Игорь Владимирович Ваганов - Трезвак - Игорь Владимирович Ваганов
Скачано с сайта prochtu.ru
Роман в увлекательной форме рассказывает читателям о буднях районного медицинского вытрезвителя.
ИГОРЬ ВАГАНОВ
ТРЕЗВАК
Роман
ГЛАВА 1. НАЧАЛО КАРЬЕРЫ
Это случилось более десяти лет назад, когда я из сельской больницы перевелся в Жердянскую ЦРБ на должность участкового терапевта. До этого я после окончания лечебного факультета Ярославского медицинского института поддался на уговоры чиновников облздравотдела, уехал на село, в забытую Богом и людьми участковую больницу, где проходил и заочную интернатуру, и положенные по закону три года «отработки». И вот, после четырех лет «земской» медицины мне удалось перебраться в Жердянск, небольшой по численности населения поселок городского типа, одновременно являвшимся районный центр. Единственная ценность Жердянска заключалась в его расположении на железной дороге.
Жена устроилась на работу в аптеку (она по профессии – фармацевт), для дочери удалось получить место в детском саду. На первое время предоставили нам комнату в «малосемейке» и поставили в очередь на квартиру. Короче, жизнь помаленьку налаживалась.
А я лично словно на другой планете оказался. Не надо вздрагивать по ночам от шума случайного автомобиля: «Может, зовут к больному?» Исчезли вечные проблемы с бензином для санитарной машины, разбирательства с пьяными истопниками и хитроватым завхозом. Остался в прошлом бесконечный поток приказов, инструкций и прочих ненужных бумаг, которыми мне приходилось заниматься, как главврачу участковой больницы. Теперь я – только врач, у меня есть свой участок, строгие часы работы, а прочее – забота администрации.
Одно плохо – денег не хватало. Получал я в поликлинике всего 135 рублей «грязными», а совместительства пока не давали – не было свободных ставок. Чего-чего, а нытиком я не был, милостей никогда не ждал, надеялся лишь на самого себя. Работать неопределенное время на одну ставку я не собирался и, немного осмотревшись, начал энергично искать возможный приработок. Тут-то и подвернулась мне шабашка в медицинском вытрезвителе: ушел на пенсию один из фельдшеров и на освободившееся место приняли меня. Так я стал работником антиалкогольного фронта.
Незабываемое первое дежурство. Инструктаж. Знакомство с документацией.
Медвытрезвитель помещался в одном здании с районным отделом милиции. Правда, имелся отдельный вход. Страшная теснота: три комнаты для клиентов, кабинет начальника и приемная – небольшое помещение размером три на четыре метра. Обстановка в приемной скудная, точнее – нищенская: деревянная кушетка, сейф с документами, сейф с медикаментами, несколько стульев и два стола – для медработника и дежурного офицера.
Сегодня на смене лейтенант Рыбалко – высокий плечистый блондин примерно одного со мною возраста. Аккуратист, коммунист, карьерист (забегая вперед, замечу, что лейтенант здесь долго не задержится – пойдет на повышение). За помещенными в палаты (слово «камера» тут не употребляется – вытрезвитель считается медицинским учреждением) пьяницами присматривает старшина Володя – средних лет двухметровый флегматичный верзила. И наша «группа захвата» – два сержанта и водитель, которые на старом автофургоне собирают по райцентру упившихся граждан.
Первыми посетителями оказались два работника пилорамы. Прихватили их в парке, на травке, за распитием очередной поллитровки водки. Моя задача – определить степень опьянения, исключить болезни и травмы, препятствующие помещению в медвытрезвитель.
Немного волнуясь, я приступил к осмотру.
Один из них, небольшого роста, от выпитого зелья шарахался из стороны в сторону. Травм не наблюдалось.
- Средняя степень опьянения. Оформляйте, - сказал я дежурному офицеру.
Пообещав при случае распилить меня на тонкие фанерки, клиент пошел отдыхать.
Второй был здоровяком – из таких, кто ведро водки выпивает и ни в одном глазу. И хотя пил он со своим собутыльником на равных, но выглядел не в пример трезвее. Он без труда выполнил все предложенные мной тесты. Легкое опьянение. В медвытрезвитель он не подходит, о чем я и сообщил Рыбалко.
Тот недовольно поморщился.
- Легкое опьянение, - повторил я, решив с самого начала настоять на своем, чтобы не превратиться в мальчика на побегушках.
Работа закипела. Заведение постепенно наполнялось разношерстными поклонниками Бахуса. В пустынных недавно палатах зазвучали брань, пьяные выкрики и сочный храп…
Вечером из дежурной части привели хулигана – затеял драку на улице. Это был восемнадцатилетний молодчик с длинными грязными волосами и грубыми манерами. Пьян изрядно. Агрессивен. К вытрезвлению годится.
Юнец заупрямился.
- Не буду раздеваться… Пошли все…
Старшина печально вздохнул, подошел поближе… И, подцепив своими ручищами одежонку юнца, разом стащил все – и пиджак, и рубаху – через голову. Только пуговицы отлетали в разные стороны. (Это у Володи называлось – «вывернуть душу наизнанку».) Затем подобным маневром он стащил брюки с ботинками. Ошарашенный такими изысканными манерами хулиган послушно ушел на указанное место.
А потом наступило затишье, и несколько часов мы провели в приятном безделье.
Ближе к полуночи решили разгрузиться. По инструкции на вытрезвление клиента полагается не менее трех часов, и тех пьяниц, кто успел за это время обрести благопристойный вид, мы отпустили домой. Остались самые упившиеся. И когда я поглядывал на часы, рассчитывая вскоре часок-другой подремать, позвонили из гостиницы – буянит пьяный постоялец. Рыбалко послал машину.
Привезли пузатого лысого мужчину в дорогом костюме, при галстуке. Какой-то чиновник из областного центра. С пьяной заносчивостью он еще с порога объявил, чтобы все мы готовились к увольнению.
Я молча осмотрел доставленного: движения неуверенные, походка шаткая, раскрасневшееся недовольное лицо с блестящими «маслеными» глазами. Средняя степень опьянения бесспорная.
- Раздевайтесь.
- Вам это… так не пройдет, - нетвердым голосом промычал тот и медленно стащил пиджак. Видимо, понял, что сопротивляться бессмысленно.
А я обратил внимание на его зубы – неестественно белые и ровные. Скорее всего, съемные протезы. Оставлять их по инструкции у пьяного нельзя – могут во сне выпасть и закупорить глотку.
- У вас во рту протезы? – спросил я напрямик.
- Да… челюсти, - нехотя ответил тот.
- Вынимайте.
- Не дам! Это без-з-зобразие… Издевательство над личностью!
Рыбалко вопросительно взглянул на меня:
- Может, оставим зубы?
Хорошо быть добреньким за чужой счет! Здоровье клиентов в вытрезвителе – прежде всего забота медработника, и рисковать из-за какого-то пьяного беззубого чинуши я не собирался.
Взяв в руки металлический шпатель, я выразительно кивнул старшине. Вдвоем мы моментально уложили строптивца на кушетку, и я, невзирая на вопли и призывы к гуманности, ловко извлек шпателем обе челюсти. Утратив столь важные запчасти организма, толстяк загрустил и отправился спать.
Ночь прошла спокойно.
Утро в медвытрезвителе – оно у каждого свое. Позевывая от недосыпа, мы с Рыбалко подводим итоги – десять человек за смену. Очень неплохо для районного медвытрезвителя. Наш начальник, капитан Качалкин, в качестве неофициального плана рекомендует помещать хотя бы шесть клиентов. Значит, мы сегодня на высоте!
В палатах стоит густой запах пота и мочи. Протрезвевшие постояльцы один за другим облачаются в одежды. Их трясет от абстинентного синдрома. На лицах – с трудом скрываемое желание скорейшей опохмелки.
Приезжий чиновник уплатил за услуги вытрезвителя и получил назад остатки денег и обе челюсти. Сейчас он, тихий как мышка, чуть слышно топчется в коридоре. Вчерашний гонор пропал, на лице – заискивающая улыбка. Толстяк ждет нашего начальника – будет упрашивать капитана не посылать сообщение по месту работы. Иначе хоть «караул» кричи – могут понизить в должности, а о перспективах карьеры и говорить не приходится.
Проверив документацию – не забыл ли чего! – я неторопливо собираюсь и выхожу на улицу. Вздремнуть бы еще пару часиков! Но это нереально – сегодня у меня утренний прием в поликлинике.
ГЛАВА 2. КЛИЕНТ С ПРИВИЛЕГИЯМИ И БЕЗ
Идет четвертый месяц моей работы на антиалкогольном поприще. Новизна первых впечатлений сгладилась. Я постепенно втянулся в беспокойную жизнь медвытрезвителя и теперь относился к нему, как к обыкновенному медицинскому учреждению, только с несколько специфическим контингентом больных. (Алкоголизм, да будет вам известно, не только социальный порок, но, прежде всего, коварное заболевание, формирующееся постепенно, шаг за шагом, и лечится он длительно и очень часто – безрезультатно) Для пользы дела я не поленился повторить институтский курс наркологии, и совместно с постоянной практикой это стало приносить заметные успехи. Теперь я не стремился проводить полностью все тесты – мне достаточно было взглянуть на походку человека, на его движения, глаза, речь.
Седьмое ноября стало первой «красной» датой, которую мне пришлось встретить в стенах медвытрезвителя. Праздник в те годы проводился с большой помпой, с обязательной для всех демонстрацией и традиционными застольями после оной.
В начале дежурства капитан Качалкин, одетый в щегольскую парадную форму, долго и нудно читал политинформацию о международном положении и происках империалистических держав. Потом он погладил свое уверенно выпиравшее брюшко, сложил бумаги в портфель, поздравил коллектив с праздником и в приказном тоне посоветовал нам сегодня уменьшить служебное рвение и брать только лежащих или ползающих. Мы не возражали.
После демонстрации и праздничного митинга трудящиеся массы разошлись по домам, а наш автофургон отправился в традиционное турне по центральным улицам и злачным местам. Поездка оказалась неудачной – народ еще сидел за столами, и «группа захвата» ни с чем воротилась назад. Водитель заявил, что он лучше займется ремонтом.
Ремонт – дело необходимое. Со стола в приемной убрали все бумаги, приготовили закуску и две бутылки водки. Надо почтить память героев революции! Литр на шестерых мужиков – пустяки, водка исчезла в мгновение.
Мы с лейтенантом откололись: Рыбалко ушел в дежурную часть, а я решил поспать в соседней палате.
Проснулся я под вечер. Старшина с экипажем фургона резались в карты. Судя по пустым бутылкам, они «уговорили» еще литр водки, хотя по внешнему виду на пьяных не смахивали – движения уверенные, запаха почти нет – чем-то зажевали, только глаза выдают неестественным блеском. Настроение у них – самое развеселое, и сидеть они так смогли бы сколько угодно.
Но тут пришел лейтенант и все испортил: водителя отправил в гараж ремонтировать машину, а сержантов – на патрулирование улиц…
Вскоре в коридоре затопали, закричали, заругались – ведут клиента.
На пороге нарисовалась троица: два приземистых плотных сержанта и меж ними – взъерошенная длинная фигура пьяного интеллигента (очки, шляпа, долгополое пальто). Интеллигент нецензурно выражался и стращал нас всевозможными карами. И эти угрозы не были пустыми – в доставленном пьянице я с удивлением распознал здешнего председателя поселкового совета, в народе называвшегося «мэром».
- В нетрезвом виде шатался по проезжей части дороги, - доложил черноволосый сержант Саша. – Создавал помеху движению и возможность аварийной ситуации.
- Сопротивлялся, оскорблял словами, - добавил его напарник, рыженький Паша.
- Замолчите, остолопы! – рявкнул на них высокопоставленный клиент.
Будь это простой смертный, разговор с ним получился бы короткий – ночь в медвытрезвителе, а потом, возможно, десять-пятнадцать суток отсидки в местном ИВС (изоляторе временного содержания). Но… «мэр» относился к районной номенклатуре, даже – к верхушке районной номенклатуры, а с этой публикой мы обычно не связывались, подчиняясь очередному негласному распоряжению начальника медвытрезвителя. «С начальством ссориться – все равно, что против ветра мочиться!» – говаривал капитан Качалкин. Умен наш капитан, осторожен в поступках.
Но и лейтенант Рыбалко, несмотря на молодость, в предусмотрительности не уступит капитану. Пропустив мимо ушей нелестные высказывания пьяного «мэра», он сразу снял телефонную трубку.
«Звонит Качалкину», – догадался я.
- Отпустите гражданина, - распорядился лейтенант после краткого телефонного разговора.
Все ясно – капитан Качалкин решил не осложнять своей карьеры.
В подавленном настроении сержанты стояли у окна и от нечего делать глазели на прохожих.
- Вон пьяный идет, качается, - заметил дальнозоркий сержант Саша. – В кармане – пузырь «красного». На вокзал повернул. Сейчас выпьет, «созреет» – и можно брать.
Действительно – мужчина вошел в помещение железнодорожного вокзала.
Через полчасика сержанты деловито поднялись – пора за клиентом…
Невысокий худосочный мужчина, которого под руки привели сержанты, уже вполне дошел до необходимой кондиции: передвигался медленно, с опаской, словно на неустойчивой палубе морского судна, куртка расстегнута и серенький в полоску пиджак залит красным вином.
- Ши-ш-ш-кин, - представился он. – Из деревни Шиш-ш-кари. К теще еду.
Мужчина не шутил – по паспорту все сходилось.
- У нас… вся деревня… Шиш-ш-кины, - похвастался клиент и, окинув взглядом приемную, уселся на кушетку.
- Раздевайся, приехал, - сказал Рыбалко.
Шишкин раздеваться не пожелал. За дело взялся старшина Володя: куртку, пиджак и рубаху стащил через голову (как обычно, одним движением), вытряхнул мужичка из штанов – и пожалуйте в палату, на коечку.
Шишкин спать не хотел. Пинал пятками в дверь и забористо, по-деревенски, ругался.
- Ты головой попробуй. Головой, - дал дельный совет старшина.
Володя, при всей своей недюжинной силе, был человек добродушный, задержанных зря не бил, не обзывал, и обычно только позволял себе короткие шутливые высказывания. Но подвыпившие клиенты обычно воспринимали его шуточки сильнее самых грубых оскорблений.
Удары в дверь усилились.
Как известно, излишек спиртного всегда расслабляет. Вскоре Шишкин выдохся и затих. Володя посмотрел в маленькое смотровое окошечко.
- Сломался, - прокомментировал он. – Теперь до утра продрыхнет.
Немного погодя в соседней палате улеглись спать и оба сержанта – устали за день. Старшина с лейтенантом вытащили шахматы, а я открыл детективный роман…
После полуночи Рыбалко отпустил «группу захвата» домой. Мы остались втроем. Тишина. В дальней палате чуть слышно похрапывал Шишкин. Не пора ли и нам на боковую?
Наши крамольные замыслы сорвал приезд патруля – доставили пьяного. Взяли его после танцев у клуба – слегка побитого, исцарапанного.
Мужчина был высокий, крепкий, под стать нашему старшине. Одет в хороший костюм, плащ, но почему-то в одном ботинке.
- На меня напала шпана! – горячился он. – На танцах, точнее – по окончании их. Требую разыскать и наказать.
Для начала я оценил опьянение – легкая степень. Не вступая в дискуссию с пьяным, я объявил патрульным свой вердикт:
- Не берем.
Патрульные обиделись – зря, что ль тащили! – и позвали дежурного по райотделу.
Пришел капитан Алешин, прозванный «Менялой» за свое патологическое пристрастие к различным обменным комбинациям: увидит у сотрудника красивые часы или зажигалку и уже не отвяжется, пристанет, как репей – «Давай меняться!» В свои сорок лет Алешин мечтал получить звание майора и потихоньку доскрипеть до пенсии. В сущности, это был безвредный, обремененный семьей служака, из тех, кто «пороха не выдумает», но лямку тянет долго и безропотно.
Алешин знал – приказывать мне бесполезно. Экспертизу опьянения в медвытрезвителе по инструкции проводит медработник и никто более. Демонстративно меня не замечая, капитан повернулся к доставленному.
- Кто такой?
- Как стоишь, капитан, перед майором Советской Армии! Выпрями спину, убери брюхо! – неожиданно рявкнул тот хорошо поставленным командным голосом. – Из Москвы я.
Капитан насторожился.
- У вас есть документы?
- С собой нет.
- Тогда отвечайте на вопросы.
- На каком основании? Ты… шибздик, - совершенно не к месту брякнул мужчина, чем очень обидел низкорослого Алешина.
Капитан покраснел, в глазах засверкал нехороший мстительный огонек.
- Хулиган. Я тебя научу приличным манерам. Если вытрезвитель его не берет – повезем на экспертизу в больницу. В машину его.
Уже на улице произошла некрасивая сцена (я наблюдал из окна): майор заупрямился, стал вырываться из рук патрульных и ненароком задел локтем Алешина. И разбил губу.
Меняла разозлился всерьез. Майора ткнули дубинкой в солнечное сплетение, заломили за спину руки, надели наручники. Еле-еле его запихали в задний отсек милицейского «козлика» – майор сопротивлялся даже в наручниках, за что и получил еще удар дубинкой. Наконец дверь захлопнули. Прижимая к губе носовой платок, Алешин сел рядом с водителем.
Уехали.
- Теперь мужичку хана, - резюмировал лейтенант Рыбалко. – Алешин за свою губу раздует дело, может и про 191-ю статью вспомнить. Переведут вояку в какой-нибудь дальний гарнизон.
Через час машина вернулась. Задержанного – все еще в наручниках – перевели в дежурную часть. Значит, в больнице тоже поставили легкую степень опьянения. Из любопытства я решил зайти в дежурную часть.
Майор от всей этой суеты стал почти трезвым. Агрессивность и заносчивость исчезли, но держался он с достоинством, без подобострастия, как и положено офицеру. Уразумев, что «плетью обуха не перешибешь», он кратко сообщил свои данные, объяснил, что приехал в гости.
- К кому? – оторвался Алешин от составления протокола.
В ответ прозвучала фамилия военкома.
Военком в районе – фигура не из последних. После некоторых колебаний – все же два часа ночи! – Алешин решил позвонить. Задержанный не соврал – да, майор, учится в Академии Генштаба, бывший сослуживец нашего военкома.
С майора сняли наручники, и он с наслаждением стал растирать онемевшие запястья.
- Ну, твое счастье, майор. Выкрутился, - Меняла резким движением скомкал и бросил в урну начатый протокол допроса.
Вскоре приехал военком и забрал своего приятеля.
Майору крупно повезло. У капитана Алешина заканчивал школу сын-оболтус, в институт ему не поступить (успеваемость слабенькая), значит – не за горами служба в армии, и портить отношения с военкомом – глупо. Про разбитую губу капитан наверняка забудет, шуметь не станет и занесет этот эпизод в свой актив.
Я вернулся на свое рабочее место. Патруль привез позднего гуляку. Пьяный в дым – на ногах не стоит. Это известный всему райцентру алкоголик – «почетный» житель вытрезвителя. Месяц назад он вернулся из наркологического диспансера, где проходил курс принудительного лечения. К военным, а тем более – к районной номенклатуре никаким боком не касается. Шагом марш в палату к Шишкину!
Теперь и нам можно отдохнуть. Пьяных не предвидится – патрульные ушли спать в дежурную часть…
ГЛАВА 3. АЛКАНАВТЫЧ И ДРУГИЕ
В декабре навалились ядреные морозы. Как-то очень быстро, всего за сутки, температура воздуха упала от –5 до –30 да так и застыла на этой отметке. Все чаще стали попадаться обмороженные. В целях профилактики обморожений «группа захвата» подбирала всех пьяных, независимо от степени опьянения, и уже в вытрезвителе я проводил сортировку.
А сегодня загрипповал сержант Саша, что очень огорчило нашего водителя, Николая Агафоновича, длинного сутулого мужчину предпенсионного (для милиционера) возраста. За большое пристрастие к «зеленому змию» его все за глаза называли Алканавтычем. Но пил Алканавтыч с умом: утром на смену приходил трезвехонький, а напивался поздно вечером, когда начальник был дома и машина поставлена в гараж.
Работать вдвоем с Пашей водителю неохота – придется и ему на морозе пьяных таскать. Он принялся было ссылаться на ломоту в суставах, больную поясницу. Но в милиции не поспоришь, приказали – выполняй.
- Если заболел – иди на прием в поликлинику и лечись, - заявил лейтенант Рыбалко.
И пришлось Алканавтычу отправляться на «охоту».
Днем на улицах совсем пусто. Многие на работе, а если кто и попадается, то – вполне трезвый. Брать некого. Проехались по улицам, заглянули во дворы. Наконец, рядом с обшарпанной пятиэтажкой, их остановила закутанная в теплую шаль бабка – мол, в третьем подъезде Ленька-алкаш, напившись до безобразия, выламывает дверь своей сожительнице, и по пьяному делу Ленька всегда очень буйный.
Вот и первый клиент!
Я сидел в медвытрезвителе один-одинешенек: лейтенант Рыбалко ушел в райотдел на партсобрание, а старшина – в магазин за пряниками к чаю.
Неожиданно в приемную с грохотом влетел сержант Паша – шапка набекрень, возбужденный, раскрасневшийся. За собой он тащил за рукав мужчину неопределенного возраста: ему в равной степени можно было дать и тридцать и сорок лет. Это и был Ленька-алкаш. Паша пихнул его в угол, на кушетку и с ходу припечатал носком сапога по физиономии.
Вообще-то в нашем медвытрезвителе избиения не практиковались – этого не любил осторожный и человеколюбивый капитан Качалкин. Дадут иной раз затрещину обнаглевшему молодчику, который, привыкнув к вседозволенности на улице, продолжал и перед нами свой кураж. Но с подобными личностями только так и надо обращаться: они уважают лишь силу, а вежливость принимают за слабость и, соответственно, презирают. Но, повторяю, просто от скуки никого не били, и меня, естественно, удивил такой недружелюбный поступок сержанта. (Я еще не знал, что при задержании Ленька активно сопротивлялся, плюнул Паше на шинель, сшиб с него шапку и с наслаждением топтал ее ногами.)
Ленька в долгу не остался: схватил Пашу за грудки и, хотя был пьян, ловкой подсечкой свалил его на пол. Помятая шапка сержанта укатилась под стол. Ленька оказался не хилым – через пару секунд Паша только хрипел. Я торопливо вскочил, но помощь не понадобилась – в дверях выросла гориллоподобная фигура старшины.
Володя навел порядок моментом – Леньку отшвырнул обратно на кушетку (только голова об стенку щелкнула!), а Пашу усадил на стул.
На несколько секунд Ленька потерял сознание, но быстро очнулся. Больше его не били, он успокоился и, не дожидаясь понуканий и применения силы, стал раздеваться. Стащил куртку, рубаху и… засинели купола церквей, замелькали выразительные аббревиатуры воровских изречений. Для него вытрезвитель не страшнее детского садика.
В палату Ленька пошел смирно: понял, что самое разумное сейчас – хорошо выспаться. И заснул он сразу – спокойным глубоким сном, словно честный работяга после долгого трудового дня.
Следующий клиент поступил лишь вечером – семейный скандалист. История заурядная. Пришел мужик с работы пьяненький – жена ругаться. Он тоже в долгу не остался. Последовало битие посуды и звонок в милицию: «Забирайте алкоголика!» И о чем думают! До утра-то она от мужа отдохнет. А потом? К тому же за услуги вытрезвителя придется платить – опять же из семейного бюджета.
Семейный скандалист был крохотный мужичок с ноготок. Еще с порога он попросился в туалет – дескать, невмоготу терпеть. Справив свои дела, он послушно разделся…
А вот и капитан Качалкин – короткие ноги, отвислый животик, строгое лицо. Полдня он просидел в райотделе – сначала на партсобрании, потом еще неизвестно где – и теперь, перед уходом домой, решил нас проверить. Он был в хорошем расположении духа – наличие в медвытрезвителе клиентов всегда улучшало его настроение. Капитан пожелал нам дальнейших успехов, и Алканавтыч вызвался подвезти его домой.
Сегодня у нас, похоже, день семейных разборок. На обратном пути экипаж вновь наткнулся на клиента. Они проезжали по частному сектору и у небольшого одноэтажного домика заметили весьма колоритного пьяницу: немолодой, лысый, с большим брюхом, он напоминал гигантского колобка. Перемахнув через изгородь, Колобок настойчиво колотил кулаком по оконной раме. Машина подъехала под звон разбитого стекла и истеричные женские вопли. Как оказалось, пьяный зять выяснял отношения с тещей.
В машину он залез на удивление спокойно, но в вытрезвителе вздумал «качать права». Даже знакомство с резиновой дубинкой в прок не пошло – еще больше разорался. Тогда, в качестве эксперимента, беспокойного зятя запихнули в палату, где мирно почивал Ленька-алкаш.
В первые минуты из-за дверей доносились возмущенные крики Колобка. Потом сюда вклинились энергичные матюги Леньки-алкаша. Подойдя к двери, старшина с интересом наблюдал в окошечко за происходящим. Колобок стал было орать на своего соседа, но это ему не с тещей воевать: несколько увесистых оплеух и… тишина. Старшина с довольным видом показал мне большой палец. Ясно – Ленька навел порядок.
С уголовниками в нашем заведении особых хлопот не было. Для них, проживших годы за колючей проволокой, в экстремальных условиях, переночевать в медвытрезвителе было то же самое, что для обычного законопослушного гражданина – остановиться в гостинице. С той лишь разницей, что они – уголовники, как правило, нигде не работали, и денег с них было не взять. «Права качали» обычно мелкие хулиганы, еще не побывавшие всерьез в объятиях правоохранительных органов, интеллигенты – вследствие повышенной жажды справедливости, и попадавшие к нам иногда начальники (мелочь, не выше директора какой-нибудь пустячной конторы) – по профессиональной привычке…
Хорошо зимним вечером коротать время в тишине, теплоте и безделье. За окнами мороз – только уши береги, редкие прохожие суетливыми тараканами пробираются по домам. В медвытрезвителе жаром пышут радиаторы отопления, в чашках на столе дымится крепко заваренный грузинский чай.
Если быть точным, чай только у меня и лейтенанта. Алканавтыч спроворил где-то (магазины уже закрыты) бутылку водки и в компании с Пашей и Володей произносит тосты. Рыбалко недовольно косится в их сторону, но молчит: распивать вечерами водку в медвытрезвителе – добрая старинная традиция. Да и не до этого сегодня лейтенанту – перед ним стопка тетрадок и книжек, готовится к зимней сессии – он студент-заочник юридического факультета.
Такое приятное времяпровождение нарушил приезд оригинальной парочки: муж доставил в вытрезвитель свою жену. На собственной машине. Когда-то он сам регулярно посещал наши стены, обычно – по заявлению супруги. Но потом одумался, «завязал» с пьянством и в итоге – приобрел себе «Москвич-412». Казалось бы, в семью пришло долгожданное благополучие. Муж не пьет, рвет деньги и на основной работе и на шабашках – живи да радуйся. Но неожиданно его супруга, лишенная привычных стрессовых ситуаций, стала испытывать дискомфорт – с мужем не поскандалить, дома тишина. Со скуки помрешь! Дабы восполнить сей пробел, она стала попивать сама. И сегодня, когда жена в очередной раз явилась домой в изрядном подпитии, муженек, припомнив былые обиды, привез ее в знакомое заведение. У нас в стране – равноправие!
Обиженный муж собственноручно стащил с супруги шубу и шапку, втолкнул спутницу жизни в указанную ему свободную палату и уехал.
Некоторое время она сидела спокойно, привыкала к новой обстановке, а потом началось…
Много пьяных фокусов насмотрелся я за время работы в вытрезвителе, но сегодняшний концерт превзошел все. Сначала она осыпала нас вычурными ругательствами (не поверишь, что у человека высшее педагогическое образование!), потом с ней началась истерика. Мы к дверям не подходили, и истерика прошла сама собой. Не дождавшись от нас никакого внимания, она рассвирепела, стала пинать ногами в дверь, а так как сапоги с нее не были сняты, удары получались увесистыми – толстая деревянная дверь ходила ходуном, трещали косяки.
Вот ситуация! Усмирять скандалистку самому Володе неудобно, старшина пошел попросить помощи в дежурную часть – там, при ИВС дежурила Тамара, единственная женщина в сегодняшней смене.
Тамара была из тех женщин, кто «коня на скаку остановит и в горящую хату войдет…». Рослая, крепкого телосложения, со старшинскими лычками на погонах, она невозмутимо прошла в палату и – в одиночку! – связала нарушительницу порядка по рукам и ногам. Связала основательно, «ласточкой» - руки и ноги стянула сзади, за спиной, друг к другу так, что тело бесноватой дамы выгнулось дугой. Подобный метод фиксации в большинстве случаев хорошо усмиряет гнев и способствует быстрейшему протрезвлению.
Через час ее развязали, и до утра она о себе не напоминала.
После полуночи проснулся мужичок с ноготок, семейный скандалист – опять попросился в туалет.
Желание естественное. Разрешили. Просидел он там с полчаса.
- Наверное, запор? – с юмором предположил старшина.
Наконец клиент вышел. Точнее – выполз. Он опять был пьяный, с идиотской улыбочкой, с запахом свежевыпитой водки.
В палату он пошел с песнями.
Водка в туалете из крана не течет. Проводив клиента на место, Володя приступил к обыску и в бачке, который был верхнего расположения, обнаружил пустую «четвертинку» (0,25 л) из под водки.
Русский пьяница изобретателен. Водка у мужичка была припрятана в кармане пальто, и в вытрезвителе, до обыска, он отпросился в туалет и положил ее в бачок. А ночью, когда душа «горела», пошел и опохмелился. Впредь нам наука – обыскивать доставленных клиентов надо незамедлительно.
Вот так, в курьезах и развлечениях, незаметно пролетела ночь.
Под утро стали разгружаться. Отпустили изобретательного мужичка. За протрезвевшей супругой приехал муж. Леньку-алкаша и Колобка переправили в дежурную часть: им за хулиганство скорее всего навесят по 15 суток отсидки.
ГЛАВА 4. КАПИТАН КАЧАЛКИН
У нашего начальника медвытрезвителя семейная драма – ушла жена. Вместе с сыном! Ушла к теще, с которой у капитана были довольно сложные взаимоотношения, и поэтому о переговорах на ее территории не могло быть и речи. И не сказать, что все это свалилось на Качалкина нежданно-негаданно: семейные неурядицы тянулись давненько в форме хронических и затяжных скандалов и склок. Причины прозаические – сварливый характер жены, скромная зарплата капитана и отсутствие перспективы блестящей карьеры. В вину ставилось даже его увлечение рыбалкой. Качалкин, как водится, не переставал надеяться на лучшее, и окончательный разрыв совсем не входил в его планы на будущее. Супруга оказалась изобретательна: дабы посильнее ужалить мужа она приурочила свой уход на святой мужской праздник – 23 февраля и до последнего момента о своих замыслах помалкивала. В день Икс Качалкин спозаранку ушел на пруд помечтать у лунки (была суббота), а когда вернулся – обнаружил, что стал холостяком. В квартире исчезла часть вещей, а на столе лежала короткая злая записка.
В понедельник у меня был утренний прием в поликлинике. В коридоре – толпа страдальцев, половина из которых – симулянты, мечтающие отдохнуть на больничном листе (болеть в те годы считалось престижным и выгодным делом). Я принял два десятка пациентов, когда в кабинет вошел капитан Качалкин Его приход меня очень удивил, так как обычно наш начальник болел редко, лечился самостоятельно – водкой и парилкой, и в больницу, с его слов, не показывался уже целую пятилетку. Но сейчас, видимо, припекло капитана основательно. Разумеется, он не бился в стенаниях и не размазывал сопли по щекам. И внешне был спокоен и невозмутим. Но я то его знал хорошо и по выражению лица, излишней скованности движений понял, что капитан явно не в своей тарелке.
- Нервы совсем сдали, - пожаловался он. – Места не нахожу.
Выписал я ему больничный лист на неделю и отправил в аптеку за лекарствами. Лечись, капитан!
В среду я дежурил в медвытрезвителе. День выдался замечательный – пьяных не было, и я решил заняться сугубо медицинскими делами – заканчивался запас лекарств и приходилось готовить требование в аптеку.
А сержант Паша пришел на смену в состоянии крепчайшего похмелья. Похоже – пьянствовал всю ночь. Лицо опухшее, непричесанные рыжие волосы торчат во все стороны, такая же рыжая щетина покрывает щеки и подбородок. И перегаром разит метров на пять! Ему бы отлежаться. Так нет же! Вскоре он где-то «подлечился», судя по запаху – водкой, и, естественно, моментально опьянел.
Лейтенант Рыбалко разозлился, но поступил достойно: от дежурства Пашу не отстранил, рапорт начальству составлять не стал, а отправил спать в пустую палату.
У меня к тому времени уже было составлено требование на медикаменты – не хватало подписи начальника. Пришлось отправляться к нему домой.
Капитан жил в центре, в пятиэтажном доме. Оставив Алканавтыча скучать в машине, я поднялся на второй этаж. На мой звонок поначалу никто не реагировал. Но я был настойчив, и в итоге за дверями послышался легкий шорох, заскрежетал замок, приоткрылась дверь, и на пороге появился сам хозяин квартиры. Капитан был одет в старый спортивный костюм, небрит и слегка пьян.
- Николай Палыч, проходи! – сказал он обрадовано. – А я думал – кто-то из начальства нагрянул.
В скромной двухкомнатной квартире было по-холостяцки тихо и тоскливо.
- Самолечением занимаюсь, - сказал Качалкин и пригласил меня пройти на кухню.
Здесь я увидел незабываемую картину: на газовой плите могучим бастионом возвышалась молочная сорокалитровая фляга, сверху к ней был прилажен небольшой самогонный аппарат (изготовленный из нержавеющей стали), соответствующие гибкие резиновые трубки обеспечивали постоянную циркуляцию холодной воды из крана, и в трехлитровый бидончик быстро капал исходный продукт. Пронзительно пахло сивухой.
- В магазин стыдно часто бегать. Да и дороговато – не по моей зарплате, - словоохотливо, как всякий подвыпивший человек, объяснял Качалкин. – Вот я и разместил лабораторию на дому. По стопочке?
Выпили за здоровье капитана. Закусили. Качалкин подписал мои бумаги. Потом я выпил с ним на «посошок» и удалился, оставив капитана продолжать «лечение»…
Патруль доставил нашего старого знакомого – председателя поселкового совета. Взяли его в фойе кинотеатра, где «мэр», ожидая начала сеанса, энергично критиковал группу подростков. А так как он был пьяный, наглый, агрессивный и сопровождал свою речь нецензурными присловьями, то кто-то из будущих зрителей вызвал милицию.
Дальнейшие события развивались по обычному гнусному сценарию: председателя поссовета привезли в дежурную часть милиции, где благоразумный капитан Алешин не нашел в его действиях ничего противозаконного и переправил «мэра» в медвытрезвитель.
И вот он, развалясь на кушетке – нога на ногу, пальто нараспашку – снисходительно посматривает через стекла очков на лейтенанта и ждет, когда его отпустят. В этом «мэр» не сомневается. Не сомневаемся и мы с Рыбалко, тем более что клиент еще достаточно уверенно держится на ногах, адекватно ориентируется в окружающей обстановке, в состоянии самостоятельно добраться домой и поставить ему среднюю степень опьянения можно с большой натяжкой.
На всякий случай лейтенант позвонил Качалкину. Тщетно. Наверное, отключил телефон.
- Долго мне здесь торчать? – раздраженным тоном спросил «мэр». – Завтра всех на улицу выгоню.
Лейтенант посмотрел на меня.
- Легкая степень опьянения, - ответил я.
Рыбалко кивнул старшине:
- Отпускаем.
Настроение у лейтенанта окончательно испортилось, и он пошел будить проштрафившегося Пашу.
Сержант едва протрезвел, и по затуманенному тоскливому взгляду можно было безошибочно догадаться, что вершиной всех его желаний сейчас является бутылка пива. Пашу напоили крепким чаем и – в одиночку! – отправили на патрулирование улиц.
- И без пьяного не возвращайся! – напутствовал его Рыбалко.
Через час Паша вернулся, ведя под руку грязного небритого алкаша. После процедуры оформления и раздевания клиента завели в палату, где недавно почивал его конвоир, а трясущийся Паша вновь налил себе чаю.
- Водки ни грамма, - предупредил лейтенант.
Паше бы обрадоваться благополучному исходу, так нет – надулся, как мыльный пузырь, и позднее, в отсутствие лейтенанта, сказал мне по секрету, что будет просить перевода в ГАИ – лишь только появится свободное место.
Ничего я ему, конечно, не посоветовал, только подумал, что таким личностям, как Паша, излишняя свобода противопоказана. Если в медвытрезвителе сержанта все-таки сдерживает постоянное присутствие дежурного офицера, частые проверки капитана Качалкина, то на пустынных дорогах, особенно вечером и ночью, он будет предоставлен сам себе, а это с его характером и пристрастиями ни к чему хорошему не приведет.
В течение вечера «группа захвата» доставила еще шесть человек, и всех мы разместили по палатам (степень опьянения вполне позволяла). План перевыполнен! Потом Алканавтыч, Саша и Володя, по обыкновению, играли в карты и пили водку, Рыбалко изучал юридическую литературу, а Паша, чтобы не растравлять душу зрелищем поглощаемой водки, ушел в дежурную часть…
На следующую смену, в воскресенье, позвонил капитан Качалкин.
- Николай Палыч, выручай, - прохрипел он в трубку. – Подыхаю.
Смекнув, в чем дело, я собрал растворы, шприцы, одноразовую «капельницу» и уехал с Алканавтычем по знакомому адресу.
За неделю «лечения» наш начальник печально преобразился. Теперь он напоминал не бравого капитана милиции, а обыкновенного завсегдатая пивнушки: отечное серое лицо, трясущиеся руки, ядреный запах перегара.
Что ж, в жизни всякое бывает! Все мы в чем-то грешны. И оставлять капитана без помощи просто опасно. Сколько раз в моей практике случалось, что такие вот многодневные пьянки у доселе здоровых мужиков заканчивались инфарктом миокарда, опасными нарушениями ритма или инсультом.
Я уложил Качалкина на диван и осмотрел: сердце молотит с частотой свыше ста ударов в минуту, артериальное давление достигает 170\100 (обычно у капитана было не выше 140\90). Надо снимать алкогольную интоксикацию. Поставил капельницу с гемодезом, добавил к нему еще ряд необходимых медикаментов и стал ждать результатов лечения.
По окончанию флакона с гемодезом я переключился на бутылку глюкозы с аскорбиновой кислотой, и, когда и это стало подходить к концу, добавил мочегонных.
Потом я сел смотреть телевизор – началась интересная передача, а капитан Качалкин в течение получаса бегал в туалет.
- Как хорошо быть трезвым! – наконец воскликнул Качалкин и с удовольствием развалился в кресле. – Кажется, немного полегчало.
Ну, допустим, до полной нормы ему еще надо два-три дня восстанавливаться, но работать он завтра сможет и по внешнему виду будет таким примерным, что никто ни о чем не догадается.
Напоследок я сделал ему внутримышечно две ампулы реланиума – успокаивает, предотвращает судорожный синдром и, наконец, способствует хорошему сну – и зашагал вниз, на улицу, где меня, наверное, уже заждался Алканавтыч.
ГЛАВА 5. БИТЫЙ ЗАЯЦ
Середина марта, а о наступлении весны можно узнать только по календарю: на улице до –5 градусов мороза, осанистые сугробы ежедневно покрываются слоем свежевыпавшего снега, и холодный ветер по-прежнему хозяйничает на обледенелых дорогах и тротуарах.
В медвытрезвителе с утра полным-полно народа: капитан Качалкин, личный состав других смен, «группа захвата», лейтенант Рыбалко.
- Николай Палыч, остаетесь вдвоем со старшиной, - сообщил мне начальник медвытрезвителя. – Все остальные поедут со мной.
Такой же аврал и в райотделе: собраны абсолютно все, в том числе и те, кто на выходных или отгулах. Выдается оружие.
На железной дороге – ЧП, ночью через Жердянск проходил поезд и там, в арестантском вагоне, солдат-конвоир перестрелял из автомата всех своих сослуживцев. О причинах можно только догадываться. Трупы были обнаружены утром в соседней области. За ночь поезд миновал несколько районов и где теперь искать солдата – неизвестно.
Медвытрезвителю выделен для прочесывания участок железной дороги с прилегающей территорией. Все загрузились в автофургон (охотники-любители прихватили собак, широкие охотничьи лыжи), и во главе с капитаном Качалкиным двинулись в путь. Им придется целый день бродить по сугробам, рискуя нарваться на автоматную очередь.
Мы со старшиной остались нести службу, а доставка пьяных поручена патрулю. Ребята в экипаже молодые – работают всего два-три года после армии, интересы соответствующие и наши вытрезвительские планы им безразличны.
Весь день мы с Володей били баклуши и лишь вечером, после пяти часов, патрульные привезли первого клиента. Он лежал на обочине дороги и, будучи не в силах подняться, вяло размахивал руками.
Выпито у него было предостаточно – мужичок даже не понял, что попал в медвытрезвитель. В палату его поволокли под руки. Грязную одежду старшина бросил в углу раздевалки, а деньги – двадцать пять рублей бумажкой и немного мелочи – я пересчитал, записал в протокол и спрятал в сейф.
И опять часы безделья.
Следующего – и в эту смену последнего – пьяного привезли около девяти часов вечера на… рейсовом автобусе. Ситуация нестандартная. В то время в райцентре ввели новую форму оплаты проезда: убрали кондуктора и установили в автобусе компостеры. Талоны следовало покупать в киосках или у водителя. И вот, некий молодой человек возвращался вечером из гостей. Естественно, находился в алкогольном опьянении. Талонов на проезд при себе не оказалось, а у водителя, как назло, закончились. Не было лишних талонов и у немногих пассажиров. Пешком идти – далеко и холодно, и молодой человек поехал «зайцем». И по «закону подлости» именно в это время в салон вошли две контролерши.
«Ваш билет! Нет? Платите штраф!»
«Заяц» попытался объясниться, но его доводы были бесполезны. Тогда бедолага вспылил и решил сойти на ближайшей остановке. Не тут то было – контролерши вцепились в него голодными щуками.
«Платите штраф!»
Молодой человек штраф не хотел платить из принципа, так как считал себя правым. Он, по неопытности, не понимал, что алкогольное опьянение автоматически делает его виновным практически во всех конфликтных ситуациях.
Водитель автобуса притормозил у здания милиции и упрямого «зайца» передали представителям власти.
Меня позвали в дежурную часть на экспертизу.
Есть в дежурной части просторная комната, дальний угол которой огорожен с двух сторон прочными решетками – так называемый «обезьянник». Сюда и поместили безбилетного пассажира. Скамеек в «обезьяннике» не было, задержанный стоял, навалившись спиной о стену, и недружелюбно смотрел на дежурного офицера – капитана Алешина, который, сидя за столом напротив решетки, старательно заполнял протокол.
Я выпустил «зайца» из «обезьянника», и он, не спрашивая разрешения, тут же уселся на свободный стул. Дорогой кожаный плащ (в те годы подобная одежка была по карману очень немногим – мне, к примеру, понадобилось бы в течение полугода откладывать свою врачебную зарплату) небрежно распахнулся, длинный белый шарф свисал до пола.
- Встаньте. Будем проводить экспертизу алкогольного опьянения, - сообщил я ему.
Молодой человек – на вид ему было лет 28-30 – смерил меня презрительным взглядом и отвернулся.
Всегда стараюсь быть сдержанным и беспристрастным с клиентами медвытрезвителя – человек в стенах милиции фактически бесправен и срывать на нем свое плохое настроение просто грешно. Но сейчас, каюсь, не мог сдержать раздражения. Не люблю эту, так называемую, «золотую молодежь». Богатые родители или высокооплачиваемая работа, а чаще всего – и то и другое одновременно, формирует у них чрезвычайно преувеличенное мнение о собственной персоне. Этакий двуногий центр мироздания. Всегда красиво и модно одетые, по жизни они шагают легко и уверенно и считают всех окружающих и все окружающее только необходимой средой для собственного процветания. Они превосходно чувствуют себя во всех, даже в незнакомых, компаниях, любят произносить остроты или тосты, частенько скучные и глуповатые, но почему-то неизменно вызывающие одобрение слушателей.
- Проведем экспертизу, - повторил я.
- Отказываюсь.
- А как насчет штрафа за безбилетный проезд? – подключился к разговору Меняла.
- Я заплачу только за проезд. Штраф я платить не обязан, надо талоны в автобусах продавать.
- Это вы разбирайтесь с начальником автоколонны. А для нас важен факт – в алкогольном опьянении находился в общественном транспорте без билета или проездных документов. Скандалил, отказывался платить штраф.
Алешин взял в руки изъятый у «зайца» бумажник, открыл.
- Деньги имеются. И не малые. Могли бы и уплатить.
И тут, совершенно неожиданно, молодой человек подскочил к столу и силой выхватил у капитана бумажник.
- Не трогать. Я тебе не уголовник, - с брезгливой гримасой сказал он.
Вообще-то эти действия можно было рассматривать, как сопротивление сотруднику милиции, и я думал, что капитан позовет патрульных (они находились в соседней комнате) и начнет оформлять новый протокол.
Но Алешин молча встал и подошел к «красавчику». Тот был значительно выше и массивнее капитана, и смотрел он на капитана, как и следовало ожидать, сверху вниз снисходительным взглядом. Что и говорить, силачом Меняла не выглядел.
Удар капитана оказался неожиданным и для меня и для «зайца». Удар, направленный в живот, был столь мощный, что «заяц» сразу сложился напополам. Следующий удар в область правой почки кинул его на пол. (Как мне объяснили позднее, в молодости Алешин долго занимался боксом, считался хорошим спортсменом, да и сейчас не забывал дорогу в спортзал.) Виновник инцидента – черный бумажник – упал в сторону. Капитан поднял его, положил на стол.
- Никогда не сопротивляйся власти, - назидательно сказал Алешин «зайцу» и потом, повернувшись ко мне. – Как, доктор, считаете – подходит он для вытрезвителя?
- Учитывая столь неадекватное поведение, агрессивность, можно поставить среднюю степень опьянения. Берем.
Молодой человек в это время пытался встать на четвереньки. Двое патрульных, высокие и крепкие, как молодые лоси, подхватили его под руки и потащили к выходу.
Когда я вернулся в медвытрезвитель, «заяц» уже находился в палате. В приемной на кушетке лежала его модная одежда – единым беспорядочным комком, с оторванными кое-где пуговицами.
- Ерепенился, - объяснил старшина. – Пришлось раздевать силой.
Ближе к полуночи стали возвращаться участники облавы. К тому времени солдата поймали – в соседней области! – и по всем задействованным районам дали «отбой». Сотрудники приезжали усталые, мокрые, поспешно сдавали оружие и тут же расходились по домам. Только неунывающий Алканавтыч остался верен себе и на сон грядущий раскатал на пару с Володей поллитра водки…
Под утро стали выпускать клиентов. Первым ушел «заяц», в помятой грязной одежде, с обещанием устроить нам крупные неприятности. Поездка в автобусе обошлась ему недешево: штраф за безбилетный проезд, штраф за пребывание в алкогольном опьянении в общественном месте и плата за услуги медвытрезвителя.
С другим клиентом неожиданно возникли финансовые разногласия.
- У меня было пятьдесят рублей: две бумажки по двадцать пять, - доказывал он. – Аванс на работе получил. Куда делись?
Терпеть не могу эти обывательские сплетни, что де в вытрезвителе работают сплошь одни ворюги, беззастенчиво обирающие несчастных пьяных граждан. Даже если оставить вопросы морали, то кому захочется из-за каких то десяти или пятидесяти рублей рисковать службой, репутацией и, наконец, свободой? Надо быть полным идиотом! Пропил, наверное, свой четвертной или обронил где по-пьянке, а теперь ищет крайних.
- У вас была одна купюра по двадцать пять рублей и шестьдесят две копейки мелочью. Согласно протокола, - заявил я. – Двадцать рублей мы взяли за услуги медвытрезвителя – получите квитанцию, и вот сдача – пять рублей и шестьдесят две копейки.
Мужчина пытался и дальше скандалить, но старшина потерял терпение и вытолкал его на улицу. А потом мы сели подводить итоги смены.
ГЛАВА 6. А ЧТО СКАЖЕТ ДОКТОР?
На следующее дежурство я опоздал. Точнее – задержался, потому что зашел в аптеку набрать медикаментов по требованию. Коробок было много, пришлось звонить в медвытрезвитель и вызывать на подмогу Алканавтыча.
- Тебя на «ковер» – к Рогожникову, - сообщил Рыбалко, когда я занес в приемную все привезенное из аптеки.
- А что случилось?
- Жалоба пришла. Но подробности мне неизвестны.
Жалоб на меня раньше не поступало. Клиентов я не унижал, экспертизу опьянения проводил в соответствии с инструкциями и собственными знаниями по наркологии, и поэтому сообщение лейтенанта меня озадачило. Перебирая в уме различные эпизоды своей «вытрезвительской» деятельности, я поднялся на второй этаж.
