Артур Конан Дойл - Дуэт со случайным хором - Артур Конан Дойл
Скачано с сайта prochtu.ru
Конан-Дойль Артур
Дуэт со случайным хором
Артур Конан-Дойл
Дуэт со случайным хором
Оглавление:
Глава I. Увертюра. В "то время"
Глава II. Продолжение увертюры. В минорном тоне
Глава III. Окончание увертюры
Глава IV. Два соло
Глава V. В Вестминстерском Аббатстве
Глава VI. Два соло и дуэт
Глава VII. Они притворяются
Глава VIII. Возвращение
Глава IX. Признания
Глава X. О миссис Битон
Глава XI. Затруднения
Глава XII. Благополучньй исход
Глава XIII. Помещение капитала
Глава XIV. Снова грозовая туча
Глава XV. Опасность
Глава XVI. Последний аккорд дуэта
Глава XVII. Трио
Глава I
Увертюра. В "то время"
Вот отрывки из писем, которыми они обменивались в "то время".
Уокинг. 20 мая.
Дорогая Мод! Твоя мать предложила, чтобы наша свадьба состоялась в начале сентября. Мы на это согласились. Не думаешь ли ты, однако, что мы не можем для этой цели назначить 3 августа? Это среда, день во всех отношениях подходящий! Непременно постарайся отменить назначенный нами раньше срок, так как день 3 августа следует безусловно предпочесть всем остальным. Сгораю от нетерпения узнать твое мнение по этому поводу. А затем, моя дорогая Мод... (Остальное не относится к делу).
Ст. Албанс, 22 мая.
Дорогой Франк! Мама не видит препятствий к перенесению дня нашей свадьбы на 3 августа. Я же всегда готова сделать все, что только может быть приятным тебе и ей. Конечно, надо принять во внимание гостей, портниху и многое другое, но я не сомневаюсь, что к 3-му августа все будет улажено. О, Франк... (Остальное нас не касается).
Уокинг. 25 мая.
Дорогая Мод! Я много думал о предполагающемся изменении срока нашей свадьбы и сейчас убедился, что совсем было упустил из виду одно обстоятельство. 1 августа - большой праздник, и путешествовать по железной дороге в это время очень неприятно. Подумай только, как неудобно будет твоему дядюшке Джозефу ехать в компании праздничной толпы на протяжении всего пути от Эдинбурга сюда. Ведь с нашей стороны будет нелюбезно подвергать наших родственников неудобствам. Поэтому мне кажется, что, принимая во внимание решительно все, среда, 20 июля будет самым подходящим днем для нашей свадьбы. Дорогая моя, я так надеюсь на тебя, что ты употребишь все усилия и уговоришь твою мать согласиться на это изменение. Когда я только думаю, что... (дальше не важно).
Ст. Албанс. 27 мая.
Дорогой Франк! Все, что ты говоришь относительно дня нашей свадьбы, совершенно справедливо, и с твоей стороны очень мило так заботиться о моем дяде Джозефе. Ну, конечно, поездка в такое время будет для него очень неприятна, и мы должны постараться избавить его от этого. Мама видит только одно серьезное препятствие. Приблизительно в конце июля возвращается из Рангуны дядя Персиваль (второй брат моей матери). Таким образом, он на несколько дней опоздает ко дню нашей свадьбы, если только мы ее не отложим (О, Франк, милый, ведь это будет наша свадьба). Этот дядя всегда очень любил меня, и возможно, что он будет обижен, если мы повенчаемся как раз перед самым его приездом. Не лучше ли отложить свадьбу на несколько дней? Мама всецело полагается на тебя, и мы поступим так, как ты посоветуешь. О, Франк... (Остальное имеет частный характер).
Уокинг. 29 мая.
Родная Мод! Мне кажется, со стороны дяди Персиваля будет несправедливо думать, что мы должны отложить такой важный для нас день только ради его присутствия. Я уверен, что, подумав, вы сами придете к такому же заключению. Должен, однако, заметить, что в одном вы обе справедливо правы. Венчаться как раз перед самым его приездом в самом деле будет неудобно. На это он, несомненно, будет иметь право обидеться. Во избежание этого, я думаю, будет лучше, если наша свадьба состоится, скажем, 7-го июля. Это четверг, день во всех отношениях подходящий. Когда я перечитываю твое последнее письмо... (Дальше не интересно).
Ст. Албанс. 1 июня.
Дорогой Франк! Я думаю, что ты безусловно прав, находя неудобным, чтобы наша свадьба состоялась как раз перед самым приездом дяди Персиваля в Англию. Было бы так неприятно огорчить его. Мама была у госпожи Мортимер по поводу моих платьев, и та находит, что если поторопиться, то все будет готово к 7 июля. Госпожа Мортимер вообще очень любезна. О, Франк, ведь осталось всего только несколько недель, а затем...
Уокинг. 14 июня.
Родная, милая Мод! Как вы обе с матерью добры, что согласились на мое предложение! Только, ради Бога, не беспокойся из-за твоих платьев. Для венчания вполне достаточно твоего дорожного платья; об остальных мы позаботимся после. Я уверен, что твое белое платье с черными полосками, - то самое, в котором ты играла в лаун-теннис у Арлингтонов, - подойдет как нельзя лучше. Ты в нем была очаровательна. Кажется, это мое самое любимое из всех твоих платьев, исключив разве то темное со светло-зеленой отделкой спереди. Оно так тебе идет. Мне очень нравится также твое серое платье из альпага. Ты прелестна в нем. Мне кажется, что эти платья, и, конечно, твое вечернее сатиновое платье - мои любимые. Впрочем, это, кажется, единственные платья, в которых я тебя видел. Но больше всего я люблю все-таки твое серое платье, потому что именно в нем была ты, когда я в первый раз... - ты помнишь! Ты никогда не должна бросать этих платьев. С ними связано столько воспоминаний. Я хочу видеть тебя только в них еще много, много лет!
Словом, у тебя столько прелестных платьев, что мы можем считать себя совершенно независимыми от госпожи Мортимер. Если она не успеет приготовить их к сроку, они пригодятся тебе и после. Я не хочу быть эгоистом и поступать необдуманно, но право же, было нелепо, если бы мы позволили портному или портнихе служить препятствиями нашему уединению. Затем вот что: необходимо, чтобы ты повлияла на свою мать, так как в наши планы требуется внести некоторые изменения. Чем раньше наступит наш медовый месяц, тем лучше. В июле все отправляются путешествовать, в гостиницах поэтому бывает слишком многолюдно и неудобно. Я же хочу, чтобы первые дни после нашей свадьбы никто и ничто не мешало нашему счастью. Если бы мы могли перенести день нашей свадьбы на конец этого месяца, мы успели бы закончить наше свадебное путешествие как раз перед началом общего наплыва публики. На конец этого самого месяца!
О, Мод, моя дорогая девочка, постарайся устроить это. 30-е июня, вторник, день во всех отношениях подходящий. В конторе в это время свободно обойдутся без меня. И как раз останется достаточно времени для трехкратного церковного оглашения, начиная со следующего воскресенья. Всецело полагаюсь на тебя, моя дорогая. Постарайся все это устроить.
Ст. Албанс. 4 нюня.
Дорогой Франк! Вчера, получив твое милое письмо, нам чуть не пришлось бежать за доктором. Когда я прочла маме некоторые строки этого письма, она почти упала в обморок. Могу ли я, девушка из общества, венчаться в старом платье, предназначенном для лаун-тенниса! Да ведь я его у Арлингтонов надела потому только, что было жалко своего нового платья. Нет, иногда ты бываешь просто бесподобен! Однако, ты, вижу я, большой знаток дамских туалетов, судя по тому, как ты толкуешь о моем сером платье из альпага. Хотя, к слову сказать, оно не из альпага, а из мериноса, но это пустяки. Удивительно, как ты хорошо помнишь мой гардероб! И ты хочешь, чтобы я носила все эти старые платья еще много, много лет. Так и будет, милый, но только тогда, когда мы будем оставаться дома совсем, совсем одни. Ну, представь себе чью-нибудь гостиную, полную нарядных дам, и у всех у них рукава с буфами. И вдруг среди всех них появляется твоя жена в старом платье с узкими рукавами. Я думаю, что тебя не утешило бы даже и воспоминание о том, что это то самое платье, в котором я была, когда ты в первый раз... ты знаешь что.
У меня должно быть подвенечное платье! Если у меня его не будет, мама вряд ли признает наш брак законным. Да если бы ты только знал, какое оно будет красивое, то не стал бы вмешиваться в это дело. Попробуй только представить себе: серебристо-серое - я знаю, как ты любишь серые цвета - с легкой белой отделкой у воротника и на рукавах, и затем украшения из прелестного жемчуга... En suite к платью - бледно-серая шляпка с белым пером и бриллиантовой пряжкой. Впрочем, вы, сударь, ничего в этом не понимаете, хотя, когда ты меня в нем увидишь, я уверена, что тебе понравится. Оно как раз соответствует твоему идеалу изящной простоты, которую мужчины считают самым дешевым способом одеваться, до тех пор, пока они сами не женятся и не начнут получать счета от портных.
Самые важные новости я приберегла к концу. Мама была у портнихи, и та говорит, что если работать дни и ночи, то все будет готово к 30-му. О, Франк, ты желаешь невозможного! Во вторник, через три недели... А потом еще эти церковные оглашения! Мне становится страшно, когда я подумаю об этом. Мой милый, дорогой мальчик, я не надоем тебе? Ну что я стану делать, если мне будет казаться, что тебе со мной скучно? Самое худшее то, что ты совершенно меня не знаешь. У меня сто тысяч пороков, но любовь ослепляет тебя, и ты ничего не видишь. Настанет день, когда завеса спадет с твоих глаз, и ты тогда сразу увидишь все, что во мне есть худого. О, какая реакция тогда наступит! Ты увидишь меня такою, какая я на самом деле, легкомысленная, своевольная, ленивая, дерзкая, в общем, просто ужасная. Но я люблю тебя, Франк, всем своим сердцем, всей душой, люблю так сильно, как только способен любить человек, - и ты этого не забудешь, Франк, ты это примешь во внимание, ведь так? Ну, я так рада, что сказала все это: лучше будет, чтобы ты заранее знал, что тебя ожидает. Я хочу, чтобы ты всегда мог указать на это письмо и сказать: "Она предупреждала меня, она на самом деле не хуже, чем сама говорила". О, Франк, подумай только о 30-м!..
P.S. Я забыла сказать тебе, что у меня, под цвет платья, есть еще серая шелковая накидка, на кремовой подкладке. Просто прелесть!
Вот как обстояли их дела в "то время".
Глава II
Продолжение увертюры. В минорном тоне
Уокинг. 7 июня.
Дорогая Мод! Как бы мне хотелось, чтобы ты сейчас была здесь, со мною. Мне так тяжело, я в отчаянии! Целый день брожу и не нахожу себе места. Мне так хотелось бы услышать сейчас звук твоего голоса, почувствовать прикосновение твоей руки. Откуда у меня это мрачное настроение? Ведь через три недели мне предстоит сделаться мужем лучшей женщины Англии! И чем больше я думаю, тем яснее становится для меня, что именно поэтому мне и тяжело сейчас. Я чувствую, что был неправ по отношению к тебе, что должен исправить свою ошибку, - и не знаю, как это сделать.
В последнем твоем милом письме ты говорила, что легкомысленна. Нет, ты никогда не была такою, но я - да, я был легкомысленным. С тех пор, как я полюбил тебя, любовь эта так захватила меня, я был так счастлив, что все окружающее казалось мне в розовом свете, и я в сущности еще ни разу не задумывался над прозаической стороной жизни, над тем, к чему собственно поведет наша женитьба. Теперь, в самую последнюю минуту, я понял, что мы оба готовимся совершить поступок, который, может быть, лишит тебя многих светлых сторон твоей жизни. Что я могу предложить тебе взамен жертвы, которую ты приносишь мне? Себя самого, свою любовь, и все, что я имею, - но как немного все это! Таких девушек как ты - светлых, чистых, изящных, нежных - одна на тысячу, на десять тысяч, ты лучшая женщина в Англии, на всем белом свете! Я же самый обыкновенный средний человек, может быть даже ниже среднего уровня. Прошлым я похвастаться не могу, в будущем перспективы у меня тоже не блестящи. Наша женитьба - это очень, очень невыгодная сделка для тебя. Но время еще не ушло. Взвесь, рассчитай, и если ты найдешь, что теряешь слишком много, уйди от меня даже теперь, - и будь уверена, что ты никогда не услышишь от меня ни одного упрека. Вся твоя жизнь поставлена на карту. Я не вправе настаивать на решении, принятом тобой тогда, когда ты еще не сознавала, к чему поведет подобное решение. Сейчас я покажу тебе все в истинном свете, а там будь что будет, - совесть моя будет спокойна, и я буду знать, что ты поступаешь вполне сознательно.
Сравни свою теперешнюю жизнь с той, что тебе предстоит. Твой отец богат или по меньшей мере состоятелен, и у тебя никогда ни в чем не было недостатка. Насколько я знаю добрую душу твоей матери, я уверен, что ни одно твое желание не оставалось неисполненным. Ты жила хорошо, хорошо одевалась, у тебя была своя прелестная комната, хорошенький садик, своя маленькая собачка, своя горничная. И главное, у тебя никогда не было заботы о завтрашнем дне. Я так хорошо представляю себе всю твою прежнюю жизнь. Утром - музыка, пение, работа в саду, чтение. После обеда - обязанности по отношению к обществу, визиты, прием гостей. Вечером - лаун-теннис, прогулка, снова музыка, возвращение твоего отца из Сити, сбор всей вашей тихой, счастливой семьи. Иногда случайно званый обед, театр, танцы. И так месяц за месяцем, год за годом: тихая, милая, ласковая, счастливая сама, заражая своим счастьем все вокруг себя. Тебе не приходилось заботиться о деньгах, это было дело твоего отца. Тебе не нужно было хлопотать и по хозяйству, этим занималась твоя мать. Ты жила, как живут цветы и птицы, не заботясь о завтрашнем дне. Все, что только могла дать жизнь, - все было твое.
Взгляни же теперь на то, что тебе предстоит, если ты только все еще согласна соединить свою судьбу с моею.
Видного положения я не занимаю. Что будешь ты представлять из себя в качестве жены помощника бухгалтера Общества взаимного страхования? Положение очень неопределенное. Чего я могу ожидать в будущем? Я могу сделаться главным бухгалтером. Если Дилтон умрет - чего не дай Бог, так как он очень славный человек - я вероятно буду назначен на его место. Но и только. У меня есть склонность к литературе - я поместил несколько критических статей в ежемесячных журналах, - но на это едва ли можно серьезно рассчитывать.
Мой годовой доход составляет всего 400 фунтов стерлингов и небольшой процент со сделок, совершенных мною. Это очень немного. Отец дает тебе 50 фунтов. Наш общий годовой доход будет таким образом наверное менее 500 фунтов. Подумала ли ты хорошенько, чего это будет стоить - бросить твой чудесный дом в Ст. Албансе, с его усадьбой, бильярдом, с его лужайкой - и поселиться в Уокинге, в крошечном домике, за который я плачу каких-то 50 фунтов в год. В этом крошечном домике всего две гостиных, в нем тесно. При доме есть крошечный садик. И это все. Право, не знаю, смею ли я просить тебя, чтобы ты согласилась на подобную перемену своей жизни. А затем хозяйство, заботы о завтрашнем дне, увязывание расходов, соблюдение внешних приличий при ограниченном доходе. Я так несчастен, ибо чувствую, что ты и не подозревала, какая жизнь ждет тебя. О, Мод, моя милая, славная Мод! Я чувствую, что ты жертвуешь слишком многим для меня. Если бы я был настоящим мужчиной, я должен был бы сказать тебе: "Забудь меня, забудь все это! Пусть все, что произошло между нами, будет закончено главой в твоей жизни". Я, как туча, закрыл бы свет солнца от твоей молодой жизни, от тебя, такой нежной, такой милой, славной. Нет, я не могу допустить тебя до черной, грязной работы, до этих низких надоедливых хлопот по хозяйству. Ты, со своей красотой, со своей тонкой, изящной натурой рождена только для той атмосферы, которой дышишь сейчас. А я, пользуясь тем, что мне посчастливилось добиться твоей любви, собираюсь отнять от твоей жизни всю ее красоту и очарование, чтобы наполнить эту жизнь мелкими обыденными заботами. Вот те мысли, которые сегодня целый день не дают мне покоя и повергают меня в отчаяние. Я говорил тебе уже, что иногда на меня находит мрачное настроение, но никогда еще такое глубокое, безнадежное отчаяние не охватывало меня. Худшему врагу не пожелаю я быть таким несчастным, каким я чувствую сегодня.
Пиши мне скорее, моя дорогая, открой мне всю свою душу и скажи, что ты обо всем этом думаешь. Прав ли я? Пугает ли тебя предстоящая перемена? Ты получишь это письмо утром, а твой ответ придет вероятно с вечерней почтой. С каким нетерпеньем я буду ждать почтальона! Вильсон был у меня и долго надоедал мне своей болтовней, в то время, как все мои мысли были заняты тобою. Он почти довел меня до того состояния, в котором человек способен убить себе подобного, но я все время оставался с ним вежлив, хотя это и стоило мне немалых усилий. Не знаю, было бы, пожалуй, честнее вовсе не притворяться перед ним.
Прощай, моя славная, дорогая Мод, еще более для меня дорогая теперь, когда я думаю о возможности потерять тебя! Всегда преданный тебе Франк.
Ст. Албанс. 8 июня.
Франк, ради всего святого, скажи мне, что значит твое последнее письмо! Ты говоришь слова любви, и в то же время находишь, что нам лучше расстаться... По-твоему любовь наша есть нечто такое, что мы по собственному желанию можем изменить и даже совсем уничтожить. О, Франк, ты не можешь отнять у меня моей любви! Ты не знаешь, что ты для меня все счастье, вся жизнь, все, все... Ты не подозреваешь, чем ты сделался для меня. С тех пор, как я в первый раз увидела тебя у Арлингтонов, все мои мысли полны тобою. Моя любовь так сильна и глубока... Она управляет всей моей жизнью, каждым моим поступком и движением. Я не могу изменить моей любви, как не могу остановить биение сердца. Как же ты мог, как ты мог даже заговорить о такой вещи? Я знаю, что ты любишь меня совсем так же, как и я тебя, иначе я не открыла бы так своей души перед тобой. У меня есть достаточно гордости, но я чувствую, что гордости не место там, где малейшая ошибка или недоразумение могут быть роковыми для нас обоих.
Я только тогда сказала бы тебе "прощай", если бы увидела, что ты стал меньше любить меня. Но я знаю, что ты любишь меня по-прежнему. О, мой любимый, если бы ты только знал, в какой ужас приводит меня мысль о разлуке, ты не мог бы и подумать об этом! Когда я в своей комнате наверху прочла твое письмо, сердце мое так тоскливо сжалось... Нет, я не могу писать. О, Франк, не отнимай у меня моей любви! Я не вынесу этого. О, нет, нет, она все для меня. Если бы только ты был сейчас здесь, я знаю, ты поцелуями осушил бы мои слезы. Я чувствую себя такой одинокой и несчастной. Не могу дочитать твоего письма до конца. Я знаю только, что в нем ты говоришь, будто нам лучше расстаться, и я чувствую, как тоска все глубже и глубже западает мне в душу.
Мод.
(Копия с телеграммы).
От Франка Кросс Госпоже Мод Сельби.
Лорэльс, Ст. Албанс.
Выезжаю восемь пятнадцать, прибуду в полночь.
Ст. Албанс. 10 июня.
Мой дорогой мальчик! Это было так мило с твоей стороны, что, получив мое письмо, ты сейчас же прискакал утешить меня и разъяснить все недоразумения. Сознаю, что было нелепо принять так близко к сердцу твое последнее письмо. Но мне казалось, что только одно слово "расстаться" было огненными буквами написано через всю страницу, и за этим словом я больше ничего не видела. Тогда я написала то безумное письмо, а мой милый мальчик сейчас же бросил все и сломя голову полетел ко мне. А ровно в полночь он уже был у меня, такой возбужденный и расстроенный... Это так мило с твоей стороны, что я этого никогда не забуду.
Мне очень жаль, что я была такой сумасшедшей, но вы, милостивый государь, также должны сознаться, что едва ли и вы были в своем уме. Неужели моя любовь к тебе может зависеть от размеров твоей квартиры или от величины твоего годового дохода! Мне право смешно, когда я об этом думаю. Неужели ты думаешь, что счастье женщины зависит от таких ничтожных пустяков? Нет, дорогой, дело совсем, совсем не в них. Ты и твоя любовь основа всему. С тех пор, как я полюбила тебя, жизнь изменилась до неузнаваемости. Любовь дает смысл всему, красит всю жизнь. Я всегда чувствовала себя способной на сильную, глубокую любовь, и вот теперь она пришла.
Как ты можешь думать, что сделаешь меня несчастной? Да ведь ты - вся моя жизнь! Если ты уйдешь из нее, что же останется? Ты говоришь о моем счастье до нашей встречи, но, Боже, какая пустота тогда была во всем. Я читала, играла, пела, но как мало содержания было во всем этом! Я делала все это, потому что так приятно матери, но, право, не знаю, зачем бы я стала продолжать делать это дальше. Но вот пришел ты, и все изменилось. Я читаю, потому что ты любишь книги, и потому что я хочу говорить с тобою о литературе. Играю потому, что ты так любишь музыку. Пою - в надежде, что это будет тебе приятно. Я всеми силами стремилась сделаться лучше, чтобы быть достойной тебя. За последние три месяца я развилась, изменилась к лучшему более, чем за всю мою предыдущую жизнь. Жизнь моя теперь полна и богата, ибо любовь наполняет ее. Для меня моя любовь - это исходный пункт всему, она основание всего, она - движущая сила. Она вдохновляет меня, заставляет меня стремиться как можно лучше использовать мои дарования. Я не стала бы говорить с тобой так, если бы не знала, что и твое чувство ко мне так же глубоко. Великую, единственную любовь моей жизни я не могла бы отдать за одно только доброе расположение с твоей стороны. Но теперь ты понял меня и больше не будешь думать, что моя любовь может зависеть от каких-то материальных условий.
Ну, теперь довольно о серьезном. Дорогая мама была очень поражена твоим неожиданным полуночным приездом и таким же быстрым отъездом на следующее утро. Но все-таки с твоей стороны это было, право же, очень, очень мило. Пусть больше никогда у тебя не будет ни такого мрачного настроения, ни таких черных мыслей. Если же это так неизбежно, то уж пусть это будет теперь, так как после 30-го я едва ли буду в состоянии допустить это.
Всегда вся твояМод .
Уокинг. 11 июня.
Моя дорогая, любимая девочка! Какая ты милая, славная! Я читаю и перечитываю твое письмо, и все более и более понимаю, насколько твоя душа выше и чище моей. А твое понятие о любви, - как я только мог унизить его мыслью, что что-нибудь земное может иметь на него влияние. Но все-таки ведь только моя ревнивая любовь к тебе заставила меня писать тебе таким образом, и я не хочу судить себя слишком строго. Мне кажется, что я теперь гораздо лучше знаю, понимаю тебя, гораздо глубже проникаю в твою душу. Я знал, что моя горячая любовь к тебе составляет весь смысл моей жизни, - я не умею словами передать тебе всю силу моего чувства, - но я не смел надеяться, что и твое чувство ко мне было так же глубоко. Я даже боялся сознаться тебе, как сильно я тебя люблю! Мне кажется, что в наше время лаун-теннисов, званых обедов и гостиных нет больше места той сильной глубокой страсти, о которой мы читаем в книгах и поэмах. Я думал, что если я скажу тебе, как сильна моя любовь, это поразит, быть может, даже испугает тебя. Теперь же в твоих двух последних письмах я нашел все, что сам хотел сказать тебе. В них ты уловила все мои мысли. Будь, что будет, но до тех пор, пока стоит свет, пока я еще живу, - ты для меня моя единственная, любимая. Если мы будем вместе, - я спокойно смотрю на будущее, что бы оно нам ни готовило. Если мы не будем вместе, тогда ничто на свете не заполнит мне пустоты моей жизни.
Ты пишешь, что я причина тому, что теперь ты больше читаешь, учишься, больше всем интересуешься. Ничем не могла бы ты обрадовать меня больше, чем этим. Это оправдывает мою любовь к тебе. Если таково следствие нашей любви, то я прав. С тех пор, как я это узнал, на душе у меня легко, и я бесконечно счастлив. Мысль, что благодаря мне ты стала лучше, кажется мне иногда невероятной. Но если ты сама говоришь, что это так, то мне остается только удивляться и радоваться.
Но я вовсе не хочу, чтобы ты переутомлялась за учением и работой. Это даже опасно. Расскажу тебе анекдот, который может послужить тебе хорошим примером. Один из моих товарищей сильно увлекался изучением восточной литературы. Этого товарища полюбила одна дама. Чтобы понравиться ему, она ревностно принялась за изучение тех предметов, которыми увлекался любимый ею человек. Через какой-нибудь месяц она окончательно расшатала свои нервы и, кажется, никогда больше не поправится. Это было ужасно. Она не была создана для подобных занятий и все-таки принесла себя им в жертву. Этой притчей я вовсе не хочу сказать, что твой ум ниже моего, но я хотел сказать, что ум женщины отличен от ума мужчины. Тонкая, гибкая рапира часто бывает полезней топора, но рубить деревья ею нельзя.
Руптон Хэль, архитектор, один из моих немногих здешних друзей, высказывает весьма нелестные мысли насчет женщин. В среду после обеда мы играли с ним в гольф на Байфлитском поле и рассуждали о женщинах. Он утверждает, что женщина никогда не светит собственным светом, она только отражает чужой свет, скрытый от наших глаз. Он согласен с тем, что женщина замечательно быстро усваивает себе взгляды другого лица, - но и только. Я привел ему несколько очень остроумных замечаний, сделанных мне за обедом одной дамой, "Это все следы ее последнего знакомства с мужчиной, который ей нравился", - сказал Хэль. Согласно его нелепой теории, в разговоре с женщинами всегда можно уловить влияние последнего мужчины, который произвел на нее впечатление... "В ее следующем разговоре она будет отражать тебя", добавил он. Это было очень нелюбезно, хотя и остроумно.
Моя дорогая, любимая Мод, прежде чем окончить это письмо позволь мне сказать тебе, что если я принес тебе хоть немного счастья, ты сделала для меня гораздо, гораздо больше. Только с тех пор как я полюбил тебя, я начал жить полной жизнью. Раньше жизнь моя была тяжелой, глупой и бессмысленной. Есть, пить, спать - и так год за годом, потом умереть: как это все было пошло и бесцельно! Теперь же стена, окружавшая меня, упала - и передо мной открылся необъятный горизонт. И все мне кажется прекрасным: и Лондонский мост, и улица короля Вильгельма, и узкая лестница, что ведет в контору, и сама контора с ее календарями и лоснящимися столами, - все это получило для меня смысл, и рисуется в каком-то золотистом тумане. Я стал теперь сильнее, я выступаю уверенно и дышу глубоко и свободно. Я также сделался лучше в это время. Но стараюсь создать себе идеал, чтобы потом всю жизнь стремиться к нему.
Итак, до свидания пока, моя милая, славная Мод, спокойной ночи тебе. Вся моя любовь всегда с тобою.
Вечно твойФранк .
Суббота! Суббота! Суббота! О, с каким нетерпением я жду субботы, когда я снова увижу тебя! В воскресенье мы пойдем в церковь и будем вместе присутствовать при церковном оглашении.
Глава III
Окончание увертюры
Ст. Албанс. 14 июня.
Дорогой Франк! Какая ужасная вещь слышать публичное оглашение своего имени при всей публике. И что за голос был у этого человека! Он во все горло заорал: "Мод Сельби, этого прихода". Как будто всему приходу это должно быть известно! И затем он так тихо и спокойно произнес твое имя, находя, очевидно, что для местных жителей Франк Кросс из Уокинга не представляет ни малейшего интереса. Но когда он, спросив не имеется ли какого-либо законного препятствия к нашему браку, выжидательно посмотрел вокруг, я вся задрожала. Мне казалось, что сейчас непременно кто-нибудь выскочит, как угорелый, и устроит в церкви скандал. Как я свободно вздохнула, когда он наконец заговорил о другом. Я закрыла лицо руками, но все же чувствовала, что покраснела до самых ушей. Сквозь пальцы я взглянула на тебя, а ты сидишь такой хладнокровный и даже как будто веселый; можно было подумать, что вся эта церемония тебе, пожалуй, даже нравилась.
Как мило мы провели вместе тот день. Я никогда не забуду этого времени. О, Франк, как ты добр ко мне! И как я надеюсь, что ты никогда не будешь жалеть о том, что теперь делаешь. Все это очень хорошо теперь, пока я молода и, по твоему мнению, красива. Я очень рада, что ты находишь меня красивой, но должна предупредить тебя, что ты просто заблуждаешься. Поставь меня рядом с моей подругой Нелли Шеридан - и ты сразу увидишь всю разницу. Ведь только случайность, что ты любишь именно серые глаза, темные волосы и все остальное, но это вовсе не доказывает, что я и в самом деле красива. Советую тебе сохранить это письмо, чтобы я при случае могла на него сослаться.
Хотелось бы мне, чтобы ты сейчас на меня взглянул, - или нет, я пожалуй ни за что не захотела бы, чтобы ты сейчас меня увидел. Дело в том, что я только что стряпала. Не правда ли, как в сущности глупо, что нас учат французским неправильным глаголам, географии Китая и т. п. - и в то же время мы не умеем состряпать самой простой вещи? Но так как никогда не поздно исправить ошибку, то я и отправилась сегодня утром на кухню и приготовила сладкий пирог. Ты представить себе не можешь, какая куча разных разностей требуется для такой простой вещи. Когда я увидела, какую массу всего поставила передо мной кухарка, я подумала, что она просто шутит. Точно фокусник перед началом представления. Тут была и пустая миска и миска, наполненная нарезанными яблоками, и широкая доска, и скалка, и яйца, масло, сахар, гвоздика, ну и, конечно, мука. Мы разбили яйца и вылили их в миску. Ты не можешь себе представить, какая размазня получается, если прольешь яйцо мимо миски. Затем смешали их с мукой, маслом и еще с разной разностью и принялись взбалтывать всю эту смесь. В конце концов я совершенно выбилась из сил. Не удивительно, что у кухарок обыкновенно такие толстые руки. Затем, когда получилось тесто мы раскатали его и стали делать сладкий пирог. Начинили его яблоками, подровняли концы, сверху украсили листиками из теста, а в середине я поместила хорошенькую коронку. Потом мы поставили пирог в печку, где он и оставался до тех пор, пока не подрумянился. Пирог выглядел прекрасно, и мама сказала, что он вышел у меня весьма основательным. Он и в самом деле был довольно тяжел для своих размеров. Маме нельзя было его пробовать, из боязни, что доктор Тристрам не одобрит этого. Но я съела кусочек, - и право же пирог вовсе не был так плох. Мама посоветовала предложить его прислуге на обед, но прислуга сказала, что у бедного стекольщика огромная семья, и что лучше подарить пирог ему. Так мы и сделали. Как приятно сознавать, что можешь быть хоть немного полезен другому!
