбыться. Интриги и злоре¬чие приносили свои горькие плоды — несколькими взаимными резкостями патриарх и царь оборвали тонкую нить возрождаю¬щегося единомыслия окончательно. В 1662 году в качестве по-следнего аргумента Никон пишет "Разорение" — обширное сочинение, насчитывающее более 900 страниц текста, в опровержение мнений своих противников и в защиту своей позиции (9).
Время шло, и положение Русской Церкви, лишенной законного управления, становилось нестерпимым. Наконец, в 1666 году в Москве собрались на собор русские пастыри, прибыли и специ¬ально приглашенные по этому поводу царем патриарх Паисий Александрийский и Макарий Антиохийский, имея полномочия от остальных православных патриархов для решения судьбы Никона.
Решением соборного суда было: лишить Никона патриарше¬ства и священства, сослать его в Ферапонтов монастырь. "Отселе не будеши патриарх, и священная да не действуеши, но будеши яко простой монах", — торжественно объявили судьи Никону. Однако народ любил его, несмотря на происки бояр и определе¬ния суда, так что удаляя бывшего патриарха из Москвы, опасаясь волнений, его окружили многочисленной стражей, а к москвичам обратились с пространным манифестом, перечислявшим "вины" низложенного первосвятителя.
Царь не держал на Никона зла. По его воле положение узника в монастыре не было обременительным: ему позволено было иметь свою церковь, богослужения в которой совершали священноиноки патриаршего рукоположения, добровольно последо¬вавшие за ним в заточение.
В монастыре Никона почитали все больше. Любя труды по¬движнические, он расчищал лесные участки, разрабатывал поле для посевов хлебов и овса. Толпы народа стекались к нему за благословением. Алексей Михайлович присылал опальному иноку подарки, они обменивались грамотами. Радовался Никон второму браку царя, женившегося на Наталии Кирилловне На¬рышкиной, и рождению царевича Петра. "От отца моего духов¬ного, великого господина святейшего Никона иерарха и блажен¬ного пастыря — аще же и не есть ныне на престоле, Богу так изволившу — прощения прошу и разрешения", — написал царь в своем завещании.
Узнав о смерти монарха, Никон прослезился и сказал: "Воля Господня да будет... Подражая учителю своему Христу, повелев¬шему оставлять грехи ближним, я говорю: Бог да простит покой¬ного..."
С воцарением Феодора Алексеевича положение Никона ухуд¬шилось. Из Москвы был удален его доброжелатель боярин Артамон Матвеев, потеряли значение благоволившие к нему Нарышкины. Первенствующее значение при дворе получили Милославские и Хитрово, враги ссыльного архипастыря. Его перевели в Кириллов монастырь, где Никону предстоял "последний период испытаний, из которого вышел он как злато, искушенное в гор¬ниле" (М. В. Толстой). Страдая от угара в дымных кельях, теряя остатки здоровья, старец едва не скончался от "невыразимого томления", помышляя лишь о вечности, оставив мирские попе¬чения и житейскую суету.
Мудрая тетка царя, царевна Татьяна Михайловна, всегда от¬носившаяся к Никону с большой любовью, убедила нового госу¬даря поставить перед собором вопрос о дозволении старцу вер¬нуться в Воскресенскую обитель, братия которой подала челобит¬ную с мольбой о судьбе ссыльного первосвятителя. Патриарх Иоаким долго не соглашался, но весть о принятии Никоном схимы и его плачевном телесном состоянии решила дело: благо¬словение на возвращение было дано.
День своего освобождения Никон предузнал заранее но тай¬ному благодатному предчувствию. Ко всеобщему изумлению он вдруг велел своей келейной братии собраться и отдал распоряже¬ние готовиться в путь. Путь этот, ставший его последним земным странствием, послужил одновременно дорогой его духовного тор¬жества. В сретение старцу выходили насельники окрестных мо¬настырей, стекавшиеся местные жители благоговейно просили архипастырского благословения. Но силы уже окончательно ос¬тавляли его, и 17 августа 1681 года в обители Всемилостивого Спаса Никон мирно почил в кругу своих верных сподвижников и духовных чад.
Царь Феодор, не зная еще о преставлении Никона, послал ему навстречу свою карету. Узнав же о случившемся и прочитав завещание усопшего, в котором святитель назначал его своим душеприказчиком, с умилением сказал: "Если так святейший Никон патриарх возложил на меня всю надежду, воля Господня да будет, и я его в забвении не положу". Участвуя в погребении, государь сам на плечах своих нес гроб с телом покойного, а после, незадолго до собственной кончины, испросил усопшему разре¬шительные грамоты четырех патриархов, восстанавливавшие Никона в патриаршем достоинстве и признававшие церковные его заслуги...
Историки часто сетуют на то, что поведение Никона в споре с государственной властью было политически непродуманным, противоречивым и непоследовательным. Не умея объяснить это¬го в умном и волевом патриархе, они придумали сказку о его "своенравии" и "тяжелом характере". Слов нет, у каждого человека свои слабости, и Никон не был исключением, но вся его деятель¬ность, тем не менее, была строго последовательна и ясно осознана — чтобы увидеть это, надо лишь взглянуть на нее с церковной точки зрения.
В Никоне с совершенной полнотой отразилось самосознание Русской Церкви, самосознание духовной власти, твердо разуме¬ющей свое высочайшее призвание и величайшую ответствен¬ность; отвергающей возможность каких-либо уступок и послаб-лений в святой области ее пастырских попечений; тщательно хранящей Божественный авторитет священноначалия и готовой исповеднически защищать его перед лицом любых искушений и скорбей.
"Непоследовательность" и "противоречивость" поведения пат¬риарха, пример которым видят, как правило, в его "необъясни¬мом", "непродуманном" решении оставить кафедру (что укрепля¬ло позиции врагов, "без боя" ослабляя влияние самого первосвятителя), коренится, на самом деле, в глубинах православного мировоззрения. Никон прекрасно понимал все извивы полити¬ческих интриг. Но разумея промыслительность происходящего, памятуя изречение Священного Писания о том, что "сердце царево в руце Божией", первосвятитель с определенного момента отстранился от придворной борьбы, полагая свою личную судьбу и будущее Отечества и Церкви полностью на усмотрение Божие*.
ТИШАЙШИЙ ГОСУДАРЬ
ЦАРСТВОВАНИЕ АЛЕКСЕЯ МИХАЙЛОВИЧА являет собой взору внимательному и пытливому поучительную картину того, сколь плодотворно сказывается на жизни государственной не¬спешное, тихое, религиозно осмысленное самосознание власти. Несмотря на Раскол, несмотря на драматическую судьбу Никона и кризис русской "симфонии властей", царствование это можно назвать одним из самых плодотворных и удачных в русской истории.
Традиционная точка зрения современной исторической "нау¬ки" предполагает, что в XVII веке Московская Русь как обществен¬ный, государственный, культурный, политический и военный организм совершенно изжила себя, и лишь воцарение Петра I, царя-реформатора, вдохнуло в страну новую жизнь. О Петре I речь особая, что же касается Московской Руси, то деятельность Тишайшего царя блестяще опровергает этот убогий вывод**.
Симпатии историков к Петру и их неприязнь к Руси допет¬ровской объясняется психологически просто: человек всегда при¬ветствует то, что ему понятно, близко, и отвергает, недолюблива¬ет то, чего понять он не в состоянии. Это даже не вина, а достойная всяческой жалости беда современного массового сознания.
Именно Алексей Михайлович окончательно возвращает Рос¬сии земли Малороссии, отторгнутые от нее враждебными сосе¬дями в лютую годину татарского нашествия. Именно он ведет с Польшей — давним и непримиримым врагом Руси — необык¬новенно трудную войну и оканчивает ее блестящей победой. Именно он, получив в наследство страну бедную, еще слабую силами и средствами после Смуты, но уже стоящую пред лицом множества государственных и общественных задач — начинает эпоху реформ, причем реформ неторопливых и продуманных, захвативших область юридическую и экономическую, военную и религиозную.
Одно лишь знаменитое "Уложение" Алексея Михайловича, именуемое иначе "Свод всех законов", могло бы, по словам ис¬следователя XX века, "составить славу целого царствования" (10). А ведь оно — лишь малая толика того, что успел совершить Тишайший властелин России***.
Было окончательно утверждено дело исправления богослужеб¬ных книг, принят Новоторговый устав, издана Кормчая книга, не говоря уж о массе частных законоположений, призванных упорядочить русскую жизнь. Во внешней политике стратегиче¬ская инициатива после долгих лет застоя снова перешла к Мос¬кве. Литва и Польша окончательно утратили наступательный порыв, отступив в отношениях с Русью на роль стороны оборо¬няющейся, без надежды на победу.
* Господь не посрамил Своего верного слугу, даровав ему венец исповед¬ника и страстотерпца, а России приложив еще несколько десятилетий относительного покоя и душевного мира перед новым тяжким испыта¬нием — эпохой крутой, беспощадной ломки привычных, старинных, устоявшихся обычаев и правил... Все познается в сравнении — умерен¬ность и рассудительность Никона особенно проясняется, когда взгляду исследователя предстает эпоха Петра I, судорожная и мятежная.
** В близорукости современных историков нет, впрочем, ничего удиви¬тельного. Восторжествовавший уже в конце XVIII века материалистиче¬ский взгляд на историю, ныне безраздельно господствующий в этой области, исключает правильное понимание Московской Руси, полагав¬шей в основание своего бытия вопросы религиозно-церковные, духов¬ные, мистические. Не зря эпоха эта являет нам высочайший взлет русского духа, расцвет русской святости.
** * "Уложение" 1649 года стало первым полным сводом законов, действующих на всей территории Русского государства. Оно содержало 25 глав, построенных по тематическому признаку и разделенных на 967 статей. В подготовке столь обширного документа участвовала целая комиссия во главе с князем Н. И .Одоевским, назначенная земским собором 16 июля 1648 года. Уже в 1649 году было осуществлено три издания "Уложения". Книга разошлась огромным по тем временам тиражом: с 1650 по 1654 год в разные города России было продано 1173 экзем¬пляра.
Сказанного достаточно, чтобы объяснить необходимость по¬внимательнее присмотреться к личности самого царя, которого историки признают человеком, воплотившим в себе наиболее характерные черты государственного, религиозного и бытового мировоззрения своих современников...
Россияне искренне любили своего монарха. Самая наруж¬ность государя располагала в его пользу: в живых голубых глазах светилась искренняя доброта, лицо было полно и румяно, обод¬ряя и обнадеживая собеседника выражением добродушной при-ветливости, не мешавшей, впрочем, серьезности и важности, приличествующей Августейшей особе. Полная фигура царя со¬храняла осанку величавую и чинную, подчеркивая сознание Алексеем Михайловичем важности и святости сана, возложенно-го на него Самим Господом Богом.
Редкие душевные достоинства царя пленяли даже иностран¬цев. Их отзывы говорят о том, что "царь одарен необыкновенны¬ми талантами, имеет прекрасные качества и украшен редкими добродетелями..., он покорил себе сердца всех своих подданных, которые столько же любят его, сколько и благоговеют перед ним" (11). При своей неограниченной власти, отмечают они, "царь Алексей не посягнул ни на чье имущество, ни на чью честь, ни на чью жизнь..." Он "такой государь, какого бы желали иметь все христианские народы, но немногие имеют" (12).
В домашней жизни он (как, впрочем, и его державные пред¬шественники) являл собой образец умеренности и простоты. Три, много если четыре, комнаты рядом, одна возле другой, служили для него весьма достаточным помещением. Были они не особенно обширны, своим простором равняясь обычной кре¬стьянской избе (три сажени в длину и столько же в ширину). Внутреннее убранство покоев тоже немногим отличалось от кре¬стьянского: те же лавки вдоль стен, та же утварь, и лишь кресло для самого государя — роскошь невиданная — выдавало с пер¬вого взгляда комнату царя (13).
Знаменитый исследователь старинного русского быта Иван Егорович Забелин, опубликовавший в начале века обстоятельное многотомное исследование "Домашний быт русских царей в XVI и XVII столетиях", так описывает распорядок дня Алексея Ми-хайловича" (14):
"Государь вставал обыкновенно часа в четыре утра. Постель¬ничий, при пособии спальников и стряпчих, подавал государю платье и одевал его. Умывшись, государь тотчас выходил в Кре¬стовую палату, где его ожидали духовник или крестовый поп и крестовые дьяки. Духовник или крестовый священник благослов¬лял государя крестом, возлагая его на чело и ланиты, причем государь прикладывался ко кресту и потом начинал утреннюю молитву; в то же время один из крестовых дьяков поставлял перед иконостасом на налое образ святого, память которого празднова¬лась в тот день. По совершении молитвы, которая продолжалась около четверти часа, государь прикладывался к этой иконе, а духовник окроплял его святою водою...
После моленья крестовый дьяк читал духовное слово — по¬учение из особого сборника "слов", распределенных для чтения в каждый день на весь год... Окончив крестовую молитву, государь, если почивал особо, посылал ближнего человека к царице в хоро¬мы спросить о ее здоровье, как почивала? Потом сам выходил здороваться с нею в переднюю или столовую. После того они вместе слушали в одной из верховых церквей заутреню, а иногда и раннюю обедню.
Между тем, с утра же рано собирались во дворец все бояре, думные и ближние люди — "челом ударить государю" и присут¬ствовать в Царской Думе... Поздоровавшись с боярами, погово¬рив о делах, государь в сопровождении всего собравшегося бояр¬ства шествовал, в часу девятом, к поздней обедне в одну из придворных церквей. Если же тот день был праздничный, то выход делался... в храм или монастырь, сооруженный в память празднуемого святого. В общие церковные праздники и торжест¬ва государь всегда присутствовал при всех обрядах и церемониях. Поэтому и выходы в таких случаях были гораздо торжественнее.
Обедня продолжалась часа два. Едва ли кто был так привержен к богомолью и к исполнению всех церковных обрядов, служб, молитв, как цари. Один иностранец рассказывает о царе Алексее Михайловиче, что он в пост стоял в церкви часов по пяти или шести сряду, клал иногда по тысяче земных поклонов, а в боль¬шие праздники по полуторы тысячи.
После обедни, в комнате в обыкновенные дни государь слушал доклады, челобитные и вообще занимался текущими делами... Заседание и слушание дел в комнате оканчивалось около двенад¬цати часов утра. Бояре, ударив челом государю, разъезжались по домам, а государь шел к столовому кушанию, к которому иногда приглашал некоторых из бояр, самых уважаемых и близких...
После обеда государь ложился спать и обыкновенно почивал до вечерни часа три. В вечерню снова собирались во дворец бояре и прочие чины, в сопровождении которых царь выходил в верхо¬вую церковь к вечерне. После вечерни иногда тоже случались дела и собиралась Дума. Но обыкновенно все время после вечерни до ужина государь проводил уже в семействе или с самыми близки¬ми людьми. Во время этого отдыха любимейшим занятием государя было чтение церковных книг, в особенности церковных историй, поучений, житий святых и тому подобных сказаний, а также и летописей.
Оканчивая день после вечернего кушания, государь снова шел в Крестовую и точно так же, как и утром, молился около четверти часа..."
Подумайте, каким внутренним умиротворением, каким яс¬ным и покойным сознанием смысла своего существования, по¬ниманием своего долга нужно обладать для того, чтобы жить в таком одновременно неспешном и сурово-аскетическом ритме. Сколь глубокое религиозное чувство надо иметь, чтобы из года в год, из поколения в поколение поддерживать этот уклад, зримо являя собой народу пример благочестия и чинности, трудолюбия и сердечной набожности. Вера, являемая жизнью, вера опытная, неложная, глубокая — такова первооснова этого бытия. Так жила Россия, так жил и Русский Царь, соединяясь со своим народом связью самой глубинной и прочной из всех возможных...
Подобно государевым покоям, немногим отличался от кре¬стьянского и царский стол. Блюда самые простые: ржаной хлеб, немного вина, овсяная брага, а иногда только коричная вода — украшали трапезу Алексея Михайловича. Но и этот стол никако¬го сравнения не имел с тем, который государь держал во время постов. Великим постом, например, царь обедал лишь три раза в неделю: в четверг, субботу и воскресенье, а в остальные дни довольствовался куском черного хлеба с солью, соленым грибом или огурцом. Рыбу государь за время поста вкушал лишь дваж¬ды, строго соблюдая все семь постных седьмиц.
"В Великий и Успеньев посты готовятся ествы: капуста сырая и гретая, грузди, рыжики соленые — сырые и гретые, и ягодные ествы, без масла — кроме Благовещеньева дня, и ест царь в те посты, в неделю (то есть в воскресенье — прим.авт.), во вторник, в четверг, в субботу по одиножды в день, а пьет квас, а в понедель¬ник, и в среду, и в пятницу во все посты не ест и не пьет ничего, разве для своих и царицыных, и царевичевых, и царевниных именин", — сказывает современник Алексея Михайловича.
Государь имел ясное и твердое понятие о божественном про¬исхождении царской власти и ее богоустановленном чине. "Бог благословил и предал нам, государю, править и рассуждать люди Своя на востоке и на западе, на севере и на юге вправду", — сказал он как-то князю Ромодановскому. В одном из писем советникам царь писал: "А мы, великий государь, ежедневно просим у Созда¬теля..., чтобы Господь Бог даровал нам, великому государю, и вам, боярам, с нами единодушно люди Его разсудити вправду, всем равно".
Понимание промыслительности бытия рождало в Алексее Михайловиче мировоззрение чинное и светлое, неспешное и внимательное к мелочам. "Хоть и мала вещь, — говаривал царь, — а будет по чину честна, мерна, стройна, благочинна, — никтоже зазрит, никтоже похулит, всякий похвалит, всякий прославит и удивится, что и малой вещи честь и чин и образец положены по мере. Без чина же всякая вещь не угвердится и не укрепится; безстройство же теряет дело и возставляет безделье". Как не пожалеть, что нынешнее безблагодатное воззрение на мир лиши¬ло нас способности чувствовать сердцем ту великую вселенскую упорядоченность, ту стройную чинность и чистую гармонию бытия, которой так дивился Тишайший Царь, которая возводит верующего человека к созерцаниям светлым и тихим, возвышен¬ным и умиротворенным.
Вера, возносящая человека над суетой и смутой мирских передряг, и в скорби делала государя добрым утешителем и разумным советчиком. У князя Одоевского внезапно умер сын Михаил — в самом расцвете сил. Отец в то время был по делам в Казани. Царь сам, особым письмом известил его о горькой потере, присовокупив утешения, свидетельствующие о своей вы¬сокой духовной настроенности. Описав благочестивую кончину князя, который после причастия "как есть уснул; отнюдь рыдания не было, ни терзания", Алексей Михайлович присовокупил: "Ра¬дуйся и веселися, что Бог совсем свершил, изволил взять с милостию Своею; и ты принимай с радостию сию печаль, а не в кручину себе и не в оскорбление... Нельзя, чтоб не поскорбеть и не прослезиться, — прослезиться надобно, да в меру, чтоб Бога наипаче не прогневать!..." Были у царя, как и у всякого человека, свои слабости. Хоть он и получил от современников прозвание Тишайшего*, но бывал по временам весьма резок и вспыльчив. Осерчав на кого-нибудь, давал, случалось, царь волю и языку — награждая провинивше¬гося нелестными эпитетами, и рукам — оделяя чувствительными тумаками. Впрочем, гнев царский был мимолетен и отходчив — частенько после вспышки Алексей Михайлович осыпал "постра¬давшего" милостями, сам просил мира и слал богатые подарки, всемерно стараясь загладить размолвку.
При всем своем природном уме и богатой начитанности царь не любил споров, в отношениях с приближенными бывал подат¬лив и слаб. Пользуясь его добротою, окружающие бояре свое¬вольничали, порой забирая власть над тихим государем. В этом, пожалуй, кроется и разгадка драматических взаимоотношений царя с патриархом. Государь не нашел в себе сил противиться боярскому нажиму, а Никон не счел возможным подстраиваться под интересы знати, жертвуя — хотя бы и на время — законными интересами Церкви.
В исторических оценках минувших эпох людям свойственно проявлять максимализм и нетерпимость. С высоты прошедших столетий все кажется простым и ясным, соблазн поделить людей на "хороших" и "плохих", "наших" и "чужих" оказывается столь силен, что незаметно для себя живую и сложную историческую ткань русской жизни начинают безжалостно кроить и мять в угоду предвзятой, безжизненной схеме. Боль человеческой души, борьба духа с грешными, страстными порывами падшего чело-веческого естества, лежащая в основании
* Это лишний раз доказывает, как глубоко проникал народный взгляд в самую сущность явлений. Чутко уловив главное содержание характера государя — тишину и безмятежие его духовного мира, всепроникающую религиозную осмысленность жизни, народ именно эти черты отразил в прозвище царя, минуя, как несущественные частности, человеческие слабости Алексея Михайловича.
всего человеческого бытия, оказываются при таком подходе совершенно вне поля зрения горе-исследователей. Лишь обогатившись духовным опытом Церкви, познанием тайн, лежащих в основе жизни мятущегося и алчущего правды человеческого сердца, можно разорвать порочный круг "черно-белого" исторического сознания, приблизившись к пониманию его действительного, ненадуманного многоцветия. Вглядываясь в прошлое, возгреем в себе любовь и милость, покаяние и сочув¬ствие — и оно отдаст нам свои секреты, увидев в нас друзей и продолжателей, а не прокуроров и судей.
Все это необходимо помнить особенно тогда, когда приступа¬ешь к рассмотрению эпох переломных и неспокойных, истори¬ческих деятелей крупных и своеобразных. Царь Алексей Михай¬лович и патриарх Никон воплотили в себе характер и свойства той бурной эпохи. Вся она — с мятежностыо Раскола и духовной высотой уходящей Московской Руси; с растущей державной мощью России и соблазнами нарушения симфонии властей; с проникающим в страну влиянием богоборческого Запада и на-родной приверженностью древним родным святыням — отрази¬лась в двух этих незаурядных людях, как солнце отражается в малых каплях росы или дождя.
Россия вступала в период тяжелых духовных испытаний, со¬блазнов и скорбей, дарованных ей Господом как очистительное пламя, долженствующее в горниле своем родить чистое злато живой, трепетной веры — уже навек, до Страшного Суда назна-ченной сиять на Русской земле. Мы и нынче горим в этом огне — спасительном, но скорбном и жгучем. На пути нашей истории, в ее хитросплетениях и извивах привечает Господь трудников своих, готовых на терпение и на подвиг — каждый в меру своих сил — во славу Божию, на пользу Святой Руси. Таковыми трудниками явили себя царь Алексей и патриарх Никон — потому и помнит их Россия среди бесчисленных достойных сыновей своих.
ЛИТЕРАТУРА
1. Толстой М. В История русской Церкви. Издание Валаамского монастыря, 1991. с. 575.
2. Т а м ж е, с. 567.
3. Бунтари и правдоискатели в Русской Православной церкви М. ,
4. Протоиерей Георгий Флоровский. Пути русского богословия. IMCA-press, 1983, с. 58.
5. ТальбергН. История Русской Церкви. Джорданвилль, 1959, с. 342.
6. Т а м ж е, с. 345.
7. См. об этом: архиепископ Серафим (Соболев). Русская идеология. Джорданвилль, 1987, гл. 7.
8 Бунтари и правдоискатели..., с. 208.
9. До настоящего времени этот труд не издавался. О мировоззрении Никона см.: 3 ы з ы к и н а М. В. Патриарх Никон, его государствен¬ные и канонические идеи. Варшава, 1931 и Ютика (США), 1988.
10. См.: Платонов С Лекции по русской истории. Петроград. 1915.
11. Б а ш и л о в Б. История русского масонства. М., 1992. Вып. III-IV, с. 5.
12. Т а м же, с. 4-5.
13. См. :3абелин И. Е. Как жили в старину русские цари-госуда¬ри. М. , 1991.
14. Первая книга исследования — "Государев двор, или дворец" — пе¬реиздана в 1990 г. в Москве издательством "Книга".
ПОРВАЛАСЬ СВЯЗЬ ВРЕМЕН...
РУССКОЕ САМОСОЗНАНИЕ ДЕВЯТНАДЦАТОГО ВЕКА
СОБЕННОСТЬ РОССИИ заключалась в полноте и чистоте того выражения, которое христианское учение получило в ней, — во всем объеме ее общественного и частного быта. В этом состояла главная сила ее обра¬зованности..." Так определил своеобразие русской судьбы Иван Васильевич Киреев¬ский, один из основателей славянофильства (1). К моменту, когда им были написаны эти строки, девять столетий русской истории безоговорочно подтверждали такой вывод. И все же XIX век, не предвещавший вначале, как каза¬лось, никаких неожиданностей и волнений, стал эпохой жесто¬чайшего кризиса русского религиозного самосознания — кризи¬са, во многом предопределившего дальнейшую трагическую судьбу России.
То было время бурного развития науки и философии, литера¬туры и искусства — "золотой век" русской классической культуры. Время исканий и надежд, разочарований и прозрений, пора окон¬чательной потери соборного духовного равновесия народа, подо¬рвавшая вековые устои русской православной государственности. От XVIII века России досталось тяжелое наследие. Судорож¬ная эпоха Петра, разметавшая русскую старину в погоне за европейскими новшествами, сменилась господством череды вре-менщиков, мало любивших Россию и еще меньше понимавших неповторимые особенности ее характера и мировоззрения. Едва успевшая передохнуть за время царствования государыни Елизаветы Петровны, страна вновь оказалась ввергнута в водо¬ворот религиозных, политических, экономических и военных перемен и нововведений, продолжавших размывать традицион¬ные ценности бытия Святой Руси.
Православная Церковь была унижена и ослаблена: ликвиди¬рована каноническая форма ее управления (патриархат), изъяти¬ем церковных земель подорвано благосостояние духовенства и возможности церковной благотворительности, резко сокращено количество монастырей — светочей христианской духовности и православного образования. Самодержавие как принцип правле¬ния (предполагающий религиозно осознанное отношение к вла¬сти как к церковному служению, послушанию) все более искажа¬лось под влиянием идей западно-европейского абсолютизма*.
Крепостное право, оправданное как тяжкая необходимость (а в своей начальной стадии — и как несомненное благо), станови¬лось явлением все более ненормальным. Пока крепостными бы¬ли все сословия (а до 1762 года дворянин был также "прикреплен" к обязательной государственной службе царю, как крестьянин — к хлебопашеству у помещика), положение представлялось спра¬ведливым и естественным. Но последовавшие за освобождени¬ем дворянства искажения сословного строя привели к тому, что сословия начали различаться не столько по разности служе¬ния Богу и Царю, не столько по разным обязанностям, сколько по правам, что противоречило русскому историче¬скому опыту.
Раскол между массами простого народа, продолжавшими придерживаться традиционных взглядов на жизнь, и его "обра¬зованной" (сказать бы — одурманенной!) частью усугублялся засилием среди высшей чиновной бюрократии иноверцев и ино-родцев. В целом, к началу XIX века существенному искажению подверглись основы русского жизнеустройства, те зиждительные силы, которыми Русь утверждалась и крепла: Православная Цер¬ковь лишилась своего канонического устроения, Царская власть попала под влияние светского мировоззрения, общенародное всесословное единство оказалось подорванным.
И все же русский народ в целом продолжал оставаться держав¬ной опорой православной государственности, соборным храни¬телем истин веры. "Расщепление" самосознания затронуло пер-
воначально численно ничтожную часть общества, родившую из своей среды множество "течений общественной мысли". Часть из них оказало в дальнейшем серьезное влияние на все области российской жизни.
ЗАПАДНИЧЕСТВО
ЭТО ЯВЛЕНИЕ, которое вернее было бы назвать "чужебесием", не испытывало недостатка внимания от историков. Исследова¬тельский материал, посвященный западничеству в тех или иных его формах — огромен, и в своей большей части откровенно пристрастен, хвалебно-комплиментарен и необъективен. На деле же — современное положение России во многом является ре¬зультатом воплощения в жизнь именно западнических идей.
Основной из них является идея "прогресса" в том виде, как она была сформулирована западно-европейской мыслью XVIII века. Человечество развивается (от низшего к высшему, от простого к сложному) но единым для всех народов законам, они неизбежно проходят одни и те же ступени развития, — утверждают "прогрес¬систы". На вершине этой лестницы находится
* Это особенно характерно для царствования Екатерины И. Позднее, в царствование таких государей, как Николай I, Александр III и Нико¬лай II, здоровый христианский взгляд на царскую власть вновь возвра¬щался, но это уже не могло само по себе остановить гибельные процессы в России.
Западная Европа*. Россия значительно отстала в своем развитии (показательно, что одной из причин отставания было тут же объявлено Православие — консервативно, мол, и несовременно), и единственная возмож¬ность "исправить" положение — срочно европеизировать всю русскую жизнь.
"Стоя вне времени, — писал Чаадаев в своих знаменитых "Философических письмах"(2), — мы... ничего не восприняли из преемственных идей человеческого рода... Сначала — дикое вар¬варство, потом грубое невежество, затем свирепое и унизительное чужеземное владычество, дух которого позднее унаследовала на¬ша национальная власть..."**. Эти "Письма" стали настоящим манифестом западничества, и умножавшиеся последователи Ча¬адаева не преминули довести заложенные в них мысли до своего логического завершения. В. С. Печерин (1807—1885), поэт и филолог, профессор Московского университета — эмигрировав¬ший, перешедший в католичество и ставший бенедиктинцем-священником, написал страшные и безысходные в своей откро¬венности строки:
Как сладостно отчизну ненавидеть!! И жадно ждать ее уничтоженья...
Они стали настоящим лозунгом западников и "отпочковав¬шихся" от них многочисленных антиправославных, антинацио¬нальных, антигосударственных нигилистических движений. Те из них, кто не решался безоговорочно присоединиться к страш¬ному русоненавистническому лозунгу Печерина, взахлеб тверди¬ли о своей пламенной любви к России, но... России идеальной, "исправленной" по европейской мерке, лишенной досадных пере¬житков национальной и вероисповедной самобытности. В отно¬шении же к России реально существовавшей проявлялось самое трогательное единодушие. Разница заключалась лишь в степени насилия, допускавшегося во имя "прогрессивных" преобразова¬ний. Вот тому примеры.
Белинский признавал православное духовенство "гнусным". "Я понял французскую революцию, — писал он, — понял и кровавую ненависть ко всему, что хотело отделиться от братства с человечеством... Я теперь в новой крайности, — это идея социа¬лизма, которая стала для меня идеей новой, бытием бытия, вопросом вопросов, альфою и омегою веры и знания. Все из нее, для нее и в ней***. Я все более и более гражданин вселенной... Я начинаю любить человечество по-маратовски: чтобы сделать счастливою малейшую часть его, я, кажется, огнем и мечом истребил бы остальную".
Герцен призывал "ненавидеть из любви, презирать из гуман¬ности". Что ненавидеть, что презирать? Да все то же — Русь, на которую он бесстыдно клеветал всю жизнь из-за границы, из эмиграции, сокрушаясь, как "ужасно жить в России", как "медлен¬но течет глубокая и грязная река... России, с ее аристократами, бюрократами, офицерами, жандармами и императором, — бес¬форменная и безгласная масса низости, раболепства, жестокости и зависти, увлекающая и поглощающая все..."
В основании западничества как религиозного и культурного явления, как болезни русского национального самосознания ле¬жат причины прежде всего духовного, мистического характера. Та благодатная полнота внутренней жизни, то понимание скоро¬течности земного бытия, что так характерны для русской исто¬рии допетровского периода, достигались прежде всего великим трудом церковного послушания. Сердечная чистота и душевная просветленность, покойная, ясная вера и мирное, благожелатель¬ное мировоззрение всегда являлись плодами, появлению кото¬рых должна была безусловно предшествовать длительная по¬движническая жизнь.
Такая жизнь (ошибается тот, кто мыслит ее исключительно монастырской аскезой) доступна каждому, ибо главный подвиг, на который призван всякий человек, есть борьба со злом в самом себе. Церковные правила лишь помогают в этой борьбе, придавая ей некоторую упорядоченность и организованность. Готов чело¬век принять на себя этот нелегкий труд — и Господь не оставит его Своей милостью, подаст "во время благопотребное" живое, опытное свидетельство истин веры, предощущение тех благ, что, по слову Апостола, "око не виде, ухо не слыша и на сердце человеческое не взыдоша". (1 Кор. 2:9).
Если же человек, потакая гордыне и себялюбию, отказывается нести "иго и бремя" Божьего тягла, то и Сам Господь отступает благодатию от его непокорной души, предоставляя ей влачиться в земной жизни под воздействием бесовского лукавства и собст¬венных страстей. Тогда теряет несчастный своеволец "образ здра¬вых словес", способность непредвзято и верно оценивать самого себя и мир вокруг. Тогда тучная почва страстей в изобилии производит из себя нелепые и гибельные учения, искусительные помыслы и разрушительные чувства.
В таком-то отказе от внутреннего, осененного церковною бла¬годатию душевного труда и лежит первопричина всех русских бед...
* Воистину, смешно и одновременно печально наблюдать, сколь неразно¬образны приверженцы подобных идей. Вот уже два столетия прошло, а песня все та же — о "передовом" Западе и "отсталой" России. Господи. и когда-то мы одумаемся?
* * И все же еще крепко было тогда русское общество! Воззрения Чаадаева
столь странными показались его современникам, что они сочли его не вполне нормальным, а государь Император Николай I даже прислал для наблюдения и помощи собственного врача. Позже "прогрессивные" историки толковали это как "произвол тирана": объявил-де, здорового человека сумасшедшим. Но это было мнением чуть ли не всего общества — иначе Чаадаев не стал бы потом писать в свое оправдание "апологию сумасшедшего", утверждая, что его просто не так поняли.
*** Обратите внимание на религиозный характер социалистических, ком-мунистических идей, столь ярко тут проявившийся. Православию была противопоставлена антирелигия, вере в Бога, добро и правду — вера в якобы безмерные собственные возможности, благотворность насилия и абсолютную ценность земного, материального бытия. Позже Луначар¬ский назовет "учение Маркса" "пятой великой религией, сформулиро¬ванной иудейством..., подаренной титаном-евреем пролетариату и чело¬вечеству (3).
СЛАВЯНОФИЛЬСТВО
СЛАВЯНОФИЛЬСТВО стало первой исторически сложившейся формой русского консерватизма. В середине XIX века, в Москве, группа европейски образованных интеллекгуаллов (И. В. Кире¬евский, А. С. Хомяков, К. С. Аксаков, Ю. Ф. Самарин и другие), ощутив угрозу самому бытию России, которая таилась в ускоряв¬шемся "расцерковлении" общественного сознания, объедини¬лась, чтобы дать свои ответы на волновавшие общество вопросы о русском предназначении, путях дальнейшего развития россий¬ской государственности, целях России в ее внутренней и внешней жизни.
Не удовлетворяясь плодами западно-европейского просвеще¬ния, славянофилы обратились в своих поисках к изучению рус¬ской истории, к вероучению Православной Церкви. "Все, что препятствует правильному и полному развитию Православия, — писал Иван Киреевский, — все то препятствует развитию и благоденствию народа русского, все, что дает ложное и не чисто православное направление народному духу и образованности, все то искажает душу России и убивает ее здоровье нравственное, гражданское и политическое. Поэтому, чем более будут прони¬каться духом Православия государственность России и ее прави¬тельство, тем здоровее будет развитие народное, тем благополуч¬нее народ и тем крепче его правительство и, вместе, тем оно будет благоустроеннее, ибо благоустройство правительственное воз¬можно только в духе народных убеждений".
И все же, несмотря на стремление вернуться в лоно чистой русской церковности, слиться с истоками народной жизни, осно¬вами бытия России — ясного понимания сущности русского пути, русского служения славянофильство в целом так и не достигло. По-разному понимали члены кружка природу и цель Самодержавия, по-разному оценивали современные события. Эта разноголосица мешала движению, а с кончиной его осново¬положников (И.В.Киреевского в 1856-м, А. С. Хомякова и К. С. Аксакова в 1860-м) оно окончательно утеряло мировоззренче¬ское единство, распавшись на несколько самостоятельных, весь¬ма различных между собой течений. Частично выродившись в чистый либерализм, славянофильство сумело все же дать жизнь и таким конструктивным явлениям, как имперская русская идея и идеология панславизма.
ИМПЕРСКАЯ ИДЕЯ В XIX ВЕКЕ
В ТОМ ВИДЕ, в каком эта идея была оформлена русской консер¬вативной мыслью XIX века, ее нельзя признать полностью соот¬ветствующей церковному вероучению о промыслительном пред¬назначении России. Мощная централизованная государствен-ность, рассматриваемая Церковью лишь как средство к "житию мирному, во всяком благочестии и чистоте", как условие удоб¬нейшего и скорейшего спасения душ человеческих, как "ограда церковная", обеспечивающая надежную защиту народным свя¬тыням, — эта государственность приобретала в глазах русских империалистов самостоятельное, самодовлеющее значение.
Быть русским, согласно такому воззрению, не значит быть великороссом, украинцем или белорусом по факту этнического происхождения. Быть русским — не значит быть православным по вероисповеданию. Быть русским — значит быть верноподдан¬ным Императора Всероссийского, гражданином Империи, носи¬телем имперской идеи.
"Есть в России одна господствующая народность, один господ¬ствующий язык, выработанный веками исторической жизни. Однако есть в России и множество племен, говорящих каждое своим языком и имеющих каждое свой обычай, — писал один из лучших русских публицистов конца XIX века М. Н. Катков. — Но все эти разнородные племена, все эти разнохарактерные области, лежащие по окраинам великого русского мира, составляют его живые части и чувствуют единство с ним в единстве государства, в единстве верховной власти — в Царе, в живом, всеповершающем олицетворении этого единства.
В России есть господствующая Церковь, но в ней же есть множество всяких исключающих друг друга верований. Однако все это разнообразие бесчисленных верований, соединяющих и разделяющих людей, покрывается одним общим началом госу¬дарственного единства. Разноплеменные и разнохарактерные люди одинаково чувствуют себя членами одного государственно¬го целого, подданными одной верховной власти. Все разнородное в общем составе России, все, что, может быть, исключает друг друга, враждует друг с другом, сливается в одно целое, как только заговорит чувство государственного единства. Благодаря этому чувству Русская земля есть живая сила повсюду, где имеет силу Царь Русской земли"*.
При всем понимании того, что в основании подобных воззре¬ний (в отличие от русофобствующего западничества) лежат по¬буждения несомненно благонамеренные и во многом совершенно здравые, нельзя не видеть, что умаление внутреннего, религиоз¬ного, духовно-нравственного начала русской государственности в угоду ее внешнему могуществу и блеску как раз и привело к катастрофе — революции 1917 года. Призрачна и непрочна лю¬бая сила, любая мощь, если она не основывается на твердом фундаменте духовного единства — теперь, после того, что при¬шлось пережить России в XX веке, мы можем сказать это со всей определенностью.
* Эта имперская идея, но уже "освобожденная" и от Православия, и от Самодержавия, легла впоследствии в основание идеологии "евразийст¬ва", а отчасти и "национал-большевизма", расцветшего в короткий про¬межуток времени между концом Великой Отечественной войны и нача¬лом хрущевской "оттепели". Попытки реанимировать ее можно увидеть и сегодня.
ПАНСЛАВИЗМ
ЕСЛИ ИМПЕРИАЛИЗМ — это соблазн государственной мощи, то панславизм стал для России "соблазном крови", попыткой соделать национальный фактор опорой русского бытия Согласно этому мировоззрению, историческая миссия Рос¬сии состоит в том, чтобы объединить единокровных братьев-сла¬вян, образовать могучий культурный, хозяйственный, политиче¬ский и военный Славянский Союз во главе с Русью для того, чтобы устоять перед натиском враждебного Запада. Вторая цель — создать необходимые условия для гармоничного и беспрепят¬ственного развития великой славянской культуры, являющей собой высший культурно-исторический тип развития человече¬ства. Славянский мир призван разрешить все вопросы, постав¬ленные перед человечеством развивающейся цивилизацией, и роль России — всемерно содействовать этому.
Крупнейшими идеологами панславизма можно назвать Н. Я. Данилевского, И. С. Аксакова, Р. А. Фадеева, О. Ф. Миллера и других русских мыслителей. Генерал Фадеев, известный воена¬чальник и публицист, писал: "Мы можем быть лишь тою личностью, какою нас Бог создал — славянскою по роду и русскою по виду..." "Нам нужно славянство не для того только, чтобы с его помощью самим стать опять славянами". Основания для великой славянской мировой миссии он видел в том, что славянство есть "последняя арийская, то есть прогрессивная порода, выступаю¬щая на сцену света; особая религиозная основа, исключительно чистая, просвещавшая до сих пор личную совесть людей, но в общественном отношении лежавшая под спудом..."
Всего несколько десятилетий прошло с той поры, как граф Сергей Семенович Уваров, министр народного просвещения в правительстве Николая I, гениально сформулировал основы рус¬ской жизни в знаменитом трехсоставном лозунге: "Православие, Самодержавие, Народность". Уходящая Русь оставила его России грядущей как духовное и политическое завещание — но как мало оказалось людей, способных правильно понять и верно оценить всю необходимость строгого и бережного соблюдения именно такой последовательности русских зиждительных начал.
Державная мощь должна стоять первой, — решили патриоты-государственники, ревнители имперской идеологии. "Самодер¬жавие, Православие, Народность" — получилось у них. Да нет же, — возражали панслависты, — именно народное, национальное начало является основным. Их лозунг выглядел как "Народность, Самодержавие, Православие". И что же? Сегодня, по прошествии стольких лет и по пролитии столь великой крови в хаосе русских смут, мы просто обязаны ясно понять — сколь гибельными оказались все эти внешне благонамеренные перестановки.
Ибо без веры, без Церкви, без святынь — России нет и не может быть...
НИГИЛИЗМ
НИГИЛИЗМ КАК ФОРМА самосознания русской интелли¬генции есть идея тотального отрицания. Сформировавшись как слой безродный, бескорневой, лишенный маломальского поня¬тия о настоящей духовной жизни, но наделенный безмерной интеллектуальной гордыней, интеллигенция стала главным раз¬рушителем традиционных ценностей русской жизни. Нигилизм явился закономерным итогом отщепенчества "образованного" слоя России от основ подлинно русского мировоззрения. При этом нравственное убожество нигилизма, отвергавшего религию, да и вообще всякую независимую этику и мораль (вот они — истоки "классового подхода кявлениям"), подменявшего мораль¬ные категории началами "пользы" и "удовольствия" — ничто перед жутью его практического применения.
Возрастая в лоне западничества, нигилизм воспринял в себя его худшие черты. Появившийся на исторической сцене разно¬чинец (точнее сказать — "бесчинец", лишенный традиционных сословных связей в жизни) придал явлению еще более дикие формы. Началась, по меткому выражению протоиерея Георгия Флоровского, "роковая болезнь — одичание умственной совести". "Человеческая личность шире истины" — это безумное утвержде¬ние "народника" Михайловского* становится определяющим ха-рактер времени. Утрачивается сама потребность в Истине, теря¬ется познавательное смирение перед действительностью, и в безбожной "свободе" человек являет собой жалкую картину сре¬доточия разрушительных и гибельных страстей.
Все было бы не столь ужасно, если бы вождями нигилизма остались люди, подобные Чернышевскому и Добролюбову: недо¬учившиеся семинаристы, разгневанные разночинцы и разочаро¬вавшиеся поповичи (а оба кумира "передовой общественности" вышли из духовного сословия) не являли собой серьезной опас¬ности. Убогость их мировоззрения и скудость творческих воз¬можностей вскоре породили бы ответную реакцию (что, кстати, и случилось, когда в конце века интеллигенция ударилась в богоискательство). Но, к несчастью, дело этим не кончилось, и нигилизм стал страшным орудием в руках настоящих изуверов-фанатиков.
Эти люди не строили никаких иллюзий. Они видели зло, всемерно потворствовали и сознательно служили ему. "Страсть к разрушению есть творческая страсть", — слова Михаила Бакуни¬на говорят сами за себя...
* Бердяев называет его "властителем дум левой интеллигенции". Хороша интеллигенция, избирающая себе таких "властителей" и руководствую¬щаяся в своих "думах" такими учениями! Интересно сравнение с днем сегодняшним: сто пятьдесят лет минуло, а ничего не изменилось. Увы! Они так ничего и не поняли, так ничему и не научились...
Нужно зажечь мировой пожар, разру¬шить старый мир, а для этого все средства хороши. Русь расчет¬ливо и цинично звали к топору, предполагая (весьма основатель-но, как показала история) в хаосе страшного русского бунта достичь своих богоборческих целей.
БЮРОКРАТИЧЕСКИЙ КОНСЕРВАТИЗМ
ПОД ЭТИМ условным названием скрывается явление, практи¬чески не исследованное до сих пор. Самосознание русского чи¬новничества, бывшего опорой и основой государственной власти в Императорской России, до сих пор оставалось за рамками внимания историков. Мы как-то традиционно удовлетворялись карикатурными персонажами гоголевского Городничего, грибоедовского Скалозуба и иных, подобных им литературных фигур, совершенно забывая, что с петровских времен влияние бюрокра¬тии (далеко не всегда отрицательное) постоянно росло, а после реформ Сперанского (и проводившейся в том же духе политики Николая I) чиновничество фактически несло на своих плечах весь груз ответственности за судьбу России.
Простая справедливость требует признать несомненные за¬слуги русского чиновника в устроении и упорядочении всех обла¬стей жизни страны, во всех успехах и победах Империи, во всем том, что составило славу и доблесть России в XVIII—XIX веках. Столь же безусловна и несомненна огромная доля вины чинов¬ной бюрократии в катастрофе, постигшей Россию в начале XX века. Потому-то и представляет значительный практический интерес анализ мировоззрения русского административного со¬словия.
В жизни оно выражалось не языком идей, понятий или слов, а языком законов, практических действий и политических ре¬шений. Даже и не будучи оформлена словесно, идеология, лежа¬щая в основании этих решений и действий, была вполне опреде¬ленна и ясна. В ее истоках лежало представление о ведущей, решающей роли государства во всех областях человеческой жиз¬ни.
К сожалению, искажение основ русского домостроительства не обошло стороной и государственный аппарат. Стремление подчинить ему всякую человеческую деятельность, все проявле¬ния человеческого духа вступало в явное противоречие с право¬славным мировоззрением. Утратив чуткость к благодатному духу Церкви, рассматривая селишь как один из государственных институтов, этакий "департамент по улучшению нравов народа", бюрократия стремилась поставить под контроль светской власти все стороны церковной деятельности, да и само духовенство.
При таком развитии событий Самодержавное Царство, из¬давна одухотворявшееся христианскими идеалами служения и долга, мало-помалу превращалось в абсолютистскую монархию по западно-европейскому образцу, а сам Самодержец — в просто¬го главу государственного аппарата (нечто вроде современного президента, наделенного неограниченными полномочиями). Не случайно Лев Тихомиров — раскаявшийся террорист-народово¬лец, ставший впоследствии выдающимся теоретиком монархиз¬ма, — назвал как-то абсолютизм "идеей демократической".
Искажалась сама идея Божественного происхождения верхов¬ной власти, размывались ее религиозные, вероисповедные осно¬вы. Согласно бюрократическому воззрению на Царя как на главу административной системы управления государством, он, яко¬бы, "делегирует" часть своей власти каждому чиновнику. Кажется, Константин Леонтьев, понимавший и чувствовавший, какие опасности грозят России, метко выразил эту идею так: "каждый урядник есть тоже немножко Помазанник Божий". Призванный Господом к великому служению, русский народ постепенно низ¬водился к роли детали в грандиозном государственном механиз¬ме Империи.
Многие видели эти искажения и в меру сил пытались испра¬вить их, но лишь немногие понимали, к чему все это может привести...
ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЯ, К КОТОРЫМ НЕ ПРИСЛУШАЛИСЬ
"КАК БЫ НИ БЫЛА громадна власть государственная, она утверждается ни на чем ином, как на единстве духовного само¬сознания между народом и правительством, на вере народной: власть подкапывается с той минуты, как начинается раздвоение этого, на вере основанного сознания", — писал Константин Пет¬рович Победоносцев, предупреждая общество о возможных страшных последствиях "расцерковления" русского самосозна¬ния (4). — "На правде основана всякая власть, и поелику правда имеет своим источником и основанием Всевышнего Бога и закон Его, в душе и совести каждого естественно написанный,
— то и оправдывается в своем глубоком смысле слово: несть власть, аще не от Б о г а..." (Рим. 13:1).
Знаменитый обер-прокурор Святейшего Синода, пользовав¬шийся полным доверием и поддержкой монарха, Победоносцев приложил немало сил, чтобы остановить сползание России в пропасть. "Великое и страшное дело — власть, — пытался втолко-вать он осуетившемуся обществу, — потому что это дело свя¬щенное... Власть — не для себя существует, но ради Бога, и есть служение, на которое обречен человек. Отсюда и безграничная, страшная сила власти, и безграничная, страшная тягота ее (5).
Неспособная понять высоту и важность предлагавшегося ей поучения, "либеральная общественность" возненавидела Победо¬носцева, клеймя его "реакционером" и "мракобесом". "В каком невежестве и в какой дикости ума растет и развивается эта масса недоучек или пролетариев науки, — сокрушался он, — воспитан¬ная на статьях либеральных газет, на нелепых прокламациях, на подпольных памфлетах, на слухах и сплетнях, из уст в уста передающихся...".
Не желая отступать перед чернью, Победоносцев сражался за Россию до конца. " Мне ставится в вину дело, -- писал он Николаю II, — которое я считаю в нынешнее время самым важным и нужным для России делом, — ибо в народе вся сила государства, и уберечь народ от невежества, от дикости нравов, от разврата, от гибельной заразы нелепых возмутительных учений — можно только посредством Церкви..." (6).
В своей борьбе Константин Петрович не был одинок, но -мало, ох, мало было у него соратников. Одним из них — выдаю¬щимся во всех отношениях — стал Лев Александрович Тихо¬миров.
Участник заговора против Александра II, террорист, извест¬ный в подполье под кличкой "Тигрыч", приятель Желябова, Лав¬рова и Плеханова, без пяти минут жених Софьи Перовской, беглец, эмигрировавший из России, спасаясь от полиции, — он неожиданно раскаялся, был прощен Александром III и, вернув¬шись на родину, превратился в крупнейшего теоретика монар¬хизма, редактора самой монархической газеты России — "Мос¬ковских ведомостей", советника Столыпина.
"Вопрос сегодня стоит так: возрождение или гибель", — писал Тихомиров, предупреждая общество о существовании могущест¬венных сил, заинтересованных в разрушении России. "Еще в 1879—1881 годах, — говорил он, — я, переживая жизнь заговорщика, почувствовал, что мы все..., воображая делать все по-свое¬му, действуем, однако, словно пешки... в виду достижения цели не нашей, а какой-то нам неизвестной... Я уже давно не мог отрешиться от ощущения какой-то всесильной руки, нами дви-гающей..." (7).
Осознание спасительной роли Церкви пришло к Тихомирову позже, "впоследствии, когда мой хаос мыслей начал улегаться, и я действительно... отрекся от старых нелепых идеалов, стал христианином, понял цели жизни личной, а потому и социаль-ной..." (8). С этого момента бывший народоволец-террорист пре¬вратился в православного патриота, национально мыслящего приверженца традиционного российского самодержавия. До са¬мой смерти (он умер в 1923 году, пережив кошмар революции и гражданскую войну) не перестал Тихомиров утверждать, что русский идеал требует "не разрушать общество, а хранить его и улучшать, вести по возможности к совершенству", что такое со¬вершенство — "не разделение, а союз: союз людей с Богом, Государства с Церковью и братский союз людей между собой".
В последние десятилетия перед революцией немногие уже понимали это во всей полноте и определенности. "Молиться надо! — писал в 1901 году русский духовный писатель Сергей Алек¬сандрович Нилус. — Что-то грозное, стихийное, как тяжелые свинцовые тучи, навалилось непомерною тяжестью над некогда светлым горизонтом Православной России. Не раз омрачался он: тысячелетняя жизнь нашей родины не могла пройти без бурь и волнений в области духа, но корабль Православия, водимый Духом Святым среди ярившихся косматых волн, смело и уверен¬но нес Россию к цели ее, намеченной в Предвечном Совете...
Бог избрал возвеличенную Им Россию принять и до скончания веков блюсти Православие — истинную веру, принесенную на землю для спасения нашего Господом Иисусом Христом. Мановением Бо¬жественной Десницы окрепла Православная Русь на диво и страх врагам бывшим, настоящим и... будущим, но только при одном непременном условии — соблюдении в чистоте и святости своей веры.
С непонятной жаждой новизны стремились мы вступить в XX век. Точно некая незримая сила толкала нас разорвать нео¬бузданным порывом цепи, связующие наше настоящее со всеми заветами прошлого... Наши первые шаги на пути нового столе¬тия ознаменовались ярко и резко выраженными стремлениями сбросить с себя ярмо устоев нашей духовной жизни и , и в безумии своем мы первый удар нанесли под самое сердце свое — в наше Православие" (9).
Плоды не заставили себя долго ждать: через шестнадцать лет после написания этих строк Россия рухнула в бездну.
ПЛАЧ МОЙ...
РУССКАЯ ПРЕДРЕВОЛЮЦИОННАЯ
ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ ГЛАЗАМИ
ПОДВИЖНИКОВ ЦЕРКВИ
В ТЕЧЕНИЕ XIX ВЕКА в России не было, пожалуй, ни одного сколь-либо значительного духовного авторитета, не предупреж¬давшего общество о гибельных последствиях расцерковления русской жизни. Преподобный Серафим Саровский и оптинские старцы, митрополит Филарет Московский, святители-подвиж¬ники Игнатий Брянчанинов и Феофан Затворник, святой правед¬ный отец Иоанн Кронштадтский и глинский старец Порфирий - целый сонм просвещенных благодатию Божией прозорливцев предостерегал, обличал, вразумлял, молил: одумайтесь! Отринь¬те лукавую мудрость века сего, вернитесь к жизни, основанной на камне веры и Законе Божием...
Но, увы! Назидая и врачуя, даже Господь Всемогущий не насилует свободной воли человека, соблюдая неприкосновенным наше богоподобие, дарованное при сотворении и предполагаю¬щее произвольный выбор и полную ответственность за его по¬следствия. Россия, ослепленная своим внешним величием и державным блеском, выбирая, каким путем ей идти дальше, все больше и больше уклонялась от пути духовного — тяжелого, тесного, но единственно спасительного и правого.
Обер-прокурор Святейшего Синода граф Александр Петрович Толстой не раз обращался к оптинским старцам, прося вразум¬ления и совета. Дважды, в 1866 и 1871 годах, писал он к препо¬добному Амвросию по случаям исключительным, нуждаясь в духовном толковании становившихся ему известными тревож¬ных знамений. Старец ответствовал, что знамения сии могут означать "настоящее положение нашей Церкви, в которой свет веры едва светится, а мрак неверия, дерзко-хульного вольнодум¬ства и нового язычества всюду распространяется, всюду прони¬кает".
Отмечая опасность положения, он писал Толстому: "Если и в России, ради презрения заповедей Божиих и ради ослабления правил и постановлений Православной Церкви, и ради других причин, оскудеет благочестие, тогда уже неминуемо должно по¬следовать конечное исполнение того, что сказано в конце Библии, то есть в Апокалипсисе Иоанна Богослова..." В 1878 году отошел от земной суеты в жизнь вечную знаменитый старец Глинской пустыни архимандрит Илиодор. За несколько лет до кончины он сподобился пророческого видения, о котором поведал своим ближайшим духовным чадам.
"Пришли мы к нему один раз, — повествует иеромонах Домн, присный ученик старца, — вечером, и застали его в келий сидяща скорбна и даже уныла. В келий старца был полумрак; горела одна лампада. Старец встретил нас молчаливым благословением и сидел безмолвный и скорбный. Сели и мы "при ногу учителеву", ожидая, когда сам он благословит начать беседу. И невольно сердце наше исполнилось какого-то тяжкого предчувствия.
И обратил к нам слово свое старец великий:
"Чадца мои! Видите вы меня ныне скорбна. Поведаю вам, откуда мне и сия скорбь належит. На сих днях читал я Откровение святого апостола и тайнозрителя Иоанна Богослова; и возжелала душа моя уведать: доколе же Господу Богу угодно будет долготерпеть все умножающимся беззакониям мира. И был я в духе, и вижу: се восходит от востока звезда пресветлая и великая, и вокруг той звезды — звезды меньшие, но тоже яркие и светлые. Прошла эта звезда со своими звездами по небосклону и склони¬лась к западу. И сказал мне некий голос:
Се — звезда Императора Александра Благословенного!
Посем иную звезду узрел я восходящей с востока с окружаю¬щими ее звездами. И та звезда, и те звезды горели блеском великим и славным, и так же прошли они по небесному своду, и так же сокрылись на западе. И голос возвестил мне:
Се — звезда Императора Николая Павловича!
И иную звезду увидел я на востоке; и была та звезда, как и прежние, окружена звездами; но яркий свет их был, как цвет крови. И звезда та не дошла до своего запада и исчезла как бы в преполовении пути своего. И было мне грозное и страшное слово:
Се — звезда ныне царствующего Государя Александра Нико¬лаевича. А что пресеченным путь его зришь, то ведай: Царь сей среди бела дня лишен будет жизни рукой освобожденного им раба на стогнах верноподданной столицы. Безумное, страшное свершится злодеяние!"
И исполнились при этих словах сердца наши великой скорби и жалости. Уже были, правда, покушения на жизнь Государя, но душа наша не допускала даже помысла о насильственной смерти венчанного Помазанника Божия, которую уже провидел духом Богодухновенный старец... Старец же продолжал:
"И вижу я на востоке иную звезду, окруженную своими звез¬дами. Вид же, величина и блеск ее превосходили все виденные до того звезды. Но и сей звезды дни таинственно были сокращены.
Се — звезда Императора Александра III! — возвестил мне вещий голос.
И посем узрел я..."
Но далее старец уже не продолжал своей речи, и, склонив главу, тихо заплакал. Прослезились, на него глядя, и мы, и, помолчав мало, спросили:
— Что же дальше?
— Поведаю вам, чадца, только одно, неции от зде стоящих возжелают смерти, но смерть убежит от них..."* (10).
Наблюдая все усиливающееся богоотступничество в русском народе, его постепенный отход от веры и Церкви, горевал и святитель Феофан, затворник Вышенский. Велегласно преду¬преждал подвижник о неотвратимости кары Божией, свидетель¬ствовал, что выльется она в форму кровавой революции, приво¬дил в пример Францию с ужасами якобинского террора.
"Сколько знамений показал Господь над Россией, — писал он, — избавляя ее от врагов сильнейших, и покоряя ей народы. Сколько даровал ей постоянных сокровищниц, источающих не¬престанные знамения — в святых мощах и чудотворных иконах, рассеянных по всей Руси! И, однако ж, во дни наши россияне начинают уклоняться от веры: одна часть совсем и всесторонне падает в неверие, другая отпадает в протестантство, третья тайком сплетает свои верования, в которых думает совместить и спири¬тизм, и гносеологические бредни с Божественным Откровением.
* Старец почил в 1878 году. Этот его разговор с учениками происходил в 1872-м или 1873-м. Предсказаны: гибель Александра II от рук бомбиста-народовольца, апогей русской государственной мощи при Алексан¬дре III и его внезапная смерть (славившийся огромной силой и желез¬ным здоровьем Государь скончался неожиданно для всех), потрясения, ожидавшие страну в царствование Николая II. Впервые беседа старца была опубликована С. Нилусом уже в самом начале XX века. В настоя¬щей редакции она взята из издания 1911 года (11).
Зло растет: зловерие и неверие поднимают голову; вера и Православие слабеют. Ужели мы не образумимся? И будет, на¬конец, то же и у нас, что, например, у французов...Что там сделалось в малом объеме, того надобно ожидать со временем в больших размерах... Спаси нас, Господи!"
"Нас увлекает просвещенная Европа, — сетует святитель. — Да! Там впервые восстановлены изгнанные было из мира мерзости языческие; оттуда уже перешли они и переходят к нам. Вдохнув этот адский угар, мы кружимся, как помешанные, сами себя не помня". "Западом и наказывал и накажет нас Господь, а нам в толк не берется. Завязли в грязи западной по у ш и, и все хорошо. Есть очи, но не видим, есть уши, но не слышим, и сердцем не разумеем. Господи, помилуй нас! Пошли свет Твой и истину Твою!" "Если у нас все пойдет таким путем, то что дивного, если и между нами повторится конец осьмнадцатого века со всеми его ужасами? Ибо от подобных причин подобные бывают и следствия!"
Замечательно то, что сам Феофан Затворник — кротчайший, благостнейший и любвеобильный архипастырь — был немило¬сердно суров и беспощадно строг ко всем сеятелям безверия и нечестия. Говорят, что одной из причин его ухода с епископской кафедры в затвор была именно необыкновенная, голубиная кро¬тость подвижника, мешавшая ему делать необходимые выговоры и замечания неисправным подчиненным (12). И вот такой крот¬чайший святитель со всей суровостью обрушивается в своих письмах на богоборцев-материалистов, требуя запретить им раз-лагать народ под угрозой... смертной казни!
"Всюду ахают и охают: Беда! Беда! И беда видна, — пишет он. — Но никому и в голову не приходит загородить и завалить источник беды. Как шла французская революция? Сначала рас¬пространились материалистические воззрения. Они пошатнули и христианские, и общерелигиозные убеждения. Пошло поваль¬ное неверие: Бога нет, человек — ком грязи, за гробом нечего ждать...
Что у нас? У нас материалистические воззрения все более приобретают вес и обобщаются... Выходит, что и мы на пу¬ти к революции. Как же быть? Надо свободу замыслов пресечь — зажать рот журналистам и газетчикам. Неверие объ¬явить государственным преступлением. Материальные воззре¬ния запретить под смертной казнью. Материальные воззрения чрез школы распространяются... Кто виноват в этом? Правитель¬ство. Оно позволило. Следовательно, кому следует все это пре¬сечь? Правительству".
В своем призыве к власти вспомнить ее верозащитный долг, осознать себя как гарант преемственности русской жизни и со¬блюдения неприкосновенными ее исконных святынь владыка Феофан не был одинок. Могучий глас Кронштадтского старца, святого праведного отца Иоанна, вторил грозным предупрежде¬ниям архиерея.
"Если в России так пойдут дела и безбожники и анархисты-безумцы не будут подвергнуты праведной каре закона, — пред¬рекал он, — и если Россия не очистится от множества плевел, то она опустеет, как древние царства и города, стертые правосудием Божиим с лица земли за свое безбожие и свои беззакония. Ви¬новно и высшее правительство, потворствующее беспорядкам... Безнаказанность в России в моде, ею щеголяют... Так и впредь будет при слабом управлении. Бедное отечество, когда-то ты будешь благоденствовать? Только тогда, когда будешь держаться всем сердцем Бога, Церкви, любви к Царю и Отечеству и чистоты нравов..." "Да, через посредство державных лиц Господь блюдет благо царств земных и особенно благо мира Церкви Своей, 'не допуская безбожным учениям, ересям и расколам обуревать ее, — и величайший злодей мира, который явится в последнее вре¬мя, Антихрист, не может появиться среди нас по причине само¬державной власти, сдерживающей бесчинное шатание и нелепое учение безбожников" (13).
О потрясениях, ожидающих осуетившийся мир, задолго до революции предупреждал святитель Игнатий Брянчанинов, епи¬скоп Кавказский и Черноморский.
"Идут, идут страшнее волн всемирного потопа, истребившего весь род человеческий, идут волны лжи и тьмы, окружают со всех сторон, готовы поглотить вселенную, истребляют веру во Христа, разрушают на земле Его Царство, подавляют Его учение, повреж¬дают нравы, притупляют, уничтожают совесть, устанавливают владычество всезлобного миродержца".
"Когда мир будет провозглашать и превозносить свое преус¬пеяние, водворение высшего благоденствия, нерушимого спо¬койствия, "тогда внезапно нападет на них всегубительство" (1 Сол. 5:3)... К чему, в видах Божиих, существовать долее миру, когда мир, то есть человечество, отвергает совершенно ту цель, для которой предоставлено ему Богом странствование на земле...
Кратковременная земная жизнь принимается за вечность, — сетовал святитель, — все силы души и тела истощаются челове¬ком..., приносятся в жертву нелепой, несбыточной мечте: исто¬щаются они на устройство высшего плотского благоденствия...
Льстит гибельная мечта человекам на всем пути земной жизни; изменяет им на конце жизни, предает их действительности, оставляет ни с чем. Они вступают в вечность нисколько не подготовленные к ней, нисколько не ознакомленные с нею. Этого мало: они вступают в нее, усвоив себе настроение, вполне враж¬дебное к ее духовным благам, к собственному благополучию в ней. Где место за гранями времени для таких плевелов? Нет и не может быть для них иного места во вселенной, как в бездне ада..." (14).
Прошло лишь несколько десятилетий с момента написания этих строк, и России на собственном жестоком опыте пришлось убедиться в их справедливости. Бездна ада разверзлась перед ней еще на земле — ужасы революции превзошли все, что могло измыслить человеческое предвидение. Многие тогда (жаль, что поздно!) поняли справедливость горьких слов святителя Феофа¬на: " Издавна охарактеризовались у нас коренные стихии жизни русской, так сильно и полно выражающиеся привычными сло-вами: Православие, Самодержавие, Народность. Вот что надобно сохранять! Когда ослабеют или изменятся сии начала, русский народ перестанет быть русским. Он потеряет тогда свое священное трехцветное знамя".
ЛИТЕРАТУРА
1. Киреевский И. В. ПСС, М., 1911, т. 1, с. 219.
2. Ч а а д а е в П. Я. Сочинения и письма. СПб, 1914, т. 2.
3. Луначарский А. В. Религия и социализм. СПб, 1908., ч. 1, с. 146.
4. Победоносцев К. П. Великая ложь нашего времени. М., 1993, с. 205.
5. Т а м ж е, с. 184.
6. Т а м ж е, с. 631-632.
7. Воспоминания Льва Тихомирова. М.—Л., 1927, с. 287.
8. Т а м ж е, с. 291.
9. Н и л у с С. А. Великое в малом. См. также: "Близ есть при дверех". Сергиев Посад, 1917, с. 9-10.
10. Н и л у с С. А. Святыня под спудом. Сергиев Посад, 1911, с. 303-304; 309-310.
11. Там же, с. 311-312.
12. См. очерк о святителе Феофане архиепископа Аверкия: "Провозве¬стник кары Божией русскому народу". Джорданвилль, 1964.
13. Прекрасным описанием подвижнической жизни о. Иоанна, его про¬рочеств, чудес и исцелений является двухтомник И. К. Сурского 'Отец Иоанн Кронштадтский". Форрествиль, 1979—1980.
14. Святитель Игнатий Брянчанинов. О кончине мира. СПб, 1992, с. 19, 33.
ОТЫДИТЕ ОТ МЕНЕ, ДЕЛАЮЩИЙ БЕЗЗАКОНИЕ
творцы катаклизмов
ИЗНЬ ВСЯКОГО НАРОДА, всякого чело¬веческого сообщества зиждется на единстве мировоззрения, определяющего моральные, этические и религиозно-нравственные нор¬мы поведения. Жизнь личная и семейная, общественная и государственная в равной степени зависят от того, что признается людьми допустимым, а что нет, что почи¬тается за благо, а что — за зло, какой смысл полагается в челове¬ческом бытии и какова его высшая, вечная, непреходящая цель. На протяжении всей истории человечества именно религия являлась тем нравственно-организующим, скрепляющим нача¬лом, которое объединяло народы вокруг идеалов, придавало кре¬пость национальным государствам и единообразие националь¬ному характеру. Различия в быте, психологии, семейном укладе и исторической судьбе народов и стран коренятся прежде всего в области религиозной, духовной.
Понятно, что столкновения противоречивых, порой взаимо¬исключающих религиозных вероучений, содержащих "разно¬именный" духовный заряд, не могли обойтись без потрясений. Подавляющее большинство войн имело в истории характер ре¬лигиозный, а такие глобальные военные противостояния, как, например, вооруженная борьба ислама и христианства, длились, то затухая, то вспыхивая вновь, на протяжении многих веков.
Но ни одно из подобных столкновений ни по ожесточенности борьбы, ни по масштабам, ни по своим последствиям не может сравниться с религиозной войной, вот уже два тысячелетия упорно и непрерывно ведущейся иудаизмом против Церкви Хри-стовой. Духовные начала двух сторон совершенно противополож¬ны и непримиримы. Дело в том, что современный иудаизм не имеет, в христианском понимании, никакого положительного религиозного содержания. С того момента, как иудеи распяли Мессию, Иисуса Христа, Сына Божиего, Которого они должны бы были принять с благоговением и любовью, ибо именно им Бог доверил знание о том, что Христос придет спасти человека от греха, — с этого момента основой иудаизма стало воинствую¬щее антихристианство.
Отсюда — все сложности русско-еврейских отношений, ибо Святая Русь веками сознавала себя как защитницу и главную хранительницу христианских святынь, равно в области духовной и государственной. Рассуждая о русской истории, говоря о при-чинах помрачения религиозного самосознания русских людей, приведшего к гибели православную российскую государствен¬ность, невозможно избежать обсуждения этого вопроса. Тема давно назрела, надо лишь подойти к ней без ненависти и злобы, раздражения и лукавства — с искренним желанием понять...
Во-первых, следует четко уяснить себе, что нам предстоит проблема духовная, проблема межрелигиозных, но вовсе не меж¬национальных отношений. Церковь не делит и никогда не делила своих чад по национальному признаку. В сонме православных святых лик подвижников-евреев (начиная с апостолов) занимает свое место наряду с угодниками Божиими, призванными благодатию Его из среды иных народов — безо всякого различия. Смешение понятий религиозных и национальных частично име¬ет свое оправдание в том, что именно религия определяет наци¬ональный характер народа в целом, однако ставить здесь знак равенства было бы опрометчиво.
Это, кстати, хорошо понимали в дореволюционной России. Следствием подобного понимания и явился тот факт, что Импе¬ратор Всероссийский не разделял своих подданных по нацио¬нальной принадлежности. У него не было подданных татар, яку¬тов или лезгинов — нет! Были подданные православного, мусуль¬манского или иудейского вероисповедания. Если бы из этого понимания были сделаны своевременные и правильные выводы, мы, возможно, избежали бы многих скорбей и тягот...
Во-вторых, необходимо осознать, что суть проблемы заклю¬чается в непримиримом противоречии двух религиозных мировоззрений, соответственно определяющих идеалы народного бы¬тия, нравственные нормы и понимание смысла жизни. Проти-востояние это обостряется тем, что в самосознании обоих наро¬дов чрезвычайно сильны идеи избранничества, мессианства, осо¬бого служения.