Кабинет заместителя начальника Жердянского РОВД подполковника Рогожникова размещался в просторной светлой комнате. Обстановка типично бюрократическая: монументальный т-образный стол, несколько телефонных аппаратов, сверкающий березовый паркет (для дубового паркета Рогожников должностью не соответствовал), портреты вождей. Подполковник Рогожников – высокий статный мужчина лет сорока с хвостиком – восседал во главе стола. Поодаль примостились капитан Качалкин и капитан Алешин.
Увидев Менялу, я сразу вспомнил прошлое дежурство, избитого «зайца» и понял, о чем сейчас пойдет разговор.
- Присаживайтесь, – пригласил меня подполковник. – Итак. Ко мне поступила жалоба от гражданина Филимонова, директора районного отделения «Агроснаб», что 14 марта в 21.00 его, якобы, избили в дежурной части милиции и затем незаконно – поскольку, со слов Филимонова, он был слегка выпивший – поместили в медвытрезвитель.
Рогожников прервался, молча посмотрел на Алешина.
- Клевета. Никто его и пальцем не трогал, - заявил Меняла и даже щеками затряс от возмущения. – Сводит счеты. Пьяница. Безбилетник.
Выдержка у капитана – позавидуешь! Ведь знает, что сейчас все зависит от моего ответа – и смело (без предварительной договоренности со мной!) идет ва-банк. Врет прямо в глаза начальству.
- А что скажет доктор?
Я на секунду задумался. Слово «якобы», произнесенное Рогожниковым, недвусмысленно давало понять, что разоблачения подполковнику не нужны, «сор из избы» он выносить не собирается и в глубине своей милицейской души жаждет от меня тех же слов, что и от Алешина. Конечно, если судить беспристрастно, то Алешина следовало бы «сдать». Нарушил Закон! И если бы на моих глазах произошло избиение ни в чем не повинного человека я, скорее всего, встал бы на сторону пострадавшего. Но сейчас речь шла о пьяном наглеце, фактически спровоцировавшем капитана на неправомерные действия – обычно Меняла рукам воли не давал. Кроме того, я к этому времени уже как-то вжился, проникся буднями медвытрезвителя и дежурной части милиции (поскольку с ней наше антиалкогольное заведение всегда работало в тесном контакте) и стал воспринимать людей в милицейской форме не безликими истуканами, а коллегами по работе, у которых, естественно, бывают свои недостатки.
- Факта избиения не припоминаю, - дипломатично ответил я. – В медвытрезвитель гражданин Филимонов помещен в связи с наличием у него средней степени опьянения, о чем и указано в протоколе.
За свои медицинские дела я не беспокоился: в тот вечер «заяц» был хорошо «поддатый», на ногах держался только благодаря кратковременному волевому усилию, а, добравшись до постели, тут же уснул беспробудным сном. И еще! Если вас поместили в «трезвак» даже в легкой степени опьянения, что-то доказать позднее будет очень затруднительно, так как экспертиза опьянения в медвытрезвителе проводится только на основании субъективного мнения медработника, без подтверждения лабораторных данных. Шансы доказать свою правоту появятся, если вы незамедлительно, на следующее утро сделаете в наркодиспансере анализ крови на содержание алкоголя и получите соответствующее заключение нарколога. Но это так, к слову.
- Услуги медвытрезвителя оплачены из личных средств задержанного Филимонова утром, перед выпиской, - продолжал я. – Квитанция выдана на руки.
- Значит, будем считать эту жалобу необоснованной, - подвел итог подполковник.
После пяти часов вечера «группа захвата» привезла пьяного лесоруба. В карманах полно денег: триста тридцать рублей. Сегодня в лесхозе выдавали зарплату!
Деньги я пересчитал в присутствии клиента – он еще мог мало-мальски соображать – и запер в сейф.
- Утром получите их в целости и сохранности, - заверил я лесоруба, но все равно уходил он в палату в сильном беспокойстве.
Кроме лесоруба за весь вечер привезли еще только одного пьяного – краснорожего пузатого пенсионера (пятьдесят семь лет – пенсия по льготной сетке!). Пользуясь моментом, спать я лег пораньше – до полуночи…
Посреди ночи – после двух часов, меня растолкал старшина:
- Плохо пьяному.
Вставал я с неохотой: клиенты в медвытрезвителе на здоровье жаловались часто. Это и неудивительно, так как алкогольная эйфория исчезала быстро, и на смену приходили неизбежные похмельные страдания (ничего не поделаешь – за удовольствия надо платить!), но серьезные, угрожающие жизни расстройства здоровья, наступали крайне редко.
Но сейчас, войдя в палату, я понял, что дело обстоит похуже обычного похмелья. Вызывал пенсионер – заболело сердце. Сильные сжимающие боли в области грудины.
- Чем болели раньше?
- Стенокардия…
- Тогда зачем так напиваться! Самоубийца! – разозлился я.
Остатки сна мигом исчезли, и я стал детально осматривать полупьяного пациента. Мои опасения возрастали с каждой минутой осмотра – не нравилось мне его состояние: выраженные загрудинные боли, бледная влажная кожа, глухие и редкие тоны сердца. Дал я ему под язык две таблетки нитроглицерина, сделал обезболивающие иньекции – боли практически не уменьшились.
«Как бы старикан не дал дуба! – с опасением подумал я. – После сегодняшней жалобы трупа только и не хватает!»
Пришлось вызывать «скорую». У нас в Жердянске не «скорая», а какая то пародия – вызовы обслуживает только один фельдшер, врач не предусмотрен (вероятно, экономят ставки!). Хорошо, что хоть электрокардиограф прихватили!
Я перевел больного в приемную и там, уложив на кушетку, снял кардиограмму.
Так и есть! На пленке типичные признаки острого крупноочагового инфаркта миокарда. Пенсионера увезли в больницу, в терапию, и на следующий день (как я узнал позднее) он скоропостижно скончался, подтвердив тем самым общеизвестную истину, что излишек алкоголя и больное сердце несовместимы.
Утром нас немного позабавил лесоруб.
- Вот твои деньги, - лейтенант Рыбалко положил на стол стопку купюр. – Триста десять рублей. Двадцать рублей вычли за услуги вытрезвителя. Распишись в протоколе.
Клиент, здоровенный мужичина с крупными, шероховатыми, как древесная кора, ладонями, осторожно поставил закорючки в указанных местах и бережно взял деньги.
- Смотри-ка, вернули! – радостно сказал он. – А я думал – и на опохмелку не оставите.
- Ты не в притоне! – рявкнул лейтенант. – Получил свои кровные и – свободен.
- Да нет… Просто болтают всякое.
Да… слава о нашем заведении в народе незавидная.
ГЛАВА 7. ТРАДИЦИОННЫЙ ВЕЧЕРОК
- Так выпьем за то, чтобы эта маленькая звездочка продолжилась бесконечным сплошным звездопадом! – торжественно произнес тост Алканавтыч, и все присутствующие разом осушили стаканы.
В вытрезвителе идет отчаянная гульба: лейтенанту Рыбалко присвоили очередное звание – «звездочку». Теперь он – старший лейтенант и, как полагается в нашем учреждении, поставил смене литр водки. И как раз сегодня последнее дежурство у сержанта Паши (его переводят в ГАИ на освободившуюся вакансию) - еще литр водки!
Днем мы держались насухо. Приняли двух пьяниц и к вечеру их выпустили. Потом водитель загнал машину в гараж, поставил аккумулятор на подзарядку и объявил себя «на ремонте». Теперь машина официально «не на ходу» – можно пьянствовать сколько здоровье позволяет.
Большим секретом наше застолье ни для кого не было – очередные звания традиционно отмечались и в медвытрезвитее и в дежурной части. Была даже примета – если не «обмыть» звание, то последующее дадут не скоро.
Перед уходом домой капитан Качалкин посоветовал нам не увлекаться.
«Вы все-таки на службе!» – напомнил он. И на этом отбыл.
Готовились мы основательно. Каждый прихватил из дома чего-нибудь съестного, и сейчас стол ломился от всевозможной закуски: отварная картошка, картошка в «мундирах», жареная картошка, квашеная капуста, соленые грибы, огурцы, помидоры, селедка, несколько банок рыбных консервов, домашние котлеты...
Водка пошла как по маслу. Две бутылки опустели быстро и незаметно. В состоянии легкой эйфории мы сидели у стола, произносили тосты и по очереди рассказывали анекдоты.
- А вот еще один, - начал Алканавтыч и внезапно прервался, прислушиваясь к звукам за окном. – Кажется, патруль кого-то привез.
Водку со стола убрали.
Поступал клиент – Ленька-алкаш, старый наш знакомый, любитель выпить и поколотить сожительницу, чем в последние полчаса он и занимался. Милицию вызвали соседи – Ленька в пьяном азарте вытащил свою «подругу жизни» за волосы на лестничную площадку и продолжил представление там.
- И не надоело на «сутках» отдыхать? – задумчиво спросил Рыбалко. – Смотри, бросай пить – не то опять пойдешь «зону топтать».
- За что, начальник? – искренне удивился Ленька. – Это наши семейные разборки.
Леньку увели, и Алканавтыч выдвинул очередной тост:
- А теперь выпьем за будущего рыцаря большой дороги!
Все посмотрели на Пашу.
- Уверен, что с его приходом в ряды ГАИ число ДТП в районе критически уменьшится.
Подвыпив, Алканавтыч всегда «заливался соловьем»: тосты, анекдоты, бывальщины, образные сравнения бесперебойно продуцировались его опьяневшими мозговыми извилинами. И говорил он складно, красиво и, что редкость для такого выпивохи, грамотно – без слов-паразитов, нуканья и почти без матерщины.
После третьей выпитой бутылки в медвытрезвитель пожаловал капитан Алешин.
- Надо послать на вокзал двух человек, - сказал он Рыбалко. – У меня патрульные отправились по звонку в деревню – семейный скандал, а тут поезд подошел, там пассажир перепил – стекла бьет.
Ушли вчетвером – «группа захвата» и старшина Володя.
- Может, по стопочке? В честь моей звездочки? – предложил Рыбалко, вынимая четвертую бутылку.
- Дело святое, - согласился Меняла.
После ста граммов водки Алешин неторопливо раскурил сигаретку, а потом обратился ко мне:
- Помнишь, Николай Палыч, того придурка в автобусе? Жалобу еще накатал потом…
- Безбилетник?
- Он самый. В газету на меня пытался статью написать – мне редактор сообщил. Конечно, не напечатали! Так он пригрозил, что в обком будет жаловаться, и все равно житья спокойного мне не даст. Слежку за мной устроил – так и ходит по пятам... Крыша, наверное, поехала.
- Да. Странное поведение.
- Дождется, что я ему опять по шее наподдаю. На этот раз – в неофициальной обстановке…
- Стой! Куда? У-у! - зашумели, закричали в коридоре – вели загулявшего пассажира.
Солидные люди в медвытрезвитель попадали нечасто, а этого клиента с полным правом можно было назвать солидным человеком. И дело не только в безукоризненно чистом дорогом костюме-тройке, новом пальто, добротной кожаной обуви – так может одеться и какой-нибудь жулик, все документы этого клиента подтверждали, что перед нами законопослушный, морально устойчивый гражданин, коему место в президиуме, на трибуне, но никак не в медвытрезвителе. Пенсионная книжка – военный пенсионер, полковник в отставке! Кроме того – военный билет, из которого я узнал, что последние пять лет перед пенсией клиент занимал должность начальника кафедры одного из военных училищ Ленинграда.
И пьяный дебош в поезде. Несопоставимо!
Он был совершенно невменяем, сопротивлялся, что-то выкрикивал, совершенно не ориентируясь в окружающей обстановке.
Я провел быстрый осмотр. Артериальное давление слегка понижено для его возраста – 110\80 мм рт ст, но в принципе, в пределах нормы. Пульс около 90 ударов в минуту.
«Может, наркотическое опьянение? – подумал я. – Нет. Отчетливо пахнет водкой».
- Разбитое стекло оплачено из денег задержанного в присутствии проводника и бригадира поезда, - доложил старшина Володя.
- Пусть сегодня заночует в вытрезвителе, - полуутвердительно-полувопросительно сказал Алешин, посматривая на меня (не будет ли возражений?). – А завтра разберемся.
Алешин ушел в дежурную часть. Полковника увели в палату, где он быстро уснул. А затем пришел конец оставшейся водке.
Лично мне больше спиртного не хотелось – с удовольствием бы сейчас завершил наши посиделки чашкой чая или кофе. Но Алканавтыч считал иначе: переглянувшись с Володей, он вышел в коридор и вскоре вернулся с двумя бутылками водки. Видимо, припас заранее.
За столом – оживление. Только Рыбалко слегка поморщился.
Удивляться тут нечему: многие из сидевших за этим столом давно самым тесным образом дружили с водочкой. По моим наблюдениям, Алканавтыч и Паша имели бесспорную первую стадию алкоголизма – пили регулярно, не реже трех-четырех раз в неделю, обязательно опохмелялись и приобрели высокую толерантность к алкоголю (по-русски говоря, для хорошего опьянения и полного счастья им требовались лошадиные порции водки). У Володи с Сашей алкогольная зависимость была еще нестойкой, они пока барахтались, временами сдерживали себя, но, учитывая многолетние алкогольные традиции медвытрезвителя, исход предугадать нетрудно: еще пяток лет и победа алкоголя неизбежна! Рыбалко же, напротив, к спиртному относился безразлично – все его желания зациклились на быстрой карьере, но вступать в конфронтацию с подчиненными он благоразумно остерегался и был прав. Капитан Качалкин прекрасно знал, как коротают вечера его сотрудники, но все пьянки шли «втихую», «залетов» никогда не было, а ему первому поднимать шум просто невыгодно – тебя же и обвинят в неумении воспитывать коллектив. Поэтому старший лейтенант Рыбалко потихоньку отсиживался на спокойном местечке, штудировал юриспруденцию, периодически выезжал на учебные сессии и ненавязчиво, шаг за шагом, укреплял свой авторитет в глазах подполковника Рогожникова. В самом деле – молодой офицер, коммунист, студент-заочник, исполнительный, скромный, малопьющий. Такому место не в медвытрезвителе, а на более ответственной работе – была бы только свободная должность. А она в конце-концов непременно появится!
Торжественное застолье постепенно скатывалось на уровень обыкновенной пьянки – тосты не произносили, закусывали мало. За Алканавтычем мне не угнаться – я пил теперь микроскопическими порциями (завтра идти на прием в поликлинику), такой же тактики придерживался и Рыбалко. Опять недолго продержалась первая бутылка, распечатана вторая… Алканавтыч с Володей, казалось, были непрошибаемы – хлестали водку, как лимонад. Саша, заметно опьянев, в легкой полудреме сидел на кушетке. Неожиданно для всех сильно развезло Пашу – наверное, вчера выпивал (утром от него попахивало перегаром), и сегодняшняя попойка на похмельную голову оказалась непосильной. Вскоре он окончательно «поплыл», стал болтать какую-то ерунду и его отвели под руки в свободную палату.
Ночью, к счастью, патруль никого не привез, и мне удалось прихватить шесть часов сна, вполне достаточных для протрезвления.
Утром Леньку-алкаша, как водится, перевели в дежурную часть. Потом его отведут к судье и пожалуйте отбывать очередные десять суток.
Очередь отставного полковника!
Пробуждение его было ужасным.
- Где я нахожусь? – открыв глаза, произнес он бессмертную фразу и не поверил лаконичному ответу старшины – за всю свою жизнь полковник ни разу не посещал медвытрезвитель.
Ему позволили без спешки одеться, привести себя в порядок – теперь можно выяснять подробности.
Павел Владимирович, полковник в отставке, возвращался из гостей. Две недели провел он у родственников в старинном русском городе: отдыхал, изучал достопримечательности, рыбачил на местном озере. Домой, в Ленинград, отправился вечерним поездом. Уже в дороге зашел перекусить в вагон-ресторан и, в качестве приятного дополнения к ужину, заказал 200 граммов коньяка. Пьяницей он не был – пьяницы до полковничьего звания не дослуживаются – но иногда позволял себе выкушать хорошего вина или коньяка. Медленно поглощая ужин, смакуя коньяк, Павел Владимирович в прекрасном настроении смотрел в окно и любовался живописным ландшафтом северной русской природы.
Тут к нему за столик подсели два интеллигентных молодых человека: в приличных костюмах, свежих рубашках, при галстуках, аккуратно подстриженные, один – в модных очках с затемненными стеклами.
Обычно полковник остерегался дорожных знакомств. Но эти парни выглядели безобидно и, судя по разговору, учились в каком то ленинградском институте. Молодые люди скучали в ожидании заказанного ужина, и Павел Владимирович предложил распить с ним оставшийся коньяк.
А когда его соседям принесли ужин и среди съестного – бутылку коньяка, они в свою очередь пригласили Павла Владимировича присоединиться к дегустации напитка. И он не отказался. Надо отметить, что полковник был крепким мужчиной, и для сильного опьянения спиртного ему требовалось немало. Поэтому он без опасений согласился опрокинуть еще пару рюмочек – он чувствовал себя вполне нормально. Павел Владимирович осушил одну стопочку, побеседовал со своими новыми знакомыми о всякой всячине. Потом выпил еще и… внезапно «отключился».
Очнулся он в незнакомой комнате – это был Жердянский медвытрезвитель.
- Типичная история, - прокомментировал капитан Алешин, который подошел в самом начале исповеди отставного полковника.
- Разбил стекло? – знакомясь с протоколом, удивлялся Павел Владимирович. – Посмотрите на мои руки – ни царапинки. И часть денег исчезла. Сотенная в бумажнике лежала и более двухсот рублей разными бумажками в карманах. А по протоколу числится только сотня – наверное, остальное «бедные студенты» позаимствовали. Взаймы, до стипендии, - невесело шутил Павел Владимирович.
- Давайте запишем ваши показания. Заведем дело, - предложил Алешин.
- Ни в коем разе! Наоборот, хотелось бы поменьше огласки. Деньги наживу.
- Тогда придется заплатить за медвытрезвитель и штраф за пребывание в алкогольном опьянении в общественном месте. И еще останется денег на дорогу, - принял решение Алешин.
По большому счету, полковник легко отделался – могли его и попросту выкинуть на ходу из поезда.
Перед уходом мы растолкали Пашу и опохмелили его прибереженной с вечера стопкой водки.
ГЛАВА 8. ЗАЯЧЬЯ МЕСТЬ
День международной солидарности трудящихся я встречал в стенах больницы – поставили дежурство. Как назло, погода выдалась теплая, солнечная – настоящий майский день. Лучше бы мне пройтись с коллегами в рядах демонстрантов, подышать превосходным весенним воздухом, послушать речи местных вождей (я всегда относился к подобным выступлениям с определенной долей юмора), а потом – к праздничному столу. Но таков мой сегодняшний жребий – служить медицине и советскому народу! Это, конечно, шутка, а если всерьез – кому-то надо и в праздники работать, тем более, что начмед (заместитель главного врача по медицинской части) всегда идет мне навстречу и даже позволяет иногда снимать рабочие дни во время дежурств в медвытрезвителе.
Дежурный врач в Жердянской ЦРБ в те годы был один на все отделения, но при необходимости мог вызвать любого специалиста. С утра я неторопливо прошелся по больнице и осмотрел тяжелых больных. Потом принял поступившего в приемный покой пациента с пневмонией, назначил лечение. В обед, как полагается, снял пробу на пищеблоке – плотно и с аппетитом покушал, а затем улегся на диване в ординаторской перед телевизором.
Меня потревожили только вечером, после ужина: позвонили из приемного покоя – «скорая» привезла больного с черепно-мозговой травмой.
Я спустился на первый этаж и прошел в комнату для осмотра.
Вот это сюрприз! На кушетке лежал капитан Алешин. В гражданской одежде. Без сознания.
Участковая больница научила меня многому, в том числе – не теряться в любой ситуации. И теперь всегда в экстренных случаях во мне как бы поворачивается невидимый тумблер, сразу отключающий все эмоции, появляются собранность и хладнокровие, и я, не обращая внимания на стенания родственников больного, на любопытные взгляды случайных прохожих (если приходится оказывать помощь на улице), быстро оцениваю состояние больного и принимаю соответствующие меры.
Вот и сейчас я сразу приступил к осмотру. Одежда – без повреждений. На затылке – ушибленная рана 5,0х0,5 см с неровными краями, умеренно кровоточит. Кости черепа на первый взгляд целые – точные сведения даст рентген. Ранений тела я не обнаружил. Больной находился в состоянии неглубокой комы, сохранялась умеренная реакция зрачков на свет, дыхание и гемодинамика пока не нарушены.
- Возьмите кровь на алкоголь… и, пожалуй, еще на глюкозу, а потом позовите рентгенлаборанта – нужны снимки черепа, - отдавал я распоряжения персоналу приемного покоя. – И вызовите травматолога.
Рентгенограммы осмотрел еще мокрыми – кости черепа неповрежденные, внутричерепной гематомы не обнаружено. Уже хорошо!
Я поместил капитана в хирургию, в палату ИТР (реанимационного отделения в больнице не было), он начал понемногу приходить в сознание, но меня не узнавал и вообще пока не ориентировался в обстановке.
А вот и ответы анализов: глюкоза крови в пределах нормы, содержание алкоголя соответствует легкой степени опьянения.
Подошел травматолог – толстый очкастый мужчина годов этак под пятьдесят. От него попахивало водкой и солеными огурцами.
- С праздником, Сергей Николаевич! – поприветствовал я коллегу.
- Вас также, Николай Палыч! Что там?
- Черепно-мозговая травма. Предположительно ушиб головного мозга.
Травматолог ушел в палату, а я позвонил в дежурную часть милиции – как положено в таких случаях.
- Сейчас к нему нельзя – состояние тяжелое, - в заключение добавил я. – Если только завтра, с разрешения заведующего отделением.
Вернулся травматолог, уселся заполнять историю болезни.
- Какой прогноз? – поинтересовался я.
- Жить, возможно, будет, - произнес Сергей Николаевич с некоторой долей «черного» юмора. – Служить – навряд ли.
Через час травматолог ушел домой, а я остался дежурить. Ночь прошла без приключений, даже «скорая» никого больше не привезла.
К утру Алешин полностью пришел в сознание и наконец-то узнал меня.
- Что случилось? – задал я естественный вопрос.
- Не знаю, - медленно произнес Алешин. – Шел в гости, удар по голове… и отключился.
3 мая я дежурил в медвытрезвителе. Народ все еще энергично пьянствует – у нас полные палаты клиентов. И откуда силы берут? И водку? Водка в последнее время стала продуктом дефицитным – не всегда и купишь. Ну, естественно, нас это не касается – Алканавтыч покупает спиртное в соседнем гастрономе по блату в неограниченном количестве.
Стали известны кое-какие подробности о капитане Алешине. На него напали вечером, после семи часов, когда он, слегка подвыпивший, отправился в гости. И в пустынной темной аллее кто-то огрел его сзади по голове увесистой палкой и тут же скрылся. Удар был один-единственный, но и его досыта хватило бедному капитану. Свидетелей нападения не было.
Вечером я съездил с Алканавтычем в больницу. Водителя к капитану не пустили – свидания запрещены (исключение сделали только для следователя), ну а для меня в родной больнице запретов нет.
Алешин лежал все там же – в двухместной палате ИТР, бледный, немного заторможенный. Пожаловался мне на головные боли, головокружение и потом выдал:
- Знаешь, Николай Палыч, я думаю, что отдыхом здесь я обязан только «зайцу». Сердцем чую. Не зря он меня выслеживал.
- Филимонов? – удивился я.
- Он. Или сам или нанял кого-нибудь. Больше некому. Сначала я – его, а теперь, выходит, он – меня. Так сказать, по закону бумеранга, - философски добавил Меняла. – Следователю я не сказал ничего – начнут выяснять мотивы, вспомнят жалобу. Зачем мне эти заморочки? Мне теперь о пенсии думать пора.
Я возвращался, одолеваемый сомнениями. С одной стороны я стал, несмотря на антипатию, даже уважать Филимонова – сумел таки сквитаться с обидчиком. Но все же – за два несерьезных (по последствиям) удара отправлять человека на инвалидность! (А то, что Алешину после такой травмы «светит» инвалидность, я не сомневался.) И самое главное: если сегодня можно безнаказанно избить грубого милиционера, то завтра вполне будет реальным – нанесение увечий слишком любопытному следователю, или – убийство судьи, назначившего бандиту максимальный срок. Самосуд может запросто привести к анархии.
Около полуночи мы стали, как обычно, освобождать палаты. Кое-кто из клиентов скандалил, намереваясь остаться до утра, и обосновывал свои претензии тем, что деньги за вытрезвитель все равно с них возьмут, и теперь де они имеют право хорошенько выспаться. На это старший лейтенант Рыбалко тоже обоснованно отвечал, что вытрезвитель – не постоялый двор, и граждане здесь содержатся только до протрезвления.
У каждого своя логика!
- Ну, куда я пойду? Куда? На ночь-то глядя! – хриплым голосом вопрошал бригадир из дальнего совхоза, который шесть часов назад заснул в алкогольном опьянении на автобусной остановке.
- На вокзал, - невозмутимо сказал Рыбалко.
Оставили только двоих – они поступили несколько часов назад и до утра их лучше не будить.
Алканавтыч, сославшись на нехватку бензина, загнал фургон в гараж да сам там и остался. Немного погодя в гараж прошли сержант Саша и старшина Володя, и вот уже полчаса, как их не видно. Вероятно, пьют водку.
Мы с Рыбалко остались вдвоем, и я по секрету сообщил ему о подозрениях Алешина.
- Значит, Филимонов, - внимательно посмотрел на меня старший лейтенант. – А почему не сообщили бы следователю?
- Алешин не хочет поднимать шума.
- Ясно, - протянул Рыбалко со скептической усмешкой. – Помнится – еще жалоба была…
Я всегда считал Рыбалко умным человеком. Из всей вытрезвительской братии, включая добросовестного, но недалекого капитана Качалкина, старший лейтенант заметно выделялся значительным интеллектом (с ним, например, можно было на равных побеседовать о современной и классической литературе – до службы в милиции Рыбалко закончил пединститут, обсудить достоинства и недостатки очередного кинофильма, сыграть в шахматы.), сообразительностью и нередко – настоящей прозорливостью.
- Ладно – не будем копаться в прошлом, - продолжал Рыбалко. – Дубинкой по черепу в любом случае – это перебор. Совсем обнаглели! Ты, Николай Палыч, ни с кем больше эту тему не поднимай. Я сам потихоньку наведу справки.
ГЛАВА 9. НА КРЮЧКЕ У РЫБАЛКО
В конце мая зарядили проливные дожди, и число клиентов в медвытрезвителе сразу сократилось – все пьют водку дома.
Сегодня последний день весны. С утра опять беспрерывно льет с небес вода, в палатах – тишина, и пустые койки сиротливо белеют свежими простынями. Пьяных нет. Штиль.
В обед к нам пришел капитан Алешин – его вчера выписали из больницы. Я заварил чай, вызвал из кабинета капитана Качалкина.
- Ухожу на инвалидность – вторая группа, - рассказывал Меняла, размешивая в стакане кусочек рафинада. – Голова теперь часто болит и кружится. Наклоняться не могу – того и гляди носом в землю зароюсь. С памятью иногда проблемы появляются. К службе негоден! Но что ни делается – все к лучшему. Пенсию дадут. И выходное пособие по инвалидности теперь целых десять тысяч рублей! Куплю дом в деревне. Или дачу. Поросят буду выращивать, курочек заведу…
Алешин ушел в дежурную часть рассказывать о поросятах и будущей инвалидности. Качалкин вновь заперся в кабинете. Сержантский состав уехал на поиски пьяных.
- Самое время поговорить. Так сказать, продолжение темы, - Рыбалко достал из кителя маленький блокнотик, окинул взглядом страницу, исчерканную неразборчивым почерком. – Справки я навел. В тот вечер, когда Менялу треснули по затылку, главный подозреваемый Филимонов отмечал праздник у своего приятеля – председателя поселкового совета Рогова.
- «Мэра»? – уточнил я.
- Совершенно верно. А дом, где живет Рогов, расположен рядышком с домом Алешина, окна у «мэра» прямо на его подъезд глядят. Прекрасный наблюдательный пункт. И приблизительно в то время, когда Меняла собрался в гости, пьянка у «мэра» была в самом разгаре – дым коромыслом. Компания многочисленная, кто-то пьет, кто-то в туалете с унитазом обнимается, кто-то на лестнице курит. В такой обстановке Филимонов вполне мог незаметно выскользнуть и также незаметно вернуться. Кстати, по моим сведениям это очень смелый и физически крепкий мужчина. В институте много он лет занимался спортом – кажется, многоборьем. В общем, Филимонов способен на решительный поступок – особенно в алкогольном опьянении.
«Смотри-ка, уже завел своих личных информаторов! – с уважением подумал я. – И это на такой незначительной должности. Смотрит в будущее. Стратег!»
Совсем недавно мне стало известно от капитана Качалкина, что Рыбалко готовится шагнуть на новую ступень служебной карьеры. В июне у старшего лейтенанта будет сессия, а потом он к нам не вернется – переводят в ОБХСС (один из сотрудников отдела уходит на пенсию). И неофициальное расследование по делу изувеченного Менялы для Рыбалко – своеобразная проба сил.
- Раскрутить это дело несложно, - продолжал Рыбалко. – К сожалению, Алешин не хочет… точнее, побаивается возможных сопутствующих осложнений.
Рыбалко спрятал блокнотик обратно в карман.
- Но без последствий оставлять тоже нельзя. Обнаглеет. И так эти районные начальнички считают себя совершенно неподсудными: дескать, для нас закон не писан. Надо их учить! Но без горячки. Наверняка. Спешить не будем. Как говорил товарищ Ленин: мы пойдем другим путем! Молодой человек живет явно не по средствам – одет с иголочки, у жены шуба новая натуральная – из нутрии, дача выстроена громадная, машину купили. Откуда деньги? Понаблюдаем, побеседуем с народом и, если что-то найдем, влепим ему на полную катушку!
На улице хлопнула дверца автофургона, и вскоре в приемную ввели первого за сегодняшний день клиента. Пьяный и грязный представитель несознательной части пролетариата.
- Попрошайничал у пивбара. Надоедал прохожим, - пояснил сержант Саша.
В приемную заглянул капитан Качалкин:
- Я – в райисполком. Оттуда – домой.
Вечером к нам зашел сержант Паша вместе со своим сослуживцем старшим инспектором ГАИ лейтенантом Корытовым – худощавым молодым человеком лет тридцати. Оба были в полной гаишной экипировке, с красивыми сверкающими бляхами на груди и полосатыми жезлами в руках. Они только что закончили проверку на дорогах, и Паша, по старой памяти, решил навестить бывших коллег.
- Давайте устроим вечер встречи старых друзей! – с юмором предложил он. – А заодно проводим последние весенние деньки.
Алканавтыч сбегал в гастроном и взял литр водки (платили гости!), пару банок рыбных консервов и буханку черного хлеба. В пиршестве приняли участие все, кроме Рыбалко – он писал конспект по марксизму-ленинизму и не хотел отвлекаться. А лично мной двигало чувство любопытства: в нашей компании появилось новое действующее лицо, и мне было интересно познакомиться с мировоззрением типичного «рыцаря» дневных и ночных дорог.
Но лейтенант Корытов пил водку молча, мрачно – словно выполнял тяжелую неприятную работу – и к нашим разговорам не присоединялся.
«Бедные водители!» – подумал я, наблюдая за его непроницаемым лицом.
Водка кончилась быстро, и мы стали шарить по карманам, намереваясь объединить и подсчитать наши финансы. В это время мимо здания милиции проехал старенький «Москвич-412» и остановился у гастронома – прямо за знаком «остановка запрещена».
- Вот еще бутылка водки подъехала! – радостно потер руки Паша. – Сейчас я его обработаю.
Он деловито выскочил на улицу, подошел к водителю «Москвича», но вскоре вернулся очень разочарованный.
- Облом, - развел он руками. – Это свои – лейтенант из соседнего райотдела.
Пришлось всем складываться: денег набралось немного – только-только на одну бутылку водки. Но Алканавтыч сбегал в дежурную часть, занял и в итоге купил две бутылки.
Я выпил вместе со всеми две стопки и решил прерваться – завтра идти на прием в поликлинику. Меня никто не удерживал – пьянка набирала обороты, постепенно приближаясь к той стадии, когда каждый из присутствующих занят исключительно сам собой. В перспективе намечался очередной рейс в гастроном.
Умывшись, я ушел в пустую палату и проспал там до самого утра…
ГЛАВА 10. ДЕНЬ МОЛОДЕЖИ
Нашего полка прибыло – «группа захвата» пополнилась сержантом Лешей. Это был невысокий ловкий парень, коротко стриженный, с комсомольским значком на кителе. Он первый год после демобилизации из армии: сначала несколько месяцев был в патруле, а потом подполковник Рогожников решил перевести его на освободившееся место в медвытрезвитель. Сегодня у него первая смена, и в столе ждет вечера принесенный новичком литр водки.
Дежурим без офицера. Рыбалко уехал на сессию, и вообще он для вытрезвителя потерян – его собираются переводить в ОБХСС на освободившееся недавно место. Обязанности дежурного временно возложены на старшину Володю.
Работы сегодня невпроворот: выходной день и, вдобавок, День Молодежи. В палатах полным-полно представителей молодого поколения – пьяных, наглых и очень упрямых. Старшина даже устал вытряхивать их из одежды – добровольно никто не раздевался. По углам приемной разбросаны оторванные пуговицы.
Около пяти вечера притащился капитан Качалкин – опасается, как бы подчиненные в честь праздника не перебрали «горячительного». Одет он в гражданское – синие спортивные брюки, короткий пиджачок, футболка и чистые желтые носки (к нему недавно вернулась жена, что сразу отразилось на свежести носков и рубашек нашего начальника).
Качалкин прошелся по коридору, с довольным выражением лица прислушиваясь к пьяному гомону палат.
- Порядок! – похвалил он нас. – Хлеб не зря едите.
- Народ сегодня словно взбесился, - пожаловался старшина. – Хоть всех подряд в вытрезвитель забирай.
В приемную вошел капитан Алешин или, точнее, почти бывший капитан, про которого, как поется в песне Высоцкого, можно было смело сказать: «…никогда ты не станешь майором!» Одет в потертые джинсы, самодельный вязаный свитер, помятую кепчонку.
- Как жизнь, старина? – непринужденно поинтересовался Качалкин.
- Все еще на больничном. ВТЭК будет в конце августа. Болтаюсь как г… в проруби.
- А сам-то как?
- Похвастаться нечем, - погрустнел Меняла. – Здоровье не вернуть. Голова часто побаливает, кружится. Силы прежней нет. С этим делом, - Алешин выразительно щелкнул себя по кадыку. – Ни-ни. Завязал.
- Сочувствую, - произнес Володя.
Алешин неожиданно обиделся.
- Да ну вас! Тут всерьез говоришь – смешочки неуместны.
Недовольно ворча, он ушел.
Начальник укоризненно посмотрел на старшину, но сказать ничего не успел – дверь распахнулась, и сержанты втолкнули в приемную очередного клиента.
Пьяный потасканный брюнет, по возрасту давно переваливший тридцатилетний рубеж. На щеках – густая щетина. Гонора не занимать.
- За что взяли?! – верещал он. – Праздник сегодня – День Молодежи. Имею право выпить.
- Тоже мне – молодежь! – усмехнулся наш начальник.
- А тебя не спросили, сморчок вонючий, - огрызнулся брюнет.
Качалкин молча залепил ему пощечину.
- Да кто ты такой?! – завизжал брюнет. Его смущала гражданская одежка Качалкина.
Хлесь-хлесь! Еще парочка пощечин.
- Кто такой? Догадайся!
- А-а. Ты, наверное, из ментов. Погоди! Подловлю потом на улице – всю жизнь на таблетки работать будешь.
Переглянувшись, мы с Володей вышли в коридор. Мне было неудобно за поведение Качалкина, который всегда проповедовал гуманное отношение к задержанным, а, кроме того, в случае жалобы, можно будет вполне правдиво отвечать: «Ничего не видел! Ничего не знаю!»
Из приемной доносилась частая канонада пощечин: упоминание о таблетках после недавней встречи с ущербным Алешиным разозлило Качалкина, и он всерьез занялся за нетрадиционные для него методы воспитания. Надо признать, что капитан все же знал меру: пощечины увечий не причинят, они просто унижают и… отрезвляют.
Наступила тишина.
- Понял теперь – кто я такой? – переводя дыхание, спросил Качалкин.
- Все понял, гражданин начальник, - скромно ответил брюнет.
«Наверное, он раньше «сидел», - сделал я вывод на основании этой фразы, поскольку обращение «гражданин начальник» чаще всего употребляется бывшими заключенными. - И по всему – какая-то шелупонь. Очень уж он быстро сдался».
Мы вернулись в приемную. Щеки задержанного сияли ослепительным румянцем – словно он неожиданно сильно смутился.
- Раздевайтесь, - приказал старшина «смущенному» брюнету.
Возражений не было.
И через час – снова доставлен клиент! Крупное «бульдожье» лицо, крепко сбитая коротконогая фигура. Возраст почтенный – на вид не менее шестидесяти лет, но здоровья еще хватает, и стариком его не назовешь, а только – пожилым человеком. Пьяный. Агрессивный.
- Я за вас кровь проливал! – барабанил он себя в грудь кулаком. – Я ветеран войны.
- В магазине скандалил с покупателями. Оскорблял, - доложили сержанты.
- Удостоверение участника войны с собой? – поинтересовался я.
- Забыл дома.
- Знаю я его, - сказал старшина. – Петр Андреевич Шамаев. Участник Великой Отечественной войны – это верно. Не соврал. Начинал воевать под Москвой, в заградотряде. Мне мой батя покойный, фронтовик, много чего рассказывал – знал он Петра Андреича как облупленного. Наших солдатиков пулеметом в атаку загонял – сам сзади отсиживался. А потом на севере служил – заключенных-политиков в лагере охранял, гноил заживо.
- А все-таки служил, а не в тылу ряху наедал! – злобно ответил Шамаев. – Врагов народа тогда ох как много было. Да и сейчас осталось не мало, - двусмысленно добавил он, посмотрев на старшину.
- Взять его мы не имеем права, - сказал я сержантам. – Ведите в дежурную часть – пусть сами решают.
Около одиннадцати ночи выпустили пять человек – из тех, кто попал к нам днем и успел протрезвиться.
- Счастливо, ребята! – напутствовал их старшина. – Танцплощадка уже закрылась.
- Еще разок прокатимся и – шабаш! – заявил водитель. – Бензин кончается.
Все понятно – Алканавтычу захотелось выпить.
«Группа захвата» уехала, а мы со старшиной сели чаевничать.
Не успел я допить первую чашку – в приемную, тяжело отдуваясь, вошла рыхлая стодвадцатикилограммовая туша жира и костей. Это дежурный по райотделу милиции майор Басалаев, который вместо Алешина теперь постоянно работает в нашей смене. Майор страдает ожирением и хроническим бронхитом, одышка и кашель постоянно терзают его крупное тело. Но, не смотря ни на что, курит он беспрестанно и сейчас у него в зубах неизменная папироска.
- Слышали новость? Ваши молодцы квартирного вора задержали, - удивил он нас сообщением. – Поеду на место происшествия.
За окном уже сигналил патрульный экипаж.
Через полчаса обе машины – наша и патрульная – вернулись обратно. Хлопали автомобильные дверцы, раздавался чей-то возмущенный крик, вполголоса переговаривались сотрудники.
В свете уличного фонаря ориентироваться было нелегко, но я все же сумел разглядеть сгорбленную фигуру задержанного.
- Потащили в дежурную часть, - сообщил я Володе, который, не отвлекаясь по пустякам, пил уже вторую чашку чая, - Пойду посмотрю.
В дежурной части, в обезьяннике, сидел постоянный клиент вытрезвителя Ленька-алкаш.
- По ошибке я туда попал, - бубнил он, вытирая рукой разбитый нос. – Разобраться надо, гражданин начальник. Недоразумение получается.
- В нашей работе ошибки случаются редко, - попыхивая папиросой, ленивым тоном отвечал майор Басалаев. – А с тобой все ясно. Факты налицо: задержан ночью в чужой квартире, с поличным. Взломал балконную дверь путем разбития окна. Оказал сопротивление сотруднику милиции. Теперь пойдешь по 144 статье, заодно и статью 191 тебе навесят. На зоне тебя давно заждались.
Наконец-то все собрались за столом. Водку разлили по стаканам, выпили за успехи нового сотрудника.
- Ждем рассказа о сегодняшнем подвиге, - с небольшим оттенком иронии сказал старшина, аппетитно похрустывая соленым огурчиком. – Задержание преступника в вытрезвителе случается не часто. Вам всем, наверное, дадут по ордену.
- Скорее по выговору, - скептически заметил сержант Саша.
- Предистория этого подвига смахивает на анекдот, - вступил в разговор водитель. Употребленная порция водки как всегда благотворно повлияла на ораторские способности Алканавтыча, и речь его лилась правильно и непринужденно, как у заправского чтеца-декламатора. - Наш кадровый клиент Ленька-алкаш вместе с сожительницей Танюхой решили отпраздновать День Молодежи. И хотя Ленька был уже не юноша – молодость свою прогулял и разменял в исправительных колониях – это его не смущало, Ленька давно отмечал все праздники без разбора – и советские и церковные – и, практически, всегда находился в алкогольном опьянении. Итак, с утра он откушал пива, в обед вместе с Танюхой усидели почти две бутылки водки – и в «отключку». Проснулись к ночи и опохмелились малой толикой оставшейся в бутылке водки. Потом решили сделать променад. Великолепная летняя ночь радовала слух птичьим щебетанием и разнокалиберными пьяными криками – где-то во дворах пели под гармошку. Страстно захотелось выпить, но взять было негде, и Танюхе пришла в голову идиотская мысль: она решила позаимствовать выпивку у бывшего мужа, мимо дома которого они в этот момент проходили. Зашли в подъезд, постучали – никого. Вероятно, уехал к матери в деревню. Не беда – всего второй этаж, и дверь на балкон обычно не запирается. А там, в холодильнике, водка всегда припасена, и закусочка непременно имеется – бывший муж отличался скопидомством и умеренностью в употреблении алкоголя. А потом, когда он вернется, можно будет все вернуть, - Алканавтыч на минуту замолчал, раскуривая папиросу. – Ладно, с Танюхи спрос невелик – женщина она недалекая. Но как мог Ленька, с его «тюремными университетами» клюнуть на такую бредовую идею. Какие только глупости не совершаются на пьяную голову! Они обогнули дом, так как окна выходили на другую сторону, на дорогу, и Танюха указала Леньке на балкон. К несчастью, с пьяну и в темноте она ошиблась, и Ленька, ничего не подозревая, храбро полез в чужую квартиру… А теперь передаю слово главному герою дня, задержавшего час назад этого опасного преступника, - закончил монолог Алканавтыч и театральным жестом протянул руку в сторону сержанта Леши.
Смущенный великолепием ораторского дара водителя, Леша говорил медленно, стараясь выражаться грамотно и интересно:
- Тащимся на малой скорости по улице, все трое сидим в кабине. Приблизились к пятиэтажке на улице Энтузиастов. Вдруг слышим – звон стекла раздался. Пригляделся (зрение у меня отличное!) - на втором этаже, на балконе, мужик в квартиру лезет. Стекло разбил и рукой там чего-то шарит – шпингалет, наверное, ищет. Фары погасили, потихоньку подобрались ближе – женщина какая-то прочь припустилась. Я из кабины выпрыгнул и – к балкону. Подтянулся, перелез через перила и вошел в квартиру. Однокомнатная «хрущевка». В кухне свет горит. Зашел и вижу – в холодильнике мужик копается. Поспешно так копается, лихорадочно. В кармане пиджака – бутылка водки, в руке – палка копченой колбасы. Хорошо отоварился! Меня увидел – колбасой замахнулся. Ну, думаю, наглец! Я же в форме. Врезал я ему от души прямо по носу, а потом тут же в живот заехал ногой. Он согнулся. Тут Саша подскочил – тем же манером, через балкон. Скрутили мы Леньку, разбудили соседей. Те глаза выпучили: «В первый раз этого мужика видим!» Значит, вор. Позвонили в дежурную часть от тех же соседей.
Старшина раскупорил вторую бутылку. Приняли еще по сто грамм.
- Может, Ленька действительно перепутал? – предположил я.
- Это неважно. В любом случае он лез в чужую квартиру за водкой, то есть совершал кражу с заранее обдуманными намерениями, - пояснил Володя. – Стекло на балконной двери разбил – значит, взломал дверь. Взяли с поличным. Учитывая старые грехи – пятилетку поживет на казенных харчах.
Старшина посмотрел на часы.
- Ого! Три часа ночи. Все, мужики, пора расходиться.
ГЛАВА 11. ВОРОН ВОРОНУ ГЛАЗ НЕ ВЫКЛЮЕТ
Нынешнее лето наверняка войдет в историю России – вступил в действие печально знаменитый «пьяный» Указ Горбачева. Похоже, генсек сочинил его в состоянии крепчайшего подпития: на юге безжалостно вырубаются виноградники – основа местного благополучия, повсеместно сокращается количество винных отделов. Спиртные напитки становятся дефицитными – на радость подпольным торговцам.
В Жердянске закрыли пивной бар, восемь винных отделов и теперь пытаются бороться с самогоноварением. Пустой номер! Аппараты изготовляют даже трезвенники, так как в райцентре более половины населения живет в собственных домах, и алкоголь для хозяев не столько напиток, сколько универсальное средство расчета. Водка теперь продается только в ограниченных количествах, при значительном скоплении покупателей. Поэтому вечерами нелегальные шинкари взвинчивают цены на спиртное вдвое дороже государственных. Спрос рождает предложение!
Но выпившим теперь на улицах лучше не появляться – загребут в медвытрезвитель моментально. Пейте дома под подушкой!
Из областного центра к нам в медвытрезвитель приезжал врач-инспектор. Средних лет невысокий дядечка в очках, с брюшком. Показателями работы остался доволен, но посоветовал ужесточить отбор клиентов. Так сказать, в свете Указа Генерального секретаря.
- Берите всех, кто выпил хотя бы две кружки пива или двести граммов водки.
- А если неизвестно, сколько выпито? И движения вполне координированные, не падает? – поинтересовался я.
- На ваше усмотрение. Но вообще рекомендую всех пьяных, появляющихся в общественных местах, препровождать в медвытрезвитель.
- Независимо от степени опьянения?
Инспектор внимательно посмотрел на меня сквозь очки – мой вопрос ему не понравился и, видно было, что он сомневается: стоит ли продолжать этот разговор?
- Для нас с вами главное – очистить улицы от пьяных, - наконец ответил он веским менторским голосом. – Но, разумеется, документы оформляйте правильно. Короче, ставьте среднюю степень опьянения и все дела…
Пьянствовать в вытрезвителе стали осторожнее – опасаются возможных проверок. Алканавтыч теперь по вечерам постоянно ставит машину «на ремонт» и скромно пьет в полумраке гаража, смакуя самогонку собственного изготовления.
А у меня наконец-то подошел отпуск – целых 27 рабочих дней! И хотя наступил август, и дни пошли прохладные и дождливые, настроение у меня превосходное – этот отпуск я с семьей решил провести «на югах», в Крыму – «дикарями», где все еще стоит жара, плещутся теплые волны и исчезает за горизонтом белый теплоход. Весь год я копил деньги, ограничивая себя во многом, и сейчас вместе с отпускными у меня получилась сумма, позволяющая свободно, без строгой экономии, провести пару недель на южном солнце.
В назначенный день я поехал в областной центр выкупать авиабилеты. Выехал рано утром на автобусе (езды не более трех часов), и к обеду билеты лежали у меня в кармане. До отъезда оставалось целых пять часов, и я заглянул в гости к своему сокурснику – ныне врачу городской больницы. Он оказался дома – отдыхал после дежурства, и в холодильнике у него вполне к месту нашлась бутылка водки.
Обета трезвости я не давал, а на глупые Указы Горбачева нам обоим было просто наплевать. За неспешными воспоминаниями мы как-то незаметно, стопку за стопкой, осушили поллитровку, а потом я засобирался на автовокзал.
К своему автобусу я ехал заблаговременно – за два часа до отправления. Не люблю опаздывать, спешить, всегда стараюсь оставлять себе резерв времени.
Городской автовокзал встретил меня духотой, грязью и людским многоголосьем. Я медленно шел по залу, приглядывая свободное местечко… и наткнулся на милицейский патруль.
Два паренька в форме – лет по двадцать с небольшим каждому. Один маленький, тощенький, второй ростом повыше, чернявый, с тонкой щеточкой усов.
- Гражданин, пройдёмте с нами! – без предисловий сказал мне малорослый патрульный.
- А в чем дело?
- Вы пьяны.
Подобное утверждение было спорным, поскольку координация движений у меня не нарушена, язык не «заплетается», только немного пахнет водкой и поблескивают глаза. Но за время работы в медвытрезвителе я прочно усвоил золотое правило – не спорить с милицией. Это бесполезно и глупо. У людей в милицейской форме всегда найдется несколько законных поводов для задержания. И особенно глупо связываться с молодежью, наподобие этих патрульных: отсутствие жизненного опыта, неудовлетворенные амбиции, желание утвердиться, порою – тщательно скрываемая неуверенность в себе, все может выплеснуть из них в форме какой-нибудь грубой выходки или, если нарвешься на подлецов, припишут ко всему и чужие грехи. И такое бывает.
