--------------------------------------------------------------------------
Мария Павловна Бунто - Фора хочет жить
--------------------------------------------------------------------------
Скачано бесплатно с сайта http://prochtu.ru


Фора хочет жить
(автор: Мария Бунто)

1.
 Человек вышел из каменоломни. Он выпрямил спину, и устало окинул свои пыльные одежды. Сильно ломило спину, внизу возле крестца пронзительными молниями выстреливала боль. Мужчина потер воспаленную поясницу и на слабых ногах сделал несколько пружинистых шагов вперед. Он преодолел стрелявшую в нервных волокнах боль сумев подняться по сухой извилистой трапе и попал на возвышенность, где его взору раскрылась удивительная в своей статике горная равнина, величественный ансамбль, состоящий из замкнутых каменистых хребтов и плавных линий заснеженных воротников. Человек смотрел на нерукотворное великолепие Исландских ледников, которые доживали свой век. Да, они были еще живы. Но очень скоро, гео-экологические изменения, при помощи скальпеля в руках человечества, навсегда ампутируют сердце земли.
 Человек стоял и смотрел. Он пристально всматривался в причудливые изогнутые формы гор и плоскости драгоценных пород, невольно преображая видения в затейливые фигуры. В умирающих камнях, его левое полушарие мозга, вырисовывало взору скрытые символы. Совсем скоро, человек стал различать в хаотических пятнах конкретные очертания предметов. Плоскость непреступных, совершенно спокойных гор имитировали окрас коров, пятнистых ягуаров, чуть позже, под определенным углом зрения, человек смог различать и узнавать в природных окаменелостях лица и силуэты, складывая из всего случайного безобразия, четкие, сформировавшиеся сюжеты. Вот лик длинноволосого мужчины, истощенного болью, но столь смиренного в своем милосердии, что парные железы внешней секреции, невольно начинают выделять водный слой слезной пленки. А вот и стройная женщина в коктейльном платье сидит задумчиво в пол оборота, а из под пол широкой шляпки, выглядывают ее точеные скулы. Там же и монстры, там же дети с широко открытыми глазами и пухлыми лицами. В кривых складках камней скрываются верблюды и давно забытые историками рыцари. Там лошади и множество всевозможных сказочных существ, о которых не принято говорить в эпоху в которой живет человек. 
Фора все это видел так четко и красочно, что картинки оживали и независимо друг от друга разыгрывали перед ним свой немой одинокий спектакль. Это были ожившие актеры. Актеры, созданные тем, чье имя запрещено произносить. Имя создателя, которое давно стерто из всех учебных пособий. Имя, которое неумолимо повлечет смерть на каждого живущего ныне, коль будет облачено в звуковой символ или даже мысленную форму.
 Фора глубоко вздохнул и нелепо сел прямо на выступающий камень, подтягивая травмированную ногу с механической надобностью, которая позже трансформировалась в привычку. Он продолжал смотреть и все новые и новые образы оживали в его голове. Человек улыбнулся. 
 В пространстве раздался устрашающий гудок, словно гигантский хищник изрыгнул свой неистовый гнев. Фора вздрогнул и обернулся. Это был сигнал окончания смены. Из шахт потянулась цепочка изнеможенных усталых и пыльных работников. Его коллеги, но не друзья, его знакомые и командиры – все неровными рядами волочили отработанные тела к бронированному автобусу, который через три с половиной часа, вернет их в стройные ячейки общества. Туда, где каждый из них смоет свое бремя, умоет лицо от пыли, порошка и глины. Вернется в свои семьи, отведает капсулы ужина, возможно займется любовью с кем-то, но никогда не сможет вымыть руки от последних капель страдающей земли.
 Фора встал, припрыгивая на поврежденной ноге и неспешно поплелся в сторону грозного фургона, оборачиваясь назад, желая запомнить то, что подарили его взору умирающие ледники.

2.

- Уважаемый виро Фора, - человек, сидевший за темно зеленым столом, бегло перебирая пальцами по прозрачному планшету обратился к собеседнику не глядя на него, – меня весьма беспокоит и удивляет ваше решение. – Мужчина с квадратным волевым подбородком нарочито тяжело вздохнул, оторвав взгляд от диаграмм и множественных данных, посмотрел холодными, изумрудными глазами на сидевшего перед ним человека, на что Фора невольно и довольно машинально улыбнулся, при этом не выказав ни малейшего дружелюбия, как и его консультант. – У вас повышено артериальное давление, - продолжал красивый и безэмоциональный человек. – Частота эго-волн превышает допустимые нормы. А мозговая активность и общая энцефалограмма, указывают на вашу, - мужчина запнулся, но продолжил, - психическую нестабильность. По крайней мере в данный момент. – консультант бегло растянул улыбку немедленно вернув губы в естественное положение.
- Не скрою, саммус виро Ингибъерг, я…Я сейчас волнуюсь. В последнее время. Часто испытываю колебания. – Форе было трудно говорить, он не мог скрыть потливость ладонь и учащенное сердцебиение, так как прошитое сердце давало полную картину его эмоционального состояния, он был уязвим. Особенно беззащитно чувствуешь себя перед  консультантами, система биоэнергетического здравоохранения видела тебя насквозь, и как бы ты не пытался контролировать свои эмоции, химические реакции в организме выдадут тебя с потрохами. Фора сделал глубокий вдох, смочил губы водой и продолжил, не обращая внимания на ледяной взор саммуса виро Ингибъерга. – Но уверяю вас. Мое решение осознанное. И мои волнения как раз связаны с тем, что я хотел бы сменить род деятельности. Я… У меня есть идеи, я знаю, как воплотить этот новый проект и при этом быть чрезвычайно полезным обществу.
- Художник? – протянул консультант сложив ладони лодочкой на массивном столе. – Но позвольте. – снисходительно улыбнулся мужчина, - 4-D принтеры прекрасно справляются с картинами. Не уверен, что вы смогли бы привнести что-то новое.
- Да, совершенно верно саммус виро Ингибъерг! Однако же, чертежи и схемы для принтеров разрабатывают люди. – живо возразил Фора, безуспешно пытаясь скрыть всплеск эндорфина. Консультант скосил глаза на планшет вскинув брови.
- Вы переходите в фазу ярости?
- О нет! Нет саммус виро! Нет конечно. Просто я считаю, что мне достаточно будет года. Дайте мне год и я оправдаю перераспределение. Уверяю вас. – Фора глубоко сглотнул вязкую слюну и откашлялся. Изумрудные глаза консультанта бесстрастно смотрели на него, ладони сомкнулись в крепкий кулак. 
- Вы же не собираетесь использовать масло? – холодно продолжал допрос тот, от которого сейчас зависела судьба взволнованного Форы. – Это было запрещено еще в III определении ЭЗ.
- Нет. Конечно же нет, саммус виро. Я буду использовать только принтеры. Моя задача, это разработка и написание схем. Только и всего. И честное слово, я не преступлю ни единого закона эмоциональной защиты. Единственное что – предложу человечеству новый взгляд и механизм созерцания моих работ. – Фора улыбнулся нервно, смирившись с тем, что у корней его волос сгущаются мелкие капли пота. Консультант внимательно и скептически уставился в планшет изучая все биоритмы тела, которое так отчаянно и настойчиво просило разрешения на перераспределение. После выносимо, но катастрофически долгого напряженного молчания мужчина с волевым подбородком и ледяными зрачками дал свое согласие.
- Хорошо, виро Фора Йохгюнсон. С 27 марта я включаю вас в программу перераспределения. У вас будет четко полтора года для новой деятельности. Финансовый баланс поступит на ваш счет 28 марта. Переезжать можете уже сегодня, адрес появится в вашем журнале через пару часов. 15 июня 22/17 мы встретимся с вами для рассмотрения дальнейших действий. Идите. – не успел Фора встать и поблагодарить представителя ЭЗ, как изящным движением кисти, консультант оградил от себя человека, воссоздав плотную темно синюю стену. Еще пошатываясь и хромая на левую ногу, Фора вышел из отделения, тревожно ожидая перемен. Однако на улице тихого города, обдуваемый ветрами, этот хромой человек испытывал облегчение нечто, напоминавшее радость, которая не была еще ярко выражена и распознана им, но в крови и в сложных лабиринтах мозга уже струились первые разряды полипептидных соединений, бравых химических попечителей радости и счастья.   

3

 Фора зашел в свою новую квартиру. Он сел на стул вытянув поврежденную ногу. Окинул отсутствующим взглядом пространство. Ничего нового для себя он не обнаружил. Разве что просторная отдельная комната для работы была весьма пригодна и укомплектована для  последующего творчества. Испытывая дискомфорт в коленном суставе, мужчина встал и вошел в мастерскую. Массивные полеуритановые полотна всевозможных размеров мерными рядами стояли в ожидании прислонившись к оливкового цвета стене. Внушительных размеров принтер, заботливо подключенный к системному блоку тихо жужжал, прибывая в спящем предвкушении творчества. Несколько мониторов смотрели на него прозрачными лицами, а светло серые жалюзи плотно скрывали нежелательный свет. Фора потер пересохшие губы. Он передвинул кресло, сел на край привычно вытягивая ногу вперед и привел в действие оборудование. Комнату наполнил приятный успокаивающий шум вентиляторов и ядер. Фора потер лоб мысленно представляя себе задачи, которые предстоит воплотить в реальность действий. Его умозаключения решились звонком. Он набрал дистанционный магазин, в котором заказал цветные карандаши, введя несколько раз перед окончанием заявки, свой номер допуска, убеждая систему в правомерности свей покупки. Наконец система подтвердила его статус и заказ был оформлен. Вместе с карандашами, человек заказал себе еще набор капсул для ужина и одну упаковку завтрака. Через 20 минут все его покупки были смоделированы и он вытащив из модулятора заказ, что находился в кухонной зоне, принялся с интересом разглядывать карандаши.
 Такие яркие, мягкие и столь цветные! Фора никогда не держал в руках столько карандашей. Он вспомнил, как очень давно в первом цикле формирования, в светлом, теплом и веселом учреждении эмоционального воспитания, детям выдавали набор карандашей. Фора улыбнулся и позволил себе предаться приятно растекающимся воспоминаниям. Однако он так же хорошо помнил, сколь скудны и ограничены были в то время краски и карандаши в частности. Это не был предмет искусствознания. О нет. Это был урок памяти истории. Только и всего. Но это было прекрасно и познавательно. И вот! Пройдя столь длинный временной путь, он, Фора Йохгюнсон, снова держал в руках этот манящий предмет прошлого. Фора улыбался и его сердце успокоилось, выровнялся пульс и на смену волнению и спутанного замешательства, восстановились спокойствие и тишина.  
 Почти сразу Фора ощутил голод. Ну конечно же! Он не принимал биологически активные элементы с самого утра. А уже было довольно темно. Не вечер, ночь правила городом и голод был естественной необходимостью. Мужчина подошел к трапезному столу. На чистую плоскость цвета шартрез, размером 0,5х0,5 метра он положил набор капсул. Бережно открыл контейнер и внимательно прочел предлагаемые варианты ужина. На некоторое время Фора задумался, после чего решительно вытащил капсулу под номером 11. Кьотсупа с тремя кусочками ругбрёйда, горячий сочный свид и нежный скид на десерт, показались человеку весьма заманчивым решением. Проглотив капсулу в желатиновой оболочке, мужчина на десять минут предался трансу. Содержащиеся в капсуле стимуляторы, позволили человеку насладиться сытным ужином, получив иллюзию, пережив вкусовую эйфорию трапезы. Фора четко ощущал знакомый ему вкус горячего, сытного мясного супа. Он отчетливо прочувствовал теплоту и мягкость ржаного хлеба. После чего аккуратно, при помощи вилки и ножа распотрошил теплую, сочную баранью голову, вымоченную в сурматуре, дойдя до самого лакомства – глаз. Затем, тщательно очистив последние кусочки мяса с челюсти барашка, он аккуратно отложил мнимые приборы в стороны, позволив себе неспешно выпить нежный, сладковатый йогурт, провожая истекавшие секунды псевдо ужина.
  Фора открыл глаза. Ощутив сытость в желудке, он с благодарностью проводил разливающееся по телу тепло. Эйфория прошла. Полезные вещества всосались в кровь и продолжили свое стремительное распределение по жизненно  важным ячейкам организма. Фора бодро встал, подтянув ногу отправился в мастерскую. 
 Вытащив самое маленькое полотно, будущий художник водрузил его на мольберт и сел ровно напротив девственно пустого полотна. Не твердой рукой он взял в руку карандаш. Обычный графитовый карандаш в неловкой руке, смотрелся довольно странно. Художник неуверенным жестом нанес на полотно небольшую точку. Аккуратно придал ей объем и отодвинулся чуть дальше от мольберта. Посидел немного и прикрыл глаза. Неведомо от куда, Фора возможно интуитивно знал, что нужно делать. Он расслабил зрение, предварительно отрегулировав нужное для работы освещение. Расфокусировал взгляд таким образом, чтобы смотреть не на точку, а сквозь нее. И так, совсем скоро, он увидел уже две, потом три и четыре точки, не смотря на то, что на холсте была изображена только одна, жирная простая почти круглая точка. Подобные упражнения, вспомнил Фора, совершал еще в детстве. Когда он хотел отдохнуть или расслабить зрение от постоянного чтения и программирования, маленький мальчик сам по себе создал такую игру зрения. И теперь, будучи изрядно взрослым, он удивился, как же быстро глаза вспомнили это легкое, но столь полезное упражнение. Соединить назад точку, было не просто. Это вызывает неприятную боль в глазных яблоках. Фора поморщился и круговыми движениями потер глаза. Мужчина улыбнулся и еще раз повторил упражнение с визуальным размножением единого. И снова упражнение прошло успешно. Тогда художник решил увеличить размер точки. Хромая он отошел от мольберта почти в самый конец комнаты. Не сразу, меняя фактический размер точки, ему удалось достичь желаемого результата. Фора улыбнулся и быстро внес необходимые данные: глубину, расстояние и диаметр. Когда с одной точкой было покончено, человек решил перейти к следующему этапу. Он снова взял полотно, только в этот раз оно было втрое больше предыдущего. Конечно, создатель заведомо знал, что именно предстоит сделать, однако он не спешил, так как все что он видел и знал, было лишь плодом его внутреннего непроверенного виденья. Впереди предстояли эксперименты и практика, которых он опасался, но без которых создание нового не возможно.
 Таким образом, через несколько часов на холсте пестрили десятки разноцветных точек, были внесены множественные данные и вырисовывалась приблизительная, еще весьма сырая, но приобретавшая форму схема, будущая картина, обращенная в революционно новую программу восприятия. Так по крайней мере представлял себе художник.
  К утру, полотно размером 1,5х2 было усеяно неровными, штрихообразными, овальными и разноцветными пятнами, которые на первый взгляд особенно при ближнем рассмотрении не имели ничего общего с конкретными, схематическими фигурами и образами. Обычное полотно пост абстракционизма, нервные штрихи и изломы, только и всего. Однако по виду истощенного ваятеля было видно, что мастер полностью доволен началом своей работой. 
Фора почувствовал неизбежную слабость. Нога подавала настойчивые болевые импульсы, глаза воспаленно красные тяжелело скользили по пространству. Он принял верное решение, дав своему организму законное право на сон. Порой, в перевозбужденном мозгу, возникают ферменты блокирующие сон и попытка отдыха может превратиться в мучительную борьбу беспокойства и бреда. Во избежание подобного, мужчина принял капсулу с бреннивином. Доза в 50 грамм тминового шнапса расслабила его тело и позволила организму безмятежно уснуть. 

