Михей Сермягин - Крещенская История - Михей Сермягин
Скачано с сайта prochtu.ru
КРЕЩЕНСКАЯ ИСТОРИЯ
— Вы, главное, в прорубь только нырните, а всё остальное мы сами за вас сделаем! — наставлял Ивана Ивановича Цукермана американский шпион мистер Стенсон попыхивая сигарой. — Задача-то у вас совсем несложная: просто погрузитесь с головой пару раз, а затем изобразите, что тонете и начинай вопить: «Помогите, спасите!!!» Делов-то на цент... И заметьте, что за эту безделицу Госдеп США отчисляет вам крупную сумму в американской валюте!
— Ну, сумма могла бы быть и покрупнее... — недовольно пробурчал в ответ Иван Иванович. — Поищите ещё другого такого дурака, который за сто долларов согласится зимой в ледяную прорубь нырять...
— Дураков у вас в России достаточно! — жёстко возразил мистер Стенсон. — И многие из них готовы это делать совершенно бесплатно, так что, если вас что-то не устраивает, господин Цукерман, мы найдём другого исполнителя.
— Да всё меня устраивает... — со злостью прошипел Иван Иванович. — Скорее бы уж накопить денег на авиабилет до Америки, да свалить из этой проклятой страны! Ради такого не страшно и в прорубь вниз головой сигануть...
—- Только вот самодеятельности этой не надо! - поморщился американский шпион. — Зачем вниз головой? В инструкции сказано просто опуститься в прорубь и сделать пару погружений. При отступлении от инструкции оплата будет заметно снижена.
— Да ладно вам запугивать, мистер Стенсон! — отмахнулся Цукерман. — Не переживайте, инструкции ваши я наизусть помню. Вчера всю ночь их зубрил...
— А раз так, марш на исходную позицию к проруби! — гневно возопил американский резидент, указывая Цукерману пальцем на дверь. — И чтобы исполнено было всё без сучка и задоринки! Не для того моя страна такие деньжищи платит, чтобы вы с нами тут пререкались!
— Испуганно зыркнув на своего заокеанского нанимателя, Иван Иванович вылез из тёплого микроавтобуса на мороз и, чертыхаясь, поплёлся к проруби, вокруг которой уже теснилась толпа народа.
Припаркованный на набережной реки микроавтобус с затемнёнными стёклами имел дипломатические номера и принадлежал консульству США, а всё происходящее являлось спецоперацией Госдепа, направленной на дискредитацию Веры Православной и Традиционных Российских Ценностей. Иван Иванович Цукерман давно уже попал на крючок к хитрым и подлым американским жидомасонам. Резидент американской внешней разведки мистер Стенсон завербовал его у пивного ларька, подслушав, как Цукерман, которому не досталось пива, громко ругает Путина, запретившего после десяти часов вечера продавать спиртные напитки. Опытный глаз разведчика сразу же распознал в задрипанном интеллигенте закоренелого русофоба, способного за американские тридцать серебренников продать басурманам Родину. Для начала мистер Стенсон предложил Цукерману за бутылку дешёвого пива масляной краской расписать стены своего собственного подъезда антипутинскими лозунгами, что тот с готовностью и выполнил. Но это была только проверка. Хитрый американец фиксировал весь процесс вандализма на плёнку своего шпионского фотоаппарата, а после предложил Цукерману подписать контракт на сотрудничество с иностранной разведкой, угрожая ему, что в противном случае передаст в ФСБ кадры, на которых Иван Иванович малюет кисточкой на стене лифта надпись: «Путин мразь, с России слазь!!!» Удивляясь глупости американца, Цукерман, не задумываясь, подписал документ. Тогда он даже не представлял, зачем были нужны эти угрозы, пребывая в полной уверенности, что любой здравомыслящий человек и без них с радостью согласится стать предателем и врагом России. Смысл хитрого шантажа он осознал позже, когда мистер Стенсон начал беззастенчиво его эксплуатировать и всячески помыкать, обращаясь при этом с ним, как с презренным холопом. Задания были сплошь грязного характера, а оплата за них мизерная. При этом Ивану Ивановичу приходилось регулярно терпеть от спесивого и надменного американца оскорбления в свой адрес, а от его подручных — даже пинки и зуботычины, что ему, как культурному человеку, было особенно обидно. Утешал себя он лишь тем, что рано или поздно ему удастся накопить денег на билет до Америки и уехать из ненавистной ему России, подальше от её дикого народа. Ради этой сладкой мечты он готов был терпеть любые издевательства и унижения.
На сей раз Цукерману предстояло выполнить необычное и по настоящему гадкое поручение. Американскому Госдепу давно не давала покоя Вера Православная со всеми её благочестивыми обычаями и духовными скрепами. И мистеру Стенсону пришёл в голову вероломный план. Пользуясь тем, что в праздник Крещения Господня миллионы русских людей по православному обычаю совершают погружение в прорубь дабы укрепить душу и тело, американец решил дискредитировать эту благочестивую традицию в глазах мировой общественности, искусственно спровоцировав несчастный случай. Цукерману была поставлена задача залезть в прорубь, а затем притвориться, что ему стало плохо и начать тонуть. В микроавтобусе консульства, припаркованном неподалёку от места купания, прятались наготове продажные американские журналисты из BBC, CNN и других жидомасонских «Фейкньюз». Они должны были зафиксировать сие происшествие на видео, после чего планировалось раздуть истерику на всех западных телеканалах, показав в самых мрачных красках репортаж о «диком и варварском обычае русского народа», во время которого, якобы, постоянно тонут или умирают люди. Узнав о том, что ему предстоит, Цукерман поначалу наотрез отказался выполнять такое задание, поскольку не умел плавать и к тому же боялся простудиться. Даже обычные в таких ситуациях угрозы и прямой шантаж не могли его переубедить. Дал согласие он лишь тогда, когда мистер Стенсон, весь позеленев от жадности, согласился поднять оплату за акцию до беспрецедентных ста долларов. Цукерман, рассчитывал на больше крупную сумму, но скупой американец сверх этого не дал изменнику ни цента...