Поэтому я без звука пошел с ними.
Меня усадили в задний отсек милицейского «козлика» и с ветерком домчали до городского медвытрезвителя.
- В алкогольном опьянении бродил по автовокзалу, - объявили патрульные, предоставив меня пред ясные очи дежурного офицера.
Я с профессиональным любопытством озирался по сторонам.
Помещение просторное, и дежурный офицер располагался не за столом, как у нас в Жердянске, а едва высовывался из-за высоченного деревянного барьера, обрамленного сверху толстым стеклом.
В остальном все было как в нашем вытрезвителе: стены, покрашенные в тоскливый серый цвет, обшарпанный пол, бесподобный аромат мочи и пота, коренастый старшина с медвежьими лапами. Даже кушетка для клиентов схожая с нашей. Я словно бы раздвоился – обстановка до боли родная!
А вот и фельдшер вошел – немолодой мужичок с усталым безразличным взглядом. Тоже, наверное, какой-нибудь терапевт, подрабатывающий здесь в свободные часы.
И я – в необычной для меня роли клиента медвытрезвителя! Так и хочется сказать самому себе: «Раздевайтесь, гражданин!»
Одновременно я понимал, что сейчас начнется черная полоса в моей жизни. Знакомство с городским медвытрезвителем обойдется мне дорого. И дело не в деньгах – это полбеды. Хуже, что обязательно сообщат в Жердянск, в больницу. Узнает, естественно, и капитан Качалкин. И это – в период оголтелой борьбы с пьянством. Гигантское море позора!
Я протянул лейтенанту паспорт и сел на кушетку, приготовившись к неизбежному – оформлению в медвытрезвитель. Этот процесс я знал досконально, поэтапно. Сейчас дежурный офицер записывает мои данные в черновичок, а потом аккуратно перепишет на официальный бланк и примется за проверку моих ценных вещей и денег. Все должно быть внесено в протокол, а утром передано мне в целости и сохранности.
Я держался по-прежнему спокойно, без истерики, без ругани, потому что знал – кроме резиновой дубинки по ребрам ничего мне не добиться. И не важно, что опьянение у меня незначительное. Сейчас мою судьбу решали два человека – лейтенант и фельдшер, а с выходом «пьяного» Указа власть над клиентами они получили приблизительно такую, как чекисты в годы «красного террора».
Я не спеша расстегнул пиджак, снял и положил рядышком.
- Какой ты послушный? Душа не нарадуется, - добродушно заметил старшина.
- А кому охота без пуговиц остаться! Или рукава потом пришивать, - столь же добродушно ответил я. – Знаю. Сам в вытрезвителе работаю.
- И где же вы работаете? – раздался из-за барьера недоверчивый голос лейтенанта.
- Я врач-терапевт из Жердянской ЦРБ. По совместительству второй год работаю фельдшером в медвытрезвителе.
Подобно сказочному заклинанию, оживляющему холодные мраморные статуи, моя фраза произвела удивительные метаморфозы. До этого между мной и сотрудниками медвытрезвителя как бы находился невидимый, но прочный барьер. Я был для них своеобразным ходячим и говорящим манекеном, цифиркой в ежедневном отчете, планктоном…
И вот прозвучало несколько слов – и появляется интерес в безразличных доселе глазах старшины, как-то по-другому, по-свойски, смотрит фельдшер, добреет дежурный офицер. Теперь я для них человек. Коллега!
И как-то сразу тут я понял, что оформление в медвытрезвитель отменяется. Ворон ворону глаз не выклюнет!
- Это совершенно меняет дело, - лейтенант встал, превратившись в высоченного верзилу, и вышел из приемной.
«Пошел проверять мои слова», – подумал я.
- Оденьте пиджак. Помнется, - неожиданно предложил старшина.
Вернулся лейтенант, отдал мне паспорт.
- Все верно. Как решим? – повернулся он к фельдшеру.
- А что решать? Опьянение наилегчайшее – почти трезвый.
Обратно на автовокзал меня довезли на вытрезвительском фургоне, точнехонько к отправлению автобуса…
ГЛАВА 12. ВЫТРЕЗВЛЕНИЕ НОМЕНКЛАТУРЫ
Отпуск промчался как вспыхнувший порох. Вокзальная толкотня, обжигающее солнце, вино и фрукты – все позади. И снова потянулось бесконечное чередование поликлиники и медицинского вытрезвителя.
Наша смена опять полностью укомплектована: появилось новое действующее лицо – капитан Метелкин. Он перевелся в Жердянск из исправительно-трудовой колонии, и после тамошних порядков служба в медвытрезвителе для него просто развлечение. Конечно, капитанское звание не соответствует должности дежурного офицера медвытрезвителя, но подполковник Рогожников заверил его, что это вопрос времени, и с освобождением вакансии Метелкина назначат на более ответственную работу. Капитан Качалкин отнесся к новому офицеру настороженно, справедливо рассматривая Метелкина, как реального претендента на его кресло.
Внешность у Метелкина запоминающаяся – высокий, неплохо сложенный брюнет с усами «а ля Чапаев». Несмотря на сорокалетний возраст, брюшка почти не заметно, а седина едва-едва прикоснулась к его вискам. Голос зычный, командирский, с небольшой хрипотцой. Характер преимущественно флегматичный, но с какими-то лисьими повадками: душу ни перед кем не раскрывает, о прошлом не распространяется, известно только, что он давно в компартии и даже имеет какие-то заслуги. Одним словом, ценный кадр и на мякине его не проведешь!
Но мужик он компанейский, от коллектива не отделялся и в свою первую смену принес традиционный литр водки.
Сегодня у Метелкина третья смена, и он вполне пообвыкся на новом месте.
День с утра выдался хороший – клиентов не видать. Патруль доставил только одного слегка подвыпившего мужчину – взяли у собственного подъезда! – но я, памятуя о своих приключениях в городском медвытрезвителе, решил его отпустить. Степень опьянения легкая, помещению в медвытрезвитель не подлежит по инструкции.
Патрульные ушли недовольными.
После обеда к нам зашел Рыбалко.
- Как план, Николай Палыч? Горит?
- Бездельничаем.
- Не желаешь кое-куда прокатиться? На полчасика, - заинтриговал меня старший лейтенант. – Очень познавательная поездка.
Я вопросительно посмотрел на Метелкина – тот соглашающе кивнул головой.
На улице Рыбалко подвел меня к новенькой «Яве» с коляской.
- Приобрел недавно, - похвалился он. – Из другой области гнал. Родственники достали.
Он уселся за руль, я – в коляску. Путь, как выяснилось, лежал в дачный кооператив.
- Покажу я тебе одну скромную дачу! – стараясь перекричать шум двигателя, надрывался Рыбалко. – Оценишь свежим взглядом.
Мы проехали железнодорожный переезд, потом – небольшой лесок. Вот и дачи! Попетляв по узким улочкам, Рыбалко заглушил мотоцикл на каком-то перекрестке.
- Обрати внимание налево. Через два участка. Ближе подходить не будем. Не хочу до поры светиться.
Я посмотрел и… оценил.
Солидных размеров дом из бруса, с просторной верандой и мансардой, крыша высокая, крытая дефицитным оцинкованным железом. Все сооружение размещалось на мощном фундаменте из бетонных блоков. Добавьте ко всему – подземный гараж и новенькую рубленую баню неподалеку.
- Впечатляет? – спросил Рыбалко. – Здесь одних стройматериалов на восемь тысяч пошло. Плюс – доставка и плотникам за работу. А владелец этого скромного домика – наш общий знакомый гражданин Филимонов.
- Умеет жить! – со смешанным чувством восхищения и зависти произнес я.
- За чужой счет! По моим подсчетам, чтобы осилить такое строительство, ему надо было потратить свою пятилетнюю зарплату. При условии, что питаться, одеваться, покупать мебель его семейство будет на зарплату жены. А она получает что-то немного больше полутора сотен. Не пожируешь! Короче, ворует Филимонов. Пора его оформлять на казенную баланду. Заодно и за капитана Алешина сочтемся
- Есть у меня один знакомый – мастер из лесхоза. Разговорчивый такой старичок. Любитель поболтать, - вспомнил я. – Надо будет мне с ним переговорить – аккуратно, келейно. Может, что-то подскажет – все эти пиломатериалы кроме, как из лесхоза, и взять неоткуда.
- Логично. Мысль неплохая, - одобрил Рыбалко. – Но вот именно – келейно, исподволь. Чтобы он сам, этот мастер, ничего не заподозрил. Под маской дружеского пьяного трепа.
На обратном пути, неподалеку от железнодорожного переезда, я увидел подходящих кандидатов для вытрезвления: на обочине, в придорожных кустах, расселись два пьяных мужичка и с азартом раскупоривали бутылку водку.
«Группа захвата», посланная мной по горячим следам, застала собутыльников на прежнем месте, допивавших последние граммы драгоценной жидкости… Поздравив нас с почином, Рыбалко ушел к себе, на второй этаж, обдумывать планы борьбы с расхитителями социалистической собственности.
«Придорожных» пьяниц поместили в дальнюю палату, а через час туда же последовал семейный скандалист – доставил патруль по заявлению жены. После пяти вечера «группа захвата» подловила в сквере трех зазевавшихся работяг, сантехников местного ЖКХ, расположившихся на лавочке с водкой и закусками. И это в период действия «пьяного» Указа!
- Ничего не бояться! – удивлялся капитан Метелкин, оформляя протокол за протоколом.
Затем привезли скверно одетого и дурно пахнущего мужчину с недопитой «бомбой» (бутылка емкостью 0,8 литра). Его пришлось перевести в дежурную часть, так как в кармане лежало удостоверение инвалида второй группы (по инструкции таких клиентов в медвытрезвитель брать нельзя), пусть отдыхает в «обезьяннике».
После семи часов вечера, когда закрылись винные отделы, наступило затишье. И мы увлеченно гоняли чаи, играли в карты и периодически выпускали из палаты в туалет своих подопечных. Затем Алканавтыч ушел в гараж якобы поменять проколотую камеру, а сержанты с подозрительным рвением вызвались ему помогать.
- Принимайте подарок.
Два сержанта из вневедомственной охраны ввели в приемную клиента: старый знакомый – председатель Жердянского поселкового Совета товарищ Рогов, он же – «мэр». Очки в позолоченной оправе, стильный костюмчик, элегантное пальто нараспашку. Пьяный и очень рассерженный. Начал, как всегда, с угроз:
- Всех уволю!
Капитан Метелкин недоуменно посмотрел на него, и я вполголоса прояснил ему личность клиента.
- Ну и что, - невозмутимо ответил тот. – Перед законом все равны.
- На автобусной остановке приставал к женщине, нецензурно выражался, - сообщили сержанты и удалились.
- Так-так. Пьяница и хулиган – две стороны одной медали, - ироническим тоном прокомментировал капитан. – Ваше мнение, доктор: подходит он для вытрезвителя? По-моему, вполне.
Метелкин был спокоен, как танк, а, может быть, просто хорошо скрывал свои эмоции.
«Смелый мужик. Решил взяться за «мэра» всерьез. А, впрочем, пора этого обормота проучить», - подумал я и… решил последовать примеру капитана. Надоел мне наш неприкасаемый и непротрезвляющийся «мэр» – за последние полгода он пять раз доставлялся в медвытрезвитель, и всегда по распоряжению капитана Качалкина нам приходилось его отпускать. И вот нашла коса на камень!
- Проведем экспертизу, - повернувшись к Розову, произнес я стандартную фразу.
- Что?! Да я тебя завтра на все четыре стороны из больницы вышибу! – взвился тот. – В дворники пойдешь.
Старшина моментально приподнял его за шиворот.
- Он согласен на экспертизу, Николай Палыч, - сказал Володя с издевкой.
- Ладно. Но вы все еще пожалеете, - подчинился Розов.
Занимался я с ним долго, тщательно проводя все известные мне пробы: клиент был высокопоставленный и в случае небрежности в оформлении протокола можно вляпаться в большие неприятности – вплоть до суда.
- Средняя степень опьянения, - подвел я итог. – Можно оформлять – и менее пьяных берем.
Капитан мило улыбнулся и внес в официальный бланк протокола паспортные данные задержанного. Судьба «мэра» решена!
- Вы это чего? – настороженно спросил Рогов, который только-только стал понимать, что его действительно собираются поместить в медвытрезвитель. – Позвоните своему начальнику.
И в его голосе впервые промелькнули просительные интонации.
- Еще чего придумаешь! – отмахнулся Метелкин. – В данный момент начальник здесь – я.
- Я представитель власти! Председатель поселкового Совета!! Мэр!!! – визгливым голосом закричал Рогов. – А ты – мент зачуханный.
Метелкин недовольно поджал губы.
- Был ты мэр, а станешь – хер! – грубовато ответил он. - Степень опьянения соответствует, значит – переночуешь в палате. А на все твои должности – плевать!
- Доплюешься. Завтра же уволю! – надрывался председатель поссовета.
- Завтра тебя самого из кресла попрут.
Старшина, не обращая внимания на эту словесную перепалку, быстро и аккуратно снял с «мэра» очки и положил на стол.
- Произвол, - ошарашенно прошептал Рогов.
- Выкладывайте на стол деньги и ценные вещи, - приказал капитан. – Не заставляйте применять силу.
Председатель поссовета заупрямился, и старшина сам опустошил его карманы.
- Сто двадцать рублей, бумажник, часы, блокнот, - записывал Метелкин. – А теперь – раздевайтесь до трусов.
- И не подумаю.
Володя с тяжелым вздохом подошел к Рогову и привычным движением стянул с него через голову пальто, пиджак и рубаху – «вывернул душу наизнанку». Разлетались по углам пуговицы, трещали рукава.
- Застенок, - прохрипел Рогов.
Володя опять вздохнул и стащил с «мэра» брюки с ботинками.
«Мэр» остался в одних трусах – бледный подслеповатый мужичок астенического телосложения, со скудной растительностью на груди.
Старшина сгреб одежду в единый комок и отнес в раздевалку.
- А теперь пусть господин мэр пообщается с народом, - ехидно ухмыльнувшись, приказал Метелкин, и старшина потащил Розова в дальнюю палату. Там скопились все сегодняшние клиенты, воздух был насыщен перегаром и ароматом хронически немытых тел, а у стены смердела большая лужа мочи, которую в знак протеста сделал кто-то из пьяниц.
- Я требую отдельную камеру! – пискнул председатель поссовета при виде этакой благодати. Но было поздно – тяжелая дверь с грохотом закрылась за его спиной.
- До чего номенклатура обнаглела! Даже здесь на отдельный кабинет претендует, - покачал головой капитан. – У нас сейчас в стране демократия. Плюрализм… Может, чаю скипятим?
Через полчаса в дверь палаты начали пинать ногой.
- Сатрапы! Тюремщики! – раздавался приглушенный голос «мэра» - он вышел из временного оцепенения и снова стал скандалить. – Все под суд пойдете! Впрочем, можно и договориться. Выпустите – все прощу! – попытался торговаться Рогов.
- Поздно, батенька, - флегматично пробормотал Метелкин. Протокол на «мэра» оформили полностью, и протокол был «номерной», с определенным номером и его изъятие не допускалось. При пропаже даже одного «номерного» бланка дежурному офицеру приходилось составлять докладную начальнику медвытрезвителя. Теперь Рогов навсегда внесен в списки клиентов нашего учреждения со всеми вытекающими из этого последствиями.
Удары в дверь не прекращались и сопровождались ругательствами и бесконечными угрозами. Ярость Рогова усиливали язвительные замечания соседей по палате.
- Почаще бы тебе сюда попадать! Что, несладко в нашей шкуре? – гоготали они.
- Надо прекращать балаган, - решил Метелкин.
Старшина подошел к двери.
- Брось стучать. По-хорошему говорю.
Удары усилились.
- Пеняй на себя.
Сопротивляться нашему старшине – все равно, что вступать в единоборство с гималайским медведем. Володя один фиксировал Рогова на кровати, привязав каждую его конечность к соответствующей ножке. Подзатянул узлы.
- Отдохни.
- Я сообщу прокурору, - стращал «мэр».
Старшина скомкал в руке грязную простыню и поднес к физиономии Рогова.
- Будешь орать – заткну рот кляпом.
«Мэр» замолчал – перспектива поужинать простыней его не устраивала.
Я сделал соответствующую запись в протоколе, обосновав необходимость фиксации.
Через час скандалиста развязали. Он упрятал гордыню подальше и больше нас не беспокоил.
- Завтра обязательно настрочит жалобу. И не одну. Качалкин будет вне себя, - поделился я опасениями с капитаном.
- Не бери в голову, - спокойно ответил Метелкин. – Ты не учитываешь обстановку в «белом доме». Первый секретарь райкома – пень трухлявый – давно мандражит. Чувствует, что земля под ним горит, времена меняются. Осторожен он стал чрезвычайно. Старается не наделать неправильных шагов. Позвоню-ка я с утра в райком и, как коммунист коммунисту, доложу ему: «Творится безобразие: председатель поселкового совета нарушает Указ Генсека – пьянствует и хулиганит!» Я думаю, что у первого на это место и другие кандидатуры имеются. Тут «мэру» и крышка!
Выпустили утром Рогова в последнюю очередь. Облачившись в помятую одежду, с недостающими кое-где пуговицами, он утратил вчерашний лоск, глядел исподлобья, протокол подписывать отказался.
- Старшина, проведите гражданина Рогова в дежурную часть, - распорядился Метелкин.
- Что еще за фокусы? – фыркнул председатель поссовета, но говорил сдержанно, голоса не повышал – вчерашний урок не забывался.
- Кроме оплаты услуг медвытрезвителя – это мы вычли из ваших наличных денег, придется еще раскошелиться, - «порадовал» его капитан. – Штраф за пребывание в алкогольном опьянении в общественном месте, хулиганское поведение. Можно и десять суток заработать!
- Ладно, сейчас твоя власть, а через час моя наступит!
- Сомневаюсь, - усмехнулся капитан.
«Мэра» увели. Метелкин посмотрел на часы.
- Половина девятого. Пора звонить в райком.
И уверенно поднял телефонную трубку.
Через несколько дней я узнал, что председателя поссовета сняли с должности. «Мэра» подвела демократия – всего год назад о помещении его в медвытрезвитель не могло быть и речи. А теперь, как простого пьянчужку, да в общую палату! Никакого солидного места Рогову, вопреки ожиданиям, не предложили. Попросту говоря, его выкинули на улицу.
Впрочем, он оказался стойким человеком – не опустил руки, не спился, а переехал в другой район, где смог устроиться по своей основной специальности – агрономом в совхоз.
ГЛАВА 13. ЧТО У ТРЕЗВОГО НА УМЕ
В октябре моя семья справила новоселье: жене дали на работе квартиру в пятиэтажном доме. Событие чрезвычайное! И ему предшествовало много предварительных переживаний, которые стихли только после получения ордера. Квартира была однокомнатной, но хорошей планировки: с большой кухней и двумя лоджиями. Правда – пятый этаж, но после малосемейки это казалось нам несущественным.
После переезда я, как полагается, обустраивался на новом месте: проводил небольшой косметический ремонт, навешивал шкафчики на кухне, книжные полки, карнизы для штор. А потом я надумал поставить на лоджиях рамы, застеклить их и тем самым расширить полезную площадь квартиры.
За помощью я обратился к Николаю Васильевичу, мастеру лесхоза, моему пациенту, частенько лечившемуся у меня в поликлинике по поводу остеохондроза. Там, в лесхозе, работал большой столярный цех, поставлявший на стройки двери и окна.
Николаю Васильевичу было за шестьдесят, но на пенсию он не собирался – позволяло здоровье, да и начальство, ввиду нехватки опытных специалистов, попросило его потрудиться сколько возможно.
Встретились мы в его двухкомнатной квартире, за кухонным столом. Для упрощения разговора я выставил бутылку водки, тем более, что попутно надеялся что-нибудь разузнать о Филимонове.
Мастер ознакомился с эскизами рам и пообещал сделать их в кратчайший срок и недорого. В процессе беседы я усиленно наполнял его стопку, а сам ограничивался половинками. Николай Васильевич против такого расклада не возражал, охотно приняв на веру мои объяснения, что, дескать, не могу пить много водки.
Вскоре лицо старого мастера побагровело, нос приобрел фиолетовый оттенок, а глаза молодцевато засверкали. Спиртное, как известно, часто развязывает сдержанные языки, и я решил кинуть пробный шар.
- Был недавно на дачах – заезжал к приятелю, - небрежно начал я. – Видел дачу Филимонова, директора Агроснаба. Солидное строение. Сразу видно хозяина – умеет жить.
Пьяненький Николай Васильевич с ходу заглотил наживку.
- За чужой счет прожить немудрено, - ответил мастер язвительным тоном. – Ему в позапрошлый год новую контору выстроили и склад подремонтировали – там он и поживился на дармовщинку. Кое-что списал, часть – сэкономил: вот тебе брус и кровельное железо. Я то знаю: у меня в Агроснабе свояк работает.
Я налил старику очередную стопку, которую он осушил с великим энтузиазмом и стал еще более словоохотливым. Моя тактика оказалась верной: прямые вопросы могли спугнуть старика, помнившего еще строгие сталинские времена, и тогда от него навряд ли удастся чего-нибудь добиться. А так – действуя ненавязчиво, исподволь, можно запросто выведать у него все, что он знает.
- Я больше скажу, - приложил к груди ладонь Николай Васильевич, упиваясь собственной осведомленностью и возможностью прихвастнуть перед собеседником. (Что поделаешь, во многих из нас дремлет тщеславие!) - Этот Филимонов пройдоха еще тот! Дружок нашего директора. Они с ним, как говорится, живут вась-вась: ты – мне, я – тебе. Он в лесхозе и обрезную, и необрезную, и половую доску брал. Первый сорт досочки! А оформляли ему некондицией или вовсе отходами. Вот такая карусель. А ты говоришь – хозяин.
Собственно говоря, главное от старика я узнал: Филимонов жулик, факты имеются и идти нужно по двум ниточкам – Агроснаб и лесхоз. Основы компромата получены и теперь очередь Рыбалко распутать весь это клубок и сплести для молодого ловкача прочную сеть.
Я поставил на стол бутылку красного вина, стремясь окончательно напоить Николая Васильевича, дабы он напрочь забыл о сегодняшнем разговоре и не мучался потом понапрасну угрызнениями совести.
Красное вино после водки – колоссально! Вскоре Николай Васильевич заснул прямо за столом, и я ушел, осторожно захлопнув за собой дверь.
Наутро я пошел в поликлинику, хотя сегодня у меня также была смена в медвытрезвителе. Но, как назло, я не смог договориться с начмедом о подмене и пришлось, предупредив капитана Качалкина, в течение трех часов проводить прием больных. А после приема поступило еще три вызова на дом, которые затратили у меня еще полтора часа.
В вытрезвитель я отправился только к обеду.
У здания милиции я встретил ветерана Шамаева – несостоявшегося клиента нашего медвытрезвителя. В сопровождении патрульных он вылез из милицейского «козлика» и прошел в дежурную часть.
Меня разбирало любопытство, но оба наших капитана в ответ на мои вопросы только пожимали плечами. Мол, ничего не знаем.
Ладно, не напрашиваюсь. Медвытрезвитель пустовал, и я поднялся на второй этаж к Рыбалко.
Кабинет старшего лейтенанта был тесен и скромен, обстановка спартанская – однотумбовый стол и три стула. Сам Рыбалко листал толстую папку, которую при моем появлении немедленно положил в ящик стола. Конспирация!
- Что нового, Николай Палыч?
Я подробно пересказал разговор с мастером леса.
- Интересно, - задумчиво произнес Рыбалко. – Почти совсем не маскируется. Просто бесшабашность какая-то. На дурака не похож – должность не соответствует. Наверное, кто-то его прикрывает.
- Одна просьба – не ссылаться на мастера, - сказал я. – Заклюют старика. Со свету сживут.
- Попробуем обойтись без его показаний. Поспрашиваем людей, найдем недовольных, ущемленных в чем-то, народ у нас хороший – ближнему ножку подставить лучшее удовольствие. Особенно, если есть личные счеты.
- Неприятно как-то чувствую себя. Не в своей тарелке, - посетовал я. – Вроде бы все правильно сделал, а на душе осадок. Соглядатайство… Грязь.
Рыбалко внимательно посмотрел на меня.
- Работяга пару мешков цемента стащит – заводят уголовное дело. А этот жлоб гребет как экскаватор – тысячи уплывают – и все, как с гуся вода. Где логика? – резонно заметил старший лейтенант. – Пусть это избитая фраза, но еще раз скажу – без помощи граждан нам не обойтись. Нужны факты. Этот Филимонов пока что жулик районного масштаба – давить надо сейчас, в зародыше. Дай таким волю – всю Россию по карманам растащат.
В те годы подобные речи звучали повсеместно, и никто их всерьез не воспринимал. Но в нашей доверительной беседе старшему лейтенанту незачем было кривить душой. Он говорил искренне, можно сказать, излагал свое кредо, и я в очередной раз удивился неординарности его характера. Признаться, до этого разговора я считал Рыбалко, несмотря на все его прекрасные качества, по большому счету обычным карьеристом. И вот, оказывается, у него есть принципы.
- Кстати, видел я сейчас Шамаева, участника войны. Повели под конвоем, - вспомнил я. – Если не секрет – за что его?
- Темное дело. Жил он незарегистрированно последние два года с женщиной – на два десятка лет моложе его. Жили тихо, без скандалов. И вот она исчезла. И не сегодня – весной, но старик нам этого не сообщал. Дескать, считал, что она его бросила. А недавно проездом заглянул в гости ее брат. Поинтересовался, где сестра. Что-то заподозрил и пришел в милицию с заявлением.
Рыбалко замолчал, видимо, раздумывая, стоит ли сообщать мне дальнейшие подробности.
- Началось следствие. Старик явно темнит, путается в показаниях. При обыске случайно нашли паспорт пропавшей сожительницы. Вдвойне подозрительно – куда она без документов могла уехать? Решили поместить старика под стражу. Разберутся.
Итак, старший лейтенант Рыбалко, как всегда оказался в курсе новостей райотдела.
Спустившись вниз, в медвытрезвитель, я увидел в приемной, на кушетке, пьяного. Он был уже раздет, и одежда лежала рядом, а капитан Метелкин сосредоточенно подсчитывал денежные ресурсы клиента.
- Двести пять рублей: восемь купюр по двадцать пять рублей и одна пятерка.
Клиент, высокий костлявый верзила, с трудом вникал в происходящее и только с рассеянной улыбкой просил у старшины закурить. Его увели в палату, и вскоре оттуда донесся оглушительный храп.
Вечером, когда за окнами стемнело и начал накрапывать злой осенний дождь, нагрянули гаишники: сержант Паша и лейтенант Корытов. Они собирались дежурить на посту ГАИ, который находится при въезде в Жердянск, и были одеты по всей форме, в белых портупеях, с бляхами на груди. От обоих пахло пивом.
Паша шикарным жестом вытащил из кармана шинели бутылку водки.
Комментарии излишни. Капитан Метелкин молодцевато подкрутил усы и поставил два граненых стакана, старшина достал из стола полбуханки черного хлеба.
- Мне не наливайте – я за рулем, - важно отказался Корытов.
«Группы захвата» не было, водку пили вчетвером – я решил поддержать компанию, поскольку завтра суббота, в поликлинику идти не нужно, и можно будет нормально выспаться.
По окончании трапезы Паша встал и извинился, что не сможет дальше продолжать застолье.
- Служба, понимаете. Надо быть в рабочем состоянии.
«На посту наверняка добавит, - засомневался я в искренности этих слов. – Кто там ночью на дороге будет его обнюхивать!»
Гости укатили, а через полчаса вернулась «группа захвата» с добычей: два алкаша, подобранные на железнодорожном вокзале. Без копейки, нигде не работают и для вытрезвителя от них один убыток. Но брать надо.
Утром поднял скандал денежный клиент, у которого было 205 рублей.
- Где остальные деньги? – возмущался он, читая протокол. – У меня вчера триста двадцать рублей было – получку выдали.
- Пропил остальные, - невозмутимо ответил капитан.
- Я купил только пузырь водки. За двадцатку, с рук. Где остальные?
- Жалуйся – дело хозяйское. А кроме услуг вытрезвителя тебе еще придется заплатить штраф в дежурной части. Старшина, проводите гражданина…
ГЛАВА 14. ПО КОМ ВОЕТ СОБАКА
6 ноября, с утра, вся наша смена собралась в приемной – шла предпраздничная политинформация. Выступал начальник медвытрезвителя. По его пасмурному виду было ясно, что занятие это капитана не вдохновляет, но желающих проявить политическую сознательность – то бишь прочитать доклад – не нашлось, а мероприятие плановое, обязательное к исполнению, и контролируется замполитом райотдела майором Григорьевым.
Монотонный голос Качалкина убаюкивал, аудитория сдержанно позевывала, бессмысленно таращила глаза на докладчика и, как могла, боролась с наступающей дремотой.
- У кого будут вопросы? – наконец-то стал закругляться Качалкин. – Нет? Поздравляю с наступающим праздником!
Начальник ушел в кабинет, «группа захвата» поехала выполнять план, а старшина побежал в гастроном. Мы с капитаном Метелкиным достали шахматную доску – новый дежурный офицер оказался большим любителем этой древней игры и даже посещал шахматную секцию.
Но поиграть не удалось: мы сделали только несколько ходов, и в приемную вошли две колоритные личности – начальник РОВД и районный прокурор.
Начальник РОВД, полковник Глыбин, был очень представительным мужчиной – высокий, громоздкий, с благородной седой шевелюрой без малейшего намека на лысину. Даже нездоровые отеки под глазами и многочисленные морщины только подчеркивали его облик делового и мудрого руководителя. Но на самом деле большим умом Глыбин не блистал, своему назначению (и даже своему званию – поскольку звание полковника присваивали далеко не каждому начальнику райотдела!) был обязан «мохнатой лапе» в обкоме партии и, памятуя об этом, всегда «держал нос по ветру», всячески избегая конфликтов с районными и областными партбоссами. Фактически всеми делами в райотделе заправлял подполковник Рогожников.
Районный прокурор Кузин красавцем не был – невысок ростом, близорук, с большой лысиной, но, в отличие от полковника, был умен и, по возможности, справедлив. Репутацией у народа пользовался неплохой, поскольку в спорах между работниками и администрацией предприятий подходил к делу объективно и руководствовался только соответствующими статьями. Беспристрастное око Закона! Таким, по-моему, и должен быть настоящий прокурор. К слову сказать, мне тоже пришлось прибегнуть к его помощи, когда при переводе из деревни у меня были разногласия с бухгалтерией по поводу размера отпускных. И только вмешательство Кузина смогло переломить железобетонное упрямство нашего главного бухгалтера.
- Здравствуйте, э-э… доктор, - обратился ко мне Глыбин. Имени моего он не знал, спросить стеснялся или считал ниже своего достоинства, и обращался уклончиво – «доктор». – Вы не смогли бы с нами съездить в одно место.
- Кто-нибудь заболел? – поинтересовался я.
- На всякий случай, - туманно ответил полковник.
- Возможно, станет плохо одному гражданину, - подключился к разговору прокурор. – Сердечный приступ, к примеру.
Информация, согласитесь, минимальная, но большего, видимо, мне от них не добиться. Я взял несколько одноразовых шприцев, пригоршню всевозможных ампул и последовал за районными столпами Закона.
Мы сели в полковничью служебную «Волгу» и покатили. Ехали недолго – на соседнюю улицу – и остановились перед деревянным домом-пятистенком.
У калитки – кучка любопытствующих граждан, сдерживаемая немногословным мрачным милиционером. Мы втроем прошли во двор, и моим глазам представилась кошмарная картина: глубокая яма, груда выкопанной земли и полуразложившийся женский труп поодаль, у забора. Около трупа кругами бегал районный судмедэксперт, что-то рассматривал и временами делал записи в блокнотике.
Я впервые был на эксгумации – в институте, на кафедре судебной медицины нас преимущественно пичкали теорией, да иногда водили в городской морг судебной экспертизы вскрывать жертвы автоаварий и суицидов. Первое впечатление сейчас – ощущение нереальности происходящего. Для сонного Жердянска такая находка казалась невероятной, чудовищной. Это там далеко, в больших городах, убивают и закапывают. А здесь, в глухой провинции, где всяк друг друга знает или приходится родственником, процветает банальный мордобой или, на худой конец, поножовщина.
Подъехал милицейский «козлик». Из заднего отсека вывели ветерана Шамаева. В наручниках.
Прокурор сузил глаза, шагнул навстречу.
- Что теперь скажешь, Петр Андреевич? – спросил он.
- Не я это сделал. Отказываюсь.
Моей помощи не требовалось. Старик был на удивление спокоен, невозмутим и всем своим видом показывал, что он здесь совершенно не причем.
Обратно я пошел своим ходом, поскольку прокурор с начальником милиции по всей видимости собирались еще долго топтаться вокруг ямы.
В райотделе я заскочил к Рыбалко, но старший лейтенант был занят – в кабинете сидел лесхозовский сторож и что-то увлеченно рассказывал. Видимо, давал показания.
Я извинился – здесь не до меня.
В медвытрезвителе капитан Метелкин и старшина Володя заправлялись чаем.
- Присаживайся, Николай Палыч, - пригласил Володя. – Выпей чашечку, а то сейчас патруль приедет. С клиентом. По заявлению супруги.
- Как впечатления? Ямка глубокая? – поинтересовался Метелкин. Оказывается, он прекрасно знал, куда меня повезли. Конспиратор!
- Как хоть ее обнаружили? – удивился я. – Всегда считал, что наши местные сыщики на такое не способны.
- Собачки помогли. Прямо-таки передача «В мире животных»! – хохотнул капитан. – У старика во дворе пес жил. И заметили соседи, что стал он по ночам постоянно выть. Жуткий такой вой. Пристрелил старик собаку. Завел другого кобелька. И тот стал по ночам концерты закатывать, спать никому не давал. И его Шамаев на тот свет отправил. А когда старика «взяли», соседи вспомнили про эти расстрелы и сообщили куда следует. С соседями Шамаев жил скверно, ссорился по пустякам, кляузничал частенько в исполком, в поссовет, и покрывать его они не собирались. Информация поступила, дело вел Толик Михайлов. Парень, к слову сказать, сообразительный. Припомнил он старую истину, что собака воет по покойнику. И надумал покопаться во дворе. Так и нашли.
Патруль приехал пустым.
Обедал я дома и на обратном пути, ожидая автобуса, столкнулся на остановке с Рыбалко.
- Замотался вконец, - пожаловался он. – Народу больше десятка опросил, ворох бумаги извел. Интересные фактики всплывают. Думаю, пора побеспокоить нашего общего знакомого.
«Держись теперь Филимонов! – подумал я. – С такими бравыми ребятами, как старший лейтенант Рыбалко, лучше не связываться».
В медвытрезвитель без меня поступили два клиента – пьяные пассажиры с железнодорожного вокзала. В ожидании поезда, уже будучи «навеселе», они оприходовали еще бутылку водки и вместо поезда оказались в приемной медвытрезвителя.
У обоих бесспорная средняя степень опьянения. Отпустить? Кто знает, что в дороге случится! Пьяный в поезде – легкая пожива для мошенников (я так и вспомнил отставного полковника). Надежнее переночевать у нас.
- Оформляйте, - сказал я капитану.
Метелкин переписал в протоколы вещи и содержимое кошельков.
К вечеру старшина захандрил – температура 38,8, жар, боли в горле. Я осмотрел – фолликулярная ангина. Володю отпустили домой – отработаем смену и без него. С ангиной лучше не шутить – нарвешься на осложнение. Тем более, что вечер выдался спокойный и пьяных больше не было.
Послонявшись без дела, Алканавтыч с сержантами засели в гараже – пить самогон под предлогом «ремонта». Недавний новичок, сержант Леша, уже попал под влияние водителя и как-то очень быстро перенимал его повадки.
Капитан Метелкин ненадолго отлучился, а, вернувшись, предложил мне выпить водки – как я заметил, с сержантским составом он пока выпивал нечасто, заботился о своем авторитете.
Я отказался – что-то не тянуло меня сегодня на выпивку. Кому-то может показаться странным, но пить в любое время и по любому поводу я не могу. Необходимы серьезные субъективные причины – праздник, к примеру, или определенный настрой души. А просто так напиться водки – пусть даже на дармовщину – не привык.
Капитан Метелкин хватанул полстакана водки и спрятал бутылку в сейф. В течение вечера он несколько раз к ней «прикладывался», в конце-концов допил до последнего грамма, но не опьянел – только немного «остекленели» глаза и покраснел нос. Предательский запах спиртного он уничтожил кусочком мускатного ореха, который для подобных случаев специально хранился в кармане кителя, рядом со служебным удостоверением.
Я ушел спать рано – до полуночи, но всего через час меня разбудили – вызывали в дежурную часть.
Вызывали к Шамаеву. Днем, в присутствии народа и на допросах, старик держал себя в руках, а ночью, в безмолвии камеры, наедине с нахлынувшими думами, когда не надо «держать хвост пистолетом» перед следователем и прокурором, предполагаемый убийца расслабился, и организм старого охранника, закаленного годами дежурств на караульных вышках, поддерживаемый в преклонные годы длительными охотничьими переходами, стал барахлить – впервые в жизни появилось сильное головокружение, дикие головные боли.
Меня провели в ИВС, где в одной из камер помещался Шамаев. Картина невеселая: тесная комнатушка 1,5х2,5 метра, двухъярусная лежанка, маленькое зарешеченное окно, прикрытое снаружи жестяным колпаком. Шершавые бетонные стены, грязно-серый потолок только усиливали мрачность и безысходность этой конуры и как бы беззвучно уверяли находившегося здесь обитателя: «Все, братец, отбегался!»
В общем, прекрасная психологическая обработка.
Старик был мрачен и немногословен. У него повысилось артериальное давление – и вызывал он только из опасения возможного инсульта.
Иньекций я делать не стал, дал соответствующую таблетку и через полчаса вновь измерил давление. Снизилось! Угостив Шамаева порцией снотворного, я удалился.
Утром, когда освобождали палаты, произошло недоразумение с одним из несостоявшихся пассажиров – якобы, из кармана исчезло тридцать рублей, три десятки.
- Да не было у вас в кармане денег, - убеждал Метелкин. – Только в кошельке.
- Были, - настаивал клиент.
Что-то участились у нас такие вот странные пропажи. У меня впервые стало появляться подозрение, что дело здесь нечисто и не следует все списывать на рассеянность пьяных клиентов. Дыма без огня не бывает!
Мужика увели в дежурную часть. Он ругался и обещал, что ничего не простит, что обязательно будет жаловаться и всех упрячет за решетку.
А я тем временем решил проверить, кто доставил этого скандалиста.
И в протоколе, и в журнале для поступающих клиентов были указаны фамилии патрульных: Нужнин, Ванечкин, Воробьев. Это был «молодежный» патруль – гордость подполковника Рогожникова. Свои подозрения я пока оставил при себе – неизвестно, как к моим домыслам отнесется капитан Качалкин – и решил на досуге припомнить прошлые пропажи денег и свериться по журналу.
ГЛАВА 15. ОБЫЧНАЯ ПРАКТИКА
Первый день зимы выдался пасмурным, вьюжным и очень холодным. Температура с утра упала до –20, и вдобавок дул сильнейший ветер. Фактически зима в Жердянске началась неделю назад: с морозами и множеством битых автомашин, владельцы которых (в основном – новички) еще не имели навыков езды в гололед и легко попадали в аварии.
В кабинете старшего лейтенанта Рыбалко собралась небольшая, но очень интеллигентная компания: мы с Рыбалко, капитан Качалкин и начальник ОБХСС капитан Недосекин. Стол накрыт скромно, но со вкусом: две бутылки дорогого «пятизвездочного» коньяка, большая коробка шоколадных конфет и два апельсина, аккуратно порезанных на тонкие ломтики.
Пиршество устроено в связи с отъездом Рыбалко – завтра он уезжает на два месяца в командировку в одну из среднеазиатских республик. Там сейчас раскручивается так называемое «хлопковое» дело и в помощь группе Гдляна и Иванова по всей стране отбирают молодых, толковых и, главное, ничем не запятнанных сотрудников ОБХСС.
В других обстоятельствах Рыбалко бы обрадовался, но дело в том, что сейчас эта поездка представляет собой хорошо послащенную пилюлю.
Директор Агроснаба Филимонов оказался зубастым: после первой беседы с Рыбалко он понял, что дальнейшее бездействие или промедление грозит перспективой длительного отдыха на тюремных нарах. И Филимонов выкинул неожиданный финт: он не стал юлить и хоронить концы, а побежал к председателю райисполкома Кругликову: «Помогите! Оклеветали!»
Население Жердянска издавна подразделялось на две неравные части. Большая – рабочие, колхозники, интеллигенция – живущая и подчиняющаяся советским законам, и меньшая – районная номенклатура, законом для которой было мнение первого секретаря райкома партии и указания председателя райисполкома. Руководители, выполняющие указания товарища Кругликова, были практически неуязвимы для органов правопорядка, и наоборот – ослушники с грохотом изгонялись из партии, покидали свои кресла, а иногда даже шли под суд по какому-нибудь пустяковому поводу.
Видимо, директор Агроснаба был на хорошем счету в райисполкоме, или, возможно, предрик просто оскорбился самоуправством какого-то сопливого лейтенантика, без начальственного соизволения замахнувшегося на номенклатурного работника. Как бы там ни было, но в этот же день полковник Глыбин вызвал к себе капитана Недосекина и… Филимонова оставили в покое. Самого же Рыбалко, дабы поостыл и поразмыслил, решено было спровадить в командировку. Два месяца в зимней пустыне вряд ли покажутся райским отдыхом.
- Удачной поездки! – выдал тост Качалкин, и все разом подняли стаканы и чашки, в которых плескалось по 50 грамм благородного напитка.
Рыбалко был спокоен. По крайней мере – внешне. Оно и понятно. Молодость, здоровье, крепкие нервы – и неприятности кажутся малосущественными, а препятствия – вполне преодолимыми. Если трезво подумать – впереди у старшего лейтенанта солидный запас времени, и Филимонов никуда не денется, наоборот – уверовав в свою безнаказанность, станет еще более наглым и жадным. Надо лишь поднабраться терпения, копить уличающие факты, выжидая благоприятного момента. Начальники не вечны, а дело всегда держится на плечах грамотных исполнителей.
Я ушел в начале второй бутылки – позвонил капитан Метелкин и сообщил, что привезли пьяного…
Клиент сидел на кушетке. Взглянув на него, я недовольно поморщился – это был мой сосед по подъезду Вениамин, высокий плотный мужчина предпенсионного возраста. Большой трудяга и, одновременно, забубенный пьяница. В медвытрезвителе он ночевал часто, но на этот раз взяли его подловато – прямо от подъезда, где Вениамин тихо-мирно курил на лавочке.
Обычная практика некоторых патрульных – подвыпившую агрессивную молодежь или злопамятных уголовников предпочитают обходить стороной. Не замечают! А показатели работы выполняют на таких вот, как мой сосед, безобидных выпивохах.
Оба патрульных – высокий костлявый Ванечкин и такой же высокий, но поплотнее, Нужнин, стояли рядышком, у стола, и выжидающе смотрели на меня.
Я предложил Вениамину несколько проб на координацию движений, потом оценил походку, речь. Очень жаль – на легкую степень опьянения он не тянет. Хотя, если отпустить, без проблем смог бы добраться до дома.
- Можно было его не брать, - сказал я патрульным. – Никого не трогал, сидел у своего подъезда. Опьянение незначительное.
Патрульные оказались несговорчивыми.
- Он находился пьяным в общественном месте, - выпятил нижнюю губу белобрысый Нужнин. – Согласно инструкции, доставлен в медвытрезвитель.
Терпеть не могу этаких политически и юридически подкованных молодчиков. Инструкции знают на зубок, выправка молодцеватая, а совести ни грамма.
- Если отказываетесь – мы доставим его в больницу для определения степени опьянения, - предупредил Ванечкин.
«Придется взять, - подумал я. – В больнице ему обязательно выставят среднюю степень».
Вениамин разделся, и старшина увел его в палату. Патрульные с довольными улыбочками вышли на улицу.
А я вспомнил о былых пропажах денег, о своих подозрениях касательно нашего «молодежного» патруля и решил полистать журнал. На память я пока не жаловался и сразу припомнил скандал в октябре, когда клиент недосчитался утром почти 100 рублей.
«Кто же его тогда доставил? Ага! Ванечкин и Нужнин», – нашел я.
Припомнил я еще несколько мелких пропаж – по 10-20 рублей. Почти всегда в журнале фигурировали фамилии этих же патрульных. Подозрительное совпадение! Это могло означать только одно – комсомольцы-добровольцы шакалили.
Но информации было суждено храниться втуне. Идти по начальству я не собирался – не доносчик и не следователь. Да и не поверит подполковник Рогожников, меня же и обвинит в оговоре честных сотрудников. Пресловутая честь мундира! Старший лейтенант Рыбалко – с кем я мог без опасения посоветоваться – уезжает в далекие края, а капитан Качалкин чересчур осторожен. И его можно понять – на носу пенсия. Мне остается – быть безмолвным наблюдателем и следить, чтобы двуличные молодцы не подставили нас, работников медвытрезвителя.
Вечером «группа захвата» привезла веселую троицу. Судя по наколкам и специфическому жаргону – отпетые уголовники. Двоих я не взял – они вполне твердо держались на ногах, а третьего, более пьяного, решил оформить. Он не возмущался, только добродушно посмеивался, называл меня «доком», а капитана - «начальником». Спокойный, уверенный в себе мужчина. Но для вытрезвителя – балласт. Нигде не работает!
Подошло время выпускать Вениамина – он уже проспал более пяти часов и пока еще ходит транспорт (в Жердянске автобусы работали до 22.00) надо отправлять его к семье. Хорошо, что в кармане у Вениамина завалялось немного мелочи на проезд.
Как обычно, я лег спать после полуночи и, как частенько случается, вскоре меня разбудили. Притащился майор Басалаев и позвал меня в дежурную часть.
В «обезьяннике» дожидался клиент – молодой парень лет двадцати. На лбу – ссадина, свежий «фингал» под правым глазом.
- Где заработал? – поинтересовался я.
- Подрался вечером. Не знаю и с кем.
- Сознание терял?
- Ненадолго. Когда к асфальту затылком приложился, - уточнил тот. – В шапке был – смягчило удар. Сейчас башка болит – спасу нет.
Осмотрел я его основательно: координация движений нарушена, походка шаткая. На первый взгляд – все признаки опьянения, но… такие же симптомы бывают и при черепно-мозговой травме. С пьяницами надо быть внимательным, алкоголь – большой обманщик, нередко под маской опьянения может скрываться какое-нибудь серьезное заболевание. И вдобавок – у этого парня асимметрия зрачков. Небольшая, еле заметная, но сбрасывать ее со счетов не следует.
- Не возьму, - повернувшись к дежурному, отказался я. – И здесь оставлять не рекомендую. Везите в больницу.
Басалаев спорить не стал – это был умудренный жизнью служака, основным девизом которого было всячески избегать неприятностей.
Парня увезли в приемный покой, где ему поставили диагноз внутричерепной гематомы и госпитализировали…
ГЛАВА 16. НОВОЕ МЫШЛЕНИЕ:САМ ДЫХНИ
У нас в райцентре – маленькая «перестройка». В «белом доме» сменился владыка. Дворцовый переворот произошел на прошлой неделе и был совершенно неожиданным для непосвященных. Старого первого секретаря райкома отправили на пенсию, что само по себе было новшеством: раньше их переводили в областной центр на непыльную денежную должность и, естественно, предоставляли шикарную городскую квартиру. И такое коловращение судьбы! Но никто не злорадствовал. Бывший глава райкома партии по праву считался человеком честным. За двенадцать лет нахождения у власти он нажил трехкомнатную квартиру в типовой пятиэтажке, дачный участок с легким щитовым домиком и автомашину – старенький списанный «козлик». Пример, достойный для подражания!
Новый владыка приехал из областного центра. Взгляды имел передовые и потому сразу же взялся за собственное обустройство: в ближайшем от райкома партии восьмиквартиром доме срочно выселили жильцов и освободившееся помещение стали переоборудовать под апартаменты нового первого секретаря. Ничего не поделаешь: новое время – новое мышление.
Но, откровенно говоря, до всей этой чехарды в верхах мне не было дела. Я всегда был очень далек от всего, что не связывалось с моей профессией. Политику не жаловал и выключал телевизор, когда на экране появлялось постное лицо Горбачева. В светлое будущее мне не верилось – не было бы хуже! И чего ради я должен восхищаться действительностью, если моей ставки врача хватало лишь на полуголодную жизнь, и потому сегодня, в воскресенье, мне приходится тащиться на смену в медвытрезвитель, чтобы обеспечить семье мало-мальски сытное существование!
Собравшиеся в приемной сотрудники с увлечением обсуждали последнее заседание районного суда, где ветерану Шамаеву «дали» восемь лет строгого режима. Удивительно, что старик и на суде упорно отрицал свою вину.
