--------------------------------------------------------------------------
Александр Сергеевич Пушкин - Кавказский пленник
--------------------------------------------------------------------------
Скачано бесплатно с сайта http://prochtu.ru


ПОСВЯЩЕНИЕ

Н. Н. Раевскому
     Прими с улыбкою, мой друг, 
     Свободной музы приношенье: 
Тебе я посвятил, изгнанной лиры пенье 
     И вдохновенный свой досуг. 
Когда я погибал, безвинный, безотрадный, 
И шепот клеветы внимал со всех сторон, 
     Когда кинжал измены хладный, 
     Когда любви тяжелый сон 
     Меня терзали и мертвили, 
Я близ тебя еще спокойство находил; 
Я сердцем отдыхал — друг друга мы любили: 
И бури надо мной свирепость утомили, 
Я в мирной пристани богов благословил.
     Во дни печальные разлуки 
     Мои задумчивые звуки 
     Напоминали мне Кавказ, 
Где пасмурный Бешту 1 пустынник величавый, 
Аулов 2 и полей властитель пятиглавый, 
     Был новый для меня Парнас. 
Забуду ли его кремнистые вершины, 
Гремучие ключи, увядшие равнины, 
Пустыни знойные, края, где ты со мной 
     Делил души младые впечатленья; 
Где рыскает в горах воинственный разбой, 
     И дикий гений вдохновенья 
     Таится в тишине глухой? 
     Ты здесь найдешь воспоминанья, 
     Быть может, милых сердцу дней, 
     Противуречия страстей, 
Мечты знакомые, знакомые страданья 
     И тайный глас души моей.
Мы в жизни розно шли: в объятиях покоя 
Едва, едва расцвел и вслед отца-героя 
В поля кровавые, под тучи вражьих стрел, 
Младенец избранный, ты гордо полетел. 
Отечество тебя ласкало с умиленьем, 
Как жертву милую, как верный свет надежд. 
Я рано скорбь узнал, постигнут был гоненьем; 
Я жертва клеветы и мстительных невежд; 
Но сердце укрепив свободой и терпеньем, 
     Я ждал беспечно лучших дней; 
     И счастие моих друзей 
     Мне было сладким утешеньем.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

В ауле, на своих порогах, 
Черкесы праздные сидят. 
Сыны Кавказа говорят 
О бранных, гибельных тревогах, 
О красоте своих коней, 
О наслажденьях дикой неги; 
Воспоминают прежних дней 
Неотразимые набеги, 
Обманы хитрых узденей, 3 
Удары шашек 4 их жестоких, 
И меткость неизбежных стрел, 
И пепел разоренных сел, 
И ласки пленниц чернооких.
Текут беседы в тишине; 
Луна плывет в ночном тумане; 
И вдруг пред ними на коне 
Черкес. Он быстро на аркане 
Младого пленника влачил. 
«Вот русский!» — хищник возопил. 
Аул на крик его сбежался 
Ожесточенною толпой; 
Но пленник хладный и немой, 
С обезображенной главой, 
Как труп, недвижим оставался. 
Лица врагов не видит он, 
Угроз и криков он не слышит; 
Над ним летает смертный сон 
И холодом тлетворным дышит.
И долго пленник молодой 
Лежал в забвении тяжелом. 
Уж полдень над его главой 
Пылал в сиянии веселом; 
И жизни дух проснулся в нем, 
Невнятный стон в устах раздался; 
Согретый солнечным лучом, 
Несчастный тихо приподнялся; 
Кругом обводит слабый взор... 
И видит: неприступных гор 
Над ним воздвигнулась громада. 
Гнездо разбойничьих племен, 
Черкесской вольности ограда. 
Воспомнил юноша свой плен, 
Как сна ужасного тревоги, 
И слышит: загремели вдруг 
Его закованные ноги... 
Всё, всё сказал ужасный звук; 
Затмилась перед ним природа. 
Прости, священная свобода! 
Он раб. 
         За саклями 5 лежит 
Он у колючего забора. 
Черкесы в поле, нет надзора, 
В пустом ауле всё молчит. 