Как ты думаешь, что случилось сегодня утром? Я получила два свадебных подарка. В хорошеньком футляре серебряную лопатку для рыбы и такую же вилку, - это прислала милая госпожа Бэйрик, от которой мы никак не могли ожидать чего бы то ни было. Затем, дядя Артур прислал прекрасный дорожный саквояж, на котором стояли тисненные золотом буквы М. К. "О, какая жалость, - воскликнула я, - они ошиблись и поставили не те инициалы". Мама рассмеялась. Но я надеюсь, что скоро привыкну к этому. Ну, подумай, как бы ты себя чувствовал, если бы это было наоборот, и не мне, а тебе пришлось переменить фамилию. Все звали бы тебя Сельби, но ты продолжал бы чувствовать себя Кроссом. Я говорю это вовсе не в шутку, но у женщин часто получаются шутки там, где этого вовсе не желают.
Какие глупые письма я пишу! Когда ты их читаешь, тебя не пугает мысль, что подобные письма пишет та самая особа, с которой тебе предстоит прожить жизнь? Очень храбро с твоей стороны! Кстати, это напоминает мне, что я все еще не сказала тебе того, что собралась сказать с самого начала. Допуская даже, что я красива (а цвет лица бывает у меня иногда просто ужасен), ты не должен забывать, как быстро идет время, и как скоро стареет женщина. Я уверена, что вскоре после нашей свадьбы у меня на лице уже появятся морщины, а зубы начнут портиться. Бедный мальчик, мне жалко тебя! Мужчины меняются так мало и медленно. К тому же, для них это вовсе не так важно, потому что никто не выходит замуж за мужчину ради его красоты. Но я хочу, Франк, чтобы ты любил меня не ради моей внешности, но ради души моей, так что если бы у меня вовсе не было тела, ты все равно любил бы меня так же. Именно так я люблю тебя, хотя я, пожалуй, предпочитаю, чтобы у тебя были не только душа, но и тело, Дорогой, я не знаю, как я люблю тебя; я знаю только, что когда ты около меня, я нахожусь в каком-то полусне, - сладком, прекрасном. И ради этих мгновений я живу.
Всегда вся твояМод .
P.S. Сейчас папа так напугал нас! Он вошел и сказал, что стекольщик и вся его семья очень больны... Это была шутка, - оказывается кучер рассказал ему про мой сладкий пирог. Но все-таки я так перепугалась!
Уокинг. 17 июня.
Милая Мод! Я хочу, чтобы ты непременно пришла в город в субботу утром. Мне это очень нужно. Итак, смотри, чтобы тебя ничто не задержало; я ведь знаю, если ты только захочешь, то настоишь на своем. Мы сделаем кое-какие закупки в магазинах, а потом просто погуляем. Матери скажи, что к обеду мы непременно будем дома. В конторе у нас работы сейчас мало, они и так свободно обойдутся и без меня. Если же тебе никак нельзя будет прийти, то дай мне знать телеграммой.
Итак мы получили в подарок серебряную лопатку и вилку для рыбы. Что очень, очень странно, потому что в тот же самый день я получил в подарок то же самое. Мы будем есть рыбу каждый день. Если получим еще нечто подобное, то один из приборов мы поднесем Нелли Шеридан, когда она будет выходить замуж. Эти вещи всегда пригодятся. Затем я получил еще два подарка. Сослуживцы по конторе поднесли мне подставку для бутылок с ликерами. А вчера вечером совершенно неожиданно ко мне в комнату явилась депутация от Крикет-клуба и поднесла пару тяжелых бронзовых подсвечников.
Я должен сообщить тебе нечто серьезное. Вчера я занялся приведением в порядок своих денежных дел, и оказывается, что долгов у меня гораздо больше, нежели я предполагал. Холостяки вообще живут довольно беззаботно, для них это не так важно. Стоит пожить месяца два-три поэкономнее и все опять будет в порядке. Но теперь дело серьезнее. Долгов у меня накопилось более, чем на сто фунтов стерлингов. Самый большой счет - на сорок два фунта - от господ Снелль и Уолкер, моих портных. Тем не менее, фрак для венчания я заказываю им же, и это их успокоит. На руках у меня достаточно денег, чтобы уплатить по большинству остальных счетов. Но ведь ужасно, если у нас вдруг не хватит денег, чтобы провести как следует наш медовый месяц. Может быть, среди свадебных подарков найдутся и простые денежные. Будем надеяться.
Но есть нечто более серьезное, о чем я хочу посоветоваться с тобою. Ты ведь просила меня ничего не скрывать от тебя, иначе я не стал бы беспокоить тебя подобными вещами. Можно было бы передать тебе всю эту историю в субботу, когда мы увидимся, но я хочу дать тебе время обдумать все это, так чтобы при встрече мы уже могли прийти к какому-нибудь решению.
Я поручился за одного человека на неопределенную сумму денег. Не пугайся, это не так ужасно, как кажется с первого взгляда. До сих пор никакого вреда мне от этого не было. Человек, за которого я поручился, агент страхового общества. В прошлом году при сдаче отчетов он немного запутался, и ему грозило увольнение. Так как я знал его жену и все семейство, то поручился, что с ним этого больше не случится. Фамилия его - Фаринтош. Это один из тех добрых, но слабохарактерных людей, которых трудно не любить, но положиться на которых нельзя. Конечно, я мог бы сделать заявление, что прекращаю поручительство, но для Фаринтоша это будет слишком верная потеря места и полное разорение. Подобным поступком начать наше счастье мы с тобой не можем, ведь верно? Итак, в субботу мы обо всем этом еще потолкуем.
Дом, что я для нас подыскал, будет вполне подходящим. От станции до него всего каких-нибудь четверть мили. Если бы вы с матерью могли приехать сюда во вторник или среду, я бы взял отпуск на полдня и дал бы вам возможность осмотреть дом. Перед домом - хорошенькая маленькая лужайка, позади него - сад. В доме есть столовая, гостиная и, с позволения сказать, даже зимний сад. Более пяти человек гостей приглашать будет нельзя - не хватит места. Затем есть две удобных спальни, одна просторная комната для горничной и чулан. Для хозяйства вполне достаточно будет кухарки и горничной. Годовая наемная плата - 50 фунтов стерлингов, по контракту на три года. С налогами выйдет всего около 62 фунтов. Лучшего дома для нас нельзя придумать, Руатон Хэль говорит, что в этом доме опасно прислоняться к стенам, а чихать надо очень осторожно, иначе весь дом разлетится вдребезги. Но ведь ты знаешь - Хэль вечно острит.
Какое глупое, скучное письмо. Надеюсь, что в субботу у меня будет лучшее настроение. Я так легко поддаюсь всевозможным настроениям, часто безо всяких причин. Но суббота будет последний день перед нашей свадьбой, который мы проведем вместе, и поэтому мы придумаем что-нибудь веселое. Сколько раз я, скверно настроенный, был тебе плохим товарищем на наших прогулках. Но ты всегда такая милая, терпеливая, ласковая. Итак, до субботы, моя дорогая.
Всегда твойФранк .
P.S. Сегодня получил в подарок еще один великолепный нож для рыбы. Это от госпожи Престон, старого друга моего отца. Затем сегодня я отправился в город и купил там - угадай что? Оно выделяется так красиво на белом атласе футляра. Я их люблю более широкими и плоскими. Надеюсь, что оно тебе понравится. Странное чувство охватывает меня, когда я смотрю на него. Будь, что будет! Какое бы горе, какие бы радости ни готовило нам будущее, эта маленькая полоска золота всегда будет с нами, всегда, всю жизнь.
P.P.S. Суббота! Суббота! Суббота!
Глава IV
Два соло
Они должны были встретиться у книжного киоска на станции Чарринг Кросс в час дня. В четверть первого Франк Кросс был уже там, нетерпеливо расхаживая взад и вперед и останавливаясь, как вкопанный, как только какая-нибудь женщина появлялась у входа. Все утро его преследовала мысль, что Мод может прийти раньше назначенного времени. Что, если она придет и не застанет его там! Каждая минута, проведенная в ее обществе, была так дорога ему, что когда он ехал сюда, то несколько раз менял извозчиков, в надежде найти более быструю лошадь. Но теперь, когда он уже был на месте, он нашел, что она очень точно держится данного слова и придет не раньше и не позже, чем обещала. Но так как все влюбленные страдают отсутствием логики, то Франк очень скоро забыл, что пришел слишком рано, и поэтому, чем дальше подвигалось время, тем более и более охватывало его волнение, и к часу дня он уже шагал по платформе в самом мрачном настроении, с отчаянием на лице и с самыми мрачными предчувствиями, придумывая тысячи всевозможнейших причин для объяснения ее опоздания. Много народу посматривало на него, проходя мимо. Давайте же и мы вместе с другими бросим взгляд на этого молодого человека.
Франк Кросс был не высок и не низок. Он был ровно 5 футов 8 с половиной дюймов роста. Сильное телосложение и легкая поступь изобличали в нем человека, с молодых лет занимавшегося гимнастикой. Он был тонок, но не крепок, и носил свою голову высоко, с полувызывающим видом, что указывало на смелость и хорошую породу. Несмотря на работу в конторе, лицо его было загорелым, но волосы и небольшие усы были белокуры, а глаза, его лучшее украшение, были нежно-голубого цвета и легко изменялись в выражении, начиная от самого нежного кончая самым жестким.
Был он сиротой и не получил от своих родителей в наследство ничего, кроме склонности к литературе, перешедшей к нему от матери. Этого было недостаточно для хорошего заработка, но склонность к искусству развила в нем критический ум и любовь к изящному. Все это вместе взятое налагало какой-то отпечаток таинственности на его характер, что делало его более сложным и следовательно - интересным. Лучшие друзья не могли вполне разгадать его. Сила воли, мужество, смелость, способность к глубокому чувству были наиболее заметные черты его характера. Иногда он бывал даже немного диким, по крайней мере, появлялись черточки, указывающие на возможность таких порывов; его непреодолимая любовь к свежему воздуху и физическим упражнениям отчасти уже указывали на это. На женщин он производил впечатление не совсем неблагоприятное, потому что в его душе еще остались далекие, неизведанные уголки, которые еще ни одна из них не сумела понять. В этих темных изгибах скрывался или святой или великий грешник, и так манило проникнуть в эти темные уголки и узнать, наконец, что же из двух там скрывается. Никогда еще ни одна женщина не находила его скучным, но едва ли ему было лучше от этого, так как его порывистая натура не могла удовлетвориться легкой дружбой. У него было, как мы увидим, свое прошлое, но это было только "прошлое", с тех пор, как Мод Сельби, точно светлый ангел, появилась на его темном жизненном пути. Что касается его возраста, то ему скоро должно было исполниться 27 лет.
Есть еще кое-что, что мы должны сказать о нем, и чего он сам о себе не сказал бы. У его отца были дальние родственники, которые после его смерти остались решительно без всяких средств. И вот Франк принял на себя заботу об этих стариках. С большими лишениями для себя он устроил их в уютном маленьком домике в загородной местности, присылал им через каждые три месяца определенную сумму денег, и старики тихо и мирно доживали свою жизнь, считая Франка богатым человеком, которому ничего не стоит помочь им и вовсе не подозревая, каких усилий ему это стоило. И Франк, не желая омрачать последние дни стариков, всеми силами старался сделать так, чтобы они не узнали суровой правды.
Остается еще добавить, что Франк был одним из лучших игроков Сюррейского Крикет-клуба. А теперь, положив руку на сердце, мы со спокойной совестью можем сказать, что Франк Кросс, не менее всех других, был достоин своей невесты, Мод Сельби.
Несчастная душа Франка все более и более разгоралась огнем ожидания. Но затем наступил холод реакции, и в конце концов Франком овладело глубокое отчаяние. Теперь он уже был убежден, что Мод несомненно и окончательно покинула его. В это время башенные часы пробили час, и в то же мгновение на платформу быстро вошла Мод. Для чего нужно было ему напрягать свое зрение, внимательно разглядывая каждую женщину, когда одного беглого взгляда было ему вполне достаточно, чтобы узнать ее! Она шла быстрой легкой походкой, изящная, стройная, красиво, по-женски, наклонив голову. Он узнал бы ее среди тысячи других. Сердце его дрогнуло при ее появлении, но, как истый англичанин, он не выдал себя и со спокойным лицом быстро пошел ей навстречу. Взгляд его, однако, выражал все, что ей было нужно.
- Доброе утро!
- Как поживаешь?
С минуту он стоял молча, устремив на нее свой взор. На ней было то самое платье, которое он так любил: серебристо-серая юбка и такая же кофточка с белой отделкой на груди. Шляпка ее, также с белой отделкой, была под цвет платью. Белая вуаль смягчила темный цвет ее кудрей. Перчатки были также серого цвета. Носки ее черных ботинок, выглядывавшие из-под обреза юбки, были единственными темными пятнышками во всей ее фигуре. Кросс, с его критическим умом артиста, мог только любоваться и радоваться
Она взглянула на него с лукавой улыбкой, которая так шла ей.
- Итак, милостивый государь, вы одобряете?
- Великолепно!
- Очень рада. Я была уверена, что тебе понравится. Ты ведь так любишь серые цвета. Надеюсь, ты меня не долго ждал?
- Нет, нет, пустяки.
- Ты выглядел так торжественно, когда я вошла.
- Неужели?
- А потом ты сразу вскочил.
- Неужели? Очень жалею.
- Почему?
- Не знаю, мне хочется, чтобы наши чувства были совсем и только нашими. Быть может это глупо, но такое у меня чувство.
- Ничего дорогой, твой скачок был не так уж заметен. Куда же мы направимся?
- Пойдем сюда, Мод, в залу.
Она последовала за ним в темную, грязноватую комнату. В одном углу какой-то крестьянин с женой и ребенком терпеливо ждали поезда. Франк Кросс и Мод Сельби поместились в противоположном углу. Франк вынул из кармана футляр и открыл его. Что-то сверкнуло на белом атласе.
- О, Франк, неужели это оно и есть?
- Оно тебе нравится?
- Какое оно широкое! У матери совсем узенькое.
- В прежние времена их обычно делали узкими.
- Как оно красиво! Можно примерить?
- Нет, дорогая, это плохая примета.
- Но что если оно не впору?
- Не беспокойся. Оно совершенно одинаковых размеров с твоим сапфировым кольцом.
- Тебе, кстати, еще очень мало досталось от меня за то кольцо. Ну как ты мог истратить двадцать две гинеи на кольцо? Да, да, сударь, вчера в магазине я видела точь-в-точь такое же кольцо и отлично знаю, сколько оно стоит.
- Я сэкономил деньги.
- Да, но не для этого.
- Лучше я не мог истратить эти деньги. А это кольцо таких же размеров, и наверное будет впору.
Мод подняла вуаль и сидела, устремив взор на маленькое золотое колечко, которое держала в руках. Тусклое лондонское солнце бронзовым светом заливало ее чудные кудри. У нее было лицо, красивое само по себе, но еще более красивое по своему выражению, вдумчивому, благородному, женственному, полному природной шаловливости и детского лукавства. Но глубокая задумчивость ее взгляда и нежные очертания губ говорили о ее уме и готовности на страдание и жертвы. Грубый поклонник одной физической красоты прошел бы мимо, быть может и не заметив ее, но более глубокий наблюдатель, которому недостаточно одной наружной красоты, невольно остановился бы перед Мод Сельби и отметил бы ее среди тысячи других женщин.
Она возвратила ему кольцо, и лицо ее сделалось вдруг серьезным.
- Я чувствую это совсем так, как ты описывал в своем письме, Франк; что-то роковое заключается в этом кольце. Оно всегда будет со мною. Мне кажется, что вся будущность сосредоточивается вокруг этого маленького колечка.
- Ты этого боишься?
- Боюсь ли я? - ее серая перчатка мягко легла на его загорелую руку. Я не могу ничего бояться, пока ты будешь со мной. Это так странно, потому что обыкновенно я очень легко пугаюсь. Я думаю, если бы мне вместе с тобой пришлось пережить что-нибудь вроде хотя бы крушения поезда, я бы и тогда не испугалась. Ведь скоро я буду частью тебя, а ты достаточно силен для двоих.
- Не думаю, - проговорил Франк, - по-моему у меня такие же нервы, как и у всех других.
Мод покачала головой.
- Уж я знаю, - сказала она.
- У тебя ошибочное представление обо мне. Иногда это меня радует, но иногда приводит в отчаяние. Мне кажется, будто я обманываю тебя. Ты воображаешь, что я какой-то герой, гений и т. п. между тем, как я отлично знаю, что я самый обыкновенный человек, каких в Лондоне сотни и сотни тысяч, и так же мало достоин тебя, как и всякий другой человек.
Она засмеялась с сияющими глазами.
- Люблю слушать, когда ты так говоришь, - сказала она, - именно это-то и хорошо в тебе.
Франк безнадежно пожал плечами.
- Буду надеяться на то, что ты хоть не сразу, а постепенно узнаешь меня всего. Теперь, Мод, перед нами весь день и весь Лондон. Что мы предпримем? Я хочу, чтобы ты выбирала.
- Я так счастлива, что мне право все равно. Я готова просидеть с тобой до самого вечера.
Они оба рассмеялись.
- Пойдем, - сказал он, - мы обсудим это по дороге.
Семья крестьянина все еще сидела и дожидалась. Уходя, Мод положила серебряную монетку в руку ребенка. Она была так счастлива сама, что ей хотелось, чтобы и вокруг нее все были счастливы. Посторонние оборачивались и смотрели ей вслед, когда она проходила мимо. С легким румянцем на щеках и с сияющими глазами она была воплощением молодости, красоты и любви. Какой-то пожилой господин, взглянув на нее, вздрогнул и проводил ее восхищенным взором. Может быть он вспомнил и свою молодость и свою любовь, и на мгновение вновь пережил старые, счастливые дни.
- Возьмем мы извозчика?
- О, Франк, мы должны приучаться быть экономными. Пойдем пешком.
- Сегодня я не могу и не хочу быть экономным.
- Ну, вот! Видишь, какое скверное влияние я на тебя имею.
- Самое развращающее! Однако мы еще не решили, куда идти.
- Не все ли равно, если мы вместе?
- В Овале идет очень интересная игра в крикет между австралийцами и Сюррейским клубом. Хочешь отправиться туда?
- С удовольствием, дорогой, если тебе хочется.
- Затем во всех театрах идут утренние спектакли. Но ты, вероятно, предпочитаешь быть на вольном воздухе?
- Мне, право, все равно, лишь бы тебе было весело.
- Об этом уж не беспокойся.
- Итак, самое лучшее, что мы сейчас можем придумать, это будет пойти позавтракать.
Они направились через станционный двор и проходили теперь как раз мимо красивого старого каменного креста. Среди массы извозчиков, карет и толпы пешеходов возвышался прекрасный памятник, поставленный великим королем Плантагенетом в честь своей любимой жены.
- 600 лет тому назад, - сказал Франк, - был торжественно освящен этот старый каменный крест. Вокруг него стояли герольды и закованные в латы рыцари, собравшиеся сюда в честь той, чью память чтил сам король. Теперь станционные носильщики стоят там, где раньше стояли рыцари, и вместо труб герольдов раздаются свистки паровозов, но старый каменный крест неизменно стоит на своем месте. Такие, с первого взгляда незаметные, мелочи учат нас великой истории нашей страны.
Мод захотела узнать историю королевы Элеоноры, и в то время, как они выходили на многолюдный Странд, Франк поделился с нею тем немногим, что он знал сам.
- Она была женой Эдуарда I и прекрасной женщиной. Это она, ты помнишь, высосала яд из раны, полученной ее мужем от удара отравленным кинжалом. Она умерла где-то на севере, и он приказал принести ее тело на юг для погребения в Вестминстерском аббатстве. И повсюду где тело останавливалось на ночь, он воздвигал подобный каменный крест. Таким образом всю Англию пересекает линия крестов, указывающих места, где останавливалась эта печальная процессия.
Они повернули в Уайтхолл и проходили мимо громадных кирасиров на черных конях в Конногвардейских воротах. Франк указал на одно из окон старинного здания.
- Ты видела памятник одной английской королевы, - сказал он, - вот это окно - памятник короля.
- Почему, Франк?
- Насколько я помню, через это окно вывели Карла Первого к эшафоту, где ему отрубили голову. В первый раз тогда народ показал, что его власть выше власти короля.
- Бедный малый, - сказала Мод, - он был так красив. К тому же он был прекрасным супругом и отцом.
- Очень часто хорошие короли бывают самыми опасными.
- О, Франк!
- Видишь ли, Мод, если король думает только об удовольствиях, он не вмешивается в дела управления. Но если у него есть совесть, он старается делать то, что ему кажется его обязанностью, и обыкновенно портит все дело. Например, Карл. Он был очень хорошим человеком, и тем не менее он был причиной гражданской войны. У Георга III был прекрасный характер, но благодаря его глупости мы потеряли Америку и чуть было не потеряли Ирландию. Наследники и того и другого были очень дурные люди, причинившие, однако, гораздо меньше вреда.
Они достигли конца Уайтхолла, и их глазам открылся чудный вид на Вестминстерское аббатство и здание парламента. Прекраснейшее из старинных английских зданий высится против прекраснейшего из современных. Как могло случиться, что нечто столь изящное было выстроено этим деловитым, сухим народом, - должно оставаться загадкой для путешественников. Солнце блестело по позолоте крыши, башни высоко поднимались в легком лондонском тумане. Это было достойное место того правления, которому подчинилась одна пятая всего человечества, правления, поддерживаемого не силой штыков, а только одним добрым согласием самих управляемых.
Франк и Мод стояли рядом и любовались.
- Как прекрасно! - воскликнула Мод. - Как позолота красит все здание!
- И как глупо, что ее так мало применяют в нашей мрачной лондонской архитектуре. Представь себе, как великолепно выглядел бы позолоченный купол собора Святого Павла. Он блестел бы как солнце над всем городом. Но вот наш ресторан, Мод, и я слышу, часы бьют три четверти второго.
Глава V
В Вестминстерском Аббатстве
Они беседовали об отделке комнат в их новом доме, о своей свадьбе, о том, как Мод будет заниматься хозяйством, о свадебных подарках, о достоинствах Брайтона, о том, что такое любовь, о лаун-теннисе (Мод была лучшим игроком одного из кружков этой игры), о сезонных билетах, о судьбах вселенной и еще о тысяче разных вещей. За обедом Франк потребовал маленькую бутылку "Перрие Джует". Без сомнения, это неэкономно, но то была их последняя совместная прогулка перед свадьбой; и так они пили за дорогие дни прошлого и за еще более дорогие дни будущего. Франк и Мод не только любили друг друга, они в то же время были хорошими друзьями и говорили обо всем свободно и охотно. Франк вовсе не думал о том, чтобы "занимать" свою спутницу приличными разговорами, и Мод понимала и ценила это. Они оба предпочитали молчание разговору "ради приличия".
- Мы отправимся туда после завтрака, - сказал Франк, платя по счету, ты ведь еще не видала австралийцев?
- Нет, дорогой, я их видела в Клифтоне четыре года тому назад.
- Нет, это совсем другое. Большинство их еще ни разу не играли в Англии.
- Они, кажется, очень сильные игроки?
- О, да. Они играют превосходно. Сухое лето много помогает им. Они еще не привыкли как следует к нашим условиям игры. Итак, идем... О, Боже, какая жалость!
Поднимаясь, он взглянул в окно и увидел одну из тех маленьких неожиданностей, которыми природа разнообразит монотонную жизнь этих островов. Солнца не было видно, из-за реки надвигалась темная туча и настойчиво барабанил мелкий дождь, обещая затянуться на очень долгое время.
- Две чашки кофе и две рюмки бенедиктину, - крикнул Франк, снова опускаясь на стул. Но прошло полчаса, а небо все более темнело, и дождь шел все сильнее и сильнее. Река медленно катила свои свинцовые волны. За окном блестела мостовая площади, а за нею возвышалось громадное черное Вестминстерское аббатство.
- Была ли ты когда-нибудь в Аббатстве, Мод?
- Нет, Франк, но мне очень хотелось бы.
- Стыдно сознаваться, но я там был всего только один раз. Ну не грешно ли, что мы, молодые англичане, превосходно знаем все веселые места в Лондоне и в то же время совершенно незнакомы с этим сердцем Британской расы, этим самым великим и замечательным памятником, которым когда-либо обладал, народ. Шестьсот лет тому назад англичане смотрели на него, как на священный народный храм. С тех пор все наши знаменитые полководцы, ученые, поэты находили здесь, вечный приют. И теперь в огромном аббатстве едва ли найдется еще хоть одно свободное место. Хочешь пойдем, проведем там часок?
У Мод и Франка был только один зонтик, поэтому они почти бегом направились к ближайшему входу в Аббатство.
- Скажи, Франк, кому принадлежит это Аббатство?
- Тебе и мне.
- Нет, серьезно.
- Совершенно серьезно. Оно целиком принадлежит британцам, платящим налоги. Ты, вероятно, слышала историю о шотландце, явившемся на один из наших броненосцев и спросившим, не может ли он видеть начальника судна. "Как прикажете доложить"? - спросил часовой. "Один из владельцев", - отвечал шотландец. Совершенно такое же положение занимаем и мы по отношению к Аббатству. Итак, давай осматривать наши владения.
Входя, они улыбались, но улыбка исчезла с их лиц, как только за ними затворилась дверь. Эта святая святых, это великое народное хранилище производило величавое, торжественное впечатление, которому не мог не подчиниться даже самый легкомысленный человек. Франк и Мод стояли в немом благоговении. Громадные своды, прямые и тонкие, красивыми рядами поднимались с каждой стороны, и их изгибы нежными узорами сплетались высоко наверху.
В полумраке кое-где неслышно двигались немногие посетители; вдоль стен длинными рядами стояли мраморные гробницы, внутри которых покоились бренные останки великих людей. Снаружи бессмертный мрамор увековечивал их память. Знаменитые имена были подписаны внизу. Глубокая тишина царила в этом пристанище великих усопших; кое-где слышались только глухие шаги или подавленный шепот. Мод опустилась на колени и закрыла лицо руками. Франк тоже молился той молитвой, что выражается не словами, а одним только чувством.
Окончив осмотр этой части Аббатства, Франк и Мод начали бесцельно бродить около гробниц. Их точно давило величие всего виденного. Каждая из стен этих могил была достойна поклонения, но трудно поднять свою душу настолько, чтобы быть в состоянии оценить их все.
Чей-то голос, раздавшийся вблизи, вернул их к действительности.
- Сюда, пожалуйста, здесь короли, - говорил голос. - Они отправляются теперь осматривать королей.
"Они" оказались очень любопытной смешанной группой, состоявшей из высокого рыжебородого человека с сильным шотландским акцентом и маленькой нежной женой, затем из американца - отца с двумя веселыми восторженными дочерьми, маленького морского офицера в форме, двух молодых людей, внимание которых было больше сосредоточено на хорошеньких американках, и дюжины других путешественников различных возрастов и наций. Франк и Мод присоединились к группе.
- Сюда пожалуйте, господа, - повторил проводник, молодой краснощекий парень. Остановившись перед первой гробницей, на которой лежала высеченная из мрамора женщина с усталым скорбным лицом, он произнес:
- Мария, королева шотландцев; самая красивая женщина своего времени. Этот памятник воздвигнут сыном ее, Яковом I.
- Не правда ли, как она прелестна? - воскликнула одна из американских девиц.
- Я ожидала большего, - ответила другая.
- Удивительно, как она сохранила свою красоту, несмотря на все те ужасные страдания, который ей пришлось пережить, - заметил отец. - А позвольте спросить, - обратился он к проводнику, - сколько лет было этой леди?
- Ей было сорок четыре года, когда ее казнили, - ответил тот.
- Ну, она выглядит молодой для своих лет, - проговорил шотландец, и все направились дальше. Но Мод и Франк медлили отойти от гробницы. Им обоим хотелось все сильнее запечатлеть в памяти образ несчастной королевы, этого нежного французского мотылька, прилетевшего из света и тепла в мрачную страну крови и псалмов.
В другом конце часовни проводник продолжал называть имена похороненных. "Здесь погребена королева Анна, рядом с нею лежит Мария, супруга Вильгельма III. Там позади, под сводами, покоятся тридцать восемь Стюартов."
Тридцать восемь Стюартов! Принцы, епископы, генералы, когда-то самые могущественные на свете люди свалены были теперь в одну кучу под общим именем тридцати восьми Стюартов. Так смерть и время превращают самое великое в самое ничтожное!
Затем все последовали за проводником в другую маленькую часовню, над дверями которой стояло имя Генриха VII. Эта часовня была знаменита своей скульптурной отделкой. Трудно даже и в наши дни найти что-нибудь более изящное, художественное, утонченное. Проводник прочел им отрывок из завещания короля, в котором тот приказывает похоронить его "с должным уважением к его Королевскому достоинству, но без проклятых торжественных церемоний и без оскорбительных излишеств!" Даже в этих немногих словах сказывалась горячая кровь Тюдоров.
Они взглянули на маленького Георга П, последнего короля, который сам повел свое войско на бой, и постепенно дошли до уголка Невинных, где были погребены нежные кости бедных детей, убитых в Тауэре.
В это время проводник собрал всю группу вокруг себя, и по его лицу можно было догадаться, что он собирается показать нечто особенное.
- Поднимитесь на ступеньку, чтобы лучше видеть, - сказал он. - Это великая королева Елизавета.
- Она великолепна, - сказал Франк.
- Она ужасна, - сказала Мод.
- Кажется это та самая леди, которая казнила другую леди, королеву Шотландии? - спросил американец у проводника.
- Да, это именно она.
- Самая подходящая леди для подобного дела. Она была незамужняя, кажется?
- Она была девицей.
- Большое счастье для кого-то. Я убежден, что мужу такой женщины приходилось бы плохо.
- Молчи, папа! - крикнули обе дочери, и процессия двинулась дальше.
Осмотрели самую старинную и самую святую часовню, где были погребены короли Плантагенеты с святым королем Эдуардом посередине. Затем проводник опять привлек внимание всей группы, торжественно провозгласив:
- Господа, пожалуйте сюда, сейчас я покажу вам одну из самых замечательных вещей во всем Аббатстве.
Это было не что иное, как самый простой квадратный кусок камня, на котором стояло старое кресло.
- Это священный камень из Сконы, на котором с незапамятных времен короновались Шотландские короли. Когда Эдуард I, шестьсот лет тому назад напал на Шотландию, он приказал перенести этот камень сюда, и с тех пор на нем сидели все монархи Англии во время коронации. Предание говорит, что на этот камень клал свою голову Иаков, когда ложился отдыхать, но геологи доказали, что этот красный песочный камень - из Шотландии.
- А тот, другой трон, вероятно, шотландский? - спросил американец.
- Нет, у Шотландии и Англии всего один трон. Но во времена Вильгельма короновался не только король, но и королева. Поэтому понадобился второй камень. Но он, конечно, не был старинным.