Диалог № 278

- Привет друг! – мужчина со светлыми длинными волосами сел напротив Форы, его раскованные движения и энергичный голос являлись прямой противоположностью сдержанности Форы. – Давно не виделись. Слышал, ты недавно посещал Комитет?
- Да. Было такое. – Фора улыбнулся, помешивая соломинкой цвета дайкири, странную жидкость в стакане.
- Не надоело тебе ходить к ним? – у человека напротив, была широкая улыбка, больше походившая на дружеский оскал.
- Это типичная процедура. Ничего такого.
- Ой, да брось! – резко всплеснул руками собеседник. – Можно подумать без всей этой чепухи, человек не сможет прожить. Это же бред!
- Я не согласен, Йогансон. Это так же обычно, как сходить на тестирование жизненных показателей.
- Это не тоже самое. – возразил светловолосый.
- Ты всегда так. – покачал головой Фора опустив голову. – Почему тебе всегда все нужно оспаривать? Даже не имеет значения что именно. Просто, - Фора сделал пузу и добавил, - тебя всегда все не устраивает. И наверное это меня и удивляет в тебе.
- И привлекает! – весело выпалил Йогансон. – Ведь так? Подумай, нет. Просто представь! Если бы я не перечил тебе. О чем нам вообще разговаривать? – мужчина добродушно рассмеялся. В зале было не много людей, а бамбуковые стены, бережно скрывали посетителей от праздных взоров посторонних. 
- Не знаю. – улыбнулся в ответ Фора и поддержал друга тихим смешком. – Как ты? Где сейчас работаешь?
- Вот видишь, Фора! Кроме, как о работе и жилье, людям теперь не о чем говорить. – Йогансон широко расставил локти, разбросав их по столу словно неуклюжие крылья и подался чуть вперед. – Нам не нужно спрашивать как у человека здоровье, потому, что система здравоохранения следит за всеми и всегда! И если бы, что-то было не так, человек просто бы не сидел с нами и не болтал о пустяках. Мы не спрашиваем друг у друга с кем он сейчас живет, потому, что комитет заботиться о нравственной активности. Ежедневные списки круглосуточно размещены в приложении и доступны в онлайне. Мы не спрашиваем друга, как он себя чувствует, потому что Центр Эмоционального Здоровья всегда на страже! Любая апатия или грусть немедленно устраняются. Агрессия блокируется и человек попросту вне зоны доступа. – Йогансон презрительно рассмеялся. – То есть, брат, понимаешь…Если бы тебе сейчас было плохо, по настоящему, действительно паршиво, ты бы не сидел сейчас со мной…И это печально. Печально, что каждая встреча любого на этой планете, начинается с вопроса «где ты сейчас работаешь или где ты сейчас живешь?». Вот и весь разговор. А ну да! Если бы мы работали в одной корпорации, мы бы просто сотрясали пространство обсуждением фундаментальных процессов построения инновационных концепций и стратегий. – Йогансон снова рассмеялся и фыркнул. – Это глупо и печально до слез. – тишина затянулась, Фора лишь неуверенно качал головой, при этом не произнося ни слова. – Ладно. Забыли. Давай традиционно завяжем разговор. Итак. Я продолжаю работать скульптором. А ты?
- Я думаю поменять профессию. – с облегчением выдохнул Фора и выпрямился в кресле продолжая теребить стакан с жидкостью, словно это его штурвал управления. 
- Здорово. – как-то наиграно отвечал светловолосый мужчина. – И чем планируешь заняться?
- Я хочу быть художником. – стыдливо улыбнулся Фора.
- Художником? Вот и поворот! Это…это необычно. – Йогансон заерзал на стуле и искренне пожал руку друга. – Молодец! Правда. Если ты так решил, тебе стало быть есть о чем заявить миру?
- Мне так кажется. Точнее я уверен, что могу создать конкретное и новое.
- Я не знаю, в каком стиле ты собираешься работать, одно попрошу. Используй как можно больше цвета. Правда же! Не зацикливайся на  одном цвете. Внедряй смелые и яркие цвета!
- Хорошо. Думаю так оно и будет.
- Главное не используй зеленый.
- А что с ним не так? – Фора сделал несколько глотков.
- Что с ним не так? – яростно переспросил Йогансон. – Да с ним все не так! Мы живем в сплошном зеленом! Ты, что не замечаешь? Дома, интерьер все вокруг зеленое!!! Так и сойти с ума не долго!
- По мне так обычный, спокойный цвет.
- Спокойный. – снова фыркнул Йогансон. – Фора, ты не понимаешь? Наверное, не понимаешь. Это такой хитрый цвет. Вот все его оттенки, вся его палитра, которая красуется в каждом уголке мира. Это фальшь! Это ложь. Может нам и рассказывают, что данный цвет, выбран Союзом Соединенных Выживших Стран специально, благодаря неумолимой работы международных психологов. Что этот цвет и его оттенки, обозначают безграничную энергию, провоцируют рост и развитие, благотворно влияют на психику человека и все в таком духе. Но это не только рост и спокойствие. Это заискивание. Это извиняющийся жест перед Планетой. 
- Что ты имеешь в виду?
- После двухсот летнего краха, после того как рукой человека было уничтожено практически все живое на земле, они решили таким способом извиниться перед природой. Мол, нам очень жаль. Но теперь! Мы все исправим и будем вечно чтить память о тебе! О как мы были не правы. Прости-прости! Мы увековечим свои новые коробки твоим цветом и наши правнуки будут всегда памятовать ошибки праотцев своих! Перед безжизненным взором твоим воцарится цвет твоей погибшей мантии! – Йогансон театрально размахивал руками пламенно произнося свою не лишенную агрессии речь. -  Гадость какая… А еще, Фора…Этот цвет, дополнительный рычаг управления. Управление человеческого подсознания. Окружив нас со всех сторон умиротворенными цветами, они, усыпляют наше сознание. Вот и все! Вот и весь секрет власти и цвета… И вовсе он не спокойный. Он меня конкретно раздражает.
- Я не перестаю удивляться, как тебя еще не заблокировали. – добродушно рассмеялся Фора.
- Я сам в шоке. – прокашлявшись согласился Йогансон. – Будет мне. Давай о чем-то другом. О будущих твоих картинах поговорим, что ли? А то гляди, вызовут меня на Фильтрацию Эмоций и все, потеряешь ты друга, а тебе без него никуда. – друзья весело переглянулись и продолжили свой разговор в более спокойной тональности.