Пред ним пустынные равнины 
Лежат зеленой пеленой; 
Там холмов тянутся грядой 
Однообразные вершины; 
Меж них уединенный путь 
В дали теряется угрюмой: 
И пленника младого грудь 
Тяжелой взволновалась думой...
В Россию дальний путь ведет, 
В страну, где пламенную младость 
Он гордо начал без забот; 
Где первую познал он радость, 
Где много милого любил, 
Где обнял грозное страданье, 
Где бурной жизнью погубил 
Надежду, радость и желанье, 
И лучших дней воспоминанье 
В увядшем сердце заключил.
Людей и свет изведал он, 
И знал неверной жизни цену. 
В сердцах друзей нашед измену, 
В мечтах любви безумный сон, 
Наскуча жертвой быть привычной 
Давно презренной суеты, 
И неприязни двуязычной, 
И простодушной клеветы, 
Отступник света, друг природы, 
Покинул он родной предел 
И в край далекий полетел 
С веселым призраком свободы.
Свобода! он одной тебя 
Еще искал в пустынном мире. 
Страстями чувства истребя, 
Охолодев к мечтам и к лире, 
С волненьем песни он внимал, 
Одушевленные тобою, 
И с верой, пламенной мольбою 
Твой гордый идол обнимал.
Свершилось... целью упованья 
Не зрит он в мире ничего. 
И вы, последние мечтанья, 
И вы сокрылись от него. 
Он раб. Склонясь главой на камень, 
Он ждет, чтоб с сумрачной зарей 
Погас печальной жизни пламень, 
И жаждет сени гробовой.
Уж меркнет солнце за горами; 
Вдали раздался шумный гул; 
С полей народ идет в аул, 
Сверкая светлыми косами. 
Пришли; в домах зажглись огни, 
И постепенно шум нестройный 
Умолкнул; всё в ночной тени 
Объято негою спокойной; 
Вдали сверкает горный ключ, 
Сбегая с каменной стремнины; 
Оделись пеленою туч 
Кавказа спящие вершины... 
Но кто, в сиянии луны, 
Среди глубокой тишины 
Идет, украдкою ступая? 
Очнулся русский. Перед ним, 
С приветом нежным и немым, 
Стоит черкешенка младая. 
На деву молча смотрит он 
И мыслит: это лживый сон, 
Усталых чувств игра пустая. 
Луною чуть озарена, 
С улыбкой жалости отрадной 
Колена преклонив, она 
К его устам кумыс 6 прохладный 
Подносит тихою рукой. 
Но он забыл сосуд целебный; 
Он ловит жадною душой 
Приятной речи звук волшебный 
И взоры девы молодой. 
Он чуждых слов не понимает; 
Но взор умильный, жар ланит, 
Но голос нежный говорит: 
Живи! и пленник оживает. 
И он, собрав остаток сил, 
Веленью милому покорный, 
Привстал — и чашей благотворной 
Томленье жажды утолил. 
Потом на камень вновь склонился 
Отягощенною главой, 
Но всё к черкешенке младой 
Угасший взор его стремился. 
И долго, долго перед ним 
Она, задумчива, сидела; 
Как бы участием немым 
Утешить пленника хотела; 
Уста невольно каждый час 
С начатой речью открывались; 
Она вздыхала, и не раз 
Слезами очи наполнялись.
За днями дни прошли как тень. 
В горах, окованный, у стада 
Проводит пленник каждый день. 
Пещеры влажная прохлада 
Его скрывает в летний зной; 
Когда же рог луны сребристой 
Блеснет за мрачною горой, 
Черкешенка, тропой тенистой, 
Приносит пленнику вино, 
Кумыс, и ульев сот душистый, 
И белоснежное пшено; 
С ним тайный ужин разделяет; 
На нем покоит нежный взор; 
С неясной речию сливает 
Очей и знаков разговор; 
Поет ему и песни гор, 
И песни Грузии счастливой 7, 
И памяти нетерпеливой 
Передает язык чужой. 
Впервые девственной душой 
Она любила, знала счастье, 
Но русский жизни молодой 
Давно утратил сладострастье. 