Скрипя по снегу старыми валенками и втягивая шею в воротник, Иван Иванович вышел на лёд реки. Пряча руки в карманы, уныло заковылял он к скоплению людей, обступивших крещенскую иордань. Мороз был знатный и пробирал его буквально до костей, несмотря на поддетые снизу два свитера и кальсоны. Пока Цукерман дотопал до проруби, он успел продрогнуть, как собака. Инструкция, написанная лично мистером Стенсоном, предписывала ему смешаться с толпой верующих и до погружения в воду не привлекать к себе излишнего внимания. Но сделать это оказалось непросто: очкастый интеллигент в куцем драповом пальтишке и с недовольным выражением лица резко контрастировал с толпящимся вокруг полыньи православным народом. Лица окружающих были радостными и духовно просветлёнными, а глядя на Цукермана, можно было подумать, что он пришёл на похороны. Ёжась от холода и глубже натягивая на уши интеллигентскую шляпу, выглядел он убого и бомжевато. Русские православные люди инстинктивно старались держаться от русофоба подальше, а многие смотрели на него с нескрываемой жалостью. Очередь к проруби была длинной, но продвигалась довольно быстро и замёрзший Иван Иванович с ужасом думал о том, что совсем скоро уже придётся раздеваться и лезть в ледяную воду. От одной этой мысли ему уже становилось худо.
— Озяб, соколик? — участливо поинтересовался у него старичок с короткой бородкой в поношенной линялой куртке, стоящий в очереди позади него.
— А тебе что за дело, пень старый?! — огрызнулся в ответ Цукерман. — Вас-то, ватников православнутых, никакой мороз, поди, не берёт! Набухаетесь водки, да и прётесь в проруби свои нырять!
Старичок, нисколько не обижаясь на эти слова, улыбнулся ангельской улыбкой и смиренно произнёс:
— Это ты, голубь мой, от того такой злобный, что креста на тебе нет и в Бога ты не веруешь. Но дело это поправимое: крещенская вода неверие и злобу враз с тебя смоет! Помяни моё слово, что как только в неё окунёшься, так сразу и в Бога верить начнёшь!
— Ха! Держи карман шире! — рассмеялся Иван Иванович. — Нет вашего Бога и никакой «крещенской» воды тоже нет! Вода она всегда одна и та же, мокрая и холодная!
— Ошибаешься, соколик! — возразил ему старичок всё с той же дебильной улыбкой. — Крещенская вода, она и от ада преисподняго людей спасает! Вот тебя сегодня, например, точно спасёт!
— От ада меня спасёт только отъезд в Америку! — саркастически усмехнулся в ответ Цукерман. — Вот накоплю скоро денег, да и свалю туда. А вы, ватники тупорылые, так и останетесь до конца жизни в этом российском аду вместе с вашим Богом, водкой и прорубью!
— Нет, голуба, ни в какую Америку ты не уедешь! — убеждённо замотал головой дед. — Какая тебе, сокол мой, Америка, если у тебя прямо на морде лица смерть написана? Помяни моё слово: помрёшь ты сегодня!
Цукерман, сообразив, что разговаривает с сумасшедшим, в ответ лишь покачал головой, да отвернулся от старичка, а из толпы в его адрес уже слышались со всех сторон возмущённые голоса:
— Действительно, стоит тут с такой рожей, как будто не купаться, а топиться сюда пришёл!
—Либерал, наверное или содомит гомосексуальный… — поддержал женский голос.
— И чего он вообще сюда припёрся?! Здесь ему не жидомасонская ложа!
Вжав голову в плечи и скрипя от злости зубами, Иван Иванович стойко переносил все эти нападки, вполголоса бормоча себе под нос что-то о «проклятых ватниках», «дремучих совках» и «православнутых на всю голову алкашах». А очередь, меж тем, всё ближе и ближе подвигала его к полынье. Когда до проруби оставалось всего несколько шагов, Цукерман расстегнул онемевшими от холода пальцами пуговицы пальто, снял с себя всю одежду, окромя трусов, и аккуратно сложил её на снегу. Без одежды стало ещё холоднее. Бедный Иван Иванович скукожился, как птенец, обхватив себя за узкие плечи руками. Дрожа всем телом и переминаясь с ноги на ногу он ждал своей очереди.
Купающиеся спускались в иордань по специально устроенным деревянным мосткам с перилами, затем, осеняя себя крестным знамением, трижды с головой окунались в воду, после чего бодро выскакивали на снег и бежали греться. Уже вцепившись в перила мостков, Цукерман на мгновение замер, не решаясь спуститься вниз и, как бы, ища поддержки, обернулся назад. Позади себя он увидел всё того же полоумного старичка, стоящего на снегу в застиранных трусах в горошек и с сияющей на лице блаженной улыбкой.
— Смелее, голубь! — подбодрил его старичок. — Осени себя крестом, да прыгай смело в воду! Крещенская водица тело бодрит, а душу от ада спасает!
— Да пошёл ты со своей водицей крещенской, чеканушка православнутая! — огрызнулся на него Иван Иванович.
— Гнать этого нехристя от иордани! — послышалось из толпы позади него.
— Кто его сюда допустил вообще?
— Смотрите, православные, на нём ведь и правда креста нет!
Старичок же лишь кротко улыбался, да покачивал головой.
«Бросить всё это к чёртовой матери, пока воспаление лёгких не подхватил..!» — промелькнула мысль в голове у Ивана Ивановича, но в толпе людей, стоящих вокруг иордани, он вдруг заметил мистера Стенсона в окружении иностранных журналистов, который издали грозил ему кулаком.
«Ох..! Семи смертям не бывать, а одной не миновать...» — тяжко вздохнул про себя Цукерман, после чего зажмурился и с размаху сиганул в прорубь. Ледяная вода обожгла ему тело, впиваясь в кожу тысячами иголок. Дыхание спёрло от холода, а сердце в груди гулко заколотилось. Пытаясь следовать инструкции, Иван Иванович погрузился в воду с головой, но лучше бы он этого не делал; в глазах у него внезапно потемнело, а грудную клетку пронзила такая резкая боль, будто её проткнули раскалённой спицей. После этого всё вокруг закружилось и сознание покинуло Цукермана.