- Да, ему теперь всего каких-нибудь двести лет. Кстати, о нем довольно мало заботятся. Кто-то уже успел нацарапать на нем свое имя.
- Один из вестминстерских мальчиков поспорил со своими товарищами, что проспит ночь среди гробниц, и в виде доказательства нацарапал свое имя на троне.
- Неужели! - воскликнул американец. - Однако он высоко летает, этот мальчишка.
- Долетит, пожалуй, до виселицы, - проворчал Франк.
Раздался сдержанный смех, но проводник поспешил пройти дальше: он должен был охранять суровое достоинство Аббатства.
Понемногу все вышли из старинной часовни королей Плантагенетов и стали быстро переходить из одного отделения в другое. История Англии проносилась перед ними с ошеломляющей стремительностью. Франк и Мод долго не могли оторвать взгляда от величественной, ужасной группы "Нападение Смерти". Группа изображала какое-то чудовище, протягивающее костлявую руку к потерявшей сознание женщине лет двадцати восьми. Между чудовищем и молодой женщиной стоял, защищая последнюю, ее муж с искаженным от ужаса лицом.
- Мне это теперь будет сниться, - прошептала Мод. Она побледнела, как и многие другие женщины, перед этим памятником.
- Ужасная группа, - согласился и Франк, отступая назад и будучи не в силах оторвать взгляда от памятника. - Чья она?
- Рубильяк - имя скульптора, - прочла Мод надпись на пьедестале памятника.
- Француз или человек французского происхождения. Не правда ли, как характерно! Единственный памятник, что произвел на нас такое сильное впечатление своею гениальностью, принадлежит руке иностранца. В нас этого нет. Мы боимся выказывать свои чувства.
- Если мы не создаем памятников, то мы создаем людей, достойных этих памятников, - сказала Мод и Франк записал этот афоризм на своем манжете.
- Мы слишком холодны, чтобы быть великими артистами, - продолжал Франк, - но мне кажется, что мировую работу нации должны разделить между собой согласно способностям каждой из них. Пусть Франция и Италия украшают нас; взамен - мы будем организовывать французские колонии и упорядочим итальянские финансы.
Проводник, нетерпеливо звякая ключами, давно уже ждал их у выхода. Мод поблагодарила его, чем вызвала улыбку на лице человека, все дни проводившего среди гробниц.
Франк и Мод вышли на улицу. Небо было ясно, и летнее солнце сияло и ярко блестело на мокрой мостовой. На лужайках, покрытых свежей зеленью, сверкали дождевые капли; воробьи радостно чирикали. Тротуары были полны гуляющей публики. И над всем господствовали блестящие великолепные здания Парламента, вид которых напоминал Франку его горькие слова по поводу английской архитектуры. Они стояли и любовались открывшимся видом. Было так странно перенестись из великой страны прошлого в еще более великолепную страну настоящего. Это была жизнь, ради которой жили и умерли эти великие люди, оставшиеся позади.
- Сейчас начало четвертого, - сказал Франк. - В какое мрачное место я тебя завел! Боже мой, нам предстояло провести целый день вместе, а я привел тебя на кладбище. Не отправиться ли нам куда-нибудь на утренний спектакль, чтобы хоть немного развеяться?
Но Мод положила свою руку на руку Франка.
- За свою жизнь я еще ни разу не научилась за один час столь многому, как теперь. Это был великий час, я его никогда не забуду. Пожалуйста, не думай, что если мы вместе, мы должны только веселиться. Нет, я буду сопровождать тебя всюду. Теперь, Франк, прежде чем покинуть Аббатство, обещай мне, что ты всю свою жизнь будешь стремиться к высшему и лучшему и никогда не будешь опускаться до меня!
- Могу поручиться, что последнего никогда не будет, - отвечал Франк. В твоей душе есть такие уголки, до которых мне, кажется, никогда не добраться, хотя я и буду всю жизнь стремиться к этому. Но ты всегда будешь моим лучшим другом и моей любимой женой. А теперь Мод, что ты предпочитаешь, театр или крикет?
- Тебе очень хочется куда-нибудь пойти?
- Конечно, только при условии, что и тебе этого хочется.
- Мне кажется, что и театр и крикет явились бы какой-то профанацией после Аббатства. Пойдем лучше к реке, посидим там на одной из скамеек, полюбуемся, как волны блестят на солнце и потолкуем обо всем, что мы сегодня видели.
Глава VI
Два соло и дуэт
В последний вечер перед свадьбой Франк Кросс и его шафер Руптон Хэль обедали в клубе с братом Мод, Джеком Сельби, молодым поручиком одного из гусарских полков. Джек был долговязый, немного вульгарный спортсмен, которому в сущности было очень мало дела до Франка, но замужество своей сестры он одобрил, как только узнал, что его будущий шурин большой любитель спорта.
- Чего тебе еще надо? - сказал он сестре. - Княгиней, конечно, ты не будешь, но в спорте займешь видное место.
И Мод, не вполне понимая мотивы этого одобрения, поцеловала Джека и назвала его лучшим из братьев.
Венчание должно было состояться в одиннадцать часов утра в церкви Св. Моники, и семья Сельби остановилась в Ланггэме. Франк занял комнату в Метрополе, и так же сделал Руптон Хэль. Они оба поднялись рано и, благодаря вчерашнему гостеприимству Джека Сельби, чувствовали себя очень скверно. Франк не мог завтракать, и так как ему не хотелось показываться одетым к венцу, то они остались в гостиной наверху. Франк сидел у окна, барабанил пальцами по стеклу и смотрел на расстилавшуюся перед ним улицу. В воображении он часто рисовал себе этот день, и ему казалось, что он должен был бы быть непременно ярким, солнечным; что будет много цветов и все вокруг будет светло и радостно. Но природа оказалась недостойной этого дня. Густой туман, сырой и дымный, расстилался по городу, и шел дождь; мелкий, частый, настойчивый. Далеко внизу на мокрой, грязной улице виднелись ряди извозчичьих карет, похожих на каких-то гигантских жуков с блестящими спинами. Мелькали черные зонтики.
Франк отошел от окна и осмотрел себя в зеркале. Его черный фрак и серые брюки сидели на нем хорошо и выгодно обрисовывали его красивую сильную фигуру. Его блестящая шляпа, перчатки и светло-голубой галстук были также безукоризненны. И все-таки он не был доволен: для Мод он был слишком плох. Как глупо было с его стороны пить вчера так много вина! В этот великий для них обоих день он должен был бы быть лучше, чем всегда. Франк беспокоился и нервничал. Он дорого дал бы за папиросу, но ему не хотелось, чтобы от него пахло табаком. Когда он брился, то немного порезался, а от игры в крикет в жаркую погоду на носу у него слегка лупилась кожа. И как это он мог выставлять свой нос в такую жару перед самым венчанием! Быть может Мод, увидев его - нет, она конечно не порвет с ним, - но возможно, что ей будет за него стыдно. В конце концов эти мысли довели его до лихорадочного состояния.
- На вас лица нет, Кросс, - заметил ему его шафер.
- Я сейчас думал о том, как безобразно выглядит мой нос.
- Пустяки, все сойдет благополучно.
Руптон Хэль был угрюмый человек, хотя и верный друг и товарищ; и вид у него был также мрачный. Его глухой голос, лондонский дождь, слякоть на улицах и расходившиеся нервы - все это вместе делало Франка прямо несчастным. К счастью, Джек Сельби, точно светлый луч солнца, появился в комнате. При виде его розового, улыбающегося лица, жених немного успокоился. Может быть в лице Джека он уловил неясные черты, напоминающие Мод.
- Здорово, Кросс, как живете, Хэль? Простите мне мои манеры! Батя мой хотел послать за вами, но я знал ваше состояние. Вид-то у вас неважный, милый человек.
- Да, чувствую себя не совсем в порядке.
- Так всегда бывает от этого дешевого шампанского. Не хотите стакан виски с содовой? Нет? Хэль, вы должны встряхнуть его, иначе вам от всех достанется. По правде сказать, мы вчера вечером немного пересолили. Что, не могли есть завтрака? Я тоже не мог. Выпейте хотя рюмку настойки и стакан содовой воды.
- Ну как они там все в Ланггэме? - спросил нетерпеливо Франк.
- О, великолепно! Мод готовится к параду. Мать, конечно, волнуется; пришлось подтянуть ее, чтобы она не распускалась.
Франк взглядывал на медленно подвигавшуюся минутную стрелку. Не было еще и десяти часов.
- Я думаю, мне будет лучше отправиться навестить их.
- Бог мой, ни за что! Против всяких правил, Хэль, смотрите за ним! Да ну же, милый, успокойтесь!
- Это не годится, Кросс, совсем не годится, - сказал Хэль торжественно.
- Какая чепуха! Здесь я ничего не сделаю, а там я мог бы помочь ей, подбодрить ее. Пошлите за извозчиком.
- Да нельзя же, милый человек, говорят вам, что нельзя. Хэль, он на вашем попечении, смотрите за ним!
Франк повалился в кресло и пробормотал что-то про нелепые приличия.
- Тут уж ничем нельзя помочь, дорогой мой. Это уж так принято.
- Да встряхнитесь же, Кросс. Вы увидите, что все дело пойдет, как по маслу.
Франк угрюмо сидел в своем кресле, не спуская глаз с часов и прислушиваясь к веселой болтовне молодого поручика и более серьезным ответам своего шафера. Наконец он вскочил и схватил шляпу и перчатки.
- Половина одиннадцатого, - сказал он. - Идемте! Я не могу больше ждать. Я должен что-нибудь делать. Пора отправляться в церковь.
- Идемте! - воскликнул Джек. - Погодите минуту. Я недавно сам был шафером и отлично знаю всю эту музыку. Хэль, осмотрите-ка его со всех сторон. Чтобы все было по уставу. Кольцо? На месте. Деньги священнику? Правильно. Мелочи? Отлично. Равнение направо, скорым шагом!
Теперь, когда он кое-что все же делал, Франк быстро оправился. Даже эта езда по залитым водой улицам не действовала на него удручающе. В конце концов он совсем развеселился и оживленно болтал с Джеком.
- А ведь он теперь в полной боевой готовности, - воскликнул Джек в восторге. - Значит не зря мы с ним возились целые сутки. Люблю таких людей! Право, молодец, и кровь горячая. Ну, вот мы и приехали.
Это была низкая старинная серая церковь. Входная дверь в готическом стиле и ниши по обеим сторонам напоминали о давно прошедших днях.
- Какая старая ободранная церковь, - прошептал Джек. - И все-таки на вид она очень веселенькая, точно ледяной домик. А вот, кстати, идет какой-то дружественный нам туземец. Хэль, это ваш человек, спросите его.
Псаломщик не был в хорошем расположении духа.
- Начнется без четверти четыре, - ответил он спросившему его Хэлю.
- Нет, нет, это в одиннадцать.
- Говорят вам, что в четыре без четверти. Так священник сказал.
- Да нет же, это невозможно!
- У нас они бывают во всякое время.
- Кто они?
- Да похороны.
- Но это свадьба!
- О, сударь, ради Бога простите. Когда я вас увидел, я подумал, что вы пришли на похороны ребенка. В выражении лица у вас было что-то такое, сударь... Простите за ошибку. У нас сегодня три свадьбы - это которая?
- Кросс и Сельби.
Псаломщик справился в старой, растрепанной записной книге.
- Правильно, сударь, вот оно. Господин Кросс с госпожой Сельби. Ровно в одиннадцать часов. Священник очень аккуратный человек, и я предложил бы вам занять ваши места.
- Что нибудь неладно? - нервно спросил Франк у возвратившегося к ним Хэля.
- Нет, нет.
- О чем же он толковал?
- Пустяки, у него маленькая путаница в голове.
- Ну что же, идем?
- Да, пора идти.
Звук их шагов гулко разносился по пустой церкви, когда они проходили вперед. Все трое остановились перед алтарем, не зная, что делать. Франк беспокойно оглядывался вокруг и нащупывал кольцо в кармане жилета. Деньги для священника он тоже положил в такое место, чтобы их можно было сразу легко найти. В это время одна из боковых дверей с шумом распахнулась, и Франк, весь вспыхнув, вскочил. Но в церковь вошла какая-то толстая баба с ведром и шваброй.
- Фальшивая тревога, - шепнул Джек Хэлю, подмигнув в сторону Франка.
Но почти в то же мгновенье с противоположной стороны в церковь вошла семья Сельби. Господин Сельби с красивым лицом и пушистыми бакенбардами вел Мод под руку. Мод была прелестна. Бледная, с торжественным выражением лица, она шла, низко опустив голову. За нею шли ее младшая сестра Мэри и их хорошенькая подруга Нелли Шеридан, обе в розовых платьях и больших розовых шляпках с белыми перьями. Сама невеста была в сером платье, которое Франк уже знал по описаниям в письме. И невеста, и ее платье были восхитительны. Позади всех шла мать невесты, все еще молодая и изящная, похожая на Мод. При их появлении Франк уже не мог больше сдерживаться.
- Держи его! - возбужденно шепнул Джек шаферу, но жених уже спешил поздороваться с Мод. Он провел ее к алтарю, и все разместились маленькими группами с счастливой четой в середине. В то же мгновение над ними раздался звон церковного колокола, и показался священник в светлом облачении. Для него все это было такой пустой и неважной вещью, что Франк и Мод были оба поражены тем равнодушным видом, с которым он достал молитвенник и приступил к исполнению церемонии. Перед ними стоял живой, маленький человечек, очевидно, простуженный, и соединяющий их с таким же деловым видом, с каким лавочник связывает вместе два пакета. Но нужно сознаться, что проделывать эту церемонию священнику приходилось тысячу раз в год, и он не мог поэтому быть слишком расточителен в проявлении своих чувств.
Служба началась. Были прочитаны наставления и объяснения, одни величественные и красивые, другие просто нелепые. Затем маленький священник обратился к Франку:
- Хочешь ли ты иметь эту женщину своею законною женою, жить с нею в святом супружестве согласно заповедям Божим? Будешь ли любить ее, почитать, помогать в болезни и здоровье, будешь ли верен ей всю жизнь свою?
- Буду, - отвечал Франк с убеждением.
- Хочешь ли ты иметь этого человека своим законным мужем, жить с ним в святом супружестве согласно заповедям Божим? Будешь ли повиноваться ему, служить, любить и почитать, помогать в болезни и в здоровье, будешь ли верна ему всю свою жизнь?
- Буду, - сказала Мод от всего сердца.
- Кто отдает эту женщину в супружество этому человеку?
- Я, Джон Сельби, ее отец, вы знаете.
Затем по очереди они повторили слова клятвы:
"Беру тебя и буду охранять и помогать тебе, отныне и во всю жизнь, в горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и в здоровье; буду любить тебя, почитать и повиноваться до самой смерти, согласно заповедям Божим, в чем и даю святую клятву".
- Кольцо! Кольцо! - сказал Хэль.
- Кольцо скорее, дубина! - прошептал Джек Сельби.
Франк бешено рылся в карманах. Кольцо нашлось, но денег нигде не было. Он помнил, что спрятал их в надежное место, но куда именно? Может быть в сапог или за подкладку шляпы? Нет, он наверное не мог придумать такой нелепости. Снова он принялся перебирать все карманы, по два сразу. Наступила томительная пауза.
- Можно после, - шепнул священник.
- Вот они! - воскликнул Франк, задыхаясь. Деньги оказались в том кармане, где он имел обыкновение носить часы и никогда не клал туда ничего другого. Вероятно поэтому-то он и спрятал туда деньги. Кольцо и банковый билет были вручены священнику, который проворно спрятал одно и возвратил другое. Мод протянула свою маленькую белую ручку, и Франк надел на ее средний палец золотое колечко.
- Этим кольцом я венчаюсь с тобою, - сказал Франк; - всем моим существом я чту тебя и обещаю заботиться о тебе всю жизнь.
Последовала молитва, и затем священник соединил две руки, - одну большую мужскую, загорелую, другую маленькую, белую, нежную, с новым сверкающим на ней кольцом.
- Пусть ни один человек не разъединит тех, кого соединил сам Господь, произнес священник. - Так как Франк Кросс и Мод Сельби, оба, перед Богом и этими людьми изъявили согласие вступить в святое супружество, дали клятву верности друг другу и подтвердили это отданием и принятием кольца и соединением руки - я объявляю их законными мужем и женой.
Наконец-то свершилось! Отныне и на всю жизнь они были одно целое, нераздельное. Теперь они оба опустились на колени, между тем как священник торопливо читал молитвы. Но мысли Франка были далеко. Из-под опущенных ресниц он взглядом следил за изящной, почти детской фигурой, стоявшей рядом с ним. Ее склонившаяся головка, обрамленная черными кудрями, ласкала его взор. Такая нежная, красивая, тихая, добрая, - и вся его, вся и на всю жизнь. Его любовь была всегда страстною, но в это мгновенье она была героической по своему бескорыстию. Бог поможет ему сделать ее счастливой, он отдаст жизнь свою за это. Но если только он может быть причиной несчастья, то он просил у Бога немедленной смерти для себя. И так сильна и искренна была его молитва, что он взглянул на алтарь, точно ожидая неминуемой гибели.
Но служба уже окончилась, и все поднялись со своих мест. Священник отправился вперед остальные последовали за ним. Вокруг раздавался одобрительный шепот, слышались поздравления.
- Поздравляю от всего сердца, Кросс, - сказал Хэль.
- Браво, Мод, ты была великолепна! - воскликнул Джек, целуя сестру. Вся церемония прошла замечательно гладко.
- Вы подпишитесь здесь и здесь, - указывал священник, - а свидетели пусть распишутся вот здесь. Благодарю вас. Желаю всякого счастья. Не буду задерживать вас более никакими формальностями.
Под громовые звуки органа, игравшего свадебный марш, в каком-то странном полудремотном состоянии Франк и Мод направились к выходу, - он гордый, с высоко поднятой головой, она - нежная, робкая. Карета ожидала их. Франк усадил жену и сел сам, и они уехали, сопровождаемые одобрительным шепотом небольшой кучки зевак, собравшихся у церкви частью просто из любопытства, частью чтобы укрыться от дождя.
Мод и раньше ездила с Франком одна, но теперь она почувствовала себя смущенной, почти испуганной. Обряд венчания с его формальностями и наставлениями подействовал на нее угнетающе. Она не решалась взглянуть на мужа. Но он быстро привел ее в себя.
- Имя, пожалуйста.
- О, Франк!
- Имя, прошу, пожалуйста.
- Да ведь ты же знаешь.
- Скажи его.
- Мод.
- Это все?
- Мод Кросс... О, Франк!
- Господи Боже! Как это великолепно звучит! О, Мод, взгляни, как все хорошо вокруг. Как красиво идет дождик, как славно блестит мостовая! Все так красиво... И я самый счастливый человек на свете. О, Мод, я так невозможно счастлив. Дорогая девочка, дай твою руку. Вот она! Я чувствую ее под перчаткой. Славная моя, ты больше не боишься?
- Теперь нет.
- Но раньше боялась?
- Да, немного. О, Франк, я не надоем тебе? Нет? Ведь это убьет меня...
- Надоешь мне! О, Боже!.. Но ты ни за что не угадаешь, что я делал, пока священник читал нам что-то такое про Святого Павла.
- Я отлично знаю, что ты делал в это время. И ты не должен был этого делать.
- Что же я такое делал?
- Ты смотрел на меня.
- Ты, значит, это видела?
- Я чувствовала это.
- Правда, я смотрел на тебя, но в то же время и молился.
- Верно, Франк?
- Когда я видел тебя, стоявшую на коленях, такую светлую, нежную, чистую, - только в это мгновенье, кажется мне, я понял, что ты отдаешься мне навеки. И от всего сердца я стал тогда просить Бога, если мне когда-нибудь суждено оскорбить тебя мыслью, словом и делом, то пусть Он лучше пошлет мне немедленную смерть, прежде, нежели я успею оскорбить тебя.
- О, Франк, какая ужасная молитва.
- Да, но у меня было такое чувство, я ничего не мог поделать. Моя дорогая, ведь ты ангел, ты самое нежное, самое умное и красивое существо на свете, и с Божьей помощью я буду стремиться сохранить тебя такою и даже сделать тебя еще лучше, если это только возможно. И если когда-нибудь тебе покажется, что я словом или делом унижаю тебя, напомни мне об этой минуте, и этого будет достаточно, чтобы я опять пошел по правильному пути. Я же со своей стороны буду стремиться к тому, чтобы все более и более совершенствоваться самому, так как хочу быть достойным тебя и слиться с тобою душевно. Вот тот смысл, который я вижу в обряде венчания, и кроме того я вижу, что окна кареты совсем потускнели от дождя, и черт бы побрал этого кучера, но все-таки это ни с чем не сообразная чушь, что я не могу сейчас же поцеловать свою собственную жену.
Громадная шляпка с белым пером не долго могла служить препятствием молодому пылкому новобрачному, едущему с молодой женой, среди дождя, в карете. Остаток пути прошел очень бурно.
После грандиозного не то завтрака, не то обеда, молодые отправились на вокзал, чтобы с первым поездом выехать в Брайтон. Здесь их поджидали Джек Сельби и два полковых товарища. За здоровье новобрачных было выпито так много, что, кажется, бессмертие им было обеспечено. Офицеры готовились устроить грандиозные шумные проводы, но заметив, что Мод не расположена к этому, франк с самым простосердечным видом заманил всех троих в буфет, запер дверь снаружи, и, вручив ключ и золотую монету старшему носильщику, попросил его не выпускать пленников до отхода поезда.
И вот, тихо и спокойно, они отправились в свое первое путешествие. Оно было началом того великого жизненного пути, конец которого ни один человек предугадать не в силах.
Глава VII
Они притворяются
Дело происходило в просторной столовой гостиницы "Метрополь" в Брайтоне. Мод и Франк сидели у окна, за своим любимым маленьким столом, за которым они всегда обедали. Их взору открывался следующий вид: белоснежная скатерть с блюдом щеголеватых маленьких котлет, украшенных цветной бумагой и окруженных картофельным пюре. За окном расстилалось необъятное темно-синее море, спокойная поверхность которого нарушалась только чуть видневшимися белыми парусами на далеком горизонте. На небе кое-где белели редкие облака. Он был величественно спокоен и прекрасен, этот далекий вид, но сейчас все внимание Мод и Франка было сосредоточено на ближайшем, более прозаическом. Быть может с этого мгновения они навсегда лишаются симпатии всех сентиментальных читателей, но я должен сознаться, что в данную минуту они с наслаждением обедали.
С тех пор, как существует свет, женщины обладают одной удивительной способностью - делать лучшее из всякого положения, в которое они попадают не по своей воле. И Мод в новом и непривычном для нее положении чувствовала себя легко и свободно. В нарядном синем саржевом платье и матросской фуражке, с чуть-чуть загорелым лицом, она была воплощением здоровой и счастливой женщины. Франк был одет также в синий речной костюм, и это было очень кстати, так как большую часть времени они проводили на море, на что указывали руки Франка, покрытые мозолями. К сожалению, разговор их сейчас был гораздо более прозаичен, нежели можно было ожидать от людей, празднующих свой медовый месяц.
- У меня волчий аппетит!
- У меня тоже, Франк.
- Превосходно. Возьми еще одну котлетку.
- Благодарю, дорогой.
- Картофелю?
- Пожалуйста.
- А я всегда думал, что во время медового месяца люди живут только одной любовью.
- Да, Франк, ведь это ужасно. Должно быть мы с тобой очень прозаичные люди.
- Родная мать природа! Держись крепче за нее, и ты никогда не собьешься с пути. Здоровой душе основанием должно служить здоровое тело. Передай мне, пожалуйста, салат.
- Счастлив ли ты, франк?
- Безусловно и совершенно.
- Ты в этом уверен?
- Никогда в своей жизни ни в чем не был так уверен, как в этом.
- Я так рада слышать это от тебя, Франк.
- А ты?
- О, Франк, все эти дни кажутся мне каким-то золотым сном. Но твои бедные руки! Они должно быть очень болят.
- Ничуть!
- Весла были такие тяжелые.
- До сих пор мне редко приходилось грести. В Уокинге - негде. Есть там канал, но на нем не развернешься. А ведь верно, Мод, как красиво было вчера, когда мы при лунном свете возвращались домой, и на воде перед нами сверкал серебряный столб. Мы были совсем, совсем одни. И как чудесно мы застряли под мостом. Просто прелесть!
- Я никогда не забуду этого.
- Мы сегодня вечером опять поедем туда.
- Да ведь у тебя и так все руки в мозолях.
- Черт с ними, с мозолями! И знаешь, мы захватим с собой удочки, может быть, что-нибудь поймаем.
- Отлично.
- А сейчас, после обеда, мы поедем в Роттингдин, если ты ничего не имеешь против. Дорогая, бери эту последнюю котлету.
- Нет, не могу больше.
- Ну, не бросать же ее. Попробую. Кстати, Мод, я должен поговорить с тобой очень серьезно. У меня сердце не на месте, когда ты смотришь на меня таким образом. В самом деле, дорогая, кроме шуток, ты должна быть более осторожна перед прислугой.
- Почему так?
- Видишь ли, до сих пор все шло отлично. Никто еще не догадался, что мы новобрачные, и никто и не догадается, если только мы будем вести себя осторожно. Толстый официант убежден, что мы уже несколько лет женаты. Но вчера за обедом ты чуть было не испортила всего дела.
- Неужели, Франк?
- О, Боже мой, да не смотри же ты на меня таким прелестным жалобным взором. Дело в том, что ты совершенно не умеешь соблюдать секретов. А у меня настоящий талант по этой части, так что, пока я слежу за этим делом, мы можем быть вполне спокойны. Но ты по натуре своей слишком прямая и совсем не в силах хоть немного притворяться.
- Но что же я сказала? Мне так жаль. Я все время старалась быть осторожной.
- Да хотя бы относительно сапог. Ты спросила, где я их купил: в Лондоне или в Уокинге.
- О, Боже мой!
- И затем...
- Как, еще что-нибудь?
- Да, я хочу сказать тебе об употреблении слова "мой". Ты должна его совсем оставить. Надо говорить "наш".
- Я знаю, знаю. Это было, когда я сказала, что соленая вода испортила перо моей - нет, нашей - ну, просто шляпки.
- Это-то ничего. Но надо говорить наш багаж, наша комната и т. д.
- Ну, конечно. Какая я глупая! Но тогда прислуга, вероятно, уже знает. О, Франк, что мы теперь будем делать?
- Ну, нет, этот толстый официант еще ничего не знает. В этом я уверен. Во-первых, он глуп, а во-вторых, я вставил несколько замечаний, которые поправили все дело.
- Это когда ты говорил про наше путешествие по Тиролю?
- Именно.
- О, Франк, как ты мог? И ты еще добавил, что было очень хорошо, потому что во всей гостинице кроме нас никого не было.
- Это его окончательно доконало.
- И потом ты толковал про то, как уютны эти маленькие каюты на больших американских пароходах. Я даже покраснела вся, слушая тебя...
- Зато как они прислушиваются к нашему разговору!
- Не знаю только, поверил ли он. Я заметила, что горничная и вообще вся прислуга смотрят на нас с каким-то особенным интересом.
- Моя дорогая девочка, в своей жизни ты наверное заметишь, что решительно все смотрят на тебя с особенным интересом.
Мод улыбнулась, с сомнением покачав головой.
- Хочешь сыру, дорогая?
- Да, и масло тоже.
- Официант, принесите масла и стилтонского сыру. Знаешь, Мод, дело еще в том, что мы слишком нежно относимся друг к другу при посторонних. Люди давно женатые бывают друг к другу любезны, но и только. Вот в этом мы выдаем себя.
- Это мне никогда не приходило в голову.
- Знаешь что, если ты хочешь окончательно убедить этого толстяка, то скажи мне в его присутствии какую-нибудь резкость.
- Скажи лучше ты, Франк.
- Ведь тебе не будет неприятно?
- Ну, конечно, нет.
- О, черт возьми, нет, я не могу, даже для этой цели.
- Я тоже не могу.
- Какая чушь. Ведь это необходимо.
- Конечно. Ведь это будет только шутка.
- Ну, так почему же ты не хочешь сделать этого?
- А почему ты не хочешь?
- Слушай, он вернется прежде, чем мы покончим это дело. Смотри сюда. Видишь, под рукой у меня шиллинг. Орел или решка? Проигравший должен сказать другому резкость. Согласна?
- Отлично.
- Орел.
- Решка.
- О, Боже мой!
- Ты проиграла. А вот он как раз идет. Смотри же, не забудь.
К ним подошел официант и с торжественным видом поставил на стол гордость гостиницы - громадный зеленый стилтонский сыр.
- Превосходный стилтон, - заметил Франк.
Мод сделала отчаянную попытку сказать какую-нибудь резкость.
- Мне кажется, дорогой, что он не так уж хорош, - только и могла она придумать.
Это было немного, но впечатление, произведенное на официанта, было поразительно. Он повернулся быстро и ушел.
- Ну вот, ты его обидела, - воскликнул Франк.
- Куда он пошел, Франк?
- Жаловаться на тебя управляющему.
- Нет, Франк, серьезно? Я, кажется, выразилась слишком резко. Вот он опять идет.
- Ничего. Держись крепче.
К ним приближалась целая процессия. Впереди всех с широким, покрытым стеклянным колпаком блюдом в руках шел их толстый официант. За ним следовал другой, неся еще две тарелки с различными сортами сыра. Шествие замыкал третий официант. Он нес тарелку с каким-то желтым порошком.
- Вот, сударыня, не угодно ли, - предлагал официант суровым голосом. Это горгонзольский сыр, вот здесь камамбер и грюйер, а это, сударыня, пармезанский сыр в порошке. Мне очень жаль, что стилтон вам не понравился.
Мод взяла кусочек горгонзольского сыру. Она чувствовала себя очень виноватой и не смела поднять глаз. Франк начал смеяться.
- Ты должна была отнестись нелюбезно ко мне, а не к сыру, - сказал он, когда процессия удалилась.
- Я сделала все, что могла. Ведь я же стала резким голосом противоречить тебе.
- О, это был настоящий взрыв гнева.
- Да, прежде чем он простит тебя, тебе придется извиниться перед господином Стилтоном. И едва ли он теперь более убежден, что мы не молодые. Ну ладно, дорогая, предоставь это мне. Мои воспоминания, которые он слышал, должны были убедить его. Если нет, то наше положение безнадежно.
Для Франка было, пожалуй, лучше, что он не слышал разговора, происходившего между толстым официантом и горничной, к которой последний питал некоторую склонность. У них были свободные полчаса обеда, и они делились впечатлениями.
- Хорошенькая парочка, ведь правда, Джон? - сказала горничная с видом знатока. - Лучшей у нас, кажется, не было со времени весенних свадеб.
- Ну, это ты, пожалуй, уж слишком, - заметил критически толстяк. - Хотя он вполне порядочный молодой человек и, кажется, очень неглупый.
- Чем же она-то тебе не нравится?
- Это дело вкуса, - сказал официант, - на мой взгляд ей следовало бы быть немножко полнее. И что у нее за вкус. Если бы ты видела, какую гримасу она состроила, когда я за обедом подал ей стилтонский сыр.