- Мало дали, - высказал свое мнение Алканавтыч, попивая крепкий чаек в надежде хоть как-то облегчить свое хроническое похмелье.
- А, может, старик был невиновен? – сомневался старшина Володя, похрустывая соленым огурцом – он вчера тоже перебрал «горячительного».
- Судье виднее, - авторитетным тоном заявил Саша, с трудом справляясь с предательским дрожанием рук – сказывались вчерашние именины у тещи.
Сержант Леня молчал, скромно выдыхая в сторону чудовищный выхлоп перегара.
- Ладно, мужики, - сжалился капитан Метелкин – он уже настолько освоился на работе, что без стеснения пил водку вместе с подчиненными. – Жертвую вам заначку.
Он вытащил из сейфа бутылку водки, и оживленные сотрудники восторженно загудели, засуетились, забегали в поисках стаканов.
Свою порцию употребил даже Алканавтыч – ему, как водителю медвытрезвителя, причин опасаться ГАИ не было.
«Группа захвата» наконец-то уехала, и мы с Метелкиным от скуки затеяли грандиозный шахматный турнир: три партии без ограничения времени и проигравший покупает бутылку водки, которая давно уже продавалась только по талонам.
Первую партию растянули на два часа. Играли неторопливо, тщательно обдумывая каждый ход и его возможные последствия. Клиентов пока не было – никто не отвлекал. Метелкин допустил два серьезных «зевка», в итоге я поставил ему мат и очень довольный ушел домой обедать.
Следующую партию начали в четвертом часу, и почти сразу пришел майор Басалаев и позвал меня в дежурную часть.
В «обезьяннике» я увидел плюгавого вшивого бродягу, одетого в драную фуфайку, брезентовые штаны и резиновые сапоги. И это зимой! Опьянение у него было легким, в медвытрезвитель клиент не подходил, и майор Басалаев остался при своих интересах.
Вторая партия опять стала складываться для меня удачно, но совершенно неожиданно Метелкин устроил мне вилку, и при выборе потери ферзя или коня я пожертвовал конем. Огорчение страшное! А тут еще «группа захвата» совсем некстати привезла добычу: пьяного мужчину предпенсионного возраста. Его вели под руки оба сержанта. Пришлось мне оторваться от шахмат и приступить к осмотру.
Ничего особенного: средний рост, признаков явной инвалидности не отмечается, движения неуверенные, шаткая походка. Клиент был спокойный и не буйствовал. Кстати, у него на это и сил не оставалось, даже раздеться не мог, помогал старшина.
Игру продолжили, но настроение у меня уже было другое, я «зевнул» и лишился ладьи.
Метелкин ход за ходом постепенно овладевал ситуацией. Я начал нервничать, что опять таки не способствовало качеству игры.
Распахнулась дверь и в приемную вошли гаишники: лейтенант Корытов и сержант Паша. Паша вынул из матерчатой сумки трехлитровую банку с пивом и поставил ее на стол, рядом с шахматной доской.
- Угощайтесь!
Старшина Володя, полулежа дремавший на кушетке, мигом пробудился и, как фокусник, быстрым ловким движением вытащил из кармана стакан. Остальные достал из ящика стола Метелкин.
- Я не буду, - отказался Корытов. – За рулем.
- А мне еще три часа на морозе торчать, - ответил Паша. – Я выпью – для профилактики простуды.
Мы с капитаном для приличия выпили по стакану и от дальнейшего воздержались: шахматы требуют ясного рассудка. Остальное досталось Володе с Пашей…
Наконец гаишники уехали. Мы вновь сосредоточились на игре.
Эту партию я проиграл. Счет сравнялся. В перерыве заварили чай – вернулась «группа захвата» с дюжиной горячих пирожков с капустой и картошкой. Пирожки прихватил из дома сержант Саша, и они всем нам очень понравились.
К концу чаепития подкатил патруль – привез семейного скандалиста, толстого пьяного дядю весом приблизительно около центнера, в огромных валенках на босую ногу, в старом спортивном костюме и овчинном полушубке. Клиент возмущался, брызгал слюной, но старшина мигом стащил с него одежку и затолкал в палату.
За окном смеркалось. На шахматной доске вновь расставлены фигуры. Решающая партия!
На улице заворчал двигатель автомобиля – подъехал лейтенант Корытов. Один. Паша остался дежурить на посту ГАИ – при въезде в город. Ему не позавидуешь!
Проигрывать мне не хотелось, капитану Метелкину тоже. Каждый ход сопровождался такими умственными усилиями игроков, что, казалось, дымятся извилины. Но, как я ни старался, инициативой опять стал овладевать капитан. Я потерял две пешки, а потом, в результате хитроумной комбинации, удачно проведенной капитаном, лишился ладьи.
На улице опять загудел автомобиль, хлопнула дверца – из подъехавшего к райотделу «жигуленка» вылез какой-то важный мужчина в штатском облачении и торопливо зашагал к подъезду милиции.
- Кажется, новый первый секретарь пожаловал! – приглядевшись, воскликнул Метелкин.
Вскоре патрульный «козелок» что есть мочи рванул в неизвестном направлении.
Мы сделали еще по одному ходу, что заняло полчаса.
Вернулась патрульная машина. Перед нашими окнами прошла целая делегация – подполковник Рогожников, начальник ГАИ майор Подсолнухов и… сержант Паша собственной персоной.
- Интересненько-о, - протянул Метелкин и отодвинул шахматную доску. – Пойду разузнаю, что там стряслось.
Метелкин ушел в чем был – в одном кителе. Мы со старшиной остались присматривать за вытрезвителем, ни на минуту не покидая своего наблюдательного поста у окна.
Через некоторое время из райотдела вышел первый секретарь райкома партии – спокойный и полный достоинства – сел в машину и укатил.
Еще немного погодя на улице появился согбенно-печальный сержант Паша и медленно побрел прочь.
Патрульная машина увезла Рогожникова и Подсолнухова – наверное, по домам.
Прибежал капитан Метелкин, переполняемый ворохом свежих новостей. За какой-то незначительный отрезок времени он успел стать свидетелем впечатляющего разбирательства, когда впервые на его глазах слова жалобщика (а в этой роли выступал первый секретарь райкома) без всяких доказательств воспринимались абсолютной истиной. Кроме того, Метелкин ухитрился незаметно от всех вытянуть из Паши некоторые подробности. Капитан был хорошим рассказчиком (ему бы книги писать!), и в его изложении история фиаско неудачливого сержанта ГАИ, напоминавшая анекдот, предстала пред нами выпукло, достоверно, во всех своих трагикомических подробностях, словно на экране телевизора…
Сержант Паша сидел в кирпичной будке ГАИ и мерз. Помещение не отапливалось, стены покрывал толстый слой наледи, а маленький электрообогреватель давал только иллюзию тепла.
Паша вышел на дорогу, от скуки остановил первый попавшийся грузовик, с пристрастием осмотрел и машину и водителя, а потом оштрафовал шофера за неисправный задний габаритный фонарь
На душе повеселело. В течение часа он остановил с полдюжины машин и наказал всех водителей без исключения, придираясь к какой-нибудь мелочи. Была бы машина, а неисправность – хотя бы малюсенькая – всегда отыщется. Две квитанции не выписал – не успел, так как водители сразу же поспешили убраться подальше от поста ГАИ.
Настроение еще больше улучшилось, сержант ушел в будку и, стакан за стаканом, выпил бутылку дешевого портвейна, привезенного с собой.
Стемнело. Началась небольшая метель. Фонарь на столбе с трудом освещал будку и небольшой отрезок дороги в обе стороны. До приезда лейтенанта Корытова оставалось больше часа.
Вдалеке сверкнули фары – приближался автомобиль.
«Хоть какое то развлечение!» – подумал Паша и вылез из будки.
Автомобиль приблизился к будке – старенькая невзрачная «копейка». Паша повелительно взмахнул жезлом. Водитель, невысокий худощавый мужчина лет сорока, подошел к сержанту и протянул документы – техпаспорт и водительское удостоверение.
Все в порядке. Но не понравился Паше этот водитель – слишком независимо, не по чину уверенно он держался, даже едва заметно улыбался.
«Усмешник! – оскорбился сержант. – Сейчас я тебя огорчу!»
Паша проверил наличие огнетушителя, аптечки, знака аварийной остановки. Все на месте.
Сержант не унимался – включил карманный фонарик, чтобы внимательнее осмотреть машину.
- На задних колесах высота рисунка протектора на 1 мм меньше допустимого, грязноват номер автомобиля, - перечислял грехи сержант. – И внешний вид машины срамоват – помыть бы надо.
- Непременно. И даже с мылом, - иронически заметил водитель. – И полотенцем вытру.
- Юморист! – рассердился Паша. – Выпил, наверное, горячительного. Подуй-ка в трубочку.
Водитель, не возражая, молча выполнил требование сержанта – цвет трубки не изменился.
- А теперь подуйте сами – от вас разит, как из винной бочки.
- А за неуважение к представителю власти ответите! – даже обрадовался возникшему поводу сержант. Он положил водительское удостоверение в карман и вернул мужчине только техпаспорт и талон предупреждений.
- Завтра приедете в ГАИ. Поговорим.
- Поговорим, - согласился водитель, который оставался на удивление спокойным. – Обязательно.
«Жигуленок» уехал. До прибытия Корытова оставалось около сорока минут.
Паша сидел в будке, курил «Приму» и с наслаждением представлял, как вернется на место, в ГАИ, и разопьет с Корытовым поллитра водки, коей они с лейтенантом обычно завершали каждое дежурство.
В приятных мечтаниях Паша задремал – электрообогреватель немного поднял температуру воздуха, со стен закапала вода…
От дремоты сержанта пробудил шум подъехавшего автомобиля.
«Отработал!» – радостно подумал Паша, вытащил из розетки шнур обогревателя и открыл входную дверь.
Но это был не долгожданный лейтенант Корытов, а патрульный «козлик». Из него вышли те, кого сержант менее всего хотел встретить в данный момент – подполковник Рогожников и майор Подсолнухов.
Рогожников посмотрел на Пашу так, словно перед ним было некое мерзкое насекомое, а майор Подсолнухов произнес единственное слово:
- Дыхни.
Паша подчинился, и майор даже поморщился.
- Пьяный.
- Принял немного – для внутреннего обогрева. Вон какой мороз!
- Вы знаете, кого сейчас в трубку дуть заставили? – угрожающе ласково и вежливо спросил подполковник Рогожников.
Паша отрицательно покачал головой.
- Первого секретаря райкома партии. Да еще сам пьяный!
- Садись, - вздохнул майор. – Поедем.
- Начальство надо знать в лицо, - закончил свой рассказ Метелкин. – Или хотя бы по фамилии.
- А если выпил – не выступать и не высовываться, - поддержал его старшина.
Играть расхотелось. Я автоматически передвигал фигуры, размышляя о неожиданных поворотах судьбы, «зевал» и терял разнообразные фигуры. В конце-концов Метелкин поставил мне мат, и это означало, что к следующей смене за мной долг – бутылка водки.
ГЛАВА 17. ЗАКРУЧИВАНИЕ ПРОБОК
Январь в Жердянске начался под лозунгом «Усиления борьбы с пьянством!» Новый глава райкома партии еще крепче, чем предшественник, стал «закручивать гайки», и первой его жертвой оказался незадачливый сержант Паша, застигнутый на рабочем месте – на посту ГАИ – в нетрезвом состоянии. В итоге Пашу уволили из милиции, и он устроился на местный винзавод грузчиком.
Тихим январским утром я пошел на очередное собрание районного «Общества борьбы за трезвость». Неделю назад меня избрали председателем больничной организации этого общества и сегодня, на собрании в райисполкоме, поручили прочитать доклад о вреде пьянства.
В небольшом зале собралась, преимущественно, районная номенклатура. Знакомые все лица! Главврач больницы, главврач СЭС, подполковник Рогожников, председатель РАЙПО – крупных габаритов властная дама, преуспевающий директор Агроснаба Филимонов и многие другие. Почти все они никогда не были трезвенниками, некоторые изрядно «закладывали за воротник», но… подул ветер перестройки, и пришлось этой публике срочно записываться в активисты нового общества. Таковы требования времени. Мимикрия!
Смотреть на эти двуличные физиономии было тошно, беседовать с ними – вдвойне. Взобравшись на трибуну, я в быстром темпе, временами сокращая текст, рассказывал общеизвестные сведения, понимая, что никому мой доклад не нужен, и публика ожидает только окончания скучного мероприятия, чтобы, добравшись домой, с удовольствием выпить и закусить. Безразличные лица, пустые остекленевшие взгляды.
Прочитав последнюю страницу, я после традиционных аплодисментов незаметно покинул зал – впереди у меня было дежурство в медвытрезвителе.
- Ну, наконец-то! – оживился при моем появлении капитан Метелкин. – Товар привезли. В дежурной части оставили.
Переодевшись в белый халат, я пошел осматривать поступившего клиента.
В «обезьяннике» меня дожидались двое. Один – слегка подвыпивший худощавый мужчина, доставленный по заявлению супруги, и второй, более плотного телосложения, очень пьяный и очень агрессивный субъект, взятый с проходной деревообрабатывающего завода. Кого-то он там нецензурно «послал», и вахтер вызвал милицию.
Семейного скандалиста я брать не стал – легкая степень опьянения, пусть с ним разбирается майор Басалаев. Второй для вытрезвителя вполне подходил.
- Забираем! – обрадовал я дежурного офицера.
Клиент был упрямый, как осел, проворный, несмотря на опьянение, как обезьяна, и старшине пришлось применить физическую силу и при раздевании и при водворении его в палату. Скомканную грязную одежду бросили на пол в раздевалке.
- Не-на-ви-жу! – орал клиент и долбил пяткой в дверь.
- С разбегу – и головой, - подзаводил его старшина, чем довел мужика до полного неистовства. Удары участились, напоминая ускоренную барабанную «дробь», но длилось это представление недолго. Раздался короткий вопль и… тишина. Наверное, зашиб ногу.
- Дохляк, - резюмировал старшина и вернулся в приемную. Володя был сегодня в превосходном настроении, даже что-то иногда насвистывал. В приемную вошла «группа захвата». Без пьяного.
- Звонили бдительные граждане, - сообщил им Володя, незаметно подмигнув капитану Метелкину. – На остановке, у бани, пьяный сидит. Замерзает бедняга.
Алканавтыч тяжело вздохнул и развернулся на 180*. Сержанты последовали его примеру.
- Люблю тонкий розыгрыш! – хохотал старшина, представляя, как его коллеги тщетно крутятся около бани в поисках мифического пьяного.
Но «группа захвата» вернулась очень быстро. И – с добычей! В сопровождении сержантов в приемную ввалился долговязый, весь запорошенный снегом, мужчина.
- Нашли, но только не на остановке, а за ней, - доложил сержант Саша. – Сидел на корточках. Замерзал.
Володя удивленно покачал головой.
Позвонили из дежурной части – опять майор Басалаев. Вызывают к очередному задержанному. Жалуется на кровохарканье.
Пришлось идти.
В «обезьяннике» теперь находился крепкий парень лет около тридцати (семейного скандалиста, наверное, отпустили домой), весь в наколках, с желтоватой «фиксой» на передних зубах. Увидев меня, он сразу закатил глаза и упал на пол. Но упал так осторожненько, так плавно, даже головой не шмякнулся, а медленно прислонил ее к полу. Театр!
Помощник дежурного открыл дверь «обезьянника», и я подошел к «страдальцу». Краткого осмотра было достаточно, чтобы убедиться в симуляции.
- Вставай, нечего притворяться, - предложил я ему по-хорошему, но парень продолжал валять дурака.
Можно было прибегнуть к излюбленному милицейскому методу реанимации – хорошенько потянуть за мошонку, но я решил обойтись гуманно.
Я взял небольшой кусочек ваты, обильно пропитал его нашатырем и положил симулянту под нос.
Вытерпел он не более полминуты, а затем ловким движением нижней губы откинул вату в сторону. Я вернул ее на прежнее место. Тогда он потянулся рукой, но помощник дежурного немедленно пресек эту попытку. Парень понял, что притворяться бесполезно и открыл глаза.
- Рассказывай – что беспокоит? - задал я традиционный вопрос.
Беспокоило многое и, прежде всего, у бедняги, с его слов, был активный туберкулез, а сейчас началось кровохарканье.
Как я узнал у дежурного офицера, парня задержали за мелкое хулиганство, и ему реально грозила отсидка на 10 суток. Вот он теперь и выкручивался, придумал себе серьезное заболевание, но не догадывался, что у меня был список больных активным туберкулезом, и этой фамилии там не значилось. А освободился он год назад!
Я обстоятельно прослушал легкие, осмотрел полость рта и обнаружил причину «кровохарканья». Хитрец прикусил зубами кусок десны, и кровь из ранки, смешиваясь со слюной, давала картину кровохарканья. А много ли надо, чтобы обмануть несведущего в медицине милиционера.
- В госпитализации не нуждается, - сообщил я майору Басалаеву.
Патрульные прикатили неожиданно и не вовремя. Мы только-только заварили чай, разлили в кружки, Алканавтыч начал рассказывать какой то анекдот… и тут в приемную ввалились Ванечкин и Нужнин, ведя под руки пьяного рыжего мужичка.
Усадили его на кушетку, бросили рядом старую хозяйственную сумку.
- С автовокзала. Приставал к пассажирам.
И быстренько улетучились.
Пьяный – он никуда не денется, а вот чай может остыть. И потому чаепития мы не прерывали. Не отрываясь от чашки я внимательно рассматривал клиента. Средний возраст, средний рост, обычное телосложение. Рыжие усики. Кисти рук крупные, ладони мозолистые и шероховатые, как наждачная бумага. Одет в овчинный полушубок, кроличью шапку, старые подшитые валенки. С виду – обычный колхозник. Наверное, приехал на денек в райцентр за покупками, а перед отъездом выпил лишнего.
Клиент, до этого пребывавший в полудремотном состоянии, неожиданно коротко икнул и приоткрыл глаза.
- Раз-з-решите позвонить?
И назвал номер телефона.
- Не положено, - отказал капитан Метелкин.
Но старшина Володя вдруг насторожился:
- Откуда знаешь этот телефон?
- Родич мой… свояк.
Колхозник находился в такой степени опьянения, когда тело уже не подчиняется, но мозг еще не утратил способности к мышлению. С трудом, но клиент еще мог адекватно воспринимать окружающее.
- Телефон подполковника Рогожникова, - сообщил старшина капитану Метелкину. – Домашний.
- Врет, наверное, что родственник, - засомневался Метелкин. – Ладно, проверим.
Как правило, попадая в медвытрезвитель, многие клиенты выдавали себя за родственников партийных или милицейских начальников районного или областного масштаба. Почти всегда это была беззастенчивая брехня. Чего не сделаешь в надежде избежать позорной огласки и денежных убытков! Но сейчас, похоже, мужичок не врал – в таком состоянии назвать домашний телефон Рогожникова мог только родственник или закадычный приятель. Кстати, всем было известно, что родом наш подполковник из далекой зачуханной деревни.
Капитан Метелкин дозвонился на квартиру к Рогожникову и доложил о причине неурочного звонка. Его лицо внезапно стало каким-то напряженно-серьезным, и я понял, что позвонили не зря.
- Хорошо. Так, - лаконично отвечал капитан и, наконец, положил трубку.
- Сейчас приедет самолично. Приказал не оформлять.
«Группа захвата» поспешно уехала – лучше быть подальше от начальства, а через полчаса у подъезда медвытрезвителя остановился белый «Москвич» Рогожникова.
Подполковник вошел в приемную, и капитан со старшиной немедленно встали при его появлении. Дисциплина!
Рогожников был очень недоволен, смотрел исподлобья, словно не его родственник, а все мы находились в алкогольном опьянении.
- А меня… твои орлы… поободрали, - неожиданно пожаловался ему колхозник. – Тр-ри червонца из кошеля стянули… и пузырь водки из сумки.
- Кто? – Рогожников почему-то грозно посмотрел на старшину.
- Не здесь. На улице… когда в машину волокли, - криво усмехнувшись, пояснил рыжий мужичек. – Молодежь глупая. Думали – я в дупель пьяный!
- Доставлен патрульной машиной, - уточнил Метелкин.
Рогожников повернулся к своему родственнику.
- Ничего не напутал?
- Ты же меня сам до остановки проводил. А на вокзале меня и загребли… В аккурат перед моим автобусом.
- Ладно, разберемся.
Перед уходом подполковник выразительно посмотрел на капитана.
- Пока никому ни слова. Я сейчас вернусь.
- А на автобус он сегодня уже опоздал, - сказал старшина после ухода Рогожникова.
- Комсомолисты, похоже, крепко влипли, - задумчиво сказал Метелкин.
ГЛАВА 18. ВОЗВРАЩЕНИЕ РЫБАЛКО
Вернулся из командировки старший лейтенант Рыбалко и сегодня, на дежурстве, в его маленьком кабинете опять был устроен скромный сабантуй. Нас трое – я, Рыбалко и капитан Недосекин. Отсутствует капитан Качалкин по причине повторившейся семейной драмы: вновь от него ушла жена, прихватив с собой сына, и вчера Качалкин получил у меня на приеме в поликлинике больничный лист, немедленно заперся в квартире «зализывать раны». Сегодня, по моим предположениям, капитан находился в хорошем запое. Во всяком случае, на телефонные звонки он не отвечал – наверное, отключил аппарат.
Перед нами на столе возвышается, радуя глаз, бутылка коньяка, аккуратно разломлены две плитки шоколада, несколько яблок небрежно порезаны на дольки.
Я жаждал занимательных историй о жестокой азиатской мафии, забитых хлопкоробах, добродушных чайханщиках, богатых коврах, быстроногих джейранах и сайгаках и прочей экзотики.
После первой стопки Рыбалко поведал, что в хлопковых аферах погрязли абсолютно все и сажать надо подряд без разбора от колхозного бригадира до секретаря обкома партии.
- Пирамида Хеопса – выдерни нижние кирпичики и зашатаются верхние слои, - очень научно выразился Рыбалко. – Сплошные приписки. Мы здесь за сто рублей срок наматываем, а там миллионы неизвестно куда исчезают.
Выпили еще по стопке. Незаметно «уели» плитку шоколада.
- Народ забитый, темный. Дома у них – голые стены, пол глинобитный. Точно не колхозники, а средневековые декхане. Если у кого есть телевизор – зажиточный человек! А председатель колхоза для них – бай, - продолжал делиться воспоминаниями старший лейтенант. – Перед нами все эти «баи», конечно, расстилались: «Чего изволите?» Еще бы – представители Москвы! А так, без власти, без мундира, без денег я для них не человек, а… тьфу! Хорошо, что я живу в России!
- И у нас здесь ситуация схожая, - вступил в разговор Недосекин, до этого молча внимавший рассказу своего подчиненного. – На словах – равноправие, а на деле?
- Верно, - согласился старший лейтенант. – Взять того же Филимонова, директора Агроснаба. Жулик – клейма негде ставить! Только за жабры взяли – и сразу нам по рукам. Мол, знайте свое место.
- А у нас скоро перемены ожидаются, - сообщил Недосекин. – Полковник Глыбин на пенсию уходит – точнее, отправляют. Засиделся, постарел, да и не соответствует эпохе.
- Рогожникова поставят? – предположил Рыбалко.
- Навряд ли. Рылом не вышел, - усмехнулся капитан. – Слишком блатное местечко. Пришлют «варяга» из области.
Захватывающих историй я так и не дождался. Разговор постепенно переходил в русло сплетен и сиюминутных проблем. Это не означало, конечно, что рассказывать было не о чем. Просто посвящать меня в детали своей командировки Рыбалко не счел возможным. И вообще после этой поездки он стал более сдержанным, каким-то настороженным и, как мне показалось, немного разочарованным.
После опустошения первой бутылки, решительно отказавшись от дегустации второй, я засобирался в медвытрезвитель – надо еще отсиживать смену.
- Как прошло возвращение «высокого блондина»? – остроумно поинтересовался капитан Метелкин, намекая на высокий рост и светлые волосы Рыбалко.
- На высоком уровне.
- Три звездочки? Пять?
- Поднимай выше – целых семь! Качалкин не звонил?
- Нет.
Я уселся за свой стол у окна и стал от скуки обозревать окрестности. Вот у «Гастронома» подрались две собаки. Прошла старушка с сумкой… Из дежурной части вышли двое патрульных. Кстати, теперь в нашу смену дежурит новый патруль: толстый лысый сержант средних лет по кличке Бегемот и его напарник, младший сержант Коля Водовозов – долговязый сутулый субъект с вечно унылым выражением лица. Комсомолистов – Ванечкина и Нужнина – из милиции уволили. Ребяткам не повезло – не на того нарвались! В тот злосчастный для патрульных день подполковник Рогожников лично усадил своего родственника на городской автобус, следовавший до автовокзала, лично положил бутылку водки в сумку и прекрасно знал о количестве денег, которые пьяненький родич пересчитал перед уходом в присутствии подполковника. Оправданиям патрульных Рогожников, естественно, не поверил.
На мой взгляд, следовало бы завести уголовное дело и отдать паршивцев под суд, но Рогожников на это не пошел и отнюдь не из гуманных побуждений, а чтобы не выносить «сор из избы». Опять пресловутая «честь мундира»! Воришек попросту уволили из милиции, чему они, конечно, были рады – легко отделались! Ванечкин вскоре поступил учиться в областной педагогический институт, а Нужнин устроился работать сантехником в ЖКХ.
Пьяных не поступало, и я даже задремал от скуки прямо сидя за столом. Алканавтыч с сержантами ушел в гараж, а Володя – в магазин. Капитан Метелкин «на минутку» отлучился в дежурную часть, вернулся через полчаса навеселе и с покрасневшим носом и немедленно поставил кипятить чайник. Весьма кстати подоспел старшина Володя с батоном белого хлеба.
После чаепития мы с капитаном уселись за шахматы, договорившись, что проигравший покупает литр пива, но… нам помешали: хлопнула входная дверь, и в приемную вошел лейтенант Корытов.
- Надо определить степень опьянения. Может, подойдет для вытрезвителя?
Излюбленная тактика гаишников – привозить задержанных водителей в медвытрезвитель. Если медик ставит задержанному среднюю степень опьянения и помещает в палату – дальнейшей экспертизы в больнице не требуется, можно спокойно оформлять необходимую документацию, а в дальнейшем – штрафовать или лишать водительского удостоверения. И вся ответственность за сии действия переходит от работников ГАИ к медработнику вытрезвителя.
- Не пил ни капельки, - решительно отпирался водитель, крупный плечистый мужчина, вошедший в приемную вслед за Корытовым. – Нервы иногда пошаливают. Выпил недавно 20 капель корвалола, а он унюхал.
Водитель небрежно кивнул в сторону Корытова.
Этой байке я, конечно, не поверил. Корытов тоже.
- Рассказывай сказочки, - усмехнулся лейтенант. – Граммов 200 водочки употребил, а может и поболее.
Опьянение у водителя было очень незначительное: запах алкоголя не чувствовался, лишь поблескивали глаза, и была слегка нарушена координация движений. Легкая степень опьянения, почти – субклиническая. Где-нибудь в капстранах такое опьянение считается допустимым при управлении автомобилем, но у нас законы другие.
- К помещению в медвытрезвитель не подходит – легкая степень опьянения, - огорчил я Корытова. – Везите в больницу.
- Нарколог в отпуске, - проворчал лейтенант.
- Осмотрит дежурный врач.
Лейтенант Корытов уехал очень недовольный, но это его проблемы. А создавать себе лишние заботы ради легкой жизни гаишников – увольте!
Итак, Корытов с водителем уехали в приемный покой, а я начал оформлять клиента, доставленного вневедомственной охраной – пьяного сторожа с какого-то склада. Здесь сомнений не было – дядечка в порывах пьяного благодушия лез обниматься со всеми без исключения и не мог даже самостоятельно снять собственные штаны.
Лейтенант Корытов вернулся через два часа. Один. Без водителя. Обиженный и злой одновременно.
- Такого бардака, как в больнице, редко встретишь! – начал он возмущаться прямо с порога. – Больше часа прождал врача в приемном покое – сказали, что он на обходе. А время-то идет, а водитель то и дело воду в туалете хлещет и трезвеет, подлец, на глазах.
«Хорошая тактика. Умный мужик», – одобрил я про себя действия водителя.
- Наконец приходит этот толстый хирург в очках…
«Наверное, Сергей Николаевич? Травматолог», - решил я.
- Осмотрел он водителя и заявляет, что признаков алкогольного опьянения не отмечается. Трезвый! – продолжает лейтенант.
- Кровь на алкоголь? – поинтересовался я.
- Не назначил. Сказал, что реактивов нет, а он имеет право ставить степень и факт опьянения и без анализов.
- Совершенно верно, по клиническим данным, - подтвердил я.
- Я шесть лет в ГАИ. Выпившего за сто метров определяю. А тут – трезвый! По-блату доктор его трезвым признал. Друзья они, я знаю…
На мой взгляд, все объяснялось следующим образом. Водитель еще в медвытрезвителе был в легкой степени опьянения, поездка в больницу и ожидание врача заняло достаточно времени для протрезвления. К тому же он постоянно пил воду, тем самым очищая свой организм от алкоголя. И поэтому к приходу дежурного врача он успел закончить эту своеобразную дезинтоксикационную процедуру и фактически на момент осмотра был трезвым. Но Корытову это объяснять бесполезно – он относился к той категории сотрудников милиции, для которых важно только собственное мнение (пусть даже ошибочное!), и все свои подозрения они не подвергают анализу, а стараются попросту подогнать факты, чтобы обязательно доказать свою правоту. К тому же у лейтенанта, как у всякого ничтожества, было весьма чувствительное самолюбие, и любой поступок постороннего лица (ниже его по должности или званию), в чем-либо расходящийся с его, лейтенанта Корытова, мнением, этот работник больших и малых дорог рассматривал как личное оскорбление. Безусловно, что теперь Корытов возненавидел и хитрого водителя и травматолога и при случае обязательно поквитается с ними.
Чем дольше я выслушивал злобные стенания лейтенанта, тем больше удивлялся недальновидности кадровиков, допускающих подобных типов в милицию. По большому счету, лейтенант Корытов был недалеким туповатым человеком, на троечки закончившим десятилетку, а после службы в армии – среднюю школу милиции. Его интеллект никогда не превышал рамок «Правил дорожного движения», внешность тоже подкачала и была очень далека от распространенного «киношного» стереотипа суперменистого советского милиционера. Корытов был невысокий, тощий, с низким скошенным лбом и мелкими чертами лица. Должность инспектора ГАИ была таким местом, где Корытов мог хоть как-то утвердиться в собственных глазах и удовлетворять свои амбиции проверками огромной армии водителей, большинство из которых опережало лейтенанта, так сказать, по жизни, по многим показателям – интеллекту, образованию, внешним данным, материальному благополучию. Власть над людьми всегда нравилась Корытову, как-то даже опьяняла, и сегодняшний инцидент в больнице он воспринял как откровенный плевок в лицо.
- Сочтемся с этим доктором непременно, - продолжал бубнить Корытов, не в силах сдержать свою мелкую поганенькую злобу. – И у него найдутся какие-нибудь грешки…
Выслушивать дальше эту ахинею было невыносимо, но и попросту выставить лейтенанта на улицу – неудобно. С ситуацией справился старшина Володя, неожиданно для всех вынувший из кармана бутылку водки и поставив ее на стол.
- Хватит ворчать. Давай лучше выпьем для поднятия настроения.
Корытов замигал глазками – предложение старшины ему понравилось, посмотрел на часы.
- Ладно. Давай наливай.
ГЛАВА 19. ЗАЧЕМ КЛИЕНТУ АДВОКАТ?
Капитан Качалкин заболел всерьез – постоянные семейные дрязги и систематическое пьянство способны сломать любой железобетонный организм. На этот раз капитан не ударился в запой, пил самогонку только два дня, а потом пришел ко мне в поликлинику на повторный прием с таблеткой валидола под языком.
- Сердце зажимает – спасу нет! – пожаловался он. – Решил заняться своим здоровьем. Не то, боюсь, копыта откину.
Жалобы Качалкина «тянули» на стенокардию. Он и раньше время от времени хватался ладонью за грудину – особенно после запоев. А сегодня, видимо, боли возникли очень ощутимые и длительные, что заставило капитана по иному взглянуть на медицину вообще и на свою болезнь в частности.
Я его направил в экстренном порядке на электрокардиограмму, и через полчаса эта узкая ленточка бумаги лежала передо мной на столе.
- Инфаркта миокарда нет, - обрадовал я Качалкина. – Но есть умеренные признаки ишемии. По-русски говоря, кровоснабжение сердечной мышцы ухудшилось. Надо в больницу. Все данные за стенокардию, а впервые возникшая стенокардия – показание для экстренной госпитализации.
- Может, обойдемся домашним лечением? – засомневался капитан.
- Инфаркта нет пока! – сделал я ударение на последнем слове. – Нет гарантии, что сегодняшняя стенокардия завтра не перейдет в обширный инфаркт. И еще – сколько вам осталось до пенсии?
- Год с небольшим, - ответил Качалкин, явно удивившись такому неожиданному вопросу.
- А если перед уходом на пенсию получить инвалидность? Наверное и выходное пособие возрастет?
- Еще как! – вздохнул Качалкин. – Со второй группой столько денег огребешь – на машину хватит. Подержанную, конечно.
- Вот к этому и надо стремиться, - подвел я итог, поражаясь, как туго доходит до капитана такая очевидная истина. – Но просто так, за здорово живешь, вторую группу никто не даст. Нужен и диагноз тяжелее, посолиднее, и дней нетрудоспособности набрать побольше. Почаще лежать в больнице. Регулярно навещать поликлинику. В идеале надо в году пробыть на больничном листе пять месяцев.
- Ого!
- Цифра впечатляющая и труднодостижимая, но стремиться к ней надо. И заниматься этим лучше сейчас, не откладывая. Вы, как говорится, убьете двух зайцев: и здоровье поправите, и задел на будущее обеспечите.
Вечером капитан Качалкин лежал на койке в терапевтическом отделении.
Следующую смену мы работали с новым начальником РОВД. Он зашел в медвытрезвитель после полудня. Вид очень несолидный по сравнению с монументальным полковником Глыбиным – коротконогий коренастый шатен с толстощеким лицом, маленьким носом и такими же маленькими «бегающими» глазками. И звание плевое – майор. И возраст очень моложавый для начальника милиции – нет и сорока.
- Это вытрезвитель, - пришел он к выводу, увидев стенды с антиалкогольной пропагандой. – А это сотрудники.
Майор посмотрел на мой белый халат, окинул взглядом рослую фигуру старшины, молодцеватую усатую физиономию капитана Метелкина.
По его тухлому взгляду было ясно, что новому начальнику наплевать и на медвытрезвитель (который все без исключения начальники РОВД считали обузой для милиции, никчемным паразитом и местом ссылки для проштрафившихся сотрудников) и на всех нас. Но, согласно установившейся традиции, при вступлении в должность надо обходить «владения». Вот и приходится попусту тратить время!
Майор ушел, а капитан Метелкин начал излагать отдельные эпизоды биографии нового начальника:
- Отец – обкомовский работник. Сынок последовательно закончил среднюю школу милиции, Академию МВД, учится заочно на юридическом факультете университета. Карьера стремительная и завидная – все звания в срок и в соответствии с занимаемыми должностями. Наш РОВД – очередная ступень, трамплин для получения полковничьей папахи.
- На здоровье, - улыбнулся я. – Нам с ним детей не крестить.
- Не знаю, как насчет крещения, но без перемен в райотделе не обойдется, - парировал капитан. – Новый шеф постарается показать себя лучше предшественника, следовательно, примется улучшать показатели работы, раскрываемость. И за дисциплину возьмется – дескать, подраспустился коллектив при старом полковнике. Возможно, кого-то и выставит на улицу за несоответствие.
- Нам бояться нечего, - заметил старшина. – Работать в вытрезвителе охотников мало – работа грязная и нервная. Клиентов мы не обираем и не обижаем зря. Придраться не к чему.
- При желании можно придраться и к телеграфному столбу, - не согласился Метелкин. – И еще. Этот майор и новый глава райкома – люди одной команды. «Птенцы» Горбачева. Рулевые перестройки. Спорить с новым начальником – все равно, что стучать лбом о стену…
«Группа захвата» привезла первого клиента. Вид суперинтеллигентный: длиннополое кашемировое пальто (в нашей глуши большая редкость!), костюм-тройка, белоснежная рубашка с запонками на манжетах, очки-«хамелеоны». Возраст – чуть более тридцати. Столичный денди! Но… лицо у денди пьянецкое, дыхание омерзительное, глазки маслянисто-блестящие, а поведение совсем не интеллигентное, а наоборот – нагловызывающее.
- Бродил в алкогольном опьянении на привокзальной площади, - произнес сержант Саша избитую фразу.
- Не бродил, а ждал поезд, - поправил его клиент. – Возвращаюсь из командировки домой. В Ленинград.
Капитан Метелкин начал задавать стандартные вопросы:
- Где пили? С кем? Сколько?
- Требую адвоката! – огорошил капитана клиент и уселся на кушетку. – А также разрешите позвонить друзьям.
- Все звонки завтра утром – после протрезвления, - отказал Метелкин и повернулся ко мне. – Степень опьянения?
- Встаньте. Проведем экспертизу, - обратился я к задержанному.
- Требую адвоката, - опять повторил тот, совершенно проигнорировав мои слова.
Но я уже отметил и его шаткую походку, неуверенные движения, слегка косноязычную речь. По всей видимости, интеллигент выпил не менее 400 граммов водки и сейчас с большим трудом держался мало-мальски вертикально.
- Средняя степень опьянения. Можете оформлять, - объявил я свое решение.
- Это произвол! Адвоката! Прокурора! – стал разоряться клиент.
Но подобные речи мы уже слышали неоднократно в разных вариациях и потому отнеслись к воплям интеллигента приблизительно, как к шуму ветра за окошком. Старшина, как обычно, пустил в ход свою недюжинную силу, и через несколько минут одежда клиента валялась на полу, очки и кожаный бумажник лежали на столе перед капитаном, а возмущенный интеллигент водворен в палату.
- Завтра побеседуем в прокуратуре, - пообещал он напоследок, но и эти угрозы мы тоже слышали многократно и всерьез их не воспринимали. «Ворон ворону глаз не выклюет!» – гласит русская пословица, соответственно с ней и прокуратура не станет по пустякам донимать милицию.
- Будешь безобразить – свяжу, - меланхолически предупредил клиента старшина и запер палату.
Следующего пьяного привезли через час патрульные. Обычный работяга пятидесяти лет. Перебрал «ерша» в пивбаре. Мужчина без претензий спокойно разделся и прошел на указанное место.
Почин есть, можно немного отдохнуть. Предупредив Метелкина, я поднялся на второй этаж к Рыбалко.
Старший лейтенант сидел в одиночестве за столом и задумчиво просматривал какие-то листочки. Увидев меня, аккуратно сложил листки в стопочку, положил в папочку, которую в свою очередь спрятал в ящик стола. И обижаться на него не следует: прятать документы от посторонних – похвальная профессиональная привычка.
- Присаживайся, Николай Палыч.
- Как новое начальство? – поинтересовался я мнением старшего лейтенанта.
- Присматриваемся. Обнадеживает молодой возраст. Думаем, что будет энергичным, инициативным. Не старый пень, как некоторые, - туманно высказался Рыбалко. – Пора менять ритм работы, стиль, переходить на иной уровень. Надеюсь, что новый начальник будет посмелее предыдущего. Надоели мне эти «неприкасаемые» – номенклатурщики районные. Через одного можно сажать.
Рыбалко неожиданно хлопнул себя по лбу и вытащил из кармана маленький блокнотик. Быстро перелистал.
- Чуть не забыл! Николай Палыч… естественно, строго конфиденциально. Как твое мнение о здешнем травматологе?
Вопрос неожиданный – я даже растерялся.
- О Сергее Николаевиче? В каком смысле?
- Чем дышит? Как ведет себя с больными? Не берет ли на лапу? – Рыбалко выразительно потер друг о друга большим и указательным пальцем.
Весь этот разговор смахивал на попытку вербовки, на что я, несмотря на все уважение к Рыбалко, никоим образом не был согласен. Тем более, что и говорить мне не о чем, так как с травматологом на работе я встречался редко, и дружбы друг с другом мы не водили – только обычные служебные взаимоотношения.
- Странный вопрос, - осторожно произнес я. – Если иметь в виду скромные подарки…
- Да нет! – Рыбалко досадливо махнул рукой. – Бутылки вина, конфеты и цветы не в счет. Не продает ли он из-под полы дефицитные лекарства? Не снабжает ли прогульщиков больничными листами? За плату, естественно…
- Об этом не слышал, - искренне ответил я. – И не видел.
Положа руку на сердце, кое-какие сомнения насчет травматолога у меня имелись – и деньги на выпивку у него всегда в кармане бренчали, всякие приятные безделушки типа портсигаров, браслетов или брелков для ключей не переводились, сигаретки дорогие покуривал. Короче, Сергей Николаевич всегда при деньгах был, чего остальные врачи позволить себе не могли и жили от аванса до получки. Но об этом я предпочел промолчать, чтобы понапрасну не подводить коллегу. Мало ли откуда у человека деньги. Может быть, теща богатая и щедрая, или сам подрабатывает где-нибудь тайком!
- Спасибо и на том, - разочарованно вздохнул старший лейтенант. – Отрицательный ответ – тоже информация.
В медвытрезвителе дела шли по обычной схеме: в течение двух часов поступило трое пьяных граждан трудоспособного возраста, всем троим я поставил среднюю степень опьянения, и старшина определил их в большую палату, которая вскоре стала благоухать потом и мочой, поскольку кто-то из клиентов, отключившись, опорожнился прямо под себя, на койку.
Около одиннадцати вечера проснулся интеллигент и попросился на волю:
- Отпускайте! Хватит. Я уже трезвый.
Старшина отворил дверь и привел посетителя ко мне в приемную. О протрезвлении говорить было рано: клиент только-только очнулся от пьяного угара, наступало жестокое похмелье с трясучкой и головными болями. Отпускать такого не стоит – напьется по новой (закрытые магазины не проблема – спиртное всегда можно купить у какой-нибудь сердобольной старушки) и придется его забирать в вытрезвитель повторно.
Я измерил у него артериальное давление, пульс сосчитал – учащен, что неудивительно в подобном состоянии.
- Придется задержаться до утра, - отказал я ему. – Налицо остаточные явления алкогольного опьянения.
- Какие такие явления? – начал клиент, но старшина подцепил его под локти и водворил в палату.
Немедленно раздались пинки в дверь, изощренная матерщина.
- А еще интеллигентный человек, - заметил капитан Метелкин и, жестом остановив старшину – мол, сам справлюсь, отправился наводить порядок. Мы с Володей остались в приемной.
Заскрипела деревянная дверь палаты, и крики интеллигента зазвучали громко и отчетливо – вероятно, он выскочил в коридор. Одновременно с этим прозвучали две звонкие оплеухи (Метелкин приступил к воспитательной работе!) и… тишина.
- Давно бы так, - одобрительно произнес Володя.
Но тишина была недолгой – меньше минуты, а потом из коридора послышались странные звуки – шум борьбы, сопение, короткие приглушенные выкрики.
Мы с Володей выскочили в коридор и увидели редкостную картину: дежурный офицер и полупьяный клиент медвытрезвителя боролись в партере на грязном полу. И борьба эта проходила с переменным успехом – пьяный клиент неожиданно оказался ловким и сильным, хотя по внешнему виду атлетом его не назовешь.
Но тут подскочил старшина, и все потуги интеллигента стали бесполезны – Володя справился с ним походя, как с шаловливым ребенком, и в наказание привязал к койке.
- Полежишь часок – образумишься, - тяжело дыша и вытирая со лба пот, сказал капитан. – А завтра пойдешь к судье. За сопротивление сотруднику милиции. Я такие фокусы не прощаю.
Наутро капитан Метелкин сдержал свое обещание, и вчерашний несостоявшийся пассажир, эксцентричный интеллигент из Ленинграда, единственный из всех клиентов медвытрезвителя был переведен в дежурную часть, в «обезьянник». Для обоснования таких действий мстительный капитан Метелкин написал соответствующую «телегу» и передал ее дежурному по РОВД майору Басалаеву. Колесо Закона завертелось! Теперь скандалисту реально «светит» провести 10-15 суток в мрачных камерах ИВС (и это далеко не худший вариант!), где у него будет достаточно времени поразмыслить над смыслом жизни и своем поведении.
ГЛАВА 20. ГОЛОДОВКА ПРОТЕСТА С ПОПЫТКОЙ СУИЦИДА
Опять я сижу в просторном кабинете подполковника Рогожникова. Кроме меня и хозяина кабинета здесь также присутствуют начальник ИВС капитан Бирюлькин и капитан Метелкин, исполняющий обязанности начальника медвытрезвителя на время болезни капитана Качалкина.
Причина для сбора такой разношерстной компании – голодовка гражданина Глотова, который в нашу прошлую смену был задержан в алкогольном опьянении на привокзальной площади и помещен в медвытрезвитель. На следующий день районный суд приговорил Глотова к 10 суткам административного ареста с помещением в ИВС. Там он сразу объявил голодовку и отказывается от пищи уже четвертые сутки. В нашем РОВД за все время его существования – это первая голодовка! Очень интересно и даже забавно. Мне, конечно. А Рогожникову сейчас, похоже, не до веселья – новый начальник РОВД приказал разобраться с Глотовым в кратчайшие сроки и без лишнего шума. Есть от чего задуматься. Тем более, что Глотов оказался крепким орешком – на компромиссы не идет, на уговоры и угрозы не реагирует. Голодающий Глотов протестует против незаконного решения суда, против незаконного помещения в медвытрезвитель, против фактов унижения и рукоприкладства, против отказа в предоставлении адвоката и запрета на телефонный звонок друзьям на момент задержания. К Глотову, по его требованиям, уже приходил районный прокурор (на третий день голодовки). Выслушал. Единственное, чего пока добился Глотов – сообщить о своей судьбе его здешним друзьям. Но и этого было достаточно, чтобы добавить неприятностей РОВД: друзья немедленно позвонили в Ленинград, и сегодня утром в Жердянск приехала целая команда: глотовская жена в сопровождении своего брата и очень настырного адвоката, который немедленно стал добиваться встречи с Глотовым, в чем ему отказали. Теперь эта троица осаждает здание районной прокуратуры, а оттуда названивают начальнику РОВД майору Шубину, и тот, соответственно, «капает на мозги» подполковнику Рогожникову.
Но, несмотря на эти заморочки, все присутствующие в кабинете держались уверенно, без паники. Подполковник заслушал объяснение капитана Метелкина, который категорически отрицал обвинение в рукоприкладстве и унижениях. Затем выступил капитан Бирюлькин, сообщивший, что к гражданину Глотову в ИВС относятся в соответствии с законодательством.
Насколько мне было известно от капитана Метелкина, сотрудники ИВС относились к Глотову с юмором, часто отпускали в его присутствии остроумные шуточки и в глаза называли его придурком и клоуном. Но, справедливости ради, надо отметить, что дальше насмешек они не заходили и рукоприкладством не занимались. Что касается меня, то за свое медицинское заключение я был спокоен: средняя степень опьянения у Глотова была подтверждена всеми пробами, есть подробное описание в протоколе, а его друзья-собутыльники, опрошенные позднее, не погрешив против истины, сообщили, что в тот вечер они выпили изрядно. Кстати, слишком пристрастно меня и не расспрашивали. Рогожников задал мне для проформы вопрос о степени опьянения и на том закруглился.
- Итак, с нашей стороны все в порядке, - подвел итог подполковник. – Я ни на секунду не сомневался, что вы все действовали в рамках существующего законодательства, но, сами понимаете, был обязан в этом лично разобраться. Гражданин Глотов – пьяница и клеветник. И получил по заслугам. Только вони от него, как из помойки! Сейчас по данному факту проводится проверка районной прокуратуры. Беспокоиться, конечно, особенно не стоит, но документацию проверьте обязательно. Чтобы комар носа не подточил! И еще один вопрос доктору – не повредит ли голодовка Глотову? Я имею в виду здоровье.
- Бить тревогу рано, - успокоил я его. – От принятия воды Глотов не отказывается. Хронических заболевании у него нет – звонили в Ленинград, в поликлинику. Немного похудеет, жирок сбросит.
- А мы его попробуем совратить, - возникла идея у капитана Метелкина. – Нанесем в камеру всякой вкуснятины – может и дрогнет.
В полдень началось совращение голодающего. Подполковник Рогожников не поскупился, и обед для Глотова заказали в кафе: суп-харчо, картофельное пюре с бифштексом, овощной салат, две булочки с изюмом, чашечка натурального кофе, заваренного лично капитаном Бирюлькиным, и две бутылки минеральной воды. Ни один из обитателей Жердянского ИВС никогда не получал такого обеда!
Все это с пылу-жару поставили на поднос, и помощник дежурного по РОВД, старшина Тараканов, потащил его в камеру к Глотову. Капитан Бирюлькин открыл дверь. Я тоже присутствовал при этой сцене.
Глотов с мрачным видом сидел на голых деревянных нарах и никак не реагировал на появление нашей делегации.