4

В среду, спустя неделю, как Фора начал свою новую деятельность он встретился со своей давней знакомой Мейро. Это была высокая, как и все вокруг стройная, но не худощавая женщина средних лет с выразительными, светло малахитовыми глазами. Они устроились в своем привычном заведении «Брюхо Кита».
 - Когда выставка, Фора? – дружелюбно спросила Мейро, играя со стаканом сока.
- Еще не знаю. Совсем рано назначать выставку. Мне предстоит много работать. – Фора мягко улыбнулся.
- Никогда бы не представила тебя художником. Это же надо! Но я рада. Правда. Очень хорошо. Пьем за тебя! – женщина подняла стакан и они повертели свои сосуды из стороны в стороны, после чего пригубив разные по наполнению напитки, опустили их на столик. 
- А как ты? Все еще репортер? – Фора быстро выделил в меню желаемый набор капсул и протянул стилизованный на морской манер планшет подруге. Она сделала несколько пометок и посмотрела на собеседника.
- Да. Репортер. – в голосе женщины, мужчина уловил странную, но явную тревогу.
- Что-то меняется? – осторожно поинтересовался Фора.
- Многое. – односложно ответила подруга и лживо задорно подмигнула. -  В мастерской спроси еще раз. А пока, расскажи мне о Хельге.
- Я больше не поддерживаю с ней отношения. – Фора проигнорировал безапелляционное заявление о посещении посторонним его мастерской, так как за многие годы привык к сумасбродности подруги.
- Ой – ой! Значит, скоро тебя вызовут в центральный комитет Управления Семьи. – Мейро рассмеялась.
- Да. Встреча назначена на понедельник. – пожал плечами мужчина.
- Может ты еще успеешь восстановить связь или соединиться с новой подругой? – весело подтрунивала над другом женщина, разглядывая вошедшую в зал пару. – Вот посмотри. Будешь как они. С сияющим трилистником на груди. Подающий надежды и славный человек. Тебя повысят в ранге и через пять, шесть лет ты получишь почетный статус саммус виро! – женщина помпезно подняла стакан в воздух. Фора вынуждено улыбнулся и подержал стакан в воздухе не став пить за то, к чему не был готов.
- Нет, Мейро. Я не могу. Тем более сейчас. Мне нужно работать и воплотить то, что в моей голове. Иначе. – мужчина вяло вздохнул. – Мне сложно поддерживать желание оставаться в строю. Ты понимаешь?
- Абсолютно! – немедля выпалила красивая женщина, вытаскивая соломинку из пустого стакана. – Я совершенно понимаю тебя. Ты же знаешь. Я не могу, а может не хочу обрести партнера для законного соединения. Думаешь, зачем я выбрала профессию репортер? – женщина ослепительно улыбнулась, скрывая в глубоких глазах профессионально завуалированную печаль. – Нам разрешено в течении трех лет ни с кем не соединяться. При этом, не посещая каждые полгода этот нудный комитет УС… Свободные отношения или их полное отсутствие – плевать! Я же репортер. – женщина снова улыбнулась. На их столах оказались контейнеры с капсулами. – Что ты заказал? Мне захотелось хардфискур. Сто лет не ела сушенную треску. А еще древнее, не пила темный имбирный эль. Ммм…Как тебе?
- Не плохо. – Фора искренне рассмеялся, вспоминая последнюю их встречу, когда подруга выпила тройную капсулу эля. – У меня немного по изысканнее будет. – мужчина слегка смутился. – Кайстур хвалюр с соусом и двойным бреннивином. Может, ты тоже хочешь кайстур? Взять тебе? Или может кейстур хакарль? Что насчет акульего мяса? Все что хочешь! – засуетился Фора, но женщина взяла его за руку.
- Нет, спасибо. Правда, я не хочу. Мне от китового мяса дурно. К акулам я по особенному отношусь. Так, что. Нет. Спасибо. Особенно китовое мясо…Понимаешь. Оно…Тяжелое для меня. 
- Уверена?
- Более чем. Но вот креветки мы с собой возьмем обязательно!!! – Мейро весело отправила капсулы в рот запив водой и оба собеседника погрузились в обоюдное молчание на некоторое время. Правда женщина в эйфории пробыла чуть больше Форы, возможно эль и правда, был для нее крепковат. 
- Отлично себя чувствую! – внезапно сказала Мейро, так неожиданно и громко, что испугала не только друга, но и обратила на себя внимание рядом сидящих посетителей. – Ну, что? Пошли! Я готова смотреть картины! – неуверенным, но стремительным движением, женщина поднялась изо стола. 
- Хорошо. – Фора замешкался и поднялся за ней.
- Креветки закажем по пути!
 Мейро с интересом обошла квартиру друга. Войдя в мастерскую, женщина витиевато присвистнула.
- Ого! Я думала у тебя квартира поменьше будет.
- Я попросил комитет расширить пространство. Когда предоставил первичные отчеты, они согласились.
- Итак… Показывай, мастер! – Мейро походкой лыжника скользила к накрытому полотну. – А это еще, что? – указывая на расчерченные на полу линии и темно зеленые круги в них, спросила женщина.
- Это зоны. Это точки с которых нужно смотреть на картину. Так надо. Сейчас ты поймешь. – Фора заметно волновался. Он суетливым, но осторожным движением подвел подругу к первому  кругу и оставил ее стоять там прямо напротив скрытой от глаз картины. – Стой пока здесь. Я сейчас объясню. – художник настроил освещение. – Моя первая выставка…Мой первый цикл картин, я хочу назвать «Кварта Изогелии». А уже вторую, если получится. Думаю, что должно получиться. Я бы назвал «Сияние Квинты»…- Фора умолк и тяжело дышал, глядя на молчаливый чехол, сквозь блондинистый волос подруги. 
- Ого…Но. Это музыкальные термины?
- Да. Но сейчас ты все поймешь. Я покажу. Только пожалуйста…Знаю, ты не любительница правил. Потерпи совсем чуть-чуть мои наставления. – на это замечание женщина нарочито серьезно кивнула. 
- Конечно, друг!!! Я все сделаю, как ты скажешь! Прости, - все еще заливаясь смехом и стыдливой краской, продолжала женщина, - Я и представить себе не могла, что так несносна!
- Это не так. Ты…Ты хорошая. Просто очень, - Фора улыбнулся, - свободолюбивая…Итак начнем. – Художник бережно обнял подругу за руки, стоя сзади, он не громко начал ввод в свое творчество. – Сейчас ты стоишь на первой фазе. Точка, с которой можно смотреть на картину. Однако, если ты не являешься ценителем абстрактной мазни, тебе это не понравится. – Мужчина властно сдернул чехол, за которым была спрятана его первая работа. – Перед тобой первая картина из сборника « Кварта Изогелии», ее название, пока рабочее …«Жизнь». Просто смотри... Если будет желание. Озвучь свои ощущения…- Фора отошел в сторону и спросил, - Итак, что ты видишь?
- Много пятен…Очень много цветных странных пятен, мазков, штрихов. Но больше просто пятна. – Мейро внимательно смотрела на полотно перед собой. У нее заболели глаза. – Нет, слишком много цветных пятен для меня. – она худыми, но широкими ладонями закрыла глаза.
- Согласен. Но…Это простое буйство цвета в его как бы хаотичном расположении? Так ведь?
- Слишком буйство. У меня начинает болеть голова. – призналась женщина отводя взгляд от картины.
- Хорошо, опусти глаза… Дай им отдохнуть, а пока обрати внимание на пол. Мы сейчас перейдем в зону два. Становись. – Фора медленно провел подругу и остановил ее на темно зеленом круге в приблизительно двух с половиной метрах и значительно правее от центра картины. – Отлично. Как ты? Все хорошо? – получив одобрительный кивок, Фора продолжил. – А теперь еще раз давай посмотрим на картину. – мягким жестом он пригласил своего первого зрителя вернуть внимание к полотну. Мейро еще раз поморгала, как бы струшивая глазное давление, посмотрела на полотно и пришла в ежеминутный восторг.
- Смотри! Смотри, Фора! Это же…Это…Плотник? – не сразу распознав профессию уточнила женщина припрыгивая от неожиданности увидеть в несуразных мазках весьма четкий и прорисованный образ мужчины со странным предметом в руках. Очертания мужчины были исполнены такими же яркими красками, но в них уже больше преобладали графическая техника и сиренево-коричневые тона.
- Почти. – улыбался художник внутри невероятно радуясь реакции наверное самого близкого ему человека. – Это столяр. Если ты видишь его в картине. 
- Конечно вижу! – почти огрызнулась высокая женщина.
- Это хорошо. – совершенно тихо признался художник. -  Он находится относительно нас,  в пол оборота, потому, что застигнут в момент работы. В его руках можно заметить фальцгебель – Фора заметил молчаливый вопрос. – Это такой столярный инструмент. Его еще рубанком называли, если я не ошибаюсь…Он зачищает…Впрочем не важно, это просто инструмент, а мужчина на полотне просто работает…Его работа – это работа по дереву. – художник обнял ненавязчиво женщину и как бы для уточнения или просто чтоб приласкать собственный слух, переспросил. - Значит ты его видишь. – легкий кивок. - Это хорошо…Идем дальше? Теперь мы переместимся в зону три. – мужчина хотел было провести женщину на следующий круг, но Мейро уже самостоятельно прошагала следуя указателям на полу, и как солдат встала в центр круга с номером «три».
- Ну, что смотреть можно? – горячо и нетерпеливо спросила она, и не дожидаясь медлительного ответа своего скромного друга, сама уставилась на картину, находясь все на том же расстоянии, но только уже с левой стороны от презентованной картины. – Да!!! Я вижу это! – закричала вновь восторженная подруга. – Это! Это! – Мейро закусила кончик пальца. – Арбалет! – выдала наконец, свои искренние предположения эмоциональная женщина.
- Совершенно верно. – Фора сиял изнутри. Он был переполнен чувствами, которые наверняка испытывает каждый, кто хоть раз представлял на обозрение собственное творчество, будь то рисунок, подделка, стихотворение, первые вычисления или самостоятельно испеченный пирог. – Это арбалет с натянутой, готовой к полету стрелой.
- Обалдеть…- выдохнула Мейро. – Но. Как это? Здесь…Все иначе! Цвет. Цвета преимущественно коричневые, желтые, бежевые, мягкие такие…А техника такая воздушная, больше напоминает…- Мейро забыла слово и снова закусила ноготь.
- Акварель. – подсказал Фора.
- Да! – словно пушечный выстрел прогремел в комнате ее возглас. – Акварель! Точно! Слушай, Фора. – Мейро повернулась и схватила друга за плечи, она была высокой дамой, но мужчина все же был выше нее и руки спустились на часто вздымаемую грудь. – Это гениально! Правда. Это…Да, я понимаю у нас полно имитаций, разных программ и эффектов, но…Ты придумал картину…Которая такая вот. Многослойная сама в себе. Я даже не знаю, как это объяснить. ..Я просто не ожидала. – женщина крепко обняла друга, а он нежно обнял ее.
- Это еще не все. – тихо прошептал Фора. – У нас еще четвертый круг остался. Будем смотреть?
- Конечно! – и Мейро помчалась на последнюю зону «четыре». Этот темно зеленый круг, как и первый, находился точно посередине относительно картины, однако расстояние составляло около четырех метров. Мейро смотрела в пол разминая ноги, словно готовилась к марафону. – Ну, что? Я смотрю?
- Смотри.
- Смотрю! – Женщина вскинула голову и замерла приоткрыв рот. Форе, конечно, понимал, что она как друг, просто преувеличивает свою реакцию, но в глубине души он гнал эти мысли, ибо знал, что техника исполнения, как и сама идея были на удивление отличными. 
- Это Эиа…Так древнейшие хетты изображали Древо жизни. – тихо объянил Фора.
- Да…Я что-то читала об этом очень давно…Хеттское виденье жизни…Эиа или ива в привычном для нас звучании, так кажется?
- Именно так. 
- Это удивительно…Сколько точности и нежности в этом дереве…Оно такое. Такое красивое. – Мейро почувствовала, как скатывается слеза и пристойно выругалась. – Этого нельзя!!! – прошипела она. – Ненавижу. Дай мне успокоительное! – резко скомандовала она.
- Зачем? – искренне удивился Фора, но подруга была резка, и он немедленно извлек из нагрудного кармана капсулы с трамозолом. – Зачем ты это пьешь?
- Надо так. – грубо ответила женщина, руки которой охватила мелкая дрожь.
- Ты больна?
-Нет. Дай мне шнапс. Быстро. – и этот приказ Фора выполнил мгновенно. Мейро выпила две капсулы бреннивина и откинулась на кресле, слабо расплескав руки по всему пространству. Фора озадаченно смотрел на подругу, но решил сразу не нападать с допросом, выждав с пятнадцать минут, пока пройдет иллюзия опьянения. Женщина открыла глаза.
- Прости. – вяло отозвалась она. – Мне жаль, прости.
- Все хорошо…Просто я не совсем понимаю твои действия. – признался мужчина сев рядом на стул вытянув травмированную ногу, которая на удивление самого ее обладателя не тревожила его с момента презентации картины. 
- Это…Это эмоции, которые могут вызывать некоторые явления. – пространно ответила Мейро. – И они неблагожелательны.
- Это как?    
Женщина протерла уже не трясущимися руками красивое, очерченное волевыми линиями лицо. – Это…Это когда ты, например, смотришь на рассвет. Да? Или на небо…Стоишь у края горы и видишь всю мощь и великолепие пространства. Эта красота и грандиозность природы врывается в твои тело и сознание так стремительно и властно, что может попросту сшибить всю твою эмоциональную стабильность. Понимаешь? И вот когда ты в близи всего монументального и обширного…Например в близи гор, лесов или просто стоишь у реки…Ты такой слабый, и при этом очень, очень мощно ощущаешь прилив эмоций. Ведь так?
- Да, пожалуй. – в полголоса согласился Фора прилежно силясь понять о чем пытается сказать его подруга.
- И когда тебя переполняет естественный восторг, - осторожно продолжала женщина, - ты невольно…Можешь подумать о током…О чем нельзя думать.
- Не понял.
- Ох. – Мейро очень громко выдохнула. – Смотри, Фора…Все наши прошитые сердца…Они ведь не просто так прошиты? Они помогают нам жить. По крайней мере так нам говорят в комитете…Таким образом все наши состояния, эмоции, чуть ли не мысли видны и фиксируются в центре эмоционального здравоохранения. Так?
- Да.
- Вот. Мы, полностью систематизированы. У нас отличное управление, мирное государство, удобное и качественное обслуживание жизнедеятельности. Это прекрасно! Но есть одно но. О котором все знают…Нам… нельзя …думать, испытывать и тем более произносить в слух определенное имя и определенное чувство … Ведь так?
- Да, конечно. А зачем тебе это? – Фора искренне не понимал ход мыслей своей давней подруги. 
- Милый друг. – печально улыбнулась Мейро и нежно взяла его за руку вглядываясь в холодные глаза фисташкового цвета. – Порой. У меня вспыхивают такие сильные чувства, которые я не могу контролировать. Эти всплески фиксируются в центре эмоционального здравоохранения, после чего мне приходится неделями проходить тесты и постоянно подтверждать свой статус пригодности, понимаешь. Это очень утомительно!
- Что именно у тебя вспыхивает?
- То о чем говорить и думать нельзя…Когда видишь, что-то прекрасное, когда полон восхищения и счастья! Невольно хочется закричать прямо таки орать на весь свет о том о чем нельзя даже думать. Благодарить неистово из самого сердца того, чье имя под запретом.…Но, подумай хорошенько, как жить, если когда ты счастлив, а благодарность выказать некому? А воздать свои чувства первопричине, фатально запрещено. Это как же так? – Фора отпрянул от женщины, словно его ущипнули. – Не бойся, Фора! Пожалуйста! Я…Я не причиню тебе вреда! Это просто слова! Прошу тебя! – Мейро схватила его за рукав, притянув ближе. – Успокойся. Я отлично знаю. Что если я это скажу вслух… или даже очень сильно подумаю – я умру. Моментально и безвозвратно! Я это знаю!... Поэтому не переживай!!! Пожалуйста.
- Это глупо! – возразил художник,  не встречаясь взглядом с малахитовыми глазами странной теперь для него женщины.
- Это естественно! – возразила женщина. – Но мы, больше не будем об этом. Я просто хотела тебе объяснить, что подобные эмоции я подавляю успокоительным и алкоголем…Именно так я научилась обходить систему…И да…Об этом знаешь только ты…А твоя работа. Вызвала во мне этот всплеск. По этому. Пиши, пожалуйста. Ибо это прекрасно!
- Не уверен. – Фора неуклюже встал издали, смотря на картину. – Это может быть опасно…О чем я думал?
- Нет! Это не опасно! Это полезно! Пожалуйста. Пиши дальше! – женщина встала и сняла с крючка свое пальто. – Я завтра улетаю на один остров. У меня там специальный репортаж. Меня не будет около полугода. Я вернусь, и очень хочу побывать на твоей выставке. Не прощаюсь. Пиши.– Мейро суетливо собралась уходить.
- Береги себя. Ты мне дорога. – крикнул вслед Фора жадно провожая взглядом родной и дорогой сердцу силуэт странной подруги.