- Состроила гримасу, она? Ну вот, а мне она показалась такой добросердечной, любезной молодой барыней.
- Может быть она и добрая. Но вообще это довольно странная парочка. Хорошо, что они в конце концов повенчались.
- Почему?
- Потому что прежде они жили Бог знает как. Они в моем присутствии рассказывали такие вещи, что я краснел.
- Что ты говоришь, Джон?
- Я сам едва верил своим ушам. Ты ведь хорошо знаешь, что их свадьба была в прошлый вторник. В сегодняшней газете есть как раз объявление об этом. И что же, из их разговора я узнал, что они уже раньше путешествовали за границей.
- Не может быть, Джон!
- И жили совсем одни в какой-то гостинице в Швейцарии.
- Боже мой! Никогда больше не буду никому верить!
- Да, подозрительная парочка! А только я им покажу, что нам кое-что небезызвестно. Сегодня за обедом я непременно покажу им эту газету.
- Послужит им хорошим уроком! Просто невероятно. Вот и верь после этого людям.
Франк и Мод не спеша доканчивали свой обед, когда к ним тихо подошел их официант.
- Прошу прощения, сударь, вы не заметили этого в газете?
- Что такое?
- Вот здесь. Я думал, что вам, вероятно, будет интересно взглянуть на это.
Он приложил перед ними развернутую газету, указал пальцем нужное место и скромно удалился. Франк в ужасе смотрел на извещение о их свадьбе.
- Мод, твоя публика поместила в газете извещение.
- О нашей свадьбе?
- Ну, да. Вот оно, слушай! "Кросс - Сельби. 30 июня в церкви Св. Моники священником Джоном Тюдуэллем обвенчан Франк Кросс из Уокинга с Мод Сельби, старшей дочерью Роберта Сельби из Ст. Албанс". Господи Боже, Мод! Что мы теперь будем делать?
- Мне кажется, дорогой, беда невелика.
- Невелика? Да это просто ужасно!
- Ну пусть они теперь знают, не все ли равно?
- Но мои воспоминания, Мод! Путешествия по Тиролю? Гостиницы в Швейцарии! Каюты на океанских пароходах! Пресвятая матерь, вот влопался-то!
Мод расхохоталась.
- Милый мой, - воскликнула она. - Однако, по части конспирации ты также плох, как и я. Я вижу только один выход. Дай человеку полкроны, расскажи ему всю правду и не пробуй больше конспирировать.
Так позорно кончилась эта попытка, которую многие и раньше пробовали делать, и которая почти никогда не удавалась. Будьте поэтому осторожны, милые читатели и читательницы!
Глава VIII
Возвращение
Дни праздников прошли, и каждого из них ждали теперь обязанности жизни. Его ждала работа, ее - домашнее хозяйство. Они оба были рады перемене. Им было хорошо и весело на берегу моря, но начался сезон, нахлынула публика, и жизнь в гостинице стала утомительной. На Ватерлоской станции они сели на поезд и чудной летней ночью весело покатили домой, зная, что в двадцати пяти милях отсюда их давно уже ждет маленький уютный домик. Они были совсем одни в купе первого класса и всю дорогу строили планы будущего. Светлые мечты юности! Они способны озолотить даже крошечный домик в пригородной местности и четыреста фунтов стерлингов годового дохода. Франк и Мод мечтали о тех бесконечных счастливых днях, что ожидали их впереди.
Франк оставил дом на попечении своей верной экономки Ватсон, и за день до приезда послал ей телеграмму. Госпожа Ватсон уже наняла двух служанок, так что все должно быть готово к приезду. Они представляли себе, как она встретит их у дверей, рисовали себе маленькие уютные комнатки, расставленные повсюду свадебные подарки, свет лампы, стол, покрытый белоснежной скатертью и приготовленный для ужина. Они будут дома к десяти часам, и ужин окажется очень кстати. В их воображении все это рисовалось так соблазнительно, что последняя поездка казалась им самой счастливой из всех их странствий. Мод хотелось увидеть свою кухню, Франка тянуло взглянуть на свои книги. Они с нетерпением готовились начать новую жизнь.
Но в Уокинге их ожидала маленькая неприятность. Незадолго до их приезда сюда пришел переполненный поезд, и на станции не оставалось ни одного извозчика. Некоторые должны были скоро вернуться, но когда, никто точно не знал.
- Ты ничего не будешь иметь против того, чтобы пройтись пешком? предложил Франк.
- Я даже предпочла бы это.
Один из носильщиков любезно принял на себя заботу об их багаже, обещая прислать его при первой возможности. Они же отправились пешком по плохо освещенной, грязной улице, которая вела к их дому. Шли быстро, горя нетерпением скорее его увидеть.
- Он как раз за третьим фонарным столбом по правой стороне, - сказал Франк. - Теперь уже за вторым. Видишь - это совсем не далеко от станции. Вот эти окна, что светятся между деревьями, - здесь живет Хэль, мой шафер, помнишь? Теперь остался только один фонарь. - Они ускорили шаг и почти бегом добежали до ворот своего дома.
Это были белые ворота, от которых короткая дорожка вела к низкому, но с виду очень уютному домику. Ночь была так темна, что только с трудом можно было рассмотреть очертания дома. К их удивлению, ни над дверью, ни в одном из окон - нигде не было видно света.
- Однако, что же это такое? - воскликнул Франк.
- Пустяки, дорогой, вероятно, они живут позади.
- Но ведь в телеграмме я указал час нашего приезда. Черт знает, что такое! Так досадно.
- Тем уютнее покажется нам внутри. Какие хорошенькие маленькие ворота. Все это место здесь просто прелестно!
Но несмотря на все ее желание поправить дело, нельзя было не сознаться, что этот черный дом был совсем не то, что они рисовали в своем воображении. Франк, рассерженный, направился к двери и дернул звонок. Так как ответа не последовало, то он начал сильно стучать в дверь. Затем одной рукой он стал звонить, а другой стучать. Но из мрачного дома не доносился ни один звук, кроме звона колокольчика. Между тем, пока они, растерянные, стояли у дверей своего дома, по листьям деревьев тихо зашуршал мелкий дождик. Но тут Мод не выдержала и разразилась вдруг таким неудержимым смехом, что Франк поневоле присоединился к ней.
- Ну, госпоже Ватсон будет не до смеха, если все это произошло только по ее оплошности, - сказал он.
- Может быть бедная женщина больна.
- Да, но ведь здесь должны быть еще двое людей, кухарка и горничная. Мы, пожалуй, очень кстати оставили наши чемоданы на станции, пришлось бы теперь бросить их в саду. Ты, дорогая, подожди здесь, под навесом, а я обойду кругом и попробую пробраться в дом с другой стороны.
Но и там все было так же темно, и дверь в кухню была заперта. Под дождем Франк переходил от окна к окну - везде все было темно и тихо. Он вернулся к кухонной двери. Здесь ему удалось приоткрыть маленькое окошечко в двери. Он просунул руку, нащупал ключ, повернул его и дверь открылась Франк в темноте ощупью пробрался в дом. Пройдя к парадной двери, он отпер ее и принял Мод в свои объятья.
- Добро пожаловать, моя родная Мод! Пусть никогда грусть не коснется тебя под этим кровом. Какое печальное прибытие домой. Что я могу сделать, чтобы загладить это? Но, как видишь, нет худа без добра, потому что я иначе никак не мог бы стать внутри, чтобы приветствовать тебя при входе.
Они некоторое время оставались в передней, в темноте. Затем Франк чиркнул спичку и попробовал зажечь лампу, но в ней не оказалось керосину. Он выругался и при свете спички направился в столовую. На столе стояли две свечки. Он зажег обе, и в комнате стало веселее. Франк и Мод взяли каждый по свечке и начали осматривать покинутый дом.
Столовая была превосходна, маленькая, но очень уютная. Посередине стоял стол орехового дерева. На камине возвышались великолепные бронзовые подсвечники, подарок крокет-клуба. На том же камине, около часов, лежала распечатанная телеграмма. Франк быстро схватил ее.
- Ну, вот оно! - воскликнул он. - Смотри: "Ждите нас четверг вечером около десяти". Ведь я написал "вторник вечером". Это вина телеграфиста. Мы приехали на два дня раньше, чем нас ждали.
Хорошо, что было хоть какое-нибудь объяснение, хотя многое все еще оставалось непонятным. По коридору, покрытому блестящим линолеумом, они прошли в гостиную. Это была не очень хорошая комната, слишком квадратная для того, чтобы быть изящной. Но все безделушки в ней были так прелестны, и развешенные повсюду фотографии друзей смотрели так весело. К тому же Франк и Мод не были настроены для строгой критики.
- Мне кажется, госпожа Ватсон устроила все великолепно, - сказала Мод. Ее живые пальчики уже приступили к кое-какому переустройству. - Но где же находится она сама?
- Она, очевидно, куда-нибудь ушла; живет же она, конечно, здесь в доме. Но меня удивляет отсутствие прислуги. Госпожа Ватсон писала мне, что прислуга уже прибыла. Что же ты думаешь теперь делать?
- Ты не хочешь есть, Франк?
- Я умираю с голоду.
- И я тоже.
- Ну, так пойдем поищем чего-нибудь.
Взявшись под руки, держа каждый по свече в свободной руке, они стали продолжать свои исследования уже с более определенной целью. В кухне, куда они прошли, всюду виднелись следы недавней работы: лежали в беспорядке грязные тарелки, печь была, очевидно, недавно затоплена, но огонь потух. В одном углу валялась куча чего-то похожего на груду грязных занавесей, в другом лежало опрокинутое кресло. Повсюду царил беспорядок, который очень удивлял Франка, знавшего, что госпожа Ватсон не выносит неряшества. Комод и шкаф с посудой первые привлекли их внимание. Франк радостно вытащил из комода кусок свежего хлеба, масло, сыр, коробку какао и полный горшок яиц. Мод подвязала передник, отыскала бумаги и лучину, и вскоре в печке весело затрещал огонь.
- Франк, налей воды в котел.
- Готово, что еще?
- И вот в эту миску тоже. Это для яиц.
- Мод, мне кажется, они гнилые, - заметил Франк, подозрительно откладывая яйца.
- Посмотри их на свет. Видишь, - совершенно свежие, превосходные яйца. В миску их. Теперь нарежь хлеба и намажь его маслом. Через несколько минут ужин будет готов.
- В ящике здесь лежат салфетки, ножи и вилки. Я пойду накрывать на стол.
- И оставишь здесь меня одну. Нет уж, Франк, пожалуйста, если я кухарка, ты будешь моей посудомойкой. Достань чашки и налей какао. Знаешь, мне очень нравится роль хозяйки дома.
- Да еще с судомойкой вдобавок.
- Да, причем у судомойки замечается склонность все время обнимать свою хозяйку. Надо снять шляпку. Достань из шкафа сахар для какао. Знаешь, Франк, - Мод с тарелкой в руках, вдруг остановилась, - кажется, тут в кухне есть собака или что-то вроде того.
До их слуха долетели какие-то странные звуки. Франк и Мод с испугом оглянулись вокруг.
- Откуда это? Франк, кажется - это мыши.
- Будем надеяться на лучшее. Не пугайся понапрасну. Шум идет, кажется, из-под этой кучи занавесей.
Со свечой в руке Франк подошел к куче и увидал вдруг сапог, торчавший наружу.
- Господи Боже! Да там спит какая-то женщина!
Успокоившись, что это не мыши, Мод также приблизилась, все еще держа тарелку в руках. Не оставалось никакого сомнения в том, что это - женщина, и что она крепко спит. Голова ее лежала под столом. Это была очень толстая, здоровая баба.
- Эй, ты! - крикнул Франк и начал трясти бабу за плечо. - Вставай!
Но баба продолжала безмятежно спать.
- Эй, да проснись же ты, вставай! - кричал Франк, и ему удалось кое-как привести женщину в сидячее положение. Но и сидя она продолжала так же крепко спать.
- Бедняжка, она должно быть больна, - заметила Мод. - Не сбегать ли за доктором, Франк?
- Проснись, эй ты, баба! - орал Франк во все горло. Затем он стал изо всех сил трясти женщину, которая болталась, как кукла. Наконец Франк выбился из сил и опустил ее снова на пол, подложив ей под голову маленькую скамеечку.
- Тут уж ничего не поделаешь, - сказал он, - надо дать ей выспаться.
- Что ты хочешь сказать, Франк? Неужели она...
- Именно это. Она пьяна.
- Какой ужас!
- Смотри, котел кипит. Давай ужинать.
- Нет, Франк, у меня совесть будет не спокойна, если мы оставим ее валяться здесь. Я не в состоянии буду поужинать как следует. Да и ты также, я знаю.
- Черт с ней, с этой бабой, - сказал Франк, сердито взглянув на неподвижно распростертое тело. - Стоит нам беспокоиться из-за нее. Ей здесь, кажется, достаточно удобно.
- Нет, Франк, нельзя быть таким бесчеловечным.
- Что же нам делать?
- Надо положить ее в постель.
- Господи Боже!
- Да, дорогой, мы должны это сделать.
- Да слушай же, дорогая, нужно быть рассудительным. Женщина весит полтонны, а спальная комната на самом верху.
- Ты попробуй взять ее за голову, а я за ноги. Как-нибудь донесем.
- Да нам ни за что не поднять такую громаду вверх по лестнице.
- Ну, тогда снесем ее в гостиную на диван, - сказала Мод. - Иначе я, право, не в состоянии буду спокойно ужинать.
Видя, что Мод не уговоришь, Франк схватил женщину под руки. Мод взяла ее за ноги, и они понесли ее, все еще совершенно бесчувственную, по коридору. Выбиваясь из сил, они кое-как дотащили ее до гостиной. Новый диван затрещал под тяжестью женщины; едва ли он ждал, что его обновят таким образом. Мод накинула на распростертое тело толстое одеяло, и оба вернулись к своему кипящему котлу и еще не сварившимся яйцам. Затем они накрыли на стол и, кажется, никогда еще не ужинали с таким аппетитом. Молодой женщине все казалось красивым, - обои, ковры, картины, но для него одна она была такой красивой, и умом, и душой, и телом, что вокруг все казалось очарованным ее присутствием, тому тихому и чистому счастью, которое дает простая дружба и которое гораздо глубже и сильнее самого бешеного взрыва страсти. Франк вдруг вскочил со стула. У дверей раздался шум чьих-то шагов. Щелкнул ключ, и струя холодного воздуха, проникшего в комнату, показала, что дверь открылась.
- Закон не разрешает мне войти, - произнес чей-то грубый голос.
- Да говорят же вам, что она очень сильная и буйная, - сказал другой голос, Франк узнал его, - это был голос госпожи Ватсон. - Она выгнала горничную из дому, и я ничего не могу с ней поделать.
- Мне очень жаль, сударыня, но это совершенно против законов Англии. Предъявите мне приказ об аресте, и я сейчас же войду. Но если вы донесете ее до порога, я уж отправлю ее куда следует.
- Она в столовой, я вижу огонь там, - сказала госпожа Ватсон и вдруг вскликнула: - Господи Боже! Господин Кросс, как вы меня испугали! Должно же было случиться так, что вы приехали домой в мое отсутствие! Ведь я не ждала вас раньше четверга. Нет, этого я никогда не прощу себе...
Но все неудачи и недоразумения объяснились. Телеграмма была причиной всего зла. А затем новая кухарка оказалась горькой пьяницей и очень буйной во хмелю. Другую служанку она выгнала из дому. А пока госпожа Ватсон бегала за полицией, кухарка напилась до полного бесчувствия и заснула мертвым сном.
В это время извозчик привез со станции оставленный там багаж. Все еще безмятежно спавшую женщину вытащили на улицу и сдали на попечение дожидавшегося у дверей полицейского.
Так впервые вступили Франк и Мод в свой собственный дом.
Глава IX
Признания
- Скажи мне, Франк, любил ли ты кого-нибудь до меня?
- Как сегодня лампа плохо заправлена, - сказал Франк и немедленно вышел в столовую, чтобы принести оттуда другую. Прошло некоторое время, прежде чем он вернулся.
Она терпеливо ждала, пока он снова уселся.
- Итак, франк? - спросила она. - Любил ты когда-нибудь другую женщину?
- Дорогая Мод, что за польза от подобных вопросов?
- Ты сказал, что между нами не может быть секретов.
- Конечно нет, но есть вещи, о которых лучше не говорить.
- Мне кажется, это именно и будут секреты.
- Если ты смотришь на это так серьезно...
- Даже очень.
- Тогда я готов ответить на все твои вопросы. Но ты не должна бранить меня, если мои ответы тебе не понравятся.
- Кто она была, Франк?
- Которая?
- О Франк, неужели их было несколько?
- Я предупредил, что мои ответы будут тебе неприятны.
- Лучше бы я уж и не спрашивала.
- Тогда оставим это.
- Нет, теперь уж поздно, Франк, теперь я хочу знать решительно все.
- Ты этого так хочешь?
- Да, Франк, непременно.
- Едва ли я в состоянии буду сказать тебе все.
- Неужели это так ужасно?
- Нет, но есть другие причины.
- Какие, Франк?
- Их очень много. Ты знаешь, как один современный поэт оправдывался перед своей женой в своем прошлом. Он сказал, что все время искал ее.
- Это мне очень нравится! - воскликнула Мод.
- Да, я искал тебя.
- И, кажется, довольно долго.
- Но я тебя нашел наконец.
- Я предпочла бы, чтобы ты меня нашел сразу, Франк. - Он сказал что-то относительно ужина, но Мод была неумолима. - Скольких же женщин ты действительно любил? - спросила она. - И, пожалуйста, без шуток, Франк. Я спрашиваю серьезно.
- Если бы я захотел тебе лгать...
- Нет, я знаю, ты этого не захочешь.
- Конечно, нет. На это я не способен.
- Итак, я жду ответа.
- Не преувеличивай значения того, что я тебе сейчас скажу, Мод. Любовь - понятие растяжимое. Одна любовь имеет основанием чисто физическое влечение, другая - духовное единение, наконец, третья может быть основана на родстве душ.
- Какою же любовью любишь ты меня, Франк?
- Всеми тремя.
- Ты в этом уверен?
- Совершенно.
Она подошла к нему, и допрос был прерван, но через несколько минут он возобновился.
- Итак, первая? - сказала Мод.
- Я не могу, Мод, оставим это.
- Милостивый государь, я вас прошу, - ее имя?
- Нет, нет, Мод, называть имена я не могу даже тебе.
- Кто же она была тогда?
- К чему подробности? Позволь мне рассказать все это тебе по-своему.
Мод сделала недовольную гримасу.
- Вы отвиливаете, сударь. Но я не хочу быть слишком строгой. Рассказывай по-своему.
- Видишь ли, Мод, собственно говоря, я был всегда влюблен в кого-нибудь.
Она слегка нахмурилась.
- Должно быть, твоя любовь стоит недорого, - заметила она.
- Для здорового молодого человека, обладающего некоторым воображением и горячим сердцем, это является почти необходимостью. Но, конечно, это чувство очень поверхностное.
- Мне кажется, что всякая твоя любовь должна быть поверхностной, если она так легко проходит.
- Не сердись, Мод. Вспомни, что в это время я еще не встречал тебя. Ну вот, я так и знал, что эти вопросы не приведут ни к чему хорошему. Кажется, я вообще делаю глупо, что так откровенно рассказываю тебе обо всем.
На ее лице играла холодная, сдержанная усмешка. В глубине души Франк, глазами незаметно следивший за женой, был рад тому, что она ревнует его.
- Ну, - сказала она наконец.
- Ты хочешь, чтобы я продолжал?
- Раз ты начал, так уж рассказывай до конца.
- Ты будешь сердиться.
- Мы слишком далеко зашли, чтобы останавливаться. Я не сержусь, Франк. Мне только немного грустно. Но я ценю твою откровенность. Я не подозревала, что ты был таким... таким Дон Жуаном.
Она начала смеяться.
- Я интересовался каждой женщиной.
- "Интересовался" - милое словцо.
- С этого всегда начиналось. Затем, если обстоятельства благоприятствовали, интерес усиливался, до тех пор, пока... ну, ты понимаешь.
- Сколько же было женщин, которыми ты "интересовался"? - И сколько раз этот интерес усиливался?
- Право не могу сказать.
- Раз двадцать?
- Пожалуй больше.
- Тридцать?
- Никак не меньше.
- Сорок?
- Я думаю, что не больше.
Мод в ужасе смотрела на мужа.
- Тебе теперь двадцать семь лет. Значит, начиная с семнадцати лет ты любил в среднем по четыре женщины в год.
- Если считать таким образом, то я, к сожалению, должен сознаться, что их было пожалуй более сорока.
- Это ужасно, - проговорила Мод и заплакала.
Франк опустился перед ней на колени и начал целовать ее милые, маленькие, пухлые ручки, мягкие, как бархат.
- Я чувствую себя таким негодяем, - сказал он. - Но я люблю тебя всем сердцем и всей душой.
- Сорок первую и последнюю, - всхлипывала Мод полусмеясь и полуплача. Она вдруг прижала его голову к своей груди.
- Я не могу сердиться на тебя, - сказала она. - Это было бы не великодушно, потому что ты рассказываешь все это по доброй воле. И я не могу не ценить этого. Но мне так хотелось бы быть первой женщиной, которой ты заинтересовался.
- Увы, случилось иначе. Вероятно, есть люди, которые всю жизнь остаются непорочными... Но я не верю в то, что они лучшие люди. Это или святые молодые Гладстоны и Ньюманы, или холодные, расчетливые, скрытные люди, от которых нечего ждать добра. Первые должны быть прекрасны, но я их не встречал в жизни. Со вторыми я сам не желаю встречаться.
Но эти соображения мало интересуют женщин.
- Они были красивее меня? - спросила Мод.
- Кто?
- Те сорок женщин.
- Нет, дорогая, конечно, нет. Чему ты смеешься?
- Знаешь, мне пришла в голову мысль. Хорошо бы было собрать всех этих сорок женщин в одну комнату, а тебя поставить в середине.
- Тебе это кажется смешным? - Франк пожал плечами. - У женщин такие странные понятия о смешном.
Мод хохотала до слез.
- Тебе это не нравится? - спросила она наконец.
- Ничуть, - холодно ответил он.
- Ну конечно, нет. - И она снова разразилась долгим звонким смехом.
- Когда же ты успокоишься? - спросил он обидчиво. Ее ревность нравилась ему гораздо больше, чем ее смех.
- Ну, довольно. Не сердись. Если бы я не смеялась, я бы плакала. Прости меня, Франк. - Она подошла к нему... - Ты доволен?
- Не совсем еще.
- А теперь?
- Ну, ладно. Я прощаю тебе.
- Удивительно! После всех этих признаний оказывается, что он прощает мне. Но ты никогда никого из них не любил так, как любишь меня?
- Никогда.
- Поклянись.
- Клянусь тебе.
- Ни духовно, ни... как ты это еще называешь?
- Ни духовно и никак.
- И никогда больше не будешь?
- Никогда.
- И будешь хорошим мальчиком отныне и навсегда?
- Отныне и на всю жизнь
- И все сорок были ужасны?
- Ну, нет, Мод, этого я не могу сказать.
Она надула розовые губки.
- Значит, они тебе больше нравятся?
- Какие глупости ты говоришь, Мод! Если бы какая-нибудь из них нравилась мне больше тебя, я бы женился на ней.
- Да, пожалуй, что так. И если ты женился на мне, то приходится думать, что мною ты заинтересовался больше всех. Я не подумала об этом.
- Глупая девочка. Ну конечно же, ты мне нравишься больше их всех. Давай бросим этот разговор и не будем больше никогда к нему возвращаться.
- У тебя есть их фотографические карточки?
- Нет.
- Ни одной?
- Нет.
- Что же ты с ними сделал?
- У меня вообще их было очень мало.
- А те, что у тебя были?
- Я их уничтожил перед свадьбой.
- Очень мило с твоей стороны. Ты об этом не жалеешь?
- Нет, по-моему, так и следовало сделать.
- Какие тебе больше нравились, брюнетки или блондинки?
- Право, не знаю. Холостяки обыкновенно бывают очень неразборчивы.
- Скажи мне по совести, Франк, ведь не может быть, чтобы ни одна из этих сорока женщин не была красивее меня?
- Оставь, Мод, давай поговорим о чем-нибудь другом.
- И ни одна не была умнее?
- Как ты сегодня нелепо настроена!
- Нет, ты ответь мне.
- Я уже ответил тебе.
- Я не слышала.
- Неправда, ты отлично все слышала. Я сказал, что если я женился на тебе, то это доказывает, что ты мне нравилась больше всех. Я не говорю, что ты - одно совершенство, но мне дороже всего именно такое соединение всех хороших и дурных качеств, какое я нашел в тебе.
- Да, вот как! - заметила Мод с некоторым сомнением. - Люблю тебя за откровенность.
- Ну вот, я обидел тебя.
- О нет, нисколько. Мне было бы невыносимо думать, что ты что-нибудь от меня скрываешь.
- А ты, Мод, со мной будешь так же откровенна?
- Да, дорогой, после всех твоих признаний, я чувствую, что должна быть с тобою откровенна. У меня тоже было кое-что в прошлом.
- У тебя!
- Может быть, лучше не вспоминать всех этих старых историй!
- Нет, я предпочел бы узнать их.
- Тебе будет неприятно.
- Нет, конечно, нет.
- Во-первых, Франк, я должна сказать тебе следующее. Если когда-нибудь замужняя женщина говорит своему мужу, что, прежде чем она встретила его, она никогда не испытывала ни малейшего волнения при виде другого мужчины, - это будет ложь. Может быть, и есть такие женщины, но я их никогда не встречала. И, не думаю, чтобы они могли мне нравиться, потому что это должны быть холодные, сухие, несимпатичные, безжизненные натуры.
- Мод, ты любила кого-нибудь другого!
- Не буду отрицать, что я интересовалась - и даже очень сильно многими другими мужчинами.
- Многими!
- Ведь это было прежде, чем я встретила тебя.
- Ты любила нескольких мужчин?
- Конечно, большею частью чувство это было очень внутреннее. Любовь понятие такое растяжимое.
- Боже мой, Мод, сколько же мужчин сумели внушить тебе подобное чувство?
- По правде сказать, Франк, молодая здоровая женщина слегка увлекается почти каждым молодым мужчиной, которого она встречает. Я знаю, что ты ждешь от меня самого чистосердечного признания, поэтому я должна сознаться, что некоторыми мужчинами я особенно сильно увлекалась.
- Ты, по-видимому, была довольно опытна.
- Ну вот, ты сердишься. Я перестану рассказывать.
- Нет, ты уже слишком много сказала. Я хочу теперь узнать все.
- Я хотела только сказать, что брюнеты как-то особенно сильно действовали на мое воображение. Не знаю почему, но это чувство было совершенно непреодолимо.
- Вероятно, именно поэтому ты вышла замуж за человека с такими светлыми волосами, как у меня.
- Не могла же я надеяться, что в моем муже соединятся все хорошие качества. Но уверяю тебя, что ты мне нравишься безусловно больше всех других. Быть может, ты не самый красивый и не самый умный из всех, но все-таки я люблю тебя гораздо, гораздо больше всех остальных. Ведь в моих словах нет ничего обидного?
- Мне очень жаль, что я не вполне соответствую твоему идеалу, хотя, конечно, очень глупо думать, что я могу быть чьим-нибудь идеалом. Но мне казалось, что глаза любви обыкновенно скрашивают немного недостатки любимого человека. С цветом моих волос, конечно, ничего уже не поделаешь, но кое-что другое еще можно, пожалуй, исправить. Так что я надеюсь, ты укажешь мне...
- Нет, нет, я хочу тебя именно таким, каков ты есть. Если бы кто-нибудь другой нравился мне больше тебя, ведь я бы не вышла тогда за тебя замуж.
- Но все-таки, что же ты мне расскажешь про свое прошлое?
- Знаешь, Франк, лучше оставим это. К чему перебирать прошлое? Тебе это может быть только неприятно.
- Вовсе нет. Я очень благодарен тебе за то, что ты так откровенна, хотя, признаюсь, кое-что в твоих словах является для меня немного неожиданным. Я жду продолжения.
- На чем же я остановилась?
- Ты только что заметила, что до свадьбы у тебя были любовные дела с другими мужчинами.
- Как это страшно звучит, правда?
- Пожалуй, что так.
- Но это только потому, что ты преувеличиваешь значение моих слов. Я сказала, что увлекалась несколькими мужчинами.
- И что брюнеты производили на тебя особенно сильное впечатление.
- Именно.
- А я надеялся, что я первый.
- Увы, случилось иначе. Я легко могла бы солгать тебе и сказать, что ты был первым, но впоследствии я никогда не могла бы простить себе этой лжи. Ты ведь знаешь, мне было семнадцать лет, когда я окончила школу, а когда я познакомилась с тобой, мне было двадцать три. Как видишь, было шесть лет очень веселых: с танцами, вечерами, балами, пикниками. И, конечно, мне приходилось поневоле постоянно встречаться с молодыми людьми. Многие из них увлекались мною, а я...
- А ты увлекалась ими.
- Это было вполне понятно, Франк.
- Ну, конечно! И затем это увлечение усиливалось?
- Иногда. Когда я встречала молодого человека, который ухаживал за мной на балах, сопровождал меня на всех прогулках, провожал меня поздно вечером домой, то, конечно, мое увлечение усиливалось.
- Так.
- А затем...
- Что же затем?
- Ты ведь не сердишься?
- Вовсе нет.
- Затем, постепенно усиливаясь, это увлечение переходило в нечто, похожее на любовь.
- Что?!
- Не кричи так, Франк.
- Разве я кричу? Пустяки. Ну, и что же дальше?
- К чему входить в подробности?
- Нет, теперь ты уже должна продолжать. Ты слишком много рассказала, чтобы останавливаться. Я решительно настаиваю на продолжении.
- Мне кажется, ты мог бы сказать это немного в другом тоне. - На лице Мод появилось выражение оскорбленного самолюбия.
- Хорошо, я не настаиваю. Но я прошу тебя рассказать мне немного подробнее об этих прошлых увлечениях.
Мод откинулась на спинку кресла. Глаза ее были полузакрыты. На лице мелькала едва заметная тихая усмешка.
- Если ты так хочешь знать это Франк, то я готова рассказать тебе решительно все. Но, пожалуйста, не забывай, что в это время я даже не знакома еще была с тобой. Я расскажу тебе один случай из моей жизни. Самый ранний. И я отчетливо помню его во всех подробностях. Все это произошло оттого, что меня оставили в комнате одну с молодым человеком, пришедшим к моей матери.
- Так.
- Ты понимаешь, мы были совершенно одни в комнате.
- Отлично понимаю.
- Он стал говорить мне, что я ему очень нравлюсь, что я очень хорошенькая, что он никогда еще не видел такой милой, славной девицы - ты знаешь, что мужчины говорят обыкновенно в таких случаях.
- А ты?
- О, я едва отвечала ему, но, конечно, я была еще очень молода и неопытна, мне было приятно слушать его. Вероятно, я еще плохо умела тогда скрывать свои чувства, потому что он вдруг...