Здесь, пожалуй, мы приближаемся к пониманию главной причины многих катаклизмов, потрясавших русскую жизнь на протяжении веков. "Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих" (Мрк.10, 45), — засвидетельствовал Хри¬стос, проходя Свой крестный путь. Жертвенность и самоотверже¬ние стали основополагающими заповедями христианской нрав¬ственности. В полном соответствии с нею русское самосознание всегда воспринимало свое избранничество как обязанность послужить ближним своим. Русский народ сознавал свою задачу народа-богоносца в том, чтобы служить хранителем истин веры, давая возможность любому желающему припасть к этому источнику живой воды, приснотекущему в жизнь вечную и блаженную.
Иное понимание избранничества предполагает иудаизм. "Ев¬реи приятнее Богу нежели ангелы", "как человек в мире высоко стоит над животными, так евреи высоко стоят над всеми народа¬ми на свете", — учит Талмуд (1). Это вероучение основывается на том утверждении, что иудеи Самим Богом избраны для гос¬подства и должны всемерно стремиться к достижению этой цели. Отсюда проистекает еще одно фундаментальное положение иуда¬изма, гласящее, что иудей не имеет никаких нравственных обя¬зательств перед иноверцем. Понятия справедливости и милосер¬дия, честности и благодарности, с этой точки зрения, неприме¬нимы к христианину или мусульманину, ибо они, строго говоря, не могут даже считаться людьми...
Итак: православное понимание своего избранничества есть понимание обязанности служить ближнему своему.
Избранничество же иудея есть избранничество на господство над окружающими людьми.
Понятно, что соприкосновение столь разительно отличаю¬щихся взглядов на жизнь и на свое место в ней не могло не вызывать явлений болезненных, разрушительных, катастрофич¬ных. Русская история — лучшее тому подтверждение.
Иудейские купеческие колонии появились на русских землях в эпоху расцвета Киевской Руси, поддерживавшей оживленные торговые связи с богатой Византией на востоке и христианскими государствами Западной Европы. Но уже в 1069 году произошел первый конфликт, в результате которого они надолго потеряли право селиться в России.
Летопись Нестора так описывает случившееся: "Киевляне же... жидов многих побили... за то, что сии... Христианом вред чинили". Когда же мятеж закончился свержением князя Святополка, покровительствовавшего иноверцам, и вместо него "прият Владимир престол со удовольствием всего народа", тогда "проси¬ли его всенародно о управе на жидов, что... при Святополке имели великую свободу и власть, через что многие купцы и ремеслен¬ники разорилися; они же многих прельстили... Владимир же отвечал им: "..Для того немедленно созову князей на совет".
И вскоре послал всех звать по Киеву. Когда же князи съехались на совет у Выдобича, по долгом рассуждении установили закон таков: "Ныне из всея Руския земли всех жидов со всем их име¬нием выслать и впредь не впусчать..." (2).
На протяжении многих веков русская государственная власть строго следила за выполнением этого решения. Ересь "жидовствующих", занесенная иудеями в Новгород в конце XV века и серьезно осложнившая церковную и государственную жизнь на целых тридцать лет, только усилила подозрительность. Россий¬ские самодержцы хорошо запомнили преподанный им урок.
"Жидам ездити в Россию с торгами не пригоже, — говорил Иоанн Грозный, — для того, что от них многия лиха делаются, что отравные зельи привозили в Россию и христиан от христи¬анства отводили" (3). То, что во время Смуты начала XVII века за Лжедмитрия II выдавал себя ловкий авантюрист еврейского происхождения, лишь подтвердило правильность опасений.
"Хочу видеть у себя, — говорил Петр I, — лучше народы магометанской и языческой веры, нежели жидов: они — плуты и обманщики. Я искореняю зло, а не распложаю его". Несмотря на это, иудеи все же проникали на территорию империи, так что уже Екатерина I в своем указе "О высылке жидов из России", вышед¬шем 26 апреля 1727 года, повелела "тех всех выслать вон из России за рубеж немедленно, и впредь их ни под каким образом в Россию не впускать и того предостерегать во всех местах на-крепко" (4).
Государыня Елизавета Петровна высказалась по этому поводу еще определеннее: "Жиды в нашей империи под разными видами жительство продолжают, от чего не иного какого плода, но токмо. яко от таковых имени Христа Спасителя ненавистников нашим верноподданным крайняго вреда ожидать должно... Оных ни под каким видом в нашу империю ни для чего не впускать, разве кто из них захочет быть в христианской вере... таковых крестя, жить им позволить..." (5).
Последнее высказывание Государыни особенно примечатель¬но, ибо подтверждает отсутствие националистической подоплеки в действиях русской власти: иудей, принимавший Православие (аще таковой находился), обладал совершенно теми же правами, что и любой другой российский подданный. Более того, когда в состав России в конце XVIII века в результате так называемых "разделов Польши" вошли земли с проживающими на них иуде¬ями, общим числом около миллиона душ, русское правительство приняло все меры для обеспечения их равноправия. Указом Екатерины II от 1791 года они были уравнены в правах с купца¬ми, ремесленниками и мещанами тех городов и местечек, в которых проживали на момент присоединения к Российской империи.
Повелением Александра I в 1802 году был даже образован специальный "комитет о благоустройстве евреев". Но как только выяснилось, что его деятельность клонится к тому, чтобы разра¬ботать перечень мер, направленных на смягчение религиозно-бытовой обособленности иудейских общин, — кагалы (органы местного самоуправления иудеев) заняли по отношению к коми¬тету резко отрицательную позицию. На всех иудеев был наложен ими специальный "процентный сбор, необходимый для устране¬ния намерения правительства относительно евреев" (6). Проще говоря, путем специального тайного налога были собраны огром¬ные суммы для подкупа чиновников и приостановления "небла¬гоприятного" развития событий, что и было сделано. О влиянии иудеев говорит также тот факт, что по их "просьбам" (обильно, разумеется, подкрепленным деньгами), в результате интриг от деятельности комитета был устранен Г. Р. Державин, знаменитый русский поэт, занимавший тогда место министра юстиции.
Быстро растущая финансовая и политическая мощь иудей¬ской диаспоры в Европе вызвала серьезную озабоченность хри¬стианских правительств. Она особенно усилилась после того, как по всему континенту в 1848 году прокатилась судорога револю¬ций, слишком похожих друг на друга, чтобы быть случайными, слишком хорошо скоординированных, чтобы быть стихийными, слишком ясно выказавших свой антихристианский характер, чтобы это могло остаться незамеченным. Эта волна разбилась о подножие трона Императора Всероссийского, но стало ясно, что разрушительный процесс, набиравший силу со времен Великой французской революции, перешел в новое качество.
"Миром управляют совсем не те, кого считают правителями люди, не знающие, что творится за кулисами", — предупреждал Бенджамин Дизраэли, граф Биконсфилд, лидер консервативной партии Англии, премьер-министр Великобритании в 1868 и 1874—1880 годах. "Существует политическая сила, редко упоми¬наемая, — говорил он, — я имею в виду тайные общества. Не¬возможно скрыть, а потому и бесполезно отрицать, что значи¬тельная часть Европы покрыта сетью этих тайных обществ по¬добно тому, как поверхность земного шара покрыта сейчас сетью железных дорог... Они... стремятся к уничтожению всех церков¬ных установлений", — констатировал Дизраэли, возмущаясь, что "почтенные граждане Англии, столь бережливые и религиозные, аплодируют маневрам тех, кто нападает на собственность и на Иисуса Христа, видя в этом прогресс либерализма".
Будучи сам крещеным евреем, Дизраэли мог не бояться столь модных сегодня обвинений в "антисемитизме", и поэтому еще в 1846 году предупреждал, что готовящаяся "мощная революция развивается полностью под еврейским руководством" (7).
Вскоре после смерти лорда Биконсфилда, последовавшей в 1881 году, его худшие опасения получили новое документальное подтверждение. Некто Джон Редклиф опубликовал в Англии "Обозрение политико-исторических событий за последнее деся-тилетие", в которое он включил попавшую к нему запись выступ¬ления иудейского раввина на одном из тайных собраний (8).
"Христианская Церковь — один из опаснейших наших врагов, — сказал раввин, — и мы должны упорно трудиться, чтобы ослабить ее влияние. Мы должны сколько возможно стараться привить к умам, преданным христианской религии, идеи свобо-домыслия, скептицизма, раскола, вызывать религиозные препи¬рательства и споры в многочисленных ответвлениях и сектах христианства. Будем действовать логически, начнем с унижения и умаления качеств их священнослужителей; объявим им откры¬тую войну, вызовем подозрение к их набожности, благочестию и поведению хотя бы орудиями осмеяния и издевательства...
Сколько уже веков ученые наши упорно и отважно борются с крестом, и ничто до сего времени не заставило их отступить. Народ наш постепенно возвышается и власть его с каждым днем увеличивается... Восемнадцать веков принадлежали врагам на¬шим, но век настоящий и будущие должны нам принадлежать — нам, народу Израиля, и это будет так...
Каждая война, каждая революция, каждое политическое или религиозное потрясение в христианском мире приближают нас к тому моменту, когда высшая цель наша будет достигнута на¬ми...*.
Подвигаясь таким образом шаг за шагом вперед по начертан¬ному пути и соблюдая свойственные нам стойкость и твердость, мы оттесним христиан и уничтожим их влияние. Уже мы будем диктовать миру, во что он должен верить, что чтить и что про-клинать. Может быть, некоторые личности и восстанут против нас..., но покорные и невежественные массы будут нас слушать и держать нашу сторону. Раз мы будем хозяевами прессы, от нас будет зависеть внушать те или иные понятия о чести, добродете¬ли, прямоте характера... Мы с корнем вырвем веру и поклонение тому, что до сих пор боготворилось христианами; увлечение страстьми будет в наших руках орудием, которым мы уничтожим все, что еще возбуждает благоговение христиан...
Только этим путем сможем мы во всякое время поднять массы и направить их к саморазрушению, к революциям, т.е. к любой из тех катастроф, которые все более и более приближают нас к достижению нашей конечной цели - ц а р с т в о в а т ь на з е м л е..."
Механизм провоцирования и разжигания смуты, столь откро¬венно описанный в этой речи, был запущен во всю мощь уже во время первой русской революции 1905—1907 годов. Даже беглый обзор русской жизни того времени показывает, что никаких "объективных" (а особенно — столь любимых историками-мате¬риалистами хозяйственных, экономических) причин для беспо¬рядков не было.
Судите сами.
Финансовое состояние России было чуть ли не самым устой¬чивым в мире. Рубль свободно конвертировался, его золотое содержание росло даже во время войны с Японией. Сама эта
война прошла для внутренней жизни империи практически не¬заметно — налоги выросли всего на 5 %. В то время как либераль¬ная пресса не уставала обличать "реакционное самодержавие" во всех смертных грехах, личные доходы граждан — рабочих, слу¬жащих и крестьян — выросли за двадцать лет почти в шесть раз. За то же время вдвое увеличилась протяженность железных до¬рог, удвоился и сбор хлеба. Русские товары на Дальнем Востоке вытесняли японские и английские в силу своей дешевизны и традиционно высокого качества (9).
* Я намеренно не касаюсь в этой работе знаменитых "Протоколов Сион¬ских мудрецов", но наличие в речи раввина и в тексте "Протоколов" обширных совпадений, часто буквальных, заставляет думать, что оба документа, несмотря на десятилетнюю разницу в опубликовании, восхо¬дят к единому первоисточнику. Это, во всяком случае, опровергает то расхожее, но беспочвенное обвинение, которое приписывает фабрика-цию "Протоколов" то ли русской охранке, то ли Сергию Нилусу — их первому широкому публикатору.
И все же революция грянула... Стоит, пожалуй, еще раз ска¬зать, что главные причины всех русских бед нам надо искать в самих себе. Что никакие злоумышленники не смогли бы раска¬чать русскую государственность, если бы мы сами не ослабили ее, подточив духовные основы державной мощи России. Что значительная часть чиновной администрации давно уже тяготела к либеральной западной псевдокультуре, несовместимой с исти¬нами Православия. Что интеллигенция в своем огромном боль-шинстве была прямо враждебна Церкви, придерживаясь откро¬венно атеистических или спиритически-оккультных воззрений. Что молодежь, лишенная здорового духовного развития, легко попадала в сети экстремистских организаций, прикрывавших звонкой фразеологией заурядный политический терроризм...
Можно еще долго перечислять внутренние причины, соделавшие русский колосс столь чувствительным к революционным бациллам. И все же первый натиск смуты, поддержанной всею мощью международных антихристианских организаций, был от-бит. Ни назойливая антиправительственная пропаганда прессы, ни призыв к самым низменным инстинктам толпы, ни беспре¬цедентный террор (начиная с 1905 года и до подавления револю¬ции, ежедневно погибало от 10 до 18 человек — в большинстве своем государственных служащих), ни обильные иностранные вливания (один лишь Яков Шифф, глава иудейского финансо¬вого лобби в США, потратил миллионы долларов на помощь Японии и революционную пропаганду среди русских солдат) * не сломили Русь (10).
Ибо несмотря ни на что, в народной толще вера оказалась еще слишком крепкой. И наряду с теми, кто бездумно поддался лукавым призывам и принял участие в беспорядках, под хоруг¬вями и крестами выступили люди, считавшие своим священным долгом защитить устои веры и основы православной русской государственности.
При первых же раскатах революционного грома власть, тро¬нутая тленом либерализма и безволия, растерялась. Полиция исчезла с улиц, а кое-где даже губернаторы поспешили привет¬ствовать "прогрессивные перемены". Именно тогда, видя, что власть недееспособна, народ смог взять дело спасения Отчизны в свои руки. В 1905 году массы выходят на улицы. С одной стороны, действуют боевики террористических организаций, агитаторы леворадикальных партий и уголовные элементы, с другой — возмущенные ревнители порядка и спокойствия. В октябре 1905 года почти во всех городах происходят столкнове¬ния.
Тогда на волне противостояния смуте стали быстро разви¬ваться и расти православно-патриотические партии и организа¬ции. Русское собрание и Союз Михаила Архангела, Союз Русского Народа и Монархическая партия, другие общественные союзы и объединения встают на пути дальнейших потрясений. И революция — отступает...
Типичными пунктами программ правых партий (которые с "легкой" руки советской исторической "науки" до сих пор пред¬ставляются человеку, мало сведущему в этом вопросе, некими зловещими организациями) были следующие требования (на примере Русского Собрания):
— Православная Церковь должна сохранить в России господ¬ствующее положение... Голос ее должен быть выслушиваем зако¬нодательной властью в важнейших государственных вопросах.
— Царское Самодержавие должно основываться на постоян¬ном единении Царя с народом.
— Племенные вопросы в России должны разрешаться сооб¬разно готовности отдельной народности служить России... в до¬стижении общегосударственных задач... Все попытки к расчлене¬нию России под каким бы то ни было видом не должны быть допускаемы.
— Верховным мерилом деятельности государственного управ¬ления... должно быть народное благо, причем государство, откры¬вая достаточно простора для местного самоуправления, должно блюсти, чтобы это самоуправление нигде не клонилось к ущербу русских народных интересов — религиозных, умственных, хо¬зяйственных, правовых и политических (12).
Это была платформа, которая смогла тогда сплотить здоровые силы русского общества. Но творцы революции быстро учли все свои ошибки: когда через десять лет на Россию накатила новая революционная волна, православно-патриотические груп¬пы были искусно разобщены и противопоставлены друг другу (вспомним намерение богоборцев соделать человеческие страсти главным орудием достижения своих целей), высшие эшелоны власти парализованы масонским политическим заговором, а многократно усиленная Думой пропагандистская анти¬правительственная кампания беспрепятственно подорвала народное доверие к Государю и его министрам... Так готовился 1917 год.
* Под нажимом того же Шиффа и его единомышленников в 1911 году США разорвали торговый договор с Россией. В 1916 году американский агент русской разведки опять сообщил, что Шифф финансирует рево¬люционеров, что они "без всякого сомнения приняли решение перейти к действию", а на их тайном собрании "было доложено..., что положение совершенно подготовлено"(11).
ЛИТЕРАТУРА
1. 06 иудаизме, его роли в жизни евреев, о нравственном содержании талмудизма существует обширная литература. Цитаты, приводимые в данном труде, взяты из книг Ф. Бренье "Евреи и Талмуд", (Париж, 1928) и протоиерея А. Ковальницкого, в переводе которого (с немец¬кого языка) в 1898 г. в СПб вышло исследование под названием "Нравственное богословие евреев-талмудистов".
2. Д и к и и А. Евреи в России и в СССР. Нью-Йорк, 1967, с. 367-368.
3. Селянинов А. Тайная сила масонства. СПб, 1911, с. 226.
4. Т а м ж е, с. 227.
5. Т а м ж е, с. 227.
6. Вольский К. Евреи в России. СПб, 1887, с. 42. См. также с. 35-39.
7. О разоблачениях и предупреждениях Бенджамина Дизраэли см.: Дуглас Рид. Спор о Сионе. Иоганнесбург, 1986, гл. "Предосте¬режения Дизраэли".
8. Вскоре этот примечательный документ был опубликован во фран¬цузском переводе. На русском языке он был опубликован в книге Вольского К. "Евреи в России. Их быт, цели и средства". СПб, 1887, с. 10-11.
9. Данные о народном хозяйстве дореволюционной России можно най¬ти в работах: Бразоля Б. Л. Царствование Императора Нико¬лая II в цифрах и фактам (в сборнике "Государь Император Николай II Александрович). Нью-Йорк, 1968; Острецова В. "Черная сотня и Красная сотня, М., 1991; в обширной монографии Ольденбур-г а С. С. "Царствование Императора Николая II", СПб, 1991 и др. тру¬дах.
Ю.Шульгин В. В. Что нам в них не нравится... СПб, 1991, с. 227-228.
11. Т а м же, с. 228.
12. Острецов В. Указ. соч. М., 1991, с. 9-10.
ВАШ ОТЕЦ - ДИАВОЛ,
И ВЫ ХОТИТЕ ИСПОЛНЯТЬ
ПОХОТИ ОТЦА НАШЕГО
ДЕМОНЫ РЕВОЛЮЦИИ
1917 ГОДУ РОССИЯ была потрясена со¬циальной катастрофой, самой страшной и кровавой из всех, известных человечеству. Ни по грандиозным масштабам, ни по своей жестокости, ни по продолжительности (ибо она не окончилась до сих пор) русская рево-люция не знает себе равных. И тем не менее, несмотря на многодесятилетний опыт без-мерных скорбей и невероятных тягот, мы в большинстве своем так и не поняли — что же произошло (и происходит) с Россией, какая сила превратила цветущую, бурно развивающуюся страну сперва в арену кошмарной братоубийственной бойни, затем в огромный концлагерь, в полигон разнузданного, откровенного и циничного богоборчества, а в завершение всего отдала одурачен¬ную, ограбленную и преданную Русь "на поток и разграбление" алчной своре международных преступников и проходимцев, действующих под глумливой вывеской "демократии".
Не разобравшись во всем этом, не осознав причин нашей великой всенародной беды, не поняв, как действуют разруши¬тельные механизмы, запущенные на Русской земле много лет назад, не сможем мы восстановить здоровое, естественное тече¬ние русской жизни, обезвредить ядовитые всходы безбожия и сатанизма, воскресить Святую Русь.
ВОСПОМИНАНИЯ КНЯЗЯ ЖЕВАХОВА
СРЕДИ СВИДЕТЕЛЬСТВ крестных страданий России особое место занимает книга воспоминаний товарища (говоря совре¬менным языком — первого заместителя) обер-прокурора Свя¬тейшего Синода князя Николая Давидовича Жевахова. Он зани¬мал этот высокий пост с 15 сентября 1916 года по 1 марта 1917-го, когда был арестован "революционными солдатами" по приказу Керенского. Заняв должность по личному распоряжению Государя, знавшего глубокую религиозность князя и его твердые державные убеждения, Жевахов, естественно, рассматривался "новой" властью как опасный враг. Для нас же немаловажным будет тот факт, что он являлся духовным чадом знаменитого оптинского старца Анатолия и согласился на работу в Синоде по его прямому благословению.
После освобождения из-под ареста, зная, что очередное столк¬новение с "революционной" властью наверняка станет для него роковым, Жевахов тайно покинул Петроград. С этого момента для него началась, по его собственному выражению, "скитальче¬ская жизнь, полная невзгод, страданий, лишений, но в то же время и удивительных, чудесных проявлений милости Божией". Немало постранствовав по вздыбившейся России, побывав и "под белыми", и "под красными", Жевахов в конце концов оказался за границей, где и издал свои воспоминания. Их первый том вышел в Мюнхене в 1923-м, а второй — в Сербии, в 1928 году. Значи¬тельная его часть посвящена анализу того явления, которое в официальной "советской" историографии получило название "Великая Октябрьская социалистическая революция".
"Задача революции 1917 года, — пишет Жевахов, — заключа¬лась в уничтожении России и образовании на ее территории... опорного пункта для последующего завоевания западно-европей¬ских христианских государств... Впереди стояли гонения на Пра¬вославную Церковь, расхищение несметных богатств России, поголовное истребление христианского населения, мучения, пытки, казни, воскресали давно забытые страницы истории, о которых помнили только особо отмеченные Богом люди... Пре¬дупреждали о наступлении этого момента преподобный Сера¬фим Саровский, Илиодор Глинский, Иоанн Кронштадтский и
мудрецы-миряне, один перечень имен которых мог бы составить целую книгу, но им никто не верил...
И когда наступил этот — давно предвозвещенный — момент, то его не только не узнали, а наоборот, думали, что "новыми" людьми строится "новая" Россия, создаются "новые" идеалы, ука¬зываются "новые" пути к достижению "новых" целей. Везде и повсюду только и были слышны "новые" слова, люди стали гово¬рить на "новом", непонятном языке, и с тем большим изуверст¬вом и ожесточением уничтожали все "старое", чем больше стре¬мились к этому "новому", с коим связывали представления о земном рае.
В действительности же происходило возвращение к такому седому, покрытому вековой пылью старому, происходила не "классовая" борьба, или борьба "труда с капиталом", торжест¬вовали не эти глупые, рассчитанные на невежество масс лозунги, а была самая настоящая, цинично откровенная борьба жидовства с христианством, одна из тех старых попыток завоевания мира..., какая черпала свои корни в древнеязыческой философии халдей¬ских мудрецов и началась еще задолго до пришествия Христа Спасителя на землю, повторяясь в истории бесчисленное коли¬чество раз одинаковыми средствами и приемами.
Ни для верующих христиан, привыкших с доверием отно¬ситься к Слову Божию, ни для честных ученых, видевших в достижениях науки откровение Божие, не было ничего нового в этих попытках уничтожить христианство и завоевать мир, и только безверие, с одной стороны, и глубокое невежество с другой, не позволяли одураченным людям видеть в происходя¬щем отражения давно забытых страниц истории" (1).
Сегодня для нас такое свидетельство чрезвычайно важно, ибо указывает, подтверждая, на религиозный характер второй, Великой Русской Смуты, продолжающейся и по сию пору. Православная Церковь сформировала и воодушевила рус¬скую государственность, даровала народному бытию великую цель и вечный смысл бытия, образовала наш национальный характер, соделав его драгоценным ковчегом для благоговейного хранения Истин Божественного вероучения. Русская духовность неразделимо срослась с державностью, и уничтожить одно без другого было просто невозможно.
Потому-то издавна, осторожно и терпеливо, маскируясь и лукавя, подтачивали русоненавистники и богоборцы это собор¬ное единство. Программы, имевшие своей целью уничтожение России как оплота христианской государственности в мире, были спланированы не вчера и выполнялись тщательно и неуклонно.
"К концу 1917 года все эти программы были уже окончательно выполнены, — пишет Жевахов, — и по всей России царил неопи¬суемый террор, посредством которого новая власть закрепляла позиции, завоеванные глупостью, изменой и предательством вожаков русского народа.
Вся Россия буквально заливалась потоками христианской крови, не было пощады ни женщинам, ни старикам, ни юношам, ни младенцам. Изумлением были охвачены даже идейные твор¬цы революции, не ожидавшие, что работа их даст в результате такие моря крови. Не удивлялись только те, кто помнил §15 "Сионских протоколов", где говорится: "Когда мы, наконец, окончательно воцаримся при помощи государственных перево-ротов, всюду подготавливаемых..., мы постараемся, чтобы против нас уже не было заговоров. Для этого мы немилосердно казним всех, кто встретит наше воцарение с оружием в руках..."
Развал России явил такую грандиозную картину разрушения во всех областях государственной, общественной и личной жиз¬ни, что потребуются не только тома для описания этой картины, но и великий талант, способный передать потомству весь ужас пережитого...
Придет время, когда правдиво написанная "История русской революции" сделается настольной книгой для каждого честного, мыслящего христианина — как грозное предостережение гряду¬щим поколениям, как свидетельство попранных гордым челове-ком законов Божьих, как страшный результат противления воле Божьей".
И действительно, духовной первопричиной русской трагедии XX века стало помрачение религиозно-нравственного самосоз¬нания народа, поддавшегося льстивым посулам земных, тленных благ и ради них отвергшегося того великого служения народа-бо¬гоносца, которое было даровано ему свыше и составляло смысл русской жизни на протяжении многих веков. Стоило пошатнуть¬ся краеугольному камню веры, как все огромное здание русской государственности обрушилось, похоронив под своими обломка¬ми неисчислимые жертвы материалистического обмана.
Более того, религиозная энергия и сила русской души, до того верой и правдой служившие делу спасения, делу торжества еван¬гельской нравственности и истины Христовой — потеряв право¬славную опору, были легко "перенацелены" на достижение безумных, губительных псевдорелигиозных целей: "торжества ми¬ровой революции", "интернациональной солидарности", "по¬строения коммунизма" и тому подобных химер, скрывавших за привлекательной внешностью смертельное для России богобор-ческое содержание. Творцы революции, обладая многовековым опытом организации антихристианских социальных катаклиз¬мов, рассчитали точно. Они знали, что всякий народ — дитя. Русский же народ, сверх того — дитя доверчивое, доброе и про-стосердечное. Одурачив его сказками о "народовластии", "всеоб¬щем равенстве", "классовой справедливости", веру России под¬вергли страшному, огненному, кровавому испытанию...
"Разрушалась Россия сознательно, — говорит Жевахов, — и ее развал явился не результатом теоретических ошибок и заблуж¬дений идейных борцов революции, желавших взамен дурного старого создать что-то лучшее и новое, как думали и продолжают даже теперь думать непрозревшие люди, а выполнением давно задуманных, гениально разработанных программ, обрекавших Россию на вы мира н и е".
Факты, приводимые князем в своих воспоминаниях, столь жутки, что невольно возникает вопрос: стоит ли такое по¬мнить? К сожалению, помнить это надо, чтобы ужас пережитого стал надежным препятствием на пути всех и всяческих русоне-навистников, новых обманщиков и разорителей России. Итак, укрепив свои сердца незлобием и кротостью, исполнив их хри¬стианским милосердием, наберемся мужества и— взглянем тяжелой правде в глаза.
"С молитвой за несчастных, невинно замученных жертв бого¬борческого фанатизма подойдем ближе к местам их мучений и страданий, — призывает Жевахов, — войдем в глубь кровавых застенков, где миллионы православных христиан кончали свои счеты с жизнью среди оргий обезумевших сатанистов, войдем туда не для праздного любопытства, а во имя долга перед чело¬вечеством, чтобы поведать всему миру о том, что мы там увиде¬ли... и чему до сих пор еще так мало верят. Не верят потому, что никакое воображение не в силах нарисовать картины таких ужа¬сов, какие испытала великая христианская Россия, очутившись в когтях вампира, высасывающего ее кровь... Будем помнить, что все эти ужасы, все то, что рассматривается Европой как "сказка" или преувеличение..., станет ясным и понятным, если мы не забудем основную цель русской революции — истребление хри¬стианского населения России".
Этой страшной цели была подчинена деятельность всех "си¬ловых" структур новорожденной советской власти, служившей на деле лишь декорацией, скрывавшей зловещий механизм воинст¬вующего человеконенавистничества. С полной ясностью и ци¬ничной откровенностью он явил себя в деятельности ЧК, уком¬плектованной в подавляющем большинстве инородцами и ино¬верцами, ставшей по роду своей деятельности настоящей "всероссийской бойней", возведшей на уровень официальной го¬сударственной задачи убийства, пытки и истязания людей.
Говорит Жевахов:
"Никакое воображение не способно представить себе картину этих истязаний. Людей раздевали догола, связывали кисти рук веревкой и подвешивали к перекладинам с таким расчетом, что¬бы ноги едва касались земли, а потом медленно и постепенно расстреливали из пулеметов, ружей или револьверов. Пулемет¬чик раздроблял сначала ноги для того, чтобы они не могли поддерживать туловища, затем наводил прицел на руки и в таком виде оставлял висеть свою жертву, истекающую кровью... Насла-дившись мучением страдальцев, он принимался снова расстре¬ливать их в разных местах до тех пор, пока живой человек не превращался в кровавую массу и только после этого добивал ее выстрелом в лоб. Тут же сидели и любовались казнями пригла-шенные "гости", которые пили вино, курили и играли на пиа¬нино или балалайках...
Часто практиковалось сдирание кожи с живых людей, для чего их бросали в кипяток, делали надрезы на шее и вокруг кисти рук, щипцами стаскивали кожу, а затем выбрасывали на мороз... Этот способ практиковался в харьковской чрезвычайке, во главе которой стояли "товарищ Эдуард" и каторжник Саенко. По изгна¬нии большевиков из Харькова Добровольческая армия обнару¬жила в подвалах чрезвычайки много "перчаток". Так называлась содранная с рук вместе с ногтями кожа. Раскопки ям, куда бро¬сали тела убитых, обнаружили следы какой-то чудовищной опе¬рации над половыми органами, сущность которой не могли определить даже лучшие харьковские хирурги... На трупах быв¬ших офицеров, кроме того, были вырезаны ножом или выжжены огнем погоны на плечах, на лбу — советская звезда, а на груди — орденские знаки; были отрезаны носы, губы и уши... На женских трупах — отрезанные груди и сосцы,и пр. и пр. Много людей было затоплено в подвалах чрезвычаек, куда загоняли несчастных и затем открывали водопроводные краны.
В Петербурге во главе чрезвычайки стоял латыш Петере, переведенный затем в Москву. По вступлении своем в должность "начальника внутренней обороны", он немедленно же расстрелял свыше 1000 человек, а трупы приказал бросить в Неву, куда сбрасывались и тела расстрелянных им в Петропавловской кре¬пости офицеров. К концу 1917 года в Петербурге оставалось еще несколько десятков тысяч офицеров, уцелевших от войны, и большая половина их была расстреляна Петерсом, а затем жидом Урицким. Даже по советским данным, явно ложным, Урицким было расстреляно свыше 5000 офицеров.
Переведенный в Москву, Петере, в числе прочих помощников имевший латышку Краузе, залил кровью буквально весь город. Нет возможности передать все, что известно об этой женщине-звере и ее садизме. Рассказывали, что она наводила ужас одним своим видом, что приводила в трепет своим неестественным возбуждением... Она издевалась над своими жертвами, измыш¬ляла самые жестокие виды мучений преимущественно в области половой сферы и прекращала их только после полного изнемо¬жения и наступления половой реакции. Объектами ее мучений были главным образом юноши, и никакое перо не в состоянии передать, что эта сатанистка производила со своими жертвами, какие операции проделывала над ними... Достаточно сказать, что такие операции длились часами и она прекращала их только после того, как корчившиеся в страданиях молодые люди превра¬щались в окровавленные трупы с застывшими от ужаса глазами...
Ее достойным сотрудником был не менее извращенный са¬дист Орлов, специальностью которого было расстреливать маль¬чиков, которых он вытаскивал из домов или ловил на улицах... Если мои сведения кажутся неправдоподобными, а это может случиться — до того они невероятны, и с точки зрения нормаль¬ных людей недопустимы, то я прошу проверить их, ознакомив¬шись хотя бы только с иностранной прессой, начиная с 1918 года, и просмотреть газеты "Victore", "Times", "Le Travail", "Journal de Geneve", "Journal des Debats" и другие......
В Киеве чрезвычайка находилась во власти латыша Лациса. Его помощниками были изверги Авдохин, жидовки "товарищ Вера", Роза Шварц и другие девицы. Здесь было полсотни чрез¬вычаек, но наиболее страшными были три, из которых одна помещалась на Екатерининской ул., № 16, другая на Институт¬ской ул., № 40 и третья на Садовой ул., № 5... В одном из подвалов чрезвычайки, точно не помню какой, было устроено подобие театра, где были расставлены кресла для любителей кровавых зрелищ, а на подмостках, то есть на эстраде, которая должна была изображать собой сцену, производились казни.
После каждого удачного выстрела раздавались крики "браво", "бис" и палачам подносились бокалы шампанского. Роза Шварц лично убила несколько сот людей, предварительно втиснутых в ящик, на верхней площадке которого было проделано отверстие для головы. Но стрельба в цель являлась для этих девиц только шуточной забавой и не возбуждала уже их притупившихся нер¬вов. Они требовали более острых ощущений, и с этой целью Роза и "товарищ Вера" выкалывали иглами глаза, или выжигали их папиросой, или же забивали под ногти тонкие гвозди.
В Киеве шепотом передавали любимый приказ Розы Шварц, так часто раздававшийся в кровавых застенках чрезвычаек, когда ничем уже нельзя было заглушить душераздирающих криков истязуемых: "Залей ему глотку горячим оловом, чтобы не виз¬жал, как поросенок"... И этот приказ выполнялся с буквальной точностью. Особенную ярость вызывали у Розы и Веры те из попавших в чрезвычайку, у кого они находили нательный крест. После невероятных глумлений над религией они срывали эти кресты и выжигали огнем изображение креста на груди, или на лбу своих жертв...
Практиковались в киевских чрезвычайках и другие способы истязаний. Так, например, несчастных втискивали в узкие дере¬вянные ящики и забивали их гвоздями, катая ящики по полу...
Когда фантазия в измышлении способов казни истощалась, тогда страдальцев бросали на пол и ударами тяжелого молота разбивали им голову пополам с такой силой, что мозг выдавли¬вался на пол. Это практиковалось в чрезвычайке, помещавшейся на Садовой, 5, где солдаты Добровольческой армии обнаружили сарай, асфальтовый пол которого был буквально завален челове¬ческими мозгами...
В Полтаве неистовствовал чекист "Гришка", практиковавший неслыханный по зверству способ мучений. Он предал лютой казни 18 монахов, приказав посадить их на заостренный кол, вбитый в землю. Этим же способом пользовались и чекисты Ямбурга, где на кол были посажены все захваченные на Нарвском фронте офицеры и солдаты. Никакое перо не способно описать мучения страдальцев, которые умирали не сразу, а спустя не¬сколько часов, извиваясь от нестерпимой боли. Некоторые мучи¬лись даже более суток. Трупы этих великомучеников являли собой потрясающее зрелище: почти у всех глаза вышли из ор¬бит...
В Благовещенске у всех жертв чрезвычайки были вонзенные под ногти пальцев на руках и ногах граммофонные иголки.
В Омске пытали даже беременных женщин, вырывали животы и вытаскивали кишки.
В Казани, на Урале и в Екатеринбурге несчастных распинали на крестах, сжигали на кострах или же бросали в раскаленные печи..."
Человеколюбие и милосердие по отношению к читателям этих строк требует ограничить цитирование — не всякое сердце способно вместить в себя тот груз горечи и скорби, какой неиз¬бежно ложится тяжким бременем на каждого, прикасающегося к страшным тайнам русской революции. Мы оставим за рамками нашего труда дальнейшие описания насилий и мучений, страш¬ных последствий искусственно созданного голода, погубившего миллионы людей, сделавшего обыденностью ужасы трупоядения и людоедства. Мы воздержимся от публикации списка главных палачей России — почти сплошь нерусских — дабы не обострять национальной обиды, не давать места бесу злобы и вражды. Надо лишь твердо помнить, что все пережитое нашим народом окажет¬ся напрасным, а сами мы станем предателями и изменниками великого русского дела, если не сделаем должных выводов из горького опыта, доставшегося нам безмерной, невосполнимой ценой...
Правильная оценка феномена Октябрьской (да и Февральской тоже) революции — ключ к пониманию всей русской истории советского периода, с ее многочисленными загадками и проти¬воречиями, героическими свершениями и позорными провала¬ми. Только овладев этим ключом, можно рассчитывать, что он откроет дверь к русскому возрождению, к воскресению Святой Руси, а не к новой эпохе гибельных катаклизмов.
РЕЛИГИЯ НЕНАВИСТИ
СИЛЫ, СОКРУШИВШИЕ русскую православную государствен¬ность, вовсе не думали удовлетвориться достигнутым. Следую¬щими шагами, по мысли вдохновителей революции, должны были стать мероприятия по "расхристианиванию" русского само-сознания, и, более того, формированию антихристианского ми¬ровоззрения, антицеркви — как организационной основы бого¬борчества и кадровой, структурной опоры сознательного сатаниз¬ма. Первые двадцать пять лет после революции стали временем напряженной борьбы русского народа за сохранение своих пра¬вославных святынь, когда террору, лжи и насилию Россия про¬тивостояла верою, терпением, исповедничеством и страстотерпчеством.
Долгие годы атеистической пропаганды сделали свое дело — сейчас мы склонны видеть в собственной истории действие при¬чин хозяйственных, военных и политических, почти не отдавая себе отчета в том, что все они — только следствия духовного состояния общества, порывов обуреваемой страстьми души че¬ловеческой. И все же целый ряд исторических свидетельств под¬тверждает: попытки насадить на русской земле сатанинские культы были преднамеренными и целенаправленными.
В 1921 году датчанин Хеннинг Келер издал в Берлине книгу под названием "Красный Сад" (2). В том же году отзывы о его книге и перепечатки из нее появились и в русской антибольше¬вистской печати (3). Воспоминания Келера, немало повидавшего в развороченной России, представляют для нас значительный интерес. Он, например, описывает церемонию открытия в городе Свияжске памятника... Иуде Искариотскому, предателю Иисуса Христа.
Келер попал в Свияжск (сам он ошибочно называет его Свиягородом) по пути из Алатыря в Казань как раз в день "торжества". По этому случаю в городе состоялся парад двух полков Красной армии и команды бронепоезда. Председатель местного совета произнес "пламенную" речь, в которой говорил о том, что реше¬ние поставить памятник именно Иуде было принято не сразу. Сперва в качестве кандидатов на эту высокую "честь" фигуриро¬вали Люцифер (то есть сам сатана) и Каин, "так как оба они были угнетенными, мятежниками, революционерами".
Но, к сожалению, сказал председатель, образ Люцифера не вполне согласуется с материалистическим мировоззрением, что же касается Каина — его существование исторически не подтвер¬ждено. Поэтому было решено поставить памятник "человеку, в течение двух тысяч лет презиравшемуся капиталистическим об¬ществом, предтече мировой революции — Иуде Искариоту..."
Наблюдатель пишет, что даже в окружавшей оратора распро¬пагандированной толпе не все разделяли его мнение. Слы¬шались какие-то протестующие возгласы, некоторые истово кре¬стились. Когда настал момент открытия памятника и покров упал к ногам присутствующих, их взорам открылась буро-крас¬ная гипсовая фигура человека — больше натуральной величины — с искаженным, обращенным к небу лицом, судорожно срывав¬шего с шеи веревку.
Если это не вызов Богу и не гимн сатане — то что?
Нелишне будет, наверное, упомянуть и о бронепоезде, коман¬да которого участвовала в параде. Он носил имя Карла Маркса и возглавлялся матросом Балтийского флота. Келеру довелось пу¬тешествовать па нем, и его описания тоже плохо вяжутся с нашими устоявшимися стереотипами о "комиссарах в пыльных шлемах".
Поезд, пишет Келер, был первоклассный, заграничной рабо¬ты, с пушками, помещенными во вращающейся бронированной башне, пулеметами и тремя пульмановскими вагонами. На осо¬бой платформе помещались аэроплан и автомобиль. В одном из вагонов находилось особое купе, обитое шелками и увешанное картинами, с полом, покрытым персидским ковром. Купе это занимала некая дама, бывшая в команде заведующей хозяйст¬вом, пулеметчицей, "советчицей" командира и "сестрой милосер¬дия" одновременно. Остается только догадываться об источниках такой роскоши...
Гражданская война дала многочисленные примеры изощрен¬ного религиозного изуверства. Одно из доказательств широкого распространения этих жутких явлений — "доказательство креп¬кое своей проверенностью очевидцами, ошеломляющее своей незамаскированной жестокостью и издевательской наглостью", — опубликовала газета "Ялтинский вечер" в феврале 1920 года (4).
В конце мая 1919-го Белая армия вела бои за обладание Мелитополем. Эта операция была возложена на Сводно-гвардейский полк под командованием полковника Лукошко, в состав которого, в частности, входил 4-й стрелковый гвардейский ба¬тальон. Им противостояли части знаменитой дивизии Дыбенко. 2 июня, в районе села Черниговка Бердянского уезда рота чет¬вертого батальона под командованием полковника Ухтомского вела бой с превосходящими силами противника. Во время от¬ступления князь Ухтомский был ранен, и когда стало ясно, что вынести его не удастся, он, во избежание пыток, которым мог подвергнуться в плену у красных, приказал одному из офицеров застрелить его, что и было выполнено. Кроме Ухтомского, на поле боя был оставлен еще 21 человек — раненые и убитые.
Через два часа деревня была взята фланговым ударом двух сотен кубанских казаков из частей генерала Виноградова. Были найдены тела всех 22 оставленных ранее бойцов. Но — в каком виде! На всех трупах осмотр обнаружил следы ритуального рели-гиозного глумления. Самое святое для христиан — крестные страдания Спасителя — всегда служили объектом самых неисто¬вых проклятий христоненавистников. Издеваясь над жертвами, они символически повторяли страшное преступление богоубийства, подтверждая свое отвержение Сына Божиего. Множество подобных мучеников канонизировано Православной Церковью, и память о них свято чтится верующими... Так вот — на всех 22 трупах оказались пробиты ладони и ступни (язвы от гвоздей, прободавших руки и ноги Спасителя), проколот левый бок (рана, нанесенная Христу римским стражником), и на лбу сорвана полоска кожи (след тернового венца). Кощунство было произве¬дено как над трупами, так и над живыми еще людьми, скончав-шимися во время этой пытки.
Страждет и трепещет сердце человеческое, когда приходится говорить о столь печальных событиях. Повторюсь еще раз, "паки и паки реку" — не для того, чтобы призывать к отмщению, ворошу я страницы забытого прошлого. "Мне отмщение, и Аз воздам", — провозгласил Господь, оставив на нашу долю милосердствовать о павших и бдеть, дабы не повторялось, умножаясь, зло.
Уроки истории, страдания ушедших поколений обязывают живущих к делам веры и благочестия — и грош нам цена, если
мы не усвоим должных выводов, не положим в основание
нашей жизни добытый великими страданиями
и обильной кровью
опыт...
ЛИТЕРАТУРА
1. Ж е в а х о в Н. Д. Воспоминания. Т. 2. Новый Сад, 1928, с. 162. Все последующие цитаты взяты из глав 26-35 этого издания.
2. KehlerHenning. Der Rote Garten. - Berlin, 1921.
3. См. газету "Руль" от 3 июля 1921 г.
4. См. также Бостунич Г. Масонство и русская революция. Правда мистическая и правда реальная. Новый Сад, 1922.
ЗНАЮ ТВОИ ДЕЛА;
ТЫ НОСИШЬ ИМЯ, БУДТО ЖИВ,
НО ТЫ МЕРТВ!
3AКАТ ЕВРОПЫ
УДОРОГИ РЕВОЛЮЦИИ и гражданской войны, терзавшие Россию несколько лет подряд, выплеснули за границы страны бо¬лее двух миллионов беженцев. Еще так не-давно изобильная и богатая, стоявшая на пороге великой победы в Мировой войне -Российская Империя лежала в руинах, среди которых обезумевшие люди продолжали убивать друг друга: одни — во имя кровавых химер "мировой революции" и "диктатуры пролетариата", другие — в тщетной надежде вернуть назад то, что уже невозможно было вернуть никакими силами.
Страна буквально взорвалась вынужденными переселенцами. Полярные порты Мурманска и Архангельска вынесли в мир северную волну эмигрантов, рассеявшихся по всей Европе. Юж¬ная волна, пройдя через залитую слезами и кровью Украину и разоренный Крым, хлынула на турецкие берега и Балканский полуостров. Западная волна, перевалив через фронты братоубий¬ственной бойни, обрушилась на Прибалтику, Польшу и Чехосло¬вакию. На Дальнем Востоке прокатившийся через Сибирь мно-госоттысячный поток беженцев затопил Манчжурию, Китай, Ко¬рею и Японию.
К 1920 году в одной только Германии скопилось около 560000 русских эмигрантов. Около 100000 обосновалось в Манчжурии, 40000 в Канаде, 20000 в Соединенных Штатах. Даже в Южной
РУССКОЕ РАССЕЯНИЕ
Америке и Австралии образовались русские общины численно¬стью соответственно 3000 и 1700 человек.
Эмиграция состояла преимущественно из представителей "простого" народа и осколков той самой интеллигенции, которая столь усердно готовила революцию. Тысячи политиков, журна¬листов, адвокатов, врачей, инженеров, коммерсантов, промыш¬ленников, священников и чиновников были причудливо переме¬шаны в ней с десятками и сотнями тысяч офицеров и нижних чинов, казаков и обыкновенных крестьян, бежавших от больше¬вистского террора и голодной смерти.
Очутившись в новой, неизвестной, чуждой среде, русские беженцы не встретили ни сострадания, ни понимания. Пока невзгоды их сохраняли еще печать новизны, они возбуждали интерес и любопытство — не более того. Впрочем, и это быстро проходило, уступая место равнодушию, если не раздражению и враждебности. Отдельные отрадные исключения только под¬тверждали это печальное правило, а после того, как в 1921 году советское правительство лишило эмигрантов российского граж¬данства, ко всем прочим бедам русского рассеяния добавилась еще полная юридическая беззащитность. "Нансеновские паспор¬та" — бледно-зеленые удостоверения личности, которые Лига Наций выдавала русским, не имевшим гражданства, лишь под¬черкивали бездомность их обладателей и делали из них подозри¬тельных бродяг, в любой стране находящихся вне закона*.
Невежество западного обывателя не знало пределов. Князь Андрей Лобанов-Ростовский, отпрыск старинного рода, восходя¬щего к Рюриковичам, вспоминал, как в 1920 году, на вопрос одной американки о том, чем он был занят во время войны, он ответил, что служил в Русской армии. "Правда? — удивилась она. — Я не знала, что Россия участвовала в войне". И, немного подумав, добавила: "Видимо, русские там не особенно отличи¬лись".
Лишившись Родины и оказавшись в чуждом, бездушном ми¬ре, эмигранты страшной ценой заплатили за свое право на без¬опасную жизнь после лишений и ужасов революции. Утеря род¬ных корней и тоска по своей обезображенной коммунизмом Родине означали для многих из них медленную духовную смерть. Впрочем, и физическое существование в водоворотах прижимистого, хищного и холодного Запада давалось нелегко. Великий князь Александр, например, для того, чтобы поправить свои дела, вынужден был отдать редчайшую коллекцию монет за пять про¬центов ее довоенной номинальной стоимости по каталогу. Через десять лет в газете "Тайме" он увидел объявление, в котором тот же швейцарский перекупщик предлагал одну из этих монет, "купленную у члена русской императорской семьи", за сумму, в сто раз большую, чем та, которую в свое время получил Алек¬сандр за всю коллекцию целиком.
Если такова была жизнь бывшей знати, то люди простые и небогатые зачастую бедствовали всерьез, прозябая на грани ни¬щеты и голодной смерти. Восток и Запад, Европа и Азия были к ним равно неласковы. В борделях Пекина и Сингапура в 20-х годах количество русских проституток, гонимых в притоны край¬ней нуждой, возросло до таких размеров, что на жаргоне злачных мест Харбина и Шанхая всякая белая проститутка стала назы¬ваться "русской девочкой"...
Для большинства беженцев революция стала жестоким уро¬ком, наглядно показавшим, к чему приводит отторжение от ве¬ковых святынь и освященных Церковью начал государственного мироустройства. За исключением относительно немногочислен¬ной группы масонов и группировавшихся вокруг них либералов, * Набоков, например, вспоминал, что иметь "нансеновский паспорт" было все равно, что быть незаконнорожденным или преступником, отпущен¬ным под честное слово. Из "страны проживания" можно было вылететь в два счета просто за нарушение правил перехода улицы.
а также остатков левых, "народных" и "социалистических" пар¬тий, так ничего и не понявших в произошедшем, эмиграция была явно "правой", то есть православной и монархической.
Боль утрат и взаимные обиды, умело подогревавшиеся изнут¬ри и извне агентами советских спецслужб, порождали в ее среде противоречия и недоразумения, громкие споры и взаимные об¬винения — но все это бурление касалось большей частью вопро-сов сиюминутно-политических, партийно-групповых. Вероис¬поведное и мировоззренческое единство притом все же сохраня¬лось, чему в решающей мере способствовала Русская Право¬славная Церковь, сформировавшая в странах рассеяния свой клир из числа архиереев и священников, оказавшихся в вынуж¬денном изгнании.
Неисповедимы пути Господни — всемогущему промыслу Его угодно было опять соделать судьбы русского народа эпицентром мировой истории. В обеих своих частях: страждущей и страдаю¬щей под гнетом богоборцев в России, с одной стороны, а с другой — рассеявшейся по всему свету в поисках лучшей доли, русские люди сыграли ключевую роль в бурных событиях двадцатого столетия. Но если значение Советского Союза в этих процессах бесспорно и общеизвестно, то влияние русского рассеяния, ос-тавшегося единственным свободным носителем традиционного русского самосознания, почти не изучено и предано незаслужен¬ному забвению.
Чтобы правильно его оценить, необходимо разобраться в том, что представляла из себя послевоенная Европа, каковы были явные и скрытые пружины и механизмы, определявшие ее хо¬зяйственную, политическую, культурную и духовную жизнь.
ЗА КУЛИСАМИ ЕВРОПЕЙСКОЙ ДРАМЫ
ПЕРВАЯ МИРОВАЯ ВОЙНА и последовавшая за ней европей¬ская смута до предела обнажили язвы и противоречия, разъедав¬шие общественную и государственную жизнь континента. Ба¬циллы духовной заразы, сразившей Россию, давно (и весьма успешно) вели свою разрушительную работу и в других странах. Безумная бойня, не принесшая успехов и выгод никому, кроме транснационального финансового капитала, лишь усугубила по¬ложение. Даже при самом беглом взгляде на ее политические, социальные и экономические последствия всякому добросовест¬ному наблюдателю становилось ясно: так долго продолжаться не может.
Версальский мирный договор перекроил государственные границы в Европе столь неестественно и прихотливо, что это просто исключало их долговечность и стабильность. Не лучше обстояло дело и с экономикой. В своих довоенных границах государства представляли из себя цельные, исторически сложив¬шиеся хозяйственные организмы. Австро-Венгрия, например, гармонично сочетала в своем составе промышленные области Богемии с земледельческими венгерскими угодьями. После вой¬ны это органическое единство было расколото на ряд самостоя¬тельных, взаимно подозрительных государств: Чехословакию, Венгрию, Австрию. Каждое из них, отгородившись от соседей, утратило прежнюю возможность здорового товарообмена и уго¬дило в тиски жестокого экономического кризиса*.
Доведенный до нелепости принцип "самоопределения наций" торжествовал вовсю, и его разрушительные последствия не за¬медлили сказаться. Хоть этот новый порядок и льстил самолю¬бию новоявленных правителей, но широкие слои рабочего насе¬ления не получили от него ничего, за исключением ухудшения условий жизни — поэтому вместо мира и покоя послевоенные годы отмечены ростом глухого недовольства и опасного броже¬ния низов, легко попадавших под влияние демагогических ком¬мунистических лозунгов.
Русские изгнанники занимали в этом раскладе особое место. Революционный взрыв, разметавший их по всему свету, сделал беженцев из России носителями уникального, трагического опыта, выводы из которого предстояло усвоить всей Европе, если она не желала повторения российской трагедии у себя. По сути дела, вся межвоенная история Европы явила собой попытку осмыслить этот катаклизм и извлечь из него соответствующие политические уроки**.
В этот период два параллельных процесса определяли жизнь континента.
Во-первых, повсюду, пользуясь послевоенной разрухой, поли¬тической неразберихой и всеобщим разочарованием, спекулируя на трудностях жизни и социальном расслоении обществ, под¬нимали голову организации и движения, подобные тем, что привели Россию к краху. Одновременно с этим мировая закули-са, вдохновляясь крушением традиционного европейского пол¬итического баланса, приступила к активным попыткам внедрить в жизнь Европы наднациональные, надгосударственные структу¬ры, которые должны были со временем стать зародышами вла¬стных институтов единого мирового масонского сверхправи¬тельства.
Во-вторых, в глубинах национального самосознания народов зрело все более ясное понимание опасностей, которыми им гро¬зило дальнейшее развитие событий в таком направлении. Это понимание вызвало к жизни целый ряд политических движений,
* Вам это ничего не напоминает? Например, распад Советского Союза? Количество исторических параллелей, доходящих иногда до буквального сходства, просто потрясает. Везде — один и тот же сценарий. Видимо, и авторы те же. Вообще, изучая историю Европы в XX столетии, следует все время иметь в виду события нашей "перестройки". Убийственные выводы напрашиваются сами собой.
** Скажем сразу — она полностью провалилась. Утративший свою некогда христианскую основу Запад, ставший глухим и нечувствительным ко гласу духовного вразумления, проглядел глубочайшие религиозные кор¬ни потрясавшего континент кризиса. Воинствующий рационализм по¬мешал правильно понять и нейтрализовать грозившие Европе опасно¬сти. Результат — моря крови, пролитые в новой мировой войне, полити¬ческий и культурный закат Европы и безудержная духовная деградация "цивилизованного мира".
ставивших своей целью воспрепятствовать эрозии национальной государственности и традиционных ценностей народной жизни.
Первая тенденция быстро воплотилась в серии неудавшихся "социалистических" — по типу российской — революций. Бавар¬ская советская республика просуществовала в 1919 году всего месяц, столь же недолговечными оказались ее венгерская и сло¬вацкая копии. Это поражение было, однако, быстро компенсиро¬вано. В том же девятнадцатом году в качестве одного из главных итогов войны и символа грядущего политического объединения Европы была учреждена Лига Наций, впервые в истории от¬крыто провозгласившая своей целью создание всеобъемлющих надгосударственных, интернациональных "механизмов взаимо¬действия".
Вторая тенденция ознаменовалась формированием идеоло¬гии и политической практики, известными сегодня под общим названием "фашизм". Это явление, ошибочно кажущееся нам теперь неким мировоззренческим монолитом, на деле представ¬ляло собой довольно пестрый конгломерат национальных движе¬ний, весьма различно проявлявших себя в разных странах. По¬лучив официальное рождение в Италии (Все в том же 1919 году! Сколько знаменательных совпадений — не правда ли?) и наибо¬лее полное развитие в Германии, он начал свое существование как идеология народного единства и христианского консерватиз¬ма, но, не сумев удержаться на первоначальной высоте, выродил¬ся в мировоззрение откровенного расизма в его худших, языче¬ских формах*.
Уже в начале 20-х годов стало ясно: от того, как сложится развитие и взаимное влияние этих двух тенденций — зависят дальнейшие судьбы мира. Никто не мог осознавать этого столь хорошо и полно, как русские беженцы, еще не остывшие после домашних революционных бурь. Именно их влияние в значи¬тельной мере способствовало тому, что в разных концах Европы ширилось понимание, как работают механизмы кризиса, потря¬сающего континент. Россия являла собой наглядный результат кошмарных последствий их работы, а эмигранты, в подавляю¬щем большинстве, на основании личного опыта свидетельство¬вали о справедливости и обоснованности европейских опасений.
Дальнейшие события, оставившие в идеологической, полити¬ческой и военной истории XX века столь страшный, кровавый след, подтвердили худшие предположения. Рухнула историческая Россия, исчез "удерживающий" мировое зло, и результаты не замедлили сказаться — дьявольская машина разрушения, "рас-христианивания" Европы заработала на полную мощность. Но — обо всем по порядку.
ЛИГА НАЦИЙ
В НАЧАЛЕ ДВАДЦАТОГО СТОЛЕТИЯ древняя религиозная идея о мировом господстве избранной "свыше" элиты, наиболее ясно выраженная в талмудических мессианских чаяниях, вплот¬ную подошла к своему политическому воплощению. Устранение с международной арены русской православной государственно¬сти, развал внутриевропейского политического баланса и неви¬данный рост технических возможностей управления обществом позволили приступить к практической деятельности по созда¬нию интернациональных политических, экономических, юриди-ческих и иных механизмов реализации этого глобального за¬мысла.
Решительным шагом на таком пути стало образование Лиги Наций — всемирной организации, имевшей, согласно уставу, своей целью "развитие сотрудничества между народами и гаран¬тию их мира и безопасности". Официальное утверждение Лиги состоялось на Парижской мирной конференции (1919-1920). Ее устав явился частью Версальского мирного договора, закрепляв¬шего результаты первой мировой войны. Первоначально члена¬ми организации объявили себя 44 государства, и еще 20 были приняты впоследствии, по мере того, как расширялись масшта¬бы деятельности Лиги.
"Власть над человечеством, мировая гегемония... такова опре¬деленная цель, к которой со зловещим упорством стремится темная сила" религиозного богоборчества и тайного политиче¬ского диктата, — писал один из виднейших русских эмигрантов, бывший депутат Государственной Думы Н. Е. Марков, анализи¬руя причины появления и механизмы функционирования Лиги Наций. "Достижение этой цели, — предупреждал он, — идет по двум главным направлениям: во-первых, по линии внутреннего разложения национального духа народов и последующего захвата влияния и власти изнутри и, во-вторых, по линии соединения доселе самостоятельных государств в международный союз с постепенным лишением прежних государств их прав и возмож-ностей осуществлять свою национальную волю" (1).
В доказательствах обоснованности подобных опасений не бы¬ло недостатка. Так, 19 апреля 1926 года французская газета "Аксьон Франсэз" опубликовала сенсационный документ — мате¬риалы "Конгресса масонов союзных и нейтральных стран", про-ходившего под патронажем Великой Ложи Франции с 28-го по 30 июня 1917 года в Париже. Уже пригласительный циркуляр на конгресс без обиняков заявлял, что последний "имеет своей зада¬чей нахождение способов создания Лиги Наций". На первом же заседании была определена и цель собрания: "Подготовить Сое¬диненные Штаты Европы, создать наднациональную власть, ко¬торая должна будет решать споры между нациями". Предусмат¬ривалось также обеспечить "облегченную практику обязательно¬го, полного действия международного права", которое "должно быть вооружено такими санкциями, какие заранее остановят те нации, которые поддались бы искушению изменить своему сло¬ву" — то есть подчиняться Лиге.
* Думайте, русские люди, думайте! Сегодня перед нами — тот же вопрос, тот же выбор, и не дай нам Бог повторить давно известные ошибки!
Создание мировой антихристианской диктатуры объявлялось в одной из резолюций конгресса "конечной целью, к которой в течение стольких веков стремилось масонство", и "освобождени¬ем человечества от всякого морального, религиозного, полити¬ческого и экономического порабощения"*.
"Откройте версальский договор, - - комментировала газета напечатанный документ. — На первых его страницах, где поме¬щены статьи об организации Лиги Наций, вы увидите те же принципы, те же доктрины, выраженные часто в тех же выраже¬ниях и приводящие к тем же последствиям...".
Здесь, пожалуй, имеет смысл сделать одно немаловажное от¬ступление. Частое упоминание об осознанном и спланирован¬ном участии определенных сил, организаций или религиозных движений в разрушительных, гибельных процессах, ставящих сегодня мир на грань духовной, культурной, политической и военной катастрофы, нуждается в определенном комментарии.
Здравое понимание исторического развития, без сомнения, не имеет ничего общего с концепцией "мирового заговора", рас¬сматривающей чуть ли не всю историю человечества в качестве результата сознательной и целенаправленной деятельности жидо-масонских злоумышленников. Столь упрощенное толкование истории, свойственное, как правило, весьма агрессивным и при¬митивным идеологиям расистского толка, будучи примененным практически, может привести к последствиям трагическим и непоправимым.
Нет, зло, в каком бы виде оно ни пыталось реализовать себя, как бы ни простирало свое влияние и власть в среде человечества, никогда не определяло и не будет определять жизнь людей. Про¬мысел всемогущего, непостижимого, недоведомого Божества и свободная воля человека — вот две силы, движущие мировой исторический процесс!
Да, бывают люди, сообщества, религиозные системы и целые государства, злоупотребляющие свободой нравственного выбора и склоняющиеся — сознательно или неосознанно — ко злу как к своему духовному и деятельному источнику. Да, их политиче¬ская, социальная и религиозная практика исторически преемст¬венна и может быть ретроспективно отслежена до глубокой древ¬ности. Существуют и отшлифованные веками технологии этой разрушительной практики. Но — не существует и не может су¬ществовать в мире силы, способной управлять ходом обществен¬ного развития, и уж тем более — предопределять его результат.
Силы зла обретают в современном мире все большую власть. Но происходит это не из-за того, что их носители как-то по-особому умны и предусмотрительны. Нет, зло возрастает по мере того, как мы сами (!) отступаем от Заповедей Божиих, добровольно отсекая себя от животворного Источника добра и правды, справедливости и любви. Это не есть результат "загово¬ра", но печальное следствие всемирной апостасии и может быть правильно понято и оценено лишь в рамках христианской эсха¬тологии, но не примитивных поисков виноватых во всем "заго¬ворщиков".
Впрочем, сие не отменяет наших обязанностей по мере сил бороться со злом во всех его формах, в том числе и социально-организованной — политической, экономической или религиоз¬ной...
Теперь вернемся к Лиге Наций. Ее двадцатилетняя дея¬тельность (формально организация была распущена в апреле
1946 года, но фактически ее деятельность прекратилась уже в декабре 1939-го, после решения об исключении СССР) не1 увен¬чалась особым успехом. Государства-участники не спешили рас¬статься со своими суверенными правами. Более того, когда при¬тязания Лиги вступили в непримиримое противоречие с госу¬дарственными интересами Германии и Японии, обе эти страны (соответственно в октябре и марте 1933 года) заявили о своем выходе из организации. В предчувствии грядущих катаклизмов Советский Союз тоже не слишком стеснял себя соблюдением устава Лиги. Советско-финская война 1939—1940 годов стала для нее последним, непосильным испытанием — и в преддверии второй мировой войны она практически распалась, так и не оправдав надежд своих создателей.
ФАШИЗМ
САМО НАЗВАНИЕ этого явления происходит от латинского слова fascis, что значит — пучок, связка прутьев. Декларируя таким образом необходимость общенародной солидарности как основы общественной жизни, фашизм первоначально появился на европейской сцене в качестве довольно незатейливого консер¬вативного мировоззрения национально-государственного един¬ства. Оно активно, решительно и все более успешно противосто¬яло волнам космополитизма и "пролетарского интернационализ¬ма", затопившим континент после победы российской революции и окончания первой мировой войны.
На заре своего существования фашизм ничем особенным не выделялся, по-своему продолжая традиции европейского нацио¬нального консерватизма. Заявляя о своем "надклассовом" харак¬тере, опираясь на патриотические чувства широких масс и их стремления обуздать "дикий" спекулятивный рынок, добиться социальной защиты и справедливости — он уверенно увеличивал число приверженцев, соединяя национальные, государственные лозунги с критикой экономической системы капитализма. То¬гда, казалось, ничто не предвещало ему столь бурной и кровавой судьбы.
* А ну-ка, что это вам напоминает? Верно — Организацию Объединенных Наций! Эта могучая современная наследница старой Лиги и сегодня ускоренными темпами осуществляет реализацию ее масонских положе¬ний во всех уголках земного шара. В них ничего не изменилось. Снова — "объединенная Европа" ("от Атлантики до Урала", или иначе как— не имеет значения), снова — разговоры о "международном правовом про¬странстве". Есть даже новые достижения, например, действия "миро¬творческих сил", карающих ослушников...
Большая часть элементов фашистского мировоззрения имела довольно длительную и весьма респектабельную историю. С известной долей условности можно утверждать, что они начали складываться около двухсот лет назад как реакция консервативной Европы на катастрофу Великой французской революции с ее очевидным разрушительным политическим и религиозным ма¬сонским модернизмом.
С этой точки зрения, среди отдаленных предшественников Франко и Салазара, Гитлера и Муссолини можно назвать даже знаменитого австрийского канцлера Клеменса Меттерниха, вдохновителя контрреволюционного "Священного Союза" мо-нархов Европы, или Отто фон Бисмарка, первого рейхсканцлера Германской Империи, "железом и кровью" объединившего не¬мецкую нацию в великое и могучее государство. При желании этот список может быть дополнен, например, лордом Биконсфилдом, премьером Великобритании, известным борцом с тай¬ными политическими обществами, и другими, не менее громки¬ми именами.
Формально первая фашистская организация была создана итальянскими антикоммунистами в марте 1919 года. Вскоре аналогичные движения, каждое по-своему развивавшее идеи итальянских коллег, возникли по всей Европе, апеллируя к на-циональной гордости и традиционным ценностям народов кон¬тинента.
В сущности этого феномена хорошо и быстро разобрались русские эмигранты. "Муссолини сохранил многое старое: прин¬цип частной собственности, церковь, религию, семью, личную инициативу, отвергнув лишь воинственный принцип борьбы классов, — писала эмигрантская газета "Возрождение" в одной из своих редакционных статей, озаглавленной "Торжество фашиз¬ма". — Такое возвращение на новых началах к старому пути эволюции человеческого общества, с которого Европа свернула после французской революции, казалось европейским снобам безбожной теории материалистического прогресса не только не¬достаточно радикальным, но и прямо реакционным, тогда как коммунизм был как будто прогрессом. И мало-помалу идеи фашизма, с одной стороны, и коммунизма — с другой, станови¬лись знаменем двух противоположных лагерей, на которые раз¬делилась европейская политическая мысль" (2).
Еще более отчетливо ту же точку зрения выразил М. Георги¬евский, исполнительный секретарь "Национально-трудового со¬юза нового поколения" — русской молодежной зарубежной орга¬низации. "Два лагеря противостоят во всеоружии друг другу и готовятся к борьбе, — констатировал он. — Их разделяют не только экономические счеты, но и идейные расхождения. Миру предстоит борьба двух мировоззрений. Будущая война будет своего рода религиозной войной... Еврейство и демократия пы-лают лютой ненавистью к фашизму. Им отвечает презрение и ненависть противного лагеря" (3).
Национально-консервативное движение в Европе многим русским беженцам представлялось продолжением той борьбы, которую у себя на родине проиграла Белая Гвардия. "Целый ряд народов добился победы своей Белой Идеи — Италия, Португа-лия, Германия, Венгрия", — писал в 1938 году Иван Солоневич (4). Не мудрено, что в среде эмиграции во всех концах земли начали возникать профашистские группы и организации, самая крупная из которых под названием "Российский Фашистский Союз" образовалась в Харбине и к 1938 году насчитывала, по разным оценкам, от 10 до 23 тысяч членов и 48 отделов в 18 странах (5).
Социально-экономические и политические успехи фашизма, позволившие ему прийти к власти во многих странах и устано¬вить в них относительное материальное благополучие и классо¬вый мир, привлекали всеобщее внимание, которому отдали дань предприниматели, ученые, писатели и даже папа римский. "Ко¬нечно, не одни русские эмигранты видели в фашизме источник жизненной силы, — свидетельствует Джон Стефан, профессор Гавайского университета, автор обширной монографии "Русские фашисты". — То и дело в 20-е и даже 30-е годы ведущие европей¬ские интеллектуалы (приходят в голову Пиранделло, Т. С. Элиот, Йейтс, Лоуренс, Паунд и Шоу) выражали восхищение Муссоли¬ни. Да и не только европейцев влекло к фашизму. В 1932 году Чан-Кай-ши заявил: "Фашизм — это то, что Китаю сейчас нужно больше всего". Семью годами позже в нью-йоркском Гарлеме негритянские активисты основали откровенно фашистское "дви¬жение за мир в Эфиопии". В высшей степени изменчивый фашизм внедрялся в сознание мечтателей-радикалов всех ма¬стей..." (6).
Подведем итоги. Межвоенные годы стали эпохой бурного развития национального консерватизма по всему миру. Этот факт, равно как и то, что развитие консервативного движения завершилось торжеством вульгарного нацизма, новой мировой бойней и окончательным, повсеместным утверждением космо¬политических идеалов и ценностей — требует внимательного и вдумчивого осмысления.
Как бы трудно, больно и тяжело нам ни было, чего бы это нам ни стоило, мы должны обязательно во всем разобраться. Деми¬фологизировать, наконец, историю XX века, понять ее скрытые пружины и механизмы, оценить с учетом такого опыта нынеш¬нее положение России и избежать повторения роковых ошибок прошлого. Для этого неизбежно надо найти ответы на следующие вопросы:
1. Что послужило причиной вырождения европейской нацио¬нально-консервативной идеологии в агрессивное, бездуховное мировоззрение откровенного расизма и националистической не¬терпимости?
2. Как могло случиться, что естественное стремление наро¬дов к национальному самоутверждению было использовано ми¬ровой закулисой для разжигания расовой ненависти и новой мировой войны, окончательно подорвавшей внутренние жизнен¬ные силы Европы?
3. Каковы роль и место русского народа и русского самосо¬знания во всех этих событиях? Какие уроки должны мы из них извлечь, какие выводы сделать?
Величайшие жертвы, понесенные Россией в Великой Отечест¬венной войне, страдания и скорби, причиненные нацизмом мил¬лионам людей во всем мире, глобальные последствия мирового военного столкновения и пересмотр его геополитических итогов в результате распада СССР и краха "мирового социализма" — все это заставляет искать ответы особенно ответственно и тщательно.
Похоже, что многие из них таятся в извивах германской истории 20—30-х годов...
РУССКИЙ НЕМЕЦ МАКС ЭРВИН ФОН ШОЙБНЕР-РИХТЕР
ЧЕМ ПРИСТАЛЬНЕЕ мы будем вглядываться в подробности эволюции немецкой национальной идеологии в межвоенный период, тем очевиднее будет для нас главный вывод — ее дегра¬дация и конечный крах стали неизбежными в тот момент, когда национал-социализм отверг христианскую духовную традицию. Национальное самосознание оказалось отсеченным от живо¬творных истин веры, гармонично соединяющих в себе смирение и мужество, доблесть и кротость, силу и милосердие. В результате оно стало беззащитным перед соблазнами и искушениями расовой гордыни, имперского властолюбия и пагубного, безудержно¬го тщеславия. Это грехопадение тем более показательно и нагляд¬но, что начиналось все в Германии весьма многообещающе — при активном участии русской эмиграции, вносившей в движе¬ние христианские начала нравственного и государственного ми¬ровоззрения.