Очнулся он в каком-то длинном до безразмерности коридоре, на колченогой кушетке. Иван Иванович жалобно вскрикнул и схватился руками за больную грудь. Отдышавшись он робко осмотрелся вокруг. Тускло освещённый неисправными мерцающими лампами дневного света коридор был полон самого разнообразного народа. Вдоль обшарпанных стен стояли расшатанные кушетки, скамейки и стулья, на которых сплошняком сидели и полулежали самого неприглядного вида люди. Повернув голову направо, Иван Иванович пригляделся к ближайшему своему соседу, сидевшему подле него. Сосед — толстый мужик с синюшным лицом и безумными глазами, не обращая ни на кого внимания, раскачивался из стороны в сторону тупо пялясь куда-то в стену и бормоча себе под нос нечто неразборчивое.
— Это самое... Мы это… Тут где..? — осипшим голосом спросил Иван Иванович, осторожно трогая соседа за плечо.
Сосед поморгал своими зенками и обращаясь к стене, хрипло пробурчал:
— Где, где.. В Караганде! В очереди тут сидим... Не видишь, что ли?
— В какой такой очереди? — недоуменно встряхнул головой Цукерман, — Куда очередь? — но ответа не получил, собеседник его похоже полностью ушёл в себя и ни на какие вопросы больше не реагировал.
Иван Иванович хотел с этим же вопросом обратиться к кому-нибудь другому, но окинув взглядом обитателей коридора, понял, что разговаривать ему с ними совсем не хочется. Внешний вид присутствующих отнюдь не располагал к разговору, а у большинства и вообще был настолько непрезентабельный, что краше в гроб кладут. Кто-то сидел, скрючившись в три погибели в самой неестественной позе, кто-то закатив глаза бился в конвульсиях, а один парень с неестественно бледным перекошенным лицом, безуспешно пытался снять затянутую вокруг его шеи верёвочную петлю. Петля от его стараний затягивалась только туже, но парня это, похоже, ничуть не смущало. Ужаснувшись увиденному, Иван Иванович хотел было уже встать и уйти прочь от этой жуткой компании, но в это время, справа по коридору на стене мигнула красная лампочка, распахнулась со скрипом облезлая дверь и из темноты дверного проёма послышался громкий визгливый голос: «Следующий!». По рядам сидящих вдоль стен хроников прошла волна оживления. Парень с бледным лицом оставил попытки снять с шеи верёвку, мужик с синюшной рожей прекратил раскачиваться и нести околесицу, да и все остальные тоже неестественно напряглись, заворожённо уставившись на открытую дверь. Несколько мгновений ничего не происходило, а потом из дверного проёма вышли двое существ мужского пола в давно нестиранных белых халатах, бесцеремонно подхватили под руки ближайшего к двери горемыку и поволокли его в кабинет.
— Оглохли, что ли, доходяги убогие?! — раздражённо выругался один из них, обращаясь ко всей очереди разом, — Сказано вам: «Следующий!», значит к дохтуру заходить надо, а не на жопе, как истуканы сидеть!
— А не на жопе, как истуканы сидеть... — прогнусавил себе под нос синюшный мужик, с которым пробовал ранее заговорить Иван Иванович. После этого синюшный сполз с кушетки на пол и, встав на четвереньки, по-собачьи переполз на соседний стул ближе к двери. Вся угрюмая очередь пришла в движение. Одни, сидя на кушетках, просто передвигали свои задницы в сторону двери, сталкивая при этом на пол тех, кто сидел с краю, другие сами вставали и, держась за стеночку, перебирались на соседние места... Некоторые, как звери, ползли по коридору на четвереньках. Твёрдо держались на ногах, немногие. Цукермана потеснил на кушетке бледный парень с петлёй на шее, а Иван Иванович в свою очередь оказался на месте где до него сидел синюшный мужик. Осуществив таким образом передвижку, очередь временно успокоилась и все её участники вернулись в своё прежнее состояние: кто-то продолжил биться в припадке, кто-то возобновил бормочущий диалог с самим собой, а кто-то просто тупо уставился в стену. Но Ивана Ивановича всё это теперь уже не так сильно смущало. Увидев людей в белых халатах и услышав, что здесь есть доктор, он наконец-то начал понимать, где находится.
— Да это же приёмный покой больницы, ё ж ты моё! — с облегчением подумал он и стукнул себя по лбу. — Точно ведь! Всё сходится! Я же в прорубь нырял и мне, видать, там и взаправду плохо стало... Не пришлось даже и симулировать... Надо будет теперь с мистера Стенсона стребовать премиальные за реализм! Я ведь в натуре жизни чуть не лишился... А мистер Стенсон-то тоже хорош... Цивилизованный человек называется, не мог со скорой помощью договориться, чтобы меня в хорошую клинику отвезли, а не в этот гадюшник! И где они медучреждение-то такое убогое нашли? Сюда ведь, поди, реально со всего города бомжей и всяких-разных гопников свозят... Вон рожи-то всё какие протокольные... Один другого страшнее...
Лица у коридорных сидельцев были и правда абсолютно некондиционные, нездоровая бледность их кожи порой дополнялась красными пятнами и синюшной опухлостью век, чёрные подтёки вокруг шеи, заострённые носы... Но самым отталкивающим было бессмысленно-тупое выражение физиономий, которое наблюдалось почти у каждого первого. Сидеть на одной кушетке с такими красавцами Ивану Ивановичу было неприятно, но выбирать не приходилось. А кроме того, сердце ему грела мысль о том, что его терпение будет щедро оплачено и скоро он, уедет из этой ужасной страны в благополучную Америку, где никогда больше не увидит всех этих ужасов российской действительности. Очередь двигалась медленно. Примерно раз в десять минут открывалась дверь в кабинет и раздавался всё тот же мерзкий возглас: «Следующий!» Следующие заходили в двери, иногда сами, но чаще санитарам в белых халатах приходилось силком затаскивать очередника на приём к доктору. Время тянулось черепашьим шагом и это действовало Цукерману на нервы.
— Русскому быдлу такие условия в самый раз! — размышлял он про себя, с ненавистью глядя на окружающих. — Только вот почему я-то, интеллигентный человек, желающий эмигрировать в США, должен страдать и мучиться от ужасов отсталой совковой медицины?! Моим утончённым нервам такое строго противопоказано!
В этот момент дверь в очередной раз открылась и из недр кабинета послышалось всё то же требовательное приглашение:
— Ну кто там следующий?! Заходим!