5

 Все государственные учреждения в городе, как правило, отличались строгим исполнением, незамысловатой архитектурной постройкой, их было легко узнать по специфическому аспарагусовому цвету. В одно из подобных зданий зашел Фора, неспешно хромая на левую ногу. Это был комитет управления семьи. На пятом этаже, его уже ждала женщина выше понимания среднего возраста с ухоженной аккуратно возложенной по центру седой прядью в пепельных волосах. Консультант, как и прочие представители порядка, отличалась сдержанной учтивостью, с максимально подавленной эмоциональной кривой, которая если рассмотреть в приложении биоэнергетических волн, скорее всего, находилась в стадии прямой.
- Виро Фора Йохгюнсон, не скрою того, что совершенно не рада вас снова видеть у нас. – начала консультант, рассматривая сложные комбинации из цветных линий, столбцы и цифры на прозрачном мониторе перед собой. – Что на этот раз помешало вашему соединению с виро Хельгой Вигдисдоттир? Как я вижу, общие показатели свидетельствуют о вашем положительном слиянии. Генетически и физиологически ваш общий союз дал бы отличный результат. Однако эмоциональная нестабильность, а точнее затухание со стороны вашей системы, противоречат предварительному анализу. Что не так? – женщина с седой прядью говорила четко и равнодушно, не выказывая ни негодования, ни заботы. 
- Как вы верно выразились, я просто потерял интерес к данной личности. – Фора говорил тихо, но вполне уверено. Он не испытывал страха или неловкости перед зрелой женщиной, которая по сути была ему совершенно безразлична. – Наши отношения в согласии обоюдного расторжения прекратились больше месяца назад. Никоем образом, как мне кажется, я не обидел виро Хельгу. Она не предъявляла мне ни каких обвинений. Это очень добрая и справедливая женщина. Однако, я не вправе контролировать свои чувства. Посему не видя смысла с точки зрения энергетического и полового обмена, мы решили…- Фора осекся и перефразировал свою речь, - я решил остановить дальнейшие встречи, дабы не занимать время благородной женщины. Мы с ней не друзья, но и не враги. – зачем-то добавил мужчина. На последнюю реплику консультант вскинула бровь и вернула свой прозрачно зеленый взгляд на монитор.
- К мужчинам у вас нет интереса. – констатировала консультант читая в непонятных для Форы диаграммах таинственные данные. – Иными отклонениями вы не страдаете. Работа предстательной железы в норме. Содержание холестерина и сахара в норме. Это не может не радовать. Однако. – женщина с седой прядью слегка наклонилась к монитору увеличивая некий отрезок состоящий из бесчисленных формул. – На днях у вас наблюдалась активность гипоталамуса и аритмия, резкий сбой нейрогуморальной регуляции, повышенное состояние катехоламинов... Что вас так взволновало? Так как это скачок, не совсем похоже на конкретную эмоцию. Мне трудно определить происхождение данного сбоя. – женщина нахмурилась, но столь неуловимо, что едва данную мимику вправе полноценно назвать озабоченностью. – Вы испытали страх, восхищение, радость, стресс и волнение в одночасье. Что произошло?
- Я художник. – не сразу ответил Фора, пытаясь стабилизировать сердечный ритм. Он почему-то сразу подумал о Мейро и ему интуитивно захотелось ее защитить. 
- Я знаю, что вы художник. – голос консультанта был непостижимо холодным.
- Я…Испытал смешанные чувства после окончания своей первой работы…Полагаю такое бывает с…у людей.
- Неполное объяснение. Однако мы еще проверим ваши сведенья. А на данный момент, согласно прошения со стороны министерства искусства, а так же ссылаясь на клинические исследования и заключение био-энерго психолога, я даю вам разрешение на свободные отношения. В течении года, начиная с сегодняшнего  дня, вы имеете полное право вести совершенно свободный образ жизни. Увидимся ровно через год. Установочный документ появится в вашей базе в течении получаса. Всего доброго. – консультант хотела было отключить конференцию, однако добавила. – И все же, если случится встретить положительного партнера, буду в большем восхищении вас больше не видеть. – перед Форой снова возник непроницаемый темно синий барьер. Мужчина с трудом встал и похромал прочь из ненавистного ему учреждения. 

6

 Фора сидел на кованой скамье, рассматривая струи замысловатого фонтана. Мимо проходили люди с детьми и обычные горожане в неведомом ему направлении. Умеренный неровный шум воды приятно успокаивал и в то же время держал на стороже его сознание. Как не пытался художник угадать или отследить ритм воды, ему это не удавалось. Система подачи в фонтане периодически меняла поток, возможно в настройках были заложены сотни вариаций, но при этом, фонтан все равно был прекрасен в своей торжествующей стихии. Позднее его созерцание нарушила молодая особа, девушка с темными волосами туго затянутыми в толстую косу. Она села рядом с ним. Шорох пакетов заставил мужчину посмотреть на источник дополнительного шума. Девушка вытаскивала из продолговатых пакетов какие-то чертежи, наспех сделанные зарисовки. На ней были очки, которые фиксировали и фотографировали необходимые материалы. Фора сделал для себя немой вывод: должно быть женщина работает в архитектурном агентстве. После нескольких спешных движений молодая женщина отправила в корзину утилизации и пакеты и непонятные ему чертежи.
- Прошу прощения. Я наверное потревожила вас? – голос женщины был приятным, а еще она приветливо улыбалась, не снимая очков, которые гармонировали с ее деловым, но простодушным видом. Форе привиделось, как эта особа стоит где-то высоко в холодных горах, ожидая вымирающих овец.
- Все в порядке. Я просто смотрю на фонтан. – ответил Фора.
- Я Рагнхилдер! Рагнхилдер Амласидоттир. – приветливо протянув руку представилась молодая женщина. Фора прикоснулся к прохладной, мягкой и приятной коже. Рукопожатие было дольше принятого приличия и новая знакомая незнакомка первая отняла руку ни сколько не выдав смущения. 
- Будем знакомы. – улыбнулся Фора, продолжая неприлично рассматривать женщину, однако ее образ, почему-то казался ему столь интересным и притягательным, что он не мог отвести свой взор. – Это неучтиво. Однако можно задать вопрос?
- Конечно! – очки в черной благородной оправе настолько уверенно сидели на широком приятном лице Рагнхилдер, что ей не приходилось поправлять их и теребить, как это часто бывало в древние времена. 
- Ваша профессия? Кем вы работаете? Точнее, - Фора явно был взволнован, но не отступал. – У вас интересная фамилия. Вы из далека?
- О, загадочный виро! Совершенно вы правы. – девушка кокетливо намекнула на бестактность со стороны собеседника, который не озвучил своего имени, тем не менее живо и с достоинством в голосе ответила. – Да. Я из Дальвика, точнее из его окрестностей если так можно выразится. А вы наблюдательный незнакомец.
- Простите. Я совершенно потерян. Мое имя Фора. Фора Йохгюнсон. Давайте же полноценно будем знакомы. – художник снова протянул руку, на этот раз первым предложив тактильное знакомство. Девушка с радостью и без всяческих обид приняла жест и вновь пожатие затянулось. – Я могу предложить вам совместную прогулку или горячий шоколад? Настоящий. Без капсул. – Фора улыбнулся, а невероятно привлекательная знакомая ответила положительно на его несвойственное настойчивое предложение. 


Диалог № 293

 Фора и Йогансон сидели в городском парке. Расстелив покрывало на сочной недавно остриженной траве, они разместились на берегу небольшого ярко синего озера. Вода прибывала в состоянии абсолютной статики благодаря чему, весеннее небо невероятно четко до мельчайших деталей отображалось в озере. Йогансон подошел к воде, снял ботинки и сунул ногу в синюю гладь.
- Холодная! – воскликнул он.
- Конечно. Еще совсем рано. – отозвался Фора. - Не стоит продолжать. Можно заболеть.
- Не смертельно. – отшутился светловолосы и снова ткнул босой ногой в ледяную воду. Припрыгивая и возмущаясь мужчина хохотал, продолжая упорно привыкать к холоду.
- Зачем ты это делаешь? – не выдержал Фора и подошел к другу.
- Разве нужен смысл? Просто дурачусь. – Йогансон завалился на траву и принялся надевать носок на мокрые ступни, процесс затянулся. – Зараза! – мужчина швырнул непослушный и скомканный носок в сторону. Играя растопыренными пальцами ног, Йогансон подставил лицо солнцу. – Я знаю, что это всего лишь имитация. Но знаешь…До чего же хочется настоящей весны, а потом лето и просто плыть себе по реке и плыть. – человек мечтательно закрыл глаза представляя себе что-то, от чего по телу приятно растекается усталость. Руки дрогнули и Йогансон неуклюже свалился на траву. Протянул ладони к небу и потянулся к чему-то далекому. – Подай руку и я буду приставлен к тебе в твоем царстве. – Фора немедленно встал и протянул руку другу, тенью заслонив солнце. – Да я же фигурально, дурило. Подай мне лучше носок. Может он опомнился и займет теперь свое законное место. – и действительно, попытка увенчалась успехом, мужчина смог одолеть непослушный механизм обувания. Йогансон поднялся на ноги, отряхнул пальто и вложив руки в теплые шерстяные карманы подошел к Форе. Оба человека созерцали водное спокойствие озера.
-  Как же хорошо. Тихо так. Совершенство…Жаль только не настоящее. – протяжно вздохнул Йогансон. – В описаниях есть воспоминания времен, когда все буйство природы было естественным. Птицы и насекомые, всякие букашки и растения сами собой просыпались и наполняли наш мир. Так естественно и просто. И все окружающее воспринималось так обыденно и как бы это сказать…простым очевидным, незамеченным циклом…Земля давала человеку не только камни, песок и свет. Было все. Протяни руку и забирай себе что хочешь. Но теперь…Мы однажды забрали все. – тихим удавленным голосом произнес Йогансон.
- И при этом мы живы. – спокойно констатировал Фора. Друг повернулся и очень пристально посмотрел ему в глаза. – Ты чего?
- Знаешь? Порой твое спокойствие меня пугает.
- А в чем дело? Разве это плохо?
- Твое спокойствие напоминает мне безразличие. – презрительно отметил Йогансон.
- Это не безразличие, а простое смирение.
- Смирение? Как-то это безвольно звучит. Привкус отупения вызывает.
- Тебя многое раздражает. – добродушно ответил Фора ни чуть не обижаясь на откровенное презрение со стороны друга. – Знаешь, почему мы дружим так давно? Потому что мы и правда не похожи друг на друга. Очень сильно не похожи. В тебе, может быть есть качества, которые чужды мне, но они меня не печалят. Я принимаю тебя таким, какой ты есть и весьма дорожу нашими отношениями. А во мне много того, что больше всего тебя раздражает в людях, но об этом, ты не можешь сказать каждому прохожему. Поэтому через меня, ты выражаешь все свое недовольство и претензию, которая сидит в тебе, не опасаясь того, что я не пожелаю с тобой дальше общаться. Вот и все. У нас очень взаимовыгодный союз. – после продолжительной паузы, Йогансон рассмеялся, даже смутился немного, похлопал по плечу друга и согласился, хрипло посмеиваясь.
- Это точно, брат. Это точно…И что у тебя с твоей…не помню имени, прости.
- Это необычная девушка. Так мне кажется. – Фора стеснительно опустил подбородок. – Мне хорошо с ней. Комфортно. Весело и легко…Мы не так давно знакомы, однако думая о ней, я прихожу к выводу, что хочу быть с ней чаще и ближе…Хотелось, чтобы это было взаимно.
- Вот как? И как же это чувство обозвать? – хитро улыбнулся Йогансон.
- Привязанность и совместимость. – пожал плечами Фора, они присели на покрывало. – Симпатия.
- Вот еще одно странное явление. – злобно прошипел светловолосый. – Закон запрещает называть вещи своими именами.
- Давай не будем об этом. – строго и раздражительно одернул его Фора.
- Это еще почему?
- Зачем каждая наша встреча заканчивается какими-то непонятными манифестами, лозунгами и провокационными речами?
- Может потому, что в этом и есть смысл наших встреч?
- Я серьезно! Правда же! Я не припомню ни одного нашего разговора, который бы не сводился к твоему извечному, я бы сказал, какому-то болезненному недовольству всем и вся! 
- О! Да ты умеешь злиться? – ребячески подтрунивал друг над человеком с фисташковым цветом глаз.
- Почему ты постоянно чем-то недоволен? И к своей неудовлетворенности ты все время пытаешься приобщить меня? Мне это не нравится! Правда. Сколько можно?
- Я не приобщаю тебя к своим демаршам. Я всего лишь делюсь мыслями и эмоциями.
- Ага. Негативными как правило.
- Ты сам сказал в этом наш идеальный союз. – Йогансон пытался шутить.
- Я не называл его идеальным.
- Хорошо! Не идеальный… Такова дружба, друг. И да! Я согласен. – мужчина поднял руки жестом признавая поражение. – Сдаюсь. Ты прав. Я часто…часто затемняю некоторые вещи.
- Все вещи. – продолжал бубнить Фора.
- Хорошо. Я драматизирую и усложняю многие простые и очевидные для тебя и многих других людей вещи. Просто я такой. – Йогансон наиграно жалостно посмотрел на друга. – Постарайся принять меня таким. Ты же это можешь. – Фора не выдержал и толкнул назойливого друга. Оба мужчины выдержали уместную в данной ситуации паузу. – Итак, как я правильно понял…тебе нравится эта женщина?
- Да…И даже очень.
- Ты согласен с ней на союз?
- Еще не знаю. Возможно. Слишком рано о чем-то говорить. – Фора достал термокружку и протянул ее светловолосому, но тот отверг предложение. – Я бы хотел пригласить тебя на выставку. – неожиданно выпалил Фора. – На этой недели, открытие моей первой выставки. Ты придешь?
- Я постараюсь. Мои поздравления! – Йогансон пожал руку и потрепал по плечу друга. – Я правда рад за тебя.
- Спасибо…У меня вопрос.
- Задавай. Что-то связанное с сексом?
- Нет! – весело возмутился Фора. – Совсем нет.
- Тогда не уверен, что я тебе чем-то помогу.
- Глупец! У меня другой вопрос…Когда ты был картографом…
- Это было очень давно! – перебил его Йогансон.
- Не важно. Ты же помнишь все места, в которых побывал? Так ведь? Ты можешь подсказать мне, куда лучше пригласить…куда нам с Рагнхилдер поехать? Вдвоем. Понимаешь?
- Ага. – лукаво захрипел друг. – Да-а, я все понял! Хочешь один на один. Удивить ее? Вызвать всплеск полипептидных химических соединений? Один на один в красивом месте! Обнимашки и секс, как трогательно! Хорошо! Ответь мне, что ты знаешь о ней? В смысле, что ей больше нравится? Горы, леса, океан?
- Не знаю. – растерянно признался Фора.
- Плохо. – Йогансон задумался. – Я бы предложил тебе Новую Зеландию или на худой конец Германию…
- Но это так далеко.
- И я об этом же! Откуда она родом?
- Из Дальвика. Из его окресностей. 
- Значит тоже из Исландии? Отлично. Зачем рисковать? Поезжайте в Вестфирдир. Это и путешествие и родная земля.
- Отличная идея!
- Ты был там?
- Нет.
- Тем лучше. Вдвоем изучите нечто новое. – таинственно зашептал Йогансон кривляясь и жестикулируя, имитируя сказочного фавна. – А потом! В дремучих лесах, у обрыва над самим океаном, на границе бытия вы познаете сладость и жар ваших эмоциональных потоков. Биополя ваши сплетутся в единую нить и навечно повязаны будете!