Не мог он сердцем отвечать 
Любви младенческой, открытой — 
Быть может, сон любви забытой 
Боялся он воспоминать.
Не вдруг увянет наша младость, 
Не вдруг восторги бросят нас, 
И неожиданную радость 
Еще обнимем мы не раз: 
Но вы, живые впечатленья, 
Первоначальная любовь, 
Небесный пламень упоенья, 
Не прилетаете вы вновь.
Казалось, пленник безнадежный 
К унылой жизни привыкал. 
Тоску неволи, жар мятежный 
В душе глубоко он скрывал. 
Влачася меж угрюмых скал, 
В час ранней, утренней прохлады, 
Вперял он любопытный взор 
На отдаленные громады 
Седых, румяных, синих гор. 
Великолепные картины! 
Престолы вечные снегов, 
Очам казались их вершины 
Недвижной цепью облаков, 
И в их кругу колосс двуглавый, 
В венце блистая ледяном, 
Эльбрус огромный, величавый, 
Белел на небе голубом. 8 
Когда, с глухим сливаясь гулом, 
Предтеча бури, гром гремел, 
Как часто пленник над аулом 
Недвижим на горе сидел! 
У ног его дымились тучи, 
В степи взвивался прах летучий; 
Уже приюта между скал 
Елень испуганный искал; 
Орлы с утесов подымались 
И в небесах перекликались; 
Шум табунов, мычанье стад 
Уж гласом бури заглушались... 
И вдруг на долы дождь и град 
Из туч сквозь молний извергались; 
Волнами роя крутизны, 
Сдвигая камни вековые, 
Текли потоки дождевые — 
А пленник, с горной вышины, 
Один, за тучей громовою, 
Возврата солнечного ждал, 
Недосягаемый грозою, 
И бури немощному вою 
С какой-то радостью внимал.
Но европейца всё вниманье 
Народ сей чудный привлекал. 
Меж горцев пленник наблюдал 
Их веру, нравы, воспитанье, 
Любил их жизни простоту, 
Гостеприимство, жажду брани, 
Движений вольных быстроту, 
И легкость ног, и силу длани; 
Смотрел по целым он часам, 
Как иногда черкес проворный, 
Широкой степью, по горам, 
В косматой шапке, в бурке черной, 
К луке склонясь, на стремена 
Ногою стройной опираясь, 
Летал по воле скакуна, 
К войне заране приучаясь. 
Он любовался красотой 
Одежды бранной и простой. 
Черкес оружием обвешен; 
Он им гордится, им утешен; 
На нем броня, пищаль, колчан, 
Кубанский лук, кинжал, аркан 
И шашка, вечная подруга 
Его трудов, его досуга. 
Ничто его не тяготит, 
Ничто не брякнет; пеший, конный — 
Всё тот же он; всё тот же вид 
Непобедимый, непреклонный. 
Гроза беспечных казаков, 
Его богатство — конь ретивый, 
Питомец горских табунов, 
Товарищ верный, терпеливый. 
В пещере иль в траве глухой 
Коварный хищник с ним таится 
И вдруг, внезапною стрелой, 
Завидя путника, стремится; 
В одно мгновенье верный бой 
Решит удар его могучий, 
И странника в ущелья гор 
Уже влечет аркан летучий. 
Стремится конь во весь опор, 
Исполнен огненной отваги; 
Всё путь ему: болото, бор, 
Кусты, утесы и овраги; 
Кровавый след за ним бежит, 
В пустыне топот раздается; 
Седой поток пред ним шумит — 
Он в глубь кипящую несется; 
И путник, брошенный ко дну, 
Глотает мутную волну, 
Изнемогая, смерти просит 
И зрит ее перед собой... 
Но мощный конь его стрелой 
На берег пенистый выносит.
Иль ухватив рогатый пень, 
В реку низверженный грозою, 
Когда на холмах пеленою 
Лежит безлунной ночи тень, 
Черкес на корни вековые, 
На ветви вешает кругом 
Свои доспехи боевые, 
Щит, бурку, панцырь и шелом, 
Колчан и лук — и в быстры волны 
За ним бросается потом, 
Неутомимый и безмолвный. 