- Кушать подано, - слегка иронически произнес старшина. Камера наполнилась восхитительными запахами супа, жареного мяса, кофе.
Глотов сглотнул слюну и отвернулся к стене.
- Уберите, - спокойно произнес он. – Отнесите на помойку свиньям.
Достойный ответ! Несмотря на прежнюю антипатию, у меня впервые появилось уважение к этому гордецу. Пускай он – столичный хлыщ, пускай – высокомерен и упрям. Главное – есть у него чувство собственного достоинства, которое он готов отстаивать, невзирая на место и обстоятельства. Далеко не каждый на такое способен, особенно очутившись в стенах милиции. Уж я то в этом убеждался не раз! Естественно, что все действия донкихотствующего Глотова были обречены на провал – правоохранительная машина ломала хребты и не таким орлам. Тем большее уважение вызывает упрямство отдельных отчаянных одиночек!
Старшина вопросительно посмотрел на капитана Бирюлькина, тот – на подполковника Рогожникова, также подошедшего к дверям камеры. Минутное замешательство, и подполковник коротко махнул ладонью: «Убирай!»
Обед вынесли, и впоследствии его с аппетитом скушали сотрудники ИВС.
- Может, хватит дурака валять? – обратился подполковник к Глотову. – Ты не в Америке. И ничего не добьешься.
- А также я требую вывесить на стене камеры правила внутреннего распорядка, - спокойным тоном сказал Глотов, полуразвернувшись к подполковнику. – Как положено по инструкции.
Рогожников молча вышел вон.
Смена прошла очень благополучно – мы оформили только двоих безобидных пьяниц, которые с удовольствием проспали до утра.
Следующее дежурство совпало с восьмым днем голодовки Глотова. Он по-прежнему отказывался от пищи, но его упрямство было тщетным. Как я и думал, прокуратура приняла сторону милиции: обвинения Глотова сочли необоснованными, а действия сотрудников РОВД – полностью правомерными. Адвокат, нанятый женой Глотова, уезжал с жалобой в областную прокуратуру, но определенного ответа пока не получил. Обычная тактика – тянуть резину сколь возможно.
Сегодня меня к Глотову приглашать не стали, а во второй половине дня в райотдел приехал аттестованный врач из областной тюремной больницы. В присутствии капитана Бирюлькина он осмотрел голодающего, а потом о чем-то долго совещался с начальником РОВД и подполковником Рогожниковым.
Мы с капитаном Метелкиным коротали время в приемной медвытрезвителя и гадали, что может предпринять тюремный доктор.
- Наверное, у Глотова ухудшилось здоровье? – предположил я. – Переведут в больницу.
- Десять суток он обязан отсидеть в любом случае, - не согласился Метелкин. – Хоть полумертвым. Думаю, что сейчас решают вопрос о принудительном кормлении.
- Насильно? Вряд ли. Сейчас не те времена.
Метелкин расхохотался, но ответить не успел – в приемную ввалилась «группа захвата» с клиентом. К сожалению, этим клиентом был мой знакомый сантехник Вячеслав из ЖКХ, к которому я регулярно обращался за помощью: в моей новой квартире не обошлось без недоделок. И, к сожалению, он был в таком состоянии, что отпустить его было невозможно, а домашним телефоном сантехник не обзавелся.
- Валялся пьяный в подъезде, - уточнил сержант Леша.
Сантехник в полулежачем положении покоился на кушетке и совершенно не воспринимал окружающее: бессмысленно таращил глаза, бормотал какую то чепуху, иногда матерился. Меня, естественно, не узнавал.
Придется его оформлять. Можно, конечно, и без протокола оставить в палате до утра, но я знал, что Метелкин на это не согласится и не принципиальности ради, а только из опасения влипнуть – разгар рабочего дня, начальство все на месте, вздумают взглянуть на протокол и все! Как будем объяснять? Лучше я потом уговорю Качалкина не сообщать ничего по месту работы Вячеслава.
Сантехника раздели и под руки увели в пустую палату – он был первым клиентом. Наверное, Вячеславу казалось, что он находится в компании собутыльников, так как настроение у него было распрекрасным, и он то и дело выкрикивал: «Еще стопочку!» Потом он начал кашлять и ругаться, а затем уснул.
Наступила временная передышка. «Группа захвата» удалилась в гараж, старшина Володя болтал на улице с Бегемотом, а мы с Метелкиным лениво переставляли на доске шахматные фигуры. Капитан тайком от меня уже успел где-то откушать водочки, сидел оживленный, шутил и «травил» анекдоты. Но водкой от него не пахло!
Около шести вечера хлопнула дверь райотдела, и мимо наших дверей просеменила коротконогая фигура тюремного врача, направляясь в сторону железнодорожного вокзала.
- На поезд торопится. Домой, - сказал Метелкин. – Значит, с голодающим разобрались. Пойду уточню…
Капитан ушел в дежурную часть посплетничать.
Из палаты донесся подозрительный шорох. Я подошел к двери и посмотрел в смотровое окошко: сантехник, стоя у кровати, старательно мочился на пол. Наверное, думал, что находится в туалете.
Когда я вошел, он уже успел справить свою нужду и на мое критическое замечание отреагировал очень своеобразно – схватил меня за воротник и попытался придушить. Его руки неожиданно оказались сильными и хваткими. По его остекленелому взгляду было ясно, что Вячеслав все еще неадекватен. Я ударил его по рукам, а затем одним сильным толчком отправил на место.
- Все нормально, - сказал я появившемуся на пороге старшине. – Клиент немножко напакостил – сделал лужу.
- Хорошо – хоть не насрал, - отозвался старшина. – Бедная уборщица.
Вневедомственная охрана привезла сразу двух сторожей какого-то склада – пьянствовали на рабочем месте. Оба выпили по собственному признанию две бутылки водки, а третью – недопитую на треть, я обнаружил у одного из них за пазухой. По инструкции недопитую водку в те годы полагалось выливать, но старшина поставил бутылку в укромное местечко за сейф с документами – не пропадать же добру! Клиентов отвели в палату к сантехнику.
Вернулся капитан Метелкин. По-прежнему бодрый и веселый, но теперь от него слегка попахивало водкой – скорее всего, добавил в дежурной части.
- Голодовка закончилась, - сообщил он.
- На каких условиях?
- Ни на каких. Связали, запихнули в желудок зонд и влили чашечку вкусного питательного бульона.
Капитан рассказывал шутейным тоном, словно какой-нибудь забавный анекдот. Я представил, как упрямца Глотова связывают, кладут на кушетку, заталкивают в пищевод толстую пластмассовую трубку… Смешного мало! Напоминает гестаповский застенок. Собственно говоря, голодовка – законное право любого дееспособного гражданина, и принудительное кормление – насилие над личностью. Вопиющее насилие! Но объяснять сии истины капитану Метелкину – занятие бессмысленное: за долгие годы службы у него прочно сформировалось убеждение, что работник милиции всегда и во всем прав. Конечно, Метелкин в быту, среди своих коллег или родственников, был добродушным веселым человеком, балагуром и пьяницей. Но стоит мне завтра случайно попасть за решетку (от сумы да тюрьмы не зарекайся!), и такой же добродушный милиционер будет подтрунивать и над моей участью. И я впервые отчетливо почувствовал себя чужим. Свой среди своих – я в больнице, а здесь – временщик, белая ворона.
Подъехали гаишники. Лейтенант Корытов и какой-то незнакомый мне молодой черноволосый сержант, которого лейтенант по-простецки называл Володей. Они привезли двух клиентов.
- Водитель молоковоза и экспедитор, - сообщил Корытов. – Взяли на дороге. Возвращались в гараж после сдачи молока.
И водитель и экспедитор были очень пьяны, с трудом держались в вертикальном положении. Хорошо, что их вовремя перехватили – не успели натворить бед.
- Оформляем обоих, - обрадовал я Корытова.
- Всегда бы так.
- А м-машина? – забеспокоился водитель.
- Вызовем вашего механика – отгонит, - ответил Корытов. – Давай ключи.
- Все, друзья, приехали. Раздевайтесь – баиньки будете, - распорядился капитан Метелкин.
Около полуночи проснулся сантехник Вячеслав. Я скучал в приемной один – старшина Володя с капитаном ушли в дежурную часть. Сантехник уже протрезвел, наконец-то стал меня узнавать и с удивлением воспринял известие, что находится в медвытрезвителе.
- Не слабо погулял! – посетовал он, едва сдерживая похмельную дрожь.
Я провел его в приемную и налил стопочку водки из початой бутылки – той, что припрятал бережливый старшина.
- Подлечись.
Вячеслав с удовольствием выпил. Крякнул.
- Хорошо пошла. Пойду-ка я еще прилягу – все равно за трезвак платить придется…
Под утро меня разбудил капитан Метелкин – срочно вызывали в дежурную часть, к Глотову, который в расстроенных чувствах попытался вскрыть вены. Дежурный сержант случайно, от скуки, посмотрел в «глазок» в тот самый момент, когда Глотов полоснул себе по венам на предплечье осколком стекла собственных очков.
Когда я вошел в камеру, Глотов, брызжа слюной, тщетно пытался вырваться из рук двух крепких сержантов, а из раны на левом предплечье быстрой капелью стекала на пол темная кровь.
Ранка была неглубокой, артерия не повреждена, и, перебинтовав неудачливого самоубийцу, я велел отвести его в больницу – наложить швы. Впоследствии им также займется психиатр, что всегда практиковалось в отношении самоубийц.
Смена уже подходила к завершению и ложиться спать не имело смысла. Капитан Метелкин начал будить клиентов, а я отправился домой.
ГЛАВА 21. ЗМИЙ ПОПУТАЛ СТАРШИНУ, А ЖЕНА СДАЛА
В конце апреля наконец-то наступила долгожданная теплынь. Быстро испарились обширные лужи, освободив тротуары и дороги. Деревья облачились в свеженькую зеленую листву, меж которой прыгали и порхали разнообразные пернатые обитатели. Солнце согревало приятной ненавязчивой теплотой, не обжигало, а грело. И небо было высокое, светло-голубое. И дышалось легко, полной грудью.
Вышел из больницы капитан Качалкин. Длительный курс лечения пошел ему на пользу – капитана прямо-таки распирало здоровьем и энергией. Соскучившись по работе, он с увлечением хлопотал в своем специфическом хозяйстве – распекал дежурных офицеров за снижение показателей работы, следил за чистотой в палатах и даже уговорил меня подготовить новый стенд антиалкогольной пропаганды.
На последнее апрельское дежурство я пришел после обеда – утром работал в поликлинике. Пьяниц до моего прихода не поступало, пустые палаты еще не были загажены и радовали глаз свежевымытыми полами и беленькими простынями.
В райотделе шла подготовка к майским праздникам. Начальник РОВД подполковник Шубин (очередное звание ему присвоили неделю назад) выгнал на работы всех «суточников», коих насчитывалось пять человек, и они лениво таскались по коридорам с ведрами и тряпками, с меланхолическим видом размахивали метлами перед зданием милиции. Два сержанта укрепляли над парадным подъездом большой красный флаг, а неподалеку, между двух фонарных столбов, морщинился на ветру транспарант с традиционной надписью: «Мир! Труд! Май!»
И как обычно, капитан Качалкин собрал дежурную смену на предпраздничное производственное собрание. Четверть часа он талдычил про сложное международное положение (то и дело заглядывая в папку с газетными вырезками), а потом переключился на наши внутренние проблемы, посетовал на скудную материальную базу (машина старая, лимит бензина мал, запчастей не хватает и т.п.), а в заключение «пропесочил» «группу захвата»:
- Работаете, прямо скажу, неважнецки. Низка собираемость пьяных граждан. Если взять последние четыре месяца, то на нашу долю приходится всего 35% пьяных, остальные 65% доставлены другими подразделениями.
Алканавтыч и сержанты с непроницаемым видом смотрели в пол. Капитан Метелкин что-то жевал, поглаживая усы, а старшина Володя, мрачный и задумчивый, глядел прямо в рот Качалкину, но, похоже, совершенно не воспринимал его слова.
Эту говорильню прервал телефонный звонок – нашего начальника вызывали к подполковнику Рогожникову.
«Группа захвата» уехала выполнять план, а через полчаса нагрянули гаишники с «уловом» – очень пьяным мужчиной в телогрейке, которого они подобрали где-то на обочине дороги.
Корытов в преддверии праздника получил «звездочку» и, соответственно, звание старшего лейтенанта. Одновременно с этим ему дополнительно к основной работе поручили принимать экзамены у начинающих водителей. Если быть точным, всем заправлял капитан Кукушкин, ежемесячно приезжавший из областного центра. Корытову доверяли только проверку навыков вождения, что он и делал с удовольствием и чрезмерной придирчивостью. Эта работа и новое звание еще больше возвысили Корытова в собственных глазах, и теперь он, в отсутствии начальства, ходил важный, как индюк.
Освободившись от «груза», гаишники уехали, а перепившийся мужчина перешел в руки старшины. Володя, как я уже упоминал, был сегодня очень сердитым и потому молча, без слов, сорвал с клиента все, кроме трусов, затолкал мужика в палату, а одежду швырнул в раздевалку.
Мы с Метелкиным затеяли шахматную партию, договорившись, что проигравший ставит бутылку портвейна. Просто так играть неинтересно! И уже было сделано несколько ходов, разменяны пешки… Но тут хлопнула входная дверь, загрохотали в коридоре чьи-то тяжелые ботинки, и я нехотя оторвался от доски, предполагая появление очередных клиентов.
Но это были не пьяницы, а наши руководители: начальник РОВД подполковник Шубин и капитан Качалкин. Шубин держался спокойно и деловито, как и полагается полновластному начальнику. И настроение у него, похоже, сегодня превосходное. И чего ему грустить! Все у него в полном ажуре, без проблем. Папины связи, как танковая броня! Недавняя история с Глотовым, голодовка и попытка самоубийства, никак не отразились на карьере Шубина. Другого бы взгрели по первое число, а ему – как с гуся вода. Наоборот, еще одну звезду на погоны кинули. Не за горами и полковничья папаха.
- Шахматами увлекаетесь? У вас первых такое вижу, - произнес подполковник, подходя к столу. Капитан Качалкин замер у порога, не зная, как относиться к словам шефа.
- Молодцы, - продолжил Шубин, и капитан Качалкин тут же приторно заулыбался. – Во всех подразделениях кроме картишек ничем не интересуются, а в медвытрезвителе – шахматы. Интеллектуалы!
Шубин повернулся к моему новому антиалкогольному стенду, в центре которого я поместил цитату из доклада генсека.
- Еще раз – молодцы! – вновь похвалил подполковник, узрев фамилию вождя. – Идете, так сказать, в ногу со временем. Политически подкованы.
Меня слегка покоробило столь вульгарное кавалерийское сравнение, но я сдержался – не хотелось огорчать капитана Качалкина.
- Капитан Метелкин – коммунист со стажем, - похвастался начальник медвытрезвителя.
- Оно и видно. Атмосфера в коллективе соответствующая… нашенская атмосфера, - выдал Шубин новый перл.
Подполковник ушел, а счастливый от начальственной похвалы капитан Качалкин убежал в кабинет заниматься своими бумажными делами.
- Продолжим, - сказал Метелкин и выдвинул на оперативный простор коня. Теперь, после одобрения подполковника, нам можно сидеть за шахматами с утра до вечера. Даже турниры проводить.
До ужина мы оформили еще одного пьяного – привезла «группа захвата» – и завершили шахматную партию. Проиграл я. Ничего не поделаешь, шахматный долг – долг чести, придется нести бутылку вина.
На ужин ушли вдвоем с капитаном, а старшину оставили приглядывать за клиентами.
«Заморив червячка», я вернулся на рабочее место, прихватив бутылку портвейна, которую два дня назад приобрел без талонов у знакомого грузчика винного отдела.
Эта бутылка была нам троим только для затравки: аппетит разыгрался, пришлось сбрасываться на литр водки, приобретение которого успешно осуществил капитан Метелкин через знакомого продавца в соседнем «Гастрономе».
Бывают такие моменты в нашей жизни, когда водка пьется быстро и легко, без надрыва, и усваивается на все 100%. Так было и сейчас. Вскоре мы пришли в состояние эйфории, повеселевшего старшину отпустили ужинать, и капитан Метелкин начал рассказывать мне всякие бывальщины своей кривоколенной жизни…
Но тут «группа захвата» привезла сразу троих пьяниц, да вневедомственная охрана – еще двоих! В суете осмотра, оформления, водворения в палату время промелькнуло молниеносно, и освободились мы только к полуночи.
- А Володя все еще ужинает?! – удивился Метелкин, взглянув на часы. – Задерживается.
Мы заварили чай, допили остатки водки.
Спустя сорок минут капитан начал беспокоиться:
- Свыше двух часов ужинает! Совести нет.
- Придет, - ответил я. – Куда денется?
- Может, еще где водки добавил? – гадал Метелкин. – И отрубился.
- Для этого ему надо очень много выпить, - возразил я.
В коридоре хлопнула дверь.
- Наконец-то, - облегченно вздохнул Метелкин, но, как оказалось, преждевременно – в приемную вошел дежурный по райотделу майор Басалаев, пыхтящий, кашляющий и очень взволнованный.
- Ваш-то старшина чего натворил! – сказал он.
- ???
- Позвонила в райотдел его жена – сообщила, что муж учинил скандал с рукоприкладством и применением холодного оружия.
Мы с капитаном только недоверчиво переглянулись – подобное сообщение казалось фантастическим.
- Ничего не перепутал? – спросил капитан. – Может, померещилось спросонок?
- Какое там! – махнул рукой Басалаев. – Патруль уже выехал – вместе с Рогожниковым. Пришлось специально за ним заезжать.
- Надо позвонить Качалкину, - решил Метелкин.
- Вот-вот, обрадуйте начальничка, - саркастическим тоном сказал майор и ушел в дежурную часть.
Качалкин был дома, видел, наверное, третий сон, и сообщение Метелкина воспринял как очередной удар судьбы.
- Вы меня до инфаркта доведете. Сейчас приеду, - пробормотал он и положил трубку.
- А зачем Рогожникова взяли? – поинтересовался я.
- Будут уговаривать володькину жену не подавать заявление, - объяснил Метелкин.
Вскоре к райотделу подъехала патрульная машина, из нее вылез подполковник Рогожников, старшина Володя и двое патрульных. Подполковник шел впереди, очень недовольный, за ним – старшина, немного поотстав – патрульные. Все прошли в дежурную часть.
Через полчаса из темноты ближайшего переулка материализовался капитан Качалкин и, не заходя в медвытрезвитель, направился в райотдел.
- Дело пахнет скипидаром, - пробормотал капитан Метелкин и начал поспешно прибираться – убрал стаканы, смел со стола хлебные крошки и корки, пустые водочные бутылки перепрятал из сейфа в кладовку. При этом он усиленно жевал кусочек мускатного ореха, чтобы перебить водочный запах.
- Теперь порядок, - деловито осмотрелся капитан. – Чисто – словно в операционной.
На пороге возникла долговязая фигура Алканавтыча.
- Влетел Володька. Жуть. Кошмар, - заголосил он басом. – Дело шьют, казенный бушлат и деревянные нары.
- А если подробнее? – попросил капитан.
- Жена, змеюка, подвела под монастырь. Брякнул ему кто-то, что она «налево» похаживает. Но он ее долго не мог застукать. А вчера Володьке один знакомый мужик и сообщил, что в прошлую володькину смену ее в полночь на улице заметил. Мужик как раз пред сном покурить у подъезда вышел, а тут и она, расфуфыренная вся, куда-то спешит. Сегодня Володька на ужин припозднился – она его и не ожидала больше, думала, что на работе решил поесть. Осторожность потеряла. Володька на порог, а жена у зеркала подкрашивается, намылилась куда то. Пальто уже надела. Он к ней с законными вопросами, а она его подальше посылает. «Алкоголик!» – визжит. Треснул Володька ее слегка… ладошкой, чтобы не зашибить до смерти. Она не унимается, вопит, обзывается по всячески. Тогда он кухонный ножи схватил, дурачок. Припугнуть решил.
- Это он зря, - заметил Метелкин.
- Жена вообще завизжала как свинья, на лестничную площадку выскочила, к соседям за помощью стучится. Володька за ней прется и ножом размахивает. «Убью!» – кричит. Соседи в милицию позвонили… Долго Рогожников там тары-бары разводил, уговаривал – пустой номер! Накатала-таки володькина змеюка на него заявление – на имя начальника РОВД.
- Значит, заведут уголовное дело, - резюмировал Метелкин.
В комнату вошел капитан Качалкин – очень обиженный. От него пахло валидолом и корвалолом – наверное, напринимался перед выходом из дома.
- Сегодня доработаете без старшины, а потом что-нибудь придумаем, - кратко сказал он и, не пускаясь в объяснения, удалился.
- Дело пахнет скипидаром, - вновь произнес Метелкин.
Старшину поместили в ИВС, в маленькую одиночную камеру. Никого, кроме сотрудников ИВС к нему не пускали согласно приказа подполковника Рогожникова. Даже пронырливый капитан Метелкин возвратился ни с чем – майор Басалаев не хотел рисковать своим служебным положением.
Несмотря на поздний час в вытрезвителе бодрствовала вся смена. «Гоняли» чаи и в который раз обсуждали подробности сегодняшнего инцидента.
- Зря ему сегодня наливали, - сокрушался капитан. – На трезвую голову он бы такого не учудил.
- Да все одно: сегодня бы пронесло, так в другой бы раз делов наделал, - ответил Алканавтыч. – Все к тому шло.
Атмосфера в комнате стояла мрачная, подавленная. Оно и понятно! До сегодняшнего случая все мои опогоненные коллеги считали себя неподсудными, стоящими выше Закона. Закон для них являлся обыкновенным орудием труда (все равно, что топор для плотника или скальпель для хирурга), которым при необходимости так удобно колотить по головам затюканных и безропотных обывателей, а потом закинуть куда подальше на полочку. И вот оказия – получается, что они, как все… И сегодняшний арест старшины это наглядно доказал. Есть от чего задуматься.
Мы, конечно, ни на минуту не сомневались, что начальник милиции сумеет благополучно завершить эту историю, уговорит володькину жену забрать обратно заявление. На худой конец, если дело дойдет до суда, Володя отделается штрафом или условным наказанием. Но в этом случае старшине грозило увольнение из милиции, а до выслуги лет ему оставалось немногим более двух лет.
Наше припозднившееся чаепитие нарушило поступление двух клиентов – постарались патрульные, после оформления которых все стали разбредаться на отдых.
ГЛАВА 22. КАК БОЛЬНИЦА ОСТАЛАСЬ БЕЗ ХИРУРГА
Внутренний двор Жердянского РОВД представлял из себя большую асфальтированную площадку, ограниченную по периметру зданием милиции, гаражом и высоким металлическим забором. Оседлав старенький мотоцикл «Минск» (прозванный в народе «макакой»), я аккуратно проезжал по траектории, напоминавшей гигантскую «восьмерку», стараясь не нарушать очерченных мелом границ. Мотоцикл оглушительно тарахтел, извергал густой шлейф выхлопных газов, но не глох. Это чудо техники мне одолжил старший лейтенант Рыбалко, и сегодняшнее дежурство в медвытрезвителе я в очередной раз посвятил укрощению мотоцикла. Завтра у меня экзамен в ГАИ: надо получать права, потому что в моем гараже второй месяц пылится новенький «Иж-Юпитер» с коляской, на покупку которого я потратил весь свой годовой заработок в медвытрезвителе.
Припекает теплое майское солнце. В стороне, на крыльце вытрезвителя, на мои упражнения глазеют капитан Метелкин и сержант Леша, который теперь исполняет обязанности старшины Володи. Володя переведен в областной СИЗО – дожидается суда. Бедный старшина! Его участи не позавидуешь – злопамятная супруга настояла на возбуждении уголовного дела. Глупая вздорная женщина! Хотя, нельзя исключить того, что это лишь удобный повод избавиться от опостылевшего мужа, и такой скандал ей только на руку. Дело усугублялось тем, что свои угрозы и взмахи кухонным ножом Володя совершал в присутствии соседей и сопровождал выкриками «Убью! Придушу!» А это – ст. 207 «Угроза убийством» УК РСФСР. Удивительно, как старшина, столько лет прослуживший в милиции, позволил себе подобные выходки. Да что говорить, теперь сокрушаться поздно, теперь будет решать суд.
Когда от мотоциклетного тарахтения у меня начало «тарахтеть» в голове, а от выхлопных газов появилось чувство легкого дурмана, я заглушил двигатель и прислонил «макаку» к стенке. Потом подошел к крыльцу вытрезвителя покалякать с Метелкиным о всякой всячине.
В этот момент к подъезду райотдела подкатил патрульный «козлик», и двое патрульных вывели из заднего отсека… нашего травматолога Сергея Николаевича. В том, что его арестовали не было никаких сомнений. Для многих людей внезапный арест – мощное психологическое потрясение, почти всегда влияющее на внешний облик и поведение. Всегда жизнерадостный травматолог теперь выглядел очень подавленным, растерянным, походка неуверенная, «семенящая», и даже в размерах он вроде бы немного поуменьшился.
Из салона машины также вылезли старший лейтенант Рыбалко и неизвестный мне мужчина в штатском.
Когда все они скрылись в дверях райотдела, я с недоумением посмотрел на Метелкина – за время совместной работы мы научились порой понимать друг друга без слов.
- Сам не знаю, – пожал плечами капитан и засобирался в райотдел.
Кататься на мотоцикле расхотелось и я поставил его под окнами медвытрезвителя – потом Рыбалко отгонит его домой.
Подкатили гаишники – привезли на экспертизу водителя. По сообщению Корытова, тот не справился с управлением и угодил на своем «Москвиче» в кювет. Водитель был пьян, средняя степень опьянения подходила без всяких сомнений – он даже не мог мало-мальски связно отвечать на вопросы.
- Оформляем, - сообщил я Корытову, и тот осклабился довольной улыбкой, выставив на всеобщее обозрение щербинку на месте левого верхнего клыка.
- Завтра экзамен. Будем сдавать? – спросил меня старший лейтенант, когда водителя увели в палату.
- Да. Сейчас вот технику осваиваю.
- Дело хорошее. Можно и с первого захода все сдать. Всякое бывает, - с оттенком высокомерия сказал Корытов, недвусмысленно давая мне понять, что теперь наши роли поменялись, и судьба моего будущего водительского удостоверения в какой-то мере зависит от его корытовского благоволения. Характерная особенность многих ничтожных людишек – подчеркнуть свое превосходство при каждом удобном случае.
Пришел капитан Метелкин – по его оживленной физиономии было ясно, что человека прямо распирает от обилия «горячих» новостей.
- Попался доктор – на взятке, - сразу выложил капитан.
При этих словах старший лейтенант Корытов ехидно ухмыльнулся.
- В собственном кабинете поймали, - продолжал Метелкин. – С поличным. Взял у больного триста рублей. В качестве платы за больничный лист.
- И это наверняка не единственный случай, - подал голос Корытов. – У этого лекаря 173 статья на морде написана. Давно про него разговорчики ходят. Берет на лапу всю сознательную жизнь. Ни дня без взятки!
Ай да разговорился Корытов! Метелкин даже рот раскрыл, удивившись многословию обычно неразговорчивого туповатого гаишника.
- Разберутся, - коротко закончил капитан.
Вот это новость! Словно табуреткой из-за угла треснули. Представить Сергея Николаевича в гнусной роли взяточника было очень трудно – это был один из уважаемых докторов больницы. Но приходилось верить – капитан Метелкин умел добывать достоверную информацию.
Корытов уехал. В медвытрезвителе началась обычная суета с документацией, оформлением клиентов, которые вдруг посыпались пачками – и от «группы захвата», и от патрульных, и от вневедомственной охраны. Некоторых я не брал – легкая степень опьянения – и они направлялись в райотдел для оформления штрафа. Капитан Метелкин еще пару раз отлучался в дежурную часть, но никаких новых сведений о травматологе получить не смог. Рыбалко, которому я позвонил по телефону, недовольным голосом ответил, что он занят и просит сегодня больше не звонить.
Стало ясно, что Сергея Николаевича взяли в оборот. Я уже знал от Метелкина и Рыбалко, что многие подследственные наиболее полнее «раскалываются» в первые сутки после ареста, когда не прошло первое психологическое потрясение, и человек находится в сумятице. Обычно в течение первых двух-трех суток подозреваемого в преступлении допрашивают постоянно – весь день и всю ночь, устраивают очные ставки, приводят доказательства, а иногда, как мне рассказывали некоторые бывшие зеки, аккуратно избивают. Травматолога, конечно, бить не будут – старший лейтенант Рыбалко человек порядочный и уважает Закон. Но психологически на доктора будут воздействовать – в этом можно не сомневаться.
Я автоматический оформлял протоколы, выслушивал пьяный лепет клиентов, а мысленно был там, наверху, в маленьком кабинете, где сейчас мой приятель старший лейтенант Рыбалко усиленно допрашивает моего коллегу Сергея Николаевича. Такая вот проза жизни!
Утром я отправился на экзамены в ГАИ, которая располагалась в квартале от милиции в скромном одноэтажном деревянном здании.
Собралось десятка два начинающих водителя. Тягостная атмосфера ожидания – кто-то перечитывает «Правила дорожного движения», некоторые - идущие сдавать повторно, плачутся на свою невезучесть и дают новичкам различные советы.
В девять утра началась процедура регистрации документов, а потом всех запустили в просторную комнату. Капитан Кукушкин раздал экзаменационные карточки.
Десять вопросов. Разрешена только одна ошибка. Вопросы были мне знакомы, хотя некоторые оказались довольно заковыристыми и справиться с ними можно было, только зная дополнения к «Правилам движения». Я боялся только что-нибудь напутать. Неоднократно я перепроверял сам себя, прежде чем окончательно поставить знак напротив варианта ответа. Наконец карточка заполнена, я отдал ее капитану и вышел в коридор.
Через час после окончания теоретического экзамена нам зачитали фамилии счастливчиков. Ура! Я в их числе!
Теперь предстоит экзамен по вождению.
Мотоциклистов было всего семь человек. Принимал экзамен старший лейтенант Корытов, который, увидев меня, притворился, что мы незнакомы. Может быть это и правильно.
Экзамен был несложный – три раза прокрутить «восьмерку» на мотоцикле на асфальтированной площадке перед зданием ГАИ. Мотоцикл точь в точь как у Рыбалко – такой же старенький «Минск».
Первые два человека экзамен завалили – один коснулся ногой земли, у другого – заглох мотоцикл. Третий благополучно прокрутил «восьмерки» и – сдал экзамен.
Следующая очередь моя. Немножко волнуясь, я сел на сидение и аккуратно отпустил сцепление. Мои предыдущие тренировки не прошли бесследно: движения были правильные и автоматические, я быстро и без ошибок прокрутил с десяток «восьмерок» и остановился после одобрительного жеста Корытова.
- Сдал. Через два часа – за документами, - сказал он мне.
Наконец-то заветные права у меня в кармане! Маленькая невзрачная книжечка, а сколько хлопот ее заполучить! Теперь можно смело выводить из гаража мотоцикл, тем более, что наступил дачный сезон и придется ежедневно десять километров добираться до своего садового участка.
Сегодня у меня отгул, никуда спешить не надо, и я предложил Корытову «обмыть» мое водительское удостоверение. Тот согласился – экзамены закончились, и никаких дел больше не предвиделось.
Я купил две бутылки водки (специально приберег пару талонов!), и мы пошли в гости к капитану Метелкину, проживавшему неподалеку от ГАИ в двухэтажном кирпичном доме.
Метелкин был один – жена на работе, сын-курсант учится в военном училище. Вид у капитана заспанный, одет в старенький спортивный костюм. Узрев спиртное, Метелкин моментально взбодрился, повеселел и даже в честь прихода гостей переоделся в джинсы и синюю милицейскую рубашку.
Трапезу устроили на кухне, наскоро сварганили закуску из яичницы, копченого сала и консервированной кильки в томатном соусе.
После первых ста граммов Метелкина потянуло на разговоры.
- Удалось мне утречком, перед уходом домой, переговорить с Рыбалко, - начал он, проглотив кусок яичницы. – Кое-что узнал. Так сказать, в пределах дозволенного. Как известно, вчера погорел на взятке местный хирург-травматолог. История такова. Пришел к нему один малоизвестный гражданин, обычный работяга-алкоголик. В ноги падает – дай больничный лист, мол, на работу сегодня не вышел, проспал с похмелья. Уволят по 33 статье, поскольку до этого уже было у него два прогула. Сам же пообещал доктору 300 рублей за пять дней больничного. Эскулап и согласился – за такие деньги ему месяц на полторы ставки вкалывать надо. Получил мужичок больничный лист, а на следующую явку в поликлинику назначили передачу денег…
Метелкин прервался для принятия очередных ста граммов. На этот раз закусывал килькой.
- А дальше события развернулись непредсказуемо для доктора, да и для мужичка тоже. Супруга работяги, услышав про 300 рублей, окосела от жадности и накатала бумагу в ОБХСС. Не сказавши об этом мужу! И все, обратного хода нет. Мужичок, узнав о таком мерзком поступке жены, заставил было ее забрать заявления, но им в ОБХСС популярно объяснили, что при таком раскладе заведут уголовное дело против его заявительницы – за ложный донос.
Метелкин рассказывал легко и непринужденно, словно забавный анекдот, временами используя шутовские жесты и ернические интонации. И в самом деле – что для него судьба какого-то врача-травматолога. Сюжет для очередной бывальщины, рассказанной на каком-нибудь пьяном застолье. Мне невольно вспомнилось, как искренне сопереживал капитан старшине Володе, ожидавшим суда в областном СИЗО. Контраст разительный. Причина не только в корпоративной поддержке. И Метелкин, и его коллеги привычно делили население на две неравные группы – «своих» и «остальных».
- Закрывать больничный работяга пришел через пять дней – как договаривались. В кармане – деньги. Меченые. – Метелкин на несколько секунд прервался, отщипнув кусочек хлеба. – Рыбалко спрятался в коридоре, у другого кабинета – для конспирации, а капитан из области стоял у дверей - его то у нас никто не знает. Сразу скажу, доктор был осторожен, и сестру из кабинета убрал – в лабораторию за анализами послал. Только она за порог – работяга доктору денежки из рук в руки передал. Так сказать, дал на лапу эскулапу! Тот пересчитал и в карман кладет. Тут его и подловили. Капитан в кабинет заскочил, Рыбалко – за ним. «Что у вас в кармане?» И понятых заводят, чтобы потом не вздумал отпираться.
Мы допили первую бутылку, откупорили вторую. Метелкин достал из холодильника банку соленых огурцов и разложил их на тарелке.
- На этом история неудачливого взяточника временно прерывается, - ухмыльнулся Метелкин. – Пускай пока отдохнет в ИВС. Сейчас ОБХСС будет выяснять его связи. Не исключено, что данный эпизод не единичный. Глядишь, еще что-нибудь выплывет.
Вторая бутылка водки подходила к завершению. Хмель все сильнее овладевал нашим рассудком. Наступила эйфория, и даже положение Сергея Николаевича стало казаться мне не таким уж безвыходным.
«Может, все еще обойдется?» – успокаивающе подумал я.
- Предлагаю продолжить банкет! – неожиданно гаркнул Корытов и выложил на стол пять рублей. Мы с Метелкиным в свою очередь добавили – хватило на бутылку водки. Капитан, отыскав талон, ушел к соседу на разведку.
- Кто ищет – тот всегда найдет! – торжественно провозгласил через пять минут с порога Метелкин и взмахнул бутылкой водки.
- Гуляем! – радостно взвизгнул Корытов.
Пир – горой, мысли – долой! Снова пили водку. Потом, растворив окно, до хрипоты орали народные песни и, притомившись, снова пили водку и закусывали.
По домам нас с Корытовым повез на служебной гаишной машине сержант, напарник старшего лейтенанта…
ГЛАВА 23. ГВОЗДИ БЫ ДЕЛАТЬ ИЗ ЭТИХ ЛЮДЕЙ
С наступлением лета в Жердянске приступают к ремонту дорог, и городской пейзаж дополняется обычной картиной: хлипкие металлические ограждения, громоздкие механизмы, полуживые с похмелья рабочие в ярких спецовках или просто обнаженные по пояс, смрадный асфальтовый чад.
В медвытрезвителе с утра плотно упакованы все окна – сегодня дорогу латают неподалеку от здания милиции, и мы предпочитаем страдать от жары, нежели задыхаться от грязно-сизого дыма и копоти.
Вчера состоялось заседание суда, на котором старшину Володю приговорили к 6 месяцам лишения свободы. Закон суров, но это – закон. В истории Жердянского РОВД – случай уникальный. Обычно за гораздо большие провинности дело заканчивалось только увольнением со службы. Без огласки. Но сейчас помешала володькина супруга – очень упрямая женщина, отказавшаяся от любых компромиссов. И судья, тоже женщина с характером и не сложившейся личной жизнью, из чувства женской солидарности упекла старшину за решетку. Как говорится, в назидание другим мужикам-сволочам! Отбывать наказание старшина будет в «милицейской зоне». Из милиции его, естественно, уволили, а до полной выслуги лет осталось всего 2 года 4 месяца и теперь, после освобождения, ему придется вкалывать, как всем, до 60 лет. Вот так случается в жизни.
Сержант Леша окончательно переведен на место выбывшего старшины, и «группа захвата», до появления нового сотрудника, вынуждена нести службу вдвоем.
До обеда мы оформили одного тихого пьяницу, которого привезла вневедомственная охрана прямо с рабочего места – какого-то склада. Мужичок плюгавенький, безобидный, хлопот с ним никаких, и через пять минут он уже мирно почивал в палате.
День прошел в приятном безделье – чаепитие, шахматы, чтение детективной литературы.
Ближе к вечеру в приемную заглянул старший лейтенант Рыбалко. Мы с Метелкиным лениво передвигали по доске шахматные фигуры, скучали и подсчитывали оставшиеся часы до ужина.
- Привет, орлы! – поздоровался Рыбалко. – Страдаете?
- Приходится. Ни тебе ни женщин, ни пивной… трезвость, - продекламировал Метелкин известное стихотворение Маяковского.
Ай да капитан! Я-то думал, что у него в голове всего одна извилина – от фуражки, и все жизненные интересы ограничиваются только выпивкой и службой, а он на тебе – классиков соцреализма цитирует.
- Что новенького у защитников социалистической собственности? – поинтересовался Метелкин, передвигая своего коня. – Шах.
- Всегда на страже, - отозвался Рыбалко. – Дело на днях закончили – по травматологу. В суд передали.
- И какие перспективы? – спросил я, уничтожив вражеского коня своим слоном.
- Для травматолога – никакого просвета. Доказано еще два подобных эпизода. Следовательно, брал взятки систематически.
- Раскрутят на полную катушку, - произнес Метелкин.
- Суд решит, - уклончиво ответил Рыбалко. – Если, конечно, трудовой коллектив заступится, главный врач подсуетится. Может быть, тогда и поменьше дадут.
- Ну, как, заступятся за доктора? – обратился ко мне Метелкин.
Я мысленно представил нашего главврача, пьяницу и лицемера, на словах ратующего за трезвый образ жизни, а втихаря (об этом знала вся больница!) регулярно распивавшего в кабинете казенный спирт в компании с двумя лизоблюдами. И цель у него, по большому счету, была только одна – любой ценой «выбиться в люди», сделать карьеру, пристроившись на теплое местечко в облздравотделе. Вспомнил я, как он усиленно обхаживал одну престарелую старушонку – тещу заведующего облздравотделом – проживавшую в нашем районе: вероятно считал, что эта старушка могла бы стать одним из основных трамплинов его возможного повышения. И он усердствовал – без нужды гонял к старушке за двадцать километров «скорую» или сельского терапевта с активными посещениями (проверить бабулькино здоровье). Да и сам, лично, частенько приезжал к ней «почаевничать». На первый взгляд, ничего зазорного в таких знаках внимания нет, но остальных стариков, не имевших сиятельных родственников, главврач в упор не видел. А во время ненужных «профилактических» поездок машины «скорой помощи» (а их в больнице было всего две!) экстренные вызовы иногда лежали в диспетчерской по часу, потому что одна оставшаяся машина была не в состоянии обслужить сразу все.
- Навряд ли за него заступятся, - в сомнении покачал я головой. – Скорее всего – позором заклеймят.
- Придется тогда ему сушить сухари, - сделал вывод капитан.
Патруль привез пьяного, надо было его оформлять, и Рыбалко ушел, чтобы не отвлекать нас от дела. Клиент, упитанный крепенький мужчина лет сорока, глядел на нас очень недружелюбно. Его руки украшали разнообразные красочные татуировки на уголовную тематику.
- Я – инвалид, - сообщил клиент заплетающимся языком. – У меня – бронхиальная астма.
- А я вице-король Индии! – иронически ответил капитан Метелкин. – Предъявите удостоверение инвалида.
- Дома забыл.
- Тогда ничего не знаю. Явных признаков инвалидности нет, а на словах можно утверждать что угодно.
- Средняя степень опьянения, - сказал я капитану после беглого осмотра клиента.
Мужчина скандалить не стал, спокойно разделся (на теле татуировок было еще больше) и с достоинством, насколько позволяло его состояние, прошествовал на указанное место.
- Узнал я интересную новость. Можно сказать, тайну «мадридского двора», - сказал Метелкин, когда мы опять остались вдвоем. – На нашего предрика Кругликова некие правдолюбцы «телегу» в область направили. О злоупотреблениях служебным положением.
Я молча ждал продолжения.
- Нынешней зимой Кругликов переехал в отдельный уютный коттедж, а квартиру свою трехкомнатную не сдал, как положено, государству, а прописал в ней старшего сына. Не пропадать же добру!
- Всех испортил квартирный вопрос, - процитировал я известную фразу из романа Булгакова.
Метелкин с недоумением посмотрел на меня, из чего следовало, что Булгакова капитан пока еще не осилил. И неудивительно, поскольку произведения Михаила Афанасьевича были все еще в большом дефиците, и я сам через третьи руки смог достать роман «Мастер и Маргарита».
- И еще различная мелочевка, - вернулся к своему рассказу Метелкин. – Жена у предрика работает на ДОЗе (Деревообрабатывающий завод. Примеч. автора) , занимает должность старшего инженера, а всего-то за плечами – лесомеханический техникум. И то – заочно. Сынок старший и двух месяцев после института в школе не проработал – уже инспектор РОНО. Семейственность! И дачу, по слухам, они себе на халяву выстроили.
- Заведут уголовное дело? – предположил я.
- Не будь таким наивным. Год назад уголовное дело скорее бы всего завели на здешних правдолюбцев – за клевету. А сейчас, учитывая натянутые отношения предрика с первым секретарем райкома, историю эту попросту замнут, похоронят под ворохом бумаг.
Дверь отворилась. В приемную вошли сержант Леша, сержант Саша, Алканавтыч и два пьяных дорожных рабочих.
Отчетливо запахло гарью, дешевым красным вином и копченым салом.
- Гурманы – даже сало где-то раздобыли, - с одобрением сказал Метелкин.
- Пили на рабочем месте. Прямо у асфальтового катка, - доложил сержант Саша.
Один из рабочих – высокий, худой, неряшливо побритый, что-то нечленораздельно пробормотал, второй – покороче и потолще – коротко рыгнул и без приглашения уселся на кушетку.
- Оформляйте обоих, - распорядился я.
Разговаривать с клиентами сейчас не имело смысла, выяснение паспортных данных решили отложить до утра – когда протрезвеют. Леша с Сашей стащили с обоих мужичков одежду, отвели на место, а потом долго и тщательно умывались в туалете.
Саша вернулся первым и, достав из кармана колоду карт, предложил перекинуться в «дурака».
Но в этот момент на пороге появился Леша с большой кожаной сумкой, молча подошел к столу и выставил на всеобщее обозрение четыре бутылки водки, трехлитровую банку домашних маринованных помидор, полпалки вареной колбасы, несколько пучков лука, банку рыбных консервов.
Минута молчания.
Леша медленно снял фуражку и обтер ладонью свою макушку с отчетливо определившейся преждевременной лысиной.
- Можете меня поздравить, - торжественно и немного грустно сказал он. – Женюсь.
- Давно пора, - одобрил Алканавтыч. – Заждались.
Надо сказать, что своей новостью Леша нас не удивил, так как мы прекрасно знали, с кем сержант проводит свободное от службы время. Лешина невеста – медсестра из нашей поликлиники – была и на полголовы выше сержанта, и комплекцией значительно монументальнее его, но… на вкус и цвет товарищей нет. И мы все поочередно поздравляли сержанта и желали всевозможных благ в будущей семейной жизни.
- Решил устроить небольшой мальчишник, - объяснил Леша, указывая на стол с припасами.
- Похвально, - потер ладонями Алканавтыч.
Сержант Саша пошел ополоснуть стаканы, а капитан Метелкин быстро и аккуратно нарезал невесть откуда взявшийся батон белого хлеба.
Время было выбрано удачное – рабочий день закончился, начальство разошлось по домам, и нашим посиделкам никто не мог помешать.
События разворачивались по обычному сценарию – тосты, звон стаканов, чавканье и остроты Алканавтыча. Я всегда поражался феноменальной способности сотрудников медвытрезвителя пить водку в больших количествах, практически не хмелея. По крайней мере, чтобы напиться до средней степени опьянения им требовалось очень много водки. И я никогда не забывал о собственной невысокой толерантности к алкоголю, и что мне с милицейским персоналом вытрезвителя в этих вещах не сравняться. Поэтому я старался наливать себе поменьше, а закусывать поплотнее – и все равно после употребления на всю компанию двух бутылок водки у меня появились отчетливые признаки опьянения, тогда как остальные собутыльники оставались практически трезвыми.
Из коридора послышался шум – кто-то из клиентов барабанил в дверь палаты. Сержант Леша пошел разбираться.
- Задыхается тут один, - сообщил он, вернувшись. – Доктора просит.
Я прошел в палату.
Беспокоил клиент с татуировками, который пытался убедить нас в своей инвалидности и якобы имевшейся у него бронхиальной астме. Сейчас он сидел на краю кушетки и учащенно дышал. Старательно так дышал, даже язык высунул.
Для несведущего в медицине человека – явный приступ удушья. Но я сразу обратил внимание на обычный цвет кожных покровов, особенно лица, и отсутствие незначительных на первый взгляд признаков, характерных для приступа бронхиальной астмы. Когда я прослушал легкие, мне стало окончательно понятно, что клиент симулирует.
- Хватит валять дурака. Никакого приступа удушья у тебя нет, - разъяснил я ему.
Тот задышал еще чаще, но я, не обращая на этот цирк внимания, закрыл дверь.
Клиент не унимался, стучал и требовал медицинской помощи. Наконец Леша, не выдержав, очень доходчиво объяснил ему всю пагубность подобных действий и пообещал в качестве лечебного средства применить резиновую дубинку. После этого приступ удушья моментально прекратился. Такая вот терапия!
Мальчишник продолжался. Мы выпили третью бутылку и прослушали два пошлых анекдота от Алканавтыча.
В приемную совершенно некстати вошел дежурный по РОВД майор Басалаев и завистливым взглядом зыркнул на наш стол. Ему налили полстакана водки, и он, успокоившись, удалился, так и не объяснив цель своего визита. Скорее всего, решил выпить на дармовщинку!
Я почувствовал, что пора остановиться – не то сильно опьянею. Воспользовавшись передышкой между тостами, я встал и вышел на крыльцо.
Стоял чудный вечер. Изнуряющая дневная жара сменилась ненавязчивой комфортной теплотой. Безветрие. Асфальтовый дым опал, воздух опять наполнился привычными для Жердянска восхитительными хвойными ароматами, чему способствовали многочисленные насаждения сосен и елок, расположенные в каждом свободном от построек участке города. На западе, из-за верхушек деревьев, из-за крыш домов выглядывал красноватый солнечный диск. По тротуарам не спеша фланировала молодежь, прохаживались с колясками мамаши и папаши. Вдалеке, за железнодорожным вокзалом, чьи-то пьяные голоса нестройно горланили разухабистую народную песню.
Из вытрезвителя вышел Алканавтыч.
- Хорошо, но мало, - сказал он мне. – Сбегаю-ка я к приятелю. Пошарю чего-либо горячительного.
«Несгибаемый человек! – с уважением подумал я, посмотрев на его твердую походку и уверенные жесты. – Гвозди бы делать из этих людей… Что-то меня сегодня на цитаты тянет?»
Возвращаться в приемную не хотелось, и я медленно прохаживался перед зданием милиции, размышляя о всяческих отвлеченных предметах. От скуки завернул в дежурную часть, где майор Басалаев вместе со своим помощником, молоденьким сержантом, пил пиво из трехлитровой банки и, причмокивая, расправлялся со здоровенным, как сковорода, копченым лещом. Памятуя о порции водки, коей его угостили в медвытрезвителе, майор налил мне стакан пива и выделил хвостик рыбы…
Когда я пришел обратно в вытрезвитель, то еще в коридоре услышал басовитый голос Алканавтыча что-то увлеченно рассказывающего о своей службе в армии. Вся компания сидела рядышком и с интересом внимала байкам старшины. На полу, у сейфа с медикаментами, сиротливо стояли четыре пустые бутылки из-под водки, а на столе в окружении закуски (в мое отсутствие откуда-то появилось сало и соленые огурцы) горделиво возвышалась литровая банка с какой-то подозрительной мутноватой жидкостью.