7

 Перед официальным открытием выставки собственных картин, Фора решил устроить себе и Рагнхилдер небольшой отпуск. Получив одобрение со стороны комитета управления семьи, они решили посетить полуостров Вестфирдир. Поселившись в скромном, но уютном отеле в максимальной близости к фьорду. Они часами бродили по берегам Скютюль-фьорда, изучали с восхищением все великолепие скалистых берегов, то возвышаясь над ледяным величием гренландского моря, то спуская по крутым склонам прямо к статическим, но столь волнительным водам. Они были счастливы. Тихо и мирно, гармонично и крепко скованы стали их эмоциональные кривые, которые видел в своих видениях художник и которые, от избытка чувств, он собирался возложить на новые полотна, оживляя их красками сюрреалистического восприятия. 
- Как же хорошо. Как же красив наш мир. – принимая теплые объятия спутника, говорила Рагнхилдер, стоя на берегу. Ветра теребили их шапки и пальто, однако кожа привыкшая к потеплевшему, но все еще яростному климату, не изнывала от влажных пощечин и организму было вполне комфортно. – Повезло нам быть живыми. 
- И найти друг друга. – добавил Фора погружая свое лицо в ворот пальто женщины, которая стала ему неотъемлемо дорога сердцу и разуму. Смешанный морской воздух и аромат парфюмов желанной женщины, создавали незабываемый запах, который разжигал страсть, одновременно укладываясь в сознании, как в теплое одеяло, обещая оставаться в воспоминаниях навсегда. – Мне так хорошо с тобой. Позволь остаться вместе навсегда?
- Это похоже на официальное предложение союза. – Рагнхилдер небрежно рассмеялась, не удачно скрывая волнение и трепет.
- Совершенно верно. Я хочу союз с тобой. С тобой одной. И навсегда. – Фора не смел прервать затянувшееся молчание. Позднее он почувствовал дрожь под своими руками. Художник попробовал заглянуть женщине в лицо, подозревая, что его спутница плачет, но женские плечи сопротивлялись. А Рагнхилдер действительно плакала. – Зачем плакать? Не стоит. – наконец сказал Фора крепче обняв спутницу. – Это же счастье, я надеюсь. А слезы испортят кожу. – как и многие мужчины, Фора впадал в замешательство в присутствии слез и он пытался призвать женщину к ее естественному инстинкту сохранить красоту, и ему это удалось, Рагнхилдер сквозь дрожащие всхлипы нервно рассмеялась.
- Я не знаю как еще выразить свои чувства. – гнусаво выдавила слова Рагнхилдер, повернувшись к мужчине к которому испытывала непередаваемую палитру эмоций. Она обняла его прижавшись лицом к ворсяному пальто под которым тяжело вздымалась грудь дорогого ей человека. – Это так не справедливо! – Рагнхилдер вскинула покрасневшее лицо.
- Что именно? – не понял художник внимательно изучая женщину.
- Все! Все так чудовищно несправедливо.
- Что ты имеешь в виду? Я не совсем понимаю тебя, милая.
- Ну почему? Почему я не могу сказать тебе, что я чувствую? Почему не могу говорить и думать об этом каждый день? Зачем это так страшно? – Рагнхилдер уже не плакала, а возмущалась, романтика постепенно переходила в ярость.
- Постой, Хилдер, дорогая! Давай немного успокоимся.- Фора опрометчиво поцеловал женщину, потом обнял, затем снова поцеловал, словно этот таинственный, хаотичный алгоритм способен избавить женщину от эмоционального всплеска. Рагнхилдер отстранила его от себя и повернулась к ветру, вперив жесткий негодующий взгляд в море, такое же холодное и непобедимое как вся система жизни, в которой они жили. – Я ненавижу это все. Эти законы и правила. Ограничения и казнь. Это такая нелепица!
- О какой казни ты говоришь?
- Разве не мука жить в этом мире? Разве не является естественное чувство неестественной казнью за совершенно простые и честные слова? Это же просто слова! О небеса! Это же просто слова. – Рагнхилдер повернулась обратно к мужчине, чье лицо стало жестким и мрачным, однако непроизвольные сокращения мышц и вся его мимика, говорили только одно: страх и переживание, но не за себя, а за того на кого смотрели его фисташковые глаза. – Почему я должна умереть только лишь из-за того, что хочу сказать своему человеку то, что по-настоящему испытываю к нему?
- У нас есть много эпитетов и аллегорий для выражения своих чувств…
- Чушь все это, Фора! Чушь! – перебила его Рагнхилдер, - Это ненормально! И мне очень жаль, что ты не разделяешь со мной этого ощущения.
- Ты не знаешь, что я ощущаю! – грубо и удивительно для самое себя отрезал Фора, теперь они не стояли как пара влюбленных, нет, они больше походили на противников, готовые наброситься друг на друга по первому клику. – И вообще! Откуда у тебя такие мысли? С чего тебе пришло подобное в голову?
- Наверное, потому что мои эмоциональные показатели превышены? Выработка дофамина видимо увеличена до недопустимого порога! – яростно вскрикнула Рагнхилдер, - Норадреналин зашкаливает, ясно?
- Успокойся, пожалуйста. – Фора попытался прикоснуться к женщине, но это у него не получилось. – Хилдер…Милая, дорогая, нежная, самая нужная и единственная моя! Только моя Хилдер! Выслушай меня! – Фора осмелился применить силу и притянул бунтующую женщину. – Я…Очень ценю тебя и уважаю. Я…Хочу быть вместе все время…Но ты должна понять самое важное, - художник настойчиво, но бережно придвинул спутницу к себе еще ближе, ловко минуя препирания, которые еще слетали с губ женщины, такие слабые и бессильные, что срывались свистящими звуками уносимые мудрыми ветрами , -  очень, очень мало людей уцелело после катастрофы…Мы должны быть благодарны и счастливы тем обстоятельствам, которые обусловили нашу жизнь и пребывание на этой земле…Никогда не забывай, сколько стран, материков, островов отправилось в небытие…А мы живы…Наши предки, праотцы и праматери, наши главы объединенных  государств, всем им спасибо за то, что мы здесь и сейчас с тобой. И мы вместе. И мы живы. И мне кажется это самое главное. Разве нет? И то, что ты называешь казнью и мукой. Ничто иное, как самозащита человечества от человечества. Да согласись же ты, милая! – Фора для убедительности тряхнул женщину, которая закончила бормотать и как-то потерянно смотрела на него. И он не знал наверняка, понимает ли она его, слушает или просто молча глядит сквозь него, не желая усугублять конфликт, однако художник испытывая волнение и сильнейшее опасение за дорогого ему человека продолжил, -  Люди всю свою историю убивали друг друга, уничтожали и истребляли один другого только из-за этих двух слов…Которые связаны между собой неотступно и под флагами которых, свершалось все сотворенное злодеяние против мирного и светлого, что было на этой земле…И под этим же флагом, во имя того, кого называть запрещено, летели последние бомбы из всех участков земного шара. И с этими словами, во имя этих же чувств главы объединенных выживших стран, приняли единогласный декрет о перепрошивке сердец и установления их слежения на единую всеобщею систему контроля. – Фора нервно поцеловал женщину в пылающую щеку. – Мы проживем и без этих слов…Обещаю, родная. Предки наши жили и мы тем более переживем…Ведь главное поступки? Правда же? Внешнее проявление чувств. Остальное – разговоры.