Некоторое время даже казалось, что под влиянием "русской идеи", активными проводниками которой стали беженцы из Рос¬сии, Германия примет у нее эстафету борьбы за сохранение христианской государственности в Европе.
"Русские... оказали, несомненно, крупную услугу немцам в деле пробуждения их национального самосознания, и неудиви¬тельно, что на этой почве между ними возникло тесное единение и дружная совместная работа, — писал позже князь Жевахов, непосредственный и активный участник событий. — Заслуга же немцев заключалась в том, что они отнеслись к русским не как к беженцам, требующим материальной помощи, а как к подлин¬ным культуртрегерам, и воспринимали их рассказы о зверствах большевизма и завоеваниях еврейства в России, как угрозу их собственному бытию, как великую мировую опасность, грозив¬шую всему христианству, цивилизации и культуре.
Немцы поняли, что у них нет выбора, что нужно или погибать под тяжестью версальского договора, или со смелостью отчаяния вступить в единоборство..., что никакие компромиссы невоз¬можны, и что такую борьбу нужно начать немедленно.
И на трагическом фоне всеобщей придавленности и нищеты, сквозь толщу неописуемых страданий и подневольного труда, не знавшего отдыха, стали мало-помалу вырисовываться признаки грядущего возрождения, обновляющего самый дух великой на¬ции..." (7).
Под знаком таких надежд, коим — увы! — не суждено было воплотиться в жизнь, прошли годы, которые в истории немецко¬го национального консерватизма, равно как и в истории русской эмиграции, неразрывно связаны с именем "русского немца" Макса Эрвина фон Шойбнер-Рихтера.
Российский гражданин, выпускник Рижского университета, благочестивый христианин и убежденный монархист, он на соб¬ственном опыте изведал все прелести революции и государствен¬ного распада Российской Империи. В своей родной Курляндии он дважды сражался со смутой — в 1905 году в составе русской армии, а в 1918-1919 годах под знаменами германского рейхсвера. Красивый и легкий в общении, богатый и щедрый, он привлекал к себе множество людей. В 1920 году судьба привела его в Мюнхен, переполненный, как и вся Германия, русскими беженцами.
К этому времени балтийские немцы, бывшие в значительной своей части искренними российскими патриотами, сохранив¬шими верность династии Романовых, одинаково хорошо владев¬шие русским и немецким языками, образовали очень прочное промежуточное звено между правым флангом русской эмигра¬ции и развивавшимся немецким национальным движением. Шойбнер-Рихтер сыграл в этом деле исключительную, выдаю¬щуюся роль.
Не будучи дворянином от рождения (приставку "фон" он по¬лучил от жены), Шойбнер-Рихтер имел, тем не менее, обширные связи. В круг его знакомых входил стальной магнат Фриц Тис-сен, герой войны генерал Эрих Людендорф, великий князь Вла¬димир Кириллович и другие примечательные лица. Такие зна¬комства давали широкие возможности, которыми он не замедлил воспользоваться.
Своим главным делом Шойбнер-Рихтер считал создание прочного союза русских монархистов с немецкими национали¬стами для борьбы с международной заразой интернационального большевизма, реставрации германской монархии и восстановле-ния дома Романовых на Российском престоле. Когда он впервые встретился с Гитлером, ему даже приходилось скрываться, ибо берлинские власти разыскивали его за участие в "капповском путче" — неудавшемся монархическом заговоре, организованном группой "национального объединения" в марте 1920 года.
То, как все это выглядело тогда со стороны, ясно описал Жевахов, вспоминавший потом: "Я... неожиданно оказался в са¬мом центре бурного, здорового национального движения, смяг¬чившего у меня горечь сознания той печальной роли, какую сыграла Германия в отношении России в роковую для обеих стран войну. Общение же с выдающимися представителями это¬го движения: графом Эрнестом Ровентловым, Людвигом Мюл¬лер фон Гаузеном, Шойбнер-Рихтером, Арно Шикеданцом и многими другими, видевшими в своем деле... не только немецкое национальное дело, а святое дело защиты христианства от угро¬жающей ему опасности, еще больше расположило меня к этому движению, заставило меня с чувством глубочайшего уважения преклониться перед этими самоотверженными идейными работ-
пиками, смело и безбоязненно выступавшими в защиту попира¬емого достояния Христова, и притом в один из самых тяжких моментов жизни их родины" (8).
Подобные намерения и идеи легли в основание объединенно¬го русско-немецкого народного фронта под названием "Aufbau" — "Возрождение", организованного Шойбнер-Рихтером в конце 1920 года. Их глашатаем и провозвестником стал журнал с одно¬именным названием, имевший своей целью "доказать необходи¬мость... того, что в будущем национальная Германия и нацио¬нальная Россия должны идти по одному пути" (9).
Весной 1921 года под эгидой "Aufbau" был созван очень пред¬ставительный съезд русских монархистов, состоявшийся в ку¬рортном баварском местечке Бад-Рейхенхалле. Делегаты съеха¬лись туда со всего света. Даже из далекой Манчжурии прислал своего представителя атаман Семенов. Казалось, съезд сумеет заложить прочную основу политического единства внутри пра¬вого крыла русской эмиграции и организации ее тесных, друже¬ских связей с набирающим силу национально-освободительным движением в Германии.
Влияние Шойбнер-Рихтера непрерывно росло. Встретившись с Гитлером, он вступил в партию и вскоре стал ее главным идеологом, что дало Жевахову потом повод утверждать, что "Шойбнер-Рихтер... явился в буквальном смысле основополож¬ником того идейного движения, какое вынесло на поверхность жизни германского народа Гитлера, и должно было в своем дальнейшем развитии связать Россию и Германию узами нераз¬рывной и вечной дружбы, воскресив заветы тройственного Свя¬щенного Союза" (10).
Из последней фразы видно, как сильно разошлась впоследст¬вии реальная практика нацизма с первоначальными благостны¬ми предположениями*.
Отправным пунктом этого трагического расхождения стала гибель самого Шойбнер-Рихтера от шальной пули во время мюнхенского "пивного" путча. Он был убит в тот момент, когда рука об руку с Гитлером шагал по Резиденцштрассе. Впрочем, это только одна из версий, ибо точных данных об обстоятельствах его смерти нет, а Жевахов называет их "невыясненными", туман¬но намекая на возможность "заказного" убийства.
Как бы то ни было, начиная с этого момента немецкое нацио¬нальное движение постепенно отвергло христианство в качестве своего духовного фундамента, скатившись, в конце концов, к худшим формам оккультизма, восточной мистики и неприкры¬того язычества. С этого же времени начало активно формиро¬ваться то явление, которое сегодня известно миру под названия¬ми "национал-социализм", или "немецкий фашизм".
Гитлер сожалел о гибели соратника. Сказал: "Все заменимы, но только не он!", — запечатлел его как мученика в посвящении к "Майн Кампф" и... забыл все, чему его Шойбнер-Рихтер учил. На место главного идеолога и философа нацизма выдвинулся Альфред Розенберг, пламенный ревнитель расовой теории и во¬сторженный певец превосходства "германской крови".
ДОКТРИНА РОЗЕНБЕРГА
НАДО С СОЖАЛЕНИЕМ отметить, что влияние русской куль¬туры и русского самосознания на события в Германии вовсе не было однозначным. Если в своей здоровой, христианской части это влияние олицетворялось Шойбнер-Рихтером, то его боль¬ную, разлагающуюся и деградирующую часть не менее полно выразил Альфред Розенберг.
Он родился в 1893 году в Таллине (тогда — Ревеле), в семье сапожника. Учась в Рижском университете, состоял с Шойбнер-Рихтером в одном студенческом союзе, долго жил в Петербурге, а с началом войны перебрался в Москву, где благополучно избе¬жал призыва в армию. Революция застала его за проектировани- ем крематория с дорическими колоннами и романскими свода¬ми. Сорванный ее вихрем с насиженного места, Розенберг побы¬вал даже членом Пролеткульта, прежде чем в 1919 году судьба забросила его в Мюнхен, где он и начал свою блестящую полити¬ческую карьеру (11).
Еще живя в России, он пробовал вести богемный образ жизни, был вхож в Религиозно-философское общество и социал-демо¬кратические круги, знавал Блока, Мережковского, Троцкого (12). Видимо, с той поры он и унаследовал в качестве мировоззрения едкую смесь экономической демагогии социал-демократов, смутные религиозно-философские понятия и тягу к нездоровой
мистике, на которой были буквально помешаны столичные "де¬кадентские" литературные салоны**.
Основательно перебродив, эта смесь в 1930 году излилась бурным потоком на страницы его главного труда — объемистой книги под названием "Миф XX века", которая вскоре разошлась огромными тиражами и стала наряду с "Майн Кампф" Гитлера бестселлером Третьего Рейха.
* Священный Союз — союз монархов России, Австрии и Пруссии во имя подавления в Европе революционных смут и укрепления христианской государственности. Образуя его, государи клялись подчинить весь поря¬док взаимных отношений "высоким истинам, внушаемым вечным зако¬ном Бога Спасителя" и "руководствоваться не иными какими-либо пра¬вилами, как заповедями святой веры".
** Приверженность верхушки Третьего Рейха к оккультным, мистическим учениям хорошо известна. Эзотерические культы всегда привлекали к себе тех, кто неспособен к внутреннему напряженному духовному труду и желает постигнуть религиозные истины рационалистическим путем в готовом виде. Любопытно, что Гитлер, упоминая в своих речах о Боге, никогда не уточнял, какого именно "бога" он имеет в виду (13).
Славян Розенберг не жаловал, к русской эмиграции (несмотря на то, что по-русски говорил лучше, чем по-немецки) относился полуснисходительно-полуодобрительно, и то — лишь потому, видно, что помнил молодые годы, проведенные в России. В его понимании русские были слишком мечтательны и ленивы, не¬вежественны и склонны к анархии. Они не сумели сохранить изначальную чистоту расы, гарантирующую жизнеспособность, и потому не смогли противостоять разлагающему влиянию ре-волюционеров-инородцев. Лишь немцы — умные, дисциплинированные и храбрые — могли противостоять надвигающейся на мир опасности и спасти Европу. Что именно нужно спасать, он, похоже, представлял слабо, ибо исторические христианские ценности европейской культуры и уж тем более идеалы церковного мировосприятия остались для него совершенно недоступными. Этот печальный факт предопре¬делил характер его учения и, в конечном итоге, послужил главной причиной краха нацизма как в духовной, так и в политической, военной областях.
"Все великие и творческие нации в истории имели и имеют свое особое самосознание, в этом выражается их "национализм", - писал протоиерей Сергий Булгаков, анализируя религиозные корни немецкого фашизма. — Современный "расизм" есть одна из его разновидностей, имеющая свои особые характерные чер¬ты, которые в своем контексте слагаются в целое мировоззрение, действенную идеологию. Ее главным идеологом является в на¬стоящее время А. Розенберг, книга которого "Миф XX века" имеет распространение уже в 900 000 экземпляров и выражает собой, очевидно, господствующее в настоящее время мировозз¬рение и самочувствие немцев. Помимо своего литературного блеска и остроты, она заслуживает внимания именно как симп¬том духовного состояния...
Розенберговский расизм есть философия истории, но прежде всего это есть религиозное мироощущение, которое должно быть понято в отношении к христианству" (14).
Булгаков был прав. Именно в этом отношении вскрывается глубинный смысл событий, потрясших мир в 30-е и 40-е годы и определивших тенденции его развития на десятилетия вперед. Ибо оказывается, что в религиозных, мистических глубинах германский нацизм со своими геополитическими притязания¬ми, и его главный "видимый" противник — нацизм еврейский, реализованный политически в доктринах сионизма, религиозно же — в форме талмудического иудаизма, имеют единый источник, вдохновляющий их претензии на мировое господство: воинствующее антихристианство, коренящееся в бездонной ненависти дьявола-человекогубителя к Сыну Божиему, Спасителю мира и Искупителю человечества от рабства греху и злу.
"Неизбежно напрашивается неожиданное заключение следу¬ющего содержания, — констатировал о. Сергий, — расизм как национал-социализм, в котором одновременно и с одинаковой силой подчеркиваются оба мотива — и социализм, и национа¬лизм, представляет собой ничто иное, как... повторение, или, по крайней мере, вариант иудейского мессианизма... Еще раз повто¬ряем: германский расизм воспроизводит собою иудейский мес¬сианизм, который является противником и соперником христи-анства уже при самом его возникновении..." (15).
Таким образом, немудрено, что при внешней непримиримо¬сти именно эти два движения стали, каждое по-своему, опреде¬ляющими факторами и движущими силами всемирной апостасии в XX веке. В равной степени враждебные русскому народу, как носителю и главному хранителю христианского националь¬ного самосознания, они явились также первопричинами двух тяжелейших катастроф, потрясших Россию в этом столетии: революции и Великой Отечественной войны.
Неизвестно, насколько полно и ясно сознавал это сам Розенберг. О Православии он в своей книге вовсе не поминает (хотя говорит о "древней восточной церковности" — осуждающе, конеч¬но), то ли потому, что считал Россию "исторической обочиной", то ли из-за пристального внимания к претензиям католичества на мировую гегемонию. В любом случае — христианству доста¬ется сполна.
"Христианский крест должен быть изгнан из всех церквей, соборов и часовен и должен быть заменен единственным симво¬лом — свастикой", — писал этот создатель "германской религии будущего". "Те, которые его созерцают, думают о народной чести, о жизненном пространстве, о национальной свободе и социаль¬ной справедливости и жизнеобновляющем плодородии".
"Старая иудейско-сирийская церковность сама себя развенчи¬вает..." "Не жертвенный агнец иудейских пророчеств, не Распятый есть теперь действительный идеал, который светит нам из Еван¬гелий. А если Он не может светить, то и Евангелия умерли..." "Идеал любви к ближнему должен быть безусловно подчинен идее национальной чести..." "В интересах властолюбивой римской цер¬кви было выставлять подчиняющееся смирение как сущность Христа, чтобы получить возможно больше слуг, воспитанных согласно этому "идеалу". Исправить это изображение есть даль¬нейшее неотложное требование немецкого движения к обновле¬нию..." "Личность Иисуса вскоре после Его смерти была нагруже¬на и срастворена со всяческим изобилием переднеазиатских, еврейских и африканских переживаний", — такими и подобными им утверждениями наполнены писания Розенберга.
Что же предлагается взамен "устаревшего" христианства? А вот что: "Вера, воплощенная в яснейшее знание, что северная кровь представляет собою то таинство, которое заменило и пре¬одолело древние таинства..." "Честь и свобода (понимаемая как произвол — прим.авт.) суть в последнем счете не внешние свой¬ства, но сверхвременные и сверхпространственные сущности..." "Душа означает расу, видимую изнутри, и наоборот: раса есть внешняя сторона души..." "Бог, которого мы почитаем, не суще¬ствовал бы, если бы не существовала наша душа и наша кровь... Поэтому является делом нашей религии, нашего права, нашего государства все, что защищает, укрепляет, проницает честь и свободу этой души".
Надо ли объяснять, кем, с точки зрения христианина, являет¬ся этот "бог" Розенберга? Самообожающая гордыня — вот духов¬ный идол нацизма, в жертву которому приносится все: милосер¬дие, сострадание, любовь, совесть и справедливость. Конечно, среди рядовых фашистов, завороженных псевдопатриотической риторикой лидеров, мало кто сознавал, какому "богу" они служат, но это не меняет дела — дьявольская сущность учения реализовывала себя свойственным ей образом, злобно, агрессивно и напористо.
Это с особой ясностью проявлялось в историософских кон¬цепциях нацизма. "После 1918 года, — писал Розенберг, — древ¬няя северная расовая душа пробудилась к новому, высшему со¬знанию. Она понимает, что равнопризнанное существование раз-ных, взаимно исключающих друг друга ценностей не может иметь места, как она великодушно мнила возможным его допу¬стить на свою теперешнюю гибель...
Она понимает, что расово и душевно сродное может соеди¬няться, но чуждое безошибочно устраняется, а если нужно, то и уничтожается. Не потому, чтобы это было ложно или плохо само по себе, но потому, что чуждо, разрушает внутреннее строение нашего существа. Мы чувствуем теперь обязанность отдать себе отчет о нас самих с последней ясностью: или познать высшую ценность и руководящие идеи германского запада, или же себя духовно и телесно извергнуть. Никогда".
Результаты этого маниакального самосознания известны. У Европы был свой, похоже последний, шанс на волне националь¬ных движений вернуться к здоровой христианской духовности, хотя бы даже и в ущербных исторических формах католичества и протестантизма. Она упустила его, разделившись на два про-тивоположных, одинаково бездуховных лагеря — "либерально-демократически-космополитически-модернистский" и "консер¬вативно-агрессивный, фашистский". Закат Европы состоялся. Остается молить Милосердного Бога о снисхождении и вразум-лении — "не ведают бо, что творят..."
Для тех, кто "имея очи — видит", страшный опыт фашизма дает наглядный пример того, какую жуткую разрушительную энергию несут в себе бездуховные антихристианские мировоз¬зрения даже тогда, когда они прикрываются религиозно-нацио¬нальными идеями. В этом случае, избегая прямых богоборческих выпадов, они с еще большей ловкостью скрывают свою гибель¬ную сущность под слоем социальной и философской демагогии, освящая "свыше" путь, "иже мнится человекам прав быти", — по слову Священного Писания (Притч. 14:12), но, — "последняя же его приходят во дно ада". И люди творят зло, сеют ненависть и беспощадно уничтожают ближних, в полной уверенности, что "с нами Бог"*.
Этот урок нам необходимо усвоить так же твердо, как и урок русской революции, ибо в сущности они говорят об одном и том же — о соблазнах, искажениях национального самосознания и ужасных результатах, к которым эти соблазны приводят. Такое знание мы обильно оплатили русской кровью, и не дай Бог, чтобы эта цена оказалась напрасной.
* Такая надпись была выбита на пряжках ремней у гитлеровских солдат.
ЛИТЕРАТУРА
1. М а р к о в Н. Е. Войны темных сил. В 2-х томах. Том 2. Париж, 1930, с. 67.
2. "Возрождение". 1936, 7 мая, с. 1.
3. Георгиевский М. Затишье перед грозой. — "За Родину". Со¬фия, 1939, № 77/19, с. 5.
4. СолоневичИ. Авторитеты и жизнь. - "Сигнал". Париж, 1938, № 36, с. 2.
5. Н а з ар о в М. Русская эмиграция и фашизм. - "Наш современ¬ник", 1993, № 3, с 127.
6. Стефан Д ж. Русские фашисты. Трагедия и фарс в эмиграции, 1925-1945. М., 1992, с. 50.
7. Князь Жевахов Н. Д. Сергей Александрович Нилус. Краткий очерк жизни и деятельности. Новый сад. 1936, с. 66.
8. Т а м ж е, с. 68.
9. Т а м ж е, с. 69.
10. Т а м же, с. 70.
11. Стефан Д ж. Указ. соч., с. 40-43.
12. Россия перед вторым пришествием. Материалы к очерку русской эсхатологии. Издание Свято-Троицкой Сергиевой лавры. 1993, с. 237.
13. 06 оккультных корнях германского фашизма. См.: ПруссаковВ. Оккультный мессия и его рейх. М., 1992. П о в е л ь Л., Бержье Ж. Утро магов. Власть магических культов в нацистской Германии. М., 1992.
14. О. Сергий Булгаков. Расизм и христианство. В сб.: "Тай¬на Израиля". СПб, 1993, с. 352-353. Эта работа, написанная в 1941-1942 гг. и далеко не бесспорная в некоторых своих частях, содержит, тем не менее, наиболее полный религиозный анализ философии на¬цизма.
15. Т а м же, с. 396.
НА РЕКАХ ВАВИЛОНСКИХ СЕДОХОМ И ПЛАКАХОМ...
ШТРИХИ К ПОРТРЕТУ РУССКОГО ЗАРУБЕЖЬЯ
ЕВОЛЮЦИОННЫЙ ШОК не мог не ска¬заться на русском самосознании. В значи-тельной части общества шел процесс пере¬смотра своих убеждений. В советской России он искусственно стимулировался террором, голодом, информационной блокадой населе¬ния и оголтелой, воинствующей богоборче¬ской пропагандой властей. Однако почти в той же степени (только, конечно, в ином направлении) измене¬ния в мировоззрении коснулись и русской эмиграции.
Первым делом они затронули русских западников. После того, как развитие западничества в России закончилось катаст¬рофой*, а за рубежом русские люди смогли увидеть этот вожде¬ленный ранее Запад без прикрас — оно практически прекратило свое существование в качестве самостоятельной основы религи¬озных, философских, исторических и литературно-художествен¬ных мировоззрений.
Конечно, западничество не исчезло, ибо не исчезли (наобо¬рот — усилились) мировые силы, поддерживавшие и питавшие его в России на протяжении долгих лет. Но утеряв свою преж¬нюю привлекательность для интеллигенции, откровенное запад¬ничество практически полностью выродилось в политическую идеологию, не отягощенную лишней "философией". Идеологию, которая преследовала практические цели: поддержку всех меро¬приятий международной закулисы по удушению России и созда-нию на континенте сверхнациональной власти**.
Немногочисленные оставшиеся за рубежом политики-запад¬ники или призывали "не проглядеть позитивного начала в рево¬люции", разумея под ним разрушение исторической, "деспотиче¬ской" России, или занимались интеллектуальным обеспечением масонской идеологии Лиги Наций. Этому совершенно не проти¬воречит тот факт, что значительная часть эмиграции надеялась с помощью западных держав тем или иным способом восстано¬вить в России национальное правительство. В этом случае Запад рассматривался лишь как служебное политическое средство, тем более, что и Советский Союз многими воспринимался только как Русская земля, завоеванная и оккупированная оголтелой бого¬борческой, антирусской, сатанинской силой.
Такой взгляд на события для "новых западников" был тоже неприемлем. Передовой Запад, с их точки зрения, должен был теперь стать опорной базой для создания интернационального сверхгосударства. "Русский" профессор-эмигрант А. Н. Мандель-штам, писал, например: "Нам кажется, что человечество идет к следующей схеме будущей конструкции мира.
1. Союз всех народов, ведающий общими интересами всего человечества;
2. В пределах этого союза большие группировки государств, связанных общими интересами;
3. Наконец, отдельные автономные государства в пределах каждой группы народов, в компетенцию которых входит защита чисто местных государственных интересов" (1).
В русском зарубежье уже в 1920 году выделилась группа, активно поддерживавшая такие идеи. Она получила название "Российского общества лиги народов", выпустила в свет свою программу-воззвание и объявила, что "с особенною силою наста¬ивает на том", чтобы "демократические основы" стали обязатель¬ными для всех государств и чтобы международные организации "осуществили всеобщее разоружение и обладали реальной силой для приведения в исполнение своих решений" (2).
Строго говоря, после Октябрьской революции западничество вообще вряд ли может быть отнесено к течениям собственно русской мысли. Оно до сих пор представляет собой не столько явление нашего национального самосознания, сколько инстру¬мент его искажения и разрушения. Но если отвержение "класси¬ческого" западничества русским сознанием после революции можно считать свершившимся фактом, то его скрытое влияние в той или иной мере продолжало проявлять себя довольно ак¬тивно.
Проводниками такого влияния в разной степени стали пред¬ставители либерального крыла русской эмиграции. Учитывая ее крайнюю пестроту, все эти терминологические определения, ра¬зумеется, весьма условны, но все же очевиден тот факт, что многие русские мыслители за рубежом — от Бердяева и о. Сергия Булгакова до Лосского и Федотова, — несмотря на значительную разницу во взглядах, несли на себе "родимые пятна" западниче¬ского мировоззрения.
Часто вполне благонамеренные и по-своему патриотичные, все они болели страшной родовой, наследственной болезнью русской интеллигенции: интеллектуальной гордыней, лишаю¬щей человека способности смиренно и благоговейно восприни¬мать тысячелетний церковный опыт выстраданного и прочувст¬вованного христианского мироощущения. Для них истинная, духовная, "небесная" Россия так
* Даже Бердяев говорил о том, что марксизм первоначально возник в России как "крайняя форма западничества".
** В этом состоянии российское западничество пребывает и до сих пор. Только чудовищным невежеством масс, навязанным русскому обществу десятилетиями тотального "промывания мозгов" и информационным террором "демократических" средств массовой информации, можно объяснить тот факт, что эта давно "протухшая" идеология оказалась столь привлекательной и действенной в руках "архитекторов перестрой¬ки".
навсегда и осталась тайной за семью печатями, а понятие "Святая Русь" — принадлежностью старинных былин и народных сказок.
В их произведениях здравые мысли причудливо перемешаны с явными заблуждениями. Будь то о. Сергий Булгаков с его софианским еретичеством, или "рыцарь свободы", "нецерковный христианин" Бердяев, — высказывавший порой откровенно ан¬тихристианские мысли, или кто другой — неспособность отре¬шиться от своего интеллигентского (а у многих — марксистско¬го) прошлого неизменно давала себя знать. При этом чуть ли не единственной, объединяющей их всех чертой являлось неприя¬тие, отторжение идеи русского богоизбранничества в ее класси¬ческой церковной форме, понять которую им просто не было дано.
"Духовный провал идеи Москвы как Третьего Рима, был имен¬но в том, что Третий Рим представлялся как проявление царского могущества, мощи государства, сложился как Московское царст¬во, потом как Империя, и, наконец, как Третий Интернационал", — писал Бердяев. -- "Идеология Москвы, как Третьего Рима, способствовала укреплению и могуществу московского государ¬ства, царского самодержавия, а не процветанию церкви, не воз¬растанию духовной жизни. Христианское призвание русского народа было искажено"... "Желание царя было законом для архи¬ереев и в церковных делах. Божье воздавалось кесарю... Понима¬ние христианства было рабье. Трудно представить себе большее искажение христианства, чем отвратительный Домострой" (3).
Вот уж, воистину, с больной головы — на здоровую! На самом деле как раз "трудно представить себе" утверждения, более дале¬кие от истинного положения вещей! Впрочем, подобных авторов это всегда мало смущало. Для них, как часто это бывает в вопро¬сах религиозных, непреодолимым препятствием на пути духов¬ного возрастания стала проблема личного подвижничества, цер¬ковного послушания. Ведь для того, чтобы воспринять благодат¬ный опыт, лежащий в основании зрячей, живой веры, человек должен совершить немалый внутренний труд, уготовить себя к этому шествием по пути подвижнической борьбы с грехами и страстями в собственном сердце.
Многим такое оказалось не под силу. Избегая тяжких душев¬ных трудов, они предпочитали просто хаять то, чего не могли понять. Знаменитая лиса из басни Крылова говорила в таких случаях: "Зелен виноград!" На самом же деле несозревшими для принятия истин веры оказались души тех, кто упорно, не желал подклонить выю своего высокоумия и своеволия под иго церков¬ного увещевания, вразумления и послушания...
Несколько особняком стоит в русской эмиграции так называ¬емая "школа евразийцев". Она возникла в 1921 году одновремен¬но (хоть и независимо) с выходом в Праге знаменитого сборника "Смена вех", выдвинувшего программу примирения с русской революцией. Один из авторов такой программы прямо писал: "Мы... признаем, что проиграли игру, что шли неверным путем, что поступки и расчеты наши были ошибочны" (4).
Те же идеи проскальзывали и у евразийцев. В целом, конечно, движение евразийства исходило из вполне благонамеренных на¬чал: необходимости объективного, взвешенного анализа причин и последствий крушения исторической России; желания найти и в советской мрачной действительности исторически преемствен¬ные по отношению к русской жизни черты; понимания того, что революция, как это ни печально, есть свершившийся факт и что "это надолго". И все же недосказанность и некоторая размытость идеологии, отрицание — весьма резкое — дореволюционных по-рядков в России и стремление хоть как-то примирить эмиграцию с "советской" действительностью давали основание злым языкам третировать евразийство как "православный большевизм" или "плод незаконной связи славянофильства и коммунизма".
Кроме того, разоблачение некоторых приверженцев движения в их тайных связях с ОГПУ давали повод для подозрений в подконтрольности самой школы спецслужбам советской России. Но все же в евразийстве были и конструктивные, здравые черты.
"Евразийцы — православные люди. И Православная Церковь есть тот светильник, который нам светит", — заявлял П. Н. Савицкий, признанный глава движения. "Евразийство стоит на почве православия, исповедуя его как единственную подлинную форму христианства, и признает, что именно в качестве единст¬венной истинной веры Православие и могло сыграть в русской истории роль творческого стимула", — вторил ему князь Н. С. Трубецкой, один из наиболее универсальных мыслителей русского зарубежья. Несомненной истиной являются утвержде¬ния евразийцев о том, что "коммунистический шабаш наступил в России как завершение более чем двухсотлетнего периода евро¬пеизации", что "из опыта коммунистической революции вытека¬ет некоторая истина, одновременно новая и старая: здоровое социальное общежитие может быть основано только на нераз¬рывной связи человека с Богом, религией; безрелигиозная госу¬дарственность должна быть отвергнуга" (Савицкий).
Однако главного в русской жизни евразийцы понять не смог¬ли. Бесперспективным оказался сам путь, по которому они по¬шли — путь поисков объединяющих, системообразующих фак¬торов государственности, народности и разгадку судьбы России в отвлеченных этнокультурных, географических началах (отсюда и само название — евразийство). Своеобразие и уникальность русской истории есть следствие причин духовных, результат особого служения, возложенного Промыслом Божиим на наш народ. Эти причины и это своеобразие ни в коем случае не сводимы ни к географическим, ни к этническим, ни к культур¬ным, политическим или любым другим факторам российской действительности (5).
Искать разгадку русской судьбы в особенностях ее географи¬ческого, геополитического или этнокультурного положения на евразийском материке — дело заведомо бесплодное. Оно чревато многочисленными соблазнами, ибо манит миражами "особой роли" России в "континентальной" линии развития человечества, а русское самосознание традиционно быстро откликается на лю¬бой мессианский зов*. Все это не позволяет говорить о подлин¬ной конструктивности евразийского мировоззрения в целом. Оно "отказывается от причастности к стержню русской истории, — сказал М. Назаров (один из участников четвертого всезарубежного съезда русской молодежи) уже в 1990 году, — и отходит от христианского понимания судеб мира в географическое толкова¬ние"... (6).
Не менее напряженно и активно, чем евразийцы, пытались осмыслить произошедшее с Россией и в правых, консервативных кругах русского зарубежья. Трагедия этого направления в рус¬ском самосознании заключалась в том, что оно не имело в обозримом будущем никаких практических перспектив. Одни надежды сменялись другими, но богоборческий режим в СССР продолжал свое существование год за годом, десятилетие за де¬сятилетием, лишь крепчая и усиливаясь. Казалось, нет в мире силы, способной сокрушить этот мрачный колосс, простерший после победы во второй мировой войне свою власть на половину Европы и достигший экономической и военной мощи, которая позволяла ему влиять на события в самых отдаленных уголках земли.
Природа человека требует деятельности. Устоять в вере — просто "устоять" — во все века было делом самым сложным, глубинным содержанием всякого рода христианского подвижни¬чества. Стояние "под куполом и крестом" и стало содержанием мучительного, изнуряющего подвига для тех русских людей, которые в Православной России видели единственно возможную форму существования своего народа и не позволили себе увлечь¬ся новизной всякого рода "переосмыслений" русского служения, требовавшими в обмен на подаваемую ими иллюзорную историческую перспективу отречения от коренных начал русского на¬ционального самосознания.
Но это не значит, что русская консервативная мысль спала. Нет, она продолжала жить своей напряженной внутренней жиз¬нью, мучительно переживая все произошедшее со страной и народом.
"В чем заключались наши заблуждения? Почему в прах рас¬сыпались все наши начинания? Почему четырехлетняя, само¬отверженная борьба белых армий окончилась скорбным исхо¬дом?" Эти вопросы были у всех на слуху. Однако далеко не у всех доставало мужества дать на них честные, нелицеприятные отве¬ты, как сделал это, например, барон А. В. Меллер-Закомельский уже в 1923 году.
"Страшную внутреннюю болезнь мы пытались лечить наруж¬ными средствами, - написал он. — Мы боролись с большевизмом как с явлением политическим... Но в глубокой скорби о своем бессилии, в горестном изгнании и оторванности от родной земли многие из нас поняли, наконец, что большевизм есть лишь острый кризис вековой болезни духа влюбленной в Запад русской интеллигенции...
Мы пренебрегли своим родным культурным богатством, пре¬небрегли великой сокровищницей нашей родной Церкви и беше¬но помчались но пути "прогресса" к миражу земного рая, к антихристову царству социализма. Многие из нас поняли, нако-нец, что мы сами были заражены тою же болезнью, от которой хотели излечить Россию, с той лишь разницей, что в нас она протекала в ползучей, скрытой форме, а в большевизме она прорвалась бурно и страстно.
В ужасе мы отвернулись от страшных язв большевизма, в ужасе бросились прочь от одержимых бесами. И в нашем слепом, рефлекторном порыве к спасению мы не ощутили своей собст¬венной немощи, своей духовной нищеты. Мы поняли слишком поздно (и сколь многие из нас не поняли и до сих пор), что у "бесноватых", которых мы бросились усмирять, было какое-то отчаянное, заблудшее искание истины, что в нем они обладали своей внутренней правдой и силой, которых не имели мы.
Отрицательный, дьявольский, планетарный порыв больше¬визма победит лишь равный или превосходящий своей широтою идеал положительный. Антихристианский социализм-комму¬низм есть явление религиозное, и только религиозным подъ¬емом христианской веры возможна над ним победа. Смиренно сокрушаясь о немощи своей, в сострадании и покаянии, в любви к заблудшим своим братьям будем искать истинный путь к исцелению. Не кованный ненавистью и местью меч, а меч-крест, светлое знамение Христово — "сим победиши" — даст нам силу победы. Разрушительный пафос отвергших Христа бесноватых победим созидательным пафосом боговдохновенного зодчества.
Но мы оказались недостойными поднять Крест Господень и, не победив дьявола духом своим, не могли победить его земного воинства. Сами зараженные злом, мы зла победить не смогли, мы были "раздавлены царством". Но в муках своих грехов и заблуждений, в покаянном страдании, верю — мы обретем силу победы. Будем верить, что пройдя через годы ужасных гонений, падая и поднимаясь, закаленная в борениях, очищенная искупи¬тельной мукой своей, мученическая Православная Церковь Рос-сийская встанет осиянная благодатью и явит миру свет, который разгонит тьму...
* Неудивительно, что сегодня евразийство как бы приобрело в России "второе дыхание". После развала советской империи и краха коммуни¬стического мировоззрения патриотическое русское движение ищет опо¬ры для своего стихийного державного сознания вне догм "исторического материализма". Трудно винить современных патриотов за то, что духов¬ные ценности русской жизни пока многим из них недоступны в своем полном объеме. Отсюда приверженность евразийству — оно проще и понятнее православно-патриотического мировоззрения. Это болезнь роста. Как этап развития современного русского самосознания, с трудом возвращающегося на свою духовную родину — в Церковь, она не столь и страшна. Но будет ужасно, если патриотическое движение остановится на этом в своем развитии.
На распутьях духовной жизни соблазняют страшные призра¬ки. Уже предреволюционное русское творчество, стоявшее на грани великих исторических свершений и потому, может, осо¬бенно интуитивно восприимчивое, полно этой жуткой призрач¬ностью. Во всем чувствуется какой-то ужасный подмен. Русское религиозное сознание мучится страшным вопросом: где Христос и где антихрист?.. Нам не дано больше "быть ни там, ни тут". В последней борьбе Христа и антихриста каждый должен сделать свой выбор или обречь себя на небытие. Ибо дано нам видеть и уразуметь, что через мертвые пустыни безбожия, по окро¬вавленным камням революций, шествует отвергшее Христа че¬ловечество к миражу земного рая — к антихристову царству...
И не полемическим отрицанием иудаизма и отравленной им Европы, не административными мерами, ограждающими госу¬дарство от еврейского засилия, одержим мы окончательную по¬беду. Каждый из нас должен осознать то великое сокровище, которым мы обладаем во Христе и Его Православной Церкви, то огромное культурное богатство, которое сокровенно таится в недрах русского духа и, не оборачиваясь на меркнущий Запад, с верою приступить к боговдохновенному зодчеству подлинной христианской России. Воздвигнув твердыню Веры, не убоимся зла" (6).
К этому вряд ли можно что-либо добавить. Такое убеждение русская православная эмиграция пронесла через десятилетия изгнанничества. "Всякому разумному верующему русскому че¬ловеку должно быть совершенно ясно, — говорил в 1968 году архиепископ Аверкий, бесспорный духовный лидер русского за¬рубежья, — что если первое Смутное время продолжалось всего лишь 15 лет, а нынешнее второе, во много раз более страшное, Смутное время длится уже свыше 50 лет, и до сих пор нет пока и не видно никакого просвета, то это только потому, что нет прежней горячей веры в русских людях, нет настоящего искрен¬него покаянного чувства, нет подлинной действенной молитвы и должного упования на помощь свыше...
Неверие, безбожие, нравственная нечистоплотность и распу¬щенность, нигилизм и космополитизм, небрежение и презрение ко всему исконно родному и святому — все это должно стать совершенно чуждым душе русского человека, если он действи¬тельно хочет видеть Родину воскресшей к новой жизни" (7). Сказанные двадцать пять лет назад в Америке, слова эти как нельзя более применимы к сегодняшней России. Неужели мы не прислушаемся к ним?..
ЛИТЕРАТУРА
1. М а р к о в Н. Е. Войны темных сил. В 2-х томах. Париж. 1930. Т. 2, с. 76-77.
2. Т а м ж е, с. 75.
3. Б е р д я е в Н. А. Русская идея. В сб.: О России и русской фило¬софской культуре. М., 1990, с. 50.
4. Шкаренков Л. К. Агония белой эмиграции. М., 1986, с. 76.
5. Хорошую, хотя несколько одностороннюю подборку публикаций авторов-евразийцев дал журнал "Наш Современник" во втором и третьем номерах за 1992 год. См. также: - "Начало", №4. М., 1992.
6. Барон Меллер-Закомельский А. В. Страшный вопрос. Париж, 1923, с. 42-46.
7. Архиепископ Аверкий. Современность в свете Слова Божия. Слова и речи. Т. 2. Джорданвилль, 1975, с. 583, 586.
СВЕТ ВО ТЬМЕ СВЕТИТ, И ТЬМА НЕ ОБЪЯЛА ЕГО
СОЮЗ НЕРУШИМЫЙ...
ЕВОЛЮЦИЯ и гражданская война сто¬или России громадных жертв. За период 1917—1921 годов погибло восемь миллио¬нов человек, а объем промышленной продук¬ции в 1920 году составил лишь 13,8 % от "царского", довоенного 1913-го (1). Еще большим был ущерб моральный, религиоз¬но-нравственный, духовный, который не¬возможно измерить никакими цифрами. Жестоко оборванной оказалась многовековая государственная и церковная традиция, служившая неизменной опорой русского бытия при всех его прежних нестроениях и кризисах. В залитой кровью, разоренной, покрытой дымом пожарищ стране российская история вступила в свою новую, "советскую" эпоху...
30 декабря 1922 года I Всесоюзный съезд Советов утвердил Декларацию об образовании СССР. Таким образом официально завершился процесс уничтожения исторической России и опре¬делился ее новый геополитический преемник. На деле же вся история Советского Союза — это тяжелая, жестокая, изнуритель¬ная борьба русского народа за возрождение его духовного и государственного величия. Отсюда — все вопиющие противоре¬чия этого периода нашей истории, его героические свершения и позорные провалы.
Мало-мальски подробный анализ "истории СССР" требует самостоятельного и кропотливого исследования. Мы попробуем дать лишь краткие характеристики ее главнейшим этапам, определить основные тенденции национального самосознания, под¬вергшегося за это время мощнейшим насильственным воздей¬ствиям, постараемся осознать промыслительное содержание это¬го неимоверного испытания, выпавшего на долю нашего народа. С точки зрения господствующей идеологии (имея в виду не убогую закосневшую марксистско-ленинскую догму, а реальное самосознание власти, определявшей курс государственного раз¬вития), советскую эпоху русской истории можно условно разде¬лить на пять периодов:
1. Агрессивно-русоненавистнический, — начавшийся с мо¬мента революции и продолжавшийся до начала Великой Отече¬ственной войны.
2. Национал-большевистский, — охватывающий военные годы и строительство советской империи, завершившийся со смертью Сталина в 1953 году.
3. Интернационально-коммунистический, — облекшийся в форму псевдолиберальной реакции на "культ личности" и совпа¬дающий по времени с хрущевской "оттепелью".
4. Имперско-бюрократический, "застойный", — включающий в себя почти два десятилетия брежневского правления с неболь¬шим андроповско-черненковским "довеском", когда дряхлеющий колосс СССР существовал уже "по инерции", лишенный какого-либо жизнеспособного внутреннего идеологического содержа¬ния.
5. Либерально-демократический, — горбачевский; по сути -ликвидационный. В ходе его исчерпавшая себя коммунистиче¬ская верхушка шаг за шагом предавала собственную страну, ее национальные интересы и народ в поисках выхода из мировоз-зренческого политического и духовного тупика, в котором ока¬зался прогнивший режим. Этот путь закономерно закончился развалом СССР в декабре 1991 года.
Сегодня, с высоты нашего горького и страшного опыта, пора приступить к изучению недавнего русского прошлого непред¬взято и объективно — "не плача, не смеясь, но понимая", говоря словами древнего философа (Спиноза).
РАЗОРЕНИЕ
"К ТЕБЕ — ОБОЛЬЩЕННЫЙ, несчастный русский народ, сер¬дце мое горит жалостью до смерти, — писал в 1918 году Святей¬ший Патриарх Тихон. — Оскудеша очи мои в слезах, смутися сердце мое (Плач 2:11) при виде твоих тяжких страданий, в предчувствии еще больших скорбей" (2). Увы! — эти горькие слова вещего старца стали пророческими. Первые десятилетия советской власти оказались временем широкомасштабного анти¬русского геноцида. "Рабоче-крестьянское" правительство совет¬ской России стремилось уничтожить рабочих и крестьян так же, как и буржуазный класс населения, ибо его целью было истреб¬ление русского народа, как главнейшего оплота христианской культуры", — свидетельствует князь Жевахов (3).
Достижения этой цели добивались тремя главными способа¬ми. Наиболее активная, образованная и способная часть населе¬ния выкашивалась методами жесточайшего террора. Мы уже касались этого вопроса ранее и здесь нет смысла повторяться. Шли годы, ЧК переименовывали в ОГПУ, затем в НКВД, меня¬лись люди, но кровавая суть учреждения — ликвидация русской национальной элиты — оставалась неизменной.
Но даже эта гигантская убойная машина имела ограниченную пропускную способность. Даже ее мощностей не хватало. Оказа¬лось, что многовековая подвижническая жизнь Руси, освященная высокими христианскими идеалами, соделала источником со¬противления новым порядкам весь народ, всю его жизнь — от бытовой повседневной текучки до исповеднического служения религиозным святыням. Несмотря на гигантские кровопускания гражданской войны и массовых репрессий, Россия упорно оттор¬гала строителей "светлого будущего".
Большевистская верхушка прекрасно понимала, что только насилие может обеспечить ей политическое будущее. И в по¬мощь террору на этом пути она призвала искусственный голод, масштабы которого, превышая всякое человеческое разумение, позволяли решить сверхзадачу момента — парализовать ужасом огромную страну, лишить оглушенный невиданным бедствием народ воли к сопротивлению и физической возможности проти¬востоять творимому злу.
"Ссылки большевиков на неурожай столь же бессовестны, как и все прочее, исходящее от советской власти, — писал Жевахов. — Голод был вызван умышленно, и это видно из того, что население вымирало от него в наиболее цветущих и плодород-ных губерниях, и тем сильнее, чем выше были урожаи. И это потому, что чем выше были урожаи, тем сильнее советская власть грабила население, лишая его даже семян на обсеменение полей.
Вызван был голод следующими причинами:
1) истреблением помещиков и уничтожением крупного зем¬левладения; 2) социализацией земли и непомерными налогами, что сразу же сократило посевную площадь более чем наполовину;
3) открытым грабежом хлеба путем насильственного захвата его для нужд Красной армии, что вызвало повсеместно массовые восстания, подавляемые самыми беспощадными мерами и сплошным избиением беззащитного и голодного населения;
4) вывозом хлеба за границу в количестве, обрекавшем насе¬ление на голодную смерть" (4).
Третьим способом борьбы с народом, которую последователь¬но и упорно вело советское правительство, стали жесточайшие гонения на Церковь, гонения на святыни народные, оказавшиеся возможными, в свою очередь, лишь благодаря повсеместному террору и голоду. Общеизвестно страшное по своему цинизму письмо Ленина членам Политбюро, в котором он отмечает, что покончить с сопротивлением "черносотенного духовенства" мож¬но именно "сейчас, когда царит повсеместный голод", и единст-венный способ для этого — "расстрелять как можно больше" представителей церковной иерархии.
"Забыты и попраны заповеди Христовы о любви к ближним, — обличал богоборцев патриарх Тихон, — ежедневно доходят до нас известия об ужасах и зверских избиениях ни в чем не повин¬ных людей, виновных разве в том, что честно исполняли свой долг перед Родиной, что все силы свои полагали на служение благу народному. И все это совершается не только под покровом ночной темноты, но и въявь, при дневном свете, с неслыханной доселе дерзостью и беспощадной жестокостью, без всякого суда и с попранием всякого права и законности...
Все сие преисполняет сердце наше глубокою болезненною скорбью и вынуждает нас обратиться к таковым извергам рода человеческого с грозным словом обличения и прещения...
Опомнитесь, безумцы, прекратите ваши кровавые расправы. Ведь то, что творите вы, не только жестокое дело: это — поистине дело сатанинское, за которое подлежите вы огню геенскому в жизни будущей, загробной и страшному проклятию потомства в жизни настоящей — земной" (5).
От ста тысяч дореволюционных священников уже к 1919 году осталось всего сорок тысяч. В этом жутком состоянии антипра¬вославного террора страна находилась непрерывно, год за годом. Как только в очередной раз выяснялось, что Россия быстро, несмотря ни на что, залечивает раны братоубийства, репрессий и голода, вовсе не собираясь отрекаться от веры предков и своей великой судьбы, власть вновь и вновь — расчетливо, цинично и беспощадно — ввергала народ в очередную кровавую мясорубку — будь то "коллективизация", "ежовщина" или "безбожная пяти¬летка". Все это сопровождалось безудержным шабашем русоне-навистничества, безраздельно царившего в кремлевских верхах и агитационно-пропагандистском аппарате партии.
"Будь проклят патриотизм!" — этот лозунг Троцкого яснее всего определял официальное отношение власти к собственной стране. Все большевистские вожди наперегонки хаяли русский народ, как будто это был побежденный, но все еще опасный враг*. Зиновьев призывал "подсекать головку нашего русского шовинизма", "каленым железом прижечь всюду, где есть хотя бы намек на великодержавный шовинизм..." Бухарин разъяснял со¬отечественникам: "Мы, в качестве бывшей великодержавной на-ции должны поставить себя в неравное положение в смысле еще больших уступок национальным течениям" и требовал, поставить русских "в положение более низкое по сравнению с другими" (6).
"Решительная борьба с пережитками великорусского шови¬низма является первой очередной задачей нашей партии", — провозглашал Сталин, как бы подводя итог всей этой вакханалии (7). И многочисленные проворные помощники спешили реали¬зовать очередное гениальное указание вождя. Академик Покров¬ский — главный историк страны — требовал запретить само понятие "русская история": как реакционное.
"Русь! Сгнила? Умерла? Подохла? Что же! Вечная память тебе", — кликушествовали пролетарские поэты (Александров¬ский), выполняя свой "интернациональный долг" (8).
В отношении православия позиция властей была еще более жесткой. Один из соратников Дзержинского, чекист Рогов запи¬сал в своем дневнике: "Одного не пойму: красная столица и церковный звон? Почему мракобесы на свободе? На мой харак¬тер: попов расстрелять, церкви под клуб — и крышка религии" (9). В 1928 году Сталин, начиная коллективизацию, жаловался в одном из своих интервью на "реакционное духовенство"', отрав¬ляющее души масс. "Единственное, о чем надо пожалеть, — сказал он, — что духовенство не было с корнем ликвидировано".
* Страшно подумать, но для многих из них это действительно было именно так, причем вполне осознанно.
"Жалоба" "великого пролетарского вождя" была, конечно, ус¬лышана. В 1932 году была объявлена "безбожная пятилетка". К 1936 году планировалось закрыть последнюю церковь, а к 1937-му — добиться того, чтобы имя Божие в России вообще перестало упоминаться.
Время, если и вносило коррективы в эту кощунственную кам¬панию, то лишь меняя обвинительную терминологию. Расстре¬ливали же одинаково рьяно и быстро: в 1919-м — просто так или за "контрреволюцию", в 1937-м — за организацию, скажем, "цер-ковно-фашистского центра"*. Казалось, ничто уже не спасет Рос¬сию от медленной, мучительной смерти —равно физической и духовной. Но Господь судил иначе: страшное потрясение новой великой войны в очередной раз — вопреки всем человеческим расчетам — изменило русскую судьбу.
НАЦИОНАЛ-БОЛЬШЕВИЗМ
СТРОГО ГОВОРЯ, советская власть никогда не была монолит¬ной. Причем, это касается самого ее содержания, а вовсе не только скорпионьих междоусобиц "рабоче-крестьянских" кремлевских владык.
Дело в том, что прямое порабощение народа — предприятие в России практически невыполнимое, поэтому методы непосред¬ственного насилия сочетались у большевиков с активным идео¬логическим, агитационным воздействием. Для прикрытия свое¬го губительного содержания такая идеология неизбежно должна драпироваться в одежды человеколюбия. Притом, чем более же¬стокой и человеконенавистнической становилась она в своей реальной повседневной практике, тем более "возвышенной", "иде¬альной", запредельной должна была быть ее официальная, про¬пагандистская цель.
Именно так— используя псевдомессианские мотивы "послед¬него и решительного боя", спекулируя на естественном многове¬ковом стремлении людей к "царству всеобщего братства и спра¬ведливости", разрушителям удалось обольстить русский народ, замутить и исказить его исконное христианское самосознание, искалечить и растлить соборную душу России, привычно, легко и быстро откликавшуюся на всякий мессианский зов. Народ согрешил, поверив лукавым вождям и лживым пророкам, — он поддался дьявольскому соблазну: собственными усилиями, без Бога построить "рай на земле".
Только такая великая, всемирная, абсолютная цель могла в какой-то мере оправдать в глазах русского человека те неимовер¬ные жертвы, которые год за годом требовала от него "пролетар¬ская" власть. Только поверив, что все они необходимы для дости¬жения окончательного, вечного мира и "всечеловеческого братст¬ва", мог русский человек, скрепя сердце, согласиться на утерю своих привычных ценностей. Многие из тех, кто громил древние святыни и безжалостно уничтожал "классовых врагов", делали это, искренне веря, что вот, еще одно, последнее усилие — и распахнутся сияющие ворота в то самое "светлое будущее", кото¬рое им так уверенно обещали.
По сути дела, доктрина коммунизма узурпировала, извратив и опошлив, те неисчерпаемые источники могучей религиозной энергии, которые веками питали русскую жизнь, обеспечивая духовное здоровье народа и величие державы.
Но такая узурпация имела свои неизбежные "издержки". Глав¬ная из них заключалась в том, что — в своем большинстве - благонамеренные и доверчивые русские коммунисты принима¬ли всерьез все провозглашенные лозунги. Они бесхитростно и рьяно стремились к созидательному труду, искренне намереваясь строить то сказочное царство всеобщего братства, о котором твердило "единственно верное" учение. Разрушительная, губи¬тельная сила дьявольского "совдеповского" механизма в этой вязкой благонамеренной среде слабела год от года, несмотря ни на какие усилия "посвященных" механиков, безраздельно, каза¬лось, контролировавших все его важнейшие элементы.
Практически сразу же после революции в административно-управленческом сословии СССР сложились две фракции, две различные партии, непримиримые по своему отношению к стране, в которой они властвовали. Одна часть искренне ненави-дела Россию и ее народ, видя в ней лишь полигон для испытания новых идей или запал для взрыва "мировой революции". Вторая, в меру своего искаженного понимания, все же радела об интере¬сах страны и нуждах ее населения. Борьба между этими фрак¬циями длилась — то затихая, то разгораясь с новой силой, но не прекращаясь ни на миг, — вплоть до уничтожения СССР в 1991 году**.
Великая Отечественная война стала в этой борьбе перелом¬ным этапом. Уже к концу 30-х годов созрели предпосылки для пробуждения русского патриотизма и национального самосозна¬ния народа, которым к тому времени два десятилетия кряду правили, от имени которого беззастенчиво выступали откровен¬ные русофобы — по большей части инородцы, превратившиеся в настоящий привилегированный, "эксплуататорский" класс. Когда же война со всей остротой поставила вопрос о физическом выживании русского народа и существовании государства — в национальной политике советского руководства произошел на¬стоящий переворот.
* 21 сентября 1937 года Особой тройкой областного управления НКВД в Нижнем Новгороде по такому обвинению был приговорен к расстрелу митрополит Нижегородский Феофан (Туляков). Вообще же, только за один этот год исчезли без следа 35 русских архиереев, сгинув в кромеш¬ных недрах НКВД и ГУЛАГа.
* *Развал СССР, конечно, не прекратил, но лишь обострил эту борьбу. В новых условиях, в иных формах — она ведется и сейчас. И несмотря на внешние неудачи ревнителей возвращения России на свой историче¬ский путь, пробуждающееся в обществе традиционное русское самосоз¬нание дает основание надеяться, что не до конца отринул нас Господь, что Святая Русь еще может воспрять во всей силе и славе своего державного величия!
Нет, ни одна из догм официального коммунистического ми¬ровоззрения не была отвергнута, ни даже слегка пересмотрена. Но реальное содержание "идеологической работы в массах" из¬менилось резко и принципиально, обретя несомненные нацио¬нал-патриотические черты*. При этом — надо отдать Сталину должное — пересмотр осуществлялся решительно и целенап¬равленно во всех областях: от культурно-исторической до рели¬гиозной.
Русская история и национальная культура из объектов глум¬ления, грязных оскорблений и нападок вдруг превратились в объект почитания, вернулись на свое законное, почетное место. И, несмотря на то, что сделано это было весьма избирательно и непоследовательно, результаты не замедлили сказаться повсюду — на фронте и в университетских аудиториях, среди партийных функционеров и простых крестьян.
Ученые вдруг заговорили о том, что "обличения русского народа" могут быть "по вкусу" лишь "тем историкам, которые не сумели понять глубоких дарований, великой умственной, соци¬альной и технической энергии, заложенных в русском народе", что "насмешки... над невежеством и варварством русского народа" антинаучны, что подобные обвинения есть "злостный миф, за¬ключающий в себе суждения большей части европейцев о России и русских людях..." Вдруг оказалось, что на подобный "обвини-
тельный акт" у России есть достойный ответ, причем, "отвечает уже не наука, а вся многообразная жизнь русского народа" (10).
Столь же серьезными были изменения и в области церковно-государственных отношений. 4 сентября 1943 года на совещании, проходившем в одной из загородных резиденций Сталина, было решено пересмотреть государственную политику в области рели¬гии. В тот же день в Кремле он принял специально доставленных по такому случаю из разных концов страны виднейших право¬славных иерархов: патриаршего местоблюстителя митрополита Сергия (Страгородского), ленинградского архиерея митрополи¬та Алексия (Симанского) и экзарха Украины митрополита Ни¬колая (Ярушевича).
Сталин — подчеркнуто — начал беседу с того, что высоко отозвался о патриотической деятельности Православной Церкви, отметив, что с фронта поступает много писем с одобрением такой позиции духовенства и верующих. Затем поинтересовался про¬блемами Церкви.
Результаты этой беседы превзошли всякие ожидания. Все до единого вопросы, которые были поставлены иерархами, говорив¬шими о насущных нуждах клира и паствы, были решены поло¬жительно и столь радикально, что принципиально изменили положение Православия в СССР. Было принято решение о созы¬ве архиерейского собора и выборах патриарха, престол которого 18 лет пустовал из-за препятствий со стороны властей. Догово¬рились о возобновлении деятельности Священного Синода. В целях подготовки кадров священнослужителей решили вновь открыть духовные учебные заведения — академии и семинарии. Церковь получила возможность издания потребной религиозной литературы — в том числе периодической.
В ответ на поднятую митрополитом Сергием тему о пресле¬довании духовенства, о необходимости увеличения числа прихо¬дов, об освобождении архиереев и священников, находившихся в ссылках, тюрьмах, лагерях и о предоставлении возможности беспрепятственного совершения богослужений, свободного пере-движения по стране и прописки в городах — Сталин тут же дал поручения "изучить вопрос". Он, в свою очередь, предложил Сер¬гию подготовить список священников, находящихся в заточе¬нии, — и немедленно получил его, ибо такой список, заранее составленный, был митрополитом предусмотрительно захвачен с собой.
Итоги внезапной "перемены курса" стали поистине ошелом¬ляющими. В несколько ближайших лет на территории СССР, где к началу войны оставалось, по разным данным, от 150 до 400 действующих приходов, были открыты тысячи храмов, и коли-чество православных общин доведено, по некоторым сведениям, до 22 тысяч! Значительная часть репрессированного духовен¬ства была возвращена на свободу. Прекратились прямые гонения на верующих и дикие шабаши "Союза воинствующих безбожни¬ков", сопровождавшиеся святотатственным пропагандистским разгулом (11).
Русь оживала. Церковь выстояла. В беспримерной но своему размаху и ожесточению войне с Православием богоборцы были вынуждены отступить**.
* Срочно подыскивались соответствующие цитаты из творений пролетар¬ских вождей. Но поскольку найти их у Ленина было просто невозможно, а Сталин ничего подходяще-программного сказать еще не успел, при¬спосабливались, используя что придется и обосновывая всплеск наци¬онально-патриотического усердия такими, например, старыми (еще дореволюционными, 1913 года) сталинскими тезисами: "В России роль объединителя национальностей взяли на себя великороссы, имевшие во главе исторически сложившуюся сильную и организованную дворян¬скую бюрократию". Вот уж воистину — было бы желание, а цитата найдется!
** Необходимо отметить, однако, что "примирение" с властью далось цер¬ковной иерархии дорогой ценой компромиссов, безусловно, болезнен¬ных для православного сознания. В первую очередь, это касается участия священноначалия в кампании прославления Сталина, что было безого¬ворочным условием "примирения". "Глубоко тронутые сочувственным отношением нашего всенародного Вождя, Главы Советского Правитель¬ства И.В.Сталина к нуждам Русской Православной Церкви, приносим Правительству нашему общесоборную искреннюю благодарность", — писали "вождю всех народов" съехавшиеся в 1943 году на архиерейский собор епископы. Конечно, все это было вынужденным и не отражало их действительной точки зрения, но факт остается фактом — антихристи¬анская диктатура в СССР не изменила своей внутренней сущности, она лишь приспособилась к новым условиям.
Знаменитый сталинский тост на победном банкете — "за ве¬ликий русский народ" — как бы подвел окончательную черту под изменившимся самосознанием власти, соделав патриотизм на¬ряду с коммунизмом официально признанной опорой государственной-идеологии *. Православному читателю будет небезын¬тересно узнать, что ни Гитлер, начиная роковую для него войну с Россией, ни Сталин, завершая ее столь знаменательным тостом, вероятно, понятия не имели о пророчестве, еще в 1918 году произнесенном в Москве блаженным старцем, схимонахом Аристоклием. "По велению Божию, — говорил он, — со временем немцы войдут в Россию и тем спасут ее (от безбожия — прим, авт.). Но в России не останутся и уйдут в свою страну. Россия же затем достигнет могущества больше прежнего" (12).
Могущество СССР как геополитического преемника Россий¬ской Империи после второй мировой войны безусловно возросло до невиданных размеров. Внутри же его правящей элиты по-прежнему шла смертельная борьба "националистов" и "космопо-литов". Фракцию внутрипартийных "славянофилов" к этому вре¬мени возглавил Жданов.
С 1944 года он работал секретарем ЦК ВКП(б) по идеологи¬ческим вопросам, до этого десять лет совмещал работу в Цент¬ральном Комитете с руководством Ленинградской партийной организацией, имел широкие связи, крепкий "тыл" в партийных низах и являлся одним из самых влиятельных советских вель¬мож. В 1946 году Жданов выступил с резким осуждением "без¬родных космополитов", что — применимо к области мировоззре¬ния и культуры — означало признание глубинных, многовековых национальных корней русского самосознания. В развитие этих новых идеологических установок ЦК в том же году принял ряд постановлений, "канонизировав" таким образом процесс "разоб¬лачения и полного преодоления всяких проявлений космополи¬тизма и низкопоклонства перед реакционной культурой буржу¬азного Запада".
Торжество "националистов" оказалось, однако, недолговеч¬ным. Главным противником Жданова во внутрипартийной борь¬бе был всемогущий Берия. И если в прямом столкновении он проиграл, то в области тайных интриг удача оказалась на его стороне. Два года спустя, когда Жданов умер, Берия использовал замешательство противников для того, чтобы "раскрутить" в Ле¬нинграде — главном оплоте внутрипартийного национализма — грандиозный процесс по типу довоенных судебных инсцениро¬вок, под прикрытием которого попытался осуществить чистку партийного аппарата от "перерожденцев-националистов"**. И.хо¬тя внешне все это выглядело иначе, есть серьезные основания предполагать, что реальная подоплека событий была именно такой.
В 1955 году в солидном американском журнале US News and World Report появилась любопытная статья. Она содержала за¬пись беседы с неким Николаем Хохловым, перебежчиком, "быв¬шим агентом советской секретной полиции", специально пригла-шенным для этой цели в редакцию. В ходе беседы Хохлов доволь-
но откровенно описал развитие конфликта между Ждановым и Берией. По его словам, эпицентром столкновения стал "еврей¬ский вопрос", ибо "евреи часто считают себя не только граждана¬ми страны, где они проживают, но и членами международного сионистского движения... Жданов и его группа не могли этого им простить. Поэтому он и некоторые другие начали против евреев
борьбу".
Далее Хохлов сказал, что как только Жданов умер — Берия и Абакумов немедленно организовали процесс в Ленинграде. Они говорили, что в составе группы, обвинявшей евреев в космопо¬литизме, не настоящие коммунисты, но "русские шовинисты". В результате лица, занимавшие очень высокие посты, попали под суд. Некоторые были расстреляны, другие посажены в тюрьму" (13).
Стоит добавить, что вряд ли будет разумным безусловно при¬нимать на веру все сказанное и делать какие-либо категорические выводы. Скорее всего ход внутрипартийной борьбы был далеко не так прост и однозначен, но достоверно проследить его изви¬листый путь в таинственных глубинах огромного государствен-ного аппарата советской империи почти невозможно***. История КПСС хранит множество тайн, и не исключено, что их содержа¬ние известно лишь живым свидетелям — а много ли осталось таких? Как бы то ни было, но последние годы сталинской эпохи стали ареной новой вспышки противостояния.
Весьма показательно, что на этот раз она захватила не только Россию (СССР), но и вассальные государства "социалистического лагеря". Так, совершенно неожиданно для всех, осенью 1952 года в Праге был арестован ряд высокопоставленных партийных функ¬ционеров. Мгновенно состоявшийся суд был суров — тринадцать подсудимых были приговорены к высшей мере наказания и немедленно расстреляны как участники "сионистского заговора". Сенсацией стал национальный состав осужденных, одиннадцать из которых были евреями. Впервые с момента революции "про¬клятый вопрос" открыто становился в повестку дня. На офици¬альном партийном жаргоне это прозвучало так: "Сионисты и правительство Израиля являются агентами американского им¬периализма".
* Роль национального чувства в таком тандеме была, безусловно, второстепенной. "Догматы" коммунизма оставались незыблемыми, но все же, все же...Державная инерция русского самосознания пробила себе дорогу даже сквозь их откровенно русоненавистнические заросли. Это был первый признак того, что дни режима сочтены, сколь бы мощным и неколебимым ни выглядел он со стороны.
** Любопытно, что "цивилизованный мир", приходивший потом в негодо¬вание по поводам гораздо более мелким — будь то суд над Гинзбургом, Щаранским или гонения на Буковского — этот процесс, один из круп¬нейших по числу расстрельных приговоров, просто не заметил. Даже эмигрантские газеты оставили его без особого внимания. А зря!
*** После "ленинградского дела" минуло лишь несколько лет, когда "космо¬полит" Берия вдруг затеял — на этот раз в Москве — "дело кремлевских врачей", переполошившее весь мир своей "антисемитской" направлен¬ностью. Впрочем, не менее убедительна и та версия, которая предпола¬гает, что конечным результатом интриги, развернувшейся вокруг этого процесса, должно было стать падение самого Берии.
Бессмысленно гадать, насколько согласованными были дей¬ствия чехословацкого лидера Готвальда со Сталиным, какова вообще личная роль того или иного действующего лица этой исторической драмы*. Но московский процесс "кремлевских докторов", начало которому положило заявление ТАСС от 13 января 1953 года и который, с определенной точки зрения, был просто "братом-близнецом" пражского судилища, должен был, похоже, ознаменовать собой окончательную победу "нацио¬нал-большевизма" уже во всемирном масштабе. В этой связи весьма знаменательной кажется чрезвычайно своевременная (для некоторых) смерть "вождя мирового пролетариата", после¬довавшая 5 марта, и почти одновременная с ней (14 марта) кончина Клемента Готвальда. Эта внезапная развязка стала в то же время исходным моментом идеологического реванша и тор¬жества "классического" интернационального коммунизма, до¬вольно быстро восстановившего свои пошатнувшиеся было по¬зиции...
Близилась новая эпоха — эпоха хрущевской "оттепели".
ОТТЕПЕЛЬ
ДЛЯ ХРУЩЕВСКОЙ "оттепели" характерны два главных момен¬та, оказавших наиболее существенное влияние на развитие совет¬ского общества. Первый из них — значительная либерализация форм и методов государственного управления. Второй — отказ от национально-патриотического элемента официальной идеоло¬гии, ее окончательный перевод на интернациональные рельсы, сопровождавшийся новым витком антицерковных гонений.
Обе эти тенденции стали результатом процесса "десталиниза¬ции", последовавшего за смертью "великого вождя" и расстрелом Лаврентия Берии, олицетворявшего собой политическое господ¬ство тайной полиции. Понимание того, что неисчислимые чело-веческие жертвы, понесенные Россией за последние десятилетия, грозят подорвать жизнеспособность Советского Союза, а также
стремление избежать в будущем опустошительных кровавых раз¬борок в собственной среде, толкнуло руководство страны на зна¬чительное смягчение режима. Методы массовых репрессий и индивидуального террора с этого момента перестают рассматри¬ваться им в качестве главных рычагов управления обществом, оставаясь в арсенале власти в качестве вспомогательных средств. Такое смягчение стало одним из важнейших факторов, пред¬определивших крах режима задолго до его фактического развала. Долгие годы гигантская машина сталинской империи создава¬лась в расчете на доведенное до совершенства умение управлять людьми с помощью насилия. Расстрелы и лагеря в этой системе государственно-политических координат вовсе не были истори¬ческой случайностью или "прихотью тирана". Они выполняли чрезвычайно важную "санитарную" роль, обеспечивая строгое единство идеологии, послушание и эффективную деятельность вертикали административного управления, контроль над огром- ным чиновничьим сословием, действенную хозяйственную сис-тему — безжалостно и быстро отсекая при этом все, что могло составить хотя бы малейшую угрозу четкому функционирова¬нию государственной машины СССР и стран-сателлитов.
Это была глубоко продуманная, универсальная, внутренне ло¬гичная и по-своему совершенная структура власти, основанная на доведенном до естественного завершения материалистиче¬ском мировоззрении. Начала "целесообразности" и "пользы", вы¬теснившие в самосознании власти понятия ее религиозно-нрав¬ственного долга, справедливости, совести, чести — закономерно и привели к торжеству зла в его крайних богоборческих формах.
Именно потому столь недолговечным оказался период терпи- I мого отношения советской власти к русскому православию. 1 Мощная оппозиция "примиренческому" курсу Сталина достаточ- | но сильно заявила о себе еще при его жизни, почти сразу же после ; того, как в 1943 году наметился поворот к нормализации церков-но-государственных отношений.
В постановлении ЦК ВКП(б) от 7 сентября 1944 года "Об организации научно-просветительской пропаганды" впервые не ; были определены задачи "решительной борьбы за преодоление религиозных пережитков" и "бескомпромиссного наступления на реакционную поповщину", столь характерные для аналогичных документов предыдущих лет. Подобное умолчание в директив¬ном документе вызвало у партийных активистов, привыкших на лету ловить малейшее изменение политической конъюнктуры "наверху", растерянность и глухое недовольство.
Через четыре года это недовольство приобрело вполне осяза¬емые формы — под давлением "антирелигиозников" Сталин в 1948 году дал согласие на разработку специального постановле¬ния ВКП(б) "О задачах антирелигиозной, атеистической пропа¬ганды в новых условиях", подготовка которого была поручена Михаилу Суслову. В полном соответствии с богоборческой тра¬дицией 20—30-х годов, авторы документа предлагали придать антирелигиозной пропаганде "наступательный" и "решительный" характер, обосновывая очередное форсированное наступление на религию необходимостью обеспечить скорейший переход "от социализма к коммунизму" (14).
Но в конце концов Сталин — более дальновидный и прагма¬тичный, чем большинство его оголтелых соратников — все же настоял на своем. Подготовка документа была свернута. Более того, к концу 40-х годов из лексикона партийных и государствен¬ных документов практически исчезли сами термины "антирели¬гиозная" или "атеистическая" работа. Не было их и в отчетном докладе ЦК ВКП(б) девятнадцатому съезду партии, который в
* Всего за несколько дней до своей смерти Сталин распорядился напеча¬тать в газете "Красная Звезда" заявление о том, что борьба против сионизма "не имеет ничего общего с антисемитизмом. Сионизм — враг трудящихся всего мира, евреев не менее, чем не-евреев". (Цит.по книге Дугласа Рида "Спор о Сионе", с 412).
октябре 1952 года представил делегатам Маленков. Впервые на съезде партии вообще был обойден молчанием вопрос о задачах антирелигиозной пропаганды.