— Я, я следующий!!! — тонким срывающимся голосом выкрикнул Цукерман, вскочил с кушетки и перепрыгивая через ноги сидящих кинулся к двери.
— В очередь же стоим... — неуверенно пробулькал синюшный, удивлённо глядя на Ивана Ивановича и протягивая к нему свои руки.
— Пошёл в пень, быдлятина! — с презрением бросил ему Цукерман, ногой отталкивая несчастного в сторону.
Мужик с грохотом повалился со стула. Неуклюже пытаясь подняться с пола, он что-то тихо бормотал себе под нос, но рвущийся к дверям Цукерман его уже не слышал.
Нагло проскочив мимо всей очереди, он на всех парах первым влетел в кабинет, чуть не столкнувшись в дверях с санитарами.
— Полегче, доходяга! Разбегался тут... — чертыхнулся один из них, хватая Ивана Ивановича за шкварник.
— Куда так спешишь-то?
— Да на похороны свои опоздать боится! — усмехнулся второй, криво осклабившись.
— Это что за обращение такое?! — возмутился Цукерман, — Вы хоть знаете, с кем имеете дело?! Я в посольство буду на вас жаловаться... В американское...
Но угроза не произвела на дюжих гориллообразных медработников никакого впечатления, они лишь рассмеялись в голос, а затем, одновременно схватив Цукермана за волосы и шею, в четыре руки приподняли его над полом.
— Смотри-ка, бойкий какой! Говорит, жаловаться на нас будет! — с усмешкой пробасил первый.
— А вот мы ему сейчас клистир в жопу поставим литра на два! А после такого клистира уже и поглядим куда он побежит, в посольство жаловаться или в сортир! — зловеще пообещал второй.
— Что вы себе позволяете?! Я - интеллигентный человек! - взвыл Цукерман, суча в воздухе ногами.
Мужики в белых халатах поставили его обратно на пол и угрожающе склонились над ним.
— Интеллигентные люди в коридоре на скамеечках, как паиньки сидят, а не без очереди к доктору ломятся! — рявкнул ему в лицо один из санитаров. — Иди обратно в приёмный покой на свою кушетку, интеллигент грёбаный, да смотри, сиди там смирно! А если ещё раз вне очереди полезешь, я тебе лично такую клизму в очко закатаю, что до конца света с горшка не слезешь!
Пристыжённый и морально раздавленный Иван Иванович, стиснув от обиды зубы, уже действительно собирался идти обратно, но откуда-то из глубины кабинета раздался властный скрипучий голос:
— Отставить, идиоты! Разве не видите, что это наш человек?!
Оба санитара, как по команде осклабили свои зверские лица изображая радость от лицезрения персоны Ивана Ивановича. При этом один из них, ухватив Цукермана за шею, легко приподнял его над полом, в то время как другой по-лакейски услужливо отряхнул и оправил единственную сохранившуюся на нём одежду — семейные трусы.
— Извиняйте, господин хороший! Ошибочка вышла! — прогремел густым басом первый.
— Господин дохтур вас видеть хочут! Милости просим в кабинет! — подобострастно почти что пропел второй, делая рукой приглашающий жест.
Иван Иванович воспрял духом:
— Так-то лучше, холопы! Слышали, что ваш начальник приказал?! — высокомерно произнёс он, горделиво вскинув голову. — Здесь вам не тут! В следующий раз знайте своё место!
После чего чего приосанившись, с достоинством, вошёл в дверь.
Кабинет выглядел ещё более обшарпанным и мрачным, чем коридор. В дальнем углу огромного слабо освещённого помещения маячил стол, за которым сидел толстый плюгавенький коротышка в белом халате, медицинском колпаке и с козлиной бородкой, весело поглядывавший на Цукермана сквозь грязные стёкла пенсне.
— Ну, здравствуйте же, батенька! Здравствуйте! — радостно возопил он скрипучим тенором, умилённо заламывая себе при этом руки. — Вы просто не поверите, как я вам рад! В кои-то веки интеллигентный человек к нам пожаловал, а то ведь всё с одним лишь русским быдлом, да гопотой приходится дело иметь!
— Это вы прямо в точку попали, доктор! — охотно согласился с ним Иван Иванович, приятно удивлённый таким обходительным отношением. — Чего-чего, а уж быдла в этой варварской стране предостаточно! Сколько я от него за всю свою жизнь настрадался, словами и не передать.
— Да я уж представляю, батенька, прекрасно представляю! — понимающе закивал головой плюгавый коротышка. — Но теперь, для вас, всё это уже позади! Вы в хороших руках! Определим вас сейчас в общество приличных интеллигентных людей и вы забудете о всей этой быдлятине, как о страшном сне!
— Спасибо вам за заботу, доктор, — искренне растрогался Цукерман. — Но я не планировал у вас задерживаться. Чувствую я себя уже хорошо и ваша медицинская помощь мне не нужна.
— Ну, это вы сгоряча, батенька, так решили, сгоряча! — эмоционально возразил доктор, разводя руками в стороны, — Я бы на вашем месте так не торопился!
— Ну-ка, Козлодоев, посмотри, с чем его сюда привезли? — обратился он к одному из санитаров.
— Дык известно с чем! — пробасил из-за плеча Цукермана санитар. — Инфаркт миокарда четвёртой степени.
— А это точный диагноз? Мне кардиограмму делали? — не на шутку встревожился за своё драгоценное здоровье Иван Иванович.
— Точнее не бывает! — рявкнул ему прямо на ухо санитар. — И на фига нам какие-то там кардиограммы делать, если и так всё понятно?!
— Ну вот видите как, батенька! — доктор снисходительно похлопал по плечу приобалдевшего Цукермана.
— А вы говорите: «Не планировал задерживаться!»... У нашего Козлодоева глаз-алмаз! Он эти диагнозы прямо на лету ставит и, заметьте, никогда не ошибается. Да-да. Так что, придётся вам у нас погостить. Давайте-ка я на вас сейчас карту амбулаторную заведу.
Из ящика стола он достал большую картонную папку с надписью "Дело №_", взял в руки фломастер и, поправив на носу очки, спросил:
— Ну-с, батенька, назовите вашу фамилию.
— Цукерман.