«Самогонка!» – догадался я, принюхавшись.
- Николай Палыч, по маленькой! – встрепенулся, увидев меня, капитан Метелкин.
Я из вежливости осушил немного самогонки, которая оказалась очень крепкой и хорошо очищенной, и ушел спать в пустую палату. Продолжать веселье у меня не было ни сил, ни желания…
Около часа ночи меня потревожили. Патруль привез какого-то вшивого и чесоточного (вся кожа в расчесах) бродягу, которого я, естественно, не принял по причине кожного заболевания.
Мои железобетонные коллеги все еще продолжали банкет. Физиономии у всех красные. В комнате пахло табаком и сивухой, а на столе стояли две бутылки красного вина.
Голова у меня сильно трещала с похмелья, я с охоткой выпил 150 граммов красненького и ушел спать. До утра меня не будили…
ГЛАВА 24. НЕБЫВАЛЫЙ ЗАХВАТ
В Жердянском РОВД – небывалое событие: капитан Качалкин задержал опасного преступника. Признаться, никто этого от него не ожидал, для большинства сотрудников – да и для меня тоже – Качалкин был туповатым неудачником и хроническим алкоголиком, которого держали на службе из жалости по причине недалекой пенсии. И такой мужественный поступок!
Впрочем, начну все по порядку.
В начале июля, превосходным солнечным утром капитан Качалкин отправился в село Николаевское, расположенное в сорока километрах от райцентра. Поехал он туда не по грибы-ягоды, а с определенной целью – «выбить» долги из совхозной бухгалтерии за первый квартал текущего года, когда двенадцать работников совхоза в различные дни переночевали в медвытрезвителе (некоторых «сдали» жены, а кое-кто попал туда во время кратковременных неофициальных визитов в районный центр), да так и не расплатились (денег при себе не было). Счет за услуги им, само собой, выслали по месту работы, но до сих пор не получено ни копейки.
В Николаевское Качалкина привезла «группа захвата», которая, подобрав у продмага раннего пьяницу, укатила обратно в Жердянск. А капитан для начала пошел в сельсовет – проверить качество проведения антиалкогольных мероприятий.
Секретарь сельсовета – невысокий шустрый паренек лет двадцати пяти, в очках, в новеньком синем костюмчике (несмотря на жару!) - с гордостью предъявил капитану длинный список односельчан, оштрафованных за нарушение антиалкогольного Указа Горбачева.
- Хорошо работаете, - одобрил Качалкин.
- Троих направили в наркологическое отделение областной больницы, а одного оформили через районного нарколога в ЛТП. (Лечебно-трудовой профилакторий. Примеч. автора.)
- Молодцы! Стараетесь! – вновь похвалил его Качалкин. – Так и дальше работайте.
Распрощавшись с секретарем, Качалкин направился в совхозную бухгалтерию. Миновав шеренгу двухэтажных кирпичных домиков, он свернул к одноэтажному строению – правлению совхоза. Главный бухгалтер – подслеповатая женщина предпенсионного возраста – оказалась на месте и сразу догадалась о причинах визита начальника медвытрезвителя.
- Недавно вам денежки перечислили. Два дня прошло, - обнадежила она капитана. – По окончании посевных работ зарплату насчитали только неделю назад. Сразу и штраф за вытрезвитель удержали.
- Вот и хорошо. А то смотрите – за просрочку пени будем брать, – пошутил Качалкин.
- С нас, где сядешь – там и слезешь. Еле концы с концами сводим.
Приоткрылась дверь и в кабинет заглянула плохо выбритая скуластая физиономия. Выглядела физиономия лет на сорок с гаком.
- У вас, говорят, из милиции здесь?
- Из милиции, Клюквин, из милиции. Дела у нас, - раздраженно сказала главбух и пояснила Качалкину. - Бригадир наш. Из Андроповской бригады.
Дверь отворилась пошире, и вслед за физиономией на пороге «нарисовалось» худощавое сутулое тело среднего роста.
- А у меня тоже дело. И очень срочное. Государственное, - не унимался бригадир. – Именно к товарищу капитану.
- Слушаю, - отозвался Качалкин, приготовившись к очередному доносу о соседском самогоноварении или иных местных прегрешениях.
- Пашку Воробьева видел. Сегодня утром. На болоте.
- Воробьева?! – Качалкин даже не поверил услышанному. Павел Воробьев, уроженец здешних мест, был отпетым рецидивистом и сейчас находился «в бегах». Свой побег он совершил месяц назад из мест заключения в Архангельской области, и в Жердянский РОВД на него поступила соответствующая ориентировка. То, что он рискнет появиться в родных краях, где его, как говорится, каждая собака знает, было маловероятно. И поэтому к рассказу бригадира капитан отнесся очень скептически. Скорее всего, бригадир обознался, но оставлять без внимания такое сообщение было нельзя.
В эти минуты капитан Качалкин испытал одновременно два противоположных чувства – сожаления и радости. Сожаление, что приехал сегодня в это село и таким образом вляпался в сомнительную историю с неизвестным исходом. И радость, что взял на всякий случай табельное оружие.
- Где, говоришь, он прячется? – спросил капитан.
- От нашей деревни километров десять пройти надо. На болоте он – на островке. В шалаше живет.
- А ты сам как там оказался?
- Ходил утром клюкву посмотреть – где погуще уродилась. Сезон скоро начинается.
Качалкин позвонил в райцентр – дежурному по райотделу милиции, объяснил ситуацию и попросил направить к нему опергруппу.
Теперь можно было спокойненько дожидаться подмоги, но прибудет она не ранее чем через час, а где гарантия, что именно за этот час преступник не вздумает уйти? (Если, конечно, считать, что бригадир не ошибся!) И Качалкин решил рискнуть – самому отправиться на болото и попытаться если не арестовать, то хотя бы держать беглеца под наблюдением.
До деревни Андропово они с бригадиром доехали на совхозном «УАЗе». В деревне Качалкин переобулся в заимствованные у Клюквина резиновые сапоги, оставил свою приметную фуражку с красным околышем, а поверх мундира для маскировки надел брезентовый плащ защитного цвета (снова одолжил бригадир). На болото пошли вдвоем – больше из мужчин в деревне никого не было – все на работе. Перед уходом Клюквин наказал своему двенадцатилетнему сыну обязательно дождаться милицию и объяснил, где их с капитаном следует искать…
Деревня Андропово располагалась на берегу реки. Совсем рядом, только перейти узкую полоску пойменного леса, начиналось обширное болото, тянувшееся на десятки километров к северу. Чтобы сберечь силы и время Клюквин предложил сначала двигаться вдоль берега – по тропинке, а потом по кратчайшему расстоянию выйти прямо на болотный островок.
Бригадир оказался неплохим ходоком, и коротконогому Качалкину, чтобы не отстать, пришлось поторапливаться, временами он даже бежал рысцой.
Узкая тропа петляла заячьим следом: временами выходила прямо на берег реки – к бодрящему ветру, яркому солнцу, а потом сворачивала в глубину леса – на съедение комарам и слепням.
- Два ручья пройдем, а потом – свернем на болото, - на ходу объяснял Клюквин.
Через полчаса интенсивной ходьбы добрались до первого ручья: метров пять шириной, неопределенной (вода очень мутная!) глубины с пологими топкими берегами. На другой берег пришлось перебираться по крупным шершавым валунам, прыгая кузнечиками и ежесекундно рискуя искупаться в грязной воде.
Переправа прошла благополучно. Несколько минут отдыха – и опять началась непрерывная ходьба. Постепенно Качалкин приноровился к широкому шагу бригадира, вошел в ритм и последующий отрезок пути показался ему менее тяжелым.
Вот и второй ручей – немного пошире первого, здесь даже был примитивный мостик в виде двух потемневших от сырости и времени трухлявых сосновых бревен небрежно переброшенных с берега на берег.
Бригадир одолел это сооружение в два прыжка и, не оглядываясь, пошел дальше. Качалкин, опасаясь ненароком поскользнуться, шел медленно, осторожно и тщательно выбирал место, куда поставить стопу.
Наконец он на берегу. И бегом догонять ушедшего вперед бригадира!
У зарослей можжевельника Клюквин свернул вправо – на едва заметную тропинку. Качалкин, само собой, последовал его примеру.
Запахло сыростью. Деревья вокруг стояли черные, корявые, с мертвыми сухими верхушками, до половины обросшие мхом – словно живые иллюстрации русских народных сказок о лесной нечисти.
- Далеко еще? – спросил капитан.
- Сейчас лес пройдем, потом – примерно километр по болоту, а там и островок будет.
- А он тебя не заметил? – спросил Качалкин, имея в виду рецидивиста Воробьева. – Может давно уже деру дал?
- Навряд ли. Я раненько ходил – шести не было. Костер свежий – дымился вовсю. И Пашка в шалаше пьяный в отрубон валялся. Бутылка водочная пустая рядышком.
«Бутылка? Значит, кто-то из местных снабжает, - подумал капитан. – Хорошо, что сразу пошли, а то его могли бы и предупредить».
Деревья стали редеть, уменьшаться в размерах. Зашли в густые заросли черничника. В иной ситуации Качалкин обязательно бы остановился набрать пару литров этой полезной ягоды, но сейчас только с сожалением поглядел на густо осыпанные спелыми черными бусинками ветки и на ходу, не замедляя шагу, сорвал несколько ягодок.
Тропинка превратилась в грязное месиво, ноги по щиколотку проваливались в тягучую вязкую жижу.
Началось болото. Пейзаж однообразный: светло-зеленая кочковатая равнина, единичные маленькие сосенки, кое-где безобидные с виду лужицы, куда лучше не соваться.
Идти стало полегче – тропа здесь, на болоте, была суше, только каждый шаг сопровождался ощутимыми сотрясениями, словно идешь по мягкому пружинящему матрасу.
У Качалкина появилось едва заметное чувство тяжести за грудиной. Возможно, нервы пошаливают, но не исключено, что это предвестник приступа стенокардии, появившейся у капитана за последние полгода.
«Сердечного приступа только мне и не хватало!» – огорченно подумал Качалкин и на всякий случай, тайком от Клюквина сунул под язык таблетку нитроглицерина, который он постоянно держал при себе. Тяжесть за грудиной исчезла. Наверное, подействовал нитроглицерин, но не исключено, что это – чисто психологическое воздействие, самовнушение. Для большей гарантии Качалкин немного замедлил шаг, чтобы подойти к преступнику в полной боевой готовности.
Темный массив леса за спиной превратился в едва заметную неровную полоску, а впереди показалось небольшое скопление елочек и сосен, четко выделявшееся на фоне болотного ландшафта.
- Вот и островок, - сказал Клюквин.
- Метров триста осталось, - определил на глаз расстояние Качалкин.
Капитан снял с предохранителя пистолет, передернув затвор, дослал в ствол патрон и спрятал руку с оружием за полу плаща.
- А ты поотстань. И не спеши, - приказал Качалкин бригадиру. – Мало ли что случится!
Качалкин опасался, что у преступника окажется огнестрельное оружие – какое-нибудь ружьишко.
- Если начнется стрельба – падай, - предупредил он Клюквина.
К островку капитан подошел первым – оружие продолжал прятать под плащом. За ним, метрах в пятидесяти, шел бригадир. Участок суши своими размерами не превышал стандартной футбольной площадки. По краям – кустарник, потом – крошечный лесочек. В центре острова, под самой большой сосной, стоял шалаш. Рядом – уголья потухшего костра.
Человек выскочил неожиданно – из-за шалаша. Выскочил, взглянул на Качалкина и бросился бежать. Видимо тот, несмотря на маскировку, показался ему подозрительным, и преступник предпочел уйти по-английски.
Капитан, чертыхнувшись, галопом пустился за ним. И про больное сердце забыл!
- Стой! Я сотрудник милиции.
Вытащил пистолет. Сделал предупредительный выстрел в воздух.
- Теперь стреляю на поражение.
Человек остановился – понял, что не уйти. Развернулся всем корпусом, и Качалкин убедился, что бригадир не ошибся – перед ним стоял Пашка Воробьев собственной персоной. Коренастый, с длинными, как у гориллы, мускулистыми руками, очень сильный и очень опасный. В руке сверкнуло лезвие ножа.
«Что делать? Врукопашную?» – подумал Качалкин и, оценив противника, понял, что ему с ним не справиться. Капитан и раньше не был атлетом, а последующая «сидячая» работа и чрезмерное увлечение спиртными напитками и вовсе подорвали его здоровье. Куда ему тягаться с таким бугаем! Единственное, что капитан умел делать хорошо – это стрелять.
- Бросай нож, застрелю! – крикнул Качалкин, когда их разделяло расстояние одного прыжка.
Преступник и ухом не повел. Хищно оскалился, выбирая удобный момент для удара и… Качалкин хладнокровно прострелил ему правую руку.
Нож упал в траву. Воробьев схватился левой кистью за раненое правое предплечье, но тут же, пересилив боль, потянулся здоровой рукой к ножу.
Качалкин изо всех сил пнул его в грудь, а подбежавший Клюквин огрел по спине здоровенной корягой…
Опергруппа, которую вел сын бригадира, встретила их у второго ручья. Воробьев после избиения стал послушным, сопротивляться не пытался, но на всякий случай ему скрутили руки брючным ремнем бригадира, предварительно перевязав рану рукавом собственной рубахи.
На следующий день капитан Качалкин начал составлять подробные рапорты и объяснительные, доказывая необходимость применения табельного оружия. Ему повезло, что при задержании преступника присутствовал свидетель – бригадир Клюквин, чьи показания оказались решающими и избавили начальника медвытрезвителя от каких-либо неприятных последствий.
ГЛАВА 25. РАСПЛАТА ЗА МЕНЯЛУ И ЯРОСТЬ ЛЕСОРУБОВ
Этой ночью «загремел» в больницу капитан Качалкин. Недавнее «болотное» приключение и последующая переписка с прокуратурой подорвали здоровье нашего начальника, и с диагнозом «ИБС. Нестабильная стенокардия» он поступил сегодня в 3 часа 20 минут в терапевтическое отделение.
С утра приказом по РОВД исполняющим обязанности начальника медвытрезвителя назначен капитан Метелкин. Правда, от дежурных смен его не освободили, но Метелкин не возмущался. Наоборот, он был очень доволен и, как мне кажется, всерьез рассчитывал на эту должность. То, что Качалкин после выслуги лет сразу уйдет на пенсию ни у кого не вызывало сомнения. Служить дальше здоровье не позволит. А тут и Метелкин наготове. Сейчас он в превосходном расположении духа сидел за столом напротив меня и лениво перелистывал журнал «Советская милиция».
А у меня настроение пакостное и тому есть причина. Вчера был суд над Сергеем Николаевичем, травматологом. Отвратительное зрелище! Главный врач, как и следовало ожидать, продал своего доктора со всеми потрохами: мало того, что он не стал заступаться, так еще накатал мерзкую характеристику. На суд главврач не явился, а прислал своего заместителя Сергея Вениаминовича, осторожного типчика с вкрадчивыми манерами, которого все в больнице «за глаза» называли «налимом». И этот «налим» оправдал ожидания своего шефа – от лица коллектива больницы он заклеймил позором Сергея Николаевича и попросил суд назначить самое суровое наказание. Прямо-таки 1937 год!
Но и без этого мерзкого выступления судьба травматолога была незавидной. Из объяснений всеведущего капитана Метелкина я еще до суда знал, что процесс над травматологом будет показательным. И все же приговор оказался очень суров: восемь лет лишения свободы с отбыванием срока в колонии строгого режима! Да-а, где он сейчас, Сергей Николаевич? И выйдет ли живым на волю!
Мои размышления прервали громкие голоса на улице. Я посмотрел в окно – из подъехавшей к райотделу патрульной машины вылезли два кавказца. Они были сильно побиты – у одного все лицо в крови, второй, с окровавленным ухом, еще и прихрамывал на левую ногу. Обоих я постоянно видел за прилавком продовольственного рынка. Вместе с сержантом Бегемотом они прошли в дежурную часть.
- Надо пойти разведать обстановку, - встрепенулся капитан Метелкин.
Я остался на месте ожидать новостей.
В приемную вошел сержант Леша – зевая, потягиваясь (он спал в пустой палате).
- Неплохо вздремнул. Теперь можно бы и перекусить
Заглянул в электрический чайник.
- Полный!
Воткнул шнур в розетку.
- Как жизнь? – задал я ему банальный вопрос.
- Пока живем в общаге – выделили комнату. На первое время хватит. А там видно будет. Поставили пока на очередь.
Пришел капитан Метелкин.
- Дела творятся, как в нью-йоркском Гарлеме, - выложил он свеженькие новости. – Столкновения на национальной почве.
Я с интересом ожидал продолжения.
- Рыночным торгашам какие-то местные мужики хорошенько бока намяли. Пару прилавков опрокинули. Короче, шороху навели хорошего.
Вообще то я никогда не был упертым националистом (и тому причиной наше интернационалистическое воспитание), водил знакомства и с украинцами, и с кавказцами, и с азиатами. Но мои знакомые были преимущественно люди интеллигентные, равные мне по образованию, воспитанию, интеллекту, и у нас обычно находились общие интересы, весьма далекие от национальных разногласий. Но, когда дело касалось базарных торговцев, мои взгляды менялись в корне: здесь на рынке я видел только грубых стяжателей, готовых удавиться за лишнюю копейку, а так как торговые ряды в большинстве своем занимали выходцы с Кавказа, то все они в итоге представлялись мне безликой кавказско-базарной нацией, невежественной, агрессивной и очень неинтеллигентной.
Поэтому сообщение капитана Метелкина я воспринял с большим энтузиазмом.
- Есть небольшое дополнение… нюанс, так сказать, - добавил капитан, и одновременно с его словами на улице затарахтел двигатель подъехавшего патрульного «козелка». Мелькали знакомые фигуры патрульных, краткие распоряжения Бегемота… ничего новенького. Метелкин пока ничего определенного не сообщал.
От нечего делать я ушел в райотдел и поднялся на второй этаж к Рыбалко – поговорить о том о сем, развеяться, одним словом.
Для приличия пару раз постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, на правах старого приятеля, вошел в кабинет.
Старший лейтенант с деловым видом сидел за столом, а напротив него, на стуле, неловко съежился… директор Агроснаба Филимонов. Они о чем-то беседовали, и беседа, судя по невеселому виду Филимонова, была ему очень неприятна.
Тут я некстати! Извинился, прикрыл за собой дверь.
«Филимонова опять пытаются ухватить за жабры. Интересно, как это Рыбалко решился? Не иначе грядут изменения в райисполкоме?» – размышлял я, возвращаясь на рабочее место.
Капитан Метелкин сидел уже слегка «навеселе» – похоже, тайком от меня успел где-то выпить.
- А что, Кругликов все еще работает? – поинтересовался я у Метелкина.
- Да ты, Николай Палыч, скоро вперед меня новости узнавать станешь! – восхитился тот. – Допрыгался наш предрик. Переводят его в облисполком, каким-то заведующим отделом. Внешне вроде бы кажется повышением, но и власти такой, как была, нет, да и зарплата пониже. Опала! Не сработался с первым секретарем.
«Теперь все ясно! – догадался я. – Защитничек убрался, и Филимонова можно спокойно сажать на нары. Припомнит ему Рыбалко все унижения. Припомнит сторицей!»
Как я уже не раз убеждался, Рыбалко был очень терпеливым человеком. Он не стал переть на рожон, когда Филимонов находился под защитой председателя райисполкома. Без ропота съездил зимой в далекую и длительную командировку, добавив этим еще один плюс к служебной карьере. Он ничем не показывал своего недовольства, и Филимонов расслабился, подумал, что настырный «мент» о нем позабыл. Расслабился и наверняка наделал еще каких-нибудь промахов. Недальновидным оказался директор Агроснаба, не учел возможных перемен обстановки.
И вот она – расплата! Бывший всемогущий защитник низвергнут, и Филимонов один на один с Рыбалко. И расклад сил теперь явно в пользу старшего лейтенанта.
На пороге приемной появился сержант Леша.
- Пьяного привезли!
Леша посторонился, пропуская в комнату какого-то армейского прапорщика. Неуверенными шагами он преодолел порог, окинул пространство вокруг себя тупым остекленевшим взглядом и с облегченным вздохом плюхнулся на кушетку.
- На вокзале нашли, - доложил Леша. – Пил вино прямо из горлышка. На скамейке. И ругался. К пассажирам приставал.
- Я челов-в-ек военный, - забубнил прапорщик. – Отпустить нем-медля. Прав не имеете…
- Документы! – потребовал капитан Метелкин.
Прапорщик размашистым движением кинул на стол свое удостоверение.
Капитан Метелкин изучил предъявленные документы.
- Все понятно – проживаете в соседнем районе. А что вас в наши края привело?
- В гостях был – у тетушки. В деревне.
Комендатуры в Жердянске не было, и капитан позвонил военкому. Тот на предложение Метелкина забрать подгулявшего прапора только сердито пробурчал:
- А на какой он мне тут нужен?! Держите у себя до утра – пока не протрезвеет. А там разберемся.
Прапорщик был человеком военным, к дисциплине привык и «возникать» не стал. Сказал только, что, мол, у военкома совести нет. А потом разделся и прошел в палату.
Немного поскучав, мы скинулись на литр водки и отправили Алканавтыча добывать спиртное.
- Опять клиентов привезли, - констатировал, глядя в окно, капитан Метелкин. – Совсем не вовремя.
К подъезду милиции подкатила патрульная машина: привезли двух пьяненьких мужичков, которых повели почему-то не в вытрезвитель, а в дежурную часть. Почти одновременно с патрульными приехала лесхозовская «Нива», и монументальный директор гослесхоза Уткин, в сопровождении двух субъектов помельче и попроще, прошел в райотдел.
Капитан Метелкин, естественно, сейчас же пошел «на разведку».
Он отсутствовал не менее получаса – за это время мы с Лешей успели с переменных успехом сыграть четыре партии в подкидного дурака.
Метелкин вернулся в начале пятой партии и сразу уселся на свое место.
- Новостей тьма! И каких! – он даже головой замотал.
Пятая партия была отложена.
Одним из немногих ценных качеств капитана Метелкина было умение всегда с полуслова воспринимать любую информацию. Ему хватало двух-трех подслушанных фраз, чтобы смоделировать свою версию какого-нибудь события. И в большинстве случаев версии капитана Метелкина соответствовали истине. С такими-то способностями ему только в угрозыске и работать, но там все места заняты, и Метелкину ничего не остается, как удивлять своими дедуктивными выкладками сотрудников медвытрезвителя.
- Предистория такова – бригада лесорубов собралась отметить день рождения одного из вальщиков, - начал рассказывать капитан. – Пировать начали еще в дороге, в машине, на которой их возили на работу. По прибытию в райцентр решили продолжить веселье на природе, на берегу реки. Раздобыли водки, а когда уселись, показалось им, что закуски маловато. Послали гонца – самого молодого – на рынок, благо он был неподалеку. И там, в базарных рядах, этот парнишка поссорился с каким-то торговцем. Сейчас пока истинная причина конфликта неизвестна, установлено только, что кавказец начал первым и тут же, от ответного удара, улетел под прилавок. Через пару минут подбежала целая орава возмущенных горцев, лесоруба хорошенько побили и выкинули на улицу…
Собственно говоря, случай этот не являлся какой-то сенсацией: стычки рыночных абреков с жердянскими аборигенами время от времени происходили и обычно заканчивались победой торговцев – так как аборигены обычно приходили на рынок в одиночку или небольшими компаниями и не могли дать адекватный отпор. Но сегодня рыночная потасовка приняла неожиданный для кавказцев оборот.
- Лесоруб утер кровушку и поковылял на бережок, к своим коллегам и там подробно поведал о своих приключениях, - продолжал рассказ Метелкин. – Подогретая спиртным, горя жаждою мести, бригада поднялась вся до одного – восемь человек и отправилась для выяснения отношений на рынок. Мужички все крепкие, выносливые… лесорубы, одним словом. Что там было! – Метелкин даже языком зацокал от восхищения. – Переворачивались прилавки с овощами и весами, разбегались кто-куда случайные покупатели. Кавказцы продержались не более десяти минут, а потом ретировались в подсобное помещение. Лесорубы за ними! Горбоносые работники прилавка вылетали из подсобки пробками и тараканами разбегались по соседним улочкам – о сопротивлении никто уже и не подумывал. И тогда директор рынка позвонила в милицию. Двоих зазевавшихся лесорубов патрульные успели прихватить…
- И что теперь – статья за хулиганство? – спросил я.
- Жизнь – штука непредсказуемая! – ухмыльнулся капитан. – И вносит неожиданные коррективы. Вышеупомянутые лесорубы – и те, которые попались, и те, которые сбежали – оказались передовиками производства. Бригада постоянно перевыполняла план. И пьянствовали аккуратно – без прогулов и опозданий на работу. Поэтому и заступаться приехал сам директор лесхоза. И свидетели нашлись, которые подтвердили, что торговец-кавказец первый ударил молодого лесоруба. Мне кажется, что заявлений кавказцы писать не станут. Разве, что Басалаев попытается упрятать мужичков в трезвак.
Словно в подтверждение этих слов в коридоре раздались тяжелые шаги, и в приемную ввалился майор Басалаев. Как всегда, весь запыхавшийся и с папиросой в зубах. Следом за ним вошли два крепеньких мужичка. Один из них – высокий, косая сажень в плечах – показался мне знакомым. Где я мог его видеть?
- Освидетельствуйте их на алкогольное опьянение? – попросил Басалаев.
Я еще раз внимательно посмотрел на высокого лесоруба.
- Как вас зовут? – поинтересовался я.
- Борисов Владимир.
Среди моих пациентов в поликлинике он не значился.
- Вы у нас бывали раньше?
- Да. Чуть более года прошло, - не стал запираться тот. – Меня тогда как раз после получки прихватили.
Все! Вспомнил! Попадал он в медвытрезвитель еще при Рыбалко. И действительно с деньгами. Еще на утро удивлялся, что все вернули (естественно, за вычетом платы за вытрезвитель). Ладно, воспоминания побоку! Займемся делом.
Осмотр обоих лесорубов показал наличие только легкой степени опьянения. Неизвестно, сколько они осилили спиртного, но в настоящий момент у них было только незначительное нарушение координации движений. В окружающем они ориентировались хорошо, связно и вполне логично рассуждали.
- Не берем, - отказал я Басалаеву.
Тот не возражал. Видно было, что он привел их только для проформы. Мужичков увели в дежурную часть, и через полчаса они уехали вместе с директором лесхоза.
А еще через полчаса в приемную вошли Алканавтыч и сержант Саша.
- Обсох. И талонов на бензин больше нет, - объявил Алканавтыч. – Чтобы не терять впустую драгоценные минуты нашей скоротечной жизни предлагаю устроить маленький сабантуй.
Алканавтыч торжественно извлек из кармана кителя две бутылки водки.
- Откуда? – поднял брови Метелкин, разумеется и не подумав отказаться. От дармовой выпивки капитан Метелкин не отказывался никогда.
И опять плещется в стаканах водка, Алканавтыч упражняется в изящной словесности и потчует аудиторию свежими анекдотами. Словом, все как всегда!
Водка исчезла в кратчайшие сроки – вроде бы только сели, а уже в бутылках сушь, как в пустыне. Непорядок! Мы немедленно мобилизовали все свои оставшиеся наличные деньги – кто сколько мог, и Алканавтыч отправился куда-то за самогонкой. Леша с Сашей вышли на крылечко покурить.
- Чуть не забыл! Есть новость, - сказал Метелкин. – Сегодня Рыбалко посадил в ИВС директора Агроснаба Филимонова. Заодно и главного бухгалтера прихватил, а ей, бедолаге, до пенсии всего год остался.
Что ж, этого и следовало ожидать! Рыбалко рано или поздно своего добьется.
- Сейчас он их усиленно раскручивает, - продолжал капитан. – Подробности я узнаю попозже. Сейчас не смог…
Вернулся сержант Саша и поставил варить на электроплитке картошку в мундирах. Немного погодя пришел Леша с буханкой черного хлеба и пучком лука. В ожидании Алканавтыча решили сыграть в подкидного дурака…
Наконец-то заявился Алканавтыч. Принес добычу – две поллитровых бутылки с мутноватой жидкостью.
- Пейте осторожно – крепость градусов семьдесят, - предупредил водитель.
- А нам хоть все сто! – заявил Метелкин и залихватски, в один глоток, осушил свою порцию. Несколько секунд нюхал хлебную корку. – Да-а. Хороший горлодер!
Все последовали его примеру.
В самый разгар веселья приперся майор Басалаев. По-моему, у майора феноменальное чутье на дармовую выпивку. Ему налили полстакана, и Басалаев, довольный и счастливый, вернулся на свое рабочее место.
- А вы знаете, где я сегодня раздобыл водочки? – озадачил нас Алканавтыч.
- ???
- Подарок благодарных лесорубов, - скаламбурил водитель.
- Благородные люди! – растроганным голосом произнес капитан Метелкин. – Мы к ним по-человечески, и они в ответ не поскупились.
- Почаще бы так, - сказал Леша.
- Еще по стопочке, - предложил неугомонный Алканавтыч.
Я «откололся» первым, и не потому, что мне не понравился самогон – его качество было вполне приличным. Просто в определенный момент я почувствовал, что не смогу больше выпить и стопки и лучше не пытаться. Во время очередного перерыва между тостами я потихоньку встал и ушел спать в пустую палату…
Проснулся я за полночь – сильно захотелось пить.
В приемной было тихо и благопристойно. Метелкин с Лешей с раскрасневшимися лицами сидели за столом и чинно пили грузинский чай (тут же лежала распечатанная пачка). Алканавтыча с Сашей не было – вероятно, ушли домой. Я с удовольствием выпил с ними за компанию пару стаканчиков и немного ожил.
Зазвонил телефон. Трубку поднял Метелкин. Послушал, сочувственно посмотрел мне в глаза.
- Тебя, Николай Палыч, Басалаев зовет. В ИВС кому-то плохо стало.
Для начала я умылся, тщательно, чтобы заглушить запах перегара, почистил зубы и лишь потом прошел в дежурную часть.
В ИВС сегодня дежурила старшина Тамара и маленький – чуть выше ее плеча – худосочный сержант.
- Плохо женщине, - пояснила Тамара. – Новенькая. Сегодня только поступила. Старенькая. Говорит, что давление повысилось.
«Наверное, это главный бухгалтер Агроснаба? – предположил я. – Больше некому».
В маленькой тесной комнатушке находилась пожилая, невысокого роста, женщина. Ее бледная чистая кожа, аккуратная прическа, хорошее платье совсем не гармонировали с угнетающей обстановкой камеры. Но это только цветочки! Впереди месяцы следствия, суд, пересыльные тюрьмы и исправительно-трудовая колония. И как ее только угораздило вляпаться в такую историю?! Связалась с прохвостом Филимоновым! Жизнь прожила, а ума не нажила. А скорее, наоборот, всех вокруг себя дураками считала, но нарвалась на еще большего умника – старшего лейтенанта Рыбалко.
У нее действительно оказалось повышенное артериальное давление – около 180\100. Я посоветовал принять таблетку клофелина под язык, а потом, когда препарат рассосался, перемерил давление – 150\100. Это все, чем я ей мог помочь – из ИВС Рыбалко ее не выпустит ни под каким предлогом, в крайнем случае переведут в областную тюремную больницу.
Вернувшись в медвытрезвитель, я увидел, что капитан Метелкин с Лешей опять приготовились поклоняться Бахусу: на столе стояла бутылка водки (где они ее добыли в такое время – уму непостижимо!) и открытая банка килек в томатном соусе. Я выпил с ними на сон грядущий две стопки и вновь ушел спать…
ГЛАВА 26. ЗАСЕДАНИЕ ПРОДОЛЖАЕТСЯ: НАЛИВАЙ!
Очередной отпуск я решил провести в лесу, но такие увлечения, как охота, рыбалка, грибки-ягодки меня на данный момент не интересовали. Причина была очень банальная: надумал я на своем садовом участке построить домик. Покупать стройматериалы в магазине или лесхозе – дорого, по миру пойдешь. При содействии Николая Васильевича, моего знакомого мастера из лесхоза, я выписал 20 кубометров леса «на корню». Причем выписал только «суховершинный» лес, то есть деревья с сухими верхушками – так дешевле. И отводили мне лес не делянкой, а выборочными деревьями – это также оплачивается в меньших размерах.
На валку леса удалось договориться с лесорубом Владимиром Борисовым, бывшим клиентом медвытрезвителя. В одно из воскресений мы с ним сели в мотоцикл, погрузили в коляску бензопилу и топоры и отправились в лес.
Ехать было недалеко – около десяти километров. Погода стояла сухая, дорога хорошая – добрались быстро. Выделенные мне деревья располагались в живописном сосновом бору, совсем рядышком с дорогой. Владимир валил лес бензопилой, а я упирался крепким шестом с железным наконечником в ствол, чтобы сосна падала в удобное для нас место. Борисов был профессиональным лесорубом, и поэтому помощь моя почти не требовалась: деревья практически без каких-либо усилий с моей стороны аккуратно ложились на просторные полянки, ни разу не зависая на сучьях соседнего дерева. Не работа, а высший пилотаж! А бензопила у Владимира была всем на зависть – шведская, «Партнер». Она как в масло входила в толстый сосновый ствол! Таких бензопил, как мне поведал Борисов, на весь лесхоз имелось всего три штуки. С одной из них постоянно работал Владимир, а сегодня, с разрешения мастера Николая Васильевича, взял ее с собой в лес.
Свалив десяток стволов, устроили небольшой перерыв. Борисов закурил, а я прошелся по лесу в поисках грибов. И поиски мои не были тщетными: минут за двадцать я набрал десяток маслят и несколько пригоршней лисичек.
И снова за дело! Опять монотонно гудит бензопила, и громадные сосны медленно падают на зеленый мох…
- Это не работа, а развлечение, - сказал Борисов, уложив последнее дерево. – Вот зимой, в снегу, от темна до темна…
И понес бензопилу в мотоциклетную коляску. Теперь мне помощь Борисова не нужна. Я и сам один смогу очистить стволы от сучьев и верхушек, а затем буду нанимать технику для трелевки.
Я отвез Борисова домой, а потом решил навестить медвытрезвитель.
На время моего отпуска здесь трудился студент пятого курса медицинского института Витя Тихомиров – высокий худощавый молодой человек в круглых очках, с бородкой под Хемингуэя. Тут же, за столом, сидел и капитан Метелкин, в меру пьяненький и разговорчивый, который при моем появлении немедленно выставил на стол початую бутылку водки и предложил мне «остограммиться».
- Не могу, за рулем, - отказался я.
- Какой пустяк! Сегодня на дорогах Корытов дежурит – он тебя, Николай Палыч, ни в жизнь не остановит, - стал уговаривать меня Метелкин. – У меня сегодня день рождения. Такой праздник! Ребята в магазин побежали – горючего и закуски подкупить. А еще будет лучше, если ты свою технику здесь под окошком оставишь, а завтра и заберешь. Дежурим до утра, приглядим.
Такой вариант меня устраивал. Я подкатил мотоцикл прямо под окна вытрезвителя, умылся с дороги и только потом сел за стол.
- Штрафную! – капитан Метелкин налил мне сразу полстакана, а себе плеснул на донышко.
- С днем рождения! – поздравил я его. – Сколько стукнуло?
- Двадцать пять! – балагурил Метелкин.
- Как план? – поинтересовался я.
- Двоих оформили, - ответил Метелкин. – Алканавтыч заболел. Пьяных сегодня патрульные доставляют.
- Знаем мы, как он заболел! – усмехнулся я. – На болоте, наверное, клюкву собирает.
- Не судите и не судимы будете! – туманно ответил капитан.
- А какие новости в райотделе? – поинтересовался я.
- Филимонова с бухгалтершой все еще держат в ИВС, под подписку Рыбалко их не отпускает – чтобы не мешали следствию.
- Правильно делает. От этих прохвостов всего можно ожидать, - одобрил я действия старшего лейтенанта.
- А майор Басалаев купил себе «Волгу», подержанную, «ГАЗ-21», - продолжал рассказывать капитан Метелкин.
- И где только люди деньги находят?! – вздохнул я.
- Кует, наверное. Или взятки берет! – пошутил капитан.
- В дежурной части – и взятки! Нереально, - в тон ему отвечал я. – Это не суд, не прокуратура, и даже не приемная комиссия института.
- Добьем врага в его собственной берлоге, - с этими словами Метелкин разлил по стаканам оставшуюся водку.
Выпили. От души крякнули.
- Хорошо, но мало, - пробормотал Метелкин. – Где же они бродят? Только за смертью посылать.
Хлопнула дверь. Послышались чьи-то шаги.
- Легки на помине, - потер руками капитан.
Но это был старший лейтенант Корытов.
- Присаживайся, - разочарованно произнес Метелкин.
Корытов уселся на кушетку, выразительно посмотрел на пустые стаканы.
- Сейчас принесут, - заверил капитан.
- Не сомневаюсь. Ты ведь у нас сегодня именинник.
На пороге появились Саша с Лешей – с водкой и закусками.
- Вовремя, - облегченно вздохнул капитан Метелкин. – Заседание продолжается. Командовать парадом буду я!
Недавно Метелкин в очередной раз перечитал «Золотого теленка» и стал время от времени употреблять бессмертные фразы Остапа Бендера.
Как водится, в первую очередь выпили за виновника торжества, за его здоровье и долголетие.
- Я, пожалуй, пойду прилягу, - поднялся с места студент.
Удерживать его не стали. Человек он еще молодой, к спиртным напиткам непривычный.
- Сейчас машину вашего главврача остановил, - повернулся ко мне Корытов. – И главврач и его водитель – оба пьяные. Забрал у водителя документы, машину поставил у ГАИ. Пешочком домой потопали.
- Завтра начнется кутерьма! – сказал Метелкин. – Звоночки. Рекомендации.
- Водителя я оштрафую в любом случае, - ответил старший лейтенант. – Закон на моей стороне. Без последствий оставить – дурной пример для других. А главврача – если будет много выступать – я обязательно подловлю, когда он сядет за руль в нетрезвом виде. Бывает с ним такое изредка – мне сообщали.
- А не боишься, что когда-нибудь, если всерьез заболеешь, придется обратиться в больницу?! – с ехидцой спросил капитан Метелкин.
- Заболею – обращусь к Николаю Палычу, - кивнул в мою сторону Корытов. – А пьяниц за рулем буду наказывать невзирая на ранги. Надоел мне такой вот двойной стандарт!
Удивил меня Корытов. Удивил и, одновременно, обрадовал. Вот незадача! Думаешь, что перед тобою законченный подлец, а у него неожиданно вполне положительные черты проявляются! А может дело в моем недостаточном умении разбираться в людях? В моей излишней прямолинейности? Не хватает жизненного опыта?
На пороге появился майор Басалаев. С неизменной папиросой в зубах – все тот же «Беломор-канал».
- О-о! Юный автолюбитель! – воскликнул Метелкин. – Когда на машине прокатишь?
- Карбюратор надо подрегулировать. А потом и покатаю.
- Алканавтыч выйдет с больничного – он и отрегулирует, - заверил майора сержант Саша.
Басалаеву налили полстакана водки, и он вернулся в дежурную часть.
Наше застолье затянулось надолго. Пили водку. Пили чай. Потом Саша с Лешей опять отправились за литром водки.
Домой меня доставили на патрульной машине…
ГЛАВА 27. ПАШЕШЬ-ПАШЕШЬ, А ПОТОМ БАЦ! ИНФАРКТ
За окном нескончаемой капелью моросит мелкий дождь. Повсюду, куда ни глянешь – слякоть, лужи. Тоскливый сумрак холодного осеннего вечера.
У меня сегодня дежурство в больнице. Сижу в ординаторской, скучаю, смотрю телевизор.
Отпуск закончился неделю назад. И прошел не зря! Я успел обрубить сучья с деревьев, и лесхозовский трактор оттащил стволы к дороге. Затем лесоруб Борисов распилил эти стволы на шестиметровые бревна, и лесовоз, оснащенный манипулятором, доставил их в лесхоз. А там мне напилили брус, различной доски, немного «вагонки». И все это богатство со всеми накладными расходами обошлось мне вполовину меньше магазинной цены. Пиломатериалы отвезли на мой садовый участок, и два опытных плотника сейчас трудятся над сооружением хорошего зимнего домика. Это строительство влетело мне в копеечку, но зато – недвижимость!
Завтра мне надо еще отправляться на смену в медвытрезвитель. Тяжело, конечно, так пахать. Но деньги нужны – и на строительные дела, и на содержание семьи. Пока здоровье позволяет – приходиться крутиться.
Позвонили из приемного покоя – поступает терапевтический больной. Привезла «скорая».
Внизу, в комнате для осмотра больных я с удивлением обнаружил капитана Качалкина. Он лежал на кушетке, немного бледный и испуганный.
- Сильные боли за грудиной. Даже наркотики внутривенно полностью не помогли, - доложил фельдшер «скорой» Александр Михайлович (кстати, очень опытный и добросовестный работник). – На ЭКГ явных признаков за инфаркт миокарда нет. Но, учитывая интенсивность болевого приступа, решили больного госпитализировать.
- Привет, Николай Палыч, - чуть слышно поздоровался Качалкин. – Прихватило вот совсем некстати.
- А болезнь всегда некстати бывает. Кстати только деньги приходят. Ничего, полежим, полечимся, и все образуется, - успокоил я его.
Качалкина перевели в терапевтическое отделение – в палату ИТР. Хотя данных за инфаркт миокарда на кардиограмме не было – только признаки ишемии передней стенки – меня все же насторожил такой выраженный болевой приступ. Изменения на ЭКГ иногда появляются позже, и поэтому надо быть настороже. Качалкину поставили капельницу с поляризующей смесью и добавили обезболивающих препаратов.
Когда я пришел в палату, капитан уже немного успокоился, болевой приступ был полностью купирован. Вот только артериальное давление низковато - 100\70, и тоны сердца приглушены.
«Наверное, инфаркт идет?» – подумал я, но Качалкину этого говорить не стал. Решил раньше времени не расстраивать.
- На всякий случай в первые сутки рекомендую постельный режим, - сказал я ему. – А там посмотрим.
Ночью Качалкин спал спокойно, боли не беспокоили. Тяжелых больных по больнице не поступало, и мне удалось неплохо вздремнуть.
Утром я передал капитана своему сменщику – заведующему терапевтическим отделением Бакунину Ивану Анатольевичу, а сам пошел домой завтракать.
Когда я пришел в медвытрезвитель, в сборе была вся смена. Капитан Метелкин исторгал из своих недр привычный запах перегара, Алканавтыч старательно пережевывал дольку чеснока, а у Саши с Лешей видок был примерно такой, как у наших клиентов поутру.
- Николай Палыч! Поздравь меня! – воскликнул Леша. – У меня сын родился! Вчера отмечали. Сегодня твоя очередь.
- Поздравляю! Очень рад за тебя. Но… Качалкина сегодня в больницу привезли, - охладил я его пыл. – Плох мужик. Но думаю, что шансы имеются. Выкарабкается.
Огорчились все, даже капитан Метелкин, хотя для него очередное ухудшение здоровья начальника – еще один шаг на пути к заветной должности.
- Такая вся наша жизнь: пашешь-пашешь, а потом… бац!… и на больничную койку, - глубокомысленно изрек Алканавтыч. – Может, примем по сто граммов за здоровье шефа?
Я отказался – на выпивку меня сегодня не тянуло. Вышел на улицу и у райотдела столкнулся с выходившим из подъезда старшим лейтенантом Рыбалко.
- Как успехи? – поинтересовался я.
- Стараемся. Кручусь как белка в колесе. Наконец-то закончил с Агроснабом – передал дело в суд. Хитрющий мужик Филимонов, но на этот раз опростоволосился, кое-какие грешки прикрыть не успел. Обнаружили в кассе недостачу в четыре тысячи рублей, а, кроме того, «мертвые души». На пару с главным бухгалтером получали деньги за вымышленных работников-совместителей. Теперь им обоим светит хороший срок.
- Поздравляю с удачей!
- Это было делом чести! Еще кое-кто на примете есть, но… не все в моей власти. Ладно, подождем – я терпеливый.
Я понимал, что Рыбалко сообщил мне в лучшем случае десятую часть всей информации, но и на основании услышанного можно сделать вывод, что старший лейтенант рассчитался со старыми долгами – утешил самолюбие! – и уже наметил себе новые объекты.
Вернувшись в медвытрезвитель, я обнаружил в приемной одного Метелкина. Судя по его бодрому виду, блестящим глазам и превосходному настроению, капитан успел опохмелиться. На этот счет он молодец! Умеет!
Сегодня воскресение. Народ отдыхает. С утра у «Гастронома» толкутся мужички. Для торговли спиртными напитками здесь был предусмотрен отдельный вход, и в ожидании открытия покупатели кучковались на улице. В кулаках зажаты талоны на спиртное и мятые купюры. Опухшие лица, тоскливые взгляды, трясущиеся руки. Будущие клиенты нашего заведения!
И вот, наконец, дверь отворилась! С восторженными воплями толпа влетает внутрь помещения.
- Через несколько часов можно ждать клиентов. Созреют, - заметил капитан Метелкин, вместе со мной наблюдавший за открытием винного отдела. – Сыграем в шахматишки?
- Нет. Пойду лучше немного подремлю, - отказался я.
В соседней палате я увидел спящего сержанта Лешу. Умаялся, бедняга, после вчерашнего торжества. Я прилег на соседнюю кушетку и моментально заснул…
Проснулся я ближе к полудню – меня разбудил шум в коридоре. Наверное, ведут клиента!
Выспался я неплохо и поэтому, не дожидаясь прихода капитана Метелкина, встал и заправил постель. Сержант Леша отсутствовал – вероятно, нес службу. Слегка позевывая, я прошел в приемную.
Действительно, Леша был здесь. А также капитан Метелкин, Алканавтыч, Саша и первый клиент: небольшого роста мужичок в грязной одежде. Вертикально держаться он был уже не в состоянии – стоял на четвереньках посреди комнаты.
- Оформляйте. Здесь все ясно, - кивнул я капитану.
Почин есть… и пьяницы пошли косяком. Их привозили патрульные, «группа захвата», вневедомственная охрана. Даже старший лейтенант Корытов доставил нетрезвого водителя грузовика, и я его оформил, так как опьянение шофера «тянуло» на среднюю степень.
К вечеру, когда в палатах скопилось одиннадцать человек, наступило затишье.
- Надо приступать к очистке наших конюшен, - решил Метелкин. – Еще вся ночь впереди. Наверняка, хоть кто-нибудь поступит.
- Шофера можно отпустить, - предложил я. – Он из всех клиентов самый трезвый был.
Леша пошел будить клиента.
После четырех часов сна водитель основательно протрезвел и рассуждал вполне адекватно. Настроение у него было скверное.
- Права отобрали! – сокрушался он. – Год всего, как получил.
- Не горюй! – утешал его слегка хмельной и поэтому очень добрый капитан Метелкин. – Ты сейчас, не теряя времени, быстренько дуй к своему председателю профкома и выпрашивай хорошую характеристику и ходатайство с места работы. Тогда отделаешься только штрафом.
Повеселевший водитель ушел заниматься своими посталкогольными проблемами.
А я позвонил в больницу – узнать о самочувствии капитана Качалкина. Заведующего терапией Ивана Анатольевича удалось найти только с четвертой попытки – в приемном покое.
- По кардиограмме данные за мелкоочаговый инфаркт миокарда, - ответил он. – Самочувствие стабильное, без ухудшения.
Этот диагноз был смертным приговором дальнейшей милицейской карьере Качалкина. Еще один капитан, которому никогда не стать майором! Дальнейшую его судьбу я, как участковый терапевт, могу расписать по пунктам: месяц лечения в терапевтическом отделении, месяц реабилитации в местном кардиологическом санатории, потом – два месяца на больничном листе и – на ВТЭК. Служить в милиции после инфаркта миокарда, пускай и мелкоочагового, Качалкину не позволят. Тем более, что до пенсии ему осталось около полугода. Теперь капитану гарантирована инвалидность, скорее всего, вторая группа. И в качестве утешения – солидное выходное пособие по инвалидности – где-то около 10 тысяч рублей! Сумма нешуточная – можно купить хорошую дачу или подержанный легковой автомобиль. Так, что нет худа без добра. Можно считать, что для Качалкина милицейская служба заканчивается относительно благополучно. Не попал под пулю, не уволен за несоответствие, не отдан под суд (что иногда случается с работниками правоохранительных органов). Всего-то навсего – мелкоочаговый инфаркт миокарда, зато – неплохая офицерская пенсия и солидное выходное пособие в придачу. Разве на гражданке с подобным диагнозом смог бы он заполучить этакие льготы!
Всю информацию я Метелкину сообщать не стал, поскольку сам я лично кардиограммы не видел, а полагаться только лишь на слово другого врача, пускай и заведующего отделением, не привык. Иван Анатольевич тоже не семи пядей во лбу, были и у него промахи. Я-то знаю!
- Лечится наш начальник, - сказал я капитану. – Не скоро выпишется.