Глухая ночь. Река ревет; 
Могучий ток его несет 
Вдоль берегов уединенных, 
Где на курганах возвышенных, 
Склонясь на копья, казаки 
Глядят на темный бег реки — 
И мимо их, во мгле чернея, 
Плывет оружие злодея... 
О чем ты думаешь, казак? 
Воспоминаешь прежни битвы, 
На смертном поле свой бивак, 
Полков хвалебные молитвы 
И родину?... Коварный сон! 
Простите, вольные станицы, 
И дом отцов, и тихой Дон, 
Война и красные девицы! 
К брегам причалил тайный враг, 
Стрела выходит из колчана — 
Взвилась — и падает казак 
С окровавленного кургана.
Когда же с мирною семьей 
Черкес в отеческом жилище 
Сидит ненастною порой, 
И тлеют угли в пепелище; 
И, спрянув с верного коня, 
В горах пустынных запоздалый, 
К нему войдет пришлец усталый 
И робко сядет у огня, — 
Тогда хозяин благосклонный 
С приветом, ласково, встает 
И гостю в чаше благовонной 
Чихирь 9 отрадный подает. 
Под влажной буркой, в сакле дымной, 
Вкушает путник мирный сон, 
И утром оставляет он 
Ночлега кров гостеприимный 10.
Бывало, в светлый Баиран 11 
Сберутся юноши толпою; 
Игра сменяется игрою. 
То, полный разобрав колчан, 
Они крылатыми стрелами 
Пронзают в облаках орлов; 
То с высоты крутых холмов 
Нетерпеливыми рядами, 
При данном знаке, вдруг падут, 
Как лани землю поражают, 
Равнину пылью покрывают 
И с дружным топотом бегут.
Но скучен мир однообразный 
Сердцам, рожденным для войны, 
И часто игры воли праздной 
Игрой жестокой смущены. 
Нередко шашки грозно блещут 
В безумной резвости пиров, 
И в прах летят главы рабов, 
И в радости младенцы плещут.
Но русский равнодушно зрел 
Сии кровавые забавы. 
Любил он прежде игры славы 
И жаждой гибели горел. 
Невольник чести беспощадной, 
Вблизи видал он свой конец, 
На поединках твердый, хладный, 
Встречая гибельный свинец. 
Быть может, в думу погруженный, 
Он время то воспоминал, 
Когда, друзьями окруженный, 
Он с ними шумно пировал... 
Жалел ли он о днях минувших, 
О днях, надежду обманувших, 
Иль, любопытный, созерцал 
Суровой простоты забавы 
И дикого народа нравы 
В сем верном зеркале читал — 
Таил в молчанье он глубоком 
Движенья сердца своего, 
И на челе его высоком 
Не изменялось ничего; 
Беспечной смелости его 
Черкесы грозные дивились, 
Щадили век его младой 
И шепотом между собой 
Своей добычею гордились.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Ты их узнала, дева гор, 
Восторги сердца, жизни сладость; 
Твой огненный, невинный взор 
Высказывал любовь и радость. 
Когда твой друг во тьме ночной 
Тебя лобзал немым лобзаньем, 
Сгорая негой и желаньем, 
Ты забывала мир земной, 
Ты говорила: «Пленник милый, 
Развесели свой взор унылый, 
Склонись главой ко мне на грудь, 
Свободу, родину забудь. 
Скрываться рада я в пустыне 
С тобою, царь души моёй! 
Люби меня; никто доныне 
Не целовал моих очей; 
К моей постеле одинокой 
Черкес младой и черноокой 
Не крался в тишине ночной; 
Слыву я девою жестокой, 
Неумолимой красотой. 
Я знаю жребий мне готовый: 
Меня отец и брат суровый 
Немилому продать хотят 
В чужой аул ценою злата; 
Но умолю отца и брата, 
Не то — найду кинжал иль яд. 
Непостижимой, чудной силой 
К тебе я вся привлечена; 
Люблю тебя, невольник милый, 
Душа тобой упоена...»