- Поцеловал тебя?
- Именно. Он поцеловал меня. Не шагай так из угла в угол, дорогой. Это действует на мои нервы.
- Хорошо, хорошо. Как же ты ответила на это оскорбление?
- Ты непременно хочешь знать?
- Я должен это знать. Что ты сделала?
- Знаешь, Франк, мне вообще очень жаль, что я начала рассказывать тебе все это. Я вижу, как это раздражает тебя. Закури лучше твою трубку и давай поговорим о чем-нибудь другом. Я знаю, что ты будешь очень сердиться, если узнаешь всю правду.
- Нет, нет, я не буду сердиться. Что же ты сделала?
- Если ты так настаиваешь, то я, конечно, скажу тебе. Видишь ли, я возвратила ему поцелуй.
- Ты... ты поцеловала его?!
- Ты разбудишь прислугу, если будешь так кричать.
- Ты поцеловала его!
- Да, дорогой, может быть это было нехорошо, но я так сделала.
- Боже мой, ты это сделала?
- Он мне очень нравился.
- О, Мод, Мод! Ну, что же случилось дальше?
- Затем он поцеловал меня еще несколько раз.
- Ну, конечно, если ты сама его поцеловала, то что же ему оставалось делать. А потом?
- Франк, я, право, не могу.
- Нет, ради Бога говори. Я готов ко всему.
- Ну, хорошо. Тогда, пожалуйста, сядь и не бегай так по комнате. Я только раздражаю тебя.
- Ну, вот я сел. Видишь, я совсем спокоен. Что же случилось дальше?
- Он предложил мне сесть к нему на колени.
- Эк!
- Франк, да ты квакаешь точно лягушка! - Мод начала смеяться.
- Я очень рад, что тебе все это представляется смешным. Ну, что же дальше? Ты, конечно, уступила его скромной и вполне понятной просьбе и села к нему на колени.
- Да, Франк, я это сделала.
- Господи Боже!
- Не раздражайся так, дорогой.
- Ты хочешь, чтобы я спокойно слушал о том, как ты сидела на коленях у этого негодяя.
- Ну что же я могла еще сделать?
- Что сделать? Ты могла закричать, могла позвонить прислуге, могла ударить его. Наконец, ты, оскорбленная в своих лучших чувствах, могла встать и выйти из комнаты!..
- Для меня это было не так-то легко.
- Он держал тебя?
- Да.
- О, если бы я был там!..
- Была и другая причина.
- Какая?
- Видишь ли, в то время я еще довольно плохо ходила. Мне было всего три года.
Несколько минут Франк сидел неподвижно с широко раскрытыми глазами.
- Несчастная! - проговорил он наконец, тяжело переводя дух.
- Мой милый мальчик! Если бы ты знал, насколько лучше я себя сейчас чувствую.
- Чудовище!
- Мне нужно было расквитаться с тобой за моих сорок предшественниц. Старый ловелас! Но я все-таки немного помучила тебя, ведь верно?
- Да я весь в холодном поту. Это был какой-то кошмар. О Мод, как ты только могла?
- Это было прелестно.
- Это было ужасно!..
- Нет, я все-таки очень рада, что сделала это.
Франк мягко обнял жену за талию.
- Мне кажется, - заметил он, - что я никогда не постигну всего, что в тебе...
Как раз в это мгновенье Джемима, с подносом в руках, вошла в комнату.
Глава X
О миссис Битон
Со времени свадьбы прошло несколько месяцев, когда Франк Кросс в первый раз заметил, что его жена чем-то опечалена. В ее взгляде он усмотрел какую-то затаенную грусть, причины которой он не знал. Однажды после обеда Франк вернулся домой раньше обычного времени и, войдя неожиданно в комнату жены, застал Мод сидящей в кресле у окна с толстой книгой на коленях. При его появлении Мод подняла глаза, и, кроме смешанного выражения радости и смущения, Франк заметил в них следы недавних слез. Мод быстро отложила книгу в сторону.
- Мод, ты плакала.
- Нет, Франк, нет.
- Ты лжешь! Вытри сейчас же эти слезы. - Он опустился перед ней на колени и стал целовать ее глаза. - Теперь лучше?
- Да, дорогой, мне совсем хорошо.
- Больше нет слез?
- Совсем нет.
- Ну, так объясни же, в чем дело?
- Мне не хотелось говорить тебе, Франк, я надеялась сделать тебе сюрприз. Но теперь вижу, что мне это не по силам, я слишком глупа для этого.
Франк взял толстую книгу со стола. Это было сочинение миссис Битон под заглавием: "Книга о домашнем хозяйстве". Развернутая страница носила заголовок: "Общие замечания об обыкновенной свинье". Внизу было помещено изображение свиньи; на нем Франк заметил следы слез и поцеловал маленькое, мокрое пятнышко. Мод не могла не рассмеяться.
- Ну, теперь все хорошо, - сказал Франк. - Не могу видеть тебя плачущей, хотя это и очень к тебе идет. Расскажи же, наконец, чего тебе так хотелось.
- Знать столько же, сколько знает вот эта самая госпожа Битон. Я хотела изучить эту книгу от корки до корки.
- Здесь 1641 страница, - сказал Франк, переворачивая листы.
- Я знаю. Этой книги мне хватило бы на всю жизнь. Но последняя часть толкует о завещаниях, наследствах, гомеопатии и тому подобных вещах, все это можно было прочесть и позже. Я хотела как можно основательнее изучить первую часть, но это так трудно!
- Да зачем тебе все это понадобилось?
- Я хочу, чтобы ты был так же счастлив, как и мистер Битон.
- Я наверное счастливее его.
- Нет, Франк, этого не может быть. Здесь где-то говорится, что счастье и благосостояние мужа зависят от того, как ведется хозяйство. Миссис Битон была, очевидно, наилучшей хозяйкой в мире, следовательно, мистер Битон должен был быть самым счастливым человеком. Но почему господин Битон должен жить в лучших условиях и быть счастливее моего Франка? Я решила, что этого никогда не будет.
- И не может быть.
- Это тебе только так кажется. Так как хозяйство веду я, то по-твоему все хорошо. Но если бы ты побывал у этих Битон, ты бы увидел разницу.
- Что у тебя за привычка садиться у самого окна, где нас все могут видеть. Мудрая миссис Битон наверное этого не посоветует.
- А тебе не следует так говорить.
- А тебе не следует быть такой хорошенькой.
- Ты в самом деле все еще думаешь, что я красива?
- Уверен в этом, как никогда.
- После всех этих месяцев?
- Ты хорошеешь с каждым днем.
- И тебе еще не скучно со мной?
- Если дойдет до этого, это будет значить, что мне надоела жизнь.
- Как все это странно!
- Тебе так кажется?
- Вспомни день нашей первой встречи, Мы играли в лаун-теннис: "Надеюсь, что вы не очень сильный игрок, господин Кросс!" - "Нет, мисс Сельби, я буду очень рад, если мне удастся сделать хоть одно очко!" Так началось наше знакомство. А теперь!
- Правда, тут много странного.
- И потом за обедом: "Вам нравится Ирвинг?" - "Да, я думаю, что это великий гений". - Как официально и корректно. А теперь я сижу у окна спальной и разглаживаю твои волосы.
- В самом деле, это удивительно. А тебе не приходила в голову мысль, что нечто подобное случалось и раньше с другими людьми?
- Да, но не совсем так, как у нас.
- Нет, конечно не так, но вроде этого. Обыкновенно женатые люди узнают друг друга в конце концов немного лучше, чем в первый день их встречи.
- Что ты тогда обо мне думал, Франк?
- Я тебе это уже много раз говорил.
- Ну, так скажи мне еще раз.
- К чему, когда ты и так знаешь?
- Я хочу снова услышать это.
- Это будет только баловать тебя.
- Я люблю, чтобы меня баловали.
- Ну, изволь. Я думал тогда вот что: "Если эта девушка полюбит меня, тогда из моей жизни может быть что-нибудь и выйдет". И затем я еще подумал: "Если этого не будет, то мне уже никогда не сделаться прежним человеком".
- Верно, Франк, ты это подумал в самый первый день?
- В самый первый.
- А потом?
- А затем с каждым днем, с каждой неделей это чувство все росло и росло, пока, наконец, ты одна не поглотила моих надежд, стремлений и желаний. Мне страшно подумать о том, что бы со мной было, если бы ты не полюбила меня.
Она громко и радостно засмеялась.
- Я так люблю слушать, когда ты говоришь это. И я больше всего удивляюсь тому, что ты, кажется, еще ни разу не раскаивался в том, что сделал. Я ожидала, что вскоре после свадьбы - не сразу, нет, а так через неделю или около того - ты вдруг очнешься, как человек, который был загипнотизирован, и скажешь: "Ну как я мог думать, что она красива! Как я мог увлечься этой маленькой, незначительной, неумной, неинтересной..." О Франк, ведь соседи увидят нас!
- Что подумает о нас мисс Поттер?
- Прежде чем говорить такие речи, советую тебе опускать штору.
- Ну, а теперь сиди спокойно.
- А что тогда думала ты?
- Я думала, что ты очень хорошо играешь в лаун-теннис.
- Что еще?
- Находила, что с тобой интересно разговаривать.
- Со мной? А я чувствовал себя тогда так неловко.
- Да, и это мне очень понравилось. Терпеть не могу хладнокровных и самоуверенных людей. Я видела, что ты немного смущен и думала даже...
- Что?
- Что может быть я тому причиной.
- И я тебе понравился?
- Я очень заинтересовалась тобой.
- Да, и это то чудо, которое я никогда не постигну. Ты, с твоей красотой, с твоим изяществом, с твоим богатым отцом и тысячью поклонников у своих ног, и я, невзрачный юноша, без особых знаний, без надежд на будущее, без...
- Успокойтесь милостивый государь, нет, пожалуйста, Франк!
- Смотри, эта старая миссис Поттер опять у окна! На этот раз она нас поймала. Вернемся лучше к серьезному разговору.
- На чем мы остановились?
- Мы говорили, кажется, о какой-то свинье. И затем о миссис Битон. При чем тут, однако, свинья? И с какой стати ты будешь из-за нее плакать? И в чем заключаются замечания этой дамы об обыкновенной свинье?
- А вот, прочти сам.
Франк громко прочел следующее:
"Свинья принадлежит к разряду млекопитающих, к роду Sus, к семейству Pachydermata или толстокожих. Она отличается длинным, точно обрубленным, подвижным носом, имеет сорок два зуба, копыта ее раздвоены, хвост - тонкий, короткий, закрученный". Какое же, однако, это имеет отношение к домашнему хозяйству?
- Вот это мне и самой хотелось бы знать. Ну какое значение может иметь то, что у свиньи сорок два копыта? И все-таки, если госпожа Битон это знала, очевидно, это для чего-нибудь нужно. Если я начну делать пропуски, то ведь этому конца не будет. Тем не менее, во всех других отношениях это превосходная книга. Чего бы ты ни захотел - все здесь есть. Взгляни на оглавление. Крем. Если ты хочешь получить крем, ты найдешь здесь все необходимые указания. Круп. Если ты хочешь - то есть, если ты не хочешь получить крупа, эта книга научит тебя, как уберечься от этой болезни. Круллеры - я уверена, что ты не имеешь понятия, что это такое.
- Ни малейшего.
- И я также. Но мы можем сейчас же узнать. Вот оно - параграф 2847. Видишь, это род молочных блинов. Эта книга всему научит.
Франк взял книгу и бросил ее на пол.
- Ничто из того, чему она тебя научит, не может быть мне приятно, если я буду знать, что она была причиной твоих слез и твоей печали... Глупая, несносная книга! - вдруг воскликнул Франк, рассердившись, и чуть не ударил ногой объемистый том, лежащий на полу.
- Нет, нет, Франк, - остановила его Мод и, подняв книгу, прижала ее к своей груди. - Я не могу обойтись без нее. Ты представить себе не можешь, что это за умная старая книга. Сядь лучше на эту скамеечку у моих ног, а я прочту тебе что-нибудь вслух.
- Ну, хорошо, дорогая.
- Только изволь сидеть спокойно. Слушай, какие мудрые слова: "Хозяйка дома - это то же, что командующий армией. По каждому пустяку, по каждой мелочи в доме можем мы узнать ум и характер хозяйки. И какова она сама, таковы и ее слуги".
- Откуда следует, что Джемима - одно совершенство.
- Наоборот, этим объясняется вся ее неумелость. Слушай дальше. "Рано вставать - необходимо каждой хорошей хозяйке".
- Ну что же. В девять часов утра ты уже всегда на ногах. Кажется, достаточно рано.
- В девять! Я уверена, что миссис Битон вставала в шесть.
- Сомневаюсь. Вероятнее всего, она ела свой завтрак лежа в постели.
- О, Франк, у тебя ни к чему нет уважения.
- Прочти мне еще немного этой премудрости.
- "Умеренность и экономия суть добродетели, без которых никакое хозяйство не может процветать. Доктор Джонсон говорит: "Умеренность это..." Прочь доктора Джонсона! Кому может быть интересно мнение мужчины. Если бы это была госпожа Джонсон...
- Джонсон много лет сам занимался своим хозяйством.
- Воображаю, что из этого получилось. Миссис Битон - это так. Но я не допущу, чтобы меня учил какой-то доктор Джонсон. Где я остановилась? Да, вот - "Помните всегда, что умение довольствоваться малым - великая заслуга в хозяйстве".
- Ур-ра! Долой всякие лишние пудинги!
- Не шуми так, Франк!
- Эта книга возбуждает меня. Что еще?
- Не торопитесь вступать в дружбу с чужими людьми и не открывайте вашего сердца каждому новому знакомому".
- Отличное правило. Ты позволишь мне выкурить папиросу? Надеюсь, у Битон нет параграфа относительно курения в спальне?
- Она едва ли считала возможным подобное преступление. Если бы она знала тебя, мой милый, ей пришлось бы написать особое дополнение к книге. Итак, я продолжаю.
- Пожалуйста.
- Дальше она обсуждает вопрос о том, как следует вести разговоры. "В разговоре с друзьями никогда не касайтесь мелких, обыденных неудач и неприятностей. Если хозяйка - замужняя женщина, пусть она никогда не позволяет себе выражать недовольство мужем в разговоре с другими".
- Самая лучшая книга, которую я когда-либо встречал! - воскликнул Франк в восторге.
- "Хозяйка всегда должна стараться сохранять хорошее расположение духа. Гнев и раздражение самым неблагоприятным образом отзываются на всем хозяйстве".
- Превосходно!
- "При обзаведении хозяйством следует с самого начала приобретать лучшие вещи своего рода".
- Именно поэтому я приобрел тебя, Мод.
- Благодарю вас! Затем идет целая лекция о гардеробе, лекция о найме прислуги, о каждодневных обязанностях визитов и лекция о жизни на вольном воздухе, гимнастике, спорте...
- Самая главная и лучшая из всех, - вскричал Франк, вскочив и схватив жену за руки. - У нас как раз осталось достаточно времени для одной партии гольфа. Но только слушайте, сударыня. Если я когда-нибудь еще увижу у тебя на глазах слезы из-за всяких домашних дел...
- Нет, нет, Франк, этого больше не будет.
- Ну, ладно, В противном случае госпожа Битон полетит в печку. Запомни это!
- И ты вовсе не завидуешь мистеру Битону?
- Я не завидую никому на свете!
- Тогда зачем я буду так стараться сделаться миссис Битон?
- Вот именно!
- О Франк, какая гора с плеч долой! Эти тысяча шестьсот страниц уже давно камнем лежали на моем сердце. Милый, славный мальчик, идем!
И они побежали вниз.
Глава XI
Затруднения
Однажды вечером Франк вернулся домой чем-то озабоченный. Жена его ничего не сказала, но после обеда уселась на маленькой скамеечке возле него и стала ждать. Она знала, что если бы новости были хорошие, то он уже давно рассказал бы их ей, и потому догадывалась, что случилось что-нибудь неладное. Наконец Франк заговорил.
- Должен сообщить тебе неприятную вещь, Мод.
- Я вижу, дорогой, что что-то неладно. Что же случилось?
- Помнишь, я еще до свадьбы рассказывал тебе, что поручился за одного человека?
- Отлично помню.
- Его фамилия Фаринтош. Он служит страховым агентом, и я поручился за него, чтобы спасти его от разорения.
- И очень хорошо сделал, дорогой.
- Сегодня утром я встретил его на станции, и как только он меня увидел, то сейчас же отвернулся и поспешил уйти. По его глазам я понял, что что-то опять неладно. Очевидно, у него снова недочеты.
- О, неблагодарный человек!
- Несчастный парень, ему нелегко живется. Но с моей стороны было безрассудно не отказаться от поручительства. Все это было не так страшно, пока я был холостым. Но теперь я, женатый человек, являюсь поручителем на неограниченную сумму, не имея ни копейки в запасе. Не знаю, что с нами будет, Мод.
- Как велик недочет, Франк?
- В том-то и дело, что я этого не знаю. Это и есть самое худшее.
- Едва ли правление Общества будет очень притеснять тебя.
- Да, но он служит у Хотспуров. Это совсем другое общество.
- О Боже! Что же ты думаешь предпринять теперь?
- Сегодня я зашел к ним в контору и потребовал, чтобы они отправили своего служащего для проверки книг Фаринтоша. Завтра я буду свободен целый день, и утром жду к себе этого служащего.
Им предстояло провести целую ночь в мучительной неизвестности относительно того, что готовит им завтрашнее утро. Франк был действительно очень горд по природе, и мысль, что он будет не в состоянии выполнить принятых на себя обязательств, глубоко оскорбляла его самолюбие. Его охватила нервная дрожь. Но прекрасная, сильная душа его жены стояла выше боязни, и в ее чистой любви, ее вере в лучшее он находил твердую опору. Самое дорогое, что у него было - ее любовь, - он не мог потерять. Не все ли равно, будут ли они жить в хорошеньком домике с восемью комнатами или в простой лачуге? Все это были пустяки, не менявшие сущности жизни. Тихой, нежной лаской она успокоила Франка, и эта печальная ночь превратилась в одну из самых прекрасных во всей его жизни. Он благословлял несчастье, давшее ему возможность познать всю силу любви, дружбы и преданности.
Вскоре после завтрака к Франку явился мистер Вингфилд, доверенный фирмы Хотспур. Это был сухой, корректный господин высокого роста.
- Мне очень жаль, что приходится беспокоить вас, мистер Кросс, - сказал он.
Франк пожал плечами.
- Ничего не поделаешь, - проговорил он.
- Будем надеяться, что недочеты не очень велики. Мы предупредили мистера Фаринтоша, что придем сегодня проверять его книги. Если вы готовы, мы можем отправиться сейчас же.
Страховой агент жил поблизости. К двери его маленького домика была прибита медная дощечка. Их впустила какая-то женщина с печальным лицом. Сам Фаринтош, угрюмый и бледный, сидел среди кучи конторских книг. При виде этого беспомощного и жалкого человека досада Франка сменилась жалостью.
Они уселись у стола - доверенный посередине, Фаринтош по его правую руку, Франк по левую. В продолжение двух часов тишину нарушал только шелест поворачиваемых листов. Изредка слышались короткие, отрывистые вопросы и ответы. Сердце Франка упало, когда он увидел, какие громадные суммы проходили через руки этого человека. Как велик мог быть недочет? От ответа на этот вопрос зависела вся будущность Франка, вся его молодая жизнь. И было странно смотреть на маленькую грязноватую комнатку и на кучу синих книг - на все эти прозаические условия, при которых решается судьба современного человека.
- Могу я положиться на эти цифры? - спросил, наконец, Вингфилд.
- Безусловно.
- В таком случае поздравляю вас, мистер Кросс. Недостача не превышает пятидесяти фунтов стерлингов.
Этой суммы было как раз достаточно, чтобы поглотить все сбережения, сделанные Франком до сих пор. Тем не менее, это было лучше, нежели можно было ожидать, и Франк облегченно пожал руку, протянутую ему доверенным.
- Я останусь здесь еще на час, чтобы окончательно проверить цифры, сказал Вингфилд. - Но вам здесь нет больше необходимости оставаться.
- Надеюсь, вы зайдете к нам позавтракать?
- С удовольствием.
- До свидания, значит.
Франк почти бегом бежал всю дорогу домой, чтобы поскорее успокоить жену. - "Дела не так уж плохи, дорогая, - всего пятьдесят фунтов". - Они, как дети, прыгали от радости по комнате.
Однако Вингфилд явился к завтраку нахмуренный и торжественный.
- Мне очень жаль разочаровывать вас, - сказал он, - но дело оказывается серьезнее, чем я думал. Некоторые суммы, которые мы внесли в книги как еще невыданные, были им в действительности получены, но он попросту удержал расписки. Таких сумм наберется еще на сто фунтов стерлингов.
Слезы подступили к глазам Мод, когда она, взглянув на Франка, заметила, каких усилий ему стоило оставаться спокойным.
- Это значит сто пятьдесят?
- Наверное, не меньше. Я выписал все это на листе бумаги, чтобы вы могли сами проверить цифры.
Франк опытными глазами пробежал по ряду цифр, являвшихся результатом утренней работы доверенного.
- Вы предоставили в его распоряжение свой кредит в банке в сумме ста двадцати фунтов стерлингов?
- Да.
- Как вы думаете, успел ли он воспользоваться ими?
- Это вполне возможно.
- Я думаю, нам лучше будет самим сходить в банк и удостовериться.
- Отлично.
- И если эти деньги еще находятся в банке, их следует во всяком случае немедленно передать правлению Общества, которому они принадлежат.
- Безусловно.
За завтраком все чувствовали себя неловко и были рады, когда он, наконец, кончился.
Они снова направились к дому страхового агента. Лицо последнего, и без того уже бледное, побелело еще более, когда они объяснили ему, зачем пришли.
- Неужели это необходимо? - обратился он с мольбой к Вингфилду. - Я даю вам свое честное слово, что деньги целы.
- Мне очень неприятно говорить вам это, но мы и так уже чересчур много доверяли вам.
- Деньги находятся в банке, клянусь вам!
- Эти деньги принадлежат Обществу, и мы должны сейчас же передать их ему.
- Если я по вашему принуждению выну всю сумму из банка, мне повсюду закроют кредит.
- Тогда пусть он оставит в банке десять фунтов, - сказал Франк.
Все трое направились к банку. У дверей Фаринтош остановился и обратился к доверенному с новой просьбой.
- Позвольте мне войти туда одному, господа. Иначе мне будет стыдно показаться здесь впоследствии.
- Я ничего не имею против. Идите и получите деньги сами.
Неизвестно зачем ему понадобились эти лишние пять минут. Может быть, у него была безумная надежда уговорить директора банка открыть ему кредит на новые сто двадцать фунтов стерлингов. Если да, то отказ был, вероятно, категорическим, потому что Фаринтош появился с мертвенно-бледным лицом и направился прямо к Франку.
- Все равно, мистер Кросс, я могу сознаться вам, что у меня в банке нет ничего.
Франк свистнул и направился домой. Упрекать этого несчастного человека у него не было сил. К тому же он был сам виноват. Он шел на риск с открытыми глазами, и не в его характере было ныть и жаловаться, когда на него надвинулась беда. Вингфилд шел вместе с ним, сказав ему на пути несколько слов сочувствия. У ворот дома Франка они расстались, и доверенный направился к станции.
Итак, сумма, которую им предстояло выплатить, возросла с пятидесяти фунтов стерлингов до двухсот семидесяти. Когда Мод услышала это, даже у нее на минуту похолодело сердце. Если продать всю обстановку, то и тогда вырученных денег едва ли хватит, чтобы покрыть эту сумму. В их жизни это был самый тяжелый день, и, как ни странно, оба они в глубине души ощущали почти радость, потому что чувствовали, что несчастье еще теснее сблизило их, слило их воедино.
Они кончили обедать, когда у дверей кто-то позвонил.
- Вас хочет видеть мистер Фаринтош, - доложила горничная Джемима.
- Пусть войдет.
- Не находишь ли ты, Франк, что мне лучше уйти?
- Нет, дорогая. Я не просил его приходить. Если он пришел, то пусть говорит в твоем присутствии.
Вошел Фаринтош, смущенный, с опущенной головой. Он положил шляпу на пол и сел на кончик стула, предложенного Франком.
- Что скажете, Фаринтош?
- Видите ли, мистер Кросс, я пришел к вам, чтобы выразить вам и вашей супруге свое сожаление по поводу того, что мне пришлось быть причиной вашего несчастья. Я все время надеялся, что мне удастся свести концы с концами, но пришлось сразу уплатить много старых долгов, и я опять запутался. У меня положительно никогда и ни в чем не было удачи. Но мне очень жаль, что именно вы, который всегда были так добры ко мне, должны пострадать из-за меня
- Словами делу не поможешь. Фаринтош. Мне только одно досадно, почему вы вовремя не пришли и не предупредили меня?
- Я все время надеялся, что мне удастся поправить дело. И по обыкновению дела пошли все хуже и хуже, и я опять очутился в безвыходном положении. Но, что я хотел спросить у вас, мистер Кросс, это - что вы намерены теперь делать?
Франк пожал плечами.
- Вам, кажется, известно, что я являюсь ответственным лицом за вас, сказал он.
- Значит, вы намерены уплатить эти деньги?
- Должен же кто-нибудь уплатить их.
- Помните ли вы текст условия, мистер Кросс?
- Точно не помню.
- Я посоветовал бы вам обратиться к адвокату с этим делом. По моему мнению, вы вовсе не обязаны платить Обществу этой суммы.
- Не обязан? - Сердце сильно забилось у Франка. Он в недоумении смотрел на своего собеседника. - Почему вы думаете, что не обязан?
- У вас, мистер Кросс, еще нет надлежащей опытности в делах этого рода, и может быть вы прочли условие, подписанное вами, менее внимательно, чем это сделал я. В этом условии есть параграф, по которому Общество обязуется часто и периодически производить проверку книг и счетов, чтобы таким образом предупредить возможность слишком крупного недочета.
- Верно, там это было! - воскликнул Франк. - Ну и что же, они это не делали?
- Именно, они этого не делали.
- Боже мой! - Мод, ты слышишь это? В таком случае они сами во всем виноваты. Неужели они ни разу не проверяли ваших книг?
- О нет. Они проверяли их четыре раза.
- В продолжение какого времени?
- В продолжение одиннадцати месяцев.
Сердце Франка упало.
- Мне кажется, что этого вполне достаточно.
- Нет, господин Кросс, это вовсе не достаточно. "Часто и периодически" ни в коем случае не может означать четыре раза в одиннадцать месяцев.
- Судьи могут не согласиться с этим.
- Примите во внимание, что цель, которую преследовал данный параграф, заключалась в том, чтобы ваша ответственность была ограничена. За это время тысячи фунтов прошли через мои руки, и поэтому четыре проверки являются безусловно недостаточными для той цели, которую имел в виду указанный параграф подписанного вами условия.
- Безусловно так! - воскликнула Мод с убеждением. - Завтра мы непременно посоветуемся с кем следует.
- А пока, мистер Кросс, - сказал Фаринтош, вставая, - будет меня преследовать судебным порядком Общество или нет, я всегда готов быть вашим свидетелем. И я надеюсь, что это хоть немного загладит мою вину перед вами.
Казалось, луч света, хотя еще очень слабый, озарил воцарившуюся было темноту. Но он едва ли засиял сильнее от письма, которое Франк нашел у себя на столе вскоре после этого. Оно гласило так:
"Контора Хотспурского Страхового Общества.
М. Г. - По прибытии в Лондон я немедленно отправился в нашу главную контору и сверил отчеты Фаринтоша с нашими главными книгами. Мне очень неприятно известить Вас, что мы обнаружили дальнейшие неправильности, выразившиеся в новом недочете в сумме семидесяти фунтов стерлингов. Таким образом, общая и окончательная сумма равняется тремстам сорока фунтам, и мы были бы очень рады получить от Вас при первой возможности чек на вышеозначенную сумму, дабы как можно скорее покончить с этим неприятным делом. - С совершенным почтением
Джемс Вингфилд."
Франк и Мод составили следующий ответ:
"М. Г. - Ваше письмо с предложением уплатить 340 фунтов стерлингов мною получено. Мне сообщили, однако, что с Вашей стороны допущены некоторые неправильности в этом деле. Ввиду этого я нахожу нужным ознакомиться с ним более подробно, прежде чем уплатить вышеозначенную сумму. - С совершенным почтением
Франк Кросс."
Тогда со стороны Хотспурского Страхового Общества последовало следующее:
"М. Г. - Если бы Ваше письмо заключало в себе только просьбу об отсрочке платежа, мы, вероятно, согласились бы подождать.
Но так как Вы, по-видимому, склонны оспаривать Вашу ответственность в этом деле, то нам не остается ничего другого, как судебным порядком принудить Вас уплатить следуемую сумму. - С совершенным почтением
Джонс Уотэрс, секретарь."
На это Франк ответил:
"М. Г. - Мой поверенный А. К. Р. Оуэн, живущий в Лондоне, Шерлей Лэн, № 14, будет рад иметь с Вами дело."
Говоря попросту, это означало - "Можете убираться к черту!"
Но мы немного забежали вперед. Пока же, получив первое письмо и ответив на него, Франк, как всегда, отправился в город, между тем как на долю Мод выпала более трудная роль - оставаться дома и терпеливо ждать. В городе Франк зашел к своему другу и поверенному, который взял отпуск на целый день, для того чтобы иметь возможность изучить договор, заключенный между Франком и Обществом, и вернулся с озабоченным лицом.
- Дело ваше очень спорное, - сказал он, - все зависит от того, как на него посмотрит суд. Я думаю, нам лучше всего будет посоветоваться с адвокатом. Я сниму копию с договора и покажу ее Маннерсу, так что сегодня вечером вы уже будете знать его мнение.
По окончании занятий в конторе Франк снова зашел к Оуэну и нашел его в самом мрачном расположении духа, потому что их отношения были более близкими, нежели отношения простого поверенного к своему клиенту.
- Дело плохо, - сказал Оуэн.
- Мнение против нас?
- Безусловно.
Франк старался выглядеть спокойно.
- Покажи мне.
Это был длинный синий документ, озаглавленный: "Хотспурское Страховое Общество против Франка Кросса".
"Я исследовал дело и документы, приложенные к оному, - писал ученный юрист, - и, по моему мнению, Хотспурское Страховое Общество имеет законное право требовать с мистера Кросса, согласно заключенному им условию, уплату трехсот сорока фунтов стерлингов, каковая сумма была получена мистером Фаринтошем и не выплачена им вышеуказанному Обществу". Там было написано еще много другого, но это уже были несущественные подробности.
- Что же нам теперь делать? - спросил Франк беспомощно.
- На вашем месте я не стал бы сдаваться. Небольшие шансы все-таки есть.
- Слушайте, мой друг, мне кажется, я могу быть с вами откровенен. Если мне придется платить эти деньги, я буду разорен. Поэтому бороться надо во что бы то ни стало.
- Конечно, ведь Маннерс может ошибаться. Давайте посоветуемся с адвокатом Голландом.
На следующий день Франк нашел Оуэна сияющим, с другим синим листком в руках.