— Да неужели?! — обрадовался неизвестно чему доктор, азартно потирая ладони. — Это же просто прелесть!
И наклонившись ближе к собеседнику, вполголоса доверительно поинтересовался:
— А вы, небось, ещё и на разведку американскую работаете?
Цукерман, никак не ожидавший такого вопроса, от страха вжался в стул и пошёл красными пятнами.
— Смотри, смотри, угадал! Точно, работает! — взвизгнул от смеха доктор, тыча в Цукермана пальцем.
— Да вы, батенька, не тушуйтесь так! — поспешил успокоить он побагровевшего Ивана Ивановича, увидев, что тот близок уже к обмороку. — Мы же оба с вами приличные люди, а интеллигент интеллигенту глаз не выклюет! Нюхните-ка вот лучше спиртику нашатырного.
И доктор быстро поднёс к носу Цукермана флакон с нашатырём.
— Ну как, полегчало? — участливо спросил он, тыча пузырьком собеседнику в нос.
— Доктор, вы из ФСБ..? - дрожащим голосом проблеял Иван Иванович.
Коротышку от этого вопроса так и передёрнуло:
— Даже и слов таких не произносите! — закричал он, махая на Цукермана флаконом, — Как вам и в голову-то такое пришло?! Чтобы я, культурный человек, работал на это самое... Тьфу, как там его... Даже и повторять не хочется...
И наклонившись к Цукерману, проговорил ему громким шёпотом, как бы по секрету, приставив ко рту ладонь:
— Если хотите знать, у меня эта Россия уже вот где сидит!
И он выразительно провёл себе большим пальцем по горлу.
— И быдло это русское меня уже до чёртиков достало, целыми днями и ночами их сюда везут, а я всю эту гоп-компанию тут окучивать должен... Ненавижу я всё это... Переведусь лучше в американскую больницу и буду там цивилизованных пациентов принимать...
— А знаете, доктор, я ведь тоже мечтаю в США эмигрировать. —разоткровенничался взбодрённый нашатырём Цукерман.
Он почему-то сразу поверил коротышке.
— Только вот на дорогу всё никак не могу накопить. Я ведь и сюда к вам попал, выполняя американское очень секретное задание. Пострадал, так сказать, при исполнении...
— Тсс!!! - приложил палец к своим губам врач и огляделся. — Дальше можете не говорить! Это не наше дело! У каждого своя работа: у вас Родину продавать, а у нас оформлять ваши истории болезни! Каждый служит Госдепу на своём месте!
— Давайте-ка, лучше, мы с вами продолжим оформляться. — сказал он, снова беря в руки чёрный фломастер, — Имя-отчество ваше как, батенька?
— Иван Иванович... — вполголоса произнёс Цукерман робко оглядываясь по сторонам.
— Ка-а-ак??? — удивлённо вытаращил глаза доктор, — Иван Иванович..? Вы что, русский, что ли?
— Ну что вы такое говорите... — сконфузился Цукерман. — У меня ведь папа юрист... Какой же я вам русский? Это меня так для конспирации родители назвали, чтобы никто не догадался... Хотите, я вам и доказательство покажу? Там ведь у меня всё лишнее начисто обрезано...
Он взялся за резинку своих трусов, но доктор его остановил:
— Ах не надо, милейший господин Цукерман! Я же вижу, что имею дело с интеллигентным человеком и потому готов верить вам на слово. Правда, имя-отчество ваше, конечно, подкачало. Погорячился ваш папа надо признать, перестарался... Неблагозвучное оно у вас... Меня от таких русских имён просто с души воротит!
— Да меня и самого мутить начинает, когда ко мне кто-то так обращается... — виновато улыбнулся Иван Иванович, — Но что ж делать..? Это проклятие всей моей жизни!
— Понимаю, батенька, понимаю... — прослезился доктор, положив Цукерману на плечо свою руку. — Это тяжкий груз... Но теперь можете больше не переживать за это! Отныне вас больше никогда и никто таким именем не назовёт! У нас вообще не принято обращаться к пациентам по именам.
— Ах, доктор, если бы и в жизни всё было, как у вас..! — всхлипнул растроганный до глубины души Иван Иванович, уткнувшись носом в жилетку коротышки. — Ведь когда я выйду из стен вашего учреждения, меня снова будет окружать то же самое русское быдло!
— Утрите слёзы, мой друг! — утешил его врач, прижимая к груди и похлопывая ладонью по голой спине. — К вашему счастью, вы никогда отсюда больше не выйдете!
— Как это «не выйду»? — опешил Цукерман, — Я же на разведку работаю... Американскую... Меня там мистер Стенсон дожидается...
— Да никто тебя там больше не ждёт! — прогрохотал своим низким голосом из-за плеча доктора гориллообразный санитар, — Мистеру Стенсону живые агенты нужны, а жмурики дохлые ему без надобности!
— Что вы себе позволяете?! — возмутился Иван Иванович, — Господин доктор! Ваши сотрудники уже все границы переходят! Примите меры!
— Действительно, Козлодоев, зачем же так грубо? — поморщился коротышка в белом халате, с укором глядя на санитара. — Ты ведь не с быдлом каким дело имеешь, а с интеллигентным человеком... Мог бы покультурнее его как-нибудь обозвать: «новопреставленным», или «безвременно почившим»... Тем более, что он сам-то ещё и не до конца понял, что с ним произошло...
— А что со мной такое произошло..? — испуганно спросил Цукерман, глядя на доктора ошалелыми глазами.
— Сдох ты, новопреставленный, от сердечного приступа и угодил прямиком в ад! — рявкнул ему прямо в лицо санитар. — И хватит уже тут с этим козлом церемонии разводить, Йозеф Карлович, а то у нас там в очереди ещё пятьсот рыл сидит! Эдак мы их всех и до Второго Пришествия оформить не успеем!
— Твоя правда, Козлодоев! — грустно покачал головой врач и, обращаясь к Ивану Ивановичу, с сожалением в голосе сказал: — Ничего не поделаешь, прощевайте, батенька! Видит Сатана, я бы с вами ещё покалякал по душам, но время поджимает! Счастливой вам дороги в адское пламя, дорогой Иван Иванович! Очень приятно было познакомиться!