Но он с безмолвным сожаленьем 
На деву страстную взирал 
И, полный тяжким размышленьем, 
Словам любви ее внимал. 
Он забывался. В нем теснились 
Воспоминанья прошлых дней, 
И даже слезы из очей 
Однажды градом покатились. 
Лежала в сердце, как свинец, 
Тоска любви без упованья. 
Пред юной девой наконец 
Он излиял свои страданья:
«Забудь меня: твоей любви, 
Твоих восторгов я не стою. 
Бесценных дней не трать со мною; 
Другого юношу зови. 
Его любовь тебе заменит 
Моей души печальный хлад; 
Он будет верен, он оценит 
Твою красу, твой милый взгляд, 
И жар младенческих лобзаний, 
И нежность пламенных речей; 
Без упоенья, без желаний 
Я вяну жертвою страстей. 
Ты видишь след любви несчастной, 
Душевной бури след ужасный; 
Оставь меня; но пожалей 
О скорбной участи моей! 
Несчастный друг, зачем не прежде 
Явилась ты моим очам, 
В те дни, как верил я надежде 
И упоительным мечтам! 
Но поздно: умер я для счастья, 
Надежды призрак улетел; 
Твой друг отвык от сладострастья, 
Для нежных чувств окаменел...
Как тяжко мертвыми устами 
Живым лобзаньям отвечать 
И очи, полные слезами, 
Улыбкой хладною встречать! 
Измучась ревностью напрасной, 
Уснув бесчувственной душой, 
В объятиях подруги страстной 
Как тяжко мыслить о другой!..
Когда так медленно, так нежно 
Ты пьешь лобзания мои, 
И для тебя часы любви 
Проходят быстро, безмятежно; 
Снедая слезы в тишине, 
Тогда рассеянный, унылый 
Перед собою, как во сне, 
Я вижу образ вечно милый; 
Его зову, к нему стремлюсь, 
Молчу, не вижу, не внимаю; 
Тебе в забвенье предаюсь 
И тайный призрак обнимаю. 
Об нем в пустыне слезы лью; 
Повсюду он со мною бродит 
И мрачную тоску наводит 
На душу сирую мою.
Оставь же мне мои железы, 
Уединенные мечты, 
Воспоминанья, грусть и слезы: 
Их разделить не можешь ты. 
Ты сердца слышала признанье; 
Прости... дай руку — на прощанье. 
Не долго женскую любовь 
Печалит хладная разлука: 
Пройдет любовь, настанет скука, 
Красавица полюбит вновь».
Раскрыв уста, без слез рыдая, 
Сидела дева молодая. 
Туманный, неподвижный взор 
Безмолвный выражал укор; 
Бледна как тень, она дрожала: 
В руках любовника лежала 
Ее холодная рука; 
И наконец любви тоска 
В печальной речи излилася:
«Ах, русский, русский, для чего, 
Не зная сердца твоего, 
Тебе навек я предалася! 
Не долго на груди твоей 
В забвенье дева отдыхала; 
Не много радостных ночей 
Судьба на долю ей послала! 
Придут ли вновь когда-нибудь? 
Ужель навек погибла радость?.. 
Ты мог бы, пленник, обмануть 
Мою неопытную младость, 
Хотя б из жалости одной, 
Молчаньем, ласкою притворной; 
Я услаждала б жребий твой 
Заботой нежной и покорной; 
Я стерегла б минуты сна, 
Покой тоскующего друга; 
Ты не хотел... Но кто ж она, 
Твоя прекрасная подруга? 
Ты любишь, русский? ты любим?. 
Понятны мне твои страданья... 
Прости ж и ты мои рыданья, 
Не смейся горестям моим».
Умолкла. Слезы и стенанья 
Стеснили бедной девы грудь. 
Уста без слов роптали пени. 
Без чувств, обняв его колени, 
Она едва могла дохнуть. 
И пленник, тихою рукою 
Подняв несчастную, сказал: 
«Не плачь: и я гоним судьбою, 
И муки сердца испытал. 