- На этот раз мнение всецело за вас. Слушайте!
И он прочел следующее: "Я тщательно рассмотрел это дело и документы, приложенные к оному. По моему мнению, Хотспурское Страховое Общество по закону не имеет право получить требуемой суммы или какой-либо части ее с мистера Кросса, так как Общество, несомненно, нарушило одно очень существенное условие, заключающееся в договоре". - Слова "Часто и периодически" он понимает именно так, как понимаем их мы, - продолжал Оуэн, - и поэтому он всецело стоит на вашей стороне.
- Что если потребовать третьего адвоката? - сказал Франк.
- Это слишком дорогое удовольствие. По-моему, мы можем положиться на Голланда, на суде его мнение будет иметь большой вес. Я думаю, что у нас теперь достаточно данных, чтобы начать дело.
- И вы уверены, что мы выиграем?
- Нет, нет, в судебных делах никогда не бывает ничего наверняка. Но у нас теперь во всяком случае достаточно сил, чтобы начать борьбу.
Теперь Франку предстояло познакомиться с этой запутанной, громоздкой старой машиной, изобилующей всякими нелепыми формальностями, невероятно сложной и в то же время невероятно могущественной. Игра началась тем, что Франк получил письмо от самой королевы, - честь, которой он никогда не добивался раньше и которой наверное никогда не будет добиваться впредь.
Виктория, милостью Божей Королева и Защитница Чести Соединенного Королевства Великобритании и Ирландии, в довольно резких выражениях объявила Франку Кроссу из Уокинга следующее: "Мы приказываем вам в течение восьми суток со дня получения этого извещения, включая день получения, явиться на суд в качестве ответчика по иску, предъявленному к вам Хотспупским Страховым Обществом", Далее ее Величество добавляла, что если он не явится вовремя, то его ожидает масса всяких неприятных вещей, а мистер Стенлей, граф Галсбэрийский, подтверждал сказанное Ее Величеством.
Увидев этот документ, Мод ужасно испугалась; она чувствовала себя так, как будто они с Франком в чем-то тяжко провинились перед британской конституцией, но Оуэн объяснил ей, что все это маленький фейерверк, предвещавший кое-какие неприятности в будущем.
- Так или иначе, - сказал Франк, - но это значит, что через восемь дней все будет кончено.
Оуэн только рассмеялся подобной наивности.
- Это значит, - сказал он, - что через восемь дней мы будем надеяться, что когда-нибудь впоследствии мы начнем готовиться к тому, что случится в более отдаленном будущем. Вот приблизительно что значит это извещение. Лучшее, что вы можете теперь делать, это - быть философом и предоставить все остальное мне.
Но как может быть философом человек с капиталом в пятьдесят фунтов стерлингов, когда ему предстоит борьба с противником, обладающим состоянием в три миллиона фунтов? В разговоре с Мод Франк старался показать, что он с легким сердцем относится к этому делу, она отвечала ему тем же, но оба они страдали невыносимо к оба знали, что переживает другой. Иногда все это казалось им каким-то сном, и они уже начинали верить, что ничего этого нет, но скоро какой-нибудь пустяк возвращал их к действительности, и они снова начинали мучиться.
Прежде всего им нужно было подать заявление о том, что они начинают вести дело судебным порядком. Затем другая сторона под присягой подтверждала свой иск. Затем суд обсуждал вопрос, будет ли он решать дело немедленно или же даст предварительно сторонам высказать свои соображения. Суд решил последнее. Затем каждая сторона требовала, чтобы ей были предъявлены документы, имеющиеся в распоряжении противной стороны, и делали к ним свои замечания, после чего обе стороны настаивали на оглашении замечаний, сделанных противниками. Затем поверенные Общества подали письменное изложение своего иска, и когда Мод прочла это изложение, она расплакалась и сказала, что дело бесповоротно проиграно. Тогда поверенный Франка письменно изложил свои соображения о неправильности иска, и когда Франк прочел их, то воскликнул:
- Боже, какое глупое дело! Неужели Общество может хоть сколько-нибудь надеяться выиграть этот процесс?
И только после всей этой долгой процедуры стороны начали проявлять некоторые признаки того, что дело будет, наконец, слушаться. Вскоре был назначен день суда. Случайно этот день совпал с днем рождения Франка, и Мод увидела в этом хорошее предзнаменование.
Первым вестником приближающейся битвы был какой-то поношенный, обтрепанный человек, сунувший в руку Франка, когда он выходил из дома, лист бумаги. Это было другое письмо от Ее Величества, в котором Франку приказывалось явиться в суд для дачи показаний по его делу с Хотспурским Страховым Обществом.
Франк был очень напуган этим вызовом, но Оуэн только рассмеялся.
- Это сущие пустяки, - сказал он. - Мне даже кажется, что они начинают колебаться. Они просто хотят напугать вас.
- И им это, по правде сказать, удалось.
- Нет, нет, наоборот, надо им показать, что мы их вовсе не боимся.
- Каким же образом?
- Вызвать все правление Общества в суд для дачи показаний.
- Великолепно! - воскликнул Франк.
Вскоре после этого сторож принес в контору Общества целую пачку повесток и вручил их по принадлежности. И через два дня должно было произойти сражение.
Глава XII
Благополучньй исход
Тревога все более охватывала их, по мере того как близился день суда. Если суд решит дело не в их пользу - а как бы оптимистически ни был настроен Оуэн, он все же допускал возможность этого - им придется платить двойные судебные издержки, помимо исковой суммы. Всего их имущества не хватит на это. С другой стороны, если они выиграют дело, богатое Общество может перенести его в высшую инстанцию и вовлечь их таким образом в дальнейшие непосильные расходы. Так или иначе, но опасность была серьезная. Франк говорил мало, спал еще меньше.
Однажды вечером, незадолго до суда, к Франку неожиданно явился Вингфилд, доверенный страхового Общества. Его визит был чем-то вроде ультиматума.
- Мы все еще готовы сами уплатить свои судебные издержки, - сказал он, - если вы согласны удовлетворить наше первоначальное требование.
- Не могу согласиться на это, - сказал Франк угрюмо.
- Эти издержки растут с неимоверной быстротой, и кто-нибудь да должен же будет их уплатить.
- Надеюсь, что это будете вы.
- Смотрите, не говорите потом, что я не предупреждал вас, Дорогой Кросс, уверяю вас, что вы просто введены в заблуждение. У вас нет ни малейших шансов выиграть это дело.
- На то и существует суд, чтобы решить это.
Франк держался стойко во время визита, но после ухода Вингфилда Мод увидела, что уверенность мужа сильно поколебалась.
- Они, кажется, очень уверены в себе, - заметил Франк, - иначе Вингфилд едва ли бы стал говорить так.
Но Мод взглянула на дело иначе.
- Если они так уверены в том, что выиграют дело, то зачем же им посылать Вингфилда с подобными предложениями.
- Он славный парень и хочет просто избавить нас от лишних расходов.
- Нет, он заботится об интересах своей стороны, - возразила Мод, - это его обязанность, и мы не можем винить его за это. Но если он нашел нужным переговорить с тобой, какой оборот примет дело на суде. Может быть, мы можем предложить им какой-нибудь компромисс.
- Нет, - сказал Франк, - мы уже слишком далеко зашли, чтобы остановиться. Ведь и половины требуемой суммы мы все равно не в состоянии заплатить, так уж надо бороться.
Быть может в первый раз Мод не согласилась с мнением мужа. Она не спала всю ночь, раздумывая, и в голове ее возник новый план действий. Ей так хотелось поскорее приступить к его выполнению, что она с нетерпением ждала наступления утра.
За завтраком она сказала Франку:
- Сегодня я пойду с тобой в город.
- Очень рад, дорогая.
Когда ей нужно было сделать кое-какие закупки, она часто отправлялась в город вместе с Франком, и поэтому он вовсе не удивился. Но он был бы очень удивлен, если бы знал, что прежде чем уйти из дома, Мод при помощи Джемимы отправила три телеграммы следующего содержания:
"Джону Сельби, 53 Фэнчор Стрит, Лондон. Зайду одиннадцать часов. Важное дело. - Мод."
"Поручику Сельби, Кентербери. Пожалуйста приезжайте следующим поездом, встречай Фэнчор Стрит половина двенадцатого. Очень нужно. - Мод."
"Оуэну, 14 Шэрлей Лен, Лондон. Зайду к вам двенадцать часов. Очень нужно. - Миссис Кросс."
Так она приступила к выполнению задуманного плана.
- Кстати, Франк, - сказала Мод, идя вместе с суженым в город, - завтра день твоего рождения.
- Да, дорогая, - сказал он довольно уныло.
- Что же мне подарить моему милому мальчику? Тебе ничего не нужно?
- У меня есть все, что мне нужно, - сказал Франк, взглянув на нее.
- Мне думается, что-нибудь можно будет найти. Я поищу сегодня в городе.
Ее поиски начались визитом к отцу. Для мистера Сельби было ново и неожиданно получить телеграмму от дочери. Он с удивлением встретил ее у дверей дома.
- Ты выглядишь превосходно, дорогая. Все ли благополучно в Уокинге? Надеюсь, что вторая кухарка оказалась на высоте своего призвания.
Но Мод пришла сюда не для того, чтобы болтать о пустяках.
- Милый папа, - сказала она, - я пришла к тебе за помощью, потому что нахожусь сейчас в затруднении. Только пожалуйста, взгляни на это дело с моей точки зрения, не возражай и делай все, что я попрошу. - Она обняла отца и звонко поцеловала.
- Ну, это я называю незаконным давлением, - сказал мистер Сельби, освобождая свою седую голову. - Если подобные вещи допускаются теперь в Лондоне, значит, дело плохо. - Но глаза его с любовью остановились на дочери. - Итак, сударыня, чем могу быть вам полезен?
- Я буду говорить с тобой самым деловым образом. Слушай, папа, ты даешь мне пятьдесят фунтов стерлингов ежегодно, верно?
- Дорогая девочка, я не могу дать больше. Джек в гусарском полку стоит мне...
- Я и не прошу у тебя этого.
- Что же ты хочешь?
- Насколько я помню, ты говорил, что эти пятьдесят фунтов составляют проценты с капитала в тысячу фунтов стерлингов, положенного на мое имя в банк.
- Совершенно верно, по пяти процентов в год.
- А если бы я удовольствовалась двадцатью пятью фунтами вместо пятидесяти, то могла бы взять пятьсот фунтов из банка, и никто от этого не пострадал?
- Кроме тебя самой.
Мод рассмеялась на это.
- Мне эти деньги нужны на один день. И даже не все, а меньше. Но мне необходимо знать, что я имею столько, сколько мне нужно. Только пожалуйста, дорогой папа, не делай мне сейчас никаких вопросов и будь так добр, объясни мне, как я могу получить эти пятьсот фунтов стерлингов.
- И ты мне не скажешь, зачем они тебе нужны?
- Мне не хотелось бы говорить этого, но если ты настаиваешь, то конечно скажу.
Старик взглянул на честное, открытое лицо своей дочери и не стал настаивать.
- Слушай, - сказал он. - у тебя ведется свой банковый счет. Ведь так?
- Так, папа.
- Отлично; не смешивай его со счетом твоего мужа. Он написал чек.
- Предъяви его в банке, и ты получишь пятьсот фунтов стерлингов. Когда ты вложишь их обратно, ты снова будешь получать пятьдесят фунтов в год.
Мод расписалась, где нужно. Затем, поцеловав еще раз отца, распростилась с ним.
Джек Сельби курил папиросу у дверей дома.
- Что случилось, Мод? К чему вызваны резервы? В чем дело? Хорошо, что я сегодня свободен. Вы все думаете, что солдату и делать нечего. Было так раньше, да прошло это время. Нет, благодарю, не пойду к бате. Он подумает, что я пришел за деньгами, и это испортит ему весь день.
Мод усадила брата с собой на извозчика и рассказала ему историю несчастия, постигшего Франка, и свои соображения по этому поводу. Джек очень заинтересовался.
- Что же думает обо всем этом батя?
- Я ничего не говорила ему. Это, вероятно, огорчило бы Франка.
- Прекрасно. Ну, а против меня он едва ли что будет иметь. Я кое-что понимаю в этих делах. Много, должно быть, хлопот и неприятностей Франку.
- Вот уже несколько месяцев, как мы не знаем покоя.
- Это не годится для молодых людей. Но пустяки, не надо только падать духом. Смелость города берет. Мы с тобой оборудуем это дело, Мод. Я вполне одобряю твой план.
Они застали Оуэна дома. Мод объяснила ему, в чем дело.
- Я убеждена, мистер Оуэн, что им нежелательно доводить дело до суда. Визит Вингфилда доказывает это. Мой муж слишком горд, чтобы торговаться с ними, но я не так щепетильна. Не думаете ли вы, что лучше всего будет, если я сама схожу к Вингфилду и уплачу эти триста сорок фунтов, чтобы навсегда покончить с этим делом?
- Как юрист, - сказал Оуэн, - я нахожу это очень неправильным. Но как человек, я думаю, что ничего худого из этого выйти не может. Но ни в каком случае не следует предлагать им всю сумму. Скажите им, что вы готовы пойти на уступки и спросите, какова наименьшая сумма, которую Общество согласится принять, чтобы покончить дело.
- Предоставьте это мне, - сказал Джек. - Я отлично понимаю вас и буду следить за сестрой. Я знаток в таких делах и умею говорить с этими людьми. Идем, Мод!
В такие минуты он был для нее превосходным компаньоном. В его присутствии она не могла долго оставаться серьезной, и сама заражалась его веселостью. Вскоре они приехали в контору Хотспурского Общества и спросили Вингфилда. Последний оказался очень занятым, и к ним вышел секретарь Уотерс, очень толстый и важный господин.
- Мне очень, очень жаль, миссис Кросс, - сказал он, - но теперь уже слишком поздно для какого бы то ни было компромисса. Мы уже настолько втянулись в расходы, что другого выхода, кроме суда, нам не остается.
Бедная Мод чуть не расплакалась.
- Но если бы мы предложили вам...
- Один час на размышление, - перебил ее Джек.
Господин Уотерс покачал головой.
- Не думаю, чтобы мы изменили принятое нами решение. Впрочем, мистер Вингфилд скоро освободится, и он, конечно, будет очень рад выслушать вас. Пока же прошу извинить меня, у меня очень много работы.
- Глупая девчонка! - воскликнул Джек, когда за секретарем закрылась дверь. - Ведь ты чуть не испортила всего дела. Хорошо, что я вовремя остановил тебя. Счастлива ты, что у тебя под рукой имеется такой опытный деловой человек, как я. Однако этот господин совсем мне не понравился. Разве ты не поняла, что он просто хотел запугать нас?
- Почему ты это знаешь?
- Да я его насквозь вижу. Неужели ты думаешь, что человек, столько времени занимавшийся покупкой лошадей, не будет знать всех этих торгашеских приемов? Тебе нужен именно такой человек, как я, для этого дела. Ага, вот идет еще один из их компании. Смотри, держись крепче!
Вошел Вингфилд, и его обращение было совсем другое, чем Уотерса, Он вообще относился дружески к Кроссам, к тому же ему вовсе не хотелось перебирать всякие дрязги Общества на суде. Поэтому он был очень не прочь прийти к какому-нибудь соглашению.
- По правде говоря, мне следовало бы иметь дело с вами не лично, а только через адвокатов, - сказал Вингфилд.
- Ведь вы уже приходили к нам, - заметила Мод. - Я думаю, что если мы переговорим лично, мы скорее придем к соглашению.
- Уверяю вас, что это мое самое искреннее желание, - отвечал Вингфилд. - Мы будем очень рады принять к сведению все, что вы нам предложите. Но во-первых, признаете ли вы вашу ответственность?
- До некоторой степени, - сказала Мод, - если Общество также признает, что оно действовало неправильно.
- Мы, пожалуй, готовы согласиться с тем, что книги следовало бы проверять чаще, и мы очень сожалеем, что доверяли нашему агенту слишком много. Мне кажется, это должно удовлетворить вас, миссис Кросс. И так как вы теперь признаете отчасти свою ответственность, то это уже большой шаг вперед. Мы не хотим быть слишком требовательными, но до тех пор, пока вы отрицали вашу ответственность, нам не оставалось другого пути, кроме судебного. Главный вопрос заключается, конечно, в том, в каком размере вы признаете свою ответственность. Я лично нахожу, что каждая сторона должна заплатить свои издержки по этому делу, и что вы должны, сверх того, уплатить Обществу...
- Сорок фунтов стерлингов, - сказал Джек твердо. Мод ожидала, что Вингфилд поднимается и без дальнейших разговоров уйдет из комнаты. Но так как он продолжал спокойно сидеть на прежнем месте, то она сказала:
- Да, сорок фунтов.
Вингфилд покачал головой.
- Помилуйте, миссис Кросс, ведь это такая ничтожная сумма.
- Мы предлагаем сорок фунтов, - повторил Джек.
- Но на чем же вы основываете ваше предложение?
- Мы рассчитывали, что сорок фунтов самая правильная сумма.
Вингфилд поднялся со своего места.
- Конечно, - сказал он, - лучше какое-нибудь предложение, чем вовсе никакого. Сегодня после обеда у нас как раз состоится совещание директоров, и я передам им ваше предложение.
- И когда же мы узнаем ответ?
- Я извещу запиской вашего поверенного.
- Это - как вам будет удобнее. Нам не к спеху, - сказал Джек. Но когда они вышли из конторы и уже сидели на извозчике, Джек не мог больше сдержать своего восторга.
- Превосходно, великолепно! - воскликнул он, хлопая в ладоши. - Что, Мод, разве я не деловой человек? Вот как надо обращаться с этими господами!
Мод не могла не поздравить брата.
- Ты милый славный мальчик, - сказала она. - Лучше сделать нельзя было.
- Он сразу понял, с кем имеет дело. Настоящие деловые люди с одного взгляда узнают друг друга.
Мод рассмеялась. Джек, с его кавалерийскими ухватками и белой полосой вокруг загорелого лица от ремня фуражки, был очень мало похож на делового человека.
Они пообедали вместе в ресторане, и затем Джек повел сестру смотреть то, что называл "поистине поучительным зрелищем", оказавшимся аукционом лошадей в Таттерсале. После этого они поехали обратно к Оуэну и нашли здесь письмо, адресованное на имя госпожи Кросс. Мод разорвала конверт.
"Дорогая миссис Кросс, - прочла она. - Я очень счастлив известить вас, что директора правления решили приостановить судебное производство и, приняв ваше предложение сорока фунтов стерлингов, считают себя вполне удовлетворенными в требованиях, предъявленных вашему мужу".
Мод, Джек и добрый Оуэн торжествующе протанцевали но комнате.
- Вы прекрасно исполнили свою задачу, миссис Кросс, прекрасно! воскликнул Оуэн. - Лучше никто никогда не мог бы сделать. Теперь дайте мне ваш чек и подождите здесь, а я сейчас схожу и все вам окончательно устрою.
Когда Франк утром в день своего рождения спустился вниз в столовую, он заметил на столе перед своим прибором хорошенький серебряный портсигар.
- Это для меня, дорогая?
- Да, Франк, маленький подарок от твоей жены.
- Благодарю, Мод. Какой милый, хорошенький портсигар. Да там что-то лежит внутри?
- Папиросы, вероятно.
- Нет, это какая-то бумага. "Хотспурское Страховое Общество". О Боже мой, опять это проклятое дело! Как оно сюда попало? Что это такое? - "Сим извещаю вас..." - Что это такое? Мод, Мод, что ты сделала?
- Франк, мой милый, славный мальчик! - воскликнула она, крепко обнимая его. - Мой дорогой Франк! О, я так счастлива!
Глава XIII
Помещение капитала
- Я хочу посоветоваться с тобой, Мод.
Она была прелестна при свете утренних лучей солнца. На ней была белая с розовыми цветами блузка из французской материи и кружевное жабо, над краем стола едва заметно блестела пряжка ее темного кожаного кушака. На столе стояла чашка кофе, на тарелке лежала скорлупа от только что съеденных яиц, ибо Мод была молода и здорова и обладала превосходным аппетитом.
- В чем дело, дорогой?
- Я поеду сегодня со следующим поездом. Поэтому мне незачем торопиться.
- Вот это очень мило с твоей стороны.
- Не думаю, чтобы Динтон был того же мнения.
- Всего только один час разницы, - что за беда!
- В конторе едва ли будут с этим согласны. Час дорого стоит в великом Лондоне.
- О, я ненавижу этот великий Лондон. Он вечно стоит между мною и тобою.
- Не только между нами. Многих любящих людей разъединяет он на целый день.
Франк подошел к ней, и через минуту одна чашка уже была опрокинута. Мод выбранила его за это, и затем оба, смеясь, уселись на диване. Когда Франк кончил любоваться ее маленькими хорошенькими ножками в черных ажурных чулках, она напомнила ему, что он хотел с нею о чем-то посоветоваться.
- Итак, дорогой, в чем же дело? - повторила она вопрос и попробовала с деловым видом нахмурить брови. Но разве можно сохранить деловой вид, когда рядом с вами сидит молодой человек, обнимает вас за талию и целует ваши волосы?
- У меня есть деньги, которые следовало бы куда-нибудь поместить.
- Какой ты умница, Франк!
- Всего только пятьдесят фунтов стерлингов.
- Ничего, дорогой, это только начало.
- Я тоже так думаю. Это краеугольный камень нашего будущего состояния. И вот я хотел узнать твое мнение.
- А что если на эти деньги купить пианино? Наше старое фортепиано было достаточно хорошо, пока я была девочкой, но теперь оно слишком скрипит на высоких нотах. Может быть, кто-нибудь купит его?
Франк отрицательно покачал головой.
- Я знаю, дорогая, что приобрести новое пианино нам необходимо. И как только мы скопим нужную сумму денег, мы сейчас же купим самое лучшее, какое только найдем. Но на деньги, которые у нас есть, мне не хотелось бы ничего покупать. Их следует куда-нибудь возможно выгоднее поместить. Ведь я могу захворать, могу даже умереть.
- О, Франк, что ты говоришь!
- Надо быть ко всему готовым. Поэтому я и хочу отложить эти пятьдесят фунтов стерлингов на черный день, а пока они будут приносить нам небольшой доход.
- Папа обыкновенно покупал дом.
- У нас для этого слишком мало денег.
- Даже для маленького домика?
- Даже для самого маленького.
- Может быть можно купить государственную ренту, если только это вполне безопасно.
- Это, конечно, было бы без всякого риска, но рента дает слишком малый процент дохода.
- Сколько бы мы получали в год?
- Пятьдесят фунтов стерлингов приносили бы нам около пятнадцати шиллингов в год.
- Пятнадцать шиллингов! О, Франк!
- И даже, может быть, меньше.
- Ну, представь себе: такая великая, богатая страна и дает такой маленький процент! Нет, не дадим им наших денег, Франк!
- Конечно, не дадим.
- Но у тебя наверное есть какой-нибудь план, Франк. Скажи, что ты придумал.
Франк принес со стола утреннюю газету. Затем он развернул страницу, где помещался финансовый отдел.
- Вчера я встретил в городе одного старого знакомого, большого знатока в золотопромышленных делах. Мне удалось поговорить с ним всего несколько минут, и он очень настоятельно советовал мне приобрести несколько акций золотопромышленного общества "Эльдорадо".
- Какое красивое имя! Только согласятся ли они продать нам?
- О да, эти акции можно всегда купить на бирже. Дело обстоит так, Мод. Рудники этого Общества были раньше очень богатыми и давали хороший доход. Но затем случилась беда. Сначала оказался недостаток в воде, затем вдруг откуда-то появилось слишком много воды, и рудники оказались затопленными. Вследствие этого цены на акции, конечно, упали. Теперь рудники приводятся в порядок, но акции все еще держатся очень низко. Так что теперь, надо полагать, самое подходящее время, для того, чтобы приобрести несколько штук.
- А они очень дорогие?
- Я навел вчера справки и узнал, что акции эти были выпущены по десять шиллингов каждая. Но после всех этих неудач, надо ожидать, что цены понизились.
- Десять шиллингов! Как это дешево за акцию общества с таким хорошеньким именем.
- Вот оно, - сказал Франк, указывая карандашом. - Вот здесь. Видишь Эльдорадо. Затем рядом с этим стоят цифры 4 3/4 - 4 7/8. Я должен сознаться, что очень мало смыслю в этих делах, но эти цифры могут, очевидно, означать только цену.
- Да, дорогой, вот видишь, здесь над столбцом напечатано: "Вчерашние цены".
- Совершенно верно. И так как нам известно, что номинальная стоимость акций равнялась десяти шиллингам, и что вследствие наводнения в рудниках акции должны были, конечно, понизиться в цене, то эти цифры должны означать, что цена этих акций была вчера четыре шиллинга и девять пенсов или что-нибудь около этого.
- И ты говоришь, что ничего не смыслишь в этих делах!
- Я думаю, что будет вполне безопасно купить несколько акций по этой цене. Видишь ли, с нашими пятьюдесятью фунтами мы можем купить двести штук, а затем, когда они поднимутся в цене, мы продадим их с выгодой для себя.
- Прекрасно! Но что если они не поднимутся?
- Они не могут не упасть. Мне думается, что вообще акция, стоящая всего четыре шиллинга и девять пенсов, не может много упасть. Просто некуда. Зато подняться в цене она может до бесконечности.
- К тому же твой знакомый сказал, что они непременно должны подняться.
- Да, он по-видимому, был в этом совершенно уверен. Итак, Мод, что же ты мне посоветуешь?
- О, Франк, я, право, боюсь советовать тебе. Ну что если мы вдруг все потеряем? Не лучше ли будет купить только сто акций Эльдорадо, а на остальные двадцать пять фунтов стерлингов купить каких-нибудь других акций? Мне кажется, так будет безопаснее.
- Нет, дорогая, относительно других акций у нас сейчас не имеется никаких сведений. Давай, остановимся на Эльдорадо.
- Ну, хорошо, Франк.
- Итак, значит, решено. У меня здесь есть телеграфный бланк.
- Разве ты не мог бы купить эти акции сам, когда будешь в городе?
- Нет, этого нельзя. Эти вещи делаются через биржевых маклеров. К тому же я обещал Гаррисону, что все подобные дела буду вести через него. Как ты находишь это?
"Гаррисону, 13-а, Трогмортон Стрит, Лондон. - Купите двести акций Эльдорадо. Кросс, Уокинг".
- Тон телеграммы тебе не кажется немного резким, Франк?
- Нет, нет, это чисто деловой тон.
- Но ты не упомянул о цене.
- Нельзя указывать цену, потому что мы ее не знаем. Дело в том, что эти цены все время колеблются. Со вчерашнего дня Эльдорадо могли уже немного упасть или подняться в цене. Но, конечно, разница не может быть очень большой. Господи Боже, Мод, уже четверть одиннадцатого! Мне осталось три с половиной минуты, чтобы пройти четверть мили. До свидания, моя дорогая! Какая ты красавица в этом платье. Нет, нет, до свидания.
- Мод, дорогая, здравствуй. Что у нас хорошего?
- Так рада тебя видеть, мой милый мальчик!
- Пожалуйста подальше от окна, дорогая.
- О, Боже мой, кажется, он нас не заметил. Он смотрел в другую сторону. Дело с нашими золотыми акциями в порядке.
- Гаррисон прислал телеграмму?
- Да, вот она.
"Кросс, Линденс, Уокинг. - Купил двести Эльдорадо по 4 3/4. Гаррисон".
- Великолепно! Я надеялся встретить Гаррисона на станции. Весьма возможно, что по дороге со станции он зайдет к нам. Ведь ему идти надо мимо нашего дома.
- Тогда он, наверное, завернет.
- Что это у тебя в руках, Мод?
- "Финансовый Вестник".
- Откуда ты его достала?
- Я знала, что Монтрезоры получают какую-то финансовую газету. Поэтому, когда ты ушел, я послала к ним Джемиму с просьбой одолжить мне на время эту газету, и я прочла ее всю от начала до конца, чтобы посмотреть, нет ли там чего-нибудь про наши золотые рудники.
- Ну, и что же, есть там что-нибудь?
- Да, да, там сказано, что эти рудники процветают, - говорила Мод, хлопая в ладоши. - Вот, посмотри!
- Господи Боже, Мод, да это совсем не Эльдорадо, это совсем не то! Вот где про них говорится. - Лицо Франка вдруг вытянулось. - "Эти плачевные рудники"... Мод, слушай, здесь говорится, что эти рудники никуда не годятся.
Мод почти в ужасе смотрела то на газету, то на Франка.
- О, Франк, наши бедные пятьдесят фунтов, неужели они все пропадут? А я думала, что это про Эльдорадо написано, что эти рудники процветают. И берегла газету, хотела сделать тебе сюрприз, когда ты придешь.
Мод опустила голову к Франку на грудь и заплакала.
- Ну, полно, моя дорогая девочка. Что за пустяки! Ведь газета может ошибиться. Да все золото во всем свете не стоит твоих слез! Ну, перестань же плакать, Мод, успокойся, моя славная, милая девочка.
Через сад к дому направлялся какой-то высокий господин в блестящей шляпе. Через минуту Джемима ввела его в комнату.
- Здравствуйте, Гаррисон!
- Здравствуйте, Кросс. Как ваше здоровье, миссис Кросс?
- Здравствуйте, господин Гаррисон. Я сейчас прикажу подать вам чаю.
Приготовление чая длилось довольно долго. Затем Мод вернулась с более свежим и веселым лицом.
- Скажите пожалуйста, мистер Гаррисон, это хорошая газета?
- Что это такое? "Финансовый Вестник". О, нет, это самая мерзкая, продажная газетка во всем Лондоне.
- О, я так рада!
- Почему?
- Видите ли, мы сегодня купили несколько акций, и она называет наши золотые рудники плачевными и никуда не годными.
- И только-то? Стоит обращать внимание на такую ничтожную газетку. Да она и Государственный Банк назовет никуда не годным, если это ей покажется выгодным. Ее мнение гроша медного не стоит. Кстати, Кросс, я зашел к вам по поводу этих акций.
- Я ждал, что вы зайдете. Я сам только что вернулся из города и только что прочел вашу телеграмму. Значит, все в порядке?
- Да, я решил по дороге сам занести вам условие. Уплата в понедельник.
- Отлично. Очень вам благодарен. Я дам вам чек. Что... что это такое?
Гаррисон развернул условие и положил его на стол перед Франком. Франк Кросс, весь бледный, с широко раскрытыми глазами, смотрел на лежавший перед ним лист бумаги.
На нем было написано следующее:
"13-а, Трогмортон Стрит.
Куплено для г. Франка Кросс (Согласно правилам и постановлениям фондовой биржи.)
200 акций Эльдорадо по 4 3/4 ... $950 - 0 - 0
Марки и прочие мелкие расходы ... 4 - 17 - 6
Куртаж ... 7 - 10 - 0
$ 962 - 7 - 6
7-го с.м."
- Мне кажется, здесь произошла какая-то ошибка, Гаррисон, - проговорил, наконец, Франк прерывающимся голосом.
- Ошибка?!
- Да, это совсем не то, что я ожидал.