8

 В изогнутом удивляющим своим невероятным строением вириданового цвета здании культуры проходила первая выставка начинающего художника Форы Йохгюнсона. Как и подобает подобному мероприятию, в залах собралось множество разношерстной публики. Так как это был первый день открытия, среди приглашенных преобладали представители власти из нескольких объединенных выживших стран, местные органы образования, культуры, био-энерго психологи, блюстители эмоционального порядка и конечно же представители непосредственно мира искусства. 
 Фора хромал из зала в зал, общаясь с людьми, которых едва знал и которых вряд ли вспомнит на следующий день. Его поврежденная нога не давала покоя. Боль не снимали даже обезболивающие препараты. Однако самое важное, что согревало его и держало в форме, так это присутствие близкой и родной женщины. Рагнхилдер была, конечно же рядом. Она помогала ему перемещаться в пространстве, находила деликатные и в тоже время весомые причины увести партнера из неприятного ему общества, сглаживала неоднозначные споры, игнорируя колкости и завистливые шуточки со стороны менее талантливых художников. 
 Во второй половине вечера, приехала Мейро. Фора был счастлив. Уединившись в малоизвестном кабинете, больше похожем на помещение для архивов, трое людей заперлись от посторонних глаз, жарко обмениваясь новостями.
- Я очень, очень рад, что тебе удалось приехать. – обнимая Мейро задыхался художник, переполняемый усталостью и радостью в одночасье.
- Я тоже очень рада, друг! – Мейро крепко обняла его еще раз, после чего обняла Рагнхилдер. – Какая же ты красивая! Я и за вас рада! Как же здорово все складывается! А давайте по одной? – высокая женщина вытащила три капсулы.
- Нет спасибо, я не буду. Достаточно. – мягко улыбнулась Рагнхилдер, отстранив широкую ладонь Мейро.
- Чего это? Ты, что ребенка ждешь? – воскликнула Мейро.
- Нет. Просто правда не хочу. Спасибо большое! – рассмеялась брюнетка. У нее была весьма необычная прическа, точнее множество тугих чернявых кос, искусно сплетенных между собой по спирали. Фора тоже отказался от симулятора спиртного, но подруга совершенно не обидевшись лихо приняла сразу две капсулы запив их соком. Оставшимся трезвенникам пришлось прождать не малых восемь минут пока высокая гостья внятно продолжила разговор.
- Как твоя поездка? Как прошел репортаж? – спросил наконец Фора, присаживаясь на дивный стул, видимо одна из неудавшихся моделей юного дарования мебельного дизайна. – Где ты вообще была? Куда летала?
- Ох, Фора. – всплеснула руками подруга все еще слегка шатаясь от полученной дозы бреннивина. – Я летала в Белушью Губу…
- Куда? – почти одновременно спросили Фора и Рагнхилдер.
- В Белушью Губу. – почти по слогам ответила Мейро, понимая что это название совершенно ни о чем не говорит практически ни кому с кем бы ей пришлось иметь разговор, за исключением историка, политика или географа. – Это бывший кусок России. Точнее то, что от нее осталось. Полагаю, вы изучали историю и географию нового мира? Посему должно быть знаете, что из выживших стран в состав объединения входит Архангельская область, некоторые ее составляющие, скажем так…Все, что уцелело после катастрофы. – репортер сделала пару глотков сока и продолжила. – Значит вот…Есть такой поселок, точнее он был поселком после преобразований, он превратился в отдельный островок. И называется он Белушья Губа. Звучит не плохо? Да? – Мейро поймала учтивые улыбки и заговорчески придвинулась к слушателям, которые повинуясь движению, так же преклонили свои головы ближе. – Это не просто остров или селение…Там…Там особенные люди…Такие особенные, как в бывшей Индонезии. А точнее на острове Вайгео!.. Ну вот кто мог представить, что из всего гигантского куска, уцелеет какой-то островок на востоке Индонезии и станет еще и хранилищем, я бы сказала пристанищем всего бывшего…- Мейро резко оборвала речь и заговорила значительно тише, – бывшего духовенства?
- Чего? – яростно и скептически подал голос Фора.
- Тихо. – прошипела Мейро. – Тихо, пожалуйста…Это знаешь…Тайное расследование. И информация…Тайная…Короче есть отдельные острова и малоизученные провинции где по сей день скрываются не просто люди, которые раньше были монахами, есть версии…- Мейро сделала очень длинную паузу и Рагнхилдер, нервно поторопила женщину нетерпеливым странным звуком не обозначающим в принципе никакого связанного слова. – Не прошитые люди. – торжественно, но тихо наконец произнесла репортер.
- Быть такого не может! Это чушь. – неодобрительно фыркнул художник.
- Да подожди ты! Фора! Не начинай. Послушай. – не менее резко огрызнулась Мейро махая своими красивыми тонкими руками. 
- Этого не может быть. По одной простой причине. Двести тридцать семь лет назад была произведена общая эвакуация и …
- Слушай, замолчи ты со своими познаниями! – повысила голос подруга. – Я что просто так все эти годы мотаюсь по странам? Слушай, а потом критикуй! – Мейро выпила сок дабы освежить горло. – В общем, это правда. Есть люди, которые в момент катастрофы, точнее на кануне всех этих плачевных событий еще за несколько лет до начала грядущего, каким-то невероятным образом вычислили точки, на которых останется жизнь. Мировые узлы, как они это называют. И стали перемещаться туда, задолго до общей паники…Таким образом, на земле сейчас есть три основные зоны, где духовники все еще существуют и правят свои обряды, сохраняют традиции и знания…Если взять Вайгео, например, там в основном монахи и просвещенные из бывших Лаоса, Индии, Китая, Гвинеи, Японии и самой Индонезии конечно же…Если говорить о Белушьей Губе, там в основном православные и мусульмане, есть представители  католического мира, а еще различные приполярные шаманы, наподобие эскимосов, якутов и прочих…И там, я вам замечу, тоже есть не прошитые сердца. Именно они! Они могут говорить о таких вещах…
- Которые грозят нам смертью. – тихо закончила Рагнхилдер.
- Именно!!! – победоносно воссияла Мейро. – Они говорят об этом свободно! И никто из них не умирает!
- А может быть и нам можно? – неуверенно предположила исландская брюнетка, так сжав пальцы, что костяшки ее нежных рук побелели.
- Я бы не стала рисковать. – честно призналась репортер.
- Умоляю вас! Да вы себя слышите? – Фора встал. Встал резко и скривил лицо от острой боли в ноге. Однако он был полон решимости прекратить этот бредовый разговор. – Заклинаю вас немедленно замолчать и выбросить эту чушь из голов!
- А где третий остров? – словно не слыша будущего спутника в союзе, жадно интересовалась Рагнхилдер, обращаясь к Мейро.
- Предположительно в районе Новой Зеландии.
- Там все еще в первые годы затопило. – смешок у Форы был не добрым, но его никто не слушал.
- Три Кингс Айлендс. Это группа островов. Монахи сказали, там есть их братья по духу из разных конфессий и стран. – Мейро замолчала и о чем-то задумалась.
- Ты полетишь туда? – спросила Рагнхилдер растирая ладони.
- Возможно…Я просто обязана. Потому что…- в дверь постучали и без приглашения зашли. 

Диалог № 311

- Жаль, ты так и не попал на мою выставку. – Фора был напряжен и по обыкновению теребил стакан с жидкостью.
- Я заходил в галерею. Видел твои работы. Это впечатляет.
- Впечатляет? Хорошо охарактеризовано. – ухмыльнулся Фора. – Наверное ты был слишком занят? Мы сочетались с Рагнхилдер еще две недели назад.
- Я помню. Прости. Я писал, что буду не в стране.
- Кавказ?
- Да. У меня там была подработка. – Йогансон чувствовал неловкость перед другом.
- Я даже никогда не видел твоих работ…Сколько ты уже скульптором работаешь? Пять, шесть лет? – Фора допил жидкость и заказал еще стакан.
- Почти семь лет. У меня частные заказы.
- Ясно. А меня недавно снова вызывали в комитет эмоциональной защиты. Не понимаю иногда, к чему это все. Вроде бы все нормально. И тем не менее все эти тесты. Как-то устал от них, что ли.
- Может ключевое слово «Вроде бы»? – весело подмигнул Йогансон.
- А тебя часто вызывают? – словно не замечая собеседника продолжал Фора. – Ты вообще никогда не рассказываешь о своих походах. Неужели система смирно принимает твой характер? 
- Слушай, что-то ты сегодня подозрительный какой-то. У тебя все в порядке? – встревожился светловолосый мужчина.
- Да. – бесцветно ответил Фора. – Прости. Дело не в тебе…Я почему-то переживаю за Рагнхилдер.
- Что с ней?
- Ее мысли. Да, конечно, я не знаю их…Но какая-то она другая стала.
- После сочетания все становятся другими. – вынуждено пошутил Йогансон.
- Нет. Это что-то другое…Она…Я вижу, что она привязана ко мне и у нас все отлично, но, - Фора сделал громкий глоток, опустошив содержимое стакана в один заход, после чего нервно выбросил малахитовую соломинку на стол. – Я чувствую, что она что-то скрывает…Какие-то определенные чувства. И мне это не нравится.
- Ты не можешь заставить человека говорить обо всем. Дай ей время. Неприкрытая откровенность возможна, наверное только со мной? Я что чувствую, то и выплескиваю на тебя.
- Это точно! – оба друга рассмеялись разряжая напряженную обстановку. 
- Если она о чем-то молчит, - продолжил Йогансон, - значит, тебе еще не пришло время услышать…Действительно, дай ей время. У вас только начался период совместной официальной жизни. Каждый переживает этап по-своему. Вам нужно привыкнуть. Может это просто шок?
- Может быть…Может быть…Я несколько раз, - после долгой паузы продолжил Фора, - замечал в ней такой взгляд…словно она вот-вот скажет что-то такое, о чем не стоит вообще говорить. Это не тайна, это не упрек, это что-то эмоциональное. Я смотрел ее график. Там действительно наблюдается странная эмоциональная активность…Я боюсь, что у нее могут появиться мысли и суждения как у тебя. – Йогансон немедленно отреагировал удивлением. – Без обид! Прошу. Я уважаю тебя! Однако…я бы не хотел, чтобы  Рагнхилдер испытывала нечто подобное. Мне кажется с этим очень сложно жить.
- С чего ты так решил? – в тоне друга, едва улавливались нотки обиды.
- Просто мне так кажется. – Фора развел руками и опустил глаза. – Такие люди как ты, я правда не встречал таких, - спешно улыбнулся Фора, - мне кажется им крайне сложно жить. Сложно принимать этот мир и себя в этом мире. Разве не так?
- Абсолютно не так. – протестовал Йогансон.
- Посмею оспорить. – Фора расправил плечи. – Я живу, не предъявляя жизни ни каких рекламаций. Не вынося приговор и не анализируя что было и как могло бы быть. Не отягощая себя императивом ни по отношению к государству, ни к закону, ни к себе самому в том числе. И мне от этого проще. Мне намного проще и легче жить. Даже не просто жить, а преимущественно наслаждаться моим пребыванием здесь…Но мне кажется, люди, которые находятся в постоянном выставлении регрессо, живут в непрекращающейся борьбе. Причем довольно бессмысленной борьбе. Ультиматумы, притязания, неудовлетворенность – все это похоже на игру в пинг-понг. Только шариком в итоге, становится сам человек. Его нервы и психика. Только и всего…- Фора тяжело вздохнул, а Йогансон мрачно смотрел на него. – Я не хочу такого для Рагнхилдер. Я просто хочу жить и быть с ней. Большего я не прошу.



9

 
   В комнате было темно, только слабый свет из прихожей воровато выглядывал из щели неприкрытой двери. Мужчина и женщина лежали в постели обняв друг друга. Фора дышал спокойно, его обычная мужская грудь мерно вздымалась, ноздри впускали и выпускали воздух, наполненный ароматом привычной и дорогой ему женщины. Черные женские волосы с блеском здоровья покоились на его плече и руках. Рагнхилдер лежала на его плече, обняв крепко за торс поверх одеяла. В отличие от партнера, ее состояние сложно было охарактеризовать, как умиротворенное.
- Что тревожит тебя, солнце мое? – тихо спросил художник. Рагнхилдер молчала. Глаза ее были открыты и прикованы в пустоту тихой спальни. – Я же чувствую…О чем думы твои? Расскажи. Мы не обязаны молчать, но можем поговорить обо всем. – Фора бережно поцеловал макушку женщины, к которой испытывал самые сильные чувства, которые возможно и должно испытать человеку в его суетливой и столь нагроможденной событиями жизни. Рагнхилдер приподнялась на локтях и внимательно посмотрела влажными мятными глазами на партнера. В темноте, сверкнула влага и на мгновение Форе показалось, что глаза женщины фосфорицируют, но этот эффект тут же исчез, ее взгляд скользнул вниз, густые ресницы прикрыли сияние. 
-   Мне нужно полететь в Белушью Губу. – уверено заявила Рагнхилдер. – Мне необходимо получить ответы. И да…- молодая женщина прикусила губу и продолжила. – Я получила статус археолога. Записалась в группу антропологов и теперь имею необходимый доступ к свободному перемещению в целях программы «изучение и спасение вымирающих видов». – Рагнхилдер умолкла, ожидая дальнейшей реакции партнера. Дыхание у Форы изменилось, потяжелело и стало прерывистым. Мужчина желал скрыть свои волнение и недовольство, но это у него выходило плохо.
- Хорошо…- медленно выговорил художник, продолжая бороться с эмоциями. – Однако я не запрещаю тебе этого, только лишь потому…- Фора умолк и громко сглотнул сухость во рту.
- Я поняла. – нежно отозвалась преданная и чуткая спутница. – Вот поэтому, я и хочу побывать там, чтобы выяснить максимально все, что могут знать другие…То, что я и ты не можем сказать друг другу элементарного вслух, в глаза и в сердце, меня убивает не меньше чем если бы я это произнесла однажды.
- Как же это глупо. – мучительно протянул Фора выпрямляясь, он облокотился на мягкие подушки. – Я повторюсь и буду прав. Это просто слова. И без них можно прожить. Если бы я не испытывал к тебе эмоционального уважения и близости, я бы никогда не отпустил тебя туда, а что еще важнее, мы бы не сложили с тобой союз. Никогда…Но я не хочу тебе запрещать. Лети моя Хилдер, туда, куда призывает тебя сознание и сердце. Но только непременно возвращайся…И еще, - Фора сжал ладони женщина в своих, - не бросай меня завтра. Я хочу, чтобы на «Сиянии Квинты» ты была со мной.
- Конечно! – живо отреагировала Рагнхилдер и припала к шеи партнера, крепко обхватив его обеими руками. – А знаешь…А может и ты не бросишь меня?
- Что ты имеешь в виду. Я не собираюсь тебя бросать. Никогда.
- Полетели со мной. Сразу после выставки. Пожалуйста. Со мной. Тебе это будет полезно.
- Не уверен. – Фора нервно задышал, в ноге словно хитрая смертоносная змея скользнула боль и он вздрогнул. Теплая рука Рагнхилдер легла на травмированное колено, утешая, усмиряя ворвавшуюся боль. 
- Ты подумай, а потом дашь ответ.