Доктор, как на похоронах, со вздохом стянул с головы замызганный медицинский колпак и приложив к свой груди изобразил на лице скорбь расставания.
Ошарашеный Цукерман посмотрел на Йозефа Карловича, цепляясь за него, как за соломинку, но тут же буквально остолбенел от дикого ужаса: под колпаком доктора обнаружилась лысина, по краям которой он вдруг явственно разглядел пару маленьких аккуратных рожек, пробивающихся из под рыжих всклокоченных волос. Внезапно откуда-то пахнуло горящей серой, а на обшарпанных стенах кабинета заплясали оранжевые отблески яростного пламени. Доктор грустно пожал плечами, виновато глядя на Цукермана, а дюжие санитары подхватили его под руки и, не обращая внимания на отчаянное сопротивление, поволокли куда-то прочь.
— Доктор!!! Йозеф Карлович!!! Как же так??? — в отчаянии вопил Цукерман, суча ногами в воздухе. — За что меня в Ад?! Я же свой!!! Я Родину продал и в разведке американской служил!!!
— Факт вашего предательства нами учтён, господин Цукерман! — ободряюще затараторил ему вслед доктор. — За оказанные вами Силам Зла услуги, вы будете гореть в аду в сугубо интеллигентной компании. Для русофобов, жидомасонов и прочих хороших и интеллигентных людей там особые сковородки имеются! Вы же мечтали при жизни никогда больше не видеть русского быдла? Так вот, радуйтесь — ваша мечта сбылась!
— Подождите!!! Это ошибка какая-то! - возопил Иван Иванович, в отчаянии хватаясь руками за открытую дверцу канцелярского шкафа.
— Ах ты, сука! — взревел в бешенстве один из санитаров, с хрустом отдирая пальцы Цукермана от дверцы.
— Козлодоев! А ну-ка, врежь ему как следует по рёбрам, чтобы руками тут за инвентарь не хватался!
Козлодоев, скроив зверское лицо, развернулся и с размаху врезал Цукерману своим огромным кулаком прямо под дых. Адская боль пронзила ему солнечное сплетение. Согнувшись от удара пополам, Иван Иванович судорожно закашлялся, давясь слюной, и содержимое его желудка внезапно изверглось наружу, обдав брызгами халат санитара. Эффект оказался неожиданным: облёванный Цукерманом грязно-белый халат вдруг задымился, как будто на него плеснули кислотой, а сам Козлодоев зайдясь в истошном крике заметался по кабинету, на ходу срывая с себя одежду. Второй санитар, увидев, что произошло, тоже в испуге попятился от Ивана Ивановича в сторону.
— Да что у вас там такое происходит?! — всполошился доктор, выскакивая из-за стола.
— Вода Крещенская, Йозеф Карлович! — хором ответили ему оба санитара, стараясь не приближаться к Цукерману, которого продолжало выворачивать на изнанку. — Прикиньте, у этой сволочи полный желудок и полные лёгкие Крещенской Воды... И где он её наглотался столько..?
— Идиоты!!! — заорал доктор так, что его голос и в коридоре было слышно. — Какого дьявола вы сюда крещенского утопленника притащили?! Вы бы ещё причастника в Ад привели, дебилы...!
— Не виноватые мы, Йозеф Карлович! — оправдывались санитары, продолжая пятиться от Цукермана. — Он от инфаркта миокарда ласты склеил! Откуда нам было знать, что этот жмур до кучи ещё и захлебнулся?
— Убирайте его отсюда немедленно! — взвизгнул доктор, с ужасом глядя на своего недавнего пациента. — Чтоб через минуту и духа его в аду не было!
— Легко сказать: «Убирайте!»... — простонал пострадавший Козлодоев, стоя от Цукермана на безопасном расстоянии и не решаясь к нему подступиться. — Эта сволочь своей слюной мне весь халат прожгла...
Сброшенный белый халат грязной кучей лежал тут же рядом не полу и смрадно дымился.
— Давайте уже, остолопы, хватайте его и тащите отсюда, пока он снова кашлять не начал! — скомандовал врач, указывая пальцем на дверь. — Поскорее, а то он нам слюнями своими весь ад спалит!
Санитары, видя, что Цукерман действительно перестал кашлять, переглянулись друг с другом, трижды плюнули через правое плечо, и схватив Ивана Ивановича за ноги, потащили на выход. Тот был настолько ошарашен происходящим, что даже и не думал сопротивлялся. Мимо перепуганного доктора, который отшатнулся от него, как от зачумлённого, амбалы в белых халатах выволокли Цукермана за дверь, и пустились вскачь по бесконечному мрачному коридору. Покойнички, ожидавшие в коридоре своей очереди, сидя на кушетках, безучастно взирали на Ивана Ивановича своими мутными глазами, широко раскрыв рты, а тот, влекомый санитарами, безвольно обмякнув, скользил трусами по загаженному полу. Остановились они лишь в самом конце длинного коридора возле шахты грузового лифта. Ивана Ивановича поставили на ноги придав ему вертикальное положение. Один амбал-санитар с лязгом отворил железную дверь с табличкой «Лифт не работает», а второй разбежался и надсадно крякнув, пнул бедного Цукермана ботинком в тощий зад. Иван Иванович ахнул от неожиданности и с воплем полетел в пустую шахту... Куда-то наружу и вверх... Туда, где свет в конце тоннеля…
Яркий солнечный свет резанул ему Цкуерману по глазам. Зажмурившись, он плюхнулся во что-то холодное и мягкое. Некоторое время он так и лежал не жив не мёртв, прикрыв голову руками и боясь пошевелиться, а затем кто-то тихонько потрепал его по щеке.
— Очнись, соколик! — услышал он чей-то до боли знакомый голос прямо у себя над ухом.
С трудом разлепив глаза, ослеплённый ярким солнцем, лежащий в сугробе Цукерман различил склонившегося над ним давешнего старичка с короткой седой бородкой, который сегодня утром разговаривал за ним стоя в очереди у крещенской полыньи. Старец сидел на корточках рядом с ним прямо босиком на снегу, одетый в одни лишь заштопанные красной ниткой семейные трусы в горошек. Сидел и улыбался. Не веря своим ощущениям, Цукерман тряхнул головой, после чего снова зажмурился и снова открыл глаза. Старичок никуда не исчез.