Мы решили выпустить еще двоих клиентов: работника лесхозовской пилорамы и восемнадцатилетнего учащегося вечерней школы. Леша привел их из палаты, и капитан Метелкин начал заканчивать с оформлением документов. А потом их обоих повели в дежурную часть выписывать штраф, который всем без исключения клиентам медвытрезвителя полагался за пребывание в общественном месте в алкогольном опьянении.
Вскоре протоколы были полностью заполнены, положены в сейф.
В приемную вбежал патрульный – сержант по кличке Бегемот.
- Там, Николай Палыч, авария. Басалаев на своей «Волге» в столб врезался. «Скорую» пока не вызывали – сразу к вам.
Я быстро собрался – взял два одноразовых шприца-«пятерки», бинт, вату, перекись водорода, несколько ампул анальгетиков. Прихватил шину – на случай возможного перелома конечности.
Патрульная машина стояла у подъезда медвытрезвителя. Я уселся рядом с водителем, Бегемот расположился на заднем сиденье.
Быстро проехали квартал и впереди, недалеко от поворота я увидел басалаевскую «Волгу». Машина уткнулась правой фарой в придорожный столб. Скорее всего, скорость автомобиля была невелика, и поэтому повреждения были незначительными: разбитая фара, помятый бампер. Легко отделался и майор Басалаев, который с растерянным видом созерцал свои убытки – ни ран, ни переломов, только небольшая ссадина на лбу.
- Взять на буксир? – предложил водитель.
- Доеду сам, - отказался майор.
Мы покатили обратно в милицию. Басалаев, усевшись за руль, потихоньку ехал следом.
В райотделе я еще раз осмотрел Басалаева. Данных за черепно-мозговую травму нет, повреждения внутренних органов отсутствуют. Майор был абсолютно трезвый, а это происшествие объяснил тем, что случайно задремал за рулем.
Обработав ссадину йодом, я ушел в медвытрезвитель.
Капитан Метелкин готовил к выписке очередного клиента – преподавателя местного СПТУ. Учителя попадали в наше заведение нечасто, этого сдала собственная супруга – учительница математики – после семейного скандала. Отказать мы не могли.
- Наконец-то! – воскликнул капитан при моем появлении. – Что там случилось?
- Басалаев спит на ходу, - небрежно ответил я. – Не успел сотни метров проехать, как задремал. И в итоге – поцеловал фонарный столб. Ничего страшного – и «скорую» вызывать не пришлось.
- Ему только сторожем работать, - усмехнулся капитан.
Больше на выписку никого не было. Остальные поступили недавно и до утра их будить бесполезно.
После ужина, когда совсем стемнело, и на улицах зажгли освещение, позвонил подполковник Рогожников и попросил меня зайти к нему в кабинет.
Несмотря на неурочный час, Рогожников расположился в кабинете надолго – стол завален бумагами, китель полурастегнут, на столе остывает недопитая чашка чая.
- Присаживайтесь, Николай Палыч, - пригласил он. – Что у нас с Качалкиным?
- Предварительный диагноз – мелкоочаговый инфаркт миокарда. Если он подтвердится – лечиться капитану четыре месяца. А потом – на ВТЭК. Третья группа – железная, может быть, и вторую получит. Смотря, как будет себя чувствовать.
- Короче, к службе негоден?
- Так сразу ответить не могу, - пожал я плечами. – Мелкоочаговый инфаркт у людей нестарого возраста в большинстве случаев позволяет больным, после курса лечения, сохранять частичную трудоспособность. Они могут выполнять квалифицированную работу, связанную с умеренными физическими нагрузками, руководить коллективом…
- Это на гражданке, - перебил меня подполковник. – А у нас другие условия. Учитывая, что ему до выслуги остались месяцы… Капитан свое отслужил – это ясно. У меня у самого стало сердце прихватывать, - неожиданно доверительным тоном сообщил Рогожников. – Валидол принимаю.
- Надо в больницу – на обследование, - предложил я.
- Наверное, придется, - вздохнул подполковник.
«Еще один будущий пациент, - подумал я. – Постоянные стрессы, ненормированный рабочий день, сигареты и бутерброды с маслом. И вот вам итог: «Ишемическая болезнь сердца».
Я пришел в медвытрезвитель в момент поступления нового клиента – привезла вневедомственная охрана. Пьяный, но очень крепкий и нахальный пенсионер. Было ему всего 56 лет – льготная пенсия! – коренастая фигура, толстощекая красноносая физиономия. Во время оформления все время ругался и стращал нас всевозможными карами. Раздеваться он не хотел, и поэтому Леша применил силу и немного порвал воротник рубахи. В палате пенсионер долго возмущался и грозил своими связями в прокуратуре и райкоме партии.
- Ну и пустозвон! – поморщился капитан Метелкин. – Голову на отсечение даю, что все его знакомства ограничиваются персоналом винного отдела.
За окном послышались знакомые голоса: это майор Басалаев обсуждал с Алканавтычем масштабы предстоящего ремонта «Волги».
- Самому Басалаеву ремонт не осилить, - прокомментировал ситуацию Метелкин. – Руки из заднего места растут. С Алканавтычем договаривается. Тому крыло выправить – плевое дело.
Около полуночи опять застучал в дверь пенсионер. Леша пошел разбираться, но вернулся очень быстро, ведя за собой беспокойного клиента. Тот был тих и послушен, как агнец. Правую ладонь прижимал к грудине, морщился и тяжело дышал.
- Зажимает, - сказал он. – Стенокардия у меня.
В подобных случаях необходима осторожность. Я позвонил на «скорую» в надежде, что мне пришлют фельдшера с электрокардиографом. Увы! Из двух машин одна ремонтировалась, а другая поехала на вызов в далекую деревню и приедет не скоро. Придется обходится собственными силами.
Таблетка нитроглицерина – под язык больному, инъекция анальгина, и вскоре пенсионер повеселел. Боль прошла!
- Давай-ка отпустим его домой, - предложил я Метелкину. – Нам же самим спокойнее будет.
Возражений не последовало: пенсионер уже неплохо протрезвел, да и проживал неподалеку от медвытрезвителя.
После ухода беспокойного клиента новых поступлений больше не было и мы неплохо поспали до самого утра.
ГЛАВА 28. ПАЦИЕНТ СКОРЕЕ ТРЕЗВ, ЧЕМ ПЬЯН
Толстенный кусище черного хлеба укрыт здоровенным лаптем копченого сала. Рядом на столе дымится поллитровая жестяная кружка с индийским чаем. Майор Басалаев со смаком откусывает почти половину гигантского бутерброда и звучно прихлебывает чай. Лепота!
Я сижу за столом напротив и с интересом взираю на эту забавную картину.
За окном крутит причудливые узоры первая зимняя метель. Мороз с утра до – 10. Снег выпал неделю назад.
В медвытрезвителе целый ряд перемен. Капитан Качалкин, как я и предполагал, проходит курс реабилитационного лечения в областном госпитале, а капитан Метелкин занял его кабинет. От дежурств его освободили. И хотя именуется он пока и.о. начальника медвытрезвителя, в его окончательном утверждении на этой должности никто не сомневается. Песенка Качалкина спета – ему прочно «светит» инвалидность.
На место Метелкина к нам в смену перевели майора Басалаева – за лень, тупость и неумение работать. Поводом к этому позорному переводу послужила очередная пьянка в дежурной части, в которой активное участие принял Басалаев – не удержался выпить на дармовщинку. Халява его и подвела! Напился больше других и, ошалев от водки, послал патрульную машину совсем по другому адресу – в какую-то дальнюю деревушку, где милицию не вызывали. Вся эта история, естественно, стала известна подполковнику Рогожникову и тот, в душе обрадовавшись возможности избавиться от никчемного сотрудника, влепил ему частичное служебное несоответствие и «сослал» в медвытрезвитель на должность дежурного офицера.
Место в дежурной части осталось вакантным: подполковник Рогожников не хотел ставить сюда кого попало и временно назначал офицеров других служб (чаще всего участковых инспекторов), тщательно выбирая подходящую кандидатуру.
Что касается капитана Метелкина, то за свое начальническое кресло он будет биться до последнего и не покинет его даже под прицелом пистолета. Слишком долго он стремился к такой непыльной должности, уютному кабинетику. Водворившись на место Качалкина, капитан Метелкин сразу же бросил пьянствовать на рабочем месте, стал следить за внешним видом – тщательно брился, аккуратно причесывался, а свои тронутые сединой усы залихватски подкручивал вверх.
За окном хлопнула дверца автомобиля. Два патрульных сержанта повели в райотдел директора лесхоза Уткина. По сгорбленной фигуре директора, по его жалкой семенящей походке было ясно, что директора именно повели, доставили, но никак не пригласили на дружескую беседу.
- Что за явление? – спросил я у Басалаева.
Майор нехотя посмотрел в окно, безразлично пожал плечами и опять занялся бутербродом: поглощение копченого сала в данный момент было ему важнее всего
- Это Рыбалко старается, - неожиданно ответил сержант Леша, сидевший на кушетке с газетой в руках. – Новую «звездочку» зарабатывает.
Неделю назад состоялся суд по делу Агроснаба. Подсудимыми были директор Филимонов и его бухгалтерша. К полному торжеству Рыбалко суд закончился позорным фиаско Филимонова. Директор Филимонов получил четыре года лишения свободы с пребыванием в колонии общего режима, а его бухгалтерша – целых пять лет! И теперь Рыбалко «копает» дальше, выводит местное ворье на чистую воду.
- Не вижу трудового энтузиазма! – произнес капитан Метелкин, незаметно для всех появившийся на пороге приемной. В руках – кожаная папочка, в глазах – начальственная строгость.
Он уверенным шагом подошел к столу Басалаева и покачал головой.
- Работать надо старательнее, а не сало трескать, - назидательно сказал Метелкин. – На прошлой смене всего двух пьяных оформили.
- Да, что я их – рожу?! – огрызнулся майор.
- Почаще отправляйте личный состав смены на улицу. Нечего им в гараже бока пролеживать.
Метелкин ушел. Басалаев доел сало, вытер руки грязным полотенцем и свою очередь недовольно забурчал на Лешу:
- Чего стоишь? Иди в гараж, поднимай этих бездельников и хоть какого-нито грязного алкаша, но привезите!
В милиции, как и в армии, очень прочно утвердились принципы чинопочитания: «Я – начальник, ты – дурак!» Капитан Метелкин – ныне без пяти минут начальник медвытрезвителя – высказал свое неудовольствие майору Басалаеву – ныне дежурному офицеру смены, майор немедленно окрысился на сержанта Лешу, который в свою очередь сорвет злобу на первом попавшемся пьянице. Так вот и живем!
«Группа захвата» привезла сразу трех пьяных – мол, нате вам, подавитесь! Все трое взяты в винном отделе, где они устроили грандиозный скандал при попытке пробраться к заветному прилавку без очереди. Я распорядился оформить всех – средняя степень опьянения была налицо, еле стояли на ногах.
Капитан Метелкин, закончив рабочий день, ушел домой в хорошем настроении. Майор Басалаев, покопавшись в своей хозяйственной сумке, соорудил новый гигантский бутерброд.
- Что-то Уткин не возвращается. Подзадержался, - сказал я, обращаясь к Леше, который, оформив клиентов, читал журнал, сидя на кушетке.
- А ему сейчас, наверное, Рыбалко иголки раскаленные под ногти загоняет, - изысканно пошутил сержант. – Или резиновой дубинкой камешки из почек вышибает. Прочищает фильтры, так сказать.
- Мелко плавает Рыбалко, чтобы такому человеку почки полировать, - внезапно оторвался от еды Басалаев. – Резвый больно. До сих пор не усвоил, кого в отдел можно доставить, а к кому лучше лично на прием заглянуть.
- А, может, не желает он в такие игры играть, - сказал Леша.
- Тем хуже для него, - ухмыльнулся Басалаев и вновь занялся салом.
Сержант Бегемот вместе со своим длинноногим худощавым напарников доставил очередного клиента. Некий гражданин Полосухин, плотник здешнего ЖКХ, побывавший в нашем заведении два месяца назад. Годов за тридцать, среднего роста, атлетом не назовешь. Обычно он без разговоров раздевался и шел в палату. Но сегодня Полосухина как бы подменили: заторможен, на вопросы отвечает неадекватно, а то и вообще несет всякий вздор. И совершенно не обращает внимания на сержанта Лешу, на все его распоряжения.
- Где взяли? – спросил я Бегемота.
- У дома, на лавочке. Распивал водочку с дружками. Другие еще ничего – держатся прилично, а этот пьяный в хлам. Пришлось забрать.
Странно: собутыльники в приличном состоянии, а Полосухин почти что в отвале. При подобных совместных выпивках спиртное отмеряется строго поровну, и если иметь в виду, что клиент, судя по его предыдущим визитам, обладал очень высокой толерантностью к алкоголю, то к Полосухину надо отнестись с особым вниманием.
Я снял с клиента его вязаную шапочку и в области темени обнаружил обширную подкожную гематому. Несвежую – на первый взгляд ей было два-три дня срока. Выпытывать у клиента сейчас, где он ее получил – бесполезное занятие. Теперь посмотрим глаза – правый зрачок значительно шире левого! Как бы не пропустить внутричерепную гематому! Они иной раз имеют так называемый «светлый промежуток» и клинически начинают проявляться через несколько дней, а то и недель после травмы.
- В медвытрезвитель не подходит. Везите в больницу на осмотр к травматологу, - сообщил я Бегемоту. – Вот направление.
Я протянул сержанту наскоро оформленную бумагу с фамилией и предварительным диагнозом.
- Какая еще больница?! – возмутился сержант.
- Мне виднее – я врач.
- А я, выходит, дерьмо?
- Я этого не говорил.
- Пускай разбирается дежурный по райотделу!
Патрульные ушли вместе с Полосухиным.
Через пять минут притащился дежурный офицер – незнакомый мне молодой лейтенант с «поплавком» пединститута на кителе. Вероятно, недавно закончил институт, в школе работать неохота – вот и пошел служить в милицию. Поставили, наверное, участковым, а здесь, в дежурной части временно заставляют отсиживать поочередно с другими молодыми офицерами. Постоянного дежурного по райотделу вместо Басалаева, как я уже упоминал, еще не назначили.
- На каком основании отказываетесь оформлять пьяного? – тонким голоском обратился лейтенант к Басалаеву.
Тот, не отрываясь от сала, молча кивнул в мою сторону.
- Не будем разводить дискуссию, - довольно невежливо сказал я лейтенанту. – Ваше дело только доставить пьяного в медвытрезвитель, а решение об оформлении принимаю я. В зависимости от имеющихся противопоказаний.
- Хорошо, - прошипел лейтенант и удалился.
И вот на пороге приемной сам начальник Жердянского РОВД подполковник Шубин собственной персоной. Успел лейтенантик накляузничать, скотина этакая!
- В чем проблемы? – недовольным тоном спросил подполковник.
- Основная проблема в том, чтобы в будущем избежать серьезных проблем, - остроумно ответил я.
И мой ответ, похоже, начальнику не понравился. Он принял строгий официальный вид, поджал губы и даже одернул китель.
- Потрудитесь выражаться яснее!
- У гражданина Полосухина черепно-мозговая травма…
- Так его же никто не трогал! – вскинул брови Шубин.
- У Полосухина старая черепно-мозговая травма, - невозмутимо продолжал я. - По крайней мере я так считаю, поскольку имеется подкожная гематома в области темени. И его нынешнее неадекватное поведение скорее всего связано не с алкогольным опьянением, а с травмой. Рисковать нам не к чему. Лучше будет отвести его в больницу и сделать рентгенограмму черепа.
Похоже, я его убедил. Спорить подполковник больше не стал, а молча ушёл в райотдел.
Немного погодя патрульная машина вместе с Полосухиным стартовала от подъезда милиции.
- Смелый ты мужик, Николай Палыч, - сказал Леша.
- А чего ему бояться? Человек гражданский. Доктор, - пробурчал Басалаев. – Это не нам: только пикни поперек – и вылетишь на улицу без пенсии.
«Ты-то сам на любом месте будешь в тряпочку помалкивать да начальству задницы лизать», – подумал я и, ничего вслух не ответив, ушел в райотдел – к Рыбалко.
Старший лейтенант находился в кабинете один – директора лесхоза, наверное, увели в ИВС – и при моем появлении, как всегда, перевернул на столе несколько бумаженций.
- Как служба? – спросил я.
- Служить бы рад – прислуживаться тошно! – ответил тот известной цитатой. – Иногда кажется, что среди наших местных начальничков честного человека днем с огнем не найдешь. Воруют безбожно!
- Сильно допекают?
- Поймали мы тут одного на взятке. С поличным взяли. При свидетелях. Целых восемьсот рублей. Руководитель районного масштаба.
Рыбалко не называл фамилии, но я почему-то предположил, что речь идет о директоре лесхоза.
- Другой бы на его месте слезы горючие проливал, каялся, - продолжал старший лейтенант. – А этот невозмутимо так заявляет, что деньги взял… для нужд производства. Он, дескать, на эти денежки банкеты для вышестоящего начальства и для районных руководителей устраивать собирался. Себе, мол, ни копейки не взял. И, получается, никакой личной корысти здесь нет, а только забота о благе вверенного ему предприятия.
- Каков наглец! – не сдержавшись, воскликнул я.
- Уголовное дело, конечно, завели. Взяточника в камеру определили. А с места работы – отличная характеристика. Ходатайство трудового коллектива. Звоночки из райисполкома и даже облисполкома. Давят на психику. Советуют повнимательнее отнестись к данному делу. Так сказать, не наломать дров…
Позвонил телефон. Рыбалко поднял трубку и тут же передал ее мне.
- Доктора просим, - услышал я хрипловатый голос майора Басалаева. – Пьяного привезли.
Пришлось, прервав беседу, возвратиться на рабочее место.
На этот раз постаралась вневедомственная охрана – очередной пьяный сторож.
После оформления клиента, я позвонил в хирургическое отделение. Несмотря на позднее время – около 19 часов – врачи были на месте (наверное, собрались для экстренной операции). После «посадки» Сергея Николаевича в отделении оставалось только трое – заведующий хирургией Николай Васильевич, анестезиолог и молодой хирург Александр, проходивший при нашей больнице интернатуру по хирургии. Так сказать, на рабочем месте. Была в те годы у нашего облздравотдела порочная практика: многие врачи проходили интернатуру не при областных и крупных городских больницах, а напрямую направлялись по месту распределения в ЦРБ, где они теоретически считались врачами-интернами, а на практике – сразу впрягались в обычную рутинную работу. Учились на собственных ошибках, присматривались к более опытным коллегам. Месяца на полтора – два их, позднее вызывали в областной центр для прохождения краткосрочной практики в специализированных отделениях, а потом, до самого экзамена, возвращали на место: в районные и участковые больницы.
Через месяц, по заверениям главврача, в Жердянск обещали прислать травматолога, тоже начинающего, но в отличие от Александра уже прошедшего интернатуру, причем полностью в престижном травматологическом отделении областной больницы. Но, как говорится, обещанного три года ждут!
- Как дела у Полосухина? – поинтересовался я.
- Внутричерепная гематома, - ответил Николай Васильевич. В отличие от Сергея Николаевича он совершенно не признавал шуток или панибратства и в разговоре даже со своими коллегами придерживался определенной дистанции и употреблял строго медицинскую терминологию. – Подтверждается рентгенограммами черепа.
Раньше в нашей больнице нейрохирургией занимался только Сергей Николаевич. И то – на свой страх и риск, поскольку специализации по нейрохирургии у него не было. Правда всегда, за исключением со всем уж тяжелых, несовместимых с жизнью травм, оперировал он удачно. Теперь он в тюрьме, а нового травматолога пока не прислали. Но даже если таковой появится, то пришлют какого-нибудь молоденького доктора, которому придется здесь, на месте, набираться опыта.
- Мы его уже отправили на «скорой» в областную больницу, - бесстрастным голосом сообщил заведующий хирургией и положил трубку.
До областной больницы три часа езды. Наверняка, довезут живого - и сразу на операцию!
- Вот видишь, как полезно иногда бывает отказать начальнику, - сказал я Басалаеву. – У Полосухина – внутричерепная гематома.
Возможно, майор понятия не имел о гематомах черепа, но слушал с очень умным видом.
- Хорошо, что его не взяли, - продолжал я. – Помер бы за ночь – обоим бы отвечать пришлось.
Я не удержался от соблазна и, прекрасно понимая, что делаю глупость, позвонил начальнику РОВД и сообщил о дальнейшей судьбе Полосухина.
- А я всегда говорил, что в нашем медвытрезвителе работают опытные медработники, - вывернулся тот. – Я могу только приветствовать такой профессионализм. Молодцы!
Налим! Даже не смутился. И ничего удивительного – именно такие личности чаще всего и пробиваются в начальники.
«Группа захвата» привезла еще одного пьяного – старого бездомного алкоголика, уснувшего на автобусной остановке. Пусть скажет спасибо, что его вовремя заметил Алканавтыч – не то к утру превратился бы в сосульку.
После полуночи, когда большинство клиентов было отпущено на все четыре стороны, майор Басалаев улегся в пустой палате, Алканавтыч, Леша и Саша с азартом распивали самогонку, а я, отказавшись от предложенного стакана, читал увлекательный детектив.
Глубокой ночью патрульные доставили семейного скандалиста. Поместив его на койку, я тоже решил отдохнуть.
ГЛАВА 29. СЧАСТЬЕ ИНВАЛИДА
Выездная ВТЭК проходила в просторном конференц-зале больницы. Три письменных стола сдвинули вместе, и в центре получившегося сооружения в мягком удобном кресле расположился высокий крепкий старик с пышной белоснежной шевелюрой, строгим непроницаемым лицом и важными барственными замашками. Иногда он позволял себе легкую улыбку, которую окружающие должны были принимать, как знак особого внимания и благорасположения. Этим важным стариком был председатель ВТЭК Николай Иванович Березин, хирург по специальности, возглавлявший комиссию уже около 15 лет, человек властный, самолюбивый, немножечко капризный и непредсказуемый. Но, положа руку на сердце, подловатостью и злопамятностью он не страдал – заключения делал, ни на микрон не отступая от требований своих инструкций, а, выслушав иной раз обидную речь очередного инвалида, никогда не сводил с ним счеты, считая подобные методы недостойными для него, порядочного и интеллигентного человека.
По обе стороны Березина сидели два врача-специалиста – женщины преклонного возраста, терапевт и невропатолог, также длительное время работавшие в комиссии. Здесь же, на краешке стола, примостился председатель Жердянской ВКК, он же и заведующий хирургическим отделением, Николай Васильевич Огольцов.
Комиссия ВТЭК – для многих переломный момент личной жизни. Решается судьба, определяется ход дальнейшего существования. В фойе, перед закрытыми дверьми в конференц-зал, как суетливые школьники толпились и новички – претенденты на группу инвалидности, и полноправные инвалиды, пришедшие на очередную перекомиссию.
Входили по одному, по очереди. Некоторых претендентов, явно по знакомству, приглашала медсестра. Выходили тоже по одному. С различным настроением. И это не удивительно – всем не угодить. Кто-то не получил никакой группы инвалидности, кто-то, вместо второй – только третью, а он, по его словам, никак не в силах работать и потому громко возмущался деяниями бюрократов в белых одежках. Те же, кто получил желанную вторую или первую группу инвалидности тоже особенной радости не испытывали, скорее – растерянность. Их можно понять – всегда работали на износ и, соответственно привыкли к определенному ритму жизни, определенному социальному статусу и теперь (а кое-кому и лет-то не так уж много) – на обочину жизни. Редкие счастливчики выходили со справками на приобретение бесплатного автотранспорта, и их родственники откровенно радовались открывшейся халяве.
Сегодня – ответственный день для капитана Качалкина, и поэтому я, временно оставив прием больных, пришел вместе с ним на ВТЭК. Конечно, посыльный лист на ВТЭК я ему оформил на совесть, подробно описал основное заболевание – мелкоочаговый инфаркт миокарда, не забыл сопутствующие хворобы. Букет получился внушительный. Третью группу он получит железно, но хотелось бы вторую, а здесь возможна осечка. Мало ли что ляпнет капитан на вопросы врачей или председатель ВТЭК будет иметь свое мнение о здоровье Качалкина. Кроме того, я знал, что Березин очень любил, если лечащий врач приходил на ВТЭК вместе с больным, так сказать, представлял своего пациента. Маленькая начальническая слабость, которой грех было не воспользоваться. Конечно, такие совместные визиты на ВТЭК не входят в обязанность участкового терапевта – непозволительная роскошь при нашей скромной зарплате и уплотненном графике работы, но ради Качалкина я был готов и не на такие жертвы.
Итак, мы с капитаном вошли в конференц-зал. Естественно, без очереди. Я – в белом халате, сереньком галстуке, аккуратно отутюженных брюках, Качалкин – в новеньком коричневом костюме-тройке, кремовой рубашке и тоже – при галстуке. Этакая лубочная картина из жизни участкового терапевта и его пациента!
Березин окинул нас одобрительным взглядом и принял от Николая Васильевича посыльный лист капитана Качалкина.
- Мелкоочаговый инфаркт миокарда, - забормотал он, поглядывая на капитана из-под солидных очков с роговой оправой. – Из сопутствующих заболеваний – хронический бронхит, остеохондроз, дискинезия желчевыводящих путей.
Одна из врачей-экспертов усадила Качалкина на кушетку и приступила к осмотру: измерение артериального давления, аускультация лёгких и сердца, пальпация живота…
Березин тем временем неторопливо подсчитывал количество дней нетрудоспособности Качалкина за последний календарный год – получилось немногим более пяти месяцев, потом посмотрел данные последних лабораторных обследований, изучил несколько «свежих» кардиограмм, на всякий случай посмотрел рентгенограмму позвоночника.
Качалкин, вновь одевшись в свой новенький костюмчик, тихо сидел на стуле перед столом председателя ВТЭК.
- Ну-с, голубчик, займемся нашими баранами, - иносказательно обратился Березин к Качалкину, и тот даже вздрогнул от столь неожиданного для него обращения. Было ясно, что он и понятия не имеет, при чем тут какие-то бараны. – Учитывая основной диагноз и совокупность сопутствующих заболеваний, учитывая количество дней нетрудоспособности за последний календарный год…
Председатель ВТЭК сделал паузу. Качалкин замер в ожидании.
- Дадим вторую группу инвалидности с переосвидетельствованием через год, - закончил Березин.
Мы вышли победителями! Я говорю – «мы», поскольку без моих советов и действий Качалкин мог надеяться только на третью группу инвалидности. Кстати, он и сам это прекрасно понимал. А сейчас у него вторая группа вместо третьей – и, соответственно, пособие вдвое большее. А если учесть, что, находясь в кардиологическом санатории, он полтора месяца назад выработал так называемую «выслугу лет» и теперь имел также право на выходное пособие по пенсии, то итоговая сумма получалась колоссальной для милиционера. Можно купить подержанный автомобиль «Жигули»!
Качалкин растерянно улыбался и по всему находился в состоянии легкой эйфории.
- Сегодня не грех и горлышко промочить, - предложил Качалкин. – Такой день бывает только раз в жизни. С меня – стол, Николай Палыч. Жду!
- У меня еще полтора часа приема, - прикинул я. – Потом надо обойти на дому трех больных, что займет еще чуть больше часа. Значит, через три часа приду на обед…
Капитан Качалкин не поскупился – приволок ящик водки и две бутылки шампанского. На закуску – отварная осетрина и копченая форель (продукция местного рыбзавода), копченая колбаска, шпроты, килька, сыр, соленые огурцы и помидоры. На кухне, на плите, доваривались пельмени, шипели на сковороде аппетитные котлетки. Короче, стол был организован богатый!
Жены с сыном в квартире не было – очередная размолвка. Зато в качестве гостя присутствовал… подполковник Рогожников, одетый в штатское – модные синие джинсы и мохнатый свитер.
Расположились в зале – перед телевизором.
Начали с шампанского. Пробка – в потолок! И пенистая жидкость аккуратно наливается в длинные фужеры: подполковник Рогожников оказался мастером по откупорке и разливанию шампанского.
Звучит торжественный тост за новоиспеченного инвалида. Его произносит подполковник Рогожников – длинно, витиевато, прямо как наш водитель Алканавтыч.
Пустую бутылку из-под шампанского Качалкин лихо, по-гусарски, бросил за диван. Пора приниматься за водочку.
- Вот ты и пенсионер… и в придачу – инвалид, - задумчиво сказал Рогожников. - А ведь когда-то вместе службу начинали.
Выпили водочки, причем Качалкин, по причине больного сердца, налил себе полстопки. Закусили осетриной.
- Кучу денег огребешь, - мечтательно и немножко завистливо произнес Рогожников. – Машину, наверное, купишь?
- Да ну ее в баню, жестянку! Знаешь прекрасно, куда пойдут мои денежки.
Опрокинули еще по стопке. Подцепили вилками, что кому приглянулось.
- У меня, Николай Палыч, выслуга лет три месяца назад закончилась. Хоть сейчас на пенсию, - похвалился Рогожников. – Я теперь нашему генералу, начальнику УВД, сапогом дверь в кабинет открывать могу! И ничегошеньки он со мной не сделает. У меня сейчас другая забота. Был я недавно на обследовании в госпитале – по твоему совету. Десять дней на койке бока пролеживал. Но не зря – стенокардию определили. Как считаешь – есть у меня шансы на инвалидность?
Подполковник Рогожников, также как и Качалкин, жил на моем врачебном участке, периодически появлялся на приеме, и содержание его амбулаторной карты мне было известно.
- У вас еще язвенная болезнь желудка – год назад стационарное лечение проходили, - сказал я. – Остеохондроз тоже не следует забывать. Как минимум, на третью группу наскребем.
- И эти деньги не лишними будут, - кивнул головой Рогожников. – А если повезет…
- И если Николай Палыч поможет, - перебил его Качалкин.
- Совершенно верно! Если еще Николай Палыч поможет, то и на вторую группу можно надеяться, - закончил подполковник.
Очередную порцию водки (Качалкин продолжал наливать себе половину стопки) закусывали копченой форелью. Вкуснотища!
Пустая бутылка полетела на освоенное место – за диван.
- Итак, я тоже потенциальный инвалид, - сказал Рогожников. – Поэтому в ближайшие полгода буду болеть на всю катушку. Пускай новый начальник покрутится, проявит свои невостребованные деловые возможности. А я тем временем заработаю себе репутацию безнадежного хронически больного человека, и как на работнике на мне поставят крест – предложат на пенсию. Не откажусь! Получу все положенные мне выходные денежки. И немедленно попрошусь на инвалидность.
- Да, медлить нельзя, - сказал капитан Качалкин, который уже успокоился и даже принес из кухни блюдо пельменей. – Инвалидность надо получать в течение первого года. Иначе пособие не выплатят. Упустишь срок – и поезд ушел!
- Инвалидность, как мы только что выяснили, мне обеспечена. И денежек я получу, будем надеяться, не менее виновника сегодняшнего торжества. Основной вопрос – как их правильно потратить!
Оба милиционера внезапно молча переглянулись, и мне показалось, что именно сейчас мы подходим к какому-то важному этапу беседы (все остальное сказанное до этого – легкая разведка, необходимое предисловие!), и мои собеседники немного раздумывают, стоит ли развивать дальнейшую тему разговора.
- Прожрать да растрясти деньги на шмотки – вершина идиотизма! Купить машину – и через 20 лет она превратиться в ржавую консервную банку, - Рогожников повел разговор серьезно, словно на оперативке перед сотрудниками. – Отложить на сберкнижку? Честно говоря, нынешняя политическая обстановка доверия не внушает. Какая-нибудь реформа – и останешься на бобах. Нищим стариком!
- Нищий, больной и подзаработать уже нет здоровья, - мрачно сказал Качалкин.
Рогожников неожиданно встал из-за стола, подошел к окну. Молча поглядел на заснеженную улицу, сугробы вдоль тротуаров, резвящихся у самодельной горки ребятишек. В своем гражданском одеянии Рогожников сейчас мало походил на заместителя начальника РОВД – так, стареющий дядька, любитель выпить и пофилософствовать. Но это на первый взгляд. А приглядишься – милицейское нутро так и прет изо всех щелей: излишне пристальный уверенный взгляд, резкие движения, молодцеватая не по возрасту выправка и та особенная, непередаваемая манера поведения, присущая только представителям власти, вершителям судеб обычных рядовых обывателей.
Подполковник развернулся всем корпусом – ни дать ни взять полководец перед решающим сражением.
- Как говорил вождь мирового пролетариата: «Мы пойдем другим путем!»
При этих словах подполковника капитан Качалкин разлил по стопкам водку, каждый положил на тарелку сколько хотелось пельменей.
- На сегодняшний день единственное относительно надежное вложение денег – недвижимость! – торжественным голосом провозгласил Рогожников и для важности даже поднял вверх указательный палец.
- Дачи строить? – иронически спросил я. – Есть у меня дача. Из бруса. По весне только вагонкой обшить осталось.
- Не дачи, а поднимай выше, Николай Палыч, - сказал Качалкин. – Коттеджи. Индивидуальное жилье.
Я недоверчиво посмотрел на подполковника. О строительстве индивидуальных коттеджей я только иногда слышал в полубредовых докладах нашего болтливого генсека Горбачева, и, как большинство здравомыслящих людей, всерьез его обещания не воспринимал.
- На прошлой неделе в райисполкоме подготовлено решение о начале индивидуального жилищного строительства, - объяснил Рогожников. - Как видишь, идем в ногу со временем. Новое мышление, так сказать. На окраине Жердянска будет выделен участок поля для строительства пятидесяти коттеджей, полностью благоустроенных – центральное отопление, водопровод, канализация.
- И земли десять соток, - добавил Качалкин. – Не пустошь выделяют, не болото, а плодородные земли.
- Вашей больнице выделено два участка: для главного врача и его заместителя, - продолжал выдавать информацию Рогожников.
- Ай, да главврач! – восхитился я. – Ни словечком никому не обмолвился.
- Хитрая бестия. И подлая. Своего же доктора в колонию отправил. Даже не заступился, - сказал Рогожников. – Взять вот директора лесхоза. По той же статье попался, а защищают его все вокруг правдами-неправдами. И вот увидите – выкрутится. Пустяками отделается. А главврачу вашему недолго в кабинетике восседать осталось. В райкоме им недовольны. Очень уж был дружен с бывшим предриком. Охота, рыбалка, в баньку деревенскую с веничками. На всех остальных плевал с высокой колокольни. А заступничек высокопоставленный помахал ручкой. Где он теперь? Ау! Вот и выходит, что доживает главврач последние месяцы. Повода не хватает ему пинка дать. Ладно, хрен с ним, с главврачом! Суть в другом: все свои пенсионные и инвалидские денежки мы с капитаном вложим на строительство собственных коттеджей.
- Колоссально! – с завистью сказал я.
- А квартирки наши хрен мы кому чужому оставим, - сказал Качалкин. – Государству не отдадим, как тут некоторые надеются. Мне только участок под дом получить, так я стройку на десяток лет растяну, но дождусь, когда сын из армии вернется и в квартире останется. Кукиш с маслом государству, а не квартира.
Выпили за индивидуальное жилищное строительство. Вторая пустая бутылка из-под водки полетела за диван.
- И вот мы, посовещавшись в узком кругу, решили сделать тебе, Николай Палыч, серьезное предложение, - важно сказал Рогожников. – Бери землю под коттедж. Стройся. На наш райотдел милиции выделено десять участков. Не поверишь – на сегодняшний день половины не набралось желающих. Привыкли задарма жилье получать – хоть двадцать лет в очереди простоят, но сами пальцем о палец не ударят. Ты у нас работник медицинского вытрезвителя, трудишься не первый год. Полное право на участок имеешь. Бери. Не тяни. Не то потом народ расчухается – отбоя от желающих не будет.
Признаться, я растерялся, опешил от столь неожиданного важного предложения. Что и говорить, собственный дом – не деревянная халупа с печкой! – именно капитальный дом со всеми удобствами был моей давнишней заоблачной мечтой. Скитания по общагам и малосемейкам, жизнь в однокомнатной квартирке с женой и ребенком, где стены тонкие (соседские скандалы как на ладони!), углы зимой промерзают – все эти неурядицы давно приучили меня с почтением и завистью относиться к немногочисленным обитателям благоустроенных коттеджей, которые были построены (в очень ограниченном количестве!) в каждом райцентре и, конечно, у нас в Жердянске. Поселиться в таком коттедже считалось делом немыслимым, переселение в коттедж обычно сопровождалось вхождением в самую верхушку местной элиты. А сие для скромного эскулапа было делом нереальным, нечто вроде сказки «О золотой рыбке». Но мыслишки-мечтания оставались. Мы всегда любим помечтать о несбыточном. Еще когда строительством дачи занимался нет да и задумывался, что так вот можно и домишко на каменном фундаменте соорудить, с гаражом и подвалом, да в теплотрассу врезаться… Но я твердо знал, что этого бы мне никто не позволил!
И вот, как в плохом наивном фильме, прямо в руки пирожок горячий, перо жар птицы сказочное: «Бери землю! Стройся!»
- Ты нашего доктора совсем огорошил! – засмеялся капитан Качалкин. – От таких новостей любой озадачится. Под водочку такие дела надо обдумывать. Под нее, родименькую.
Водочку закусывали всякой всячиной – сколь на тарелки влезло. Тяпнули по стопке, потом, почти без передышки, еще по одной.
От заманчивого предложения Рогожникова алкогольный туман, постепенно воцарявшийся в моей голове, значительно рассеялся. Хорошие новости протрезвляют сильнее холодного душа! Я знал, что обещанное по-пьянке, часто впоследствии оказывается неосуществимым. Но предложение Рогожникова не подходило по категорию «пьяного трепа». И в первую очередь потому, что я подполковнику еще мог пригодиться, а Рогожников, как я уже давно понял, относился к тем деятелям, которые окружающих всегда делили на «нужных» и «остальных». А почему бы не оказать услугу полезному человеку, тем более, если не придется платить наличными?
- Отказываться – глупо, - наконец ответил я. – Такие моменты бывают только раз в жизни. Остается только финансовый вопрос – строительство встанет недешево.
- Во-первых, по одежке протягивай ножки! Проект надо подбирать исходя из своих средств. Естественно, дворец осилит не каждый, но обычный дом на три-четыре комнаты, с подвалом, гаражом и верандой лет за пять-семь вполне осилишь, - агитировал капитан Качалкин. – Да и ссуду выдадут. Под 3% годовых.
Я мысленно прикинул свои возможности. Допустим, проект выберу недорогой – в пределах двадцати тысяч. Взять ссуду десять тысяч. Продать дачу – даже без печки тысяч на восемь потянет. А если часть работы проводить самому – то вполне уложусь в проектную стоимость.
- Отказываться не буду, - сказал я. – Но окончательный ответ через два дня: надо же и с супругой посоветоваться.
- Логично, - согласился подполковник. – Но больше тянуть не рекомендую. Скоро намечается первое собрание застройщиков.
- Будем дружить домами! – воскликнул Качалкин, вновь разливая водку…
ГЛАВА 30. ГЛАЗАСТЫЙ БЕГЕМОТ И РАСТЕРЯННЫЙ ИНТЕРН
Вот и опять дожили до весны! Температура воздуха стоит чуть выше ноля. На улицах – мелкая капель с небес, тонкий слой талой воды поверх обледенелых тротуаров, травмы лодыжек у прохожих. Ждем прихода эпидемии гриппа.
Сегодня с утра я принимал в поликлинике больных, потом пробежался по вызовам и, наскоро пообедав, отправился на смену в медвытрезвитель.
Здесь можно перевести дух, что я и делал, попивая чай с Лешей и Басалаевым .
Незадолго до моего прихода доставили первого клиента – пьяного цыгана. После того, как я удостоверился в его средней степени опьянения, Басалаев оформил протокол и поместил клиента в палату (до этого цыган маялся в дежурной части в «обезьяннике»).
Теперь цыган от скуки пел свои национальные песни в пустой палате, а иногда даже пускался в пляс.
Нас это только развлекало.
- Как в филармонии, - с умным видом изрек майор Басалаев, хотя мне доподлинно известно, что в филармонии Басалаев никогда не был (ближайшая находится в областном центре), и всем культурным развлечениям предпочитает безудержную жратву, выпивку, песни под гармошку и полупьяное лежбище перед телевизором.
- Хорошо поет. Как настоящий певец, - похвалил Леша. – Пускай порезвиться. Не будем его к кровати привязывать.
Рассеянно слушая голосистого цыгана, я думал о собственных проблемах. Неделю назад состоялось уже второе собрание индивидуальных застройщиков. Я окончательно внесен в списки, а председателем нашего созданного Товарищества «Хуторок» избран подполковник Рогожников, который после собрания немедленно ушел ко мне на амбулаторное лечение остеохондроза (копит количество дней нетрудоспособности для будущей инвалидности). Есть решение райисполкома о выделении земли под индивидуальное жилищное строительство Товариществу «Хуторок», каждому застройщику – по 0,1 га. Строиться будем самостоятельно, каждый по своему проекту, исходя из собственных денежных средств. Здесь есть свои плюсы и минусы, но для оборотистого человека такой способ строительства обойдется дешевле, чем в общем стаде. Ссуду нам оформят в течение месяца из расчета 3% годовых. Брать можно в пределах 20 тысяч рублей. Я пока с проектом окончательно не определился, но мы с женой решили, что больше 10 тысяч рублей брать не будем (а то потом всю жизнь расплачиваться придется). Лучше продадим дачу, и тогда нам хватит на вполне приличный дом – комнаты три-четыре с кухней и верандой. Мы понимали, что отважились на серьезное дело, но, согласитесь, жить в собственном доме удобнее и престижней, чем в клетушке многоквартирного дома. Да и огород под боком. Вышел, поработал, полил грядки и ушел смотреть телевизор.
Пение прекратилось – наверное, певец уснул. Или охрип.
Позвонил телефон. Басалаев с равнодушным видом поднял трубку, послушал, а потом, не меняя выражения лица, обратился ко мне:
- В дежурку вызывают. Доставили двух придурков.
Пришлось подниматься и идти в дежурную часть.
Сегодня дежурным по райотделу был капитан Рыбалко. Да, да! Именно капитан Рыбалко. Уже две недели минуло, как Рыбалко переведен из ОБХСС в райотдел дежурным офицером. И неделя – после присвоения очередной «звездочки». Внешне все выглядело, как заслуженное повышение, так сказать, дальнейший карьерный рост достойного офицера милиции. Подошло время присваивать капитанское звание, а свободной капитанской должности в ОБХСС не было – капитану Недосекину до пенсии еще три года. Вот и перевели Рыбалко дежурным офицером, похвалили за все его успехи и нацепили еще одну «звездочку». Живи да радуйся! Тем более, что должность дежурного офицера райотдела соответствует майорскому званию. Один шаг до большой звезды.
Истинную подоплеку столь быстрого карьерного роста Рыбалко мне разъяснил капитан Метелкин (теперь уже ставший полноправным начальником медвытрезвителя). За директора лесхоза заступились. Причем такие люди, ослушание которым смерти подобно. Подполковник Рогожников в этих манипуляциях не участвовал, все решал начальник РОВД лично. Чересчур рьяного офицера ОБХСС перевели с повышением в дежурную часть, дело директора лесхоза передали капитану Недосекину, человеку осмотрительному и послушному воле начальства. А директора лесхоза под подписку о невыезде отпустили домой – пить водку и обивать пороги власть имущих.
- Клиентов привезли. Вон в клетке сидят, - сказал Рыбалко.
Я прошел к «обезьяннику». К сожалению, оба его обитателя находились в средней степени алкогольного опьянения. Значит, придется забирать к себе. А так хотелось сегодня побездельничать, подремать в тиши палаты…
Сначала я осмотрел первого клиента – почтенного полного мужчину лет сорока, взятого на автобусной остановке. Поведение типичное – бубнит какую-то чушь, пошатывается, корчит мерзкие рожи.
- Годится, - сообщил я Рыбалко. – Пусть ведут к нам.
Второй вроде бы тоже подходил для нашего заведения, но только вот лицо его мне показалось знакомым.
- Где-то я вас видел? – неуверенно произнес я. – Вы раньше бывали в вытрезвителе?
- Н-ни разу, - ответил тот. – Я был н-на приеме… когда нашего врача н-не было.
Я стал кое-что вспоминать: кажется, этот тип состоял на диспансерном учете по какому-то заболеванию. Судя по подозрительному покашливанию – хронический бронхит или даже туберкулез.
- Вы на инвалидности?
- А как же! - воскликнул тот, и, порывшись где-то за порванной подкладкой куртки, вытащил помятое удостоверение инвалида второй группы.
- Рад бы взять – да не могу! – посмотрел я в сторону Рыбалко. – Сам прекрасно понимаешь.
Тот спорить не стал, поскольку знал, что согласно инструкции инвалиды второй группы в медвытрезвитель не помещались.
- Ладно, пусть пару часов поскучает в клетке.
На правах старого друга я зашел в «аквариум» – постоянное рабочее место дежурного офицера и его помощника. Небольшая комната. Окно на улицу забрано толстой решеткой. Одна из стен, от потолка до середины, представляет из себя прозрачную витрину, выходящую в коридор. Вдоль «витрины» разместился своеобразный пульт управления – громоздкое деревянно-пластиковое сооружение, выдвижные ящички, множество кнопочек и лампочек, несколько телефонных трубок. Здесь же, на видном месте, два пустых стакана и железная миска. На подоконнике – электрический чайник.
Рыбалко сел на простецкий деревянный стул, посмотрел на меня, но ничего не сказал – потому что в этот момент раздался пронзительный скрипучий звук, и капитан быстро, но без суеты поднял черную телефонную трубку.
- Дежурный по райотделу капитан Рыбалко. Да. Понятно. Где находитесь?
Быстро положил трубку, повернулся к прапорщику.
- На выезде из города сбит подросток. Есть свидетели. Водитель скрылся в направлении Ленинградского шоссе. Отправляй патрульных – надо успеть его перехватить, в ГАИ я сейчас сообщу.
- А «скорая»? – спросил я.
- Позвонили. Должна выехать.
Патрульные собрались на удивление оперативно. Толстый, неуклюжий с виду, Бегемот юркнул вперед, рядом с водителем, его мрачный напарник заскочил на заднее сиденье.
Я позвонил в больницу – действительно, «скорая» была на месте и выехала сразу. Только фельдшерица дежурила молодая – по второму году работы (врачи в Жердянске на «скорой» не работали – экономились ставки). Да и дежурный врач сегодня не хирург, а невропатолог. Но мужчина он опытный, начинал с участковых врачей и в критической ситуации не растеряется. Если случай серьезный – вызовет хирурга, они у нас поочередно дежурят на дому.
Понимая, что в дежурной части сейчас не до меня, я вернулся в медвытрезвитель. Новый клиент уже находился в палате, а на моем столе лежал частично заполненный протокол.
Начало смеркаться. Мимо райотдела с включенными «мигалкой» и сиреной промчалась «скорая» – наверное, повезли пострадавшего. А патрульные все еще не возвращались. Вот и «гаишники» откуда-то вывернулись и что есть мочи припустили к выезду из города.
Басалаев, которого я посвятил в детали происходящего, меланхолически пробормотал:
- Не найдут водилу. Свернет где-нибудь на лесную дорожку и затихарится.
- Наверное, - согласился сержант Леша. – Не такой же он идиот, чтобы через пост ГАИ переться.
Я позвонил в больницу, в ординаторскую – никто не отвечает.
Позвонил в приемный покой – трубку подняла дежурная медсестра. Из разговора с ней я узнал, что пострадавший, юноша 16 лет, только-только доставлен в больницу. Сейчас им занимается дежурный врач, а «скорую» отправили домой за хирургом.
- Как состояние? – спросил я, имея в виду поступившего больного.
- Перелом голени и плеча.
На этом разговор прервался – видимо, там сейчас хлопотно. Не исключено, что развился травматический шок – учитывая такие переломы.
В приемную вошел капитан Метелкин. Что-то он сегодня засиделся и домой не спешит. Вот какие метаморфозы делает с людьми начальническое кресло!
- Новость-то слышали? Парнишку машиной сбило, а водитель – в бега подался.
Мы молча кивнули – мол, это уже не новость.
- Пареньком сейчас в больнице занимаются. Тяжелое состояние, - рассказывал капитан. – Родители подъехали… беспокоятся. Скандалят помаленьку.
- Чего скандалить? Все будет сделано как надо, - сказал я.
- А разве в нашей больнице всегда бывает как надо? – серьезно, без тени улыбки, спросил Метелкин. – Приехал хирург – по возрасту ненамного старше пострадавшего. Что он сможет?
«Наверное, интерн Александр?» – предположил я.
- Вот родители и забегали кругами. Сомневаются в докторе. Им бы кого поопытнее. Позвонили заведующему хирургией – дома нет, уехал на рыбалку. Позвонили травматологу – тому, которого недавно прислали – ходит неизвестно где.
- Люди отдыхают. Рабочий день закончен, дома сидеть не обязаны, - возразил я. – Правда ставить хирурга-интерна на самостоятельное дежурство нельзя, но на то выпущен особый приказ главврача.
- Вот-вот. Бардак в больнице. А отец у этого парнишки – заведующий отделом райкома партии. Серьезный человек. Рванул он к вашему главврачу на квартиру, а тот – в хлам пьяный. Не соображает ничего. Только мычит. А Указ Президента о борьбе с пьянством, между прочим, никто не отменял.