Но после смерти Сталина ситуация резко изменилась. В числе первых же постановлений ЦК по идеологическим вопросам, под¬готовленных под руководством Хрущева в 1954 году, своей рез¬кой антицерковной направленностью выделялись два документа: "О крупнейших недостатках в научно-атеистической пропаганде и мерах ее улучшения" и "Об ошибках в проведении научно-ате¬истической пропаганды среди населения". Они недвусмысленно знаменовали собой конец "золотого десятилетия" относительного церковно-государственного мира и фактически возвращали об¬щество на двадцать лет назад, во времена "безбожной пятилетки".
Единственным препятствием на пути возрождения массового антиправославного террора стала общая установка властей на смягчение репрессивной деятельности, связанная, как уже гово¬рилось, в первую очередь, с их тревогой за собственную судьбу. Это помешало буквальному повторению тех времен, когда откры¬тое исповедование веры являлось вполне достаточным поводом для ареста и расстрела. В рамках же, предусмотренных новым псевдолиберальным подходом, антиправославная кампания раз¬гулялась вовсю.
Сам "дорогой Никита Сергеевич" обещал народу через не¬сколько лет показать по телевизору "последнего попа". Но особен¬но жесткие административные меры против Церкви были при¬няты после нового решения ЦК КПСС, связанного с очередными "недостатками научно-атеистической пропаганды", появившего¬ся на свет в октябре 1958 года. Запрещалось принимать в мона¬стыри лиц моложе 30 лет; в семинариях и академиях возбраня¬лось обучение лиц со средним специальным или высшим свет¬ским образованием; отменялось право патриархии оказывать финансовую помощь приходам, монастырям, духовным шко¬лам; ряд ограничений хозяйственной деятельности Церкви был направлен на подрыв ее экономической базы.
В течение четырех последующих лет кампания шла по нара¬стающей, в результате чего была насильственно закрыта большая часть монастырей (в 1945 году их было 89), духовных школ (подготовивших после войны несколько тысяч священнослужи¬телей со специальным богословским образованием), а количест¬во православных приходов за десять лет "атеистической пропа¬ганды" (1954-1963) сократилось в несколько раз (примерно с двадцати до восьми тысяч). Только за четыре последних "хрущев¬ских" года (1961-1964) по религиозным мотивам в СССР было осуждено 1234 человека (15).
Показательно, что, учитывая опыт своих прежних неудач, особое внимание богоборцы на этот раз уделили попыткам заду¬шить Церковь ее же собственными руками. Епископов заставля¬ли подписывать "добровольные" отказы от "ненужных" храмов, согласия на закрытие "лишних" приходов и монастырей. Одно¬временно подачками — спецавтомобиль "Чайка" для обслужива¬ния патриарха, государственные награды "в связи с юбилеем" -старались погасить в среде священноначалия волну недовольства. Политика "кнута и пряника" — древняя как мир — была вновь использована с тем, чтобы растлить духовенство изнутри, подо¬рвать благодатное церковное единство, взять под контроль на¬строения верующих, дискредитировать иерархию в глазах про¬стых прихожан...
Одновременно с гонениями на Церковь из лексикона офици¬альной пропаганды практически исчезло слово "русский". Поня¬тие патриотизма, отказаться от которого после невиданного роста государственной, военной мощи страны и ее усиливавшегося
влияния на международной арене не представлялось возмож¬ным, — допускалось в употреблении только в сочетании с терми¬нами "советский" и "социалистический". Понятие "пролетарский интернационализм", использовавшееся в советской идеологиче¬ской практике для подавления русского национального самосоз¬нания, вновь обрело первостепенное значение в государственном мировоззрении СССР. При этом так же, как тридцать лет назад, когда Россия и русский народ рассматривались в качестве под¬ручных средств "одноразового использования" для разжигания "мировой революций" — теперь им была уготована та же роль в деле "построения коммунизма", долженствовавшего утвердить¬ся, согласно всем руководящим документам, чуть ли не со дня на день.
В этом состоянии советское общество застыло на два десяти¬летия. Эпоха "застоя" — как бы последняя пауза русской истории перед ее новым, резким и драматическим поворотом.
ЗАСТОЙ
ИМПЕРСКО-БЮРОКРАТИЧЕСКИЙ период советской исто¬рии являет нам зрелище удивительное и противоречивое. Он сочетает в себе расцвет экономической, военной и политической мощи СССР с полной идеологической деградацией коммунисти¬ческой доктрины, се редкостным мировоззренческим бессилием, породившем в обществе почти что открытое презрение к лживо¬му коммунистическому официозу и глухое брожение, инстинк¬тивный поиск утраченных святынь.
Никогда за всю свою тысячелетнюю историю страна не под¬нималась столь высоко в области государственного величия: влияние советской сверхдержавы простиралось вплоть до самых отдаленных уголков земли, ни один мало-мальски существен¬ный вопрос мировой политики не мог разрешиться без ее уча¬стия. В то же время никогда еще в области духовной не падала Россия столь низко: почти семь десятилетий беспрерывных со¬циальных катаклизмов, оголтелой русофобии и ожесточенного богоборчества неузнаваемо искалечили национальное самосоз¬нание народа, подорвали религиозные корни русского бытия, довели нравственное состояние общества до критически низкого уровня.
За всем этим внимательно следили из-за рубежа. Запад по-прежнему — как и сто, и двести лет назад — видел для себя в России главную угрозу. В этой связи небезынтересно проследить, как менялось отношение западных держав к Советскому Союзу на протяжении всей его истории. Краткий период враждебности, последовавший вслед за Октябрьской революцией и вызванный боязнью того, что "большевистская зараза" может распростра¬ниться по всему континенту, быстро сменился периодом отчет¬ливого "потепления". Это произошло практически сразу, как только стало ясно, что "мировая революция" не состоится. До тех пор, пока главной жертвой кровавого режима оставался русский народ, это положение вполне устраивало "цивилизованных" ев¬ропейцев. Более того, признанные европейские (еврейские) ин¬теллектуалы — такие, как Фейхтвангер, — после посещения Со¬ветского Союза (в 1937 году) находили его даже привлекатель¬ным, а Сталина — вполне приличным политиком.
Положение круто изменилось вслед за тем, как советское руководство в рамках национал-большевистской доктрины взяло курс на смягчение антирусской направленности режима. И если до тех пор, пока шла мировая война, Запад был вынужден сдер-. живать свои чувства, то сразу вслед за ее окончанием они про¬явились отчетливо и недвусмысленно.
"Посеяв в России хаос, — говорил в 1945 году американский генерал Аллеи Даллес, руководитель политической разведки США в Европе, ставший впоследствии директором ЦРУ, — мы незаметно подменим их ценности на фальшивые и заставим их в эти фальшивые ценности верить. Как? Мы найдем своих еди¬номышленников, своих помощников и союзников в самой Рос¬сии. Эпизод за эпизодом будет разыгрываться грандиозная но своему масштабу трагедия гибели самого непокорного на земле народа; окончательного, необратимого угасания его самосозна¬ния. Из литературы и искусства, например, мы постепенно вы¬травим их социальную сущность. Отучим художников, отобьем у них охоту заниматься изображением, исследованием тех про¬цессов, которые происходят в глубине народных масс. Литерату¬ра, театры, кино — все будет изображать и прославлять самые низменные человеческие чувства. Мы будем всячески поддержи¬вать и поднимать так называемых творцов, которые станут на-саждать и вдалбливать в человеческое сознание культ секса, на¬силия, садизма, предательства — словом, всякой безнравствен¬ности.
В управлении государством мы создадим хаос, неразбериху. Мы будем незаметно, но активно и постоянно способствовать самодурству чиновников, взяточников, беспринципности. Бю¬рократизм и волокита будут возводиться в добродетель. Чест-ность и порядочность будут осмеиваться и никому не станут нужны, превратятся в пережиток прошлого. Хамство и наглость, ложь и обман, пьянство и наркоманию, животный страх друг перед другом и беззастенчивость, предательство, национализм и вражду народов, прежде всего вражду и ненависть к русскому народу: все это мы будем ловко и незаметно культивировать.
И лишь немногие, очень немногие будут догадываться или понимать, что происходит. Но таких людей мы поставим в бес¬помощное положение, превратив в посмешище. Найдем способ их оболгать и объявить отбросами общества" (16).
Годом позже -- 5 марта 1946 года — в Фултоне со своей знаменитой антисоветской речью, положившей начало "холод¬ной войне", выступил Уинстон Черчилль. Размах начавшейся вслед за тем антироссийской пропагандистской кампании пора¬зил даже видавших виды русских эмигрантов.
"Живя в дореволюционной России, никто из нас не учитывал, до какой степени организованное общественное мнение Запада настроено против России и против Православной Церкви, — писал Иван Ильин, раньше и яснее других почувствовавший, в чем дело. — Западные народы боятся нашего числа, нашего пространства, нашего единства, нашей возрастающей мощи (по¬ка она, действительно, вырастает), нашего душевно-духовного уклада, нашей веры и Церкви, наших намерений, нашего хозяй¬ства и нашей армии. Они боятся нас: и для самоуспокоения внушают себе..., что русский народ есть народ варварский, тупой, ничтожный, привыкший к рабству и деспотизму, к бесправию и жестокости; что религиозность его состоит из суеверия и пустых обрядов...
Европейцам нужна дурная Россия: варварская, чтобы "циви¬лизовать" ее по-своему; угрожающая своими размерами, чтобы ее можно было расчленить, завоевательная, чтобы организовать коалицию против нее; реакционная, религиозно-разлагающая, чтобы вломиться в нее с пропагандой реформации или католи¬цизма; хозяйственно-несостоятельная, чтобы претендовать на ее "неиспользованные" пространства, на ее сырье или, по крайней мере, на выгодные торговые договоры и концессии" (17)*.
Хрущевская "оттепель" не принесла Западу успокоения. Не¬смотря на возврат к интернациональному коммунизму и отказ от опоры на русское национальное самосознание СССР оставался для "свободного мира" источником сильнейшего беспокойства по нескольким причинам. Во-первых, образование "мировой систе¬мы социализма", а проще говоря — мощного советского геопо¬литического блока, надежно прикрытого "ядерным щитом" СССР, исключало возможность силового изменения баланса сил на мировой арене. Во-вторых, сталинский рывок в сторону "рус¬ского шовинизма" показал идеологическую непрочность режима и неминуемо должен был рано или поздно вновь повториться.
* Господи, все повторяется в этом мире! Вспомним же. XIX век: "Попро¬буйте вразумить просвещенную Западную Европу насчет России...Не вразумите! У нее нет даже органа для понимания России"(И. С. Аксаков) (18). "Европа Россию не знает, потому что не хочет знать, или лучше сказать, знает так, как знать хочет, то есть как соответствует ее предвзя¬тым мнениям, страстям, гордости, ненависти и презрению... Не надо себя обманывать. Враждебность Европы слишком очевидна: она лежит не в случайных комбинациях европейской политики, не в честолюбии того или другого государственного мужа, а в самых основных ее инте¬ресах". (Н. Я. Данилевский) (19).
В-третьих, само существование Советского Союза служило не¬преодолимым препятствием на пути становления "нового миро¬вого порядка" — единой планетарной системы государственного управления под руководством наднациональных международных структур (Организации Объединенных Наций и ей подобных).
Естественно, что в сложившихся условиях все усилия против¬ников российского возрождения были направлены на то, чтобы "взорвать" Советский Союз изнутри, причем, как можно скорее,
— ни в коем случае не допустив его "русификации" и возрождения нашего традиционного национального самосознания.
Результаты этих беспрецедентных по своей интенсивности усилий в полной мере явили себя в ходе горбачевской "пере¬стройки".
ПЕРЕСТРОЙКА
КОГДА СОВЕТСКОЕ РУКОВОДСТВО к середине 80-х годов встало перед необходимостью серьезных концептуальных ре¬форм, диктовавшихся очевидным загниванием всей огромной хозяйственно-политической системы империи, оно — в теории
— имело на выбор два принципиально различных варианта бу¬дущего развития страны. Один из них (назовем его "славяно¬фильским") предусматривал постепенный эволюционный воз¬врат СССР на путь естественной преемственности по отношению ко всей тысячелетней русской истории. Он предполагал отказ от идеологических догм "пролетарского интернационализма" и "классовой борьбы", свертывание антицерковной деятельности государства, проведение в жизнь комплекса мер по возрождению русского народа и оздоровлению его национального самосозна¬ния.
Первые разговоры о возможности и желательности такого поворота событий начались еще в середине 70-х годов. Одним из самых ярких его апологетов стал Геннадий Шиманов, постоян¬ный автор московских самиздатовских журналов, получивший известность на Западе как борец за права верующих в России. "Нам надо вспомнить, — писал он, — о том, что мы русские, вспомнить не для того, чтобы через минуту снова забыть об этом, но для того, чтобы уже навсегда соединить свое сердце с сердцем народным, соединить судьбу свою с судьбою Отечества, соеди¬нить надежды свои с надеждами лучших русских людей о рели¬гиозно-национальном возрождении России...
Но мы обязаны трезвыми, мы обязаны православными гла¬зами смотреть на вещи. Величайшее зло — не искать Божией правды и не созидать свою жизнь по этой правде. Будешь искать и будешь строить — и никакая власть тебе в этом помешать не сможет. Советская власть — это не только безбожие и величайшая и мире гроза, это также и некая тайна и орудие Божьего Промыс¬ла...
Процесс возвращения русского духа в себя, процесс возвраще¬ния русского сознания уже начался, и остановить его ничто не сможет. Теперь нам крайне важно восстановить здоровое и по¬длинно православное отношение к своему Государству. Сму¬щаться тем, что оно является ныне официально атеистическим, по-моему, не нужно (и Павел был до своего обращения, как известно, Савлом), а нужно верить и работать на благо Церкви, на благо русского общества и советского государства. Не подле¬жит никакому сомнению, что православные христиане должны быть лучшими гражданами нашей Родины... В нынешней атмос¬фере внутренней пустоты и внутреннего одичания они должны явиться подлинной силой, подлинным здоровьем, подлинной опорой нашего русского народа и нашего Государства, — и так оно несомненно и будет во славу Божию и к торжеству нашей Православной Церкви!" (20).
Последующие события показали, сколь наивными и несбы¬точными явились надежды на "национально-патриотическое" пе¬рерождение советской власти. Тогда, однако, казалось, что по некоторым признакам вполне можно предполагать внутри пар-тии наличие некоторых здоровых тенденций. В 1980 году, напри¬мер, в свет вышла книга Ф. Нестерова "Связь времен", вскоре удостоенная первой премии и диплома на всесоюзном конкурсе общества "Знание", признанная "лучшим произведением научно-популярной литературы". Весь пафос этого своеобразного наци¬онал-большевистского манифеста был направлен на подчеркива¬ние "национально-исторических особенностей России", борьбу с русофобией и развенчание "нигилистических концепций русской истории". Увы, как показали дальнейшие события, яд идеологи-ческого догматизма оказался слишком силен даже среди "госу¬дарственно-национального" партийного крыла, а позиции русо¬фобского, космополитического ядра в аппарате, напротив, -слишком прочными...
Второй вариант реформирования СССР ("западнический", в противоположность первому, "славянофильскому"), предпола¬гал, так же, как и первый, смену господствующей идеологии -но совсем в ином направлении и с иными целями. За образец в этом случае принималась некая идеальная модель "цивилизован¬ного правового демократического государства", в которой легко угадывались все главнейшие черты традиционного западноевро¬пейского политического и хозяйственного уклада.
Излишне говорить, что она практически полностью отвергала русский исторический опыт государственного строительства и общественного устройства. Более того, все национальные, само¬бытные особенности русской жизни, приходившие в противоре¬чие с этой искусственной схемой, рассматривались — в лучших традициях большевизма — лишь как препятствия "на пути ре¬форм", которые надо обязательно преодолеть. Иначе говоря, про¬летарский интернационализм уступал свое "почетное" место иде-ологического фундамента режима интернационализму демокра¬тическому — только и всего.
Первые же годы "перестройки" не оставили сомнений в том, какой из вариантов будет в итоге выбран для реформирования страны. Выступая на XXVII съезде КПСС в феврале 1986 года, Горбачев недвусмысленно призвал партию быть бдительной, когда "иод видом национальной самобытности в некоторых про¬изведениях литературы и искусства, научных трудах предприни¬маются попытки представить в идиллических тонах реакционно-националистические и религиозные пережитки..." (21). Последу¬ющие годы многое изменили в его политической позиции, но ее подчеркнутый космополитизм никогда не ставился под сомне¬ние.
Сегодня мы имеем возможность оценить первые плоды такого реформирования. Единое государство разрушено. Русский народ расчленен на части границами новоявленных "независимых го¬сударств". Россия отброшена в своем территориальном развитии на триста пятьдесят лет назад. Общество оказалось совершенно беззащитны^ перед шквалом безнравственности и цинизма, об-рушившегося на людей со страниц "свободной" прессы и экранов телевизоров. Церковь подвергается бешеным атакам еретиков и сектантов, понаехавшим в Россию со всего света, чтобы "просве¬тить" русских варваров. Ростки здорового национально-религи¬озного самосознания погребены под грудой нечистот "масс-куль¬туры" и фальшивых ценностей "общества потребления". Страной по-прежнему правят богоборцы, космополиты и русоненавист-ники...
Катастрофа состоялась.
* * *
И было бы все это нестерпимо больно и беспросветно, если бы не утешала нас вера Православная, если бы не являла собой русская история поприще дивного промышления Божия; поучи¬тельную картину многочисленных чудес — религиозного по¬движничества, государственной мудрости и воинской доблести - всякий раз спасавших Россию в смутные годины обществен¬ных бед и несчастий.
"Егоже любит Господь — наказует; биет же всякого сына, егоже приемлет", (Евр. 12:6) — поучает нас Священное Писание. Из¬давна хранит церковное предание свидетельства того, что редкие избранники Божий — хранители особых благодатных даров -особым же подвергались испытаниям и скорбям, дабы самим делом явить свою верность Господу, свою готовность на жертву и благое произволение души. Такова и судьба Святой Руси — с момента ее чудесного крещения в днепровском потоке и до сего дня, омраченного, увы, предательством и злобой, ложью и лице¬мерием.
Но не вечно тому быть, ибо — верую! — не до конца прогне-вался на нас Господь. "Будет шторм, — предсказывал еще в феврале 1917 года оптинский старец Анатолий. — И русский корабль будет разбит. Но ведь и на щепках, и на обломках люди спасаются. И все же не все погибнут. Надо молиться, надо всем каяться и молиться горячо... Явлено будет великое чудо Божие, да... И все щепки и обломки волею Божией и Силой Его соберутся и соединятся и воссоздастся корабль в своей красе и пойдет своим путем, Богом предназначенным. Так это и будет явное всем чудо" (22).
Ныне все зависит от нашей готовности к духовному труду, внутреннему религиозному возрождению. Воспрянем жеь — и с Божией помощью сможем одолеть все преграды, всех врагов, сколь бы ни были они страшны и многочисленны!
Сие и буди, буди.
Аминь.
ЛИТЕРАТУРА
1. Советская Военная Энциклопедия. Т. 7. М., 1979, с. 474.
2. Послания Святителя Тихона. М., 1990, с. 17.
3. Воспоминания князя Н. Д. Жевахова. - Новый Сад, 1928. Т. 2, с. 212.
4. Т а м ж е, с. 212.
5. Послания Святителя Тихона. М., 1990, с. 13.
6. ШафареаичИ. Русофобия. Л., 1990, с. 86.
7. "Наш современник". 1993, № 9, с. 165.
8. "Правда". 1925, 13 августа.
9. Протодьякон Владимир Степанов (Русак). Свидетельство обви¬нения. В 3 томах. Т.1. М., 1993, с. 18.
10. В и п п е р Р. Ю. Иван Грозный. Ташкент, 1942, с. 182-185.
11. Алексеев В. А. Иллюзии и догмы. М., 1991, с. 338.
12. Это не единственное его пророчество. Есть и другие, в которых он предсказал, например, разделение Германского государства. Первые сообщения о них появились в книге И. К. Сурского Отец Иоанн Кронштадтский", вышедшей в Белграде (Т 1 - 1938 г., т. 2 -1941 г.). К сожалению, их достоверную, точную и подробную форму установить сейчас трудно, ибо тогда особого значения им не придали. См.: Сурский И. К. Указ. соч. Т. 1, с. 196, и "Россия перед вторым пришествием". Сергиев Посад, 1993, с. 236-237.
13. US News and World Report. 1955, 21 января.
14. А л е к с е е в В. А. Указ. соч., с. 359-360.
15. Т а м же, с. 364-376. Обширный фактологический материал о послевоенном положении Русской Православной Церкви приведен также в работе о. Сергия Гордуна "Русская Православная Церковь в период с 1943 по 1970 год". См.: - "Журнал Московской Патриархии , 1993, № 1-3.
16. "Правда". 1922, 2 декабря.
17. Ильин И. А. Наши задачи. Париж, 1956, с. 191 и с. 94.
18. Московский сборник. М., 1887, с. 23-24.
19. Д а н и л е в с к и и Н. Я. Россия и Европа. М., 1991, с. 50-51; с. 401.
20. Эллис Джейн. Русская Православная Церковь: согласие и инакомыслие. Лондон, 1990, с. 92-101.
21. А л е к с е е в В. А. "Штурм небес" отменяется? М., 1992, с. 266.
22. Собрание пророчеств о будущем России. См.: -"Православная Русь". 1991, №9; - "Наш современник". 1991, №9.
СВЯЩЕННОЕ И СТРАШНОЕ ДЕЛО - ВЛАСТЬ...
Вместо послесловия
"Я есмь Альфа и Омега, начало и конец, говорит Господь, Который есть и был и грядет, Вседержитель ".
(Апок.1:8)
ЛАСТЬ КАК СИЛА — действовать, влиять и определять ход событий на земле — издавна считалась основой всякой общественной ор¬ганизации, всякой упорядоченности и госу¬дарственности. Божественное, трансценден¬тное происхождение этой силы, а следова¬тельно, и Верховной власти на протяжении тысячелетий человеческой истории не под¬вергалось сомнению, служа прочной религиозной основой чело¬веческого общежития равно в Ассирийском Царстве и Древней Персии, в Римской Империи и Арабском Халифате, в Византии и на просторах Российской Державы.
За полтора тысячелетия до Рождества Христова провозгласил Господь устами пророка Своего: "Видите ныне, что это Я, Я — и нет Бога, кроме Меня: Я умерщвляю и оживляю, Я поражаю и Я исцеляю, и никто не избавит от руки Моей" (Втор. 32:39). Непо-стижим всемогущий Промысел Божий, и лишь многовековой, благодатный церковный опыт являет тем, кто способен его разу¬меть, как болезни и скорби, страдания и несчастья этого мира вопреки дьявольской воле их устроителей соучаствуют в Домо-строительстве спасения человеческого, созидая чертоги вечного блаженства тому, кто — выстояв под напором разнообразных бед — остался верен Истине и Любви.
Признание этого непреложного факта заставляло наших бла¬гочестивых предков искать прочную духовную опору державным формам традиционной российской государственности. Ныне, когда после тяжких десятилетий духовного порабощения душа народа с трудом освобождается от гибельных оков вульгарного материализма и воинствующего богоборчества, нам как никогда важно вернуть утраченное было понимание здравых основ госу¬дарственного устройства. Для этого необходимо открыто утвер¬дить его религиозно-нравственные опоры и принародно, гласно обличить гибельную ложь секуляризованной, бездуховной фор¬мы устройства российского общества, в какие бы "благонамерен¬ные" и "цивилизованные" одежды она ни рядилась...
ДУХОВНЫЕ ОСНОВЫ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ
"КАЖДЫЙ ХРИСТИАНИН, любя весь мир человеческий, кото¬рый находится под управлением одного Царя Небесного, в то же время должен иметь особенную любовь к своему Отечеству — ибо Отечество сие не произвольно им выбрано, но Самим Богом указано ему посредством рождения. Соотечественники связаны между собой одной верою, общим происхождением, языком, обычаями, законами, воспоминаниями о славе и бедствиях пред¬ков, памятью о знаменитых войнах и царях.
Отечество освящено для человека благодеяниями Божиими, в пределах его свершенными. Что же собственно до Русской земли, то она не иначе и называлась прежде в истории, как "Святая Русь", "святая земля". Почему же? Именно в смысле особенных чудесных благодеяний Божиих к ней, а также но великому множеству людей, мученически проливших кровь свою за Отечество, и по обилию угодников Божиих, которые почивают в ней мощами.
Посему не любить Отечества и предпочитать ему другие го¬сударства столь же низко и неблагодарно, как не любить родите¬лей своих, оказывая привязанность к посторонним лицам, не¬причастным к рождению и воспитанию. В русском же человеке такое чувство тем более несправедливо, что сами западные госу¬дарства, видя обширность земли Русской и исчисляя ее богатст¬ва, с завистью смотрят на нее.
Конечно, недостойна христианина и слепая привязанность, когда русский гордится и хвалится лишь тем, что он "русский", когда порицает и ненавидит без разбору все чужое. Но еще вред¬нее и виновнее пристрастие к иноземному, потому что им загуб-ляется чувство патриотическое в самом основании, да и действительно — никак не найти за границей многих прекрасных качеств русского человека...".
Так были определены гражданские обязанности христианина в подробном — тысячестраничном — пособии по православно-нравственному богословию, утвержденном к изданию Санкт-Пе¬тербургским Духовным Цензурным Комитетом 29 февраля 1900 года. К великому сожалению, то, что считалось ранее на Руси общепризнанным и само собой разумеющимся, подвергается ныне нападкам и издевательствам, требует даже в среде благона¬меренных слушателей обстоятельного и подробного пояснения. Итак, каковы "же духовные основы христианской государст-венности?
Отвечая на этот вопрос, следует разобраться в том, что есть государство, каково его происхождение, каковы источники и цели государственной власти, оптимальные формы государственного устройства и взаимное сочетание всех его элементов. До револю¬ции в России по этим проблемам существовала обширная лите¬ратура, работали такие глубокие исследователи, как, например, Михаил Катков или Лев Тихомиров.
Сегодня нам многое нужно вспомнить, многому научиться заново. И среди этого "многого" одно из важнейших мест при¬надлежит пониманию духовных основ государственности, уме¬нию их практически воплощать в жизнь...
"Что есть государство? — вопрошал в середине прошлого века знаменитый московский первосвятитель, митрополит Филарет (Дроздов). — Союз свободных нравственных существ, соединив¬шихся между собою, жертвующих частью своей свободы для охраны и утверждения общими силами Закона Нравственности, который составляет необходимость их бытия". Эта религиозно-нравственная основа государственной жизни сегодня чуть ли не напрочь выпала из общественного сознания, часто трактующего государство лишь как бездушный механизм поддерживания примитивного материального благополучия граждан.
Результат такого мировоззренческого убожества налицо. Само государственное тело, его территория, ресурсы, иные богатства становятся объектом разрушительной, жестокой и беспринцип¬ной борьбы политиканов, гибельной для державы, разъедающей, как срамная болезнь, внутренности государственного меха¬низма, саму государственную власть во всех ее проявлениях.
Только там, "где священный закон нравственности неколеби¬мо утвержден в сердцах воспитанием, верою, здравым, неиска¬женным учением и уважаемыми примерами предков, — говорил владыка Филарет, — там сохраняют верность Отечеству, жертву¬ют ему собой без побуждений воздаяния или славы. Там умирают за законы, тогда как не опасаются умереть от законов. Если же закон, живущий в сердцах, изгоняется ложным просве¬щением и необузданной чувственностью — нет жизни в законах писаных: повеления не имеют уважения, исполнение — доверия. Своеволие идет там рядом с угнетением, и оба приближают общество к падению". Сегодняшняя злободневность этих слов лишь подтверждает правоту и прозорливость мудрого старца...
Современные словари определяют государство как орудие политической власти в обществе. Лишенная религиозно-нравст¬венных опор, такая власть неизбежно вырождается в голое наси¬лие: отсюда марксистское (точнее говоря, материалистическое) понимание государства как механизма принуждения и "диктату-ры" одной части народа над другой.
Проще сказать — материалистическое понимание государ¬ства всегда сродни тирании. Осуществляется ли она в интересах партноменклатуры с помощью кровавых репрессий или в инте¬ресах транснациональной финансовой олигархии с помощью экономического удушения неугодных — в конечном итоге не так уж важно. В обоих случаях ценность нравственных идеалов при¬знается ничтожной, а тоталитарный монстр бесконтрольной вла¬сти приобретает самодовлеющее значение.
На принципиально иных основах построено церковное уче¬ние о богоугодной форме государственного устройства.
Во-первых, государство рассматривается им как большая семья. "Откуда сие множество людей, соединенных языком и обычаями, которое называют народом? Очевидно, что это мно¬жество народилось от меньшего племени, а сие произошло из семейства. Итак, в семействе лежат семена всего, что потом раскрылось и возросло в государстве", — провозглашает митро¬полит Филарет.
Отсюда понимание общенародного единства как духовного родства, как величайшей драгоценности, столь характерное для русской истории. Отсюда же стремление русского человека за¬менить, где только возможно, бездушные правовые нормы нрав-ственными ценностями, теплом сердечных человеческих отно-шений. Отсюда — отношение к российской державности как к святыне, ибо семья — "малая церковь" — получает освящение в таинстве венчания супругов, а государство — "большая семья" — в таинстве венчания Царя на царство, на самодержавную власть "во славу Божию" (но не в интересах какого-либо класса или сословной группы).
Во-вторых, государственная власть признается особого рода служением, сродни церковному, монастырскому послушанию.
Такая верховная власть — единая и неделимая, мощная, неза¬висимая от капризов толпы, связанная с народом не бумажной казуистикой схоластической законности, но живым повседнев¬ным опытом соббрного единения — только она может обеспечить ту высшую цель, ради которой существует: управить житие под¬данных "во всяком благочестии и чистоте" духовных христиан¬ских идеалов. Ради этого же власть — свободно и добровольно — ограничивает себя в намерениях и действиях рамками Заповедей Божиих и истинами Закона Его...
Я вполне отдаю себе отчет, как фантастично выглядят подоб¬ные описания на фоне ужасающего, беспредельного нравствен¬ного растления современной власти в России. Я далек от мысли, что такой государственный идеал можно будет завтра же вопло¬тить в нашу политическую реальность. Но к нему надо стремить¬ся. И знать — хотя бы для того, чтобы, разумея его философскую, религиозную и нравственную глубину, не поддаваться больше лживым сказкам о своем прошлом — вроде русофобских тезисов о "неразвитости русского правового сознания" и "гнилом царизме".
В-третьих, идеалом церковно-государственных отношений признается "симфония властей". В государстве, сознающем и чтущем свои духовные основы, — таком, какое мы описали выше — религиозно-нравственное содержание жизни становится важ-нейшим несущим элементом всей державной структуры обще¬ства. Соответственно Церковь, как власть духовная, наряду с властью светской служит одной из главных опор национальной государственности: не смешиваясь, впрочем, и не подчиняясь ей. Исторический опыт свидетельствует, что такое взаимное разде¬ление и гармоничное сочетание властей есть непременная черта богоугодного государственного устройства.
ВЕЛИКАЯ ЛОЖЬ ДЕМОКРАТИИ
В ЗДРАВОМ ДУШЕВНОМ СОСТОЯНИИ русское общество естественным образом стремится самоорганизоваться на нача¬лах одухотворенной, державной государственности. Свидетельст¬вом тому — вся наша тысячелетняя история, не исключая и советского периода. Ибо когда коварным разрушителям удалось путем неправедным обрушить исторически сформировавшуюся Державу Российскую, то несмотря ни на что — вопреки яростным усилиям "пламенных революционеров-интернационалистов", вопреки репрессиям и террору, оголтелому богоборчеству и злобной русофобии — в стране тут же начался медленный, болез¬ненный, непоследовательный, но все же неотвратимый возврат к традиционным принципам русской державности.
На протяжении всех 75 лет советской власти это, пожалуй, больше всего пугало наших зарубежных недругов. Для того, что¬бы остановить процесс возвращения России на естественный путь своего исторического развития, и была запущена "пере¬стройка", настоящая цель которой — заменить исчерпавшую свои разрушительные силы интернационал-коммунистическую докт¬рину на новую, интернационал-демократическую, которая долж¬на довершить разгром исторической России, начатый еще под "доблестным" руководством Троцкого и Кагановича.
Несостоятельность большевистских теорий доказана сегодня самой жизнью. И практические последствия демократии нынче тоже у всех на виду. Однако также, как пытались раньше обмануть народ лукавыми побасенками о том, что корень бед в "искажени¬ях" изначально верной марксистской идеи — пытаются и сегодня одурачить Русь циничной ложью об "истинной" демократии, об¬ретя которую, мы-де, — наконец, заживем припеваючи.
Правда же такова: безбожный коммунизм терзал Россию, паразитируя на многовековых русских общинных традициях, на прочной народной приверженности к коллективизму и взаимо¬помощи, на всеобщей могучей русской тяге к социальной спра-ведливости. Бессовестная демократия собирается терзать ее, па¬разитируя на древних вечевых соборных обычаях Руси, на искон¬ном уважении русского человека к общему мнению, совместно принятому решению, коллективному разуму Собора.
Все идеи демократии заметаны на лжи. Уже в определении — ложь! Слово это переводится на русский язык как "власть народа" или "народоправство", но ни в одной из стран, считающихся демократическими, народ на деле не правит. Заветный плод государственной власти всегда в руках узкого слоя, немногочис¬ленной и замкнутой корпорации людей, чье ремесло — полити¬ка, профессия — жестокая и беспощадная борьба за эту власть.
Более того, человеческая история на всем своем протяжении не знала ни одного государства, где был бы на деле реализован принцип народоправства. Древняя Греция, Древний Рим — стра¬ны — родоначальницы демократии, ее классические представи-тели — одновременно являлись классическими рабовладельче¬скими хищниками, относя сам термин "народ", "граждане" лишь к элитарному кругу людей, составлявшему ничтожный процент от общего населения страны...
Предки наши были весьма умными и предусмотрительными людьми. Веками, из поколения в поколение строя державу, пред¬назначенную быть надежной опорой мирной, немятежной и оду¬хотворенной жизни (а не инструментом удовлетворения власто¬любивых страстей и политических амбиций), они свято блюли себя от соблазнов демократической заразы, и других предупреж¬дали от такого неразумия.
"Демократия выражает доверие к силе количественной, — писал некогда Тихомиров. — Если в обществе не существует достаточно напряженного верования, охватывающего все сторо¬ны жизни в подчинении одному идеалу, то связующей силой общества является численная сила, которая создает возможность подчинения людей власти даже в тех случаях, когда у них нет внутренней готовности к этому". Иными словами, воплощение демократической идеи означает преимущественную власть коли-чества над качеством, власть невежественной, искусно управляе¬мой из-за кулис толпы над многовековым народным идеалом — абсурдную ситуацию, в которой понятия Истины и справедливо¬сти, добра и зла пытаются определить арифметическим боль-шинством голосов.
Сколько-нибудь осмысленное существование народа, отдаю¬щего себе отчет в собственных религиозных и нравственных устремлениях, в наличии державной общенациональной идеи и возвышенной цели своего соборного бытия — предполагает отказ от механического принципа количественного превосходст¬ва в пользу качественного, духовного начала. Лишь таким путем можно обуздать безудержные злоупотреб¬ления, свойственные демократическим чиновникам в погоне за голосами избирателей. "Каждый голос сам по себе ничего не значит, — говорил Победоносцев, описывая этот механизм. — Но тот, кто сумеет прибрать к себе самое большое количество этих голосов, становится господином силы, господином правления и вершителем воли...". Таким образом, "при демократическом об¬разе правления победителями становятся ловкие подбиратели голосов, механики, искусно орудующие закулисными пружинка¬ми, которые приводят в движение кукол на арене демократиче-ских выборов".
Политическая основа демократии — всеобщее прямое изби¬рательное право — явление аморальное и разрушительное, ибо развивает политический цинизм до невероятных размеров, де¬лает народ объектом бесчестных манипуляций, получающих, при современном развитии средств массовой информации, по¬истине безудержный размах. Почему-то никому не приходит в голову выбирать при помощи всеобщего голосования хирурга или следователя, шофера или летчика. А разве управляться со скальпелем, машиной, самолетом труднее, чем с гигантской страной, отягощенной сложнейшими проблемами?
Это не значит, что принцип выборности должен быть вообще исключен из политической жизни страны. Более того, в некото¬рых ситуациях он незаменим, ибо является инструментом ста¬новления соборной общности народа и государства. Но во избе¬жание злоупотреблений должна быть четко и ясно определена область его применения, которая будет безусловно исключать публичные выборы там, где пост или должность требуют высоких профессиональных качеств, оценить которые человек несвсдую-щий просто не в состоянии. И уж конечно, если и будет признана необходимость избрания высших должностных лиц страны, дело это недопустимо превращать во всенародный балаган. От¬ветственными выборщиками в таком случае могут быть лишь авторитетные представители всех общественных классов, сосло¬вий, профессиональных и этнических групп, пропорционально представляющие их удельный вес в нашем обществе.
Идеологическая основа демократии как мировоззрения выра¬жается знаменитым лозунгом французской революции: "Свобо¬да, равенство, братство". Поддавшись внешней привлекательно¬сти этого броского призыва, миллионы людей в течение долгих столетий безуспешно пытались воплотить его в жизнь. Очень
многие, даже весьма умные и образованные люди не разобрались в отвлеченном, абстрактном характере лозунга, не заметили про¬тиворечия призывов между собой (и в самом деле, как совме¬стить свободу с равенством?). Стоит оглянуться вокруг, чтобы уяснить себе их лукавство: в природе нет равенства — она беско¬нечно разнообразна и строго иерархична; нет и абсолютной сво¬боды, ограниченной взаимозависимостью и закономерной упо¬рядоченностью явлений; нет бессодержательного братства — ибо нравственное чувство человека всегда избирательно.
"Когда эту формулу захотели обратить в обязательный закон для общественного быта, когда из нее захотели сделать форма¬льное право, связующее народ внутри себя и с правитель¬ством во внешних отношениях, когда ее возвели в какую-то новую религию для народов и правителей, — она оказалась роко¬вой ложью, и идеальный закон любви, мира и терпимости, сведенный на почву внешней законности, явился законом наси¬лия, раздора и фанатизма". Это утверждение Победоносцева луч¬ше всяких слов подтверждается тем, что две самые кровавые и разрушительные в истории человечества революции: француз¬ская в восемнадцатом веке и русская в двадцатом, прошли под аккомпанемент громогласных призывов к "свободе, равенству, братству".
Губительные в области государственной, сии понятия, но мнению обер-прокурора, благотворны лишь "тогда, когда заклю¬чают в себе вечную истину нравственного закона в нераздельной связи с вечной идеей долга и жертвы, на которой держится весь организм нравственного миросозерцания".
Юридически-правовая основа демократии — тезис о естест¬венных (прирожденных) правах человека, на реализацию кото¬рых посредством формального законодательства должна быть направлена вся работа государственного механизма. Эта основа столь же искусственна и лжива, как предыдущие. По сути своей она является лишь абсолютизацией индивидуализма, свойствен¬ного западно-европейскому "менталитету" и исторически глубо¬ко чуждого русскому национальному и религиозному самосоз¬нанию.
Воплощение в жизни общества идеи о "правах человека", пре¬вращенной в правовую догму и не уравновешенной — ни нравст¬венно, ни юридически, — идеей "естественных обязанностей", свойственных каждому гражданину, ведет ни к чему иному, как к неизбежной деградации общественной морали и нравственности, к разрушению самого соборного тела народа. Читайте До¬стоевского — особенно "Бесов" да "Преступление и наказание", и все встанет на свои места. Убийца Раскольников, мучающийся вопросом "тварь я дрожащая или право имею?" — иллюстрирует вышесказанное лучше всяких глубокомысленных высоконауч¬ных рассуждений.
"Человек есть олицетворенный долг", — согласно утверждают все святые отцы. Русское общество, всегда стремившееся настро¬ить свое бытие в унисон с требованиями христианского мировоз¬зрения, от века строилось на воспитании в человеке прежде всего твердого осознания своих религиозных, гражданских и семей-ных обязанностей. Горький опыт междоусобных распрей крепко-накрепко выучил наших предков: акцент на "права" неиз¬бежно порождает упреки в их несоблюдении, взаимные претен¬зии, обиды и склоки. Благородная, на первый взгляд, идея абсо-лютизации "прав" питает гордыню, высокоумие и тщеславие, ведет к обособлению, разделению, противопоставлению интере¬сов и, в конечном счете, к сословной и классовой вражде, к войне "всех против всех", по-живому рассекающей народное тело.
Еще в конце прошлого века блестящий русский публицист, убежденный державник, многолетний редактор "Московских Ве¬домостей" М. Н. Катков писал: "Плодотворно лишь то право, которое видит в себе ничто иное как обязанность. Право, которое не есть обязанность, оказывается мыльным пузырем; ничего не выходит из него, и ни к чему не ведет оно. Такое право есть не сила, а слабость... Нет пользы в том, что я имею право то и это делать, если я не чувствую себя обязанным сделать то, что должно".
Формальное право есть лишь инструмент реализации в жизни общества определенного нравственного идеала. Как вся¬кий инструмент, само по себе право нейтрально, оно может быть использовано как на пользу, так и во вред. На пользу — тогда, когда способствует воплощению в жизнь высших религиозно-нравственных законов праведности, милосердия и любви. То есть тогда, когда помогает созданию условий для торжества добродетели и обуздания порока.
Придавать же формальному праву самодовлеющее значение — гибельная ошибка! Еще хуже, когда говорят, что право должно фиксировать существующее положение вещей, "естественные" человеческие запросы. Таким образом подспудно признается законность, легальность страстей, греховных язв, равно гибель-
ных для духовного здоровья личности и основ государственной безопасности. "Настроив" правовую систему определенным обра¬зом, можно исподволь и незаметно, действуя полностью в рамках закона, развалить изначально прочную страну, растлить здравый и нравственный народ.
Такова реальная цена "правового идолопоклонства", являюще¬гося одной из основополагающих черт демократической квази¬религии.
Экономическая основа демократии — финансовый, спекуля¬тивный капитал. Это им сконструирована современная бездухов¬ная "технологическая" цивилизация, в которой человек лиша¬ется последних остатков совести и душевного здравия, превраща¬ясь в полуживотное-полумеханизм — безличный винтик в гигантской машине, имеющей единственную всепоглощающую цель: деньги, деньги, деньги...
Под сладкий убаюкивающий говорок об удовлетворении "ес¬тественных" потребностей человека эта демократическая "циви¬лизация" насаждает культ насилия и разврата, терпимость ко злу и извращениям человеческого естества. Грехи и страсти падшего человека раздуваются до невероятных размеров, сознательно стимулируются и становятся источником бессовестной, бесчест¬ной наживы. Лозунги такой цивилизации — "Все на продажу!", "Обогащайтесь!", "Живем один раз!" и им подобные — разъедают общественную мораль, в народе происходит распад националь¬ного самосознания, государство криминализируется, опутывает¬ся всепроникающими мафиозными связями и — неотвратимо движется к распаду.
И в России грядущий государственный распад — неизбежное следствие практического применения принципов демократии в практике государственного строительства. Либерально-демокра¬тическая идея для того, собственно говоря, и предназначена, чтобы подточить, ослабить устои крепкого, традиционного обще-ственного устройства, разрушить его духовные, религиозные опоры, разложить национальные государства и — постепенно, незаметно, неощутимо для одурманенного демократическим ха¬осом общества — передать бразды правления над ними трансна-циональной "мировой закулисе", тем ловким политическим ме¬ханикам, о которых предупреждал Победоносцев.
Эта операция уже неоднократно была проделана над "развитыми" западными странами. Там национальная государствен¬ность сегодня служит в значительной мере декоративным прикрытием реальной власти — называйте ее как угодно: властью мирового масонства или международного капитала, транснаци¬ональных корпораций или космополитической элиты... Важно другое: сегодня эта теневая власть рвется к мировому господству. И Россию пытаются подвергнуть той же операции, что и прочих, чтобы превратить в покорное орудие выполнения своих глобаль¬ных планов.
* * *
Так что же, — будем ли мы покорно ждать, когда яд бездухов¬ности и религиозного одичания окончательно затуманит наше сознание и подорвет основы государственного бытия Руси? Или все же попытаемся вернуть им изначальный священный смысл, возвысимся до понимания своего служения, своего долга — не только индивидуального, личного, но и всенародного, соборного?
Хранить Божественные истины веры, ее благодатные дары и древние святоотеческие устои — а именно такова обязанность народа русского, промыслителыю возложенная на него Самим Богом, — непросто и нелегко. Для этого потребен тяжелый душевный труд — труд христианского подвижничества и покая¬ния, державного мужества и стойкости. Но лишь такой труд придает смысл человеческой жизни, обнажает ее высшую цен¬ность и проясняет ее великую, вечную, небесную цель.
Самое время нам сейчас прислушаться к призыву Слова Божиего, к отеческому зову Самого Христа, Господа нашего: "Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит
дверь, войду к нему, и буду вечерять с ним, и он со Мною. Побеждающему дам сесть со Мною на престоле Моем, как и Я победил и сел с Отцем Моим на престоле Его. Имеющий ухо, да слышит...".
(А и о к. 3:20 - 21).
АМИНЬ.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
РУСЬ СОБОРНАЯ
ОЧЕРКИ
ХРИСТИАНСКОЙ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ
ВСПОМЯНУХ ДНИ ДРЕВНИЕ И ПОУЧИХСЯ ИСТОРИЯ ВОПРОСА
БЕЗ МЕНЕ НЕ МОЖЕТЕ ТВОРИТИ НИЧЕСОЖЕ...
СИЛА БОЖИЯ И НЕМОЩЬ ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ
БОГООТСТУПНИЧЕСТВО, отвержение бла¬гого и умиротворяющего ига Закона Божия, легкого и благодатного бремени Заповедей Христовых — вот начало и корень всех бед, терзающих грешный и мятежный род челове¬ческий.
XX столетие для России — время огнен¬ных, страшных, кровавых испытаний, время сатанинских соблазнов, повелевающих умами и развращающих души миллионов людей, время ревностных подвижников, исповед¬ников и мучеников — бесстрашных воинов Христовых, сберегших на Руси Истину и Веру вопреки всем усилиям богоборцев и христоненавистников. Жестокая и кровопролитная битва за русское сердце не прекратилась и поныне. Более того — именно сейчас, сегодня она близка к своей кульминации, к тому решающему мо¬менту, который определит: вернется ли наша истерзанная страна на духовные просторы Святой Руси или, оглушенная и оболган¬ная, пойдет "широким и пространным путем, ведущим в погибель" (Мф. 7:13) — путем апостасии, "цивилизации" и "прогресса", зако¬номерно завершающимся всемирным космополитическим цар¬ством с Антихристом во главе.
Полуживая Россия изо всех сил стремится избежать грозящей пагубы, поэтому ее современная гражданская и духовная жизнь ха-рактеризируется мучительным поиском путей восстановления свя¬тынь веры, основ идеологии национального возрождения, спосо¬бов воссоздания законной преемственности государственной вла¬сти. Сегодня, увы, эти поиски происходят в катастрофических условиях ускоряющегося распада тех государственных институтов, которые возникли в "советский" период отечественной истории, став результатом жестокой насильственной ломки многовековой русской державной традиции.
В таких условиях необходимость обращения к богатейшему опыту, доставшемуся нам в наследство от наших великих предков, бесспорна и очевидна. Ответственный гражданин, размышляя о проблемах державного строительства современной России, не мо¬жет обойти вниманием естественные особенности русского бытия, многократно являвшие себя на тысячелетнем пространстве россий¬ской истории. И первой же, наиболее яркой его особенностью нельзя не признать тот факт, что русская государственность все¬гда мыслила себя, всегда строилась и действовала как государствен¬ность христианская, черпая в православном вероучении идеалы и смысл своего существования.
Катастрофичность русской истории общеизвестна. Не раз и не два казалось, что смуты и мятежи, агрессии и войны уничтожат российскую державу. И все же каждый раз милостью Божией Рос¬сия возрождалась, ибо духовные механизмы самозащиты христи¬анской государственности — механизмы соборности — несмотря ни на что обеспечивали "регенерацию" растерзанной Руси, сохра¬нение всенародного, общенационального единства, мировоззрен¬ческой целостности общества и его нравственно-религиозного здо¬ровья.
Именно поэтому представляется сегодня столь актуальным под¬робный и компетентный разговор о христианской соборности -важнейшей основе здравого государственного устройства и обще¬ственной организации. Неизменны обетования Божий: "Где два или три собраны во Имя Мое, там и Я посреди них", — предрек нам Христос Спаситель, положив тем самым неколебимый "камень веры" в основание благодатного соборного действа, на протяже¬нии двух тысячелетий не раз спасавшего христиан от многораз¬личных бед и напастей...
* * *
Благотворное влияние объединяющей соборности сопровожда¬ет Россию сквозь века, с самого момента ее государственного офор¬мления в самостоятельную державу. В глубокой древности (IX-X вв. по Р.Х.) хазарское пленение возбудило на громадных про¬странствах, где проживали разрозненные и воинственные восточно-славянские племена и угорские народы, насущную по¬требность в спасительном объединении, которое одно лишь могло противостоять гнетущей власти иудейских каганов Хазарии и про-
изволу сборщиков непомерных даней. Единая христианская вера - чудесным образом, вопреки множеству непреодолимых, каза¬лось, препятствий утвердившаяся на Руси, придала необходимый объединительный импульс и русской государственности: Киевская держава святого равноапостольного князя Владимира стала в один ряд с имперской Византией и сильнейшими государствами Запад¬ной Европы.
Но вскоре мощь "Руси первоначальной" была значительно ос¬лаблена внутренними причинами. Сказалась младенческая неопыт¬ность русского народа в державном строительстве: страна под воз¬действием княжеских распрей разделилась на уделы, соперничество которых подорвало ее жизнеспособность и целостность. В резуль¬тате в XIII столетии Россия вновь оказалась в иноверческом (на этот раз татарском) плену. После полутора столетий тягостной за¬висимости обретение самостоятельности пошло по испытанному уже пути — по пути собирания русских земель вокруг единого ду-ховного (религиозного) и политического (державного) центра, ко¬торым после Куликовского подвига по праву стала Москва.
С падением Византийской Империи бремя ответственности хра¬нителя и защитника Вселенского Православия легло на плечи мо¬лодого российского государства. Осознание этой великой ответ¬ственности вкупе с преемственностью древних византийских традиций дали мощный толчок развитию христианской государ-ственности, принявшей высшую форму независимости —соборное самодержавие, предполагающее осмысление державного строи¬тельства как общенационального церковного послушания, всена¬родного религиозного долга. Вскоре, однако, последовало новое искушение — Смута XVII века и католическая агрессия на какое-то время поставили под сомнение саму возможность дальнейшего существования России.
Претерпев политический распад и страшное религиозно-нрав¬ственное потрясение, русский народ все же преодолел сей жесто¬кий кризис, вернувшись к идее соборного единства державы. Имен¬но соборным путем была пресечена разгулявшаяся Смута, восста¬новлена государственная независимость России, утверждена на престоле новая династия. Далее последовал период исторического расцвета соборной российской государственности, когда под по¬кровом благодатной соборности Россия доросла до размеров ми¬ровой державы, став не только по духу, но и по форме преемницей и наследницей христианского империализма Римской и Византий¬ской империй.
Столь сильной оказалась эта инерция державной соборности, что даже после катастрофы 1917-го года, когда (к лету 1922-го) в России — на Дальнем Востоке — остался последний клочок земли, свободный от большевистской диктатуры — там остаток верного Богу русского народа собрался на Земский собор, уповая таким образом остановить гибель православного государства. Его власть продержалась недолго, лишь до конца октября того же года, одна¬ко этот собор навеки остался символом непокоренной, духовно не сломленной России, последним заветом защитников Православной Российской Империи грядущим наследникам русской свободы.
Какое-то время после Октябрьской революции казалось, что на этот-то раз для России уж наверняка все кончено. На просторах огромной страны торжествовал дух братоубийственной злобы и противостояния, разделения и вражды. Отложились Кавказ и Сред¬няя Азия, Украина и Прибалтика, Польша и Финляндия. На Даль¬нем Востоке появилась нелепая "буферная" республика... В этих условиях революционеры-разрушители, после уничтожения рус¬ской государственности ощутившие вдруг на себе всю полноту бремени державной ответственности, оказались вынужденными — пусть в изуродованной и извращенной форме — вернуться к веко¬вым началам соборности.
Огнем и мечом объединив разваливавшуюся на глазах империю, большевики не нашли иного способа легализации "завоеваний ре¬волюции": в конце декабря 1922 года они созвали особое предста¬вительное собрание "всех народов России" и на нем провозгласили создание единого государства — Союза Советских Социалистичес¬ких Республик. Более того — искаженные начала соборности про¬никали даже во внутрипартийную жизнь коммунистов, признавших "высшим органом власти" РСДРП-ВКП(б)-КПСС съезд, довольно неуклюже имитировавший русскую соборную традицию.
Безблагодатная, богоборческая и русоненавистническая сущ¬ность новой власти выхолостила и подавила соборное содержание своих государственных институтов. Но в миг смертельной опасно¬сти — во время Великой Отечественной войны — большевистские политики, оказавшись на грани полного политического банкрот¬ства, вновь прибегли к единственному спасительному средству — обратились к творческой энергии русской исторической традиции, к духу соборности, единения, всенародного сплочения. Этот же опыт "национал-большевизма" был использован правящим режи-мом в послевоенные годы для форсированного восстановления раз¬рушенной страны и предотвращения угрозы американского импе¬риализма, опиравшегося на ядерную монополию.
Тогда, в конце 40-х годов, после значительного перерыва был созван ряд партийных совещаний, принципиально отличавшихся по духу от прежних политических шабашей "интернационал-ком¬мунистов". Наметился отказ от конфронтации с Церковью, воз¬врат к русским национальным ценностям. Перед российскими на¬родами власть на этот раз ставила задачу всемерного укрепления их единства через борьбу с разлагающим космополитизмом, с обез¬личивающей интеграцией в новый мировой порядок послевоенно¬го мира, устанавливавшийся под эгидой американского экспанси¬онизма и под прикрытием международных масонских структур...
Оглядываясь сегодня на русскую историю, можно уверенно ска¬зать: на всех ее крутых поворотах российские народы делали в ко¬нечном счете один и тот же выбор в пользу соборного единства. Верую, что так будет и в этот раз. Глубоко ошибается тот, кто ду¬мает, будто сейчас, в пору очередной русской смуты, в дни мнимо¬го торжества сил распада и разделения, Русь изменила свое есте¬ство, свой характер, свою веру. Пройдет время — может быть, со¬всем малое — и подлинный выбор России состоится: она вновь вернется к державной соборности, к духовному и государственно¬му единству. Это может произойти и в ином обличий, при ином составе народов Российской Империи, но, с Божией помощью, обязательно произойдет — на этот раз уже без ложных, гибельных установок коммунистической государственности.
В ожидании этого момента, в предвидении его, наряду с духов¬ным подвигом всенародного покаяния в грехах безбожной, безнрав¬ственной жизни, мы должны особое внимание уделить соборному опыту державного строительства — опыту противостояния смуте и возрождения страны, опыту Всероссийского Земского Соборно¬го движения.
ОТЧЕ СВЯТЫЙ! ДА БУДУТ ВСЕ ЕДИНО.,,
ЧЕРТЫ СОБОРНОЙ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ
ПРЕЖДЕ ЧЕМ приступить к рассмотрению истории христи¬анской соборности как основополагающего принципа державно¬го устройства общества, представляется необходимым дать крат¬кую характеристику соборной государственности, обозначив прин¬ципиальные, важнейшие моменты, отличающие ее от иных способов обустройства человеческого общежития. Главными особенностями соборной государственности являют¬ся ее следующие черты:
а) Единство религиозно-нравственного начала, положенного в ос¬нование державного строительства, государственной идеологии, общественного устройства, семейного быта и личного поведения граждан. "Как ветвь не может приносить плода сама собою, если не будет на лозе; так и вы, если не будете во Мне, — сказал некогда Христос Своим ученикам. — Я семь Лоза, а вы ветви: кто пребы¬вает во Мне, и Я в нем, тот приносит много плода, ибо без Меня не можете делать ничего. Кто не пребудет во Мне, извергнется вон, как ветвь, и засохнет; а такие ветви собирают и бросают в огонь, и они сгорают" (Иоан.15: 4-6).
Сотни лет наши благочестивые предки как зеницу ока хранили эту заповедь Спасителя, справедливо полагая, что любые междоу¬собия, смуты и раздоры — порождения грешной и многостраст¬ной природы падшего человечества — можно успешно преодолеть и изжить, опираясь на глубинное мировоззренческое, религиозно-нравственное единство народа. Наученные горьким опытом мно¬гих веков, единство это они блюли и пестовали как величайшую святыню, видя в Русской Православной Церкви "столп и утверж¬дение истины", общее понимание которой есть важнейший залог жизнеспособности и безопасности российского государства.
Пора и нам сегодня, после долгих десятилетий атеистической одури, понять, наконец, что пресловутый "плюрализм" хорош лишь при обсуждении праздничного меню — но пагубен в области нравственно-религиозной, морально-этической, мировоззренчес¬кой. "Всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет; и вся¬кий город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит" (Мф. 12:25), — предрек Господь. "Умоляю вас, братия, — говорит апостол Павел, — остерегайтесь производящих разделения и со-блазны... и уклоняйтесь от них" (Римл. 16:17). "Если же друг друга угрызаете и съедаете, берегитесь, чтобы вы не были истреблены друг другом" (Гал. 5:15).
Сегодня, после всего случившегося с Россией, какие еще дока¬зательства нам нужны, дабы уяснить, что сладенькая ложь "плю¬рализма" и "свободы" (понимаемая как нравственный, мировоз¬зренческий произвол) скрывает в себе смертельный яд, разлагаю¬щий соборную душу народа и умерщвляющий его державное тело? При этом не стоит бояться упреков в "возрождении тоталитариз¬ма": насильственно поддерживаемое, искусственное идеологичес¬кое однообразие не имеет ничего общего с добровольным едине¬нием "в Бозе", с согласным пониманием природы добра и зла, с единодушным стремлением к духовным вершинам нравственной чистоты и святости.
б) Единство государственной власти — надклассовой, надсос-ловной, ограниченной в своем повелевающем действии лишь вер¬ностью народным святыням, соответствием общественным идеа¬лам, — вторая особенность соборной государственности. Такая, укорененная в "небесных", надмирных, религиозно-нравственных идеалах власть — самодержавна и самодостаточна до тех пор, пока своим действием она защищает соборную душу народа от растле¬вающих внешних и внутренних влияний, вспомоществуя его духов¬ному возрастанию и просвещению.
в) Единство духовной власти. Сия христианская церковная власть не имеет орудий принуждения — она есть глас совести на¬родной, глас Божий в нашей земной несовершенной действитель¬ности, указующий грешнику спасительный путь возрождения, под¬вижнику — дорогу дальнейшего совершенствования, каждому -его место в общем соборном служении народа-богоносца, народа-хранителя Божественных истин любви и милосердия, безгневия, верности, смирения и мужества.
г) Симфония властей — государственной и церковной, духов¬ной и светской. Под этим разумеется их совместное служение на поприще общественного развития, понимаемое, по слову Священ¬ного Писания, как Божие тягло. Такое сочетание — залог справед¬ливости общественного устройства. "Хочешь ли не бояться влас¬ти? — вопрошает апостол Павел. — Делай добро, и получишь по¬хвалу от нее, ибо начальник есть Божий слуга, тебе на добро. Если же делаешь зло, бойся, ибо он не напрасно носит меч; он Божий слуга, отмститель в наказание делающему злое" (Римл. 13:3-4). При этом, однако, никоим образом не нарушается самостоятельность, единство и целостность каждой из властей, имеющих единый Бо¬жественный источник, но действующих в своих областях совершен¬но независимо.
ВСЕ РАЗВРАТИШИСЯ, НЕПОТРЕБНИ БЫША.,,
РИМСКАЯ ИМПЕРИЯ. ИСТОКИ СОБОРНОСТИ
ГОВОРЯ О СОБОРНОСТИ как о форме христианского жизне¬устройства, невозможно обойти вниманием тот факт, что она пришла на смену языческой государственности в пору ее тяжелейшего кризиса, когда упразднение традиционных институтов власти по-ставило великую Империю на грань распада и полного краха.
На протяжении веков римский Сенат (являвший собой некий языческий аналог соборного органа государственной власти) был руководящей силой страны и возвел ее на вершины величайшей мощи. Даже в I-II вв. по Р.Х., когда республика превратилась в Империю, именно эта квазисоборная власть стояла на страже за¬конности, придавая легитимность новоизбранному Императору. На этот период приходится также пик нравственного развития римской государственности. Ее целью и значением (во всяком слу¬чае формально, официально) признавалось внесение в мир начал справедливости и рационального права.
"Это было, — пишет русский церковный историк профессор Зы-зыкин, — воплощение Аристотелевского учения о том, что стрем¬лением государства должно быть не богатство, не могущество, а добродетель. Еще в начале III века процветала наука, искусство, архитектура, образование, земледелие, промышленность, торгов¬ля. Но в конце того же века... исчезла цветущая цивилизация, со¬зданная веками, ибо в результате анархии явилось всеобщее пони жение интересов, экономическое разорение и уменьшение населе-ния. Причиной такой грандиозной перемены было именно уничтожение традиционной власти.*
Когда после революции 235 года римские легионеры свергли императора Александра Севера, настало время смуты. Императо¬ры свергались один за другим, в зависимости от менявшихся на¬строений легионов и переменных успехов непрестанных граждан¬ских войн. Если раньше законность Императорской власти опре¬делялась избранием традиционного учреждения, то теперь она являлась результатом силы, случая, настроения, и жизненный строй потерял всякую устойчивость. Исчез принцип законности... Отсут¬ствие его разрушило многовековую культуру меньше, чем за 50 лет.'"1
Смутно разумея, что корень зла кроется в религиозно-нравствен¬ном несовершенстве общественного мировоззрения, в отсутствии благодатной основы государственного устроения, некоторые рим¬ские властители пытались найти выход в реформах этой области. Император Аврелиан, например, желая обрести опору законному
порядку в мистическом абсолютизме (который смог бы заменить легитимизацию императорской власти Сенатом), ввел в качестве государственной религии культ Митры — непобедимого Солнца, от которого, как от Распорядителя престолов, получает Импера¬тор право царствования. Позже Диоклетиан в тех же целях про¬возгласил принцип божественности императоров.
Однако подобные несостоятельные попытки не могли проти¬востоять растущей смуте. Бывало даже так, что различные груп¬пировки заговорщиков одновременно провозглашали нескольких Императоров. В такой атмосфере развращенные нравы римской верхушки получили особенное развитие, обретя все отвратитель¬ные, отталкивающие черты кроющихся в язычестве сатанинских культов.
"Просвещенное" язычество античного мира, облеченное в пе¬риод своего расцвета в утонченную и изысканную философскую форму, вернулось к мрачной обрядовой практике древних крово¬жадных верований. Более того, наряду с возвратом к античной архаике, со всей ясностью обнаружилось тяготение власти к страш¬ным эзотерическим, человеконенавистническим культам Востока, подобным вавилонской каббалистической магии. Так, полководец Максентий, претендент на императорский престол и соперник Кон¬стантина (будущего святого равноапостольного императора Рима, основателя Византии) совершал публичные человеческие жертвоп¬риношения прямо на площадях обезумевшей столицы.
Именно на волне борьбы с этим гнусным беззаконием пришел к власти Константин, открыто симпатизировавший христианству. Он-то и стал основателем нового типа государственности, осно¬ванной на церковной благодати и христианской морали, коренным образом преобразовавшей жестокие римские нравы. Миланским эдиктом 312 года он дозволил всем желающим без стеснения при¬нимать и исповедывать христианство. Через год новым эдиктом предписал возвратить христианским общинам места их богослу¬жебных собраний и все недвижимое имущество, конфискованное во время гонений. В 314 году Константин запретил языческие игры,** затем освободил духовенство от гражданских податей и церковные земли от общих повинностей; отменил казни через рас¬пятие и издал строгий закон против иудеев, восставших на христи¬анскую церковь.
Видя благотворные последствия реформ, император не остано¬вился на достигнутом: в 319 году частным лицам было запрещено приносить жертвы идолам и обращаться к гаданиям у себя на дому, затем христиане были официально допущены к занятию высших государственных должностей, им была предоставлена свобода в постройке новых храмов, в которые Константин запретил вносить свои изображения и статуи (обычай, существовавший в языческих капищах).2)
Так в Римской Империи произошла "христианская революция" - мирная, благотворная и бескровная, вдохнувшая новые силы в дряхлеющую державную государственность великой Империи. Найдя ключ к гражданскому единству через утверждение духов¬ной общности, Константин особое внимание уделил сохранности церковной целостности. Обнаружившиеся внутрицерковные не¬строения и привели его к мысли о необходимости их соборного разрешения. Первый Вселенский Собор, собравшийся в 325 году в Никее, заложил догматические основы Единой Святой Соборной Апостольской Церкви на многие века вперед.
Эффективность соборной формы управления привела к тому, что на протяжении шести ближайших столетий, в самые тяжелые времена духовных смут и волнений в Империи было созвано семь Вселенских и более дюжины Поместных Церковных Соборов. При этом особенно примечательно, что формальная инициатива их со¬зыва неизменно исходила от верховной светской власти.
* Здесь речь идет о непосредственных, гак сказать "механических" причинах упадка. Их духовные корни были, конечно, гораздо глубже. Страшная язва греха, разлагавшая человеческую природу и не имевшая благодатных церковных противоядий, предопределяла всеобщую деградацию, остановить которую могло лишь про-мыслительное вмешательство Божие.
** Характерно, что в нынешнем столетии на высшем международном уровне вновь обрели невиданную популярность "возрожденные" Олимпийские игры, которым современные политики пытаются придать их древние языческие функции.
ОТКРЫЙ КО ГОСПОДУ ПУТЬ ТВОЙ, И УПОВАЙ НА НЕГО...
соборность в византийской империи
ОБРАЩАЯСЬ К ИСТОРИИ державной христианской собор¬ности, необходимо особо указать на промыслительное, благодат¬ное, церковное происхождение этого явления. Первые же недоуме¬ния, возникшие среди христиан в результате действий еретиков-"иудействующих", апостолы посчитали необходимым разрешить на Соборе, состоявшемся в Иерусалиме в 51 г. по Р.Х., т.е. вскоре после Вознесения Господня (Деян. 15:1-35). При этом с самого на¬чала в круг внимания ставился как чисто религиозный, так и граж-
данский быт христианина, который Апостольский Собор предоп¬ределил на два с половиной столетия вперед.3)
Распространение в православной Византии соборных церков¬ных механизмов, в значительной мере обусловившее все их дальней¬шее историческое развитие, требует некоторых пояснений относи¬тельно их сути и соотношения с гражданским законодательством Империи. Строго говоря, особенность Собора как одновременно духовного и юридического акта заключается в том, что окончатель¬ным свидетельством его истинности и богоугодности является лишь зримое благотворное влияние соборных решений на жизнь обще¬ства, а не те или иные формально-правовые признаки.
Такая оговорка необходима с учетом того, что история знает формально безупречные "разбойничьи" соборы, оставшиеся в па¬мяти потомков примером пагубного своеволия светских и церков¬ных политиков. Сами же соборные правила, остающиеся и по сию пору незыблемой канонической основой Православной Церкви, ха¬рактеризуют подобные "собрания, совершаемые непокорными пре¬свитерами или епископами и ненаученными людьми" как "само¬чинные сборища". При всей видимой простоте и незатейливости сей пункт имеет глубокий смысл, ибо он гарантирует (насколько это вообще возможно) законно созванному собору всю полноту церковной благодати, лишая этой Божественной милости само¬вольные собрания с корыстными намерениями и целями.
С точки зрения внутреннего "регламента" соборные решения признаются подлинными, если приняты всем Собором единоглас¬но и не противоречат догматам Церкви. Этот принцип коренным образом отличает соборы от иных представительных собраний, на которых вопросы решаются арифметическим большинством голо¬сов. Собор принимает к решению любые несогласия, даже если они исходят от незначительной группы или одного участника. Несог¬ласия разрешаются до тех пор, пока путем свободного рассужде¬ния соборяне не приходят к взаимопониманию. Иначе говоря, Со¬бор не может принять законного решения, поправ при этом мне¬ние сколь угодно незначительного меньшинства несогласных.
Это свойство Собора делает его незаменимым орудием в борь¬бе со смутами, порождаемыми утерей здорового мировоззренчес¬кого единства в народе. С одной стороны, учитывая вышеописан¬ное условие, Собор не может быть успешным до тех пор, пока об¬щество не окажется готовым к спасительному единению. С другой стороны, будучи созван, он сам по себе является мощным стиму¬лом к достижению такого единства. Примечательно, что, снисхо¬дя к человеческим немощам, соборы зачастую предпочитали оставить некоторые вопросы неразрешенными, если непримиримый спор мог нарушить наметившееся единодушие.
Другим путем решения спорных вопросов было предание судь¬бы решения на волю Божию — через жребий. Так, например, час¬то избирались патриархи, если предлагалось несколько кандида¬тур. Однако и решение, принятое посредством жребия, обязатель¬но подтверждалось затем общим соборным согласием...
В Православной Византии сотрудничество имперской государ¬ственной власти с соборным разумом Церкви было столь тесным, что в законодательных уложениях (так называемых Кодексах Им¬ператора Феодосия II, а затем и Императора Юстиниана) церков¬ные каноны почитались обязательными к исполнению, как и граж¬данские законы. В свою очередь, гражданский закон, противореча¬щий основным церковным канонам, не признавался действительным. Более того, "воцерковленные" гражданские кодексы даже после па¬дения Византии признавались православными поместными Церк¬вами действующими образчиками церковного права, рассматри-ваясь наравне с соборными канонами.
Именно в Византийской Империи был впервые сформулирован и осуществлен идеальный порядок взаимодействия церковной и гражданской властей, именуемый Симфонией. При этом симфо¬нические принципы Восточной Римской империи были приняты как образцы для подражания и в ранних западноевропейских го¬сударствах. Так, например, в древнем государстве франков (в эпо¬ху династии Меровингов) в основу государственного закона был положен кодекс императора Феодосия II (437 г.), хотя формально франки Византии не подчинялись.4)
Практически формирование христианской политики Империи происходило под совокупным влиянием периодических соборов, с одной стороны, и совета епископов, постоянно действовавшего при Императоре (Синода), с другой. Со временем, когда духовная ос¬нова государственного единства была сформулирована соборами исчерпывающе ясно, потребность в их фундаментальных деяниях отпала, что и предопределило спад соборной активности. Можно, однако, предположить, что политические бури, терзавшие Восточ¬ную Империю во втором периоде ее существования (IX-XV вв.), приобрели свой разрушительный характер именно вследствие это¬го факта.