- О, Франк! Почти тысяча фунтов стерлингов! - с ужасом прошептала Мод.
Гаррисон взглянул на них обоих и понял, что дело серьезно.
- Мне очень жаль, если в самом деле вышла какая-нибудь ошибка. Я старался в точности исполнить ваше поручение. Вы желали купить двести акций Эльдорадо, ведь так?
- Да, по четыре шиллинга и девять пенсов.
- Четыре шиллинга и девять пенсов! Они сейчас стоят четыре фунта пятнадцать шиллингов каждая.
- Но я читал в газете, что их первоначальная цена была десять шиллингов, и что за последнее время они сильно упали в цене.
- Да, вот уже несколько месяцев, как они все понижаются. Но было время, когда они стоили по десяти фунтов. Теперь они упали до 4 3/4 фунтов.
- Но почему же это не было указано в газете?
- Когда в газете цена обозначена дробью, эта дробь всегда представляет из себя часть фунта стерлинга, а не шиллинга.
- Боже мой! И к понедельнику я должен найти эту сумму?
- Да, расчет в понедельник.
- Я не могу этого сделать, Гаррисон. Это невозможно.
- Тогда остается только один выход.
- О, нет, лучше умереть. Я ни за что не сделаюсь банкротом, - ни за что!
Гаррисон громко рассмеялся, но увидев пару серых глаз, с упреком устремленных на него, сделался снова серьезным.
- Однако, вы, кажется, совершеннейший новичок в этих делах, Кросс.
- Я в первый раз в жизни впутался в подобное дело и, даю слово, в последний.
- Все это не так страшно. Когда я говорил об единственно оставшемся выходе, у меня и мысли не было о банкротстве. Все, что вам нужно сделать, это только завтра же утром продать ваши акции и уплатить разницу в цене.
- И я могу это сделать?
- Ну, конечно. Почему же нет?
- Сколько же составит эта разница?
Гаррсион вынул из кармана вечернюю газету.
- Мы главным образом имеем дело с акциями железных дорог, и поэтому я мало знаю о золотопромышленных обществах. Но вот здесь, в газете, мы найдем все цены. Батюшки мои! - Он тихонько свистнул.
- Ну, - проговорил Франк и почувствовал, как маленькая ручка сжала под столом его руку.
- Разница в вашу пользу.
- В мою пользу?
- Да. Слушайте, что я вам прочту: "Биржа началась сегодня при довольно слабом настроении, но заметно оживилась в течение дня и закончилась очень твердо при общем повышении цен. Особенно повысились цены на акции Австралийских Обществ. Из них Эльдорадо за день поднялись на пять восьмых, благодаря телеграмме о том, что рудники снова приведены в полный порядок". Кросс, поздравляю вас!
- Я в самом деле могу продать их дороже, чем сам купил?
- Ну, конечно. У вас их двести штук, и вы наживете по десяти шиллингов на каждой.
- Мод, подай сюда, пожалуйста, виски и содовой воды. Вы должны выпить со мной, Гаррисон. Да ведь это же целых сто фунтов стерлингов!
- И даже больше.
- И мне не придется уплатить ни пенса?
- Решительно ничего.
- Когда открывается завтра биржа?
- В одиннадцать часов.
- Будьте там в одиннадцать часов, Гаррисон, и немедленно же продайте эти акции.
- Вы не хотите выждать дальнейшего повышения цен?
- Нет, нет, у меня душа будет неспокойна до тех пор, пока я их не продам.
- Ну, хорошо. Можете положиться на меня. Вы получите деньги во вторник или в среду. До свидания. Очень рад, что все это так благополучно закончилось.
- И все-таки, Мод, - заметил ее муж, после того как они снова перетолковали все это приключение, - все несчастье в том, что мы все еще не знаем, куда поместить наши первоначальные пятьдесят фунтов. Я, пожалуй, склонен положить их в государственный банк.
- Я тоже так думаю, - сказала Мод. - И к тому же это будет доказывать нашу любовь к родине.
Два дня спустя бедное старое фортепиано, с писклявыми дискантами и хриплыми басами, было навсегда изгнано из их дома. Место это оказалось занято чудным новым роялем орехового дерева с позолотой, за который было заплачено девяносто пять гиней. Мод по целым часам сидела за роялем и даже не играла, а просто перебирала клавиши, наслаждаясь этими чистыми звуками. Она называла его своим Эльдорадо и старалась объяснить знакомым дамам, какой умница ее муж, что сумел в один день заработать этот рояль. Но так как она сама не могла вполне уяснить себе, как это случилось, то и для других это оставалось туманным. Тем не менее в Уокинге распространилось мнение, что Франк Кросс был действительно замечательным человеком, и что он совершил нечто необычайное и умное в деле австралийских золотых приисков.
Глава XIV
Снова грозовая туча
Небо ясно, светит солнце, но на далеком горизонте собираются тучи и, еще никем не замечаемые, медленно приближаются. Франк Кросс впервые заметил эти тучи тогда, когда сойдя однажды утром в столовую, нашел возле своего прибора конверт с хорошо знакомым почерком. Было время, когда сердце его радостно забилось бы при виде этого почерка, так он любил его. Как жадно он схватил бы тогда это письмо, а теперь... если бы он увидел извивающуюся змею на белой скатерти, он не ужаснулся бы более. Как невероятно меняется жизнь! Если бы год назад ему сказали, что ее письмо заставит его похолодеть от ужаса в предчувствии надвигающейся грозы, он только весело и пренебрежительно рассмеялся бы.
Франк разорвал конверт и бросил его в камин, но прежде чем успел взглянуть на письмо, на лестнице послышались знакомые легкие шаги, и вслед за тем, веселая и жизнерадостная, в комнату быстро вошла Мод. На ней был розовый пеньюар с кремовой отделкой на груди и рукавах. Освещенная ярким утренним солнцем, Мод казалась мужу самым милым и изящным существом на свете. При ее входе он быстро сунул письмо в карман.
- Извини меня за пеньюар, Франк.
- Ты мне в нем еще больше нравишься.
- Я боялась, что ты позавтракаешь без меня, и так торопилась, что не успела одеться. Ну вот - Джемима опять забыла разогреть тарелки! И кофе твой совсем остыл. Лучше бы ты не ждал меня.
- Предпочитаю холодный кофе, но в твоем обществе.
- Я всегда думала, что после женитьбы мужчины перестают говорить любезности. Очень рада, что это не так. Но что с тобой, Франк, ты как будто не совсем здоров?
- Нет, ничего, дорогая.
- Ну, как же ничего, я ведь вижу.
- Мне просто немного не по себе.
- Ты, наверное, простудился. Прими порошок хинина.
- Что ты, Мод!
- Нет, пожалуйста. Я прошу тебя.
- Дорогая, ну право же, я совершенно здоров.
- Это такое прекрасное средство.
- Я знаю.
- Ты сегодня не получал писем?
- Да, одно.
- Что-нибудь важное?
- Я еще не прочел его.
- Читай скорее.
- Нет, я пробегу его в поезде. До свидания, дорогая, мне пора идти.
- Если бы только ты принял порошок. Мужчины всегда так горды и упрямы. Прощай, дорогой. Через восемь часов я буду снова жить.
Когда он уже сидел в вагоне, то развернул письмо и прочел его внимательно. Затем, нахмурив брови и крепко сжав губы, он перечел его еще раз. В письме было написано следующее:
"Дорогой Франк! Быть может, мне не следовало бы называть так тебя, теперь уже почтенного семьянина, но я делаю это в силу привычки, и к тому же мы так давно знакомы с тобою. Не знаю, подозревал ли ты, но было время, когда я могла легко заставить тебя жениться на мне, несмотря даже на то, что ты хорошо знал мое прошлое. Но, обсудив этот вопрос, я решила не делать этого. Ты сам по себе был всегда хорошим мальчиком, но твои взгляды были недостаточно смелы для жизнерадостной Виолетты. Я верю в веселое время, хотя бы оно было мгновенным. Но если когда-нибудь я захотела бы променять веселую, беззаботную жизнь на другую - тихую, спокойную, однообразную, то для этой жизни я выбрала бы тебя из тысячи других. Я надеюсь, что эти слова не заставят тебя возгордиться, ибо лучшею чертою твоего характера всегда была скромность.
И все-таки, мой дорогой Франк, я вовсе не отказываюсь от тебя совершенно, и ты, пожалуйста, не заблуждайся относительно этого. Только вчера я встретила Чарли Скотта, он рассказал мне о тебе и дал твой адрес. Ты не находишь, что это было очень любезно с его стороны? Хотя - кто знает, быть может, ты иногда вспоминаешь о своей старой подруге, и тебе было бы приятно увидеть ее еще раз.
Но ты ее увидишь, приятно это тебе будет или нет. Так что лучше примирись с этим. Помнишь, как ты забавлялся моими прихотями? Ну, так вот, теперь у меня новая прихоть, и, конечно, я сумею поставить на своем. Я хочу видеть тебя завтра, и если ты завтра днем не заедешь ко мне, то я сделаю тебе визит в Уокинге вечером. О Боже, какой ужас! Но ты знаешь - я всегда держу свое слово. Помни это! Итак, вот тебе мои распоряжения на завтра и, смотри, не забудь их. Завтра (четверг 14-е, не вздумай отговариваться тем, что перепутал день) ты уйдешь из конторы в половине четвертого. Я отлично знаю, что ты можешь уйти, когда вздумается. Ты поедешь в ресторан Ма-риани и найдешь меня у дверей. Мы пойдем в нашу прежнюю комнатку, я угощу тебя чаем, и мы вспомянем старину и потолкуем обо всем, обо всем... Итак, приходи!
В противном случае... знай, что от Ватерлоской станции поезд отходит в 6.10 и приходит в Уокинг ровно в 7. С этим поездом я приеду и попаду к тебе как раз на обед. Это будет забавно!
До свидания, мой дорогой мальчик. Надеюсь, что жена не читает твоих писем, а то, пожалуй, она упадет в обморок. - Твоя всегдаВиолетта Райт ".
Даже самому строгому из женатых людей будет ле-сто, если за ним ухаживает хорошенькая женщина (и, пожалуйста, не верьте ему, если он вздумает отрицать это). Но если к этому ухаживанию примешиваются угрозы довольно опасного свойства, это вряд ли кому понравится. А угроза была не пустая. Прочитав письмо Виолетты, Франк рассердился. Он знал, что она гордилась тем, что умеет держать данное слово. Со своей обычной откровенностью, она однажды смеясь заявила, что это единственная оставшаяся в ней добродетель. Если бы он не пошел к Мариани, она наверно приехала бы в Уокинг. Франк ужаснулся при мысли, что Мод может встретиться с той женщиной.
Нет, другого выхода не было. Приходилось идти к Мариани. Франк был уверен в себе и знал, что ничего худого из этого выйти не может. Любовь к жене была ему верной защитой от всякой опасности. Одна мысль, что он может изменить своей Мод, внушала ему отвращение.
Но когда Франк освоился с мыслью о предстоящем свидании, досада его стала постепенно исчезать. К тому же, ему льстило, что такая хорошенькая женщина не хочет отдавать его без боя. Он был бы рад встретиться с нею, как со старою знакомой. Когда Франк подъезжал к Ватерлоской станции, он с удивлением заметил, что сам с нетерпением ждет этого свидания.
Мариани был скромный небольшой ресторан, расположенный в одной из безлюдных и узких улиц вблизи Ковент-Гарден и славившийся своим lachryma chisti spumante. Без пяти минут четыре Франк уже был на месте свидания, но Виолетта еще не приезжала. Он остановился у дверей и стал дожидаться. Вскоре из-за угла показался извозчик и стал быстро приближаться. Франк узнал Виолетту, которая, в свою очередь узнав Франка, весело ему улыбнулась.
- Ничуть не изменился, все такой же, - проговорила она, подходя к Франку.
- И ты также.
- Очень рада, что ты так находишь. Только вряд ли это так. Ведь мне вчера тридцать четыре года исполнилось. Просто ужас! Благодарю, у меня есть мелочь. Получи, извозчик. Ну, ты еще не спрашивал про комнату?
- Нет.
- Но ведь ты войдешь?
- О, да. Я буду очень рад побеседовать с тобою.
Их встретил гладко выбритый, круглолицый управляющий. Он сразу узнал парочку и отечески улыбнулся.
- Давно уже не видел вас, сударь.
- Да, я был занят все это время.
- Он женился, - сказала Виолетта.
- Неужели! - воскликнул управляющий. - Прикажете подать чаю?
- И горячих булок. Ты ведь по-прежнему любишь горячие булки?
- Как всегда.
- Номер десятый, - сказал управляющий. Официант повел их наверх.
Это была маленькая грязноватая комната, с круглым столом посередине, покрытым грязною скатертью. Два окна были скромно завешены, едва пропуская тусклый лондонский свет. По бокам камина стояли два кресла, противоположную сторону занимал старомодный волосяной диван. На камине стояли две розовых вазы, а над ними висел портрет Гарибальди.
Виолетта села и сняла перчатки, Франк стоял у окна и курил папиросу. По комнате бегал и суетился официант, расставляя чайную посуду. "Если я вам буду нужен, сударь, пожалуйста, позвоните", - сказал он, уходя, и плотно притворил за собою дверь.
- Ну, теперь мы можем потолковать, - сказал Франк, бросая папиросу в камин. - Этот официант действовал мне на нервы.
- Слушай, Франк, надеюсь, ты не сердишься на меня?
- За что?
- За то, что я собиралась приехать в Уокинг и за все?
- Ведь ты просто шутила.
- Вовсе нет.
- Но зачем тебе так хочется ехать в Уокинг.
- Нужно же мне было бы расквитаться с тобой, если бы вздумал бросить меня совершенно. Она проводит с тобой триста шестьдесят пять дней в году. Неужели ей жалко одного дня!
- Полно, Виолетта, не стоит спорить об этом. Видишь, я пришел. Садись к столу и давай пить чай.
- Но ты еще не взглянул на меня даже.
Она стояла перед ним, подняв вуаль. Это были лицо и фигура, на которые стоило взглянуть. Светло-карие глаза, темные каштановые волосы и нежный цвет лица с чуть-чуть заметным румянцем на щеках. Она напоминала собою древнегреческую богиню. В ее насмешливых глазах было много дерзкой смелости. При виде этих глаз трудно было оставаться равнодушным даже и более холодному человеку, нежели Франк. На ней было простое, темное, но очень изящное платье.
- Ну-с?
- Ей Богу, Виолетта, ты выглядишь прекрасно.
- Ну-с, что вы скажете?
- Ешь скорее, булки совсем простыли.
- Франк, что с тобою случилось?
- Решительно ничего.
- Ну?
Она взяла его за обе руки. Он почувствовал хорошо знакомый сладкий запах, с которым было связано немало воспоминаний, и у него чуть-чуть закружилась голова.
- Франк, ведь ты еще не поцеловал меня.
Она повернула к нему свое улыбающееся личико, и на мгновенье Франк потянулся к нему, но тотчас же овладел собой и обрадовался, заметив, что остается верным себе. Смеясь и все еще держа ее за руки, он усадил ее на прежнее место к столу.
- Будь хорошей девочкой, - сказал Франк. - Давай пить чай, а тем временем я прочту тебе маленькую лекцию.
- Ты - мне?
- Уверяю тебя, что нет лучшего проповедника, чем раскаявшийся грешник.
- Ты, значит, в самом деле раскаялся?
- Безусловно так. Тебе два куска сахару, да? Ведь это, в сущности, твое дело. Без молока, и как можно крепче - удивляюсь, как при этой привычке у тебя так хорошо сохранился цвет лица. А сохранился он, надо сознаться, прекрасно. Ну, что ты так сердито смотришь на меня?
Ее щеки покраснели, глаза смотрели на него почти со злобою.
- Ты в самом деле изменился, - сказала она, и в голосе ее слышались удивление и досада.
- Ну, конечно. Ведь я женат.
- Чарли Скотт тоже женат.
- Не выдавай Чарли Скотта.
- Мне кажется, я выдаю самое себя. Итак, у тебя нет больше ни капли любви ко мне. А я думала, что ты будешь вечно любить меня.
- Будь же благоразумна, Виолетта.
- Благоразумна! Ненавижу это слово. Мужчины произносят его тогда, когда собираются сделать что-нибудь мерзкое.
- Что же ты хочешь от меня?
- Я хочу, чтобы ты был по-прежнему моим единственным Франком, - только моим. О, Франк, не оставляй меня! Ты ведь знаешь, что я всех променяю на тебя одного. И ты имеешь такое хорошее влияние на меня. Ты представить себе не можешь, как жестока я бываю со всеми другими. Спроси Чарли Скотта. Он скажет тебе. Я так измучилась с тех пор, как потеряла тебя из виду. Не будь же так жесток ко мне! Поцелуй меня!
Снова ее мягкая, теплая ручка коснулась его руки. Он вскочил и зашагал по комнате.
- Брось папиросу, Франк.
- Почему?
- Потому что ты как-то сказал мне, что когда ты куришь, ты лучше владеешь собой. А я вовсе не хочу этого. Я хочу, чтобы ты чувствовал себя так же, как и я.
- Пожалуйста, сядь и будь послушной девочкой.
- Прочь папиросу!
- Не глупи, Виолетта!
- Говорят тебе, брось ее сейчас же.
- Да оставь ее в покое.
Она мгновенно выхватила у него изо рта папиросу и бросила в камин.
- К чему это? У меня все равно их полный портсигар.
- Я выброшу их все.
- Ну ладно, я не буду курить. Дело вот в чем, дорогая Виолетта, ты не должна более говорить про это. Бывают вещи возможные, бывают и невозможные. Это - вещь безусловно и окончательно невозможная. Мы не можем вернуться к прошлому. С ним покончено навсегда.
- Тогда зачем же ты пришел сюда?
- Сказать тебе "прощай".
- Простое платоническое прощай?
- Конечно.
- В отдельном кабинете у Мариани?
- Почему же нет?
Она с горечью рассмеялась.
- Ты всегда был немножко сумасшедшим, Франк.
Он с серьезным видом облокотился на стол.
- Слушай, Виолетта. Вероятно, мы не увидимся больше.
- Мне кажется, это зависит не только от тебя, но и от меня.
- Я хочу сказать, что отныне мне не следовало бы более встречаться с тобой. Если бы ты была не совсем такой, какая ты есть, это было бы легче. Но такие женщины, как ты, не забываются. Это невозможно. Я не могу вернуться к прошлому.
- Очень сожалею, что так рассердила тебя.
В ее голосе звучала ирония, но он не обратил на это внимания.
- Мы были хорошими друзьями, Виолетта. К чему нам расставаться врагами?
- К чему нам вообще расставаться?
- Не будем говорить об этом. Смотри, пожалуйста, на вещи так, как они есть, и лучше помоги мне сделать то, что нужно, потому что ты знаешь, что мне нелегко. Если бы ты была доброй, славной девушкой, ты, как всякий другой товарищ, пожала бы мне руку и пожелала бы счастья. Ты ведь знаешь, что я поступил бы именно так, если бы ты выходила замуж.
Но Виолетту не так легко было умиротворить. Она молча пила чай, только изредка вставляя отрывистые замечания, но глаза метали молнии и предвещали бурю. Вдруг она вскочила и в одно мгновение очутилась между дверью и стулом, на котором сидел Франк.
- Довольно этих глупостей, - проговорила она. - Не думай, что ты так легко отделаешься от меня. Ты был моим, и ты моим и останешься!
Франк сидел, опершись руками о колени, и беспомощно смотрел на нее.
- О Боже мой! Неужели ты собираешься снова начать все это?
- Нет, - отвечала она с сердитым смехом, - этого я не собираюсь делать. Но я не из тех женщин, которые легко отдают завоеванное. Ты можешь говорить все, что тебе вздумается, но сделать это будет не так-то легко, мой милый мальчик. Я знаю тебя гораздо дольше, чем она, и ты останешься моим, или я подниму такой шум, что ты не возрадуешься. Тебе хорошо сидеть тут и проповедовать, но это не поможет, Франк. Так легко ты не отделаешься.
- С чего ты так рассердилась, Виолетта? Неужели ты думаешь выиграть этим?
- Я люблю тебя, Франк, люблю, может быть, именно настоящей любовью. И я не отпущу тебя. Если ты будешь мне противиться, то даю слово, тебе несладко будет жить в Уокинге!
Франк угрюмо смотрел в свою чашку.
- К тому же, что это вообще с тобой сделалось? - продолжала Виолетта, положив ему на плечо свою руку. - С каких это пор ты набил себе голову высоконравственными идеями? Когда я видела тебя в последний раз, ты, помнится, был так же весел, как и все другие. Теперь же, судя по твоим словам, приходится думать, что человек перестает жить, как только женится. Кто изменил тебя так?
- Я скажу тебе это, - сказал он, подняв на нее глаза. - Меня изменила моя жена.
- Черт с ней, с твоей женой!
В его глазах мелькнуло что-то новое, еще невиданное ею.
- Довольно! - сказал он резко.
- О, я вовсе не хочу ей ничего худого. Но каким образом удалось ей вызвать в тебе эту удивительную перемену?
Мысль о Мод смягчила Франка.
- Если бы ты только знала, какое благотворное влияние она оказывает на меня, как она деликатна не только в словах, но в самых задушевных своих мыслях, как она прекрасна и чиста, ты поняла бы, что одна мысль об измене ей внушает мне отвращение. Когда я думаю о том, как она сегодня утром сидела за завтраком, такая любящая и такая невинная...
Будь он менее красноречив, он был бы менее откровенен.
Виолетта вдруг вспыхнула.
- Невинная! - воскликнула она. - Такая же невинная, как и я.
Франк вскочил, и глаза его засверкали.
- Молчи! Как ты смеешь оскорблять ее. Да ты не достойна произносить ее имя!
- Я приеду в Уокинг, - проговорила Виолетта, задыхаясь.
- Можешь ехать к самому дьяволу, - сказал он и, позвонив, спросил счет. Она с изумлением смотрела на франка. Для нее это был совсем новый человек, который ей нравился даже более, чем прежний.
- Я не шучу, - прошептала она, когда они уже спускались по лестнице. Даю тебе слово, что я приеду в Уокинг.
Он не обратил внимания на ее слова и, не простившись с ней, быстро вышел на улицу. Дойдя до угла, Франк обернулся и взглянул на нее. Она стояла у подъезда, высоко подняв гордую голову, в то время, как управляющий громким голосом звал извозчика. Кросс повернулся и быстро подошел к Виолетте.
- Прости, если я оскорбил тебя, - сказал он. - Я говорил слишком резко.
- Хочешь теперь задобрить меня, - насмешливо ответила она. - Все равно я приеду в Уокинг.
- Это как тебе будет угодно, - сказал он, помогая ей сесть на извозчика.
Глава XV
Опасность
Мы снова в той же маленькой светлой столовой, все так же весело играют лучи солнца на серебре посуды, все - по-прежнему, и даже разогреть тарелки Джемима снова забыла. Мод задумчиво сидела у стола и изредка вопросительно взглядывала на мужа, который угрюмо ел свой завтрак. На душе у Франка происходила борьба между совестью и инстинктом; инстинкт - это крепкая консервативная сила, между тем, как совесть - это выдумка последних дней, и поэтому легко предугадать, кто из двух возьмет верх.
Франк находился в нерешительности относительно того, рассказать ли Мод про свое свидание с Виолеттой или нет. Если она действительно собирается привести в исполнение свою угрозу, то, конечно, было бы лучше предупредить Мод, но возможно, что его увещевания подействуют, когда ее раздражение уляжется. К чему идти навстречу беде? Если она приедет, ничто из того, что он может сказать, не предотвратит ее. Если она не приедет, тогда нет надобности и говорить что-либо. Совесть подсказывала, что лучше рассказать все жене, инстинкт же говорил, что хотя Мод отнесется ко всему этому мягко, это все же отравит ее мысли и будет грызть ее сердце. И может быть на этот раз инстинкт был лучше совести. Не будь так любопытна, ты, молодая жена! А ты, молодой муж, не будь откровенен в своих воспоминаниях с ней. Есть вещи, которые можно простить, но забыть - никогда! Лучшее, что есть на свете, сердце любящей женщины, - слишком нежно для того, чтобы разбивать его вульгарными воспоминаниями. Ты принадлежишь ей, она - тебе. Будущее связано с вами обоими. Оставьте же прошлое в покое.
- Ты не слишком поздно приедешь сегодня домой, Франк? - спросила Мод, украдкой взглядывая на мужа.
- Нет, нет, дорогая.
- Вчера я так долго ждала тебя.
- Да, я запоздал вчера, я знаю.
- Тебя задержали на службе?
- Нет, я пил чай с одним товарищем.
- У него дома?
- Нет, мы были в ресторане. Куда Джемима дела мои сапоги? Она, кажется, их и не чистила вовсе. Ах, вот они. Тебе ничего не нужно в городе? Ну, до свидания, дорогая! - Еще ни разу не случалось, чтобы он так торопился уйти.
Для человека, занятого службой, остается загадкой, как проводит время дома в одиночестве его жена. Впрочем, она и сама, наверное, не сумела бы объяснить этого. Нужно присмотреть за кухаркой, сбегать в кладовую, заказать обед и купить провизии на завтрашний день. Кроме того, шитье в доме никогда не прекращается. Франк стал гораздо осторожнее в своих ласках, обнаружив однажды вечером в зубах Мод целый десяток булавок. Затем нужно привести в порядок комоды, вычистить серебро, вымыть листья искусственных цветов и еще многое другое. Это едва ли оставляло Мод свободную минуту для того, чтобы пробежать две-три страницы модного романа. Много времени уходило на домашнее хозяйство, но еще больше требовали общественные обязанности. Розовый пеньюар снимается и надевается нарядное платье французского серого сукна с белой отделкой на груди. Поверх этого надевается серый жакет - и дама готова! Посещать знакомых и вести с ними разговор не так трудно, если вы знаете, что хорошо одеты. По вторникам Мод остается дома, все же остальные дни она разъезжает по знакомым, и так как она никого не хочет обидеть, то чувствует, что визитам ее никогда не будет конца. Пока Мод разъезжает по визитам, ее маленький столик в передней обыкновенно бывает завален карточками посетительниц. Таким образом этот нелепый и утомительный обычай продолжает отнимать время и энергию у своих жертв.
Для Мод приемы были вначале затруднительны. Выходила какая-нибудь дама, а Мод не имела понятия о том, кто она такая, причем посетительница очень редко снисходила до объяснений. Десять минут бестолкового, натянутого разговора о хорошей погоде, о лаун-теннисе и тому подобных пустяках, затем чашка чая и прощание. Мод стремглав бежит к столику с карточками и старается узнать, кто была только что ушедшая посетительница, но по обыкновению карточек было много, и она ничего не узнавала.
Сегодня Мод никуда не собиралась и к себе никого не ждала. Опасные часы визитов приходили к концу. Было около четырех часов, когда у дверей раздался чей-то резкий звонок.
- Госпожа Уайт, - доложила Джемима, отворяя дверь в гостиную.
- Райт, - поправила посетительница, входя. - Виолетта Райт.
Мод с приветливой улыбкой поднялась. Это была та своеобразная мягкая улыбка, которою улыбаются женщины, когда хотят, чтобы все вокруг казалось более приятным для окружающих. Любезность Мод никогда не была искусственной, потому что она обладала в большой доле искренностью, качество, о котором мы так часто говорим и так редко встречаем. Но посетительница не ответила на приветливость хозяйки. Они обе стояли и молча вглядывались друг в друга, одна высокая, зрелая, почти величественная, другая - по-детски прелестная, немного неуверенная в себе, но обе красивые, обаятельные, каждая по-своему. Счастливый Франк! И прошлое его, и настоящее были прекрасны. Но он был бы еще счастливее, если бы мог покончить с прошлым тогда, когда началось настоящее. Посетительница молчала, но ее темные глаза пристально рассматривали соперницу. Мод, приписывая это молчание смущению первого визита, попробовала завести разговор.
- Присядьте, пожалуйста, на это кресло. Очень любезно, что зашли ко мне.
По лицу Виолетты скользнула усмешка.
- Любезно! - проговорила она.
- Конечно. В Уокинге за последнее время поселилось много нового народа, и старым жителям очень трудно знакомиться со всеми.
- Ах, вот что. Вы считаете меня местной жительницей. Нет, я только что приехала из Лондона.
- Вот как! - сказала Мод и ждала объяснения. Но так как такового не последовало, то она добавила: - Надеюсь, что Уокинг вам понравится.
- Не думаю этого, - отвечала посетительница.
В ее голосе и манерах замечалось что-то очень нелюбезное. Мод подумала, что никогда еще ей не приходилось оставаться наедине с такой странной особой. Прежде всего ее внимание привлекла вызывающая, чувственная красота этой женщины с каким-то мрачным оттенком. Затем она усмотрела полное пренебрежение к внешним светским условностям. Это было ново для Мод, и она чувствовала себя немного смущенной. Но вместе с тем ей казалось, что в душе этой женщины таится какая-то глухая вражда по отношению к ней. Мод начала чувствовать себя почти несчастной.
Посетительница не делала никаких усилий, чтобы поддержать разговор. Она облокотилась на спинку кресла и продолжала внимательно рассматривать хозяйку. Эти назойливые глаза перебегали от черных кудрей до кончиков ботинок Мод, чуть-чуть видневшихся из-под юбки. Внимательнее всего эти глаза останавливались на лице хозяйки. Никто еще никогда так не осматривал Мод, и она в душе чувствовала, что осмотр этот далеко не дружелюбен.
Осмотрев свою соперницу, Виолетта с тем же холодным вниманием осмотрела все окружающее. Она, не стесняясь, оглядела обстановку комнаты и в своем воображении быстро нарисовала картину жизни людей, обитавших здесь. Мод еще раз попыталась завязать разговор, но безуспешно.
Виолетта продолжала молча спокойно осматриваться. Вдруг она быстро поднялась и подошла к столу, на котором стояла фотография Франка.
- Это ваш муж, мистер Франк Кросс?
- Да, вы его знаете?
- Немного. У нас есть общие знакомые, - сказала Виолетта с усмешкой. Эта фотография снята, очевидно, после того, как я его видела в последний раз.
- Она снята вскоре после нашей свадьбы.
- Вот как. Он выглядит здесь весьма почетным добрым семьянином. Фотография льстит ему.
- Вы находите! - сказала Мод холодно. - А мое мнение, что он лучше не на фотографии.
Посетительница рассмеялась.
- Конечно, - сказала она, - таково должно быть ваше мнение.
В душе Мод начала шевелиться досада.
- Мое мнение справедливо, - сказала Мод.
- Разумеется, вы должны так думать, - отвечала гостья с тем же смехом.
- Вы, должно быть, в самом деле очень мало его знаете, если не согласны со мной.
- Да, должно быть, я действительно мало его знаю.
Мод в самом деле была очень рассержена. Она сидела с побледневшим лицом, нахмурив брови и крепко сжав губы, готовая сказать резкость этой странной женщине, осмелившейся с такой свободой и легкостью отзываться об ее Франке. На лице следившей за Мод посетительницы появилось другое выражение. Ее, по-видимому, интересовало и забавляло настроение хозяйки. Глаза Виолетты потеряли свой холодный блеск, и в них появилось что-то, похожее на одобрение. Она вдруг подошла к Мод и таким свободным и естественным жестом положила ей на плечо свою руку, что Мод не хватило духу оттолкнуть ее.