— Чего головой-то трясёшь, голуба? — спросил дед у Ивана Ивановича. — Давай-ка, вставай со снега, а то простудишься и чего доброго помрёшь!
— А где санитары..? — пробормотал заплетающимся языком Цукерман.
— Да вон бегут! — пожал плечами старик, показывая пальцем куда-то вдаль.
Повернув голову в ту сторону, Цукерман и правда увидел бегущих к нему по снегу людей в белых халатах. Эта картина привела его в неописуемый ужас. Судорожным движением вскочив на ноги, он заорал дурным голосом: «Черти!!!» и бросился наутёк. Люди в белых халатах припустили следом.
— Остановитесь, мужчина! Вы в шоковом состоянии! Мы вам сейчас помощь медицинскую окажем! — кричали они ему.
Но Иван Иванович, продолжая вопить благим матом, в ужасе улепётывал от них, не разбирая дороги. Следом за бригадой врачей Скорой Помощи, в окружении толпы иностранных журналистов, щёлкающих вспышками своих фотоаппаратов, бежал трусцой мистер Стенсон.
— Цукерман, остановись! — в бешенстве орал он, — По условиям контракта ты должен сейчас дать интервью для свободной и независимой международной прессы!
Но Цукерман ничего не слышал. На другом берегу скованной льдом реки возвышался ослепительно-белоснежный православный храм с золотыми, ярко сияющими на солнце куполами. К этому храму и спешил со всех ног Иван Иванович, не обращая внимания более ни на что. Православный люд, толпившийся у крещенской иордани, удивлённо взирал на несущегося по льду в одних трусах русофоба, а бригада медиков, выбившись из сил, постепенно отстала и прекратила преследование. Запыхавшийся мистер Стенсон, тоже остановился, хватаясь за сердце и тяжело дыша:
— О майн гот! Рашен дурак! Ну куда же он побьежаль?
— Известно куда! В Храм Божий, на исповедь! — с улыбкой ответил ему бородатый старичок в заштопанных трусах, невесть как оказавшийся рядом.
— Какой такой храм?! — раздражённо отмахнулся от него американский резидент. — Он сейчас должен быть не в храм, а на пресс-конференция...
— А зачем ему эта твоя пресс-конференция? — пожал плечами старик. — Толку с неё, как от козла молока. А вот в храме ему сейчас грехи страшные Господь на исповеди отпустит.
— Какие ещё грехи?! — начал уже выходить из себя мистер Стенсон. — Что ты несёшь, безумный старик?!
— Тебе ли, басурманин, не знать о его грехах?! — сурово вопросил американца старец. — Это ведь ты его в грех предательства Отчизны и ввёл, а сам ты есть прислужник Сатаны и американский шпион!
Услышав эти слова, американец переменился в лице.
— Я не есть шпион! Я есть честный сотрудник американский консульство! — злобно прошипел он, скрипя зубами. — А кто есть ты, старик?! Сотрудник ФСБ?!
— Нет, я не сотрудник ФСБ, — кротко, но с достоинством, ответил старичок, подтягивая свои штопанные трусы. — Я всего лишь ангел божий, а зовут меня Михей Сермягин!
— Ты есть эйнджел?! — нервно хохотнул американский шпион, пятясь задом к своему микроавтобусу с консульскими номерами и нервно оглядываясь по сторонам, — Где же тогда твой крылья?! Никакой ты не эйнджел, а просто гнусный провокатор из ФСБ! Я твой начальство буду на этот провокация жаловаться!
— Крылья мне без надобности, — с грустной улыбкой произнёс старец, — А начальство моё — сам Господь Бог. Жалуйся ему, басурманин, сколько хочешь, только он твоих жалоб не услышит, потому что ты душу свою жидомасонскую давно уже Сатане продал!
Но мистер Стенсон его уже не слушал, а проворно запрыгнув в кабину служебного микроавтобуса, свистнул четыре раза в спортивный свисток, подавая своей группе условный жидомасонский сигнал об экстренном сворачивании операции. По этой команде все иностранные журналисты разом зачехлили свои фотоаппараты, напялили на глаза чёрные очки и как тараканы разбежались в разные стороны, пытаясь раствориться в толпе. Следуя жидомасонским инструкциям, они действовали чётко и слажено, как единый механизм. Сам же мистер Стенсон втопил педаль газа в пол и его микроавтобус на бешенной скорости рванул в сторону американского консульства. Православный народ, стоя у полыньи, удивлённо смотрел на всё это действо. Кто-то осенял себя крестным знамением, а кто-то шарахался в сторону от американских журналистов в тёмных очках, безуспешно пытавшихся изображать из себя русских людей. И здесь и там слышались возмущённые голоса:
— Распоясались совсем шпионы американские..!
— Уже и к иордани крещенской лезут, нехристи..!
— Гнать их из России, иродов, поганой метлой..!
Журналисты из Фейкньюз, пряча глаза за тёмными стёклами очков, старательно делали вид, что к ним это не относится, а бывшему американскому шпиону Ивану Ивановичу Цукерману всё происходящее у полыньи было и вообще без разницы; не оглядываясь назад, большими прыжками нёсся он по льду замёрзшей реки к белоснежному храму на берегу.
А у церковных ворот Цукермана уже ждал всё тот же старичок с седенькой бородкой. Цукерман ещё издали признал его по трусам в горошек. Старец стоял на снегу босиком и призывно махал Ивану Ивановичу рукой. На земле у его ног лежала одежда Цукермана, которую тот оставил возле проруби: чёрное драповое пальто, брюки, два шерстяных свитера, валенки и шляпа.
— Не запыхался, голубь? — заботливо спросил он.
— А ты как здесь вперёд меня оказался-то, старче?! — удивлённо вытаращился на него Цукерман, жадно хватая ртом морозный воздух.
— Известно как... — пожал плечами старичок. — Ангельскими путями прошёл...
И протянул Цукерману его пальто:
— На-ка, вот, оденься, а то окочуришься ещё раньше времени, не успев Богу грехи свои исповедовать!
— Спасибо... — обрадовался Иван Иванович, накидывая пальто на голое тело.
От холода у него зуб на зуб не попадал. Старец помог ему надеть пальто в рукава и с довольным выражением лица оглядел Ивана Ивановича со всех сторон.