О соборных механизмах спасения государственности снова вспомнили лишь тогда, когда к началу XV столетия возникла на¬стоятельная нужда авторитетом Собора прикрыть вероотступни¬чество развратившейся верховной власти, предавшей истины Святого Православия в обмен на обещания военно-политической под¬держки со стороны католического Запада. Так был созван "раз¬бойничий" Флорентийский собор (1438 г.), утвердивший лукавую унию, решительно отвергнутую Русской Церковью и Московским Царством, приявшим насебя после того бремя державной ответ¬ственности за судьбы Божественной Истины на земле.
ВСЯ ВОЛОСТИ, ЯШЕ НА ДУМУ, НА ВЕЧА СХОДЯТСЯ...
СОБОРНОСТЬ В ДРЕВНЕЙ РУСИ
НА РУСИ еще в дохристианскую эпоху неписанное, но обще¬признанное право имело в своем основании принципы, в чем-то сходные с ранней эллинской демократией. Верховная власть при¬надлежала собранию всех взрослых свободных людей племени или селения, которое называлось "вече". Одновременно в систему об¬щественного управления был заложен также и единовластный, монархический принцип, ибо главой государства поставлялся вы¬борный или наследственный князь, утверждавшийся, однако, ве¬чевым собором и подотчетный ему. Наследственность высшей кня¬жеской власти не была оформлена строго, хотя при выборах князя неизменно учитывалось благородство происхождения и подразу¬мевалось старшинство одного рода над другими в делах управле¬ния. В итоге старинные византийские и арабские писатели находи¬ли в общественном жизнеустройстве славян больше народо¬властных признаков, чем монархических.
Родоначальник первой общепринятой для восточных славян княжеской династии — Рюрик — был избран на новгородском вече. Вечевой строй, по утверждениям историков, был повсеместным для восточнославянских племен, городов и местностей, хотя каждая область в разные исторические периоды вносила свои особенности в общий порядок. "Новгородцы бо изначала и Смоляне, и Кияне, и Полочане, и вся власти (волости — прим, авт.) яко же на думу, на веча сходятся,"5) — свидетельствует Лаврентьевская летопись.
Вечевые сходы, как система управления, просуществовали до середины XVI века и были отменены распоряжением первого рус¬ского царя Иоанна Васильевича Грозного, хотя и позже в его цар¬ствование случались в Москве сходы, подобные вечу. В пору Смуты в начале XVII века народное сопротивление в провинции и сто¬лице также зачастую инициировалось вечевыми сходами, созыва¬емыми по старому образцу колокольным звоном. Так, именно сход на Нижегородской рыночной площади придал силу общенарод¬ного решения призыву старосты Козьмы Минина собирать опол¬чение против иноверных польских захватчиков.
История древней Русской Православной Церкви, в свою оче¬редь, знала десятки поместных церковных соборов. Они-то и сфор¬мировали бесценный опыт принятия общих решений, необходи¬мый для ее самостоятельного существования, еще в тот период, когда она формально находилась под юрисдикцией Константино¬поля. При этом на Руси церковные соборы с первых своих шагов принимали деятельное участие и в вопросах гражданских. Хресто¬матиен и показателен пример с Владимиром Крестителем. Святой равноапостольный князь, проникшись христианским миролюби-ем и духом всепрощения, стал тяготиться княжеской обязаннос¬тью судить и наказывать преступников. "Греха боюсь," — отгова¬ривался он от наседавших бояр. И только собор киевского духо¬венства смог убедить князя, что личное благочестие и добродетель всепрощения должны проявляться лишь по отношению к личным врагам, но, как христианский правитель, он обязан пресекать рас¬пространение зла, дабы оберегать мир и нравы подчиненного ему народа.
Еще на раннем этапе древнерусской государственности собор¬ные принципы были привлечены в гражданское самоуправление и соединены с опытом вечевого строя, решавшего не только едино-разовые проблемы: вопросы войны, мира, междугородних дого¬воров, выборов князя, — но имевшего и законодательные функ¬ции. Псковское вече, например, утверждая Судную грамоту, при¬няло ее "по благословению отцов своих попов всех пяти соборов и священников, и диаконов, и всего Божия священства, всем Пско¬вом на вечи, в лето 6905".6) О важных соборных прерогативах Нов¬городского народного схода говорит тот факт, что долгое время именно вече избирало в Нова-городе архиепископа на кафедру правящего архиерея.
ПРИМИРИ И СОЕДИНИ.,,
ЗЕМСКИЕ СОБОРЫ В XVI-XVII ВЕКАХ
ИСТОРИКИ РАСХОДЯТСЯ во мнении о том, когда был со¬зван первый в России Земский Собор — в 1547-м, 48-м, 49-м или 1550-м году.* Впрочем, независимо от того, духовное и политичес¬кое значения этого нового явления как для России, так и для миро¬вой истории столь велико, что детальные расхождения хроноло¬гов и скепсис историков-материалистов теряют всякий смысл.
Созыв первого Земского Собора стоит в одном ряду с таким судьбоносным для русской жизни событием, как провозглашение в феврале 1547 года бывшего Московского княжества — Русским Царством. В конечном итоге все эти деяния сыграли роль последо¬вательных звеньев одной великой исторической цепи, промыслительно "приковавшей" русский народ к его главному, высшему предназначению — тяжелому и часто неблагодарному труду дер¬жавного строительства, труду по охранению духовного, "небесно¬го" содержания земного человеческого бытия. С точки зрения раз-вития российской государственности Собор этот также является событием эпохальным, поскольку им отмечено начало созидания нового русского государственного механизма — ибо существова¬ние старого вечевого строя стало опасным бременем, грозящим распадом растущей державе.
В исторической литературе этот Собор называют иногда При¬мирительным. Молодой царь Иоанн Васильевич, созывая его, имел горячее желание прекратить сословные распри, терзавшие Русь, дабы положить в основание державного строительства межсослов¬ный договор о сотрудничестве, скрепленный взаимным покаяни¬ем и примирением. Специально для Собора, который происходил на Красной площади, было возведено каменное
* Советский историк, академик М.Тихомиров считал, что впервые событие, которое можно было бы назвать предтечей земских соборов, имело место в русской истории в 1481 году, вскоре после стояния на Угре, ознаменовавшего собой окончательное освобождение от татаро-монгольского ига.
лобное место, ко¬торое и поныне свидетельствует об этом великом деянии. Именно отсюда Царь Иоанн Васильевич зачитал свое покаянное послание "к народу земли русской", содержащее призыв к духовному един¬ству и сословному миру. Это, кстати, единственный документ Со¬бора, который сохранился до наших дней.
Анализ событий, последовавших за Собором, дает основание полагать, что на нем также рассматривались многие задачи граж¬данского строительства. Некоторые исследователи считают, что именно на Соборе был принят новый Судебник — свод законов Русского царства. Вскоре за тем последовали реформы "первого периода" царствования Иоанна Васильевича, которые высоко оце¬ниваются даже теми историками, которые весьма критически от¬носятся к правлению Иоанна IV в целом. Вполне вероятно, что фун¬дамент этих реформ также был заложен соборным действием.
Соборные корни имеет даже опричнина. Дело в том, что часть российской аристократии лишь лицемерно согласилась с призы¬вом к примирению и сотрудничеству, надеясь на деле по-прежнему отстаивать в первую очередь свои узкосословные интересы. Такая позиция боярства грозила Руси гибелью в новых водоворотах вель¬можных междоусобиц. Однако, заручившись на Соборе всенарод¬ной поддержкой, Иоанн совершенно законно считал себя вправе проводить собственную государственную политику — неуклонно, жестко и даже жестоко подавляя ненасытную боярскую оппози¬цию.
Таким образом, Царь Иоанн IV не просто отменил вечевые по¬рядки в обновленной Руси, он сделал гораздо больше - предло¬жил новую форму государственного управления с участием закон¬но оформленного народного представительства, которое продол¬жало развиваться и совершенствоваться в последующие годы...
Необходимо указать также, что характерная особенность при¬роды земских соборов заключается в их миротворчестве, в том, что они созываются чаще всего для пресечения нарастающей по¬литической смуты либо для принятия какого-либо экстраординар¬ного решения, которое должно иметь кардинальные последствия для государственной жизни — чтобы избрать Царя или утвердить восшествие на престол законного наследника, принять свод зако¬нов, признать вхождение в Русское Царство новых земель и т.д. В силу этих (не текущих, а именно экстраординарных) задач, в пору бурного строительства Российской Империи почти все земские соборы не похожи друг на друга. Трудно говорить и об их строгой регламентации и форме.
Российские историки XIX-XX веков весьма подробно исследо¬вали земские соборы в сравнении с различными народными пред¬ставительствами Европы, законодательными или законосовеща¬тельными органами: парламентами, сеймами, рейхстагами. Нео¬формленность состава соборов, отсутствие внутреннего регламента, единого правила для ведения и даже созыва давали приверженцам западной педантичности повод к скептическим оценкам этого самобытного русского явления. Вместе с тем такой упрощен¬но-сравнительный подход мешал исследователям-позитивистам раскрыть целый ряд особенностей и достоинств отечественного учреждения.
При буквальном сравнении структуры земских соборов с евро¬пейскими законодательными и представительными учреждениями зачастую главным критерием оказывались их количественные ха¬рактеристики. Действительно, если говорить об участии в земских соборах лиц формально выборных (особенно из низших сословий), то их число в процентном отношении было весьма невелико. Од¬нако акцентируя на этом свое внимание, исследователи почему-то не придавали достаточного значения тому, что каждый соборянин обладал своего рода "правом вето", и собор не мог быть собором, а решение его законным, если хотя бы один из делегатов не был согласен с мнением других. Столь же внимательно соборы рассмат¬ривали не только несогласия, но и конструктивные предложения отдельных соборян. Характерно, что на избирательном (1613 года) Всероссийском Земском Соборе в пылу общих споров о кандида¬тах на Российский престол (среди которых фигурировали князья Трубецкой и Пожарский, представители боярских родов Голициных, Шуйских и другой древней российской знати) в конце концов Собор прислушался ко мнению двух неродовитых участников -казачьего атамана и галического дворянина. Они-то и предложи¬ли в цари юного боярина Михаила Романова.
Пристрастные критики механизмов русской соборности посто¬янно забывают о самобытной исключительности российской ис¬тории, о неповторимом пути становления русского государства, которому сплошь и рядом приходилось решать задачи, значитель¬но отличавшиеся от тех, что стояли перед его западноевропейски¬ми соседями. Будучи огромной евроазиатской державой, Россия, заключая в себе многоцветие различных национальных культур и одновременно являясь главной хранительницей святынь православ¬ной церковности, не могла позволить себе западного "плюрализ¬ма", грозившего ей ужасами неминуемого распада. Неприемлемы оказывались на российской почве и европейские политические ме¬ханизмы, по сути являвшиеся лишь правовым оформлением про¬цесса борьбы за власть среди элитарных сословно-политических группировок.
Напротив — всенародное мировоззренческое единство, необ¬ходимость прочного единения власти с народом, общенациональное сплочение в деле державного строительства стали для России первостепенными условиями ее выживания среди враждебных ино¬верческих соседей, в суровых условиях многочисленных внешних и внутренних угроз. Вот почему так строги соборные правила, тре¬бующие от народных представителей полного единодушия в важ¬нейших, принципиальных вопросах общественной и государствен¬ной жизни, причем, единодушия искреннего, основанного на их глубинной мировоззренческой общности и духовном родстве, а не на силе и принуждении...
Сведения о втором Земском Соборе — 1566 года сохрани¬лись более подробные. Он был созван для решения проблем вой¬ны с Польшей. Известна историкам и его структура, определив¬шая классические очертания этого учреждения. Первую группу со-ставил Священный Собор из 32 клириков. Сюда вошли три архиепископа: Пимен Новгородский и Псковский, Герман Казан¬ский и Свияжский и Никандр Ростовский и Ярославский; шесть епископов — Суздальский, Смоленский, Рязанский, Коломенский, Сарский и Пермский; семь архимандритов, семь игуменов, митро¬поличий ризничий (Московский митрополит на соборе не присут¬ствовал, так как, по словам Александровской летописи, "в то вре¬мя митрополию оставил"). Вторую группу составляли: 16 бояр, три окольничих, три казначея, хранитель Государевой печати (печат¬ник) и шесть дьяков (всего 29 человек). В третьей группе было 97 дворян первой статьи. В четвертой — 99 дворян и детей боярских второй статьи. В пятой — три торопецких помещика. В шестой -шесть луцких помещиков. В седьмой — 33 дьяка и приказных. В восьмой — 75 человек гостей, московских купцов и смолян (послед¬них 32 человека). Всего по счету приняло в Земском Соборе учас¬тие 374 лица. Они специальной грамотой выразили свое мнение относительно хода войны с польским королем и заверили царя в полной поддержке его политики.
В царствование царя Иоанна IV было еще два обращения вер¬ховной власти к совету "всея земли": в 1564 году (когда Грозный отъезжал в Александровскую слободу с намерением отречься от престола из-за боярских интриг) и в 1579 году (в связи с обстоя¬тельствами Ливонской войны). Эти обращения вызвали именно со¬борную реакцию на них: в Москве под главенством церковного священноначалия и высшего чиновничества было собрано пред¬ставительство от большинства сословий для решения неотложных государственных проблем. Примечательно, что оба раза собрания были созваны для обращения Царя к своему народу и оба раза
Государь требуемую народную поддержку безоговорочно полу¬чил.
Следующий земский собор произошел в первой половине 1584 года и утвердил восшествие на престол сына Грозного царя — ца¬ревича Феодора Иоанновича.*
После смерти Феодора Иоанновича состоялся избирательный земский собор, выбравший на российский престол бывшего пра¬вителя России (выражаясь современным языком — премьер-мини¬стра) Бориса Годунова.
Он был созван святителем Иовом, Патриархом Московским и Всея Руси, 17 февраля 1598 года. Всех лиц, участвовавших в собо¬ре, было 457 человек: 83 клирика, среди которых Патриарх Иов (он был председателем собора), 4 митрополита, 6 архиепископов, 3 епископа, 22 архимандрита, 24 игумена, 23 монастырских стар¬ца. Служилое сословие участвовало в числе 338 человек: 17 бояр, 17 окольничих, печатник, 7 думных дьяков, 45 стольников, 27 дья¬ков по приказам, 92 дворянина, 57 жильцов, 34 выборных из горо¬дов, 5 стрелецких голов, 2 шатерных и 13 дворцовых ключников. К третьей категории принадлежали земские люди: 21 гость, старо¬ста гостиной сотни и 13 сотских от "черных сотен" — всего 36 че¬ловек.
По сложившейся традиции, у историков XIX-XX вв. принято критиковать этот — один из самых представительных в русской истории — Земский Собор, как устроенный и "отрежиссирован¬ный" сторонниками Бориса Годунова. Во многом причина такого чрезмерного критицизма заключается в следовании источникам, враждебным Борису, которые писались либо при Лжедмитрии, либо при царе Василии Шуйском, либо — в начале царствования Михаила Феодоровича (род бояр Романовых в свое время тоже пострадал от политики Годунова). Однако даже те историки, ко¬торые в глумливом тоне описывают это великое державное деяние патриарха Иова, в заключение обычно вынуждены признать, по¬добно Карамзину, что "первую половину царствования Бориса можно отнести к одному из лучших времен русской истории".
Безродный царь, но мудрый правитель, Борис, заручившись поддержкой всенародной присяги, развернул мощное державное строительство, благодаря которому в значительной степени и был создан тот резервный потенциал (равно материальный и духовный), который позволил России пережить последующие годы пагубной смуты и разрушительного нашествия иноверцев.**
* В июле того же года прошел еще один собор, отменивший так называемые тарханные грамоты, которые освобождали монастырские земли от уплаты государ-ственных налогов, но некоторые источники считают, что оба вопроса решал один собор.
* *Царь Борис был талантливым политиком, и не случайно Российский Император Николай Павлович, познакомившись с гениальной трагедией А.С.Пушкина "Борис Годунов", высказал поэту свое мнение о том, что у историков фигура Бориса несправедливо начертана "лишь черными красками". Сохранилось предание, что именно Император предложил заменить заключительную реплику: "НАРОД: Да здравствует Царь Дмитрий Иванович!" - на поразительную по духовному воздействию ремарку, ставшую по праву крылатым выражением: "Народ безмолвствует".
Сколько было обидных для русского характера истолкований этих слов — дескать, и глуп народ, и апатичен... Тогда как в действительности здесь со всей ясностью и простотой показано, что народ смиренно ждет проявления о себе Божией воли. Он не мирится с беззаконием, не идет на поводу у ловких политиканов, но стремится проявить себя в действии подлинном и потому, не имея пока такой воз¬можности, безмолвствует.
Вот и дни нынешние возвращают нас к этой трагической простоте: Россия гибнет, народ безмолвствует. Как разрешится это безмолвие, покажет будущее. Мне оно видится так, что в конце концов лучшие люди России все же обратятся к нашему историческому опыту, опыту собирания своей Отчизны, как это уже было в преодолении Великой Смуты начала XVII века.
ЛИТЕРАТУРА
1. Михаил Зызыкин Царская власть и Закон о престолонаследии в России.
София, 1924, с.7-8.
2. Архиепископ Аверкий Слова и речи Нью-Йорк, 1976, т.4, с 209
3 Архиепископ Аверкий Руководство к изучению Священного Писания Нового
Завета (Часть вторая Апостол) Джорданвилл, 1987, с.81-85.
4 Стефан Лебек Происхождение франков — V-IX века. М , 1993.
5 Летопись по Лаврентьевскому списку под 1176 годом Издание 1872 г, с.358.
6 Владимирский-Буданов Хрестоматия по истории русского права т.1, с. 128
A3 БО ЕСМЬ ГОСПОДЬ БОГ ТВОЙ, УКРЕПИВЫЙ ТЯ
ОБУЗДАНИЕ СМУТЫ
ЕСТЬ ПУТЬ, ИЖЕ МНИТСЯ ЧЕЛОВЕКАМ ПРАВ БЫТИ, ПОСЛЕДНЯЯ ЖЕ ЕГО ПРИХОДЯТ ВО ДНО АДА..,
ТОРЖЕСТВО ПРАВДЫ И ЛИКОВАНИЕ ЛЖИ
ДНОЙ ИЗ НЕПРЕМЕННЫХ ЦЕЛЕЙ всяко¬го церковно-гocyдарственного собора на Руси было уяснение меры согласия и единодушия в народе по тому или иному основополагающе¬му вопросу русской жизни. Искусство государ¬ственного управления и духовного окормле-ния паствы издревле (и не только в России) зак¬лючалось в умении объединить народ вокруг великих созидательных идеалов. Эта задача требует попечения, ибо исторический опыт свидетельствует, что одни и те же люди в раз¬ное время в разной ситуации могут являть меж собою мир и согла¬сие, приобщаясь к Правде Божией, но могут стать и вместилищем смуты, раздоров и мятежей — участниками страшных преступле¬ний против ближних и собственной души.
Разительный пример такой нравственной неустойчивости дает нам Священное Писание: "...Множество народа, пришедшего на праздник, услышав, что Иисус идет в Иерусалим, взяли пальмовые ветви, вышли навстречу Ему и восклицали: "Осанна! благословен грядущий во имя Господне, Царь Израилев!" (Ин.12:12,13). Но по прошествии всего нескольких дней те же люди, что приветствова¬ли Иисуса Царем Израилевым, уже кричали римскому прокурато¬ру Понтию Пилату: "Распни, распни Его!" (Лк. 23:21). Безумный вопль иудеев был столь силен, что Пилат, не веривший в винов-ность Иисуса, уступил напору толпы. Выражая свое отношение к происходящему, он "взял воды и умыл руки перед народом, и ска¬зал: не виновен я в крови Праведника Сего; смотрите вы. И, отвечая, весь народ сказал: кровь Его на нас и на детях наших" (Мф. 27:24,25).
Вот образец двух величайших крайностей: торжества умирот¬воренной Правды и ликования воинствующей лжи. И сколько раз наша отечественная история могла свидетельствовать о такой же прискорбной двойственности: всенародные подвиги возносили Русь на вершины святости, самопожертвования и самоотвержения, че-редуясь с преступлениями, низвергавшими страну в пучину безза¬кония и самоубийственной смуты, которая нередко начиналась с бесчинного сборища и безумного крика.
Сейчас нам по смыслу, по значимости важнее отрицательные примеры. Нам необходимо ясно понять истоки и механизмы об¬щественных смут, не раз уже потрясавших Россию. Только тогда мы научимся с ними правильно бороться.
В 1993-м году, не поделив привилегий и почестей, перессори¬лись две "ветви" власти и едва не разделили подвластный им народ на открыто враждующие лагеря. Властители страны спровоциро¬вали судорогу кровавого насилия, чуть не превратившуюся в пер¬вый сполох гражданской войны. За сим главных участников не по¬стеснялись наградить высшими государственными наградами.
Святая Церковь, устами Патриарха и Синода, умоляла зачин¬щиков с обеих сторон остановить согласием это безумие. Кровь тем не менее пролилась (теперь саму же Церковь пытаются винить в этом). И что?! Кризис углубился, проблемы многократно возрос¬ли, а разрешения им пока не предвидится. Результат утоления кро¬вавой жажды — не прояснение, а тьма, сродни египетской. Все смешалось, и даже ясные прежде понятия утеряли изначальный смысл. Недавние русофобы заявили себя на словах крайними пат¬риотами. Газеты и телевидение, сея хаос и смуту, вновь вещают о заговорах и государственных переворотах, митингах и демонстра¬циях, политических и социальных распрях.
Увы, увы! Как похоже это все, с точки зрения духовной, нрав¬ственно-религиозной, на события начала XX века, ставшие крова¬вым прологом к многодесятилетней трагедии русского народа! Похоже вплоть до мелочей, когда генерал Корнилов от имени Вре-менного правительства награждал Георгиевским крестом убийцу своего командира, а думский депутат священник Петров благослов¬лял предателей из числа воинов-"волынцев"...
В начале века (как, впрочем, и сегодня) смуту еще можно было пресечь объединительным соборным действием. Так, церковный поместный собор 1917 года, несмотря на все свои недостатки и ог¬рехи, заложил столь прочную основу православного единства, что
его не смогли разрушить даже последовавшие десятилетия жесто¬чайшей богоборческой тирании. Русское гражданское общество, на свою беду, не вняло благотворному церковному примеру. В ре¬зультате на многие годы вперед насилие и ложь стали едва ли не единственными способами поддержания государственной целост¬ности СССР! Ужели мы сегодня вновь повторим эту роковую ошибку?!
СЕРДЦЕ МОЕ ЗАБЛУЖДАЕТ, И БЕЗЗАКОНИЕ ПОГРУЖАЕТ
МЯ...
ТЕХНОЛОГИЯ КАТАСТРОФЫ
МЫ ЧАСТО УПОТРЕБЛЯЕМ слово "смута" применительно к отечественной истории и современному состоянию России, рус¬ского народа. И действительно, множество исторических сравне¬ний, подобий и совпадений просто бросаются в глаза. Иными сло-вами, то явление общественной и государственной жизни, то со¬стояние народного духа, которое мы привыкли называть словом "смута", обладает некоей устойчивой совокупностью признаков и характерных черт, которые позволяют безошибочно отличать его на фоне текущих событий в самые разные эпохи, при весьма раз¬личных внешних и внутренних условиях.
Итак, что же это такое — смута?
Словари по большей части толкуют значение сего слова весь¬ма неудовлетворительно и поверхностно — как "мятеж", "народ¬ные волнения" или нечто подобное. Все это, безусловно, может иметь место (и часто случается) в ходе смуты, но никак не опреде¬ляет ее глубинных механизмов и фундаментальных основ, являясь лишь внешним следствием, видимым проявлением внутренней сущ¬ности, духовного содержания событий. Каково же оно?
Народы, как и отдельные люди, обладают своей индивидуаль¬ной исторической судьбой. Судьбы эти вершатся всемогущим Промыслом Божиим в соответствии с недомыслимой премудрос¬тью Его, не попирая, тем не менее, свободной воли отдельных человеков и соборного волеизъявления целых племен. При этом русской народности Господь определил служение одновременно великое и страшное, высокое и тяжелое. Сие служение "народа-богоносца", народа-защитника святынь есть одновременно наш тяжкий крест и залог небесной славы для тех, кто устоит в Законе Божием, невзирая на искушения и соблазны.
Доколе русский народ сознает свое промыслительное служение, доколе он свободно и добровольно несет его, претерпевая встре¬чающиеся на пути скорби — все бури, кипящие вокруг, все невзго¬ды, обрушивающиеся на страну, в конечном итоге лишь содейству¬ют духовному развитию русской жизни и государственному вели¬чию державы. Но если россиянин, соблазнившись богатством или внешним могуществом, а может, измалодушествовавшись под гру¬зом великой ответственности, требующей суровой трезвенности и здорового аскетизма, порывается сойти с креста, определенного ему Всеблагим Господом, свергнуть с себя "иго и бремя" промыс-лительного служения — благодать Божия отступает от Руси, пре¬давая ее на время во власть пагубного произволения и буйства стра¬стей. Это и есть русская смута.
Проще сказать, смута означает утерю народом, обществом, го¬сударством согласного понимания высшего смысла своего суще¬ствования.
Не случайно обе величайшие русские смуты (начала XVII и на¬чала XX веков) связаны с цареубийством. В первом случае обезу¬мевшая толпа, обманутая самозванцем, вломилась в Кремль, пре¬дав законного государя, сына Бориса Годунова Феодора Борисо¬вича с матерью в руки бессовестных убийц, во втором — у Императора Николая II насилием и ложью было вырвано отрече¬ние от престола, в результате которого полтора года спустя вся Августейшая Семья пала жертвой убийц-изуверов...
История Православной Руси в ее высшем, духовном проявле¬нии служит как бы органическим продолжением Священной Ис¬тории Нового Завета. Фигура Помазанника Божия, Русского Православного Царя есть с этой точки зрения видимый символ признания русским обществом своего промыслительного предназ¬начения, живая печать Завета, олицетворение главенства в русской жизни Заповедей Божиих над законами человеческими. Отсюда, кстати, и самодержавный характер царской власти — не земной, но небесной, по слову Писания: "Сердце царя — в руце Господа... Куда захочет, Он направляет его." (Притчи 21:1).
Собственно, цареубийство в духовном понимании есть бунт против Бога, вызов Его Промыслу, богоборческий порыв сатанин¬ских, темных сил. Грозен глагол Божий, предостерегающий дерз¬ких и неразумных: "Не прикасайтесь к помазанным Моим" (Пс. 104:15). Вольно или невольно, сознательно или несознатель¬но весь народ соучаствует в цареубийстве хотя бы тем, что попус-
кает его, не стремясь загладить страшный грех богоотвержения по¬каянием и исправлением. И лишь затем, ввергнутый в пучину не¬строений и мятежей, в страданиях и скорбях сознает, наконец, свою ошибку. В начале XVII столетия на это потребовалось восемь лет. В XX веке — на исходе уже восьмое десятилетие смуты...
Духовная, религиозная основа этого явления, определяя сущ¬ность, тем не менее не исчерпывает внешних форм его проявления. Сей недуг, поражающий соборную душу народа, подобен некото¬рым тяжким хворям, терзающим человеческое тело во множестве разнообразных болезненных обличий. Он многогранен и много¬лик.
С точки зрения психологической — смута есть прискорбное помрачение русского самосознания, своего рода "социальная ши¬зофрения", расслаивающая единую историческую личность наро¬да, раскалывающая его единое мировоззрение множеством хаоти¬ческих, страстных увлечений — несостоятельных, ложных и пагуб-ных. С точки зрения культурной — это судорожный обрыв преемственной многовековой традиции, питающей народную жизнь бесценными соками совокупного опыта многих поколений; разрушение целостности эстетического, художественного воспри¬ятия мира, болезненный исход в беспочвенный и бездушный мо¬дернизм, паразитирующий на дурных энергиях индивидуалисти¬ческого извращенчества. С точки зрения национальной — смута представляется потерей естественного иммунитета против разру¬шительных, всесмесительных космополитических воздействий из¬вне и внутренних болезнетворных тенденций распада. С точки зре¬ния государственной — утерей державной крепости и независимо¬сти от внешних корыстных влияний иных стран.
Сведя все воедино, можно сказать, что внешними признаками смуты являются следующие ее черты:
1. Отсутствие в обществе единого здравого мировоззрения, все¬народного согласия по важнейшим, принципиальным вопросам человеческого бытия и жизни страны.
2. Отсутствие законной власти, происхождение которой не было бы омрачено ни братоубийственной кровью, ни коварной узурпа¬цией, ни ложным, искусственным правопреемством.
3. Отсутствие необходимого духовного содержания государ¬ственной формы, являющееся прямым следствием нарушения "сим¬фонии властей" — светской и духовной.
4. Отсутствие действенных механизмов согласования естествен¬ных интересов различных социальных групп: сословных, полити¬ческих, профессиональных.
5. Отсутствие здравого инстинкта самосохранения народа и государства, порождающее возможности для внешнего, посторон¬него вмешательства во внутреннюю жизнь страны.
6. Отсутствие прочного государственного единства и террито¬риальной целостности державы, раздираемой внутренними про¬тиворечиями, недееспособностью центральной власти и агрессив¬ными вожделениями соседей.
Это, разумеется, лишь самые общие, наиболее явные, бросаю¬щиеся в глаза характеристики смуты. Ширясь и разрастаясь, она проникает в народную толщу все глубже и глубже, разделяя обще¬ство новыми конфликтами: имущественными, идеологическими, национальными, сословными... Каков же выход?
Чтобы понять это, надо вернуться к рассмотрению первоосно¬вы нашей печальной болезни. Здравый смысл подсказывает, что неразумно тратить силы и средства на врачевания следствий неду¬га, его поверхностных проявлений, оставляя главные причины не¬тронутыми и сильнейшие язвы — неисцеленными.
Это значит, что следует прежде всего безоговорочно признать источник смут — оскудение на Руси врачующей и животворной благодати Божией, оскорбленной нашей гордостью, своеволием и богоотступничеством. Признав сие, надо позаботиться о соответ¬ствующих лекарствах. Со стороны внутренней, духовной, религи¬озно-нравственной это прежде всего покаяние в согрешениях и пе¬ремена жизни. Со стороны внешней, общественно-государствен¬ной — незамедлительно принятые меры для восстановления соборной общности народа и державной целостности страны. Тог¬да — верен Бог! — имеем крепкую надежду, что со временем, пре¬одолев все великие сложности, нестроения и несогласия, мы вер¬нем Святой Руси покой и мир осмысленного, одухотворенного, без¬мятежного жития.
Иного пути нет!
Смута начала XVII века дает нам хрестоматийный пример того, как народные нестроения и мятежи, омраченные цареубийством, едва не ввергли страну в окончательное и полное разорение, поставив ее на грань гибели и иноземного порабощения. Затем осознанное со¬борное покаяние в совокупности с соборным же действом по вос¬созданию державных устоев России — возродили ее буквально из пепла, на три столетия придав государству крепость и величие, о которых, казалось, обессиленная Русь не могла и мечтать. Возника¬ющие при рассмотрении тех давних событий многочисленные исто¬рические и духовные, нравственно-религиозные параллели могут многое прояснить нам в нынешних проблемах страны...
РАЗГОРИТСЯ, ЯКО ОГНЬ, БЕЗЗАКОНИЕ.,,
ЦАРЕУБИЙСТВО
СВЯТАЯ ПСАЛТИРЬ начинается словами: "Блажен муж, кото¬рый не ходит на совет нечестивых и не стоит на пути грешных и не сидит в собрании развратителей, но в законе Господа воля его, и о законе Его размышляет он день и ночь!" (Пс. 1:1,2). Но как отличить самочинное беззаконное сборище, бесплодное, несмотря на вне¬шнюю представительность, от благословенного Богом собрания? Вопрос существенный, жизненно важный. Некогда он разрешался в России на протяжении восьми лет — от смерти царя Бориса Го¬дунова в апреле 1605 года по февраль 1613 года, когда был собор-но избран родоначальник новой династии — царь Михаил Феодо-рович. Трагический опыт первой русской смуты не прошел для Рос¬сии даром, многому научив того, кто хотел учиться. Печально сознавать, что за истекшее время мы, похоже, окончательно отказа¬лись от него, предпочитая в своей нынешней болезни проверенным отечественным средствам новомодные заморские лекарства...
В середине 1591 года Русь потрясло страшное известие. В Угли¬че при загадочных обстоятельствах был убит младший брат царя Феодора Иоанновича царевич Димитрий: заколыхалась земля уг¬розой жестоких народных волнений. Был пущен слух, что в убий-стве повинен глава тогдашнего российского правительства боярин Борис Годунов. Чтобы отвести обвинения в предвзятости, Году¬нов поручил разбор этого дела своему личному недоброжелателю и политическому противнику князю Василию Шуйскому.
Несмотря на очевидные признаки насильственной смерти ца¬ревича, следствие нашло тогда необходимым объявить, что юный Димитрий убился сам, напоровшись горлом на клинок при игре в "ножички". Это было ложью, с которой, однако, согласились все — как сторонники Годунова, так и его противники: скрыть ужас¬ную правду ради спокойствия Державы казалось тогда наилучшим выходом из создавшегося положения. Сам Борис, предусмотритель¬ный и осторожный, в силу очевидных политических выгод предпо¬чел кратчайший путь восстановления государственного спокой¬ствия, не подозревая, что впоследствии никакими силами не смо¬жет уже пресечь дальних результатов злодеяния и опрометчивой "лжи во спасение".
Законно и единогласно избранный на Всероссийском соборе 1598 года Русским Царем, Годунов сумел значительно укрепить и усилить русское государство, реализовав почти все внутри- и внеш¬неполитические начинания Иоанна Грозного. Явным образом смута стала назревать лишь к концу жизни царя Бориса, а внезап¬ная кончина монарха 13 апреля 1605 года повлекла за собой стре¬мительный распад властного единства страны, до этого прочно удерживаемого непреклонной волей опытного властителя.
Законный наследник отчего престола, сын Годунова царевич Феодор Борисович, от природы наделенный обширным умом и поистине царским миролюбием, мог бы одарить Россию справед¬ливостью и процветанием, если бы русский народ и его вожди в лице князей да бояр со смирением приняли этот Божий дар. Но прискорбное неразумие одних, алчность и властолюбие других, робость и малодушие третьих толкнули общество на путь гибель¬ного своеволия, бесчиния и потакания своим разрушительным стра¬стям.
1 июня 1605 года агенты Лжедмитрия и враги Годунова бояре Наум Плещеев и Гаврила Пушкин организовали шумный сход в Красном селе и повели оттуда возбужденную толпу на Красную пло¬щадь. Туда же собрались и охочие до возмущения москвичи. Это бесчинное вече и стало началом страшной разрушительной смуты.
Толпа потребовала на Лобное место князя Василия Ивановича Шуйского, "чтобы он сказал по правде, точно ли похоронен царе¬вич в Угличе". Шуйский будто бы громко объявил: "Борис послал убить Димитрия царевича; но царевича спасли: вместо него погре¬бен попов сын".
"Обезумевшая чернь с неистовым криком: "Долой Годуновых! Всех их истребить... Буди здрав Димитрий Иванович!" —ринулась в Кремль, где стрельцы, стоявшие на страже, пропустили ее в цар¬ские покои, — пишет историк. — Царь Феодор поспешил в Грано¬витую палату и сел на престол: царица Мария Григорьевна и ца¬ревна Ксения стояли рядом с ним, держа в руках образа. Народ ворвался в палату и стащил несчастного Феодора с его трона; вме¬сте с матерью и сестрой, на водовозных клячах, он был отправлен в прежний дом Бориса и заключен под стражу. Все родственники Годуновы были также перевязаны, а затем толпа приступила к не¬истовому грабежу".1)
Лжедмитрий был торжественно приглашен в Москву. Самозва¬нец, однако, все еще страшился законного царя. Прежде всего по¬велел он "лучшим" людям покончить с Феодором Годуновым и только после этого согласился прибыть в столицу. Именно цареу¬бийство, совершенное 10 июня, ликвидировало последнее препят¬ствие для безудержного распространения смуты.
С семьей Бориса покончили два отъявленных негодяя: Михаил Молчанов и Шерефединов: для верности они взяли с собой трех дюжих стрельцов и в сопровождении князей Василия Васильевича Голицина и Рубца-Мосальского, лично пожелавших присутство¬вать при этой расправе, отправились в старый дом Бориса, где со¬держались арестованные. "Царица Мария Григорьевна была ско¬ро задушена, но царь Феодор защищался отчаянно и был убит са¬мым ужасным образом... Народу было объявлено, что Феодор и его мать от испуга сами приняли яду".2)
После этого остановить грядущий разор стало уже не под силу никому. Кипение страстей усиливалось буквально с каждым днем. Вскоре после прибытия Лжедмитрия I в Москву тот же князь Ва¬силий Шуйский стал открыто заявлять, что только что венчанный в Успенском соборе "царь" является самозванцем, а подлинный царевич Димитрий был все ж таки убит в Угличе.
Пытаясь хоть как-то стабилизировать ситуацию, Лжедмитрий решил прибегнуть к соборным средствам обуздания смуты. Он со¬звал некое подобие довольно представительного земского собора для суда над Шуйским и его сторонниками. Этот мнимый собор приговорил князя к смертной казни, а его единомышленников — к дальней ссылке. Не желая обострять ситуацию, самозванец поми¬ловал Шуйского прямо на плахе, заменив ему казнь высылкой из Москвы.
Казалось, все необходимые внешние атрибуты законности были соблюдены, а милосердие новоявленного властителя России долж¬но было лишь закрепить его политические успехи. И все же прошло только несколько месяцев, как Лжедмитрий пал жертвой очередно¬го боярского заговора и слепой ненависти толпы. Бог поругаем не бывает, и беззаконие, прикрытое для видимости личиной соборно¬го одобрения, дало свои естественные мятежные плоды.*
После свержения и убийства узурпатора в народной массе оче¬видным было желание созвать настоящий избирательный собор,
подобный собору 1598 года. Однако боярская верхушка, опасаясь неблагоприятных для себя соборных решений, ослепленная близо¬стью вожделенной бесконтрольной власти, решительно воспроти¬вилась этому естественному желанию. 19 мая 1606 года на Крас¬ной площади были наспех собраны лишь те, кто был заведомо го¬тов поддержать "боярского царя" Василия Шуйского, крестным целованием подтвердившего свою зависимость от боярской думы. Так в жертву властолюбию и алчности была принесена целостность Державы, ибо города и окраины, представители которых не при¬нимали участия в "выборах" Шуйского, отказались признать за¬конность его власти.**
* Об этом хорошо бы помнить и нынешним кремлевским владыкам. Никакие пропагандистские кампании с массовым подписанием договоров "об общественном согласии", никакие представительные собрания, выносящие резолюции о "гражданском мире", не смогут умиротворить страну, пока под лжесоборной оболочкой скрывается узкогрупповой, корыстный политический расчет. Собор сыг¬рает свою благотворную роль тогда, когда все его участники осознают бессмыслен¬ность и пагубность бескомпромиссного "перетягивания каната", когда они сумеют укротить свои страстные порывы и действительно не за страх, а за совесть — приступят к поиску взаимоприемлемых решений. Направленных, к тому же, не к лич¬ной или клановой выгоде, но во славу Божию и к воскресению Святой Руси.
** Воистину, ничто не ново под луной! Не напоминает ли это нам недавние события, связанные с развалом СССР и "демократическим" разорением России. Та же боярская спесь, та же неуемная жажда власти. И столь же печальные результаты...
Смута тем временем росла и ширилась, захватывая все новые земли, вовлекая в свой кипящий водоворот все новые сословия. Шуйский попытался остановить ее новым собором, на котором был прославлен угличский страдалец Димитрий, а народ каялся в грехах строптивости, ослепления и вероломства. "Но еще недоволь¬но смирился перед Богом царь Василий, — пишет церковный ис¬торик М.В.Толстой, — чтобы погасить гнев Божий на Россию за нечистоты сердечные, за клятвопреступления и цареубийство. По¬всюду начались волнения, сначала потому только, что Василий избран одною Москвою; далее стали говорить, что нельзя нару¬шать клятву Димитрию (разумея Лжедмитрия I — прим, автора) и что Димитрий спасся из Москвы во время восстания народного. Появились новые самозванцы."3)
В 1610 году очередной наспех созванный собор (представляю¬щий, опять же, столичную знать) низложил царя Василия и теперь уже открыто передал власть боярской думе. И вновь глас церков¬ного обличения, поданный патриархом Гермогеном, не был услы¬шан. "С жаром и твердостью, — говорит М.В.Толстой, — Патри¬арх изъяснял народу, что нет спасения там, где нет благословения свыше; что измена царю есть злодейство, всегда казнимое Богом, и не избавит, а еще глубже погрузит Россию в бездну ужасов..." Василий был сведен с престола и невольно пострижен.
Никто не противился насилию нечестивому, кроме святителя: Патриарх торжественно молился за Василия в храмах, как за По¬мазанника Божиего, царя России, хотя и в темнице; торжественно проклинал бунт и не признавал Василия иноком. Но вопли страс¬тей заглушили голос правды: дума боярская решилась предложить
престол Владиславу, сыну польского короля Сигизмунда, хотя Патриарх убеждал не жертвовать Церковью для земных выгод и советовал возложить венец на юного Михаила Романова (сына Филарета). Так богомудрый святитель предвозвестил отечеству волю небес, хотя далеко еще было до избавления! Впрочем, свя¬тейший Гермоген успел настоять на том условии, что Владислав до вступления на престол обязан принять Православие, прекратив связи с папою, и поставить законом смертную казнь каждому, кто отступит от Православия.
Между тем престол царский все еще оставался праздным. На¬ступили времена ужаса, безначалия, буйства народного. Дума бо¬ярская, присвоив себе верховную власть, не могла утвердить ее в слабых руках своих, ни утишить народной тревоги, ни обуздать мятежной черни. Новый самозванец грозил Москве нападением; польские войска к ней приближались, народ вольничал, холопы не слушались господ, и многие люди чиновные, страшась быть жерт¬вою безначалия и бунта, уходили из столицы, даже в стан к Лже-дмитрию II, единственно для безопасности личной. Казалось, что русские люди уже не имели ни отечества, ни души, ни веры; что государство, зараженное нравственною язвою русских изменников, издыхало в страшных судорогах. По словам очевидца, доброде¬тельного келаря Сергиевой Лавры Авраамия Палицына, "Россию терзали свои более, нежели иноплеменные: путеводителями, настав¬никами и хранителями ляхов были наши изменники, первые и пос¬ледние в кровавых сечах: ляхи, с оружием в руках, только смотре¬ли и смеялись безумному междоусобию. В лесах, в болотах непро¬ходимых россияне готовили или указывали им путь, и числом превосходным берегли их в опасностях, умирая за тех, которые обходились с ними, как с рабами. Вся добыча принадлежала ля¬хам: они избирали себе лучших из пленников, красных юношей и девиц, или отдавали на выкуп ближним и снова отнимали, к заба¬ве русских изменников... Сердце трепещет от воспоминания зло¬действ: там, где стыла теплая кровь, где лежали трупы убиенных, там гнусное любострастие искало одра для своих мерзостных на¬слаждений... Были женщины, прельщаемые иноплеменниками и развратом; но другие смертию избавляли себя от зверского наси¬лия... Сердца окаменели, умы омрачились: вблизи свирепствовало злодейство, а мы думали, оно минует нас, или искали в нем личных для себя выгод. В общем кружении голов все хотели быть выше своего звания: рабы хотели быть господами, чернь — дворянством, дворяне — вельможами. Не только простые простых, но и знат¬ные знатных и разумные разумных обольщали изменою, в домах и в самих битвах; говорили: "Мы блаженствуем, идите к нам от скор¬би к утехам!.." Гибли Отечество и Церковь; храмы истинного Бога разорялись, подобно капищам Владимирова времени; скот и псы жили в алтарях; воздухами и пеленами украшались кони; злодеи пили из святых потиров, на иконах играли в кости; в ризах иерейс¬ких плясали блудницы. Иноков, священников палили огнем, до¬пытываясь сокровищ; отшельников, схимников заставляли петь срамные песни, а безмолвствующих убивали... Люди уступили свои жилища зверям; медведи и волки, оставив леса, витали в пустых городах и весях; враны плотоядные сидели станицами на телах че¬ловеческих; малые птицы гнездились в черепах. Могилы, как горы, везде возвышались. Граждане и земледельцы жили в дебрях, в ле¬сах и пещерах неведомых, или в болотах, только ночью выходя из них обсушиться. И леса не спасали: люди, уже покинув зверолов¬ство, ходили туда с чуткими псами на ловлю людей; матери, укры¬ваясь в густоте древесной, страшились вопля своих младенцев, за-жимали им рот и душили до смерти. Не светом луны, а пожарами озарялись ночи; ибо грабители жгли, чего не могли взять с собою - дома и скирды хлеба, да будет Россия пустынею необитае¬мою..."За)
С соответствующей поправкой на время и нравы, разве не на¬поминает нам это описание того, что происходило в нашем много¬страдальном отечестве в ходе революции и гражданской войны, происходит в последние годы? Сменились лишь имена — суть со¬бытий осталась прежней: новые ляхи терзают Русь, новые измен¬ники русского дела богатеют и пухнут на народной беде, новые беженцы бредут по дорогам разоренной страны...
ОТКРЫЙ КО ГОСПОДУ ПУТЬ ТВОЙ,,,
ВЫЗДОРОВЛЕНИЕ
ПЛАМЕННЫЙ ПРИЗЫВ патриарха Гермогена, поплативше¬гося за свою несгибаемую стойкость польским застенком и мед¬ленной голодной смертью, все же сумел разбудить в русском наро¬де здравый смысл и сознание содеянного. Медленно, но верно на¬чала проявлять себя соборная энергия воссоединения, обретая в провинциях особый размах.
Вообще, во все продолжение междуцарствия наибольшая актив¬ность, направленная на освобождение России от иноземцев, отмечается именно "на местах". Земщина волнуется, города и области сносятся друг с другом грамотами, поощряя сражаться за Веру и Отечество, просят взаимной помощи, денег, ратных людей. Более того, время от времени собираются местные соборы, "на которых граждане совещаются между собой, что предпринять, чтобы изба¬виться от неприятеля."4) При этом, если московские собрания, воз¬водившие на престол Василия Шуйского и затем низвергавшие его, призывавшие на царство королевича Владислава, приобретали по¬добие легитимности в основном благодаря участию бояр и неко¬торой части епископата Русской Церкви, то последовавшие во вре¬мя нарождения освободительного движения местные земские со¬боры в Подмосковье, Рязани, Новгороде, Перми, Казани — как правило, отличались широким всесословным представительством. Чиновники и военные, крестьяне и торговцы, ремесленники и свя¬щенники повсеместно вставали на защиту родной земли.
Эти стихийные сходы стали подлинной школой соборности. В мучительном поиске спасительного единства, в условиях кровавой междоусобицы и нравственного кризиса общества они торили до¬рогу тому мощному движению, которое в конце концов изгнало иноверцев и восстановило нормальную жизнь в стране. Именно благодаря работе таких народных представительств было органи¬зовано ополчение, сумевшее освободить Москву от поляков. И -такова мера народного понимания велений времени и политичес¬ких требований момента — как только цель эта была достигнута, местные соборы прекратили свое существование. После оконча¬ния смуты историки больше не встречают такой формы народной самоорганизации.5)
Вообще, надо сказать, что в годы лихолетья одновременно яви¬ли себя и лучшие, и самые низменные свойства человеческой нату¬ры, национальные качества как русских, так и инородцев, приняв¬ших активное участие в русском разорении. Наибольшего напря¬жения междоусобная брань достигла уже в ту пору, когда наглядным образом проявило себя народное стремление одолеть губительную гражданскую войну. Убийство предводителя рязанс¬кого ополчения Прокопия Ляпунова, который одинаково может рассматриваться и как национальный герой, и как один из глав¬ных смутьянов, обрушило надежды россиян на чисто механичес¬кое — "политическое" или "дипломатическое" — разрешение меж¬доусобицы: всем стало ясно, что смуту можно будет победить толь¬ко на путях духовного объединения.
Но мощные корыстные интересы амбициозных лидеров враж¬дующих сторон, казалось, стали неодолимым препятствием на пути всенародного примирения. И все же общая усталость от царящего беззакония в конце концов породила и общий интерес любыми путями навести в стране порядок. Даже преступная, антинародная политика московской боярской думы, желавшей посадить на пре¬стол польского королевича Владислава, в итоге ставила своей це¬лью умиротворение государства, пусть и ценой предательства на¬циональных интересов России.
Помимо прочих бед, польско-литовский фактор во внешнепо¬литической картине русской смуты был осложнен вмешательством конкурирующей шведской стороны. На севере Руси, преимуще¬ственно в Новгороде, сформировалась партия, прочащая на мос¬ковский престол шведского принца Филиппа. Враждующие между собой казаки, несмотря на различие кандидатур "в цари", тради¬ционно желали природного русского государя, будь то "воренок" (сын Лжедмитрия II и Марины Мнишек) или мнимые дети царя Феодора Иоанновича. В толще национального самосознания ис¬подволь стало складываться представление, что прекращение сму¬ты напрямую связано с решением вопроса о действительно закон¬ной власти в России, которая, к тому же, в той или иной степени устроит всех в практической области.
К лету 1612 года в патриотических, но враждующих между со¬бою лагерях казаков и различных ополчений утвердилось общее убеждение, что в первую очередь необходимо освободить Кремль от поляков и затем созвать Всероссийский Собор, который стал бы общепризнанным выразителем воли "всея земли".
Наиболее дальновидные политики, имевшие опыт державной деятельности (как правило, это были представители института во¬еводского управления на местах) стали изыскивать временное ком¬промиссное решение о кандидате в цари. Ярославский собор в июне 1612 года таким "условным" кандидатом назвал королеви¬ча Карла Филиппа: необходимо было исключить реальную веро¬ятность шведской интервенции вглубь страны и привлечь к осво¬бождению Москвы силы Новгорода Великого, который тогда был фактически оккупирован отрядами шведского полководца Якова Делагарди. Именно на почве этого компромисса удалось сформи¬ровать второе земское ополчение, во главе которого и стал князь Дмитрий Пожарский. Однако воевода Пожарский ясно сознавал, что их "условная" кандидатура никогда не устроит ни значитель¬ную казацкую массу, ни национально мыслящие сословия цент¬ральной Руси. Поэтому он всегда подчеркивал, что окончательное решение вопроса о царе принадлежит Всероссийскому Земс¬кому Собору.
С освобождением Москвы от польско-литовских захватчиков вопрос о соборе стал главным. На московских собраниях в нояб¬ре-декабре 1612 года (которые некоторые авторитетные историки считают даже отдельным собором) было решено не предпринимать никаких действий по формированию нового правительства, при¬знать власть Совета Всея Земли как временную центральную и ра¬зослать грамоты во все города России, чтобы оттуда были присла¬ны в Москву по 10 человек выборных для полноценного Всерос¬сийского Земского Собора.
Казаки, а их, по некоторым сведениям, собралось в Москве до двадцати тысяч,6) создавали в столице довольно напряженную об¬становку. Если бы не мудрое решение о созыве Всероссийского Собора, на котором особенно настаивал князь Дмитрий Пожар-ский, — смута могла бы выйти на новый виток. Слава победи¬телей и освободителей Москвы от иноземцев как бы предостав¬ляла вождям ополчения "право" решить вопрос о государе тут же, ни с кем не советуясь. Однако на этот раз наши предки про¬явили завидную осмотрительность и не позволили себе обратить блистательную военную победу в сокрушительное моральное поражение.
Выздоровление Руси началось. Осознание бессмысленности и пагубности своеволия, ввергнувшего страну в многолетний хаос, становилось всеобщим. Стремление вернуться к богоугодным по¬рядкам общественного и государственного бытия будило совесть, которая неумолимо требовала раскаяния и исправления.
СЕ БОГ НАШ СУД ВОЗДАЕТ...
СОБОР
К КОНЦУ 1612 — началу 1613 года в Москву съехались собо¬ряне. Это были представители российских областей и городов от северного Подвинья до Оскола и Рыльска и от Осташкова до Ка¬зани и Вятки. Нижний Новгород, стяжавший славу счастливого зачинщика земского ополчения, по праву выставил значительно более десяти соборян.* Священный собор возглавили три масти¬тых архиерея: митрополит Ефрем Казанский, митрополит Кирилл Ростовский и митрополит Иона Сарский. Святое дело требовало сугубой подготовки: рабочим заседаниям собора предшествовали три дня строгого поста и молитвы по всей России. Ради полноты и строгости покаяния пост был наложен даже на грудных младен¬цев и домашнюю скотину. Поэтому, по словам современников, благоговейная духовная внутренняя тишина сопровождалась од-новременно горьким детским плачем и стенаниями животных, как бы подчеркивавшими всеобщность раскаяния.
Многие заседания собора проводились прямо в Кремлевском храме Успения Божией Матери — главном храме России. Однако, несмотря на столь ревностный зачин, первые заседания собора были омрачены жесточайшими спорами. Напряжение этих прений было таково, что некоторые светские историки, изучавшие потом собор, становились в тупик, сомневаясь в его результативности: столь ра¬зительно непримиримость начальных заседаний отличалась от зак¬лючительной радости (когда не только соборяне, но и весь московс¬кий люд как бы "единым духом, едиными устами" с ликованием при¬нял решение о восстановлении законной власти на Руси).
Да, единодушие обреталось постепенно. Это — весьма важное свойство соборного процесса и признак принятия действительно здравого решения. Сие свойство соборов восходит к общим пра¬вилам аскетической практики, к православному учению о молитве и духовном мире. Оно гласит, что всякий, вставший на молитву, усилием воли должен подавить в себе суету посторонних мыслей и буйство непокорных чувств, дабы целиком сосредоточиться на свя¬том деле богообщения. Как непросто добиться при этом потреб¬ной внутренней тишины, знает каждый христианин. Начало вся¬кой молитвы бывает замутнено как бы внутренними прениями, мысленным столпотворением и сердечной немотой.
Московский собор, разрешая вопросы, казалось бы, практичес¬кой политики, на самом деле был поиском русскими людьми об¬щего чаяния, которое они и должны были молитвенно вознести Богу, чтобы Отец Небесный принял их покаяние и даровал проси-
мое: мир и порядок истерзанной земле. "Да приидет Царствие Твое, яко на Небеси и на земли". Невозможное человекам возможно Богу. И действительно, обретение единства на соборе 1613 года стало настоящим чудом...
По сути дела первая часть собора была своеобразным зерка¬лом всей смуты, наглядной иллюстрацией соборянам — какое раз¬деление они должны преодолеть.
Поначалу некоторые вожди земщины и боярства пытались пред¬лагать в претенденты шведского принца Карла Филиппа и даже принца Владислава из явно враждебного стана. Однако многочис¬ленное казачество, представители дворянства, тягловых сословий и духовенства не желали видеть на престоле иноземца. Главную опасность усматривали в том, что чужак, тесно связанный с сосед¬ским королевским двором, оглядываясь на своих католических и лютеранствующих сродников, не будет столь ревностным защит¬ником Православия, каким должен быть и какими были все при¬родные русские государи.
Как отмечали современники-иностранцы, бояре и хотели бы пропагандировать своего кандидата, но боялись казачьего гнева и потому рассуждали об идее иностранного государя отвлеченно, "безымянно", оправдывая ее тем, что новый царь из русских кня¬зей или родовитых бояр непременно даст преимущество
* Вот имена достойных новгородцев, приехавших в Москву для избрания государя: Спасский протопоп Савва, Предотечевской поп Герасим, Мироносицкий поп Марко, Никольский поп Богдан; дворянин Григорий Измайлов, казацкий голова Оникей Васильев; посадские люди: Федор Марков, Софрон Васильев, Яков Шеин, Третьяк Ульянов, Еким Патокин, Богдан Мурзин, Богдан Кожевников, Третьяк Андреев, Мирослав Степанов, Алексей Маслухин, Иван Бабурин.7)
своей мно¬гочисленной родне, утесняя при этом другие знатные роды. Такой аргумент, однако, не мог быть весомым для ответственных пред¬ставителей других сословий. Вскоре это поняла и присутствующая на соборе знать. Поэтому бояре согласились на "русского канди¬дата", но новым условием ставили, чтобы избранник имел как мож¬но меньше родни.
Таким образом, собор приобрел основание для первоначаль¬ного единства: все соборяне согласились с тем условием, что госу¬дарь обязательно должен быть русским, точнее — из православ¬ных россиян, поскольку после этого решения среди кандидатур рассматривались кавказские родственники Иоанна Грозного Тем-рюковичи и обращенные в Православие татарские царевичи из Касимова.
Наиболее реальными кандидатами в этой ситуации были кня¬зья Голицыны, Трубецкие, Шуйские и Дмитрий Пожарский, но у каждого из них были сильные противники. Показательно, что пред¬ложенная в самом начале собора казаками кандидатура юного боярина Михаила Феодоровича Романова осталась почти без вни-мания. И только к 7 февраля соборяне стали понимать, что царем должен быть такой человек, который устроит не простое больший-ство, а всех. Именно этому качеству наиболее соответствовала фигура юного Романова. Большая часть его сродников умерла вследствие гонений, которые были предприняты против этого рода в царствование Бориса Годунова. Самым главным качеством, при¬ближающим Михаила Феодоровича к царскому престолу, стало его родство с последним царем из рода Рюриков — он был племян¬ником царя Феодора Иоанновича. Некоторые источники свиде¬тельствуют, что тогда же — 7 февраля 1613 года — на соборе была признана кандидатура Михаила Феодоровича как предваритель¬ная. Однако к тому времени в Москву не прибыли еще все выбор¬ные, и потому было решено вопрос об "обрании" царя отложить на две недели и послать в города грамоты с требованием прислать выборных, а также тайно послать людей, чтобы выведать в народе мнения относительно возможного избрания в цари Михаила Фео¬доровича Романова.
Впрочем, до наступления назначенного дня вряд ли кто мог предвидеть, что собор сумеет достичь приемлемого единогласия. И современники, и потомки рассматривали происшедшее 21 фев¬раля как чудо. Мнение о том, что царем должен быть боярин Ми-хаил Феодорович первым высказал некий дворянин из Галича. Поначалу раздались спорные выклики: дескать, кто он такой, — но следом с решимостью выступил донской атаман. Самим видом своим он показал, что казаки устали от бесконечных прений, навя¬зываемых своекорыстными группировками боярства, и заявил, что считает природным государем племянника последнего царя из рода Калиты.
Решено было провести тайное голосование. Все соборяне пода¬ли записки, и при рассмотрении их вдруг выяснилось, что все до единого поддерживают кандидатуру Романова. Делегация собо¬рян направилась на Красную площадь к Лобному месту сообщить радостное известие народу. Не успела она объявить результаты избрания, как раздались здравицы новому царю.
ЯКО ЕДИНЫМИ УСТЫ ВОПИЯХУ...
УТВЕРЖДЕННАЯ ГРАМОТА ВЕЛИКОГО МОСКОВСКОГО СОБОРА
НИ МОЛИТВЫ ПРАВЕДНИКОВ, ни подвиги терпения скор-бей сами по себе недостаточны для того, чтобы обуздать злокоз¬ненных бесов смуты, зловещих демонов междоусобия и раздора. Необходимо осознанное покаяние, закрепленное соборным дей¬ствием, направленным на устранение причин, породивших хаос. О том, сколь глубоким и полным было такое осознание у русских людей, переживших трагедию междуцарствия начала XVII века, говорит сам текст итогового документа Великого Московского Со¬бора 1613 года — утвержденной единодушно Грамоты, скреплен¬ной "своеручными подписями" всех делегатов.
"Послал Господь Бог Свой Святый Дух в сердца всех право¬славных христиан, — провозглашает текст этого документа в пер¬вых же его строках, — яко едиными усты вопияху, что быти на Владимирском и Московском и на всех государствах Российского Царства государем, Царем и Великим Князем Всея Руси Самодер¬жцем великому государю Михаилу Феодоровичу". На память не¬вольно приходят установления апостольского собора в Иерусали¬ме, скрепленные словами: "Изволися Духу Святому и нам..."
Это совпадение далеко не случайно. В обоих случаях источни¬ком всякого благотворного решения и законного постановления признается и торжественно провозглашается воля Божия, всебла¬гая и всесовершенная. В основание Державы, в фундамент госу¬дарственной политики и гражданского строя кладется та великая истина, о которой Церковь ежедневно напоминает людям, взывая словами заамвонной молитвы: "Яко всякое даяние благо, и всяк дар совершен свыше есть, сходяй от Тебе, Отца светов..."
"Целовали все Животворящий Крест и обет дали, — продолжа¬ет Грамота, — что за Великого Государя, Богом почтенного, Бо¬гом избранного и Богом возлюбленного,., души свои и головы положити и служити верою и правдою, всеми душами своими и головами".
Не человеку, не "высшему должностному лицу государства", не племенному или сословному вождю клялись наши предки в верно¬сти на вечные времена. Нет! Они присягали в верности Помазан¬нику Божию, хранителю и сберегателю Заповедей Христовых на просторах Земли Русской. Потому-то и "заповедано", чтобы избранник Божий, царь Михаил Феодорович Романов был родона¬чальником правителей на Руси из рода в род, С ОТВЕТСТВЕН¬НОСТЬЮ В СВОИХ ДЕЛАХ ПЕРЕД ЕДИНЫМ НЕБЕСНЫМ ЦАРЕМ". Здесь — истоки русского самодержавия!
Нет на свете уз крепче, нежели узы осмысленного религиозно¬го долга, нет и наказания страшней, чем отлучение от Церкви -врачевательницы падших человеческих душ, надежной проводни¬цы верующих ко спасению в блаженной вечности. Поэтому "кто убо не похощет послушати сего соборного уложения и начнет гла-голати ино, то таковой... по священным правилам Св. Апостол и Вселенских седми соборов... всего извержен будет, и от Церкви Божией отлучен, и Святых Христовых Тайн приобщения, яко рас¬кольник Церкви Божией и всего православного христианства, мя¬тежник и разоритель Закону Божиего, отвержен".
Обратите внимание, сколь глубока воцерковленность сознания соборян! На всем пространстве Грамоты нет ни одного слова ни о национальных, ни о сословных основах декларируемого государ¬ственного устройства. Только о религиозных! Пред Богом все рав¬ны, а потому "всяк человек... кто пойдет против сего соборного постановления — Царь ли, патриарх ли, да проклянется таковой в сем веке и в будущем, отлучен бо будет он от Святой Троицы".
Подумайте, люди русские — кто еще не потерял веры и способ¬ности к духовному зрению, — не эта ли клятва доныне тяготеет над нами после страшного преступления изуверов в Ипатьевском подвале? Не этот ли доселе нераскаянный грех возбраняет нам воз¬вращение на естественный, исторически преемственный путь раз¬вития страны — путь служения Истине, путь Святой Руси?
Оглянемся на опыт минувших дней. Прислушаемся к голосам предков. Вопросим собственную совесть.Тогда, может быть, — обретем мы и пути выхода из нынешней смуты, как сумели обрести их триста восемьдесят лет назад "выборные всея земли" делегаты Великого Московского Собора 1613 года... Да будет так!
ЛИТЕРАТУРА
1 А.Нечволодов Сказание о Русской Земле. СПб 1913 ч 4 с 390
2 Там же, с 391-392
3. М.В.Толстой. История Русской Церкви 1991 г, изд Валаамского
монастыря, с 473. За. Там же, с.475-477.
4 И Латкин Земские соборы Древней Руси, их история, организация срав-
нительно с западно-европейскими представительными учреждениями СПб, 1885, ч I, с.116.
5 Там же, с 117
6 Проф Г Замятин К вопросу о Земском соборе 1613 г Воронеж 1926 г
с.З.
7 А Нечволодов Указ соч., с.596.
СКВЕРНЫЙ ДА ОСКВЕРНИТСЯ ЕЩЕ; И ПРАВЕДНЫЙ ПРАВДУ ДА ТВОРИТ ЕЩЕ
РОССИЯ И ЗАПАД
КРИВОЕ ЗЕРКАЛО "ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ"
ОВРЕМЕННАЯ ИСТОРИЧЕСКАЯ литерату¬ра — особенно ее "серьезная", академическая часть — поражает непредвзятого читателя странным сочетанием фактологической полно¬ты, тщательности и кропотливости с удиви¬тельной концептуальной беспомощностью и своеобразным "мировоззренческим инфанти-лизмом", неумело скрываемым за обилием спе¬циальной научной терминологии.
Впрочем, было бы несправедливо обвинять в таких грехах ис¬ключительно современных историков. Эта болезнь русской исто¬риографии имеет давний и затяжной характер.
Уже начиная с XVIII века (фактически — с момента рождения "светской" исторической науки, в корне отличной от церковного, монастырского летописания) отечественные исследователи наше¬го прошлого по какой-то необъяснимой причине предпочитали уравнивать исторические достижения соборной русской духовно¬сти и державной российской государственности с теми естествен¬ными жизненными искушениями, которые являются неизменными спутниками грешного земного бытия как в судьбе отдельного че¬ловека, так и в бытии целых народов и государств. Более того, с течением времени высший, промыслительный смысл человеческо¬го предназначения и вовсе стерся в "прогрессивных" умах наших ученых мужей, в результате чего каждый стал кромсать прошлое России вкривь и вкось, как только ему заблагорассудится, при све¬те своего убогого "здравого смысла" и набиравших силу материа¬листических, богоборческих социальных теорий.
Своего логического завершения этот процесс достиг в "советс¬кой исторической науке", для которой вообще не существовало по¬нятия исторической добросовестности. Факты, казалось, существо¬вали лишь для того, чтобы путем их избирательного употребления конструировать идеологические подпорки для ветшающих комму-нистических догм. Надо, однако, сознавать, что столь плачевное состояние "исторической науки" в СССР стало логичным и законо¬мерным следствием ее развития в России в XVIII и XIX веках.
Уже в трудах Карамзина (который, надо отдать ему должное, все же не впадал еще в явное социальное теоретизирование) мож¬но найти столь произвольные и яркие эмоциональные обобщения русской старины, что, собранные воедино, они рисуют Россию едва ли не как "ад земной", кипящий беззакониями, жестокостями и по¬роками. Преемники же Карамзина — Соловьев, Забелин, Косто¬маров, Ключевский и другие — при всей разнице их личных науч¬ных позиций и политических симпатий, значительно усилили этот порочный методологический принцип в своих исследованиях.
Читая их рассуждения о переломных, судьбоносных периодах русской истории, знакомясь с теми выводами, которые они дела¬ют из этих трагических и одновременно героических событий (будь то Смута, Раскол или эпоха Иоанна Грозного), неизбежно впада¬ешь в плен мучительного сердечного недоумения: что же такое Россия? Проникаясь порой доверием к столь авторитетным выво¬дам и оценкам, разум беспристрастного читателя оказывается пе¬ред неразрешимым противоречием между величественными резуль¬татами исторического бытия Руси и ее беспросветной "отсталос¬тью", столь безоговорочно признаваемой и так ярко описываемой на страницах многотомных исследований и монографий.
И в самом деле: как же русский народ, столь склонный (если верить нашим горе-историкам) к анархии и произволу, столь ле¬нивый, косный и непредприимчивый, столь равнодушный к лич¬ной свободе и правовым нормам общежития, — сумел построить величайшую в мире Державу, не только первую по величине зани¬маемой территории и составу вошедших в нее племен, но и самую устойчивую исторически, вот уже пять столетий подряд являющу¬юся "гармонизатором" огромного евразийского геополитическо¬го региона?
Как этот невежественный народ сумел создать богатейшую куль¬туру, плодами которой — в области литературы и философии, живописи, поэзии и архитерктуры — до сих пор питается одрях¬левший и изверившийся Запад? Как умудрился русский человек одолеть страшную духовную заразу интернационального коммунизма, который не только не смог разрушить российскую государ¬ственность, но — вопреки собственной природе — оказался вовле¬ченным в державное строительство Империи, поставившей под свой контроль полмира и открыто претендовавшей на вторую по¬ловину? Как, наконец, этот странный народ сумел сохранить Пра¬вославную веру и святую Церковь, идеалы нестяжательства и ми¬лосердия, мужества, смирения и жертвенности — несмотря на страшнейшую богоборческую тиранию, перед ужасами которой блекнут даже языческие гонения римских кесарей на первых хрис¬тиан?
Как Святая Русь, подножие Престола Господня и земной удел Матери Божией, может одновременно, в одном и том же месте со¬существовать с вертепом разбойников и лихоимцев, с игралищем властных самодуров (а именно такой представляется Россия со стра¬ниц многочисленных "Историй..." и "Курсов лекций...")?
Ни ум, ни сердце не находят выхода из этого страшного проти¬воречия на путях рационализма и материалистического понима¬ния истории. Для его разрешения необходим исход в иное, духов¬ное разумение жизни, хранимое Священным Писанием, святооте¬ческим преданием и всей апостольской полнотой церковного вероучения...
Христианство категорически не приемлет так называемого "нравственного дуализма", утверждающего пагубное заблуждение о равновеликости добра и зла. Добро, тождественное Истине и Любви, есть Сам Бог во всемогуществе Своем, промыслительно обращающий даже грехопадения искаженной страстями человечес¬кой природы на пользу людям — даруя им возможность спасения и обретения вечной жизни через таинство покаяния. Зло же не име¬ет сущности. Оно есть лишь искажение Божественной гармонии мироздания, прискорбное отсутствие благодати Божией (так не имеет самостоятельной силы тьма, являясь лишь отсутствием све¬та), отвергаемой той частью разумных тварей, которые сознатель¬но и свободно отвергают Бога в безумии гордыни и гибельного тщеславия.
Только при таком мировоззрении можно разгадать многочис¬ленные загадки бурной русской судьбы, проникнуть в ее таинствен¬ный, сокровенный смысл. Только так наше прошлое становится поучительным и понятным, более того — родственно близким и любимым для каждого благонамеренного исследователя. Так ис¬чезает пропасть неумолимого времени, и торжество живой веры позволяет осознать величие жизненного подвига равно Грозного царя Иоанна Васильевича и якобы замученного по его приказу правдолюбца Филиппа — митрополита Московского. Высшую правду Тишайшего властелина России Алексия Михайловича и его "собинного" друга, а затем опального противника и обличителя патриарха Никона. Проясняется значение в судьбах России свято¬го старца Серафима Саровского, царя-мученика Николая, непобе-димого Жукова, страшного Сталина и карикатурных, фарсовых фигур нынешней русской смуты...
Правда, содержащаяся в каждом из них, принадлежит Богу, Ко¬торый есть единственный Источник всяческих благ, равно земных и небесных. Ненависть же, беззаконие и ложь есть злобное диа-вольское искушение, навеянное врагом рода человеческого и го¬нителем всякой истины, "человекоубийцей искони", по слову Свя-щенного Писания.