- Счастлив он, что у него такая славная маленькая жена, - сказала Виолетта.
Ее сильный характер и большое знание жизни были тем преимуществом над детски невинной Мод, каким обыкновенно обладает зрелый возраст над молодостью. Между ними не было и десяти лет разницы, но тем не менее Мод чувствовала, что не могла разговаривать с нею, как с равной. Спокойная уверенность посетительницы не позволяла Мод высказать свое неудовольствие; к тому же теперь на нее смотрела пара пристальных, но в то же, время и любезных глаз.
- Вы его очень любите, значит?
- Конечно. Ведь он мой муж.
- Это еще ничего не доказывает.
- Вы сами замужем. Разве вы не любите вашего мужа?
- Дело не в том. Любили ли вы когда-либо кого-нибудь другого?
- Нет, никогда.
Мод удивлялась сама себе, но вопросы ставились таким простым, дружеским тоном, что не отвечать на них было невозможно. К тому же она была рада, что недружелюбное отношение гостьи, стало, по-видимому, исчезать.
- Счастливая! Значит вы действительно вышли замуж за единственного человека, которого любили.
Мод улыбнулась и кивнула головой.
- Как прекрасно! Я думала, что это случается только в романах. Как, должно быть, вы счастливы!
- Я в самом деле очень, очень счастлива!
- И, кажется, вы этого заслуживаете. К тому же, вы действительно очень красивы. Если бы я была мужчиной, я непременно ухаживала бы за вами. И, конечно, вы уверены, что ваш муж никогда никого, кроме вас, не любил. Я думала, что это тоже случается только в романах.
В последних словах гостьи Мод уловила что-то резкое и ироническое, что ее сильно задело. Она быстро подняла глаза и во взоре своей собеседницы с изумлением прочла затаенную боль. Но через минуту лицо Виолетты приняло опять прежнее выражение.
- Простите меня, но мне очень хочется дать вам один маленький совет. Не будьте эгоистичны в вашей семейной жизни.
- Эгоистичны!
- Да, есть такой особенный семейный эгоизм, который во многом хуже личного. Люди любят друг друга, замыкаются от света, совершенно перестают думать о других, и пусть хоть весь мир летит в преисподнюю, - им все равно, лишь бы не трогали их любви. Вот что я называю семейным эгоизмом. Это грешно и стыдно.
Мод в изумлении смотрела на эту странную женщину. Она говорила быстро и горячо, как будто это были ее сокровенные мысли, которые она долго хранила и не могла больше сдерживать. - Вспомните о женщинах, которые менее счастливы, чем вы. Вспомните о тысячах, что умирают от жажды любви, и любовь не приходит к ним; сердце, которое тоскует и рвется к тому, что ему должна дать природа. Но природа не платит долгов. Вспомните одиноких женщин, и в особенности вспомните своих несчастных сестер, в которых женщина говорит сильнее всего. Вот этот семейный эгоизм и запирает двери каждого дома перед этими несчастными. Когда я вспоминаю свое... Виолетта остановилась, будучи не в силах более сдерживать рыдания. Она прислонилась к камину и закрыла лицо руками. В одно мгновение Мод, сама вся в слезах, была подле нее.
- Дорогая миссис Райт, не плачьте, - прошептала она. Ее маленькая ручка ласково легла на мягкие каштановые волосы гостьи. - Не плачьте! Мне кажется, вы много страдали. О, если бы я могла хоть чем-нибудь помочь вам!
Но эти случайные припадки слабости никогда не продолжались у Виолетты слишком долго. Она быстро смахнула слезы, выпрямилась и, взглянув на себя в зеркало, рассмеялась.
- Мисс Селандин удивилась бы, увидав, как я прекрасно исполнила одну из ее главных ролей, - сказала она, поправляя шляпку и приводя в порядок свои волосы. Мод, забыв свои слезы, начала помогать ей.
- Ну, довольно, - сказала, наконец, Виолетта. - Мне очень жаль, что все это так вышло. Вообще же я не очень сентиментальная. Однако мне пора, а не то я опоздаю на поезд.
- Как это странно! - сказала Мод, взглядывая в зеркало на свое заплаканное личико. - Вы провели здесь всего несколько минут, и тем не менее я чувствую, что во многом вы мне ближе всех других женщин. Как могло это случиться? Что могло соединить нас? И что еще более удивительно, так это то, что ведь вы вошли сюда с недружелюбным чувством ко мне, и я надеюсь, что вы не обидитесь, если я скажу, что с первого взгляда вы мне не понравились. Но это прошло. Теперь я хотела бы видеться с вами каждый день. Когда я буду в городе, я непременно навещу вас.
Глаза Виолетты смотрели по-прежнему любезно, но она отрицательно покачала головой.
- Нет, больше мы, вероятно, никогда не увидимся. Мне нужно было увидеть вас, и я вас увидела, на этом должно кончиться.
У Мод задрожали губы, как это бывало всегда, когда она чувствовала себя обиженной.
- Зачем же вы тогда хотели меня видеть?
- Потому что я немного знакома с вашим мужем, и мне было интересно узнать, какого рода жену он себе выбрал.
- Надеюсь, вы не разочарованы, - спросила Мод, лукаво улыбаясь.
- Я одобряю его выбор. Он сделал даже лучше, чем я ожидала.
- Вы, значит, были не высокого мнения о его вкусе?
- Наоборот, о его вкусе я всегда была самого высокого мнения.
- Вы только немного знакомы с моим мужем, но я вижу, что вы хорошо знаете жизнь. Я часто спрашивала себя, такая ли жена, как я, нужна Франку. Может быть какая-нибудь другая женщина подходила бы к нему гораздо лучше, чем я. Как вы думаете, миссис Райт?
С минуту посетительница молча внимательно смотрела на открытое славное лицо стоящей перед ней женщины.
- Я думаю, - сказала она медленно, как бы взвешивая каждое слово, - что вы именно такая, какая нужна ему. У вас благородная душа. Мужчина может опуститься очень низко из-за женщины, но женщина может и поднять его очень высоко. Не будьте слишком мягки с ним. Никогда не уступайте ему, если чувствуете, что вы правы. Тогда он будет не только любить, но и уважать вас, а это гораздо сильнее одной любви.
Ее мнение было высказано с таким убеждением, что Мод не могла скрыть своей радости. В словах этой загадочной женщины были заметны и большой опыт и знание жизни.
- Как я вам благодарна! - вскричала Мод. - Я чувствую, что все, что вы говорите, - правда. С Божьей помощью я и буду такой женой моему Франку.
- Прежде чем уйти, позвольте мне дать вам еще один совет, - сказала Виолетта Райт. - Будьте всегда одинаково внимательны к мужу и не переставайте все время любить его, как любили до свадьбы. Выйдя замуж, женщины часто меняют свое отношение к мужчинам, и это большая ошибка. Сколько раз это бывало причиной несчастья. Стремитесь к тому, чтобы ваш муж был окружен удобствами. Может быть, он и без них может легко прожить, но ему будет дорого ваше внимание. Если этого не будет, то он, может быть, ничего вам не скажет, но он это наверняка заметит. "Она изменилась", - подумает он, и с этого мгновения он сам начнет меняться. Не забывайте этого. Хотя надо сознаться, что с моей стороны очень нерасчетливо советовать вам все это.
- Вы очень добры ко мне, и все, что вы говорите, очень верно. Но почему это нерасчетливо?
- Я хотела только сказать, что ведь лично я совсем не заинтересована в этом деле. Не все ли мне равно, будет ваш муж любить вас или нет? И все-таки... - Она вдруг обняла Мод и поцеловала ее в щеку. - Славный вы человек, и я надеюсь, что вы будете счастливы.
Выбравшись из толпы только что приехавших из Лондона, Франк Кросс быстро направился среди сгущавшихся сумерек по грязной тропинке, что кратчайшим путем через поле вела от станции к его дому. Вдруг в темноте навстречу показалась высокая женская фигура, и сердце Франка упало: он узнал Виолетту.
- Виолетта!
- Здравствуй, Франк! Я догадалась, что это ты, хотя эти высокие шляпы и черные пальто делают всех так похожими друг на друга. Твоя жена будет рада видеть тебя.
- Виолетта! Ты разрушила наше счастье. Как у тебя хватило духу на это! Бог свидетель, что я говорю это не ради себя. Но когда я думаю о том, что ее доверие ко мне разбито...
- Пустяки, Франк, во всем этом нет решительно ничего трагического.
- Разве ты не была у меня?
- Конечно, была.
- И ты видела ее?
- Да.
- Ну, тогда...
- Я не выдала тебя, мой милый. Я была образцом добродетели. Даю тебе слово, что все в порядке. У ней прекрасная душа, Франк. Ты и мизинца ее не стоишь. И знаешь, Франк, если бы вчера ты остался со мной, я никогда не простила бы тебе этого. Никогда! Я уступаю тебя ей. Но только ей, и никому больше. Если когда-нибудь я услышу, что ты изменяешь ей, этой милой, славной женщине, я заставлю тебя проклясть тот день, когда ты впервые встретил меня. Клянусь тебе в этом, Франк.
- Согласен, Виолетта.
- Хорошо. Теперь поцелуй меня на прощанье.
Она приблизила к нему свое лицо, и он крепко поцеловал ее. В петлице пальто у него был вдет какой-то уже засохший цветок. Виолетта взяла его себе.
- На память о нашей дружбе, Франк, - сказала она. - Прощай!
Она кивнула головой и скрылась в темноте по направлению к большой дороге, что вела к станции. Молодой человек, севший на поезд в Байфлите, был очень изумлен, увидев в углу купе молодую женщину, которая горько рыдала.
Мод целый вечер рассказывала Франку о необычайном визите. - Как жаль, что ты ее мало знаешь, мне очень хотелось бы узнать о ней более подробно. Сначала я приняла ее за сумасшедшую, затем нашла ее просто отвратительной, и в заключение она показалась мне самой умной и милой женщиной на свете. Сначала она рассердила меня, потом напугала, затем огорчила, под конец сделалась очень любезной и в конце концов совершенно очаровала меня. Никогда еще никто не производил на меня такого впечатления, как она. Она - очень умная женщина.
- Умная?
- Да, и она сказала, что я - о, я не могу повторить этого - она сказала обо мне много хорошего.
- Значит, она действительно умная женщина.
- И она такого высокого мнения о твоем вкусе.
- Неужели?
- Знаешь, Франк, я серьезно думаю, что в глубине души она сама была немного влюблена в тебя.
- О, Мод, какие смешные мысли тебе иногда приходят в голову! Слушай, дорогая, ведь мы сегодня отправляемся на обед, и поэтому давай скорее одеваться.
Глава XVI
Последний аккорд дуэта
Для молодых женатых людей нет жизни лучше, чем вдвоем. Но вот в эту жизнь вторгается маленькое шумное существо и нарушает сладостную интимность. Появление этого третьего является началом новой жизни и для них и для него; жизни более полезной и более постоянной, но никогда не более сосредоточенной. Это маленькое существо с блестящими глазенками отвлечет на себя часть внимания и любви матери, так как одни только страдания, сопряженные с его появлением, наполняли ее сердце жалостью к нему. Не так обстоит дело с отцом. К чувству отцовской гордости примешивается чувство вражды за муки, причиненные матери, и воспоминание об этих страданиях еще долго остается в его памяти. Жалость, беспокойство и беспомощность, которые он испытывает, делают и его участником этой семейной трагедии. Недаром часто в таких случаях люди соболезнуют более мужчине, нежели женщине.
Наступило время, когда Мод почувствовала себя больной, затем в продолжение нескольких месяцев она чувствовала себя лучше, и наконец появились указания, что приближается день, одна мысль о котором наполняла душу Франка тоской и смятением. Что касается Мод, то она со стойкостью и мужеством, свойственным в это время женщинам, с суровым спокойствием ждала того, что было неизбежно. Для него это был кошмар, от которого холодело его сердце, и он сам весь обливался холодным потом. У Франка были крепкие нервы, когда дело касалось его одного, но они отказывались служить ему, когда страдала Мод. Он нервничал и раздражался и думал в то же время, что никто этого не замечает. Сотни примеров не убелят человека в том, что невозможно обмануть женщину, которая любит. Мод неизменно, но внимательно следила за мужем и строила свои планы.
- Знаешь, дорогой, - сказала она однажды вечером, - если ты можешь получить отпуск на неделю теперь, я думаю, ты превосходно сделал бы, приняв предложение мистера Милдмея провести несколько дней в Норвиче.
Франк широко раскрытыми глазами смотрел на нее.
- Я-то! Теперь!
- Да, дорогой, теперь, сразу же.
- Именно теперь!
Мод взглянула на него тем невинным и чистосердечным взглядом, которым смотрит женщина тогда, когда имеет намерение обмануть.
- Ну да, на следующей неделе. Ты встряхнулся бы и набрался бы сил, тебе это так необходимо. А этого я жду через две недели, не раньше.
- Набраться сил мне? Да при чем тут я! Нет, дорогая, об этом не может быть и речи.
- Но ведь ты мог бы получить отпуск?
- О да, вполне свободно.
- Ну, поезжай тогда, Франк.
- Оставить тебя одну в такое время!
- Да нет же, ведь ты вернешься к тому времени.
- А вдруг это случится сразу, скорее, чем ты ждешь? Нет, Мод, я никогда бы не простил себе этого. Это невозможно.
- Но ведь ради меня...
- Довольно, Мод. Оставь это.
Иногда Франк бывал очень упрям, и Мод поняла, что теперь его будет трудно уговорить. Она была в одно и то же время и обрадована и разочарована, но более обрадована, чем разочарована и потому подошла и поцеловала мужа.
- Какой ты упрямый мальчик! Наверняка знать, конечно, нельзя.
Мод уступила, но это могло значить только то, что она бесповоротно решила настоять на своем. Она попробовала здесь, попробовала там, сначала через одного приятеля, затем при помощи матери. Но Франк оставался непоколебим. Над страданиями, что ее ожидали, Мод ни минуты не задумывалась, но мысль, что ее Франк будет мучиться, была для нее нестерпима. Она ставила себя на его место и ясно видела, чего это будет ему стоить, если он в это время останется дома. Разными хитростями она пробовала удалить его, но Франк не поддавался. И вдруг она заметила, что было уже слишком поздно.
Наступило утро, когда она вполне убедилась в этом. Франк, забежавший к ней прежде чем отправиться в город, сидел и ни о чем не догадывался.
- Ты ничего не ела, дорогая.
- Не хочется, Франк.
- Может быть, когда ты встанешь...
- Видишь ли, милый, я предпочла бы остаться в постели.
- Разве тебе...
- Да нет же! Я просто хочу возможно больше пользоваться покоем до следующей недели, когда мне понадобятся все мои силы.
- Родная моя, я десять лет своей жизни с удовольствием отдал бы за то, чтобы только благополучно прошла будущая неделя.
- Глупый человек! Но все-таки я думаю, будет лучше, если я останусь в постели.
- Ну, конечно.
- У меня немного болит голова.
- Не лучше ли все-таки посоветоваться с доктором Джорданом, может быть, он найдет нужным прописать что-нибудь.
- Ты думаешь? Тогда заверни к нему по дороге и попроси навестить меня.
Но дело было гораздо серьезнее простой головной боли. Когда вечером Франк вернулся домой, на столе в передней он увидел записку Мод.
"Дорогой мальчик, - писала она в самом чистосердечном тоне, - голова у меня все еще болит, и доктор Джордан нашел необходимым, чтобы меня никто не беспокоил. Конечно, я сейчас же пошлю за тобой, как только мне хоть немного будет лучше, но до тех пор мне следует оставаться одной."
Было так необычно не слышать, возвратясь домой, знакомого шелеста платья, раздававшегося всегда, едва только Франк успевал открыть дверь. Передняя и столовая казались такими неуютными, когда в них не мелькало приветливое личико Мод. Франк, как потерянный, бесцельно бродил на цыпочках по комнатам и, подойдя к окну, увидел, что сосед Гаррисон, с плетеной корзиной в руках, вошел в калитку и идет к дому. Франк отворил ему дверь.
- Не шумите, Гаррисон, - сказал он, - моей жене плохо.
Гаррисон тихо свистнул.
- Уже?..
- Нет, нет, не это. Только ее нельзя беспокоить, у нее головная боль. Этого мы ждем на следующей неделе. Заходите сюда, давайте покурим. Очень любезно, что вы принесли эти цветочные луковицы.
- Я сейчас еще принесу.
- Погодите минутку, успеется. Садитесь и закуривайте трубку. Опять там кто-то ходит наверху. Это, должно быть, эта тяжеловесная Джемима. Еще разбудит Мод, чего доброго. В такое время головная боль должна быть вдвое мучительна.
- Да, у моей жены было то же самое. Нет, благодарю вас, я дома только что напился чаю. У вас усталый вид, Кросс. Не волнуйтесь так.
- Я не могу отделаться от мысли о том, что будет на следующей неделе. Ну что я могу сделать, если случится что-нибудь неладное? Я до сих пор и понятия не имею, до чего может изнервничаться человек. А она - святая женщина, Гаррисон, настоящая святая. Вы представить себе не можете, что она придумала.
- Что такое?
- Она знала, что мне будет стоить сидеть здесь и сознавать, что я бессилен помочь ей, пока она там будет мучиться. И вот она попробовала обмануть меня, - сказала, что это произойдет не через несколько дней, а не раньше, как через две недели, и предложила мне пока что уехать погулять дней на пять или шесть. Это был ее план, и она так ловко уговаривала меня, что я чуть было не попался. Ну, подумайте только, как она заботится обо мне и совершенно при этом забывает себя. Ради меня она готова была в такую минуту остаться одна, без всякой поддержки. Она все время старалась спровадить меня в Норвич.
- Она считает вас, должно быть, очень простодушным человеком.
- Да, это была отчаянная попытка обмануть меня. Неужели она хоть на минуту могла подумать, что я инстинктивно не угадаю, когда я ей буду нужен. Но все-таки, кто другой на ее месте поступил бы так? Вы меня извините, Гаррисон, что я вам болтаю обо всем этом.
- Дорогой мой, вам именно это и нужно. Вы слишком разнервничались, ведь так и здоровье свое пошатнуть можно. В сущности, все это не так серьезно, как вы думаете. Вы преувеличиваете опасность.
- Вы находите?
- Моя жена уже два раза испытала это. В одно прекрасное утро вы по обыкновению уйдете в город, а когда вернетесь, то все уже будет кончено.
- Ну уж нет. Как только моей жене будет худо, я никуда не уйду из дома. Что бы она ни говорила, я знаю, что это придаст ей силы и мужества, если она будет знать, что я здесь. Я уже предупредил в конторе.
- Вы можете не знать, что оно приближается.
- Нет, я уже позабочусь об этом. Итак, вы думаете, что все это не так страшно, Гаррисон?
- Конечно, нет. Это скоро проходит.
- Скоро! А что вы называете скорым?
- Джордан провел там шесть часов в первый раз.
- Господи Боже! Шесть часов! - Франк вытер выступивший на лбу пот. Они, вероятно, показались целой вечностью.
- Да, они, конечно, показались долгими. Я в это время работал в саду. Это самое лучшее. Нужно только что-нибудь делать, и тогда время не так тянется.
- Совершенно верно, Гаррисон. Вам не кажется, что здесь чем-то пахнет? Как будто какой-то тяжелый сладковатый запах. А может быть, это мое воображение. Нервы у меня так натянулись за последнее время. Но ваша мысль превосходна, я сейчас непременно займусь чем-нибудь. Пойду выкопаю в саду все цветы и пересажу их в палисадник перед домом.
Гаррисон рассмеялся.
- Я предложу вам нечто менее геройское, - сказал он. - Я принес вам луковицы растений, вы могли бы посадить их. А я, кстати, сейчас пойду и принесу остальные. Не запирайте дверей за мной, я вернусь минут через пять самое большое.
- Хорошо, а эти я пока отнесу в теплицу. - Франк взял корзину с луковицами и положил их все на деревянную полку в теплице, прилегавшей к заднему фасаду дома. Когда Франк вышел в сад, он услышал шум, доносившийся откуда-то из кустов, что росли под окнами комнаты, где находилась Мод. Оказалось, что в кустах возился какой-то котенок. Шум был не очень велик, но Франк решил, что все же котенок может обеспокоить Мод, и поэтому, взяв грабли, принялся выгонять его. Вскоре шум замолк; Франк вернулся в столовую, закурив трубку и стал ждать возвращения Гаррисона.
Вскоре надоедливый котенок опять где-то завозился под окнами, но шум был еле слышен, и Франк решил не двигаться с места. Наверху все время слышались тяжелые шаги Джемимы или еще кого-нибудь. Ему вдруг сильно захотелось на цыпочках пробраться наверх и взглянуть на Мод. Ведь ходили же там другие люди, отчего же было не пойти и ему? И все-таки Мод сказала, что когда будет можно, она позвонит или пошлет за ним, так что, пожалуй, будет лучше оставаться в столовой и спокойно ждать. В это время в передней раздались чьи-то тяжелые шаги, и Франк, сидевший в кресле спиной к двери, через плечо, неясно увидел чью-то входившую фигуру, которая что-то держала в руках. Полагая, что Гаррисон мог бы вести себя в передней потише, Франк немного рассердился и даже не повернул головы.
- Снесите в кладовую, - сказал он довольно холодно.
- Зачем в кладовую?
- Мы их обыкновенно там держим. Но вы можете положить это под стол или в угольницу, или куда вам только будет угодно, при условии, что вы, наконец, перестанете шуметь.
- Слушайте, однако, Кросс...
Но Франк вдруг вскочил с места.
- Черт бы побрал этого проклятого котенка. Он, кажется, забрался в комнату.
Перед Франком стоял суровый, но улыбающийся старый доктор. В руках у него было что-то маленькое, круглое, закутанное в темную шаль. Сквозь небольшое отверстие спереди виднелся миниатюрный кулачок с крошечными пальчиками. Затем показалась и вся ручонка, делавшая какие-то движения, как будто ее владелец сам искренно радовался своему благополучному появлению на свет. "Вот и я, добрые люди! Ура!" - говорила, казалось, эта ручонка. По мере того, как отверстие увеличилось. Франк вслед за энергичным кулачком увидел широко раскрытые ротик, маленький носик, похожий на пуговку, и два глаза, сжатых так крепко, что казалось, владелец их принял решение ни при каких обстоятельствах не обращать внимания на тот новый мир, в котором ему пришлось очутиться.
- Что! Что это такое?
- Ребенок.
- Ребенок? Чей ребенок?
- Ваш, конечно.
- Мой ребенок? Откуда... откуда вы его взяли?
Доктор Джордан расхохотался.
- Что с вами, Кросс? Вы точно только что проснулись от глубокого сна. Ваша жена целый день чувствовала себя плохо, но теперь все прошло, а это ваш и ее сын - я в жизни не видел лучшего мальчугана, в нем более семи фунтов весу!
Франк был человек очень гордый по природе и не легко выдавал себя. Если бы он был один, он наверное упал бы на колени и возблагодарил бы Бога. Но он был не один - и перед доктором стоял бледный, с виду спокойный человек, которому доктор в душе пожелал иметь побольше чувства.
- Ну, - сказал он нетерпеливо. - Как она себя чувствует?
- Отлично. Вы не хотите взять вашего сына на руки?
- Могу я видеть ее?
- На пять минут. Это не принесет ей вреда.
Доктор Джордан впоследствии рассказывал, что подымаясь наверх, Франк шагал через пять ступеней сразу. Кормилица, встретившаяся ему тогда на лестнице, до сих пор уверена, что жизнь ее висела тогда на волоске. Мод лежала белая, как подушки, на которых покоилась ее голова. Ее губы, хотя бескровные, все же улыбались.
- Франк!
- Моя милая, славная девочка!
- Ты ничего не знал! Верно, Франк? Скажи мне, что ты ничего, ничего не знал...
При этом жадном вопросе гордость, что до сих пор сдерживала чувства Франка, мгновенно исчезла. Он упал на колени и, обхватив руками любимую женщину, зарыдал, как ребенок. Лицо Мод было мокро от слез. Он не заметил, как вошел доктор и дотронулся до его плеча.
- Я думаю, вам лучше уйти теперь, - сказал он.
- Простите, что я такой сумасшедший, - сказал Франк, густо покраснев. Это было выше моих сил.
- Извиняюсь перед вами, - отвечал доктор, - я был несправедлив по отношению к вам. Но сейчас будут одевать вашего сына, и в спальной едва ли хватит места для трех мужчин.
Франк сошел вниз, машинально закурил трубку, сел, подперев голову обеими руками и устремив взор в надвигавшуюся темноту. На небе ярко сверкала одинокая звездочка, и глубокая тишины нарушалась только чириканьем какой-то ночной птички. Наверху слышались шаги и глухой шум голосов, а среди всего этого выделялся тонкий резкий крик, - его крик, крик этого нового человека, который отныне будет составлять с ним одно целое. И пока Франк прислушивался к этому крику, к чувству радости стало примешиваться и чувство печали, так как он ясно видел, что теперь все изменится. И как бы ни была стройна и согласна их будущая жизнь, прежнего тихого, задушевного дуэта уже быть не могло. Отныне это было трио.
Глава XVII
Трио
(Отрывок из письма миссис Кросс к автору)
"Мне кажется странным, что вы с такою уверенностью утверждаете, что наш ребенок великолепен, и затем вы еще говорите, что он во многом отличается от других детей. Вы совершенно правы, но ни я, ни Франк не можем себе представить, откуда вы это можете знать. Вы, вероятно, очень умны, если сумели угадать это. Когда вы будете писать нам, пожалуйста, скажите, как вы это открыли.
С вашей стороны очень любезно спрашивать о ребенке, и потому мне хотелось бы рассказать вам о нем, но Франк не советует начинать, так как во всем доме только одна пачка бумаги. Но я буду очень коротка, не потому, что мне нечего рассказать, - вы себе представить не можете, что это за милый ребенок, - но потому, что он каждую минуту может проснуться, И если это случится, у меня останется свободной только одна рука, тогда как другою мне придется его укачивать, а при таких условиях бывает очень трудно сказать именно то, что хочется. Но я должна заметить, что не умею письменно излагать свои мысли. Франк сделал бы это отлично. Но у моего сына так много милых и прямо замечательных привычек, что мне следовало бы уметь рассказать вам о них.
Будет, может быть, лучше, если я нарисую один из его дней - а его дни так похожи друг на друга. Никто не может сказать, что он непостоянен в своих привычках. Утром прежде всего я отправляюсь к его кроватке, чтобы посмотреть, не проснулся ли он - хотя, конечно, я знаю, что этого не может быть, потому что он всегда дает вам знать о своем пробуждении - такой милый мальчик! Тем не менее, я все-таки иду и нахожу, что все спокойно, и что от моего мальчика виден только крошечный вздернутый носик. У него совершенно такой же нос, как у Франка, с тою только разницей, что у Франка он горбатый, а у этого - вздернутый. Затем, когда я наклоняюсь над его кроваткой, раздается короткий мягкий вздох. Под пуховым одеялом происходит нечто вроде землетрясения, и затем оттуда показывается маленькая ручонка и начинает шаловливо размахивать в воздухе. Один глаз его раскрывается наполовину, как бы для того, чтобы посмотреть, нет ли опасности открыть и другой глаз. И затем, видя, что оставленная им вчера вечером бутылочка пуста, он издает долгий жалобный вопль. В одно мгновение сын в моих руках, и снова совершенно довольный играет кружевом моего пеньюара. Когда же мальчик видит, что все готово к купанью, то совсем приходит в веселое настроение и начинает смеяться. Вероятно, что-нибудь ужасно смешное случилось с ним прежде, чем он появился на свет, потому что с тех пор не было ничего, что могло бы объяснить ту веселость, которая часто мелькает в его глазах. Когда он смеется, Франк говорит, что он походит на доброго старого гладко выбритого монаха, краснощекого и добродушного. Он глубоко интересуется всем, что находится в комнате, следит глазами за кормилицей, взглядывает в окно и критически рассматривает мои волосы и платье. Он любит распущенные волосы, и если его взгляд падет на что-нибудь блестящее, это вызывает его улыбку. А улыбка его - это нечто поразительное. Он лежит, посматривая вокруг себя большими серьезными голубыми глазами, как вдруг все лицо его светлеет, уголок рта поднимается кверху, а щеки покрываются ямочками. У него такой милый и невинный вид и к то же время он выглядит так хитро и забавно, что его сумасшедшей матери хочется в одно и то же время и плакать и смеяться. Затем начинается купание, причем малютка требует большого доверия к себе. Он убежден, что только его собственные усилия спасают его от потопления, поэтому кулачки его отчаянно сжаты, ножки все время бьют по воде, и он недоверчиво следит за каждым движением матери и кормилицы. После этого его одевают, и это ему нравится. Сначала он улыбнется, но потом вдруг вспоминает, что он еще не завтракал. Улыбка мгновенно исчезает, маленькое личико делается красным и сердитым, покрывается все крошечными морщинками и раздается отчаянный вопль. Бедный малютка! Если ему немедленно же не подадут его бутылки, он будет отчаянно кричать и колотить руками в воздухе, пока не получит требуемого. Он так напоминает мне иногда своего отца. Мальчик схватывает мои пальцы, платье или еще что-нибудь и подносит их к ротику, но увидя, что это не то, что ему нужно, сердито отбрасывает в сторону. Когда он, наконец, получает свою бутылочку, он немедленно превращается в самое благодушное существо на свете и начинает сосредоточенно сосать большими глотками. После этого, хорошо вымытый и накормленный, он сидит и наблюдает все происходящее вокруг него. Я уверена, что у него отцовский ум, и что все свои наблюдения он использует в будущем, потому что он замечает решительно все. Я ранее думала, что маленькие дети глупы и равнодушны - и может быть другие дети и в самом деле таковы, - но он никогда не бывает равнодушен. Иногда что-нибудь ему нравится, и он радуется, иногда сердится, иногда чем-нибудь особенно заинтересуется, но всегда ум его чем-нибудь занят. Когда я вхожу в комнату, он всегда смотрит на мою голову и очень радуется, если на мне надета шляпа с цветами. Когда я его только увидела, первая мысль, что мне пришла в голову, была о том, как люди могут думать, что дети рождаются грешными. Люди, которые думают так, очевидно, никогда не вглядывались в глаза младенца. Я люблю следить за его глазами; иногда мне кажется, что я могу прочесть в них слабую тень воспоминаний, - как будто бы у него в прошлом была какая-то другая жизнь, о которой он мне много бы рассказал, если бы мог говорить. Однажды, когда я сидела у его кроватки... О Боже! Я слышу Его Величество зовет меня. Так жаль! Прощайте. - Преданная вам
Мод Кросс.
P. S. - У меня нет времени перечесть письмо, но в случае, если я забыла упомянуть об этом, я все же должна сказать вам, что он действительно замечательный ребенок."
Другие книги скачивайте бесплатно в txt и mp3 формате на prochtu.ru