Нет, я не знал любви взаимной, 
Любил один, страдал один; 
И гасну я, как пламень дымный, 
Забытый средь пустых долин; 
Умру вдали брегов желанных; 
Мне будет гробом эта степь; 
Здесь на костях моих изгнанных 
Заржавит тягостная цепь...»
Светила ночи затмевались; 
В дали прозрачной означались 
Громады светлоснежных гор; 
Главу склонив, потупя взор, 
Они в безмолвии расстались.
Унылый пленник с этих пор 
Один окрест аула бродит. 
Заря на знойный небосклон 
За днями новы дни возводит; 
За ночью ночь вослед уходит; 
Вотще свободы жаждет он. 
Мелькнет ли серна меж кустами, 
Проскачет ли во мгле сайгак, — 
Он, вспыхнув, загремит цепями, 
Он ждет, не крадется ль казак, 
Ночной аулов разоритель, 
Рабов отважный избавитель. 
Зовет... но всё кругом молчит; 
Лишь волны плещутся, бушуя, 
И человека зверь почуя, 
В пустыню темную бежит.
Однажды слышит русский пленный, 
В горах раздался клик военный: 
«В табун, в табун!» Бегут, шумят; 
Уздечки медные гремят, 
Чернеют бурки, блещут брони, 
Кипят оседланные кони, 
К набегу весь аул готов, 
И дикие питомцы брани 
Рекою хлынули с холмов 
И скачут по брегам Кубани 
Сбирать насильственные дани.
Утих аул; на солнце спят 
У саклей псы сторожевые. 
Младенцы смуглые, нагие 
В свободной резвости шумят; 
Их прадеды в кругу сидят, 
Из трубок дым, виясь, синеет. 
Они безмолвно юных дев 
Знакомый слушают припев, 
И старцев сердце молодеет.
ЧЕРКЕССКАЯ ПЕСНЯ

1

В реке бежит гремучий вал; 
В горах безмолвие ночное; 
Казак усталый задремал, 
Склонясь на копие стальное. 
Не спи, казак: во тьме ночной 
Чеченец ходит за рекой.
2

Казак плывет на челноке, 
Влача по дну речному сети. 
Казак, утонешь ты в реке, 
Как тонут маленькие дети, 
Купаясь жаркою порой: 
Чеченец ходит за рекой.
3

На берегу заветных вод 
Цветут богатые станицы; 
Веселый пляшет хоровод. 
Бегите, русские певицы, 
Спешите, красные, домой: 
Чеченец ходит за рекой.
Так пели девы. Сев на бреге, 
Мечтает русский о побеге; 
Но цепь невольника тяжка, 
Быстра глубокая река... 
Меж тем, померкнув, степь уснула, 
Вершины скал омрачены. 
По белым хижинам аула 
Мелькает бледный свет луны; 
Елени дремлют над водами, 
Умолкнул поздний крик орлов, 
И глухо вторится горами 
Далекий топот табунов.
Тогда кого-то слышно стало, 
Мелькнуло девы покрывало, 
И вот — печальна и бледна 
К нему приближилась она. 
Уста прекрасной ищут речи; 
Глаза исполнены тоской, 
И черной падают волной 
Ее власы на грудь и плечи. 
В одной руке блестит пила, 
В другой кинжал ее булатный; 
Казалось, будто дева шла 
На тайный бой, на подвиг ратный.
На пленника возведши взор, 
«Беги, — сказала дева гор, — 
Нигде черкес тебя не встретит. 
Спеши; не трать ночных часов; 
Возьми кинжал: твоих следов 
Никто во мраке не заметит».
Пилу дрожащей взяв рукой, 
К его ногам она склонилась: 
Визжит железо под пилой, 
Слеза невольная скатилась — 
И цепь распалась и гремит. 
«Ты волен, — дева говорит, — 
Беги!» Но взгляд ее безумный 
Любви порыв изобразил. 
Она страдала. Ветер шумный, 
Свистя, покров ее клубил. 
«О друг мой! — русский возопил, — 
Я твой навек, я твой до гроба. 
Ужасный край оставим оба, 
Беги со мной...» — «Нет, русский, нет! 