Обидно, что русские историки (а вслед за ними — и политики) пос¬ледних двух столетий так и не сумели подняться до осознания меры высочайшей ответственности своего служения. Их труды — увы! — становились источником заблуждений для сотен тысяч и миллионов россиян, терявших понимание высшего смысла существования Рос¬сии и, соответственно, духовный иммунитет против разрушительных социальных теорий и чуждых "ценностей" богоборчества, русофобии и воинствующего индивидуализма. Поврежденный безверием взгляд на русское прошлое, концентрируясь на зле и не умея правильно объяс¬нить себе его происхождение и природу, привел в конце концов к воп¬лощению этого концентрированного зла в реальной российской дей¬ствительности XX столетия.
Теперь мы должны переломить сии пагубные тенденции нашей жизни. Необходимым этапом на этом пути станет возврат отече¬ственной истории ее священного смысла, ее нравственного вели¬чия и естественной духовной полноты. Но не изуродованный "по-литической целесообразностью" очередной конъюнктурный труд профессиональных идеологов, не испорченные оглядкой на "про-[рессивность" и псевдонаучную состоятельность работы "канди¬датов в доктора"должны быть положены в основание грандиоз¬ной работы по концептуальному пересмотру тысячелетнего рос¬сийского бытия. Нет — лишь настоящая научная добросовестность и неподверженная политической конъюнктуре любовь к Отечеству смогут завершить этот тяжелый, порой мучительный и болезнен¬ный процесс — в тесном союзе с Верой, Надеждой и Любовью — тремя главными христианскими добродетелями, позволяющими смотреть на мир здраво, прямо и без искажений!
Тогда же, когда мы сумеем добиться реабилитации духовного смысла российского бытия, осознания промыслительного содержания нашего прошлого и настоящего, когда будет закончена эта нравственно-религиозная "дезинфекция" современной идеологии российского возрождения — сбудется над Русью и пророчество святого Псалмопевца-Пророка: "Не приидет к тебе зло, и рана не приближится телеси твоему, яко Ангелом Своим заповесть о тебе, сохранити тя во всех путех твоих. На руках возмут тя, да не когда преткнеши о камень ногу твою: на аспида и василиска наступиши, и попереши льва и змия..." (Пс. 90:10-13).
В Святом Евангелии о том же сказано: "Змия возмут; аще и что смертно испиют, не вредит их..." (Мк. 16:18).
ЦИВИЛИЗАЦИИ ДУХОВНЫЕ И ЧУВСТВЕННЫЕ
К ПОНИМАНИЮ драматических судеб русской христианской государственности невозможно приблизиться, минуя тему взаимо¬отношений России с Западом, которые на протяжении последних трех столетий во многом определяли всю мировую политику. Ко¬леблясь в широких пределах от глухой враждебности до жестоко¬го военного противостояния, эти отношения несомненно имели в своем основании нечто более глубокое, чем обычные политичес¬кие и экономические противоречия, неприязнь католичества к Православной Церкви или борьба за сферы влияния в колониаль¬ных владениях.*
Политические и экономические противоречия с завидным по¬стоянством раздирали западный мир из века в век, регулярно взы¬вая к жизни судороги жесточайшего военного насилия, опустошав¬шего Европу. Вряд ли они могли достигать в отношениях с Росси¬ей большего накала и поэтому, безусловно, не годятся на роль определяющего фактора в упорном противостоянии Запада и Руси.
Религиозная, межконфессиональная вражда — фактор, конеч¬но, более серьезный и значимый. К его анализу нам еще предстоит вернуться, но в данном случае следует признать, что и он не годится для всеобъемлющего объяснения. Во-первых, Запад сам поте¬рял религиозное единство уже четыре столетия назад, что и стало причиной целой эпохи "религиозных войн" между католиками и протестантами. Так что очевидная враждебность Ватикана к Пра¬вославию столь же яростно являла себя и в отношении к протес¬тантизму. А во-вторых, начиная с XVIII века (когда европейские государства стали по сути своей секуляризованными, светскими) религиозный фактор утратил сколь-либо серьезное значение в по¬литике Запада. И уж совершенно очевидно, что межконфессиональ¬ные противоречия ни в коей мере не могут служить объяснением драматической истории XX столетия, отмеченного наиболее оже¬сточенным противостоянием.
Наконец, борьба за сферы влияния в "третьем мире", столь ха¬рактерная для нашего века и частично — для прошлого (когда в результате присоединения среднеазиатских стран Российская Им¬перия вошла в непосредственное соприкосновение с гигантскими колониальными владениями Великобритании), никак не объясня¬ет длительную и бурную предысторию конфликтов России с За¬падным миром. Возможность практически реализовать проекты глобального политического господства в масштабах всей планеты появилась лишь недавно. Попытки ее воплощения в жизнь могут в какой-то мере объяснить эпоху "холодной войны", когда в смер¬тельной борьбе столкнулись два взаимоисключающих проекта мирового объединения — "социалистический" и "либерально-де¬мократический", — но и только...
В общем, для того, чтобы удовлетворительно объяснить рос¬сийский феномен, привычных исторических стереотипов явно не¬достаточно. Православное сознание легко минует это препятствие, обосновывая своеобразие русской судьбы исчерпывающе просто — промыслительным назначением России стать последним препят¬ствием на пути всемирной апостасии. Отсюда — вся трагичность нашей истории, становящейся ареной столкновения добра и зла, спасающей благодати Божией и гибельных сатанинских соблазнов, высших порывов добродетельной души с низкими страстями и гряз¬ными пороками, терзающими падшую человеческую природу. В такое объяснение легко укладывается вся русская история с мо¬мента Крещения Руси и до наших дней, включая сюда проблему многовекового противостояния Запада с Россией.
Но нынешнему рационализированному и обезверившемуся "об¬щественному мнению" такого объяснения явно недостаточно. По¬этому для того, чтобы уяснить себе истинные причины интересую¬щего нас явления, мы будем вынуждены обратиться к научной области, лежащей на стыке истории, философии и социологии. Если выводы, которые делаются на основании религиозных понятий с употреблением таких терминов, как "грех", "душа", "промысел Бо¬жий", "благодать" и им подобных, кажутся некоторым скептикам лишенными необходимой убедительности, то, возможно, они ока-жутся более внимательными к заключениям, сделанным на "науч¬ном" основании с применением понятий "культура", "право", "ци¬вилизация", "легитимность" и т.п....**
* * *
ВСЯ ДОСТУПНАЯ нашему обозрению история человечества является историей становления, расцвета, гибели и взаимодействия народов, культур и цивилизаций. Именно они являются субъекта¬ми исторического процесса, главными действующими лицами гран¬диозной драмы, развертывающей свое течение на пространстве веков и тысячелетий. Попытки "исторического материализма" оп¬ровергнуть этот несомненный факт закончились полным провалом, а взрыв национализма на территории разрушенного СССР, выз¬ванный неудержимым стремлением народов к восстановлению сво¬ей культуры и религиозной самобытности, — зримо подтвердил первичность этих факторов по сравнению со всеми иными: поли¬тическими, экономическими и им подобными.
* Один из главных западных стратегов, известный и влиятельный идеолог современ-ного мондиализма Збигнев Бжезинский высказался недавно о причинах и результатах нынешней русской смуты весьма откровенно. "Россия — побежденная держава, — сказал он. Она проиграла титаническую борьбу. И говорить "это была не Россия, а Советский Союз" значит бежать от реальности. Это была Россия, названная Советским Союзом. Она бросила вызов США (читай - западному миру — прим, авт.). Она была побеждена. Сейчас... не надо подпитывать иллюзий о великодер¬жавности России. Нужно отбить охоту к такому образу мыслей."0
** К слову, уместно будет заметить, что на самом деле "научная" терминология с точки зрения определенности и ясности не имеет никаких ощутимых преимуществ перед религиозной. Никто из ученых, например, так и не смог дать полное, корректное и практически пригодное определение понятиям "нация", "народ", "культура", "ци-вилизация", "нравственность" и десяткам иных, которые сплошь и рядом используются в специальной литературе с весьма произвольным значением. Люди, пользующиеся научной терминологией в расчете на ее определенность и внятность, впадают в самообман, основывающийся на тираническом господстве "общественного мнения". "Так принято", "так делают все" — был бы единственно честный ответ на вопрос о причинах выбора... Не проще ли признать, наконец, что существует огромная область нашей жизни — в просторечии называемая "гуманитарной", — где рационалисти¬ческие научные методики и позитивистские философские схемы совершенно непригодны в качестве инструментов познания? Что в основе бытия Вселенной ле¬жит великая Тайна Божия, открывающая себя верующему сердцу по мере его очищения от грехов и страстей?..
Понимание того, что именно иррациональные, мистические, мировоззренческие особенности придают различным культурам неповторимое своеобразие и служат первопричиной их историчес¬кого "притяжения" или "отталкивания", наметилось в русской на¬уке еще в прошлом столетии. В сущности, это утверждение настоль¬ко очевидно, что граничит с банальностью, и лишь страх "просвещенного" века перед неуловимым понятием "мировоззрения" (не поддающегося рационалистическому объяснению и не сводимого к логическим формулировкам) препятствует признанию этой ис¬ториософской аксиомы.
Как бы то ни было, еще в 1871 году в Санкт-Петербурге това¬риществом "Общественная польза" был издан ставший впоследствии знаменитым капитальный труд Николая Данилевского "Россия и Европа", в котором автор утверждал, что "естественная система ис¬тории должна заключаться в различении культурно-исторических типов, как главной основы ее деления".2) Глубоко верующий чело¬век и пламенный русский патриот, Данилевский был освистан всей "прогрессивной общественностью" России как ретроград и мрако¬бес. На Западе, однако, его идеи получили неожиданно бурное раз¬витие уже в начале нашего столетия — в связи с попытками евро¬пейских интеллектуалов разобраться в причинах духовного кри¬зиса, охватившего западный мир.
Освальд Шпенглер, немецкий писатель, философ и культуро¬лог, в мае 1918 года выпустил в свет книгу под названием "Закат Европы", ставшую, по меткому выражению одного из рецензен¬тов, настоящим "реквиемом по Западу".3)* Нас, впрочем, в данном случае прежде всего интересует тот факт, что, подобно Данилевс¬кому, Шпенглер тоже признал самобытные цивилизации главны¬ми действующими лицами исторического процесса, своеобразны¬ми кирпичиками в здании мировой истории, отличающимися друг от друга в первую очередь внутренним духовным содержанием и самосознанием народов, их составляющих.
Этой же точки зрения придерживался и Арнольд Тойнби, со¬здатель всемирно известной теории развития человечества, один из столпов новейшей философии истории, насчитавший в ней око¬ло двух десятков цивилизаций, в число которых милостиво вклю¬чил и нашу, одухотворенную, как он совершенно справедливо заключил, религиозной идеей "Москвы — третьего Рима" и могучей "русской верой в высокое предназначение России".4)
Среди наиболее видных современных представителей этой ис¬торико-философской школы нельзя не назвать профессора Самю-эла Хантингтона, директора Орлингтонского института стратеги¬ческих исследований. Причем особенно показательным является то, что его утверждения о столкновениях цивилизаций как о доми¬нирующем факторе мировой политики становятся сегодня не столько теоретической схемой кабинетного историка, сколько ос¬нованием для реальных геополитических концепций западных ру¬ководителей самого высокого ранга...
Итак, факт наличия в нашей жизни цивилизаций, или куль¬тур — устойчивых общественно-политических, нравственно-рели¬гиозных, мировоззренчески-этических и национально-самобытных систем, являющихся главными субъектами мирового исторического процесса, — можно считать доказанным и общепризнанным фак¬том современной науки. Открытым, однако, остается при этом глав¬ный вопрос: какова их природа и, соответственно, истоки много¬численных различий, столь ярко проявившихся, в частности, на примере взаимодействия России и Запада? Не ответив на него, мы не сумеем понять ни сокровенного смысла драматической судьбы, ни значения русской христианской государственности, ни духов¬ной природы русской соборности.
Для того, чтобы разобраться в этом, не выходя за привычные рамки устоявшейся современной терминологии, нам придется об¬ратиться к работам основоположников современной социологии, в первую очередь — к трудам Питирима Александровича Сорокина.**
Судьба Сорокина весьма поучительна. Бедный русский эмиг¬рант, до революции 1917 года — либерал, прошедший через тюрь¬му за нелегальную деятельность, затем — депутат печально знаме-
* Не лишен определенной поучительности и тот факт, что вожди коммунизма и фашизма — двух наиболее влиятельных социальных течений первой половины XX века — по-своему отреагировали на теорию Шпенглера. Муссолини расценил ее по-ложительно (несомненно в свете того, что "свежие" фашистские мировоззренческие ценности должны были, по его мнению, заступить место "отживших свое" ценностей Запада, чью скорую смерть предвещала книга Шпенглера). Ленин, наоборот, понимая полную несовместимость шпенглеровской методологии с догматами "исто¬рического материализма", разгневался столь сильно, что именно книга статей Бер¬дяева, Букшпана, Степуна и Франка, вышедшая в 1922 году и посвященная анализу "Заката Европы", послужила последней каплей в чаше терпения пролетарского лидера, распорядившегося выслать за рубеж строптивых профессоров, писателей и философов.
** Отнюдь не отвергая в принципе социологические и историко-философские труды, посвященные проблемам развития человечества, при всем уважении к благонамеренности их авторов — не могу все же не заметить, что человеку верующему гораздо более близкой и верной должна представляться иная точка зрения, ясно и образно выраженная, например, Шатовым в романе Достоевского "Бесы". "Ни один народ, — говорит Шатов, еще не устраивался на началах науки и разума, не было ни разу такого примера... Разум и наука в жизни народов всегда, теперь и с начала веков исполняли лишь должность второстепенную и служебную; так будут исполнять до конца веков. Народы слагаются и движутся силой иною, повелевающею и господствующею, но происхождение которой неизвестно и необъяснимо... "Искание Бога" — как называю я всего проще. Цель всего движения народного, во всяком народе и во всякий период его бытия есть единственно лишь искание Бога... Никогда не было еще народа без религии, то есть без понятия о добре и зле... Никогда разум не в силах¬ был определить зло и добро или даже отделить зло от добра, хотя приблизительно; напротив, всегда позорно и жалко смешивал; наука же давала разрешения кулачные. В особенности этим отличалась полунаука, самый страшный бич человечества, хуже мора, голода и войны, неизвестный до этого столетия. Полунаука — это деспот, каких еще не приходило до сих пор никогда..."
Достоевский порой высказывал мысли довольно далекие от истин церковного вероучения, но с точностью и верностью вышеприведенной цитаты трудно не согласиться. Воистину — всякий народ ищет своего Бога. И если для России этот Бог — Господь наш Иисус Христос, "смерть поправый и дьявола упразднивый", "пришедый в мир грешных спасти", то у Запада бог совершенно иной это "князь мира сего", бог наживы и беспредельного эгоизма, бог тщеславия и корысти, о котором Священное Писание предуп¬реждает — "сын погибели, противящийся и превозносящийся выше всего, называемого Богом или святынею, так что в храме Божием сядет он, как Бог, выдавая себя за Бога" (2 Сол. 2:3-4)! Борьба антихриста против Христа — такова в последней своей, духовной глубине первопричина антагонизма между Западом и Россией.
нитого Учредительного Собрания, профессор кафедры социоло¬гии Петербургского университета, высланный большевиками из России в 1922 году, — Сорокин стал на Западе одним из "отцов-основателей" современной научной социологии. Начав новую жизнь за границей со скромной роли лектора Миннесотского уни¬верситета, он сумел-таки сломить глухую оппозицию американ¬ских академических кругов, завоевав славу "одинокого волка" от науки — совершенно самостоятельного, независимого и непред-сказуемого.
В 1930 году всемирно известный Гарвардский университет пред¬ложил Сорокину возглавить только что учрежденный социологи¬ческий факультет. В 1964-м, за четыре года до своей кончины, он стал председателем Американской социологической ассоциации, что всегда считалось актом высочайшего признания заслуг ученого...
"Всякая великая культура, — утверждал Сорокин, — есть не просто конгломерат разнообразных явлений, сосуществующих, но никак друг с другом не связанных, а есть единство, или индивиду¬альность, все составные части которой пронизаны одним осново¬полагающим принципом и выражают одну, главную, ценность. Доминирующие черты изящных искусств и науки такой единой культуры, ее философии и религии, этики и права, ее основных форм социальной, экономической и политической организации, большей части ее нравов и обычаев, ее образа жизни и мышления (менталитета) — все они по-своему выражают ее основополагаю¬щий принцип, ее главную ценность. Именно она, эта ценность, слу¬жит основой и фундаментом всякой культуры".5)
Различие таких фундаментальных ценностей, согласно иссле¬дованиям Сорокина, и определяет различие культур, являясь (добавим от себя) и главным фактором, определяющим характер их взаимодействия. При этом с течением времени, в ходе историчес¬кого развития той или иной культуры ее принципиальные ценнос¬ти могут меняться, меняя, соответственно, и весь уклад жизни, трансформируя сам культурный архетип. Не занимаясь специаль¬но вопросами, связанными с православной государственностью ис¬торической России, Питирим Сорокин, тем не менее, дал блестя-щее описание процесса апостасии, вероотступничества Западного мира, превратившегося за период времени после своего отпадения от полноты Вселенского Православия (в XI столетии) в оплот без¬духовности и воинствующего антихристианства.
"Возьмем культуру средних веков, — писал он, разумея под сред¬ними веками период единства христианской цивилизации в V-XI веках по Р.Х. — Ее главным принципом или главной истиной (цен¬ностью) был Бог. Все важные разделы средневековой культуры выражали этот фундаментальный принцип, как он формулировал¬ся в христианском Символе Веры.
Архитектура и скульптура средних веков были "Библией в кам¬не". Литература тоже была насквозь пронизана религией и хрис¬тианской верой. Живопись выражала те же библейские темы в ли¬нии и цвете. Музыка почти исключительно носила религиозный характер... Философия была практически идентична религии и те¬ологии и концентрировалась вокруг той же основной ценности или принципа, каким являлся Бог. Наука была всего лишь прислужни¬цей христианской религии. Этика и право представляли собой толь¬ко дальнейшую разработку абсолютных заповедей христианства. Политическая организация в ее духовной и светской сферах была преимущественно теократической и базировалась на Боге и рели¬гии. Семья, как священный религиозный союз, выражала все ту же фундаментальную ценность. Даже организация экономики конт¬ролировалась религией, налагавшей запреты на многие формы эко¬номических отношений, которые могли бы оказаться прибыльны¬ми (например, ростовщичество — прим, авт.), поощряя в то же время другие формы экономической деятельности, нецелесообраз¬ные с чисто утилитарной точки зрения (такие, как благотворитель¬ность — прим. авт.).
Господствующие нравы и обычаи, образ жизни, мышления подчеркивали свое единство с Богом как высшую цель, а также свое отрицательное или безразличное отношение к чувственному миру... Чувственный мир рассматривался только как временное "прибе¬жище человека", в котором христианин всего лишь странник, стре-мящийся достичь вечной обители царствия Божия и ищущий, как сделать себя достойным, чтобы войти в нее. Короче говоря, сред¬невековая культура была единым целым, все части которого выра¬жали один и тот же высший принцип объективной действительно¬сти: бесконечность, сверхчувственность, сверхразумность Бога — Бога вездесущего, всемогущего, всеведущего, абсолютно справед¬ливого, прекрасного Создателя мира и человека".6)
Такую цивилизацию и культуру Сорокин предлагал называть "идеационной", в соответствии с ее стремлением к высшему транс¬цендентному идеалу. На наш взгляд, проще и вернее было бы име¬новать ее духовной, или соборной (в противоположность другой: плотской, индивидуалистической, чувственной). На Западе закат такой духовной культуры начался уже в XII веке, когда "появился зародыш нового — совершенно отличного — принципа, заклю¬чавшегося в том, что... только то, что мы видим, слышим, осязаем, ощущаем и воспринимаем через наши органы чувств — реально и имеет смысл".7) На Востоке ее преемственным носителем и храни¬телем, вслед за павшей Византией, на долгие века утвердила себя Православная Россия.
Церковное вероучение, основывающееся на Божественном От¬кровении, стало мировоззренческим основанием общественной и государственной жизни на Руси. Лжеименный, по слову святых от¬цов, человеческий разум, воплотивший свои горделивые мечты в мировоззрении гуманизма, победил на Западе...
"Аз семь Альфа и Омега, начаток и конец ... Сый и Иже бе и грядый, Вседержитель" (Апок. 1:8), — свидетельствует о Себе Гос¬подь, утверждая теоцентричность мироздания, содержимого в бытии всемогущим Промыслом. "Управляет Бог вселенною, уп¬равляет Он и жизнью человека во всей подробности ее. Закон та¬кого управления прочитывается в природе, прочитывается в об¬щественной и частной жизни человеков, прочитывается в Священ¬ном Писании", — поучает Русская Православная Церковь устами своего святого подвижника, епископа Кавказского и Черноморс¬кого Игнатия (Брянчанинова).
"Человек есть мера всех вещей", — возражает гуманизм слова¬ми древнего языческого философа, провозглашая своим лозунгом воинствующий богоборческий антропоцентризм. Лукаво замаски¬рованный демагогическими призывами ("Все во имя человека, все для блага человека!"), он на деле оправдывает, узаконивает и раз¬вивает разрушительные пороки и страсти, терзающие грешное че¬ловеческое сердце, разрушает понятия религиозного и нравствен¬ного долга, порывает благодатную связь души с небесными источ¬никами добродетели и духовных совершенств.
Не зря Маркс назвал коммунизм "реальным гуманизмом" -— по сути своей коммунистическая квазирелигия лишь с беспощад¬ной ясностью обнажила его богоборческое ядро, открыто проти¬вопоставив Царствию Небесному безумное индивидуалистическое стремление к беспредельному земному преуспеянию. Современная западная цивилизация довела разрушительные принципы гуманиз¬ма до их логического завершения, возведя эгоистический индиви¬дуализм в мировоззренческий абсолют, беспощадно разрушив со¬борные основы нормального человеческого общежития, окружив ре¬лигиозным почитанием уродливый идол самообожающей гордыни — первопричину всякого зла и источник всех бед человеческих...
"Закон Божий есть высший религиозно-нравственный образец, посильное воплощение которого в несовершенную земную жизнь является смыслом и оправданием всего нашего бытия", — утверж¬дает христианство. "Кто хочет идти за Мною, отвергнись себя и возьми крест свой... Ибо какая польза человеку, если он приобре¬тет весь мир, а душе своей повредит?" (Мр. 8:34-36), — повторяет Церковь слова Христа, отрицая самоценность "во зле лежащего" мира и пагубную самовлюбленность поврежденного грехом чело¬веческого естества.
"Человек есть абсолютная ценность мироздания, — возражает гуманизм. —Долой "средневековое мракобесие" религиозного ас¬кетизма, да здравствует свобода ничем не ограниченных и не стес¬ненных естественных потребностей человека! Здесь, на земле наша жизнь, и мы должны взять от нее максимум возможного!" В такой системе мировоззренческих координат все нравственные импера¬тивы христианства — любовь и милосердие, безгневие и верность, сострадание и нестяжательность — теряют смысл, уступая место корыстным понятиям "удовольствия", "пользы", "выгоды" и "це-лесообразности" ...
С течением времени пропасть, разделяющая две эти цивилиза¬ции, становилась все глубже и глубже. А начиная приблизительно с XVI века, когда новая, чувственная, а по сути своей богоборчес¬кая культура победила в Европе окончательно, Святая Русь и За-пад стали не просто разными мирами, но мирами-антиподами, мирами-антагонистами, исповедующими полярные, несовместимые друг с другом системы мировоззренческих ценностей. Формаль¬ным правовым актом, зримо закрепившим позиции России в этом противостоянии миров, стало знаменитое Уложение царя Алексея Михайловича, соборно утвержденное в 1649 году.
ПРАВОВЫЕ ОСНОВЫ РУССКОЙ СОБОРНОСТИ
ВЫСОЧАЙШИЙ УРОВЕНЬ национально-религиозного само¬сознания стал на Руси результатом пятивекового (XI-XVI вв.) цер¬ковного воспитания и напряженного размышления народа о сво¬ем высшем предназначении и промыслительно определенном мес¬те России в истории человечества. С момента Крещения в 988 году по Р.Х. практически все дошедшие до нас литературные памятни¬ки — от "Слова о законе и благодати" митрополита Илариона и до анонимного "Домостроя", летописных сводов и народных "духов¬ных стихов" — отражают безраздельную поглощенность русской души вопросами религиозно-нравственного самосовершенствова¬ния.
Процесс этот завершился в XV-XVII веках формированием все¬стороннего церковно-государственного мировоззрения, полно и ярко выразившегося в общественной деятельности преподобного Иосифа Волоцкого и пророческих посланиях инока Филофея, дер¬жавных деяниях Грозного царя Иоанна и молитвенной благодати его "освятованного" сына Феодора. В основании этого мировоз¬зрения лежала великая мессианская идея о России как о последнем прибежище благочестия; стране, промыслительно предназначен¬ной Самим Господом для исповеднического и страстотерпческого подвига хранения Истин Христовых посреди всеобщей апостасии, вероотступничества и "мерзости запустения" антихристова царства "последних времен".
Ясно, что столь напряженная духовная жизнь нации требова¬ла своего выражения не только в литературных и летописных про¬изведениях, но и в деяниях власти, отражавших ее самосознание выразительницы всенародных чаяний и святынь. Уже Иоанн Гроз¬ный далеко не случайно утвердил на Красной площади в качестве мистического центра России образ Христовой Голгофы — Лоб¬ное место.* Несколькими десятилетиями спустя Борис Годунов намеревался построить на Боровицком холме величественный Воскресенский храм по точному образу и подобию Иерусалимс¬кого.**
* Похоже, что мистический смысл этого сооружения был ясен не только его создателям. Большевики, захватив власть в России, первоначально не стали разрушать Лобное место и даже какое-то время использовали его в качестве политической трибуны. Но позже, с возведением мавзолея Ленина, они перестроили площадь так (насыпав слой земли до трех метров высотою), что Лобное место перестало быть господствующей позицией в архитектурном ансамбле площади, отдав этот приоритет мавзолею.
** Смута не позволила запечатлеть это намерение в камне, но полстолетия спустя царь Алексей Михайлович и патриарх Никон осуществили-таки сей замысел строительством Ново-Иерусалимского монастыря на Истре ("русском Иордане") близ Москвы.
Но наиболее полно отражали национально-государственное самосознание Руси те юридические, правовые акты, которые власть — равно светская и духовная — стремилась положить в ос¬нову жизни общества. Из века в век они пополнялись и совершен¬ствовались до тех пор, пока, наконец, не была предпринята попыт¬ка создания комплексного и полного законодательного свода...
* * *
ЛЕТОМ 1648 года специальным повелением царя Алексея Ми¬хайловича была создана думская комиссия по систематизации всех действующих на территории России законоположений и по учету новых правовых потребностей растущей российской государствен¬ности. Возглавил комиссию боярин князь Одоевский. В состав ее, кроме руководителя, вошли еще два боярина, один окольничий и два дьякона.
Непосредственным поводом к осознанию необходимости такой работы послужила очередная смута — бунт московского посад¬ского люда. На созванном 16 июля 1648 года земском соборе группа дворян подала челобитную с просьбой о составлении Уложения, "чтоб вперед по той Уложенной книге всякие дела делать и вер¬шить"8), — и работа закипела. С самого начала деятельность ко¬миссии Одоевского не ограничивалась чисто бюрократической компановкой уже существующих правовых актов. Не замыкаясь в тесных рамках московского "приказного", чиновничьего мирка, ее представители наладили соотрудничество с широкими слоями про¬винциальных представителей, уполномоченных доверием местных избирателей.
В результате в основание итогового документа был положен широчайший спектр материалов — от византийских правовых ко¬дексов и памятников права Великого княжества Литовского до кол¬лективных челобитных столичных и провинциальных дворян, по¬садских людей, а также указные книги московских приказов и пре¬жние Судебники, имевшие хождение на Руси со времен "Русской правды" Ярослава Мудрого.
Начиная с сентября 1648 года наработанный комиссией зако¬нодательный материал стал поступать на обсуждение "лутчих лю¬дей", съехавшихся в Москву по указу Государя. В процессе этого обсуждения возник дополнительный и весьма энергичный импульс законодательной инициативы "снизу", выразившийся в подаче множества челобитных по целому ряду важнейших проблем внут¬риполитического устройства Московского государства. Слушание проекта Уложения проходило на соборе в двух палатах: в одной под председательством царя заседала Боярская Дума и Освящен¬ный Собор архиереев, в другой — выборные люди разных званий и чинов.
Только 29 января 1649 года было завершено окончательное со¬ставление и редактирование Уложения. К сожалению, значимость соборной "технологии" принятия этого важнейшего акта долгое время не сознавалась русскими историками во всей своей полноте. Раз за разом они предлагали недопустимо упрощенные схемы "пас-сивного согласия" выборных с предложениями, поступавшими "сверху", из думской комиссии Одоевского. К счастью, поздней¬шие исторические изыскания позволили восстановить правду, по¬казав активную роль представителей российской провинции и сред¬них сословий (так называемых "гостей" и "черной сотни") в фор¬мировании основополагающих статей Соборного Уложения.
Внешне это Уложение представляло собой длинный свиток, со¬стоящий из узких бумажных столбцов с текстом, в конце которого стояли "своеручные" подписи участников земского собора (всего — 315), а по склейкам столбцов — скрепляющие подписи дьяков. С рукописного подлинника была тут же составлена типографская матрица, с которой документ был в течение одного лишь 1649 года дважды отпечатан невиданным по тем временам тиражом — по 1200 экземпляров в каждом издании.
Соборное Уложение по своей полноте и целостности не имело прецедентов не только в истории русского законодательства, но и в современной ему европейской юридической практике. Оно со¬стояло из 25 глав, разделенных на 967 статей, и охватывало об¬ласть государственного, административного, гражданского, уго¬ловного права, регламентируя так же порядок судопроизводства. Уложение закрепило основные черты политического строя и пра¬вовой системы России столь совершенно и качественно, что оста¬лось основой русского законодательства на протяжении двух сто-летий, несмотря даже на крутые реформы XVIII века...
Нам, впрочем, важнее всего обратить внимание на две суще¬ственные особенности Уложения, делающие его столь примечатель-
ным документом. Это, во-первых, его религиозно-мистическое обо¬снование, и, во-вторых — целостность.
"В лето 7156-е, июля в 16-й день, — гласит преамбула Уложе¬ния, — Государь Царь и Великий Князь Алексей Михайлович, Всея России Самодержец, в двадесятое лето возраста своего, в третье лето Богом хранимыя своея державы, советовал с Отцем своим и богомольцем, Святейшим Иосифом, Патриархом Московским и Всея России, и с митрополиты и со архиепископы, и с епископы и со всем Освященным Собором" о необходимости составления но¬вого законодательного свода. Мировоззренческие основания это¬го свода, — утверждают составители документа, — необходимо искать в "правилах Святых Апостол и Святых Отец и в градских (т.е. гражданских — прим, авт.) законех Греческих Царей (т.е. ви¬зантийских императоров — прим авт.)".9)
Так определялся духовный, религиозно-мистический фунда¬мент, на котором русское общество собиралось строить свою эко¬номическую и политическую жизнь. Государевы бояре, окольни¬чий и "думные люди", конечно, тоже принимали активнейшее уча¬стие в составлении Уложения. И соборная грамота о них поминает тут же, но все же — вслед за "Освященным Собором". Есть и еще одна красноречивая деталь: "с митрополиты и со архиепископы" царь "советовал", а "с своими бояры" всего лишь "говорил" о де¬лах составления свода.
В реальности, конечно же, политический вес боярской аристо¬кратии и практическое влияние на течение государственных дел со стороны высшего чиновничества неизмеримо превышали воз¬можности архиереев, но их формальное первенство было "первен¬ством чести", подтверждавшим тот основополагающий для рус¬ской жизни факт, что духовные ее надобности почитаются госу¬дарством первостепенными и важнейшими по сравнению с любыми другими — телесными и чувственными.
Об этом же свидетельствует и расположение материала внутри самого Уложения. Его открывает не раздел о государственных пре¬ступлениях и даже не параграф о злоумышлениях против священ¬ной особы Самодержца, но специальная глава, перечисляющая проступки против веры и Церкви. "Будь кто иноверцем, или и рус¬ским человеком, — провозглашает первая же статья (обратите вни¬мание, что слово "русский" употребляется в значении вероиспо¬ведном, как синоним понятия "православный"), — если возложит хулу на Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, или на Рож-дшую Его Пречистую Владычицу нашу Богородицу и Приснодеву Марию, или на Честный Крест, или на святых Его угодников — про то сыскивать всякими сысками накрепко. А коли сыщется про то допряма — того богохульника, обличив, казнить, сжечь".*
Вторая статья Уложения ограждает от поругания Церковь как источник животворящей благодати и мистическую опору народ¬ного бытия. "Если какой бесчинник, — провозглашает она, — при-шедши в Церковь Божию во время святыя Литургии, каким бы то ни было образом Божественной Литургии совершиться не даст — поймав его и сыскав про него допряма, что он так учинил, казнити смертию безо всякой пощады".
Во всех законоположениях, касающихся Церкви, поражает глу¬бокое понимание ее внутренней, духовной природы, например ясное сознание Литургии как мистического центра всей христиан¬ской религиозной жизни, повреждение которого, лишая благода¬ти Таинство Причастия, грозит непоправимыми последствиями для церковной деятельности. Характерна и еще одна черта, объясняю¬щая столь пугающую многих нынешних "либералов" строгость приговоров. В отличие от гуманизма, провозгласившего земную, телесную жизнь человека высшей ценностью, христианство никог¬да не признавало ее таковой, отдавая первенство душе, предназна¬ченной Самим Богом для жизни вечной. Потому-то преступления против души, против Церкви (спасительницы этой души для Цар¬ствия Небесного) без размышлений карались телесной смертью. Меньшим и временным злом закон пытался воспрепятствовать злу неизмеримо большему, вечному...
Что касается целостности Уложения, то это его замечательное качество немало способствовало расцвету православной россий¬ской государственности. Соборное Уложение, благодаря своей полноте, свело воедино правовые основы самых разных областей общественной жизни, создав таким образом гласную, открытую, законодательно сформулированную базу межсословного взаимо¬действия, на основании которой в дальнейшем была выработана политика державного строительства Православной Империи.
Этот универсальный имперский документ создал предпосылки для присоединения Малороссии и Белой Руси, для внутриполити¬ческой стабильности и бесперебойного функционирования меха¬низмов государственной власти. Он же — в принципиальном, а не конкретно-практическом виде — еще понадобится нам (или нашим детям) для возрождения Святорусской Державы...
Соборная законодательная деятельность середины XVII века и сегодня подает нам высокий пример для преодоления в будущем нашей правовой ущербности. Не подлежит сомнению, что после восстановления подлинной национальной государственности од¬ной из первейших задач русского общества станет восстановление духовной связи российского законодательства с Соборным Уло-жением и Основными законами Российской Империи. И труд этот ни в коем случае не будет уделом исключительно правоведов-спе¬циалистов, но, как встарь, — всех "лучших людей" необъятной Зем¬ли Русской!
ПОСЛЕДНИЕ ВРЕМЕНА
ВСЕ СКАЗАННОЕ ВЫШЕ позволяет объективному исследо¬вателю свежим, незамутненным взглядом рассматривать не толь¬ко "дела давно минувших дней", но и нашу новейшую историю, и современное положение вещей, и даже — делать некоторые про¬гнозы на будущее.
К сожалению, эпоха торжества духовной русской культуры ста¬ла одновременно и переломным этапом в развитии российского общества. До XVIII столетия монолитное и духовно единое — после петровских реформ оно раскололось на две неравные части с раз¬личными культурными архетипами и несхожими идеалами жизни. "Прорубив окно в Европу", Петр I сделал это столь грубо и неак¬куратно, что существенно повредил защитные механизмы Право¬славной России. В результате на протяжении XVIII-XIX веков на Руси постепенно складывались две культуры, две цивилизации - традиционная, соборная цивилизация православного большинства и модернистская, индивидуалистическая культура "просвещенно¬го" безбожного меньшинства. Непримиримая борьба между ними в конечном итоге и определила трагедию русской судьбы в XX столетии.**
* О смертной казни через сожжение русский правовой акт упоминает впервые, хотя случаи ее применения известны на Руси еще с XI века. Вместе с тем даже западные историки не смогли замолчать тот факт, что в отличие от "цивилизованной" Европы, сжигавшей своих подданных тысячами, Россия за свою историю ничего подобного не знала. Всех сожженных на Руси еретиков можно пересчитать по пальцам. Как правило, уличенных в таких преступлениях отправляли в дальние монастыри с суровым уставом — на покаяние. Исключение власти сделали лишь дважды: в деле еретиков-жидовствующих и на процессе против вождей Раскола оба раза ввиду особой тяжести преступлений и нераскаянности главных зачинщиков.
** Уже Макс Вебер, один из основателей научной социологии, прямо признал, что "первым противником, с которым пришлось столкнуться "духу" капитализма и который являл собой определенный стиль жизни, нормативно обусловленный и выступающий в этическом об¬личий, был тип поведения и восприятия, который может быть назван традиционализмом".10' Что же касается двух культур, расколовших соборное тело Руси, то богоборческое мень¬шинство "внутренних эмигрантов" разительно напоминает "малый народ" академика Ша-фаревича и аналогичные выводы других исследователей. Лишнее подтверждение того, что разные авторы с разных точек зрения на самом деле фиксируют одно и то же явление, один и тот же процесс, ставший роковым в судьбе Российской Империи.
Крутые и зачастую плохо продуманные реформы, ставшие от¬личительной чертой эпохи российского "просвещенного абсолю¬тизма" и внедрявшиеся с полным пренебрежением к многовеково¬му соборному опыту, без всякого совета с народом — породили в русском духовном монолите массу трещин и болезненных разно¬гласий, которыми не преминули воспользоваться недоброжелате¬ли России. Начался активный процесс "гуманизации" русской жиз¬ни, ее секуляризации и расцерковления. Закономерным результа¬том такого процесса через два столетия стала духовная катастрофа революции 1917 года со всеми последовавшими затем кошмарами злобной русофобии, "совдеповского" сатанизма и иноверческого, инородческого господства.
Лишь величайшее напряжение всех народных сил да милость Божия позволили России "переварить" отраву коммунизма, в зна¬чительной мере нейтрализовать его разрушительную сущность, буквально утопив в собственной крови богоборческие порывы марксистской квазирелигии. Более того, даже после учиненного всероссийского погрома русская цивилизация, заключенная в урод¬ливую "советскую" форму, осталась все же стихийно духовной. Жестокими антихристианскими гонениями была загнана в подпо¬лье лишь ее "сознательная", церковная часть. В то же время мощ-ное инстинктивное стремление сохранить "надмирные" идеалы русской жизни столь сильно деформировало коммунистическую идеологию, что даже она приобрела в России "идеационный" ха¬рактер религиозной веры, выдвинув на первый план все ту же за¬дачу воплощения в земную жизнь абсолютных ценностей справед¬ливости, братства и им подобных.
Наша нынешняя смута — закономерный результат того страш¬ного духовного истощения, которое стало неизбежным следстви¬ем неимоверных испытаний, искушений и скорбей, перенесенных русским народом за последнее столетие. И все же, если мы сумеем правильно оценить религиозные, духовные причины великой Русской Трагедии, сумеем изжить ересь гуманизма-человекобожия, об¬рядившегося ныне в "либерально-демократические" одежды, --сегодняшний кризис станет для Руси лишь преддверием нового яр¬чайшего духовного расцвета и высочайшего державного взлета.
Пока, впрочем, духовная оккупация России в полном разгаре. Общественное мнение раздроблено как никогда раньше, люди по¬давлены и дезориентированы отравой "мировоззренческого плю¬рализма", а средства массовой информации ведут против собствен¬ного народа настоящую психологическую войну. Государство и Церковь остаются носителями полярных культурных архетипов — чувственного и духовного, усугубляя раздирающие общество про¬тиворечия. И Запад, находящийся ныне в расцвете своего полити¬ческого могущества, выигравший сорокалетнюю "холодную вой¬ну", всеми средствами усиливает российский хаос, стараясь ни в коем случае не допустить возрождения традиционного русского национального самосознания...
Последствия такого положения вещей нетрудно себе предста¬вить. Несмотря на внешнюю мощь, цивилизация Запада уже по¬чти исчерпала свои внутренние резервы. Российские ресурсы мо¬гут лишь на какое-то время оттянуть агонию, но ничто не в силах предотвратить неумолимо приближающуюся развязку. И если мы не найдем в себе сил своевременно восстановить свою былую са¬мобытность, грядущий катаклизм неумолимо захватит нас своим водоворотом и Россия — историческая, тысячелетняя Россия, мно¬говековой оплот христианской духовности и государственности — погибнет окончательно и навсегда.
"Все важнейшие аспекты жизни, уклада и культуры западного общества переживают серьезный кризис, — писал Питирим Соро¬кин еще за несколько лет до второй мировой войны. — Больны плоть и дух западной культуры, и едва ли на ее теле найдется хотя бы одно здоровое место или нормально функционирующая нервная ткань..."
"Вступив на историческую арену как наследник и заместитель христианской морали и законности, — предупреждал он чуть поз¬же, — современная система чувственной этики и права в процессе своего поступательного развития сеяла семена деградации челове¬ка и нравственных ценностей... "Допустимо все, что выгодно" -таков главный нравственный принцип нашего времени. Он допол¬няется болезненной озабоченностью утилитарными ценностями. "Если вера в Бога полезна, то он существует, если нет, то нет и Бога". "Если наука дает жизненно важную ценность, то ее прини¬мают, если нет, то она признается бесполезной". Отсюда наше помешательство на деньгах, наша бессовестная борьба за богатство. "За деньги можно все купить". Мы превращаем в деньги и прибыль любую ценность: пять близнецов, научное открытие, религиозные убеждения, сенсационное преступление и многое другое. Удачли¬вые стяжатели составляют нашу аристократию. Отсюда наше кре¬до "дело есть дело" и вся жестокость борьбы за чувственные цен¬ности. Отсюда наши "научные" нравы и обычаи вместо мораль¬ных императивов, наше допущение, что нравы условны и варьируются у разных групп. Отсюда миллионы других характе¬ристик нашего urbs venalis (продажный город — лат.) со всеми тра¬гическими последствиями такого морального цинизма. Когда об¬щество освобождается от Бога и от Абсолюта и отрицает все свя¬зующие его моральные императивы, то единственной действенной силой остается физическая сила.
Так чувственное общество с его чувственной этикой подгото¬вило свое добровольное самоподчинение грубому насилию. "Ос¬вобождая" себя от Бога, от всех абсолютов, от категорических императивов, оно стало жертвой открытого физического насилия и обмана. Общество достигло крайней точки моральной деграда¬ции и сейчас трагически расплачивается за свое безрассудство. Его хваленый утилитаризм, практицизм и прагматическая целесооб¬разность обернулись самой непрактической и неутилитарной ка¬тастрофой. Немезида восторжествовала!
Отсюда и трагедия самого человека чувственного общества. Лишая всего божественного, чувственное умонастроение, этика и право понизили его до уровня электронно-протонового комплек¬са и рефлекторного механизма. "Освобождая" его от "предрассуд¬ков" категорических императивов, они отобрали у него невидимое оружие, которое безоговорочно защищало его достоинство, свя¬тость и неприкосновенность. Лишенный этого оружия, он оказы¬вается игрушкой в руках самых случайных сил. Если он полезен по тем или иным соображениям, то с ним будут обращаться достойно и заботиться о нем, как мы заботимся о полезном животном. Его же можно "ликвидировать", если он приносит вред, как мы унич¬тожаем ядовитых змей. Для такого уничтожения не требуется ни вины, ни преступления, ни реальной причины. Самого существо¬вания человека или группы как непредусмотренного препятствия уже достаточно, чтобы их уничтожить. Без всякого раскаяния, уг¬рызений совести, сожаления, сострадания уничтожаются милли¬оны людей, лишаются своего имущества, всех прав, ценностей, обрекаются на все виды лишений, изгоняются, и только из-за того, что само их существование является препятствием для реализации жажды власти, богатства, комфорта или какой-либо другой чув¬ственной ценности. Крайне редко с таким цинизмом обращались с тягловым скотом! Освобожденный от всех запрещений, чувствен¬ный человек как самоубийца уничтожает чувственного человека, его гордость и достоинство, его ценности и достояние, его ком¬форт, удовольствие и счастье. В этом шквале необузданных стра¬стей чувственная система в целом разбивается на куски и исчеза¬ет".11)
Две страшные мировые войны, до основания потрясшие меж¬дународное сообщество, и отчаянные попытки западной цивили¬зации зафиксировать свое привилегированное положение путем установления на всей планете национальной диктатуры Мирово¬го Правительства в рамках той или иной модели "нового мирово¬го порядка" — подтверждают горькую правоту оценок "русского американца" Питирима Сорокина...
* * *
"СМОТРИТЕ, НЕ УЖАСАЙТЕСЬ, ибо надлежит всему тому быть, — поучает нас Сам Господь Иисус Христос в Священном Писании. — Восстанет народ на народ, и царство на царство: и будут глады, моры и землетрясения по местам; все же это - нача¬ло болезней. Тогда будут предавать вас на мучения и убивать вас; и вы будете ненавидимы всеми народами за имя Мое; и тогда со¬блазнятся многие, и друг друга будут предавать, и возненавидят друг друга, и многие лжепророки восстанут, и прельстят многих; и по причине умножения беззакония во многих охладеет любовь; пре¬терпевший же до конца — спасется... Так, когда вы увидите все сие, знайте, что близко, при дверях. Истинно говорю вам: не прей¬дет род сей, как все сие будет; небо и земля прейдут.но слова Мои не прейдут. О дне же том и часе никто не знает,ни Ангелы небесные, а только Отец Мой один..." (Мф. 24:6-13;33-36).
ЛИТЕРАТУРА
1 Покер Победителя Газета "Сегодня" от 19.08 94.
2 Н.Я. Данилевский Россия и Европа. М., Книга, 1991, См гл. XVII —"Сла-
вянский культурно-исторический тип".
3 В русском переводе первая часть книги была впервые издана в Москве в
1993 г. (издательство "Мысль") Несмотря на внушительный для такого рода литературы тираж (50 тыс экз.), сложный и тяжелый язык перевода, переполненный специальными терминами, вряд ли позволил ей найти массового читателя 4. А. Дж.Тойнби Постижение истории М , Прогресс, 1991, с 496
5 Питирим Сорокин Человек, цивилизация, общество М., 1992, с.429.
6 Там же, с 430
7 Там же
8 Смирнов П П Несколько документов из истории Соборного Уложения и
Земского Собора 1648-1649 гг Чтения Общества Истории Древностей Российских, 1913, книга IV, отд. IV, с.6
9 Текст Уложения дается по книге: Российское законодательство Х-ХХ веков.
Акты Земских Соборов Том 3, М , Юридическая литература, 1985
10 М Вебер Протестантская этика и дух капитализма В сб. "Избранные произведения" М . Прогресс, 1990, с.80
11 См Питирим Сорокин Кризис нашего времени В сб "Человек, цивилизация, общество" М , 1992.
БОГА БОЙТЕСЬ, ЦАРЯ ЧТИТЕ
ИМПЕРИЯ И СОБОРНОСТЬ
IMPERIUM
РУССКОЙ ИСТОРИИ ее имперский пери¬од совпал с угасанием соборного начала в го-сударственной и церковной жизни Руси. Это послужило причиной того, что до сих пор широко распространено заблуждение, соглас¬но которому имперская государственность несовместима с соборными началами обще¬ственной жизни. На деле же это, конечно, со¬всем не так.
Вообще надо сказать, что обсуждать подобные темы чрезвы¬чайно сложно, ибо зачастую одни и те же слова обретают у раз¬личных авторов весьма противоречивое содержание. Поэтому и нам не обойтись без более или менее пространного определения таких понятий, как "империя", "имперская государственность", "им-перская идея" и им подобных.
Империей (от латинского imperium — власть) в христианском понимании принято называть государство, почитающее сохране¬ние истин веры своей главной обязанностью; государство, объеди¬няющее в себе различные культуры, народы и племена, спаянные в единый общественный организм вокруг некоторого державного ядра. Таким ядром является народ-носитель державной идеи, на¬род-защитник святынь и страж устоев государственного бытия, блюститель мировоззренческого единства, политической стабиль¬ности общества и экономической дееспособности страны. К сожа¬лению, в результате многочисленных исторических искажений и целенаправленной антиимперской пропаганды понятие "империя" приобрело ныне в господствующей либерально-демократической среде отрицательное значение "тюрьмы народов", государства, в котором метрополия богатеет и пухнет за счет нещадно эксплуа¬тируемых, нищающих национальных окраин.
Наше время не зря называют смутным — в умах и сердцах мил¬лионов людей замутились ныне многие простые и очевидные исти¬ны, низвержены без разбора все авторитеты. Мы перестали вни¬кать в смысл понятий, став легкой добычей злонамеренных средств массовой информации, манипулирующих сознанием дезориенти¬рованных, обманутых людей, которые безропотно усваивают лож¬ные идеи и губительные антидуховные стереотипы. Пользуясь по¬вальным умственным затмением и религиозно-нравственным ос¬кудением Руси, ненавистники России прежде всего стремятся разрушить те уникальные, многовековые идеи и ценности, кото¬рые обеспечивали русскому обществу его феноменальную стой¬кость и жизнеспособность.1)
При этом особенному поношению подвергается идея империи и имперский, державный инстинкт русского народа.
Империя, внушают нам, — это такая форма государственнос¬ти, в которой господствующий народ угнетает другие народы, в которой злокозненный "центр" живет за счет ограбления "коло¬ний". Потому-де такому чудовищу не место в "цивилизованном мире". Однако всякий беспристрастный человек, мало-мальски знакомый с историей нашего Отечества, может легко убедиться, что Российская Империя никогда не соответствовала такому оп¬ределению. Этот карикатурный образ не имеет ничего общего с нормальной имперской государственностью. Более того, в осно¬вании здорового христианского империализма лежат понятия и чаяния вполне духовные, благонамеренные и благодатные, беру¬щие свои начала в Священном Писании и церковном вероучении. Мировая история знает два типа империй. Один тип, возник¬ший на исторической сцене довольно поздно как результат "рас-церковления" западного мира и колониальных захватов эпохи "ве¬ликих географических открытий", — это "лжеимперии", государ¬ственность которых основана на экономическом, политическом и военном господстве одного народа над другими. Именно такие государства и создали историческую почву для мифов о нравствен¬ной несостоятельности имперской идеи как таковой. Среди наибо¬лее ярких примеров можно назвать Британскую, Австрийскую, Германскую, обе Французские империи.
Западные народы, создавшие эти государственные конструк¬ции, в силу своих культурно-мировоззренческих и нравственно-религиозных особенностей извратили самую суть имперского принципа.
При этом первые поползновения с целью присвоить себе бого¬данное имперское служение начались в Западной Европе более тысячи лет тому назад. В 800 году по Р.Х., воспользовавшись сму¬тами в Византии, вызванными иконоборческой ересью, папа рим¬ский Лев III возвел короля франков Карла Великого в ранг "импе¬ратора". Однако франкская империя просуществовала недолго. Вслед за тем в 962 году Оттон 1, германский король, завоевав Се¬верную и Среднюю Италию, объявил себя "императором" Священ¬ной Римской империи, которая вскоре захирела в результате борь¬бы с папами, хотя формально продолжала существовать вплоть до 1806 года...
Но наиболее настойчивые попытки восхитить себе имперское звание народы Европы предприняли в XIX столетии, когда эгоис¬тическое, индивидуалистическое мировоззрение "гуманизма" и "просвещения" едва ли не полностью вытеснило христианские свя¬тыни из жизни людей.
В 1804 году провозгласил себя императором Наполеон Бона¬парт. Тогда же в целях борьбы с растущим французским могуще¬ством титул "апостолического императора" принял на себя Франц I Австрийский. Блестящие военные успехи Наполеона вплотную приблизили "маленького корсиканца" к мировой гегемонии (не случайно церковным сознанием православной Руси он восприни¬мался как предтеча антихриста). Впрочем, даже крушение новояв¬ленного "императора" не остановило его многочисленных после¬дователей и подражателей. Племянник Бонапарта под именем Наполеона III в 1852 году тоже провозгласил себя императором, заявив о намерении "примирить народы". Когда же "империя" это¬го "миротворца" в 1870 году пала в результате войны с Пруссией, на "вакантное" место тут же заступила объединенная Германия, спаянная Бисмарком "железом и кровью" из рыхлого конгломера¬та разномастных немецких княжеств, объявившая себя "импери¬ей" в 1871 году. В 1876 году юридически оформилась и самая круп¬ная, Британская империя (королева Виктория была провозглаше¬на императрицей Индии).
Однако во всех этих европейских псевдоимпериях искажалась самая суть имперской государственности. Они стремились либо к чисто политическим, милитаристским, экспансионистским целям (Германская империя, империя Наполеона I), либо к корыстным торгово-экономическим выгодам (Британская империя). Имперс¬кий принцип был понят обезверившейся Европой как принцип си¬лового господства над другими народами, а не как благоговейное служение высшим религиозно-нравственным идеалам.
Другой тип имперской государственности был выработан в Древнем Риме, усовершенствован и одухотворен христианством в Византии и затем, после падения Константинополя под натиском полчищ турок-османов, воспринят и усвоен Православной Русью. Хотя юридически Россия была провозглашена империей лишь в 1721 году (когда Петр I принял поднесенный ему Сенатом и Сино¬дом титул императора), имперские признаки начали проявляться в ее государственности еще со времен Иоанна III, вполне отчетли¬во закрепившись в ходе царствования Иоанна IV Грозного.
Римская, Византийская и Российская империи — вот три после¬довательных исторических этапа воплощения в жизнь великого имперского принципа.
Один из столпов русского православно-патриотического дви¬жения Владимир Андреевич Грингмут еще в конце прошлого века писал: "Юридическая основа этой идеи была выработана в пол¬ном совершенстве в Риме. Но этому материальному целому не до¬ставало живительного духа, не доставало христианства. Лишь в Византии римское самодержавие стало самодержавием православ¬ным и достигло полного юридически-церковного совершенства. Но выработанной в Византии идее самодержавного православия не доставало, однако, еще подходящей народной почвы для ее осу-ществления. Почва эта дана была ей в России. Из кабинетов ви¬зантийских юристов и богословов идея православного самодержа¬вия перешла в сердца русского народа и, просветив эти золотые сердца, сама получила в них недостававшее ей глубокое этическое просветление. Таким образом, римское самодержавие, византийс¬кое православие и русская народность соединились в одно гармо¬ническое, неразрывное целое..."2)
С этой точки зрения весьма показателен ответ, данный Петром I Сенату и Синоду при принятии им на себя титула Императора Всероссийского. "Зело желаю, — сказал великий преобразователь, — чтобы весь наш народ прямо узнал, что Господь Бог... нам соде-лал. Надлежит Бога всею крепостью благодарить; однако же, на¬деясь на мир, не надлежит ослабевать и в воинском деле, дабы с нами не так сталось, как с монархиею Греческою (т.е. с Византий¬ской Империей — митр. Иоанн). Надлежит трудиться о пользе и прибытке общем, который Бог нам перед очьми кладет... от чего облегчен будет народ..."3)
Основой истинной имперской государственности, позволяющей отличать ее от исторических подделок и искажений, является дер-жавность в ее христианском понимании. Подлинная империя есть великая мировая держава, включающая в свой состав различные народы, которые связаны в единое целое общностью высшей куль-туры, равенством всех граждан перед законом и верховной властью. Благодаря своей величине и мощи, внутренней культурной и этнической многоцветности, христианская империя являет собой своего рода уменьшенную копию целого человечества. Потому и события, происходящие с ней, имеют особую духовную значимость, особое мистическое, прообразующее значение.
Так, империя Рима, по нынешним меркам довольно скромная территориально (охватывавшая даже в моменты своего расцвета лишь зону Средиземноморья, Малую Азию и часть Европы), сыг¬рала, тем не менее, благодаря своему "воцерковлению" при импе¬раторе Константине Великом ключевую роль во всей мировой исто¬рии двух последних тысячелетий. Эту роль Рим со временем усту¬пил Византии, а та — Москве. Крушение же русской православной государственности вызвало во всем мире столь мощные геополи¬тические и военные катаклизмы, что в XX столетии человечество не раз оказывалось на грани общемировой катастрофы.
Все это особенно ярко высвечивает благотворную роль христи¬анской империи, влияние которой на события в мире реализуется посредством осуществления государством двух взаимосвязанных и взаимообусловленных функций. Первая из них (внутренняя) зак¬лючается в поддержании мира между народами империи и духов¬ного здравия в общественной жизни страны. Вторая (внешняя) -в удержании человечества от падения в пучину хаоса и ожесточен¬ного взаимоистребления.
"Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Бо-жиими" (Мф. 5:9), — гласит Священное Писание. Соответственно, для государств и правителей нет предназначения выше и благо¬роднее, нежели противостоять действующему на земле злу, утвер¬ждая повсюду мир и покой осмысленного, одухотворенного бы¬тия. В конечном итоге такое благодатное воздействие на мировую политику способно оказать лишь государство, вдохновляемое в своей земной деятельности высочайшими "небесными" идеалами христианства, евангельскими заповедями и Законом Божиим.
Истина едина. Соответственно, сколько бы ни существовало в ту или иную эпоху государств, именующих себя империями, под¬линная Империя может быть только одна. Для христианского со¬знания это всегда было очевидным, ибо Православная Империя есть не больше и не меньше как земная ипостась Царствия Божия, Царствия Небесного...
Лучше, чем кто-либо, осознавали великое значение "миродержа-тельной" функции, которую выполняла Российская Империя, рус¬ские государи XIX столетия. После победы над Наполеоном имен¬но Александр I для поддержания в Европе мира и спокойствия создал Священный Союз. В 1849 году Николай I спас от развала Ав-стрийскую монархию и остановил победоносное шествие европей¬ской революции. Лишь благодаря благожелательной российской политике во времена Александра II смогло осуществиться объеди¬нение Германии, составившей в "европейском оркестре" необходи¬мый противовес французскому государству. По инициативе Нико¬лая II в 1898 году была созвана Гаагская мирная конференция.
Но особенно ясно понимал миротворческую миссию России вен¬ценосный родитель последнего русского царя - Александр III. При нем Российская империя достигла небывалого влияния на мировую политику, не ведя, однако, никаких войн, а действуя в качестве свое¬образного геополитического "балансира", уравновешивавшего ан-тагонистические тенденции международной жизни. Прозванный в народе "миротворцем", Александр III зримо явил в своей деятель¬ности, каковы могут быть благотворные следствия настоящей рус¬ской державности при твердом понимании верховной властью сво¬его высшего, нравственно-религиозного предназначения...
* * *
УЧИТЫВАЯ, что христианская государственность знает две конкретно-исторические формы проявления соборного начала — религиозную, церковную, и земскую, народно-представительскую, здоровая национальная политика имеет для империи значение не меньшее, чем чистота и ясность ее религиозного самосознания.
Исследуя эти вопросы, знаменитый теоретик монархизма Лев Александрович Тихомиров писал: "Само по себе существование племенных особенностей не только не вредит единству государ¬ства, а даже служит полезным источником разнообразия нацио¬нального и государственного творчества. Но необходимо, чтобы при этом была некоторая общая сила, сдерживающая племенные и вообще партикуляристские тенденции. Подобно тому, как в са¬мом искусном сочетании управительных учреждений одно из важ¬нейших условий составляет сила власти, так и в единении разно¬племенного государства важнейшее условие составляет сила основ¬ного племени, его создавшего.
Никогда, никакими благодеяниями подчиненным народностям, никакими средствами культурного единения, как бы они ни были искусно развиваемы — нельзя обеспечить единства государства, если ослабевает сила основного племени. Поддержание ее должно составлять главный предмет заботливости разумной политики... Общественный и национальный деятель, забывающий первенствующее значение национальной силы, способной заставить осуще¬ствить его планы — в политическом деле способен лишь вести го¬сударство к разрушению. Без силы — нет ни политики, ни культу¬ры, потому что нет и самой жизни. Но обеспечив себя со стороны силы, то есть поддерживая мощь основного племени — политика засим должна развивать все средства культурного единения всех народностей государства".4)
Эта цитата, пожалуй, лучше всего показывает, сколь несостоя¬тельны утверждения о "национальном угнетении", которое якобы неизбежно сопутствует имперской государственности. Конечно, многообразие и сложность реальной жизни в разное время и в раз¬ных местах приводят к более или менее серьезным искажениям идеальной схемы национального устройства империи. Но это ни в коем случае не отменяет того факта, что имперская схема межна¬ционального взаимодействия является наиболее жизнеспособной и справедливой. Многочисленные кровавые этнические конфлик¬ты, всегда сопровождающие распад имперской (и даже псевдоим¬перской) государственности, подтверждают это с предельной на¬глядностью.
Что касается исторической российской практики, то она пора¬жает упорным стремлением к межнациональной гармонии и уди¬вительной терпимостью русского народа. Чего стоит хотя бы уча¬стие татарских отрядов в освобождении Москвы от польской ок¬купации во время смуты начала XVII века, всего лишь через каких-то шесть десятилетий после штурма Казани и присоедине¬ния Казанского ханства к России! Неужели недавние ордынцы ста¬ли бы помогать своим "завоевателям" и "поработителям", если бы не чувствовали общность судьбы, несмотря на все культурные, на¬циональные и вероисповедные различия?!
И пример этот далеко не одинок. Так, в активной соборной де¬ятельности, развернувшейся на Руси после одоления Смуты и на века предопределившей облик российского государства, участво¬вали без исключения все, считавшие себя на тот момент россияна¬ми. Вот почему в числе соборян мы встречаем рядом с городовы¬ми дворянами казаков и их атаманов, рядом с казанскими стрель¬цами татарских мурз и купцов, слобожан и "гостей", бояр и представителей черных сотен...
На протяжении долгих столетий вокруг русского националь¬ного ядра творила Россия тот уникальный по своему многообра¬зию и самобытности полиэтнический, поликонфессиональный сплав культур, народов и племен, который как нельзя лучше сви¬детельствует о ее просветительской, объединительной и миротворческой миссии. Именно эта очевидная историческая истина позво¬лила Ивану Ильину уже в нашем столетии, после братоубийствен¬ных бурь революции и ужасов второй мировой войны, сказать: "Россия не есть случайное нагромождение территорий и племен, и не искусственно слаженный механизм "областей", но живой, исто¬рически выросший и культурно оправдавшийся организм, не под¬лежащий произвольному расчленению. Этот организм есть геогра¬фическое единство, части которого связаны хозяйственным взаи¬мопитанием; этот организм есть духовное, языковое и культурное единство, доказавшее миру свою волю и свою способность к само¬обороне; он есть сущий оплот европейско-азиатского, а потому и вселенского мира и равновесия. Расчленение его явилось бы в ис¬тории политической авантюрой, гибельные последствия которой человечество понесло бы на долгие времена".5)
Все это безусловно верно. Нынешняя российская разруха как нельзя лучше подтверждает правоту сказанного выше. И все же... Имперский период российской государственности стал периодом заката соборного начала равно в духовной, церковно-религиозной и светской, земской областях. Причины этого явления нам и пред¬стоит выяснить, если мы хотим понять собственную историю и най¬ти достойный выход из нынешнего критического положения стра¬ны.
ИМПЕРИЯ И ЦЕРКОВЬ
ВАЖНЕЙШИМ НОСИТЕЛЕМ соборного духа в народе, об¬ществе и государстве является Церковь. В имперском государствен¬ном механизме Православного Царства именно тесное, "симфони¬ческое" сплетение Церкви и Империи является основой жизнеспо¬собности и крепости равно светской и церковной властей. Православное Царство — живая икона Царствия Небесного на нашей грешной земле — есть великий дар Господа верующему на¬роду за нелицемерное исповедание Христа и верности Его святым заповедям.
Сознание этой мистической взаимосвязи "земного" человечес¬кого обустройства с "небесным" религиозным идеалом пронизы¬вает самосознание христиан с древнейших времен. Свое юридичес¬кое обоснование оно получило еще в VI столетии по Р.Х. в зна-менитых новеллах (т.е. законах) императора Юстиниана, впоследствии признанных Церковью наравне с соборными деяниями и включенных в составленный святым патриархом Фотием Номоканон, а затем и в славянскую Кормчую книгу.
"Величайшие блага, дарованные людям высшею благостию Божией, — говорится там, — суть священство и царство, из кото¬рых первое заботится о божественных делах, а второе руководит и заботится о человеческих делах, а оба, исходя из одного и того же источника, составляют украшение человеческой жизни. Поэтому ничто не лежит так на сердце царей, как честь священнослужите¬лей, которые со своей стороны служат им, молясь неспрестанно за них Богу..."6)
Соборный разум Церкви также всячески подчеркивал судьбо¬носное, жизненное значение теснейшей связи между этой "священ¬ной сугубицей". Так, в Деяниях VII Вселенского Собора содержит¬ся послание епископов Константинопольскому патриарху Тарасию, утверждающее: "Священник есть освящение и укрепление император¬ской власти, а императорская власть есть сила и поддержка священ¬ства... Священство хранит и заботится о небесном, а императорская власть посредством справедливых законов управляет земным".4
"Един есть Господь и законоположник, — поучал свою паству преподобный Феодор Студит (+826). — Это единоначалие — ис¬точник всякой премудрости, благости и благочиния... Отсюда — учреждение между людьми всякой власти. Один патриарх в патри¬архате, один митрополит в митрополии, один епископ в еписко-пии, один игумен в монастыре. И в мирской жизни — один царь, один полководец, один капитан на корабле..." При этом принцип жесткого единоначалия, необходимый для эффективности любой власти, любой системы управления, в христианской традиции до¬полнялся и смягчался тесными узами, связывавшими власть с нрав¬ственным долгом, силу — со святыней.
Византийский кесарь Василий Македонянин особенно образно и ясно отразил это в Эпанагоге — специальном руководстве для судей, составленном в конце IX века по Р.Х. "Император и патри¬арх, — говорится в ней, — необходимы для государственного уст-ройства так же, как тело и душа в живом человеке. В связи и согла¬сии их состоит благоденствие государства". Задолго до этого, вы¬ступая на IV Вселенском (Халкидонском) Соборе, другой византийский император, Маркиан, ту же мысль высказал иными словами, провозгласив: "Когда Божественным определением мы избраны были на царство, то между столькими нуждами государ¬ства не занимало нас так никакое дело, как то, чтобы православ¬ная и истинная вера христианская, которая свята и чиста, пребы¬вала бессомнительной в душах всех".
Многими столетиями позже патриарх Константинопольский Антоний в своем послании Великому князю Московскому Васи¬лию Дмитриевичу поучал русского властителя, раскрывая ему зна¬чение христианской империи: "Святой царь занимает высокое ме¬сто в церкви; он не то, что другие, поместные князья и государи. Цари в начале упрочили и утвердили благочестие во всей вселен¬ной; цари собирали Вселенские Соборы; они же подтвердили сво¬ими законами соблюдение того, что говорят божественные и свя¬щенные каноны о правых догматах и о благоустройстве христиан¬ской жизни, и много подвизались против ересей; наконец, цари вместе с соборами своими постановлениями определили порядок архиерейских кафедр и установили границы митрополичьих окру¬гов и епископских епархий. За все это они имеют великую честь и занимают высокое место в церкви. И если, по Божьему попуще-нию, язычники окружили владения земного царя, все же царь по¬лучает то же самое поставление от церкви, по тому же чину и с теми же молитвами помазуется великим миром и поставляется ца¬рем и самодержцем всех христиан. На всяком месте, где только имеются христиане, имя царя поминается всеми патриархами, мит¬рополитами и епископами, и этого преимущества не имеет никто из прочих князей и властителей...
Невозможно христианам иметь церковь и не иметь царя. Ибо царство и церковь находятся в тесном союзе и общении между со¬бою, и невозможно отделить их друг от друга. Послушай верховно¬го апостола Петра, говорящего в первом соборном послании: "Бога бойтесь, царя чтите"(1 Пет. 2:17). Не сказал "царей", чтобы кто не стал подразумевать именующихся царями у разных народов, но "царя", указывая на то, что один только Царь во Вселенной".
Этот богодухновенный взгляд на природу тесной взаимосвязи Соборной Церкви Христовой и Самодержавного Православного Царства нашел свое отражение в творениях и поучениях русских святителей и подвижников благочестия. Митрополит Иларион и преподобный Кирилл Белозерский, знаменитый игумен Иосиф Волоцкий и глава "заволжских старцев" Нил Сорский, ученый мо¬нах Максим Грек и смиренный старец Елезарьевой пустыни Филофей своими словами и делами, самой жизнью и даже смертью ясно подтверждали, сколь глубоко и крепко укоренилась христи¬анская имперская идея на Святой Руси.
В суровые годины испытаний и смут, в эпохи бурные и мятеж¬ные, которыми столь богата отечественная история, это учение о симфонии властей становилось для российского государственного корабля надежным кормилом и прочной опорой. Вплоть до страшной духовной катастрофы, постигшей наш народ вслед за бого¬борческими революциями 1917 года, один из основных законов Державы прямо и недвусмысленно гласил: "Император, яко Хрис¬тианский Государь, есть верховный защитник и хранитель догма¬тов господствующей веры, блюститель правоверия и всякого в Церкви Святой благочиния..."8)
Полно и ясно раскрыл мистический смысл Русского Самодер¬жавия и российской имперской государственности великий молит¬венник и чудотворец, святой праведный отец Иоанн Кронштадт¬ский. Он поучал: "Создав человека на земле как царя всех тварей земных, Царь Творец поставил затем царей разным народам, и почтил их державою Своею и владычеством над племенами — пра¬вом управления и суда над ними. Пророк Даниил говорит: "Владе¬ет Вышний Царством человеческим и дает его, кому хочет" (Дан. 4:29). Премудрый Соломон возвещает всем царям: "Дана есть от Господа держава вам и сила от Вышняго" (Прем. 6:3). В ознамено¬вание этого дара и силы Божией, даруемой царям от Господа, еще в Ветхом Завете Сам Господь установил священный обряд помаза¬ния Царей на царство... Этот священный обряд перешел и к хрис¬тианским царям России. Через него сообщается им необходимо нужный дар особенной мудрости и силы Божией...