10

- Лишите человечество двух простых взаимопроистекающих друг из друга слов и посмотрите, каким будет это человечество. Бог есть любовь. Любовь есть проявление высшего начала, то есть Бога. Любовь это сильнейшее и самое важное, первоосновное проявление чистого естества Бога. – еще не совершенно старый монах с полуулыбкой на лице дружелюбно поглядывал на Рагнхилдер и смущенного неприветливого Фору. Старец был бодр духом, подвижен и внушал странное смешанное с отцовской теплотой и профессорским авторитетом чувство. – На протяжении всей истории, не раз правящие силы пытались искоренить духовенство во множестве стран. Задумайтесь почему? – старец улыбнулся и задорно провел кривым от остеохондроза пальцем по воздуху. – Китай, Советский Союз, Индия, Ирландия, Соединенные Выжившие Страны очень, очень много примеров того, когда Бога и нас, монахов, священников и богословов пытались уничтожить. Что равнозначно, вытеснению из человеческих сердец Бога. – старец сделал паузу и предложил гостям воды. Человек в оранжевых одеждах подал кувшин. В уютную теплую комнату вырезанную в скале вошел еще один человек в белых одеждах с черной с проседью бородой, черной повязкой на голове и присел рядом с говорившим. Они молча и учтиво кивнули друг другу после чего старец продолжил. – Мусульман вот например, несколько сотен лет ненавидели и всячески под псевдо провокациями, спланированными терактами изживали со свету. Нас православных расстреливали, сжигали и сажали в тюрьма.Громили наши храмы, кощунствовали над святыней и ссылали на самые отдаленные участки планеты рыть ямы, пытаясь сломить, уничтожить и превратить в животных, у которых нет ни души ни чувств, ни любви. – старец тяжело вздохнул. – И так можно сказать о многих представителей веры. Сколько было убито буддистов и даосистов, ламаистов и сикхов…И все только ради того, чтобы вычеркнуть из умов и сердец человеков одно простое, но столь важное чувство. Любовь. – старец улыбнулся так светло и мягко, что у Рагнхилдер заблестели глаза. – Милые мои братья и сестры…Без Бога жить невозможно. А следовательно и без любви…Вы наверное хотите знать зачем Объединенные Страны решились на столь странные меры? Это похвально…Однако, сердце наше скорбит о том, что сотворили сильные мужи мира сего…Да, несомненно, с беглой точки зрения, лишив человечества веры, правящие ныне, как бы решили навсегда вопрос войны. Духовной и межрасовой  войны. Но это не совсем так, друзья мои. – старец наклонился испить воды, голос его столь живой и бодрый стал хриплым, но он продолжил. – Расовые и богоборческие войны были всегда, но топливо для столь мощного оружия, во все времена контролировалось сильными мира сего. Кто-то скажет, что это естественная кривая истории, что войны и катастрофы это естественный рычаг балансировки населения планеты. Но, друзья мои. Это просто удобная версия и не более того. Война и злоба есть корень и фундамент каждого человека. Уж так заложено природой. Ибо познав добро и зло, обрел человек и тленность и порок. И вот одним из этих пороков, есть непримиримая борьба и неисправимая жажда крови…Дабы установить один порядок, должно свергнуть старый. Так произошло и в нынешнем веке. Перебрав всевозможные варианты управления людьми, правительства стран прибегло к самому кардинальному, однако отнюдь не новому. – старец печально обвел взглядом присутствующих. – Если вы помните из уроков истории, сканирование сетчатки не привело к желаемому результату. Отпечатки пальцев, встроенные чипы в руках, шеях привели только к тотальному обезглавливанию, расчленению и всяческим зверским увечьям людей. Детонаторы не срабатывали, поисковые системы выдавали неточное место расположение тел, сканирование допускало сбои и в общем вы сами знаете к какому хаосу привели эти столетние эксперименты… Тогда правящие мужи, руководствуясь неугасимыми амбициями и ненавистью друг к другу, объявили последнюю, на данный час войну. Под лживыми лозунгами, трусливо и вероломно прикрываясь именами Бога, были запущены бомбы…- стрик умолк. В комнате послышались приглушенные неведомые гостям до селе звуки, толи мычание, толи причитания. Имам и брахман совершали совместную молитву, тихо-тихо, монотонно и утешительно звучали их непонятные голоса. – Все мы бежали. Точнее отцы наши и прадеды, праотцы братья и сестры. С верою и молитвою бежали скрываясь от катастрофы…И объединились мы, и принялись хранить традиции наши с уважением и любовью к друг другу. Ибо следующий шаг со стороны властей, известный всем как «Зачистка эмоционально нежелательных элементов», а потом и последующая прошивка сердец, изначально поданная под личиной глобальной любви, в итоге окончательно лишила человечество и Бога и любви.
- Я приношу извинения, старейший, однако согласитесь же! Воин больше нет! – не выдержав слащавый монолог, Фора осмелился вмешаться.
- Вы правы, мой друг. Войны нет уже более двух сот лет. Как и нет свободы. – добродушно улыбнулся старец. – А Бог, так возлюбив детей своих, что дал им полную свободу. Ущемление же любви и свободы, я имею в виду свободы выбора действий, принятие решений, не говоря о противоестественной смерти, есть ничто иное, как игра в Бога. И мир ли это? Нет, мой друг. Это та же самая война, то же преступление против человечества, которой упиваются сильные мира сего на протяжении всей истории. Только подана она, как впрочем, и всегда под искаженной добродетелью. Тот мир, в котором мы живем сейчас не меньшее зло, чем сотни лет назад. Поверьте мне, мой друг.
- Я с вами не согласен. – сухо пробормотал Фора.
- Это ваше право. Я лишь говорю вам о том, что убивать за слова Любовь и Бог, в меньшей степени ненормально.
- Они говорят, что без любви и веры в Бога, человеком легче управлять. -  по комнате полился сочный низкий голос бородатого мужчины. – Но, если они так боятся любви, почему они не внесли в кодировку запрещенные и более страшные слова, такие как смерть, ненависть, война, зависть, убийство? Это не удачная и весьма хитрая система правления. Односторонняя я бы сказал. Но мы полностью понять ее не в силах. Да и не зачем нам печься по замыслам чужих. Наша задача сохранить веру, ради спасения сердец ныне живущих.
- Какой прок от вашего убежища? – ухмыльнулся Фора не обращая внимания на осуждающий взгляд своей спутницы жизни. – Мне кажется, чтобы жить не обязательно на каждом углу выкрикивать запрещенное имя или как оглашенный твердить о своих чувствах. Простите, но то, что я испытываю к своей женщине, мне не обязательно облекать в слова. Это просто сочетание звуков и не более того! Я же могу делами подтвердить свое отношение к ней!
- Все ты верно говоришь, друг мой. – отозвался старец. - Но суть не в возможности произносить или молчать. Мы не согласны с тем, что за такое простое и безобидное, важное и справедливое людей убивают. Как ты относишься к этому? Почему, человек, который просто желает возблагодарить Бога за прожитый день или помолиться Всевышнему о тяжбах своих не может сделать этого, ибо обречен на смерть?
- Я не думаю об этом вообще. Я просто живу и мирюсь с тем, что происходит с нами в данный момент. Я живу здесь и сейчас. Только и всего. Я родился и продолжаю быть. А почему и что с этой системой делать, не моего уровня задача. Я рад тому, что имею и собираюсь максимально долго быть с той, которую выбрал и получил. – Фора крепко сжал ладонь Рагнхилдер, которая выглядела странно. Ее мятного цвета глаза были полны слез, она дышала часто и молчала, периодически переводя взгляд со старца на партнера, осторожно рассматривая молчаливого худого бритого наголо человека в оранжевых одеждах, избегая напрямую смотреть на высокого бородатого мужчину в белом.
- Похвальное смирение. И это твой выбор. Нормальное и естественное желание жить. – густой голос имама снова заполнил комнату. – Не ты к нам пришел, но твоя женщина. Чего желает душа спутницы твоей? – бородатый мужчина обратился к Рагнхилдер, которая вздрогнула, не ожидая прямого обращения особенно со стороны пугающего ее мужчины. 
- Вы слышали о зарождающемся движении? – робко спросила женщина.
- Это печалит наши сердца не меньше чем отсутствие Бога в ваших жизнях. – слабым голосом вдруг отозвался человек в оранжевых одеждах. – Братья мои не верят в перерождения. Однако это не мешает нам быть едиными в молитвах наших. Есть общая печаль и забота для нас – души людей, что во тьме. Но, что будет с теми, кто во имя очередной революции падет жертвой суицида? – в шершавых пальцах монаха постукивали четки, он так же сидел на полу, выпрямив спину, а его босые ноги были хитро сплетены меж собой. Монах слабо улыбнулся и продолжил. – Нет ничего священного в самоубийстве, даже во имя свободы. Не мы призываем к смерти, но люди выбирают свой путь…Если они думают, что иного пути для спасения нет, мы будем молиться о душах их пока остаются в нас силы.
- Как это удобно! – яростно вклинился в разговор Фора. – Вы сидите, ничего не делаете, нашептываете запрещенные словечки путникам только и всего! Потом эти люди наслушавшись ваших проповедей идут такие воспаленные и давай умирать за вашего небесного! Но вы ни причем! Вы же всегда в стороне! Что вам дело до всемирного контроля? О нет, мы посидим в стороне, а когда люди перемрут в очередной раз, мы такие просвещенные и милые вылезем из своего укрытия и научим всех как нужно жить и куда потом мы все попадем. Вот же устроились! – Рагнхилдер возмущенно пыталась пристыдить партнера, но Фора не обращал внимания на ее замечания. – И так по видимому было всегда. Вы уж простите, но видимо не зря вас запретили. И да! Вот еще, что…Удобно вам вещать обо всем этом. Вы же все рождены каким-то удивительнейшим образом без прошивки! Ведь так? Чего вам бояться? Но вот возникает вопрос…Как же так долго, сотни лет, вам удавалось скрываться от эмоционального контроля? Хм…Странно, как-то, что никто не нашел вас и не сдал. Хотя вот! Прилетай не хочу! Говори, слушай, общайся с вами! И ничего! Живы, здоровы себе. Живете в пещерках. Да людей дурите, не прошитые шарлатаны!
- Фора! Остановись! – не выдержала Рагнхилдер и в сердцах крикнула на спутника. 
- Все хорошо. Не волнуйтесь. – умиротворенный и добродушный голос старца обращенный к Рагнхилдер, начал раздражать Фору еще сильнее и он добавил несколько неприличных колкостей в адрес представителей веры. – Это естественная реакция на духовников. Мы привыкли. Это нормально…Кто-то готов принять, кто-то опасается и посему принимает сторону отторжения. Ничего страшного. Однако отвечая все же на ваш вопрос, позвольте продолжить мысль моего брата. Да, мы слышали и конечно же знаем о том, что люди собираются на мятеж. Не справляясь с собственными эмоциями, не желая мириться и жить в сложившейся системе, люди со всех уголков уцелевшего расколотого мира, собираются на массовый протест…Мы не можем повлиять на сильных мира сего…Мы не можем запретить людям совершить то, что они уже решили сделать…В беседах, конечно же, мы призываем людей к терпению и пониманию…Однако, мы можем только догадываться какое сильное внутреннее волнение и борьбу переживаете вы…Так как да, мы рождены свободными. С не прошитыми сердцами нам проще говорить, да нет же! Нам позволено просто говорить о Любви и Боге…А вам милые, нет…Вот в этом и трагедия. – старец нахмурился  и печально прикрыл лицо длинными узловатыми пальцами.
-   Вы, молодой человек в чем-то правы, - обратился имам к Форе, который только перестал что-то бубнить – Наша жизнь вызывает подозрение. И приводит к законной мысли, а зачем и кто позволил нашим праотцам выжить? Не является ли наше выживание, очередным козырем, разменной монетой, показательным выступлением для правящих сил? Ведь подумайте, как только начнется волна самоубийств…- владелец густого голоса сделал не добрую паузу и уже менее звучным голосом продолжил, - После смертей…Обвинят во всем духовенство. Снова будет во всем повинен Бог и его слуги.
- Мученики, - подхватил его послание старец, - они были и будут во все времена. Это неизбежный процесс. И это печально…Без смерти, к сожалению, без самопожертвования не возможно ни одно изменение. Ни одна революция, ни одна смена власти, в какой бы то ни было отрасли, не может произойти без жертв и это сокрушает наши сердца.
- Ох как трогательно. – огрызнулся Фора.
- Приняли бы мы мученическую смерть? Да. Но если бы наши праотцы сразу раскрылись и начали сжигать себя на глазах прошитой публики, кто тогда сохранил бы знания и веру? – прозвучал монах в оранжевых одеждах. – Что тогда дала бы их смерть человечеству? Ничего. Только опустевший мир без Любви и Бога. Только и всего. И да, если раскодируют сердца и подарят людям свободу, мы будем теми, кто подаст им руку помощи. Кто позаботиться об их переполненных сердцах…
- Если человек пробыл долгое время без воды и пищи, разве можно ему вкушать безмерно питие? Нет. Это приведет только к гибели. Так и в том случае, если падут оковы со сдержанных сердец, нужны будут попечители, которые плавно введут людей в верные врата веры и любви. – подхватил имам. 
- И потом снова начнутся распри и мятеж! – взорвался Фора. - Каждый начнет тянуть одеяло правды на себя, уверяя, что он или тот другой прав и только его небесный верный проводник в вечную благодать! Не смешите. Это пока, вы дружные и такие спокойные. Дай только власть и преимущество, пойдет опять народ на народ и все по кругу! Давай убивать и ненавидеть! Как же все это глупо. – Фора встал не желая продолжать бессмысленный спор или разговор, он вообще перестал понимать зачем приехал сюда. Он протянул руку своей спутнице. – Нам пора ехать. Всего доброго! – через плечо бросил художник.
- Женщина репортер. – вдруг отозвался невозмутимый старец. – Ее сердце стремится к Богу…Берегите ее. А мы будем молиться о всех вас. В добрый путь.
- Да прибудет с вами Господь. – добавил имам.
- А вы не торопитесь говорить о любви. Будьте подле мужа своего и доверяйте ему. Он любит вас и меньше всего хочет потерять вас. – это послание от человека в оранжевых одеждах заставило Рагнхилдер расплакаться. Она безвольно поплелась за супругом.