Она исчезла, жизни сладость; 
Я знала всё, я знала радость, 
И всё прошло, пропал и след. 
Возможно ль? ты любил другую!.. 
Найди ее, люби ее; 
О чем же я еще тоскую? 
О чем уныние мое?.. 
Прости! любви благословенья 
С тобою будут каждый час. 
Прости — забудь мои мученья, 
Дай руку мне... в последний раз».
К черкешенке простер он руки, 
Воскресшим сердцем к ней летел, 
И долгий поцелуй разлуки 
Союз любви запечатлел. 
Рука с рукой, унынья полны, 
Сошли ко брегу в тишине — 
И русский в шумной глубине 
Уже плывет и пенит волны, 
Уже противных скал достиг, 
Уже хватается за них... 
Вдруг волны глухо зашумели, 
И слышен отдаленный стон... 
На дикой брег выходит он, 
Глядит назад, брега яснели 
И, опененные, белели; 
Но нет черкешенки младой 
Ни у брегов, ни под горой... 
Всё мертво... на брегах уснувших 
Лишь ветра слышен легкой звук, 
И при луне в водах плеснувших 
Струистый исчезает круг.
Всё понял он. Прощальным взором 
Объемлет он в последний раз 
Пустой аул с его забором, 
Поля, где, пленный, стадо пас, 
Стремнины, где влачил оковы, 
Ручей, где в полдень отдыхал, 
Когда в горах черкес суровый 
Свободы песню запевал.
Редел на небе мрак глубокий, 
Ложился день на темный дол, 
Взошла заря. Тропой далекой 
Освобожденный пленник шел; 
И перед ним уже в туманах 
Сверкали русские штыки, 
И окликались на курганах 
Сторожевые казаки.
ЭПИЛОГ

Так Муза, легкой друг Мечты, 
К пределам Азии летала 
И для венка себе срывала 
Кавказа дикие цветы. 
Ее пленял наряд суровый 
Племен, возросших на войне, 
И часто в сей одежде новой 
Волшебница являлась мне; 
Вокруг аулов опустелых 
Одна бродила по скалам, 
И к песням дев осиротелых 
Она прислушивалась там; 
Любила бранные станицы, 
Тревоги смелых казаков, 
Курганы, тихие гробницы, 
И шум, и ржанье табунов. 
Богиня песен и рассказа, 
Воспоминания полна, 
Быть может, повторит она 
Преданья грозного Кавказа; 
Расскажет повесть дальних стран, 
Мстислава 12 древний поединок, 
Измены, гибель россиян 
На лоне мстительных грузинок; 
И воспою тот славный час, 
Когда, почуя бой кровавый, 
На негодующий Кавказ 
Подъялся наш орел двуглавый; 
Когда на Тереке седом 
Впервые грянул битвы гром 
И грохот русских барабанов, 
И в сече, с дерзостным челом, 
Явился пылкий Цицианов; 
Тебя я воспою, герой, 
О Котляревский, бич Кавказа! 
Куда ни мчался ты грозой — 
Твой ход, как черная зараза, 
Губил, ничтожил племена... 
Ты днесь покинул саблю мести, 
Тебя не радует война; 
Скучая миром, в язвах чести, 
Вкушаешь праздный ты покой 
И тишину домашних долов... 
Но се — Восток подъемлет вой!.. 
Поникни снежною главой, 
Смирись, Кавказ: идет Ермолов!
И смолкнул ярый крик войны: 
Всё русскому мечу подвластно. 
Кавказа гордые сыны, 
Сражались, гибли вы ужасно; 
Но не спасла вас наша кровь, 
Ни очарованные брони, 
Ни горы, ни лихие кони, 
Ни дикой вольности любовь! 
Подобно племени Батыя, 
Изменит прадедам Кавказ, 
Забудет алчной брани глас, 
Оставит стрелы боевые. 
К ущельям, где гнездились вы, 
Подъедет путник без боязни, 
И возвестят о вашей казни 
Преданья темные молвы.

--------------------------------------------------------------------------
Другие книги скачивайте бесплатно в txt и mp3 формате на http://prochtu.ru
--------------------------------------------------------------------------