Умолкните же вы, мечтательные конституционалисты и парла-ментаристы! Отойди от меня, сатана, ты мне соблазн... От Госпо¬да подается власть, сила, мужество и мудрость царю управлять своими подданными. Но да приближатся к престолу достойные помощники, имеющие правую совесть и страх Божий, и да бежат от престола все, в коих совесть сожжена, в коих нет совета право¬го, мудрого и благонамеренного...
Бедное Отечество, когда-то ты будешь благоденствовать? Толь¬ко тогда, когда будешь держаться всем сердцем Бога, Церкви, люб¬ви к Царю и Отечеству, чистоты нравов... И чем бы мы стали, Рос¬сияне, без царя? Враги наши скоро постарались бы уничтожить и самое имя России, так как Носитель и Хранитель России после Бога есть Государь России, Царь Самодержавный, без него Россия — не Россия!"
* * *
ДУХОМ И СВЕТОМ соборности была пронизана на протяже¬нии долгих столетий вся жизнь русского народа и российского го¬сударства. При том именно церковные соборы, первый из кото¬рых состоялся вскоре после крещения Руси (в 1105 году) при Яроелаве I, стали главными хранителями древней духовной мудрости и благочестия. Почти три десятка поместных соборов устрояли и правили нравственно-религиозную жизнь России в течение пяти веков, прежде, чем по велению Иоанна Грозного был созван пер-вый земский собор. Казалось, что церковная соборность уже на¬всегда легла краеугольным камнем в основание земного созида¬ния Святой Руси во всех ее конкретно-исторических формах, будь то Великое княжество Киевское или Владимирское, Московское Царство или Российская Империя.
Но, увы! — история распорядилась иначе. Великий преобразо¬ватель русского бытия, крутой, страстный и мятежный государь Петр Великий не остановился перед тем, чтобы прервать сию бла¬годатную традицию. Церковная реформа Петра стала отправной точкой многих пагубных процессов, завершившихся двумя столе¬тиями позже крахом тысячелетнего русского православного госу¬дарства.
Реформа эта была задумана и осуществлена как сознательный разрыв многовекового исторического преемства духовных основ русской жизни и ключевых архетипов русского национально-ре¬лигиозного самосознания. "Петр сам хотел разрыва, — справедли¬во замечает протоиерей Георгий Флоровский в своем известном исследовании "Пути русского богословия". ~~ У него была психо¬логия революционера. Он хотел, чтоб все обновилось и перемени¬лось, — до неузнаваемости. Он сам привык и других приучал ду¬мать о настоящем всегда в пртивопоставлении прошлому. Он со-здавал и воспитывал психологию переворота. Именно с Петра и начинается великий и подлинный русский раскол... Происходит некая поляризация душевного бытия России. Русская душа раздва¬ивается в напряжении между двумя средоточиями жизни, церков-ным и мирским. Петровская реформа означала сдвиг и даже над¬рыв в душевных глубинах...
Изменяется самочувствие и самоопределение власти. Государ¬ственная власть самоутверждается в своем самодовлении... И во имя своего первенства не только требует от Церкви повиновения и подчинения, но и стремится как-то вобрать и включить Церковь внутрь себя, ввести ее в состав государственного строя и порядка. Государство отрицает независимость церковных прав и полно¬мочий. Государство утверждает себя самое, как единственный, бе¬зусловный и всеобъемлющий источник всякого законодательства, всякой деятельности или творчества.
Все должно стать и быть государственным, и только государ¬ственное попускается и допускается впредь. У Церкви не остается и не оставляется самостоятельного и независимого круга дел, -ибо государство все дела считает своими. И всего менее у Церкви остается власть, ибо государство чувствует и считает себя абсо¬лютным".9)
Такое "полицейское", тоталитарное мировоззрение появилось, конечно, не сразу и не вдруг. Исторические его корни лежат в эпо¬хе Реформации, когда "обмирщение" сознания достигло на Западе критической величины. В результате и у части российского правя¬щего класса, заразившегося модной западной болезнью, потуск¬нело и выветрилось мистическое чувство церковности как благо¬датного духовного единства, понятие о Церкви как о Богочелове-ческом организме, о врачевнице душевной, целительные Таинства которой лечат сердечные язвы и греховные раны падшего и оск¬верненного нечистыми страстями естества.
Мало-помалу множилось число "просвещенных" вольнодумцев, привыкших, на свою беду, видеть в Церкви лишь одно из обще¬ственных учреждений, которое занято рутинной "организацией" нравственной и религиозной жизни народа. С такой точки зрения, совершенно недоступным для понимания "рационалистов" стало благодатное качество соборности, примитивно сведенное ими к убогой и ущербной "коллегиальности". К сожалению, именно этот взгляд на церковно-государственные отношения был положен в основу политики Петра и торжественно провозглашен в "Духов¬ном Регламенте", который, по замыслу царя, должен был стать главным руководством к церковной реформе, но стал, на деле, про¬граммой и манифестом еретической протестантской Реформации
в России.
Написанный сподвижником Петра, главой Ученой дружины" Феофаном Прокоповичем, "Регламент", по сути, содержал требо¬вание принять новое, нецерковное мировоззрение. В нем много желчи, обличений и критики, это книга едкая и злая. В ней чув¬ствуется болезненная страсть к разрыву с прошлым, которое стало для автора чужим, далеким и непонятным. "Не только отвалить от старого берега, но еще и сломать самый берег за собою, чтобы кто другой не надумал вернуться"...10)
"Регламент" был составлен так, дабы искоренить все самостоя¬тельные начала в жизни Церкви, в делах церковного самоуправле¬ния. Феофан сочинил его для "коллегии", или "консистории" — по типу тех, что учреждались с целью государственного управления церковными делами в тоталитарных протестантских странах. Не случайно, объясняя, "что есть Духовный Коллегиум", Прокопович ни разу не ссылается ни на примеры церковного предания, ни на
Номоканон. Наоборот, необходимость введения "коллегиального" начала в церковное управление автор пытается доказать довода¬ми исключительно государственной безопасности.
"Велико и сие, — гласит документ, — что при соборном правле¬нии (так Прокопович по старой привычке называет столь любез¬ную ему "коллегиальность" —митр. Иоанн) отечество будет безо¬пасно от мятежей и смущения, каковые происходят от наличия еди¬ного правителя духовного (т.е. патриарха — митр. Иоанн). Ибо простой народ не различает власть духовную от самодержавной, но удивленный великою честию высочайшего пастыря, помышля¬ет, что таковой правитель есть второй Государь, равный самодер¬жцу, а то и больший его, и что духовный чин есть другое и лучшее государство". Стоит ли говорить, сколь беспочвенно и несостоя¬тельно подобное "доказательство" необходимости упразднения патриаршего престола и поместных соборов в свете многовековой истории православной государственности — от равноапостольно¬го римского императора Константина Великого и до "тишайшего" русского царя Алексея Михайловича?!
Но и это еще не все. "Регламент" практически не скрывает, что одной из главных задач его является дискредитация православно¬го духовенства, слишком "высокое мнение" о котором в народе представляется вредным и опасным. Нужно, считает Прокопович, чтобы не было на них "лишней светлости", которая мешает вполне выявить безусловное подчинение духовенства светской власти. "Когда увидит народ, — говорится в "Регламенте", — что церков¬ное управление монаршим указом и сенатским приговором уста¬новлено есть, то и паче пребудет в кротости своей, и весьма отло¬жит надежду иметь помощь к бунтам своим от чина духовного..." Нелепость такой "аргументации" столь очевидна, что даже не тре¬бует опровержения.
Тем не менее подобное мировоззрение было положено в основу государственной политики с самого начала царствования "вели¬кого преобразователя". Уже в 1701 году Петр возобновил деятель¬ность Монастырского приказа — органа государственного надзо¬ра за церковными делами и заодно отобрал у Церкви монастырс¬кие и архиерейские имущества. Духовенство оказалось лишенным средств даже для приобретения книг и устройства школ с целью образования и просвещения русского народа.
Дальше дело пошло еще круче. Патриаршество было упраздне¬но, и, более того, исконные формы выражения народом своего ре¬лигиозного чувства были объявлены суеверием. В указе на имя Святейшего Синода от 22 февраля 1722 года предписывалось запретить вынос чтимых икон: "Чтоб в Москве и городах из монасты-рей и церквей ни с какими образами к местным жителям в домы отнюдь не ходить... А кто будет ходить, тех брать".1) Через месяц вышел новый указ, в котором воспрещалось устроение часовен на торжищах и перекрестках, в селах и других местах и совершение в них богослужений. "Часовен отныне в показанных местах не стро¬ить, — гласил указ, — и построенные деревянные разбирать, а каменные употребить на иные потребы".* Вскоре постановления против обрядности, крестных ходов, хождения с образами, доро¬гих окладов на иконах, богоявленской воды и тому подобных "су¬еверий" посыпались, как горох из дырявого мешка.
Однако еще пагубнее для русского сердца оказались мероприя¬тия Петра, направленные на реформирование монастырей, от века бывших светочами духовного просвещения, твердынями правове¬рия и осознанного, глубокого благочестия.
Согласно святоотеческому преданию, "как ангелы являются светом для иноков, так иноки являются светом для мирян". Это церковное учение нашло свое наиболее полное воплощение во всех сторонах государственной и общественной жизни допетровской Руси. Но не так смотрел на монашество сам Петр. Воздавая по¬хвалу первоначальным монастырям глубокой древности за их тру¬долюбие, он в упомянутом указе говорит, что лет через сто "от на¬чала сего чина" монахи стали ленивыми, развращенными и туне-ядцами. Здесь резко осуждается умножение монастырей в Константинополе и ближайших к нему местах, что будто бы яви¬лось причиной поразительной малочисленности воинов, которые так нужны были при осаде греческой столицы врагами. "Сия ган¬грена, — говорится в указе, — зело было и у нас распространять¬ся начала". По воззрениям Петра, монахи не стоят на высоте сво¬его призвания, едят даровой хлеб, и никакой прибыли от этого об¬ществу нет. Поэтому царь требовал, чтобы в русских монастырях создавались благотворительные учреждения для престарелых сол¬дат и семинарии, откуда образованные воспитанники, ищущие мо¬нашества или архиерейства, могли бы постригаться по достиже¬нии ими 30-летнего возраста.
* Boт где оказываются корни подлой большевистской манеры устраивать в осквер-ненных храмах "общественно полезные" производства и учреждения!
А незадолго до смерти государь из¬дал указ, чтобы московские монастыри: Чудов, Вознесенский и Новодевичий — были предназначены для больных, старых и увеч¬ных; Прервинский — для школы, Андреевский — для подкинутых младенцев. Вообще при Петре число монахов было очень ограничено, иноки были стеснены особыми правилами, а самые обители были по преимуществу обращены в богадельни.
Впрочем, рассуждая о Петре Великом, его деятельности и его эпохе, важно не впасть в одну из двух крайностей, традиционно свойственных отечественной историографии. Так, неуемные почи¬татели Петра, безудержно идеализируя как его самого, так и все, что он делал, - отстаивают то убеждение, что без великих реформ допетровская Русь безнадежно отстала бы от "просвещенной" и "ци¬вилизованной" Европы. Это, конечно, не так. Но, с другой сторо¬ны, попытки представить "великого преобразователя" в образе демоническом, как едва ли не сознательного врага русского благо¬честия, тоже грешат искажениями и натяжками.
В личности Петра очень странным и прихотливым образом тес¬но сплелись качества весьма различные, порой прямо противопо¬ложные. Такой же была и его внешняя деятельность. Не будем за¬бывать, что многие духовные авторитеты эпохи — будь то место¬блюститель патриаршего престола Стефан Яворский или святой чудотворец Митрофан Воронежский — активно поддерживали по¬литические мероприятия государя, направленные на ускоренное державное развитие России, но столь же активно и резко обличали ею вредоносный модернизм в области духовной, религиозно-нрав¬ственной.*
Пора признать, что для здравого понимания русской истории очень важно отрешиться от дурной привычки делить всех истори¬ческих персонажей на "хороших" и "плохих", "наших" и "чужих", в соответствии со своими сегодняшними вкусами, пристрастиями и идеологическими ориентирами. "Не судите, да не судимы буде¬те", — гласит Священное Писание. Порицанию и осуждению под¬лежит не человек, искупленный бесценною кровью Спасителя, но грех, страсть — толкающая его порой на поступки безумные и па¬губные...
Как бы то ни было, весь XVIII век в русской душе шла тяжелая и изнурительная борьба с разорительным воздействием непроду¬манных петровских "новаций". Во время "онемеченного" правле¬ния императрицы Анны Иоанновны, например, этот вопрос стал особенно остро. Проповедник при Елизавете, Амвросий Юшкевич так вспоминал о том периоде: "На благочестие и веру нашу право¬славную наступили, но таким образом, будто они не веру, но весь¬ма вредительское христианству суеверие искореняют. О, коль мно¬гое множество под таким предлогом людей духовных истребили, монахов порасстригли и перемучали! Спроси ж — за что? Больше ответа не услышишь, кроме того: суевер, ханжа, лицемер, ни к чему не годный. Сие же все делали с такою хитростию и умыслом, что¬бы вовсе в России истребити священство православное и завесть свою новомышленную беспоповщину".
Бывали, конечно, и тогда светлые времена. Так, глубоким лич¬ным благочестием отличалась государыня Елизавета Петровна, дочь Петра Великого. Ревностным христианином был и импера¬тор Павел I, убитый на исходе пятого года своего правления в ре¬зультате придворного масонского заговора. Но только со второй половины царствования Александра I начался процесс нейтрали¬зации наиболее вредоносных следствий "просвещения" русского "высшего общества". И все же оправиться от нанесенного ей удара Россия уже так и не смогла...
ИМПЕРИЯ И ЗЕМСТВО
СТРОГО ГОВОРЯ, "эпоха земских соборов" заняла на Руси все¬го полтора столетия. Первый земский собор, созванный царем Иоанном "на двадцатом году возраста своего", т.е. в 1550 году, от¬деляют от последнего, который созвал Петр Великий для суда над царевной Софьей в 1689 году, лишь 139 лет — срок, по меркам ты¬сячелетней российской истории, не такой уж большой. И тем не ме¬нее было бы непростительной ошибкой считать, что именно этими жесткими временными рамками ограничивается жизнь русской со¬борности. Являясь одним из основополагающих свойств нашего национального бытия, она — в разных формах, различными путя-ми и с разной степенью интенсивности — определяла его течение неотступно на протяжении всей истории Руси, с момента крещения в днепровском потоке и до наших дней.
* Святитель Митрофан, епископ Воронежский, был особенно близок с царем в его молодые годы. Именно в Воронеже Петр возвел верфи для постройки русского флота. В этом деле святитель неоднократно помогал царю денежно, заботился о трудив¬шихся на верфи рабочих. Он ободрял Петра после тяжкою нарвского поражения, объяснял в проповедях пастве необходимость реформ. Помогал святитель и ученым иностранцам, приезжавшим в Россию по вызову царя, но в то же время строго пред¬упреждал народ против тесного общения с ними из-за порчи нравов, которую они несли.
Видя недопустимую вольность государя в вопросах религиозных, святой старец не останавливался и перед резкими обличениями вредных новшеств. Однажды, в 1700 году, Петр пригласил его к себе во дворец. Святитель пришел пешком, но увидев, что перед входом расставлены античные статуи языческих богов, отказался войти и без промедления вернулся домой. Узнав об этом, царь вспылил и в припадке ярости по-слал Мигрофану вестника с приказом готовиться за ослушание к смерти.
"Мне бо еже жити, Христос, и еже умрети, приобретение," спокойно ответил святитель посланному словами апостола Павла. В тот же день он приказал ударить в колокол ко всенощному бдению, дабы достойно подготовиться к смерти.
Узнав об этом, царь, раскаявшись, приказал убрать статуи и успокоить святителя, который на другой же день пришел во дворец. Зная крутой нрав царя, можно представить, каким авторитетом должен был пользоваться в его глазах святитель Митрофан.
Последний раз их встреча состоялась 2 февраля 1702 года. В следующем году епископ занемог и, чувствуя приближение кончины, 2 августа принял схиму с именем Макария. Узнав, что блаженный старец болен, Петр выехал в Воронеж. Прибыл он в город в самый день кончины святителя, 23 ноября 1703 года, и застал его уже отхо-дящим ко Господу. Сохранилось предание, что царь плакал и любызал руки больного, оставаясь при нем неотлучно до самой кончины. Петр сам нес гроб до могилы, а затем сказал окружающим: "Не осталось более у меня такого святого старца!"
Весьма поучительно, что архитектору Швецову, который впоследствии написал икону святителя Мигрофана после бывшего ему видения, святитель, явившись повторно, велел молиться об упокоении души Императора Петра Великого...12'
Расцвет земских соборов, их "золотой век" приходится, как мы уже видели, на время царствования Михаила Феодоровича Романо¬ва. Со второй половины XVII столетия их деятельность начинает постепенно затухать. Собор 1653 года, принявший историческое решение о воссоединении Малороссии (Украины) с Россией, явил¬ся, по мнению некоторых ученых, последним земским собором, где были полнокровно представлены все сословия государства, где об¬суждались вопросы поистине общегосударственной важности.
Впрочем, и после него проходили соборы, но их принято назы¬вать "неполными". Они обсуждали разного рода частные вопро¬сы, и представлены на них были депутаты от заинтересованных сословий. Общее же число земских соборов, заседавших на Руси, превышает три десятка, и лишь эпоха обвальных петровских ре¬форм окончательно подвела черту под их законотворческой дея¬тельностью. Сам Петр, между прочим, был избран на царство имен¬но собором, который в 1682 году возвел на престол сперва его -десятилетнего отрока, а затем, через месяц, — его шестнадцати¬летнего брата Иоанна.*
О причинах упадка соборного управления в российской исто¬рической науке не сложилось единого мнения. Одни ученые (на¬пример, Б.Н.Чичерин или С.М.Соловьев) полагали, что земские соборы к концу XVII — начала XVIII века просто изжили себя как государственный институт, оправданный, целесообразный и жиз¬неспособный лишь в годину смут и державных нестроений. Это верно лишь отчасти, хотя пик соборной активности в России дей¬ствительно приходится на время боярских междоусобиц, и заняты соборы, в основном, ликвидацией их тяжких последствий.
Уже о первом земском соборе летописец говорит: "Видя госу¬дарство в великой тоске и печали от насилия сильных и от неправ¬ды, умыслил Иоанн, впоследствии Грозный, смирить всех в лю¬бовь. Посоветовавшись с митрополитом, как бы уничтожить кра-молы, разорить неправды, утолить вражду, приказал он собрать свое государство из городов всякого чина". Это, казалось бы, под¬тверждает мнение, что соборы родились именно и исключительно как орудие всенародной борьбы со смутой.
Но все же их роль этим далеко не исчерпывалась. Нельзя забы¬вать, что эпоха земских соборов есть одновременно эпоха напря¬женного державного строительства на Руси, эпоха ее активного геополитического становления, в результате которого Великое княжество Московское из татарского данника превратилось в круп¬нейшую империю мира. И в том, что это произошло, несмотря на все препятствия и противодействия, — заслуга земских соборов ве¬лика и несомненна.
Другие историки (такие, как К.С.Аксаков) утверждали, что зем¬ские соборы стали уникальным по своей эффективности инстру¬ментом становления общенационального нравственно-религиозно¬го единства, важнейшим орудием его защиты и гарантом тесной связи Верховной власти с народом, гарантом того, что важнейшие народные нужды станут одновременно и важнейшими приорите¬тами государственной политики, главными заветами Русского Пра¬вославного Царя. В соответствии с такой точкой зрения, ликвида¬ция Петром этой самобытной государственной структуры знаме¬новала собой разрыв с живой народной традицией, отход от исконного "русского пути развития" и ставила московское само¬державие на путь превращения в "петербургский абсолютизм", выстроенный по чуждому, западноевропейскому образцу.
В такой точке зрения, несомненно, много правды. И все же пред¬ставляется, что истина находится где-то посередине.
С одной стороны, соборы, сыгравшие решающую роль в бур¬ных событиях XVII столетия, стали для Российской Империи слишком медлительными и неповоротливыми. Московская старина, дышавшая в них, любила последовательность и постепенность, плохо сочетаясь с возросшим темпом жизни, быстро и неожидан¬но ставившей перед русской государственной властью все новые и новые задачи. Кроме того, в условиях стабильной государствен¬ности потребность в соборном разрешении многих проблем про¬сто-напросто отпала, ибо "в рабочем порядке" обычного делопро-изводства они решались и скорее, и проще.
Но с другой стороны, все эти недостатки относились лишь к внешней, организационной форме земских соборов в том виде, в каком она сложилась за время их активной деятельности. Они ни в коей мере не затрагивали благотворную сущность христианской соборности, не касались ее духовного, мистического основания. Русское народное представительство, столь ярко и действенно явив¬шее себя под покровом благодатного соборного начала, нужда¬лось, возможно, в некоторых внешних исправлениях и поправках. Но его полное упразднение стало одной из тех роковых ошибок, которые предопределили беспрецедентную трагичность русской истории, распад российской православной государственности и нашу нынешнюю разруху...
Надо, однако, ясно понимать, что упразднение земских собо¬ров как таковых вовсе не оборвало саму соборную традицию на¬родной жизни. В зависимости от исторических обстоятельств мо¬жет исчезнуть тот или иной государственный институт, но никаки¬ми силами нельзя изменить многовековое преемство исторического бытия многомиллионного народа, основополагающие принципы его общественной самоорганизации. Пусть земские соборы исчез¬ли, но соборный идеал, укорененный в глубинах нравственно-ре¬лигиозной жизни Руси, остался.
Остался как единственный способ достичь извечной цели стрем¬лений русского человека — "смирить всех в любовь". Или, гово¬ря научным слогом известного русского мыслителя-славянофила А. С. Хомякова, достичь "единства в многообразии", гармонично соединяющего все культурное, национальное и бытовое многоцве-тие Империи вокруг общего духовного стержня, придающего че¬ловеческой жизни вечный, непреходящий смысл.
* Иоанн V Алексеевич, сын царя Алексея Михайловича и его первой жены, Милославской, был ребенком слабым и болезненным: страдал цингою и плохо видел. Именно он был законным наследником престола после смерти Феодора Алексеевича (1682 г.), но боярская партия Нарышкиных обошла его и провозгласила царем мало-летнего Петра. Тут, однако, взбунтовались стрельцы, и во избежание новой смуты собор решил венчать на царство как Иоанна, так и Петра. 25 июня 1682 года оба малолетних монарха были торжественно коронованы в Кремле, а 29 января 1696 года двадцативосьмилетний Иоанн скоропостижно скончался, оставив державу в руках своего младшего брата.
Соборность, как идеал русского державного бытия и как (в боль¬шей или меньшей степени) неустранимый факт реальной жизни народа, диктовала условия даже такому радикальному реформа¬тору, каким был Петр Великий. Государь, который, говоря слова¬ми Пушкина, "уздой железной Россию вздернул на дыбы", хотя и находился под мощным влиянием европейской культуры, но так и не смог (да хотел ли?) до конца порвать с традиционной основой самоорганизации российского общества.
Будучи по широте натуры и образу чувств подлинно русским человеком, Петр не мог не видеть положительных сторон собор¬ного строя и понимал силу его благотворного влияния на систему государственного управления Империей. Но, увы! — европейское умственное иго привело к тому, что преобразователь России по¬пытался по образцу "просвещенной" Европы заменить соборность коллегиальностью. Мы уже указывали на то, сколь тяжелыми ста¬ли последствия такой неравноценной замены в церковной облас¬ти. Нечто подобное произошло и в области гражданской, светс¬кой, государственной.
При некотором внешнем сходстве внутреннее различие двух этих форм общественной самоорганизации разительно и неустранимо. Если соборность предполагает в качестве своей необходимой ос¬новы наличие органической общности мировоззрения (т.е. цель соборов есть всеобщее — непременно всеобщее — примирение и объединение в рамках некоторой высшей идеи), то коллегиальность являет собой простое "механическое", внешнее сотрудничество.
Если соборность предусматривает нравственную цельность и монолитность соборян, которая одна лишь делает возможным до¬верие нации к самодержавному монарху, ощущение гражданского долга как религиозного переживания, мистического призвания, — то коллегиальность, напротив, представляет собой систему тоталь¬ного недоверия. В основе такой рационалистической системы ле¬жит убеждение в том, что все люди по природе своей недобросове¬стны и лишь взаимный контроль членов коллегии друг над другом позволяет избежать печальных следствий людских пороков и стра¬стей.
В области государственного управления, да и не только в ней, существуют, конечно, вопросы, решение которых лучше всего обес¬печивается коллегиальным путем. Вряд ли следует огульно отри¬цать целесообразность коллегий как одного из инструментов го-сударственной власти. И все же надо ясно видеть, сколь ограниче¬ны возможности коллегиального принципа там, где ситуация требует не рутинной, механической работы, но душевного труда, сердечной зрелости и духовного разумения жизненных коллизий...
Петр Великий не оставил своим преемникам сколь-либо строй¬ной системы державного обустройства земли Русской. Разрушено было более, чем создано, тем паче, что многочисленные новации "царя-плотника" далеко не всегда оказывались жизнеспособными, часто умирая, едва успев родиться. Среди наиболее явных недостатков государственного управления Российской Империи выде¬лялось отсутствие института, аналогичного земскому собору, ин¬струмента, который помогал бы самодержцу ощутить острейшие народные нужды, "из первых рук" узнать о том, что тревожит его многочисленных и разнообразных подданных.
Сей невосполнимый пробел явственно обнаружился сразу пос¬ле смерти "великого преобразователя" — с 1725 года и едва ли не до конца XVIII века одна за другой предпринимались безуспеш¬ные попытки разработать и принять новое Уложение, новый Ос¬новной Закон государства, который мог бы заменить "устаревшее" Соборное Уложение 1649 года. С этой целью неоднократно пыта¬лись созвать представительную комиссию, в которой были бы от¬ражены интересы всех сословий.
Однако чиновничьи бюрократические методы всякий раз при¬водили к тому, что собрать требуемое число делегатов никак не удавалось, а если, наконец, это все же получалось, то очередной дворцовый переворот сводил на нет все предыдущие труды. Выбо¬ры новых делегатов на местах проводили спустя рукава, уже выб¬ранных посылали в столицу неохотно — и в результате ни одна комиссия даже не приступила к работе.
Так продолжалось до тех пор, пока внутриполитическое поло¬жение России не стабилизировалось при Екатерине Великой, ко¬торая не замедлила воспользоваться этой передышкой, дабы в оче¬редной раз попытаться восстановить разрушенную связь между царским престолом и широкими народными массами. За время царствования сей государыни произошли два события, которые несли на себе несомненный отсвет идеи соборного народного пред¬ставительства: созыв Уложенной комиссии и реформа местного са¬моуправления.
14 декабря 1766 года императрица издала манифест, которым призвала представителей различных сословий "не только для того, чтобы от них выслушать нужды и недостатки каждого места, но допущены они быть имеют в комиссию, которой Мы дадим наказ для заготовления проекта нового Уложения". И действительно, в отличие от предыдущих комиссий, остававшихся, несмотря на все старания их организаторов, только на бумаге, — эта была собрана и приступила к работе.
В ее деятельности приняли участие 564 депутата: 28 от прави¬тельства, 161 от дворянства, 208 от горожан (из них 173 представ¬ляли купечество), 54 от казаков, 79 от государственных крестьян и 34 от иноверцев. Единственным сословием, не допущенным к ра¬боте комиссии, стало крепостное крестьянство, ибо предполагалось, что интересы своих крестьян смогут достаточно полно пред¬ставить помещики, кровно заинтересованные в том, дабы их кор¬мильцы не оскудели и не разорили своих хозяев*.
Таким образом, можно вполне обоснованно утверждать, что и по составу, и по задачам комиссия, созванная Екатериной II, явля¬лась почти полной копией земского собора. Но были у них и весь¬ма существенные различия.
* Обратите внимание: никакого ущемления прав ни по национальному, ни по вероисповедному признаку! Иноверцы участвовали в работе комиссии совершенно наравне с русскими православными делегатами. И это никому не мешало, ибо стерж-невая, фундаментальная роль традиционных русских святынь в деле державного стро-ительства была очевидна для всех. Иноверческие делегаты прекрасно понимали, что их единоплеменники, соединив свою историческую судьбу с Россией, будут процветать лишь в том случае, если будет силен, един и жизнеспособен державный хозяин Российской Империи — русский православный народ. Нам бы сейчас поболь¬ше такого понимания!
В первую очередь это касается степени участия представителей духовенства в решении важнейших вопро¬сов обустройства страны.Если ранее на соборах были широко пред¬ставлены как епископат, так и рядовое духовенство, равно белое и черное, — то теперь единственным представителем Церкви в ко¬миссии оказался митрополит Димитрий (Сеченов), защищавший интересы Святейшего Синода.
Открытие заседаний состоялось 31 июня 1767 года. Полтора года делегаты поработали более или менее продуктивно, но 18 де¬кабря 1768 года, по случаю начавшейся войны с Турцией, комис¬сия была временно распущена. Больше в полном составе она так никогда и не собралась. Отдельные ее комитеты работали, одна¬ко, и далее, вплоть до 1774 или 1775 года. Несмотря на то, что свою основную задачу комиссия так и не выполнила (новое Уложение, вопреки всем стараниям, не было составлено), работа ее принесла, по словам Екатерины, немалую пользу, ибо подала "свет и сведе¬ние о всей Империи, с кем дело имеем и о ком пещись должны".
Можно почти наверняка утверждать, что именно труды этой комиссии помогли Императрице осуществить конструктивную реформу местного самоуправления, в результате которой приме¬нительно к новым историческим условиям были восстановлены традиционные для Руси начала сословной и территориальной са-моорганизации. Здесь, как и во многих других случаях, свое новое воплощение (пусть неполное, частичное) нашла неистребимая рус¬ская жажда соборного единения, органично включающего в себя механизмы местного самоуправления как свидетельство полного доверия Государя своим верным подданным...
И все же, несмотря на очевидную необходимость, земский со¬бор на Руси в XVIII столетии так и не был созван. Такой печаль¬ный результат стал следствием целого ряда причин, характер ко¬торых в равной степени обуславливался и объективными, и субъек¬тивными особенностями развития России.
Одна из них — бурный процесс экономической и политической дифференциации российского общества, сопряженный с постепенным, но неуклонным разрушением той сословной организации, которая из века в век являлась становым хребтом русского государства.
Социальные реформы Петра и его последователей носили весь¬ма однобокий характер. Стремление сделать из дворянства глав¬ную опору престола привело к тому, что социальная политика пра¬вительства была направлена на освобождение дворян от всякой государственной повинности и дарование им многочисленных льгот и преимуществ. А это, в свою очередь, привело к тому, что равновесие сословных прав и обязанностей между крестьянством и дворянством (двумя основными сословиями Руси), которое дол¬гое время цементировало всю сословную пирамиду российского государства, придавая ей устойчивость и крепость, было грубо нарушено, а затем и вовсе упразднено.
В результате последовательных и целенаправленных реформ Анны Иоанновны, Елизаветы Петровны, Петра Феодоровича и Екатерины Алексеевны дворянство постепенно превратилось из служилого сословия, характерным признаком которого являлись жестко определенные обязанности перед государством, — в сосло¬вие привилегированное, главной особенностью которого стали ис¬ключительные права на владения землей и людьми. Немудрено, что такие перемены вызвали серьезное недовольство крестьян, ко¬торые были согласны безропотно переносить тяготы крепостного права лишь твердо зная, что государство обязывает их работать на помещиков именно потому, что помещики сами обязаны слу¬жить государству, т.е. одна повинность обуславливается и уравно¬вешивается другой.
Освобождая помещиков от служилой повинности, Верховная власть должна была ради соблюдения социальной справедливос¬ти освободить и крестьян из их крепостного состояния. Однако никаких шагов в этом направлении в течение всего XVIII столетия не предпринималось (исключение составил лишь император Па¬вел I), что порождало естественное недовольство крестьян, видев¬ших в этом явную несправедливость.13)
В результате катастрофически разрасталось отчуждение между двумя основными общественными сословиями, росла пропасть взаимного недоверия и непонимания, углублялись различия в куль¬туре, мировоззрении, быте и образе мыслей.
Автор знаменитой "Книги о скудости и богатстве", крестьянин И. Т. Посошков, отражая растущие противоречия между земледель¬цами и их хозяевами, еще в царствование Петра Великого писал: "Крестьянам помещики не вековые владельцы..., а прямой их вла¬делец Всероссийский Самодержец, а они владеют временно". В та¬ких условиях созыв земского собора, который, несомненно, принял бы к рассмотрению несправедливость сложившегося положения, был дворянству не нужен, да и невозможен, ибо Верховная власть, на заступничество которой уповал Посошков, сама не считала благо¬временным поднимать сей большой вопрос.
Итогом всему явился процесс расщепления единого соборного тела народа на две неравные части, каждая из которых мало-пома¬лу начинала жить собственной замкнутой жизнью. После оконча¬тельного закрепления за дворянством его привилег ированного ста¬туса не прошло и полутора столетий, как страшные последствия нарушения сословной справедливости завершились крахом Россий¬ской Империи, революцией и гражданской войной...
Другой причиной того, что соборный процесс в России на об¬щегосударственном уровне в XVIII веке был прерван, стала законо¬дательная неотрегулированность процессов престолонаследия, по¬рождавшая постоянную политическую нестабильность. В 1722 году Петр I издал указ, согласно которому царствующий император про¬извольно назначал себе наследника, которым мог стать всякий, кого он сочтет достойным сего высокого звания.
Петра можно понять — его конфликт с сыном (царевичем Алек¬сеем, ставшим самым серьезным политическим противником ре¬форматорского курса отца) закончился казнью законного наслед¬ника, обвиненного в государственной измене. Детские воспомина¬ния государя, ставшего в десятилетнем возрасте заложником дворцовой интриги, основанной на внутрисемейном конфликте сре¬ди царских родственников, тоже подталкивали его к тому, чтобы разорвать устоявшуюся традицию, согласно которой престол на¬следовался по прямой линии — старшим сыном почившего само-держца.
Но, по иронии судьбы, первой же жертвой нового порядка пре¬столонаследия стал сам Петр. Опасаясь заранее назначить наслед¬ника взамен казненному Алексею (а может, просто надеясь на дол¬гую жизнь и спокойную старость), царь, неожиданно простудив¬шийся и смертельно занемогший, — оставил Российскую империю без престолопреемника. Предание гласит, что, уже отходя в мир иной, государь успел лишь прошептать приближенным: "Оставьте все..." — и усоп.
Кому хотел передать Петр Великий бразды правления держа¬вой? Мы никогда не узнаем этой тайны. Несомненно, однако, что результатом такой непредусмотрительности стала жесточайшая борьба за власть, терзавшая придворные петербургские круги дол¬гие десятилетия подряд. В ходе этой борьбы многочисленные пре¬тенденты на престол наперебой стремились заручиться поддерж¬кой столичной гвардии, чехарда дворцовых переворотов отодви¬гала насущные государственные проблемы на второй план, а стремительные взлеты и неожиданные падения фаворитов привле¬кали гораздо больше внимания, нежели повседневные нужды ог-ромной империи. Само собой разумеется, что в подобных услови¬ях вряд ли могли родиться серьезные планы целенаправленного обустройства русского общества...
В XIX столетии характер сословной политики государства оп¬ределили два ключевых события, решающим образом повлиявших на взаимоотношения Верховной власти и высших общественных слоев России. Первое из этих событий — убийство в 1801 году им¬ператора Павла Петровича. Расследование выявило, что ядро за¬говора составляли представители наиболее привилегированной части дворянства — гвардейские офицеры. Второе событие — мя¬теж "декабристов" в 1825 году.14)
Суть этих событий была очевидна. Так же, как некогда переро¬дилось боярство, превратившись из главной державной опоры кня¬жеской власти, всецело способствовавшей "собиранию Земли Рус¬ской", в источник бесконечных местнических усобиц, жестоких смут и мятежных поползновений, угрожавших самому бытию российс¬кого государства, — так и дворянство к началу XIX века утратило понимание высшего, нравственно-религиозного смысла своего со¬словного служения.*
Представители сословия, добившегося в общественной иерар¬хии Российской Империи исключительных преимуществ и льют, забыли о тех обязанностях, с которыми эти льготы сопряжены, и устремились к завоеванию новых, мнимых "прав" — главным об¬разом права решающим образом определять государственную по¬литику во всех важнейших областях действия Верховной власти. Иначе говоря, дворянство перестало быть надежной опорой пре¬стола.
Излишне говорить, что смириться с таким положением не мог ни один русский государь. Несмотря на все искажения, сопряжен¬ные с нарушением соборной организации русского общества, Им¬ператоры Всероссийские оставались все же олицетворением влас¬ти Божией, а значит — нелицеприятной, надсословной, бесприст-растной и равно внимательной к нуждам всех своих подданных. Так же, как Цари Московские ни при каких обстоятельствах не соглашались стать царями "боярскими", венценосные вожди Рос¬сийской Империи не собирались становиться "дворянскими" им¬ператорами.
В реальной политической жизни это означало, что необходимо было быстро найти (или воспитать) другую силу, которая наруши¬ла бы дворянскую монополию на участие в государственном уп¬равлении и создала бы дополнительную опору Верховной власти в ее стремлении остаться выразительницей общенародных нужд.
Говоря языком современной политической аналитики, перед Верховной властью со всей остротой встал вопрос о необходимос¬ти замены общественной элиты, сформировавшейся в результате петровских реформ. И несмотря на то, что вслух это никогда не произносилось, суть дела выглядела именно так.
Вообще многовековая история российской элиты, издавна со¬знававшей главной целью своего социального служения создание и сохранение мощного независимого государства, которое могло бы обеспечить народу наилучшие условия для "тихого и немятеж¬ного жития во всяком благочестии и чистоте", — изобилует суро¬выми испытаниями и драматическими поворотами. Не раз и не два неумолимая логика исторического развития приводила к тому, что исчерпавшие свой "конструктивный ресурс" элитарные сословные группировки покидали российскую политическую сцену, уступая место более энергичным, деятельным и благонамеренным преем¬никам.
Так, Киевская Русь, стоявшая в годы своего расцвета вровень с императорской Византией, цвела и крепла "под рукой" воинствен¬ного и отважного рода Рюриковичей. Многочисленные местные князья с верными дружинами, в нужный момент объединявшиеся вокруг старшего сородича, составляли "правящий класс" страны, обеспечивая равно ее экономическое процветание и политическую стабильность. Но с течением времени родственная связь ослабела, а властолюбивые соблазны "самостийности" стали слишком силь¬ными: сознание общей ответственности за судьбу державы угасло, и в XII-XIII веках под ударами внешних врагов и внутренних усо¬биц Русь распалась на уделы, угодившие под верховную власть великого монгольского хана.
* С точки зрения социальной аналитики, каждая из важнейших общественных функций имеет своих "социальных носителей" — группу людей, профессионально ответственных за обеспечение эффективности идеологического, экономического или политического управления обществом и государством. Когда эти люди, которых в современной политологии принято называть собирательным термином "элита" (от французского "elite" — лучшие, отборные), по своим личным, деловым и нравствен¬ным качествам способны стать выразителями высших общенациональных идеалов — общество развивается стабильно, всесторонне и быстро. Если же они профессио-нально непригодны или морально нечистоплотны, воспринимая свое высокое положение в пирамиде социальной иерархии лишь как возможность "покормиться" за счет народа, урвать себе от общественного пирога кусок побольше да пожирнее — государство неизбежно скатывается в пропасть смуты и хаоса.
Исправить положение, вернуть народу независимость и един¬ство прежняя выродившаяся элита оказалась неспособной. Про¬цесс государственного и национального возрождения, знаменос¬цем которого стал московский князь, возглавила новая социальная группа — боярство. Не будучи отягощенными удельными княжес-кими предрассудками, бояре — высшие администраторы и круп¬ные землевладельцы — прекрасно понимали все преимущества соборного единства державы. Становление и рост могучего цент¬рализованного Московского Царства, сбросившего постылое иго Орды и совершившего мощный геополитический прорыв на вос¬ток — в бескрайние просторы Евразии, в значительной мере обес¬печивались энергией, политической волей, административными и военными талантами русского боярства.
Но со временем и эта лидирующая сословная корпорация стала утрачивать свои лучшие качества. Уродливое явление "местниче¬ства", наглухо закрывшего путь наверх для способных, но неродо¬витых претендентов, подорвало ее жизненные интересы, лишив исторической перспективы. В результате местнические боярские распри, как прежде княжеские, едва не уничтожили Русь, ввергнув страну на рубеже XVI-XVII веков в кровавый водоворот смуты.
Ситуация властно требовала появления нового коллективного лидера нации, новой социальной структуры общества, новых ме¬ханизмов формирования национальной элиты. Ответом на эти тре¬бования стали крутые и суровые реформы Петра, которые подве¬ли окончательную черту под "боярской" эпохой Московского Цар¬ства, распахнув России двери в следующий, "имперский" период ее существования. В качестве главного носителя национальной идеи Российской Империи, начиная с XVIII столетия, выступает и но¬вая политическая сила — дворянство.
Надо сказать, что первоначальная концепция социального уст¬ройства имперской России была достаточно продуманной и строй¬ной. Лишенные старых местнических амбиций, дворяне беспрепят¬ственно выделяли из своих рядов лучших представителей на клю¬чевые государственные посты, сообразуясь в первую очередь с личными качествами претендентов, а не с родовыми заслугами i ами именитых предков. В результате государство вскоре получи¬ло в свое распоряжение весьма значительный "кадровый потенци¬ал" высококлассных чиновников и военачальников, дипломатов и администраторов, деятелей науки и культуры.
При этом своевременное обновление нового правящего класса обеспечивалось знаменитым петровским "Табелем о рангах", по¬зволявшем любому одаренному россиянину, проявившему свои способности на ниве служения Отечеству, получить как "личное" (для себя), так и "потомственное" (т.е. распространявшееся на всех его потомков) дворянство. Более того, какое-то время сохранялась даже некоторая социальная справедливость: любой дворянин был таким же "крепостным" у государства, как крестьянин у помещи¬ка. Его государственная служба, от которой нельзя было отказать¬ся, длилась с ранней юности и до седых волос, составляя своеоб-разную дворянскую "барщину".
Такое положение дел предопределило быстрый всплеск русской державной мощи. Российская Империя превратилась в сильнейшую мировую державу, самим фактом своего существования способ¬ствовавшую установлению на планете более или менее справедли¬вого баланса сил.
Однако спустя некоторое время внутренний механизм дворянс¬кой России начал давать все более и более серьезные сбои. Это и понудило верховную власть к новым реформам, в результате ко¬торых новая элита общества должна была быть сформирована на основании государственного чиновничества. Предполагалось, что новая бюрократия станет надежной опорой российскому трону, внеся свежую струю в высшие эшелоны власти и ограничив собой исключительность дворянских привилегий.
В первой половине XIX века-эта замена была практически за¬вершена. Стройная система разветвленных государственных учреж¬дений, созданная великим консерватором — государем Николаем I Павловичем, заступила место сумятицы и хаоса, царивших в деле государственного управления в "постпетровской" России. Но и та¬кая система наряду со всеми своими очевидными достоинствами имела не менее очевидные недостатки. Ее главной слабостью было то, что она по-прежнему не предусматривала ни земского собора, ни иного какого-либо соборного органа в структуре государствен¬ной власти. Царь находил достаточным и удобным общаться со своим народом посредством облеченных его высоким доверием чи¬новников. А в стране, которой "правят столоначальники" и где "даже урядник есть немножко Помазанник Божий", возможностей для возрождения русской соборной традиции, конечно, не остава¬лось...
Соскочив однажды с благодатной соборной колеи, российская государственность лишила себя единственного механизма, позво¬лявшего с безупречной точностью настраивать державный меха¬низм Империи. Попытки обрести в этой области некую равноцен¬ную замену приводили к бесконечным реорганизациям и перетряс¬кам. По существу, вся история послепетровской России (вплоть до наших дней) есть история длинной череды реформ, сменявших одна другую почти без перерыва и — увы! — без сколь-либо заметного успеха.
В этом ряду эпоха "великих реформ" Александра II отличается удивительным благородством замыслов и не менее удивительным отсутствием ожидаемых результатов. Впрочем, сие немудрено. Ре¬форматоры по старой привычке, прочно утвердившейся в руко¬водстве страны с "легкой" руки Петра Великого, решили преобра-зовывать "косную" российскую действительность по "просвещен¬ному" западноевропейскому образцу. Итоги оказались весьма плачевными: общественная стабильность была безвозвратно по¬дорвана, а долгожданные "свободы" явились в итоге лишь пита¬тельной средой для политического терроризма, одной из первых жертв которого стал сам августейший реформатор.
Бомбисты-народовольцы развернули настоящую охоту за "ко¬ронованным зверем". Год 1866,67,79,80 — одно за другим следова¬ли покушения на императора, виновного лишь в том, что он даро¬вал своим подданным права и свободы, о которых они ранее не могли и мечтать. Наконец, преступление все же совершилось, и цареубийство 1 марта 1881 года поставило страшную кровавую точку в деле "либерально-демократического" реформирования Российской Империи.
И все же даже в царствование Александра II Николаевича идея соборности нашла свое воплощение в двух важнейших событиях эпохи. Во-первых, была восстановлена нарушенная еще в прошлом столетии сословная справедливость. Крестьянство — самое мно¬гочисленное российское сословие — было наконец-то полностью освобождено от крепостной зависимости, поставлено в положение, позволявшее ему напрямую сноситься с Верховной властью, и урав¬нено в гражданских правах со всеми прочими сословиями страны. Во-вторых, несмотря ни на что, продолжалось развитие мест¬ного самоуправления. Учреждение выборных земских должностей стало косвенным признанием того очевидного факта, что чинов¬ничья бюрократия, при всех ее несомненных достоинствах, не способна в одиночестве выполнять роль державной опоры госу¬дарства и связующего звена между престолом и подданными Им¬ператора Всероссийского, Помазанника Божия, Русского Право¬славного Царя.
Но разрушительные последствия почти двухвекового рабского копирования западноевропейского политического устройства уже сказались на общественной организации Руси столь глубоко и силь¬но, что почти полностью парализовали благотворные следствия реформирования страны. Упадок дворянского сословия, утеряв¬шего понимание промыслительного характера своего державного служения, с одной стороны, и недостатки тоталитарной системы чиновничьей бюрократии, с другой, — привели к тому, что глав¬ной действующей силой в земских учреждениях стала удивитель¬ная по своей вульгарности помесь из обуржуазившихся дворян и разночинцев-интеллигентов.
Сила эта почти сразу же заявила о себе как об антимонархичес¬кой, антицерковной по своей направленности. С течением време¬ни земства все более и более политизировались и в итоге (как это случилось и с дворянством накануне декабристского мятежа) на¬чали откровенно претендовать на участие в государственном уп¬равлении, предполагая таким образом радикально способствовать европеизированию "отсталой" России.
Таким образом, хотя освобождение крестьян и создало необ¬ходимые предпосылки для восстановления земского собора в его прежнем "допетровском" качестве, — все же ни отмирающее дво¬рянство, ни мощная, но косная бюрократия, ни фрондирующее, оппозиционное земство не смогли подняться над своими узкогруп¬повыми интересами до осознания высших, общенациональных, всенародных целей русского бытия. Испорченный сословный ме¬ханизм России оказалось нечем заменить. Традиционная структура общества, разрушенная непродуманными реформами, не была преемственно заменена новой, пусть несословной, но столь же де¬ятельной и жизнеспособной. Кризис русской государственности стал несомненным фактом политической жизни страны.
Это хорошо понимал Государь Император Александр III Алек¬сандрович, вступивший на престол в 1881 году. Злодейское убие¬ние его отца произвело на нового Царя неизгладимое впечатле¬ние. Эпоха Александра III, знаменательная небывалым взлетом русской державной мощи, может быть названа, пользуясь выра¬жением Константина Леонтьева, эпохой "исправительной реакции". "Россию надо подморозить", — эти выразительные слова Победо¬носцева стали негласным лозунгом государственной власти. И действительно, главные усилия правительства того времени были на-правлены на то, чтобы исправить губительный крен в либерализм, столь явно обозначившийся в годы предыдущего царствования.
Однако усилия власти в этом направлении не могли ликвиди¬ровать всесторонний кризис русского сословного общества и рос¬сийской государственности, но лишь затормозили, "заморозили" его. Очередная попытка реанимировать отмирающее дворянство, превратив его путем наделения властными полномочиями (инсти¬тут земских начальников) в прочную опору Верховной власти и орудие для ее связи с народом, — не удалась. Тлен безверия и бе¬зответственности, либерализма и чужебесия лишил сословную пи¬рамиду Руси ее прежней крепости и жизнеспособности.
В качестве ключевой силы снова выдвинулась бюрократия.
Весьма показательно, что именно во время царствования Алек¬сандра III была предпринята неудачная попытка созыва земского собора. Душой этого предприятия стал известный славянофил И.С .Аксаков, а подготовительные документы разрабатывал один из лучших знатоков истории земских соборов П.Д.Голохвастов. Покровительство всему делу и его организацию на государствен¬ном уровне взял на себя тогдашний министр внутренних дел граф П.Н.Игнатьев.
Манифест о созыве собора планировалось обнародовать 6 мая 1882 года, в день Вознесения Христова (день рождения наследника Цесаревича Николая Александровича), совпадавший с двухсотой годовщиной отпускной грамоты, которой малолетний царь Петр Алексеевич распустил земский собор, избравший его на царство. Заседания же собора должны были открыться через год в Москве, в день Христова Воскресения, совпадая с датой начала торжествен¬ного венчания на царство нового императора Александра III.
Однако изо всех этих задумок ничего не вышло. Граф Игнатьев вел дело в глубокой тайне, о подготовке соответствующего мани¬феста не знал даже влиятельнейший в то время Обер-прокурор Св. Синода Победоносцев. Работавший у Игнатьева Голохвастов вско¬ре разочаровался в своем высоком покровителе. По его словам, министр внутренних дел был слишком осторожен, его замыслы не имели необходимой широты размаха, и это грозило свести все "не к великому Собору, а к соборишке, очень невинному с виду, но в действительности ужасно опасному" своей половинчатостью и не¬решительностью.
Напуганный такой перспективой Голохвастов посвятил в об¬стоятельства событий Победоносцева, который, вмешавшись, рас¬строил замыслы графа Игнатьева. Министру не удалось убедить императора в своей правоте, и вскоре он получил отставку. При этом Победоносцев, будучи "идейным" противником созыва в тех условиях земского собора, считал, что вследствие порчи нравов собор, если и соберется, то со временем неизбежно выродится в банальный европейский парламент.
"Древняя Русь, — говорил Обер-прокурор, — имела цельный состав, в простоте понятий, обычаев и государственных потребно¬стей не путаясь в заимствованных из чужой, иноземной жизни фор¬мах и учреждениях, не имела газет и журналов, не имела сложных вопросов и потребностей". Победоносцев не без основания пола¬гал, что само по себе никакое собрание не сможет гарантировать восстановления былого единства русского общества, что само пра¬вительство должно в первую очередь обрести твердую политичес¬кую волю, что благотворные мысли по переустройству русской жизни должны родиться в среде тех, кто по долгу службы призван к управлению российским государством.
Таким образом, разрабатывавшийся в высших чиновничьих сферах проект земского собора был похоронен силами другой час¬ти бюрократии, насколько здраво консервативной, настолько же, увы, творчески бесплодной...
ПОСЛЕДНИЕ НЕУДАЧИ
В ГОДЫ ЦАРСТВОВАНИЯ последнего Императора Всерос¬сийского Николая II Александровича идея созыва земского собо¬ра была весьма популярна. С одной стороны, ее пропагандирова¬ли славянофильствующие либералы, которые видели в таком со¬боре возможность получить российскую копию законодательного собрания парламентского типа. С другой стороны, ее активно под¬держивали консерваторы, ратовавшие за восстановление "тради¬ционных форм общения Царя и народа".
Создание Государственной Думы лишь подлило масла в огонь, не удовлетворив никого: ни левых, ни правых. Либералы и демок¬раты считали ее полномочия недостаточными, сетовали на "инт¬риги придворной камарильи", а на деле — рвались к власти, тре¬буя "ответственного министерства" и фактического устранения Самодержца из политической жизни страны. Черносотенцы и на¬ционалисты, в свою очередь, видели в Думе "рассадник революци¬онной заразы" и гнездо крамолы, которое необходимо уничтожить, дабы затем беспрепятственно приступить к масштабным рефор¬мам в "истинно русском духе".
"Опыты Государственной Думы первого и второго созыва, — отмечали представители монархических партий, — красноречиво подтверждают наше убеждение в том, что единство, крепость и процветание России возможны только в единении Самодержавно¬го Царя с русским народом без посредства и без расхищения царс¬кой и народной земской власти инородческо-космополитической бюрократией и Государственной Думой.
В необходимом для нас в настоящее время земском соборе дол¬жны быть соблюдены все его существенные исторические черты, т.е. созыв его на определенный срок для решения заранее объяв¬ленных населению важнейших вопросов, выдвинутых жизнью... Выбор представителей населения в Собор должен быть произве¬ден по свободному избранию сословно-бытовых групп, непремен¬но из своей среды и с числом депутатов, сообразно важности со¬словной группы в государственном отношении."15)
Формально правильная, эта схема имеет единственный, но не¬устранимый недостаток: на момент ее провозглашения русское общество уже достигло столь глубокого внутреннего разобщения — духовного, политического и бытового, что реали-зовать сей идеал на практике было просто-напросто невозможно!
Сам Николай II, пожалуй, как никто другой из его венценос¬ных предшественников, понимал жизненную необходимость вос¬становления соборного единства русской жизни. Хорошо зная ис¬торию, он прекрасно понимал, что ни дворянство, ни чиновниче-ство, ни органы земского самоуправления не могут стать опорой Царю в стремлении "смирить всех в любовь". Сперва должны быть залечены те глубокие духовные раны, которые мешают восстано¬вить былое мировоззренческое единство народа, единство его нрав¬ственных и религиозных идеалов, его национального самосозна¬ния и чувства долга.
Единственной силой, способной на это, была Православная Церковь. И Государь совершенно правильно решил, что сперва должны быть восстановлены соборные начала в церковной жиз¬ни, а затем уж, опираясь на ее мощную духовную поддержку, — и в общественно-государственной области. Сначала собор церков¬ный, а уж затем — земский: таковы были планы Николая II.
Ясно понимая, что никакой земский собор невозможен без еди¬нения с Церковью, Государь был готов произвести грандиозные перемены во всем строе церковно-государственной жизни. "...Речь шла о перестройке всего государственного здания на духовных началах, причем успех намеченного плана всецело зависел от удач¬ного выбора Патриарха, так как помимо своих прямых обязанностей по возглавлению Церкви, он привлекался также, вместе с луч¬шими выборными людьми Русской Земли, в лице Земского Собо¬ра, и к участию в управлении государственными делами, как это было в старину".16)
В марте 1905 года Государь сообщил членам Святейшего Си¬нода о своем решении. Вот как описывает этот судьбоносный мо¬мент российской истории, со слов одного из архиереев, известный церковный писатель С.А.Нилус:
"Когда кончилась наша зимняя сессия, мы — синодалы, во гла¬ве с первенствующим Петербургским Митрополитом Антонием (Вадковским), как по обычаю полагается при окончании сессии, отправились прощаться с Государем и преподать Ему на дальней-шие труды благословение, то мы, по общему совету, решили на¬мекнуть Ему в беседе о том, что нехудо было бы в церковном уп¬равлении поставить на очереди вопрос о восстановлении патриар¬шества в России. Каково же было удивление наше, когда, встретив нас чрезвычайно радушно и ласково, Государь с места сам поста¬вил нам этот вопрос в такой форме:
- Мне, — сказал Он, — стало известно, что теперь и между вами в Синоде и в обществе много толкуют о восстановлении пат¬риаршества в России. Вопрос этот нашел отклик и в моем сердце и крайне заинтересовал и меня. Я много о нем думал, ознакомился с текущей литературой этого вопроса, с историей патриаршества на Руси и его значения во дни великой смуты междуцарствия и при¬шел к заключению, что время назрело и что в России, переживаю¬щей новые смутные дни, патриарх и для Церкви, и для государства необходим. Думается мне, что и вы в Синоде не менее моего были заинтересованы этим вопросом. Если так, то каково ваше об этом мнение?
Мы, конечно, поспешили ответить Государю, что наше мнение вполне совпадает со всем тем, что Он только что перед нами выс¬казал.
— А если так, — продолжал Государь, — то вы, вероятно, уже между собой и кандидата себе в патриархи наметили?
Мы замялись и на вопрос Государя ответили молчанием. Подождав ответа и видя наше замешательство, Он сказал:
- А что, если я (как вижу, вы кандидата еще не успели себе наметить или затрудняетесь в выборе), что, если я сам его вам пред¬ложу — что вы на это скажете?
— Кто же он? — спросили мы Государя.
- Кандидат этот, — ответил Он, — я. По соглашению с Импе¬ратрицей я оставляю престол моему сыну и учреждаю при нем регенство из Государыни Императрицы и брата моего Михаила, а сам принимаю монашество и священный сан, с ним вместе предла¬гая себя вам в патриархи. Угоден ли я вам, и что вы на это скажете? Это было так неожиданно, так далеко от всех наших предполо¬жений, что мы не нашлись, что ответить, и... промолчали. Тогда, подождав несколько мгновений нашего ответа, Государь окинул нас пристальным и негодующим взглядом; встал молча, поклонился нам и вышел, а мы остались, как пришибленные, готовые, кажет¬ся, волосы на себе рвать за то, что не нашли в себе и не сумели дать достойного ответа. Нам нужно было бы Ему в ноги поклониться, преклоняясь пред величием принимаемого Им для спасения Рос¬сии подвига, а мы... промолчали!"
"С той поры, — продолжает С.А.Нилус уже от себя, — никому из членов тогдашнего высшего церковного управления доступа к сердцу Цареву уже не было. Он, по обязанностям их служения, продолжал, по мере надобности, принимать их у себя, давал им награды, знаки отличия, но между ними и Его сердцем утверди¬лась непроходимая стена, и веры им в сердце Его уже не стало, оттого, что сердце царево, истинно, в руце Божией, и благодаря происшедшему въяве открылось, что иерархи своих си искали в патриаршестве, а не яже Божиих, и дом их оставлен был им пуст. Это и было Богом показано во дни испытания их и России ог¬нем революции. Чтый да разумеет (Лк. 13:35)".17)
На заседании 22 марта Синод единогласно высказался за вос¬становление патриаршества и за созыв Всероссийского церковно¬го собора, но в связи с возникшими со стороны видных богосло¬вов разногласий Государь 31 марта начертал на докладе Синода следующую резолюцию: "Признаю невозможным совершить в пе-реживаемое ныне тревожное время столь великое дело, требующее спокойствия и обдуманности, каково созвание поместного собо¬ра. Представляю Себе, когда наступит благоприятное для сего вре¬мя, по давним примерам православных Императоров, дать сему делу движение и созвать собор Всероссийской Церкви для канони¬ческого обсуждения предметов веры и церковного управления".18) В конце того же года, 27 декабря, Царь обратился с рескриптом на имя Митрополита Антония Санкт-Петербургского: "Ныне я признаю вполне благовременным произвести некоторые преобра¬зования в строе нашей отечественной Церкви... Предлагаю Вам определить время созвания этого собора".19)
Предусмотрительность Государя позволила, несмотря на ре¬волюционные бури, созвать знаменитый поместный собор 1917-1918 годов. Собор этот, приведя церковное устроение в соответствие с многовековой канонической традицией Вселенского Православия, предопределил духовную стойкость Руси перед лицом жестоких богоборческих гонений советской эпохи.Но противостоять катастрофе, поглотившей русскую православную государственность, не смог даже он...
ЛИТЕРАТУРА
1 А Степанов. Без силы нет жизни. "Советская Россия" от 15.01.94 г.
2 В А Грингмут М И Катков как государственный деятель. "Русский вестник",
1897, август, с 70-71
3 Полное собрание законов Российской Империи с 1649 года Т VI, 1720-
4 Л А Тихомиров Монархическая государственность Петроград, 1923, с 647-
648
5 И.Ильин Наши задачи Париж, 1956, с 245
6 Славянская Кормчая, 42-я глава
7 А Хвалин Восстановление монархии в России М , 1993. с 5-7
8 Свод Основных Государственных Законов, т.1, изд 1906 г Раздел I, гл.7,
§ 647
9 Прот Георгий Флоровский Пути русского богословия 1983 г., с 82-83
10 Там же, с 85
11 Архиепископ Серафим (Соболев) Русская идеология СПб, 1922, с 12
12 Жития русских святых Джорданвилль, 1984, т2, с 289-290
13 О благочестивой деятельности имп. Павла I см. Старый Кирибеи Пав¬ловский гобелен Издание Общества св Владимира в Сан-Пауло. 1955 г.
14 Историки разделились в понимании того, что было движущими силами обоих событий Одни рьяно отстаивают их "масонскую версию", другие столь же рьяно ее отрицают См.. например, Н Е Марков Войны темных сил, т.1, Париж, 1928; многотомную работу Бориса Башилова "История русского масонства", впервые увидевшую свет в Аргентине; статью Е.С. Шумигорского "Император Павел I и масонство" в сб "Масонство в его прошлом и настоящем", т 2, СПб, 1915
15 А Григорьев Земский Собор и Русская Государственность Доклад, чи¬танный в апреле 1907 г. общему собранию Тамбовского Союза русских людей Год издания не указан, с.53.
16. Е.Е.Алферьев Император Николай II как человек сильной воли. Джор¬данвилль, 1983, с 88.
17. С.А Нилус На берегу Божьей реки Ч. 2, Издание Свято-Троицкой Сергиевой Лавры. 1992, с.146-147.
18. С.С.Ольденбург Царствование Императора Николая II Вашингтон, 1981,
с.276.
19. Там же, с.337.
МЯТЕЖОМ ВОЗМЯТЕТСЯ ЗЕМЛЯ, И СКУДОСТИЮ ОСКУДЕЕТ ЗЕМЛЯ
КРУШЕНИЕ РУССКОЙ
ПРАВОСЛАВНОЙ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ
РУШЕНИЕ Российской Империи в результа¬те революционных бурь 1917 года с порази¬тельной и страшной ясностью подтвердило непреложность Евангельских предостережений и пророчеств. Почти две тысячи лет назад Хри¬стос Господь, завершая Свою Нагорную про¬поведь, явившую изумленному человечеству нравственно-религиозные высоты Нового За¬вета, строго предупредил:
"Не всякий, говорящий Мне:" Господи! Господи! ",войдетв Цар¬ство Небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного...
Итак, всякого, кто слушает слова Мои сии и исполняет их, упо¬доблю мужу благоразумному, который построил дом свой на кам¬не; и пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры, и устреми¬лись на дом тот, и он не упал; потому что основан был на камне. А всякий, кто слушает сии слова Мои и не исполняет их, уподо¬бится человеку безрассудному, который построил дом свой на пес¬ке; и пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры, и налегли на дом тот; и он упал и было падение его великое..." (Мф. 7:21,24-27). Грандиозное здание Православной Российской Государственно¬сти на протяжении девяти столетий возводилось многими поколе¬ниями русских людей под благодатным покровом живой веры, по¬зволявшей им "слушать словеса Господни и творить их". И доколе в народе сохранялась верность своему промыслительному призванию, никакие исторические катаклизмы не могли разрушить храмину Свя¬той Руси, "основана бо бе на камени" Заповедей Христовых.
Когда же тлен безверия, богоборчества и космополитизма мало-помалу источил монолитный духовный фундамент русского обще¬ства, а воинствующий индивидуализм разрушил его соборные скле¬пы, обратив некогда прочную основу России в песок и труху, - сбылось страшное пророчество: пала Держава в пучину междоу¬собиц и смут, "и было падение ее великое"...
К сожалению, до сей поры, несмотря на все бесчисленные беды и скорби, которые выпали на долю русского человека после разва¬ла Православной России, несмотря на страшные, кровавые испы¬тания, последовавшие за революцией 1917 года, значительная часть общества по-прежнему бесконечно далека от здравой оценки со-бытий отечественной истории XX столетия. Более того, сама эта история настолько мифологизирована, что даже специалисту по¬рой бывает трудно понять — где же правда...
Рассмотрение исторических мифов не входит в задачу данного труда. Тем не менее одного из них нам необходимо будет коснуть¬ся, ибо без этого невозможно понять многое в нашей современной истории, в нашей нынешней смуте. Это миф о том, что в граждан¬ской войне богоборцам-большевикам противостояли сплошь "кон-сервативные" и "национально мыслящие" деятели Белого движе¬ния, ставившие своей целью восстановление на Руси "исконно рус¬ских форм государственности".
Для верующего человека не подлежит сомнению, что если бы это было действительно так, если бы белые армии и политики, сто¬явшие у них за спиной, действительно боролись бы за воссоздание Святой Руси с ее православной соборной государственностью в исконной самодержавной форме — никакая победа большевиков была бы невозможна. Ибо таковым ревнителям христианского благочестия говорит Господь: "Не бойся, с тобою бо семь, не прельщаю: Аз бо семь Бог твой, укрепивый тя, и помогох ти, и утвердих тя десницею Моею праведною. Се постыдятся и посра¬мятся вси сопротивляющийся тебе, будут бо яко не сущий, и по-гибнут вси соперники твои" (Ис. 41:10-11).
Сие обетование, данное через пророка Исайю, подтверждалось на протяжении двадцати пяти веков с момента его произнесения бесчисленное количество раз. Сбылось бы оно и в России во время братоубийственной смуты, если бы в борьбе против коммунисти¬ческого богоборчества сопротивная сторона начертала на своих знаменах вековые русские лозунги: "Православие, Самодержавие, народность", "За Веру, Царя и Отечество" и им подобные. Увы, растление сердец и умов "либерально-демократической" западной заразой зашло столь далеко, что подавляющее большинство вож¬дей Белого движения пуще большевизма боялись обвинений в "чер-носотенстве", "реакционности" и симпатиях к "гнилому царизму".
По сути, в хаосе гражданской войны противостояли друг дру¬гу две равно далеких от русского идеала, равно бездуховных и враждебных Святой Руси идеологических модели: христоборчес-кий коммунизм с его человеконенавистническими призывами к "классовой ненависти" и — западноевропейский либерализм с его безбожным культом индивидуализма, самодовлеющей гордыни и безудержного потребительства. Это были две головы одного дра¬кона, рожденные и вскормленные Западом в течение его длитель¬ного, многовекового духовного перерождения, превратившего не¬когда христианский мир Западной Европы в рассадник безбожия и "гуманизма".
Безусловно, и на одной, и на другой стороне было множество людей лично честных и благонамеренных, искренне заблуждавших¬ся или не видевших для себя в сложившейся ситуации иного выхо¬да.
Тем не менее факт остается фактом: ожесточенно истребляя друг друга, русские люди полярных политических убеждений в равной степени содействовали крушению Исторической России.*
ПРИАМУРСКИЙ ЗЕМСКИЙ СОБОР.
ГЕНЕРАЛ ДИТЕРИХС
РЕВОЛЮЦИЯ И СМУТА, ставшие следствием глубочайшего кризиса соборного единства русского общества, явили, тем не ме¬нее, тот факт, что несмотря на всю его глубину, на Руси все же не пресеклось здравое понимание происходящего и не оскудела тяга к восстановлению разрушенного мировоззренческого единения. При этом особенно отрадно, что люди, олицетворявшие собой подобное здравомыслие, нашлись во всех слоях, во всех сословиях России — среди духовенства и крестьян, военачальников и каза¬ков, дворян и университетских профессоров.
Они, на беду, оказались в меньшинстве и не смогли остановить волну реформаторского безумия, нахлынувшего на страну. Их тра¬вили со всех сторон равно большевики и либералы, чувствуя, что, не уничтожив "реакционные настроения" целиком, ни те ни другие не смогут рассчитывать на политическую победу и власть над Рос¬сией. И все же немногие хранители и оберегатели традиционных национальных святынь и исконного русского духа сумели не толь¬ко выстоять, выжить, сохранить веру и идеологию движения — они своими самоотверженными действиями в период гражданской вой¬ны как бы засвидетельствовали пред Богом и всем миром, что рус¬ский народ, несмотря на тот страшный недуг, который пленил его, не побежден и не сломлен. Что Русь не смирилась с торжеством богоборчества и развалом своей соборной государственности. Что победа сил хаоса и зла не окончательна, сколь бы убедительной и полной она ни казалась на первый взгляд...
Одним из самых замечательных представителей этого богоспа¬саемого "малого стада" стал генерал-лейтенант Михаил Констан¬тинович Дитерихс. С его именем связаны два важнейших события новейшей русской истории, значение которых для будущих судеб России трудно переоценить: расследование в 1919 году убиения Государя Императора и Августейшей Семьи в Екатеринбурге и пос¬ледний в отечественной истории Земский Собор во Владивостоке, заседавший летом 1922 года.
М.К.Дитерихс родился 5 апреля (по другим данным — 4 апре¬ля) 1874 года в семье обрусевшего чеха и русской дворянки. Дед его переселился в Россию вследствие притеснений от немцев. Отец сорок лет прослужил в русской армии, участвовал в Кавказской войне и сына, разумеется, тоже определил на военную службу. Окончив Пажеский корпус, свою армейскую карьеру юный Миха¬ил начал во второй лейб-гвардейской артиллерийской бригаде. В 1900 году "по первому разряду" окончил Николаевскую академию Генерального Штаба, а несколькими годами позже принял актив¬ное участие в русско-японской войне.
С 1910 года он — старший адьютант штаба Киевского округа, глава его мобилизационного отделения. В том, что в первую ми¬ровую войну Киевский округ вступил достойно подготовленным, немалая заслуга Дитерихса,
В этой войне Михаил Константинович проявил себя, без пре¬увеличения, блестящим военачальником и мужественным офице¬ром. Достаточно сказать, что, состоя при командующем Юго-За¬падным фронтом генерале Брусилове, он стал одним из основных разработчиков знаменитого "брусиловского прорыва", вошедше¬го с той поры во все учебники военного искусства.
Не приняв революции, Дитерихс отправился в Сибирь, где при правительстве адмирала Колчака был назначен главнокомандую¬щим войсками Восточного фронта, а затем начальником штаба Верховного Главнокомандующего. После поражения Колчака (ко¬торое стало, между прочим, в значительной мере следствием того, что адмирал отклонил план Дитерихса об отводе войск с линии Иртыша) Михаил Константинович оказался в Харбине, где и про¬живал до июня 1922 года — до того дня, когда Приамурский Земс¬кий Собор избрал его "единоличным правителем и воеводой земс-кой рати" в "свободной от большевиков части России".