— Ну вот и славненько! — сказал он. — Запахнись только, негоже в церкви трусами народ стращать. Это тебе храм божий, а не баня!
Цукерман потянулся, было, за остальной своей одеждой, но старец только руками на него замахал:
— Вот так и иди! Шляпу в храме носить всё равно не положено, а всё остальное тебе уже без надобности, срам прикрыл - и то ладно!
— Хорошо... — не раздумывая согласился Иван Иванович. — Оденусь, когда из церкви выйду. Одежду покараулишь?
— А на фига тебе оттуда выходить-то?! — удивлённо развёл руками старичок, — Эх, милый! Счастье тебе привалило! Не каждому такая удача в жизни выпадает, помереть прямо в храме, аккурат после исповеди!
— Что, опять??? — испуганно вытаращил глаза Цукерман. — Только что ведь умирал! Может быть, хватит на сегодня?! Надоело…
— Как это «хватит»? — сурово нахмурился старец. — Сначала доведи дело до конца, тогда и «хватит» будет!
— Какое ещё дело? — обеспокоился Иван Иванович.
— Да жизнь свою никчёмную! — пояснил старик, строго взглянув ему прямо в глаза. — Прожил ты её, аки пёс смердящий, а сегодня пришла пора помирать, и в ад тебя не взяли чисто по случайности, лишь потому, что ты перед смертью воды крещенской нахлебался. По второму разу не желаешь туда загреметь?
— Нет, не желаю... — проблеял испуганно Цукерман. — А что, это обязательно: умирать?
— А ты как думал?! — прищурил глаза старец. — Ежели смертный час стукнул, то ничего уж тут не попишешь: ласты склеивать надо! И в народе тоже говорится: «Умереть и родить - нельзя погодить!»
— И что же мне теперь делать..? — растерянно спросил Иван Иванович.
— Известно, что! — уверенно ответил старик. — Идти в храм, да в грехах своих каяться! Ты на исповеди-то хоть раз был?
— Не был ни разу... Только в книжках про неё читал... — виновато пробормотал русофоб, потупив глаза в землю.
— Не довели до добра тебя твои книжки! — сокрушённо покачал головой дед, доставая откуда-то из-за спины пластиковую полулитровую бутылочку с прозрачной жидкостью. — На-ка, вот, хлебни для храбрости и иди уже с Богом, а то, не ровен час, и правда здесь, у ворот Храма Божьего без исповеди окочуришься!
Цукерман принял из рук старца бутылку, отхлебнул из неё и глаза у него полезли на лоб:
— Ты что, скипидару, туда налил..? — просипел он, хватаясь за горло. — Я думал ты воды мне хочешь дать, а у тебя там спиртяга неразбавленная...
— Так это вода и есть! — улыбнулся старик. — Только не простая, а ангельская! На-ка, вон, снежком закуси!
И подобрав с истоптанной земли пригоршню снега, старец затолкал её всю Цукерману прямо в рот.
— Ну как, соколик, полегчало?
— Да не то слово, дед! — промычал Цукерман с набитым ртом, энергично пережёвывая хрустящий на зубах снег с песком пополам. — Как будто заново родился!
По всему его телу внезапно разлилась какая-то неземная лёгкость, а мысли понеслись со скоростью литерного паровоза.
— Я теперь все свои грехи с самого младенческого возраста вспомнил!!! — радостно возопил он, подпрыгивая на месте от распирающей его энергии. — побегу теперь в Храм, исповедую Господу Богу прегрешения своя!!!
— Давай, давай, милый мой, беги! Да смотри, не спотыкайся только! — осенил его крестным знамением в спину старик.
Но Цукерман его уже не слушал, а бежал, сломя голову, к церковным дверям. На ступенях лестницы он пару раз споткнулся, а у самых дверей, потеряв ориентацию, с размаху врезался башкой в резной дубовый косяк.
— Эко его с одного глотка разобрало! — усмехнулся в седую бороду старец, отхлёбывая из своей заветной бутылочки, — Сразу видно, что жидомасон, а не православный человек! Хотя и нет пред Господом ни эллина, ни иудея... Уж на том свете Господь сам его оправославит...
Цукерман же, протаранив головой дверь, влетел в Храм Божий и с громким криком: «Боже!!! Милостив буди мне грешному!!!» скрылся из виду.
На следующий день в местной епархиальной газете, в разделе «Чудеса Господни» вышла короткая, но любопытная заметка. В ней рассказывалось о том, как буйнопомешанный пенсионер, на котором из всей одежды было одно лишь пальто, в праздник Крещения Господня ворвался в церковь, сгрёб в охапку священника и, отведя его в дальний придел храма, более четырёх часов, стоя на коленях, исповедовал ему свои грехи, после чего тут же, в церкви, грохнулся на пол и умер.
Прочитав эту заметку, мистер Стенсон даже перекрестился, хотя и не был православным.
— Слава Богу, что этот дурак сам умер, а то бы пришлось его убивать, ибо он слишком много знал... — пробормотал он себе под нос на иностранном языке. — Мне даже немного жаль его... Ведь он так хотел уехать в Америку... деньги копил...
И налив себе в гранёный стакан виски, мистер Стенсон залпом его выпил. С некоторых пор он не находил себе покоя. Смерть Ивана Ивановича окончательно выбила его из колеи. И случилась немыслимая вещь: в тёмной душе прожжённого жидомасона проснулась совесть. Сначала мистер Стенсон глушил её, заливая в себя стаканами виски, а через пару недель не выдержал и сбежал из американского консульства. Больше его никто не видел. Говорят, что он крестился в Православную Веру, отпустил бороду и подпоясавшись верёвкой, босиком пошёл по Руси проповедовать Слово Божие. Но это всё, конечно же, враки, потому что американские жидомасоны в Бога не верят. А вот Иван Иванович Цукерман с этих пор является во сне всем предателям Родины и убеждает их написать явку с повинной. А ежели какой предатель не желает его слушать, таковым нехристям Цукерман советует окунуться в ледяную купель на Крещение Господне, ибо крещенская вода даже из ада людей выводит, а уж из жидомасонской ереси — и вообще, как нефиг делать!
Другие книги скачивайте бесплатно в txt и mp3 формате на prochtu.ru