Вот это действительно новость! Попался наш главный врач, как кур в ощип. Наверное, с обеда начал пить и набрался основательно, если решился дверь отворить. Так сказать, потерял бдительность!
- Едут, - прервал нашу дискуссию майор Басалаев.
Все посмотрели в окно: у подъезда райотдела остановилась целая колонна – патрульный «козлик», незнакомый красненький «Москвич» и машина «гаишников».
- Поймали-таки? - удивился Басалаев. – Ай-да молодцы!
Задержанного водителя, в наручниках, вывели из заднего отсека патрульного автомобиля. Сержант Бегемот вылез из «Москвича» – похоже, что машину вел он.
- Ну, вы служите, а я схожу на разведку! – решил за всех Метелкин. Решать за всех – теперь его законное право начальника.
А я опять позвонил в больницу, в ординаторскую и на этот раз сумел наткнуться на невропатолога.
- Как там дела, Владимир Александрович?
- Плохо, - ответил тот. - Наряду с переломами и травматическим шоком я не исключаю тупую травму живота и внутреннее кровотечение.
- Хирург приехал.
- Приехал, да что толку. Саше бы еще годик-другой аппендюки с грыжами резать. Оперировать надо срочно, а он больного зачем-то на рентген потащил. Растерялся парень. Сюда бы Сергея Николаевича.
- Сергей Николаевич сейчас на зоне пациентов исцеляет.
- Вот именно. Вспомним его еще не раз.
Невропатолог положил трубку.
- Как там? – спросил меня Леша.
- Тяжкие телесные повреждения с угрозой для жизни, - коротко ответил я.
- Отъездился водила! – резюмировал Басалаев. – Пора сушить сухари.
За окном хлопнула дверца машины: патрульные усаживали в заднюю дверцу беглого водителя. Все правильно! Лиц, совершивших преступление, независимо от степени опьянения в медвытрезвитель не помещают. И экспертиза всегда проводится в больнице наркологом или дежурным врачом. Скорее всего, учитывая тяжесть состояния пострадавшего, сейчас вызовут из дома нарколога.
Вернулся капитан Метелкин.
- Дела у нас в райотделе творятся – прямо вестерн! – начал рассказывать он. – Патрульные отличились – с хорошей стороны. Глазастым оказался Бегемот, и умишком не обижен. Не смотри, что сержант, – При этих словах сержанта Лешу передернуло. - Не доезжая пяти километров до ленинградского шоссе, узрел он свежий след протектора, сворачивающий на деревенскую отворотку. Решили рискнуть – тоже повернули. И прямо в точку попали: через пару километров «Москвич» нарисовался – в снегу застрял. Водитель, завидев их, выскочил из кабины – и прямиком по снегу в ближайшие кусты. Пришлось Бегемоту за ним по сугробам переться. Дал предупредительный выстрел – водила остановился.
- А «гаишники»? – спросил Леша.
- Сами понимаете – это же Корытов! Поехали, не сворачивая, к посту ГАИ. Там их, естественно, ничем не обрадовали. Повернули обратно и услышали выстрел. Так вот и встретились.
- Облажался Корытов, - с ехидством сказал Басалаев.
- Что поделаешь: опоздавшему – объедки! – блеснул интеллектом капитан Метелкин.
Во дворе опять раздался звук подъезжающего автомобиля. А это уже наши – «группа захвата». С добычей, судя по истошным крикам и матюгам, доносящимся из железной утробы фургона.
Клиента, здоровенного верзилу, Алканавтыч с Сашей вели под руки: на ногах он почти не держался.
- Взяли в продовольственном магазине, - пояснил Саша. – Зашел я на минутку – хлеба купить, а он в тамбуре на корточках дремлет.
- От имени командования объявляю благодарность! – торжественно и немного с юморком сказал Метелкин. – Где-то я этого ханурика видел? Вспомнил! Он там же, в магазине, грузчиком работает. Уморился, бедняга, присел отдохнуть, а тут нехорошие дяденьки милиционеры прибежали.
Что-то глазенки у капитана подозрительно поблескивают? И сам он очень уж оживленный сегодня. Не иначе тяпнул в одиночку сто граммов водки. Но, естественно, спиртным от него не пахнет и координация движений не нарушена.
Вернулся патрульный «козлик», водителя – все еще в наручниках – провели в дежурную часть.
- Наступило время Корытова! – провозгласил Метелкин. – ДТП с телесными повреждениями. Пошла писать губерния.
Метелкин опять ушел в райотдел – в надежде разнюхать какие-нибудь новенькие подробности. Любопытный человек! Ему бы не милиционером, а репортером «желтой» прессы работать. Самое для него место!
Клиента определили в палату, он не сопротивлялся.
«Группа захвата» вместе с Лешей ушла в гараж. Майор Басалаев соорудил бутерброд с хлебом, маслом и колбасой, включил электрический чайник.
Я опять стал звонить в больницу и со второй попытки нашел невропатолога – на этот раз в инфекционном отделении, где тот осматривал тяжелых больных. И ничего хорошего он мне не сообщил. Короче, с самого начала все делалось «как не надо». Фельдшер «скорой» хотя и наложила шины, но тупую травму живота не заподозрила – хотя в этом ее сильно винить не стоит, стаж у человека невелик. Ее ошибка в другом – налицо были признаки шока, но никаких противошоковых мероприятий по «скорой» начато не было: понадеялись на небольшое расстояние (десять минут езды!) и на русское «авось». В приемный покой пострадавшего привезли уже с тяжелым шоком, и Владимир Александрович, припомнив свою былую терапевтическую практику в участковой больнице, правильно поставил диагноз – заподозрил травму селезенки – и немедленно приступил к введению растворов. И на этом как врач он себя исчерпал. Теперь дело за хирургами, а хирург Александр, по неопытности и растерянности, вместо того, чтобы приступить к немедленной операции, потащил парнишку на рентген, теряя драгоценное время и силы больного. В итоге больной скончался в рентгеновском кабинете.
- И что теперь начнется – думать не хочется, – сказал в заключении невропатолог. – Родственники беснуются. Грозятся дойти до обкома. И их понять можно. Александр паникует – считают, что на нем, как на стрелочнике, отыграются в первую очередь.
- А как главный врач? Как реагирует на эти события? – не удержался я от ехидного вопроса.
- Главный? – прикинулся «валенком» невропатолог. – В больнице он не появлялся. Звонили на дом, трубку никто не поднимает.
Или Владимир Александрович хитрит (а мужичок он не простой!), или действительно родители пострадавшего ничего не сказали о поездке к главврачу на дом. Скорее всего – первое, если уже в милиции знают, что главный врач пьянствует у себя дома.
- Ладно, до завтра, - попрощался я с дежурным врачом и еще раз съязвил. – Передавай большой привет главврачу… если, конечно, до него дозвонитесь.
Басалаеву я не сказал ничего. А он сам, занимавшийся чаепитием и чревоугодием, даже не обратил внимание на мой телефонный разговор. Признаться, я майору иногда завидую: никаких у человека излишних стремлений и желаний, только лишь отправление физиологических потребностей. Он и переводу в медвытрезвитель особенно не огорчился: работа здесь спокойнее, чем в дежурной части, а зарплата – не меньше. Чего еще желать?!
В дверь палаты постучали. Ввиду отсутствия сержанта Леши к двери подошел я: проснувшийся цыган просился в туалет. Просьба его была уважена, тем более, что он, наполовину протрезвевший, вел себя скромно. После туалета я сразу провел его в приемную и кивнул в сторону кушетки.
- Пора цыгана выпускать, - сказал я Басалаеву. – Протрезвел.
Майор лениво посмотрел на сидящего на кушетке цыгана.
- А как хорошо пел – даже отпускать жалко!
- Хочешь, начальник, еще спою! – улыбнулся клиент. – На прощание.
- Ладно. Будет с меня. Подписывай протокол и одевайся.
Басалаев увел цыгана в дежурную часть: после уплаты за вытрезвитель (на которую у клиента едва хватило денег), ему предстоял еще штраф от капитана Рыбалко. Мне кажется, взыскание данного штрафа будет очень проблематичным занятием, потому что живет цыган в Краснодарском крае, а в Жердянске – проездом, с его слов – в поисках приличного заработка.
Итак, Басалаев ушел с клиентом, а я остался один – если не считать двух похрапывавших в палате пьяниц.
Через час в приемную ввалилась подвыпившая компания – Леша, Саша и Алканавтыч, принося с собой восхитительное амбрэ чеснока, водки и жареной картошки.
- Аккумулятор накрылся – заряжать поставил, - вполне правдоподобно сообщил мне Алканавыч. – Начальник жмотится, денег на новый не выделяет – вот и маюсь!
На улице хлопнула дверца автомобиля – вневедомственная охрана привезла двух пьяниц.
Вечером, когда Метелкин ушел домой, мы решили устроить небольшую производственную попойку – просто так, для поднятия настроения. Скинулись по десятке – деньги дал даже майор Басалаев, и Алканавтыч отбыл в неизвестном направлении.
Чтобы не терять времени, мы выпустили почти всех клиентов. Оставили только одного – он поступил всего час назад и безмятежно похрапывал в палате. Приготовили легкую закуску – полбуханки черного хлеба и несколько луковиц.
Вот и Алканавтыч! Принес три поллитровых бутылки самогона – как сотруднику милиции и постоянному покупателю ему всегда продавали спиртное со скидкой.
Самогон мне не понравился: мутный, крепкий и очень вонючий. Я с трудом выпил две дозы (дозой в нашей компании считалось сто граммов спиртного) и от дальнейших возлияний отказался, решил поберечь организм. Мои собутыльники для виду немножко поворчали, но быстро успокоились – им же больше достанется!
Алканавтыч стал рассказывать свеженькие анекдоты, иногда он прерывался, и тогда эстафету перенимал Леша, который анекдотов не знал, но всегда имел в запасе интересную бывальщину. Саша пил молча, практически не закусывал и очень быстро опьянел.
- А вот еще случай был, - начал Леша, но Саша вдруг вскочил и, пошатываясь, устремился в туалет. Через пару секунд мы услышали характерные рыгающие звуки – Саша блевал в унитаз.
- Молодец! Успел до агрегата добраться, - похвалил его Алканавтыч. – Грязи меньше.
Алканавтыч рассказал очередной анекдот.
Саша не возвращался.
- Может, ему плохо? – предположил я.
Вместе с Лешей мы прошли в туалет и увидели спящего на полу, в обнимку с унитазом, Сашу. Леша вытер ему лицо каким-то грязным полотенцем, а потом мы оттащили упившегося сержанта в пустую палату.
Осушив два стакана чая, я покинул приемную, решив поспать, покуда позволяет обстановка.
ГЛАВА 31. СОЛНЕЧНАЯ УЛИЦА
Обычный прямоугольный лоскут земли. 4 колышка по углам. 10 соток – 25х40 метров. Полчаса назад прошла жеребьевка, и теперь эта земля моя. Участок №16.
Рядом со мной стоит экс-капитан Качалкин. У него участок №18. Мы – соседи! Подполковник Рогожников получил землю в другом месте. Вон он, в окружении группы застройщиков, что-то объясняет им с важным видом.
А я любуюсь своей собственностью. Сыровата еще землица: все-таки середина апреля. В лесу, в чащобах до сих пор темные сугробы дотаивают. Через месяц я свой участок вспашу – там, где по плану намечен огород – унавожу, картошечку посажу. А пока стройматериалы буду завозить, котлован под фундамент выкапывать. Стройка века началась!
- Может бутылочку раздавим? Я захватил, - предложил Качалкин.
Я посмотрел на часы – через два часа я должен прийти на смену в медвытрезвитель.
- Ладно, давай. Зови Рогожникова…
Подполковник согласился – вне службы он, как я убедился, мужик вполне компанейский. Втроем мы подыскали удобное местечко – поваленную сосну на краю поля. Запасливый Качалкин достал из кармана стакан и солидный кусок черного хлеба, нарезал хлеб перочинным ножиком.
- С почином! – поднял стакан подполковник.
Выпили по очереди из одного стакана.
- А как улицы называть будем? – неожиданно спросил Качалкин.
- Еще ни кола, ни двора, а ты названия придумывать! - засмеялся я.
- Не согласен! – сказал Рогожников. – Вопрос своевременный. Если сейчас сами не назовем, за нас могут это решить другие. Я уже все обдумал: примитивными, наевшими всем оскомину, названиями типа улица Строителей или Молодежная называть не будем. Примитив! Фамилии вождей тоже не стоит увековечивать. Надо придумать простые и одновременно поэтические названия. К примеру, улица Солнечная? Или Цветочная?
- Прямо, как в песне Антонова, - вторил ему Качалкин. – Васильковая улица… Цветочная.
- А что? Так и назовем, - улыбнулся Рогожников. – Я думаю, что и остальные будут не против.
Водка закончилась.
- Продолжим? – завелся было Качалкин. – У меня дома самодельная имеется.
- На смену пора, - отказался я.
- Да и я воздержусь, - присоединился ко мне Рогожников. – Начальник на охоту укатил – дня два проболтается. Весь отдел на мне. Вдруг вызовут!
Мне повезло – у автобусной остановки посчастливилось тормознуть машину «скорой помощи». Водитель Саша Кудрявцев был один и, наверное, ехал куда-то по своим личным делам. Это, конечно, непорядок, и какие-нибудь две недели назад подобные поездки были под запретом и совершались нелегально. Но все дело в том, что сейчас в больнице было безвластие: главврача сняли с работы за неумение руководить коллективом и нарушение приказов Минздрава (поставил на самостоятельное дежурство хирурга-интерна, что явилось причиной смерти подростка). Решающее слово, естественно, сказал первый секретарь райкома, недолюбливавший главврача за вызывающее поведение. Ситуация сложилась для нашего главного очень скверная: смерть подростка в результате ошибки хирурга-интерна, не имевшего права самостоятельно дежурить, собственное пребывание в алкогольном опьянении, кое-какие финансовые нарушения, неизбежные в деятельности каждого руководителя. Наскреблось на увесистый ушат грязи! Заступников не оказалось: коллектив больницы главврача недолюбливал, представители районной номенклатуры благоразумно помалкивали, а лучший друг и собутыльник главврача – его заместитель Сергей Вениаминович неожиданно сделался непримиримым противником и обличал своего бывшего благодетеля на каждом углу. Наверное, он рассчитывал унаследовать освобождающееся кресло. Наивный! Для этого он слишком мелко плавает. По достоверным источникам (сообщил капитан Метелкин) я уже знал, что новым главврачом станет начмед одного из восточных районов области. А бывший главврач уже обживает соседний район, устроившись по своей основной специальности – наркологом. Так, что сейчас в больнице – бардак! И каждый гнет свою линию.
В медвытрезвителе меня встретили почти что с восторгом.
- Вовремя пришел, Николай Палыч! – облегченно вздохнул майор Басалаев, когда я переступил порог приемной. – Клиент косяком пошел. Одного я поместил в палату – пока не оформлял, двое других в «обезьяннике» дожидаются.
Хорошо я воспитал личный состав: даже дежурный офицер не решается без моего заключения оформить пьяного. Так и надо! Главный в медвытрезвителе – медицинский работник, а остальные – в качестве необходимого приложения.
Клиент еще не спал. Это был один из наших завсегдатаев, с завидным постоянством посещавший вытрезвитель и областное наркологическое отделение. Один раз даже посетил ЛТП.
- Подходит, можете оформлять, - сказал я Басалаеву после осмотра клиента и ушел в дежурную часть.
Дежурил капитан Рыбалко. Как всегда, опрятный и аккуратный – образец офицера советской милиции.
Его помощник провел меня к «обезьяннику», где в полумраке копошились две отвратительные личности. Опухшие небритые рожи, красные с синими прожилками носищи, грязная одежда и нестерпимый запах немытого потного тела. Но вшей и чесотки не оказалось – даже удивительно. Придется брать – у обоих клиентов средняя степень опьянения – хотя для нашего заведения от них один убыток.
- Как продвигаются дела на ниве индивидуального строительства? – поинтересовался капитан, когда патрульные увели пьяниц в медвытрезвитель.
- Размежевались. Поделили участки, - охотно сообщил я. – Осталось совсем немного: начать и закончить.
- Ну-ну, каких-нибудь десять лет – и новоселье справите.
- Нечего подкалывать. Еще сам потом завидовать будешь.
- Я бы рад с вами за компанию, но увы… Финансы поют романсы! – вздохнул Рыбалко. – Накоплений не имеется, дачи не построил – продавать нечего. А брать ссуду и потом всю жизнь ее отдавать – с нашей зарплаты непосильный труд.
- Надо было не зевать, когда в ОБХСС работал, - пошутил я. – Глядишь – и на дом и на машину бы заработал.
Моя шутка была очень «тонкой», и будь на месте капитана кто-нибудь потупее – непременно бы обиделся. Тем более, что директор лесхоза, которого пытался «раскрутить» Рыбалко, отделался таки всего лишь условным наказанием. С директорской должности его, конечно, сняли – поставили работать мастером (и я думаю, что это только временно). Но за решетку, несмотря на все свои хищения, он не попал, а это главное. Закон, что дышло! Но Рыбалко умел и сам пошутить и оценить шутку другого.
- Что делать – таким вот я странным уродился, - состроив простецкую физиономию, развел он руками. – Не умею взяток брать. Беден, но честен! Атавизм!
- На сегодня у нас план выполнен, - сказал я, направляясь к выходу. – Если больше никого не привезете – мы не обидимся.
- Ладно, учтем, - кивнул головой Рыбалко. – Мы их теперь в речку сбрасывать будем. Прямо с моста – чтобы разом протрезвели.
Клиентов уже увели в палату. Сержант Леша, брезгливо морщась, вытирал полотенцем руки. Майор Басалаев, аппетитно причмокивая, выскребал вилкой банку рыбных консервов.
Пошарившись в ящике стола, я вытащил принесенную на прошлой смене книгу и попытался вникнуть в содержание. Тщетно! В голове роятся всяческие практические мыслишки на тему сегодняшней дележки земли, дальнейших строительных планов. Не до чтения! Чтобы как-то убить время, я взял приготовленные Басалаевым протоколы и не торопясь стал заполнять свои медицинские разделы.
В приемную удалым бесом влетел Алканавтыч.
- Скучаете? Ну и зря! Предлагаю устроить скромное торжество, - выдвинул он искусительное предложение.
- По какому поводу? – поинтересовался Басалаев.
- Долгожданное событие! Я с сегодняшнего дня – человек почти вольный, даже генералу на лысину плюнуть могу. До пенсии дослужился!
- И что решил? – спросил я.
- А с полгодика еще послужу – если раньше начальство не попросит. Дома сидеть скучно. Да и работенку подходящую пока не присмотрел.
- Повод солидный, - изрек сержант Леша. – Грех будет не отметить.
- Короче, с меня два литра водки. И закусь соответственно объему выпивки, – подвел итог Алканавтыч.
Халявная выпивка! Глазки у майора Басалаева загорелись… и сразу потухли.
- Давай немного попозднее… ближе к полуночи? – грустным тоном предложил он. – Сейчас опасно – начальники могут зайти, а у меня-то еще пенсия не выработана. И старые грешки не забыты. Вышибут на улицу в два счета.
- Договорились, - кивнул Алканавтыч. – Ровно в двенадцать накрываем праздничный стол.
- Как вампиры, - мрачно пошутил сержант Леша.
Хуже нет: ждать да погонять. Приходится сидеть как на иголках и время тянется как бесконечная жевательная резинка. Я заглянул в ящик стола в поисках какого-нибудь журнальчика, не нашел и снова потянулся к стопке протоколов.
К счастью, забрякал телефон. Хоть какое-то развлечение! Я поспешно снял трубку.
- Алле.
- Николай Палыч, шабашка есть, - услышал я голос капитана Рыбалко. – Клиента привезли – оцени его пригодность для вашего заведения.
- Ты особенно не усердствуй, - посоветовал мне Басалаев. – Сам знаешь: нас еще важное дело ожидает…
Капитан Рыбалко встретил меня с таким довольнющим видом, словно только что неожиданно получил майорское звание.
Когда я прошел в комнату, где в дальнем углу размещался «обезьянник», то сразу увидел причину столь прекрасного настроения капитана: за толстыми решетками маячила пьяная физиономия бывшего директора лесхоза Уткина. Того самого, из-за которого Рыбалко пришлось расстаться с ОБХСС.
- Валялся пьяный в подъезде. В чужом подъезде, - объяснил Рыбалко. – Жильцы позвонили в милицию.
Недруг капитана Рыбалко выглядел очень гнусно: небритая физиономия, растрепанные волосы, грязные мокрые штаны, пахнувшие мочой. Типичный пьянчуга.
- Наверное, обмывал освобождение? – предположил Рыбалко. – И, похоже, не один день.
Помощник дежурного прапорщик Щукин, невысокий худощавый и очень молчаливый паренек, открыв дверь, вывел клиента из клетки. Бывший директор был изрядно пьян, ноги подкашивались, вместо членораздельной речи скотское мычание.
- Противопоказаний не имеется, - сказал я после быстрого осмотра. – Степень опьянения средняя. Будем оформлять.
- Вот и хорошо, - улыбнулся Рыбалко. – Переночует у вас, а завтра с утречка и со мной немножечко побеседует.
Прапорщик увел клиента в медвытрезвитель.
- Слышал новость, что вас будут сокращать? – неожиданно сказал Рыбалко.
- Не понял?
- Два дня назад, на планерке, начальник толканул такую идею, что Указ Горбачева о борьбе с пьянством и последующие меры привели к сокращению алкоголизации населения – именно так начальник и выразился – и поэтому вытрезвитель становится обузой, надо его сокращать, а в итоге – и вообще закрыть. Кстати, Метелкин тоже там присутствовал.
- А мне не сказал ни слова.
- Может, позабыл?
- Метелкин ничего не забывает. Вероятнее – не хотел раньше времени волновать коллектив. Надеется, что обойдется.
- Скорее всего – не обойдется. Поначалу сократят одну смену. А оставшиеся, как я слышал, будут начинать работать не с восьми утра, а где-нибудь после обеда, - продолжал рассказывать Рыбалко. – Все равно с утра пьяных не бывает – без дела просиживаете.
- А сокращать, наверное, будут именно нашу смену? – предположил я. – Я среди всех медработников единственный совместитель, Басалаеву через полгода на пенсию, а если изловчится, то и на инвалидность пораньше уйдет. У водителя – выслуга лет, в любой момент на пенсию уйдет. Остальных где-нибудь пристроят.
- Логично рассуждаешь, Николай Палыч.
- Да, есть над чем поразмыслить…
После ужина я вздремнул – к предстоявшей пьянке надо было подготовиться, отдохнуть, чтобы уж потом не клевать носом в салат, а оторваться по полной программе. Выпитая утром водка хотя к вечеру и повыветрилась, но какая-то малость алкоголя в организме все же временно осела и сейчас сыграла роль неплохого снотворного: стоило только прилечь на подушку – и быстренько отключился…
Впрочем, сон мой был хотя и длительным, но каким-то неполным, поверхностным – иногда просыпался ни с того ни с сего, иногда меня будил чей-то топот в коридоре или приемной.
Наконец, во время очередного пробуждения, я почувствовал себя достаточно восстановившимся и решил вставать, тем более, что на часах было одиннадцать ночи.
Позевывая и потягиваясь, я вошел в приемную. Все были в сборе: майор Басалаев нарезал сало тонюсенькими ломтиками, Алканавтыч открывал перочинным ножиком банку килек в томатном соусе, а Леша с Сашей скромно сидели на кушетке и играли в подкидного дурака.
- С пробуждением, Николай Палыч! – воскликнул Алканавтыч. – А мы тут пока почти всех отпустили. Только Уткина оставили.
- И правильно сделали, - похвалил я. – Не до них сегодня.
- Только бы никого не привозили! – прогудел Басалаев.
- Накаркаешь! – укоризненно покачал головой Алканавтыч.
И словно подтверждением этих опасений за окном загудел двигатель патрульной машины.
- Узнать, что ли… - потянулся к телефону майор Басалаев.
- Не торопись. Успеется, - отговорил его Алканавтыч. – Привезут кого-нибудь – оформим в палату. Какие проблемы?
Пьянка началась с чувством, с толком и расстановкой. Хватанули сразу, чтобы захорошело, граммов по сто. Дружно крякнули. Экономно закусили. Алканавтыч рассказал политический анекдот про престарелого Брежнева и нарушениях его дикции. Вообще-то раньше Алканавтыч в своих анекдотах избегал политической тематики, но сейчас, с выработкой стажа, пообнаглел, и анекдот рассказал сочно и выразительно – так что мы отчетливо представили себе дряхлого генсека со всеми присущими его возрасту патологическими отклонениями в здоровье.
Следующую порцию разлили по сто граммов.
- Желаю всем присутствующим благополучно доработать до пенсии! – провозгласил тост Алканавтыч.
Торжественно звякнули стаканы. Вторая опустошенная бутылка из-под водки была спрятана в недра письменного стола майора Басалаева.
Я немного опьянел – наступал период эйфории, когда настроение чудное и безмятежное, а все присутствующие кажутся благородными симпатичными собеседниками, напрочь лишенными каких-либо недостатков. Прекрасно понимая, что пить сегодня предстоит долго и много, я встал и прошел на улицу, дабы сделать перерыв и немного отдышаться на свежем непрокуренном воздухе.
На улице было прохладно – чуток повыше нуля. Немного прикрапывал дождичек. В бледном свете уличных фонарей кое-где в кюветах, в неровностях асфальта поблескивали темные лужи. Ночной городок тихо засыпал – только иногда покой нарушал шум редкого автомобиля, да со стороны железнодорожного вокзала доносилось тяжелое постукивание очередного товарного состава.
В голове немного прояснело – чистый воздух творит чудеса! Неожиданно я подумал о том, что вскоре мне надо начинать поиски дополнительной работы, чтобы найти приличное место заблаговременно до планируемого сокращения в медвытрезвителе. И уйти достойно, самому, не дожидаясь когда этого попросят.
Я зашел в дежурную часть. Рыбалко, развернув областную еженедельную газетенку, разгадывал кроссворд. Прапорщик Щукин сидел у окна и о чем-то мечтал.
- Николай Палыч, сейчас, возможно, подвезут клиента, - сообщил мне капитан.
- Очень рад. Примем по высшему разряду. И кто таков?
- Господин-товарищ Ширяев, бывший зампредисполкома. На свадьбе дочери напился до невменяемого состоянии и буянит. Гостей по углам разогнал, дом спалить грозился.
Новость неприятная. Пришлось срочно возвращаться в медвытрезвитель.
Меня ждали – в стаканах поблескивала водка, Алканавтыч рассказывал анекдот.
- Наконец-то, - произнес он при моем появлении, оборвал рассказ на полуслове и потянулся к стакану. – За наше счастливое детство!
- Клиента везут, - сказал я, когда мы выпили и закусили.
- Водку под стол! – приказал майор Басалаев. – Все дружненько пьем чай.
- Как раз закипает, - засуетился над электрическим чайником сержант Саша.
Все выглядели очень пристойно: спокойные честные лица, неторопливые движения, усталые глаза. И не подумаешь, что каждый осилил по 350 граммов водки!
На всякий случай открыли форточку – проветрить помещение. Наполнили стаканы кипятком, добавили крепкой заварки.
- А что – неплохо! После водочки чай в самый раз! – одобрил Алканавтыч. – Бодрит. Пошел я как-то на рыбалку – лет десять тому назад это случилось…
Заслушавшись побасенкой водителя, мы не заметили приезда патруля.
- Проходи, скотина! – элегантно произнес сержант Бегемот и втолкнул в приемную высокого пожилого – лет пятидесяти – мужчину. Одет хорошо – новенький костюм-тройка, ботиночки из натуральной кожи, галстук. Пьян изрядно – разит от него, как из винной бочки, глаза мутные, шальные. Нижняя губа у него была разбита и немного кровоточила.
Бегемот силой усадил клиента на кушетку, сам встал рядом. На пороге появился второй патрульный – незнакомый мне молодой парень.
- В дежурной части мы были, - сказал Бегемот. – Рыбалко приказал вести его в трезвак для оформления. До утра. Пока не протрезвеет.
- Это можно. Степень опьянения средняя. Подходит, - согласился я. – Непонятно только происхождение разбитой губы.
- Моя работа, - признался Бегемот. – Он, собака, меня едва не пристрелил. Приехали по адресу – частный дом на улице Мира. Жена его во дворе бегает. Сказала, что муж на веранде сидит – очень дурной. Я пошел первый. Распахнул дверь, шагнул за порог – выстрел! Окошко справа от меня вдребезги разнесло. Гляжу, а этот… - Бегемот ткнул пальцем в направлении кушетки. – Стоит он передо мной с двухстволкой и, похоже, еще раз пальнуть собирается.
Сержант говорил взволнованно, немного запинался: оно и понятно – не каждый раз тебя превращают в живую мишень.
- Я еще и сообразить ничего не могу, но среагировал… жить то хочется! Одной рукой ствол схватил и в сторону отвел, а второй – ему в челюсть засветил. Отлетел он в угол, ружье у меня осталось. Проверил – только одним патроном было заряжено. Поэтому и не выстрелил второй раз.
- Не было этого. Н-не помню ничего такого, - перебил рассказ сержанта Ширяев. – А бить меня не им-меешь права…
- Ну и фрукт! – удивленно произнес Бегемот. – Не помнит ничего.
- Вообще-то помещать в медвытрезвитель лиц, совершивших преступление, не положено, - сказал я. – Но если Рыбалко распорядился, то ему и отвечать. Оформляем.
- Давай, разоблачайся! – повернулся Бегемот к Ширяеву.
- Б-без рук. Я сам, - заявил тот с пьяненькой ухмылочкой и неторопливо стащил пиджак.
- Не в бане. Можно и побыстрее.
Бегемот, невзирая на протесты клиента, помог ему раздеться.
Когда Леша отвел Ширяева в палату, Алканавтыч пригласил патрульных к столу.
- Для снятия стресса, - пояснил водитель. – Очень хорошо помогает.
Патрульных уговаривать не пришлось: с азартном выпили, закусили кто чем захотел и заторопились уходить.
- Рапорт составлять надо, - объяснил Бегемот уже у порога. – О сегодняшней стрельбе.
- Правильно, - поддержал его сержант Леша. – Пускай заводят уголовное дело.
- Наивные вы люди, - сказал Алканавтыч Леше, когда Бегемот ушел. – Этот рапорт завтра же в урну полетит. Ширяев весь район в руках держал – распределением жилья командовал, а сейчас у него зять не последний человек в райкоме партии. Соображать надо, извилинами шевелить почаще.
- Скорее на Бегемота уголовное дело заведут, - подтвердил майор Басалаев. – За рукоприкладство. Вот если бы он в Бегемота попал…
- А водочка-то у нас заканчивается, - как бы между прочим заметил сержант Саша.
- Нашел о чем беспокоиться! – улыбнулся Алканавтыч. – Это дело поправимое.
Алканавтыч встал и, не одевая шинель, направился к выходу.
Он отсутствовал недолго – наверное, ходил в гараж – и вскоре его долговязая фигура опять появилась в дверном проеме. В руках Алканавтыч держал две бутылки с прозрачной коричневой жидкостью.
- Внимание, домашний коньяк! – торжественным тоном объявил водитель. – Двойная перегонка. Очищен и подкрашен.
Разливали «коньячными» порциями – по 50 граммов. Самогон был отличного качества, по вкусу действительно напоминал обыкновенный «трехзвездочный» коньяк, но крепостью намного опережал последний – после первой стопки я стал стремительно хмелеть. Окружающая обстановка начала казаться мне превосходной, а мои собутыльники – замечательными людьми, начисто лишенными каких-либо недостатков. После второй стопки я стал очень рассеянным и, к примеру, анекдоты Алканавтыча почти не воспринимал, а реагировал только на забавную мимику и жестикуляцию рассказчика. После третьей стопки сил и рассудка у меня хватило только на то, чтобы подняться и нетвердой походкой добраться до пустой палаты. Заснул я моментально – точно в черную яму провалился.
- Николай Палыч, вставай! – привел меня в чувство хрипловатый басок майора Басалаева.
- А? Что? Клиента привезли? – встрепенулся я. Во рту у меня было сухо и противно.
- Утро уже. Уткина домой отпустили, а Ширяева Рыбалко в «обезьянник» перевел – до прихода начальника.
Я с наслаждением, до хруста в суставах, потянулся.
- Ох, и погуляли мы вчера! До сих пор не отошел.
- Тут в бутылке немного самогонки осталось, - сообщил мне приятную новость Басалаев. – Как раз нам обоим опохмелиться и хватит…
На следующем дежурстве от капитана Рыбалко я узнал, что Ширяев провел в дежурной части ровно два часа. Пришел подполковник Рогожников и отпустил Ширяева вместе с ружьем на все четыре стороны. Рапорт Бегемота полетел в мусорную корзину, а сам сержант благоразумно промолчал.
ГЛАВА 32. ОТВАЛЬНАЯ
- А я колбаски копченой отведаю! – тянется через стол к тарелке майор Басалаев. – Дайте мне колбасы.
Все энергично закусывают после произнесенного тоста. Сегодня у меня последнее дежурство в медвытрезвителе, и это пиршество – моя «отвальная». В приемной собралась вся наша смена. Метелкин, как начальник, счел неудобным для своего авторитета пьянствовать с подчиненными. Может быть он и прав! Ничего, с ним мы отметим позднее. Капитан Рыбалко сегодня дежурит по райотделу, он предупрежден о сегодняшнем выпивоне и пообещал не загружать нас клиентами. Тем более, что сейчас июль месяц, погода жаркая, и перепившиеся граждане могут без ущерба для здоровья переночевать в кустах.
Моей отвальной предшествовал ряд событий, решающим из которых было появление в больнице нового главного врача. Эту должность занял начмед соседнего района, и своим назначением, как мне объяснил капитан Метелкин, он был обязан родному дядюшке – видному чиновнику облздравотдела.
Новый главврач неожиданно для всех оказался деловым и порядочным человеком. Прежде всего он обнародовал так называемые «тайны мадридского двора» - сообщил всему коллективу о наличие тех или других свободных ставок, которые ранее бесплатно обрабатывались всеми работниками, а сбереженные денежки поступали в фонд экономии заработной платы, тем самым обеспечивая главврачу и главному бухгалтеру очень симпатичную годовую премию. К примеру, микрорайон типовых пятиэтажек все годы обслуживали два участковых терапевта – я и мой коллега доктор Гусев. Теперь мы узнали, что по штатному расписанию здесь должен быть и третий участок. Мы об этом догадывались и раньше, так как количество населения обоих участков заметно превышало нормативы, и теперь наши догадки подтвердились. И так во всех службах. Нам с Гусевым главврач предложил поделить эту третью ставку на двоих, поскольку для открытия дополнительного участка врача в больнице не было и в этом году не предвиделось. Работа велась как обычно, но время приема увеличилось в соответствии с дополнительной оплатой. Больные от такого новшества только выиграли, потому что уменьшились очереди, и врачи стали уделять на каждого пациента большее количество времени. Но с медвытрезвителем пришлось расстаться – работа более чем на 1,5 ставки в те годы запрещалась. Но я и не расстраивался: лучше отсидеть на приеме пару лишних часов, чем проводить ночь в милиции. И, кроме того, учитывая многолетние традиции медвытрезвителя, дальнейшее пребывание в этих стенах грозило мне вполне реальной возможностью спиться.
Время уже вечернее, солнышко затуманилось легкими перистыми облаками, поддувает приятный освежающий ветерок.
- С завтрашнего дня тебя, Николай Палыч, только на приеме и застать можно будет, - наполовину шутливо, наполовину всерьез говорит Алканавтыч.
- И талончики в регистратуре не забудьте получить, - шучу я.
Несмотря на выпитую водку искреннего веселья не ощущалось. Как-то так сложилось, что сегодняшнее застолье стало не только моей «отвальной», но и прощальным ужином всей нашей смены. Алканавтыч через два дня окончательно уходит на пенсию, майор Басалаев через неделю отправляется на ВТЭК (посыльный лист оформлял ему я) и наверняка получит хотя бы третью группу инвалидности. Лешу переводят во вневедомственную охрану, а Сашу – в ИВС. И медвытрезвитель переходит на трехсменный график работы, а с целью экономии средств хитроумный капитан Метелкин предложил начальнику милиции сократить рабочее время: начинать работу медвытрезвителя с 16 часов (с утра в райцентре пьяные встречаются редко), а заканчивать при отсутствии клиентов в час ночи (при наличии пьяных в палатах – как обычно, в 8 часов утра). Такое предложение получило, конечно, полное одобрение начальника, и с июля наше заведение функционирует по новому расписанию.
- Доктора в дежурную часть вызывают, - недовольным тоном произнес майор Басалаев и резким движением швырнул телефонную трубку на аппарат. – Пьяного привезли.
- Ты, Николай Палыч, не балуй их там, в дежурке, - напутствовал Алканавтыч. – Ставь легкую степень даже если вповалку валяться будет.
Клиента, невысокого морщинистого дядечку в рабочей спецовке, привели сотрудники линейной милиции – он вздумал распивать бутылку красного вина прямо у здания вокзала. Тут его и повязали! Но повязали слишком рано – не дождались, когда он хотя бы допьет свою бутылку. Поэтому нарушитель «сухого закона» был даже потрезвее меня, и оформлять его в медвытрезвитель – полнейшее свинство.
- Да я и сам вижу, что в вытрезвитель он не подходит, - сказал мне капитан Рыбалко.- Вызвал только для проформы. Сейчас штраф ему выпишем и отпустим на все четыре стороны.
По дороге в вытрезвитель я вспомнил, что из четырех бутылок водки, принесенных мною на «отвальную», осталась только одна. Значит вскоре на повестку дня выйдет важнейший вопрос: «Пить или не пить?» Но, переступив порог приемной, я убедился, что вопрос этот возникнет еще не скоро: на столе, рядом с бутылкой водки, стояла вместительная – объемом 0,7 литра – бутылка с темно-коричневой жидкостью. Наверное, «домашний коньяк» Алканавтыча.
- Алкоголизм – неизлечим! – провозгласил Алканавтыч, мастерски разливая водку на безукоризненно одинаковые порции. – Единственно верный способ борьбы с пьянством, как доказывает практика генерального секретаря Горбачева – уничтожение запасов спиртного. Так давайте же его уничтожать!
- Правильный тост, - похвалил Басалаев, уничтожив свою порцию водки. – Где там грибочки соленые были?
И в этот момент в приемную вошел экс-капитан Алешин. В потертом джинсовом костюме, в сандалетах на босую ногу.
- Сколько лет, сколько зим! – взревел Алканавтыч. – Штрафную ему!
- Мне нельзя – я за рулем, - отказался Алешин.
- За рулем? – удивился майор Басалаев и добавил с откровенностью пьяного человека. – Да ты и пешком как следует ходить не можешь. Куда тебе за руль садиться!
Алешин насупился.
- Я могу и уйти.
- Не обижайся. Дядя шутит, - замахал руками Алканавтыч. – А где ты денег на машину раздобыл? Старушку-процентщицу топором тюкнул?
- Была и старушка, - кивнул Алешин. – Теща преставилась. Мы с женой ее дачу на машину променяли. Вон стоит.
Мы разом взглянули в окно: на обочине дороги стоял вполне приличный с виду «Москвич-412» вишневого цвета.
- Пять лет всего машине, - похвастался Алешин. – 30 тысяч километров пробега. Кузов целый. В общем, все путем.
- Неужели не выпьешь? – не унимался водитель. – Оставишь машину здесь, а завтра возьмешь.
- Не могу. Я на рыбалку собрался. На утреннюю зорьку. Хотите – поедем со мной? Пару удочек найду.
- Чем пялиться на поплавок – лучше заглотить стакан водяры! – пробасил майор Басалаев, а Алканавтыч энергично закивал головой.
- Я бы на рыбалку поехал, - вдруг сказал Леша. – Да жена скандалить будет – завтра на дачу идти надо.
- А у меня жены нет – я холостяк, - заявил Саша. – Я на рыбалку поеду. Давно не был…
После полуночи, когда был допит самогон, а пьяных не поступило, все стали расходиться. Меня, Басалаева и Лешу отвезли домой на патрульном «козлике», Алканавтыч ушел пешком, а Саша с Алешиным уехали удить рыбу.
Утреннюю планерку проводил новый главврач – высокий худощавый мужчина лет пятидесяти, в солидных очках с роговой оправе, придающим ему сходство с чилийским диктатором Пиночетом.
В просторном кабинете главврача на стульях, расставленных вдоль стен, расположились все врачи больницы, главная медсестра, завхоз, завгар и фельдшер дежурной смены «скорой помощи».
Все шло обычным чередом. После короткого вступительного слова главврача заслушали отчет фельдшера «скорой».
После вчерашней «отвальной» я находился в состоянии изрядного похмелья, слегка кружилась голова, клонило в сон. И поэтому речь фельдшера я практически не воспринимал и «навострил уши» только, когда услышал знакомую фамилию.
- …А также пострадавший Алешин были доставлены в приемный покой с диагнозами у обоих ЗЧМТ. Сотрясение головного мозга. Больше по смене вызовов не поступала, закончила фельдшер.
Теперь слово дежурному врачу. Им оказался начмед Сергей Вениаминович, кстати, весьма не плохой травматолог. Он коротко рассказал о ночном дежурстве и в итоге остановился на автоаварии. Со слов дежурного врача рано утром два рыбака (это были сержант Саша и экс-капитан Алешин) возвращались домой. В дороге водитель (Алешин) случайно задремал, и машина вильнув в сторону угодила в кювет. Но скорость была небольшой – не более 60 км\час, и, несмотря на то, что оба рыбака не были пристегнуты ремнями безопасности, отделались они относительно легко – сотрясением головного мозга. Оба госпитализированы в хирургическое отделение.
Главврач кивнул головой и планерка продолжалась. Встал завгар и начал жаловаться на нехватку бензина…
После планерки я, не заходя в свой кабинет, направился на третий этаж – в хирургическое отделение.В нашей больнице отдельного травматологического отделения по штатам не полагалось. Было только несколько травматологических палат. В одной из них я и обнаружил Сашу с Алешиным. Алешин, с перевязанной бинтом головой, лежал на койке у окна. Напротив него, через тумбочку, расположился Саша – с опухшей правой щекой, с кровоподтеком на лбу.
- Как рыбалка? – спросил я преувеличенно веселым голосом.
- И не говори! – махнул рукой Алешин не отрывая головы от подушки (видимо, беспокоили сильные головные боли). – Порыбачили-то мы неплохо: десятка два плотвичек, несколько окуньков да щука. Улов терпимый! Можно было еще посидеть, да и вздремнуть заодно, но Саша домой засобирался – дела у него неотложные!
- Во всем теперь я и виноват, - пробурчал Саша, также не поднимаясь с постели.
- Пришлось собираться, - продолжил рассказ Алешин. – На обратном пути, уже за плотиной, я вздремнул ненароком на секундочку – как-то внезапно отключился. Вот и очутились в канаве. Крыло помял, да еще и здесь зависать придется…
Все было предельно ясно! Рыбаки относительно легко отделались, но недельки три в больнице им полежать придется.
Возвращаясь в свой рабочий кабинет, я невольно подумал, каким впечатляющим финалом – автоаварией (хоть и не со мной лично!) закончилась моя работа на антиалкогольном фронте. Мои бывшие вытрезвительские коллеги теперь стали обыкновенными знакомыми и пациентами. Остался позади еще один отрезок моей жизни, полный знакомств и впечатлений, и кто знает, что там еще меня ожидает в будущем!
ЭПИЛОГ
Время летит с космической скоростью. Казалось, совсем недавно я был участковым терапевтом Жердянской ЦРБ, а теперь… теперь я живу в областном центре и работаю участковым терапевтом городской поликлиники. Жена – фармацевт одной из городских аптек, две дочери учатся в школе, причем, старшая – в выпускном классе.
Мы практически без потерь пережили распад Советского Союза, бардак «перестроечных» лет, дефолт 1998 года. Заканчивается XX век, впереди – новое тысячелетие.
Мое расставание с Жердянском прошло плавно и безболезненно. В течение пяти лет я осилил строительство своего благоустроенного кирпичного дома с тремя комнатами и кухней, с летней мансардой и гаражом (также успешно выстроили свои особнячки капитан Качалкин и подполковник Рогожников). И взятую на строительство ссуду (3% годовых) я, как и все остальные застройщики, выплатил шутя: началась инфляция, зарплаты стали выдаваться тысячами, и свои долги банку я вернул – между делом – за несколько месяцев.
А в Жердянске тем временем появилась безработица, начались задержки с выплатами зарплаты. Возмущаться было бесполезно, сделать что-либо невозможно, потому что в районе больница только одна и другой работы по специальности, кроме как в ЦРБ, медику не найти. И я решил перебраться в областную столицу (которая находилась в 150 километрах от Жердянска), где «перестройка» проходила не столь болезненно для населения, как в районах.
Не буду останавливаться на излишних подробностях, отмечу только, что окончательный переезд занял около 1,5 лет. Квартиру удалось обменять на равноценную и без всяких доплат (подходящий вариант искали долго) с одним пенсионером, пожелавший переехать из города в сельскую местность.
Попутно с обменом квартир мы стали участниками «ваучеризации» всей страны. Свои ваучеры мы обменяли на пакет акций энергетической компании (помогли родственники) и длительное время, отмахиваясь от посулов различных ловкачей, к ним не прикасались, довольствовались скромными дивидендами. А незадолго до дефолта 1998 года энергетические акции (когда большинство мелких держателей от них уже избавились по смехотворной стоимости) неожиданно взлетели в цене, мы продали половину пакета и обменяли нашу однокомнатную квартиру на двухкомнатную с доплатой.
На новой работе все тоже проходило без проблем. Работа участкового терапевта была мне знакома до мельчайших подробностей, нагрузка в городе поменьше, чем в районе. Да к тому же здесь находили средства для ежемесячного поощрения сотрудников – выплачивали что-то наподобие премии, которая зачастую была не меньше основного оклада. (Задержек зарплаты практически не было.) Я успевал даже подрабатывать на стороне, эти деньги откладывал и недавно на них приобрел трехлетнюю «девятку» с небольшим пробегом. Теперь мы всей семьей по выходным дням приезжаем на своей машине в Жердянск, в собственный дом – его мы продавать не стали, оставили в качестве дачи.
По-разному сложилась судьба моих бывших коллег по Жердянскому медвытрезвителю.
Молодцеватый капитан Метелкин дослужился до майора (для этого ему пришлось перевестись на должность дежурного райотдела), но три года назад он неожиданно скончался от кровоизлияния в мозг.
Капитан Качалкин, инвалид 2 группы, летом копается на грядках у своего коттеджа, а зимой рыбачит. Очень доволен жизнью. Я частенько встречаю его в нашем коттеджном микрорайоне. Бывший начальник медвытрезвителя теперь очень следит за собственным здоровьем, пьет умеренно, с женой не ссорится. Он по-прежнему такой же коротконогий, пузатенький, только волосы припорошило обильной сединой.
Год назад, в областной больнице я случайно встретил майора Басалаева, который приехал по направлению из Жердянской ЦРБ на консультацию врача-пульмонолога. Басалаев лет пять уже на инвалидности, он болен бронхиальной астмой, постоянно принимает гормональные препараты, очень растолстел и при малейшей физической нагрузке его беспокоит сильная одышка.
Вышел на милицейскую пенсию подполковник Рогожников и сейчас трудится в Жердянске адвокатом (юридический факультет он закончил заочно еще на службе). Теперь он очень хорошо одевается, повсюду ходит в дорогом костюме и при галстуке, с кожаной папочкой в руке. Работать Рогожников предпочитает преимущественно по уголовным делам, но не отказывается и от других клиентов, если ему обещают большой гонорар.
Старшина Володя давно уже вернулся из мест заключения. Пока он отбывал срок, жена умудрилась продать квартиру и уехала в неизвестном направлении. От бомжевания Володю спасло наследство – дом покойной матери, расположенный на окраине Жердянска. Там бывший старшина теперь и обитает. Обратно в милицию его, естественно, не взяли, и Володя перебивается случайными заработками, да сезонным сбором грибов и ягод.
Очень неплохо живет неунывающий Алканавтыч. Он уже около десяти лет находится на своей милицейской пенсии, попивает водочку и подрабатывает водителем в одном из охранных предприятий.
Сержант Леша служит в милиции, в дежурной части, он сильно облысел, немного потолстел, но все еще выглядит бодрячком.
Мой товарищ Рыбалко сделал приличную по районным меркам карьеру: теперь он майор и занимает должность начальника штаба Жердянского РОВД. Но далее ему хода нет – слишком большая конкуренция. Иногда мы с ним созваниваемся по телефону. Пару раз за последние два года я заходил к нему на службу – в его уютный кабинет на третьем этаже. Рыбалко стал типичным кабинетным милиционером, но внешне почти не изменился – аккуратный, подтянутый, без излишнего жира, только появились первые морщины на лице.
В Жердянском РОВД теперь работают новые сотрудники, большинство моих знакомых уже на пенсии. И только случайные встречи на улице напоминают мне о прошедших событиях.
1998 год – март 2009 года.
Череповец-Кадуй.
Другие книги скачивайте бесплатно в txt и mp3 формате на prochtu.ru