Диалог № 327

- Ты помнишь наш давний разговор? Когда я выразил опасения насчет Рагнхилдер. – Фора и Йогансон стояли на мостовой. Перед ними расстилалось небо в золотисто розовом закате. Почти стемнело, но еще можно было распознать черты лица.
- Конечно помню. Мы тогда долгое время не могли встретиться. – Йогансон стоял в темно коричневой куртке с поднятым воротом. Его светлые волосы были затянуты в тугой хвост. Теплый широкий шарф, доставая до подбородка, защищал его шею от осенних ветров.
- Да, прости. Это я не мог. Всего столько случилось. И я еще работал над новыми картинами.
- Ничего страшного. Мы же друзья. – Йогансон погладил друга по спине. – Главное, что мы здесь и сейчас. Стоим себе и провожаем падающий день.
- Ты не скульптор. – заметил Фора согревая пальцы. – Тебе поэтом быть.
- Это опасное дело! – оба мужчины едва слышно, однако не весело рассмеялись.
- Насчет опасности. Я думаю нам всем скоро конец. – совершенно спокойно сообщил Фора.
- Откуда такая уверенность? – Йогансон был беспристрастен, он стоял ровно и прямо, расправив плечи, словно образцовый солдат минувших лет.
- Как никто другой ты это знаешь лучше меня. – Фора тоже не смотрел на собеседника, они оба смотрели вперед, в индивидуальную даль, как какие-то старые мудрые псы.
- Мне честь твои слова. А я думал, ты считаешь меня самодуром.
- Именно поэтому, я более всех уверен в тебе. Самодурство никогда не спасало мир. Эта человеческая особенность, только приводила одну эпоху за другой к ее неумолимому концу.
- Если бы не конец не было бы начала. Никакой другой эпохи, никаких открытий и достижений. Что хорошего жить в константе, в пассивной статике, в продолжительном мраке, в глобальной лжи измененного состояния? Это неестественно. Чтобы основать новое, под лозунгом «лучшее», непременно нужно свергнуть старое присвоив ему печать «худшее». 
- А как понять, что оно уже устарело и его пора уничтожить?
- А здесь и понимать не нужно. Оно просто само собою устаревает. Аннигиляция происходит при помощи человечества, но без его рекомендации. Ты улавливаешь, что я хочу сказать?
- Наверное, да. – Фора спрятал руки обратно в карманы.
- И все же, как там насчет конца света?
- Я не говорил о конце света. – Фора улыбнулся и в мягком усилении темноты его зубы как-то неестественно белели в полумраке. – Я хотел сообщить о том, что люди скоро погибнут. В очередной раз причинят себе новую фатальную для большинства революцию.
- А перемены, хочу заметить мой друг, без жертв невозможны. – Йогансон так же повернулся к другу опираясь локтем о перила моста.
- Я знаю. Но это же грустно.
- Грустно. – оба немного помолчали, но светловолосый продолжил разговор. – Ты, пришел проститься?
- Мне кажется, я тебя больше не увижу. – Фора опустил глаза.
- А я не увижу тебя. – Йогансон отошел в сторону скрывая грусть и попробовал бесцельно пройтись вдоль мостовой. 
- Ты, что-то тихий сегодня. Ведать точно конец приближается? – Фора нервно ухмыльнулся. 
- Впервые сказать мне нечего. Ни возразить, ни опровергнуть. Даже послать некого и не куда. А как там Рагнхилдер? Как она?
- С ней все хорошо. – сдержано ответил Фора машинально преследуя друга в его антитраекториальной  неспешной ходьбе.
- Как ее мысли? Она перестала настораживать тебя? 
- Да, все отлично…Мы живем с ней хорошо. Она в порядке.
- Тогда почему ты прощаешься? – Йогансон остановился, испод густых бровей искоса глянул на друга.
- Ты мне скажи. – Фора странно улыбнулся. Йогансон ничего не ответил. – Я хочу сказать тебе спасибо, - мужчина протянул светловолосому руку, предварительно сняв теплые перчатки. Не сразу, Йогансон протянул свою.
- Меня за, что благодарить? Я всего лишь самодур. – поддельно усмехнулся скульптор.
- Ты был хорошим другом. Я бы сказал береги себя…Но не стану. Ты иди в бой, как всегда этого хотел, а я останусь жить…

 В кабинете оливкового цвета было тихо. Двое человек склонились над телом Форы, который в полулежащей позе находился в кресле. Он был в бессознательном состоянии. Представители Системы Эмоциональной Безопасности сверили показания графиков и попросили некоторых сотрудников выйти.
- Это уже двести сорок четвертый элемент, который деактивировал своего друга. – произнесла женщина с седыми витиевато уложенными волосами.
- Да. И это странно. Как они могут знать, что это лишь симулятор друга? Это невозможно. Это всего лишь проекция их собственной двойственности. – озадачено поддержал размышления высокий мужчина.
- Неважно как. Это происходит. И Системе это не понравится. Дело из единичного случая превращается в массовую деактивацию. Нам нужно усилить контроль. – холодно внедрился третий мужчина с седой бородкой.
- Программа не выяснила, является ли Рагнхилдер угрозой. 
- Однозначно сейчас каждый элемент, является потенциально опасным. – ответил третий.
- Мы можем отправить ее на повторное тестирование. – предложил высокий мужчина.
- Это вызовет подозрения. – не согласилась женщина.
- А бездействие грозит Системе. – парировал высокий.
- Если элемент деактивировал свое эго бессознательного, мы не можем вторично проводить тестирование. – сочным голосом оборвал спор третий мужчина. Протерев мясистыми пальцами усталые глаза, он добавил, тоном неподлежащим обсуждению. - Усилить наблюдение и повысить уровень барбитурата во все капсулы. Готовьтесь саммус виро. Как и предполагалось…Грядут перемены.  


11

 Фора сидел за монитором и со слезами в фисташковых глазах смотрел новости. Санкционированный взлом системы со стороны хакеров позволил  вещать на каждом канале массовые протесты и тысячные обращения людей со всего уцелевшего мира. Один за одним перед сотнями камер, люди различных возрастов и полов кончали жизнь самоубийством. Кто-то признавался в любви, кто-то восхвалял Бога, кто-то обращался к детям, кто-то к женам и братьям. Были даже любители слабо уцелевшей флоры и фауны. Люди обнимали животных и умирали. Прижимали цветы, падали в разноцветных полях, кружили вокруг деревьев и умирали. Фора смотрел на все это и не мог оторвать взгляд. Ему все происходящее казалось каким-то ненастоящим, сплошным дурдомом, непонятной, глупой вспышкой самодурства. Сотни, тысячи людей по собственной воли уходили из жизни. С динамиков только и доносились слова Любовь и Бог. И Бывший художник ни как не мог и не хотел понять этих странных людей. Он листал каналы, переключал станции, но повсюду были эти люди, мученики, смертники, одуревшие идиоты.
И вот, на экране, Фора увидел знакомое лицо, он невольно подался вперед, внимательно разглядывая появившуюся в эфире женщину. И действительно. Это была Мейро. Его дорогая, прекрасная подруга Мейро. 
- Я благодарна за этот мир. За то, что я живу. Я восхищаюсь миром, который сотворен. Он прекрасен и полон чудес. Я облетела все уцелевшие континенты и острова. И понимаю, что такое великолепие мог сотворить только один, единый вечный и неделимый! Я хочу сказать спасибо, а мне запрещено раскрыть свое сердце. Тогда прошу о снисхождении ко мне и пусть душа моя упокоится с миром в обители твоей. Пастырь мой, я ни в чем не буду нуждаться. Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим, подкрепляет душу мою, направляет меня на стези правды ради имени Своего. Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной. Твой жезл и Твой посох - они успокаивают меня. Ты приготовил предо мною трапезу в виду врагов моих, умастил елеем голову мою, чаша моя преисполнена. Так, благость и милость Твоя да сопровождают меня во все дни жизни моей, и я пребуду в доме Твоем многие дни… Мой единственный отец и добродетель это Господь. – тело высокой стройной женщины рухнуло замертво. В эфире уже показался другой мужчина, но перед глазами Форы, все еще застыл кадр падающей в небытие подруги. Бывший художник зажал голову руками и яростно зарычал в пространство не в силах остановить это массовое безумие, в котором участвовала его единственный верный друг. Которая, теперь навсегда ушла в мир неведомый и мало интересовавший его. Ее просто нет, повторял Фора, просто нет… 

 Открылась дверь и Фора вздрогнул, выключил быстро монитор. В проеме стояла какая-то растрепанная, совершенно растерянная Рагнхилдер. Она стояла так прямо перед ним, глаза ее были красны от слез, черные густые волосы не уложены и наспех собраны в  пучок. Локоны сильных непослушных волос торчали в разные стороны и прилипали к мокрому лицу. Фора подбежал к спутнице и взял ее за худые руки, пытаясь привести в чувства.
- Не стоит. Не надо, дорогая. Прошу. Не смотри на это. Они глупцы. У нас все хорошо. Все хорошо, родная. – судорожно сипел он, то обнимая, то поглаживая женщину, сухие губы которой что-то бессвязно и беззвучно пытались шептать. – Умоляю не надо. Не делай этого. Ты нужна мне. Это все такие глупости. Прошу тебя. Мы же можем. Можем без всего этого. Ведь правда же? Мы проживем вместе долго-долго. Пожалуйста. Не делай этого. Останься со мной. Пожалуйста, не надо…
- Я тебя люблю. – слабо вырвалось из ее груди и Рагнхилдер тот час же впала в необратимое беспамятство.  
- И я тебя. И я тебя. И я тебя. Всегда, всегда…И я тебя. – повторял Фора укладывая на колени безвольное бездыханное, очень быстро остывающее тело женщины. Он плакал и плакал как-то по-своему. Слезы просто катились, а он дышал и не дышал, продолжая монотонно повторять «и я тебя»…

12

 На берегу обдуваемые ветрами сидели старики. Их лица были красны и поддернуты не только седой щетиной, но и явными, глубокими морщинами, которые лучше любого удостоверения кричали о возрасте их владельцев. Они сурово и безучастно смотрели в даль, каждый прибывая в собственных мыслях, а быть может, некоторые из них находились вообще вне всякого мыслительного процесса.
- Хорошо.
- Красиво. – скрипучие голоса стариков звучали как карканье голодных птиц.
- А у нас завтра с Дагюр годовщина. – нараспев заявил один из стариков, у него было очень широкое лицо с седой жесткой бородой.
- Отлично. Что делать будете? – спросил кто-то с лева.
- А черт его знает. Пригласим друзей, кто там еще живой. Посидим. Помолчим. Да и все наверное.
- А чего молчать? Ведь говорить то не запрещено? – каркнул совершенно ссохшийся старик по правую руку от широколицего
- Ну, знаешь ли. – протянул ответчик. – Многих наших нет. И вместо того, чтобы из года в год вспоминать весь этот ужас. Лучше помолчать. И помянуть всех кто не с нами.
- А я завтра на воскресную пойду. – как-то не впопад заявил еще кто-то из стариков.
- На кой оно тебе сдалось? Молиться, что ли будешь? – ехидно проскрипел старик в теплом  бомбере
- А то и буду! А тебе то, что? В Бога не верил без Бога и помрешь! – оскалился верующий.
- Ой, страшно мне стало. Сил нет. Спаси и сохрани, чтоб в восемьдесят семь не помереть мне, ведь молодой же совсем еще!- продолжал огрызаться стрик в шапке.
- А я снова влюбился. – сладко протянул кто-то с лева игнорируя лающую перебранку между воскресником и неверующим. – Кто бы мог подумать? Бринджа еще во времена освобождения померла, а я все один и один. – старик протер пятнистой рукой глаза, - И вот тебе! Уннер, - мягко протянул имя старик и зажмурился, довольный как кот. – Славная Уннер. Влюбился я в нее, как мальчишка!
- А ты чего молчишь, Фора? – обратился широколицый к старику с длинными волосами собранными в тугую косу. – Мы хоть раз услышим тебя? Или все в молчанку играть будешь? Сорок восемь лет, как ни как прошло. Ну хоть звук издать можешь? – почти сурово спрашивал тот.
- Оставь его. – отозвался сухой старичок. – Пусть себе человек молчит. Ведь как мы в тридцать первом говорили: «меньше говоришь – дольше проживешь?» хе-хе. – старичье неприятно рассмеялось и притихло. 
Фора сидел в шезлонге и молча смотрел на ледяное статичное море. Именно то самое гренландское и ветряное, на которое когда-то, влюбленные и счастливые смотрели они, вдвоем с Рагнхилдер, очень, очень давно… 

 
15.01.2018 


--------------------------------------------------------------------------
Другие книги скачивайте бесплатно в текстовом и mp3 формате на http://prochtu.ru
--------------------------------------------------------------------------