Тогда же, летом 1922 года, в магазинах Владивостока появи¬лось документальное исследование Дитерихса под сухим названи¬ем "Убийство Царской Семьи и Членов Дома Романовых на Ура¬ле". Несмотря на эту внешнюю сухость, книге генерала суждено было стать наиболее полным, искренним и проницательным ра¬зоблачением ритуального цареубийства, а также одной из лучших, по глубине и убежденности, работ, анализирующих драматичес¬кие события русской истории нынешнего столетия.
"Не ради критики и осуждения минувших деятелей интеллиген¬ции, не ради нудного, бесцельного самооплевывания и никчемуш¬ного плача вавилонского приходится копаться в гнойных язвах пережитого времени и выводить на свет Божий картины прошло¬го, — писал генерал. — Настоящие материалы и мысли дерзают достигнуть иного, большего, великого и святого. Это надо для здра¬вого самопознания, для возрождения духа народа "всея земли", для могучего подъема сил на святую борьбу за свое, истинно и искон¬но русское, за величественный, исторический идеал Святой Трои-цы на земле, отождествляемый с национально сложившейся идео¬логией русского народа — в Духе, смысле и содержании Российско¬го Самодержавия, освящаемого Христовым учением в Православном веровании.,.1)
* В последнее время, кажется, процесс осмысления русской трагедии XX века в общественном сознании все же стал обретать конструктивные формы. Все более очевидными становятся попытки современных историков выйти за рамки привычных стереотипов и преодолеть, наконец, мифологические завалы на пути обретения ис-торической правды. Среди наиболее интересных работ можно указать на исследование Вадима Кожинова "Черносотенцы и революция", труд Андрея Хвалина "Восстановление монархии в России", книги Михаила Назарова и им подобные.
"Для русского народа смыслом существования, а отсюда и иде¬ей его государственного единения с древнейших времен являлись начала религиозного характера, которыми пропитана вся полити¬ческая история народа, начиная даже с легендарного периода его существования...
Историческая идеология и Православная вера тесно объедине¬ны в существе русского народа; обеим он предан бесконечно, обе¬им способен служить до самопожертвования, до полного своего обезличивания во имя общего блага — и против обеих грешит в периоды пробуждения в нем материальных, земных желаний и стремлений.
Для понимания мистерии русского народа, определенной Все¬вышним Промыслом, весьма важны два, вполне твердо определен¬ных начала русской нравственно-религиозной идеологии: Божественность происхождения русской Верховной власти и ее родовая преемственность.
Россия может быть только Россией Христа, Россией "всея зем¬ли". За эту-то Россию и боролись Державные вожди Романовской династии. Боролись как умели, как Бог давал разума, и если гре¬шили в умении, то в духе и идее были велики и святы".2)
Один из немногих людей своего времени, Дитерихс ясно созна¬вал одинаковую г убительность для Руси как большевистской, так и либеральной идеи. Язвительно и едко высмеивал он политика¬нов-перевертышей, видевших в народных массах лишь "подручный материал" для достижения власти.
"Умеренные бояре-западники, демократы-либералы вспомни¬ли теперь о крестьянине-христианине, — писал он после пораже¬ния Белых армий в борьбе с большевиками, — которому в 1917 году ими было предназначено служить быдлом, козлом отпуще¬ния и пушечным мясом в парламентском строительстве России, красивым флагом-флером для прикрытия политических форм на¬роду нашему чуждых и воле его непригожих. А теперь? — Все за крестьянина: для него будущая Россия, в нем таятся силы для воз¬рождения страны, он свергнет большевистское иго...
Ну, а кто им будет править тогда? Опять вы, господа рассыпав¬шиеся доктринеры?..."
Сказано ясно и — увы! — куда как современно. Очевидно, имен¬но незаурядные качества генерала Дитерихса, его твердая вера и большой организационный опыт и предопределили тот факт, что именно ему судил Господь возглавить последнюю попытку возро¬дить традиционную соборную русскую государственность. Эта отчаянная, яростная, но заранее обреченная на неудачу попытка свя¬зана с созывом и деятельностью Приамурского Земского Собора.
* * *
К ЛЕТУ 1921 года на огромной территории Дальнего Востока, включавшей в себя Приморье, Камчатку, Северный Сахалин (а впоследствии и Якутию, и полосу отчуждения КВЖД), где были сосредоточены богатые сырьевые ресурсы и значительный эконо¬мический потенциал, коммунистическая власть пала. За годы граж-данской войны население здесь выросло едва ли не на миллион че¬ловек за счет притока беженцев из разоренных областей России, в том числе и отступивших под ударами Красной армии белогвар¬дейцев. Были среди них и остатки колчаковских войск.
Это, а также активная антисоветская позиция русских колоний в Харбине и Шанхае, и сделало возможным свержение большеви¬ков. К власти пришло Временное Приамурское правительство под председательством сына амурского крестьянина, юриста по обра¬зованию, Спиридона Дионисьевича Меркулова.*
Правительство это, к сожалению, не сумело избежать всеобще¬го тогда для "антикоммунистов" соблазна либерализма и тут же призвало народ "встать на защиту демократического правового государственного порядка". Это и неудивительно. Дивно другое - когда подобные призывы в очередной раз явили свою полную несостоятельность, русские люди во Владивостоке сумели одолеть внутреннюю смуту исконным путем "всея земли" — созывом Земс¬кого Собора.
С 1 по 11 июня 1922 года в Приморье разразился политичес¬кий кризис, ставший логическим следствием идеологической пес¬троты и неоднородности новой власти, личных амбиций лидеров антибольшевистского движения и борьбы за власть между Пра¬вительством (исполнительным органом) и Народным Собранием (органом законодательным). Дело дошло до вооруженных столк¬новений. В междоусобице опять пролилась братская кровь.
Вот тогда-то, вновь встав перед выбором жизни и смерти, на¬ученные горьким опытом революции и гражданской войны, про¬тивоборствующие стороны решили обратиться к традиционным русским средствам обуздания смуты. Указом Приамурского Вре¬менного правительства № 149 от 6 июня 1922 года объявлялось о созыве Земского собора, который должен был разрешить все про¬тиворечия и упорядочить общественную и государственную жизнь "свободной от большевиков части России".
* Сравнение нынешнего хаоса со смутой гражданской войны, особенно в части их ре-зультатов, дает потрясающие совпадения. Судите сами. Вот что констатировало При-амурское правительство в своем первом воззвании к населению: "Все расхищено, рас-трачено и уничтожено. Государственная касса окончательно опустела. От несметных богатств, находившихся в казенных и таможенных складах, ничего не осталось. Желез-ная дорога влачит жалкое существование. Морское судоходство сократилось на 70 процентов, и печальные остатки его требуют фундаментального ремонта при отсутствии на то каких-либо средств. Казенные предприятия дают огромные, ничем не оправдан¬ные убытки.
Государственные учреждения дезорганизованы, значительная часть населения — развращена преступной демагогией власти... .безработица растет не по дням, а по часам. Возрастающая бедность для массы населения становится неизбежной и неотвратимой..." 3|
Столь разительное соответствие результатов гражданской войны и последствий "перестройки" и "реформ" объясняется довольно просто: все эти явления одинаково чужды России, одинаково разрушительны в отношении к русскому самосознанию и соборному единству общества, одинаково космополитичны и антинациональны, а потому — равно вредоносны, гибельны для государственного устройства страны и схожи по своим катастрофическим последствиям.
Ключевую роль в этом предстояло сыграть М.К.Дитерихсу. Приехав из Харбина во Владивосток по первому зову, он, благода¬ря своему высокому личному авторитету, сумел быстро пригасить распри и наладить конструктивную организационную работу...
К сожалению, об этом — последнем пока — Земском Соборе, ставшем единственным современным прецедентом попытки воз¬рождения соборных основ русской православной государственно¬сти, историческая наука упорно молчит. Случающиеся обмолвки туманны и невразумительны, исследователи из русского зарубе¬жья дают ему весьма противоречивые оценки, и даже в современ¬ных православно-патриотических кругах вопрос этот вызывает оп¬ределенные затруднения.
А между тем открывшийся 23 июля 1922 года (в день праздно¬вания Коневской иконы Божией Матери) во Владивостоке При¬амурский Земский Собор стал плодом молитвенных чаяний и са¬моотверженных усилий многих русских людей, вобрав в себя все их надежды на возрождение великой Самодержавной России. Один из историков так описывает открытие этого собора: "К трем часам дня перед входом в Кафедральный храм был со¬оружен помост, покрытый ковром, и поставлен аналой с Крестом и Евангелием. Вскоре начали прибывать со всех сторон крестные ходы с иконами, хоругвями и во главе с духовенством всех мест¬ных церквей. Прибывающие с пением крестные ходы размещались вокруг помоста и по сторонам вдоль дорожки, ведущий в собор.
К месту молебствия прибыли председатель и члены Временно¬го Приамурского правительства, управляющие ведомствами, чле¬ны Земского Собора, войска, резервы милиции, морские стрелки, два оркестра музыки: военный третьего корпуса каппелевской ар¬мии и морского флота. Народ собирался в садике вокруг собора и расположился по обоим тротуарам главной улицы города — Свет¬лановской.
Около четырех часов раздался благовест и начался торжествен¬ный молебен, совершенный архиепископом Владивостокским и Приморским Михаилом в сослужении с прочим духовенством.
После молебна общий крестный ход направился по Светланов¬ской улице к зданию Общедоступного театра, украшенному наци¬ональными флагами. Впереди шествия несли напрестольные крес¬ты, местночтимые иконы из церквей и икону Владимирской Божи¬ей Матери, окруженные развевающимися хоругвями. Затем следовало духовенство во главе с Владыкой Михаилом, в полном облачении, в сопровождении певчих. За духовенством — предсе¬датель правительства, члены его, начальствующие лица, члены Зем¬ского Собора, народ и войска. Оркестры во время шествия непре¬рывно исполняли "Коль славен".
На Светлановской перед зданием Общедоступного театра ше¬ствие остановилось, и был совершен краткий молебен с провозг¬лашением многолетия Земскому Собору. Во время молебна собор¬ный хор певчих исполнял "Тебе, Бога, хвалим".
По окончанию молебна священник о. Нежинцев, член Земско¬го Собора, обратился к присутствующим с речью, разъясняющей историческое значение Земского Собора на Руси, настоящую раз¬руху и гибель русского народа на родной земле, призывая всех про¬никнуться духом православия и к вере в то, что Земский Собор призван указать путь к святой Москве, древней собирательнице и устроительнице Русского государства.
На радость всем день выдался ясным и солнечным. Местные кинематографисты поспешили снять своими аппаратами многие моменты молебствий и крестных ходов.
Около здания Общедоступного театра толпа народа, оно охра¬няется усиленным нарядом милиции. Вход по билетам — для пуб¬лики открыты боковые входы.
Внутри здание великолепно подготовлено: сцена, где заседает правительство и председатели комиссий — по созыву Земского Собора и владивостокского комитета несоциалистических орга¬низаций, украшена иконами, в середине — икона Спасителя. Арка сцены задрапирована под цвет горностаевой мантии. Наверху арки двуглавый орел, внизу которого, вместо скипетра и державы, фла¬ги — морской и военный. Ниже орла — круг, в котором изобра¬жен крест с сиянием и внизу надпись: "Сим победиши". Над кру¬гом надпись золотыми буквами: "Возрождение России".
По бокам сцены поставлены две кафедры: одна имеет эмблему орла, другая скипетра. С левой и правой сторон — ложи. С левой— для иностранных представителей, с правой — для членов совета управляющих ведомствами. Ложи задрапированы национальны¬ми и военными флагами, теми же флагами украшено и все помеще¬ние.
В ложе иностранных представителей французский консул г. Андре, его секретарь, шведский и норвежский консул Л.Ю. Бри-нер, китайский вице-консул, председатель японской дипломатичес¬кой миссии полковник Гоми, его помощник и другие японские во¬енные...
В 5 часов 20 минут председатель правительства С.Д.Меркулов звонит и объявляет заседание Земского Собора открытым".4)
По предложению депутата Руднева почетным председателем Со¬бора был единогласно избран Святейший Патриарх Тихон, чей боль¬шой портрет украсил возвышение, на котором располагался прези¬диум. Рабочим председателем стал приехавший из Харбина профес¬сор тамошнего юридического факультета Никандр Миролюбов.
Основными деяниями соборян стали (если не считать решения текущих вопросов обустройства Приамурского края): подтверж¬дение приверженности русского народа Православному Самодер¬жавию как единственной богоугодной форме существования рос¬сийской государственности и избрание верховным правителем Приамурья генерала Дитерихса.
Торжественно врученная ему грамота Земского Собора гласи¬ла: "...Собор в заседании своем 6 августа/24 июля 1922 года избрал Вас правителем, возглавляющим на правах Верховной Власти При¬амурское Государственное Образование... Собор призывает Вас к возглавлению русского национального движения и к водительству русскими ратными силами Дальнего Востока...
Русская Земля Дальнего Русского Края объединяется вокруг Вас как своего Вождя, с пламенным желанием вернуть русскому наро¬ду свободу и собрать воедино бредущих розно в смутную годину русских людей под высокую руку Православного Царя.
Да восстановится Святая Русь в ее прежнем величии и славе!"5)
Весьма показателен ответ, данный Дитерихсом Собору в виде присяги, принесенной им в кафедральном соборе Владивостока 8 августа на шестом соборном заседании.
"Обещаюсь и клянусь Всемогущим Богом перед Святым Его Еван¬гелием и Животворящим Крестом Господним, — провозгласил гене¬рал, — в том, что возглавление Приамурского Государственного Об¬разования... приемлю на время смуты и нестроения народного с еди¬ною мыслию о благе и пользе всего населения Приамурского края для сохранения его как достояния Российской державы.
Отнюдь не ища и не преследуя никаких личных выгод, я обязу¬юсь... приложить по совести всю силу разумения моего и самую жизнь мою на высокое и ответственное служение родине нашей,., памятуя, что я во всем том, что учиню по долгу Правителя, дол¬жен буду дать ответ перед Русским царем и Русской землей,.."6)
Первый же указ Михаила Дитерихса, провозглашенный им там же, в кафедральном владивостокском соборе, стал не просто ад¬министративным актом новой государственной власти, но настоя¬щим манифестом несломленной и непокоренной Православной России, настоящим завещанием будущим поколениям русских лю¬дей, которые рано или поздно одумаются, очнутся от богоборчес¬кого космополитического дурмана и окажутся лицом к лицу с гроз¬ной необходимостью выбирать: исчезновение в страшной пропас¬ти национального небытия или тяжелая, изнурительная борьба за возрождение Святой Руси!
"Тысячу лет росла, ширилась и крепла Великая Русь, — гласил указ, — осуществляя смысл государственного единения в святом символе религиозно-нравственной идеологии народа: в Вере, Го¬сударе и Земле. И всегда, когда этот величественный завет нашей истории, освященный Христовой Верой, твердо, верно и сознатель¬но исповедывался всем народом земли Русской, Русь была могу¬чей и единой в служении своему религиозному, историческому, мировому предназначению быть Россией Христа.
Но бывали в нашем бытии годы великих соблазнов и искуше¬ний сойти с истинных национальных путей... Народ впадал в грех против Богом данной ему идеологии, и тогда постигали землю Русскую великие смуты, разорения, моры и глады с пленением раз¬личными иноверцами и иноплеменниками. И только с искренним покаянием в отступничестве, с горячим порывом массы к возвра¬щению снова на путь исторических, святых начал своего единения, в дружном, тесном, беззаветном и самоотверженном служении сво¬ей Родине, и только ей, народ обретал прощение греха и возвра¬щал Святую Русь к прежним величию и славе. А вместе с возрож¬дением земли возрождалось и благоденствие и мир самого народа под скипетром его наследственно-преемственного Державного Вождя — Помазанника, в значении коего для русской монархичес¬кой идеологии тесно объединяются Верховная Власть от Бога с народом всея земли.
По грехам нашим против Помазанника Божьего, мученически убиенного советской властью Императора Николая II со всею Се-мьею, ужасная смута постигла народ русский, и Святая Русь под¬верглась величайшему разорению, расхищению, истязанию и раб¬ству от безбожных воров и грабителей, руководимых изуверами из еврейского племени.
Пять лет народ земли, разметанной гневом Божиим, несет на¬казание за свой грех, несет тяжелый, но заслуженный крест за бе¬зумное попрание святого исторического завета, за уклонение от исповедания чистоты веры православной и от святыни Единой Державной власти.
Здесь, на краю земли русской, в Приамурье, вложил Господь в сердца всех людей, собравшихся на Земский Собор, едину мысль и едину веру: России Великой не быть без Государя, не быть без пре¬емственно-наследственного Помазанника Божьего. И перед собрав¬шимися здесь, в маленьком, но сильном верой и национальным духом Приамурском объединении последними людьми земли Рус¬ской стоит задача направить все служение свое к уготованию пути Ему — нашему будущему Боговидцу.
Скрепим, соединим в одну силу оставшиеся нам святые заве¬ты — Веру и Землю, отдадим им беззаветно свою жизнь и достоя¬ние; в горячей молитве, в очищенных от земных слабостей серд¬цах, вымолим милость Всемогущего Творца, освободим святую нашу Родину от хищных интернациональных лап зверя и угото¬вим поле будущему Собору "всея земли". Он завершит наше слу¬жение Родине, и Господь, простив своему народу, увенчает род¬ную землю своим избранником —Державным Помазанником.
Приняв на себя перед Святым Евангелием Христа и Его Жи¬вотворящим Крестом сей благой и славный путь, предначертан¬ный мне Приамурским Земским Собором, творя с верою и упова¬нием свой первый шаг, — повелеваю:
Земскому Собору выбрать из своей среды Земскую Думу на ос¬новании расчета, при сем объявляемого.
Приамурская Земская Дума, в единении и работе с Приамурс¬ким Церковным Собором, о созыве коего я обращаюсь вместе с сим к Владыке Мефодию, Архиепископу Харбинскому и Манчжур¬скому, облегчат мне последующий шаг в служении Великой Роди¬не.
С верой в милость к нам Бога, я поведу по этому пути людей Приамурского Края.
Вас же, всех людей зарубежной, советской, угнетенной земли Русской, всех, кто верит в Бога и опознал уже истинное лицо со¬ветской власти, зову к нам, зову с нами ко Христу. Мы бедны в земле, но с нами Бог".7)
Независимый Приамурский Край просуществовал очень не¬долго -- чуть более двух месяцев. Надежды на то, что он станет опорным пунктом для восстановления соборной российской госу¬дарственности, не оправдались. Господь судил иначе — и тяжкое ярмо богоборческой власти надолго сковало Россию, в самом кор¬не подорвав творческие силы согрешившего, ослепленного и об¬манутого русского народа.
Тем не менее руководители Приамурья отдавали себе полный отчет в том, что, несмотря на военное и политическое поражение, символическое значение их деяний для будущего страны очень ве¬лико. Под натиском Красной Армии они отступали, покидая Родину, со скорбью, но и с ясным сознанием до конца выполненного долга.
"Силы Земской Приамурской Рати сломлены, — гласит после¬дний, шестьдесят восьмой указ Дитерихса, датированный 17 октяб¬ря 1922 года. — Двенадцать тяжелых дней борьбы героев Сибири и Ледяного похода — без пополнения, без патронов — решили участь Земского Приамурского Края. Скоро его уже не станет.
Он как тело — умрет. Но только как тело.
В духовном отношении, в значении ярко вспыхнувшей в преде¬лах его русской нравственно-религиозной идеологии — он никог¬да не умрет в истории возрождения великой Святой Руси.
Семя брошено. Оно сейчас упало на еще неподготовленную по¬чву. Но грядущая буря ужасов советской власти разнесет это семя по широкой ниве великой Матушки-России, и приткнется оно в будущем по бесконечной милости Господней к плодородному и под-готовленному клочку земли Русской, и тогда даст желанный плод.
Я верю в эту благость Господню; верю, что духовное значение кратковременного существования Приамурского Земского Края оставит в народе глубокие, неизгладимые следы. Я верю, что Рос¬сия вернется к России Христа, России Помазанника Божьего. Мы были недостойны еще этой милости Всевышнего Творца."8'
ПОМЕСТНЫЙ ЦЕРКОВНЫЙ СОБОР 1917-1918 ГГ.
ПАТРИАРХ ТИХОН.
НА ПРОТЯЖЕНИИ СТОЛЕТИЙ Церковь и Государство в России были связаны столь неразрывно, столь прочно, что каза¬лось: крушение Российской Империи неминуемо повлечет за со¬бой и крушение Русской Церкви. Это представлялось тем более вероятным, что после петровских реформ животворящие собор¬ные начала оказались поврежденными равно в области государ¬ственного и церковного управления.
Мы видели, что последняя отчаянная попытка восстановить эти начала на уровне политическом, земском, закончилась на Даль¬нем Востоке неудачей вследствие военного поражения в Примо¬рье. Но даже сама попытка эта — пусть и неудачная — стала воз¬можной лишь потому, что четырьмя годами раньше, в Москве, на Поместном Соборе 1917-1918 гг. чудесным успехом завершилась деятельность ревнителей восстановления благодатных соборных начал в жизни Церкви.
Государство пало под натиском Смуты. Церковь — выстояла...
* * *
И ВСЕ ЖЕ распад Православного Царства незамедлительно отозвался в церковной жизни страшными потрясениями.
"Государственный переворот в феврале-марте 1917 года осуще¬ствился для большинства русских людей совершенно неожидан¬но, — свидетельствует епископ Григорий (Граббе), известный цер¬ковный деятель русского зарубежья. — Он всех застал врасплох, в том числе, конечно, и Святейший Правительствующий Синод. Большинство членов его, к тому же, были в отсутствии, уехав из Петрограда в свои епархии с наступлением Великого поста...
Тщательно подготовленный тайный заговор неожиданно поста¬вил Государя в такое положение, что он, не чувствуя ни в ком твер¬дой опоры, вместо того видел вокруг только "измену, трусость и обман". Государь счел себя вынужденным подписать отречение от престола. Это сразу же вызвало быстрый развал всей государствен¬ной и общественной жизни, очень скоро отразившийся и на поло¬жении Церкви...
Мало кто в тот момент понял все значение происшедшего. Со¬бытия оценивались в обществе только с политической точки зре¬ния... Религиозно-нравственная сторона не могла быть представ¬лена ни в одном органе печати. Неограниченная свобода предос-тавлялась только для критики и осуждения всего, связанного с Церковью".9)
Сегодня общеизвестна решающая роль русского и международ¬ного масонства в подготовке и проведении так называемой "фев¬ральской революции" (только в Петербурге в 1909 году были орга¬низованы три ложи: "Полярная Звезда", "Феникс" и "Военная ложа".* Известна также яростная антихристианская, антиклери¬кальная позиция масонства. Поэтому неудивительно, что едва ли не первыми действиями Временного Правительства, чуть не сплошь состоявшего из масонов, стали действия по дезорганизации цер¬ковного управления.
"Все происходило невероятно быстро, — пишет епископ Гри¬горий, — Синод смог собраться только тогда, когда все уже было кончено, и почти сразу был изменен его состав, а обер-прокуро¬ром назначен В.Н.Львов, не вполне нормальный фантазер". Вла-дыка Григорий, как и подобает беспристрастному церковному историку, выразился очень мягко. На деле же "фантазер" Львов был с медицинской точки зрения * На деле же, конечно, никакой революции не было и в помине. Высшим генералитетом в союзе с думскими лидерами был осуществлен давно задуманный план по отстранению от власти "реакционера" Николая II. Цели у этою заговора были те же, что у нынешних "реформ". "Выведение России на столбовую дорогу цивилизации", "свобода и справедливость", "приобщение к общечеловеческим ценностям" и тому подобные демагогические лозунги скрывали за собой ненависть мировой закулисы и денациона-лизированной интеллигенции к исторической, православной России, являясь орудиями ее разрушения и уничтожения. Механизмы этого заговора полнее и лучше всего описаны, пожалуй, в книге Виктора Кобылина "Император Николай II и генерал-адьютант М.В.А лексеев (Всеславянское издательство, Нью-Йорк, 1970 г.).
просто психически больным че¬ловеком, а "изменения состава" Священного Синода преследовали цель провести в Церкви "государственный переворот", подобный февральскому, результатом которого должен был стать переход власти в руки "революционного духовенства".
Разгону Синода предшествовало совершенно беззаконное, с точки зрения церковных канонов, увольнение с кафедр двух (наи¬более "реакционных", по мнению новой власти) митрополитов и десяти архиереев. Но этого оказалось мало для того, чтобы подчи¬нить русское священноначалие воле бесчинствующих "реформато¬ров", и в высшем органе церковного управления был учинен на¬стоящий погром.
Из Синода были исключены все (!) его члены, а в "обновлен¬ный" состав не вошел ни один из бывших в нем до революции ар¬хиереев, за исключением архиепископа Финляндского Сергия (Страгородского). Вместо того, в Синод ввели четырех рядовых священников (видимо, для того, чтобы "укрепить" его "выходцами из низов", которые, по мысли организаторов этой акции, должны быть более склонны к "обновлению" церковной жизни в либераль¬но-демократическом духе).*
ВООБЩЕ НАДО СКАЗАТЬ, что большевики в своей богобор¬ческой деятельности были прямыми продолжателями политики российских "либералов". Они лишь довели ее до логического за¬вершения, соделав расстрелы, пытки и лагеря главным аргумен¬том в "борьбе с религиозным дурманом". Случилось это, однако, не сразу, а после того, как стала очевидной неудача попытки раз¬рушить Церковь изнутри руками "прогрессивной" части верующих. Именно из них было сформировано "обновленческое движение", всплывшее на поверхность церковной жизни сразу же после паде¬ния русского самодержавия.
Обновленцы в большей своей части вышли из кругов русской интеллигенции. После краха рационалистического движения "ше¬стидесятников" прошлого века с его воинствующим утилитариз¬мом (вспомним Писарева с лозунгом "сапоги выше Пушкина") и атеизмом, показавшего полную неспособность удовлетворить даже самые примитивные духовные запросы человека, российский ин¬теллигент ударился в богоискательство.
Но в силу того, что правильное воцерковление и духовное воз¬растание под омофором православия требует смирения, призна¬ния собственного нравственного несовершенства и внутреннего душевного труда, удовлетворить свои "высокие" запросы он боль¬шей частью пытался через приобщение к разного рода оккульт¬ным течениям и сектам. И даже та небольшая часть интеллиген¬ции, которая решила утолить духовную жажду в стенах Церкви, вошла в нее с горделивой самоуверенностью и амбициозным са¬момнением, высокомерно предполагая обновить "устаревшее" ве-роучение и оживить "застоявшуюся" церковную жизнь новейши¬ми "прогрессивными" начинаниями в духе протестантизма и запад¬ноевропейского либерализма.
Среди них было немало авантюристов и своекорыстных преда¬телей Церкви. Один из основателей и главных деятелей обновлен¬чества, профессор Б.Ф.Титлинов откровенно признает в своих вос¬поминаниях, что "задачи идейного характера заслонялись задачей использования сегодняшней победы над старым церковным режи¬мом и даже жаждой отмщения... В области внутренних церковных задач Живая Церковь (так обновленцы назвали свою раскольни¬ческую группировку—митр. Иоанн) поставила целью освобожде¬ние церковной жизни из-под влияния епископата..."10)
Еще в 1905 году группа будущего обновленческого духовенства присоединилась к революции, основав в Петербурге левый кружок, известный под названием группы "тридцати двух священников", идеи которого в 1906 году стал пропагандировать на своих стра¬ницах леворадикальный журнал "Красный звонарь". В 1917-м, при первых же признаках новой революции эта группа по инициативе протоиерея Егорова решила мобилизовать все "прогрессивные" церковные силы во "Всероссийском Союзе демократического ду¬ховенства и мирян". В руки обновленцев попал также и официаль-ный орган Синода — журнал "Церковно-общественный вестник".
Однако для того, чтобы закрепить узурпацию церковной влас¬ти каноническим образом, и Временному Правительству, и обнов¬ленцам было необходимо созвать Поместный Собор. Рассчитывая, что на фоне "победоносного шествия революции" такой Собор можно будет легко направить в нужном направлении, дабы "изъять власть из рук реакционеров" (Титлинов), подготовку к нему пове¬ли в ускоренном темпе. Уже 29 апреля Священный Синод в своем новом составе объявил о созыве Всероссийского собора, для под¬готовки которого был образован Предсоборный совет.
25 мая в этот совет ввели целый ряд либеральных профессоров. Месяцем позже в качестве предсоборной репетиции провели "Все¬российский съезд духовенства и мирян". На Синод, казавшийся де¬мократам даже в своем "обновленном" составе слишком консерва¬тивным, постоянно оказывали давление для введения в церковную жизнь радикальных реформ, не дожидаясь их соборного одобрения.
Все мыслимые прогнозы, все аналитические выкладки, вся тог¬дашняя российская действительность говорили за то, что на Собо¬ре произойдет окончательное закрепление власти в руках церков¬ных революционеров. Но "не тако зрит человек, яко зрит Бог" (1 Цар. 16:7). Господу, ввергшему Русь в очистительное пламя горь¬ких скорбей и тяжелых испытаний, угодно было явить чудо, вос¬становив, вопреки всякому человеческому разумению, посреди го¬сударственного развала исконные соборные начала церковного уп¬равления...
Церковная соборность требует взвешенного и гармоничного сочетания двух величин, двух важнейших своих элементов: патри¬аршей власти и Поместного Собора. Обретая Патриарха как "столп крепости", как
* Для того, чтобы понять, насколько это мероприятие было актом революционного насилия, необходимо пояснить, как до революции формировался Синод. Согласно его штату, утвержденному еще 9 июля 1819 года, этот орган состоял из семи лиц, один из которых назывался "первенствующим" (как правило — митрополит одной из старейших и значительнейших русских епархий), а остальные — "членами" и "при-сутствующими". Члены Синода назначались пожизненно, а присутствующие вызы-вались лишь для временного участия в его заседаниях. Священники вводились в состав Синода чрезвычайно редко, как исключение, в знак признания их особенных заслуг перед Церковью (например, отец Иоанн Кронштадтский).
полновластного блюстителя административной, канонической и догматической безупречности церковной жизни, Церковь обретает исконно присущую ей самодостаточность и не¬зависимость от государственных нестроений и смут, надежный зас¬лон на пути лукавой "демократии", грозящей ей внутренними мя¬тежами и расколами. Обретая Собор, Церковь обретает "глас на¬рода Божьего", орган, полномочный принимать к своему рассмотрению все без исключения вопросы религиозной жизни, вы¬носить свои суждения по любому недоумению, грозящему разоб¬щить благодатное церковное единство. Патриарх без Собора пре¬вращается в беззаконного узурпатора. Собор без Патриарха вы¬рождается в самочинное сборище. Поддерживая друг друга, они неодолимы...
Именно поэтому вопрос о восстановлении патриаршества стал одним из ключевых вопросов при подготовке к Собору. Оглуши¬тельную "антипатриаршую" пропаганду повели обновленцы, по¬нимая, что возрождение канонически безупречного церковного управления лишает их всякой надежды на реализацию своих тщес¬лавных вожделений. Бешено воспротивились такой возможности разномастные "либералы" и "демократы", которых ужасала сама мысль о возможности возрождения "церковного самодержавия". И все же — патриарх был избран...
* * *
ОТКРЫТИЕ СОБОРА проходило в Успенском храме Кремля. Все прибывшие епископы отслужили молебен, и после литургии, при колокольном звоне московских церквей грандиозный крест¬ный ход прошел в Чудов монастырь, где соборяне приложились к мощам св. митрополита Алексия.
Рабочие заседания начались 4/17 августа 1917 года. В них уча¬ствовали 4 митрополита, 21 архиепископ и 43 епископа. Помимо того, членами собора были по пяти представителей от каждой епар¬хии. Около 30 человек представляли Духовную Академию, Акаде¬мию Наук и 11 университетов. От ученого монашества представи-тельствовали 10 человек, столько же — от единоверцев. Были здесь также представители четырех Лавр, настоятели Саровского, Вала¬амского монастырей и Оптиной Пустыни, 15 представителей от Государственного Совета и Государственной Думы, члены Пред-соборного совета. Всего, кроме епископов, в соборных деяниях участвовали 375 человек.
Председателем Собора был избран Московский митрополит ТИХОН, почетным председателем — митрополит Киевский Вла¬димир.
Согласно положению, выработанному Предсоборным совеща¬нием, все "основоположительные и правилодательные" определе¬ния Собора вступали в силу только после того, как их утвердит епископское совещание.
Самым насущным и злободневным в те мятежные дни был воп¬рос о Высшем Церковном Управлении. Работа именно этого отде¬ла проходила наиболее бурно и многолюдно. Больше двухсот чле¬нов Собора приняли участие в борьбе за восстановление патриар¬шества — судьбоносный для Русской Православной Церкви вопрос никого не оставил равнодушным.
"Будем ли скрывать, что со смутным чувством и даже с некото¬рым подавленным настроением духа съезжались на собор церков¬ные люди, духовенство и миряне? — сказал на торжественной тра¬пезе после интронизации новоизбранного патриарха митрополит Антоний (Храповицкий), которому впоследствии Бог судил воз¬главить Русскую Зарубежную Церковь. — Ведь тогда около самых "верхов", около сердцевины церковной жизни, в церковной обще¬российской газете (не говоря уж о прочей печати и разных "съез¬дах") преобладали голоса, чуждые церковного духа и даже враж¬дебные ему...
Но с первых же заседаний нашего собора начал превозмогать дух веры, дух послушания законам Святой Церкви, дух терпения и любви... Тяжкие события народной жизни, зловеще напоминавшие о себе собору грохотом пушек и пулеметов около стен соборной палаты и св. храма, не только не могли ослабить строго церковно¬го направления его речей и постановлений, но, напротив, усугуби¬ли ревность всех его членов о наиболее прочном утверждении пра¬вославных, вселенских устоев жизни церковной, к числу коих отно¬сится завещанное еще Вселенскими Соборами объединение всякой поместной Церкви под руководством одного пастыря-отца".1)
Для сторонников обновленчества "реакционные" настроения соборян, избранных "на местах", в епархиях, были совершенно нео¬жиданными. Более того, даже в Петрограде, в этом, казалось бы, оплоте обновленчества, "демократическое духовенство" напрочь проиграло епархиальные выборы на Собор. И все же оппозиция восставновлению патриаршества была ожесточенной и упорной, исходившей в основном из кругов либерально настроенных чле¬нов Предсоборного совета. Доходило и до курьезов. Так, на од¬ном из заседаний уже известный нам профессор Титлинов угро¬жал своему оппоненту рукоприкладством, и с таким пылом возна¬мерился осуществить эту угрозу, что заседание должно было быть прервано...
"Русская жизнь в те дни представляла собой море, взбаламу¬ченное революционной бурей, — вспоминал митрополит Евлогий.— Церковная жизнь пришла в расстройство. Облик Собора, по пестроте состава, враждебности течений и настроений, понача-
лу тревожил, печалил, даже казался жутким... Некоторых членов Собора волна революции уже захватила. Интеллигенция, крестья¬не, рабочие и профессора неудержимо тянули влево. Среди духо¬венства тоже были элементы разные. Некоторые из них оказались теми "левыми" участниками предыдущего революционного Мос-ковского Епархиального съезда, которые стояли за всестороннюю "модернизацию" церковной жизни. Необъединенность, разброд, недовольство, даже взаимное недоверие... — вот вначале состоя¬ние Собора. Но — о, чудо Божие! — постепенно все стало менять¬ся... Толпа, тронутая революцией, коснувшаяся ее темной стихии, стала перерождаться в некое гармоническое целое, внешне упоря¬доченное, а внутренне солидарное. Люди становились мирными, серьезными работниками, начинали по-иному чувствовать, по-ино¬му смотреть на вещи. Этот процесс молитвенного перерождения был очевиден для всякого внимательного глаза, ощутим для каждого Соборного деятеля. Дух мира и единодушия поднимал всех нас"...12)
Этот дух рождал в соборянах ясное понимание той важнейшей стратегической задачи, ради которой они собрались в Кремле. "Основная задача Священного Собора, — писал его участник А.В. Васильев, — это — положить начало восстановлению в жиз¬ни Церкви и Отечества исповедуемой нами в 9-м члене Символа Веры, но в жизни пренебреженной и подавленной — соборно¬сти. Если мы исповедуем Церковь соборною и апостольс¬кою, а Апостол определяет ее как тело Христово, как живой организм, в котором все члены находятся во взаимообще¬нии и соподчинены друг другу, то значит, такая соподчиненность не чужда началу соборности и соборность не есть полное равен¬ство одинаковых членов или частиц, а содержит в себе признание личного и иерархического начал...
Соборность не отрицает власти, но требует от нее опреде¬ления к добровольному ей повиновению. Итак, власть, определяющая себя как служение, по слову Иисуса Христа: первый из вас да будет всем слуга, — и подвластные, добровольно покорствую¬щие признаваемому ими авторитету, — согласие, единомыслие и единодушие,в ос¬нове которых лежат взаимные, общие к друг другу доверие и любовь, — такова соборность.И только при ней воз¬можно осуществление истинной христианской свободы и равен¬ства и братства людей и народов... В соборности стройно согласу¬ются личноиерархическое и общественное начало. Православное понимание соборности содержит в себе понятие вселенскоет и, но оно — глубже, указывает на внутреннюю собранность, цель¬ность, как в отдельном человеке его душевных сил, воли, разума и чувства, так и в целом обществе и народе — на согласованность составляющих его организмов-членов..."13)
Вот как описывает торжество избрания Патриарха И.Васильчиков, один из членов Собора:
"В назначенный день огромный храм Христа Спасителя был переполнен народом. Вход был свободный. Литургию совершал митрополит Владимир в сослужении многих архиереев. Пел, и пел замечательно, полный хор синодальных певчих. В конце литургии митрополит вынес из алтаря и поставил на небольшой столик пе¬ред иконой Владимирской Божией Матери, слева от Царских Врат, небольшой ковчег с именами выбранных на Церковном Соборе кандидатов в Патриархи. Затем он встал, окруженный архиерея¬ми, в Царских Вратах, лицом к народу. Впереди лицом к алтарю стоял протодиакон Успенского Собора Розов. Тогда из алтаря вышел старец о. Алексий в черной монашеской мантии, подошел к иконе Богоматери и начал молиться, кладя земные поклоны. В хра¬ме стояла полная тишина, в то же время чувствовалось, как нарас¬тало общее нервное напряжение. Молился старец долго. Затем встал с колен, вынул из ковчега записочку и передал ее митропо¬литу. Тот прочел и передал протодиакону. И вот протодиакон сво¬им знаменитым на всю Москву, могучим и в то же время бархат¬ным басом медленно начал провозглашать многолетие. Напряже¬ние в храме достигло высшей точки. Кого назовет?.. "...Патриарху Московскому и всея Руси Тихону!" — раздалось на весь храм, и хор грянул многолетие! Это были минуты, глубоко потрясшие всех, имевших счастье присутствовать. Они и теперь, через много лет, живо встают в моей памяти".14)
* * *
КОГДА ДЕПУТАЦИЯ СОБОРА во главе с митрополитом Ве¬ниамином явилась в Троицкое подворье, чтобы сообщить преос¬вященному Тихону об избрании его патриархом, первосвятитель ответствовал:
"Ваша весть об избрании меня в Патриархи является для меня тем свитком, на котором было написано: "Плач, и стон, и горе", и какой свиток должен был съесть пророк Иезекииль (Иез.2: 10; 3:1). Сколько и мне придется глотать слез и испускать стонов в предсто¬ящем мне патриаршем служении, и особенно — в настоящую тяже¬лую годину! Подобно древнему вождю еврейского народа — Моисею, и мне придется говорить ко Господу: "Для чего Ты мучишь раба Твоего? И почему я не нашел милости пред очами Твоими, что Ты возложил на меня бремя народа сего? Разве я носил во чреве весь народ сей, и разве я родил его, что Ты говоришь мне: неси его на руках твоих, как нянька носит ребенка... Я один не могу нести все¬го народа сего, потому что он тяжел для меня" (Числ. 11:11-14)"
Эти скорбные слова патриарха оказались пророческими. Впе¬реди его ожидал тяжкий крест исповедничества перед лицом воин¬ствующего богоборчества большевиков, провокации, аресты, суды, допросы и покушения, борьба с церковными расколами. Скорби не покидали Святейшего в его служении вплоть до самой кончи¬ны, последовавшей 7 апреля (нового стиля) 1925 года и ставшей, по мнению некоторых церковных историков, результатом отрав¬ления, организованного советскими спецслужбами.*
Нам же, нынешним, сегодня как никогда важно прислушаться ко вразумляющему гласу патриарха-исповедника, к отеческому церковному предостережению, доносящемуся до нас из глубины великой Русской Смуты XX столетия, по сию пору терзающей мно¬гострадальное тело Руси:
"Возлюбленные о Господе братие и чада!
* У Левитина и Шаврова в их "Очерках по истории Русской Церкви" (Кюзнахт, Швей-цария, 1977) есть одно важное свидетельство: "Покойный настоятель храма Ильи пророка в Обыденном переулке в Москве о. Александр Толгский, умерший в 1962 году, говорил одному из авторов: "После признаний, сделанных мне во время исповеди одного из врачей больницы Бакунина, у меня нет ни малейших сомнений в гом, что Патриарх Тихон был отравлен" (с.31).
Долг архипастырской любви, объемлющей болезни и скорби всего православного народа русского, повелевает Нам обратить к вам Наше отеческое слово. Вместе с вами Мы страждем сердцем при виде непрекращающихся бедствий в нашем Отечестве; вместе с вами молим Господа о том, чтобы Он укротил Свой гнев, доныне поядающий землю нашу.
Еще продолжается на Руси эта страшная и томительная ночь, и не видно в ней радостного рассвета. Изнемогает наша Родина в тяжких муках, и нет врача, исцеляющего ее. Где же причина этой длительной болезни, повергающей одних в уныние, других — в отчаяние? Вопросите вашу православную совесть, и в ней найдете ответ на этот мучительный вопрос.
Грех, тяготеющий над нами, — скажет она вам, — вот сокро¬венный корень нашей болезни, вот источник всех наших бед и зло¬ключений. Грех растлил нашу землю, расслабил духовную и телесную мощь русских людей. Грех сделал то, что Господь, по слову пророка, отнял у нас и посох, и трость, и всякое подкрепление хле¬бом, храброго вождя и воина, судью и пророка, и прозорливого, и старца (Ис. 3: 1-3). Грех помрачил наш народный разум, и вот мы ощупью ходим во тьме, без света, и шатаемся, как пьяные (Иов. 12:25). Грех разжег повсюду пламень страстей, вражду и зло¬бу, и брат восстал на брата, тюрьмы наполнились узниками, земля упивается неповинною кровию, проливаемою братскою рукою, ос¬кверняется насилием, грабежами, блудом и всякою нечистотою. Из того же ядовитого источника греха вышел великий соблазн чув-ственных благ, которыми и прельстился наш народ, забыв об еди¬ном на потребу. Мы не отвергли этого соблазна, как отверг его Христос Спаситель в пустыне. Мы захотели создать рай на земле, но без Бога и Его святых заветов. Бог же поругаем не бывает. И вот мы алчем, жаждем и наготуем в земле, благословенной обиль¬ными дарами природы, и печать проклятия легла на самый народ¬ный труд и на все начинания рук наших. Грех — тяжкий нераска¬янный грех — вызвал сатану из бездны, изрыгающего ныне хулу на Господа и Христа Его и воздвигающего открытое гонение на Церковь.
О, кто даст очам нашим источники слез, чтобы оплакать все бедствия, порожденные нашими всенародными грехами и беззако¬ниями — помрачение славы и красоты нашего Отечества, обнища¬ние земли, оскудение духа, разорение градов и весей, поругание храмов и святынь и все это потрясающее самоистребление велико¬го народа, которое сделало его ужасом и позором для всего мира. Где же ты, некогда могучий и державный русский православный народ? Неужели ты совсем изжил свою силу? Как исполин, ты ве¬ликодушный и радостный совершал свой великий, указанный тебе свыше путь, благовествуя всем мир, любовь и правду. И вот, ныне ты лежишь, поверженный в прах, попираемый своими врагами, сгорая в пламени греха, страстей и братоубийственной злобы. Не¬ужели ты не возродишься духовно и не восстанешь снова в силе и славе своей? Неужели Господь навсегда закрыл для тебя источни¬ки жизни, погасил твои творческие силы, чтобы посечь тебя, как бесплодную смоковницу? О, да не будет сего. Одна мысль об этом повергает Нас в трепет.
Плачьте же, дорогие братья и чада, оставшиеся верными Церк¬ви и Родине, плачьте о великих грехах вашего Отечества, пока оно не погибло до конца. Плачьте о себе самих и о тех, кто по ожесто¬чению сердца не имеет благодати слез. Богатые и бедные, ученые и простецы, старцы и юноши, девы, младенцы, соединитесь все вме-сте, облекитесь, подобно ниневитянам, во вретище и умоляйте ми¬лосердие Божие о помиловании и спасении России".15)
Услышит ли Господь такие молитвы — зависит сегодня только от нас самих...
ЛИТЕРАТУРА
I М К Дитерихс Убийство Царской Семьи и членов Дома Романовых на
Урале М, 1991.T.II, с.13-14. 2. Там же, сс.48,31,30,28.
3 С П.Руднев. При вечерних огнях. Воспоминания. Харбин, 1928, с.377. 4. А.Хвалин Восстановление монархии в России. Приамурский Земский
Собор 1922 г. (Материалы и документы) М , 1993, с 59-61
5 Б Б Филимонов Конец белого Приморья Изд-во Русского книжного дела
в США, 1971.С.59
6 "Свет" № 963, 12 августа 1922 г.
7. Вестник Земского Приамурского Края №1,2 сентября 1922 г
8 Земский Край № 37 18 октября 1922 г
9 Епископ Григорий (Граббе) Русская Церковь перед лицом господствующего
зла Джорданвилль, 1991, с 3-4
10 Б.В Титлинов Новая Церковь Петроград-Москва, 1923, с.12-13.
11 Архиепископ Никон (Рклицкий) Жизнеописание блаженнейшего митрополита Антония (Храповицкого). T.IV, с.211.
12 Лев Регельсон Трагедия Русской Церкви YMCA-PRESS, 1977, с.29.
13 Там же, с.30 14. Там же, с 31-33
15 Послания святителя Тихона, Патриарха Московского и всея Руси. М , 1990, с 19-20
СМОТРИТЕ, НЕ УЖАСАЙТЕСЬ.,,
ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ
ЕГОДНЯ даже верующие люди (я уж не го¬ворю о политиках и администраторах) в боль¬шинстве своем утеряли понимание соборно¬сти как совокупности конкретных, практичес¬ких механизмов, способных обуздать смуту и преодолеть кризис. Современное сознание отводит ей "почетное" место где-то между сохой и лучиной, в лучшем случае считая со¬борность формой "стихийного коллективизма" или "примитивной демократии".
Мне уже приходилось писать, что соборное начало проявляет себя в русской истории прежде всего как религиозная и политичес¬кая методика по сохранению и возрождению духовной общности народа. Смысл этой общности — в служении вечной правде, той Истине, которая возгласила о Себе словами Евангелия: "Я есмь путь и истина и жизнь" (Ин. 14:6). Это осмысленность жизни как служения и самопожертвования, имеющих конкретную цель - посильно приблизиться к Богу и воплотить в себе нравственные идеалы христианства.
Именно на таком идеологическом фундаменте тысячу лет рос¬ла и крепла российская держава. Именно он из века в век одухот¬ворял русскую государственность. Именно его мы должны восста¬новить, если и впрямь стремимся одолеть бушующую ныне смуту.
* * *
"СМОТРИТЕ, НЕ УЖАСАЙТЕСЬ: ибо надлежит всему тому быть" (Мф. 24:6), — поучал некогда Христос Своих учеников, пре¬дупреждая будущее человечество о тяготах и смутах, ожидающих его в "конце времен". На протяжении двух тысяч лет христианской эры процесс апостасии — отступления от истин веры, — предска¬занный Спасителем, неуклонно развивался. Ныне, похоже, он уже близок к победе — в безбожном (а то и прямо богоборческом) мире остались лишь малые островки искреннего и глубокого благочес¬тия, да и те все сильнее подвергаются яростным порывам темных стихий, бушующих в среде обезверившихся народов.
Неудивительно, что именно соборность становится одной из первых мишеней сатанинских сил, главным объектом нападок бо¬гоборцев и христоненавистников. Попытки извратить соборное начало человеческого бытия не прекращались на протяжении всей мировой истории. Однако особенно настойчивыми и опасными, изощренными и целенаправленными они стали в нынешнем сто¬летии — после того, как крушение православной российской го¬сударственности устранило главную преграду на пути всемирной апостасии.
В соответствии с двумя главными опорами, главными направ¬лениями соборного единения — религиозным и светским, церков¬ным и земским, общегражданским — сформировались и разруши¬тельные технологии богоборцев, стремящихся уничтожить такое единство. Святые отцы не зря говорили, что "дьявол — это обезь¬яна Бога". Не будучи в силах создать ничего самостоятельного, сатана лишь "передразнивает" божественный порядок вещей, па¬разитируя на благодатных энергиях, извращая их, пытаясь создать свой, "параллельный" мир, подчиненный законам тьмы и злобы.
В таком мире есть и свой "аналог" соборности — дьявольский суррогат, пролагающий путь грядущему антихристу, готовящий объединение обезверившегося мира не под покровом Закона Бо-жия, не в лоне спасительной Истины Христовой, но — под игом "человека греха, сына погибели" (2 Сол. 2:3), которого "Господь Иисус убьет духом уст Своих и истребит явлением пришествия Своего" (2 Сол. 2:8). В области религиозной это злое начинание прикрывается лжеучением о необходимости объединения всех ве¬роисповеданий (вне зависимости от истинности или ошибочности любого из них) —экуменизмом. В области государственной — лже¬учением о неизбежности грядущего объединения человечества в единое сверхгосударство с общим Мировым Правительством во главе (мондиализмом).
Оба эти лжеучения расцвели в XX веке пышным цветом. Оба они губительны для мира и для души человеческой. На пути обоих сегодня едва ли не последним препятствием осталась Россия — ослабленная, обескровленная, но все же не сдавшаяся, не поко¬рившаяся...
* * *
ПРИКРЫВАЯСЬ "БЛАГОРОДНОЙ" ЦЕЛЬЮ "устранения межрелигиозной розни" и "воссоединения верующих в единой брат¬ской семье", теоретики экуменизма забывают упомянуть о глав¬ном: о том, что в таком "воссоединении" будет утеряна величай¬шая драгоценность — истина Закона Божия, погребенная под гру¬зом человеческого лжемудрствования. Как и всякая ересь, экуменизм лжет, предлагая "братски соединить" Истину с ложью, лукаво делая вид, что не понимает противоестественность такого соединения, надеясь, что люди, завороженные благородством ло¬зунгов, не заметят страшной подмены.
Если это пагубное ослепление возобладает в России, то будет не только безнадежно повреждена чистота православной веры. Под вопросом окажется сама возможность возрождения русской госу¬дарственности, ибо державное строительство немыслимо без ясно осознанного нравственно-религиозного идеала, без четкого разде¬ления добра и зла, без всенародного соборного единения вокруг святынь живой веры. Тем же, кто — по незнанию или злонамерен¬но — хочет замутить эти святыни, затуманить Истину Христову, святой первоверховный апостол Павел еще два тысячелетия назад сказал: "Не преклоняйтесь под чужое ярмо с неверными, ибо какое общение праведности с беззаконием? Что общего у света с тьмою?.. Какая совместность храма Божия с идолами?" (2 Кор. 6:14,16).
Обо всем этом необходимо помнить, когда проповедники эку¬менизма твердят о его "миротворческом" характере или пытаются представить его как вопрос сугубо внутрирелигиозный, не имею¬щий к жизни общества прямого отношения.
* * *
ПЕРВАЯ И ГЛАВНАЯ ЛОЖЬ экуменизма — тезис об "истори¬чески произошедшем разделении церквей". Та Церковь, которую ос¬новал Христос и которая содержала полноту спасительной Истины, — говорят экуменисты, — с течением времени, под воздействием исторических причин разделилась на различные ветви. Эти ветви: православие и католицизм, протестантизм и его многочисленные разновидности — вполне равноправны. Они являются результатом человеческой деятельности, следствием политических и нацио¬нальных разногласий, и потому все одинаково несовершенны. Се¬годня, наконец, пришла пора устранить эти искусственные разногласия и воссоединить различные религиозные конфессии, вернув¬шись к первоначальному, первохристианскому единству...
Лукавство подобных рассуждений заключается в том, что на деле никакого разделения церквей никогда не происходило. Исто¬рия христианства недвусмысленно и ясно свидетельствует о том, что в действительности имело место постепенное отпадение запад¬ных народов и западноевропейских конфессий от Единой Святой Соборной и Апостольской Церкви.
Церковь же эта неповрежденно существует и поныне, приняв наименование Православной, то есть правильно славящей Бога. Любое непредвзятое историческое исследование покажет, что пра¬вославие вовсе не есть "одно из" многочисленных исповеданий. Оно есть именно то первохристианское, апостольское исповедание, от которого впоследствии — идя на поводу у собственной гордыни и лжеименного разума — отпали все остальные христианские "кон¬фессии". И желание "уравнять в правах" Русскую Православную Церковь с какой-нибудь протестантской сектой есть не что иное, как попытка втянуть Россию в тот гибельный процесс духовной деградации, который превратил сегодня Запад в бездушное и обезверившееся "общество потребления"!
Вторая ложь экуменизма неразрывно связана с первой и являет¬ся ее логическим продолжением. Это — тезис о том, что "каждая из разделившихся церквей хранит свою часть Божественной Исти¬ны, и никто не может претендовать на обладание Ее полнотой".
"Разве разделился Христос?" (1 Кор. 1:13) — восклицал еще де¬вятнадцать веков назад апостол Павел, укоряя тех, кто пытался незаконно предъявить свои претензии на обладание церковной благодатью. Сегодня число таких претендентов многократно ум-ножилось. При этом все они почему-то стыдливо забывают ска¬зать о том, что их претензии — это претензии самозванцев, пыта¬ющихся обосновать свои мнимые права с помощью лукавых пере¬держек, преднамеренных умолчаний и откровенных выдумок.
Здесь будет уместно еще раз указать на смертельную опасность подобных попыток не только для русского религиозного самосоз¬нания, не только для православия и православных, но для российс¬кой государственности вообще, для всего нашего общества в целом. Сегодня любому политологу очевидно, что оздоровление государ-ственного бытия немыслимо без консолидации общественного ми¬ровоззрения, без умиротворения массового сознания. В свою оче¬редь, такое умиротворение возможно лишь в рамках ясной и понят¬ной национально-государственной идеологии, которая должна содержать в себе фундаментальные нравственные ценности и мо-ральные ориентиры — идеалы народного бытия. Эти идеалы неиз¬бежно коренятся в религиозной сфере человеческого сознания, ибо именно религия претендует на то, что хранит в себе абсолютную Ис¬тину, именно религия отвечает на вопросы о добре и зле, о добро¬детелях и пороках, о смысле жизни человека.
Народ, потерявший веру, теряет свою жизнеспособность. И вся¬ческие рассуждения о том, что "все конфессии обладают равным правом на Истину", объективно обесценивают всю тысячелетнюю историю русского народа, из века в век пытавшегося реализовать в своей жизни именно православный нравственно-религиозный идеал.
С точки зрения догматической претензии экуменистов выгля¬дят и вовсе несостоятельно. Первые десять веков весь христианс¬кий мир веровал именно так, как и доселе верует Православная Церковь. При этом всяческие попытки исказить это вероучение пресекались Церковью со всей суровостью, ибо грозили нарушить чистоту и целостность Божественного Откровения. Лишь начиная с XI столетия, после того, как Запад отпал в ересь католицизма, началось дробление христианства на новоизмышленные "конфес¬сии", которые теперь в рамках экуменизма требуют признать свои лжеучения "равночестными" с истинами Святого Православия!
Третья ложь экуменизма — ложь о том, что его нравственным основанием является любовь, повинуясь зову которой экуменисты стараются уничтожить в религиозной области все разногласия и разделения, утвердить повсюду мир и единение.
Любовь — первая и главная добродетель христианина. Апостол Павел возглашает: "Если я говорю языками человеческими и ангель¬скими, а любви не имею, то я — медь звенящая... Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто. И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а люб¬ви не имею, нет мне в том никакой пользы" (1 Кор. 13: 1-3).
Но любовь эта, без которой невозможно само существование мира, без которой теряет смысл человеческая жизнь, есть прежде всего любовь к Богу, к тем Божественным Истинам и благодат¬ным Откровениям, которые позволяют человеку победить грех и стяжать себе вечную и блаженную жизнь в обителях райских. "Воз¬люби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душою твоею и всем разумением твоим: сия есть первая и наибольшая заповедь", — поучал Христос Спаситель Своих учеников (Мф. 22:37-38).
Такая любовь не терпит никаких посягательств на истины веры. Такая любовь беспощадно, до последней капли крови, до последнего издыхания борется с ересями, посягающими на чистоту Бо¬жественных заповедей. Такая любовь не допускает и мысли о воз¬можности уравнять истинную Церковь Христову с гибельными ересями, преисполненными пагубных человеческих заблуждений, И эта любовь не имеет ничего общего с теми лукавыми отговорка¬ми, которые используют экуменисты для прикрытия своих небла¬говидных целей.
Настоящее христианство, исполненное живой веры, бесконеч¬но далеко от смутных "гуманистических" верований околоцерков¬ных интеллигентов, составляющих ныне главную опору экумениз¬ма в России. Не может быть мира между истиной и ложью — имен¬но это имел в виду Господь, обязуя Своих учеников вести непрестанную брань с гибельными заблуждениями, сказав: "Не мир пришел Я принести, но меч..." (Мф. 10:34). Этот духовный меч свя¬той Истины должен носить с собой каждый христианин и реши-тельно пользоваться им в случае, если он видит посягательство на родные святыни. В борьбе с неправдой имеем прямое повеление Господа: "Теперь... продай одежду свою и купи меч..." (Лк. 22:36).
Итак, уклонение от защиты святынь веры не имеет извинения ни в телесной немощи, ни в материальной нужде! Кто же уклоняет¬ся от такой брани под предлогом ложно понятой "любви", понесет на себе великий грех вероотступника и предателя...
Четвертая ложь экуменизма — широко рекламируемое утвер¬ждение о его "аполитичности".
Опасаясь того, что антигосударственная, антинациональная сущность экуменизма привлечет внимание патриотически мысля¬щих политиков, его сторонники всемерно акцентируют "внеполи-тический" характер своего движения. На деле же стремление пред¬ставить экуменизм чисто "внутрирелигиозным" явлением носит откровенно конъюнктурный характер и не выдерживает даже по¬верхностной проверки фактами.
Во-первых, сама по себе "мировая религия", общая для всего человечества — а именно она является конечной целью всех уси¬лий экуменистов, — есть не что иное, как идеологическое основа¬ние мондиализма, мировоззренческий фундамент "нового мирового порядка". Именно эта единая лжерелигия должна "духовно" обо¬сновать необходимость разрушения суверенных национальных государств и объединение всего человечества в единое супергосу¬дарство с Мировым Правительством во главе.
Сегодня ни для кого не секрет, что после развала СССР Запад во главе с Соединенными Штатами откровенно претендует на пла¬нетарную диктатуру. Б рамках ООН ныне уже вполне ясно вырисовываются отдельные структуры грядущего Мирового Правитель¬ства, опирающегося в своей деятельности на колоссальную воен-ную мощь НАТО. Разгром Ирака, удушение Югославии, варварс¬кие бомбардировки православных сербов — все эти карательные акции недвусмысленно показывают, какая участь ждет непокор¬ных противников "нового мирового порядка"...
Неоспоримы также связи экуменизма с мировым масонством. Еще в 1946 году, на заре экуменического движения, французский масонский журнал "Тампль" писал: "Нас спрашивают, почему мы вмешиваемся в споры религиозного порядка, в какой части вопро¬сы объединения церквей, экуменические конгрессы и т.д. могут представлять интерес для масонства? Проблема, выдвинутая про¬ектом объединения церквей, близко интересует масонство. Она близка масонству, так как содержит в себе идею универсализма... Во всяком случае, при возникновении первых экуменических кон-грессов вмешательство наших братьев было определяющим..."
С христианской точки зрения попытки создания "универсаль¬ной" религии оцениваются однозначно — как подготовка к воца¬рению антихриста. Неудивительно поэтому, что многие православ¬ные иерархи весьма резко отзывались об экуменизме.
"Я осуждаю экуменизм и считаю его не просто ересью, а сверхъ -ересью, — заявил в 1972 году александрийский патриарх Нико¬лай VI. — Это вместилище всех ересей и зловерий. Нам хорошо известны антихристианские силы, закулисно управляющие экуме¬низмом... Экуменизм направлен против православия. Он представ¬ляет сегодня самую большую опасность, наряду с безверием на¬шей эпохи, обожествляющим материальные привязанности и удо¬вольствия". Несколько лет назад заявил о прекращении всех экуменических контактов Блаженнейший патриарх Диодор, пред-стоятель Иерусалимской Православной Церкви.
А Русская Зарубежная Православная Церковь вполне офици¬ально внесла в богослужебный чин (Последование в Неделю Пра¬вославия) анафематствование экуменистам следующего содержа¬ния: "Нападающим на Церковь Христову и учащим, что она раз¬делилась на ветви,., и тем, кто имеет общение с такими еретиками, или способствует им, или защищает ересь экуменизма, полагая ее проявлением братской любви и единения разрозненных христи¬ан, — Анафема!"
В связи с этим особенно ярко выясняется несостоятельность нынешних "православных экуменистов", использующих для свое¬го оправдания пятую ложь — тезис о том, что в рамках экумени¬ческого движения они остаются лишь для того, чтобы "свидетельствовать инословным об истинах православия". Таким свидетель¬ством является вся жизнь Православной Церкви в ее благодатной, чудесной полноте. Из века в век спасительная церковная благо¬дать привлекала к себе десятки и сотни миллионов людей, жаж¬давших спасти свою душу и обрести высший смысл жизни. Ника¬ких дополнительных "свидетельств" истины Откровения Божия не требуют. Для их усвоения от человека требуется лишь раскаяние в грехах и добрая воля. И более — ничего...
Надо сказать, что в России широкое соборное обсуждение про¬блемы экуменизма было проведено лишь единожды — в 1948 году в Москве на Конференции Православных Поместных Церквей. Тогда на эту тему пространно высказались многие видные право¬славные богословы и иерархи. В итоговой резолюции отмечалось, что "целеустремления экуменического движения не соответствуют идеалу христианства", что "создание Экуменической церкви как-влиятельной международной силы есть падение перед искушением (земной власти — митр. Иоанн), отвергнутым Христом,., и укло¬нение на нехристианский путь", что "экуменическое движение не обеспечивает дела воссоединения церквей благодатными средства¬ми"... Резолюция постановляла: "Отказаться от экуменического движения".
Под этим документом первой стоит подпись Патриарха Мос¬ковского и Всея Руси, затем — еще одиннадцать подписей право¬славных первоиерархов. До сей поры никто даже не пытался оспо¬рить его значимость и каноническое достоинство. Правда, одно-временно с хрущовскими гонениями на Церковь началось активное давление КГБ на ее священноначалие с целью вовлечь Московс¬кую Патриархию в международные экуменические организации. Государство стремилось использовать нравственный авторитет Русской Церкви в своих внешнеполитических планах, ничуть не считаясь с мнением верующих...
Сегодня вопрос об отношении к экуменизму вновь поднялся со всей остротой. Та духовная агрессия, которая была развязана в последние годы против России со стороны инославных конфессий, подтвердила наши худшие опасения: острие ее главного удара по-прежнему направлено против Русского Православия. Архиерейс¬кий Собор, состоявшийся в конце 1994 года, констатировал "необ¬ходимость подвергнуть все вопросы, беспокоющие духовенство и мирян нашей Церкви в связи с ее участием в экуменическом движе¬нии, тщательному богословскому, пастырскому и историческому анализу и переосмыслению".
Конечно, это лишь начало того пути, который нам предстоит пройти до конца, если мы не напрасно носим христианское имя. Конечно, путь этот, учитывая реальности нынешнего положения России, будет тернист и труден. Конечно, он потребует от нас мужества и мудрости, смирения и осмотрительности, терпения и настойчивости. Нам, вероятно, придется нелегко. НО ИНОГО ПУТИ НЕТ! Господи, благослови!
ОГЛАВЛЕНИЕ
От издателей..............................................2
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ Самодержавие Духа
ОЧЕРКИ РУССКОГО САМОСОЗНАНИЯ
"Но избави нас от лукаваго..." Вместо предисловия .............4
"Вы же род избран". Чудо крещения Руси.......................5
Славянское язычество. "Беззакония моя превзыдоша главу мою...". . . . . 5
Три крещения Руси.......................................7
Святослав.............................................9
Владимир Креститель.....................................12
"И врата адовы не одолеют ее". Торжество православия.........16
Митрополит Иларион. "Слово о законе и благодати"..............16
Духовные основы русского богатырства.
Былины как зеркало народного сознания........................17
"Часть моя Господь, рече душа моя..."
Православное мировоззрение в русской летописной традиции........23
Инок Филофей. "Домострой".
Ставленническая грамота русского патриарха..................26
"Пойте Господеви вся Земля..." Русские духовные стихи.........30
"Обышедши обыдоша ми врази мнози..." Русь между монголами и ла-
тинами...................................................35
За ярость гнева Господня сгоре вся земля... Татарское нашествие. ... 38 "Ихже уста глаголаше суету, и десница их — десница неправды..."
Рим и Россия...........................................38
"Блажен муж... "Святой благоверный князь Александр Невский.......40
"Аз бо семь Господь Бог твой, укрепивый тя, и утвердих тя
десницею Моею праведной". Державная юность России.........45
"Живый в помощи Вышняго..." Возвышение Москвы...........49
"Муж двоедушен неустроен во всех путех своих".
Митрополит-вероотступник...............................52
Русская симфония. Преподобный Иосиф Волоцкий в судьбах
России....................................................54
"Се врази Твои возшумеша и ненавидящий Тя воздвигоша главу.."
Ересь жидовствующих..................................54
"Знаменася на нас свет лица Твоего, Господи..." Иосифляне и заволжцы: спор, которого не было..........................59
"Яко царь уповает на Господа, и милоетию Вышняго
неподвижится..." Иоанн Васильевич Грозный...................61
"Немы да будут устны льстивыя, глаголющия на праведного
беззаконие..." Историография эпохи: ложь и правда............61
"Се бо Бог помогает ми..." История царствования как она есть. . . 64
"Упасеши я жезлом железным..." Игумен всея Руси.............69
"Вонми себе, не забуди Господа, Бога твоего..." Боярство. Опричнина. Земские соборы..............................74
"Господи, силою Твоею возвеселится царь..."
Царствование Феодора Иоанновича..........................78
"Грехопадения кто разумеет..." Психология смуты........82
Годунов.............................................82
Клятвопреступление....................................85
Великое разорение.....................................87
Покаяние............................................88
"Дом, разделившийся сам в себе, не устоит".
Раскол как явление русского сознания.........................92
Патриарх Никон......................................96
Тишайший государь....................................100
"Порвалась связь времен..."
Русское самосознание девятнадцатого века...................104
Западничество........................................104
Славянофильство......................................106
Имперская идея в XIX веке...............................106
Панславизм..........................................107
Нигилизм............................................107
Бюрократический консерватизм...........................108
Предостережения, к которым не прислушались...............108
"Плач мой..." Русская предреволюционная действительность глазами подвижников Церкви..................................109
"Отыдите от Мене, делающие беззаконие". Творцы катаклизмов. 113
"Ваш отец — диавол, и вы хотите исполнять похоти отца вашего".
Демоны революции........................................118
Воспоминания князя Жевахова...........................118
Религия ненависти.....................................121
"Знаю твои дела; ты носишь имя, будто жив, но ты мертв!"
Закат Европы............................................123
Русское рассеяние......................................123
За кулисами европейской драмы..........................124
Лига наций...........................................125
Фашизм................................................126
Русский немец Макс Эрвин фон Шойбнер-Рихтер.............128
Доктрина Розенберга...................................129
"На реках Вавилонских седохом и плакахом..."
Штрихи к портрету русского зарубежья......................132
"Свет во тьме светит, и тьма не объяла его..." Союз нерушимый. . 136
Разорение............................................136
Национал-большевизм..................................138
Оттепель............................................141
Застой...............................................142
Перестройка...........................................144
Священное и страшное дело — власть... Вместо послесловия.....146
Духовные основы государственности.......................146
Великая ложь демократии...............................148
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Русь Соборная
ОЧЕРКИ ХРИСТИАНСКОЙ ГОСУДАРСТВЕННОСТИ
"Вспомянух дни древние и поучихся"
История вопроса........................................151
"Без Мене не можете творити ничесоже..".
Сила Божия и немощь человеческая..........................151
"Отче Святый! Да будут все едино..."
Черты соборной государственности.......................153
"Все развратишися, непотребни быша..."
Римская Империя. Истоки соборности.....................153
"Открый ко Господу путь твой, и уповай на Него..."
Соборность в Византийской империи......................155
"Вся волости, якоже на думу, на веча сходятся..."
Соборность в Древней Руси..............................156
"Примири и соедини..." Земские соборы в XVI-XVII веках......156
"Аз бо есмь Господь Бог твой, укрепивый тя"
Обуздание смуты........................................158
"Есть путь, иже мнится человекам прав быти, последняя же его приходят во дно ада..."Торжество правды и ликование лжи . ... 158 "Сердце мое заблуждает, и беззаконие погружает мя..."
Технология катастрофы................................160
"Разгорится, яко огнь, беззаконие..." Цареубийство..........161
"Открый ко Господу путь твой..."Выздоровление.............164
"Се Бог наш суд воздает..."Собор.........................165
"Яко едиными усты вопияху..."
Утвержденная грамота Великого Московского Собора........166
"Скверный да осквернится еще; и праведный правду да творит еще"
Россия и Запад...........................................168
Кривое зеркало "исторической науки"....................168
Цивилизации духовные и чувственные....................170
Правовые основы русской соборности....................173
Последние времена....................................175
"Бога бойтесь, царя чтите" Империя и соборность..............178
IMPERIUM...........................................178
Империя и Церковь.....................................181
Империя и Земство.....................................184
Последние неудачи.....................................191
"Мятежом возмятется земля, и скудостию оскудеет земля"
Крушение русской православной государственности............193
Приамурский Земский Собор. Генерал Дитерихс..............194
Поместный церковный Собор 1917-1918гг. Патриарх Тихон.....198
"Смотрите, не ужасайтесь..." Вместо послесловия..............203
--------------------------------------------------------------------------
Другие книги скачивайте бесплатно в txt и mp3 формате на http://prochtu.ru
--------------------------------------------------------------------------